Идеальный любовник

Глава 35

Всю следующую неделю каждый день после полудня Шон выносил Эмерелд на каменную террасу, чтобы та могла погреться на весеннем солнышке. Малыши лежали в старомодной детской колыбели, стоявшей прямо за высокими французскими окнами, так что Кейт и две молодые няньки услышали бы даже легкое хныканье.

Уже вставшая на ноги Нэн выносила своего сына на улицу и присоединялась к ним. У нее было много молока, и иногда она кормила не только своего малыша, но и сына Эмерелд.

— Нэн, я так тебе благодарна.

— Ерунда. У меня столько молока, что даже грудь болит.

— Нет, нет, я говорю о Джонни. Я никогда не видела его таким счастливым. Он кажется совсем другим сейчас, и все это благодаря тебе.

— Он любит всех Фитцжеральдов, и они платят ему тем же. Джонни, кажется, действительно нравится быть частью большой семьи.

— Мой брат всегда нуждался в семье, которую он мог бы любить. Теперь она у него есть.

— Шон тоже совершенно переменился. Я и подумать не могла, что он станет таким преданным отцом, — заметила Нэн. — Вчера вечером он укачивал их обоих, по одному на каждой руке.

— Он принадлежит к тому типу мужчин, которые ценят только то, что рискуют потерять, — спокойно отозвалась Эмерелд.

— Шон очень тебя любит, Эмерелд.

— Да, я знаю об этом. — «Но иногда одной любви недостаточно», — закончила она про себя.

День начал склоняться к вечеру, когда на террасе появился Шон.

— Ты отправил письмо моей матери?

— Да, любовь моя. Я пригласил ее провести у нас месяц, если Эмбер смирится с тем, что ее станут называть бабушкой.

— Я должна уже нормально ходить к тому времени, как она сюда доберется.

— Что ж, сегодня как раз тот день, которого ты ждала. Ты уверена, что готова? — Поднимая Эмерелд с кресла, Шон нежно коснулся губами ее лба.

— Никогда не чувствовала себя такой уверенной.

— Я буду скучать о тех днях, когда носил тебя на руках, — прошептал О'Тул.

— Ну я дам тебе возможность носить меня на руках, во всяком случае, еще какое-то время.

Шон отнес Эмерелд наверх, понимая, что ей захочется сделать первый шаг без посторонних глаз. Сердце билось у него в горле, тревога за ее здоровье граничила со страхом. О'Тул не привык к этому чувству, но последнее время страх за Эмерелд и детей не оставлял его ни на минуту.

Шон усадил молодую женщину на постель, поднял ее юбки до бедер и снял тяжелые бинты с голени.

— О какое восхитительное ощущение! — выдохнула Эмерелд.

Руки Шона скользнули по ее ногам вверх, к бедрам.

— Ммм, ты совершенно права, — пошутил он.

Эмерелд улыбнулась, понимая, что Шон пытается скрыть тревогу. Она подвинулась к краю кровати, опустила ступни на ковер и взглянула на свои ноги. Пострадавшая нога выглядела гораздо тоньше здоровой, но Эмерелд надеялась, что физические упражнения все исправят.

Шон протянул ей руку, но молодая женщина покачала головой:

— Я должна научиться обходиться без тебя.

Если эти слова и ранили его, то вида он не подал.

Эмерелд медленно встала, стараясь, чтобы вес тела пришелся на обе ноги. Минуту она простояла неподвижно, ожидая, когда придет боль. Но этого не произошло, и она ощутила в себе достаточно решимости сделать первый шаг. Вдруг в обеих ногах возникло странное ощущение, словно они подгибаются под ней. Колени задрожали, она увидела, как Шон приготовился подхватить ее, но тут чудесным образом ей удалось выпрямить ноги и сделать три неверных шага. Эмерелд схватилась за спинку кресла, чтобы перевести дух.

— Тебе больно? — спросил Шон.

Она задумчиво покачала головой.

— Попробуй еще раз, — подбодрил ее О'Тул, окрыленный надеждой.

Эмерелд повернулась к нему лицом и медленно двинулась ему навстречу.

О'Тул, ликуя, подхватил ее и закружил по комнате.

— Ты сделала это! — Шон звонко чмокнул Эмерелд.

— Ну, разве это не чудесно? Я буду тренироваться каждый день. Мне хочется, чтобы мои ноги стали крепче, чем прежде. Ты возьмешь меня завтра на прогулку верхом?

— Полегче, Эмерелд, — предупредил Шон.

— Не хочу я полегче. Я буду ездить верхом, плавать и делать тысячу разных дел! Как ты думаешь, сколько потребуется времени, чтобы нога совсем окрепла?

Ее сияющее лицо доставило ему неизъяснимое удовольствие.

— С ежедневными тренировками и вечерним массажем больше месяца это не займет.

— Я сделаю это быстрее! — поклялась Эмерелд. — Я хочу, чтобы ты научил меня танцевать джигу на бочонке зля.

— Какое самомнение, ирландка! — рассмеялся Шон.

— Да, я хочу уметь все! — Она вызывающе придвинулась к нему и заговорила нарочито хриплым голосом: — Я хочу, чтобы мои ноги стали очень крепкими. Я собираюсь с их помощью сделать нечто невероятное.

Шон прижал Эмерелд к себе, представляя, как ее длинные ноги обхватят его ягодицы.

— Поведай мне, что ты собираешься сделать.

— Шон О'Тул, я хочу гнать тебя пинками всю дорогу до Дублина за твою жестокость.

Шон так громко расхохотался, что упал на кровать и потянул Эмерелд за собой.

— Аллилуйя! Я уже отчаялся. Боялся, что ты уже не станешь такой задорной и своевольной. Я так люблю твою страстность и твой гнев! И как долго ты собираешься наказывать меня?

— Разумеется, до конца твоих дней. — Хотя эти слова прозвучали шутливо, он заметил, как в ее глазах полыхнуло зеленое пламя, и к нему неожиданно вернулась тревога. Он становился очень уязвимым, когда дело касалось Эмерелд. Если ей захочется отомстить, у нее в руках есть средство, чтобы смертельно его ранить.

Она потянулась почесать ногу:

— Ох, Господи, вдруг так зачесалось, я могу расчесать ее до крови.

— Я прописываю ванну, — заявил Шон, целуя ее в нос.

— Ванна. Какое божественное удовольствие! Я не наслаждалась купанием почти два месяца.

— Есть еще кое-что, чем ты не наслаждалась почти два месяца.

Эмерелд запустила пальцы в его густую черную шевелюру и кончиком языка провела по верхней губе Шона.

— Тогда я, пожалуй, позволю тебе начать с ванны и посмотрю, куда это нас приведет…

Шон поднял ее на руки, и ему показалось, что Эмерелд закрыла от него часть своей души. Он решил, что она дает ему попробовать его же собственное лекарство, и понял, что ему придется много потрудиться, прежде чем он получит ее целиком. А Шон О'Тул хотел иметь все!

В доме на Портмен-сквер Джек Реймонд тоже заново учился ходить, но ему далеко не так повезло, как его жене. Перелом ноги оказался куда более серьезным, чем у Эмерелд, да за ним никто и не ухаживал с такой нежностью и любовью.

За долгие недели, проведенные в постели, Джек возненавидел Уильяма Монтегью, и его ненависть росла с каждым днем, пока не стала такой же острой, как и у дочери старика. Он проклинал тот час, когда вообще появился на свет в этой выгребной яме, называемой семейством Монтегью.

А Уильям продолжал обращаться с зятем, как с другом и доверенным лицом, совершенно не подозревая о той ненависти, что скрывалась в глубине души Реймонда. Когда он увидел хромающего Джека, то принес ему свою любимую прогулочную трость, которой пользовался, когда его донимала подагра.

— Вот, парень, держи, пользуйся, пока твоя хромота не пройдет.

Джеку очень хотелось обломать подарок о голову старой свиньи. Неужели он не понимает, что хромота не исчезнет никогда?

— Я рад, что ты снова на ногах. Теперь мы можем заняться серьезным бизнесом.

«Единственное дело, которым я хотел бы сейчас заняться, это убийство. Убить тебя и твоего гребаного сына, мою неверную жену и ее долбаного любовничка!»

— У нас остался один вшивый корабль. Он перевозил уголь, и я заработал несколько вонючих фунтов. Но хватит терпеть унижения! Пора нам дать сдачи!

— Я слушаю, — прорычал Джек.

— О'Тулы владеют всем, что когда-то принадлежало мне. Они украли мои суда, мою дочь и мою красавицу жену. Они даже настроили против меня моего собственного сына, так что теперь он стал одним из них!

«Значит, этот жалкий трус сбежал в Ирландию», — сообразил Джек.

— Я говорю, мы пойдем и отберем все назад! — прогремел Уильям.

«Ты спятил, старик? Я не хочу ничего возвращать, я хочу все уничтожить!»

— В чем состоит ваш план? — поинтересовался Джек, гадая, сможет ли он использовать замысел Монтегью к своей выгоде.

— Итак, у нас всего одно судно, но в нашем распоряжении есть две команды, которые сидят без дела. С тех пор как Адмиралтейство конфисковало наши корабли, матросы не получили ни пенни. С таким количеством мужчин мы можем напасть и вернуть наши корабли. Мы доплывем до Англси и используем остров в качестве своей базы. Оттуда до Замка Лжи всего несколько часов ходу. Мы будем все время наблюдать за ними и выберем момент, когда О'Тулы наиболее уязвимы.

— Наши матросы просто головорезы. Нам придется показать им денежки.

— Ты соберешь матросов, а я достану деньги. — Уильям преисполнился решимости привести этот замысел в исполнение, даже если для этого придется продать последний стул.

Эмбер приехала в собственной карете. Пара упряжных лошадей была отлично подобрана, а ливрея кучера выглядела достаточно элегантно даже для выезда герцогини. В карете высилась гора подарков для ее троих внуков, для Эмерелд и для Нэн, жены ее сына.

Когда Джонни вошел в комнату, гордо неся на руках сына, Эмбер расцеловала обоих и вдруг расплакалась.

— Не плачь, мама, сегодня счастливый день.

— Я так долго его ждала, — беспомощно прошептала она.

Джонни передал малыша Нэн и обнял мать.

— Я знаю, что ты будешь самым лучшим отцом на свете. — Эмбер засмеялась сквозь слезы.

— Ничего подобного, — заявил Шон О'Тул, отталкивая локтем Джонни в сторону, чтобы показать Эмбер собственного сына. — Я самый лучший отец, только посмотрите на меня.

Слезы Эмбер моментально высохли, стоило ей взглянуть на эту парочку. У малыша были такие же черные как смоль волосы и большие круглые стальные глаза.

— Он же просто ваша копия!

— Да поможет Господь этому бесенку, — отозвался Шеймус из своего кресла, стоящего у огня. — Это требуется отметить. Пэдди, поищи-ка что-нибудь хорошее в погребах!

— Вы не будете ничего пить, пока не поедите, — твердо объявила Тара. — Я помогу Мэри Мелоун приготовить подходящую случаю закуску.

— Ты мне больше нравилась, когда была сумасшедшей, — заметил Шеймус.

Посыпались шутки, и никто не остался в стороне. Шон объявил:

— А вот наконец и первая красавица нашей семьи.

— Эмерелд подумает, что ты говоришь о ней, — поддел Джонни.

— Она всегда была тщеславной маленькой ведьмой, — подмигнула Эмбер.

— Я учусь у моей мамочки, — не отстала Эмерелд.

— Красота моей дочери затмевает очарование ее матери, — объяснил Шон Эмбер.

Эмерелд встала рядом с матерью на колени, чтобы показать ей Кэтлин. Крохотные кудряшки вились вокруг личика сердечком, рот малютки напоминал бутон розы, а глаза казались настоящими изумрудами.

— Но она же точная твоя копия, — объявила Эмбер и засмеялась, сообразив, что повторила свои же слова.

— Мы так волновались из-за нее, но мне кажется, что она наконец начала поправляться, — объяснила Эмерелд.

— Дай мне подержать ее. Я думаю, что с ней все будет отлично. Ты всегда была очень маленькой. Не больше фартинга.

— Она восполняла это нахальством, — поддразнил сестру Джонни.

Праздник продолжался до темноты. Давно уже в Грейстоунсе не слышали столько смеха. Кейт, Тара, Мэг и Эмбер заспорили — кому купать малышей.

— Господи, да здесь же нет никакого порядка. Я считаю, этим должна заняться бабушка, — заявила Эмбер.

— Что ж, раз уж так вышло, что бабушка я, то я с тобой согласна, — торжествовала Мэг.

— Да ты напилась, — обвинила ее Тара.

— Так это все ваше чертово вино, — вступила Кейт, считая, что ее обвинение бьет прямо в цель.

— А вы даже не Фитцжеральд, — наступала Мэг.

— За одну Кеннеди дадут трех Фитцжеральд в любой день недели! — парировала Кейт с боевым блеском в глазах.

И тут они все разразились хохотом и все вместе отправились наверх. Молодые няньки Эллин и Джейн отчаялись — когда-то им теперь удастся подержать малышей на руках.

— Я собираюсь отнести тебя в постель, — заявил Шон, поднимая Эмерелд на руки. — Ты все такая же — не больше фартинга.

— Но я компенсирую это нахальством. — Она взъерошила ему волосы.

Шон понимал, что Эмерелд радуется этому дню, но она устала и должна отдохнуть, если собирается не отставать от остальных. О'Тул отнес ее в спальню и спустился вниз, зная, что Эмбер станет искать его там, когда вся семья разойдется отдыхать.

Шон налил им обоим по стаканчику французского коньяка.

— Больше тостов не будет? — беззаботно спросила Эмбер.

— Почему нет? Я пыо за вас, Эмбер. Вы продали свой бизнес.

Она не стала спрашивать, откуда ему это известно. Шон О'Тул обладал таинственным даром знать о многом.

— Вряд ли я стала бы уважаемой бабушкой, если бы по-прежнему владела борделем. Так что я поступила достойно.

— Если это выпад в мою сторону, то я первым признаю, что заслужил это.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — честно призналась Эмбер.

— Разве Эмерелд не рассказала вам, как недостойно я себя повел? — недоверчиво спросил он. — Мне кажется, что больше всего в ней я люблю ее… великодушие и щедрость. — Шон подошел к камину, согревая рюмку с коньяком в ладони, потом неторопливо рассказал Эмбер всю историю от начала до конца. — И после всего этого она проявила столько великодушия, что назвала близнецов Джозефом и Кэтлин.

— Но ведь моя дочь не простила вас, верно?

О'Тул покачал головой:

— Нет. Я и не жду прощения. Мой поступок нельзя простить.

— Но он не был для нее полной неожиданностью. Я предупреждала Эмерелд об этом. Я говорила ей, что вы используете ее как орудие мести.

— И что она вам ответила?

— Эмерелд сказала, что понимает вашу жажду мести. Сказала, что вы научили ее жить одним днем и что, если все это завтра кончится, она не станет жалеть ни об одной минуте, проведенной вместе с вами.

— Эмерелд говорила так, потому что верила мне. Я обманул ее доверие. — Шону не удалось скрыть боль, промелькнувшую в его глазах. — Я подозреваю, что она хочет оставить меня.

— И как вы поступите?

— Привезу ее обратно, разумеется. Я никогда не отпущу ее!

Словно пришпоренный дьяволом, не отпускающим его ни на минуту, Шон на следующий день подарил Эмерелд корабль.

— Пойдем посмотрим. А то команда с «Серы-1» красила его целыми днями.

Все обитатели Грейстоунса отправились на мол, чтобы посмотреть на «Ласточку» с новыми парусами, переименованную в «Изумрудный остров». Словно бросая вызов, Шон сказал Эмерелд:

— Я дарю тебе и команду, чтобы ты стала капитаном своей судьбы.

— Это для развлечения или для того, чтобы начать собственное дело по перевозке грузов?

— Эмерелд, поступай с ним как хочешь. Я просто хотел показать тебе, что все принадлежащее мне — твое.

Молодая женщина задумалась. Готов ли О'Тул поделиться с ней своим подлинным «я», ведь он всегда оставлял нераскрытой часть своей души. А теперь получается, что и она сама поступает так же. Однажды Эмерелд уже отдала ему все — свое сердце, любовь, доверие. А теперь ее сокровенная сущность скрыта от него. Казалось, все ее чувства ушли в глубину, а сердце застыло и не хочет оттаять. Эмерелд просияла улыбкой:

— Завтра устроим вечеринку под парусами. Кто поедет?

— Только не я, — засмеялся Джонни. — С этого момента я собираюсь никогда больше не покидать сушу.

— Тогда приглашаются только дамы, — объявила новая владелица судна. — Нам необязательно отплывать далеко. Может, пройдем до Дублинской гавани и обратно?

Эмбер, Нэн, Тара, Мэг и Кейт немедленно согласились.

— Раз с этим решено, — заговорила Эмбер, — тогда чем мы займемся сегодня?

— Мы с Джонни хотели бы окрестить малыша, пока вы здесь, — смущенно заговорила Нэн. — Мы решили назвать его Эдвардом в честь моего деда.

— Какое прекрасное имя, — согласилась Эмбер. — Я не думаю, что бабушка не может стать ему крестной матерью, верно?

Когда все отправились обратно к дому, Эмерелд задержалась, осматривая гавань Грейстоунса, где стояло на якоре около полудюжины кораблей. Шон подошел к ней:

— Мне жаль, что мы не окрестили близнецов. Это тебя огорчает?

— Немного, — согласилась она.

Им не хотелось, чтобы дети носили фамилию Монтегью, но так как невозможно было дать им фамилию О'Тул, они не стали их крестить.

— У меня есть идея. Давай дадим им фамилию Фитцжеральд, раз мы оба ее носим. Ты же знаешь, как говорит Шеймус: всегда делай то, что выгодно, и никогда не ошибешься.

— Отец Фитц откажется. — Она вспыхнула при воспоминании о том, что священник говорил ей.

У Шона окаменело лицо.

— Фитц исполнит мой приказ, Эмерелд, не сомневайся.

Позже, когда все собрались в церкви для церемонии, Эмерелд поняла, что Шон, должно быть, переговорил наедине с отцом Фитцем, чтобы тот подчинился закону. Его закону. Ни словом, ни взглядом священник не выразил сомнений по поводу крещения всех троих младенцев.

Джонни и Шон гордо держали на руках своих сыновей, а Эмерелд с тяжелым сердцем думала о том, что собиралась сделать. Неправильно лишать отца сына. Она взглянула на крошечную девочку на своих руках и поняла, что не вынесла бы разлуки с ней. Она снова вспомнила слова Шеймуса о выгоде. Именно так она и поступила, позволив Шону О'Тулу спасти их и окружить заботой, пока они не окрепли. А теперь она собирается уйти от него.

Эмерелд знала, что вечно будет благодарна ему за то, что он сделал, и понимала, как велика ее любовь. Но для него месть стала важнее любви, важнее его собственной плоти и крови. И Шон поступит так снова, если подвернется случай. Протягивая ребенка отцу Фитцу и слушая, как тот бормочет: «Нарекаю это дитя Кэтлин Фитцжеральд», — Эмерелд уже не сомневалась, что поступает правильно.

На следующий день Эмерелд и Эмбер стояли на носу «Изумрудного острова», сочтя это место самым лучшим, чтобы наслаждаться плаванием. Остальные дамы выбрали более укромное местечко, оберегая свои прически, но мать и дочь любили, когда ветер бросает волосы им в лицо.

Пока небольшое судно огибало Дублинскую бухту, Эмбер не решилась заговорить о том, что больше всего занимало их мысли.

— Шон рассказал мне, как он поступил с тобой.

Эмерелд сначала удивилась, потом рассердилась. Как он посмел первым рассказать свою версию Эмбер?

— Черт бы его побрал!

— Дорогая, он не пытался защищаться.

— Потому что не в его характере занимать оборону. Он всегда нападает! Что ж, Шон меня оскорбил, и я от него ухожу.

— Когда ты находилась в смертельной опасности, ты послала за ним, и он пришел.

— Нет, я за ним не посылала! Я послала Джонни к тебе. Я не собиралась больше возвращаться в Замок Лжи после того, как Шон бросил меня в Англии. Мы же договорились с тобой, что, если О'Тул когда-нибудь обидит меня, я приду к тебе. Когда ты соберешься уезжать, я отправлюсь с тобой.

— Напрасные усилия, Эмерелд. Он придет за тобой.

— Мама, граф Килдэрский может быть воплощением власти, но я сама выберу, оставаться мне или уезжать. Это мой свободный выбор, а не его. И иначе не будет.

На другом краю бухты похожая на тень фигура застыла на месте, разглядывая двух женщин, поглощенных разговором. Уильям Монтегью с трудом мог поверить своим глазам, его словно пригвоздили к палубе «Чайки». Здесь, посреди Дублинской бухты, его красавица жена на борту его любимого корабля — «Ласточки». Он облизал ставшие вдруг сухими губы. Скоро, поклялся Уильям самому себе, он вернет их обеих, даже если ему придется уничтожить Замок Лжи вместе со всеми его обитателями.