И снова утро

I

Около полуночи колонна все еще продвигалась ускоренным маршем по проселочной дороге, подгоняемая пустотой, которая, все нарастая, сгущалась сзади. Ночь стояла ясная, теплая, тихая, и только изредка ее оживляло легкое дуновение ветерка. Августовское небо, прозрачное и высокое, было усыпано звездами. Низко, у самой земли, стлалась густая пелена тяжелой сухой пыли, пахнущей глиной и битым камнем, которая закрывала шоссе и поле. Полковник Матеяну, скорчившись в коляске мотоцикла, опустив голову и закрыв глаза, не мог разобраться в царившей вокруг суматохе. Но все же он отчетливо различал непрерывный скрежет идущих позади танков, глухой рокот грузовиков, переполненных солдатами, изнуренными этим медленным движением, Время сделать очередной привал давно прошло, и он знал, что измученные солдаты клюют носом в автомашинах или на ходу, уцепившись за борта грузовиков, стволы орудий, что шоферы ведут грузовики, засыпая с открытыми глазами, что тени тех, кто не поспевают за колонной, все дальше отстают от нее. Он знал, что даже минута отдыха пошла бы им на пользу, но не мог дать им этой минуты, потому что они еще не оторвались на достаточное расстояние от советских войск, которые, несомненно, устремились по их следам. Впереди, покрытые краской, мигали время от времени слабым голубоватым светом фары, и в их нечетком свете он видел шоссе с разбитыми повозками и опрокинутыми в канаву орудиями, разбросанными и искореженными касками и винтовками, перевернутыми и сдвинутыми к обочине зарядными ящиками, с разбухшими от дневной жары трупами лошадей и группами бредущих по краям канав солдат, догоняющих прошедшие накануне колонны. И чем больше он думал о том неожиданном приказе, в соответствии с которым он оставил свои боевые позиции, тем больше его охватывали страх и беспокойство, что вскоре русские его нагонят… «Если бы немцы около месяца назад не отвели свои танки для прикрытия прорыва на Висле… Однако все напрасно. Это ничего не изменило бы, все равно мы оказались бы в таком положении… А что будет теперь? Какой смысл в этом нашем марше и почему мы должны делать такой крюк, если большая дорога ведет прямо на юг?» Матеяну вздрогнул, будто наяву почувствовав, как над колонной прошла холодная волна.

Мысли снова унесли его назад, к тому оставшемуся для него непонятным моменту, когда он, выполняя приказ, был вынужден выделить одну, танковую роту для прикрытия, чтобы прикрыть остальные силы, стремившиеся оторваться от советских войск. Заняв позицию на высоте у опушки леса и закрыв выход из долины танковой ротой, которая оседлала шоссе, он спокойно и уверенно, насколько можно было в сложившейся ситуации, ожидал советские танки. Но и долина перед ним, и проходившее по долине шоссе еще много часов оставались пустыми, как полигон, на котором солдаты, изображавшие противника, еще не установили мишени. Задержка советских танков, которые были замечены уже давно, сбила Матеяну с толку, и он приказал связать его со штабом дивизии.

— Не отвечает, господин полковник, — встревожено доложил лейтенант Войня.

— Тогда со штабом армии, и побыстрее…

На этот раз командиру взвода связи повезло, у аппарата оказался сам начальник штаба армии.

— Вы где? — с беспокойством спросил начальник штаба.

— Все там же…

Матеяну коротко доложил обстановку.

— Еще раз, — торопливо перебил его начальник штаба, — место, где вы находитесь!.. Так… оставайтесь у аппарата!

Но в то же мгновение Матеяну бросил наушники и микрофон сержанту и схватился за бинокль, Долина загрохотала: на другом конце, слева, на шоссе, наконец-то появились советские танки. Они шли на полном ходу, окутанные облаком желто-серой пыли. Земля сотрясалась под их гусеницами. Обеспокоенный, Матеяну молча перевел взгляд на противоположный конец долины. Он нахмурился, пальцы его крепче впились в бинокль. Подходили все новые и новые танки, и казалось, им не будет конца. В наушниках, которые держал сержант, послышался шум, и он схватил их, не отрывая взгляда от долины.

— Что делать, господин полковник? — спросил майор Олтян, командир танковой роты.

— Оставайся на месте и жди!.. После того как ввяжешься в бой, подойдет и Михуляк…

Он опустил наушники, отыскал взглядом Михуляка и подал ему знак. И уже через несколько минут лес наполнился ревом двигателей — это танки вышли на опушку, накрытые ветвями, и выстроились в линию. Один из танков остановился рядом с его укрытием. «Если мы задержимся, — забеспокоился он, — над лесом скопится дым и нас обнаружат».

— Приглушить двигатели! — приказал он и вновь схватил бинокль.

По ровной и длинной долине плотной колонной, охватывая шоссе, шли танки с красными звездами на башнях из массивной брони. На какое-то мгновение мелькнула мысль, что можно ударить по ним сбоку. Но долина была очень широкой, и советские танки, превосходящие по численности румынские в пять-шесть раз, могли бы их окружить… «Нет, там, когда они скопятся в конце долины и ввяжутся в бой с Олтяном». Но тут советские танки неожиданно начали обстреливать лес. Снаряды, однако, падали слишком далеко в глубине леса, возможно, на позициях батальона горных стрелков и саперов, по укрытым под деревьями грузовикам и орудиям.

Советские танки довольно быстро достигли румынских позиций в конце долины, волоча за собой облако пыли и дыма. Они плотно сбились на шоссе, что выдавало их намерение прорвать позицию в этом узком месте и, таким образом, вырваться на дорогу, ведущую на юг.

Матеяну, с трудом сдерживая нетерпение, смотрел на долину, где пыль и дым постепенно редели.

— Григоре, — сказал он в микрофон, — подпусти их как можно ближе… пусть они скопятся на шоссе.

— Э, они и так всего в трехстах метрах, господин полковник! — послышался в трубке возбужденный голос Олтяна.

— Подпусти еще на сотню метров, на сотню метров!

Но советские танки замедлили свой ход; они стали продвигаться вперед осторожно, однако шоссе не оставили. Матеяну напряженно следил за их медленным продвижением по долине. Но его танкисты, находившиеся позади, потеряли терпение, потому что не видели того, что происходило в долине. Время от времени они запускали двигатели на полные обороты. Лес грохотал от разрывов. Еще через какое-то мгновение загрохотали орудия танков Олтяна, и первые взрывы сверкнули короткими лилово-голубыми вспышками. Советские танки с ходу открыли ответный огонь прямо по желобу долины.

— Господин полковник… — Михуляк замер возле него.

— Не торопись, — успокоил его Матеяну. — Тебе хватит четырех-пяти минут!

Но конец долины снова потонул в облаке пыли и дыма, сквозь которое ничего нельзя было разобрать.

— Господин полковник, — крикнул лейтенант Войня, выйдя из своего укрытия, — начальник штаба армии у аппарата!

Матеяну, однако, продолжал неотступно наблюдать за долиной и сделал знак, что не может говорить.

— Спрашивает, — продолжал Войня, — не прибыл ли к нам офицер связи… говорит, что мы уже должны быть в пути…

— Как? — подскочил Матеяну. Он выхватил наушники и микрофон из рук лейтенанта. — Мы проиграем почти уже выигранный бой, господин генерал!

— Теперь нам уже ничто не поможет…

— Но я могу их остановить, — с отчаянием в голосе упорствовал Матеяну. — Я их остановлю, а потом…

— Бесполезно… весь фронт до Ясс развалился. Советские танки уже южнее Бахлуй [2]… Слышишь, Матеяну, — голос генерала задрожал, — мы должны любой ценой спасти танки, которые у тебя еще есть… Только они у нас и остались…

— Невозможно, я ввязался в бой… уже поздно.

— Послушай, Матеяну! Речь идет о гораздо большем, — продолжал генерал сдавленным голосом.

— Я не могу покинуть товарищей, господин генерал!

— Ты должен… нам во что бы то ни стало нужно сохранить танки…

— Письменный приказ, пожалуйста! — не сдавался Матеяну.

— Ты сейчас получишь его… я только хотел узнать, выступили вы уже или нет… Запомни, пожалуйста: район перегруппировки — Фокшаны… Обойдешь Роман и Бокзу по ту сторону Серета, вдоль гор… И помни — танки! Без них можешь не появляться мне на глаза! Пока не достигнешь указанного района, связи больше не будет, вся армия движется на юг…

Матеяну оцепенел, по-настоящему напуганный хаосом и суматохой, разгромом, который, по-видимому, уже близок. Мысль, которая пришла вдруг ему в голову, потрясла Матеяну: только он один со своим полком еще удерживает позиции среди развалившегося фронта! Он один!

Сдавшись, он подавленно спросил:

— Настолько серьезно дело, господин генерал?

Не ответив на его вопрос, генерал приказал:

— Немедленно выступай!.. Потом увидим, что следует делать!

Матеяну сбросил наушники, потому что внизу, в долине, начался настоящий ад, все смешалось в пыли и дыму: грохот выстрелов, желто-голубые вспышки разрывов на шоссе, пламя и клубы черного дыма, которые поднимались вверх, как фантастические деревья. А над всем этим простиралось высокое знойное летнее небо. Матеяну понял, что танки, укрытые в лесу, ему не удастся спасти, потому что, вырвавшись из долины, советские танки устремятся вслед за ними. Его охватило чувство горечи, взгляд затуманился. В наушниках, которые протянул ему сержант, он услышал глухой голос Олтяна и прижал их к уху.

— Господин полковник…

— Я получил приказ спасти танки, которые остались у нас, — сокрушенно сказал ему Матеяну.

— Господин полковник, — проговорил Олтян и несколько секунд растерянно молчал. — Вы ответите за это своей жизнью, господин полковник!

— Если я не лишусь ее, Григоре, — простонал Матеяну. — Прости меня, пожалуйста! Желаю тебе удачи!

Потом он отдал наушники и обхватил голову руками: ему казалось, что она вот-вот расколется. В долине по-прежнему грохотало. Сзади рокотали двигатели выстроившихся для контратаки танков, готовых рвануться из леса… «Контратакую, — твердо решил он, — а потом двинусь в путь! Но что, если у меня останется мало танков или, возможно, ни одного?» Он вышел из укрытия, провожаемый тревожными взглядами танкистов, высунувшихся из башен. Полковник направился к командирскому танку, но наперерез ему, соскочив с мотоцикла, бросился офицер, в пыли с ног до головы, с глазами навыкате и плотно сжатыми тонкими, потрескавшимися губами. На ходу отдав честь, он протянул полковнику пакет, который вытащил из болтавшегося на боку планшета.

— Приказ из штаба армии, господин полковник…

Матеяну быстро пробежал глазами приказ. Бумага дрожала в его руках. Да, необходимо любой ценой спасти эти последние танки, избежавшие боя с советскими танками и в то же время скрытые и от немцев. Он протянул приказ майору Михуляку, который замер рядом и вопросительно смотрел на офицера из штаба.

— Только чудо может спасти нас, господин полковник, — оценил майор создавшееся положение.

Офицер связи так же поспешно козырнул и побежал к мотоциклу, оставленному между деревьями. Матеяну подал знак Михуляку хранить бумагу у себя и, показав на танки, приказал:

— Выполняйте…

Через несколько минут танки уже двинулись за командирским танком, который шел следом за танком Михуляка. В лесу заревели грузовики с горными стрелками, саперами, с противотанковыми и зенитными орудиями: вся техника и все подразделения, занимавшие позиции в лесу с задачей оборонять долину. Возле Матеяну осталась только машина с рацией и лейтенантом Бойней. Охваченный смятением, Матеяну снова вернулся в свое укрытие на опушке леса. Внизу, в долине, на его глазах уничтожался цвет его танкового полка — батальон майора Олтяна…

Матеяну подумал, что ему не остается ничего другого, как вытащить пистолет из кобуры, но тут же содрогнулся от этой мысли. Из долины, словно из-под земли, по-прежнему доносился грохот боя. Танки Олтяна, хотя их стало меньше, еще продолжали отчаянным огнем прикрывать долину… «Даже теперь мы еще могли бы контратаковать!» — подумал Матеяну. Как бы отвечая на его мысль, в долине появилась вторая группа советских танков. Они также шли полным ходом, но уже развернувшись широким фронтом, охватывая всю долину. На этот раз на танках было полным-полно солдат. Они вытянулись на броне или привстали на одно колено рядом с башней с автоматами в руках. Новая волна танков также устремилась в конец долины. Выйдя на открытую дорогу, они могут настигнуть остатки румынской бронетанковой дивизии, только что покинувшей позиции в лесу… Да, он еще мог извлечь пистолет из кобуры, это не трудно сделать. Но спасти танки, вывести их из суматохи развалившегося фронта, спасти от уничтожения и в сохранности привести в район, отстоявший на сотни километров к югу…

— Свяжите меня с майором Олтяном!.. — потребовал он, схватил наушники, из которых неслись треск и шорох, и приложил к ушам.

— Вы еще не уехали, господин полковник? — с отчаянием в голосе воскликнул Олтян. — Хотя, впрочем, уже нет никакого смысла.

— Олтян, — проревел Матеяну, будто раненый, — зарой танки в землю! Мне нужен час, чтобы оторваться. Танки уже в пути.

— Час — это много, господин полковник… Не знаю, хватит ли наших жизней… Но будьте уверены, я сделаю все возможное…

— Я обнимаю тебя, Григоре… всех вас…

— Помните о нас, господин полковник!

В наушниках засвистело, что-то затрещало, потом все смолкло. Мощный взрыв потряс долину. Солдаты суетились вокруг машины, тарахтевшей под деревьями, но Матеяну задержался на несколько мгновений, прижавшись грудью к стенке окопа и устремив взгляд в сторону долины. Там больше ничего нельзя было различить: долину закрыло черное облако пыли и дыма. Солнце, уже низко опустившееся над холмами в западной стороне, окрасило вечерний горизонт багрово-красными пламенеющими полосами, Лес, поредевший от взрывов, успокаивался. Но долина ревела сильнее прежнего, охваченная адским кипением.

— Мы слишком задержались, господин полковник… — осмелился напомнить лейтенант Войня.

Матеяну вздрогнул, будто очнувшись, и вытер глаза. Машина связистов тронулась вперед. Какое-то время в ушах звенела торжественная тишина покинутой земли. А перед глазами еще долго стояла, окутанная дымом и пылью, клокочущая долина, огненное пекло в конце ее, где закопались в землю танки Олтяна…

II

Выйдя из лесу, он вскочил на мотоцикл и, проехав в голову колонны, увлек ее за собой на вершины холмов, так как уже не осталось времени следовать окольным путем по долинам. Он должен был перейти Серет при дневном свете и боялся, как бы советские танки не настигли его раньше моста в Миклэушешти. Видимо, Олтян действительно выстоял в течение целого часа, потому что колонна сумела оторваться от преследования. Но на вечернем небе над вершинами холмов Матеяну заметил четкие силуэты советских самолетов. Те несколько раз с ревом пролетели над колонной, сбросив бомбы и обстреляв ее из пулеметов. Настигнутые прямым попаданием, три грузовика дымили высокими факелами на вершине холма. Мертвых наскоро похоронили тут же на месте, раненых погрузили на зарядные ящики, колонна построилась и двинулась дальше, окутанная пылью, постепенно скрываясь в серо-красных сумерках. К ночи голова колонны вступила на покинутый охраной мост через Серет с разбитым, висящим в воздухе парапетом. Проход местами был завален разбитыми орудиями и повозками, уткнувшимися в парапет автомашинами. Въезд на мост сделали сбоку, поскольку прямо перед мостом на шоссе зияла огромная воронка от взрыва бомбы, а по краям ее валялись трупы солдат. Матеяну выставил по обеим сторонам моста по танку для охраны, а остальные быстро вывел на мост, чтобы скорее отвести их в безопасное место. Потом сел в коляску мотоцикла и в течение двух часов мрачно наблюдал, пока не прошла, скрытая сумерками, вся колонна. После танков по мосту прошли зенитные и противотанковые орудия, тяжелые минометы, прицепленные к машинам, потом грузовики, битком набитые горными стрелками и саперами. Поток перепуганных пеших солдат, достигших моста, поглощенный сгустившейся темнотой и пылью, ворвался на мост вслед за машинами, как скопище странных призрачных теней. И как раз в этот момент вышли к мосту первые машины авангарда советских войск. Последние автомашины с охраной моста с ревом прошли перед Матеяну, подгоняемые его жестами. На долгие и редкие автоматные очереди советских танков, одиноко прозвучавшие в ночи, вначале ответили пулеметы двух охранявших мост танков. Потом, когда и Матеяну въехал на мост, коротко прогрохотали несколько выстрелов из орудий. Советские танки, возможно, сочли, что мост охраняется, и остановились. Когда, однако, по мосту загрохотали гусеницы последних двух танков из охраны моста, вслед им ударили несколько орудий. Снаряды упали большей частью в воду и только два — прямо на мосту. Не получив ответа, орудия замолчали. Тогда Матеяну понял, что авангард остановился в ожидании утра.

Проезжая на мотоцикле вдоль колонны, он все время подгонял людей, стараясь выиграть время и уйти как можно дальше от Серета. Только когда колонна пересекла железную дорогу у Мирчешти, он немного успокоился и устало откинулся в коляске, почти ничего не видя вокруг. В ушах стоял и приглушенный лязг гусениц, и шуршание колес по шоссе.

Очнувшись через некоторое время от тряски, он не сразу собрался с мыслями. Матеяну не знал, сколько времени прошло после того, как они пересекли Серет: час, два, а может, три? Шум колонны стал все же тише, и он не мог понять, слух его притупился или танки, машины и люди пошли медленнее… Он повернул голову и различил силуэты машин и танков, тени солдат, с трудом продвигающихся в густом облаке темноты и пыли. Взглянув на светящиеся стрелки часов, Матеяну с удивлением констатировал, что до рассвета осталось всего два-три часа. От своего связного, пристроившегося сзади на сиденье мотоцикла, он узнал, что последним селом, которое они прошли, было Рэзбоени. Матеяну развернул на коленях карту и при желтоватом свете фонарика с удовлетворением отметил, что они сделали крюк в сторону, а теперь дорога идет прямо на юг. «Мы оторвались достаточно!» — решил он и подал знак мотоциклисту остановиться у обочины. Потом послал связного, и вся колонна со скрежетом остановилась в темноте. Некоторое время задние еще напирали на передних, потом все замерли на месте. В первые минуты он ничего не различал в скоплении темных теней, только чувствовал, как ему на шею, на ресницы, на губы ложится пыль. Долгая ночь постепенно светлела.

Солдаты рухнули как подкошенные в канавы поближе к танкам и машинам, от раскаленных двигателей которых несло жаром. Но солдаты не обращали на это внимания, боясь, по-видимому, отстать от колонны. Матеяну тоже вытянулся на плащ-палатке, распрямившись наконец после многочасового сидения в коляске и устремив взгляд на звезды, мерцавшие в светлеющем небе. Группы солдат расположились по другую сторону канавы, готовые подняться при первом же звуке работы танкового двигателя. Только теперь Матеяну имел возможность трезво оценить сложившуюся обстановку в целом. Возможно, все дороги Молдавии сейчас забиты солдатами. Может, еще накануне весь фронт распался. Но до нового района сосредоточения уже не так далеко. Завтра утром он может прибыть вместе с танками в распоряжение командования армии. Но кто знает, что принесет с собой завтрашний день?.. «Нужно в любом случае найти в себе хоть сколько-нибудь силы, которая могла бы нас спасти. Может, в этом и есть скрытый смысл приказа спасти от уничтожения эти последние танки!»

Вокруг места привала установилась глубокая тишина. Подходили все новые группы солдат и валились на землю рядом с лежащими вповалку ранее прибывшими группами. Если бы он мог, то захватил бы их всех со своей колонной, поспешно отходящей от прежней линии фронта к югу. Но кто может знать, что теперь творится по ту сторону фронта, в стране, в Бухаресте? Он вспомнил о Ноне и о детях, которых не видел с июня. После стабилизации фронта в Молдавии он на несколько дней вырвался в Бухарест в штаб механизированного корпуса с документами относительно снабжения дивизии. Нону он застал напуганной, обеспокоенной за его жизнь, взволнованной приближением к Бухаресту фронта, который за период с марта по май перешагнул через Днестр и Прут. Поскольку школы давно закрылись, а опасность бомбардировок увеличилась, он наконец сумел убедить ее эвакуироваться и ночью на военной машине перебросил их всех троих в Куртя-де-Арджеш, к сестре Ноны… «Теперь, — грустно жаловалась Нона, — ты все дальше от нас…» «Это, конечно, так. Но я всегда выберу время навестить тебя, когда буду приезжать в штаб корпуса», — успокаивал он Нону. Получилось, однако, так, что с тех пор он так ни разу и не побывал в Бухаресте. В конце июля германское командование сняло свои бронетанковые дивизии с позиций, чтобы бросить их на прорыв фронта на Висле. Румынское командование тогда было встревожено, так как ему предстояло закрыть образовавшуюся брешь на фронте своими силами. И вот теперь, за несколько дней до начала советского наступления, пользуясь затишьем, которое длилось все лето, он добился разрешения генерала послать его в учебный центр Тырговиште за новыми танковыми экипажами. Но навестить семью он опять не смог, так как начиналось наступление. «В любом случае, — сказал он себе, думая об обстановке на фронте, — в Куртя-де-Арджеш они в большей безопасности. А вдруг Нона не смогла выдержать там столько времени и вернулась в Бухарест?» Мысли его остановились на этом, и он заснул, убаюканный мерцанием звезд. Его словно поглотили свинцовые воды, и он не имел представления, забылся он лишь на несколько мгновений или на целый час. Очнувшись, он услышал рядом с собой непрерывный глухой шелест. На небе не осталось ни единой звезды. Оно казалось пористым, застывшим в дымчато-синеватой прозрачности. Был час перехода от ночи ко дню. Рядом, на краю канавы, упершись локтями в колени и зажав сигарету между пальцами, сидел, задумавшись, майор Михуляк. Он был чем-то встревожен, напуган и рассматривал испачканные кровью листки бумаги, лежавшие на земле у его ног.

— Что это? — поднялся со своего места Матеяну. — Где ты их взял?

— Нашли у одного из солдат, убитых вчера на шоссе.

Листки, засаленные и пожелтевшие, выпали из брошюры, которая неизвестно каким путем попала к солдатам. Матеяну взял их, поднес к самым глазам, чтобы разобрать не испачканные кровью места.

«…Может случиться, — с содроганием прочитал он, — что эти страницы увидят свет слишком поздно. Каждый день, каждый час, каждую минуту происходят грозные события. Германия Гитлера терпит сокрушительные поражения на всех фронтах. Мы переживаем последний час, может, последнюю минуту войны…

Все, от Антонеску до любого младшего лейтенанта, знают, что на пути вооруженной сокрушительным оружием Красной Армии нет препятствия, которое могло бы ее остановить. Преследуя разложившиеся гитлеровские банды, Красная Армия пройдет и за Яссы, и за Галац, и за Бухарест…

Красная Армия приближается!»

Да, конечно, это было известно. Все знали, что крушение близко и его нельзя предотвратить. Немцы сами приблизили этот конец, сняв с фронта свои бронетанковые дивизии и бросив их к Висле, не посчитавшись с требованиями румынского командования по-другому организовать оборону. С этих дней уже началось крушение. Поговаривали, что предпринимаются попытки найти выход из этого отчаянного положения. Однако такие шаги были бы невозможны без того, чтобы не учуяли немцы…

А Красная Армия действительно приближается!.. Эта мысль вывела его из оцепенения. Нельзя больше терять ни одной минуты. Нужно было в любом случае спасти танки от этого удара и привести, пусть даже на последнем вздохе, туда, где их ждут. Но вокруг него все, казалось, оцепенело: и дорога с танками, орудиями, машинами, и канавы, заполненные изнуренными солдатами, и поле. Воздух, близившийся рассвет, окружающая тишина, его мысли — все застыло в свинцовой неподвижности. Чувства Матеяну были словно обожжены, душа наполнялась горечью.

«Нет таких безумцев, — перевернул Матеяну другой листок, — кто верил бы, что Бахлуй и Милков [3] станут тем, что германское командование называет «запором». Молдавия и Мунтения уже заранее покинуты. Гитлер ищет «запор», о котором он все время мечтает и который все время теряет. Он мечтает превратить Карпатскую цепь в стену, а Трансильванское плато в крепость. Его стратегический план, если еще может быть речь о планах, заключается в том, чтобы удержаться в Трансильвании. А тем временем он гибко «уступит, согласно плану, Молдавию и Мунтению, разрушив все позади себя и прикрыв свое отступление румынской кровью».

«Господи, что нас ожидает!» — подумал Матеяну. Потом он вскочил на ноги, будто отгоняя страшное видение. Свернул по сгибу листки с изображением серпа и молота на них и засунул в планшет. Взглянул на шоссе. Колонна еще спала, будто растворившись в неясном синеватом свете утра…

«Кто знает, — содрогнулся он, — сколько еще солдат имеют такие же точно бумажки, спрятанные под подкладкой одежды или еще где-нибудь?»

— Готово, Михуляк, трогаемся!..

Майор пошел вдоль канавы, останавливаясь время от времени и поднимая водителей. Матеяну подождал, пока шоссе заполнится солдатами, потом переступил через канаву и остановился у открытой двери машины связистов. Лейтенант Войня дремал с надетыми на голову наушниками и прижатым к щеке микрофоном, уткнувшись подбородком в грудь. Руки его лежали на кнопках радиостанции, которая мигала маленькими, круглыми цветными огоньками.

— Ничего нового, господин полковник! — встрепенулся лейтенант. — Связь с дивизией и армией потеряна, думаю, навсегда… Но у русских большое оживление: весь эфир заполнен их голосами. Из каждых пяти слов одно или «Румыния», или «Бухарест», или «Антонеску»… Время от времени можно слышать и немцев. Они все повторяют через каждый час приказ, который зовет их через горы, в Трансильванию…

— Постарайся поймать Бухарест, — приказал Матеяну.

— Сейчас, когда начнутся утренние передачи, — заверил его Войня.

Матеяну вдруг почувствовал вокруг себя холодное дыхание, будто он находится в центре водоворота, который сбивает его с ног, отрывает от земли. Неясное, тревожное предчувствие все нарастало, и его шаги стали неуверенными, будто он шел по зыбучему песку… «Нужно любой ценой преодолеть этот момент, выдержать, нужно порвать наконец с немцами!.. Иначе и мы вместе с ними окажемся в пропасти, погибнем!..» Матеяну знал, что здесь он может положиться только на эту горстку солдат и танков, что только вместе с ними он может вырваться из водоворота.

— Михуляк, все боеприпасы и все горючее раздать по машинам и людям!

Солдаты поняли, что они должны любой ценой пробиться на юг. Эта непреклонная решимость укрепила их силы. Разрозненные группки отставших от своих частей солдат пошли вперед, зная, что все равно они скоро останутся позади колонны. Со скрежетом дернулись гусеницы, и колонна тронулась в путь. Солнце приподняло над горизонтом свою пурпурную бровь с холодными и длинными лучами-ресницами. Матеяну опять выехал вперед колонны, то оглядываясь назад, на колонну, то глядя вперед, на дорогу. Над дорогой снова поднялось облако тяжелой пыли, которая постепенно оседала на прилегающих полях. И здесь путь был усеян разбитым и брошенным оружием, ящиками со снарядами, гранатами, касками и противогазами, опрокинутыми в канаву повозками, перевернутыми и сгоревшими немецкими автомашинами. Пустым, словно вымершим, было и первое село, через которое они проходили. Дома с темными окнами казались давно покинутыми. Только несколько старух и женщин с детьми, которых они держали за руки, провожали идущих из-за заборов выцветшими глазами, в которых застыло отчаяние. Матеяну проехал, немой и подавленный, не поднимая глаз от пыли, по которой шуршали колеса мотоцикла. В ушах у него стоял рев танков, от которых дрожало шоссе.

Когда они снова выехали в поле, Матеяну увидел, что машина связистов обгоняет колонну по обочине; потом она обогнала его мотоцикл и остановилась.

— Я поймал Бухарест, господин полковник! — крикнул из машины Войня.

Будто не веря словам лейтенанта, Матеяну выскочил из коляски и на ходу забрался в машину связистов. Там он потребовал вторую пару наушников, сел на деревянную скамейку и стал прислушиваться к беспорядочным шумам эфира. Он полностью владел собой, но не понял смысла первых слов: они потрясли его.

— Что это передают? — спросил он.

— Декларацию нового правительства, — объяснил ему Войня.

«…Диктатура свергнута, — наконец разобрал Матеяну. — Народ вновь обретает свои права. Политический строй, который будет установлен, будет демократическим строем, который гарантирует социальные свободы и гражданские права…

Вся страна хочет положить конец разрушительной войне, войне, которая была проиграна с самого начала. Вся страна хочет мира. Но воля Румынии к миру не означает ни разоружения, ни унижения, ни страха…»

На какое-то мгновение Матеяну замер, он был ошеломлен: ведь то, что ему казалось неизбежным, свершилось. В его ушах все еще звучали только что услышанные слова — торжественный голос, говоривший не о повергнутом достоинстве, а о решимости последним усилием устоять на ногах… «В этом, конечно, и смысл приказа о спасении танков!» — обрадовано подумал он. Матеяну повернулся к лейтенанту, но тот показал ему на аппарат, и он стал слушать дальше:

«…С сегодняшнего дня Румыния рассматривает Объединенные Нации как дружественные нации».

Еще более ошеломленный, Матеяну снова повернулся к лейтенанту.

— Вчера, — пояснил тот, — Антонеску свергли, мы вышли из войны…

Значит, скольжение в пропасть остановлено. Поздновато, на краю пропасти, которую вся страна уже чувствовала у себя под ногами, но все же еще вовремя. Мысль вернулась назад к войне, только что закончившейся схваткой в долине. Где-то, в еще недоступной его пониманию плоскости, события теперь увязывались одно с другим в единую цепь. Кто соединил их в эту цепь? А все же момент не упущен! Кто же сделал это? И кто будет защищать все совершенное теперь, когда оно находится под огромной угрозой со стороны немцев? Конечно, в первую очередь мы: армия и народ! Именно поэтому армия предприняла отчаянные усилия избежать последних жестоких ударов на фронте. Именно поэтому он должен был спасти танки…

Матеяну остановился у дверей машины, жадно всматриваясь в колонну танков и солдат. Надо идти быстрее, и все время вперед, чтобы как можно скорее выйти из опасной зоны…

III

Он задержался на какое-то время на подножке машины, оглядывая следующую позади колонну. Потом спрыгнул на землю, подал знак мотоциклисту отъехать влево и собрал командиров рот. И как только они снова разошлись по машинам и танкам, колонна прибавила ходу, оставив позади разрозненные группы солдат. Узкая дорога вилась теперь между пологими холмами, спускаясь прямо к югу. Казалось, что до этого по ней никто не проходил. Вскоре, однако, колонна нагнала медленно ползущую разношерстную толпу, над которой повисло облако густой пыли. Здесь вперемежку двигались пехотинцы, кавалеристы, горные стрелки, артиллеристы, ездовые из обозов на повозках, доверху нагруженных ящиками, крестьяне-беженцы, толкавшие тележки с домашним скарбом, женщины с узелками и завернутыми в тряпки детьми на руках, целое беспорядочное скопище теней, раскачивающихся в пыли и со страхом спешивших на юг. Невольно Матеяну пришлось какое-то время следовать в хвосте этого потока. Он сидел в коляске, опустив голову на грудь, не глядя вокруг, потрясенный видом этой толпы людей, сорванных войной со своих мест и рассеянных по дорогам… «Нет, нам нельзя задерживаться», — решил он и, увидев, что несколько машин, шедших впереди, не могут пробить себе дорогу, вывел вперед танки. Поток солдат и людей был разделен и заполнил канавы и прилегающее к дороге поле. Многие все же продолжали идти рядом с колонной, другие направились в леса в сторону гор, третьи, выбившись из сил, уселись в канаву и, смирившись, остались ожидать прихода русских. Матеяну проехал между ними с виноватым видом, продолжая подгонять колонну, которая грохотала по дороге, сотрясая землю и поднимая новые тучи пыли позади себя. До обеда необходимо было форсировать Бистрицу у Рознова и, таким образом, выйти в долину Тротуша, двигаясь в направлении на Фокшаны.

Стало жарко, и по лицам солдат, на которых лежала толстым слоем пыль, потекли струйки пота. Губы у всех пересохли, глаза ввалились. Матеяну нервничал, со страхом ожидая, что произойдет в следующую минуту.

— Очень медленно двигаемся, Михуляк, — беспокоился он.

Вскоре они начали спускаться в широкую долину Бистрицы, с залитыми водой прибрежными рощами. Дорога на Рознов была свободной до моста через реку. Шоссе в долине было забито отступающей немецкой солдатней. Гитлеровцы после развала фронта между Серетом и Прутом и по ту сторону Прута, в Бессарабии, спешили теперь в Трансильванию.

Матеяну вел колонну дальше, и они почти достигли моста, где скопилось множество разрозненных групп солдат и беженцев. Связной из головы колонны передал ему донесение, что авангард колонны остановлен немцами на перекрестке дорог у моста.

— Требуют, чтобы мы шли с ними, господин полковник! — доложил связной, лицо которого было грязным от пыли и пота.

«Как это? Почему? — помрачнел Матеяну. — Потому что мы теперь сами о себе заботимся? Ступайте, господа, своей дорогой и оставьте нас в покое, нас и так достаточно господь бог наказал, пока мы шли вместе с вами!» Выполнению дерзкой, рискованной операции, может быть единственной спасительной в этот последний момент, теперь угрожали немцы. Матеяну хорошо знал их жестокость, дикое и яростное желание отомстить, но в то же время знал, что они боятся. По гитлеровцам надо было ударить всей мощью сразу и неожиданно. Пока они опомнятся, колонна будет уже по другую сторону реки.

Матеяну медленно вышел из коляски, побагровевший от ярости, раздраженный. Он поднес к глазам бинокль и внимательно, участок за участком, оглядел шоссе, будто подсчитывая солдат, орудия и машины, которые растянулись вдоль дороги. Потом перевел взгляд на мост. Быстрицу можно перейти только здесь. Мост, однако, защищали зарывшиеся по шею в землю солдаты в серых касках с орудиями и пулеметами. К тому же вся колонна немцев могла бы моментально развернуться в сторону долины, где остановилась колонна Матеяну. Матеяну вздрогнул, оторванный от размышлений ревом двигателей за спиной. Ему не оставалось ничего другого, как атаковать, захватить мост на час, на два, пока не пройдет колонна. Но мог бы разгореться бой, и немцы, которые в десять раз превосходили их по численности, могли победить. Тогда он потеряет спасенные им танки. Следовательно, он должен ударить по немцам именно тут, быстро и безжалостно, чтобы лишить их не только инициативы, но и возможности развернуть свои силы на шоссе. Поэтому он послал Михуляка на переговоры с немцами, а сам двинул колонну вперед.

Танки были готовы к бою. Группы приставших к колонне солдат тоже стянулись к дороге. Колонна спускалась прямо к мосту на небольшой скорости. Земля мелко и нетерпеливо дрожала под машинами и танками. В двухстах метрах от моста Матеяну остановил колонну; танки выступили из осевшего облака пыли с командирами, высунувшимися из башен. По мосту и шоссе колонна гитлеровцев беспрепятственно текла в сторону гор. Матеяну поднял бинокль и увидел Михуляка, поднимавшегося быстрым шагом вверх по склону. Навстречу ему вышел гитлеровский офицер, возможно отвечавший за мост. Они издалека холодно и с опаской приветствовали друг друга. Матеяну сразу узнал гитлеровца. Это был генерал Фуш — Рыжая Лиса, как его звали румыны. Генерал Фуш, конечно, торопился отвести свои войска в Трансильванию. Матеяну встречался с ним несколько раз в штабе армейского корпуса генерала Киршнера до того, как советские войска начали наступление. Фуш обладал скрытным характером и хитрым умом и втайне презирал румын. Сейчас он был мрачен и раздражен. Михуляк показывал ему то на колонну, то на мост, то на дорогу по ту сторону моста, в направлении, куда им приказано следовать. Фуш повторял все один и тот же властный жест: вдоль колонны и в сторону гор. Матеяну понял, что нечего больше обсуждать с этой Лисой, и, не отрывая глаз от бинокля, приказал танкам развернуться.

В то же мгновение и гитлеровец отдал приказ орудиям у моста открыть огонь. Все орудия ударили одновременно, подпрыгнув на месте и выбросив из стволов пучки пламени. Коротко просвистели первые снаряды. Одни попали в цель, другие разорвались между танками. Гитлеровцы зарядили орудия снова, но дать новый залп не успели. Один из румынских танков задымил и остался на месте с открытым люком, остальные бешено рванулись к мосту. Танки перешли канаву и врезались в скопление немецких солдат на шоссе, подминая их под себя, потом, развернувшись на шоссе, устремились к мосту, забитому машинами, орудиями и солдатами. Гитлеровцы бросили орудия и ринулись на мост, где уже толпились другие солдаты из подходившей колонны. Раздавив орудия и пулеметы в окопах у моста, танки, стреляя на ходу из пулеметов и орудий, врезались в это бурлящее скопище гитлеровцев на мосту. По другую сторону моста шоссе пустело на глазах, так как гитлеровцы бросились в прибрежные рощи и переходили Бистрицу вброд.

— Михуляк! — рявкнул Матеяну.

Майор поднялся с земли, держа пистолет в окровавленной руке; его другая рука впилась в горло генерала, который уже не двигался. Сержант с белым как мел лицом вертелся вокруг майора, бормоча:

— Я даже не успел выстрелить, господин майор, как вы набросились на него…

— Михуляк, бери танки и дуй в направлении к Тыргу-Окна, — приказал Матеяну, обрадованный тем, что майор отделался только легкой раной. — Я останусь, пока не пройдет вся колонна…

Оттуда, с края окопа, он наблюдал, как танки быстро проходили по мосту, потом, перевалив через канаву, к мосту подошли орудия с длинными тяжелыми стволами, удерживаемыми пятью-шестью солдатами. Гитлеровцы, однако, начали обстреливать мост издалека, по-видимому из Пьятры, поэтому орудия и машины могли пересекать мост только в интервалы между разрывами. Было уже поздно, и Матеяну не стал дожидаться, пока по мосту пройдет разношерстная толпа солдат и беженцев. Он снова сел в коляску мотоцикла, будто тут же забыл и о мосте, и о немцах, и приказал мотоциклисту следовать за танками, за которыми стлалась густая туча тяжелой пыли. Перед танками дорога была почти пустой, только изредка попадались отдельные группы солдат, переплывших Бистрицу раньше вплавь, и несколько военных повозок с крытым верхом, пробравшихся бог знает каким путем и сворачивающих в кювет, как только раздавался рядом скрежет гусениц. Матеяну знал, что он уже вывел колонну из зоны хаоса и суматохи распавшегося фронта, но для полной безопасности хотел заночевать только в сорока — пятидесяти километрах южнее. Так в сгущавшихся багровых сумерках колонна миновала еще несколько сел, где опять их молча и с отчаянием во взгляде провожали только женщины и старики. «Бедные люди, — думал Матеяну, — что с ними будет?» И в нем еще больше крепла решимость во что бы то ни стало довести свои танки туда, где страна и армия еще держались, борясь с водоворотом, который захлестнул их по самое горло.

Колонна упрямо двигалась вперед по той же проселочной дороге, скрытой теперь холмами, пока не опустились сумерки и из хвоста колонны не донесли, что у одного танка заглох двигатель и танк придется бросить. Последнее село, через которое они прошли, называлось Фрумоаса. Матеяну взглянул на часы, потом на карту и, подумав, что они удалились на достаточное расстояние, приказал остановиться. Еще не улеглась пыль, как солдаты уже рассеялись по канаве, в конце поля с высохшей травой. В нескольких сотнях шагов от дороги слева был холм, именуемый на карте Бэсешти, и Матеяну счел это место удобным для привала на ночь. Вскоре весь склон холма был покрыт танками, машинами, орудиями и людьми. С 20 августа, после четырех дней боев, тревоги и упорного марша, это была первая ночь, когда солдаты могли отдохнуть более или менее спокойно. Но они могли только отдохнуть, потому что хлеба у них давно не было и никто им не мог дать ни крошки. Солдаты были так изнурены, что, соскочив с машин и танков, тут же падали и засыпали крепким сном. Через несколько минут только часовые остались бодрствовать, но и они были полуживые от усталости и едва держались на ногах. Тихая, звездная летняя ночь вступила в свои права. Матеяну некоторое время еще бродил по полю среди растянувшихся на земле солдат. У последнего танка он остановился, с нежностью потрогал еще не остывшую броню. Сознание, что он спас от катастрофы и танки, и почти тысячу солдат, и десятки машин и орудий, радовало и успокаивало его.

IV

Усталость все же сломила и Матеяну. Но тревожные мысли не давали уснуть, и он лежал с открытыми глазами, вытянувшись на плащ-палатке между танками. На холме и дороге на большом расстоянии вокруг сохранялась прежняя неестественная тишина, неожиданная для этих мест, где за эти дни прошло столько разных людей. Солдат свалил тяжелый свинцовый сон, в котором растопилось даже их измученное, прерывистое дыхание. За это время до холма добрались еще несколько групп солдат, которые не имели сил идти дальше. Прогрохотало несколько военных повозок, и потом все стихло. Тревожные мысли, которые не выходили у Матеяну из головы, не дали возможности отдохнуть. «Что-то творится в Бухаресте? Страна должна выйти из хаоса, но в ней полно немцев! Как предстоит поступить армии? Само собой разумеется, из создавшегося положения она не может выйти, не схватившись с немцами. Так же, как немцы не могут молча согласиться с переворотом в Бухаресте! Может, там уже начались бои… и тогда… Вдруг Нона, потеряв терпение, вернулась с детьми домой? Если так, то она попала в этот переплет…»

Матеяну не заметил, как задремал, измученный этими вопросами. Проснулся он, когда темнота уже редела, звезд на небе стало меньше, а тишина стояла, как в лесу, где слышен только слабый шелест листьев. Вокруг чувствовалось легкое движение. Это солдаты проснулись и теперь как тени сновали между танками. «Голод их разбудил!» — с болью подумал Матеяну.

Он поднялся на локте и увидел это движение теней. За танками склон холма был пуст до самой дороги, редеющая темнота оставалась нетронутой. Здесь же все больше и больше людей поднималось со своих мест. Матеяну вопросительно повернулся к часовому:

— Что это они? Почему не спят?

— Э! — встрепенулся солдат. — Гул этот их разбудил! — Он замолчал, чтобы и полковник услышал плывшее в воздухе гудение, и продолжал: — Так еле слышно, но если лежишь на земле, то кажется, будто совсем рядом, по шоссе проходят…

— Кто проходит? — набросился на него Матеяну.

— Танки, господин полковник!

Матеяну какое-то мгновение прислушивался, устремив взгляд вдаль, в сторону, где ночь начинала светлеть. Глухой гул словно поднимался из-под земли и плыл в воздухе, будто гудела слабо натянутая струна. Действительно, это был гул работающих на всю мощь танковых двигателей и грохот гусениц. Земля и даже сама ночь будто слегка дрожали. «Там не только танки, там и грузовики! — подумал Матеяну. — Двигаются на юг!» Шум доносился издалека, так что иногда даже казался в тишине этого предрассветного часа нереальным.

— Почти уже два часа его слышно, — добавил часовой.

— Скажи им, пусть спят, — показал Матеяну в сторону солдат. — Чтоб я не видел больше никакого хождения!

Он подождал, пока тени солдат снова замерли, слившись с землей, потом снова вытянулся на плащ-палатке, но уснуть больше не мог. Он чувствовал, что и солдаты лежат с открытыми глазами. Сон как рукой сняло. Их напряженный слух уже нельзя было обмануть. Когда отдаленный гул затих, темнота посерела, а звезды погасли, Матеяну понял, что лучше выступить еще затемно, чтобы окольными путями выйти вперед советских танков, которые, конечно, передвигаются по главному шоссе вдоль Серета. Он поднялся, приказал построиться в колонну и вместе с авангардом выехал на дорогу. Мотоциклисты авангарда уехали вперед, и Матеяну остался один. Темнота стала редкой, как дым. Вокруг, насколько различал глаз, было пусто. В воздухе чувствовалась прохлада от выпавшей на землю росы. Матеяну ощутил какую-то странную пустоту. Будто он остановился на обветшалом мосту, который трещит под ним. Он знал, что может спастись, только если побежит вперед по этому мосту, но боялся, что в любой момент мост рухнет. Тут он заметил, что на дорогу начали выходить танки полка, и охватившее его чувство беспокойства рассеялось. Первые танки, раскачиваясь, перевалили через канаву и выстроились на дороге. Остальные еще не успели спуститься, как на дороге в вихре пыли появился один из мотоциклов авангарда. Мотоциклист, упершись ногой в землю, остановился прямо перед ним.

— Господин полковник, русские перерезали нам дорогу! — одним духом выпалил мотоциклист, уставившись расширенными от возбуждения глазами прямо в глаза Матеяну.

— Не может быть!

— Они на пересечении дороги на Бакэу. Увязались за нами…

— Много? — спросил Матеяну.

— Там на перекрестке около взвода, но дорога на Бакэу забита ими.

— Что за части?

— Разные… пешие и конные, на машинах и на орудиях. Их много!

— Танки есть?

— Не видел! — отрицательно мотнул головой мотоциклист.

Матеяну подал знак танкистам остановиться там, где они находились на склоне, послал за командирами подразделений и вытащил из планшета карту. Стало еще светлее; до перекрестка, о котором говорил связной, оставалось всего несколько километров. Там, без сомнения, ночью прошли советские танки. Значит, первые советские части действительно спустились на юг по долине Серета и обогнали их. Здесь, по этой проселочной дороге, могла пройти только колонна, которая, возможно, преследовала немцев, отступавших в горы… Он стоял задумчивый, нахмурившийся, окруженный первыми побежавшими офицерами, не понимающими, зачем их собрали.

На дороге появились и остальные мотоциклисты авангарда, а за ними следовали… русские — целая группа подпрыгивающих в седлах всадников и несколько коротких, приземистых, запорошенных пылью машин. Нет, не время было выступать, но ведь не напрасно же он мучился, ведя танки сюда! Он должен привести их в район, который ему указан, и никто не сможет поколебать его решимость!

Матеяну отдал офицерам приказ занять круговую оборону на холме, расположив танки по краям, саперов и горных стрелков — между ними, а орудия — в середине, уступом на холме, чтобы у всех был сектор обстрела на дороге. Танки развернулись на месте, заскрежетав гусеницами по камням, снова пересекли канаву и поднялись по склону, ревя двигателями. Матеяну тоже отъехал на холм впереди танков, которые все еще выбирали себе позиции. Саперы, горные стрелки и артиллеристы, которые суетились вокруг орудий с длинными стволами, начали быстро окапываться. Мотоциклисты авангарда тоже переехали через канаву и выстроились в линию, лицом к дороге. Тоже выстроившись в линию, остановились и советские всадники, приставив автоматы к бедру. Позади них затормозили несколько автомашин, и солдаты, выскочив из них, приблизились к канаве. Между ними и румынами из авангарда завязались переговоры. И те и другие показывали в сторону танков на холме. Матеяну следил за ними в бинокль, пока на дороге не появилась колонна, состоявшая из десятков, а может, и из сотен машин. Командир авангарда, младший лейтенант с тонкими девичьими чертами лица, быстро подъехал к нему и с удивлением и испугом в голосе доложил:

— Они требуют, чтобы мы сдались, господин полковник!

— Ни за что! — проревел Матеяну, помрачнев. — Ведь не для этого мы доставили сюда танки, хотя могли бы оставить их там, на фронте. К тому же со вчерашнего вечера мы находимся в состоянии перемирия! Возвращайся и скажи им, что мы не сдадимся!

Мотоцикл спустился по склону до канавы. Матеяну снова прильнул к биноклю. Младший лейтенант поднес к фуражке руку с видом подростка, гордого порученной ему миссией. И при первых же его словах всадники зашевелились, раздраженные. Благожелательность, которую они проявляли до тех пор, рассеялась. Румынский младший лейтенант вновь козырнул и показал на канаву между ними и танками на холме. Михуляк молча, с напряженным лицом подошел к Матеяну.

— Заводи двигатели! — приказал ему полковник.

Внизу младший лейтенант с побелевшим как мел лицом, ho все же сохраняя достоинство, повернулся в сторону танков, двигатели которых зарычали. Потом взял ствол автомата рукой и отвел его вниз, к земле.

В это время позади всадников, на дороге, останавливались машины, полные солдат с круглыми большими касками на голове. Солдаты не спеша выскакивали из машины прямо в пыль на дорогу и, обойдя всадников, располагались вдоль канавы. Сюда же подкатили отцепленные от машин орудия, и весь холм оказался окруженным, как ожерельем, цепью круглых касок и орудий. Один из русских, возможно офицер, перешел через канаву и послал младшего лейтенанта к Матеяну. Русские настаивали, чтобы румынский отряд сложил оружие и сдался.

— Михуляк! — крикнул Матеяну. Когда майор приблизился к нему, он сказал: — Ступай к русским, Михуляк, к командиру. Наше условие — перемирие, но мы не разоружимся!

— Мы можем и сами пробиться, господин полковник! — проговорил майор. — Поставим впереди танки, прорвемся и пойдем дальше, прямо до Фокшан…

— Куда, Михуляк? — раздраженно спросил Матеяну. — Танки русских, должно быть, уже в Аджуде. Мы не можем пройти…

— Изменим маршрут, господин полковник, и все равно прорвемся!

— А имеет ли это теперь какой-нибудь смысл? Через неделю русские будут во всей стране… Может, лучше пойти с ними?

— А если они не согласятся?

— Скажи им, что мы хотим сражаться против немцев…

Майор оставил планшет и бинокль, сел в коляску мотоцикла и спустился за младшим лейтенантом на дорогу, к русским. Но он не смог убедить старшего колонны, чтобы тот выделил ему офицера, который проводил бы их к командиру. Начальник колонны, тоже майор, молодой и чернявый, отвечал, разрезая воздух ладонью:

— Это ни к чему! Не имеет смысла!

— Господин майор, — сказал советскому офицеру Михуляк, поднеся руку к фуражке, — вы лично будете отвечать за последствия! Сейчас перемирие. Состояние войны между нами прекращено вчера вечером.

Советский майор, смягчившись, на минуту задумался, потом ответил:

— Я ничего не знаю…

— Что же тогда делать?

Михуляк, не дожидаясь ответа, перешел через канаву и сел в коляску мотоцикла. Но не успел он тронуться в обратный путь, как советский майор окликнул его. Он выделил офицера и показал дорогу между машинами, орудиями и солдатами. Русские и румыны оказались, таким образом, друг против друга. И те и другие проводили взглядом мотоцикл, который умчался по дороге, поднимая пыль, и стали ждать. Никто не знал, сколько продлится это ожидание.

Внизу, вдоль канавы, устроились русские. Они по-хозяйски вырыли окопы для пулеметов и пушек, потом достали из мешков провизию, без сомнения радуясь этой неожиданной передышке. Потом, также не спеша, закурили, и над всей канавой поплыл тонкий дымок, будто кто поджег прошлогоднюю траву. Вверху, на холме, у румын, стояла гнетущая тишина и только кое-где из рук переходил бидон с водой, провожаемый жадными и голодными взглядами остальных. А солнце начало безжалостно припекать прямо с этих первых часов дня, накаляя каски и броню, испепеляя и без того иссушенную почву с высохшей травой, переливаясь в воздухе, насыщенном запахом сухой земли и раскаленной пыли. Склоны холма будто вымерли. А по дороге и между машин деловито сновали русские, потом снова ложились вдоль канавы.

«Им не о чем беспокоиться!» — с завистью подумал Матеяну и задумчиво опустил бинокль.

V

К обеду полковник потерял терпение. Над дорогой не было видно ни облачка пыли, а русские почти все дремали на своих местах. Опасение, что придется оставаться в таком положении весь день, потеряв как раз те ценные минуты, когда еще можно было выйти на важнейшие коммуникации страны, постепенно нарастало в нем, как угроза, которую он не мог отвести. «Они хотят выиграть время, — подумал Матеяну. — Хотят проникнуть своими танковыми колоннами как можно дальше в глубь страны!»

Но к полудню, когда солнце поднялось в зенит, играя на броне танков, и нетерпение Матеяну достигло наивысшего предела, на шоссе появился мотоцикл. И русские и румыны неотступно следили за ним. Мотоцикл остановился сначала в расположении русских, где вышел их офицер, потом, треща, стал подниматься прямо по склону. Матеяну поспешил ему навстречу.

— Что это ты так задержался? — спросил он у Михуляка.

— Они в движении, было трудно найти их генерала.

— И чего ты добился? — торопил его Матеяну.

— Почти ничего, то есть не совсем ничего… в общем, пока все остается как есть!

— Он что, не знает о перемирии?

— Знает… то есть только сегодня узнал, но не знает, что делать с такой частью, как наша. Я ему сказал, что мы составляем отряд!

— Так они позволят нам пройти или нет? — взорвался полковник.

— Он говорит, что торопиться нет смысла… что все равно мы после них только доберемся до Бухареста…

— Но мы хотим сражаться против немцев! Ты сказал ему об этом?

— Сказал… Он ответил, что это очень хорошо, но, пока он не получит приказа, не может принять никакого решения…

— Значит, мы и на ночь здесь останемся…

— Это в любом случае! — подтвердил Михуляк.

Полковник задумчиво стоял с потерянным видом. Его взгляд будто унесся следом за ослепительным солнцем. Потом Михуляка окружили другие офицеры, которых интересовала скорее не судьба отряда, а то, как его приняли русские.

— Обнимать меня бросились, едва увидели. Вот как! — неожиданно рассердился майор. — Рады вас видеть! Пожалуйста, пейте и ешьте. Вот вам водка, а вот и табак! Другого у нас ничего нет, потому что с тех пор, как началось наступление, мы все время в пути… и не знаем, где остановимся.

От его язвительных слов, его издевательского тона офицерам стало не по себе, их охватили мрачные предчувствия, будто обдало ледяным ветром. Им было тяжело признать, что они действительно проиграли войну, войну, которой они не хотели, но в которой их жизни до вчерашнего дня были поставлены на карту. Русские вышли из этой войны победителями…

Матеяну вышел из состояния задумчивости и отвел глаза от слепящего солнца. Теперь он несколько успокоился, лицо его просветлело. Он даже не слышал разговора офицеров. Отослав офицеров по своим подразделениям, чтобы они рассказали солдатам о первой встрече с русскими и распорядились о мерах на ночь, Матеяну тяжело опустился на плащ-палатку и пригласил Михуляка сесть рядом.

— Расскажи мне о русских, — шепотом попросил он майора. — Думаешь, мы договоримся с ними? Какое впечатление произвел на тебя генерал?

— Несколько холоден и подозрителен, может, скорее, осторожен, но человечен! Знаешь, что он сказал мне вне официальной беседы, которая длилась всего какую-то минуту?.. «Я понимаю, что вам тяжело, господин майор. Поверьте, лучшего вы ничего не могли предпринять. Это настоящее чудо, что вы сделали. Как раз в тот момент, когда никто не ожидал этого, вы нашли в себе невероятную силу и поднялись на ноги! Понимаете?» — «Нет, а что вы имеете в виду, господин генерал?» — «То, что вы в последний момент смогли спастись от катастрофы, да еще схватились с немцами. Если вы все равно думали совершить это, какого черта вы не сделали этого раньше?!» — «В двух словах не объяснишь, господин генерал! И возможно, нам вместе надо спросить себя об этом!» «Вовсе нет!» — возразил он. Потом сдержался, словно забыв обо мне, стал рассматривать села, через которые мы проезжали. В любом случае они менее вспыльчивы, чем я думал, может, потому, что уверены в себе, тверды в своей вере. «Прикажите, пожалуйста, — снова начал я, воспользовавшись случаем, — дать возможность нашей колонне следовать дальше!» «Не имеет никакого смысла! — заверил он меня. — Все равно вас перехватят другие части, а я не могу вам гарантировать, что вас оставят в покое. Вы ведь знаете, что такое армия в наступлении!» «Тогда что же делать?» «Не знаю», — пожал он плечами.

Михуляк достал сигарету, которую он привез от генерала, разломил ее пополам, отдал половинку полковнику и щелкнул зажигалкой. Затянувшись несколько раз, продолжал возбужденно:

— Потом мы молчали всю дорогу до Бакэу, где находится его командный пункт. Я сидел в его машине рядом с ним, а впереди с шофером ехал переводчик. На въезде в город встретили их танковую колонну. Это задержало нас почти на час. Я насчитал сто сорок восемь машин! КП он перенес вслед за колонной в Блэджешти, откуда я и прибыл сейчас. В Бакэу, в румынском штабе, я видел и нескольких наших генералов…

— Что ты говоришь! — не поверил Матеяну.

— Господин полковник, — перешел на шепот Михуляк. — Мы еще не представляем масштаба катастрофы, которая была, есть и, возможно, еще будет! Мы пока не знаем, что произошло, а может, так и не узнаем всего! Но без переворота в Бухаресте мы совсем пропали бы! Мы были на краю пропасти и пошли бы на дно вместе с немцами…

— Я вижу, ты начал думать, как русские! — упрекнул его полковник.

— Господин полковник, — пробормотал Михуляк, содрогнувшись. — Я говорю, мы еще не отдаем себе отчета… что пережили ужасный момент!

— А почему ты думаешь, что уже пережили?

— Из-за переворота в Бухаресте. Сейчас, в этот момент, мы уже вышли из войны и, как говорят по радио, набросились на немцев…

— Значит, и ты думаешь, что это все, что мы сможем сделать теперь?

— Точно! — подтвердил Михуляк, глядя на полковника своими большими мягкими глазами.

Они замолчали. На холме, между танками, солдаты, охваченные горечью, погрузились в ожидание, которому, казалось, не будет конца. Русские на дороге улеглись вдоль канавы, утомленные напряжением и маршами этих дней. Солнце, уже низко склонившееся к горизонту, обволокло холм косыми красноватыми лучами. Тени стали длиннее. Перед вечером Матеяну снова собрал командиров подразделений. Он обычно долго и глубоко думал, но особо важные решения принимал сразу.

— Нам лучше перейти с русскими через горы в Трансильванию, — сказал он, убежденный, что обсуждать больше нечего. — Тем самым мы будем действовать в духе декларации нового правительства. Я думаю, это самое правильное решение и нам нельзя больше задерживаться. Приготовьте, пожалуйста, солдат к маршу! Михуляк, ты примешь командование отрядом, если я не вернусь!

— А куда ты уезжаешь?

— К русским…

Увидев его спускающимся на мотоцикле по склону, советский офицер поднялся из канавы. Это был еще молодой парень, высокого роста, с гладким загорелым лицом; фуражка у него была сдвинута назад, гимнастерка, плотно облегая грудь, собралась сборками у ремня сбоку, почти у самых колен болтался наган. Он тоже сел в мотоцикл, и до перекрестка, где был остановлен утром авангард отряда, они ехали без помех. Другая дорога, однако, была забита советскими войсками, стремительно двигавшимися на юг, и молодой офицер несколько раз приподнимался и, жестикулируя, кричал:

— Освободите проезд! Нам нужно к генералу.

На место они прибыли, когда уже вечерело. Советский генерал во дворе одного из домов пил чай под высокой, пожелтевшей от засухи шелковицей. Матеяну представился по-военному и остался стоять, пока генерал не поднялся и не протянул ему руку. По знаку генерала Матеяну сел с противоположной стороны стола. На столе, возле чайника и стаканов, стояло несколько крестьянских глиняных тарелок с брынзой, вареными яйцами и хлебом. Прежде чем взяться снова за стакан, генерал пододвинул к Матеяну немецкий котелок, доверху наполненный кусочками сахара.

— Пожалуйста, господин полковник!

У Матеяну все внутри будто обожгло при виде дымящегося чая, но он не торопился протянуть руку. Тогда генерал сам налил ему. Аромат крепкого русского чая опьянил Матеяну. Он положил сахар в стакан и долго помешивал ложечкой, не сводя глаз с генерала. Тому было около пятидесяти, но круглое полное свежевыбритое лицо, слегка вспотевшее от горячего чая, казалось моложе. Редкие и мягкие белокурые волосы еще и сейчас были влажными, по-видимому, он умывался по-солдатски: кто-то поливал ему из ведра на голову и на грудь. Задумчивый взгляд серых глаз будто тонул в тишине, которую Матеяну не спешил нарушить. Одет генерал был довольно просто, в выцветшую свободную гимнастерку солдатского покроя с генеральскими звездами на широких золоченых погонах и небольшой золотой звездой Героя Советского Союза на груди. Генерал, кажется, не спешил. Он спокойно и задумчиво пил чай, будто про себя радуясь тишине и спокойствию этого вечера… «Конечно, ему нет причины торопиться!» — подумал Матеяну, потрескавшимися губами размеренно прихлебывая чай.

Генерал оторвался от своих мыслей, снова наполнил свой стакан и только после этого проговорил:

— Такая жара и пыль, что у меня с самого июня горло как наждачная бумага. Все время мучает жажда…

Матеяну понял, что речь идет о «жаре» и о «жажде», но не понял, почему было упомянуто слово «бумага», и вопросительно посмотрел на генерала. Генерал, однако, знаком показал ему на выставленную на столе еду и подождал, пока Матеяну взял со стола яйцо. Как только генерал поставил на стол стакан, из дома выбежала девушка в военной форме, в юбке, плотно обтягивающей бедра, с длинной косой, и принялась убирать со стола. Из того же дома вышел молодой полковник в расстегнутой на груди гимнастерке, с усталыми глазами, держа в руке сложенную карту. Это был начальник штаба дивизии. Генерал представил его Матеяну, а потом подал знак развернуть карту.

— Я вижу, — произнес генерал, — у вас нет больше терпения. Хорошо, мы вас слушаем!

Розовощекая девушка, которую Матеяну заметил во время ужина через открытое окно, когда она говорила по телефону, подошла к ним, чтобы переводить.

— Я вам сообщил через майора Михуляка, — без предисловий начал Матеяну, — что заключено перемирие и мы не можем разоружиться…

— Что же вы намерены делать? — спокойно спросил генерал.

— Сражаться против немцев…

Генерал стал вдруг внимательнее:

— У вас сформированная часть?

— Да, танковый отряд.

— Какими силами располагает отряд?

— Я отвечаю за отряд, поэтому хочу сначала узнать, на каких условиях мы будем сотрудничать.

— На каких условиях? — пристально посмотрел на него начальник штаба. — Что вы имеете в виду?

— Мы хотим сражаться за освобождение Трансильвании и поставить на колени немцев. Отряд, однако, остается частью румынской армии, пока мы не соединимся по ту сторону горы с нашими частями. Других гарантий нашей лояльности, кроме нашего честного слова, мы дать вам не можем…

— Будем говорить как солдаты, господин полковник, — перебил его генерал. — Ваше слово обязывает страну…

— Очевидно, господин генерал! Мы и хотим служить стране, как она этого требует в данный момент.

— Да-да! — проговорил генерал, а потом снова поинтересовался: — Так какими же силами располагает отряд?

— Я вам говорил об условиях, господин генерал!

— Хочу обратить ваше внимание, что не вы диктуете условия!

— Мы и не думаем… но хотим их знать…

— Это само собой разумеется. Отряд остается самостоятельной частью под вашим командованием и в вашем распоряжении… Ну так говорите…

— Танковый полк, горнострелковый батальон, саперная рота, взвод связи, дивизион противотанковых орудий и зенитно-пулеметная рота.

— Хорошо!

Лицо генерала просветлело. Он несколько секунд думал, затем встал, дав знак Матеяну оставаться на месте. Он поднялся на завалинку напротив окна и через открытое окно потребовал соединить его с кем-то по телефону. Из его слов Матеяну понял только, что речь идет о бое, войне, Гитлере и немцах. Потом генерал вернулся к столу и торжественно сообщил, что точный ответ может дать только на второй день, когда нанесет ответный визит.

— О! — разочарованно протянул Матеяну. — Ведь мы хотим сражаться! А пока решение пройдет все ваши инстанции, война окончится!

— Я понимаю… Завтра утром, это решено!

После этого генерал заторопился, поправил фуражку с круглым коротким козырьком и протянул Матеяну руку.

— До свидания, господин полковник… До завтрашнего утра!

Через час Матеяну вернулся к своим. Только по пути в отряд он понял, почему генерал даст ответ утром: русские хотели проверить все, что сказал Матеяну.

«Советское командование хочет убедиться, — думал он, поднимаясь по склону, — что в этой страшной суматохе фронтов и армий отряд сохранился и существует на самом деле. Да, действительно существует!» Матеяну, оживившись, окинул взглядом расположение своего отряда на холме с выделявшимися силуэтами танков и солдат между ними.

VI

Матеяну лег, не раздеваясь. Проснулся он на рассвете и первым делом окинул взглядом свои танки. Солдаты еще спали, сломленные тяжелым сном. Дежурный офицер, младший лейтенант из саперов, ожидал на краю лагеря, поглядывая на часы, с горнистом, готовым подать сигнал подъема. Матеяну поднялся и остановил его жестом руки. Он знал, что подъем для солдат, утомленных и обессиленных, равносилен самой большой муке. Это все равно что выбираться из засасывающего тебя болота.

— Иначе мы опоздаем, господин полковник, — нерешительно проговорил молодой офицер.

Матеяну скрепя сердце сделал знак горнисту играть подъем и пошел среди солдат, сгибаясь, как под тяжестью ноши. Люди были не только изнурены, но внутренне опустошены ненужностью войны, в которой они пролили столько крови, и возможно, они еще не опомнились после непредвиденных событий в Бухаресте. «Найдут ли они в себе силы, чтобы начать наконец Войну с немцами?» — спрашивал самого себя Матеяну.

— Отряд к поверке готов, господин полковник, — прервал его мысли майор Михуляк.

Матеяну оторвал взгляд от далеких гор и перевел его на плотные ряды солдат.

— Что будем делать, Михуляк?

— Солдаты еле на ногах стоят, господин полковник, — ответил майор.

Матеяну задумчиво выслушал рапорт, прошел в середину строя и без команды подал знак солдатам подойти ближе. Ряды двинулись к нему и остановились, перемешавшись, на расстоянии одного шага.

— Знаю, — начал он, вглядываясь в потемневшие, ввалившиеся глаза солдат, — что у вас нет больше сил, что у вас ноги подгибаются от усталости, что вы голодны и душа у вас тоскует по сигарете… что ваши мысли скорее дома, где неизвестно что произошло и что еще произойдет… Но, — его голос дрогнул, будто в горле застряло что-то, — мы должны держаться крепко, мы должны показать, что существуем, что у нас еще есть силы сражаться против немцев и что мы действительно хотим сражаться, как хотели всегда…

Матеяну замолчал. Дежурный офицер пробрался через толпу солдат и доложил, что на дороге появились три советские штабные машины. Солдаты с глухим шепотом перестроились в каре. Когда машины достигли холма, горнист подал первый протяжный, высокий и дрожащий сигнал, потом проиграл приветствие. Матеяну подал короткую команду, и солдаты взяли оружие на караул. Он подождал, пока советские офицеры выйдут из машины, и только после этого направился упругим широким шагом им навстречу. Советский генерал Л., с которым он познакомился накануне, шел на расстоянии шага позади других двух генералов. Советские офицеры и Матеяну остановились в торжественной позе друг против друга, приложив ладони к фуражкам. Звук горна оборвался, и Матеяну приветствовал генералов, представил им отряд и по очереди пожал каждому руку. Прибывший с генералами советский офицер переводил. Один из генералов, с седыми висками, со сдержанными и спокойными движениями, был командиром советского гвардейского корпуса, другой генерал, массивный и более хмурый с виду, — командующим советскими танковыми войсками, прорвавшими фронт и теперь устремившимися по дорогам на юг страны. Знакомый уже Матеяну генерал дружески пожал ему руку.

— Вижу, нам оказали исключительно высокое внимание, — проговорил полковник.

Генералы ничего не ответили. Матеяну прошел слева от них и провел их перед плотным строем застывших солдат. На правом фланге выстроились горные стрелки в сдвинутых набок беретах, затем следовал более пестрый строй саперов, связистов и приставших к колонне пехотинцев; в глубине, рядом со своими танками, вытянулись черные фигуры танкистов, а слева — высокие и массивные силуэты заряжающих. Генералы шли редким, несколько тяжеловатым шагом, всматриваясь в осунувшиеся, непроницаемые лица солдат. Напротив командиров подразделений генералы останавливались и пожимали им руки с несколько преувеличенной любезностью и еще не полностью растаявшим холодком.

Потом генералы собрались группой и начали о чем-то совещаться, а Матеяну подал отряду команду «Вольно». Пожилой генерал с седыми висками и живым горящим взглядом подал знак, и все направились на правый фланг. Здесь генералы остановились против одного из солдат, крепко сложенного, но с маленьким, почти детским лицом, и один из них спросил:

— Ты из какой части?

Солдат вытянулся с оружием у ноги и, переводя взгляд с генерала на переводившего офицера, ответил:

— Из первого горнострелкового батальона первого отряда первой румынской бронетанковой дивизии!

— Первый, первый, первый! Хорошо! — одобрил генерал, потом подошел еще к одному солдату и попросил его развязать вещевой мешок. Он сам пошарил в мешке и извлек оттуда по очереди две гранаты, несколько обойм, военную почтовую открытку, датированную 19 августа, но так и не отправленную, грязное полотенце, гильзу от винтовки, забитую деревянной пробкой и служащую вместо солонки. Генерал задержал руку в пустом вещевом мешке и повлажневшими мягкими глазами взглянул на солдата:

— Хлеба нет?

— Нет, господин генерал…

— Табака, махорки нет?

— Нет, господин генерал.

Взгляд генерала замер на застывших лицах солдат, потом генерал повернулся и один пошел к машинам.

Второй генерал еще задержался возле танкистов. Матеяну подошел к нему.

— Это вы командовали танками в последнем бою? — спросил генерал.

— Я, господин генерал!

— Сильны вы, господин полковник! — окинув его взглядом, бросил генерал.

— А вы великодушны… — улыбнулся Матеяну.

Потом они рядом быстро пошли к машинам, где их уже ожидали остальные. Пожилой генерал посмотрел на своих спутников и просто сказал:

— Как вижу, нам нечего больше обсуждать. Господин полковник, — обратился он к Матеяну, — вы действительно очень хотите сражаться?

— Во что бы то ни стало, господин генерал!

— Тогда нам нужно вместе уточнить некоторые детали, — проговорил он и начал перечислять, загибая каждый раз по одному пальцу: — Первое: вы готовы сотрудничать с Советской Армией?

— Да… до полного освобождения страны, господин генерал!

— Второе: как командир, вы берете на себя всю ответственность за поведение ваших солдат в бою?

— Само собой разумеется, господин генерал! — даже несколько сердито ответил Матеяну. — Я отвечаю за каждого из своих солдат!

— Ну хорошо! — заключил генерал и пожал ему руку. Потом представил ему нескольких офицеров связи, которые должны были остаться в отряде и которым он приказал в этот же день обеспечить отряд хлебом, консервами, сахаром, чаем и табаком, а машины и танки — горючим.

— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, господин полковник?

Матеяну ответил не сразу. Он нахмурил брови, взгляд его посуровел, но в нем крепли смелость и убеждение, что теперь он может рассчитывать на то, что генералы поймут его. Ссылка на лояльность пожилого генерала, дружеская улыбка уже знакомого генерала — все укрепляло его в мысли, возникшей во время беседы с советскими генералами.

— Пожалуйста, господин полковник, — подбадривал его генерал.

— Нам еще нужны танкисты, — проговорил Матеяну, — водители, механики, радисты, шоферы. У нас нет ни одного полностью укомплектованного экипажа.

— Откуда их взять? — благожелательно, но удивленно спросил генерал.

— Вы танкист, господин генерал, — обратился Матеяну к седому генералу, — и знаете, что значит потребовать от солдат зарыться с танками в землю.

— Следовательно, вы сделали это намеренно?

— Я должен был спасти остальные танки, господин генерал.

— И где они остались? — спросил пожилой генерал.

— Севернее Романа… по ту сторону Серета.

— Когда?

— В последнем бою, двадцать третьего…

— Один, два, три, четыре… Четыре дня! — сосчитал генерал и повернулся к другому генералу.

— Многовато, — пробормотал тат.

Пожилой генерал на минуту задумался, будто опасаясь принять поспешное решение. В его душе сохранилось чувство скрытой жалости, которое он испытал при виде строя солдат. Он оценил упорство полковника, который теперь настаивал, чтобы ему передали и пленных…

— Прошу понять меня, господин генерал, — продолжал Матеяну, — это мои люди… Мы воевали и страдали вместе, мы вместе проливали кровь и надеялись…

Его горячие слова нашли отклик в сердцах собеседников. Пожилой генерал, отбросив условности, подошел к нему ближе и, положив руку на сердце, вдруг спросил:

— Вы православный, господин полковник?

Матеяну, застигнутый врасплох вопросом, недоуменно посмотрел на него.

— Да нет, я не к тому. Просто вспомнил одну притчу, потому и спросил… До революции я учился грамоте у сельского священника, от него и услышал притчу о верблюде, который иногда может пройти и через игольное ушко… Что я могу сказать?.. Петр Иванович, — обратился он к другому генералу, — я думаю, надо вам вместе поехать, иначе он не пробьется… — И снова повернулся к Матеяну: — Может, вам и повезет!

— Спасибо, — пробормотал Матеяну, еще не веря услышанному. — И все же я должен попросить вас еще об одной вещи… Прикажите отвести советские части с дороги и разрешите нам расположиться на привал в одном из подходящих для этого населенных пунктов…

Пожилой генерал повернулся, внимательно посмотрел на Матеяну и сказал:

— Мы переходим в Трансильванию. Значит, следуем по долине Тротуша. На этом маршруте вы можете выбирать место, которое вам подходит…

— Прошу разрешить нам остановиться в Комэнешти! — сказал Матеяну, показав на карте это место. — Это промышленный населенный пункт, как раз то, что нам нужно… танки требуют осмотра и ремонта.

— Пожалуйста, — согласился генерал после короткого размышления.

Генерал отметил на карте зону перегруппировки отряда и, обменявшись несколькими словами с остальными, приказал своим частям очистить дорогу.

И не успела улечься пыль за советской колонной, как на дороге выстроились танки, орудия и грузовики с солдатами. Вместе с русскими уехали старшины рот с кухнями и каптенармусами, чтобы отыскать место для привала на окраине Комэнешти и приготовить горячую еду для людей.

Одновременно полковник приказал Михуляку, который оставался за командира отряда на время, пока Матеяну отправится вместе с генералом за танкистами, послать несколько экипажей на мост через Рознов за двумя оставленными там танками, а также за танками, брошенными на этой дороге немцами.

Затем Матеяну вместе с советским генералом сел в его машину, и через несколько часов они уже проезжали через город Бакэу к северу, в зону развалившегося фронта. Пустой румынский грузовик с советским офицером и шофером неотступно следовал за ними. Первые волны советских войск схлынули к югу накануне, и дорога была свободной. Им навстречу попадались только штабные машины, отдельные грузовики, колонны повозок, груженные ящиками и коробками, или юркие мотоциклисты. Но дорога была заполнена беженцами, которые, возвращаясь в родные места, тянулись по правой обочине шоссе. Дни паники, отчаянного бегства к югу, страха первых встреч с советскими танками прошли, и теперь они, успокоившись, возвращались к себе под палящим солнцем, в пыли, неся за спиной мешки или узлы, а на руках — уснувших детей, положивших головы на плечи старшим.

Матеяну молчал, обхватив руками голову, а генерал не нарушал этого молчания. Так они проехали и Рознов, где генерал остановился на минуту, как и в Бакэу, чтобы заглянуть в штаб, а затем продолжали свой путь к мосту через Серет. К обеду они въезжали в село, название которого у советского генерала было записано на бумажке. Они останавливались у каждого из этих дворов, которые были заполнены румынскими пленными, и спрашивали часовых или самих пленных, которые сразу бросались к оградам, о танкистах. Матеяну с нетерпением оглядывал двор за двором. И когда генерал уже потерял всякую надежду, в одном из дворов они наконец обнаружили черные группки танкистов, сбившихся в кучу, как пингвины. Матеяну, охваченный неуемной радостью, от которой у него перехватило дыхание, хотел было броситься во двор, но генерал остановил его, напомнив, что без коменданта лагеря входить к пленным нельзя. И пока шофер ездил за комендантом в село, Матеяну и генерал остановились напротив ворот, к которым подбежали танкисты. Те, хмурые и молчаливые, с ввалившимися глазами и пожелтевшими, осунувшимися лицами, заросшими бородами, замерли, будто чувствуя вину перед своим бывшим командиром. Вскоре среди танкистов появился и майор Олтян, тонкий и стройный, такой же хмурый, как остальные, смирившийся, сбитый с толку и охваченный бессилием. Видно, Олтян и некоторые другие оставшиеся в живых офицеры не захотели, чтобы их разлучили с солдатами, с которыми они остались там, в конце долины.

— И вы тоже попали, господин полковник, — с горечью проговорил Олтян через забор, боясь услышать подтверждение своим словам.

— Нет! — заверил его Матеяну, едва сдерживая себя. — Я приехал за вами… Из оставшихся танков мы сформировали отряд и теперь вместе с русскими идем через горы, в Трансильванию…

— Господин полковник, — только и вымолвил ошеломленный Олтян, уцепившись за забор.

Матеяну подошел к забору, и они, потрясенные, обнялись через забор. На глазах у них выступили слезы. Часовой тоже замер, остальные танкисты смотрели на них, ошеломленные услышанной вестью. Когда первое волнение встречи прошло, Матеяну вернулся к генералу, а Олтян к танкистам, которые начали собираться в дорогу.

VII

Через несколько дней отряд ускоренным маршем уже продвигался по долине Тротуша в горы. Узкая каменистая дорога то пересекала реку и железную дорогу, то лентой вилась между ними. Серая тяжелая пыль поднималась невысоко, так что из своей машины на открытом месте сверху Матеяну видел маленькие, как пчелы, мотоциклы впереди колонны и большие, как шмели, танки позади, а между ними — автомашины саперов и горных стрелков, зенитные и противотанковые орудия с длинными стволами, будто плывшие над облаком пыли. Когда склон становился более пологим и рев двигателей стихал, со стороны гор можно было слышать грохот выстрелов и непрерывный торопливый стрекот пулеметов. Матеяну чутко прислушивался к схватке в горах, к которым они приближались…

В обед подполковник Лейтман, советский офицер связи, вернулся из штаба дивизии и поднялся к нему в машину.

— В ущелье нужны танки…

— Все готово, через час выступаем.

— Мне приказано спросить, закончили ли вы все приготовления?..

— Еще вчера вечером, такая была договоренность.

— А танки, доставленные Олтяном?

— И те готовы… У нас теперь снова два батальона и батальон горных стрелков.

— Хорошо, — обрадовался Лейтман.

Когда Матеяну вышел, чтобы отдать приказ о выступлении, Лейтман повертел ручку полевого телефона и попросил связать его с командиром советской дивизии. Подполковник, стройный и подвижный, с продолговатым лицом и бородкой клинышком, с немного искривленным носом и сверкающими живыми глазами, знал румынский. Вернувшись, Матеяну застал его нагнувшимся над картой, готовым проинформировать его об обстановке, сложившейся у перевала. За неделю, пока отряд был на отдыхе и реорганизации, дивизия генерала вела упорные бои с немцами, сосредоточившимися в ущелье, ведущем через горы. Там, говорил Лейтман, настоящий ад. Только танки могут преодолеть оборону гитлеровцев и, прорвавшись через ущелье, выйти по ту сторону гор.

— Нужно прорваться сегодня же вечером, когда стемнеет, — решил Матеяну. — Мы застанем немцев врасплох, к тому же в темноте они не могут вести прицельную стрельбу.

Лейтман удивился, но не стал возражать; он видел, что командиров танковых батальонов и батальона горных стрелков, которые должны были осуществить прорыв, захватила эта идея. Были установлены время и порядок прорыва: голова колонны должна достигнуть Паланку в сумерки; горные стрелки и саперы быстро пропустят танки, которые в обманчивой вечерней тишине с остервенением навалятся на позиции гитлеровцев и остановятся только по ту сторону гор. В непосредственной близости за танками будут следовать горные стрелки и советские части, находящиеся у ущелья.

— Когда мы запросили танки у генерала, — признался Лейтман с неподдельной искренностью, — он нам ответил: «У вас там полковник Матеяну, хватит вам!»

— Спасибо за доверие, — пробормотал Матеяну, и лицо его, впервые за последние тревожные дни, просветлело. — Признаюсь, мне приятно сотрудничать с генералом. Замечательный солдат!

— О! — вмешался майор Олтян. — Я обещал ему трофеи первого боя за отрытые из земли танки, так что за мной право первым прорваться через ущелье!

Действительно, после того как танкистов взяли из импровизированного лагеря и погрузили в автомашины, майор Олтян попросил у генерала разрешения забрать танки, оставшиеся в долине. Генерал тогда вопросительно взглянул на него.

— Семь танков абсолютно целы, — заверил его Олтян, — и жаль бросать их.

— Неужели целы?

— Я покажу вам на месте.

— Есть, — быстро ответил Олтян. — Но боеприпасов — ни единого снаряда. Даже в наших пистолетах не осталось ни одного патрона.

Потом генерал пригласил Олтяна и Матеяну в свою машину. До места боя оставалось километров семь-восемь. Матеяну еще находился под впечатлением встречи с Олтяну и другими танкистами, которых считал погибшими или попавшими в плен, и различил место прошлого боя, лишь когда очутился возле леса, где он «запирал» выход из долины. Машины остановились как раз напротив долины, и Олтян вместе с танкистами побежали вперед, на дорогу. Долина выглядела как развороченное кладбище танков. В конце ее, по обе стороны дороги, сгрудились румынские танки, до половины корпуса зарытые в землю, с орудиями, направленными в сторону долины, и поднятыми крышками люков.

— Быстро, ребята! — приказал Олтян.

В то же мгновение танкисты разбежались по экипажам к своим танкам. Дрожащими руками они нетерпеливо высвободили привязанные ремнями к борту железные лопаты и принялись лихорадочно копать. Несколько человек копали в стороне от дороги на краю воронки от снаряда. Они извлекли звенья гусениц, разные детали двигателей, замки орудий и пулеметов. Все это было запрятано танкистами после того, как у них кончились боеприпасы. И вскоре на глазах удивленного генерала танки выползли из своих укрытий, урча двигателями. Земля стекала с них, как вода. Олтян вскочил на первый танк, на башню, радуясь, как ребенок, которому вернули любимую игрушку. Он на ходу отдал честь и на большой скорости рванул по дороге, по которой должен был. следовать несколько дней назад, ведя за собой танки.

Генерал остался в штабе в Бакэу. Он молча, сощурившись, смотрел на проходящие мимо танки. В целом он был доволен случившимся. Его солдатское сердце искренне тронули слова признательности танкистов.

— Парадоксально, господин генерал, — заметил Матеяну, — но именно мы быстрее и легче всего договорились…

— Может быть, именно потому, что мы солдаты!

И в тот же вечер и эти танки присоединились к остальным в Комэнешти. И ни Матеяну, ни Олтян даже не пытались умерить бурный взрыв радости танкистов, бросившихся навстречу своим товарищам…

В связи с готовностью отряда принять участие в борьбе за ущелье положение окончательно прояснилось, и Матеяну должен был информировать об этом румынское командование. Но поскольку он не сумел установить связь со штабом армии по радио — то ли потому, что армия сменила длину волны, то ли потому, что она двинулась дальше к Бухаресту, — ему не оставалось ничего другого, как послать курьера в штаб механизированных войск в Бухарест. Он назначил для этой миссии одного из унтер-офицеров, и, пока отряд готовился к маршу, Матеяну принялся писать донесение. Весть об отправке курьера молнией облетела офицеров, солдат, и вскоре у унтер-офицера оказалась охапка военных открыток, писем или просто клочков бумаги, на которых большинство из солдат вывели карандашом только домашний адрес и две-три строчки: «Я жив! Теперь мы воюем вместе с русскими против немцев!»

— Что мне делать с ними, господин полковник? — спросил унтер-офицер.

— Захвати с собой. Возьми вещевой мешок и положи все письма туда… Подожди, я тебе тоже дам письмо.

В его распоряжении оставалось лишь несколько минут, чтобы черкнуть пару строк Ноне. А как много он хотел сказать ей и детям! Он никак не мог сосредоточиться, чтобы наскоро изложить на бумаге те мысли и чувства, которые испытывал. В результате и он ограничился скупой формулой солдат: «Любимая! Я жив! В другой раз расскажу все, что мне пришлось пережить. Сейчас я со своим отрядом вступил в бой вместе с русскими против немцев в Трансильвании. Нона, дорогая, надеюсь, с вами ничего не случилось? Береги себя и детей! Когда встретимся с нашими в Трансильвании, возможно, я все же вырвусь в Бухарест. А пока обнимаю вас всех и целую!»

— Любой ценой ты должен пробиться! — сказал он, вручая письмо унтер-офицеру. — Если не сможешь вернуться, оставайся в штабе, увидимся потом в Трансильвании…

Орудия теперь били еще ближе, эхо разрывов подхватывалось и усиливалось в горах. Воздух глухо дрожал. На горы опускались синие сумерки. День заканчивался, как всегда, яростной дуэлью батарей. «Поспеем как раз, когда они успокоятся, — обрадовался Матеяну, — и застанем их врасплох!»

И действительно, грохот орудий вскоре смолк и воздух вдруг словно опустел. В ущелье установилась непроницаемая и холодная тишина. Вершины гор постепенно скрывались в сумерках. Это был момент, когда немцы еще могли обнаружить приближающуюся к ним колонну, но колонна тоже была начеку. Голова ее как раз достигла Паланку и свернула с дороги. Автомашины и орудия быстро отъехали на обочину или на другую сторону канавы, освободив дорогу танкам, которые пронеслись мимо Матеяну с командирами в открытых люках. Шоссе дрожало под их тяжестью.

Танки первого батальона под командой Олтяна быстро растворились в низкой и густой пепельно-серой темноте в горах. Остальные, с работающими двигателями, остановились как раз напротив Матеяну. Майор Михуляк спрыгнул с одного из танков и быстро подошел к полковнику, который тем временем связался по радио с Олтяном. Возле него появился и советский офицер, командовавший частью около ущелья. Несколько минут они прислушивались к шуму танков, устремившихся к ущелью. Шум нарастал, пока его не перекрыл грохот первого выстрела. В следующее мгновение все орудия перепуганных гитлеровцев открыли частый и беспорядочный огонь, пронизывая вспышками темноту в ущелье. Им ответили орудия танков, затем непрерывными очередями заговорили и пулеметы. Плотный огонь гитлеровцев остановил танки как раз у входа в ущелье. Там же, на линии советских частей, остановились и устремившиеся за танками горные стрелки. Один из танков, пораженный с первого выстрела, горел огромным дымным факелом, освещая скалы густым кроваво-красным светом… «Вся теснина забита их орудиями и пулеметами, — встрепенулся Матеяну. — Кроме того, дорога может быть заминирована!»

Полковник приказал Олтяну еще раз испытать оборону немцев, ведя огонь всеми орудиями вдоль узкого прохода между скалами. Через несколько мгновений горы загрохотали, будто обрушиваясь. В ущелье взвились вверх и зажгли ночь белым металлическим светом десятки ракет. Скрытые орудия немцев грохотали безостановочно с отчаянной яростью. Матеяну быстро остановил атаку и приказал танкам отойти, прикрывая друг друга. Он сдержал также пыл Михуляка, который все время рвался к ущелью. «Ущелье длинное, восемьдесят километров, — аргументировал Матеяну свое решение. — И немцы могут даже позволить нам войти в него, чтобы таким образом поймать все танки в ловушку. За полчаса мы можем потерять все танки!»

Советская артиллерия из леса и долины начала обстреливать ущелье, а Матеяну, пользуясь этим, смог отвести всю колонну в укрытие, слева от ущелья. Все более ожесточенная артиллерийская дуэль между русскими и гитлеровцами продолжалась до тех пор, пока немцы не убедились, что противник временно отказался от мысли проникнуть в ущелье. Немцы превратили ущелье в узел обороны, но Матеяну знал, что он должен любой ценой прорваться по ту сторону гор, и ему пришла в голову мысль обогнуть ущелье танками с юга.

— Как с юга? — недоуменно спросил Лейтман. — Через горы?

— Да, через горы. Мы проберемся с танками через горы!

— О! — воскликнул Лейтман и замолчал.

Михуляк и даже Олтян, более дерзкий и горячий, чем Матеяну, командиры батальонов горных стрелков, привыкшие штурмовать горы, — все были ошеломлены, узнав о замысле Матеяну. Горы были высокие, дикие, с крутыми обрывами, покрытые лесом. Другой дороги, кроме той, что проходила через глубокое ущелье, не было. Пытаясь перейти прямо через горы, танки могли застрять в лесу или в каком-нибудь овраге, могли повиснуть над высокими обрывами или свалиться в пропасть. То же самое могло случиться и с противотанковыми и зенитными орудиями, с машинами, нагруженными солдатами, боеприпасами и провизией. Однако Олтяна через несколько мгновений уже захватила высказанная Матеяну идея.

— Представьте себе, — шепнул он, и глаза его загорелись, — что будет, когда немцы обнаружат у себя в тылу танки!

— Господин Лейтман, — пытался Матеяну убедить советского офицера, — согласитесь, что попытка прорваться в ущелье танками равноценна самоубийству…

— Надо действовать не сразу, постепенно.

— Это значит атаковать двадцать раз и каждый раз терять по одному или два танка.

Самого Лейтмана замысел Матеяну и привлекал и пугал в одинаковой мере. Он все же связался со штабом советских войск, действовавших вблизи ущелья, но там и слышать не хотели о подобной операции. Румыны, если они хотят сражаться, как обещали, должны прорваться через ущелье и открыть, таким образом, путь через горы. Однако сумасшедшая идея Матеяну по-прежнему не выходила у Лейтмана из головы.

Матеяну поднялся из-за стола, за которым они изучали карту. Решение штаба не удивило его. Он ожидал такой реакции, любой штаб был бы так же удивлен и обеспокоен подобным предложением. Но именно потому, что, по общему мнению, для танков больше подходит шоссе, Матеяну укрепился еще больше в своем решении.

— Немцы ожидают, что мы будем действовать танками только по ущелью, и не думают, что мы можем повести танки через горы. Именно поэтому и надо осуществить этот маневр! — настаивал он.

Не отрывая глаз от карты, Матеяну вызвал командира отделения разведки, сухощавого, костистого унтер-офицера с желваками на скулах, с серо-стальными глазами, и приказал ему отыскать в селе проводника и быть готовым. Ему предстояло вместе с Матеяну отправиться в горы на разведку.

— Поищите генерала, — потом попросил он Лейтмана, — и скажите, что мне необходимо получить его согласие…

— Кто теперь может найти генерала? — высказал сомнение Лейтман. — Вчера его танкистов встречали цветами жители Бухареста.

— В Бухарест вступили только передовые части, — возразил Матеяну. — Сам он должен быть где-нибудь ближе — в Аджуде или в Рокшанах.

VIII

Через полчаса три мотоцикла разведчиков с проводником и Матеяну въезжали по долине Чугеша в горы южнее ущелья. Проводник подтвердил, что ущелье начинено минами, дотами, орудиями и пулеметами, хортистами и гитлеровцами. Все лето здесь грохотали от взрывов горы и урчали бетономешалки.

Ехали медленно, потому что узкая дорога, усыпанная мелким щебнем, извивалась змеей, то удаляясь от ручья, то приближаясь к нему, блестящему и журчащему среди камней. Если бы в русле ручья не попадались высокие скалистые пороги, танки могли бы подняться здесь. Дорогу можно было использовать после того, как ее выпрямят и расширят саперы. Но вскоре она уперлась прямо в ворота домика лесника, покинутого, возможно, с началом боев в ущелье.

Здесь они остановили мотоциклы и двинулись дальше пешком по тропинке, наискось поднимавшейся вверх по недавно вырубленной просеке. Слева разверзлось ущелье, поросшее молодым густым ельником, а справа поднималась темная густая стена леса. Тропинку можно было расширить, ельник танки легко могли подмять под себя, а в случае необходимости они могли укрыться в лесу. Но сама гора была почти отвесной. Дорога, ведущая к плешивой и пологой вершине, была трудной. Необходимо было очистить ее, укрепить бревнами, чтобы танки не опрокинулись. В отряде была тысяча человек, и если бы каждый сделал хотя бы несколько метров дороги, через час они оказались бы по ту сторону леса, на хребте. Матеяну остановился, так как подъем был очень крутой. У его ног расстилалась темная бездна; он на секунду представил себе, как танки скользят и падают в пропасть. Здесь дорогу надо было прокладывать прямо по лесу, чтобы ели затормозили скольжение стальных чудовищ.

По-настоящему Матеяну пришел в себя только тогда, когда они достигли хребта. Проводник сообщил им, что именно здесь прошли и какие-то советские части, которые накануне вырвались через горы в направлении села Лунка. Голый и прямой хребет танки могли преодолеть за какие-нибудь четверть часа. Но смогут ли танки добраться сюда, а потом спуститься по противоположному склону, более крутому и сильнее поросшему лесом?

Проводник стоял молча, опершись на палку, вглядываясь в темное пространство за вершинами. Возле него, будто на пороге другого, полного неожиданностей мира, замер Матеяну. Рядом застыли силуэты солдат.

Впереди, едва угадываемые в бездне, тянулись горы Трансильвании, на вершинах которых громоздились темные облака. Плотная, густая темнота скрывала все впереди. Временами темное небо прорезали кроваво-красные вспышки. Справа, в долине, то и дело вспыхивали, словно нанизанные на нить, цепочки голубоватых огоньков. «Немцы, — подумал Матеяну, — подтягиваются к ущелью!» На дне пропасти перед ними, хам, где, как сказал проводник, находится село, через неравные промежутки времени вспыхивали лучи света.

«Это немцы обстреливают позиции русских. Они хотят их уничтожить, прежде чем начнется бой в ущелье!..» Туда, в село, он должен нагрянуть со своими танками! Это было бы неплохо! Через холмы до ущелья не очень далеко. В ущелье горы глухо грохотали, как во время землетрясения, и ночь между ними вздрагивала и освещалась огненными вспышками… «Немцы держат под непрерывным огнем теснину… Почувствовали перед собой танки и боятся! Тем более нужно появиться у них как из-под земли по другую сторону ущелья!» О, если бы у него была сила, способная перенести танки прямо туда, в тыл гитлеровцев! Немцы оказались бы запертыми в ущелье, как в мышеловке!

Матеяну повернулся, окинул взглядом оставшийся позади подъем, потом снова посмотрел на крутой склон впереди и подумал: «Мы сами проложим себе дорогу!» Затем он подал знак трогаться в обратный путь.

В полночь Матеяну вернулся в отряд. Колонна танков, машин и орудий ожидала, готовая к выходу. По погруженному в темноту селу Чугеш сновали тени солдат. По другую сторону села, в ущелье, продолжало грохотать: немцы или русские по-прежнему вели ожесточенный огонь. Было время выступать. На своем КП, где у рации оставался Лейтман, Матеяну увидел и советского генерала, который сидел, нахмурившись, перед разложенной на столе картой: Лейтман нашел его в дороге, в Фокшанах, и за три-четыре часа, пока Матеяну был в горах, генерал успел добраться на машине сюда. Недовольный этой непредвиденной ночной поездкой и, возможно, охваченный сомнениями, генерал вел себя как настоящий солдат. Сдержанный и осторожный, он готов был выслушать объяснения полковника.

— Как вы хотите поступить? — поднял он голову от карты.

— Хотим ударить по немцам в ущелье с тыла танками…

— Вот что мучает тебя с самого начала! — больше для самого себя проговорил генерал.

Матеяну, таким образом, почувствовал, что и генералу присуща трезвая дерзость, но, чтобы решиться, ему нужны веские аргументы.

— Первое: абсолютно ли это необходимо? Второе: через горы все же можно пройти. Третье: если немцы учуют?

— Разрешите, товарищ генерал? — И Матеяну в нескольких словах обрисовал ему ущелье, как узкое, длинное, с высокими обрывистыми краями начиненное орудиями и дотами и, без сомнения, заминированное.

— Что поделаешь? — пожал плечами генерал. — Нам нужно пройти через него в любом случае! В течение одного-двух дней мы должны пропустить через него целую армию. В случае необходимости я верну с дороги еще пятьдесят, сто советских танков…

— Бесполезно, господин генерал!.. Все они будут уничтожены в ущелье по одному. И потом, мы взяли на себя задачу открыть танками путь в Трансильванию… Это наше право и наш долг.

Взгляд Матеяну сделался холодным. Генерал не знал, да и не мог знать, что с этого момента ничто не заставит Матеяну отказаться от принятого решения.

— Признаюсь, мне импонирует риск подобной авантюры, но…

— Это не авантюра…

— Любой дерзкий маневр заключает в себе долю сумасшествия, которое охватывает вначале командира, потом всех его солдат… Этого противник не может предвидеть. Но мы должны знать, с какой долей этого сумасшествия можно согласиться после трезвого расчета! А я не знаю, в какой степени сумасшествие может помочь нам здесь, в этих неприступных горах…

— Горы не совсем неприступны, — возразил Матеяну.

— Конечно, и в ущелье отряд может погибнуть! — заметил генерал. — Я знаю немецкие танки… Вы требуете от них слишком многого… А мы, даже если потеряем половину танков, все-таки сможем пробиться!

— Мы не можем позволить себе потерять половину наших танков, господин генерал!

Усталый взгляд генерала оторвался от карты. Но смелость Матеяну была не только горячей, но в то же время и сдержанной, трезвой.

— Представьте себе, — настаивал Матеяну, — как будут выглядеть немцы, увидев у себя в тылу танки! Вы, господин генерал, не можете уже сейчас не испытывать удовольствие от этого!

— Ваш план действительно привлекателен, господин полковник! — оживился генерал. — Но в вашем решении есть доля безумства, которую я не могу точно определить и, следовательно, исключить.

— Некоторая доля, господин генерал!

Генерал отвлекся: его искал офицер из штаба. Дивизия, перевалившая через горы, зажатая гитлеровцами на шоссе, в селе, срочно нуждалась в помощи. И поскольку решение нужно было принимать на месте, генерал связался прямо с командиром этой дивизии. Едва он надел наушники и нагнулся над картой, лицо его посуровело. Он отделил один из наушников, протянул его Лейтману, чтобы тот переводил разговор Матеяну, потом отыскал дорогу по ту сторону гор и провел на карте карандашом издалека стрелу, вершина которой уткнулась напротив ущелья с противоположной стороны…

Оказалось, что крупная немецкая танковая колонна пыталась прорваться к ущелью. Встревоженные появлением перед ущельем румынских танков, немцы теперь направляли на помощь своим частям в ущелье танки. Намного уступающие им по численности советские части, перехватившие шоссе, могли быть опрокинуты, им требовалась помощь. Таким образом, обстановка резко осложнилась; более того, укрепленная танками оборона гитлеровцев в ущелье грозила стать непреодолимой.

Советский генерал задумался, но уже через несколько секунд его взгляд загорелся, будто только теперь он оценил Матеяну. Он принял решение, и от этого его лицо просветлело. То, что он согласился с планом Матеяну, доказывало, что у него живой, с богатым воображением ум, что ему не чужда та самая «доля сумасшествия».

Генерал ткнул карандашом в то место на карте, где находился противоположный конец ущелья, и приказал:

— Пропустите их! Пусть доберутся до ущелья!.. — По-видимому, командир дивизии по ту сторону гор выразил удивление и отчаяние, потому что генерал повысил голос: — Отойдите с дороги и отступите в лес, дайте им пройти, потом снова закройте шоссе и ждите… Удерживайте село любой ценой до завтрашнего вечера! Понятно?

Из всех присутствующих только Матеяну сразу понял замысел генерала. Да, генерал был непревзойденным стратегом и командиром! Гитлеровцев надо пропустить, заманить их к ущелью вместе с их танками, а потом ударить по ним с тыла как гром с ясного неба!

— Спасибо, господин генерал, — встрепенулся Матеяну.

Советский генерал некоторое время задумчиво вертел наушники в руках.

— Знаю, что вас очень мало, — медленно проговорил он, — но других танков под рукой у нас нет, а горы нужно форсировать уже этой ночью… Самое позднее завтра мы должны неожиданно ударить по немцам! Теперь, — повернулся он к Матеяну, — только ваша дерзость, которую я, как солдат, давно привык ценить, может решить судьбу ущелья.

Перед отъездом генерал вместе с Матеяну зашли к другому советскому генералу, чтобы обсудить план обхода ущелья. Было решено, что Матеяну оставит несколько танков, которые все время будут передвигаться у входа в ущелье, а иногда и показываться на дороге. Гитлеровцы обязательно попадутся на приманку: решив, что здесь сосредоточены танки румын, они бросят сюда значительные силы.

— Будем надеяться, что так и будет, — пробормотал генерал.

IX

При расставании генерал и Матеяну остановились на несколько секунд у машины генерала. Ночь в ущелье вспарывали лилово-желтые вспышки орудий. Справа и слева от дороги грохотали батареи генерала. Спереди изредка доносились и пулеметные очереди, долгим эхом раскатываясь в горах. Там же, между скалами, раздавался сухой треск противотанковых орудий, вспышки взрывов освещали глубокое ущелье. Генерал взял полковника за руку и потянул в сторону, потом, вспомнив, что его без переводчика не поймут, подозвал и Лейтмана.

— Не скрою от вас, я все-таки беспокоюсь…

— Я тем более, господин генерал!

— Мне самому хотелось бы видеть, как развернется бой… с удовольствием посмотрел бы! Но за два-три дня мне нужно выйти с танками в южную часть Трансильвании через перевалы в Южных Карпатах…

— Там и встретимся, господин генерал…

— Ну что ж, до свидания, — сказал генерал и крепко пожал ему руку на прощанье. — Нам, солдатам, — с неподдельной искренностью продолжал он, — на фронте выпадает довольно мало радостей. Я с радостью буду вспоминать о нашей встрече! И конечно, с удовольствием встречусь с вами еще раз…

— Я тоже, господин генерал, — признался Матеяну с той же искренностью. — Кто знает, сколько еще продлится война…

— До свидания, — повторил генерал, садясь в машину.

Полковник подождал, пока машина генерала скрылась в ночи. Вернувшись в отряд, он торопливо выслушал рапорты офицеров, которые изучали по карте дорогу, указанную проводником, и дал сигнал к выступлению. Да, дорога по долине была самой удобной. Она огибала гору Хавош, окаймленную лесом, с почти отвесным, как стена, склоном. До домика они будут двигаться вдоль ручья, потом по ельнику, пересекут лес и как-нибудь достигнут хребта. Но за хребтом гора была еще более крутой, а лес более густым. Там не придется выбирать дорогу. Танки должны были во что бы то ни стало достигнуть вершины, господствующей над долиной. Потом останется преодолеть лишь несколько небольших холмов до тянувшихся вдоль дороги сел, куда должны были добраться горные стрелки к находящимся там советским частям. Внизу, у подножия этой вершины, находился узкий изгиб долины, откуда и начиналось ущелье, в которое должны были ворваться танки…

«Любой ценой до рассвета танки должны быть на вершине!» — решил Матеяну.

Вверх по склону первыми двинулись саперы. В темноте они начали расчищать и расширять дорогу, укреплять бровку со стороны ручья толстыми еловыми бревнами. Потом шли грузовики, подталкиваемые горными стрелками, орудия с длинными стволами, тяжелые машины с боеприпасами и провизией и, наконец, танки, которые, идя сзади, в случае, если бы они опрокинулись, никого не могли бы раздавить и не загородили бы дорогу. Матеяну, который больше всего на свете боялся потерять их именно теперь, двигался вместе с ними. Едва танки вступили в долину, как тучи из-за другой стороны гор вдруг закрыли хребет. Все кругом затянуло непроницаемой темнотой. По лесу словно пробежало холодное дыхание… «Будет дождь!» — забеспокоился Матеяну. И действительно, через несколько мгновений темноту над хребтом прорезали первые молнии. Загрохотал гром, сотрясая все вокруг, полил дождь. Его капли зашуршали по листве, как дробь. Матеяну решил, что дождь быстро пройдет, и не остановил колонну, а только увеличил интервал между машинами, орудиями и танками до расстояния, на котором еще можно было различить свет закрашенных краской фар. Вода в узком русле резко поднялась и забурлила. Но Матеяну не беспокоился за вытянувшуюся по дороге колонну танков. Если могла двигаться его машина, значит, могли двигаться вперед и танки.

Вскоре, однако, дорога пошла круто вверх, удаляясь от ручья. Пропасть, дно которой тонуло в бездне, была на расстоянии одного шага. Машина ревела и дрожала: двигатель работал на полных оборотах. Она продвигалась так медленно, что Матеяну вышел из нее и пошел рядом, держась за борт рукой. Волны дождя хлестали по танкам, машинам и орудиям. От свежевымытого леса шел сильный запах хвои и смолы.

Напротив домика лесника Матеяну остановил машину и подождал, пока все танки проследовали мимо него и скрылись в ельнике. Здесь склон был еще круче, но саперы успели проложить дорогу, тем более что лес уже не мешал им. Над хребтом небо прояснилось. Темнота вслед за дождем уползала к подножию гор. Ночь начинала редеть. Низкие башни танков с силуэтами танкистов, высунувшихся из люков, плыли над низким ельником. Почувствовав некоторую свободу, танки неудержимо неслись вперед. Но у опушки леса, который отделял их от вершины, они остановились. Гора здесь будто вздулась, сбросив со своих плеч лес на каменистые скаты. Сквозь дождь Матеяну услышал несколько сильных, приглушенных землей и лесом взрывов. Это, конечно, саперы взрывали скалистый порог, стоявший на их пути. Они проделали проход, заполненный обломками камней, пересекавший гору поперек и терявшийся в лесу. Автомашины и орудия были подняты наверх почти на плечах горных стрелков. С танками дело обстояло сложнее. Очень крутой уклон последних пятидесяти — шестидесяти метров не позволил им выбраться наверх. Передний танк, двинувшийся по проделанному проходу, быстро соскользнул назад, скрежеща гусеницами по камню и гравию. Теперь его двигатель ритмично и ровно тарахтел у подножия каменистого косогора. Танкисты из первых танков вылезли из машин и молча, расстроенные, осматривали дорогу. Было видно, что они не осмеливаются сделать новую попытку.

Матеяну попросил фонарь и поднялся по дороге вместе с офицерами. Он приказал командиру саперной роты убрать в некоторых местах выступы скалы, но дорога оставалась такой же крутой, и он не имел права требовать от танкистов сделать еще одну попытку. Но сам он мог попробовать.

— Когда переправим в лес первый танк, станет легче, — объяснил он Михуляку и Олтяну. — Остальные мы по очереди прицепим…

И несмотря на возражения двух командиров батальонов, Матеяну поднялся в первый танк, в котором остался один только водитель. Танк снова пополз вверх по проходу. Уклон действительно был крут, но и у стального колосса был мощный двигатель, силу которого нужно было умело использовать…

— Следует подниматься не на большой скорости, — объяснил он сидевшему рядом водителю, — двигайся медленно, но при полных оборотах двигателя!

Танк вновь оседлал почти вертикальный подъем. Двигатель работал равномерно, но сдержанно, а гусеницы сантиметр за сантиметром подминали под себя битый камень. Секунда, другая — и танк словно повис на отвесной стене, готовый рухнуть назад. Он глухо гудел и дрожал, но, подчиняясь человеческой воле, поднимался выше. В следующее мгновение у танкистов, растянувшихся по краю дороги, перехватило дыхание: танк стонал, сотрясаясь, гусеницы его проворачивались на месте, высекая искры из камня. Еще пять-шесть метров, и противодействие горы будет преодолено. Однако гусеницы вертелись вхолостую, и танк медленно пополз назад. Он вскарабкался довольно высоко и потому мог, не удержавшись внизу, соскользнуть в пропасть. Матеяну знал это и последним отчаянным усилием нажал на педаль. Он мог удержаться на уклоне еще какие-то мгновения, но этого было достаточно, чтобы Олтян и Михуляк вскочили в следующие танки, которые на полных оборотах двигателей сразу же поползли вверх. Раздался сухой лязг железа, и танки застыли, будто подвешенные в воздухе. Матеяну, конечно, не мог знать, что произошло, но он почувствовал, как двигатель снова обрел упрямство, а гусеницы опять вцепились в стену. Танк с ревом пополз вверх. Он карабкался шаг за шагом, пока не вышел на ровную дорогу, и рванулся к лесу. И только остановившись и увидев два других танка, застывших в проходе, Матеяну понял, что случилось. Он приказал танкистам быстро размотать трос первого танка, и они по очереди перетащили все танки в лес.

Когда добрались до хребта, по другую сторону леса, начало светать. Покрытые лесами горы уже одиноко выступали на горизонте. Колонна машин перевалила прямо через пологую оголенную вершину. Потом снова начались склоны, покрытые лесом, за которым едва угадывалась узкая и извилистая долина, удерживаемая гитлеровцами, засевшими в ущелье. Там, еще скрытое темнотой, было село Лунка, куда должны были добраться горные стрелки, чтобы присоединиться к советской дивизии. Справа, на изгибе долины, как раз в тылу ущелья, из всех вершин выделялась одна, с отметкой 1322, прямая, до самого верха покрытая лесом. Туда должны были выйти танки, чтобы как с неба свалиться на немцев в ущелье. Весь маневр необходимо было совершить еще в темноте, пока дневной свет не залил вершины и долину.

Матеяну остался на склоне, где колонна делилась надвое. Он совсем не подумал о том, что этот момент, когда их легко могли обнаружить немцы, будет самым важным и тяжелым. Его охватило беспокойство. Здесь, в горах, воздух быстро пронизывают серебряные лучи зарождающегося дня. И как раз в этот момент ему показалось, что он слышит приглушенный рокот самолетов. Да, и о немецкой авиации он тоже не подумал, и данный момент показался ему роковым. Когда к месту, где он стоял, подъехал последний танк, Матеяну подал ему сигнал остановиться и поднялся на башню. Перед ним прямо в направлении леса на вершине тянулась длинная цепочка танков. Им оставалось пройти еще несколько километров по открытому месту, по голым скалам и пастбищам. Нельзя было больше терять ни минуты; Матеяну потребовал дать ему микрофон рации и приказал всем экипажам покинуть колонну и на максимальной скорости устремиться к лесу. Танки быстро заполнили склон, как разбредшееся стадо. И в следующие несколько секунд они почти одновременно исчезли под пологом леса.

Потом Матеяну снова вышел на склон, чтобы рассредоточить и колонну автомашин. Времени на это ему уже не хватило: преследовавшая его, как наваждение, мысль о самолетах подтвердилась. На блеклом горизонте гор появилось несколько выстроившихся в линию черных точек. Быстро приблизившись, точки, как хищные птицы, свернули к склону горы, перерезанному наискось караваном машин. И саперы, и горные стрелки рассеялись, но грузовики и орудия остались на виду, и первые бомбы разорвались среди них, взметнув вверх языки пламени и осколки камней… Матеяну знал, что самолеты вернутся, может, еще не один раз, пока колонна машин и орудий вступит в долину, но он уже не боялся. Железный кулак танков был укрыт лесом и остался, таким образом, необнаруженным. Немцы даже не подозревали о его приближении.

Маневр отряда, столь же легкий, как и захватывающий, было нелегко осуществить. Матеяну мог подвести танки на расстояние не более трех-четырех километров от дороги к долине, иначе они были бы замечены гитлеровцами. Там, замаскированные ветками деревьев, они заняли круговую оборону. Танкисты вышли из машин и приготовились отразить возможные атаки противника. Потом Матеяну побежал к колонне саперов, горных стрелков и артиллеристов, развернувшейся в сторону села. Склон там был еще более крутым, с небольшими, но многочисленными размытыми водой обрывами, руслами, заполненными щебнем, который при малейшем движении начинал ползти в долину. Узкая, как тропинка, дорога во многих местах была завалена рухнувшими деревьями. Автомашины и орудия солдатам приходилось опускать на руках. Солдаты уже не обращали внимания на атаки гитлеровских самолетов, которые до обеда, не переставая, штурмовали колонну. Несколько мотоциклов и четыре автомашины дымились на спуске, отмечая путь колонны. Только к вечеру она добралась до расположения советских войск.

Но еще труднее, чем сам марш, была предстоящая решительная атака с тыла против гитлеровцев, укрепившихся в ущелье. С помощью Лейтмана Матеяну довольно быстро отыскал командира советской дивизии, зажатой гитлеровцами в долине и понесшей значительные потери. Командир дивизии находился на наблюдательном пункте за селом, в нескольких сотнях метров от переднего края. Окопы русских тянулись, как разомкнутое ожерелье, поперек дороги и долины. Противотанковые орудия были выдвинуты далеко вперед, непосредственно в боевые порядки стрелковых подразделений. Командир дивизии был примерно такого же возраста, что и Матеяну, но белокурый, со светло-голубыми глазами. Добродушный, несколько медлительный, он производил впечатление человека, побывавшего и в более тяжелых переплетах и поэтому спокойно относящегося к создавшейся ситуации. Увидев направлявшегося к нему по окопу Матеяну, он оживился и обрадовался. Его радость напоминала радость ребенка, который дождался, что его желание выполнено, хотя он на это уже не надеялся.

— О! — протянул он теплым дружеским тоном, взволнованный, возможно, предчувствием жестокого испытания, через которое им предстояло пройти вместе. — Значит, вы все-таки сумели пройти! — спокойным голосом произнес он. — С танками?

— Да, с танками! Люди и орудия в селе, танки в лесу…

Они собирались выйти из окопа, но залп минометной батареи заставил их снова укрыться в окопе. Потом обстрел перекинулся на весь участок расположения дивизии, а гитлеровцы, как тени, поднялись в атаку от поворота долины.

— Черт возьми! — рассердился генерал. — Вечерами как будто их разбирает… По три-четыре раза атакуют! И все напрасно. Вот бараны!

Конечно, генерал отлично знал, что гитлеровцы не по глупости атаковали до позднего вечера: они хотели держать русских в постоянном напряжении. В ответ сразу же заговорили орудия и пулеметы русских, весь фронт загрохотал, и гитлеровцы были вынуждены вернуться ползком в окопы, не пройдя и пятидесяти метров.

— Вот то-то же! — опять сердито проговорил генерал.

У генерала уже сложился план атаки танками по долине в направлении ущелья. Матеяну предложил вернуться в село и там принять решение.

Когда они наконец добрались до села, Матеяну развернул карту, на которой двумя красными жирными стрелками были показаны направления атаки танков. Одна шла по долине из расположения советских войск на шоссе прямо в сторону ущелья, другая, короткая, спускалась с гор, где были скрыты танки, и упиралась в дорогу. Стрелы соединялись у входа в ущелье.

— Решение представляется мне несколько рискованным, — сказал генерал, и голос его посуровел. — Если атака не удастся, от нас останется одна пыль! Нас и так мало, но мы сознательно с самого начала дробим свои силы. И все же решение исходит из главной и несомненной истины: можно быть уверенным, что немцы не ожидают, чтобы танки прошли сюда через горы… Но знаете, какая самая большая опасность нас поджидает? Немцы могут не оттянуть танки из ущелья!.. То есть им это не потребуется, потому что кроме 23-й танковой дивизии у них здесь в ущелье и в долине имеются еще три пехотные дивизии.

Матеяну пододвинул к себе карту и нахмурился. «Да, немцев надо любой ценой заставить бросить танки в атаку!» — подумал он. Обладающий уравновешенным, но острым умом генерал, также захваченный идеей маневра танками, заметил, что маневр может прийтись по пустому месту, если не заставить немцев бросить свои танки в атаку. В противном случае они зажали бы танки отряда в теснине и уничтожили бы их силами своей танковой дивизии.

Но что может заставить немцев вывести свои танки в атаку? Конечно, превосходящая их сила, которая, следуя по руслу долины, поставила бы под непосредственную угрозу вход в ущелье. Такой силой могли обладать только танки, которые по известной немцам тактике должны атаковать всеми своими силами по шоссе. Однако в подобной прямой схватке гитлеровцы, имея превосходство в три-четыре раза, могли бы легко разгромить отряд.

И все же немцы должны попасться в ловушку своей же собственной тактики.

— Тогда поступим следующим образом, господин генерал! Мы выведем сюда, на шоссе, только семь-восемь танков, самое большее роту… Они не только сломят сопротивление немцев на изгибе долины, но и будут непосредственно угрожать ущелью. Немцы, попавшись на удочку, бросят в бой свои танки…

— Хорошо! — произнес генерал после некоторого раздумья, хотя ему не очень нравилось следовать чужим замыслам. — Будем надеяться, что и на этот раз немцы будут верны своей логике… Впрочем, у них не останется выхода!.. Они должны будут выйти из ущелья, чтобы прикрыть свой тыл, единственный путь сообщения со своими основными силами в Трансильвании… Иначе они рискуют, что мы блокируем их в ущелье и тогда они пропали! Готово! — воодушевился генерал. — Приступаем к работе!

Атаковать решили на другой день, на рассвете. В центре по шоссе наступали батальон горных стрелков и танковая рота, выделенные отрядом. Два полка наступали по краям долины. Третий полк вместе с батальоном горных стрелков находился в резерве на случай контратаки, а еще один полк оставался по-прежнему в селе. Матеяну в решающий момент должен был начать атаку танками из леса вместе со вторым батальоном горных стрелков.

Нужно было немедленно занимать исходные позиции, чтобы гитлеровцы не обнаружили движения танков и горных стрелков. Генерал приказал открыть огонь из всех своих батарей. К ним присоединились и орудия отряда, расположенные в селе. Непрерывная канонада звучала над всей долиной. Напуганные возможной ночной атакой, немцы открыли ответный огонь, так что около часа грохотала не только долина, но и окружающие горы. Таким образом, танки смогли незаметно спуститься и остановились, укрывшись в лесу, на расстоянии двухсот-трехсот шагов от шоссе. Олтян подтянул танки, которым предстояло наступать по шоссе, во дворы на окраине села.

Перед расставанием Матеяну остановил Олтяна и командира горных стрелков:

— Учтите, мы впервые сражаемся вместе с русскими и целая их армия ожидает по ту сторону гор…

— Господин полковник, — обиженным тоном прервал его Олтян.

— Как бы нам не опозориться, Думитраке, — повернулся Матеяну к командиру горных стрелков.

— Мы… горные стрелки, господин полковник?!

На рассвете, когда утренняя заря окрасила вершины гор, советский генерал начал атаку. На этот раз его артиллерия вела огонь только по позициям немцев в долине. Обстрел продолжался, пока танки майора Олтяна не вышли на линию русских и горных стрелков на шоссе.

Потом генерал сосредоточил весь огонь впереди, по шоссе и изгибу долины. Здесь танки должны были прорвать оборону гитлеровцев и открыть дорогу горным стрелкам. В это время, широко развернувшись, пошли в атаку батальоны, наступавшие по склонам гор. Сначала они наступали перебежками сплошным потоком, потом стали по-пластунски карабкаться по склонам холмов, чтобы подойти как можно ближе к позициям гитлеровцев. Вскоре фланги наступающих нависли как клещи, раскрытые в сторону пунктов сопротивления немцев. Здесь они остановились и, к изумлению гитлеровцев, которые ожидали, пока наступающие приблизятся на расстояние для контратаки, принялись окапываться, зарываться в землю. Туда же командир дивизии направил на лошадях и противотанковые орудия. И только когда эти орудия открыли фланговый огонь, он счел, что наступил момент для начала атаки горных стрелков и танков по шоссе.

— В добрый час, господин полковник! — проговорил он в микрофон.

Долина наполнилась пылью и дымом, и поэтому гитлеровцы обнаружили танки Олтяна лишь на расстоянии трехсот-четырехсот шагов, уже развернувшиеся к атаке. В первый момент гитлеровцы были напуганы, растерянны и все их позиции замерли, будто покинутые. Но достаточно было первого выстрела, как все их орудия, сосредоточенные по обе стороны дороги, загрохотали беспорядочно и яростно все разом. Танки тоже открыли огонь с ходу. За танками двигались вперед горные стрелки. Огонь гитлеровцев стал как сплошная плотная стена и на шоссе, и в долине. Передний танк подпрыгнул, как огромная черепаха, и замер, охваченный пламенем. Стало ясно, что танкам не следовало попадаться в эту сеть огня, но возвращаться они уже не могли: они были вынуждены принять бой с зарывшимися в землю орудиями.

Олтян остановил танки и приказал танкистам выбрать открытые позиции, чтобы начать дуэль с орудиями на изгибе долины. Сам Олтян поставил свой танк позади подбитого танка на дороге, который продолжал дымиться. Так началось испытание нервов. Огонь вспыхивал то с одной, то с другой стороны, то одновременно с обеих, и вся долина оглушительно грохотала и вздрагивала. Теперь и русские, вышедшие на склоны холмов, тоже не могли двинуться дальше, так что установилось равновесие, которое не могла нарушить ни одна из сторон. В этот момент укрепившиеся в лесу танки могли бы ударить во фланг и тыл немцев и на изгибе долины, но они не имели права обнаруживать себя раньше, чем гитлеровцы выведут в контратаку свои танки.

Как только начался бой, Матеяну вышел на опушку леса, всматриваясь в окутанные пылью и дымом позиции немцев. По шуму он почувствовал приближение танков Олтяна и вначале был сбит с толку молчанием гитлеровцев. Он вздрогнул при первом орудийном выстреле со стороны изгиба долины, и лицо его просветлело, когда он услышал первые короткие сухие выстрелы орудий с танков. По его расчетам, танки должны были пройти расстояние до изгиба долины самое большее за четверть часа и, разгромив немцев, подмяв их под себя, двинуться дальше, преследуя гитлеровцев по дороге и долине. Но дуэль между танками и орудиями продолжалась уже два часа, а гитлеровские танки в долине так и не появились, как не появились и цепи отступающих немцев.

Потом умолкли и орудия немцев, и танки, долина погрузилась в напряженную тишину, словно подчеркиваемую тишиной окружающих гор. Справа снизу, где должны были появиться гитлеровские танки и где начиналось собственно ущелье, в кустарнике были замаскированы четыре артиллерийские батареи, ведшие непрерывный огонь по позициям русских и горных стрелков. Теперь орудия замолчали, скопившийся под кустарником дым рассеивался.

— Что творится там? — спросил Матеяну, не отрывая взгляда от долины.

Лейтенант Бойня, как всегда находившийся рядом с рацией, поддерживал постоянную связь с командирским танком майора Олтяна. Его юношеское лицо посерьезнело и посуровело.

— Ничего, господин полковник, — ответил он своим мягким голосом, в котором все же чувствовалось напряжение, — стоят друг против друга и ждут. Ни наши, ни немцы не могут двинуться с места…

Матеяну понял, что бой достиг мертвой точки и победителем может выйти только тот, кто первым бросит на весы дополнительный груз, пусть даже одного-единственного солдата. У Матеяну не было никакого резерва, а у советского генерала в резерве был единственный поредевший батальон, который надо было беречь на случай, если бы немцы попытались склонить чашу весов на свою сторону. В этом положении в наибольшей опасности оказались танки Олтяна, находившиеся на виду и скованные гитлеровцами на шоссе. Было очевидно, что время работает на немцев, которым было откуда взять свежие силы и которые в случае необходимости могли бросить в бой танки из ущелья. «Больше нельзя ждать, — подумал Матеяну. — Горные стрелки должны выдвинуться вперед при поддержке танков Олтяна!» Но, обеспокоенный и все более мрачный, он отложил претворение в жизнь этого шага.

К обеду, однако, в конце долины показались новые волны гитлеровцев, которые поспешно выдвигались к месту боя, скопившись на шоссе. Пятнадцать — двадцать машин с противотанковыми орудиями тоже пытались пробиться на подмогу своим на повороте долины. О, если бы он мог ударить по ним! В течение нескольких минут он подмял бы их под гусеницы своих танков! Матеяну связался с советским генералом, и они решили танки, находящиеся в лесу, пока держать в укрытии. Значит, в атаку должны были пойти горные стрелки, не дожидаясь, пока подкрепления гитлеровцев достигнут изгиба долины!

И долина снова загрохотала взрывами и заполыхала вспышками. Матеяну, особенно внимательно следивший за огнем с танков, был доволен, что те каждый раз отвечали на его вызовы и что горные стрелки не оставались без их поддержки. Минуты тянулись бесконечно долго, и в какой-то момент ему показалось, что немцы берут верх. Потом несколько раз прогремели взрывы гранат, и долину заполнили протяжные крики поднявшихся в атаку горных стрелков. В этих криках звучали нотки отчаяния, и у Матеяну перехватило дыхание. Через несколько секунд в конце долины показались группки отступающих гитлеровцев. На их прежних позициях замелькали каски горных стрелков, а на склонах — каски русских.

— Молодец, Григоре! — закричал Матеяну в микрофон, не в силах сдержать радость. — Где ты?

— Господин полковник… в их траншее!

— А немцы?.. Их отсюда плохо видно.

— Мы сейчас выкуриваем их из окопов… несколько сотен будет…

— Быстрее… По долине подходят другие…

— Тогда дело плохо, господин полковник, совсем плохо. Мы остались без боеприпасов, только у трех танков есть еще по два-три снаряда.

На мгновение между ними установилась угрожающая, готовая взорваться тишина.

Матеяну первым пришел в себя и, стиснув зубы, проговорил:

— Григоре, закопай танки и выведи экипажи. Займите оборону вместе с горными стрелками.

— Их тоже мало осталось, господин полковник.

— Укройтесь за танками и продержитесь… любой ценой! В конце концов немцы все же бросят в бой свои танки, и тогда настанет моя очередь.

Уже через несколько минут подходившие по долине гитлеровцы, прихватив с собой отступавших, со слепой яростью атаковали утраченные позиции у изгиба долины. Их ряды натолкнулись на быстрый стрекот пулеметных очередей и повторяющихся через короткие интервалы взрывов гранат. Тогда гитлеровцы рассредоточились по всей ширине долины, но не отказались от своей цели. Их пополненные ряды приблизились к горным стрелкам, которые начали постепенно окапываться. На этот же рубеж были подтянуты потом и противотанковые орудия, а также подоспевшие группы гитлеровцев и хортистов, подвезенных на автомашинах из глубины долины… «Готовятся к контратаке», — решил Матеяну, обозленный, что не может наброситься на них с танками. Он подумал о батальоне, который советский генерал держал в резерве, и попросил Лейтмана связать его с генералом.

— Танкисты и горные стрелки в опасности, господин генерал, — проговорил Матеяну.

— А я здесь, вместе с ними, господин полковник! — Спокойный и неторопливый голос генерала удивил его.

Матеяну оцепенел: генерал связал судьбу своей дивизии и свою собственную судьбу с судьбой оставшихся без боеприпасов танкистов и горных стрелков, которых осталось так мало после этой стремительной атаки.

— Я хотел попросить вас только помочь батальоном из резерва, господин генерал.

— Он здесь, вместе с твоими горными стрелками.

Да, значит, генерал почувствовал, что ни в коем случае нельзя отдавать назад позиции у изгиба долины, с такими жертвами завоеванные горными стрелками и танкистами. Утратив эти позиции, гитлеровцы утратили контроль над долиной и безопасность своего тыла. Если русские и румыны удержат ее, это принудит немцев вывести танки из ущелья.

— Большое спасибо вам, господин генерал!

— А при чем здесь я? Скажите спасибо вашим танкистам и горным стрелкам. Если бы вы их видели!.. Я восхищен, господин полковник!

Матеяну поблагодарил его еще раз. Теперь он был спокоен за позиции у изгиба долины, теперь он мог свободно думать, как разбить немцев здесь… Да, сначала он раздробит их силы, которые хлынут через долину. Тех, что приготовились к контратаке, он оставит Олтяну, и они будут разгромлены танками, горными стрелками и батальоном, подтянутым генералом из резерва. Михуляк танками другой роты с саперами вместе со вторым батальоном горных стрелков атакует с фланга пехоту немцев, отделив ее от танков и рассеяв, потом выйдет на шоссе и устремится в ущелье, уничтожая одну за другой позиции гитлеровцев в ущелье… На долю Матеяну останутся танки, скопившиеся в долине. Он ударит по ним сбоку и сзади, вырвавшись со всеми танками второго батальона на полной скорости из леса…

Матеяну почувствовал, как его охватывает дикая радость. Глаза сверкнули стальным неукротимым огнем, нервы напряглись…

И вдруг внизу, в стороне ущелья, глухо застонали и долина, и лес. Горы дрогнули, воздух наполнился ревом двигателей… Матеяну поднял бинокль и, крепко вцепившись в него, направил в сторону долины. Секунда… еще одна… и на дороге действительно показалась стая тяжелых и низких гитлеровских танков с белыми крестами.

Когда они всей массой оказались напротив него, за ними появились синевато-грязные волны пехоты… Взгляд его сверкнул, и, не оборачиваясь, он подал танкистам сигнал заводить двигатели. Лес позади него загудел, будто охваченный поднимающейся из-под земли бурей. Когда он почувствовал, как земля под его ногами заходила ходуном, будто готовая сдвинуться с места, он подал новый сигнал. Над танками и немецкой пехотой со свистом взвилась кроваво-красная ракета. И казалось, не только танки, но и лес, и сами горы устремились вместе с ним в долину…