Идеальная война

I

Лига Свободных Миров, Федерация Марик Атреус, дворец Мариков 19 мая 3054 года

Кабинет освещался дюжиной свечей. Их огоньки отбрасывали вокруг себя широкие, трепещущие полосы золотистого света. Часть комнаты оставалась чернильно-черной — такой же, как межзвездное пространство, подумал Пол Мастерс. Его сотрапезник и хозяин — генерал-капитан Томас Марик, глава Дома Марика, Верховный Правитель Федерации Марик и военный руководитель Лиги Свободных Миров — предпочел освещение в готическом стиле как наиболее соответствующее его темпераменту. Странные привычки друга порой завораживали Пола, порой выводили его из себя — так же, как и всех остальных, встреченных Томасом с того времени, как он взял на себя бразды правления Федерацией Марик.

Скачущие блики свечей освещали полки с хранившимися на них древними потрепанными книгами. Среди мрачных теней угадывались некоторые уникальные вещи: статуэтки с изображением людей, модели военных машин и Т-кораблей для прыжков в пространстве и один особенно удивительный осколок древней технологии — первое искусственное сердце.

Среди прочего светом озарялось несколько предметов, заключенных в стекло и висевших на стенах: изумительные картины, написанные маслом, искусные голографии и древние светокопии, в том числе гордость Томаса — точная копия летательных систем Китти Хока, созданных более двенадцати столетий назад. Мастерс никогда не задумывался о полете первого аэроплана, — пока Томас с сияющими, как у мальчишки, глазами не изложил историю этих первых секунд человеческого путешествия в отрыве от твердой земли.

Время было позднее, и за дверью больше уже не слышалось шагов слуг и приглушенного смеха придворных, проходящих коридорами дворца. Тяжелые оконные занавеси были приоткрыты как раз настолько, чтобы видеть ночное небо, усыпанное звездами. Почти в полной темноте Мастерс наугад резал жаркое и старался нанизать на вилку намасленные ломтики вареного картофеля; столовое серебро Томаса, соприкасаясь с фарфором китайских тарелок, нежно звенело.

— Стоит ли есть в темноте? — спросил Мастерс.

— Темные комнаты — для темных мыслей, — произнес Томас, подражая плохому актеру, играющему плохую роль.

Мастерс засмеялся.

— Темные комнаты — для темных дел, — подал он встречную реплику.

— Темные комнаты хороши, чтобы лучше показать оттенки освещения, выявить слабый огонек, который может быть незаметен в ярком и деятельном свете дня.

— Томас, ты все тот же, ты единственный мыслитель и фантазер, которого я знаю.

— Не очень-то ценный товар для нынешних дней.

— Как сказать. Например, лемминги покорны тому, что считают предназначением. Они и не подозревают, что мы создаем историю.

— Совершенно верно, — подчеркнул Томас и умолк: старая мысль повернулась новой гранью. — Что такое лемминг. Пол? У тебя есть соображения? Я слышал это выражение и пользовался им всю свою жизнь, но только что понял: я не представляю, что оно на самом деле означает.

— Лемминг — это... — начал было Мастерс, но потом с удивлением осознал, что он вообще ничего не знает. — Никаких соображений. Возможно, какое-нибудь мифическое животное. Не те ли это создания, которые бросаются со скалы только потому, что так поступает кто-то еще? Я не знаю. Может быть, они появились из какой-либо шутки про христиан-мучеников, которую отпускали римляне, мчась во весь опор в Колизей.

— А! Хлеба и зрелищ! — сказал Томас, как будто осененный внезапным вдохновением. — Может быть, это именно то, что утолило бы страсть моего народа к крови.

— Не твой стиль, мой друг. Не делай вид, будто сидишь на троне и проливаешь слезы по каждому упавшему на арене. Портишь весь эффект.

— Верно.

— Помимо прочего, ты не нуждаешься в хлебе и зрелищах. Твой народ доволен. Последняя большая межзвездная война прошла на другой стороне Внутренней Сферы, и четвертая война за Наследие тоже едва коснулась нас. Даже Андурианский мятеж не был так уж губителен. Он затянулся до одурения, но не был страшен.

— В том-то и дело, сэр. Мои люди скучают. Мои люди забылись. Они хотят больше крови в своей жизни. Насколько я понимаю, такое повторяется почти с каждым поколением.

— Подобно леммингам?

— А основная причина? Скорей всего — заелись. Восхитительно!

— Но похвалиться-то нечем. Мы пробуксовываем на месте. Каждый день мы заботимся об одном и том же, не происходит ничего, что разнообразило бы нашу жизнь.

Томас помедлил, вновь углубившись в размышления:

— А стоит ли размышлять об этом? В темноте Мастерс пожал плечами и отрезал еще кусочек мяса:

— До тех пор, пока они остаются только нашими соображениями, пожалуй, не стоит.

— А если мы поделимся ими с другими?

— Ну...

— Что ну? — Томас отодвинул тарелку. — Пол, дела очень плохи. Верно, что некоторое время мы не вели ужасающих войн. Но... — Томас внезапно оборвал фразу. Стало тихо, только какие-то из его древних часов с циферблатом громко тикали в комнате. Мастерс смотрел на своего друга, даже при тусклом освещении различая следы ожогов и шрамы от бомбы террориста, почти двадцать лет назад убившей отца Томаса и его старшего брата. Томас ни разу не пытался сделать пластическую операцию.

Все эти годы Мастерс никогда не спрашивал — почему, понимая, что это было чем-то глубоко личным, о чем неприлично было говорить. Как догадывался Мастерс, для Томаса это было чем-то вроде власяницы, постоянным напоминанием о своем пугающем несовершенстве, помогающем держать себя в смиренности. Не важно, что его друг правит сотнями миров, — Томас никогда не позволил бы себе чрезмерно обольститься этой мыслью.

— Я уверен, что мы стоим на распутье, — наконец сказал Томас. — Все сейчас поставлено на кон. Еще раз. Я изучил в деталях рапорты о вторжении клана...

— Какого?

— «Слово Блейка». Когда они поселились на Гибсоне, я попросил показать военные рапорты, которые они составили. Они заколебались. Я попросил снова. Они отделались болтовней. Я попросил еще раз. Они пустились в бюрократические увертки. Я заявил, что выдворю их из Лиги Свободных Миров и отправлю навсегда блуждать меж звезд, если они не порадуют меня. Они сдались.

— И?..

— Полный нонсенс.

— Как?

— Ну, может быть, следовало бы сказать, что я не понял документы. Я изучил все эти проклятые отчеты. Я возглавлял многие сражения, тренировался с тобой на боевых роботах. Но никогда не видел ничего подобного тому, что они прислали мне. Числа. Ничего, кроме чисел. Страницы и страницы чисел. Таблицы и таблицы, и сотни коэффициентов.

— Списки покойников?

— Ничего похожего! Ни одного явного имени не удалось найти. Но, оказывается, победу можно объяснить подобными фразами: «Вышеприведенные данные показывают, что прибыль от сражения несомненна, требуемые коэффициенты потерь допустимы» — и т. д. и т. д.

— А поражение?

— «Как показывают вышеприведенные данные, убыток от сражения несомненен».

— Прибыль от сражения... Убыток от сражения... Что это?..

— Победа и проигрыш — я уверен. «Слово Блейка» ссылалось на эти числа, чтобы подтвердить свои выводы, но клянусь — я не представляю, как они это сделали.

— Томас, не обижайся, но твой опыт сражений не очень велик, ты поздно начал активную жизнь.

— Послушай, Пол. Я прекрасно разобрался бы с какими-то там итоговыми отчетами. Эйнштейн сказал: если вы не можете объяснить, что вы делаете, то не стоит этого делать. Итак, я дал прибежище десяткам тысяч религиозных фанатиков, пообещав им самостоятельность и новый дом, а они не могут объяснить мне, как они воевали. Это тревожит меня. И это странно. Документ написан почти как научный отчет. А это моя стихия. Я должен расшифровать его.

— Знаешь, твоя проблема в том, что ты не хочешь понять: война не наука, а искусство.

— На этом настаиваешь ты со своими прусскими авторитетами. Я лично предпочитаю науку. Ясно. Просто.

— Вторая твоя проблема — прошлое. Сейчас ты с нами, грязными солдатами и безобразными политиканами.

— О Боже, да! Как я до этого докатился?

— Я знаю, что этому никогда не было подтверждений, — сказал Пол, — но, быть может, для того, чтобы отомстить кузену, убившему твоего отца и брата.

Томас поднял свой бокал:

— Да, это верно. Благодарю за напоминание, капитан Мастерс. Встречи членов семьи Дома Марика. О Боже, как я ненавижу свою принадлежность ко всему этому!

— И ты вполне можешь считаться одним из самых несчастных Лордов-Наследников.

— Еще раз спасибо.

— Ладно. Ясно, что все эти Верховные Правители Домов Дэвиона, Штайнера, Куриты, Ляо упиваются манией величия от своего богатства. Меня удивляет — что тебе до этого? Но, если можно, оставим на время твои невзгоды и вернемся к войне. Я всегда считал Ком-Стар, а сейчас и «Слово Блейка» до некоторой степени странным сообществом. Вероятней всего, я не пойму написанный ими отчет, и, держу пари, большинство живущих во Внутренней Сфере поймет не больше. И почти все будут считать, что в этом нет ничего позорного. Истинно верующие скрытны и непонятны.

— Да. Но все-таки до смерти моего отца я учился с этими людьми. Они были моей семьей. Более того, я верю, что отчет отражает изменения, связанные с войной и происходящие во всей

Внутренней Сфере, а не только в Ком-Старе и со «Словом Блейка». Я не могу на это повлиять. Мастерс пригубил вина:

— Я не уверен, что это имеет отношение к теме разговора, но отчеты, которые я читал, показывают, что интенсивность и темп сражений последние тридцать лет быстро нарастали. Четвертая война за Наследие была особенно свирепа.

— Точно. Война меняется. В ней не появляется ничего, чего мы не видели бы раньше в истории человеческой расы, но мы скатываемся на уровни, которые были пройдены нами несколько поколений назад. Человечество уже не один раз почти доводило себя до гибели, и если бы у меня была возможность сказать об этом, то сейчас не было бы такой угрозы. Но для этого мне нужно больше власти. Не экономической. Боже мой, мы, должно быть, и так выглядим для остальной Внутренней Сферы жирными, сочными свиньями. Нет, нам нужна власть политическая. Лига Свободных Миров — разрозненные наследные государства. Это надо изменить.

— Да, твои соправители, в отличие от тебя, несомненно, изрядные соглашатели.

— По этой причине я решил не надеяться на случайность. Я не чувствую никакой потребности тратить силы на покорение этих маленьких потрепанных чудаков. Я просто хочу, чтобы они оставили Лигу Свободных Миров в покое, чтобы мы могли привести наши дела в порядок. И я думаю, что твой план создания элитного класса водителей боевых роботов поможет нам.

Мастерс замер, его вилка застыла у самого рта. Он предложил этот план годом раньше, но никогда не думал, что Томас согласится с ним. Лига Свободных Миров традиционно была парламентской республикой. Создание правящего военного класса не будет одобрительно принято большинством миров — членов Лиги.

— Ты серьезно?

— Я никогда не был более серьезен. Я не вижу никакого другого пути. Мы начинаем восстанавливать технологии, потерянные при распаде Звездной Лиги. Люди захотят обзавестись вновь разработанными видами оружия и заткнуть им глотки своих врагов. «Делай то, что нужно для победы»... и тому подобное. Но ты прав относительно увеличения темпов и интенсивности ведения войны. Так происходило десятилетиями, а после рассекречивания архивов старых технологий Ком-Стара и обнаружения тайных складов оружия Серого Легиона Смерти этот темп становится еще большим. Мы все очень скоро можем оказаться в огромной опасности. Договоры существования служат сейчас только как поле битв для юристов. Кодекс Чести водителей боевых роботов забывается. Может полностью вернуться тактическое ядерное оружие.

Воспоминание о ядерном оружии вызвало у Томаса внезапную напряженную паузу. Когда он продолжил говорить, его голос был очень тих:

— Не думаю, что когда-нибудь прощу Ком-Стару опубликование технических архивов. Они нарушили свою присягу. Архивы должны были навсегда остаться секретными.

— Ну, оружие уже было повсюду, и не только из-за доступности архивов.

Казалось, что Томас ничего не слышит:

— Ересь, чистой воды ересь.

Мастерс не знал, что и сказать. Томас, как и все, прошедшие обучение в таинственных высших кругах Ком-Стара, часто в присутствии неверующих обращался к религии.

— Томас, что ты хочешь от меня?

— Сегодня я получил весть из Нового Авалона...

Правая рука Мастерса напряглась:

— Джошуа?

— Он еще жив, — кротко сказал Томас. — Говорят, лейкемия в стадии ремиссии. Мы путешествуем меж звезд, и все же мой сын умирает от болезни, которую человеческий род пытался победить в течение более тысячи лет. Тысячи лет. — Он умолк, собираясь с мыслями. — Я думал о нем сегодня, перед твоим прибытием, так же как думал и о разработке нашего плана. Я вспомнил, как восемь лет назад впервые держал Джошуа на своих руках. И я так редко видел его с того времени.

Томас резко вздохнул:

— В тот момент он казался таким совершенным. Безупречным. На его душе не было никакого греха, его мысли не содержали зла. Никто не причинял ему вреда, и ничто не искушало его. Я думал, что как хороший отец я смогу его от всего обезопасить. Я думал: «Этот мальчик будет расти под хорошей защитой. Я выучу его как следует. Научу его любить, сражаться за благо человечества, защищать себя. Он будет поразителен. Я огражу его от всех страданий, болезней и от шрамов, которые мучили меня». Но, конечно... все мы видим возможность сделать хорошее, но сколь малого добиваемся.

Он остановился и потянулся через стол, оттолкнув попавшую на пути тарелку. Его голос, зазвучал заговорщически:

— То, что я предлагаю. Пол, вызвано желанием добра. В то же время это очень опасно. Всего десять лет назад я активно боролся с правившим тогда военным классом. Можешь ли ты пообещать мне, что, вновь созданный, он не станет источником заразы? Не выродятся ли наши добрые намерения в нечто такое, что принесет нам горе в последующие годы?

— Я не могу этого обещать. Ты знаешь, что Лига Свободных Миров всегда балансировала между парламентской демократией и военным феодализмом. — Мастерс тщательно взвесил свои следующие слова. — Но я по-настоящему верю, что единственный способ, которым мы можем остановить эскалацию военных технологий, — это сосредоточение всей власти в руках водителей боевых роботов. Не солдат и, безусловно, не технократов. Только водителей боевых роботов. Потому что у них есть очевидные причины не желать размножения военных технологий — это сделало бы их ненужными. Атомные бомбы, несомненно, повлекут за собой отказ от механических средств войны. Чтобы предотвратить катастрофу, нам нужно собрать все силы под свое управление. Мы должны изменить правила войны. Только концентрация силы в руках водителей боевых роботов позволит достичь этих целей.

— Значит, никаких гарантий?

— Никаких, сэр.

— Я подозревал это. Я знал это. — Томас вздохнул. — Ком-Стар, который некогда называли Ком-Гвардией, так долго был таким мирным...

— Прежде.

— Прошла моя молодость...

Мастерс удивился, услышав, куда потянуло Томаса. Это было совершенно непохоже на него.

— Сэр...

— Все в порядке. Пол. Я просто избегаю необходимости обсуждать с тобой что-нибудь неприятное. Пожалуй, сам я думаю, что это великолепно, но ты, возможно, найдешь это столь смехотворным, что наш разговор может стать неприятным.

— Сомневаюсь.

— Ты забываешь, насколько ты прагматичен и как много во мне от идеалиста. Тот факт, что мы такие хорошие друзья, обусловлен, в частности, тем обстоятельством, что мы не слишком часто видимся друг с другом.

— Мы друзья и всегда ими будем, — тихо сказал Мастерс. — Но скажи, что это за ужасная тема, которую ты хочешь поднять?

— Мы, по сути дела, говорим об удачном ходе для военщины.

— Точно. Если план преподнести корректно, я уверен, что найду достаточное количество водителей боевых роботов, которые поддержат нас. Стоит показать им, что наступление военных технологий ставит под угрозу профессию водителя.

— Да. И водители боевых машин возьмут все под контроль и сделают всех остальных гражданами второго сорта. — Голос Томаса окреп. — Это путь кланов.

Мастерс заколебался:

— Этого мы не знаем. Вторжение происходило на другой стороне Внутренней Сферы, на расстоянии более чем трехсот световых лет от наших границ. Никто во Внутренней Сфере не имел понятия, что потомки Керенского и его последователей еще живы. Прошли столетия с тех пор, как генерал Керенский и его люди по своей воле удалились из Внутренней Сферы. До сих пор остается тайной, чем они занимались в последующие годы. Даже народы, завоеванные кланами, все еще не знают точно, как живут члены кланов, и, разумеется, здесь, на другой стороне Внутренней Сферы, мы слышали только полуправду. Потребуются годы, чтобы рассортировать всю информацию, годы, чтобы узнать, кем на самом деле являются народы кланов.

— Ты защищаешь их? Они воевали в городах. Они атаковали мирное население ядерным оружием. Никто не использовал таких устройств...

— Сэр, мы не станем кланами. Это я могу обещать. Я хочу только, чтобы военная элита объединила всех под своим руководством.

— Нет-нет, даже если мы на время забудем про кланы, все это выглядит не слишком симпатично.

Мастерс сделал паузу и потом сказал:

— Я не уверен, что понимаю.

— Если мы допустим промах и заявим, что я в итоге добиваюсь полной власти Дома Марика над Лигой Свободных Миров и что мы собираемся сделать это с помощью водителей боевых роботов, все остальные государства Лиги Свободных Миров выступят против нас.

— Конечно, сопротивление будет.

— И значительное. Нам нужны союзники. Я не хочу добиваться полного единства ценой отчуждения своих людей. Оно не стоит этого. Мы будем проводить все свое время, подавляя один мятеж за другим. В нашем собственном государстве люди будут смотреть на нас как на захватчиков. Нет, нам нужно большинство — подавляющее большинство. Только таким может быть план, который приведет к желаемому результату — нашей неприступности для других наследных государств.

— Но если водители боевых роботов должны контролировать...

— Пол, мы придем к этому. Но мы должны быть внимательны, предусмотрительны и умны. Мы начнем медленно, готовя момент для создания подходящего сюжета.

Мастерс, несколько ошарашенный, поводил пальцами по скатерти:

— Что ты имеешь в виду под словом «сюжет»?

— Что, если мы повсеместно в Лиге Свободных Миров вместо подготовки удачного хода создадим для начала рыцарский орден водителей боевых роботов? Создадим нечто романтическое.

— Романтическое?

— Да! Мы не просто создадим правящий военный класс, но перестроим наш феодализм. Мы покажем, что происходит нечто экстраординарное.

— Я не...

— Создать нечто такое, что хотят сами люди, проще, чем то, что им навязывается. Лучше заставить их приветствовать идею, а не защищаться от нее.

Это немного уменьшило беспокойство Мастерса:

— Но как мы все это сделаем?

— Мы начнем постепенно. Начнем с нового рыцарского ордена, созданного из здоровой ткани. Особый орден преданных мне водителей боевых роботов. Не считаясь с сегодняшними обычаями, этих рыцарей будут называть «сэр». Это будет элита. Мы пригласим их со всех концов Лиги Свободных Миров, независимо от их предыдущего подданства. Будет трудно. Мы должны найти таких воинов, которые разделяют ваше мнение о судьбе воинской элиты и — что более важно — у которых есть хоть малая жилка благородства. Таких, как ты.

— Как мы...

— Интуитивно, — сказал Томас, прерывая вопрос. — Мы найдем их интуитивно. Мы с рыцарями ничего не начнем делать сразу. Просто позволим Лиге Свободных Миров и Внутренней Сфере узнать, что такой орден существует.

— Но враги Дома Марика в парламенте быстро набросятся на такое начинание. Это равносильно объявлению планов сплочения Лиги Свободных Миров под эгидой Дома Марика. Это так же ненадежно, как и упование на удачный ход.

— С той разницей, что мы еще ничего не сделаем.

— Да, только вызовем желание у некоторых лучших водителей боевых роботов уйти от наших соперников. В частности, не избежать подозрений и угроз от княжества Регулус. А ты говоришь, что мы не будем готовиться к удачному ходу.

— Никакого удачного хода. Пол. — Томас помедлил, чтобы заявление запечатлелось прочнее.

— Что?

— Мы придем к власти или по просьбе людей, или вообще не придем. Это так просто. Я буду строить то, что, по моему мнению, хотят люди, и они скажут мне, прав я или нет.

— Но...

— Пол, твоя забота — водители боевых роботов. Моя — жители Лиги Свободных Миров. Я не буду захватывать управление Лигой. Это тактика других правителей в иных наследных государствах.

— Тогда скажи мне, что ты понимаешь под подходящим сюжетом?

— Попросту говоря, каждый видит свою жизнь в рамках предписанного. Так мы поступаем. Это человеческий подход. И если люди видят себя угнетенными, они будут с этим бороться, потому что такова насущная цель угнетенных. Если люди видят себя участвующими в чем-то чудесном, они станут поддерживать эту игру всем сердцем.

— Игру?

— Игру. Я, между прочим, сын своего отца.

— Я не думаю, что большинство людей смотрят на свою жизнь как на игру, Томас.

— Конечно нет. Поэтому ими могут манипулировать те люди, которые ведут игру.

Мастерс занервничал:

— Я не понимаю. Сначала ты сказал, что хочешь от людей свободного выбора, а сейчас говоришь о манипулировании ими.

— Ну, если мы используем удачный ход, мы манипулируем. Если я предоставляю людям свободный выбор, я -не манипулирую ими. Но так как я знаю, что это игра, то могу предложить варианты выбора так, что они выберут нужное мне.

— Не понимаю.

— Я знаю. Для этого потребуется время. Вот. — Томас отошел к стоящему у стены столу. Мастерс видел, как он взял что-то со стола и понес назад. Книга. — Это тебе. Подарок.

Мастерс взял книгу — переплетенный в ткань том с обтрепанными краями. Обложка выгорела, и он не смог прочитать название при тусклом свете.

— Что это?

— «Смерть Артура» Томаса Мэлори, — сказал ему Томас.