Глава 17

Когда экипаж остановился во дворе Грейстоунса, Эмерелд открыла глаза, чувственно потянулась и быстро соскользнула с колен Шона. Прекрасно отдохнувшая, она выпрыгнула из кареты и побежала по лестнице к дверям.

Кейт Кеннеди, уперев руки в бедра, проговорила:

— Наконец-то! — Она заметила вечернее платье. — Этот дьявол всю ночь вам спать не давал?

— Мы ночевали в городском доме на Меррион-роу.

Экономка сделала круглые глаза:

— Мой вопрос остался без ответа. Этот дьявол всю ночь вам спать не давал?

Эмерелд уже оценила грубоватый юмор Кейт:

— Кейт, я умираю с голоду. Иди и поищи для меня что-нибудь на кухне у Мэри Мелоун, а я пока посмотрю, как дела у миссис Мак-Брайд. Потом поднимайся наверх, поможешь мне переодеться, пока я буду тебе рассказывать, как замечательно провела время.

Шону понадобилось несколько минут, чтобы привести себя в надлежащий вид и выйти из экипажа. Войдя в дом, он сразу направился наверх, все еще пропитанный ароматом Эмерелд. Теперь ему необходимо было ощутить ее, насладиться ею до конца, и он намеревался провести весь день, предаваясь телесным удовольствиям.

О'Тул быстро прошел через комнату и приоткрыл дверь в смежную спальню Эмерелд. Он знал, что та первым делом снимет темно-красное бархатное платье, и ему очень хотелось увидеть ее в этот момент.

Ожидание показалось Шону бесконечным, а Эмерелд все не приходила. «Что, черт побери, ее задерживает!» — нетерпеливо гадал он. Граф подождал еще минут десять, потом решил, что стоит пока раздеться. Так он отлично убьет время. О'Тул разделся догола, потом приоткрыл дверь чуть пошире. Ему очень не хотелось, чтобы что-нибудь помешало ему смотреть на Эмерелд.

Вдруг, к его огромному изумлению, ее комната наполнилась щебечущими женщинами. Он услышал голоса миссис Мак-Брайд и ее помощниц и пожелал им всем провалиться сквозь землю. Шон глубоко вздохнул, взял себя в руки и постарался умерить свой пыл на некоторое время. Он не поверил своим глазам, когда на кровать Эмерелд положили целую груду нарядов, ожидающих ее одобрения.

И тут Кейт Кеннеди подошла к приоткрытой двери. Ее глаза скользнули вверх-вниз по его гибкому телу, откровенно любуясь его великолепной мужской статью.

— Вы вполне можете одеться. Ей придется перемерить дюжину платьев, прежде чем она сможет заняться вами. — И экономка закрыла дверь.

Чертовы бабы! Они сговорились против него. Медленно и неохотно Шон снова натянул бриджи и подошел к шкафу за чистой рубашкой. Он понимал, что придется еще потерпеть, а кто, как не он, прошел самую лучшую школу терпения в мире? Фокус в том, чтобы не думать о желаемом, не сомневаться, что ты это получишь, и быть готовым к достижению цели.

Он засмеялся над собственной глупостью. Уж что-что, а ночь любви с крохотной женщиной не может стать вопросом жизни и смерти. Шон натянул черные перчатки и отправился на кухню к Мэри Мелоун. Он забыл о том, что его желудок тоже требует удовлетворения.


Два капитана по фамилии Фитцжеральд флиртовали с кухонной прислугой, рассказывая сказки о том, что считается съедобным на Канарских островах.

— И если это кажется вам странным, послушайте, как они женятся.

Мэри Мелоун утерла фартуком слезы, от хохота текущие по щекам.

Когда вошел Шон, мужчины стали серьезными. Они выполняли его задание, и им не терпелось рассказать хозяину, что все его планы претворены в жизнь с удивительным успехом.

— Оба корабля? — сурово спросил Шон.

— Ага, вы нам дали очень точную информацию, — подтвердил Дэвид. — Бедняги, вероятно, никогда не найдут обратной дороги на Берег Слоновой Кости, но мы их освободили.

— Были трудности с продажей кораблей?

— Не-а, мы сбыли их с рук в Гибралтаре и поделили деньги между командой, как вы приказали, но я считаю, что вы чересчур щедры. Нам следовало оставить суда себе.

— Нет, Дэвид, корабль, перевозящий рабов, никогда не отмоешь. — Ноздри Шона вздрогнули, когда он вспомнил вонь от заключенных на корабле людей, и вдруг ему совсем расхотелось есть. — Есть какой-нибудь стоящий груз?

Дэвид Фитцжеральд улыбнулся как чеширский кот:

— Длинноствольные пехотные мушкеты. Их тысяча.

— Отличная работа, Дэвид. Мы раздадим их нашим матросам. Пэдди Берк знает, на каких кораблях нужно еще оружие.

— Он уже дал нам список и понес один мушкет показать Шеймусу.

— Я должен выставить вашим парням несколько бочонков. Завтра слишком рано отправлять их снова в плавание.

— Чем изощреннее замысел, тем больше удовольствия они получают!

— Следующее поручение заставит их ликовать, — сухо заметил Шон.

Он вышел на улицу и направился к конюшням. Почти сразу же граф остановился и поднял голову, словно олень-самец, почуявший олениху. Вот и случай представился. Он бегом вернулся в дом, преодолев лестницу через две ступеньки. Не постучав, Шон ворвался в спальню молодой женщины:

— Эмерелд, пошел дождь!

Дюжина пар женских глаз уставилась на него, но он говорил так, словно они были одни.

— Ты в жизни не встречала ничего подобного летнему ирландскому дождю. — Он протянул руку. — Идем со мной.

Служанки Грейстоунса обменялись взглядами, говорящими, что хозяин сошел с ума. Но Эмерелд, облаченная в новое бледно-зеленое платье из муслина, радостно улыбнулась:

— На сегодня достаточно, дамы. Я собираюсь поиграть на улице под дождем.

Через дверь кухни они вышли на улицу, взявшись за руки.

— Садись на ступеньки, — пригласил Шон. Когда она повиновалась, он скинул сапоги и встал на колени, чтоб освободить ее от обуви. — Под ирландским дождем надо ходить босиком, это одно из правил. — Сбросив ее туфли, он поднес ее ножки к губам.

Эмерелд затрепетала от этого милого жеста. О'Тул рывком поставил ее на ноги.

— Мы должны мчаться, как сумасшедшие, и увертываться от капель, пока не добежим до конюшен. Ты готова?

— Готова, милорд!

Они пустились бегом через двор, смеясь, пронеслись через конюшню и остановились у другого выхода, ведущего на луг. Шон изучающе посмотрел на зеленый муслин, прикрывающий ее плечи и грудь.

— Ты уверена, что увернулась от всех капель?

— Да, я совершенно сухая, — заявила Эмерелд.

— Отлично. А теперь мы погуляем.

Рука в руке они вышли на луг. Но не прошли и ярда, как густая зеленая трава намочила их до колен.

— Чувствуешь, какой мягкий и теплый дождь? — Они молитвенно подняли головы. — Лови его ресницами, пусть он стекает у тебя по носу.

— Это волшебно, я чувствую его запах, — воскликнула Эмерелд, высунула язык и поймала каплю.

— Вкусно?

— Восхитительно, — объявила она.

Шон поднял ее руку и вдохнул аромат влажной кожи, потом провел языком от запястья по внутренней стороне руки к локтю, слизывая дождевые капли, сбегающие тоненькими ручейками.

— Ммм, мокрая от дождя кожа опьяняет. Попробуй, — предложил он.

Молодая женщина бросила на него призывный взгляд из-под ресниц, и ее язык коснулся его шеи в открытом вороте намокшей рубашки. Руки графа сомкнулись на ее ягодицах, он прижал ее к себе, а его член увеличивался в размерах и становился все тверже.

— Под дождем все растет, — прошептал он.

— Я же говорила тебе, что это волшебство. — Эмерелд выскользнула из его объятий и, танцуя, пошла по лугу, утопая по плечи в полевых цветах.

Шон посмотрел ей вслед и бросился вдогонку. Поймав Эмерелд, он толкнул ее в густую траву и лег сверху.

Она рассмеялась ему в лицо, с каждой минутой любя его все сильнее.

— Потряси плечами. Ты должна вымокнуть с головы до ног.

Эмерелд потрясла не только плечами, и Шон округлил глаза в насмешливом одобрении.

— А теперь ты, — приказала она, и он стал кататься с ней по траве до тех пор, пока Эмерелд не оказалась сверху.

Он жадно прижимался к ней всем своим телом, пока оба они не задохнулись от желания.

Эмерелд не хотела, чтобы эта игра закончилась. Шон опять мог жестоко над ней подшутить, неожиданно остановиться и оставить ее опустошенной. Ей хотелось, чтобы на этот раз он перестал себя сдерживать. Она поняла его игру. Стоило ей перейти в наступление, как Шон отступал. А если ей сделать шаг назад, не вызовет ли это обратную реакцию?

— Шон, ты не отведешь меня в сад?

Его глаза, серебристые, как поливающий их дождь, взглянули на нее с неприкрытым желанием. Он смотрел на ее роскошную вздымающуюся грудь. Эмерелд задыхалась от страсти, от жгучей жажды ощутить его внутри себя. Всего лишь мгновение назад она извивалась от его прикосновений. Какого черта эта женщина предлагает прогуляться в саду?

С нежным и очаровательным терпением, которого он на самом деле не испытывал, Шон отозвался:

— Когда ты так мило просишь, разве я могу тебе в чем-то отказать? Я с огромным удовольствием отведу тебя в сад.

Он повел ее через луг, по широким газонам Грейстоунса в великолепный сад. Намокшие розы слегка опустили головки. Но стоит выглянуть солнцу, как они поднимут свои венчики и бесстыдно выставят напоказ свою красоту.

Эмерелд шагнула под раскидистые ветви молодого бука, укрывшего ее от дождя.

— Не двигайся, — приказал Шон.

В обрамлении листьев она казалась очаровательным духом воды. Он дотянулся до ветки и резко встряхнул ее. На молодую женщину обрушились мириады капель, и ее смех зазвучал как серебряный колокольчик. Когда они проходили мимо роскошных клумб, запах оказался настолько сильным, что опьянил их.

Шон нагнулся, сорвал цветок наперстянки и поднес крошечную чашечку к губам Эмерелд, чтобы она смогла выпить из нее. Захваченная шаловливой игрой, Эмерелд устремилась к пруду и наклонилась, чтобы сорвать водяную лилию. Ее лепестки, изогнутые, как бокал, переполнял дождь. С игривым смехом она вылила воду на Шона.

Не медля ни секунды, он нагнулся следом за ней и с громким победным криком высоко ее поднял. Прижавшись губами к ее уху, он прошептал:

— А теперь начинается самая интересная часть. Мы будем насухо вытирать друг друга.

О'Тул донес ее через парадный вход до самой лестницы. Не отрывая губ от ее уха, он хрипло прошептал:

— А теперь обними меня своими влажными ногами.

Эмерелд послушалась, ее мокрые руки обвивали его шею, а ноги сомкнулись вокруг бедер. Не разрывая тесных объятий, Шон поднялся по лестнице и задержался у двери в свою спальню, чтобы открыть ее.

Эмерелд подняла голову, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза.

— Разве я не должна сейчас двинуть тебя в живот, плюнуть в глаза и оставить за дверью на добрых два часа?

Но юмор оставил его. Он приблизил к ней лицо, не отрывая глаз.

— Нет! Ты подаришь мне все, что я захочу. — О'Тул шумно захлопнул за ними дверь босой ногой и усадил ее посреди комнаты на ковер. — Не двигайся!

Он раздвинул шторы на высоких окнах. Небо очистилось, и позднее солнце хлынуло в комнату. Шон принес стопку полотенец и бросил на пол. Он старательно вытер волосы Эмерелд, и они упали ей на плечи тысячами мелких колечек.

Эмерелд гипнотизировали его продуманные движения. Он не спешил, и казалось, что Шон следует определенному плану, придуманному для их наслаждения. Он неторопливо снимало нее одежду: расстегнул верх ее муслинового платья, абсолютно мокрого и прилипшего к телу, медленно стянул его с груди. За платьем последовала ставшая прозрачной сорочка. Шон спустил одежду до талии и голодными глазами смотрел на ее груди.

Ничем не стесненные, они бесстыдно рванулись вперед, влажные и блестящие от дождя. Под взглядом Эмерелд он снял одну кожаную перчатку, и она решила, что Шон потянулся за полотенцем, но обе его руки забрались к ней под юбку и медленно двинулись по ее мокрым ногам и бедрам. Коснувшись обнаженных ягодиц, он ближе прижал ее к себе и опустил голову, чтобы языком собрать влагу с ее грудей.

Рот Шона приблизился к соскам, а руки пробрались к ее лобку. В то самое мгновение, когда он жадно припал к ее груди, большие пальцы рук раскрыли влажные створки у нее между ног. Он почувствовал, как задрожало ее тело от его прикосновений. О'Тул слегка дохнул па твердые шарики сосков и увидел, как они напряглись еще сильнее.

— Женщину возбуждает, когда мужчина запускает руки ей под платье. Ей кажется, что он совершает нечто непристойное, и это заставляет ее почувствовать себя развратной.

Эмерелд задохнулась, когда он провел пальцем между нежными лепестками ее лона. Шон совершенно прав. Он непристоен, а она развратна. Ей уже хотелось закричать от возбуждения, но знание, полученное от праматери Евы, подсказало, что все еще только начинается.

Очень нежно Шон ласкал ее языком, пробуя на вкус, скользя от горла к пупку. Потом его рот опять завладел ее грудями. А в это время два его больших пальца, один в перчатке, другой нет, по очереди описывали круги вокруг розового бутона, притаившегося среди влажных черных кудрей внизу ее живота.

Эмерелд тихо стонала, пока Шон играл ее телом и пробуждал в нем ощущения, о которых она не смела и мечтать.

Подчинив свое тело его губам и рукам, женщина выражала свое наслаждение с таким изумлением, что Шону стало ясно: никогда раньше она не испытывала удовольствия. Дикая дрожь пробежала по его телу. Ее мужу досталась ее девственность, но он так и не стал ее любовником.

— Пора тебе посмотреть, что я с тобой делаю, — настойчиво прошептал он. — И я должен видеть, что ты наслаждаешься. — Шон спустил муслиновое платье до пола, оно скользнуло по бедрам и упало к ее ногам, потом помог ей аккуратно переступить через мокрую одежду. Когда Эмерелд предстала перед ним в своей великолепной наготе, потемневшие глаза Шона уже овладели ею.

Этот мужчина заставил ее почувствовать себя невыразимо прекрасной. Взяв полотенце, Шон скатал его в плотный жгут и пропустил между ее ног. Он двигал его вперед-назад, медленно, чувственно, и видел, как загорелись ее глаза, пока он посвящал ее в тонкости любовной игры, заметил, как дрогнуло ее горло от готового вырваться крика, когда ей стало невмоготу выносить эту ласку. Тогда он обнял ее. Можно было приступать к поцелуям.

Его рот прижался к ее губам в ту самую секунду, когда с них сорвался вскрик. Он поцеловал ее, и она застонала. Шон твердо знал, что ее женское естество никогда не достигало вершин наслаждения. Он хотел научить ее тело отзываться на ласку, чтобы его прикосновения довели Эмерелд до исступления.

Шон опустился на колени, уложив ее поперек своих крепких бедер. Его палец проник в ее лоно и замер там. Ее веки отяжелели от возбуждения, а его губы не отрывались от ее уст. Одними поцелуями он хотел подарить Эмерелд высшее наслаждение, почувствовать, как напрягутся, сожмутся и запульсируют ее горячие недра, охватывая и отпуская его палец.

Бедра Эмерелд бесстыдно раздвинулись, приглашая его ворваться, погрузиться, скользнуть внутрь и вынырнуть, но его палец оставался неподвижным. А тем временем его язык заставлял ее тело сгорать от желания. Наконец Шон был вознагражден, ощутив неровно бьющуюся точку в самой глубине. Ее лоно напрягалось от возбуждения. Рот приоткрылся, чтобы не упустить ни одного движения его дерзкого языка.

Восхитительная пульсация, сначала чуть заметная, постепенно становилась все более сильной в такт биению ее сердца. Шон захватил ее рот, терзая его своим языком, пока не ощутил, что она сдалась.

Спазмы Эмерелд стиснули его палец. Ее оргазм был ошеломляюще сильным. Он поглотил губами ее крик. Эмерелд казалось, что она теряет сознание от наслаждения.

Шон был так доволен ее щедрым ответом, что ему захотелось вознаградить ее. Он освободил палец и всей ладонью прикрыл ее влажные створки. Потом начал ласкать их, сжимать и чуть надавливать, пока ее чувственные содрогания не успокоились.

Неожиданно в воздухе раздался сухой щелчок. Эмерелд вздрогнула и открыла глаза.

— Что это было? — воскликнула она.

— Выстрел из ружья. — Шон уже вскочил на ноги и направлялся к двери. — Это мой отец.

— Твой отец? — недоверчиво переспросила Эмерелд. Шон вышел из комнаты, не вдаваясь в дальнейшие объяснения.

Эмерелд села, пораженная открытием. Она не видела следов пребывания Шеймуса О'Тула в Грейстоунсе и считала, что отец Шона мертв, как и вся его семья. Ее пальцы пытались распутать влажные платье и рубашку. Она накинула на себя мокрую одежду и пошла следом за Шоном.

Эмерелд выбежала па улицу, и голоса мужчин привели ее к морю. Группа людей собралась на мостках, ведущих к гавани. Она остановилась, не решаясь идти дальше, пока вдруг не узнала фигуру своего брата Джонни. Страх сдавил ей горло, когда мужчины помогли ему подняться, и Эмерелд поняла, что стреляли именно в него.

Загрузка...