И быть подлецом

Глава 7

Если тридцать три часа спустя в четверг, во время ланча, кому-нибудь захотелось бы узнать, как продвигается дело, он вполне мог бы удовлетворить свое любопытство, заглянув в столовую и проследив за поведением Вулфа во время дневной трапезы, состоявшей из кукурузных фриттеров с осенним медом, сосисок и миски салата. Вулф, который во время еды всегда отличался экспансивностью, разговорчивостью и благодушием, сегодня казался мрачным, надутым и сварливым. Фриц был явно обеспокоен.

В среду с одиннадцати до часу дня мы развлекали мисс Коппел, с двух до четырех – мисс Фрейзер, с половины девятого вечера до начала двенадцатого – мисс Вэнс, начиная с полуночи – Натана Трауба и, наконец, в четверг с одиннадцати утра и до ланча – Тулли Стронга.

Итак, мы имели сотни исписанных ерундой страниц блокнота.

Пробелы, конечно, были заполнены. Но только чем? Билл Медоуз и Нат Трауб признались в том, что часто делают ставки на бегах, Элинор Вэнс – в том, что ее брат работал гальванотехником и часто использовал материалы, содержавшие цианид.

Маделин Фрейзер призналась, что ей трудно поверить, будто кто-то мог положить яд в одну из бутылок, не беспокоясь о том, кому из четверых участников программы она достанется. Тулли Стронг признался, что полиция обнаружила его отпечатки на всех четырех бутылках. Он объяснил это тем, что, пока доктор, стоя на коленях, осматривал тело Сирила Орчарда, он, Стронг, переживал за бутылки со «Старлайтом», то есть с продуктом самого важного спонсора совета. Поэтому Стронг в панике схватил все четыре бутылки с идиотским намерением убрать их подальше, но мисс Фрейзер и Трауб забрали у него бутылки, вернув их на стол. Это было исключительно полезное признание, объяснявшее, почему копы, сняв отпечатки с бутылок, абсолютно никуда не продвинулись.

Дебора Коппел призналась, что располагает обширной информацией о цианидах, их использовании, воздействии, симптомах, дозах и доступности, так как изучала вопрос после смерти брата шесть лет назад. Во время всех этих встреч Вулф только два раза продемонстрировал излишнюю въедливость, задавая вопросы о смерти Лоренса Коппела: сперва его сестре Деборе, а затем – его вдове Маделин Фрейзер. Конечно, подробности того старого дела, также связанного с цианидом, с удовольствием обсуждались газетчиками всю прошлую неделю, причем один из таблоидов даже зашел так далеко, что привел мнение эксперта, поднявшего вопрос, было ли это самоубийством, хотя за все шесть лет ни у кого не возникало и тени сомнения по этому поводу.

Однако Вулф проявил особую въедливость по поводу совсем другого аспекта. Лоренс Коппел умер у себя дома в маленьком городке Флитвилл, штат Мичиган, и Вулфа интересовало именно то, жил во Флитвилле или его окрестностях кто-то, носивший фамилию Орчард, или имевший родственников с такой фамилией, или поменявший свою прежнюю фамилию на Орчард. Уж не знаю, почему он счел это удачной мыслью, однако он обкатал ее со всех сторон, периодически возвращаясь к ней, чтобы обсосать до конца. Вулф так долго обсуждал данную тему с Маделин Фрейзер, что, когда часы показали четыре дня, время свидания с орхидеями, он не успел задать ей ни одного вопроса по поводу скачек.

Однако интервью с этой пятеркой было далеко не всем, что произошло в тот день, в ту ночь и на следующее утро. Мы с Вулфом обсудили все многочисленные способы, которыми мотивированный и умный человек может заполучить цианид, а также свободный доступ к бутылкам в холодильнике в студии и целесообразность попыток заставить инспектора Кремера или сержанта Пэрли Стеббинса поделиться информацией, например, о таких вещах, как отпечатки пальцев. Но в результате продвинулись не дальше, чем после опроса подозреваемых. Затем последовали звонки от Кремера, Лона Коэна и многих других; ну и наконец, обсуждение деталей визита профессора Ф. О. Саварезе.

Среди прочего обсуждалась и организация визита Нэнсили Шеферд, однако тут мы временно оказались в тупике. Мы знали о ней все: ей исполнилось шестнадцать лет, она жила с родителями в Бронксе, Уиксли-авеню, 829, у нее были белокурые волосы и серые глаза, ее отец работал на товарном складе. У них дома не имелось телефона, и поэтому в среду в четыре часа дня, когда мисс Фрейзер ушла, а Вулф поднялся в оранжерею к своим растениям, я вывел машину из гаража и отправился в Бронкс. В многоквартирном доме номер 829 по Уиксли-авеню люди жили не потому, что им это нравилось, а потому, что так получилось. Дому должно было быть стыдно за себя, и он наверняка краснел от стыда. Я нажал на кнопку звонка на двери с надписью «Шеферд», но звонок даже не звякнул. Тогда я спустился в полуподвальный этаж, где откопал привратника. Он был вполне под стать дому. Привратник сказал, что я здорово опоздал, если рассчитывал добиться результата, нажимая на кнопку звонка на двери с фамилией Шеферд. Вот так и сказал. Они исчезли три дня назад. Нет, не вся семья. Только миссис Шеферд с дочкой. Он не знает, куда они подевались. Соседи тоже не в курсе. Некоторые думают, что они сбежали, а некоторые – что их забрали копы. Лично он считает, что они уже на том свете. Нет, только не мистер Шеферд. Он каждый день возвращается домой с работы, чуть позже пяти, а утром уходит в половине седьмого.

Так как на часах было без десяти пять, я предложил этой скотине бакс за то, чтобы он подежурил перед домом и дал мне знать, когда появится Шеферд, и, судя по его загоревшимся глазам, потратил впустую по крайней мере пятьдесят центов из денег наших клиентов.

Ожидание оказалось недолгим. А когда появился Шеферд, я понял, что совершенно напрасно оторвал привратника от работы, поскольку мне было бы вполне достаточно даже примерного описания внешности Шеферда от линии волос до надбровных дуг и дальше до кончика подбородка. Поскольку тот, кто лепит такие лица, напрочь лишен чувства пропорциональности. Когда Шеферд уже собрался было войти в парадную, я загородил ему путь и спросил с едва заметной снисходительной ноткой в голосе:

– Мистер Шеферд?

– Убирайся! – рявкнул он.

– Моя фамилия Гудвин, и я работаю на мисс Маделин Фрейзер. Насколько я понимаю, ваши жена и дочь…

– Убирайся!

Он до меня даже пальцем не дотронулся, не толкнул плечом, и я ума не приложу, как ему удалось так легко проскочить в парадную и вставить ключ в замок. Конечно, в запасе у меня имелась дюжина возможных вариантов. Можно было взять его за шкирку или двинуть ему в челюсть, что позволило бы выпустить пар, не дав, однако, добиться искомого результата. Было ясно как день, что, будучи в здравом уме и трезвой памяти, он не скажет мне, где сейчас Нэнсили, а в бессознательном состоянии просто-напросто не сможет этого сделать. И я сдался.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу, припарковался у тротуара, вошел в кабинет и набрал номер Маделин Фрейзер. К телефону подошла Дебора Коппел, и я спросил:

– Ребята, а вы знали, что Нэнсили уехала из дома? – (Она сказала, что да, знали.) – Но вы не упомянули об этом, когда были у нас этим утром. Так же, как и мисс Фрейзер сегодня днем.

– Не было повода. Нас же об этом не спрашивали.

– Вас спрашивали о Нэнсили. Причем вас обеих.

– Но не о том, уехала ли она из дома и где она теперь.

– Тогда я спрошу вас прямо сейчас. Где она?

– Не знаю.

– А мисс Фрейзер?

– Тоже. Никто из нас не знает.

– Но откуда вам известно, что она покинула город?

– Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.

– И когда это было?

– Это было… это было в воскресенье.

– И она не сказала, куда едет?

– Нет.

Самое большее, что мне удалось из нее вытянуть. Расстроенный, я положил трубку, после чего сел и обдумал ситуацию. Конечно, имелся некоторый шанс, что Пэрли Стеббинс из убойного отдела кинет мне кость, поскольку Кремер иногда с нами делился, но, если я попрошу об этом Стеббинса, он наверняка захочет поторговаться, а мне было нечего ему предложить. Итак, когда я снова потянулся к телефону, то набрал номер не Стеббинса, а Лона Коэна из «Газетт».