Хроника

Историческое введение.

Альфонсо I Арагонский, прозываемый "El Batallador" (Воитель), в 1104 году наследовал своему брату Педро I королевства Наварры и Арагона, будучи уже не особенно молод, поскольку успел весьма отличиться уже в 1094 году в кампании против мавров. К моменту его вступления на престол Арагон включал в себя только гористый край Пиренейской гряды и часть тех долин, по которым Арагон и другие реки несут свои воды в Эбро, на востоке того, что называют Арагоном теперь. Брак, заключенный около 1109 года с Урракой (Urraca), дочерью Альфонсо VI, законной королевой Кастилии и Леона, для христиан полуострова казался событием многообещающим, так как вскоре после того Альфонсо принял титул "Императора Испании" и начал подготовку к вторжению на мусульманскую территорию. К несчастью для христиан, между мужем и женой возникла жестокая ссора, за которой последовали разрыв и яростная война между их королевствами, закончившаяся изгнанием Альфонсо из владений Урраки в Кастилии, Леоне и Галисии. Не обескураженный таким поворотом, Альфонсо с возросшей энергией взялся за войну против неверных, одно за одним побеждая и покоряя мелкие мавританские королевства на территории Арагона. В 1120 году была взята Сарагоса, столица, а в последующие годы - Калатаюд и Дарока. Он развивал успехи против мавров Арагона и пытался закрепить свои завоевания к востоку и югу от Сарагосы, когда кампания, предпринятая им против Лериды и Фраги - двух важных городов - закончилась для него катастрофой. 17-го июля 1134 года возле последнего города он был побежден. Вскоре после того, в сентябре этого же года, Альфонсо умер, уставший и измотанный, то ли, как утверждают, от возраста, то ли, как можно предположить, от ран, полученных в сражении[3].

После того, как мы только что очертили области приложения сил Альфонсо, может показаться довольно неожиданным тот факт, - между прочим, зафиксированный и христианскими, и мусульманскими авторами, - что в 1123 году, сразу после его изгнания из Кастилии, он лично провел самый успешный набег на Андалусию, победным маршем подошел к Кордобе, достиг моря у Альмерии на побережье Гранады и благополучно вернулся в собственные владения. Только принимая во внимание раздробленность в то время мавританских сообществ и отсутствие единства среди мусульманских правителей, отсутствие энергичной руки, способной в тот момент удержать скипетр, можно поверить рассказу Ал-Маккари (Al-Makkari) и других арабских историков, описавших удачный рейд Альфонсо по густо населенным исламским территориям[4].

Осмелимся предположить, что этот воин-принц, один из самых замечательных мужчин Полуострова, которых производило на свет средневековье, должно быть, и сам верил в свою избранность Небом, в то, что он призван освободить страну от мусульманских захватчиков и вернуть Испанию христианам. Поскольку у него не было наследника, только дочь, не состоящая в браке, еще ребенок, а также брат - монах, следовательно, исключенный из цепи наследования, он старательно высматривал какого-либо принца, способного воспользоваться национальными ресурсами для продолжения священной войны, но, не найдя никого по своему вкусу, в конце концов передал управление королевством в руки военных Орденов Храма и Иерусалимского Госпиталя.

Последствия такого решения не могли не быть гибельными. Ведение дел рыцарских Орденов, а также продолжение войны против неверных во время минората находилось в руках Совета Регентов, составленного из тамплиеров и госпитальеров, но кто именно в конечном итоге должен был унаследовать уже весьма значительные владения Альфонсо, включавшие почти весь Арагон и Наварру? История не сохранила того, какие шаги предпринимали рыцари обоих Орденов, чтобы отстоять свое довольно сомнительное право на наследство: ни Арагон, ни Наварра не обратили ни малейшего внимания на распоряжение Альфонсо. Сразу после его смерти, Рамиро[5]), его брат, оставив монастырь, провозгласил себя королем Арагона. В то же время наваррцы, не одобрявшие союз с этим королевством, в Памплоне избрали собственного монарха.

Правление Рамиро было непродолжительным. С самого начала ему пришлось бороться с Гарсией IV, только что избранным королем Наварры, и с Альфонсо VIII, королем Леона и Кастилии, досаждавшими ему на границах. Очевидно, по причине непрекращающихся притязаний первого и интриг второго, а также от уколов собственной совести, отягощенной нарушением данных обетов, в 1137, на третьем году своего царствования, Рамиро решил выдать свою племянницу Петронилу (Petronila) замуж за графа Барселоны, передать титул будущему зятю и вернуться в монастырь, где в 1157 году он и умер. Выбор тогда пал на Рамона Беренгера (Ramon Berenguer)[6]), графа Барселоны и Прованса, который сразу после того был введен в обязанности Верховного Правителя и принца-консорта Арагона.

Энергия, самообладание, готовность на жертвы в пользу национальных интересов, выказанные арагонскими баронами в продолжение этого насыщенного событиями периода, выглядят заслуживающими особенной похвалы, если, к тому же, мы примем во внимание, что им пришлось смириться с владычеством иностранного принца, поскольку именно таковым и был Беренегер. Так был оформлен союз Каталонии и Арагона, однако Наварра до 1150 продолжала оставаться под властью Гарсии Рамиреса[7].

В том, что касается населения и ресурсов, в 12-м столетии, как и сейчас, Каталония была более богатой страной, чем Арагон. Она имела свой флот, и торговля Барселоны с портами средиземноморского побережья Италии и Греции весьма процветала. Различия в языке[8], характере и обычаях, разделявшие тогда эти два народа, оставались, но все же арагонские бароны, не колеблясь, согласились на этот союз, который не мог не быть выгоден для их страны. Они не только не возражали против того, что при жизни Рамона их королева Петронила оставалась по сути пустым местом, но попытались полностью устранить ее от дел после смерти графа 7-го августа 1162 года и посадить на трон ее сына, в то время всего лишь мальчика. Граф умер в Сан Дамиано, между Генуей и Турином, по пути на встречу с императором Фридрихом Барбароссой для ратификации соглашения, предварительно согласованного послами, закрепляющего за ним его владения, права и завоевания на востоке Франции, которые император обязался признавать и защищать, в свою очередь требуя от графа поддержки антипапы Виктора против папы Александра III в великом противостоянии Империи и Папства (1159). Устным завещанием, датированным 6-м августа, граф назначил своего старшего сына Рамона наследником своего имущества в Испании, а второго сына Педро - наследником имущества во Франции, то есть Сердани и Нарбоннской Галлии; эта последняя, однако, была удержана старшим братом в качестве фьефа. Королеве Петрониле он оставил город Бесалу в Каталонии, а кроме того Рипас и смежные территории для ее проживания; свое королевство, тем не менее, и обоих сыновей он оставил под опекунством Генриха II Английского[9].

По смерти мужа Петронила созвала Кортесы и Каталонии, и Арагона на встречу в Уэске, и, поскольку граф, ее муж, не оставил никаких указаний относительно условий регентства, - хотя его сыну Беренгеру (Berenguer) в то время было только одиннадцать, - граф Прованса (Рамон Беренгер) был там и тогда назван Правителем Каталонии, сама же Петронила с согласия арагонских баронов приняла на себя управление королевством. Тогда же на сцене появляется самозванец, объявивший себя Альфонсо I, умершим двадцать лет назад[10]. Доказательства - обычные в таких случаях - были основаны на том, что этот человек, кем бы он ни был, вспоминал, воскрешая в памяти людей, все еще живущих, множество событий из их прошлой жизни. Он был, тем не менее, приговорен к смерти и повешен. Какое участие в этом темном деле принимала Петронила, не известно. Однако мошенничество, безусловно, продемонстрировало ее собственную непопулярность, поэтому 18-го июня 1164 года она принуждена была отречься, и во владение наследством отца был введен ее сын Рамон, юный монарх, изменивший имя на Альфонсо II.

После смерти своего кузена, графа Прованса, которому его отец передал его фьеф в вечное владение, Альфонсо II, прозывавшийся "Целомудренным", присоединил к Арагону это и все прочие владения во Франции, а также Руссильон, доставшийся ему в наследство. Следуя примеру воинственных предшественников, он напал на мавританские поселения, граничащие с его доминионами, и захватил несколько крепостей к югу от Эбро (1168-1177). Кроме того, он помогал Альфонсо IX Кастильскому, на племяннице которого был женат, в его борьбе с Альморавидами, и, несмотря на поражение при Аларкосе и раздоры с Санчо Наваррским, несколько задержавшие усиление его родового королевства, он, тем не менее, был первым монархом своей нации, который освободил всю Каталонию и Арагон от мусульманского владычества. Он умер в Перпиньяне в 1196 году, оставив свои испанские владения вместе с Руссильоном старшему сыну Педро, Прованс и все прочее - Альфонсо; его третий сын (Фернандо) стал монахом Поблы и аббатом Монтарагона.

На первом году царствования Педро II был вынужден разрешать разногласия со своей матерью (Санчей) по поводу нескольких крепостей, подаренных ей прежним королем, ее мужем. В 1203 году на корабле он отправился в Рим, чтобы быть коронованным папой. Он был хорошо принят Священной коллегией Кардиналов, торжественно помазан одним из них, и принял корону, державу и скипетр из рук самого Иннокентия III, и, мало того, что принес присягу как вассал Церкви, но и, в соответствие с государственным актом, действующим до сих пор, согласился с тем, что Арагон, Каталония и прочие его доминионы навсегда остаются феодальным владением Святейшего престола, и должны рассматриваться как собственность наследников Святого Петра. Его решение, однако, не встретило одобрения арагонских баронов; в 1205 годы Штаты, собранные в Сарагосе, выразили протест против этого акта, унижающего честь нации и оскорбительного для его людей, и, таким образом, дело было аннулировано и оставлено без последствий[11].

В 1204 году Педро женился на Марии, дочери и наследнице графа Монпелье Гильома VIII. Кроме того, желая обеспечить защиту своим доминионам на юге Франции, которым уже угрожали Капетинги, и заключить союз с феодальными правителями Гаскони и Прованса, Педро выдал двух своих сестер, Элеанор и Санчу, замуж за графов Тулузы - одну за Раймонда VI, другую за Раймонда VII, - тем подготовив себя к борьбе, скорее политической, чем религиозной, которая под именем "Альбигойской войны" в скором времени неизбежно должна была разразиться на юге Франции. В июне 1209 года тысячи крестоносцев, предводительствуемые двумя папскими легатами, Милоном и Арно Амальриком[12], герцогом Бургундским, графами Невера, Сен-Поля и Оксерра, безжалостным Симоном де Монфором, английским эрлом Лестера, двумя архиепископами, восемью епископами и многочисленными баронами и рыцарями, вторглись на юг Франции, в страну, которой правили Педро II Арагонский, его зять Раймонд VI, граф Тулузы, Раймон Роже, виконт Альби, Безье и Каркассона, графы Фуа и Комменжа, виконт Беарна и где "отвратительная и пагубная альбигойских ересь", как ее называют монастырские авторы, произвела наиболее разрушительное действие. "Это была", замечает современный французский историк[13], "борьба между Севером и Югом; между германскими и латинскими народами, между франкским невежеством и романской цивилизованностью". В этой борьбе между заклятыми врагами Юга и непокорными баронами, отлученными Святым престолом, положение Педро было достаточно трудным. Что в таких обстоятельствах мог сделать монарх, ортодоксальность которого никогда не ставилась под сомнение, верный и честный сын папского престола, принявший имя "Католик" и чрезмерной обходительностью с Иннокентием III в прежние времена даже навлекший на себя упреки собственных подданных? Мог ли он забыть и отказаться от своего положения первого национального по праву рождения принца Южной Франции, и что он мог сделать, оказавшись между требованиями Креста, который героически защищал на Полуострове, и великой национальной идеей Юга, чьим естественным представителем по праву рождения являлся? Несмотря на то, что, по всей видимости, его симпатии были на стороне альбигойцев, он оставался нейтральным. После взятия Безье и беспощадной резни его жителей, когда сам виконт Безье (Раймон Роже) бежал в Каркассон и приготовился к обороне, Педро сделал все, что возможно, чтобы спасти своего племянника. Он лично явился в лагерь крестоносцев, договорился с папскими легатами и добился обещания, что виконт будет выпущен из города в сопровождении только двенадцати своих приближенных; ему разрешалось отбыть в безопасности, прочие же его войска и город Каркассон оставались на милость завоевателей. Столь позорные условия были отклонены виконтом, оставшимся военнопленным в руках крестоносцев[14]. Раздел его собственности, однако, стал причиной разногласий среди крестоносцев. Герцог Бургундский, графы Невера и Сен-Поля благородно отказались принимать участие в дележе имущества; а большинство из них отделились и возвратились в свои владения. Только Симон, граф Монфора, л'Амори (Амальрика) и Лестера принял от папских легатов конфискованные области и встал во главе крестоносцев, первым делом перенеся свою резиденцию в Каркассон, являвшийся феодальным владением Арагона. Монфор был известен своей твердостью, жадностью и беспощадностью. Весьма вероятно, что именно жалобы на его управление, которые ежедневно достигали ушей Педро, стали одной из причин того, что он отказывался принять вассальную клятву нового виконта; но все же в 1211 году Педро, прибывший в Монпелье, был убежден помимо своего желания не только принять присягу виконта, но и согласиться на предложение брака между своим сыном Хайме и дочерью Монфора. Он, Педро, пошел даже на то, что передал молодого принца в руки виконта как залог своей верности, и согласился, чтобы он, согласно нормам того времени, обучался во Франции, при столь известном руководителе.

После кампании 1212 года, в которой Альмохады, предводительствуемые Мухаммадом ан-Назиром (Mohammad An-nasir), были полностью побеждены при Лас Навас, возле Убеды, Педро, под нажимом своего зятя Раймонда Тулузского и его родственников графов Фуа и Беарна, всех альбигойских защитников, вооружился им на помощь. Педро имел определенные причины быть недовольным крестоносцами, которые в последней войне захватили несколько крепостей, считавшихся уделом его сестры, бывшей замужем за первым из тех баронов; поэтому, отвечая на их требования о скорейшей помощи, он перешел Пиренеи во главе значительного войска. И все же его цель, кажется, состояла в том, чтобы быть скорее посредником, чем воином. Вне зависимости от того, какие основания он привел двум папским легатам, определенно известно, что он формально объявил, что не может оставить своих союзников. Во главе объединенного войска Арагона и Каталонии, Педро выдвинулся к Мюре (Muret), укрепленному городу на реке Гаронне, примерно в двух лигах от Тулузы, где 12-го сентября 1213 года встретил свою смерть[15]. "Такова", замечает его сын Хайме, "судьба моей нации, победить или умереть в сражении". (Глава 9)

С 1204 года Педро был женат на Марии из Монпелье, дочери Гильома и Евдоксии Комниной, дочери Мануила, императора Греции. И мать, и дочь - женщины исключительной судьбы. Альфонсо II Арагонский просил руки Евдоксии. Она готовилась соединиться с будущим мужем, когда услышала в Монпелье, что король уже женился на Санче Кастильской. Тогда на ней женился Гильом и имел от нее дочь по имени Мария, но вскоре после того разорвал брачный договор и женился на Агнессе (Инес), родственнице короля Арагона. Судьба Марии была не менее печальна. Она стала жертвой властолюбия Педро, а также политических амбиций народа Монпелье. Как говорит Мунтанер, летописец: "Этим браком король Педро унизил себя; то, что он взял Марию женой, он сделал только ради Монпелье (Montpellier), поскольку она не имела королевского достоинства, хотя была честна и обладала достаточно приятными манерами. Поэтому он с самого начала покинул ее, и никогда не хотел видеть или слышать о ней." Об этом сообщают Мунтанер и Дескло (Desclot) и подтверждает со слухов сам Хайме в главе 5, начинающейся словами: "Теперь я расскажу о том, как был рожден".[16]

В момент смерти отца Хайме было только шесть лет; он жил в Каркассоне под опекой Монфора, на чьей дочери, как предполагалось, должен был жениться в соответствие с соглашением. Сначала граф отказывался отпускать его в наследные владения, но папа Гонорий III, по просьбе Арагонской знати, потребовал, чтобы он доставил королевское дитя в руки его легата, Пьетро ди Мора (Pietro di Mora). Приказ немедленно исполняется, в Лериде созывается собрание Штатов, и молодого Хайме формально признают и приводят к присяге как dominus и hoeres[17] королевств его отца, под опекунством местного мастера ордена Тамплиеров[18] в замке Монсон. Управление королевством до его совершеннолетия возлагалось на его дядю Дона Санчо, графа Руссильона, при участии двух коллегий, арагонской и каталонской.

Здесь нет необходимости описывать разнообразные события, происходившие в царствование Хайме, поскольку все они будут подробно изложены в его собственном автобиографическом рассказе, бесспорно, одном из самых замечательных произведений средневековья. Мы увидим, как с храбростью и мудростью, едва ли ожидаемой в его нежном возрасте, он сумел укрепить свою власть над честолюбивым и непокорным дворянством (richs homens)[19] его доминионов, подчинить Балеарские острова и отбросить мусульман из Валенсии и Мурсии на их последние рубежи на испанском Полуострове, к прекрасному городу Гранаде у подножия Сьерра Эльвиры.

В целом, однако, должно быть признано, что, за исключением его блестящих качеств как правителя, долгое царствование Хайме отмечено немногим, что могло бы внушить нам уважение. Его личное поведение выглядит чрезвычайно распущенным. Сын Педро, принца, славившегося своей невоздержанностью, и внук Симона де Монфора со стороны матери, сам говоривший, что так же не держится каких-либо правил, Хайме превзошел их обоих в их страсти к прекрасному полу, не считаясь ни с чем ради удовлетворения своих желаний, ни с честью, ни с религией, ни даже с какой-либо благопристойностью. Его брак с Элеонорой Кастильской, дочерью Альфонсо IX Леонского, по его собственному ходатайству был объявлен недействительным папой Григорием IX, поскольку супруги находились в недопустимой близости кровного родства, и это несмотря на то, что инфант Альфонсо, организуя этот брак, ранее добился признания его законным[20]. В 1235 году он попросил и получил руку Иоланды, венгерской принцессы, дочери Андрея[21], тогда, когда собирался вступить или уже состоял в морганатическом браке с Терезой Гил де Видор (Theresa Gil de Vidaure). После смерти Иоланды в 1252 году, он вновь вернул в свою постель отвергнутую жену Терезу, к которой, впрочем, скоро почувствовал отвращение, так как спустя немного времени направил Святейшему Престолу сообщение о том, что некоторые из женщин его дома, и лично принцесса, заразились проказой. В действительности это было сделано потому, что он пожелал сделать своей королевой Беренгелу Альфонсо, Кастильскую принцессу королевской крови, дочь Альфонсо де Молины, сына Альфонсо IX Леонского и брата Святого Фердинанда[22].

В 1246 году исповедник короля, епископ Жероны, ученейший и благороднейший из священнослужителей, до того времени пользовавшийся его покровительством, упрекнул его в невоздержанности или, что более вероятно, был достаточно неблагоразумен, чтобы открыть часть его исповеди. Он был наказан усечением оскорбившего члена: ему под корень отрезали язык[23]. Хайме, конечно, был отлучен[24], его королевство попало под интердикт, а он сам был подвергнут покаянию и был обязан за свой счет закончить строительство монастыря Святого Бонифация в Морелье. И все же за год до смерти, семидесяти шести лет, он похитил замужнюю женщину, которая имела несчастье ему понравиться, и когда был выбранен папским бреве за беды, навлеченные им на его семейство, и за скандальный пример для подданных, старый грешник с необычной обидой ответил, что он полагал, что в таких маленьких вопросах имеет право поступать по собственному усмотрению. При этом он не был особенно любящим отцом для своих многочисленных сыновей, рожденных в различных морганатических браках. В 1274 году Фернан Санчес, барон Кастро, его родной сын от знатной арагонской дамы Бланки де Антильон (Blanca de Antillon), после ссоры со своим сводным братом инфантом Эн Пере[25], предполагаемым наследником короны, был захвачен врасплох в Помаре (Pomar) и брошен в реку Синка (Cinca). По получении этого сообщения его отец сдержанно заметил: "Я рад это слышать. Это было очень жестоко, что он, будучи моим сыном, восстал против меня, того, кто так много для него сделал, кто дал ему столь достойное наследство в моем королевстве." (Глава 550)

"Хроника"[26] представляет собой комментарий на основные события царствования Хайме (1218-76). Она разделена на четыре части[27], первая из которых посвящена волнениям, последовавшим за его вступлением на трон и до окончательного покорения Балеарских островов в 1233 году. Во второй части очень ярко описаны волнующие события, предшествовавшие вторжению и завоеванию Валенсии, и сдаче столицы. Третья рассказывает о войне в Мурсии (1266), предпринятой целиком к выгоде его родича Альфонсо, называемого "Мудрым" (El Sabio); наконец в четвертой и последней описываются посольства, прибывшие от татарского хана Абага-хана (Abagha-Khan) и от императора Греции Михаила Палеолога, а также его собственная неудачная попытка в 1268 году возглавить экспедицию в Палестину.

Конспект "Хроники", или скорее второй ее части, той, которая, как отмечено выше, посвящена завоеванию Валенсии, был издан уже в 1515 году в том городе[28], который первым в Испании, насколько это известно, обрел замечательное изобретение книгопечатания[29]. Полный текст, однако, появился только в 1557 года, благодаря, как это решительно заявлено в предисловии, "желанию и требованию Филиппа II". Издание, впрочем, хотя и красиво напечатанное, не везде корректно; абзацы и даже главы часто пропускаются, так же, как и во втором издании, осуществленном в Барселоне в последние три года, многие абзацы навсегда останутся неразборчивы.

Многое можно сказать по поводу достоинств текста. Написан он без каких-либо претензий на элегантность, в простой и мужественной манере, представляющей живую реальность событий долгого и беспокойного царствования, часто демонстрирующей хороший стиль и фразеологию, редкие для монастырских ученых того времени. Трудно сказать, был ли этот труд предпринят как следствие импульса, приданого Альфонсо Мудрым национальным историям, и в подражание его Gran Conquista de Ultramar ("Большой заморский поход") и Cronica General de Espana ("Всеобщая хроника Испании"), или его идея родилась в Каталонии или Арагоне, где тогда находили убежище опальные провансальские трубадуры[30]. Наиболее вероятно, что появление и Commentari Хайме, и Cronica Альфонсо было связано с потребностями их возраста; и поскольку арагонский король был на многие годы старше Альфонсо да, к тому же, имел мудрого и ученого советника, можно предположить, что именно он был первым на этом поприще.

Была ли "Хроника" написана лично Хайме или в действительности это была работа современного историка? Как было замечено в другом месте, г. Форстер, ее переводчик, твердо придерживался мнения, почти общепринятого в Испании и вне ее, что Commentari dels feyts, &c, является работой самого короля, и что аргументы, приведенные Виллероем в возражение этому утверждению, в вопросах подобного рода не имеют никакого веса вообще[31]. Таково же и мнение издателя. И Марсилио (Marsilio), писавший ранее 1314 года, и Мунтанер (Рамон), чья хроника датируется 1325 годом, в юности, безусловно, знали короля Хайме, который умер в 1276, 26-го июля, и они оба соглашаются с его авторством[32]. Кроме того, различные фрагменты "Хроники" предоставляют очевидные свидетельства, как, например, в главе 16, где при описании осады Альбаррасина, на границе Арагона и Валенсии, король говорит: "Со мной в это время были... Дон Гуеро де Пуйо (Пейо) ((Don Guerau de Puyo) (Pueyo)), отец Эн Гильена де Пуйо (Пейо), который находится со мной в то время, когда я пишу настоящую книгу." Очаровательная история "horeneta", или ласточки, которая решила передохнуть на вершине королевской палатки (стр. 122) на дороге в Бурриану, является для нас еще одним свидетельством того, что никто иной, как только Хайме мог оставить подобную запись. Но верно также и то, что последние главы "Хроники", в которой сам король говорит о своей последней болезни, не могут быть приписаны ему. Они, без сомнения, являются работой какого-то монаха из Побла или переписчика королевской "Хроники", узнавшего о болезни Хайме, свим решением сделавшего запись о ее несчастливом течении и зафиксировавшего смерть короля. Что касается аргументов иного рода, основанных на случайных анахронизмах, вроде неправильной даты, проставленной для завоевания Валенсии, и других менее значительных ошибках, то они были достаточно опровергнуты М. де Туртулоном. Валенсия, сообщает "Хроника", была захвачена в субботу, 9-го октября 1239 года, тогда как дата ее капитуляции и сдачи - 1238; однако различие в один год в столь примечательном событии можно легко объяснить тем, что король без разбора пользуется обеими применявшимися тогда датировками - эрой от Воплощения и от Рождества, первая из которых по логике должна опережать последнюю на девять дней, и он верит, что месяц сентябрь A.I. 1239 соответствует сентябрю A.D. 1238.

Случайные ошибки такого рода не доказывают ничего, противоречащего авторству Хайме; напротив, они являются еще одним аргументом в пользу того, что "Хроника", или "Комментарии", были целиком созданы королем, хотя мы признаем, что тот же самый монах из Побла, который, как было сказано выше, добавил заключительные главы, вероятно, мог поместить в существующий свод и текст, записанный им под диктовку Хайме, и отдельные фрагменты, написанные им собственноручно.