Идем в наступление

Штабеля бревен, за которыми бойцы рассчитывали укрыться, были раскиданы взрывами и превратились в помеху при высадке. Чтобы протащить орудия, бревна приходилось растаскивать в стороны, теряя на это последние силы...

Во время второго рейса затонул катер второго парома и было разбито три весельных парома. Поэтому 3-й батальон 610-го полка пришлось высаживать на остров имени Ленина почти до утра.

Над плацдармом и переправой появились немецкие самолеты.

Сразу стало ясно — в таких условиях продолжать форсирование нельзя, надо ждать следующей ночи. Но что же тогда будет с маленькой горсткой бойцов на правом берегу, у которых нет достаточного количества артиллерии и боеприпасов?

...На левый берег доставили первых пленных. От них мы узнали, что против десанта действуют подразделения 418-го пехотного полка 123-й дивизии и 207-й сборный батальон с танками. Пленные сообщили, что перед нашими бойцами два ряда сплошных траншей с проволочными заграждениями и минными полями, что в районе плотины полукругом расположено несколько полос незаметных проволочных препятствий, минные поля, целая сеть дзотов и даже доты.

...Перед самым рассветом над рекой поплыл туман. Из-за него нельзя было разглядеть, что творится на клочке земли, отбитом у врага, хотя о многом говорили раскаты орудийных залпов и непрерывная дробь пулеметов. Вскоре, однако, ситуация прояснилась. Этому помогли артиллерийские наблюдатели, взобравшиеся на крыши уцелевших пятиэтажных домов поселка № 6. Они хорошо видели, что происходит на плацдарме, и успешно корректировали прицельный огонь по противнику.

Я дал команду артиллеристам дивизии прикрыть бойцов. [115]

— Помните, там в тяжелейшем положении ваши боевые товарищи — запорожцы, — подчеркнул я.

Но это напоминание было излишним. Люди действовали исключительно четко.

Начались мелкие контратаки немцев, сопровождаемые ураганным огнем.

— Тяжело ранен комбат, — пронеслось по поредевшей цепи окопавшегося 2-го батальона.

Командование батальоном принял старший лейтенант Иван Шнкунов. Гитлеровцев удалось отбить.

Особенно опасное положение создалось к 15 часам, когда противник ударил по 2-му батальону справа и слева.

— Назад бежать некуда, а впереди земля есть! — громко сказал Иван Шикунов.

Подозвав к себе трех бойцов, комбат пополз с ними по сырому песку к окопам противника. Сколько там находилось гитлеровцев, никто не знал — не время было заниматься подсчетами. Решение было отчаянным: ворваться в глубокие окопы, где сидел враг, и выбить его оттуда.

В критические моменты отважный воин, как правило, не чувствует ни страха, ни усталости, ни боли. Каждый нерв его напряжен до предела, и мысль у него одна: драться до последнего...

К вражескому окопу подползли метров на десять.

— Гранаты к бою! — приказал Шикунов и первым швырнул лимонку.

В окопах раздались взрывы...

— Ура! — закричал комбат. — За Родину!

Трое бойцов подхватили клич комбата и тут же спрыгнули в немецкий окоп.

И это «ура!», ворвавшееся в грохот боя, было услышано всеми бойцами батальона. Те, кто смог подняться, встали и пошли вперед. А точнее, ринулись в штыковую атаку и победили...

Отчаянная вылазка четырех смельчаков улучшила положение батальона. Отбив десять контратак, он продержался до темноты...

В следующую ночь на плацдарм был переправлен 3-й батальон 610-го полка. Большие силы мы не смогли переправить из-за гибели плавсредств. С этим батальоном ушел на правый берег и командир полка майор Гайдамака. [116] С ним сразу удалось наладить связь: через Днепр протянули телефонный провод.

— Передайте всем бойцам мою благодарность за форсирование Днепра, — сказал я Гайдамаке. — А вы, майор, при необходимости сразу вызывайте и корректируйте огонь артиллерии.

— Ясно, — раздалось в ответ.

Этот телефонный провод через реку, воспользовавшись рыбачьей лодкой, с великим трудом протянул рядовой роты связи дивизии Иван Омельченко. Невдалеке от берега лодку разбило, катушки пошли на дно. Омельченко вытащил их и, находясь по шею в воде, дотянул провод до берега, а затем, немного передохнув, дотащил его до НП майора Гайдамаки. За этот подвиг Ивану Алексеевичу Омельченко было присвоено звание Героя Советского Союза.

С утра 26 октября вся артиллерия дивизии произвела огневой налет с левого берега по укреплениям врага. Благодаря этому 610-й полк, перейдя в атаку, овладел первой траншеей противника на участке шириной до полукилометра, в 200–300 метрах от воды...

Тут же последовали контратаки врага, поддержанные несколькими танками. Они тоже были отбиты.

В ночь на 27 октября на помощь 610-му полку подоспели два батальона 592-го полка во главе с его командиром майором Лембой.

Лемба поначалу с трудом узнал Гайдамаку, в блиндаж к которому зашел: так был возбужден всегда сдержанный и невозмутимый Леонтий Дорофеевич.

— В моем полку больше половины раненых, — вместо приветствия сказал он. — А немцам непрерывно подбрасывают подкрепления, они контратакуют... Обстановка очень сложная, отойти нельзя ни на шаг.

— Вы не ранены, Леонтий Дорофеевич? — не удержался от вопроса Лемба.

— Это к делу не относится, — довольно грубо ответил Гайдамака. — В общем, все в порядке... Вот что, Павел Тимофеевич, — взял он за локоть командира 592-го полка. — Давай сразу договоримся. Те, — он кивнул в сторону гитлеровцев, — с утра полезут опять. А нам нельзя терять ни минуты. Как только отобьемся, сразу в контратаку, не медля ни минуты. Понял? [117]

В том, что полки отобьют атаку, Гайдамака не сомневался. Не сомневался и Лемба. Его тревожило другое: хватит ли у 610-го сил, чтобы контратаковать?

Словно угадав это, Гайдамака сказал:

— Мы же запорожцы, верно? Железный народ...

Утром после короткого артобстрела немцы бросились в очередную атаку...

Два советских полка встретили их дружной стрельбой. Противник остановился. Тогда парторг 6-й роты рядовой Валериан Гагнидзе встал во весь рост и крикнул:

— За Родину! Вперед, товарищи!

За ним тут же устремились все бойцы роты. Они любили и уважали своего парторга — он был одним из самых отважных воинов полка.

В разгар боя выбыли из строя все офицеры роты. Командование принял сержант Папков.

— Добивай гадов! — крикнул он и вновь поднял бойцов в атаку...

К полудню полки Гайдамаки и Лембы захватили вторую траншею противника и ворвались на восточную окраину поселка № 2, расширив плацдарм до километра по фронту и до полукилометра в глубину.

Тут произошла их встреча с воинами истребительно-противотанкового отряда армии, которые первыми форсировали Днепр.

— Мы сделали все, чтобы захватить электростанцию, — говорили солдаты. — Только пока ничего не получилось...

А события нарастали. Не прошло и часа, как немцы на автомашинах и танках подбросили к месту боя мотопехоту и тут же начали контратаку при поддержке пяти танков и двух самоходных орудий...

Три танка ползли прямо к окопу, где находился парторг рядовой Гагнидзе.

— Спокойно, товарищи, приготовить гранаты, — скомандовал он.

По приблизившимся машинам ударили противотанковые ружья, под гусеницы полетели гранаты. Черными фонтанами взметнулась земля.

Танки повернули обратно.

— Жаль, что не довоюю, — со стоном сказал тяжело раненный Гагнидзе. — Но я еще вернусь, друзья. Вот посмотрите! Буду добивать фашистского зверя в его берлоге... [118]

...В двенадцатый раз пополз искать обрыв провода связист 610-го полка Петр Осипов. Он, как и большинство однополчан, был ранен.

«Вон за тем камнем обрыв, — размышлял про себя Осипов. — Доползу, и все». Но провод тянулся дальше, обрыва не было. «Значит, за тем выступом, — успокаивал себя солдат, превозмогая боль... — Осталось совсем немного...»

Связист нашел обрыв, соединил провода, подключился к линии.

— Слышу хорошо, — раздалось в трубке.

Осипов узнал голос Гайдамаки... Это были последние слова, которые слышал связист: мужественного солдата сразил осколок снаряда.

А Гайдамака вел разговор с комбатом Шикуновым. Коммунист Шикунов знал, что у него в батальоне осталось всего 20 человек. А враг наседал, пытаясь сбросить их в Днепр. Но комбат твердо ответил командиру полка:

— Дела идут нормально. Враг не пройдет.

И его солдаты выстояли.

В 17 часов 40 минут после мощного артиллерийского налета гитлеровцы снова бросили в бой до батальона пехоты с семью танками и двумя «фердинандами».

— Как дела?! — кричал Гайдамака в телефонную трубку.

— Благополучно, — отвечал Шикунов. — Все в порядке. Бьем гадов...

Комбат дрался вместе со своими солдатами. Он стрелял из автомата, заменил убитого бронебойщика, подтаскивал боеприпасы. Своим примером офицер вдохновлял бойцов.

И гитлеровцы вновь откатились.

За подвиг на днепровском плацдарме старшему лейтенанту Ивану Тимофеевичу Шикунову было присвоено звание Героя Советского Союза...

* * *

В ночь на 28 октября продолжалась высадка войск на завоеванный плацдарм. Туда переправили два батальона 619-го полка и оставшуюся часть 610-го полка.

Уже утром при поддержке сильного огня артиллерии вновь прибывшие солдаты перешли в атаку и после трехчасового боя продвинулись на 150–200 метров по фронту [119] и по флангам. В ответ на это немцы дважды контратаковали дивизию, но были отбиты, и полки закрепились на достигнутых рубежах.

В тот день 60-я гвардейская стрелковая дивизия двумя полками вела бой на острове Хортица в районе бывшего колхоза, а одним полком обороняла восточный берег Днепра на участке от Вознесенска до поселка Южный. Конечно, хорошо было бы наладить взаимодействие с 60-й дивизией. Но нас разделяла днепровская плотина, и мы не смогли сделать этого...

Приступая к форсированию, я понимал, что только неожиданная высадка всей дивизии на противоположном берегу позволит нам захватить электростанцию и небольшой плацдарм рядом с ней. А затем в случае быстрого подхода второго соединения — расширить плацдарм и закрепиться до появления крупных резервов неприятеля. Однако быстрота и внезапность были утеряны из-за отсутствия плавсредств. Немцы успели подбросить на плацдарм подкрепление. И все же в ночь на 1 ноября к нам на помощь подоспела 244-я стрелковая дивизия. Она развернулась левее 610-го полка и вместе с нашими полками в течение первых трех дней ноября в результате активных атак сумела расширить плацдарм...

4 ноября гитлеровцы получили основательное подкрепление, в том числе более десятка танков, и опять ринулись в атаку. Наши части устояли, отбросили врага и во второй половине дня заняли еще одну линию немецких траншей.

Таким образом, в результате десятидневных ожесточенных боев удалось захватить плацдарм шириною около полутора километров и глубиною до 800 метров и закрепиться на нем. Передовая линия нашего расположения была удалена от неприятеля всего на 50–100 метров, а на правом фланге 619-го полка нас с немцами разделяла только железнодорожная насыпь, через которую непрерывно летели гранаты...

* * *

Всех раненых с плацдарма при первой возможности переправляли в поселок № 8. Там им оказывалась квалифицированная медицинская помощь, решались вопросы дальнейшей эвакуации. С одной из партий прибыл и тяжело раненный помощник начальника штаба 610-го полка [120] старший лейтенант Иван Здоренко. Я оказался невольным свидетелем его разговора со старшим лейтенантом из 592-го полка Владимиром Шефталовичем, который как раз собирался на плацдарм. Услышав об этом, Здоренко предупредил друга: «Будь осторожен, Володя, там — ад».

Эти слова надолго запали в душу. Да, за Днепром был настоящий ад. От взрывов кипела вода, стонала земля, огневой бой не прекращался ни на минуту...

5 ноября активных действий на плацдарме не отмечалось. Шел повседневный «нормальный огневой бой». Не жалея снарядов и мин, почти круглые сутки по плацдарму били около 20 артиллерийских и минометных батарей. Кроме того, периодически работали несколько шестиствольных минометов и тяжелых метательных аппаратов реактивного действия, которые наши бойцы презрительно называли «Геббельсами».

— Артогонь достигает такой плотности, что в течение пятнадцати минут только на крыше моего блиндажа появилось несколько воронок от снарядов и мин, — докладывал командир 619-го полка майор Гурский.

Каждый, даже не прицельный снаряд вызывал потери на плацдарме, окопы обваливались в течение одних суток и буквально сравнивались с землей. В период же так называемого затишья фашисты методично, через каждые двадцать минут, бросали из реактивных установок стокилограммовые мины, которые причиняли нам ощутимый урон.

...В блиндаж командира 619-го полка майора Гурского вошел связной.

— Вот, товарищ майор, — сказал он, показывая руки, покрытые какой-то черной, маслянистой жидкостью.

— В чем дело? — удивился Гурский.

— Фашисты начиняют мины мазутом и стреляют по урезу воды.

— Зачем? — удивился майор. — Тут что-то не так...

— Так, товарищ майор, — со вздохом сказал солдат. — Вся вода покрыта этой дрянью. Теперь не попьешь...

— Вот оно что, — нахмурился Гурский, — не могут нас пулями и танками взять, решили без воды оставить... А мы, браток, выжили и выживем... Спокойно делай свое дело, ни о чем не тужи...

И снова — в который раз! — атака противника. Дивизионная артиллерия с левого берега ударила по наступающим [121] немецким танкам и пехоте. Передний край заволокло черным дымом.

Гитлеровцы залегли и, спасаясь от огня, стали отползать вслед за развернувшимися танками. Эта атака тоже была отбита...

Все, что происходило на плацдарме, было отлично видно с моего НП, находившегося в поселке № 8.

— Что будем делать дальше? — спросил я своих заместителей. — Силы на плацдарме уравновешены, и никакого маневра не выполнишь...

— Да, — подтвердил начальник штаба Погодаев. — Силы уравновешены. Не даем противнику выбить нас с занимаемых позиций, но и сами бессильны атаковать или делать маневры.

— Положение трудное, и надо смотреть правде в глаза, — угрюмо произнес командующий артиллерией подполковник Кузьмин.

— На плацдарме большие потери, — взволнованно сказал начальник политотдела Беспалько. — Я только что оттуда. Вместе с комдивом вручали награды отличившимся... Попутно пытались присмотреть место для НП. Ничего с этим делом не выйдет. Управлять дивизией оттуда невозможно...

— Надо просить танки и срочно перебросить туда, — предложил полковник Ситников, но тут же спохватился: он не хуже других знал — перебросить танки не на чем.

— Все, что говорилось здесь, абсолютно верно. Положение крайне трудное, — подытожил я. — Своими силами нам не улучшить его, если даже перенесем НП и переправим на плацдарм артиллерию, как предложил генерал-майор Данилов... Но решение теперь, очевидно, подскажет командарм 6 генерал Шлемин, к которому уже перешла наша дивизия.

Генерал-лейтенант И. Т. Шлемин вскоре действительно прибыл к нам. Первым делом он поинтересовался, как идут у нас дела.

Я доложил о намерении переправить на плацдарм артиллерию и опергруппу. Попросил танки...

— Чтобы утопить их на переправе? — строго посмотрел на меня командарм. — Вы же знаете, видите, Гавриил Станиславович, какой там ад...

Командарм встал и, не дослушав меня, уехал... [122]

Как выяснилось после, И. Т. Шлемин, переговорив с командирами других соединений и тщательно оценив обстановку, пришел к выводу, что борьба на днепровском плацдарме и острове Хортица бесперспективна. Он приказал вывести с плацдарма по одному полку от 244-й и 203-й дивизий и части офицеров из все еще остававшихся на плацдарме полков.

Вскоре была выведена с острова Хортица 60-я гвардейская стрелковая дивизия. А в ночь на 6 ноября был выведен с плацдарма 610-й полк. Отдохнув, он начал готовиться к выполнению новой задачи.

Одновременно на левый берег мы эвакуировали часть офицеров из 592-го и 619-го полков. Им предстояло подготовить из солдат, прибывших с пополнением, специальные штурмовые группы для последующего захвата укрепленных пунктов врага, оборудованных в развалинах домов на плацдарме.

В ночь на 17 ноября эти штурмовые группы удалось переправить на плацдарм. В подчинение командиру 619-го полка майору Гурскому была передана 124-я штрафная рота. Получив подкрепление, полки снова перешли в атаку, но в первый день их продвижение было очень незначительным.

В дальнейшем мы ежедневно проводили по две-три атаки силами от взвода до роты с целью улучшить позиции. Часто, тоже небольшими силами, контратаковали и немцы. Так продолжалось до 27 ноября.

В это время три различные боевые задачи решали части дивизии.

Главной задачей было удержать плацдарм. Эту задачу решали 592-й и 619-й полки (без одного батальона каждый).

Три армейских заградотряда, спецподразделения дивизии и взводы конных разведчиков наших полков охраняли левый берег Днепра на протяжении свыше 60 километров — от села Ульяновка до поселка Южный. Их задача заключалась в том, чтобы не пропустить лазутчиков и диверсантов на наш берег и предотвратить отход к немцам не успевших эвакуироваться полицаев, старост и прочих изменников. Это дело тоже было не из легких и осложнялось недостатком средств для связи между нашими подразделениями, а также отсутствием автомашин. [123]

Штабу предстояло оперативно руководить войсками на разумовском плацдарме, находившемся в 40 километрах южнее командного пункта дивизии, и наладить их хозяйственное обеспечение. Там действовали 610-й полк и один батальон 592-го полка.

Для этого тоже требовались и надежная связь и опять-таки автотранспорт. Иначе невозможно обеспечить бесперебойное снабжение боеприпасами и продовольствием.

Мой заместитель по тылу майор И. С. Степанов по нескольку раз на дню просил увеличить ему число автомашин. В дивизии их почти не было, а на помощь армии рассчитывать не приходилось. И я вынужден был брать в отдельных случаях боевые автомашины, хотя это категорически запрещалось делать.

Если же добавить ко всему, что меня назначили комендантом Запорожья, то станет понятно, каково приходилось мне в те дни. Кстати, штаб дивизии переехал тогда в поселок Тельмана, а НП — в Вознесенск.

Здесь, в Запорожье, мне объявили Постановление Совнаркома СССР о присвоении генеральского звания...

* * *

Равновесие сил, создавшееся на плацдарме за Днепром, не сулило перспектив для дальнейшего наступления. Поэтому в ночь на 30 ноября по приказу командования армии 244-я дивизия ушла с плацдарма, передав свой участок 619-му полку. В ночь на 2 декабря плацдарм покинул 619-й полк, передав участок 592-му. А 11 декабря, выполняя приказ, 592-й полк, незаметно оторвавшись от противника, последним оставил плацдарм. Он пробыл там сорок шесть дней и ночей! Тридцать два дня сражался на плацдарме 619-й полк, двенадцать дней — 610-й, около тридцати суток — 244-я дивизия.

Какую нужно было иметь силу, чтобы выдержать это испытание!

Я встречал каждое подразделение, возвращавшееся на левый берег... С очередным паромом прибыл смелый щорсовец командир 610-го полка майор Гайдамака. Спрыгнув на берег, он остановился, огляделся вокруг и тихо сказал:

— Неужели я вернулся? Неужели жив? Невероятно! Не верится... [124]

В тех боях за Днепром мы потеряли около 500 человек убитыми. Смертью храбрых погибли здесь Герои Советского Союза красноармеец Сергей Михайлович Смоленский, саперы Евгений Петрович Дудыкин и Виктор Иванович Чумаченко, погибло много командиров рот, взводов и рядовых солдат.

Но в боях на плацдарме дивизия уничтожила не менее 1000 гитлеровцев и 50 взяла в плен. Было выведено из строя свыше 25 немецких орудий, 75 пулеметов, 18 танков...

В ожесточенных и беспрерывных боях наши воины 48 суток удерживали в своих руках плацдарм. Каждый метр здесь был перепахан разрывами мин и снарядов, обильно полит солдатской кровью.

Девяносто шесть раз старшины рот, солдаты, доставлявшие боеприпасы, и медики переплывали те самые роковые 800 метров, что отделяли остров имени Ленина от плацдарма, переплывали под губительным огнем, доставляя однополчанам горячую пищу, боеприпасы, почту, эвакуируя раненых воинов, оружие, боевое имущество.

А сколько рейсов совершили бесстрашные понтонеры!

Если строго следовать букве приказа, дивизия выполнила поставленную перед ней задачу — захватила плацдарм у плотины Днепрогэса. Что же касается здания электростанции, то его не смогли взять ни армейский отряд, ни 203-я, ни пришедшая нам на помощь 244-я стрелковая дивизия...

Выполняя приказы командования, наша дивизия сковывала, держала в напряжении многие немецкие части. Отвлекая удары на себя, мы таким образом способствовали ослаблению натиска противника на решающих участках. Война же, как известно, без жертв не бывает. И солдаты, павшие в боях за Днепром, не напрасно отдали свою жизнь.

Командование высоко оценило подвиг людей. Почти все участники боев на плацдарме были награждены орденами и медалями. Только ордена Суворова III степени были удостоены пятьдесят офицеров! Восьми же самым отважным было присвоено звание Героя Советского Союза. Это — стрелок Сергей Михайлович Смоленский, снайпер Иван Петрович Меркулов, сержант Мади Кайбиевич Бегенов, капитан Григорий Иванович Корнеев, стрелок Андрей Федорович Рябов, сержант Виктор Иванович Чумаченко, [125] связист Иван Алексеевич Омельченко и капитан Иван Тимофеевич Шикунов.

Это мужественные, смелые люди, настоящие герои, от их инициативы, находчивости, бесстрашия порой зависел исход боя.

Стрелок 2-го батальона 610-го полка Сергей Смоленский сразу после высадки на берег увлек стрелковый взвод в атаку и в рукопашной схватке уничтожил семь вражеских солдат. Затем первым ворвался в немецкий дзот и вывел из строя два пулемета, мешавших продвижению его роты.

Заменив убитого командира, Смоленский со взводом вновь атаковал врага и выбил его из второй линии окопов. Здесь взвод отразил три контратаки, а во время четвертой С. М. Смоленский погиб смертью храбрых.

Снайпер 610-го полка Иван Петрович Меркулов уничтожил 113 фашистов.

Сержант казах Мади Кайбиевич Бегенов командовал отделением 2-го батальона 619-го стрелкового полка. При форсировании Днепра в районе Ново-Кичкаса коммунист Бегенов проявил стойкость и мужество при отражении неоднократных атак противника. А когда его полк перешел в наступление, первым ворвался в немецкую траншею и в рукопашной схватке уничтожил семь немецких солдат и унтер-офицера.

Капитан Григорий Иванович Корнеев, замполит командира 3-го стрелкового батальона 610-го полка, буквально с горсткой бойцов зацепился за днепровский берег. Отразив атаку гитлеровцев, храбрецы сами перешли с контратаку. Заняв затем круговую оборону, не имея связи с другими подразделениями, группа Корнеева целые сутки дралась с врагом, пока наконец не вырвалась из окружения. Заменив тяжело раненного командира, Корнеев принял на себя командование батальоном и, будучи сам раненным, руководил боем подразделений в течение четырех суток.

Солдат 5-й стрелковой роты 592-го полка Андрей Федорович Рябов под сильным артиллерийским и минометным огнем первым из роты достиг правого берега Днепра. Здесь он подбил вражеский танк, поджег бронемашину и уничтожил до десятка фашистов. Буквально под носом у врага Рябов вытащил из воды трех раненых советских бойцов и оказал им первую помощь. [126]

Сержант 610-го полка Виктор Иванович Чумаченко во время форсирования Днепра в районе Ново-Кичкаса смелым броском одним из первых в полку достиг окопов противника, а затем огнем из автомата и гранатами уничтожил двадцать немецких солдат. После ранения командира В. И. Чумаченко командовал взводом и умело отражал атаки гитлеровцев.

О подвигах солдата Ивана Алексеевича Омельченко и капитана Ивана Тимофеевича Шикунова я уже рассказал, когда вел речь о боях на плацдарме...

Так закончилось второе форсирование Днепра. И никто тогда не предполагал, что вскоре нам предстоит третья боевая переправа через эту могучую реку. Такую задачу не приходилось решать ни одному подразделению Красной Армии...

* * *

Выполняя боевые задачи, некоторые полки 203-й дивизии входили иногда в оперативное подчинение командиров других соединений. Такой случай был, например, с 610-м полком, который после пополнения в ночь на 27 ноября форсировал Днепр во втором эшелоне 333-й стрелковой дивизии и наступал на правом фланге, впереди ее частей.

4 декабря гитлеровцы подтянули к фронту до полка мотопехоты и бросили его в атаку. 610-й смело встретил врага огнем, а затем сам перешел в контратаку. Завязался нелегкий встречный бой, о котором я услышал от командира 333-й стрелковой дивизии генерал-майора Анисима Михайловича Голоско. Привожу кратко его рассказ:

«Я с командиром 66-го корпуса генерал-майором Дмитрием Андреевичем Куприяновым с волнением наблюдал картину быстрого сближения нашей пехоты с противником. Обе цепи с ходу вели огонь. Пьяные немцы что-то кричали, словно хотели напугать советских бойцов. Сблизившись с врагом на 200–300 метров, пулеметчики 610-го залегли и открыли прицельный огонь. Гитлеровцы не выдержали, повернули назад и побежали, оставляя на снегу убитых. Наша пехота с громким «ура!» преследовала их почти километр».

За отражение этой контратаки командир 66-го стрелкового корпуса объявил благодарность всему личному [127] составу 610-го полка. Командир же 333-й дивизии впоследствии неоднократно подчеркивал, что полк майора Гайдамаки состоит из одних храбрецов.

Многие воины были удостоены за этот бой правительственных наград, в том числе и майор Леонтий Дорофеевич Гайдамака, награжденный орденом Александра Невского.

Отразив атаку, 610-й полк был выведен в резерв командира корпуса и занял оборону во втором эшелоне...

После пополнения 592-й полк переправился 14 декабря на разумовский плацдарм и занял оборону левее 610-го. В дальнейшем, почти до конца декабря, оба полка участвовали в отражении атак врага и в наступлении на главном направлении корпуса.

619-й полк по моему приказу с 3 декабря оборонял берег Днепра от балки Кичкасской до южной окраины Запорожья, то есть на участке протяженностью свыше 30 километров.

* * *

Итак, о третьем форсировании Днепра.

...В 18 часов 28 декабря над Днепром взметнулся огромной силы взрыв. Все мы посмотрели туда, откуда донесся грохот, и увидели, как медленно оседал подорванный гитлеровцами пролет днепровской плотины, как разрушалось на глазах здание электростанции.

Наши сердца сжались: не сумели предотвратить...

А ночью Днепр затянуло льдом. И тут отважные разведчики дивизии по первому тонкому льду, рискуя каждую минуту провалиться в воду, переправились на правый берег и притащили трех пленных.

Днепр как водная преграда перестал быть препятствием.

К этому времени под нажимом наступающих соединений Юго-Западного фронта с севера, с плацдарма у села Вовниги, и нашей 6-й армии с разумовского плацдарма противник начал отходить на юго-запад. Огонь его ослаб. Необходимо было произвести разведку. С этой целью в полдень 29 декабря я направил батальон капитана А. Н. Погребовского из 619-го полка наступать по еще не окрепшему льду в сторону хутора Зеленый Яр, что находился километрах в двух севернее бывшего плацдарма за Днепром... [128]

Два километра тонкого льда предстояло преодолеть солдатам. Двигались они цепью, разомкнувшись на шесть — восемь метров. Шли быстро. Шли в бой. Никогда не забуду эту картину, не забуду, как, постепенно удаляясь от нас, стрелки превращались в едва заметные точки. Чем закончится эта дерзкая попытка? Ведь даже один пулемет может положить всю цепь. А залечь — равносильно смерти: снаряды и мины моментально разобьют лед.

Подойдя к берегу, атакующая цепь открыла сильный огонь с ходу. Вражеское прикрытие (основные части уже отошли) прозевало атаку и поспешно ретировалось. Наступающим достались, как докладывал потом командир батальона, «радость победы и трофея».

Вслед за батальоном Погребовского по льду перешли Днепр и остальные подразделения 619-го полка. Заняв поселок Ново-Кичкас, они начали наступать на Хортицу.

30 декабря, неустанно преследуя неприятеля, наш 619-й полк соединился с 610-м и 592-м полками, воевавшами на разумовском плацдарме и форсировавшими реку несколько раньше. Обозы, автомашины и артиллерия дивизии переправились по мосту у разумовского плацдарма.

Так закончилось третье форсирование Днепра и трехмесячная борьба соединений 6-й армии и воинов нашей дивизии за преодоление так называемого Восточного вала, объявленного гитлеровцами неприступным. [129]

Тревожные будни

В конце 1943 года стало известно, что дивизии предстоят бои в районах Никополя и Кривого Рога.

Гитлеровцам необходимо было любой ценой удержать никопольский плацдарм на левом берегу Днепра. Именно через него они надеялись восстановить сухопутную связь со своей крымской группировкой.

Противник, конечно, предвидел тяжелые бои и продуманно укрепил оборону. Под угрозой пулеметов он заставил местных жителей вырыть несколько позиций на удалении в три — пять километров друг от друга. Каждая такая позиция состояла из ряда траншей с ходами сообщения, дзотами, глубокими убежищами. На многих участках были сделаны проволочные заграждения, установлены минные поля. Основательно укрепили гитлеровцы и близлежащие населенные пункты.

Для обороны Криворожско-Никопольского бассейна и никопольского плацдарма 6-я немецкая армия имела 23 пехотные, четыре танковые и одну моторизованную дивизии.

30 декабря 1943 года началась Никопольско-Криворожская наступательная операция войск 3-го и 4-го Украинских фронтов. Во взаимодействии с войсками 4-го Украинского фронта войска 3-го Украинского фронта, в состав которого входила и наша 6-я армия под началом генерала И. Т. Шлемина, должны были отрезать никопольскую группировку противника и уничтожить ее.

Перед 6-й армией находились две немецко-фашистские пехотные дивизии полного состава. По показаниям пленных, в ротах у них было по 60–70 солдат, в то время как у нас в полках насчитывалось не более 150–200 активных стрелков и автоматчиков. Силы были явно не равны, и армия временно перешла к обороне. [130]

В те дни наша дивизия получила солидное пополнение из числа жителей Запорожской и Днепропетровской областей. Правда, большинство новобранцев были пожилого возраста, многие не имели никакой воинской подготовки.

— Трудное пополнение, — говорил начальник штаба.

— Много придется поработать с людьми, — соглашался Беспалько.

Для обучения пополнения с передовой были выведены офицеры и сержанты двух батальонов от каждого полка. Опытные воины приступили к занятиям с вновь прибывшими в районе села Ново-Николаевка.

Вскоре мы провели митинг новобранцев. Я рассказал о боевом пути дивизии, о ее славных боевых традициях, о героях, выросших в наших рядах. В заключение призвал солдат упорно овладевать основами военного дела и быстрее влиться в славные боевые части дивизии, чтобы громить врага.

Герои и ветераны боев на Дону, в Донбассе и на Днепре поделились с новичками своим опытом...

Через десять дней подготовка вновь прибывших была закончена, и мы перевели их на передовые позиции: дивизии предстояло наступать.

Надо сказать, что поведение гитлеровцев на нашем участке было весьма необычным. Они не предпринимали попыток к наступлению, зато не жалели сил и средств, чтобы отбить каждую захваченную нами высоту или участок поля. Их словно бы устраивали занимаемые рубежи...

10 января командарм И. Т. Шлемин поставил перед дивизией задачу — наступать на фронте шириной два с половиной километра, овладеть хутором Ново-Украинский и в последующем захватить Максимовы хутора. Справа наносила удар 244-я стрелковая дивизия, слева — один батальон 333-й стрелковой дивизии.

Мы знали, что во время нашей артподготовки враг обычно отводит пехоту в глубокие блиндажи. Надо было выманить ее из надежных укрытий под огонь артиллерии.

Генерал Шлемин предложил такой вариант. Вначале провести малую атаку (по одному взводу от каждого батальона) и захватить только первую линию окопов. Когда же противник соберет силы для контратаки, произвести [131] 30-минутную артподготовку и атаковать уже всеми силами.

12 января после 10-минутного огневого налета взводы, как было задумано, атаковали немцев. Но атака получилась недружная. Враг положил нашу цепь в 150–200 метрах от своего переднего края.

Тогда после 30-минутной артподготовки вперед пошли все батальоны. Но и они, достигнув цепи взводов, вынуждены были залечь...

Попытка не удалась. Атака волнами не дала ожидаемого результата, и боевая задача осталась невыполненной.

* * *

После неудачного наступления генерал-лейтенант Шлемин приказал нам перейти к обороне.

Некоторые части для перегруппировки и совершенствования боевой выучки командарм отвел в тыл. Поэтому фронт нашей дивизии увеличился до 22 километров и проходил теперь по доступной для танков местности.

Уточнив линию переднего края, мы вместе с командирами полков наметили меры по его укреплению. По нашему переднему краю проходила всего одна, да и то не сплошная, траншея с неглубокими ходами сообщения между батальонами, полками и тылом.

Прежде всего надо было создать непреодолимую зону огня всех видов оружия перед передним краем и перед резервами, укрепить оборону в глубине, а на особо опасных участках создать противотанковые районы.

Короче говоря, предстояло организовать заново всю оборону, провести большие земляные работы, углубить окопы до полного профиля, усовершенствовать ходы сообщения и замаскировать их. Вместе с помощником начальника 1-го отделения капитаном М. Н. Терещенко я побывал в каждом полку, помог организовать оборону и огонь так, как того требовал устав. Особое внимание при этом было обращено на стыки полков...

Офицеры штаба, политотдела дивизии и мой адъютант старший лейтенант В. М. Тимченко постоянно бывали на передовой.

— Василий Михайлович, а как дела у майора Лембы? — спросил я однажды адъютанта. [132]

— Целую ночь мы провели на переднем крае 592-го полка. Службу там несут бдительно, все воины хорошо одеты и обогреваются во взводных землянках. Во втором батальоне нас накормили вкусным обедом из двух блюд. Настроение у людей хорошее, интересуются, скоро ли будем наступать.

— А как обеспечен огневыми средствами разрыв между 592-м и 610-м полками? Он ведь превышает там полтора километра.

— На участок, где образовался разрыв, нацелено по взводу станковых пулеметов и по одной противотанковой пушке. Кроме того, в любой момент на этом участке можно сосредоточить огонь артиллерийской батареи и минометной роты от каждого полка. На ночь выставляются полевые караулы. Огня достаточно, а вот между полевыми караулами можно проскочить незаметно... Кроме того, очень мелки ходы сообщения между батальонами и полками.

— Были занятия с красноармейцами?

— Да, они изучали личное оружие, стреляли. Патронов и гранат достаточно. Кроме того, солдаты прорабатывали уставы, проведены политзанятия и беседы...

Даже из этого короткого сообщения адъютанта было ясно, что одновременно с совершенствованием обороны в частях велась усиленная боевая подготовка. В полках, кроме того, прошли занятия с командирами взводов, были созданы и подготовлены группы истребителей танков и штурмовые группы.

Учились и старшие офицеры. На КП дивизии состоялось занятие с командирами полков и их заместителями по строевой части на тему «Организация обороны полка на широком фронте применительно к нашим конкретным условиям». Были проведены сборы командиров батальонов и отдельно — командиров стрелковых, пулеметных и минометных рот и рот противотанковых ружей. В штабах отрабатывались функциональные обязанности. Все это время на передовой продолжались поиски разведчиков: нам долго не удавалось захватить «языка».

— Леонтий Дорофеевич! — вызвал я по телефону майора Гайдамаку. — До противника от вас рукой подать. И местность подходящая: много оврагов, домов. Почему до сих пор не удается захватить «языка»?

Гайдамака попробовал оправдаться: [133]

— Немцы очень бдительны... Да и по грязи не поползешь и не побежишь...

— Ну вот что. Новый начштаба{7} майор Колесников готовит захват «языка» на западной окраине деревни Томаковка. Посмотрим, что из этого выйдет... А я попутно хотел бы узнать, закончили ли вы ходы сообщения между батальонами и соседями.

— В основном да. Однако правый стык слабо обеспечен в противотанковом отношении. Там мы заложили мины, но их мало.

— У меня, к сожалению, тоже нет мин, так что помочь в этом деле не смогу... Где у вас идут занятия? Хочу поприсутствовать.

— В минометной роте третьего батальона, южнее церкви в Томаковке.

Занятия в минроте проводил комбат капитан В. С. Черненко. Я проверил пристрелку стыка с 619-м полком, а затем приказал роте сразу перейти на поражение другой цели.

Все было сделано быстро и четко. Похвалив командира роты, я побеседовал с воинами и остался доволен бодрым настроением минометчиков...

— Гавриил Станиславович, командир 592-го полка майор Лемба, видимо, не до конца понял значение партийно-политической работы. Он недооценивает своего заместителя по политчасти капитана Целикова — посылает его в батальоны без задачи, не знает, какая политработа ведется в полку, — доложил И. Ф. Беспалько.

— Я поговорю с Лембой. Думаю, он исправит ошибку.

— Хочу отметить, товарищ генерал, хороший уровень партийно-политической работы во втором батальоне того же полка. Отлично выполняют свою задачу заместитель командира батальона по политчасти капитан Симаков и парторг лейтенант Лозовский. У солдат боевое настроение, они в курсе текущих событий.

— А как дела в других полках?

— Майор Гайдамака и подполковник Яремчук повседневно занимаются политработой, и дела у них идут неплохо. Но пока еще многие командиры рот не чувствуют [134] себя политическими воспитателями подчиненных, слабо используют помощь партийных и комсомольских организаций.

— На это надо обратить особое внимание... Еще раз проведите семинар с ротными командирами. Растолкуйте их обязанности.

Недооценка партполитработы... Сколько раз сталкивался я с этим явлением! Да, у строевого командира много обязанностей. Это и огневая подготовка, и тактика, и снабжение, и забота о бдительности в части. Он — единоначальник, а потому в ответе за все.

Но не только оружием силен солдат! И когда командиры-единоначальники забывали об этом, приходилось строго напоминать им, что политическая работа среди воинов важна не менее, чем боевая учеба, что одно немыслимо без другого...

В постоянной учебе, в заботах о совершенствовании обороны шли дни. Нам так и не удалось захватить «языка», а он был очень нужен: по ночам с той стороны слышался шум моторов, доносились крики ездовых, понукавших лошадей... Надо было срочно узнать, что замышляет враг.

И вот помог случай.

...Бывалые воины саперы Н. И. Саваринцев и М. В. Сибураев ранним утром 18 января пошли на «ничейную» землю поискать лесоматериал для различных поделок. На двоих они взяли один автомат, топор и лопату. Шли порознь. Найти ничего не удалось, и бойцы уже возвращались, когда вдруг Саваринцев в тумане заметил гитлеровца. С поднятым топором он бросился вперед. Немец от неожиданности уронил карабин и поднял руки. Подобрав карабин, сапер приказал пленному идти к нашим окопам. Все произошло так быстро и тихо, что Сибураев, находившийся всего в десяти метрах от товарища, ничего не заметил и не услышал.

Фашист был обвешан флягами с горячим кофе: он нес их на передовую и заблудился. Выпив кофе, находчивые солдаты сдали пленного в штаб. Он сообщил, что накануне ночью немцы увеличили фронт своему 420-му пехотному полку 125-й пехотной дивизии. Раньше этот полк оборонялся только перед нашим соседом слева, а теперь оказался и перед нами, заменив находившуюся здесь часть. [135]

Я немедленно сообщил в штаб армии, что на нашем участке противник не намерен проявлять активность. По всей вероятности, он готовит наступление в другом месте, где и концентрирует войска...

С переходом к обороне появились хорошие условия для работы снайперов. В селе Ново-Николаевка мы собрали лучших своих стрелков, они делились опытом, рассказывали о «поединках» с фашистскими снайперами, об удачной «охоте». Я порекомендовал лучшим снайперам обучить мастерству «охоты» двух-трех молодых солдат. Это вскоре было сделано. И снайперы наносили гитлеровцам ощутимый урон...

* * *

В середине января 1944 года штаб дивизии переехал в село Михайловка.

Стояла холодная погода, мела поземка, а по ночам диск луны словно раздваивался, что, по народным приметам, бывает к сильным морозам.

...Игнатий Федорович Беспалько вошел в мою комнату в клубах пара. Вошел как-то спиной, согнувшись. А когда распахнул полушубок, перед нами оказался худенький мальчик лет десяти. Голову ребенка покрывал женский платок. Одет он был в старую женскую кацавейку. Короткие рукава едва доходили до локтей, и мы увидели тонкие, покрасневшие от мороза ручонки.

— Простите, Гавриил Станиславович, — обратился ко мне Беспалько и тут же крикнул ординарцу, чтоб быстро подал чаю. — Простите, что пришел не один. — Он кивнул в сторону мальчонки, который, осторожно придерживая горячую кружку, обжигаясь, глотал горячий сладкий чай. — Я не мог не привести его...

— Не торопитесь, Игнатий Федорович. Пусть мальчик отдохнет. Потом расскажете...

Я знал, что только из ряда вон выходящий случай мог заставить Беспалько привести постороннего в штаб без предварительного доклада комдиву.

Мальчик наконец закончил чаепитие, аккуратно вытер губы, тихо поблагодарил нас.

— Ну вот, — шумно вздохнул Беспалько. — Это Митя Козуб...

Услышав свое имя, ребенок поднялся и, как взрослый, вытянул руки по швам. [136]

— Митя сам расскажет вам все...

— Что рассказывать, я и не знаю... В детском доме жили мы хорошо... Учились грамоте и ремеслу... А пришли немцы — стало худо. Воспитателей куда-то забрали. Услышал я, что нас повезут в Арбузовку, и убежал. Спрятался в кукурузе за селом... Я все видел. Фашисты стали стрелять в наших детдомовцев из автоматов, прямо в голову... Вот сюда... — Он показал рукой себе на затылок.

— Где фашисты расстреливали детей? — спросил я.

— В противотанковом рву, неподалеку отсюда... — Беспалько ласково обнял мальчонку. — Ладно, хватит об этом... Где ты сейчас живешь, Митя?

Мальчик молчал.

Я приказал ординарцу вымыть мальчика, накормить и уложить спать.

Утром, в лютый мороз, из Михайловки к яру потянулись жители села. Шли туда и наши солдаты.

Вскоре застучали заступы о промерзшую землю.

— Вот, — глухо сказал кто-то.

Из земли торчал маленький ботиночек...

128 обезображенных детских трупов извлекли тогда наши солдаты из противотанкового рва. Гробов не было. Мертвых детей уложили на армейские повозки, прикрыли белой материей.

Траурная процессия двинулась в село. Здесь, на площади, была вырыта братская могила.

Я приказал выстроить почетный караул...

— Смотрите, товарищи! — обратился к собравшимся Беспалько. — Это дети. Они не были солдатами. Не участвовали в борьбе с врагом, не причиняли ему вреда и все равно были безжалостно убиты озверевшими фашистами!.. Никогда не забудем мы этого злодеяния! Будем мстить! Будем безжалостно истреблять гитлеровскую нечисть...

Заголосили женщины. Опустив голову, стояли солдаты.

— Смотрите! — раздался вдруг над притихшей площадью звонкий детский голос. Миша Козуб стоял у одной из повозок. — Это Людочка, это Боря... А других узнать не могу...

Мальчик, рыдая, отошел от страшной повозки, весь не по-детски сжался от горя. [137]

Грянул ружейный салют. Как героев войны, похоронили мы маленьких мучеников села Михайловка, погибших от рук ненавистных палачей.

Я не забыл тот день и сегодня. Думаю, не забыли его и бойцы нашей дивизии.

Мы пронесли эту память по дорогам войны и крепко били фашистов. За сожженные города и села, за поруганную нашу землю. За детишек из села Михайловка. расстрелянных в глубоком противотанковом рву. Святая ненависть звала людей в бой...

* * *

26 января генерал-лейтенант Шлемин поставил задачу: обороняя прежний участок, нанести тремя батальонами удар на трехкилометровом фронте в направлении сел Сергеевка, Новый Мир; одновременно с 60-й гвардейской и 244-й стрелковыми дивизиями разгромить томаковскую группировку врага, после чего наступать на Никополь.

Эта задача была согласована с действиями войск 3-го Украинского фронта, готовившегося вместе с 4-м Украинским фронтом к началу Никопольско-Криворожской наступательной операции, в результате которой предстояло отрезать никопольскую группировку противника и уничтожить ее.

...Задача, поставленная командармом, заставила нас крепко задуматься: как выкроить для наступления три батальона и необходимую артиллерию, имея полосу обороны в 22 километра? К тому же в дивизии осталось всего две трети личного состава...

Вместе с начальником штаба майором Антоном Михайловичем Колесниковым мы еще. больше «растянули» оборону 592-го и 610-го полков: два батальона были взяты для наступления у 619-го полка, один — у 610-го. Всего для выполнения задачи командарма было выделено около 1200 стрелков и более 100 орудий и минометов с одним комплектом боеприпасов.

После рекогносцировки командирам 619-го и 610-го полков и командующему артиллерией дивизии была поставлена ближайшая задача: овладеть селами Сергеевка и Петровка...

Чтобы скрыть истинное место и время наступления, пришлось применить ряд дезориентирующих врага маневров: бойцы то занимали ложное положение для атаки [138] южнее Томаковки, то демонстрировали передвижение в противоположную сторону, то ставили дымовые завесы далеко от будущего места наступления.

Убедившись, что боевая задача доведена до каждого воина, комбаты в течение 29 января завершили подготовку к наступлению.

Туманным, сырым утром 30 января батальоны бесшумно поднялись в атаку. Противник заметил советских воинов, когда те были всего в ста метрах от его позиций.

После мощного «ура!» наши бойцы выбили гитлеровцев из окопов. К 11 часам 619-й полк полностью очистил Петровку и закрепился на ее южной окраине.

Успеха добился и 610-й полк. Противник стал отходить из Сергеевки. Каждый командир знает, что любой бой по соотношению сил, характеру и обстановке, в которой он протекает, не похож ни на один предыдущий. Помня об этом, штаб дивизии старался в каждом конкретном случае предусмотреть возможные варианты. Однако то, что произошло дальше, мы предвидеть никак не могли...

Из-за сильного тумана усложнилась ориентировка, и 3-й батальон 610-го полка уклонился во время атаки вправо, оставив открытым двухкилометровый разрыв между соседом слева — 2-м батальоном своего же полка...

Перетрусившие было гитлеровцы, убедившись, что их не преследуют, успокоились, потом подтянули резервы и, воспользовавшись туманом, контратаковали господствующую высоту 102,3. А в это время на высоте, в отбитых окопах и блиндажах противника уже размещался наблюдательный пункт командира полка майора Гайдамаки и поддерживающего его дивизиона...

Увидев, что бой сместился вправо от намеченного направления, и словно чувствуя неладное, я приказал находящейся у меня в резерве учебной роте занять высоту и немедленно направил ее туда.

Фашисты опередили наших всего на минуту. Они уже находились на вершине высоты, в то время как курсанты только подходили к ней... На бойцов обрушился неожиданный огонь, и они повернули назад, а немцы оказались перед офицерами 610-го полка, которые находились на НП в отбитых у врага окопах.

— Враг слева! — крикнул Гайдамака, когда гитлеровцы были уже на расстоянии не более ста метров... [139]

С НП дивизии, который размещался примерно в километре, мы с командиром корпуса наблюдали, как немцы, захватившие высоту 102,3, спокойно обстреливали отходившую в полукилометре от нас учебную роту.

— Товарищ Кузьмин, дайте огонь прямой наводкой из пушек, охраняющих НП, — скомандовал я.

— Есть, — ответил Кузьмин и сам побежал к пушкам. Но пока орудия вытащили на бугор, чтобы поставить на прямую наводку, противник укрылся в окопах.

...До сумерек шел ожесточенный бой за каждый метр окопа. Штабистам Гайдамаки удалось остановить противника, а подоспевшие солдаты отбросили его.

— За всю войну столько не стрелял из автомата, как на этой горке, — шутил уже после боя командир 610-го полка Леонтий Дорофеевич Гайдамака.

Непрерывный упорный бой за первую позицию врага продолжался четыре дня. Мощной контратакой немцы 1 февраля вернули занятый нами хутор Зеленый Гай. Мне пришлось пустить в атаку резервную 7-ю роту 619-го полка и высвободившийся 2-й батальон 610-го полка. Эти подразделения снова атаковали гитлеровцев и отбили хутор Зеленый Гай, а 3 февраля — хутора Шевченко и Ново-Борисовка.

На другой день мы возобновили атаку. 619-й полк действовал вместе с соседней 244-й стрелковой дивизией, которой удалось прорвать оборону противника и занять Сергеевку и Ново-Михайловку. Оборонявшийся 592-й полк освободил Лысогорские хутора, а 610-й хутора Шевченко и Ново-Борисовка...

Враг начал отходить. Наступила пора преследовать его...

Температура повысилась до плюсовой. Вода залила, расквасила дороги. Солдатские ботинки утопали в грязи по самые обмотки... Забуксовали и почти стали автомашины.

Я приказал все перевести на конную тягу. Взять только батальонные и полковые пушки, боеприпасы и кухни.

Но армейские лошади тоже оказались не двужильными. Двойной тягой, с помощью солдат, они тащили только половину груза, предназначенного для упряжки.

Тяжелее всех приходилось, естественно, артиллеристам, занимавшимся переброской боевой техники. В критические [140] минуты на помощь им приходили стрелки. С шутками и прибаутками, хотя сами еле передвигали ноги, бойцы вызволяли из грязи орудия и повозки с боеприпасами.

К 10 утра 5 февраля дивизия заняла Елизаветинские хутора и Южную Томаковку, а через час 619-й полк овладел селом Борисовка. Здесь было взято в плен около полусотни мокрых, грязных, совершенно растерявшихся гитлеровцев, а также захвачено 15 автомашин с боеприпасами и различным имуществом.

На следующий день совместно с 333-й стрелковой дивизией мы сбили прикрытие противника и очистили от немцев Закаменку, Городище, станцию Марганец, освободив тем самым район марганцевых рудников.

Враг бросил в грязи более полутора тысяч автомашин, в том числе машины повышенной проходимости и гусеничные тракторы.

— Драп забуксовал... — смеялись бойцы. — Бегом оно сподручнее, конечно. Особенно без сапог...

Преследуя немцев, полки вошли в соприкосновение с их обороной на рубеже балка Каменная, высота 54,2, сады восточнее Ново-Павловки.

К исходу 7 февраля, после третьей атаки, полк майора Лембы прорвал вражескую оборону и овладел высотой 54,2. С наступлением темноты в прорыв по своей инициативе рванулся батальон капитана комсомольца Г. Б. Гогия, а за ним — весь полк. Направление — станция Никополь... Вместе с полком пошла оперативная группа. Я приказал остальным частям двигаться за 592-м.

В километре от станции полк остановился. Прислушавшись, мы уловили пыхтение паровозов и... пение. Песнями пьяные гитлеровцы то ли подбадривали себя, то ли выражали радость по поводу отбытия в тыл, подальше от губительного огня советских войск.

Но радовались они рано.

— Товарищ генерал! — обратился ко мне майор Лемба. — Разрешите развернуть полк.

— Действуйте. Когда подойдете к станции, атакуйте с мощным «ура!». Это полезно не только для морального подавления противника, но и для ориентировки своих в густом осиннике... [141]

В темноте и тумане полк развернулся в цепь и двинулся вперед.

Долго тянулись минуты ожидания. И наконец — началось!

Нет ничего приятнее для солдатского уха, чем слышать перекатистое, мощное, грозное и в то же время какое-то лихое «ура!», клич, который обычно сопутствует наступлению и победе.

Немцы побежали, не успев даже взорвать заминированное полотно и станционные постройки. Стремительный удар нашей дивизии не позволил им совершить еще одно черное дело. Многие гитлеровцы нашли свою смерть у зданий, которые пытались поджечь или подорвать.

...Комбат 592-го полка старший лейтенант Виктор Печерский вел своих бойцов от дома к дому.

— Внимательней смотреть, — предупреждал он солдат. — Выкуривать фашистов всех до единого. Помните, даже один мерзавец может натворить много бед... — Не видел комбат, что сам шел на притаившегося врага. Заляпанный грязью немец спрятался в нише, судорожно сжимая автомат...

К полуночи 592-й полк полностью очистил от противника станцию Никополь. А к рассвету 8 февраля 203-я совместно с 333-й дивизией, а также с 5-й мотострелковой бригадой и другими соединениями 3-й гвардейской армии, наступавшими с никопольского плацдарма, освободили город Никополь.

В освобожденном городе мы хоронили нашего товарища старшего лейтенанта Виктора Львовича Печерского. Это был человек удивительной отваги: только за последние четыре месяца боев он был награжден двумя орденами Красного Знамени и двумя орденами Отечественной войны... Сейчас в Никополе одна из улиц названа его именем. Построен мемориал в селе Приднепровка.

В городе и его пригородах Лапинка и Сулицкое мы захватили огромные трофеи. По дороге, ведущей к селу Грушевка, в несколько рядов стояли тягачи, бронетранспортеры, метательные аппараты реактивного действия, шестиствольные минометы, автобусы, подвижные мастерские. Бойцы обнаружили также брошенные рации, станки, инструмент, боеприпасы, медицинское оборудование, штабные документы. [142]

Одних только автомашин было захвачено несколько тысяч.

— Со всей Европы-матушки понавезли, — говорили солдаты, читая на эмалированных эмблемах названия фирм: «Опель», «Манн», «Мерседес-Бенц», «Рено», «Фиат», «Шкода», «Ситроен», «Форд»...

— Не один немецкий корпус будет теперь топать пешком...

За овладение Никополем Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам 3-го и 4-го Украинских фронтов.

19 февраля 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР наша 203-я дивизия была награждена орденом Красного Знамени. Высокие правительственные награды получили многие солдаты и офицеры. Ордена Ленина были удостоены начальник политотдела дивизии подполковник И. Ф. Беспалько и автор этих строк. [143]

Здравствуй, Черное море!

Наступление от Никополя до Одессы продолжалось ровно два месяца. Развернулось оно в очень тяжелых условиях ранней весенней распутицы.

В прошлых войнах активные наступательные действия весной и осенью обычно не проводились. Противоборствующие стороны зарывались в землю и вели бои местного значения, занимались разведкой. Гитлеровцы надеялись и теперь отсидеться в распутицу. Но командование Красной Армии не могло позволить противнику совершенствовать оборону, накапливать резервы.

Ставка приняла решение лишить врага спасительной передышки, прервать ее внезапным наступлением именно в распутицу. Выполняя приказ, нашим войскам пришлось преодолевать ставшие непроходимыми дороги, разлившиеся реки, сотни заполненных грязью и водой лощин и оврагов. И все это — при самом ожесточенном сопротивлении врага.

По вязкой грязи, из которой солдаты с трудом вытаскивали ноги, части дивизии выдвинулись 10 февраля из Никополя и развернулись для наступления на Грушевку.

По высокому западному берегу реки Базавлук оборонялись остатки двух немецких пехотных дивизий и свежий пехотный полк, занявший предварительно укрепленные позиции.

Наш берег был низкий. Почти на полтора километра залила его талая вода, из которой местами виднелись только верхушки кустарника и камыша.

Фашисты намеревались оказать здесь яростное сопротивление: позади них, между городом Апостолово и Днепровскими плавнями, оставался узкий, не более 20 километров, проход для отвода войск разгромленной никопольской группировки. [144]

Потеря автотранспорта и распутица заставили немцев осуществлять снабжение войск с помощью авиации. Этим и объяснялось то, что утром 12 февраля над вышедшей из берегов рекой появились 24 транспортных самолета.

— Как бомбы, так нам... А как харчи, так по ту сторону окопов... — ворчали бойцы, наблюдавшие, как медленно, тяжело плывут по небу машины со свастикой.

— Давай сюда! — смеялись некоторые из них и даже махали шапками: — Давай бросай, поймаем!

Чем объяснить — не знаю, но немецкие транспортные самолеты действительно стали сбрасывать свой груз в расположении наших войск...

Для уточнения задачи я пришел на наблюдательный пункт 610-го полка.

— Товарищ генерал... — начал по-уставному докладывать майор Гайдамака, но его доклад оборвала автоматная очередь.

Леонтий Дорофеевич схватился за грудь, и я увидел, как под пальцами на гимнастерке проступают кровавые пятна...

Майор рухнул навзничь. Пытаясь удержать его, я оглянулся и в двух шагах от себя заметил нашего автоматчика. В его широко раскрытых глазах застыл ужас.

— Убейте меня!.. Убейте меня!.. — закричал он и опустился на колени перед командиром. — Я не знал, что автомат неисправный, — рыдал солдат. — Я не знал... Убейте меня... Зачем только я взял его в руки!..

Этот трагический случай потряс всех.

Хотелось тут же пристрелить растяпу, который небрежно обращался с оружием... Но никто не тронул его. Потом солдата судил трибунал и отправил в штрафную роту...

А мы потеряли лучшего командира полка, прошедшего гражданскую войну и многие сражения и испытания Великой Отечественной, нашего дорогого щорсовца Леонтия Дорофеевича Гайдамаку.

Никогда не забуду, как медленно удалялась в тыл по раскисшему лугу армейская повозка, увозившая смертельно раненного офицера, и как понуро шли за ней солдаты 610-го, провожавшие его.

Командиром полка вместо Гайдамаки был назначен майор Андрей Максимович Гурский. [145]

Два десятилетия я, как и многие в дивизии, считал Гайдамаку погибшим. И только в мае 1965 года случайно услышал удивительную весть: жив наш дорогой Леонтий Дорофеевич! Обосновался и работает в Луцке...

После трехдневных упорных боев наши части заняли Грушевку, а вскоре и хутор Грушевский. Перейдя затем в Шолохово, немного отдохнув и приведя себя в порядок, дивизия двинулась все по той же непролазной грязи к селу Большая Костромка.

16 февраля, около полудня, части дивизии сбили с промежуточного рубежа войска противника и, свернувшись в батальонные колонны, стали преследовать его...

При отходе враг зверски расправлялся с жителями, взрывал мосты, сжигал дома, применяя повсеместно «тактику выжженной земли».

Внезапно повалил сильный снег. На головах солдат, на машинах и повозках образовались снежные шапки. Видимость резко ухудшилась.

— Боевому охранению быть начеку, — приказал я начальнику штаба.

Постепенно снег сменился дождем... Идти стало неимоверно трудно: под сапогами глубокое снежное месиво, одежда промокла насквозь.

Наступили сумерки. Немцы, занявшие подготовленную позицию, открыли сильный огонь. Наша пехота залегла в открытом поле. А к ночи потянул холодный ветер, резко упала температура. Утром термометр показывал 18 градусов мороза.

Одежда на воинах обледенела, их одолевал сон.

Надо было немедленно обсушиться, обогреться, но в радиусе пяти километров не было ни жилья, ни топлива...

Что делать? Как бороться с бедствием?

Посоветовавшись с врачами, я послал в передовые подразделения всех штабных офицеров и политработников. Задача одна: не допускать, чтобы солдаты заснули.

Тут же были приняты и другие меры: на передовую подвезли топливо, обеспечили людей горячим чаем, выдали двойную порцию водки.

Обмороженных эвакуировали в штабные землянки. Через некоторое время в подвалах и уцелевших сараях удалось разжечь костры. Возле них по очереди отогревались солдаты... [146]

Новый командир 610-го полка майор Гурский доложил с передовой:

— Все автоматическое оружие покрыто толстым слоем льда и не действует...

— А если враг предпримет атаку?

— Это тревожит и меня, — сказал он. — Послал разведчиков посмотреть, что делается у противника. Они ворвались в немецкие окопы и через пятнадцать минут притащили оттуда более двадцати солдат и восемь пулеметов. А главное — без потерь... Думаю, теперь атаки не будет.

Утром, немного отогревшись, полки, не открывая огня, перешли в наступление и захватили немецкие позиции. Там было обнаружено много трупов вражеских солдат — они замерзли в обледенелых окопах...

Преодолевая снежные заносы, дивизия подошла вечером к рубежу обороны врага восточнее села Большая Костромка. Тут у противника имелись окопы полного профиля, дзоты и блиндажи с обогревом.

Встретив мощный ружейно-пулеметный огонь, наши полки были вынуждены залечь вне населенных пунктов и стали с трудом окапываться.

Погода стояла отвратительная: бушевала метель, ветер валил с ног, снег слепил глаза. И снова холод, промозглый, сковывающий...

— Добывать тепло у врага, — передал я по рации командирам полков.

— Приготовиться к атаке, — скомандовал по телефону своим батальонам майор Лемба. — Будем не только бить врага, но и выгонять его на мороз...

Через 10 минут 592-й полк перешел в атаку. Она была такой молниеносной, что немецкие солдаты, гревшиеся в блиндажах, не успели даже вернуться в окопы...

Бой подкатился к блиндажам.

С особой яростью бились за них фашисты. Они понимали: если их выбьют из блиндажей и окопов, тогда — смерть. И дрались исступленно...

— В цепи раненые, — услышали зов о помощи девушки-санинструкторы.

Первой бросилась на голос Даша Власенко. Но на полпути пуля сразила ее.

Коммунистка Нина Якушевич, тоже пытавшаяся оказать помощь раненым, была смертельно ранена. [147]

Увидев это, комсомолка Зоя Врублевская решила идти в обход. И дошла. Перевязала раненых, вытащила в безопасное место...

26-ю годовщину Красной Армии дивизия встретила в обороне. Торжественное собрание актива мы провели в хуторе Сич. Я сделал доклад.

Уже целую неделю стояли сильные морозы и бушевала метель. Дивизии 66-го стрелкового корпуса, в состав которого входила и 203-я, совершили несколько перегруппировок с единственной целью: предоставить солдатам возможность немного обогреться в уцелевших домах сел и хуторов. У командиров всех степеней и рангов была одна забота — не дать людям замерзнуть, не допустить обморожений. Но совсем избежать этого не удалось. Около двадцати солдат нашей дивизии обморозили руки, ноги, лица...

А на передовой продолжались поиски разведчиков, шли небольшие бои силами от роты до батальона.

Только 25 февраля после тщательной подготовки и дружной атаки дивизия овладела первой позицией, а на следующий день прорвала на всю глубину оборону врага и стала преследовать его по пятам.

Вместе с 244-й стрелковой дивизией, которая наступала справа, и 61-й гвардейской, которая шла левее нас, мы продвинулись на 30 километров и освободили населенные пункты Потемкино, Марьяновка, Высокополье, Нейдорф.

Во второй половине дня 29 февраля 203-я вышла к реке Ингулец в районе Суворово, Ивановка, Красный Яр и встретила сильный огонь противника.

Ночью вместе с солдатами 610-го полка мы с оперативной группой дивизии после 20-километрового марша вошли в село Красный Яр.

И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Послышалась русская и немецкая речь.

В кромешной тьме оперативная группа залегла и стала отползать к окраине: надо было выждать, пока разведка определит, где свои, где чужие...

Выяснилось, что наши солдаты, войдя в дома обогреться, стали будить спящих. А в селе, оказывается, обосновались отошедшие немецкие части.

Подоспевшие подразделения полка прочесали село. В ночном бою было убито около 100 гитлеровцев и 50 [148] взято в плен. «Вы нас измотали совершенно, — говорил на допросе пленный немецкий офицер. — Мои солдаты просто валились с ног и засыпали, как только останавливались...»

* * *

В конце февраля — начале марта 6-я немецкая и 3-я румынская армии в составе тридцати четырех дивизий предприняли активные действия, стремясь воспрепятствовать подходу войск 3-го Украинского фронта к реке Ингулец и ее форсированию. По замыслу противника этот рубеж должен был стать одним из основных на николаевско-одесском направлении. А именно сюда по указанию Ставки Верховного Главнокомандования и был направлен удар нашей 6-й армии.

Родион Яковлевич Малиновский, выполняя поставленную фронту задачу, решил провести сперва Березнеговато-Снигиревскую наступательную операцию. Операция началась 6 марта. Суть ее состояла в том, чтобы с плацдармов южнее Кривого Рога в общем направлении на Новый Буг расколоть фронт 6-й фашистской армии, ввести в прорыв подвижную кавалерийскую группу генерала И. А. Плиева и, развернув ее потом на юг, ударить по тылам вражеских войск, действовавших восточнее Николаева.

В условиях весенней распутицы кавалеристы Плиева представляли очень грозную силу. Пожалуй, ни одно механизированное подразделение врага не могло противостоять лихим конникам в сложившейся ситуации.

Наша дивизия имела задачу форсировать Ингулец, овладеть селом Софиевка и наступать дальше, на Равнополье.

В ночь на 2 марта удалось найти брод и незаметно преодолеть реку, броском продвинуться на 200–300 метров и под сильным огнем противника закрепиться на правом берегу Ингульца.

В следующую ночь по этому же броду переправился первый батальон 610-го полка...

Враг принял спешные меры по укреплению своей обороны и, яростно контратакуя, стремился сбросить наши батальоны в реку.

И снова создалось своего рода равновесие сил. Все дивизии 6-й армии по нескольку раз атаковали врага, но [149] оставались на занятых позициях: немцы имели перевес и в живой силе, и в технике. К тому же наши орудия застряли в районе Шолохово и на реке Базавлук.

У нас в дивизии главная трудность состояла в том, что не хватало боеприпасов. По густой, похожей на раскисший студень грязи не смогли дотянуться до передовых частей обозы. Автотранспорт фактически остановился.

Поэтому были приняты срочные меры по доставке боеприпасов, изыскивались новые средства для их транспортировки.

Кроме офицеров тыла ответственными за доставку снарядов, мин, патронов стали заместитель начальника политотдела дивизии майор В. В. Пронин и агитатор майор П. Ф. Рожек.

На призыв коммунистов активно откликнулись местные жители.

— Мы свои земли знаем, привычны к распутице, — говорили они. И многие граждане стали добровольными помощниками воинов. Они привели сохранившихся при оккупации колхозных лошадей, волов и даже коров. Благодаря этому мы смогли доставить войскам хотя бы часть потребной нормы...

Успеху операции сопутствовали действия правого крыла фронта. После упорных боев именно там была прорвана оборона противника, и в прорыв, пришпорив коней, ушли плиевцы. 8 марта конники ударили в тыл войскам, действовавшим перед нашим фронтом в районе Березнеговатое, Снигиревка. Гитлеровцы были вынуждены маневрировать частями, сняли некоторые из них с передовых позиций.

Тогда и перешла в наступление наша 6-я армия.

10 марта 610-й и 619-й полки сбили противника в районе Орлово и, преследуя его, заняли Натальино, Благодатное и Петровский, выйдя к вечеру на рубеж Равнополье, Ново-Братский.

Здесь противник встретил нас сильным фронтальным огнем из Александровки и фланговым огнем слева, с северной окраины Ново-Павловки. Чтобы сбить его с этого рубежа, мы в течение трех дней по два-три раза атаковали врага, но только 13 марта части дивизии отбросили немцев и с ходу преодолели реку Висунь в районе села Калузское. К вечеру мы вышли на рубеж северо-восточнее окраины сел Новоселки, Романовка. [150]

...Останавливаясь на промежуточных рубежах, враг, Как правило, не занимал залитые водой, очень грязные лощины, а только наблюдал за ними с более сухих мест. Не думали фашисты, что именно эти балки станут основными дорогами для советских воинов в те дни...

Дождь вперемешку со снегом не только ухудшал видимость, что в данном случае было нам на руку, но и создавал колоссальные трудности для продвижения...

И все-таки 14 марта, обойдя по лощинам передовые части противника, дивизия ударила во фланг и заняла Новоселки — большой укрепленный узел врага. Затем таким же путем, снова зайдя во фланг оборонявшимся гитлеровцам, действуя вместе с 244-й стрелковой дивизией, мы заставили немцев отступить от поселка Березнеговатое...

Быстрому преследованию врага мешала погода: три дня лил дождь со снегом. И снова непроходимая грязь задержала на полтора-двое суток даже полковые орудия.

Боеприпасы доставлялись в мешках, которые навьючивали на лошадей, волов и... коров. Переносить мешки помогали жители. Питались же солдаты в основном за счет местных ресурсов и захваченных трофеев.

Обо всем этом хорошо знал командир 66-го стрелкового корпуса Д. А. Куприянов, и все же он поставил перед дивизией новую задачу. Нам предстояло обойти с юга Ново-Александровку, овладеть Большой Белозеркой и станцией Грейгово, к исходу дня форсировать Ингул у села Пересадовка и захватить плацдарм на западном берегу. Таким образом, за день надо было пройти с боями более сорока километров. Это была явно невыполнимая задача. Но воины, напрягая последние силы, все-таки шли вперед.

Утром, подходя к селу Красный Став, мы услышали сильную ружейно-автоматную перестрелку. Оказалось, что передовая разведка скрытно вошла в село, обнаружила там спящих немцев и захватила их врасплох. Многих взяли в плен, вражеский гарнизон был разбит.

Особую смелость и смекалку проявил при этом сержант 619-го полка Георгий Дементьев. Он по оврагу пробрался в тыл врага, затем в сумерках подполз к стогу, из которого бил станковый пулемет, и забросал его гранатами. Дементьев уничтожил десять фашистских захватчиков, а восемь раненых гитлеровцев подняли руки... [151]

...Вечером 16 марта дивизия заняла железнодорожную станцию Грейгово, и я распорядился, чтобы уставшим, промокшим солдатам была дана передышка.

Попавшие в огненные тиски между наступающими с фронта советскими частями и конниками Плиева, действовавшими у них в тылу, немецкие подразделения бессмысленно метались из стороны в сторону. Ситуация сложилась такая, что целые батальоны противника в сплошной мгле предвесенних снегопадов вплотную подходили к нашим частям. Только на расстоянии нескольких метров выяснялось, что встретились противоборствующие стороны. Чаще враг сдавался, но иногда оказывал яростное сопротивление, нередко схватки доходили до рукопашной.

Преследуя гитлеровцев, части нашей дивизии к полудню 17 марта подошли к Ингулу.

— Сосед слева — 243-я дивизия отстала более чем на три километра, — доложил начальник штаба Колесников.

— Что справа? — спросил я.

— Справа наших стрелков нет, но должны быть конники.

В это время два батальона немецкой пехоты буквально цепью шли к северу, стремясь выйти к мосту через Ингул у села Михайловка. Попали же они как раз в разрыв между 203-й и 243-й дивизиями, а затем вышли в тыл нашим полкам.

Неожиданно поднявшийся ветер быстро изменил погоду: снегопад прекратился, и в сероватой весенней мари мы увидели примерно в полутора километрах фашистские цепи, идущие слева прямо на НП дивизии.

На наблюдательном пункте в то время не было даже охраны. Отсутствовала связь с командиром корпуса, с соседом слева...

«Через полчаса фашисты смогут пройти через НП дивизии и создать угрозу быстрого охвата всех полков с тыла... — думал я. — А потом — мосту Михайловки, и они выйдут из окружения...»

Положение создалось критическое.

— Товарищ генерал, разрешите отправиться в 243-ю дивизию и передать вашу просьбу, чтобы их полк атаковал врага, — обратился ко мне начальник оперативного отделения.

Это действительно был в тот момент единственный выход. Но пока офицер доберется, пока объяснит обстановку, [152] пока соседний полк запросит разрешение атаковать, пока получит команду... Сколько уйдет времени! Мысленно прикинув все это, я отклонил предложение и решил сам отправиться к соседу.

Вместе с адъютантом старшим лейтенантом Тимченко мы сели на коней и поскакали в расположение 243-й.

В глубокой пахоте вязли кони, ветер бил в лицо, летящие из-под копыт комья грязи были похожи на снарядные осколки.

— Где командир батальона? — спросил я залегших на краю оврага бойцов 243-й дивизии.

— У командира полка, — ответил кто-то. — Вон там, в тылу.

Делать было нечего. Сбросив плащ-палатку, чтобы солдаты увидели генеральские погоны, я вышел перед залегшей цепью правофлангового полка 243-й стрелковой дивизии.

— Товарищи, я командир соседней 203-й дивизии. В километре отсюда два фашистских батальона пытаются прорваться из окружения. Наши полки пока не видят опасности с тыла, а связи с ними у меня нет. Связь — только с вами. На вас и надежда. Приказываю, за мной, в атаку, вперед!

Бойцы поднялись неохотно, но, стремясь не отстать от меня, побежали следом и бросились в атаку.

Мы подоспели вовремя: за гребнем высоты, прямо перед нами, был фланг рвущихся к мосту гитлеровцев.

Наши открыли огонь. Немцы заметались и залегли. А нам только того и надо было. Части 243-й дивизии, успев перестроиться, ударили по врагу из артиллерии и минометов.

— Спасибо, орлы! — поблагодарил я бойцов соседней дивизии. — Молодцы, выручили... До скорой встречи! — И поскакал с Василием Тимченко в сторону своего НП.

Враг заметил двух всадников. По нас открыли огонь из минометов и даже из пулеметов. Метрах в двухстах от НП моя Планета оступилась, зашаталась и рухнула — осколок мины пробил ей грудь.

* * *

17 марта дивизия получила новую боевую задачу — форсировать Ингул... [153]

Противник словно почувствовал это и систематически производил массированные артиллерийско-минометные налеты по нашему переднему краю.

Во время рекогносцировки всего в метре от меня разорвалась мина. Я был контужен, потерял слух, но провел рекогносцировку до конца...

Беда никогда не приходит в одиночку. На НП мне передали записку: «В плечо ранен Беспалько. Отправлен в госпиталь». Очень встревожила меня весть о ранении Игнатия Федоровича. К тому же в дивизии не было в тот момент и начальника 1-го отделения штаба. Вышли из строя сразу два старших офицера. Поэтому, несмотря на плохое самочувствие, мне пришлось продолжать работу.

18 марта 592-й и 610-й полки перед рассветом на подручных средствах форсировали Ингул и, взаимодействуя с 244-й стрелковой дивизией, наступавшей справа, выбили гитлеровцев из села Пересадовка.

Бойцов окружили попрятавшиеся во время боя местные жители.

— Заждались вас, родные... — радостно говорили они. — Может, надо чем помочь?

Помощь их была очень кстати: нам требовалось перебросить через реку боеприпасы.

Сразу откуда-то из кустов были извлечены лодки, и пересадовцы дружно взялись за дело. Особенно успешно действовал колхозник И. Д. Ковтун. Он не только целый день перевозил боеприпасы, но сам нагружал и сгружал их. За это командование объявило ему благодарность.

При форсировании реки отличились многие воины. Нелегко было вплавь добираться до правого берега, но ефрейтор М. С. Никишев из 592-го полка первым бросился в воду и увлек за собой бойцов... Находчиво действовал старший сержант роты противотанковых ружей 419-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона И. С, Поляков. Он незаметно подкрался к двум немецким пулеметам и несколькими выстрелами уничтожил их расчеты...

От Пересадовки до Терновки было всего около двадцати километров, но на этом участке пять дней шли ожесточенные бои. Местность здесь была очень холмистая. Нашу полосу наступления пересекало пять глубоких балок, и за каждой из них оборонялся враг.

Мы сбили противника с шести рубежей. Пленные [154] 156-го отдельного мотобатальона показали, что немцы отходят через Терновку к городу Николаев.

Воинам 203-й приходилось просто вгрызаться в оборону противника, и дивизия несла потери.

В этих упорных боях тяжело ранило командира 592-го полка майора Павла Тимофеевича Лембу. Это был смелый и заботливый командир. Солдаты любили и уважали его. Весть о тяжелом ранении майора потрясла их. Но больше всех горевал сын полка Коля Тимонин, которого Лемба обучал и воспитывал, как родного сына.

Командиром 592-го стрелкового полка был назначен майор Анатолий Михайлович Колесников, исполнявший до того обязанности начальника штаба. А штаб дивизии возглавил полковник Александр Васильевич Семенов, ранее работавший в штабе 6-й армии в качестве заместителя начальника отдела по изучению и обобщению опыта войны.

При первой встрече с Семеновым я выразил надежду, что теперь наша дивизия будет воевать особенно успешно, в соответствии с обобщенным боевым опытом.

— Вы правы, генерал, — улыбнулся Александр Васильевич. — Обязательно постараемся применить этот опыт на практике...

На должность начальника 1-го отделения вскоре прибыл майор Давид Самойлович Левин, очень смелый, решительный и настойчивый офицер.

В течение пяти дней все дивизии 66-го корпуса 6-й армии ежедневно предпринимали по нескольку атак, но продвижение было незначительным. 22 марта подошли наконец гаубичные батареи и подвезли боеприпасы. Только после того как наши артиллеристы уничтожили 13 вражеских пулеметных точек и подавили 2 минометные батареи, части 203-й продвинулись до окраины села Терновка, что в 10 километрах севернее города Николаев. Однако немцы оказали и здесь еще более упорное сопротивление: им нужно было успеть эвакуироваться.

Ближайшие подступы к Николаеву обороняли с севера части 302-й пехотной дивизии и отдельный батальон. Противник выстроил хорошо оборудованные позиции вдоль железной дороги западнее Терновки, а также на ее северной и восточной окраинах. Эти укрепления словно бы запирали вход в горловину, образуемую реками Южный Буг и Ингул. [155]

Наша дивизия наступала с севера на юг на трехкилометровом фронте совместно с 244-й стрелковой дивизией, справа и 61-й гвардейской стрелковой дивизией слева. Полки 203-й шли в одной линии: справа — 619-й, в центре — 610-й и слева — 592-й.

Гитлеровцы не жалели боеприпасов и непрерывно обстреливали наши боевые порядки из орудий всех калибров. Мы же из-за отсутствия мин и снарядов атаковали их без поддержки артиллерии и главным образом ночью, когда мороз чуть сковывал дороги, почву.

Выбить гитлеровцев из первой линии траншей удалось только 26 марта. И тут же, одну за другой, они обрушили на нас четыре контратаки, чтобы вернуть утраченные позиции.

Наш артиллерийский полк под командованием майора Клюки помогал нам отбивать атаки противника, но боеприпасы были ограничены, расходовались экономно.

— Я же сам из Николаева, товарищи. Я вижу свой дом, честное слово, — радостно говорил майор на своем НП. — Николаев — это все равно что Одесса. Только лучше. Освободим — увидите.

Не увидел отважный артиллерист своего родного города: 150-миллиметровый тяжелый немецкий снаряд угодил точно в НП. Майор Клюка погиб...

Артполком стал командовать майор Василий Георгиевич Калинин, начавший войну в нашей дивизии командиром батареи...

К исходу дня 27 марта 619-й и 592-й полки совместно с соседними подразделениями окончательно сломили сопротивление фашистов у Терновки и на следующий день достигли Ингула в районе верфи, на северной окраине Николаева. С помощью местных жителей солдаты, не теряя времени, стали переправляться на подручных средствах на еще занятый врагом берег. К рассвету там было уже около пятисот наших бойцов...

— Товарищ генерал, вас вызывает командарм, — доложил мне радист.

— Приказываю прекратить наступление, — услышал я голос генерала Шлемина. — 5-я ударная и 28-я армии уже очистили город от противника. Как бы в пылу атаки вы не ударили по своим...

28 марта 1944 года приказом Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность войскам, участвовавшим [156] в боях за освобождение областного центра Украины и крупного порта города Николаев. В числе других благодарность получила и 203-я дивизия.

Днем в Терновке по этому радостному поводу состоялся митинг частей дивизии с участием местных жителей. За полчаса до того у меня на НП зазуммерил телефон:

— Товарищ генерал, разрешите выступить на митинге?

— Кто говорит? — спросил я.

— Подполковник Беспалько. Прибыл в строй...

Подлечившийся после ранения Игнатий Федорович выступил с особым подъемом. Возгласами «ура!» встретили бойцы его сообщение, что части 2-го Украинского фронта вышли на государственную границу с Румынией.

— Теперь дело пойдет! — уверенно говорили бывалые солдаты...

* * *

И дело действительно пошло. Сразу после освобождения Николаева войска 3-го Украинского фронта во взаимодействии с Черноморским флотом начали Одесскую наступательную операцию. Цель ее состояла в том, чтобы освободить город и порт Одесса и разгромить южное крыло немецко-фашистского фронта.

В этой операции принимала участие и 203-я дивизия, входившая в 66-й стрелковый корпус 6-й армии.

...К вечеру 28 марта дивизия сосредоточилась в селе Матвеевка и стала готовиться к форсированию Южного Буга.

— Ширина водной преграды более двух километров, — докладывал начальник штаба полковник Семенов. — На правом берегу сильная оборона, две сплошные траншеи с дзотами и дотами...

Ночью майор Гурский расставил и замаскировал все орудия своего 610-го полка, подготовившись для удара прямой наводкой по вражеским укреплениям.

Как только рассвело, он принялся наблюдать за противоположным берегом. Опытный глаз сразу уловил что-то необычное...

— Командира взвода разведчиков ко мне! — приказал командир полка. — Бери своих молодцов, сажай в [157] лодки — и к тому берегу! — сказал он комвзвода. — Да не очень волнуйся. Сдается мне, враг отошел с позиций...

И Гурский был прав. Разведка вскоре подтвердила: противника в окопах нет.

Тогда майор приказал полку начать переправу и позвонил мне.

— Вы что-то путаете, Андрей Максимович, — сказал я, выслушав Гурского. — Немедленно выезжаю к вам.

Когда я приехал на НП командира полка, тот доложил, что на противоположном берегу уже находится более батальона его солдат, но там все тихо.

Как оказалось, немцы, опасаясь окружения прорвавшихся севернее нас соединений правого крыла фронта, отошли от Южного Буга...

Так, без боя, в тот же день наша пехота с пулеметами и минометами переправилась через реку и начала преследовать врага. Артиллерия и обозы пошли в обход к северу, на мост, в поселок Новая Одесса.

А ночью вся наша дивизия опять собралась вместе: артиллерия, обозы и кухни нагнали полки.

Враг оказал сильное сопротивление только на западном берегу Тилигульского лимана. Части 244-й и 333-й стрелковых дивизий и 61-й гвардейской стрелковой дивизии в ночь на 2 апреля форсировали лиман в районе Златоустовка, Лысенково, сбили гитлеровцев с рубежа и 4 апреля продолжали преследование.

Наша же дивизия обошла лиман севернее села Гульево, заняла село Шомполы и двинулась на Павлинку.

И опять, в который раз, мы преследовали врага в страшную непогоду. Вплоть до 6 апреля бушевал циклон, шел снег вперемешку с дождем, дул пронизывающий ветер, промокшие до нитки солдаты просто заледенели. А тут еще из-за отсутствия горючего остановились орудия на механической тяге, отстали тылы дивизии, стало худо с питанием...

Но, несмотря ни на что, к утру 6 апреля дивизии нашего корпуса, опрокинув врага, подошли к Куяльницкому лиману на участке Игнатовка, Вандалиновка.

Совершив 25-километровый ночной марш, 610-й полк подошел к верховью Куяльницкого лимана. Здесь его ширина не превышала 150 метров. Майор Гурский приказал с ходу преодолеть водную преграду и первым ступил в темную, холодную жижу. Поднявшись на берег, бойцы [158] оказались в селе Малая Севериновка. В первой же хате хозяйка, увидев майора, всплеснула руками: «Никак свои!» — и быстро-быстро, взволнованно заговорила. Из обрушившегося на него потока слов Гурский понял одно: в селе полно немцев...

Командирам батальонов капитанам Николаю Блохе и Михаилу Жежелю было приказано прочесать село. 77 немецких солдат и офицеров сразу сдались в плен. Остальные 200 попытались было бежать, но безуспешно. Наши бойцы захватили у врага 10 пулеметов, 11 автомашин и много различного имущества.

— Не понимаю, ничего не понимаю, — говорил на допросе пленный фашистский офицер. — Откуда взялись ваши солдаты?.. С севера село прикрывало боевое охранение, а с востока мы были защищены непроходимым лиманом...

На подступах к Одессе противник заранее подготовил ряд оборонительных сооружений, а кроме того, намеревался использовать и наши укрепления, созданные еще в 1941 году для обороны города... Но ему так и не удалось сдержать советские войска.

Преодолев Куяльницкий лиман, дивизии 66-го стрелкового корпуса к исходу 7 апреля вышли к заболоченному затону Хаджибеевского лимана, имевшего только один мост у села Большое Фестерово. Здесь их остановил вражеский огонь. Но под нажимом 8-й армии, наступавшей справа и намного впереди нас, фашисты были вынуждены отойти в юго-западном направлении.

В ночь на 8 апреля 610-й и 619-й полки, преследуя противника, отрезали в районе села Палиово группу гитлеровцев силою до двух батальонов. В завязавшейся перестрелке часть их была уничтожена, а остальные сдались в плен.

К этому времени воинственный пыл фашистских головорезов заметно поостыл. Красная Армия гнала и била их, не давая передышки, хотя они все же отчаянно сопротивлялись.

Наш корпус наступал на Одессу с северо-запада. Чтобы дать возможность отойти из города главным силам, враг упорно дрался здесь на железной дороге в районе станции Выгода и к востоку от нее...

9 апреля части овладели селом Выгода, но взять железнодорожную станцию не смогли. Тогда командир корпуса [159] генерал-майор Д. А. Куприянов произвел маневр 333-й и 244-й дивизиями. Нащупав брешь в обороне противника, войска корпуса легко преодолели железную дорогу в районе станции Дачная. За дивизиями пошли и два наших полка — 610-й и 619-й.

Обходный маневр корпуса не остался незамеченным. Противник под давлением 592-го полка ушел со станции Выгода, бросив в вагонах, стоявших на путях, множество военного имущества.

В ночь на 10 апреля полки, преследуя гитлеровцев, подошли к селу Дольник, но, наткнувшись на интенсивный ружейно-пулеметный огонь, залегли.

Следовавшие с передовыми частями батареи 1037-го артполка, пользуясь темнотой, выдвинулись вперед и прямой наводкой ударили по немецкой и румынской пехоте. Неожиданное появление артиллерии вызвало такую панику, что неприятель тут же прекратил сопротивление и побежал, бросив даже исправные машины.

И еще отличились наши артиллеристы у поселка Застава. Обнаружив вражеский полевой аэродром, батарея старшего лейтенанта Хапаева ударила по нему прямой наводкой. Рухнули на землю пытавшиеся взлететь два самолета, а батальон аэродромного обслуживания разбежался, оставив артиллеристам все свое имущество.

К утру 10 апреля дивизии 66-го стрелкового корпуса отбросили противника на западную окраину Одессы и с ходу стали штурмовать город.

Первым из нашей дивизии рано утром ворвался на одесские улицы в районе железнодорожной станции и заводов 592-й стрелковый полк. Южнее его наступали 619-й и 610-й полки...

Где преодолевая сопротивление, где обходя засевших в домах фашистов, полки 203-й стрелковой дивизии к 9 часам овладели товарной станцией, к 11 часам подошли к пассажирскому вокзалу, а вскоре после полудня вышли на берег моря всего в километре южнее Отрады.

Перед отступлением фашисты взорвали порт, вокзал, оперный театр, электростанцию, завод имени Ленина, некоторые здания, наиболее ценные в архитектурном отношении. Но в результате быстрого натиска наших войск были спасены многие уже подготовленные к взрыву объекты.

Таким образом, к полудню 10 апреля советские войска [160] очистили Одессу от неприятеля. В связи с этим уместно вспомнить, что гитлеровцы и их прихвостни, чтобы захватить Одессу в 1941 году, вели кровопролитные бои на протяжении двух с половиной месяцев. Эта «победа» стоила им 100 тысяч убитых и раненых. Теперь, в 1944 году, Красная Армия наголову разбила фашистов и освободила Одессу наступлением с ходу. Это ли не пример замечательного превосходства советской военной стратегии!

За отличные боевые действия при освобождении Одессы личный состав дивизии снова получил благодарность Верховного Главнокомандующего.

Вся Одесса вышла встречать своих освободителей.

Я был свидетелем, как одесситы дотошно выпытывали у бойцов, нет ли у тех родственников в городе. «Найдем мигом!» — заверяли они. Но ни у кого из солдат не оказалось родственников в Одессе.

— Ну, коли нет, пусть обязательно будут, — на полном серьезе убеждали одесситы молодых бойцов. — Кончите войну, приезжайте к нам. Девушки у нас — что надо. А иметь жену-одесситку — это, ребята, не так уж плохо...

Бойцы от души смеялись. Они не знали, можно ли всерьез принимать такие слова, ведь одесситы повсюду слыли завзятыми шутниками...

Но жители Одессы умели не только шутить. Десятки тысяч человек влились здесь в ряды Красной Армии. Большое пополнение пришло также в нашу дивизию. И должен сказать, многие новобранцы показали в последующих боях образец отваги и геройства.

...Завершив бои за Одессу, дивизия сосредоточилась в селе Нерубайское для отдыха и приведения в порядок всех частей и подразделений.

На партийных собраниях частей, на партактиве соединения, на совещаниях офицерского состава были подведены итоги прошедших боев.

За 60 дней наступления от Никополя до Одессы дивизия прошла с боями в тяжелых условиях распутицы около 450 километров, освободив 65 населенных пунктов. За этот период было уничтожено около 1600 вражеских солдат и офицеров и 400 взято в плен. Захвачено 25 орудий, много различного вооружения, 148 тягачей и автомашин. Уничтожено 10 орудий, 25 пулеметов и свыше 300 автомашин с имуществом и боеприпасами. [161]

Дни испытаний и мужества

18 апреля наша отдохнувшая и пополнившаяся 203-я совершила новый переход. На этот раз — к городу Тирасполь. Перед нами лежала Молдавия, ласковый, солнечный край.

Полки расположились по Днестру. Бойцы любовались первой яркой зеленью холмов и рощ, а мы изучали карты. На сей раз вести боевые действия предстояло в новом районе, резко отличавшемся от всех предыдущих. Мы привыкли воевать на равнине, научились обороняться и наступать, совершать быстрые маневры и дальние переходы, форсировать серьезные водные преграды. Теперь мы попали в гористую местность, и каждый отлично понимал, что боевые действия в горах потребуют особой сноровки, что нужна новая тактика.

Как будут чувствовать себя в новых, непривычных условиях бойцы? Опять требовалось кропотливо и настойчиво учить их. Но мы привыкли к этому: в течение всего пройденного боевого пути дивизия училась побеждать и, побеждая, снова принималась за учебу...

Теперь при штабе находился и свой переводчик — наш храбрый санинструктор молдаванка Мальвина Радошовецкая.

* * *

Ко второй половине апреля 82-й стрелковый корпус 37-й армии овладел плацдармом на западном берегу Днестра в районе сел Кицканы и Копанки, а нам предстояло идти дальше. С целью расширить плацдарм командующий 6-й армией генерал-лейтенант Шлемин поставил задачу: 203-й и 333-й стрелковым дивизиям в ночь на 25 апреля прорвать оборону врага на фронте шириною до трех километров и овладеть северной частью села Кирпацен с последующим выходом на господствующую высоту 141,1. [162]

Первый бой в новых условиях требовал особенно тщательной подготовки. Полки сосредоточились в лесах юго-восточнее села Кицканы. Здесь спешно велось обучение новобранцев. Бойцы из пополнения еще не получили обмундирования и выглядели непривычно пестро...

Командный пункт дивизии разместился в селе Копанки. Как оказалось, это было не лучшее решение, и мы тут же поплатились за это...

Дело в том, что в тот период, как бы стремясь наверстать упущенное (примерно с месяц держалась нелетная погода), очень активизировалась вражеская авиация. Группы в составе нескольких десятков самолетов ежедневно бомбили наши боевые порядки и переправы через Днестр. Непрерывно вели разведку одиночные немецкие самолеты. В результате одного из очередных налетов на Копанки было сброшено около ста осколочных бомб. Некоторые из них угодили в КП дивизии. Были разбиты узел связи и автомашина с рацией, получили ранение несколько бойцов.

События в Копанках стали для нас хорошим уроком: никогда больше мы не размещали в селах командные пункты. Жизнь на фронте недаром зовется полевой — именно в поле и место командиров...

Перед нами оборонялись части 15-й пехотной дивизии противника с тремя минометными и тремя артиллерийскими батареями, имевшие две подготовленные позиции. Только на переднем крае гитлеровцы заранее оборудовали 20 огневых точек с блиндажами.

Все это отлично маскировалось рельефом местности, так как перед нашим передним краем тянулась гряда довольно высоких холмов, перерезанных оврагами и заросших лесом, кустарником, а кое-где даже дикими фруктовыми деревьями.

В нашем тылу почти сплошной стеной стоял лес. Высокие сосны, пушистые ели, раскидистые буки надежно прикрывали нас от наблюдателей противника. Однако в то же время деревья очень затрудняли солдатам ориентировку...

Атаковать решено было ночью. Предварительно в оставшиеся два дня мы провели репетицию, чтобы посмотреть, как поведут себя новобранцы.

К 4 часам утра 24 апреля атакующие части заняли [163] передовые окопы, и в течение дня командиры подразделений довели боевую задачу до каждого воина.

В 2 часа 25 апреля после мощного пятиминутного налета всей артиллерии армии батальоны прорыва под руководством командиров полков дружно атаковали неприятеля.

С ходу овладев передовыми позициями, наши подразделения продвинулись примерно на два километра и выбили врага из села Фынтына-Мускулуй. Но затем, наткнувшись на огонь, который немцы вели со второй позиции, залегли и стали окапываться примерно в трехстах метрах южнее захваченного села.

И тут в воздухе появились советские штурмовики. Краснозвездные машины, прозванные фашистами «черной смертью», ударили по огневым точкам врага.

Майор Гурский не медля приказал разведчикам подобрать место для нового НП полка...

Разведчики двинулись ко второй линии немецких траншей, откуда уже полностью прекратилась стрельба: наша авиация сделала свое дело.

Вслед за разведчиками, которые уже заняли вражеские траншеи на высотке, туда перебежками двинулись майор Гурский, командир артиллерийского дивизиона майор Воловень и радист. Они с размаху влетели в окоп и увидели такую картину: прижавшись к противоположным стенкам окопа, три наших разведчика замерли против трех фашистов с пулеметом. Внезапное появление Гурского и его товарищей спасло разведчиков — и фашисты подняли руки... Гурский расположил свой НП буквально в ста метрах от противника, в его же окопе, и продолжал успешно руководить боем.

Гитлеровцы не пожелали смириться с потерей важного опорного пункта Фынтына-Мускулуй и сделали все, чтобы сбросить наших с плацдарма: ввели в бой новые части, захватили инициативу в воздухе.

Группы немецких самолетов, по 20 в каждой, методически прочесывали леса, бомбили боевые порядки наших войск. Несколько бомб разорвалось в районе КП дивизии, расположившемся в лесу. На какое-то время нарушилась связь с полками...

Дело в том, что соседняя с нами 333-я стрелковая не смогла продвинуться вперед, встретив упорное сопротивление. Это дало возможность гитлеровцам быстро сманеврировать [164] резервами, подтянуть их к Плон-Штубею и с рассвета до 11 часов контратаковать нас. Каждую контратаку противник сопровождал ураганным артиллерийско-минометным огнем. Отбив четыре контратаки, мы сами в течение дня дважды атаковали немцев при мощной поддержке артиллерии, но продвинуться тоже не смогли.

— Такой обработки не бывало с Голой Долины, — говорили бойцы.

Но как только враг предпринимал атаку, тут же оживали наши огневые точки: строчили пулеметы, били артиллерийские батареи, стреляли минометы, и противник не мог продвинуться ни на шаг.

— Мы никак не можем понять, — заявили первые пленные, доставленные на КП, — каким образом ваши солдаты остаются невредимыми?

А вся хитрость заключалась в том, что люди умело использовали укрытия, в том числе и фашистские окопы...

С 19 по 29 апреля дивизия вела бои на этом участке. Своими действиями она помогла расширить и закрепить плацдарм, с которого в августе 1944 года 3-й Украинский фронт начал грандиозное наступление на Румынию.

* * *

Командование фронтом высоко оценило боевые качества воинов 203-й дивизии, и ее передали в 5-ю ударную армию, которую принял во 2-й Украинский фронт Р. Я. Малиновский.

9 мая 1944 года мы получили первое боевое задание от нового командующего армией генерал-полковника В. Д. Цветаева. Никто тогда не предполагал, что именно первый бой в новой для нас армии будет очень тяжелым и окажется последним для многих отличных солдат и офицеров дивизии...

После весенних сокрушительных ударов Красной Армии противник в основном был отброшен за Днестр. И только на отдельных участках удерживал небольшие плацдармы на левом, нашем, берегу. Одним из таких плацдармов являлась излучина Днестра между городом Дубоссары и поселком Григориополь. Река здесь резко огибала высокий правый берег, потом километров 15 текла на юго-запад и, словно встретив препятствие, крутой дугой сворачивала назад, к северо-востоку. Петляя и извиваясь у правого берега, она как бы возвращалась к [165] первому своему изгибу. На наших картах конфигурация Днестра в этом месте очень напоминала бутылку с узким горлом. Именно с этого плацдарма нам с соседней 243-й стрелковой дивизией приказали выбить врага. Плацдарм обороняли 4-я немецкая горнострелковая дивизия и 94-й запасной батальон при поддержке трех минометных и четырех артиллерийских батарей.

Фашисты сильно укрепили вход в горловину «бутылки». Благодаря этому им удалось до подхода нашей дивизии отбить многие атаки ранее наступавших советских соединений.

Штурм плацдарма был намечен на 14 мая. В наступлении участвовали 243-я и 203-я стрелковые дивизии, слева оборонялась 248-я. Их поддерживали два артиллерийских и два минометных полка, а также танковая бригада.

Ведя рекогносцировку, часами изучая в бинокли и стереотрубу оборону противника и его тылы, мы невольно любовались дивными молдавскими пейзажами. Сразу за линией фронта находилось утопавшее в зелени село Дороцкое. Вся излучина была покрыта густыми рощами и виноградниками, а вокруг сел Кошница и Перерыта далеко раскинулись пашни.

— Как все это похоже на мои родные места! — говорил комбат 610-го полка Осман Джафер. — Смотрю, и сердце стучит так, что ордена подпрыгивают на груди. Честное слово!

Из-за узости полосы атаки было решено наступать двумя эшелонами. Первый, в составе 592-го и 610-го полков, при поддержке шести артиллерийских дивизионов имел начальную задачу прорвать оборону противника и овладеть селом Дороцкое, затем наступать к селу Перерыта, которое являлось как бы основанием «бутылки». В дальнейшем, взаимодействуя с 592-м полком, в прорыв устремлялась приданная нам танковая бригада.

Во втором эшелоне двигался 619-й полк.

— Товарищ майор, — обратился Джафер к Гурскому, — разрешите моему батальону выбить оккупантов из Дороцкого. С задачей справляюсь. Все будет в порядке.

— Твое предложение мне по душе, — ответил Гурский. — Но прошу помнить о взаимодействии. И никакого ухарства... Я ведь тебя знаю.

Джафер сделал вид, что обиделся:

— У меня же замполит Герой Советского Союза капитан [166] Корнеев. Разве он допустит ухарство? — В карих глазах Джафера блеснули лукавые искорки: — Ладно. Будем взаимодействовать. Хотя соревнование еще никогда и никто не отменял, даже на войне...

Дивизия усиленно готовилась к прорыву. Отрабатывались наступательный и оборонительный бои взвода, роты, батальона с большими средствами усиления.

— Мы теперь — в ударной армии, — говорил Джафер солдатам. — Что это значит? Понимаете?

— Как не понять! Дело ясное. Надо, стало быть, бить врага еще крепче.

— Чем бить?

— Оружием.

— Верно. Но не только оружием. Смекалка тоже здесь не последнее средство.

И он показал бойцам, как надо легко и быстро передвигаться по виноградникам, как лучше занимать огневые позиции на гористой местности...

...В 3 часа утра 14 мая, как только обозначился рассвет, ударила наша артиллерия. После 30-минутной огневой обработки переднего края противника в атаку с мощным солдатским «ура!» двинулись 592-й и 610-й полки, взаимодействовавшие с танковой бригадой.

Сильный и неожиданный удар застал гитлеровцев врасплох. Они почти не оказали сопротивления.

Батальон Джафера ворвался в Дороцкое. А около 9 часов утра полки майоров Колесникова и Гурского уже заняли село Перерыта и близлежащий лес. Задача, поставленная генерал-полковником Цветаевым, была выполнена: немцев в основном удалось выбить из злополучной днестровской «бутылки».

Примерно за час до этого на мой НП прибыл командующий 3-м Украинским фронтом Родион Яковлевич Малиновский. Выслушав доклад об обстановке, он улыбнулся и негромко сказал:

— Молодцы, запорожцы! До сих пор вы умели хорошо обороняться. А теперь вижу — и наступаете неплохо...

В это время над полем появилось до 50 немецких самолетов, они начали бомбить боевые порядки дивизии. Но через несколько минут в строй фашистских стервятников вклинилось 15 краснозвездных «ястребков», и завязался воздушный бой...

— Быстрей захватывайте переправы через Днестр, — [167] спокойно сказал Малиновский. — Место тут у вас хоть и красивое, но в военном отношении неуютное. Вы — в низине, а враг — по берегам наверху, Все видит...

Он попрощался и уехал.

А вскоре на КП дивизии поступило сообщение, что полки Гурского и Колесникова подошли к основанию излучины, иначе говоря, успешно решили боевую задачу.

Вечером того же дня мы получили обращение Военного совета 5-й ударной армии, в котором говорилось, что 14 мая в 8 часов 30 минут окончательно очищен от противника плацдарм на левом берегу Днестра. Далее отмечалось, что бойцы, сержанты и офицеры частей под командованием Ткачева и Здановича проявили исключительную отвагу и воинское умение в борьбе с упорно сопротивлявшимися гитлеровцами. В числе особо отличившихся отмечались подразделения трижды орденоносца Османа Джафера и его заместителя по политчасти Героя Советского Союза Григория Корнеева.

А вскоре был получен приказ: с утра 15 мая форсировать Днестр... Новую задачу, поставленную командармом, штаб дивизии немедленно довел до полков.

Мой НП был перенесен на высоту в самой горловине «бутылки». Это облегчило управление полками и улучшило наблюдение, но само место просматривалось неприятелем с высокого правого берега и даже простреливалось пулеметным огнем.

Весь день продолжались массированные налеты вражеской артиллерии и авиации: немцы пытались не допустить маневра наших войск и помешать ведению оборонительных работ. Одновременно они переправляли у Дубоссар на наш берег имевшиеся под рукой резервы и вечером бросились в контратаку. Майор Гурский отразил ее ротой автоматчиков, а затем отвел 2-й батальон капитана Джафера с полуострова севернее Коржева и занял оборону.

Именно тогда, во время артналета, был убит любимец солдат заместитель командира 610-го полка по политчасти майор Виктор Владимирович Сендек.

619-й полк тоже отбил контратаку врага и неоднократно пытался вытеснить его с полуострова, но безрезультатно...

Полки дивизии вытянулись вдоль берега в одну линию протяженностью 14 километров. Об этом знало командование [168] армии. Знало оно и о том, что гитлеровцы подтягивают к «бутылке» две танковые дивизии и мотострелковый полк. Однако мы не получили приказа на оборону.

В течение ночи на 15 мая, то есть в канун нашего предполагаемого форсирования Днестра, немцы перешли к активным действиям. Они с ходу перебросили через реку 14-ю танковую дивизию и 116-й мотополк и после сильного огневого налета двинулись на рассвете в атаку в четырех направлениях. На высотку 15,1 было брошено до двух батальонов с танками с полуострова севернее Коржева; на село Перерыта — до батальона пехоты; на Вадулуй-Вады и на лес у озера Догма — до двух рот; из садов, что в двух километрах западнее Кошницы, двинулись на Кошницу около 150 солдат.

Завязался ожесточенный бой, который по числу потерь среди старшего офицерского состава был самым тяжелым для дивизии.

Наши части, готовившиеся к переправе через Днестр, не смогли уделить должного внимания обороне, не отрыли блиндажей, траншей, укрытий... И когда вслед за артналетом в майском прозрачном небе появились немецкие бомбардировщики, положение стало критическим.

Телефонисты еле установили связь с 619-м полком, все действия которого были хорошо видны мне: полк находился буквально в километре от НП дивизии. Видя, что фашисты ведут ураганный огонь по его расположению, я попытался связаться с подполковником Яремчуком. Но вместо командира полка трубку взял помощник начальника штаба.

— Мефодий Платонович Яремчук тяжело ранен, — доложил он. — Ранены осколками бомб его заместители майоры Александр Михайлович Бачкин и Василий Александрович Антонов. Выбыли из строя парторг и агитатор полка — капитаны Арсентий Петрович Обернихин и Николай Васильевич Федякин, командир батальона капитан Алексей Алексеевич Бронский, все командиры рот...

В стереотрубу я видел, как от небольшой высотки, что возвышалась над берегом у деревни Дубоссары, расположение полка атаковал противник.

— Какими силами вы атакованы? — спросил я.

— Не могу знать, — послышалось в трубке. — Наверное, полком... [169]

К тому времени правый фланг 619-го дрогнул и стал отходить к НП дивизии.

— Все офицеры штаба — в цепь! — скомандовал я. — Задержать отступающих бойцов и отбросить противника!

В полукилометре от НП закипел бой. В прибрежном кустарнике офицеры штаба встретили бойцов 619-го. Увидев рядом с собой командиров, солдаты быстро обрели уверенность, стали управляемыми, боеспособными. Атака была отбита.

А на НП дивизии уже докладывали, что немцы подтягивают резервы.

3-й батальон 619-го полка под командованием моего бывшего адъютанта капитана В. М. Тимченко находился в тылу.

— Срочно вызвать батальон Тимченко, — приказал я.

В это время один из снарядов разорвался совсем неподалеку. Меня отбросило в сторону, обожгло бок...

— Вы ранены, товарищ генерал! — крикнул радист и бросился было на помощь.

Я жестом остановил его и приказал передать по рации, чтобы 619-й любой ценой отразил атаку.

Их было несколько, атак противника. Но все удалось отбить...

В 16 часов по нашему расположению опять ударила артиллерия, в воздухе повисло два десятка немецких бомбардировщиков...

И вновь — вражеская атака.

Теперь стало ясно: немцы атакуют НП дивизии. Надо было во что бы то ни стало остановить их.

— Все офицеры, охрана и связисты — в цепь! — отдал я распоряжение. И люди тут же залегли на склоне небольшой высотки, метрах в ста от НП.

Первая атака была отбита, но через час противник вновь перешел к активным действиям...

Однако в часе — шестьдесят минут. А мы привыкли ценить на войне каждую минуту, особенно в критических ситуациях. Так было и в тот раз. За час между первой и второй атаками гитлеровцев мы сумели создать на НП подобие обороны: окопались, собрали некоторое количество бойцов, заняли более удобную позицию.

— Разрешите мне залечь с бойцами, — попросил полковник Беспалько. — А вам бы, товарищ генерал, надо обратиться в медсанбат. У вас вся гимнастерка в крови... [170]

— Если потребуется, все пойдем в цепь... В случае новой атаки на НП остается только наш гость — начальник штаба 34-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Савицкий. Поэтому вам некуда спешить, Игнатий Федорович...

...Была середина мая. В садах бушевала метель осыпающихся лепестков вишен и яблонь. А когда дул ветерок, относивший в сторону кисловатый пороховой дым, ясно ощущался запах сирени.

Голова у меня раскалывалась от боли, от потери крови стучало в висках, страшно мучила жажда.

«Отдыхать бы в этих местах, рыбачить, загорать на солнышке», — навязчиво вертелась в мозгу нелепая в тот момент мысль... А противник был всего в ста метрах.

Я отчетливо слышал гортанные команды немецких офицеров, поднимавших солдат в атаку. И вот уже в светло-зеленой листве кустарника задвигались темные пятна, постепенно их становилось все больше, они сливались в сплошную шевелившуюся цепь: фашисты шли на сближение.

— К нам на помощь подходит учебная рота, — доложил Савицкий. — Только бы продержаться...

— Продержимся. — Я вытащил пистолет. И тут же остальные последовали этому примеру: и полковник Беспалько, и прибывший к нам начальник политотдела 34-го гвардейского стрелкового корпуса полковник Артемьев и прокурор дивизии майор Садовников...