Хроника событий, свершившихся в Чехии в бурный 1547 год

ЧЕШСКОЕ ВОССТАНИЕ 1547 г. И СИКСТ ИЗ ОТТЕРСДОРФА КАК ЕГО ХРОНИСТ

В настоящем издании публикуется важнейшая часть хроники Сикста из Оттерсдорфа, посвященной чешскому восстанию 1547 г., которое было результатом нарушения того сложившегося в Чехии на протяжении XIV — первой трети XVI в. соотношения сил, которое принято называть дуализмом власти[1]. Оно заключалось в существовании наряду с королевской властью значительной политической силы сословий и сословно-представительных учреждений, которые ограничивали королевскую власть, используя при этом свои права и привилегии, а также традиции страны.

Сословная монархия в Чешском государстве сложилась в первой половине XIV в. Реальная политическая власть сословий в XV в. существенно упрочилась благодаря гуситскому движению, росту государственно-правового сознания и самосознания чешской феодальной народности, ослаблению королевской власти во время правления в Чехии династии Ягеллонов. Однако в силу целого комплекса исторических причин она не достигла той силы и не приобрела таких законченных правовых форм, как в соседних с Чехией Польше и Венгрии.

В отличие от этих стран в структуре чешской сословной монархии значительное место принадлежало королевским городам. Гуситское движение способствовало консолидации городского сословия и росту его политической силы, а внутриполитическая обстановка в государстве во второй половине XV—начале XVI в. позволила городам играть видную роль во всех важнейших областях жизни страны. Городское сословие Чехии получило право третьего голоса на сейме — основном органе сословной монархии. В системе дуализма власти оно выступало как главный инструмент сословной оппозиции и являлось партнером первого и второго сословий — панов и рыцарей, т. е. дворянства, — в решении государственных дел. (Духовенство в Чехии после гуситского движения не составляло единого сословия и было лишено представительства на сейме.)

Такое изменение в расстановке сил внутри сословий, а также экономические противоречия привели к резкому обострению отношений между городами и дворянством. Этому способствовал рост привилегий, амбиций, реальной политической и военной силы городского сословия при слабой королевской власти Ягеллонов. Города добились фактической автономии и невмешательства королевской власти в свои внутренние дела. В городах отсутствовал представитель монарха, вся полнота власти там принадлежала городскому совету. На общем собрании членов городской коммуны, собиравшемся в особо важных случаях, принимались решения, обязательные для всех жителей. Города не были обязаны платить королю какие-либо налоги. Общегосударственный специальный налог — берну — они выплачивали лишь в соответствии с постановлениями земских сеймов.

Однако в борьбе с дворянством городам пришлось поступиться рядом экономических привилегий ради усиления своей юридической независимости (Святовацлавское соглашение 1517 г.), которая привела в первой четверти XVI в. к чрезвычайному росту престижа городского сословия. Этой цели было подчинено и стремление городов, в первую очередь Праги, увеличить свои земельные владения, которые, несмотря на убыточность, укрепляли политическое положение городов как владельцев значительной феодальной земельной собственности[2].

Апогей политической силы послегуситских чешских городов, не имевшей аналогов в Восточной и Центральной Европе, приходится на 1520-е годы — начало правления в Чехии Фердинанда I Габсбурга. Поэтому первым столкновением новой королевской власти со сложившимися в стране порядками стал конфликт с городами. Тем самым была как бы предопределена оппозиция королю со стороны городов, нашедшая свое завершение в восстании 1547 г.

Баланс сил в системе сословной монархии в Чехии был нарушен избранием в 1526 г. на чешский трон Фердинанда Габсбурга. Теперь сословиям противостоял нарождавшийся габсбургский абсолютизм с иной концепцией власти. Власть монарха понималась Габсбургами как абсолютная, стоящая над интересами отдельных земель, составлявших их огромные владения, а поэтому как космополитическая и универсалистская. Реакционной чертой их абсолютизма была опора на наиболее консервативную часть уже выполнившего свою прогрессивную историческую миссию класса феодалов. Однако для Европы XVI в. габсбургская политическая концепция была новой и противостояла средневековому партикуляризму.

Из абсолютистской концепции Габсбургов в реальной политической жизни проистекала необходимость централизации и унификации, что, в свою очередь, противоречило национально-государственной самобытности отдельных стран и земель и вызывало сопротивление в самых различных формах, включая открытые восстания. При этом противодействие оживляло и негативные (партикуляристские, изоляционистские) тенденции средневековых сословий, что в итоге создавало очень сложную картину политической жизни. Стремление к унификации толкало Габсбургов на поддержку наиболее широко распространенной в Европе религии, составлявшей основу духовной жизни средневекового человека, — католицизма. В условиях распространения идей Реформации это вело к активной поддержке Контрреформации.

В Чешском королевстве новой концепции королевской власти Габсбургов, которая формировалась постепенно на всем протяжении XVI в., противостояли старые сословные права и привилегии. Их отстаивали представители сословий на сеймах. В Чехии в первое время правления Фердинанда I зарождавшийся абсолютизм проявлял себя и осознавался обществом как укрепление института королевской власти — явление, привычное для средневековья. В сильном короле в итоге были заинтересованы и сословия, которые в результате антагонизма между городами и дворянством в начале XVI в. поставили страну на грань междоусобицы.

Для Чехии также не ново было избрание королем представителя иноземной династии; возникавшие в результате этого персональные унии с другими государствами не влекли за собой изменений в сфере государственного устройства и функционирования учреждений. К тому же в 1526 г. при избрании на чешский трон Фердинанд Габсбург подписал коронационные капитуляции, в которых обязывался сохранять в неприкосновенности свободы, права и привилегии чешских сословий и соблюдать законы страны[3].

За 20 лет правления Фердинанда в Чехии новые тенденции габсбургского абсолютизма проявили себя в достаточной степени. Наибольшее недовольство чешских сословий вызывала политика централизации, выражавшаяся в создании верховных органов, которым король стремился подчинить органы земского управления. В 1527 г. были созданы тайный совет, придворные канцелярия и комора. Эти центральные органы имели право вмешиваться в дела отдельных земель и их учреждений. Однако из-за сопротивления сословной оппозиции эти нововведения имели скорее теоретическое, чем практическое значение. Широкое недовольство вызывал финансовый гнет[4], когда Чехию путем сбора берны принуждали финансировать политику Габсбургов, не всегда учитывавших интересы страны и ее экономические возможности.

В Чехии не существовало постоянного государственного налога. Каждый раз королю приходилось просить у сословий финансовой помощи, которую они ему оказывали «добровольно», принимая соответствующее решение на сейме. Именно поэтому основной ареной столкновений короля и сословий стали заседания сеймов. В тех случаях, когда сейм не мог прямо отвергнуть финансовые требования короля, сословиями избиралась тактика проволочек в сборе налога. Иногда сбор берны и вовсе срывался.

Финансовая зависимость короля от сословий была почти полной, так как в Чехии отсутствовал королевский домен. Большую часть земель и замков, принадлежавших королевской коморе, заложили, доходы королевской казны от добычи драгоценных металлов и чеканки монеты («регал») в то время значительно сократились из-за упадка чешских рудников. Король не имел своего постоянного войска и был вынужден, согласно законам страны, просить сейм о созыве ополчения или же вербовать наемное войско на свой счет или на средства, выделенные сословиями.

Наряду с этими факторами, ослаблявшими позиции королевской власти в Чехии на протяжении значительного исторического периода, существовали и противоположные. У Фердинанда I была солидная внешняя поддержка в лице его брата императора Карла V, имелся опыт конфликта с австрийскими сословиями и успешной антигородской политики по отношению к Вене, существовала опора внутри Чехии на часть дворянства.

Сословная оппозиция состояла из двух течений: дворянской и городской[5]. К возникновению первой привело стремление Фердинанда I поставить королевскую власть над сословными земскими органами, ущемляя права дворянства. Внешне это выражалось в нарушении королем комплекса земских законов и традиций, нашедших свое последнее юридическое выражение в коронационных капитуляциях, подписанных Фердинандом в 1526 г. Недовольство чешского дворянства вызывало желание короля подчинить себе сейм посредством своих ставленников, занимавших высшие земские должности, или игнорировать его, опираясь на новые учреждения в Вене и формировавшуюся королевскую бюрократию.

Сильным ударом по вольностям дворянства, особенно рыцарства, были запреты краевых съездов — собраний среднего и мелкого дворянства. Однако дворянскую оппозицию значительно ослабляли конфессиональные противоречия в ее среде. На левом крыле оппозиции стояла Община чешских братьев. Эта некогда весьма радикально настроенная секта, представлявшая собой один из толков чешской реформации XV в., прошла сложный путь развития и к середине XVI в. была довольно противоречивым явлением. В учении чешских братьев сочетались принципы евангельской этики, равенства, непризнания властей с проповедью непротивления. Часть чешского дворянства покровительствовала общине или же была ее членами. Теологический и социальный радикализм ранней общины сделал ее опасной в глазах королевской власти, что вызвало ряд гонений и законодательных актов против чешских братьев, которые официально считались еретиками («пикартами»). Борьба общины за свою легализацию обусловила ее положение в расстановке политических сил в стране.

Городская оппозиция стремилась избежать увеличения налогового бремени и сохранить не только свои прежние свободы и привилегии, но и то положение автономного и сильного сословия, которое города приобрели в предшествовавший исторический период. Именно городская оппозиция была наиболее решительной, что диктовалось и антигородской политикой Габсбургов, которая была составной частью их общих устремлений во всех подвластных им странах. В этом убеждают исследования городских восстаний в Вене и Генте[6].

Попытки короля подчинить себе органы городского самоуправления натолкнулись на решительный отпор бюргерства. Недовольство основной массы горожан вызвал запрет Фердинандом I общих собраний членов городских коммун как слишком демократичного института, не поддающегося контролю со стороны королевской власти. Бюргерство увидело в этом ущемление своих традиционных прав и свобод. Особую ненависть вызвали экономические мероприятия Фердинанда I в 1534 г. Введение налога с купли-продажи было сорвано в результате сильных волнений в большинстве крупных чешских городов и протестов городского сословия на сейме[7]. Все это выдвигало именно городское сословие на первое место в сословной оппозиции.

Сословная оппозиция в Чехии в середине 1540-х годов не обладала единством, поскольку столкновение интересов сословий образовало сложный клубок внутренних противоречий. Не имела оппозиция и своей программы, поэтому формировавшемуся габсбургскому абсолютизму сословия могли противопоставить лишь борьбу за старые свободы, вольности, права и привилегии. Все это в конечном итоге обусловило внутреннюю слабость оппозиции и ее пассивную тактику обороны во время восстания 1547 г. Однако, несмотря на отсутствие сплоченности в рядах оппозиции, противоречия между сословиями и королем достигли такой степени напряженности, что конфликт между ними стал неизбежен. В 1543 г. чешский сейм самораспустился, отказав Фердинанду I в налоге. В Праге начались волнения. Открытый конфликт был ускорен событиями в «Священной Римской империи германской нации», которые отвлекли основные силы Габсбургов и тем самым ослабили их позиции в Чехии. Используя благоприятную международную обстановку (перерыв в войнах с османами, мир с Францией 1544 г.), император Карл V начал войну в империи с протестантской Шмалькальденской лигой, рассчитывая на помощь своего брата Фердинанда I.

Шмалькальденская лига представляла собой военно-политическое объединение немецких протестантов, возникшее в 1531 г. в целях защиты протестантизма. В лигу входили саксонский курфюрст Иоганн Фридрих, ландграф Филипп Гессенский, другие князья, а также многие города. К 1546 г. политический перевес в империи оказался на стороне лиги, что побудило Карла V начать с ней войну. Шмалькальденская война (1546—1547) благодаря военному превосходству Габсбургов, распрям между протестантскими князьями, переходу Морица Саксонского на сторону императора закончилась сокрушительным поражением протестантов. По Аугсбургскому религиозному компромиссу 1548 г. во всей Германии восстанавливался католицизм, правда несколько реформированный. Впоследствии война протестантов с Габсбургами вспыхнула с новой силой и на этот раз завершилась победой протестантских князей, закрепленной Аугсбургским религиозным миром в 1555 г.

Необходимо отметить, что стоявшая во главе Шмалькальденской лиги протестантская Саксония была связана с Чехией договором о совместной обороне от 1459 г., поэтому саксонский курфюрст Иоганн Фридрих попытался привлечь Чехию в свою антигабсбургскую коалицию. Это стремление отвечало интересам широких некатолических масс, прежде всего горожан Чешского королевства, симпатизировавших протестантам в империи. Еще в 1535 г. Иоганну Фридриху, проезжавшему через Прагу, горожанами была оказана особо торжественная встреча[8]. Однако чешский сейм вслед за Силезией[9] и Лужицами[10] отказал курфюрсту в союзе и помощи, выставив к тому же ряд претензий к Саксонии[11]. Используя создавшееся положение, Фердинанду I удалось, минуя заседания сейма, посредством избранных дворянских делегатов, которым специально толком не объяснили, в чем дело, обновить договор с Саксонией, но не в лице ее законного курфюрста Иоганна Фридриха, а в лице его племянника Морица Саксонского — сторонника Габсбургов.

Обострение Шмалькальденской войны в декабре 1546 г., когда в Саксонии Иоганн Фридрих начал активные действия против Морица Саксонского, потребовало безотлагательного вмешательства Габсбургов. Поскольку войска Карла V зимовали на Дунае, то выступить должен был Фердинанд I с чешскими войсками. Зная о нежелании чехов вести войну, в которой они не были заинтересованы, и опасаясь оттяжек в случае рассмотрения королевской просьбы о помощи на сейме, Фердинанд 1 издал 12 января 1547 г. мандат, созывавший чешское ополчение для похода в Саксонию. Тем самым король нарушил один из основных земских законов, запрещавший ведение войн за границами государства без общего одобрения сословий на сейме.

Вряд ли правомерно усматривать в этом умысел Фердинанда I, использовавшего благоприятный момент для наступления на сословную оппозицию, мандат скорее свидетельствовал о трудном положении Габсбургов[12]. Король также исходил из габсбургской концепции интересов династии, стоявших выше законов отдельных стран. Эту концепцию Карл V достаточно четко сформулировал в 1540 г.: «В чрезвычайных обстоятельствах, когда враг вторгся в пределы страны, любые дарованные вольности и привилегии, если они вступают в противоречие с задачами обороны государства, не должны приниматься во внимание»[13]. Юридическая правомочность мандата современными исследователями оценивается как весьма сомнительная[14], чешское же общество XVI в. расценило его как попрание сословных прав. Поэтому мандат вызвал всеобщее недовольство, наиболее резко проявившееся в Праге. 27 января 1547 г. в связи с кончиной супруги Фердинанда I королевы Анны Ягеллонской здесь стали распространяться слухи о том, что альянс с Фердинандом не может больше продолжаться и что место последнего должен занять его сын эрцгерцог Максимилиан[15].

В начале февраля король ожидал войска в лагере у г. Литомержице, однако взамен войска он получил от Праги письменный протест против своего мандата. Из многих краев Чехии войска также не пришли. Большинство дворян явились лично без своих дружин и начали с королем переговоры об отмене мандата. В итоге король отменил мандат и признал военную помощь сословий добровольной, не войском, а в денежной форме. Кроме наемных поиск, вместе с королем отправились воевать за границы государства лишь маленькие отряды 70 дворян и королевских городов Пльзень, Чешские Будейовицы, Усти-над-Лабой[16], которые традиционно на протяжении XV— начала XVI в. поддерживали королевскую политику.

Однако еще во время переговоров в Литомержице ситуация изменилась. Копившееся в чешском обществе недовольство Фердинандом I внезапно прорвалось и вышло далеко за рамки легальных форм сопротивления. 9 февраля в Праге состоялось общее собрание членов городской коммуны (ранее Фердинанд I запретил подобные собрания), которое приняло решение сопротивляться мандату короля и обязало городских должностных лиц отказаться воевать со своими «друзьями и единоверцами». Следует отметить, что радикальную позицию городские власти заняли под сильным давлением широких масс городского населения. Прага, отказав королю первой и столь решительно, оказалась, таким образом, на переднем крае борьбы оппозиционных сословий за свои права.

Был образован союз трех самостоятельных городов, составлявших Прагу (Старое Место, Новое Место, Малая Страна), что прямо нарушало королевский запрет подобного объединения. Вскоре к союзу присоединилась часть дворянства, в основном сторонники Общины чешских братьев, а также некоторые королевские города. Образовавшийся блок городов и дворянства, получивший название «Дружественное соглашение» сословий, потребовал отмены январского мандата короля и созыва земского сейма. Пражане перестали снабжать короля порохом и запретили в городе вербовку наемников в королевское войско.

В начале марта 1547 г. Иоганн Фридрих разбил войско союзника Габсбургов Альбрехта Бранденбургского. Ему открылся путь в Чехию, но он предпочел подождать окончательного решения сословий. В середине марта в Праге, несмотря на запрет Фердинанда I, был открыт сейм. На него прибыло много панов и рыцарей, которые еще не стали членами оппозиционного союза. На сейме они в отличие от высших земских должностных лиц присоединились к оппозиции. Сейм обсудил вопрос о нарушении королем земских свобод, сформулировал требования сословий и принял «Дружественное соглашение» — важный программный документ восстания и своеобразное организационное оформление сословной оппозиции в виде союзного договора между сословиями.

Этот документ излагал программу отстаивания свобод и привилегий и их расширения в легальных рамках, отражал политическое мышление чешских сословий середины XVI в.[17] Именно поэтому мы сочли необходимым опубликовать в настоящем издании его полный перевод. В документе существовавшее положение вещей последовательно противопоставлялось тому порядку, который был «при предшествующих славной памяти королях». Он призывал сословия преодолеть разногласия в своих рядах, причиной которых были конфессиональные споры в среде гуситско-протестантской оппозиции, и сплотиться в борьбе против наступающего католицизма.

«Дружественное соглашение» в конечном счете представляло собой программу борьбы за сохранение власти сословий в системе сословной монархии в условиях наступления габсбургского абсолютизма. В противовес устремлениям короля сословия выдвинули ряд новых требований об увеличении своих свобод и привилегий.

Среди сословной оппозиции наиболее активную роль играли Прага и дворяне — члены Общины чешских братьев. Однако, как справедливо считает известный чехословацкий историк И. Яначек, они, будучи «радикальным крылом», «представляли в сословном союзе меньшинство, тогда как большинство довольствовалось тем, что поддерживало сопротивление без значительного личного участия»[18].

Единение оппозиционных сословий на основе христианской любви и борьбы за сохранение своих привилегий и свобод, декларированное в «Дружественном соглашении», не отвечало действительности. В ходе заседаний сейма вновь проявились трения и разногласия между городами и дворянством. Последнее отказалось обсуждать требования и жалобы городов. Далеко не все дворянство примкнуло к «Дружественному соглашению», что побудило принять воззвание, призывавшее всех членов сословий присоединиться к «Соглашению».

На мартовском сейме, принявшем «Дружественное соглашение», был создан постоянный комитет восставших сословий, состоявший из четырех панов, четырех рыцарей и коншелов (городских старейшин) Праги. Такой состав комитета говорит не только о паритете сословий, но и о возросшем в ходе восстания политическом значении Праги, так как в традиционных сословных органах города или вовсе не были представлены, или же довольствовались меньшинством мест. Из восьми дворян, вошедших в комитет (паны — Арношт Крайирж, Вилем Кржинецкий, Дивиш Славата, Борживой из Донина, рыцари — Гинек Крабице из Вейтмиле, Здислав Тлукса из Раби, Бернарт Барханец из Бархова, Мелихар Рор из Ророва), шесть являлись членами Общины чешских братьев. Канцлером комитета стал Сикст из Оттерсдорфа[19]. Сейм постановил собрать в свою пользу берну и созвать войско «прежде всего для безопасности своей родины и всех нас, так по-христиански договорившихся»[20]. С самого начала это войско, на наш взгляд, предназначалось скорее для демонстрации силы сословий и их независимости от короля, чем действительно для военных действий. На послания Иоганна Фридриха с просьбой о союзе и помощи сословия 22 марта ответили ни к чему не обязывавшим набором любезных фраз, по существу отклонив его предложения[21], очевидно опасаясь заходить слишком далеко.

Мартовский сейм юридически был незаконным, так как его не признал король. Все мероприятия сословий с точки зрения земского права также являлись незаконными. Однако первым нарушил законы страны сам Фердинанд I, издав январский мандат, что не было предусмотрено законом. В результате оставалось неясным, каким образом должны поступать сословия, ведь король нарушил законы страны и земские привилегии. Поэтому вопрос о легальности сопротивления сословий, несмотря на его кажущуюся простоту, не мог быть решен однозначно. Особенно актуальным он стал во время восстания и после его поражения, когда участники понесли наказание.

Король рассматривал выступление сословий как восстание, сословия же настаивали на том, что их действия направлены не против короля, а в защиту законов и привилегий страны. Точка зрения сословий наиболее полно изложена Сикстом из Оттерсдорфа в его хронике. Впоследствии мнения историков также разделились в зависимости от их общественно-политических взглядов. Новейшие исследователи исходят из отсутствия среди земских законов такого, который позволял бы сословиям создавать союзы и оказывать вооруженное сопротивление монарху, как, например, позднее это имело место в привилегиях шляхты Речи Посполитой. Они считают, что восстание вышло за рамки законов страны, хотя сами стремления сословий признаются конституционными[22].

Интересно отметить, что в глазах современников, принадлежавших к католическому лагерю, события в Чехии в 1547 г. с самого начала расценивались как восстание против короля. Именно так выразился еще 7 марта папский нуций Вералло в своем донесении в Рим[23].

В марте вновь изменился ход Шмалькальденской войны, которая теперь затронула территорию Западной Чехии. Авангард войска Иоганна Фридриха подверг осаде чешский город Яхимов, в то время как Карл V со своим войском шел из Южной Германии к чешскому городу Хеб, где он планировал соединиться с войсками Фердинанда I и Морица Саксонского, которые двигались по чешской земле из Дрездена. Вступление габсбургских войск в Чехию вызвало всеобщую панику, так как сословия опасались, как бы эти войска не были брошены на усмирение восставших в Праге. Комитет восстания предпринял ряд решительных мер: было созвано военное ополчение под командованием верховного гетмана Кашпара Пфлуга из Рабштейна, для военных целей надлежало собрать берну, которая хранилась бы в староместской ратуше Праги (распоряжаться деньгами мог лишь верховный гетман). Сословия обратились с просьбой о помощи к Иоганну Фридриху, не пообещав, однако, со своей стороны никакой поддержки Шмалькальденской лиге.

Сбор берны и выход войск сословий в поле затягивались. Сословия, фактически отказав Шмалькальденской лиге в помощи, рассчитывали на поддержку с ее стороны. Создалась весьма любопытная ситуация. К. Пфлуг со своим войском стоял на месте у Бечова и буквально забросал письмами руководство восстанием о необходимости решительных действий (они приводятся в хронике Сикста). Руководство же проявляло значительные колебания, вело себя крайне нерешительно, хотя в нескольких километрах от войск Пфлуга стояли отряды Иоганна Фридриха. Уходя из Западной Чехии, он оставил там часть войска, ожидая выяснения позиции руководства чешских сословий, что ослабило его и без того небольшую армию.

В это время комитет восставших чешских сословий обратился с призывами о помощи к сословиям «окрестных» земель Чешского государства[24]. В тот решающий момент напряженные отношения между землями чешской короны проявились наиболее очевидно: ни одна из «окрестных» земель не поддержала чешского восстания.

Моравия традиционно осталась на стороне короля. Это в первую очередь следует объяснять тем, что наступление габсбургской власти на свободы и привилегии моравского дворянства не было таким сильным, как в Чехии. Кроме того, моравское городское сословие было слабым, а позиции католического духовенства сильными. Последнее, в отличие от духовенства Чехии, было представлено в моравском сейме и вместе с городами составляло третью курию.

Более сложная ситуация возникла в протестантских Силезии, Верхней и Нижней Лужицах. В 1546 г. во время чешско-силезско-бранденбургского спора по поводу долей наследства (он описан в хронике Сикста[25]) Фердинанду I удалось серьезно поссорить чешские сословия с силезскими князьями. Поэтому ни один из князей Силезии не откликнулся на призыв присоединиться к «Дружественному соглашению». Силезское дворянство и г. Вроцлав по причинам политического порядка (споры с Саксонией, отсутствие конфликта с Габсбургами) также не присоединились к Шмалькальденскому союзу, хотя и выразили симпатии своим единоверцам[26]. Таким образом, Силезия осталась, по сути дела, нейтральной в разразившемся конфликте, поскольку он не затрагивал ее интересов.

Положение в Верхней Лужице в 1540-х годах напоминало развитие Чехии. Лужицкие города были сильны экономическим потенциалом и политически активны, в особенности в борьбе с дворянством. Фердинанд I в Лужице, как и в Чехии, проводил не только антигородскую политику, но и ущемлял привилегии лужицкого дворянства. Так, король стремился сам, в обход сословий, назначать высших должностных лиц в Лужицком маркграфстве, пытался свободно распоряжаться городскими финансами и ополчением городов. Поэтому в Лужице Реформация выступала силой, противодействующей католическому королю, который хотел ограничить привилегии лужичан.

Лужицкое маркграфство в системе Чешского государства имело прочное автономное положение и обладало самоуправлением, поэтому у него не было веских причин присоединяться к Шмалькальденскому союзу. Лужицкие сословия избрали путь компромисса: не выступая против Габсбургов, они поддерживали протестантскую «партию», оказывая королю лишь пассивное сопротивление. Лужицкие сословия сидели между двумя стульями: с одной стороны, король был разгневан отсутствием действенной помощи, а с другой стороны, народные массы требовали решительного сопротивления королю. Их гнев вылился в ряд волнений в городах и в солдатское восстание против сословного руководства.

План города Праги середины XVI в.

I — Старое Место; 2 — Новое Место; 3 — Вышеград; 4 — Малая Страна; 5 — Пражский Град; 6 — Градчаны; 7 — Обора; 8 — Страговский монастырь; 9 — Карлов мост; 10 — Уезд; 11 — Стржелецкий остров; 12 — Слованский остров; 13 — Поржичи; 14 — Поржичские ворота; 15 — Шпитальное поле; 16 — остров Штванице; 17 — Летна; 18 — Бубны; 19 — Овенец; 20 — Голешовице; 21 — Либень; 22 — Здераз; 23 — Градек; 24 — Подскали

В феврале-марте 1547 г., после перенесения военных действий на территорию Лужиц и Западной Чехии, лужицкий ландтаг наконец решил предоставить королю 50 всадников и отряд пехоты. Это войско собиралось в Бауцене очень медленно. Среди солдат раздавались угрозы перестрелять командиров, начались волнения, а затем разразилось восстание, охватившее около 400 человек. Это было спонтанным выражением нежелания широких масс защищать интересы Габсбургов. Однако сословия боялись Фердинанда I и сделали все, чтобы усмирить восстание. В марте, когда их поведение в глазах короля казалось почти нелояльным, они получили призыв чешских сословий присоединиться к «Дружественному соглашению». Сословия Верхней Лужицы на него не ответили, продолжая свою прежнюю линию поведения. В итоге внутренних споров между сословиями лужицкое дворянство за день до окончания войны все же послало королю отряд своей конницы, а городской отряд так и не выступил[27].

Одной из причин отказа лужицких сословий присоединиться к чешскому восстанию, по мнению современного историка Г. Гертеля, являлись ненадежность и непоследовательность поведения самих чешских сословий[28], так окончательно и не определивших своего отношения к Шмалькальденской войне.

В чем причины половинчатости, нерешительности, непоследовательности восставших сословий? Чешский историк К. Тифтрунк, автор первого монографического исследования восстания, видел главную беду восставших в отсутствии решительных и волевых лидеров[29]. И. Яначек считает причиной поражения восстания тот факт, что оппозиция в среде сословий составляла меньшинство. Радикально настроенные города и протестантское дворянство не обладали большинством, его имели умеренные староутраквистские и католические дворяне, боявшиеся открытого выступления против короля. (Тем более что руководство восстанием, стремясь придать ему характер всеобщей сословной оппозиции, пыталось вовлечь в союз нейтральное дворянство, которое, естественно, хотело лишь мирных переговоров с королем о восстановлении своих привилегий). Сыграли свою негативную роль и провинциализм политики чешских сословий, и их неспособность понять общеевропейскую политическую ситуацию[30]. Однако, как нам представляется, могла быть еще одна причина: сословия хотели запугать Фердинанда I силой и независимым поведением, показать ему, что могут сделать сословия, если он не пойдет на уступки[31]. Такая тактика проистекала из замысла самого восстания, направленного не на свержение Габсбургов, не на присоединение к имперской протестантской оппозиции[32], а на оказание давления на короля в целях восстановления и дальнейшего расширения сословных привилегий. Отсюда становится ясен весьма мирный характер последующего, апрельского сейма. Как ни парадоксально, но это был легальный, формально по воле короля созванный сейм восставших сословий, которые собрали свое войско против «неприятеля» (специально не раскрывалось, кто это).

Апрельский сейм закончился безрезультатно, так как на требование представителей короля распустить сословное ополчение сословия ответили решительным отказом. Более того, руководители оппозиции добились присоединения к своему союзу большинства членов сословий, а также крупнейшего чешского протестантского магната Яна из Пернштейна, который был одной из самых влиятельных политических фигур рассматриваемого времени. Оппозицию поддержали и лица, занимавшие крупные государственные должности. (Лишь гофмистр Здислав Берка и судья Ян Попел из Лобковиц отказались присоединиться к «Дружественному соглашению»[33].) Это, с одной стороны, численно увеличило оппозицию и придало ей определенный политический вес, а с другой стороны, сделало ее еще более рыхлой изнутри и в еще большей степени склонной к пассивности и мирным переговорам с королем, к которому предполагалось направить посольство.

Близорукость такой позиции сословий в полной мере стала ясна в конце апреля, после сокрушительного поражения войск Шмалькальденской лиги в битве у Мюльберга 24 апреля 1547 г. Саксонский курфюрст Иоганн Фридрих был взят в плен. 19 июня другой вождь лиги — ландграф Филипп Гессенский сдался «на милость и немилость» императора.

Поражение у Мюльберга вызвало сильное замешательство среди восставших чешских сословий. Было решено отложить сейм до 20 мая, распустить ополчение, но оставить в силе «Дружественное соглашение», а также послать к Фердинанду I новое посольство с целью искать пути к примирению с королем. Известие об этом взбудоражило широкие массы пражского населения. Около 200 человек собрались перед домом Сикста из Оттерсдорфа, который являлся участником посольства, и потребовали не изменять инструкций послам. Того же пожелало и многолюдное общее собрание всех городских коммун Праги. Народ разошелся лишь после того, как один из руководителей восстания — Вилем Кржинецкий пообещал не распускать войска до возвращения посольства[34]. Однако сословное ополчение, узнав о поражении Иоганна Фридриха, само начало расходиться по домам.

Майский сейм не изменил ни соотношения сил, ни избранной тактики. На очередное требование представителей Фердинанда I денонсировать «Дружественное соглашение» сословия ответили отказом и вновь решили послать к королю посольство. Очевидно, у короля еще недоставало сил для решительных действий против сословий, а сословная оппозиция, со своей стороны, надеялась путем переговоров направить свои взаимоотношения с королем в мирное русло. В связи с окончанием Шмалькальденской войны у нее исчезли надежды на помощь извне, а своих сил для решительной схватки с королем, только что одержавшим победу над своими врагами в империи, у сословий, как они считали, не было. (К тому же в сложившейся ситуации открытый конфликт с Фердинандом представлялся бессмысленным и заранее обреченным на неудачу.) Вероятно, этими соображениями можно объяснить относительно спокойное течение событий в мае и выжидательную тактику обеих сторон.

Сословия искали почетного примирения с королем. С одной стороны, они отказались от военного противоборства с ним, а с другой стороны, не желали ликвидировать «Дружественное соглашение». В обращениях к королю сословия отстаивали свое право объединяться в союзы для защиты имевшихся привилегий. Относительное затишье было нарушено Фердинандом I в начале июня. Король решил действовать осторожно, чтобы не вызвать всеобщего возмущения в Чехии. Очевидно, это диктовалось незначительными военными силами короля (при нем находились лишь отряд наемников и небольшие отряды саксонских князей Морица и Августа[35]) и невозможностью в данный момент получить помощь от Карла V. Понимая, что сломить сразу всю сословную оппозицию невозможно, Фердинанд I направил свои усилия на разрушение единства и без того непрочной сословной оппозиции.

Дифференцированный подход к различным составным частям оппозиции в целях ее общего ослабления был не естественной тактикой Фердинанда I[36], а вынужденной мерой из-за отсутствия необходимых военных и финансовых сил у Габсбургов[37] и боязни нового крупного конфликта в Европе, к которому могло бы привести выступление Фердинанда I против чешской сословной оппозиции в целом. Поэтому король сделал лишь то, что мог осуществить быстро и успешно[38].

В первую очередь перед ним встала задача лишить политического значения наиболее радикальные группы дворянства, в основном сторонников Общины чешских братьев, активно выступавших против Габсбургов, не вступая при этом в конфликт с основной массой дворянства. Кроме того, король максимально использовал исторически сложившиеся враждебные отношения между дворянством и городами, стремление дворянства лишить города их привилегий. Он верно рассчитал, что ради сохранения единства сословной оппозиции (впрочем, весьма слабого) дворянство не станет защищать интересы городов. Наоборот, нанесенный королем по городам удар будет отвечать интересам дворянства в целом, и города, таким образом, не смогут получить поддержки. Они будут вынуждены покориться королю. Поэтому Фердинанд I решил помиловать дворянство, наказав для примера лишь некоторых наиболее активных и опасных для себя деятелей восстания (об этом он написал 5 июня Карлу V[39]), и сурово покарать королевские города во главе с Прагой.

О предательстве дворянства много и справедливо говорится в хронике Сикста из Оттерсдорфа. Однако более важно уяснить, почему основной и в итоге сокрушительный удар королевской власти обрушился именно на города. Представляется, что это произошло в силу целого комплекса причин. Королевские города не обладали такой совокупностью свобод, прав и привилегий, какой обладало дворянство, и в отличие от него не имели длительной исторической традиции «политического» сословия. В первой половине XVI в. города не были достаточно сильны экономически и не могли противостоять экономическому натиску дворянства, находившемуся на пути к созданию крупнопоместного хозяйства[40]. Это нашло свое выражение в статьях Святовацлавского договора 1517 г., посвященных экономическим вопросам. Города были вынуждены пойти на серьезные уступки, означавшие сокращение прежних экономических привилегий[41]. В противоречии с экономическим развитием городов находились их политические амбиции (особенно Праги) и стремление к активному участию в политической жизни страны, что, очевидно, следует рассматривать как продолжение традиции гуситского движения.

Указанные факторы превращали города в наиболее слабое, хотя и самое радикальное звено сословной оппозиции[42], которое королю не представляло труда ликвидировать в создавшейся обстановке, тем более что дворянство было заинтересовано в ослаблении городов. Необходимо также учитывать и общегабсбургскую реакционную антигородскую политику, проистекавшую из классовой сущности габсбургского абсолютизма. Следствием антигородской политики явился ряд конфликтов Фердинанда I с Прагой — главой всех чешских городов. На протяжении 1526—1546 гг. происходило резкое обострение отношений между королем и Прагой, а также с лужицкими городами. Расправе Фердинанда I в 1547 г. с Прагой и другими городами Чешских земель предшествовало подавление в 1540 г. Карлом V восстания в Генте. Совпадали даже детали поведения двух монархов[43].

3 июня 1547 г. Фердинанд I прибыл в г. Литомержице. В тот же день королем был издан мандат, объявлявший действия сословий незаконными. Король требовал отмены «Дружественного соглашения», роспуска сословного оппозиционного союза и предлагал заявить о своей верности письменно или приехать лично[44]. Копии мандата были разосланы дворянству и нескольким оставшимся верными королю городам. В Прагу мандат не послали. Намерения Фердинанда в отношении городов стали ясны.

С приезда короля в Литомержице начался наиболее драматический период чешского восстания. Поскольку публикуемый в данном издании фрагмент хроники Сикста из Оттерсдорфа посвящен именно этому периоду (события излагаются довольно подробно), то нет нужды их пересказывать. Ограничимся лишь указанием их последовательности и выскажем некоторые соображения о причинах и последствиях поражения восстания.

К королю в Литомержице съехалось более 200 дворян во главе г Яном из Пернштейна. Прага также послала своих представителей для переговоров с королем, чтобы заверить его в своей лояльности и выяснить намерения Фердинанда. Однако он отказался принять пражских послов, что вызвало волнения в Праге. Будучи оставленными союзниками по оппозиции, пражане колебались: какой путь избрать? Вопреки требованиям широких городских масс, прежде всего ремесленников, подготовиться к вооруженной обороне города (такую же радикальную позицию заняли и городские массы Кутной Горы и Жатца[45]), верх взяли умеренно настроенные члены магистрата, искавшие мира с королем.

В ответ на новую смиренную петицию пражан, в которой, однако, содержался тезис о том, что оппозиционный союз можно распустить только с согласия всех сословий, Фердинанд I попросил у Карла V военную помощь[46]. По этому вопросу мнения исследователей расходятся. В. Томск, а за ним И. Яначек полагали, что это был лишь жест, имевший целью напугать пражан и принудить их к повиновению[47]. По мнению К. Тифтрунка, Фердинанд I ожидал продолжения восстания, считая, что Прага действительно способна оказать ему эффективное вооруженное сопротивление[48]. Это подтверждается наличием больших запасов оружия и пороха в Праге, о чем свидетельствует Сикст из Оттерсдорфа.

С другой стороны, как убеждают факты, приводимые Сикстом, Фердинанд I сам провоцировал вооруженное восстание в Праге, отменив 1 июля при вступлении в пражские предместья традиционную в таких случаях торжественную встречу, означавшую проявление лояльности со стороны города. 2 июля, вступив в Пражский Град, король позволил своему наемному войску, состоявшему из иноземцев, вести себя в Праге как во вражеском городе. Й. Яначек считает, что это было ошибочной тактикой Фердинанда I, хотевшего запугать пражан[49].

Можно предположить, что, заняв войсками несколько ключевых стратегических позиций в городе и чувствуя мирный настрой, но все же не полную покорность городских верхов, Фердинанд I был заинтересован в небольших вооруженных стычках с пражским населением. Он хотел быстрее принудить городской магистрат к сговорчивости под угрозой вооруженной расправы с городом и иметь больше формальных оснований для осуществления намеченной им расправы с чешскими городами. Именно подобной тактикой можно объяснить то, что король затягивал в течение нескольких дней переговоры с городским советом, одновременно позволяя своим солдатам чинить насилия.

Бесчинства наемников, как и следовало ожидать, вызвали возмущение городских масс и привели к мелким стычкам. Магистрат вынужден был лавировать между двух огней: коншелы пытались договориться с королем и в то же время, опасаясь широкого народного возмущения и под давлением собраний всех членов городской коммуны, не решались на безоговорочную капитуляцию, как того требовал Фердинанд I. В ежедневно проводимых переговорах с представителями короля коншелы вновь и вновь делали оговорку, что не могут выйти из «Дружественного соглашения» без решения всех сословий на сейме, и стремились доказать, что они не восставали против короля, а действовали в рамках законов страны.

Бесчинства и насилия королевских наемников, а также слухи о суровой судебной расправе над пражанами, подготовленной королем, привели к тому, что в Праге 5—6 июля произошло вооруженное восстание, которое подробно описывает Сикст. Было организовано городское войско во главе с дворянином Вацлавом Петипеским. По мнению И. Яначека, оно успешно могло не только сопротивляться королевским отрядам, но и изгнать их из города[50]. Однако, видя нерешительность городских властей и поверив заверениям королевских послов о том, что король сожалеет о разорении города и накажет виновных наемников, народные массы успокоились.

Причины неудачи вооруженного выступления пражских народных масс 5—6 июля заключались в его стихийности, отсутствии настоящего руководства и контактов с массами крестьян, которые, узнав о восстании, бросились на помощь Праге. Нерешительно вела себя городская верхушка, боявшаяся полностью лишиться привилегий и богатства. Наиболее радикальной силой июльского выступления были цеховые ремесленники (это отмечают и Сикст из Оттерсдорфа, и Фердинанд I), очевидно, из-за того, что они несли основную тяжесть все возраставшего налогового бремени.

События 5—6 июля в Праге свидетельствовали о большой социальной напряженности внутри города. Их значение состояло в том, что они показали те потенциальные возможности, которыми обладали восставшие. Однако в намерения короля не входило превращение пражского конфликта в войну, которая легко могла перейти в вооруженную конфронтацию со всей сословной оппозицией, тем более что в ответ на послания восставшей Праги некоторые дворяне поспешили отправить ей воинскую подмогу[51].

7 июля восстание было окончено. Пражане сдались на «милость и немилость» короля. Необходимо особо отметить эту необычную формулировку, ибо было принято сдаваться на милость победителя, даже если таковой ждать не приходилось. Новая формулировка, кстати введенная Габсбургами сразу после победы под Мюльбергом, должна была означать априорное, еще до решения королевского суда, признание восставшими своей виновности. Такая трактовка вызвала длительное препирательство между представителями короля и пражским магистратом, не признававшим себя виновным и готовым сдаться только на «милость».

8 июля состоялся королевский суд над Прагой. Важно отметить, что вызванные на суд «лучшие люди» Праги пытались оправдать свои действия и вынуждены были пойти на роковые для положения чешских городов уступки лишь под грубым давлением. Прага, а затем еще 25 городов, принимавших участие в восстании, были лишены всех своих прав и привилегий, на них налагались огромные штрафы, конфисковывались земельные владения, о чем очень подробно говорится в хронике Сикста[52].

Определенные королем наказания городам нанесли сильный удар по их экономическому положению. Города были лишены не только своих земельных владений, но и многих финансовых и торговых привилегий, таможенных пошлин, торговых сборов. Эти платежи, а также судебные штрафы и выплаты, связанные с наследованием имущества, теперь стали взиматься в пользу короля. Ему же стало принадлежать выморочное имущество горожан, которое ранее отходило к городской коммуне. О первом использовании Фердинандом I права «мертвой руки» в Праге ярко рассказывает Сикст.

Но наиболее сокрушительным был удар по политическому положению городов. Все органы городского самоуправления отныне были подчинены особым королевским чиновникам — рихтаржам и гетманам. Выдав королю все грамоты со своими правами и привилегиями, т. е. фактически их лишившись, города оказались в полной зависимости от королевской власти. Очевидно, не желая коренной ломки сложившейся социально-экономической структуры страны, Фердинанд I постепенно возвращал горожанам их привилегии, используя это для еще большего подчинения их своей власти и для обогащения казны (привилегии возвращались за большой выкуп).

На отдельных пражских горожан были наложены значительные денежные штрафы, причем, как показал И. Яначек, размер штрафа определялся не степенью участия горожанина в восстании, а размерами его богатства, ибо король стремился использовать любую возможность для пополнения казны[53].

Среди городского населения, как уже отмечалось, наиболее радикальную позицию занимали цеховые ремесленники. Это подтверждается приводимым Сикстом перечнем горожан, подвергшихся телесным наказаниям и изгнанию. Поскольку ремесленники были организованы в цехи, то Фердинанд I решил осуществить меру, получившую название «ликвидация цехов»[54]. Ремесленные цехи в первой половине XVI в. представляли собой городские организации с определенными производственными и политическими правомочиями, поэтому королевская политика диктовала необходимость добиться полного подчинения себе городских ремесленников[55]. Теперь по указу короля цехи лишались своих привилегий. Теоретически эти меры могли привести к полной ликвидации цеховой системы и установлению принципа свободного занятия ремеслом.

Однако подобной трансформации не произошло, что следует объяснять как неразвитостью внецехового ремесла в Праге, отсутствием необходимой степени развития ремесленного производства в Чехии в целом, так и определенной непоследовательностью короля в «ликвидации цехов»[56]. В 1527 г. Фердинанд сделал попытку распустить ремесленные цехи в Вене и Нижней Австрии и создать новые организации, основанные на принципе свободы занятия ремеслом, но это привело к экономическому хаосу. Мероприятия Фердинанда I потерпели полный провал, и к середине 1540-х годов австрийская цеховая система была полностью восстановлена[57].

Австрийский опыт, очевидно, убедил короля в невозможности проведения в жизнь нового принципа организации ремесленного производства, поэтому в 1547 г., лишив в Чехии цехи их привилегий и самостоятельности в политике цен, он сохранил за ними важнейшие социально-экономические функции — регулирование процесса производства и прием новых членов. Сами ремесленники настойчиво добивались восстановления цеховых организаций, выкупая за большие деньги былые привилегии. В итоге к 1560-м годам цеховая система в своем прежнем социально-экономическом значении была полностью восстановлена. «Ликвидация цехов» преследовала прежде всего цель нанести непоправимый удар по политической активности ремесленников. Эта мера сыграла значительную роль в серии королевских мероприятий, направленных на ликвидацию политической силы городов и подчинение всех городских институтов королевской власти.

Были ограничены права городских судов и высшей инстанции по городским судебным делам — суда пражского Старого Места. Отныне верховной инстанцией становился специально созданный апелляционный суд по городским делам, подчиненный королю[58]. Последний угрожал лишить города права голоса на сейме, однако в документе от 28 сентября 1547 г. он «из милости» сохранил за ними это право «до тех пор, пока на то будет его воля»[59]. На сеймах города становились послушным орудием короля, что было ему на руку при столкновении с дворянской оппозицией. Вместе с тем города не превратились в политическую силу, активно поддерживавшую королевскую власть, и чешское бюргерство не стало источником пополнения кадров для государственного аппарата формировавшегося абсолютизма, как это было в некоторых наиболее развитых странах Западной Европы.

Сделав города всецело зависящими от королевской власти, Фердинанд I тем самым разрушил единство сословной дворянско-бюргерской оппозиции[60]. И хотя принципы дуализма власти в Чешском государстве оставались пока незатронутыми[61], поражение восстания 1547 г. означало изменение в развитии сословной монархии в Чехии. Из политической жизни страны полностью исключалось бюргерство, которое до тех пор в силу гуситских исторических традиций занимало важное и наиболее оппозиционное место в сложившейся в Чехии системе сословной монархии. Удар, полученный городами в 1547 г., стал в итоге причиной их малой активности в чешском антигабсбургском восстании 1618— 1620 гг.

Дворянство понесло несравненно меньшие наказания, чем города. Были наказаны лишь 36 дворян[62]. Король использовал сложившуюся ситуацию для того, чтобы поставить чешское дворянство в большую зависимость от королевской власти и обогатить королевскую казну: у многих дворян, подписавших «Дружественное соглашение», король конфисковал свободные земельные владения, часть из которых возвратил им же как ленное держание. По стоимости все земельные конфискации составляли примерно четверть всех феодальных земельных держании в стране[63].

Необходимость подавить самую активную группу дворянской оппозиции вызвала ряд крутых мер против Общины чешских братьев, так как многие наиболее радикальные деятели сословного восстания или были членами общины, или тайно покровительствовали ей, что дало основания известному чешскому историку церкви Ф. Грейсе назвать общину «движущей силой всего движения» в 1547 г.[64] 5 октября 1547 г. Фердинанд I сначала переиздал «Владиславский мандат против пикартов», под которыми подразумевались члены общины, а затем подписал еще два мандата, запрещавшие деятельность общины. Началась полоса жестоких гонений и преследований. Были назначены специальные королевские комиссары, конфисковывавшие у местных организаций общины их имущество и закрывавшие их молитвенные дома. Епископа Общины чешских братьев Яна Аугусту бросили в тюрьму, многие члены общины вынуждены были эмигрировать из Чехии в протестантскую Пруссию.

Фердинанд I использовал победу над восставшими чешскими сословиями не только для усиления королевской власти, но и для укрепления централизации власти в чешской части своей многонациональной монархии. Он запретил все сословные союзы как «незаконные объединения», подтвердил свою прерогативу созывать сеймы, назначать состав земского суда и других земских учреждений без консультаций с сословиями. Благодаря создавшимся возможностям король укрепил власть династии Габсбургов в Чехии: он добился от сейма согласия на коронацию наследника престола еще при жизни правящее монарха, хотя формально соглашения 1526 г. отменены не были. Тем самым сословия Чехии, хотя и в нечетко выраженной юридической форме, лишались права на свободное избрание короля, права, которое они отстаивали в 1526 г. и которому Фердинанд в то время подчинился, отказавшись от претензий на наследственные права на чешский трон. Таким образом, в 1547 г. Фердинанд I взял реванш за подписанные им в 1526 г. коронационные капитуляции.

Король использовал положение победителя также для того, чтобы полностью подчинить себе города «окрестных» земель чешской короны, которые, как уже отмечалось, не примкнули к чешскому восстанию. Момент был слишком благоприятен, чтобы им не воспользоваться, поэтому Фердинанд, не стесняясь, ложно обвинил города Верхней Лужицы и Силезии в участии войском или денежными взносами в войне на стороне Шмалькальденской лиги (по отношению к Лужице было справедливо лишь обвинение в невыполнении королевских приказов).

В сентябре 1547 г. состоялась расправа над лужицкими городами. Из каждого из них король вызвал на свой суд в покоренную и униженную Прагу бургомистров, рихтеров, весь магистрат и даже по десять цеховых старейшин со всеми их привилегиями и свободами. Позднее количество вызываемых на суд было сокращено наполовину, а все привилегии были привезены отдельно. Процесс над лужицкими городами проходил совершенно так же, как и описанный Сикстом процесс над чешскими городами. Лужицкие города были принуждены сдаться королю «на милость и немилость» (вызванных на суд преставителей городов запирали в подвале). Города отдавали королю все свои привилегии, т. е. фактически их лишались; у них отбирались все земельные владения (числом более 100) и военные припасы; в городах вводился налог с пива, столь ненавидимый простыми горожанами.

Ряд наказаний совершенно не зависел от событий 1546—1547 гг. Так, города должны были сдать королю все церковные сокровища, поступившие в городскую казну после распространения в Лужице Реформации, а за уже проданные сокровища им следовало уплатить штраф в размере 100 тыс. флоринов. Поскольку институт королевского рихтера в лужицких городах, в отличие от чешских (там он назывался рихтарж), сохранялся, то для усиления подчиненного положения лужицких городов в них были направлены специальные королевские комиссары, а бургомистры стали считаться королевскими чиновниками. Таким образом, лужицкие города полностью потеряли свою самостоятельность. Из-за конфискации земель, служивших одним из основных источников дохода, они так и не смогли восстановить свое экономическое положение[65].

Укрепив свою власть и видя покорность наказуемых городов, Фердинанд I в 1549 г. покарал неповинный г. Вроцлав, который еще осенью 1546 г. дал королю на войну со Шмалькальденской лигой 30 тыс. толаров. Ныне Вроцлав должен был заплатить 50 тыс. гульденов штрафа; король аннулировал все свои долги, взятые у этого города; в нем вводился столь любимый Фердинандом I налог с пива. Также было сильно ограничено городское самоуправление. Все это нанесло сокрушительный удар по политическим амбициям Вроцлава, который в первой половине XVI в. представлял нечто вроде городской республики в рамках Вроцлавского княжества[66].

Победу Фердинанда I над сословной оппозицией, однако, нельзя считать полной: королю не удалось превратить города, а тем более все сословия в послушное орудие своей политики. Сословия не отказались от оппозиционного отношения к политике двора и от своих политических амбиций. Борьба между королем и дворянской оппозицией составила содержание политической истории Чехии во второй половине XVI в.

Типологически требования чешских сословий, в особенности признания за ними права на свободное избрание короля и на создание союзов для защиты своих сословных прав, привилегий и традиций, имеют много общего с требованиями и правами Речи Посполитой и Венгерского королевства. Очевидно, развитие сословных органов, политического мышления сословий и в конечном итоге форм государственности в регионе Центральной Европы шло в принципе по единому пути[67]. Столкновение с концепцией габсбургского абсолютизма в связи с включением Чешского и Венгерского королевств в состав многонациональной монархии Габсбургов деформировало течение общего процесса эмансипации сословий и осознания ими себя высшей государственной властью в странах региона (шляхетская республика). Наличие в Венгрии длительное время антикороля и другие факторы задержали победу габсбургского абсолютизма в этой стране. Наиболее отчетливо столкновение с габсбургским абсолютизмом и принципом централизации проявилось в Чехии.

Это в некоторой степени сближает развитие Чехии во второй четверти XVI в. с положением других стран Европы, находившихся под скипетром Габсбургов. Новая концепция габсбургского абсолютизма противоречила традиционному историческому развитию этих стран (Испания, Фландрия) и привела к восстаниям против Габсбургов. Первым из них было восстание «комунерос» в Испании в 1520—1522 гг.[68] Оно объединяло дворянство, города и даже крестьянство для «защиты вольностей средневековой Испании против притязаний современного абсолютизма»[69]. Вторым было Гентское восстание 1540 г., в ходе которого нарождавшаяся фламандская буржуазия боролась за еще вполне средневековые по форме городские свободы и привилегии[70]. Третьим стало чешское восстание 1547 г.

При всем различии этих восстаний причины их были идентичны — становление габсбургского абсолютизма, игнорировавшего в своем стремлении к универсализму исторически сложившиеся традиции отдельных стран. Это же диктовало и сходные линии поведения Габсбургов в подавлении восстаний. Вопрос о типологии ранних антигабсбургских восстаний в Европе практически не поднимался и не изучен, тем не менее уже сейчас можно констатировать, что чешское восстание 1547 г., несмотря на его сравнительно малую известность, было значительным звеном в этой цепи.

Основным источником наших сведений о чешском восстании 1547 г. служит хроника Сикста из Оттерсдорфа — очевидца и участника восстания. Хроника представляет собой повествование о событиях с включением чрезвычайно большого числа документов и прямой авторской оценки событий. Таким образом, чистота жанра оказывается нарушенной, отдельные части хроники сближаются то со сборником документов, то с общественно-политической публицистикой.

Автор этого сочинения — одна из примечательнейших фигур в культурной и политической жизни Чехии XVI в. К сожалению, до сих пор отсутствует его подробная биография.

Сикст из Оттерсдорфа родился в начале XVI в. (более точная дата неизвестна) в городе Раковник в зажиточной семье[71]. Он учился сначала в Пражском университете, где окончил философский факультет, а затем год — в протестантском университете г. Виттенберга. В 1534 г. Сикст стал бакалавром свободных искусств. Интерес к гуманистическим штудиям сочетался у него до стремлением сделать карьеру в системе городского самоуправления. Он определяется писарем староместского магистрата Праги. Сикст достаточно выгодно женился на богатой вдове Дороте, торговавшей сукном, и в 1538 г. получил права староместского горожанина Праги[72]. В 1540 г. Сикст вместе с братом получил от Фердинанда I герб и стал именоваться «из Оттерсдорфа» за посвящение детям Фердинанда I публикации своего перевода книги известного итальянского гуманиста Паоло Джовио (1483— 1552) «О делах и образе жизни турок». Подобное посвящение было не только данью моде. Сикст был в дружбе с Яном Гораком, воспитателем детей Фердинанда I, который входил в «королевскую партию» чешского дворянства, возглавлявшуюся крупным магнатом Здиславом Беркой из Дубе[73].

Благодаря покровительству Фердинанда I Сикст в 1542 г. становится коншелом Старого Места Праги. Однако уже в следующем году он впал в немилость: за симпатии к новоутраквизму он был исключен из состава городского совета и обвинен в связях с «пикартами» — еретиками, под которыми в Чехии подразумевались члены Общины чешских братьев. Это не было недоразумением или случайностью, ибо Сикст дружил с видными членами сословной оппозиции Арноштом Крайиржем из Крайка и Яном Лесковцем, которые покровительствовали Общине чешских братьев[74]. Таким образом, уже в начале своей деятельности Сикст был связан узами личной дружбы как с сословной оппозицией, так и со сторонниками короля.

Сикста обвинили в том, что он ездил к Арношту Крайиржу в г. Брандыс — один из центров Общины чешских братьев — и присутствовал там на строго запрещенных королем молитвенных собраниях общины. Сикст сам объяснял это так: он ездил в Брандыс по городским делам, а на собрание общины зашел «из любопытства»[75]. Такие объяснения вряд ли могли быть восприняты всерьез. Скорее здесь сыграло свою роль заступничество покровителей Сикста из «королевской партии». В итоге Сиксту удалось оправдаться, и он вновь вошел в состав городского совета, где занимал различные магистратуры: являлся членом комиссии по ревизии городских доходов и расходов, управляющим городскими доходами, куратором приюта для нищих, членом налоговых комиссий.

Его карьера была типичной для представителей городской верхушки того времени. 1546 год застает его на посту канцлера Старого Места[76]. Этот пост имел большое значение для всего городского сословия Чехии. Канцлер был официальным дипломатическим представителем городского сословия, от его усилий часто зависело решение важных вопросов. Он был «млувчим» (спикером) городского сословия на сейме, а также на переговорах с королем и его представителями.

О деятельности и роли Сикста из Оттерсдорфа в восстании 1547 г. мы знаем лишь из его хроники, где он говорит о себе в третьем лице. С момента начала переговоров сословий с королем и до капитуляции Праги Сикст, как представитель Старого Места, был членом сословного комитета восставших и его канцлером, так что все документы комитета прошли через его руки. Сикст был также участником посольств восставших сословий к Фердинанду I.

Менее ясна подлинная роль Сикста из Оттерсдорфа в восстании 1547 г. Если одни исследователи считали, что он играл важную роль в восстании[77], то другие не рассматривали его как значительную политическую фигуру[78]. При этом основой для столь противоположных суждений служил единственный источник — хроника Сикста. На наш взгляд, по причине собственной безопасности Сикст менее всего был склонен писать о своей действительной роли во время восстания. По отдельным высказываниям в его хронике можно заключить, что во время восстания он занимал как бы центристскую позицию внутри городской оппозиции, не соглашаясь с радикализмом широких городских слоев, требовавших открытого и более решительного сопротивления королю, но и осуждая двуличное поведение некоторых лидеров городской оппозиции. Роль Сикста из Оттерсдорфа в выработке и осуществлении городской политики во время восстания была, без сомнения, далеко не последней. На это косвенно указывает то место хроники, где говорится о собрании пражан перед домом Сикста с целью выразить свое мнение и оказать влияние на ход городской политики[79]. Естественно, современникам лучше, чем последующим историкам, было известно о том весе, которым реально обладал Сикст из Оттерсдорфа среди руководителей восстания.

Как явствует из хроники Сикста, после поражения восстания Фердинанд I намеревался сурово его покарать. Королю также хотелось узнать, не вели ли сословия каких-либо тайных переговоров, о которых Сикст должен был знать как канцлер комитета восставших, поэтому над ним нависла угроза пытки. Однако Сикст отделался не очень долгим тюремным заключением, и его имя не фигурировало среди имен наиболее активных участников восстания из среды городской оппозиции, которые были жестоко наказаны. Очевидно, именно на этом основании И. Тайге считал роль Сикста в восстании незначительной и пассивной.

Однако участь Сикста могло облегчить заступничество близких к королю должностных лиц, которые в событиях 1547 г. показали себя преданными сторонниками короля. Напомним, что в начале 1540-х годов Сикст был близок к окружению верховного гофмистра Здислава Берки из Дубе и тогда же оправдался от обвинений в близости к еретикам. Другим покровителем Сикста мог быть верховный канцлер Чешского королевства Индржих из Плавна. Именно ему посвятил Сикст две свои литературные работы: одну как раз в 1547 г., другую в 1549 г. Не были ли эти посвящения выражением благодарности?[80] Сиксту также покровительствовал верховный писарь Вольф из Вршесовиц, которому он в 1553 г. посвятил одну из своих литературных работ.

В 1563 г. Сикст издал снабженный собственным предисловием перевод сочинения Эразма Роттердамского, сделанный Яном Попелом из Лобковиц. В предисловии Сикст восхваляет его как крупного гуманиста[81]. Как мы помним, в 1547 г. Ян Попел, будучи верховным судьей, отказался подписать «Дружественное соглашение» сословий. После поражения восстания он был назначен исполнителем королевского приговора над чешскими городами. Таким образом, все люди, которым Сикст посвящал свои труды, начиная с 1547 г., входили в узкий круг «королевской партии», принимали деятельное участие в усмирении восставших сословий в 1547 г. и были наиболее близки к королю. Они вполне могли выхлопотать Сиксту помилование.

После поражения восстания Сикст вынужден был отойти от политических дел и заняться торговлей сукном и переводами с латыни. В мае 1556 г. по королевской амнистии участникам восстания он был освобожден из-под домашнего ареста. Провести амнистию Фердинанда I вынудила необходимость просить у сословного сейма очень большую денежную сумму для укрепления своего положения в Венгрии[82]. В 1557 г. Сикст женится во второй раз и возобновляет свою общественную деятельность: становится членом комиссии по пересмотру земского уложения, а около 1570 г. — советником в суде верховного пражского бургграфа.

Наиболее активная деятельность Сикста в последние годы его жизни была связана с выработкой в 1575 г. Чешской конфессии — договора о религиозной толерантности и веротерпимости в Чехии, но которому за евангелическими сословиями признавалось бы право свободы вероисповедания собственного и своих подданных (крестьян и населения частновладельческих городов и местечек) В политическом отношении Чешская конфессия была оппозиционным актом, так как решение религиозных дел предоставлялось самим сословиям, а не королю. Поэтому борьба за признание королем Чешской конфессии превратилась в главный пункт программы сословной оппозиции. Участвуя в выработке конфессии, Сикст из Оттерсдорфа вновь проявил себя как деятель оппозиции, представляя в ней наряду с другими видными деятелями бюргерского сословия городскую политику[83].

В 1575 г. он вновь занял пост канцлера Старого Места и был «млувчим» городского сословия на сейме, где проводил активную политическую линию[84]. Сикст, не будучи сторонником Аугсбург-ской конфессии, заявил на сейме, что новое церковное уложение в Чехии нужно выработать на основе старых чешских, т. е. гуситских, традиций и решений сеймов[85]. Он составил диариум (дневник) сейма 1575 г., на котором обсуждалась конфессия, где привел речи выступавших на сейме, которые он, по свидетельству современников, конспектировал во время заседаний[86]. Сикст вошел в комитет, которому было поручено составить новое церковное уложение в качестве дополнения к основному тексту Чешской конфессии. Он участвовал в одной из депутаций сейма к императору. Когда сословия по приказу императора выбрали из своей среды доверенных лиц для длительных переговоров с ним, Сикст был в их числе. По принятому сеймом новому церковному уложению сословия сами, без одобрения императора, избрали 15 дефензоров утраквистской консистории, среди которых находился и Сикст из Оттерсдорфа[87].

Умер он глубоким стариком в 1583 г[88]. На протяжении всей своей жизни Сикст являлся богатым пражским горожанином[89]. В 1567 г. он купил один из известнейших в Праге домов, ранее принадлежавший патрицианскому семейству Пикартов, и перестроил его в ренессансном стиле. Дом с тех пор стал называться Сикстовым[90]. Судя по завещанию, составленному в 1579 г., в конце жизни Сикст имел два дома, три суконных лавки и несколько виноградников[91].

Антигабсбургская оппозиция стала традицией в семье Сикста из Оттерсдорфа. Его старший сын Ян Теодор был образованным и всеми уважаемым горожанином, с 1609 г. — дефензором консистории. Он принял активное участие в антигабсбургском восстании 1618—1620 гг., входил от городского сословия в директорию восставших и являлся советником по апелляциям. За участие в восстании император приговорил его к конфискации имущества и смертной казни, но по ходатайству друзей он был помилован, уже находясь на эшафоте. В 1627 г. Ян Теодор эмигрировал в Саксонию. Его дети были названы в честь деда Вратиславом Сикстом и Вацлавом Сикстом.

Сикст из Оттерсдорфа был представителем чешского гуманизма. Его взгляды, к сожалению, изучены чрезвычайно мало и поверхностно, хотя заслуживают большего внимания, тем более что полный текст его хроники может дать интересный материал.

Сикст увлекался гуманистическими штудиями. В состав его обширной личной библиотеки, помимо церковных и юридических книг, входили сочинения Платона, Эразма Роттердамского, чешского гуманиста Яна Дубравиуса[92]. Примеры из античных авторов Сикст использует в тех местах хроники, которые повествуют о наиболее драматических событиях 1547 г., а также в тех случаях, когда с помощью античного писателя хотел выразить свое возмущение поступками Фердинанда I. В 1540-е годы Сикст из Оттерсдорфа входил в кружок чешских гуманистов, сформировавшийся вокруг известного мецената, заместителя судьи Чешского королевства Яна Старшего Годейовского из Годейова. В этом кружке были сконцентрированы лучшие силы чешского гуманизма середины XVI в. Он отличался большой веротерпимостью: в него входили католики, утраквисты и лютеране. «Их литературной целью оставался чешский гуманистический идеал, проникнутый христианством» — так охарактеризовал кружок крупнейший историк чешской литературы Я. Влчек[93].

Ближайшими друзьями Сикста стали такие известные чешские гуманисты, как Вацлав Гаек из Либочан, Брикци из Лицка, Павел Быджовский. Наиболее активная литературная деятельность Сикста началась с 1547 г. Очевидно, в конце этого года, после поражения восстания (ранее Сикст был, как мы знаем, чрезвычайно занят), он перевел на чешский язык сочинение Аммония Александрийского «Жизнь господа нашего Иисуса Христа». В 1549 г., наиболее плодотворном году литературной деятельности Сикста, он исправил по греческому оригиналу чешский перевод Нового завета и перевел с латыни Третью книгу Маккавейскую для издания Чешской библии, осуществленного в этом же году известным чешским книгоиздателем Мелантрихом. Тогда же он перевел сочинение св. Исидора Севильского «Книга утешительная и полезная всем огорченным в этом мире людям, или Разговор разума с человеком».

В 1553 г. Сикст заново перевел на чешский язык и издал средневековые народные латинские романы «Солфернус» и «Белиал», имевшие общее название «Процесс Сатаны» и попавшие в Чехию еще в начале XV в. Эти романы представляли собой сатирическое описание судебного процесса чертей с богом из-за того, что тот вывел согрешившего Адама из ада. Таким образом, романы были не чем иным, как сатирой на средневековые суды и их порядки. Сикст в предисловии к своему переводу особо оговорил то, что он приспособил текст к обычаям и нравам, царившим в чешских судах[94], которые снискали всеобщее осуждение, так что даже в «Дружественное соглашение» восставших в 1547 г. сословий было включено несколько пунктов, направленных на улучшение судебных процедур.

Очевидно, участие в восстании оставило глубокий след во взглядах Сикста. Как видно из репертуара его переводов, он сохранил критическое отношение к действительности и находил утешение в богословских сочинениях. Интересно, что из библейских книг для чешского перевода Сикст избрал именно одну из Книг Маккавейских, повествующих о народном восстании в Иудее против иноземной власти сирийской династии Селевкидов. Более того, материал Книг Маккавейских мог натолкнуть Сикста на близкие аналогии с чешскими событиями. Оба восстания, как иудейское 167 г. до н. э., так и чешское 1547 г. н. э., были направлены против монарха иноземной династии, и во главе их стояли «лучшие люди» страны. В обоих восстаниях определенную роль играли мотивы защиты национальной религии. Но восстание Маккавеев было широким народным выступлением, закончившимся победой и восстановлением Иудейского государства. Переведя сразу же после поражения чешского восстания третью, последнюю из Книг Маккавейских, повествующую о победе восстания, Сикст из Оттерсдорфа, хотя и в косвенной форме, выразил, на наш взгляд, весьма недвусмысленно свои политические чаяния. Последующие годы ознаменованы сближением Сикста с Мелантрихом[95], совместно с которым он занялся книгоиздательской деятельностью, не оставляя и торговлю сукном[96].

По своим религиозным взглядам Сикст из Оттерсдорфа был новоутраквистом, симпатизировавшим Общине чешских братьев[97]. Правда, в тексте его хроники симпатии автора к общине не подчеркнуты. Очевидно, сближение Сикста с Общиной чешских братьев началось после восстания 1547 г. и было связано с влиянием его семьи. Вторая жена Сикста — Катержина и его зять врач Адам Лехнар из Коубы, по сообщению одного из руководителей общины — Бартоломея Немчанского, были сторонниками «чешских братьев». Возможно поэтому и самого Сикста Немчанский в частном письме от 1585 г. назвал «чешским братом»[98].

История создания основного сочинения Сикста из Оттерсдорфа такова. После августовского сейма 1547 г., закрепившего победу Фердинанда I, покаравшего восставших и официально денонсировавшего «Дружественное соглашение» сословий, король почувствовал необходимость оправдать свои столь решительные действия в глазах общественного мнения не только Чехии, но и всей империи. По его указанию был составлен и 8 октября 1547 г. издан в Праге на чешском и немецком языках сборник документов под заглавием «Akta vsech tech veci» («Акты всех тех дел»)[99]. Как сказано в преамбуле, «в этой книге находятся все документы», начиная с королевского мандата от 12 января 1547 г. Однако подбор документов осуществлялся тенденциозно, и сборник был неполным. Король стремился доказать, что сословия вели себя противозаконно, восстав против него, ибо, как уже отмечалось, вопрос о легальности сопротивления сословий был в той обстановке чрезвычайно актуальным. Фердинанд также пытался показать, что против него выступила лишь горстка «бунтовщиков», умалив тем самым значение и масштаб сопротивления своей власти. Документы сословий, противоречившие этой концепции, в «Акты» включены не были. Тем самым, несмотря на якобы объективное издание документов, искажалось истинное положение.

Как ответ на тенденциозную подборку документов в «Актах» Фердинанда I было задумано сочинение Сикста из Оттерсдорфа, озаглавленное «Akta rerum gestarum to jest dennopis za naseho casu v Cechach bourlivych let 1546 a 1547» («Акты деяний, или Дневник событий, при нас в Чехии в бурные 1546 и 1547 годы свершившихся»). Будучи канцлером комитета восставших сословий, Сикст хранил дома оригиналы и копии многих документов. Судя по заглавию его труда — парафразе названия издания Фердинанда I, Сикст намеревался, очевидно, противопоставить «Актам» короля свои «Акты». Он считал издание Фердинанда I «великим посрамлением чешского народа и старых и знаменитых родов». Сборник короля, по мнению Сикста, не содержал и четверти всех документов и представлял события 1547 г. в искаженном свете. Поэтому Сикст сравнивает Фердинанда I — составителя и инициатора издания «Актов» — с «хитрым мясником», обманывающим народ[100].

«Акты» самого Сикста задуманы также в виде подборки документов, но подборки более полной. «Я .. сохраняю во всем искренность, прямоту и справедливость» и пишу о том, что и как было на самом деле, не склоняясь ни к одной из сторон, декларирует он[101]. Тенденциозность Сикста проявилась скорее не в подборе документов, а в интерпретации им политики Габсбургов и событий 1547 г. в тех местах его труда, где превалирует авторская речь. Впрочем, подбор документов тоже был односторонним. Поскольку издание Фердинанда I было широко доступным, Сикст не счел нужным переписывать документы, помещенные там, отсылая в соответствующих случаях к этой публикации.

Одних только документов Сиксту было недостаточно, поэтому для раскрытия событий он дает собственную интерпретацию, а также приводит речи деятелей сословной оппозиции, которые он, как позднее на сейме 1575 г., или конспектировал, или записывал по памяти. Произведение Сикста, таким образом, стало хроникой событий 1546—1547 гг. Чем ближе подходил он в своем повествовании к драматическому концу описываемых событий, тем более проявлялся публицистический пафос сочинения, направленный на обличение королевского деспотизма. Поэтому хронику как литературное произведение следует оценивать весьма высоко, учитывая исторические обстоятельства ее возникновения и цели ее создателя и не абстрагируясь от них, как это встречается в некоторых литературоведческих трудах, ограничивающихся критикой стиля Сикста.[102]

Сикст начал работать над хроникой, находясь под домашним арестом. Через некоторое время он вынужден был прервать на полуслове переписывание очередного документа. Как рассказывает сам Сикст, этот и все другие документы прежде, чем они были им переписаны, по приказу короля Фердинанда у пражан изъяли. Сикст сохранил лишь небольшую часть бумаг, поэтому, как он пишет, у него не было возможности основательно изложить все обиды, нанесенные Чешскому королевству и народу. «Однако, то, что можно было выхватить, как говорится, из огня все будет здесь приведено», — обещает читателю Сикст[103].

Из этого свидетельства автора следует, что некоторое время Сикст еще мог пользоваться городскими деловыми бумагами (неясно, однако, хранились ли они в ратуше или же у него дома как у бывшего канцлера). Несмотря на грозившую опасность, ему, вероятно, удалось спасти некоторые важные документы, которые он и приводит в хронике. Недостаток документов, а самое главное, бурный ход событий на завершающей стадии восстания (в деловых бумагах он не нашел достаточно полного отражения) привели к тому, что в последней части хроники, которая и предлагается вниманию читателей, основным становится авторское повествование о событиях. Документы же служат как дополнение к свидетельству очевидца и участника событий.

Среди немногочисленных исследователей нет единого мнения о датировке хроники Сикста из Оттерсдорфа. И. Тайге делит хронику на две части, усматривая в этом два этапа работы Сикста: первая представляет собой собственно сборник документов и была написана сразу же после восстания в конце 1547—1548 гг., вторая, где превалирует авторский текст и которая является ядром всего сочинения, подготовлена после длительного перерыва, вызванного как конфискацией у Сикста документов, так и боязнью несвоевременного яркого публицистического обличения короля. Поэтому вторая часть могла быть написана только после смерти Фердинанда I в 1564 г.[104] И. Рисс считал хронику незавершенной[105], хотя, как может убедиться читатель, ее заключительные слова подводят итог всему сказанному.

И. Яначек выдвинул другую датировку. Он считает, что хроника Сикста как ответ на «Акты» Фердинанда I была начата сразу же после опубликования последних в октябре 1547 г. и завершена, несмотря на большой объем, к середине 1548 г.[106] На это, по мнению И. Яначека, указывает тот факт, что последним по времени событием, упоминаемым в хронике, является арест Буриана Простиборского 11 января 1548 г. О том, что он вскоре умер, Сикст не говорит.

Однако Буриан Простиборский умер под пыткой, находясь в заключении в замке Кршивоклат, и его смерть могла оставаться в тайне долгое время. К тому же в 1547—1549 гг. Сикст выполнил, как уже указывалось, четыре крупных перевода.

Учитывая политическую актуальность хроники Сикста и ее полемическую направленность, а также потребность городской оппозиции противопоставить официальной свою точку зрения на события, можно принять датировку И. Яначека. Вместе с тем ввиду занятости Сикста другими литературными трудами и большого объема хроники она потребовала для написания, вероятно, несколько большего времени и могла быть окончена несколько позднее.

Как нам представляется, основной целью хроники Сикста было доказательство несправедливости жестоких наказаний, которым подверглось городское сословие. Отсюда обилие приводимых полностью документов, исходивших от сословий. Для автора важно было, чтобы читатель, знавший «Акты» Фердинанда I, смог составить объективное представление о действительной вине городов, не соответствовавшей степени их наказания. В задачи автора входило также обличение дворянства, предавшего своих городских союзников по оппозиции, короля и его политики.

Хроника Сикста из Оттерсдорфа дает некоторый материал для анализа его общественно-политических взглядов. Своего политического идеала Сикст прямо не высказывает, однако из контекста и некоторых высказываний видно, что он был не только патриотом, но и сторонником сословий в их борьбе за первенствующее место в системе дуализма власти в сословной монархии. «Ибо как я обязан повиноваться королю, так же, и даже более, я обязан своей милой и дорогой Родине, то есть Чешскому королевству, по естественному праву и присяге», — пишет Сикст[107]. Из этого можно заключить, что права и привилегии сословий, являвшиеся неотъемлемой частью законов страны, Сикст считал первостепенными в системе иерархии власти. Земские сословные органы он ставил на первое место в государственном управлении. И. Гейниц даже считает, что Сикст рассматривал эти органы как священные институты власти[108]. Будучи ревностным противником сильной королевской власти, он трактовал абсолютизм как нарушающую законы и традиции страны тиранию.

Страстно обличая политику Габсбургов в Чехии, Сикст полагал, что она противоречит интересам страны и в конечном итоге губит ее. Король, по его мнению, не сделал для Чехии ничего полезного. Все сеймы созывались лишь для удовлетворения королевских финансовых нужд, а не на благо государства. Сикст упрекает монарха в том, что тот нарочно затягивал сеймовые заседания на пять-шесть недель с тем, чтобы большинство участников сейма разъехались. Тогда король мог закрыть сейм. Таким образом, Сикст из Оттерсдорфа обвиняет Фердинанда I в принижении и деструкции важнейшего сословного органа — сейма, на которой перестали ездить заботившиеся о благе государства «разумные и добрые люди».

Они стали опасаться, что, если по необходимости будут возражать королю, их обвинят в измене и казнят. Когда речь шла о влиятельном человеке, то ему могли «какой-либо должностью заткнуть рот», чтобы он не перечил правителю[109]. Поскольку чешские сословия не проявляли необходимого послушания, Фердинанд I давно стал вынашивать замысел покорить их, в частности города но главе с Прагой[110]. Целью его было, по мнению Сикста, не только подчинение сословий своей воле, но и «жестокая жажда христианской крови, а также чужого имущества»[111]. Здесь у Сикста Фердинанд I приобретает черты беззаконного насильника и врага-иноверца, так как в XVI в. слова «жаждущий христианской крови» были постоянным эпитетом турок-османов, завоевавших к тому времени почти весь Балканский полуостров и угрожавших Центральной Европе.

В своей хронике Сикст выступает и как моралист, осуждающий мародерство войск Габсбургов, особенно испанских и итальянских отрядов, около Виттенберга, а также моральный упадок и разврат, царивший среди солдат[112]. Сикст записал и с удовольствием приводит в своей хронике пражские уличные песенки, в которых подвергался осмеянию и позору Фердинанд I[113].

Главной причиной сопротивления чешских сословий королю в 1547 г. Сикст считает нежелание чехов идти вместе с ним против Саксонии проливать христианскую кровь[114]. В этом тезисе Сикста можно видеть проявление солидарности чехов-утраквистов с протестантами в империи, хотя, скорее всего, Сикст здесь имел в виду принципиальное нежелание чешских сословий участвовать в габсбургских войнах в империи. Он протестует не против войны с единоверцами, а с общегуманистических позиций против пролития христианской крови вообще.

Руководствуясь этими благородными соображениями, чешские сословия оказали сопротивление королю, но в легальных формах. По словам Сикста, «все добрые, честные, благородные люди и те, кто любит справедливость, хорошо знают, что никакого бунта против короля не было»[115]. Сикст поддерживает жалобы городского населения на ограничение свободы городского пивоварения, на тяжесть королевских налогов. С симпатией пишет он о народных волнениях в Праге в начале 1547 г., когда вылились обиды горожан и их недовольство несправедливостями не только короля и его людей, но и земских судей. Это еще раз показало серьезные противоречия между городами и дворянством.

Сикст дифференцированно подходил к действиям разных групп населения Праги во время восстания. Так, он без симпатии описывает требования простого народа к пражским коншелам, особенно угрозы их свергнуть, если те не вышлют военных подкреплений сословному ополчению во главе с К. Пфлугом. Сикст также осуждал вооруженное сопротивление простых пражан войскам Фердинанда I, считая «разумными» тех, кто советовал не противиться, так как иначе всем будет хуже[116] и король обойдется с Прагой как с захваченным вражеским городом[117].

Сам бог, как говорит Сикст, отвратил пражан от войны с королем, из-за которой могли бы начаться кровопролитные войны между христианами[118]. Таким образом, автор хроники полностью разделял политику городских верхов в восстании, лишь однажды, приведя латинское изречение «собаки, которые много лают, редко кусают», он выразил сожаление, что ничего серьезного против Фердинанда I сословия так и не сделали[119].

Сикст указывал на одиночество городов в системе внутриполитических отношений в стране и сложное положение руководителей городской политики, вынужденных лавировать. «Несчастные города, — восклицал Сикст — они всегда опасались и сословий высших, и сословий низших, и своих внутренних врагов! На каждом сейме, будучи как бы между двух жерновов — королем, с одной стороны, сословиями и своими коммунами — с другой, что бы ни делали, они всегда имели только неприятности: ибо если не согласятся, то впадут в немилость у короля, если же согласятся, то им следует опасаться простого народа»[120]. Из этих наблюдений Сикста видно, что политика городской верхушки не пользовалась поддержкой более радикально настроенных городских масс. Это сказалось и в ходе восстания 1547 г.

Помимо приводимого в настоящем издании описания Сикстом вооруженного сопротивления пражан войскам короля, в хронике есть одно интересное свидетельство о более раннем периоде восстания, когда городская верхушка должна была уступить давлению народных масс. Сикст приводит речь ремесленника Вацлава из Елениго на общем собрании городской коммуны Праги. Он заявил, что в Праге нет ни одного человека, который мог бы дать совет «бедным людям» в сложившейся обстановке. Вацлав обвинил «отцов города» в том, что они участвуют в работе сейма, не совещаясь со своей коммуной. Более того, они возложили на простых горожан тяжелое бремя налогов и вели себя весьма надменно. «Поскольку мы, слава богу, справедливо вступились за свободы наши и этого королевства, — заключил ремесленник, обращаясь к городским верхам, — то больше спускать вам этого не будем». Здесь очень примечательно слово «мы» применительно к основной массе членов коммуны — ремесленникам. Вероятно, инициатива сопротивления королю исходила не только сверху, но и снизу, причем во втором случае она исходила в наиболее радикальной форме. Речь ремесленника была поддержана собранием, которое постановило, чтобы коншелы ничего не делали без согласия коммуны[121]. (Впоследствии Вацлав за активность в восстании был казнен по приказу короля.)

Причины поражения восстания Сикст видел в отсутствии единства сословий, проявившегося в предательстве дворянства. Сикст жалуется на то, что дворянство, в большинстве своем примкнув к «Дружественному соглашению», не имело решимости защищать его до конца. «Из-за перемены мыслей» дворяне, по словам Сикста, «полезли назад как раки»[122]. Автор хроники обвиняет дворянство в том, что оно с выгодой для себя использовало поворот событий, вступив в сговор с королем против городов, и взвалило всю вину за сопротивление монарху именно на них[123].

Сикст приводит список всех дворян, подписавших «Дружественное соглашение». Он делает это умышленно: во-первых, чтобы укорить в измене и пассивности дворян, а во-вторых, чтобы доказать, что большая и лучшая часть дворянства была на стороне восставшей оппозиции, а не короля. (Тем самым подтверждается несостоятельность утверждения Фердинанда I о небольшой горстке бунтовщиков.) В-третьих, чтобы показать несправедливость наказаний, наложенных королем. (Многие из подписавших соглашение за взятку избежали наказаний, и их имена отсутствуют в приводимых Сикстом сведениях о наказаниях.) Объясняется предательство дворянства, как и явная антидворянская направленность хроники Сикста, прежде всего исторически сложившейся в Чехии враждой между городами и дворянством.

Поскольку Сикст считал, что события 1547 г. в Чехии не вышли за рамки легальности, то все наказания, наложенные Фердинандом I, были незаслуженными[124]. События 1547 г. и поражение сословной оппозиции, в особенности городов, Сикст расценивает как страшную катастрофу, как «мор». Он пишет, что даже дети хотели бы скорее умереть, чем видеть все это, ибо «никогда таких дел не бывало»[125]. Говоря о Фердинанде I, одержавшем победу над сословиями, он прямо называет его тираном, ограбившим пражан, сравнивает его с чертом, забирающим последнее добро и ничего не оставляющим даже малым детям[126]. Тем самым облик Фердинанда I у Сикста к концу повествования предстает в самых темных тонах.

Сикст издевается над Фердинандом I и его новыми порядками в Чехии, пародируя принятые этикетом по отношению к королю выражения; «Вот так король Фердинанд изволил держать милостивую свою руку над порядком и правом, чтобы никому ни в чем не было обид, и воистину был в это время в Чешском королевстве такой идеальный порядок, что в аду, и то лучше бывает»[127].

Для кого писал Сикст свою хронику? Сам он считал свой труд началом пражской городской хроники, призывая своих преемников в должности канцлера продолжать хронику пражских дел, указывая на латинских гуманистов как на образец. Поэтому писал он свою хронику прежде всего для образованных кругов городского сословия, чувствуя необходимость защитить города перед историей от обвинений Фердинанда I. Поскольку из-за содержащихся в хронике обличении короля он не мог рассчитывать на ее публикацию, она с самого начала была, как верно отметил Я. Влчек, «ответом частного характера, сделанным в форме дневника»[128], и должна была предназначаться для узкого круга читателей, к тому же настроенных благосклонно по отношению к городам.

Таким узким и благожелательным кругом могли быть только друзья Сикста из образованной верхушки городского сословия, к которой принадлежал и он сам, а также антигабсбургски настроенные, подвергшиеся репрессиям дворяне из Общины чешских братьев. Поэтому хроника Сикста из Оттерсдорфа осталась малоизвестной его современникам. Лишь знаменитый книгопечатник Даниэль Адам из Велеславина[129], ученик и помощник Мелантриха, друга Сикста, использовал ее в своем «Историческом календаре», изданном в 1578 г. и вторым дополненным изданием в 1590 г. На наш взгляд, хронику Сикста использовал и автор не предназначавшейся к печати компилятивной хроники событий XVI в., написанной в 1597 г. — университетский профессор Марек Быджовский из Флорентина, давший как бы конспект основной части сочинения Сикста[130].

Вместе с тем Сикст писал свою хронику не только для современников. Он во многом апеллировал к суду потомков[131], рассматривая, очевидно, свое произведение как обвинительный материал против Габсбургов.

Действительно, потомки внимательно отнеслись к его хронике. Все имеющиеся и известные лишь по упоминанию списки хроники возникли в конце XVI в.[132] Это было время острой борьбы сословной оппозиции и габсбургского абсолютизма в Чехии, поэтому хроника Сикста вновь стала актуальной, и ее начали переписывать. Хроника была хорошо знакома деятелям чешского сословного антигабсбургского восстания 1618—1620 гг., может быть благодаря тому, что сын Сикста Ян Теодор из Оттерсдорфа был активным участником оппозиции. Произведение Сикста послужило образцом для одного из вождей восстания — Вацлава Будовца при написании им «Актов и событий» за 1608—1610 гг. (сочинение осталось в рукописи)[133]. Знали хронику Сикста и вожди «королевской партии». Один из них, Вилем Славата, использовал ее сведения для исторической ретроспекции осуждавшейся им антикоролевской политики чешских сословий в своих знаменитых «Мемуарах»[134].

Оригинал хроники не сохранился. Точное количество списков исследователями не указывается[135]. Из списков лучшими считаются два, вышедшие из семьи Сикста. Первый из них, 1593 года, не сохранился, но дошла его копия, выполненная в 1775 г.[136] По ней осуществлено издание И. Тайге в 1918 г. Второй список был выполнен в 1595 г.[137] Он послужил основой издания И. Яначека в 1950 г. Необходимо отметить, что в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранится рукописный сборник, в состав которого входит датированный 1596 г. список хроники Сикста[138]. Рукопись нуждается в детальном исследовании. Особенно интересно определить ее происхождение, а также принципы составления самого сборника, куда попала хроника Сикста. В состав сборника входят «Credo» Петра Каниша — известного радикального таборитского проповедника, документы о преследовании Общины чешских братьев и жалобы членов общины по этому поводу, список привилегий Чешского королевства, описание сеймовых заседаний, связанных с Чешской конфессией, и, наконец, хроника Сикста (причем отсутствует ее заглавие и указание авторства). Такой состав сборника говорит о том, что он вышел из среды сословной оппозиции, очевидно из дворянских кругов Общины чешских братьев, на рубеже XVI-XVII вв.

Целиком хроника Сикста до сих пор не издана. Издание И. Тайге носит популярный характер. Эта вышедшая в 1918 г. в серии «Всемирная библиотека», издававшейся известным пражским издателем Я. Отто, публикация преследовала прежде всего актуальную для 1918 г., года возникновения независимой Чехословацкой республики, цель — показать враждебный Чехии характер правления Габсбургов, обратить внимание на сравнительно малоизвестное широкому читателю сопротивление чешских сословий в 1547 г. В связи с этим не могли быть осуществлены научные принципы издания источников. И. Тайге опустил значительную часть документов, приводимых Сикстом, а также сообщения о тех событиях, которые, по мнению издателя, мало касались Чехии. Громоздкие для читателя XX в. фразы Сикста были в ряде случаев разбиты на более короткие, кое-где осовременена лексика.

Издание И. Яначека осуществлено по всем научным правилам, но из-за чрезвычайно большого объема хроники в него вошла лишь наиболее ценная заключительная ее часть. Это издание послужило основой для настоящего русского издания хроники Сикста из Оттерсдорфа.

Значение публикуемого фрагмента, как и всей хроники, чрезвычайно велико. Хроника Сикста из Оттерсдорфа представляет собой единственный источник, подробно повествующий о чешском восстании 1547 г. Особо важно описание Сикстом как очевидцем пражского восстания в июле 1547 г. Многие документы восставших сословий, и прежде всего «Дружественное соглашение», имелись только у Сикста. Часть этих документов опубликована в издании «Чешские сеймы». Кроме хроники Сикста, источниками о событиях 1547 г. служат упоминавшиеся «Акты всех тех дел», записки ректоров Пражского университета[139], священника В. Росы[140] и несколько памфлетов[141], но ни один из этих источников не дает того полного описания событий, которое приводит Сикст.

Для всех историков, писавших о восстании 1547 г., хроника Сикста была важнейшим источником, откуда они черпали сведения. В немецкой историографии хроника Сикста известна мало по причине языкового барьера. Сведения о чешских событиях 1547 г., взятые у Сикста, перешли в немецкую историографию посредством написанных на немецком языке работы чешского историка А. Резека о Фердинанде I[142] и труда но истории Чехии жившего в Чехословакии немца Б. Бретхольца[143]. На большое значение хроники указывалось и в советской историографии[144].

Остается вопросом, насколько правдиво интерпретировал Сикст события и факты. В литературе отмечалась тенденциозность Сикста в его оценках, проистекавшая из его политической ориентации[145]. Но сказалась ли она на изложении фактического материала, мы не можем установить из-за скудности других источников. Однако некоторые коррективы в данные Сикста внести удалось[146]. Сама тенденциозность Сикста также может служить источником для изучения позиции городов в восстании 1547 г. и их отношения к последствиям его поражения. Таким образом, хроника Сикста из Оттерсдорфа служит основным собранием сведений о важном этапе истории Чешского государства — первом прямом столкновении с габсбургской властью, вылившимся в сословное восстание 1547 г.

Труд Сикста из Оттерсдорфа интересен и как историческое сочинение особого жанра. Это свидетельство участника событий, включающее в себя множество документов и открытой политической полемики. Этим обусловливается исключительное место хроники Сикста из Оттерсдорфа в чешской гуманистической исторической литературе XVI в.