Идеальное отражение

Глава 16 Лабиринт

10 февраля

В этот раз я попытался сопротивляться, но с таким же успехом я мог бы грести против течения устремившейся к водопаду речки. Меня завертело, закрутило, несколько раз швырнуло в разных направлениях, в голове завибрировало, и я обнаружил, что стою.

В поле моего зрения попало море, кусочек побережья с белыми дюнами, а также громадные бетонные корпуса, опутанные проводами, утыканные торчащими вверх трубами, растопырившие в стороны эстакады и пристройки, одни скучно обыденного, другие – странного вида.

Я захотел шевельнуться и не смог, постарался заглянуть в мысли дубля, и вновь у меня ничего не вышло.

Я мог только смотреть и надеяться, что двойник в свою очередь не имеет власти над моим телом.

Пейзаж выглядел знакомым, но почему-то оказалось мучительно трудно вспомнить, где я его видел. Раз море, значит, это не Москва и не Чернобыль, на берегах Обского водохранилища ты не найдешь белого песка. Остаются Казантип и Сосновый Бор...

Сосновый Бор, точно! Ленинградская АЭС!

Я глазами двойника смотрел на одно из самых загадочных сооружений всех пяти локаций.

ЛАЭС не пострадала во время Катастрофы, даже продолжила функционировать, вот только куда уходит вырабатываемая ею энергия, не смогла установить ни одна научная экспедиция. Хотя экспедиций тех было не так уж много – большеголовые умерили прыть, когда стало ясно, что рядом с электростанцией всегда полно биомехов, ловушек, да и сама она на редкость опасна.

Я однажды видел ЛАЭС во время пульсации и должен сказать, что Новый год в Пекине рядом с этим – детская забава. Сотни молний, желтых, голубых и сиреневых, бьющих вверх, в небо, скачущих по стенам, похожих на светящиеся алчные щупальца, «шаровухи» метр в диаметре, фонтаны искр...

И треск, такой громкий, что наверняка слышен в центре Петербурга.

Сейчас станция выглядела угрюмо-спокойной, как дремлющий великан, но все же ощущалась исходящая от нее угроза, а изнутри доносился негромкий монотонный гул, словно там работали исполинские механизмы.

Интересно, что понадобилось здесь дублю?

Серый туман запеленал меня, попробовал на зуб и решил, что есть невкусного сталкера не будет. Меня зашвырнуло в собственное тело, как баскетбольный мяч в корзину, и я нервно заморгал.

В этот раз, к счастью, никто не выкручивал мне рук, не пытался обезоружить или дать по башке. Я лежал, бессмысленно пялясь в небо, а Колючий и Синдбад с тревогой смотрели на меня, причем второй держал наготове «карташ», и палец его застыл на спусковом сенсоре.

– Э... привет, – сказал я. – Что тут было, отвались мой хвост?

– Ничего интересного, – уверил меня Синдбад. – Ты задергался, словно эпилептик, Колючий завопил, что опять чует двойной комплект имплантов, и я уже собрался тебя вязать... Так, на всякий случай. Но тут ты сам благоразумно свалился и замер, а к оружию даже не потянулся.

Обошлось, дубль не попытался убить моих спутников или повредить мое тело.

Или просто не смог.

– Он сейчас в Сосновом Бору, рядом с АЭС, – сказал я, садясь и пережидая приступ головокружения. – Предлагаю немедленно отправиться туда и привести всю историю к логическому финалу.

– Как скажешь, большой босс. – Синдбад протянул руку и помог мне подняться. – Маркер дать?

Вопрос был риторическим – без этого приборчика, легко умещающегося на ладони, путешествовать из локации в локацию, не рискуя собственной задницей, может разве что Избранный.

Зона чернобыльского тамбура продолжала оставаться пустынной, и до входа в гипертоннель мы добрались без помех. Сосновый Бор встретил нас начинающимся снегопадом, и мне вновь вспомнилась та ночь, когда я брел тут, безоружный и почти голый.

– Что, чувствуешь себя дома? – спросил я у Колючего.

Беглый праведник посмотрел на меня с жалостью, и мне стало совестно – у каждого из нас имеются неприятные воспоминания, и не стоит бередить чужие неосторожным словом.

Мальчишке, в чьем прошлом прячутся сжигаемые заживо люди, и так нелегко.

– Нет, не чувствую, – огрызнулся он и поспешно застегнул маску, словно пытался отгородиться от всего на свете.

Громада ЛАЭС виднелась прямо от тамбура – очертания корпусов на юго-западе, частокол труб, уходящие на восток опоры ЛЭП, но на самом деле до нее было еще топать и топать.

Мы выбрались из руин детского городка, оставили позади свалку ржавых механизмов и зашагали по обочине ведущего к электростанции шоссе. Почти тут же пришлось обходить скопление ловушек – несколько «Мухобоек», «Алмазную пыль» и три «Магнита».

Едва мы закончили обходной маневр, как я почувствовал толчок внутри головы, похожий на тот, что посетил меня в Академзоне. Перед глазами вспыхнуло, словно кто-то зажег пучок бенгальских огней, но на этот раз вслед за светом пришло не видение, а глубокая темнота.

– Проклятье... – сказал я, потирая ноющий лоб. – Похоже, когда мы с дублем близко, связь усиливается...

– Ты что-то видел? – спросил Синдбад.

– Нет, ничего... – И тут я сообразил, что тогда, когда мы сражались в руинах Академгородка, толчок прикатился с той стороны, где в тот момент находилась моя блудная копия.

Выходит, сейчас я тоже должен был уловить направление.

Но, если верить ощущениям, то дубль сейчас где-то точно к югу от нас, немного в стороне от станции. Но можно ли им доверять и вообще полагаться на то, что приходит в мозг помимо имплантов и органов чувств?

Ответа на этот вопрос я не знал и на несколько секунд замер в сомнениях.

– Идем дальше, – сказал я, решив, что «видение» – более надежный источник информации, чем какие-то там толчки в черепушке, пусть даже и ориентированные по сторонам света.

И все же я попытался с помощью имплантов заглянуть как можно дальше в том направлении, откуда пришел тревожный сигнал. На мгновение мне показалось, что я вижу... ощущаю высокого человека, неспешно шагающего на восток, но мгновение это прошло.

Сомнений же не стало меньше.

Зато куда больше стало забот – ровно через пять минут, когда выяснилось, что дорога к ЛАЭС вовсе не свободна и не открыта для гостей. Справа по курсу, со стороны моря, появились три бота-андроида и решительно зашагали в нашу сторону, пошевеливая ручонками-армганами.

– Вот и охрана встречает, – пробурчал я, и тут же радар выдал еще две «метки»: у самой ограды станции торчали чугунки покрупнее ботов, рапторы или даже скорее носороги.

– С хлебом-солью? – спросил Синдбад.

– Тогда уж с «аккумулятором» и машинным маслом. – Мне представился бот, держащий в лапах узорное полотенце, а на нем «Сердце зверя» в форме каравая и сверху чашечка с густой, жирно поблескивающей жидкостью. – Хотя от этих железных разве дождешься...

Биомехи открыли огонь издалека, и нам пришлось залечь.

Я вытащил «Страйк» и с завистью глянул на соратников – пистолет, конечно, штука хорошая, но в дальности боя и разрушительной мощи он уступает и «мегере», и «карташу». Моя участь в предстоящем бою – безропотно ждать, когда чугунки подойдут поближе, если им, конечно, позволят это сделать, и только затем вступить в дело.

Перестрелка не затянулась – одного бота снял Синдбад почти на километровом рубеже, напрочь снеся ему башку, а другие двое угодили под выстрел Колючего, и разом превратились в металлолом.

– Ну вот, – проворчал я. – Так и буду теперь за вашими спинами отсиживаться?

– Не бойся, – сказал Синдбад. – Я одолжу тебе ИПК, чтобы ты мог пристрелить дубля.

– И на том спасибо, – я кивнул и впервые задумался, смогу ли я убить человека... существо, как две капли воды похожее на меня, сумею ли выстрелить в зеркало, зная, что оно испытает боль и умрет?

От подобных мыслей в животе образовался холодный ком.

Избавиться от него помогла схватка с двумя носорогами, что ринулись нам навстречу, точно собачонки, заметившие на улице кошку. Встретили мы их, как полагается, и первый чугунок, словивший плазменную гранату прямо в морду, улетел в кювет – догорать.

Второй ухитрился добраться до нас, и расстрелянный в упор, все-таки продолжал мчаться вперед.

– Мать ети! В стороны! – гаркнул я, понимая, что эта махина, даже если захочет, не остановится.

Отпрыгнули мы вовремя – дымящая и ревущая туша пронеслась по тому месту, где только что были мы. Пропахала в земле борозду, со скрежетом вломилась в густые заросли автонов и там застряла. Металлические ветки зашевелились, оплетая так удачно подвернувшуюся добычу, несколько н-капсул лопнули.

По бокам носорога потек густой серебристый «сок».

– Надеюсь, что это все. – Синдбад поднялся, потирая ушибленный бок. – Или еще кто есть?

– Вроде пока никого, – я по очереди напряг импланты. – Подойдем чуть ближе, и я войду в форс-режим. Определим, где этот подонок, – тут голос мой дрогнул от ярости, – и разберем его на молекулы.

Мы шли, и атомная станция поднималась навстречу, представала нам во всей жуткой и величественной красе. Если Чернобыльская АЭС была всего лишь легендарными руинами, Ленинградская выглядела инопланетной постройкой, невесть как заброшенной в окрестности Соснового Бора. И это несмотря на то что она не могла похвастаться какими-либо архитектурными изысками или присущими Пятизонью извращениями.

– Пожалуй, хватит, – сказал я, когда до ограды осталось меньше километра. – Внимание, сейчас вылетит птичка...

Не помню, в каком из увиденных в детдоме фильмов я услышал эту присказку фотографов прошлого, да и позапрошлого века, но она почему-то намертво вплавилась в память.

Птички, естественно, никакой не было, был форс-режим, сообщивший мне, что в окрестностях нет ни одного человека или хотя бы теплокровного живого существа, но что на территории станции в настоящий момент находится около тридцати монстров, по военной классификации именуемых «изделиями техноса».

По-нашему же, по-простому – чугунков.

В первый момент я испытал разочарование, потом досаду на себя: как же так, не поверил собственным ощущениям. Затем перебросил всю мощь восприятия на восток. Как бы перекатил ту сферу, внутри которой я располагался, так, чтобы находиться не в центре ее, а около изогнутой стенки.

И в поле моего зрения, которое одновременно было и слухом, возникла крошечная «метка».

– Сволочь... – прошептал я, понимая, что дубль обошел нас и теперь идет на север, к тамбуру.

Слабость ударила меня по затылку тяжелой мягкой ладонью, и сфера закружилась с бешеной скоростью. Перед глазами замелькали обрывки пейзажа, лица моих спутников, «метки» биомехов за оградой АЭС.

А потом стало темно.

Как выяснилось секундой позже, я даже не смог как следует потерять сознание – зашатался вроде бы, но тут же выправился, только затряс головой и очумело захлопал глазами, словно разбуженная в полдень сова.

– Ну? – нетерпеливо сопя, спросил Колючий.

– Баранки... – я осекся, понимая, что единственный, кто сейчас достоин резких слов – это я сам: прошляпил, пропустил, а ведь имели шанс перехватить дубля, не дать ему уйти. – Его там больше нет... Он уходит на север, и если мы поспешим... то догоним его, обязательно.

Уверенность в голосе далась мне большим трудом, и Синдбад это заметил.

– Придется побегать? – спросил он.

– Как сможем, – отозвался я.

Бегать в боевом костюме – занятие не из легких и не из приятных, но Колючий – парень молодой и здоровый, бритоголовый – бывший солдат и наверняка помнит не один марш-бросок, ну а я... меня в свое время нещадно гоняли в тренировочном лагере, спрятанном в диких горах.

Через пару километров стало ясно, что все это было давно и неправда и что организм старого добра не помнит. Я едва не задохнулся, в боку закололо, а отсутствие рюкзака за спиной и груза в подсумках впервые показалось благом.

Перейдя с бега на быстрый шаг, я оглянулся на спутников – от раскрасневшегося и отстегнувшего маску Колючего валил пар, а лицо Синдбада выражало легкую степень озадаченности.

– Как-то тяжеловато... – сообщил он.

– Передохнем, затем еще рывочек сделаем, – произнес я с фальшивой бодростью.

Мы хоть немного, но сократили расстояние до дубля, и теперь, примерно зная, где он находится, я мог нащупать его с помощью имплантов. Но делать это побаивался – вдруг он вместе с прочими моими способностями унаследовал и умение чувствовать чужое сканирование?

Услышав про «рывочек», Колючий посмотрел на меня, как лошадь на умучившего ее седока. Я даже подумал, что сейчас беглый праведник откроет рот и выскажет все, что обо мне думает.

Но этого не случилось, сказалось «воспитание» Дьякона, основанное на принципе «главный всегда прав».

– Раньше куда легче давалось... или рана сказывается? – продолжал бормотать Синдбад.

Через какое-то время мы еще слегка пробежались, подобрались немного ближе к дублю, и только тут я сообразил, что он направляется вовсе не к тамбуру. Проклятого двойника понесло куда-то к востоку от развалин Соснового Бора, туда, где пруды, болота, речка Коваши и одна из главных местных диковинок.

Нет, не может быть, чтобы дубль шел к Лабиринту Коваши, что ему там делать?

«А что ему вообще делать в этом мире, ты знаешь? – пришла мне в голову здравая мысль. – Ты вообще представляешь, что может вести существо, коему от роду несколько дней, но которое выглядит как взрослый мужчина, и никогда не имело ни отца, ни матери?».

Очевидно, что я несколько раз напрямую соприкасался с его мыслями, когда оказывался в чужой голове. Но, несмотря на это, стоило признать, что понимал я дубля очень слабо, а если честно – вообще не понимал.

Что за Путь содержится в голове моего отражения, и кто его туда вложил?

– Куда его несет, черт подери? – не выдержал я, когда стало очевидно, что дубль топает прямо к примостившемуся у речки Коваши скоплению автонов, имевшему дурную привычку кочевать по местности.

То бишь направляется именно к Лабиринту.

– Подальше от нас, – хмыкнул Синдбад, но тут же вновь стал серьезным. – А что там, впереди?

Снег продолжал идти и потихоньку густел, так что видно было не особо далеко.

– Лабиринт Коваши, – ответил я. – И мне очень не нравится, что он туда направляется.

– Как-то раз Дьякон послал несколько человек исследовать Лабиринт, – подал голос Колючий. – Он хотел узнать, что это такое, от Бога оно или от Дьявола. Из пяти вошедших внутрь вернулись трое. Один забыл обо всем, что было с ним, второй сошел с ума, третий вроде бы остался в здравом уме, но рассказывал всякие нелепицы. С тех пор единоверцам запрещено ходить туда.

– Уж если внутри этого Минотаврова обиталища, невесть как перенесенного в наши палестины, свихнулся безумный фанатик, то что ждет там нас? – спросил я и невольно поежился.

– А зачем идти внутрь? – Синдбад заулыбался. – Там всего один вход и один выход, ты забыл? Достаточно их перекрыть, и твой дубль никуда не денется. Укокошим его как миленького.

Странно, что эта простая мысль не пришла мне в голову. В самом деле, зачем идти внутрь, если можно подождать снаружи? Я и Колючий у выхода, Синдбад у входа, и всё, ловушка захлопнулась.

Но неужели дубль этого не понимает?

Мы сократили расстояние настолько, что он оказался в зоне действия моих имплантов, и я мог отслеживать каждое его движение. Но выкидыш «Мультипликатора» и не подумал о том, чтобы свернуть, он продолжал топать на север, туда, где вздымалась стена металлических зарослей.

Снаружи Лабиринт Коваши выглядел даже симпатично – этакая аккуратно подстриженная загородка из английского парка, изящно округлая, ровная, без единого просвета.

О том, что творится внутри, в точности не знал никто.

Я, как и почти все сталкеры, видел выложенные в М-сеть снимки, сделанные с борта армейской «вертушки», что прошла над Лабиринтом: сплетающиеся переходы, ветвящиеся коридоры, небольшие залы. Все выглядит словно детская игрушка, по которой нужно катать шарик, чтобы он добрался от входа к выходу, забава для великана, шариком в которой служит живой человек.

– Укокошим... укокошим... укокошим, – повторял я, пытаясь изо всех сил убедить себя, что так и будет, мы перекроем выходы и вскоре пристрелим гада, испортившего мне жизнь.

Убедить себя почему-то никак не получалось, в сердце тупой занозой сидело ощущение подвоха. В чем он заключается и как себя проявит, я не знал, но не сомневался, что судьба-злодейка подкинет мне еще не один неприятный сюрприз. Кроме того, я не сомневался, что лишить дубля жизни, или, скорее, существования, будет не так уж и просто.

Если он обладает хотя бы частью моей боевитости и хитрости, то мы еще попотеем.

– Вот он! – воскликнул я, когда из пелены снегопада выступила темно-серая стена Лабиринта, и стал виден идущий вдоль нее высокий человек в боевом костюме и с рюкзаком за спиной.

Я дал нагрузку на зрительные импланты, увидел, что дубль обернулся, заметил улыбку на тонких губах, маленький шрам на щеке. И тут меня вновь толкнуло внутри черепа, да так сильно, что я едва не шлепнулся на спину, перед глазами закружились снежинки.

Когда я вновь глянул в сторону Лабиринта, дубля там не было.

– Он вошел внутрь, – сказал Синдбад. – Отлично. Я буду стеречь его тут, а вы отправляйтесь на поиски выхода. Не думаю, что он с ходу найдет короткую дорогу и доберется туда быстрее вас.

– Погоди... Я попробую нащупать его, – и я напрягся, сканируя пространство перед собой.

По прямой от меня до дубля было метров триста – плевое расстояние для моих имплантов, но через внешнюю стенку Лабиринта не смогли пробиться ни радары, ни датчик движения, ни прочие вмонтированные в мой организм устройства.

Все они показали сплошное белое пятно, столь же информативное, как книга без букв.

– Не получается, – пробормотал я и тут уловил некое движение в стороне Соснового Бора.

Кто-то достаточно сильный и умелый, чтобы прятаться даже от проводника, шагал прямо к нам. И вряд ли это были спешившие нам на помощь белокрылые ангелы из молитв Колючего.

– Очередь туда! – Я сбросил на главный имплант Синдбада координаты сектора обстрела, и он не стал ничего спрашивать, просто развернулся, и «карташ» в его руках заплевался огнем.

Вспышка, другая, звяканье пули, наткнувшейся на препятствие, – и это там, где на первый взгляд нет ничего, кроме снежинок. Затем несмелое колыхание воздуха, и из белесого марева выступают три фигуры в одинаковых боевых костюмах и шлемах. И мне не надо было гадать или вглядываться, чтобы понять, кто это – узловики, возглавляемые настырным братом Рихардом.

Надо же, сумели отбиться от Циклопа, хоть и потеряли нескольких своих, плюс как-то узнали, куда мы подевались, и отважно сунулись в Сосновый Бор, где влияние Ордена куда слабее, чем даже в Москве.

Тут правят бал военные и Дьякон.

Синдбад дал еще одну очередь, но рыцари не позволили так легко себя перестрелять. Они попадали наземь, но почти тут же вскочили и бросились к нам, уже не скрываясь. И я понял, что мы не выстоим – «мегера», «Страйк» и «карташ» против трех армганов.

У них преимущество в дальнобойности, по крайней мере передо мной и Колючим, и нивелировать его нечем.

– Вот подонки... – Я шлепнулся в смешанную со снегом грязь, перекатился в сторону, хотя понимал, что в меня узловики будут стрелять только в самом крайнем случае.

Сначала они выведут из строя моих спутников...

Если мы немедленно не уйдем из зоны обстрела. На то, чтобы убежать, шансов у нас нет, а укрытий рядом не наблюдается. Хотя постойте, одно есть, и до него рукой подать...

– Уходим в Лабиринт! – предложил я.

Колючий посмотрел на меня с ужасом, а Синдбад гаркнул злобно и раздраженно:

– Ты что, с ума сошел!?

– А ты что, желаешь остаться тут, под выстрелами рыцарей, и просто сдохнуть?

Он хотел ответить, но прошедший над самой головой луч армгана заставил Синдбада пригнуться и вжаться в землю. Вместо связного ответа получилось невнятное ругательство, закончившееся чем-то вроде «Хрен с тобой, давай в Лабиринт».

– Вы что, серьезно? – осведомился Колючий. – После всего, что о нем болтают?

– Мы очень серьезны, так же как те дяди с узлом на броне, – отозвался я, не забывая постреливать в сторону брата Рихарда и его бойцов: понятно, что из «Страйка» попасть на таком расстоянии нереально, но нужно хотя бы держать врага в напряжении. – Здесь нас ждет смерть стопроцентная, с гарантией, а внутри – вероятная, ведь кто-то же из Лабиринта вышел?

– Да... безумцем. – Мальчишка вздрогнул.

– Ну вот, заодно и проверим, есть ли у нас, с чего сходить... – Я выцелил одного из «палачей», но броню его не пробил. – Все, времени нет! Ровно три секунды на огневую подготовку, а затем рывок... Начали!

Изображенный нами огневой шквал выглядел, честно говоря, жалко, но он заставил узловиков залечь и на несколько секунд выбыть из игры. Так что они проморгали тот момент, когда мы вскочили и на максимальной скорости помчались к гостеприимно открытому входу в Лабиринт.

Честно говоря, я давненько так не бегал – вкладывая в рывок все силы, не оставляя ничего на потом.

В груди трещало и сипело, сердце моталось внутри, точно огромный маятник, пот тек по спине, лицу, животу, даже в ботинках, как мне казалось, хлюпало. Мышцы судорожно сокращались, хрустели колени, но проклятая дыра в стене автонов приближалась нестерпимо медленно.

До меня донесся полный ярости и разочарования крик брата Рихарда, сообразившего, что добыча уходит от него. Мы спустились в крохотную ложбинку, с топотом промчались через нее, мелькнуло нечто серо-блескучее, спутанное. Я понял, что нахожусь внутри лабиринта, сделал еще несколько шагов и остановился – восстановить дыхание.

Рядом согнулся Синдбад, Колючий едва не протаранил меня и упал на колени.

– Ушли... мы... смогли... ххы... – слова вырывались из меня в перерывах между судорожными, жадными вздохами. – Надо... дальше... уходим... на месте... нельзя... Ясно?

Если узловики не побоялись сунуться в Сосновый Бор, то и Лабиринт Коваши их не испугает. По крайней мере, они наверняка захотят проверить, не затаились ли мы прямо около входа.

– Ясно. – Синдбад с усилием разогнулся, помог Колючему подняться. – Пошли. Только куда?

За входом в Лабиринт имелось нечто вроде круглого тамбура, и от него уходили два одинаковых прохода. Каждый тянулся прямо метров на десять, а затем то ли сворачивал, то ли раздваивался. Все выглядело безобидно, как на обычный взгляд, так и с точки зрения имплантов.

Стенки из автонов поднимались метра на три, и заглянуть за них или сквозь них не представлялось возможным. Но зато не имелось никаких признаков ловушек, агрессивных биомехов, голодных скоргов или хотя бы дубля.

При воспоминании о нем я помрачнел – эта гнида бродит где-то тут, и надо держать ухо востро.

– Давай направо, – решил я, и мы покинули тамбур.

Едва вошли в проход, как за спиной мне послышался негромкий, сдобренный позвякиванием шорох. Что-то сдвинулось позади, незаметно, но очень быстро, и оглянувшись, я обнаружил тупик из зарослей. Тамбур скрылся от нас вместе со входом, и заодно мы оказались отрезаны и от настырного брата Рихарда.

– Я же говорил! Говорил! – нервозно воскликнул Колючий. – Нас не выпустят!

– Это еще бабушка надвое сказала, – буркнул я, – а ты молись лучше, чем психовать.

– Я... э... – Беглый праведник смутился, осознав всю греховность собственного поведения, и в самом деле принялся что-то бормотать.

А мы пошли дальше – я впереди, тщательно обследуя каждый метр пространства, а спутники за мной. Коридор раздвоился, мы выбрали левое ответвление, и оно привело нас в прямоугольный зал, украшенный парой раскидистых металлокустов и спрятанным между ними «Зовом Бездны».

– Туда не суйтесь, – предупредил я. – Там ловушка с всякими спецэффектами.

Тому, кто не является проводником, обнаружить «Зов Бездны» крайне сложно, и я полагаю, что ни Синдбад, ни Колючий ничего не заметили. Но меня послушались, и опасное место мы миновали по стеночке, чтобы войти в очередной проход, как две капли воды, похожий на предыдущий.

Тянулись стены, сплетенные из металлических ветвей, иногда в них попадались неглубокие ниши, похожие на вмятины, оставленные громадным пальцем. Встречались залы и комнаты самой разной формы, даже многоугольные, круглые и овальные, и в них разные ловушки, но всегда по одной.

Валил снег, серые облака висели так низко, что напоминали крышу.

Мы шли, и я старался держать направление, а главный имплант запоминал наш путь и рисовал траекторию. Время двигалось вместе с нами, и я понемногу начинал надеяться, что скоро мы доберемся до выхода. Не может же Лабиринт тянуться бесконечно?

– Создается ощущение, что мы ходим по кругу, – сказал Колючий, когда мы выбрались в очередной зал, треугольный, с «Кислотой» в центре. – Мне кажется, что тут мы уже были.

– Нет, не может быть, – уверенно заявил я: если верить записям в главном импланте, похожий зал остался примерно в двадцати метрах к юго-западу. – Они просто одинаковые.

– А это? – Мальчишка наклонился и поднял обрывок цветного пластика.

И я вспомнил, как точно в таком же зале Синдбад вытащил из рюкзака упаковку «Сухпая», вскрыл ее и принялся жевать. И произошло это, кажется, именно в этом месте, и пластик такой, в какой обычно пакуют армейскую жратву – буро-зеленый, мерзкий на вид.

Конечно, можно предположить, что тут наследил дубль, но это будет откровенным самообманом.

– Вот лахудра, – сказал я. – Кто-то пудрит нам мозги? Но кто?

Ни малейшего присутствия жизни не ощущалось в составленном из металлических кустов лабиринте, никто не следил за нами исподтишка, не прятался за поворотами коридоров. Мои чувства молчали, включая хваленую интуицию, всегда позволявшую обнаруживать опасность, и импланты могли сообщить лишь то, что я и так видел, или указать на ловушки.

Если только предположить, что весь Лабиринт Коваши является исполинским живым существом...

– Он сам? – Синдбаду, похоже, явилась та же мысль. – Целиком?

– Тогда переживать не о чем, – заявил я с улыбкой. – Ибо шансов выбраться отсюда у нас меньше, чем у мышки, сбежавшей от лисьих зубов в медвежью глотку. Переварит и не заметит. Жалко только будет, если дубль ухитрится выбраться. А учитывая, что он вась-вась с чугунками, это вполне возможно.

Странно было осознавать, что я не представляю, где север, а где восток, и не могу сообразить, в какой стороне остался вход, и это при том, что электронная штуковина в моей башке вроде бы фиксировала все повороты и даже считала пройденные нами метры.

Я глянул на небо, чтобы сориентироваться по солнцу, но оно надежно пряталось за облаками.

– А если оглядеться? – предложил Колючий. – Забраться на одну из стен? Понятно, что имплантам тут доверять нельзя, но глаза скажут, в какую сторону идти. Они не обманут!

Я смерил взглядом сплетенную из металлических ветвей загородку – шипы кое-где торчат, местами поблескивают недозрелые н-капсулы, но залезть можно, особенно если помочь снизу.

– Ты и полезешь, как самый легкий, – сказал Синдбад. – Мы тебя подсадим, а если нужно – и подкинем.

– Э, ладно... – колебался беглый праведник всего мгновение. – Я готов!

Мы выбрали место, где стена зала казалась более удобной для восхождения, а под ней имелось небольшой пространство для маневра. Колючий размашисто перекрестился, закинул «мегеру» за спину, и тут по Лабиринту пронесся раскатистый скрежет. Ветви автонов затрепетали и начали двигаться, разворачивая в нашу сторону острые кончики, по ним забегали желтые сполохи.

Через минуту участок стены перед нами напоминал спину электрического дикобраза.

– Не хочет, чтобы на нее лезли... – резюмировал я. – И что прикажете делать?

– Идти дальше! – выкрикнул Синдбад. – Идти до тех пор, пока мы не выберемся из этой штуковины! Рано или поздно мы дошагаем до выхода! Или ты хочешь остаться на месте и сдохнуть?! А еще можно шарахнуть по этой стене из «мегеры», чтобы проверить, что за ней!

– Тихо-тихо! – Я поспешно вскинул ладони. – Последняя идея мне не очень нравится. Мне не хотелось бы причинять боль тому, для кого эти стены всего лишь органы...

– Почему ему можно, а нам нельзя!? – яростно воскликнул Колючий. – Почему?!

– Стой! – рявкнул я, но меня не услышали.

Впавший в неистовство мальчишка перекинул «мегеру» на грудь, и озверевший Синдбад поддержал его одобрительным возгласом. Грохнул выстрел, в стене перед нами образовалась дыра в метр шириной, и я увидел уходящий вдаль коридор, широкий, как шоссе.

– Так и пойдем! По прямой! – завопил Колючий, и тут на нас обрушилась настоящая звуковая волна.

Нечто скрежетало, скрипело, ревело и стонало так, что резонировали кости черепа и детали боевого костюма. Дикий гул причинял боль, вызывал желание скорчиться, забиться в какое-нибудь убежище и закрыть уши руками. Но только я почему-то очень хорошо знал, что это не поможет, что на самом деле вокруг стоит мертвая тишина...

Эта хрень проникала прямо нам в мозг, трясла его, как медведь грушу, и превращала в желе.

– Ну что, получили? – спросил я, когда все затихло.

– Он нас не напугает... Он нас не остановит! Мы все равно пройдем! Ангельски прорвемся! – решительно прошептал бледный Колючий, и, прежде чем я успел его остановить, полез в дыру.

– Сто... – крик замер у меня на губах, когда я увидел, что ветви по краям дыры задвигались.

Отверстие шириной в метр заросло за считанные секунды, и беглый праведник исчез из виду.

– Эй, Колючий, ты там? – позвал я.

– Да-а... – ответил он, и в голосе мальчишки оказалось куда меньше бравады, чем ранее.

– В первую очередь – не дергайся. Сейчас мы отойдем в сторону, а ты попробуешь жахнуть из своей пушки еще разок. А потом спокойно пролезешь через дыру обратно. Понял меня?

– Да.

– Отлично. – Я кивнул Синдбаду, и мы отступили к ближайшему углу. – Давай!

Грохнуло, стена напротив того места, за которым оставался Колючий, вспучилась, на ней образовался здоровенный горб. Затрещало, по автонам заскакали крошечные молнии, на этот раз фиолетовые, и выпуклость благополучно втянулась обратно.

И никакого отверстия, даже самого крошечного.

– Проклятье! – воскликнул Синдбад. – Она не поддалась! Может быть, попробовать с нашей стороны!

– Не получится, – сказал я, и меня накрыло мерзкое ощущение беспомощности, а во рту появился горький вкус поражения. – Эта тварь спровоцировала нас и добилась, чтобы мы разделились.

– Что же делать? – возглас Колючего прозвучал почти как всхлип.

– Будем двигаться по отдельности и поддерживать постоянную связь через М-фон, – сказал я. – Точнее, ты останешься на месте, а мы попробуем к тебе выйти. Тут всего несколько поворотов.

Сам я вовсе не был убежден, что через пару коридоров мы окажемся в нужном месте, но не собирался демонстрировать собственную неуверенность. Беглый праведник и так держится из последних сил, и еще не хватало, чтобы он позволил панике овладеть собой.

«Главное – успокойся, – перешел я на общение через М-фон. – Слышишь меня?»

«Да», – это прозвучало не так экспрессивно, наверняка бывший единоверец Иеровоам вспомнил молитвы, услышанные в детстве от бабушки, и сейчас читает их, чтобы избавиться от страха.

Эх, хорошо быть искренне верующим.

«Вот и отлично. Будь внимателен и помни о дубле. Он где-то здесь».

«Я понял», – похоже, выдержка к Колючему вернулась.

– Идем, – сказал я. – Надо парня выручать.

Мы двинулись по коридору, откуда только что пришли, свернули направо, но вместо овальной комнаты, которую я хорошо запомнил, оказались в тупике. Выругавшись по матушке, я саданул по стене автонов кулаком, но только отбил костяшки пальцев и вызвал нервозное хихиканье Синдбада.

«У тебя все в порядке? – спросил я. – Мы идем к тебе, но нам активно мешают».

«Все тихо», – ответил Колючий.

Мы метнулись обратно в треугольный зал, затем дальше, через короткий проход к повороту налево. Уткнулись в крохотную комнату, перегороженную «Мухобойкой», и замедлили шаг, чтобы обойти ловушку.

Еще один поворот налево, и мы должны если не выйти прямо к беглому праведнику, то оказаться где-то рядом с ним.

– Что за черт? – проворчал Синдбад, поскольку мы очутились в самом начале длинного и широкого прохода, который просматривался метров на двадцать и был совершенно пуст.

«Колючий, ты как?» – позвал я.

«В порядке».

«Тогда стрельни вверх, чтобы мы знали, где ты».

Минута томительного ожидания, и «мегера» громыхнула где-то за правой стеной широкого прохода, в считанных метрах от нас. Мы пошли вперед, и мимо поплыли узкие проемы, выводящие в одинаковые квадратные комнатушки, похожие на тюремные камеры.

Неужели Колючий угодил в одну из них? Но как?

Проклятый Лабиринт издевался над нами, морочил голову, водил за нос, и я все больше и больше злился. В этот момент я вовсе не думал о прячущемся где-то тут же дубле, о том, что должен настигнуть его и убить. Зато я твердо знал, что обязан прийти на выручку младшему товарищу, отыскать его во что бы то ни стало.

«Лис», – позвал вдруг Колючий.

«Что?» – Я почувствовал неладное, поскольку в голосе мальчишки была тревога.

«Ты...» – он осекся, и тут я услышал беглого праведника, причем не через М-фон, а ушами.

– Лис, это ты? – спросил Колючий удивленно-радостно, и я не смог понять, где он находится – то ли справа от нас, то ли слева, то ли вовсе за спиной: звук шел со всех сторон одновременно.

– Конечно, нет, – ответил кто-то голосом резким и ехидным, и я отстраненно подумал, что изнутри, для себя говорю совсем по-иному: куда более низко, звучно и не так пронзительно.

А потом грохнул выстрел – не из «мегеры», а из «Шторма», за ним второй.

– Колючий! – закричал я, не помня себя от ярости и страха – не за себя, а за другого человека, за прибившегося к нам мальчишку, сумевшего не поддаться проповедям Дьякона. – Отзовись! Ты где?! А ты, сволочь, не прячься, я все равно тебя найду! Из-под земли достану!!

В ответ прозвучал смешок, и за ним стон.

– Тварь! – рявкнул я и рванул вперед.

Поворот, просторный зал с полосками из металлической травы на «полу», и человеческая фигура в уходящем из него коридоре: высокая, в боевом костюме, с рюкзаком на плечах.

Я вскинул «Страйк» и выстрелил, но промахнулся, а когда попытался броситься в погоню, обнаружил, что меня держат за плечо.

– Стой! Погоди! – воскликнул Синдбад так, что у меня пропало всякое желание спорить.

Я сдержал нетерпение, замер и тут услышал то, что мгновением ранее уловил бритоголовый – тонкое, еле заметное постанывание, доносящееся оттуда, где от зала уходил еще один проход.

Мы бросились туда и наткнулись на Колючего.

Он лежал у стены, раскинув руки, в одной из которых была «мегера», и смотрел в небо.

– Что с то... – Тут слова у меня закончились, поскольку я заметил дыру в бронекостюме, в той пластине, что прикрывает живот, и медленно расползающуюся лужу черной крови.

Мальчишка был до сих пор жив только благодаря уникальной сталкерской жизнестойкости, оставался в сознании и наверняка жутко мучился, но все, что он себе позволял – это короткие, редкие стоны.

– Ты... – Я опустился на колени. – Синдбад, аптечку! Быстро!

– Не помож... – он глянул на мое лицо и проглотил возражения. Поспешно скинул с плеч рюкзак, и на свет явилась портативная аптечка, размером чуть больше кулака, вся утыканная разными хитрыми выростами.

– Как же ты так? Почему ты его подпустил? – бормотал я, одновременно расстегивая крепления брони. – Почему ты позволил ему выстрелить? Ведь я же говорил – будь начеку!

Брюшная пластина отвалилась в сторону, открылась черная ткань «поддоспешника», липкая от крови, с огромной дырой. В нос мне ударил скверный запах, говорящий о том, что прошедшая через тело мальчишки пуля разворотила кишки. Я вытащил нож и стал резать ткань, чтобы обнажить рану, открыть тело, к которому можно приложить аптечку.

Колючий кашлянул и поднял голову, серые глаза были полны боли, но смотрели серьезно и решительно.

– Я не смог... – сказал он. – Не сумел нажать курок... он так похож на тебя, даже улыбка та же... рука дрогнула...

Я сжал челюсти так, что хрустнули зубы, а перед глазами потемнело.

– Молчи! Не трать силы зря! – вмешался Синдбад и приложил аптечку к бледной коже Колючего.

Чуть ниже сердца, туда, где был чистый, не забрызганный кровью участок.

Аптечка пискнула, показывая, что начала работу, а через несколько мгновений издала длинную пронзительную трель, сообщающую, что приборчик отказывается что-либо делать.

– Не может быть... – прошептал я. – Попробуй еще раз!

– Бесполезно. – Лицо Синдбада было по-настоящему черным, словно он превратился в негра.

– Нет! Попробуй еще! – Я понимал, что веду себя глупо, но остановиться не мог.

Вот она, обратная сторона того, что у тебя есть друзья – ты рискуешь потерять одного из них.

– Я не смог... – повторил Колючий. – Он так похож на тебя... но ничего... Бог все видит... и каждому воздастся по вере его... я понимаю, что обречен... сейчас я... мы еще увидимся, прощайте...

– Стой! Нет! – воскликнул я, понимая, что собрался делать мальчишка – отдать приказ главному и метаболическому имплантам, чтобы они запустили программу эвтаназии.

– Это его право, – сказал Синдбад, и я понял, что он прав.

– Прощай, Колючий, – проговорил я. – Передавай от меня привет ангелам.

Насмешка – стена, за которой можно укрыться от режущей душу боли.

Он улыбнулся, показывая, что услышал, лицо его сделалось строгим, серьезным и застыло.

– Всё. – Синдбад осторожно протянул ладонь и закрыл Колючему глаза.

– Всё, – повторил я, чувствуя, как горечь потери мешается в душе с опаляющей яростью. – Если раньше я гнался за этим мерзавцем только ради себя, то теперь я буду преследовать его еще и для того, чтобы отомстить. Лучше бы дубль выстрелил себе в голову.

Я аккуратно разогнул еще теплые пальцы мальчишки и вынул из них «мегеру», затем мы избавили Колючего от подсумков и рюкзака. Похороны по обычаю Пятизонья: погибшему соратнику – почтение, а живым – то, что может им пригодиться; какой толк, если оружие и припасы уйдут в могилу?

Затем мы постояли немного, и я бросил на тело плазменную гранату с замедлителем. Через положенные семь секунд раздался взрыв, и неистовое пламя обратило труп в пепел, заставило корчиться ветви металлических кустов, оплывать, покрываться громадными «слезами» стены из автонов.

И в этот момент мне было плевать на боль Лабиринта или того, кто им управлял.