Ида

О новелле Ирэн Немировски «Ида»

К моменту появления новеллы «Ида» Ирэн Немировски была уже известной писательницей. Оказавшись в своем любимом Париже вскоре после революции, она быстро адаптировалась к новой жизни, чему в немалой степени способствовало благосостояние ее семьи, прекрасный французский и с детства привитая любовь к французской культуре. Ирэн поступила на филологический факультет Сорбонны, вращалась в кругах артистической и золотой молодежи, мечтала о карьере французской писательницы. Успех пришел к ней практически с первой крупной публикацией — роман «Давид Гольдер» (1929) был сразу замечен благосклонной критикой. Последующие полтора десятилетия, до депортации и трагической гибели Ирэн в Освенциме в 1942 г., были полны бурной творческой деятельности. Она работала в жанре романа, рассказа, новеллы, биографии.

«Ида» была опубликована в цикле, состоящем из четырех новелл, — «Звуковые фильмы» (1935), который отражает интерес писательницы к модному и бурно развивающемуся искусству кино. В межвоенные десятилетия многим казалось, что кино («седьмой» вид искусства, как его тогда называли) скоро затмит все традиционное творчество, и писатели не скрывали своих страхов перед непосильной конкуренцией. Немировски не только не разделяла этих опасений, но и неоднократно с энтузиазмом говорила о том, что кинематографические приемы могут сыграть благотворную роль в деле обновления литературы. Хотя в данной новелле она тематизирует другой популярный жанр той эпохи — так называемое музыкальное «ревю», или представление мюзик-холла, — ее приемы и поэтика четко маркируют текст как ориентированный на кинематограф, что в целом было характерно для французской прозы ар-деко[1]. Новелла отличается повышенной визуальностью, частой сменой ракурсов, чередованием крупных и панорамных планов. Искусный монтаж ярких, практически статичных сцен, позволяет представить себе экранизацию данного произведения. Текст написан в сжатой, энергичной манере, быстром темпе, как будто в технике киносценария. Обращает на себя внимание обилие коротких фраз с предельно упрощенным синтаксисом и фрагментация нарратива на мелкие эпизоды. Минимализм, использование такого риторического приема, как эллипсис, позволяли читателю додумать детали, заполнить семантические пробелы и тем самым принять более активное участие в сотворчестве. Доминируют глаголы в настоящем времени, что создает эффект сиюминутности происходящего, даже когда речь идет о сценах из далекого прошлого героини. Наконец, непременной чертой фильмов, отмеченных наследием лишь недавно ушедшего в прошлое немого кино, была повышенная экспрессивность за счет акцентировки жестов и гротескного сталкивания разнородных элементов (так, в новелле неоднократно обыгрывается контраст между мертвенностью лица Иды, застывшего в нарочитой гримасе под толстым слоем белил, и раскрепощенными естественными движениями молодого ловкого тела ее соперницы Синтии).

Немногочисленными, но меткими штрихами Немировски воссоздает и более широкий контекст. Пульсация эпохи джаза ощущается в гигантских неоновых панно, преображающих городской ландшафт, и в «диких» музыкальных ритмах, под которые Ида исполняет свой неизменно популярный номер. Дух времени проявляется в коммерциализации искусства, в культе вечной молодости, которому Ида Сконин приносит в жертву всю свою жизнь, в технологиях создания звезд шоу-бизнеса (в ход идет все — от рекламы и наемных «хлопальщиков» до последних достижений пластической хирургии) и в механических метафорах для атлетического тела (Ида «выдрессировала свое тело, как механизм», Синтия вызывает у восторженных зрителей ассоциации с «прекрасной стальной машиной» — в этих отсылках находят отражение и новые представления о женской сексуальности). В более глубоком подтексте мы находим намеки на настроения французского общества, которые не могли не затрагивать личные струны в душе писательницы, например, растущую ксенофобию французов (Иде поклоняются, но ее не любят, ведь она «иностранка»).

Немировски остается верной главной теме своего творчества — исследованию комплексов и импульсов, характерных, по ее искреннему убеждению, для «еврейской расы». Слово «раса», которое еще не приобрело отчетливо негативных коннотаций, было в ходу во французской культуре того времени. Как и многие ее современники, Немировски активно пользовалась в своей прозе расхожим набором этнических и расовых стереотипов. Большинство ее героев оказываются «безродными космополитами», евреями-эмигрантами из Восточной Европы, пытающимися добиться успеха любой ценой в центре «мировой цивилизации». На неоднократные обвинения в антисемитизме Ирэн Немировски неизменно отвечала, что всего лишь наблюдает за нравами и поведением людей в той среде, которая ей ближе всего по опыту и происхождению.

Ида Сконин, как и многие персонажи романов Немировски, обладает неутолимой жаждой деятельности, самореализации, славы, богатства. Эта жажда позволяет женщине из богом забытого местечка российской империи добиться титула «королевы» парижских мюзик-холлов. Но та же неукротимая амбиция, благодаря которой она восходит на музыкальный Олимп, оказывается и фатальным пороком, приводящим Иду к окончательному падению. Эта двойственность героини накладывает отпечаток на читательское восприятие ее характера. Хотя цикл киноновелл «Звуковые фильмы» подвергся критике за ослабление психологизма, в «Иде» Немировски находит способ раскрыть перед читателем внутреннюю драму своей героини. Текст строится на параллельном монтаже сцен из внешней жизни Иды (репетиции, спектакли, успех) и ее внутренних монологов, воспоминаний, сомнений. За счет этого персонаж, несмотря на все недостатки, становится все более неоднозначным, а в конце начинает вызывать сочувствие. Драма стареющей и заходящей «звезды» оборачивается вполне универсальным страхом старения, увядания, невостребованности.

Мюзик-холл фигурирует у Немировски как метафора современной массовой культуры. При этом писательница сознательно использует язык французских авторов, обращавшихся к этой тематике. Например, Пьер Дрие ла Рошель в «Молодом европейце» (1927) предпринимает анализ мюзик-холла как транслокального пространства, лишенного признаков национальной самобытности и оригинальности. По отношению к танцовщицам он использует слово girls, и Немировски также предпочитает оставить это английское слово без перевода. Слово это подчеркивает безликость и вырождение современной «общепланетной цивилизации». По словам Дрие ла Рошеля, мюзик-холлы заменили современному человеку храмы. Если в средние века путешественник искал знакомую обстановку в соборах, то сегодня «экуменическое наслаждение» дарует любой мюзик-холл мира — лишенное национальной специфики представление, построенное по одной и той же схеме, с использованием безликих танцовщиц из разных стран и одинаковых спецэффектов, точно соответствует ожиданиям зрителя. Новые каноны массовых развлечений создаются за океаном, а затем распространяются по всему миру, уничтожая местные традиции. Не случайно в новелле Немировски Иду побеждает в конце американка Синтия, прибывшая из Чикаго. Продюсер Симон, много лет сотрудничавший с Идой, начинает перенимать американский способ ведения бизнеса. В этом новом мире царит закон конкуренции, в нем нет места снисхождению, верности, эмоциям: «Мы слишком долго держим наших старых звезд. Американцы правы: триумф, прибыль, затем нокаут — и к новому герою!.. А мы слишком добры…»

Таким образом, эта краткая новелла, созданная Ирэн Немировски как авангардный эксперимент в области кинематографической поэтики, оказывается отнюдь не безделкой, а емким текстом, содержащим скрытый комментарий к целому ряду эстетических и социально-культурных явлений 1920–1930-х гг.