- И так, почитай, каждый год…
- Не успеешь отстроиться - новый набег…
- Ох, жизнь пошла: на родной земле, словно звери по норам прячемся…
Светло-голубые глаза Мономаха темнели. Молча, он выслушивал смердов и так же молча, жестом приказывал возничему продолжать путь.
А что он мог сказать, чем обнадежить своих подданных, не зная сам, чем закончится его разговор со Святополком?
Особенно запомнилась ему молодая печальная женщина, сидевшая на краю проехавших мимо саней. На ее руках сидел ребенок, который показывал пальцем на возок и что-то спрашивал.
О чем он мог спросить, и что, интересно, могла ответить ему мать, если даже он не знал, какая судьба ждет его княжество в самое близкое время?..
Наконец, переяславльская земля закончилась и начались киевская – пошли владения Великого князя.
Видно было по всему, что в этот год половец успел похозяйничать и тут.
Увидев грузившего на краю поля сеном повозку смерда, могучего, едва ли не как его Ставр, Мономах приказал остановиться и, осматриваясь хозяйским взглядом по сторонам, медленно пошел к нему.
Игумен с Ратибором, решив размять ноги, направились следом.
И хоть Ставр Гордятич на коне успел обогнать князя, чтобы грозно предупредить смерда, чтобы ведал, с кем ему предстоит беседовать, тот степенно отложил огромные деревянные вилы, стянул с головы треух и, словно не замечая боярина, сам сделал несколько шагов навстречу Мономаху и земно поклонился.
- Будь здрав и счастлив на долгие годы, князь Владимир Всеволодович!
- Будь здрав и ты! – отозвался Мономах. – Великого князя смерд?
- Да, княже, Святополка Изяславича!
- Ну, и как живешь? – спросил князь, в намерении получив ответ, что плохо, сразу пойти обратно, как вдруг услышал неожиданное:
- А хорошо, княже!
- Что? – приостановился Мономах. – У вас что – давно половцев не было?
- Почему? Были!
- И не голодаешь?
- Как это не голодать, все голодают. А я чем лучше?
- И что же тогда в твоей жизни хорошего?
- Все очень просто, княже! – пожал плечами смерд и принялся объяснять: - Что плохо было, так то прошло. Слава Богу, жив остался! Что будет, то, может, еще хуже будет. Так что, по всему выходит, что живется мне сейчас – хорошо!
- Да ты, я погляжу – философ! – усмехнувшись, покачал головой Мономах.
- Уж, каков есть! - не зная, похвалил его или, наоборот, ругает таким словом князь, неопределенно ответил крестьянин.
- Каков ни есть, а такого первый раз за последнее время встречаю. Как хоть звать-то тебя?
- Очень просто – Сувор!
- А во святом крещении? – строго уточнил игумен.
- А – Никола!
- Вот видишь, Николай - в честь самого чудотворца! А ты, прости Господи, все за языческое имя цепляешься! Да уж христианин ли ты, а может, Перуну до сих пор поклоняешься в дубовых лесах?
Смерд, не переча, хотя лучшим ответом был большой темный крест на его широкой груди, в ответ лишь поклонился игумену, и это тоже не осталось незамеченным Мономахом.
- А скажи мне, Сувор… гм-мм… Николай, - поправился он под недовольным взглядом игумена и кивнул на робко подошедших к скирде и упавших на колени смердов. – И все ли у вас, и всегда ль хорошо живут?
- Да нет, Владимир свет Всеволодович! Не все и не всегда! Когда, не в обиду тебе будет сказано, вы, князья, столы между собой делить начинаете, то покойникам и то, пожалуй, лучше живется…
- Но-но, как с князем разговариваешь? – возмутился Ставр Гордятич, но Мономах жестом велел ему замолчать и с интересом посмотрел на смерда – продолжай!
А тот и не думал останавливаться:
- Все мы под Богом ходим! – ответил он боярину и уже снова Мономаху продолжил: - Чужой князь верх возьмет – беда. Весь разорит, жёнку с детьми в рабство угонит. А его поддержишь, так свой князь не помилует.
- Смело говоришь! – покачал головой Мономах и выжидательно взглянул на смерда.
Но у того и на это нашлось достойное слово.
- По закону живу, по совести и отвечаю!
- Хорошо сказал!
- Потому хорошо и живу! Так что, прости, если что не так, и спаси тебя, Господи, княже!
- За что благодаришь-то?
- А вот, выслушал!
- Толку-то!
- Не скажи. Все теплей на душе стало. Иной князь, тот же Святополк Изяславич, не в обиду ему будет сказано, проедет мимо, даже не заметит. Будто не люди, а березы или осинки вдоль дороги стоят.
-Ну, положим, ты больше на кряжистый дуб, чем на осинку похож! – улыбнулся князь.
- Так я не о себе. Я о том, что за вырубленные деревья Святополк Изяславич с тиуна строже спросит, чем за загубленные половцами жизни!
- Не Божье это дело – смерду на Великого князя голос возвышать! – не выдержав, встрял в беседу игумен. Но теперь крестьянин осмелился возразить даже ему и с вызовом спросил:
- А по-Божьему бросать православных на растерзание поганым язычникам? Пускать его на святую Русь - веси разорять да Божьи храмы жечь?
- Ну и отчаянный ты! – забывая свою всегдашнюю сдержанность, воскликнул Мономах. Видно было, что этот смерд нравился ему все больше и больше.
- Знаю! – сдержанно усмехнулся тот.
- Да, от старости и скромности ты, я вижу, не помрешь! – кивнул ему князь. - И откуда же это тебе ведомо?
- А ты сам мне это однажды сказал, отчего и осмеливаюсь величать тебя не как смерд, а как дружинник!
- Я? Когда? Где?!
- А в той печальной битве, когда едва не погибли все наши, да и сам ты едва уцелел, – на Стугне… Мы ведь тогда, княже, совсем рядом с тобой против поганых бились.
Лицо Мономаха внезапно помрачнело. Но он быстро взял себя в руки и с неожиданной живостью спросил:
- А вот скажи мне, Сувор-Николай: пошел бы ты снова со мной в поход на поганых?
- Прямо сейчас? – ахнул смерд.
Мономах оглянулся на Ратибора, на боярина и улыбнулся:
- Ну, к чему такая спешка? Скажем, в конце…
- Лета?! – обрадовался смерд.
- Зачем так долго ждать? Этого месяца!
Теперь уже крестьянин растерянно оглянулся - на поле, на свою весь, на людей…
- Но ведь пахота… сев на носу… А… была - не была… пошли! – решительно махнул он рукой.
- Прямо к ним, на их вежи[2] – в Степь! – уже без улыбки, продолжал допытываться Мономах.
- Да хоть на край света!
- И не забоишься?
- А чего бояться? Кого ни спроси, на Руси или даже в той Степи – все знают, что ты не проиграл ни одной битвы!
- А… Стугна? – помолчав, напомнил Мономах.
- Так то не твоя вина, князь! – уверенно отозвался смерд. - То Святополк, который тебя в неурочный час, неготовым уговорил против половца выйти, вместо того, чтобы выкуп ему дать. Эх, да что вспоминать…
- И то верно! По-новому все надо делать!
Мономах победно взглянул на Ставра Гордятича:
- А что, Ставка, поднимет этот молодец такими вилами половецкого коня вместе со всадником?
Боярин посмотрел на смерда, на вилы и кивнул:
- Думаю, поднимет!
- А, если ему боевое копье в руки дать?
- Ну… тогда, пожалуй, он и меня с коня в силах сбросить…
- Вот видишь…
И Мономах, благодарно кивнув смерду, отправился обратно к своему возку.
- Сюда бы этого Святополка, чтобы народ свой послушал! – с горечью заметил он, и Ставр Гордятич охотно подхватил:
- Да что ему народ? Он ведь на него только глазами своих бояр смотрит да их ушами слышит!
На это даже Мономах не сумел найти, что возразить своему давнему другу.
- Ангела в спутники!
- Доброго пути!
- Скатертью дорога! – ласково, с любовью, понеслось ему вослед.
Мономах задумчиво сел в возок и дал приказ возничему, как можно быстрее продолжать путь.
Даже ему, умевшему заглянуть на несколько десятилетий, а может, и веков, вперед, невдомек было, что в будущем это последнее пожелание ровного и гладкого, как скатерть, пути, приобретет совсем иной, прямо противоположный, смысл.
Да и не до того было ему сейчас, когда решалась судьба этого самого будущего…
3
Воспоминания охватили Мономаха…
Долго ли он так ехал, нет - раздумья, как омут, все глубже затягивали его в себя и, наконец, раздалось громкое:
- Киев!
- Что? – не понял далеко ушедший в свои мысли Мономах.
- Киев, говорю! - показывая рукой на далекие маковки церквей, пояснил Ставр Гордятич.
- Вижу, - кивнул ему князь и истово перекрестился: - Слава Тебе, Господи! Приехали…
- Едем сразу на Долобское озеро? – нетерпеливо спросил боярин.
Чувствовалось, что, несмотря на долгую дорогу в седле, он прямо сейчас был готов вступить в борьбу с Великим князем.
- Нет! – остудил его пыл Мономах. – Сначала заедем в собор Святой Софии. Без Бога ни до порога, а тут на такое дело идем!
- Верно! - поддержал игумен. – Воздадим сначала Божие – Богови, а кесарю – кесарево всегда воздать успеем!
Ставр Гордятич недовольно подернул плечами: в собор - так в собор, и высоко поднял руку, останавливая движение.
- Сто-ой! Последний привал! Всем отдохнуть и… поглядите, на кого вы похожи - привести себя в порядок! Чтоб в Киеве сразу поняли, кто к ним пожаловал!
Дружинники охотно спешились и, весело переговариваясь, как это бывает после дороги, принялись чистить коней, а потом заботиться и о своих плащах, доспехах да оружии. Сам Мономах переоблачился в княжеский плащ, надел новую, опушенную мехом, парчовую шапку.
- Вперед! – придирчиво оглядев всадников, снова скомандовал боярин, и, под стягом со строгим ликом Спаса Нерукотворного, дружина переяславльского князя вступила в стольный град.
Возок не быстро и не медленно, а ровно настолько, как приличествует княжеской чести, катил по хорошо знакомым Мономаху с детства улицам.
Да и в юности он здесь немало пожил.
И в молодости, гостя у отца…
В огромном Софийском соборе было пустынно и гулко. Служба давно отошла. И только немногие люди находились сейчас тут. Одни, среди которых было нескольких монахов и монахинь, молились. Другие, приехав из далеких мест и, наверное, впервые в жизни видя такую лепоту, разинув рты и задирая головы, осматривали все вокруг.
Мономах первым делом, как учили его с детства, прошел к главной иконе, перекрестился и поцеловал ее.
Затем – направился к мраморному надгробию, над которым на стене было нацарапано, что здесь покоится прах Великого князя Всеволода Ярославича.
Ратибор со Ставкой, хорошо знавшие отца Мономаха, немного потоптались рядом, а затем, из деликатности, разошлись в стороны. Воевода - сначала к могиле Ярослава Мудрого, у которого начинал службу, а затем - к иконе своего небесного покровителя, святого Климента, с частицей его мощей. А боярин - сразу к черноризцам, где о чем-то заговорил с отведшей его в сторонку монахиней…
На большом подсвечнике перед надгробьем горело великое множество больших и малых свечей.
«Сегодня поставили, прознав о моем приезде, или так и горят здесь всегда? – подумалось вдруг Мономаху. – А почему бы и нет? Отца всегда уважали и даже любили больше его братьев…»
Свечи радужно засияли, заиграли, превращаясь в огромный сплошной клубок. Воспоминания охватили Мономаха. Он словно вернулся сюда на десять лет назад, когда этот Собор был переполнен людьми и в нем не гулко, а мягко, торжественно звучал голос произносившего надгробную речь епископа.
«Сей благоверный князь был с детства боголюбив, одеял бедных и убогих, воздерживался от пития и похоти…»
Мономах глубоко вдохнул, чувствуя, как мешает ему дышать засевший в горле комок.
За несколько месяцев до смерти отца он уже знал, что тот не жилец на земле, и даже после того, как Всеволод Ярославич умер у него на руках, он долго еще не мог поверить в то, что его нет…
Рядом в момент похорон стояли самые близкие ему люди: жена Гита, дети, Ратибор, Ставка…
Гита плакала. Ратибор. как всегда, сурово молчал. А Ставка… Ставка наверняка изо всех сил сдерживал себя, чтобы даже тут не продолжать уговаривать Мономаха удержать власть отца, не уступая ее Святополку.
А как было не уступать? Святополк, хоть всего на несколько лет родился раньше Мономаха, но все же был старшим в роду. Оставить за собой стол отца, значило нарушить Закон, преступить завет Ярослава, - покосился Мономах на мраморное надгробие своего великого деда. И в его памяти возникли иные слова, звучавшие в этом Соборе:
«Он был отличаем отцом своим князем Ярославом, возлюбившим его более прочих детей и повелевшим положить сына рядом с собою…»
Нет, сделать так, как предлагали тогда многие – означало восстановить против себя без малого всех братьев. И, самое страшное, подняли бы головы князья-изгои, оставшиеся без столов. Эти готовы на любое зло, чтобы всеми правдами и неправдами ухватить хоть частицу власти.
И тогда превратилась бы вся Русь в сплошную Нежатину Ниву.
А так – после нескольких лет споров и войн, на Руси, пусть хрупкий, но мир и единство. Самое время собрать ее в единый кулак, и…
Слезы на глазах Мономаха мгновенно высохли. Радужный клубок снова распался на горящие свечи. И он увидел стоявшую неподалеку сестру. Ту самую монашенку, с которой разговаривал Ставр.
- Янка? – обрадовано окликнул он и тут же поправился, вспомнив о ее монашеском чине: - Прости, Анна!..
Сестра подошла и степенно поклонилась брату.
Как князю.
Тот, помня, какой непоседой была она в детстве, только подивился и сделал низкий поклон.
Как невесте Христовой.
- Сообщили, что должен приехать? – не зная, как и обнять-то ее теперь, смущенно шепнул Мономах.
- Да нет, сердцем почуяла! – тихо отозвалась Анна.
- Что сразу не подошла? – упрекнул ее князь.
- Не хотела тебе мешать!
- Да чем же ты можешь мне помешать, глупая?
- Как это чем? - не поняла Анна. - С батюшкой поговорить, и вдоволь наплакаться.
Мономах с грустью улыбнулся и сказал:
- А я как раз вспоминал тебя сегодня. Ту ночь, когда мы из Переяславля в Киев от половцев мчались. И как ты молилась. Почти всю дорогу в санях на коленях стояла! Бог, наверное, только по твоим молитвам и спас нас тогда!
- Надо же, - покачала головой Анна. – А я и не помню совсем…
- Ты вот что… ты помолись сегодня так, как тогда! – с жаром попросил Мономах. - То было самое их начало, а теперь нужно, чтобы наступил их самый конец!–– Очень прошу… Понимаешь? Надо!
Теперь уже Анна, помня, что ее брат с детства всегда отличался сдержанностью, удивленно посмотрела на него и сказала:
- Ладно. Помолюсь. Ты только не сомневайся – услышит тебя Святополк!
Мономах быстро взглянул на сестру. Что это – действительно правду люди молвят, что его родная сестра прозорливицей стала или же… Ставка успел разболтать?
- Помолюсь, помолюсь! – повторила Анна. – А ты ступай!
Мономах сделал шаг к сестре...
И Янка, теперь в монашестве Анна, которая могла стать женой самого византийского императора, а выбрала этот строгий монашеский путь, широко перекрестила его и сказала одно только слово:
- Иди!..
-… и победишь! – явственно послышалось вслед за тем Мономаху, хотя губы его сестры даже не шевельнулись.
И он, самый уважаемый и непобедимый князь Руси, только покорно кивнул ей, и, придерживая рукой бьющийся в ножнах по ноге меч, решительно направился к выходу.
Ратибор и обрадованный Ставр Гордятич быстро пошли за ним следом.
Выйдя из Собора, Мономах перекрестился на его кресты и молча сел в свой возок. У него еще оставалось несколько минут езды, чтобы подвести итог мыслям: чем все-таки убедить Святополка пойти на половцев, как некогда тот уговорил его пойти на них. Надо же, только и покачал он головой, вроде, и тут одни и те же слова, а какая большая разница!
Одно дело отразить половца на своей земле, и совсем другое…
4
Святополк радушно пригласил Мономаха войти в шатер.
Святополк ожидал своего двоюродного брата около высокого шатра, поставленного на красивом берегу Долобского озера.
Это был высокий, с длинной седой бородой, человек, статная внешность которого, как нельзя лучше соответствовала чину великого князя.
Рядом с ним, докучая просьбой дать ему на кормление город своего троюродного брата, стыл в заискивающем полупоклоне чернобородый князь-изгой. Чуть поодаль ожидал очереди переговорить с Великим князем коренастый купец с открытым честным лицом.
Воевода со старшими дружинниками стояли своим рядком и на чем свет ругали этих двоих, одного лестью, а другого золотом, сумевших улучить удобный момент, чтобы подсунуться к их князю, который избежал с ними встреч в Киеве.
Медленно текло время.
Святополк был в затруднительном положении. Он не знал, что ответить первому просителю и явно не хотел говорить со вторым. Поэтому изгою он уклончиво не говорил ни да, ни нет. А к купцу каждый раз старался повернуться спиной.
К тому же не до просителей было ему в этот час!
Заранее предупрежденный расставленными по дороге людьми, он больше всего хотел знать о каждом шаге переяславльского князя.
Вот он въехал в Киев. Ну, что ж – кто по ком плачет, тот к тому и скачет!
Не стал заезжать в терем своего покойного батюшки. Хорошо! Торопится, значит…
Заехал в собор Святой Софии. Ну, это на него похоже…
Выехал на дорогу, ведущую к Долобскому озеру.…
Едет!
Вот он уже совсем близко…
Подъезжает!..
- Сам вижу! – отмахнулся от гонца Великий князь и решил, что негоже будет, если Мономах заметит его, заранее дожидающимся у входа.
Коротко бросив изгою: «После поговорим!», а купца не удостоив даже взглядом, он снова вошел в шатер. Дружинников, ринувшихся было за ним следом, остановил:
- А вы куда? Вам след дожидаться его здесь! Князь все же, причем второй по чину, после меня. Так что проявите к нему честь и почет. Но – помните всё, что я вам наказал!..
Затем Святополк встал у полога и стал наблюдать, как приближается к нему возок двоюродного брата в сопровождении своего немногочисленного отряда под личным стягом.
Как только Мономах сошел на землю, он вышел из шатра и широко развел руки для приветствия.
Братья крепко обнялись и расцеловались.
Затем последовал черед дружины и двух просителей Великого князя.
Воеводу и дружинников Мономах поприветствовал, как давних знакомых, и даже боевых друзей, что и было на самом деле.
А что касается остальных…
В отличие от Святополка, Мономах приветливо поздоровался с купцом. Даже заговорщицки шепнул ему на ухо:
- Дождись меня! Может, понадобишься…
С изгоем же, наоборот, хоть и был тот ему троюродным или четвероюродным братом, ограничился лишь холодным кивком. И того с него хватит. Слишком уж много зла успел причинить Руси этот, с детства обойденный Ярославовым порядком, кому и где править на Руси, князь.
Все начиналось, как нельзя лучше.
Святополк радушно пригласил Мономаха войти в шатер. Они сели друг напротив друга на покрытых узорчатыми коврами скамьях. Позади, как повелось, по чину, расположились воеводы и старшие дружинники.
Но как только Мономах взглянул на бегающие глаза брата, да на то, как посматривают на Великого князя его люди, он сразу понял, что все тут было настроено, а точнее, подстроено против него. Святополк был верен своей привычке загребать жар чужими руками – не зря про него шла упорная молва, что он даже займы дает в Киеве под большие проценты, через подставных людей. Вот и сейчас, не желая портить отношений с братом, от которого зависело, шаток или прочен его Киевский стол, он решил укрыться за спинами своих бояр.
И не так-то просто будет переломить их, закаленных во многих битвах крепче любого меча, и вынудить отступиться от своего князя.
Но, коль уж приехал – то надо!
Мономах кашлянул, давая понять, что готов говорить и, встретив благожелательный кивок Святополка – приглашение к началу разговора, сказал:
- Брат…
Великий князь сразу помрачнел лицом и насупился – он не любил, когда даже Мономах обращался к нему так.
Но Мономах, словно не замечая этого, обвел глазами стоявших перед ним дружинников, снова остановился взглядом на Святополке и повторил:
- Брат…
Все ожидали, что он начнет, как всегда, осторожно и издалека. Про дела в Константинополе и Европе, кичась, как считали некоторые тем, что состоит в родстве едва ли не со всеми царями и королями, и сам имеет не меньше прав на византийский престол, чем нынешний кесарь – Алексий Комнин.
Те же дружинники Святополка, что ближе знали Мономаха, встали поудобнее – интересно послушать, что скажет на этот раз переяславльский князь? Он всегда говорит о таких удивительных вещах, что порой слушаешь его с широко раскрытым ртом. И откуда только он все знает – и про великого полководца Александра Македонского, и про римских кесарей и даже про крестовый поход, который идет сейчас на Иерусалим? Хотя неудивительно – если батюшка его, покойный Всеволод Ярославич, знал пять языков, да мать византийская принцесса – как не набраться всякой книжной и прочей премудрости.
Брат! - в третий раз сказал Мономах и вдруг начал с самого главного, ради чего, собственно и приехал: - Доколе мы будем терпеть половцев? Доколе русская земля будет страдать от их набегов? Не пора ли нам с тобой собрать всю Русь, да сообща выступить на поганых?
- Вот те раз! - крякнул от неожиданности Ставр Гордятич. – Мне велел молчать. А сам что творит?
- Чш-шш!! – строго остановил его игумен и, как бы благословляя Мономаха взглядом, нравоучительно шепнул: - Аще угодно будет Богу, чтобы успешно решилось это дело, то какая разница - с конца разговор начинать или с начала?
Опытный в боевых делах, Ратибор, хорошо зная, какая польза бывает от внезапной атаки, тоже согласно кивнул словам Мономаха и продолжал стоять с самым спокойным и невозмутимым видом.
Зато святополковы советники выглядели растерянными. Они оказались явно не готовы к такому началу.
Ну и хитрость выдумал этот переяславльский князь! Попробуй сразу ответь такому…
И никому из них было невдомек – что это вовсе никакая не хитрость или уловка.
Мономах и впрямь думал начать издалека, чтобы поучительными примерами из истории подготовить всех, а потом сказать про поход всей Руси на Степь, но по дороге все увиденное, услышанное и бурлившее в нем последние годы, так НАКИПЕЛО, что он сам, того не ожидая, сразу сказал об этом!
- Но, князь, - первым приходя в себя, развел руками Святополк и, явно уводя беседу в сторону, примиряюще улыбнулся: - Насколько мне известно, все половецкие набеги уже прекратились!
- В эту зиму, да! - согласился Мономах. – Но, чтобы их не было в следующую, и через десять лет, и даже через сто, я предлагаю - собрать всех князей воедино и объединенным русским войском самим выступить в Степь!
- Как! Самим? В Степь?! – недоуменно, словно давая понять своим дружинникам, что ослышался, переспросил Святополк.
- Да виданное ли это дело? – густым басом поддержал его воевода. – Дело руссов – сидеть по укрепленным городам, да встречать половца на валах и речных переправах. Главное, не пускать их в глубь русских земель.
Ставка рванулся, было, вперед, чтобы объяснить воеводе, что не может больше обескровленная переяславльская земля быть таким княжеством-крепостью между Степью и Русью. Да и сколько раз обходили их степняки, чтобы напасть на другие города и тот же Киев… Но, перехватив взгляд Мономаха, только опустил руки и сжал кулаки так, что все услышали их хруст.
- Вот оно как… - задумчиво покачал головой Святополк. - И когда же ты это, князь, выступить предлагаешь?
- А как только сойдет снег, и просохнут дороги! - спокойно, точно речь шла о простой поездке на охоту, ответил Мономах. – Прямо этой весной!
Тут уже дружинники Святополка пришли в себя, и послышались их возмущенные голоса:
- Да ты что, князь!
- Слыхали?
- Зима на исходе!
- Скоро - землю пахать, а мы крестьянина и его коня – на войну?!
- Великий князь, скажи ему, что со времен наших прадедов этого не бывало!
Святополк успокаивающе кивнул крикнувшему это дружиннику, все лицо и шея которого были изуродованы боевыми шрамами, и вопросительно посмотрел на своего брата:
- Да, князь? Дружина моя верно молвит! Виданное ли дело - самим в Степь идти? Да еще и весной!
- То-то и оно, что самим! – убеждая и Великого князя, и его советников, горячо заговорил Мономах. - Тогда наша слабость, что мы сто лет в Степь не хаживали, силою обернется! То-то и оно, что весной! Ибо сейчас кони у степняка слабы после зимней бескормицы. Для тяжкого боя бессильны.
Мономах говорил про то, что половцам, которые привыкли жить у себя в вежах, не таясь, и в голову не придет, что русские осмелятся оставить свои укрепленные города, валы да переправы и напасть на них.
Ставр Гордятич хотел добавить что-нибудь для красного словца, но, помня наказ Мономаха, только рукой красноречиво советовал людям Святополка: слушайте, слушайте, что говорит мой князь! А Мономах, выждал паузу, чтобы лучше вняли тому, о чем он только что сказал, уже с упреком, поочередно заглядывая в глаза каждому из стоявших перед ним бывалых воинов, продолжал:
- А вам я, дружинники, многими победами славными, удивляюсь. Коня… смерда жалеете. А про то что, откормив за лето свои табуны, половец, отберет и урожай, и коня, а самого смерда в рабство угонит, словно знать не хотите!
Он опять помолчал и теперь, давя уже на воинскую гордость, тоном, каким говорил с ними, бывало, на ночных привалах у костров, спросил:
- И вообще, мало мы с вами за половцами по русской земле гонялись, да, стыдно вспомнить, и от них тоже побегали? Теперь пусть они побегают от нас! Да не где-нибудь, а в своей Степи! Степь большая – спрятаться негде!
Дружинники Святополка засмеялись, но, взглянув на своего князя, закашляли, осеклись.
- Полон отобъем, наших русских людей, которые уже и не чают, что мы их когда-то спасем, вызволим! – продолжал уговаривать Мономах, с радостью замечая, что лица многих дружинников при этом потеплели. Вспомнив про алчность брата, он не преминул воспользоваться и этим: - Добычу возьмем! Великую! Какой никогда еще не бывало! Откуп с каждой вежи, что сдастся сама, и всё, что сможем увезти с тех городов, которые возьмем на щит!
Тут уже оживился и сам Святополк. Как будто увидев перед собой табуны лошадей, потоки серебряных монет, парчу, шелка… он невольно зашевелил пальцами, подсчитывая, сколько можно получить от этого похода, если все будет так, как говорит Мономах.
А Мономах видел перед собой лишь сожженные русские веси, вытоптанные половецкими конями поля, лежавшие вдоль дорог трупы, а еще едущую на санях женщину и глаза ее ребенка…
И потому, наверное, тон и слова переяславльского князя становились все более убедительнее всех доводов Святополка с его людьми.
- Оно-то, конечно, так … - уже слышались с той стороны осторожные голоса.
- Хорошо бы одним ударом степняка от Руси отвадить…
- А ну, как он проведает о наших планах? – могучим басом оборвал их воевода Святополка.
- Да! – поддержал его тот. – Что скажешь на это, брат? Шило в мешке и то не утаишь, а тут – целое войско!
- А мы через купцов ложный слух пустим… - понизив голос, многозначительно поднял указательный палец Мономах. – Идем, мол, брать богатый град Корсунь!
- Нет! – вдруг выкрикнул дружинник со шрамами.
- Что значит, нет? – нахмурился Мономах.
Он знал этого дружинника, как одного из самых мужественных едва ли не во всем русском воинстве. И, откровенно говоря, втайне надеялся на его поддержку.
- Не бывало такого, чтобы руссы подло, как ночной тать, шли на врага! – твердо сказал тот, не отводя дерзкого взгляда от глаз князя. – Еще со времен великого Святослава мы всегда говорили всем прямо: «Иду на вы!»
- А мы и скажем! Мы даже пошлем им такую грамоту! – примирительно улыбнулся ему Мономах. – С самым лучшим гонцом! – он мгновение помолчал и с хитринкой добавил: - Как только, не доходя до Корсуня, повернем на Степь!
- Поганые Божьи храмы жгут, - неожиданно подал голос игумен. – Священников убивают. Жрецы из лесов вышли. От истинной веры, которая только-только укоренилась на Руси, людей хотят оторвать! Снова Перуну да поверженным идолам поклоняться! А мы тут еще раздумываем, идти или нет?..
- Верно молвишь, отче! – кивнул игумену Мономах. - Я про это и говорить не стал, думал, здесь все православные, и так всё понятно…
И, обращаясь уже к одному только Святополку, закончил:
- Не за себя, за всю Русь и тех, кто больше всего страдает от поганых: простых горожан и смердов – стариков и старух, мужиков, их жен и детей - прошу. Для того и приехал сюда. Я все сказал. Теперь твой черед отвечать, Великий князь! Идем на Степь?
Святополк долго сидел, не поднимая головы, затем решительно встал во весь свой могучий рост и, к радостному изумлению своего воеводы с дружинниками, усталым и тихим голосом сказал:
- Да вот он я… Готов уже!
Мономах порывисто сделал навстречу ему шаг и, заключая в крепкие объятья, от всего сердца, сказал:
- И тем великое добро всей земле русской сотворишь, брат![3]
5
Купец клятвенно прижал ладонь к груди…
- Уф-фф! – выдохнул Мономах, выйдя из шатра и с наслаждением подставляя лицо еще по зимнему морозному, но уже ласкающему первым солнечным теплом, воздуху. – Легче в жестокой битве побывать, чем один такой спор выиграть!
- Такой спор десятка битв стоит! – возразил ему Ратибор.
- Я, как только услыхал, что ты про дело начал, думал, все – можно сразу уходить, не солоно хлебавши! – вытирая пот со лба, признался Ставр Гордятич.
В шатер вошли и вышли один за другим несколько гонцов. Затем появился со своим ящичком игумен и, наконец, сам Великий князь.
- Всё! Эти пусть едут! – кивнул он вослед поскакавшим с написанными и закрепленными свинцовыми печатями грамотами гонцам. – А остальных, к тем князьям, что ближе живут - завтра, а то и третьего дня из моего дворца приказы отправим.
Мономах согласно кивнул. Завтра, так завтра. Есть еще время. О многом надо перетолковать с братом в его тереме-дворце. Есть у него кое-какие задумки и по пешцам, по их вооружению, и по тому, как добираться до места, и надо заранее решить, каким строем - походным или боевым – пойдут они по Степи.
Братья еще раз обнялись и разошлись до вечера.
К Святополку тут же направился, находившийся все время у самого входа в шатер, князь-изгой.
На полпути он поравнялся с Мономахом, и взгляды их встретились.
В глазах переяславльского князя на мгновение промелькнула жалость и сочувствие, что судьба так жестоко распорядилась с этим, таким же, как и он, Рюриковичем. Но тут же в них появился непримиримый стальной блеск, как ко всем врагам Руси, и он громко посоветовал Великому князю.
- Не обещай ему ничего, брат! Все равно он больше того, что уже имеет, не получит!
Святополк с облегчением – вот выручил, так выручил брат, теперь и объяснять ему ничего не надо, - даже не обиделся на такое обращение. Он лишь дождался, когда к нему подойдет проситель, и бессильно развел руками: мол, что я могу поделать? Хоть нас и двое, а все-таки как-никак – съезд князей!
- Ах, так? Ну, ладно!
Князь-изгой, яростно взмахнул острой бородой, сел на коня и, бешено нахлестывая плеткой, помчался прочь.
Ратибор хмуро поглядел ему вслед и подошел к князю.
- Не нравится мне все это, - тихо сказал он.
- Что именно? – не понял Мономах.
- Слыхал больно много! – объяснил Ратибор, показывая глазами на превратившегося в точку изгоя.
- Ну, все, да не все!
Мономах загадочно подмигнул воеводе и подозвал к себе купца, от которого снова отвернулся, делая вид, что занят важным делом, Святополк.
Он давно знал и уважал этого торговца.
- Что - тяжба? – кивая на брата, спросил он.
Купец, не отвечая, только молча мотнул головой.
- Я чем-то могу помочь?
- Вряд ли. Я ведь не стол у него просить пришел!
- А что же?
- Да так… Одолжил денег одному ростовщику, через которого Великий князь киевлянам под проценты деньги дает, а тот возвращать не желает. Думал, через твоего брата на него поднажать, а он, вишь, даже слышать меня не хочет!
- Д-да… - покачал головой Мономах. - И много одолжил?
- Много-не много – а всё деньги!
- Ну, ладно! Не могу я тебя, так ты меня - выручишь?
- Я? Тебя?!
- И даже не меня, а – всю Русь!
- Да я, да… - засуетился купец.
- Погоди, тут дело непростое, я бы сказал, даже опасное, – остановил его Мономах. – Так что, не торопись с ответом. В Степь надо идти. И даже не идти, а ехать, - покосился он туда, где уже исчезла точка князя-изгоя. - Как можно быстрее! Сможешь?
- Конечно! – кивнул купец.
- И не сробеешь?
- А что мне бояться? У меня охранная грамота от главного хана имеется. Никакой половец меня даже пальцем не тронет!
Мономах горько усмехнулся, слыша эти слова. Для него они не были новостью. Набеги - набегами и войны - войнами, а купцы обеим враждующим сторонам нужны были всегда. Кому-то ведь нужно сбывать награбленные товары и кому-то продавать взятых в плен мирных жителей…
Сам этот купец, насколько было известно Мономаху, никогда не занимался такими делами. Считал это не Божьим делом, и что богат только тот, кто в Бога богатеет. То есть, и зарабатывает честно, да еще и делится своим богатством с другими людьми. И правильно делал. Но в то же время, он, как никто другой, он умел доставать то, что очень любят ханские жены: всякие редкостные ткани и благовония. Да и самого главного хана не забывал почтить дорогими подарками, а иногда выполнял его тайные поручения в Константинополе и латинских странах.
Но тут было дело особого рода… И требовалось честно предупредить такого человека о возможной опасности.
- Половец-то, может и не тронет, а вот сам хан… - вздохнул Мономах.
Он отвел купца в сторону, и вкратце рассказал о том, что было на встрече со Святополком. Начал со своего предложения всей Русью выступить в Степь, и закончил предложенной им хитростью с Корсунем.
Польщенный вниманием со стороны славного переяславльского князя и особенно его доверием, купец даже не замечал, что их разговор подслушивал подкравшийся к ним и притаившийся за раскидистым дубом юноша в дорогой шубе, собольей шапке и отороченных мехом сапогах.
- Ну как, берёшься съездить в Степь и передать эту ложную весть? – сказав все, что посчитал нужным, спросил Мономах. – За труды заплачу, не обижу! Сколько хочешь?
- Да будет, князь, я и так съезжу! - махнул рукой торговец. – Мне за то любой наш купец спасибо скажет. Ведь половцы нам, как кость поперек горла стоят. Не будет их – без опаски и с ромеями, и с арабами торговать станем! Я и сам тогда куда боле получу, чем на своем киевском деле потеряю! – показал он глазами на Святополка.
- И с братом поговорю, решу твое дело! – пообещал Мономах. – В накладе не оставлю!
- Вот видишь? Ну, как с тебя после этого деньги брать? К тому же, ты сам сказал, для Руси это надо. А это все равно, что родной матери в беде или болезни помочь, а потом затребовать с нее денег! Так что, князь, сделаю все, как велишь!
Купец клятвенно прижал ладонь к груди, желая заверить Мономаха, чтобы тот не сомневался, но в этот момент раздался вскрик схваченного игуменом за ухо и подведенного к князю отрока.
- Это еще кто таков, откуда? – нахмурился Мономах. - Подслух?
- Нет, я… - захныкал отрок.
- Сын мой! – подсказал купец и знаком попросил игумена отпустить парня.
- Как звать? – мягчея, спросил Мономах.
- Звенислав, во святом крещении Борис! – с готовностью ответил отрок.
В далеком Киеве послышался удар колокола, и он, повернувшись на него, благоговейно перекрестился.
- Хороший отрок, богобоязненный! – сразу успокоившись, одобрил игумен и отошел в сторону.
- Он – всегобоязненный! - с горечью махнул купец и строго спросил сына. – Ты что это тут делал? Подслушивал?!
- Я не хотел… я только…это не нарочно… - забормотал отрок, испуганно пятясь от отца.
- Все! Поедешь со мной в Степь! – остановил его тот.
- Как! Ты и сына с собой возьмешь? – удивился Мономах.
- А куда его теперь девать? – пожал плечами купец. – Не оставлять же мне его здесь! Да и хан скорей поверит, увидев, что я родным сыном рискую!
Лицо отрока позеленело и перекосилось от страха.
Мономах заметил это и пожалел его.
- Может, все-таки лучше оставить его тут?
- Да нет, прости, княже, я лучше знаю своего сына! Он и тайну подслушанную растрезвонить может, и вообще пора учить его мужеству! Сейчас отправлю домой обоз, который оставил тут рядом, в двух шагах, а после, на двух лошадях, мы быстрей ветра домчим до главного хана. Тем более, он сейчас невдалеке, вместе со всеми другими ханами отмечает конец зимних набегов!
Купец поклонился Мономаху, повернулся к Звениславу и строго сказал:
- Сбегай к обозу и передай, чтобы немедленно отправлялись в обратный путь без меня! Да! И без тебя тоже! – приостановил он, со всех ног бросившегося передавать этот приказ, сына. - И быстро назад. Одна нога там, а вторая тут!
6
- Ай-ай, какая оплошнос-сть Мономах-ха! – покачал головой Белдуз.
Пир, на который, по приглашению главного хана Ороссобы, собрались почти все половецкие ханы, был в самом разгаре, когда ковровый полог стремительно распахнулся, и в шатер вошел маленький коренастый степняк в серебряном наличнике.
Огромные богатыри-телохранители, не рискуя даже приостановить его, только склонили перед ним могучие шеи.
- Белдуз! Хан Белдуз пришел! – послышались одновременно приветливые, испуганные и мстительные голоса.
Вошедший, сняв наличник, почтительно поприветствовал сначала главного хана, затем – всех остальных. После этого он занял одно из самых почетных мест и, с нескрываемым вызовом, огляделся вокруг.
Посреди шатра, в сложенном из степных камней очаге тлел священный огонь. Ороссоба, старый, высохший, как осенняя степь, сидя на высоком войлоке, не отрываясь, смотрел на него, и словно не слышал, как участники пира хвастаются друг перед другой захваченной этой зимой в русских землях добычей.
Все временно, все тленно в этом мире! – говорил его застывший, отсутствующий взгляд. - Превратятся в прах и шелк, и ковры, состарятся молодые рабы и рабыни, потеряют свой аромат самые изысканные благовония, а приятно отягощяющее ладонь золото и звонкое серебро перетекут неверными ручейками в реки иных времен и моря чужих судеб…
Ничто, казалось, уже не волновало в этом мире человека, по мановению одного пальца которого могла ожить и прийти в движение вся бескрайняя Степь.
Но разговор о появлении на пиру Белдуза сразу дошел до слуха главного хана.
Он поднял глаза, следуя оживающим взглядом за синей струйкой дыма, которая уходила в отверстие посреди крыши, и властно опустил их на вошедшего хана.
- Почему сразу не приехал на мой зов?
- Не с-смог, хан. Прости, были дела поваж-жней пира! Но на второй, как видишь, откликнулся сразу и даже загнал двух коней! Что случилось?
Ороссоба хотел погневаться, что Белдуз осмелился опоздать на его пир, тем более, что такое уже было и не раз. Но, решив, что видать, у того, и правда, были серьезные причины, мысленно махнул рукой на его ослушание.
- Да вот! Приехал сначала этот, - кивнул он на сидевшего среди половцев князя-изгоя. - Говорит – руссы на Степь хотят идти!
- Рус-сы? На нас-с? – забыв от удивления про обычай, запрещающий младшим переспрашивать старших, не поверил Белдуз.
- Да никогда они не пойдут на Степь! – раздались уверенные голоса.
- Чтобы они вышли из-за своих валов?
- Оставили города?
- Да речные переправы?..
- Тихо! – властно поднял руку главный хан и, показывая на купца, продолжил: - А потом прискакал этот. И говорит, что Русь действительно готовится выступить в поход этой весной. Но вовсе не на Степь, а на богатый град Корсунь!
- Дозволь спросить, хан!
- Спрашивай!
- И что же вы решили делать?
- А мы еще не решили. Мы только решаем, как нам поступить, – сцепил кончики пальцев, унизанных перстнями с драгоценными каменьями, Ороссоба. - Предложить ли руссам богатый откуп или, пока еще есть время, уйти в самую глубь Степи, куда не дотянутся даже копыта их быстрых коней.
- Трус-сы! - злобно прошипел Белдуз своему соседу. – С-сначала разузнать все, как с-следует, надо, а уж потом решать!
- И что ты же предлагаешь? – усмехнулся тот, грызя баранью лопатку.
- Еще не з-знаю! - огрызнулся хан и громко сказал Ороссобе: - Дозволь мне с-самому с-спросить этих руссов!
- Да они и так уже, вроде бы все сказали, но если хочешь – спрашивай! – разрешил тот и предупредил: - Но помни, это – мои гости!
Белдуз согласно кивнул и обратился к изгою:
- Скажи, князь! Ты с-своими ушами с-слышал то, что произнесли твои ус-ста?
- Да, хан! Конечно! – клятвенно стукнул себя в грудь князь.
- И от кого ж-же?
- От самого Великого князя и Мономаха!
- Где? - продолжал допытываться Белдуз.
- На их съезде!
- Это что ж-же, тебя, из-згоя, пригласили на с-съезд князей?
- Н-нет, - уже менее уверенно ответил князь. – Но я сидел у самого входа в шатер, где он проходил, и все слышал!
- Ай-ай, какая оплошнос-сть Мономах-ха! – покачал головой Белдуз. – И про Корсунь тоже слых-хал?
- Чего не слыхал, того не слыхал, врать не буду.
- А говоришь, что вс-сё! Люблю предателей, но ненавиж-жу их! - снова шепнул соседу Белдуз и, продолжая свой расспрос, обратился теперь к купцу:- А ты откуда про Корсунь знаеш-шь? Тоже Великий князь рас-сказал?
- Нет, у меня есть знакомый ростовщик, - охотно принялся объяснять купец, - через которого Святополк дает под проценты займы киевским людям. Так вот, у этого ростовщика есть другой ростовщик, который ему очень много должен, и мой ростовщик очень обеспокоенный, как бы его ростовщик не разорил его, после съезда князей, выказал мне свои опасения…
- Все яс-сно! Мож-жешь не продолжать! – остановил его жестом Белдуз и с полупоклоном повернул голову в сторону старого хана.
- Позволь попросить тебя кое о чем, хан?
- Проси!
Белдуз поднялся со своего места и, пройдя к главному хану, прошептал:
- Вели этим с-своим гостям удалиться! Что им делать тут, когда решается с-судьба всей С-степи?
Ороссоба несколько мгновений подумал и, решив, что просьба Белдуза справедлива, объявил об окончании пира и приказал слугам проводить купца и изгоя в приготовленные для них шатры.
- Да проследите, чтобы наши дорогие гости ни в чем не имели нужды! – прикрикнул он им вдогонку.
- И жен своих попроси уйти, – продолжил Белдуз и, перехватив недовольный взгляд старика, пояснил: - Уж очень они любят то, что привозит им этот купец!
Главный хан нахмурился, но выполнил и эту просьбу Белдуза. Когда в шатре остались одни только ханы, тот спросил:
- Что они просят за с-свое предательство?
- Как всегда! - пожал плечами главный хан. - Князь - помочь ему выгнать из города своего брата, чтобы сесть там на стол. А купец, известное дело что – золото!
- Ну, с князем мне все ясно, – презрительно махнул рукой Белдуз. - А вот купец для чего пожаловал? Зачем нам надо знать про то, что Рус-сь пойдет на Корс-сунь?
Вошедший слуга молча подложил в огонь лепешки сухого верблюжьего навоза, смешанного для аромата с пригоршней высушенных прошлогодних трав. Ороссоба стал долго смотреть в очаг, на его синий дым и, наконец, задумчиво, словно бы нехотя возвращаясь в эту, по сути прожитую им, жизнь, находясь как бы уже не тут и не совсем еще там, сказал:
- Выгод от его сообщения действительно много. Мы можем, например, известить ромеев о планах руссов – Корсунь все же их город! А можем сами, пока руссы будут стоять под крепостными стенами Корсуня, напасть на их, оставшиеся без дружин, княжества!
- Коней откормить сначала надо! – послышались возражающие голоса ханов.
- Какой может быть набег, если они едва держатся на ногах?
- Вот если бы руссы отложили свой поход на месяц-другой…
- Или бы корсунцы смогли продержаться такое время…
- А?
Но главный хан снова смотрел на костер и внимал только своим мыслям. Иначе наверняка бы услышал эти последние слова и заметил, как вспыхнули глаза, хорошо услышавшего их, Белдуза…
Очнулся он, только когда тот вновь с почтением окликнул его:
- Ну, что ты еще хочешь? - устало спросил он.
- Прош-шу тебя, вели опять привести сюда рус-ского князя! – уже не столько прося, сколько требуя, сказал Белдуз.
- Зачем?
- Я хочу задать ему один вопрос.
Главный хан бровью показал телохранителю на полог шатра, и не прошло минуты, как тот привел изгоя, который, судя по его бледному лицу, приготовился к самому худшему… Тем более, что к нему, поднявшись со своего места, подошел самый страшный из всех половцев – хан Белдуз.
Но тот не стал доставать нож, которым степняки режут скот, пытают пленных или добивают раненых, а, наоборот, с делано ласковой улыбкой спросил:
- С-скажи, а гонцов к князьям уже отправили?
- Да!..
- Эх-х! Ж-жаль… - огорчился Белдуз.
- Но не ко всем! – тут же добавил, заметивший это, князь.
- Та-ак, - погасший было взгляд Белдуза вновь оживился.
- Троих послали прямо с Долобского озера. А к остальным пошлют только завтра…
- Так - та-ак! - поощряя его взглядом, заторопил Белдуз.
- А к тем, кто совсем рядом, и вовсе третьего дня!
- Хорош-шо! Молодец! – обрадовался хан, узнав всё, что желал. - С-ступай обратно!
- Как! И это все? – удивился князь.
- А ты что еще хотел? В твоем шатре все то же, что здесь! Ведь приказано, чтобы ты ни в чем не нуждался! Или, мож-жет, ты хочешь вот это?
Белдуз взял со стола кусок сырого мяса, что половцы ели наряду с вареным, готовить которое научились у русских совсем в недавнее время, и поднес его прямо к лицу изгоя.
Тот отшатнулся и выскочил из шатра.
- Ай, да Белдуз! – захохотали ханы.
- Вот насмешил!
- И выпроводил надоедливого гостя, и не обидел его при этом!
- Что ты задумал? – спросил старый хан после того, как все отсмеялись. - Чего ты хочешь?
Белдуз посмотрел на него и упрямо наклонил голову:
- Я прошу дать мне три дня. И ничего не решать до этого!
- Три дня? – недоуменно пожал плечами старый хан.
- Это не так уж и много, учитывая, что у нас-с еще много времени, чтобы успеть собрать дань или уйти за Дон!
Половцы задумались, зашептались…
Собирать дань для Руси – значит возвращать все награбленное, которым они только что хвастали друг перед другом. Уходить в глубь Степи – значит, оставить свои вежи и города. А это убытки. Такие убытки… А что, если, и правда, Белдуз что-то сможет узнать. И даже придумать!
К тому же не так он и много просит – подождать всего каких-то три дня. Да хоть десять!
Главный хан, для которого и один лишний час был теперь самым бесценным подарком на этой земле, сначала нахмурился. Но потом и он согласился и вопросительно посмотрел на Белдуза:
- Допустим, мы не станем возражать. И… что же ты собираешься сделать за эти три дня?
- У меня есть свой человек во дворце великого князя. Я узнаю от него, куда послан последний гонец. А потом перехвачу его и добуду грамоту!
- Думаешь, это будет так просто сделать?
- Я пойду тихо, с малым отрядом.
- А если вас обнаружат?
- Тогда сделаю вид, что совершил набег. Гонец спокойно поедет по этому месту, а тут я со своими людьми, в засаде…
- Ложный набег? Засада?– неожиданно оживился Ороссоба. На несколько мгновений он словно вернулся в свою молодость, когда сам был горазд на подобные выдумки. - А что – русские хорошо знают, что мы сразу уходим после набега. Ложный набег - это даже лучше правдивой тишины, когда всех боишься, и всего опасаешься… Гонец наверняка потеряет осторожность и будет беспечным. И засада тоже неплохо. Ты хорошо это придумал, Белдуз. Ха-ха… Ложный набег… Засада… Ладно. Иди! Мы подождем тебя. Но помни – только три дня…
Главный хан взял шелковую веревочку и неторопливо завязал на ней три узелка. Показав ее всем, он жестом отпустил быстро надевшего свою серебряную личину Белдуза и, еще раз посмотрев на очаг, устало прикрыл глаза. Что для него каких-то три дня, когда перед ним вот-вот начнет расстилаться, еще более огромная и бескрайняя, чем сама эта Степь – вечность…
7
Великий князь взял протянутую ему грамоту и осмотрел печать…
- …Ну, вот и всё!
Святополк размашисто подписал очередной лист пергамента, который подсунул ему писарь, и устало взглянул на Мономаха:
- Я думал, мы попируем с тобой. А тут вот чем пришлось заниматься… Вечер, ночь, день, опять ночь на исходе…
- Ничего, брат! – Мономах, казалось, не ведал усталости. Он был радостно возбужден. – Зато столько дел сделали!
- Еще бы! Приказы по кузницам, корабельщикам, пекарям, плотникам… - простонал Великий князь и, разгибая свое большое тело, с хрустом потянулся. - Голова уже кругом идет!
- А как иначе? Времени-то в обрез, а сколько еще успеть надо! Зато теперь у нас пешцы не как встарь, кто с чем, а с боевыми копьями да щитами пойдут! Ладьи по Днепру людей повезут! Обозы, наполненные всем необходимым в Степи, за нами потянутся!
В дверь гридницы осторожно постучали.
- Ну, чего там еще? – поморщился князь.
- Гонец из Полоцка! – доложил младший дружинник.
- Что-о? Откуда?!– не поверил Святополк и оглянулся на Мономаха. – Сорок лет Ярославичи со Всеславом воевали. А тут от его сына?! С честью? Впусти!
Младший гридь широко распахнул дверь.
В гридницу вошел донельзя усталый, запачканный дорожной грязью до самого шлема, воин.
- Ну, и чего ты привез? – с напускной строгостью накинулся на него Святополк.
- Послание… князя своего… Давыда Всеславича… князь на словах велел передать – рад, счастлив, готов с вами идти до конца! – с трудом ворочая от усталости языком, промолвил гонец.
- Хм-мм… до конца!..
Великий князь взял протянутую ему грамоту, осмотрел печать и, сорвав ее, углубился в чтение.
- Что пишет? – заглядывая ему через плечо, живо заинтересовался Мономах и радостно воскликнул: - Ну, вот видишь, даже бывший наш враг согласен! И… уже выслал дружину?!
- Да, и это - уже третья такая грамота! – с уважением покосившись на брата, кивнул Святополк, до которого только сейчас, возможно, начал доходить размах того дела, на которое подвигнул его Мономах.
А тот радовался, как в дни ранней юности, когда не легли еще на его плечи бремена княжеской власти.
- Мчат, мчат гонцы, загоняя коней! Вся Русь поднимается! – повторял он, и вдруг ахнул: - А мы, за множеством дел, в Смоленск еще никого не послали!
- У меня нет гонцов! Одни в пути, а тех, что вернулись, теперь не поднимешь! – предупредил Святополк.
- Ничего, своего личного отправлю! – успокоил его Мономах. - Эй, - подозвал он младшего дружинника. – Ну-ка позови сюда Доброгнева! - и, уже обращаясь к игумену, спросил: - Грамота хоть готова, отче?
- А как же? – позевывая в кулак, подошел тот. - Слава Богу, заранее написал!
Вошедший гонец, рослый, почти как Святополк, и такой же бородатый, низко поклонился князьям.
- Хороший у тебя гонец! – с завистью заметил Мономаху великий князь. – Настоящий богатырь.
- А он и есть богатырь! – усмехнулся тот. – У меня все гонцы крепкие. И мечом, и щитом владеют не хуже дружинника, а этот… Как я узнал однажды, что он в дозоре с целым отрядом половцев не побоялся схватиться, да увидел его, с тех пор для самых важных дел при себе держу. Ну что богатырь, стоишь? На, читай! Знай, что везешь!
Гонец, шевеля губами, привычно ознакомился с грамотой, которую показал ему игумен, и просветлел лицом.
- Запомнил? – спросил Мономах.
- Еще бы! Такую грамоту не запомнить! А что забыл – по дороге вспомню! – радостно отозвался он.
- Тогда запечатывай, отче!
Игумен достал из мешочка свинцовую заготовку, взял щипцы с двумя матрицами и, морщась от усилия, скрепил грамоту печатью с изображением святителя Василия Великого, имя которого во святом крещении носил Мономах, и надписью: «Господи, помози рабу Твоему Василию».
- Свою печать тоже поставишь? – с готовностью протянул брату грамоту Мономах, но тот только устало махнул рукой:
- Одной твоей хватит! И так едут!
- А коли так… - Мономах, поцеловав печать, весомо вручил грамоту гонцу и показал ему рукой на дверь: - Тогда поспешай с Богом!
Гонец снова поклонился князьям, быстрым шагом вышел из гридницы, затем, грохоча по ступеням крыльца, из терема и, сев на коня, поскакал по улицам просыпающегося стольного града Киева.
Ни ему, ни Мономаху не было ведомо, что в коридоре великокняжеского терема, один из слуг, словно невзначай, спросит у вышедшего из двери усталого писаря:
- Куда это ни свет, ни заря так спешно послали гонца? Чуть было не сбил меня по дороге!
- А в Смоленск! – устало отмахнулся тот и, спохватившись, не сказал ли чего лишнего, испуганно умолк.
Но слуга, протиравший деревянные перила, казалось, уже снова был занят своим делом.
Однако, как только писарь ушел, он тут же выскочил из терема, сам толкая встречных слуг, вылетел с великокняжеского двора и, подбежав к сидевшему у дороги нищему с чуть раскосыми глазами, что-то коротко и быстро шепнул ему на ухо…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Одолень-трава»
Глава первая
1
Трудная служба у гонца. Ни днем тебе, ни ночью покоя…
Грамота. Печать. Меч.
Путь-дорога, как тетива.
Мчит гонец врагам встречь,
Князя передать слова:
Иду на вы,
Иду на вас за Русь!
Иду на вы,
Иду на вас, клянусь,
Что не сносить вам
Вашей головы.
Иду на вы!
Иду на вы!
Весело стучат по заснеженной дороге копыта вороного коня. Радостно ехать по родной земле, да еще с такой грамотой!
Столько лет ее ждали люди на Руси!
Доброгнев скакал по знакомым местам, то и дело привычно поглядывая по сторонам. Время набегов закончилось, вон, запоздалый, последний, надо полагать, в этом году набег только недавно прошел, кое-где половецкие следы совсем еще свежие. И ехал он по родной земле, причем, уходя в ее глубь. Отчего бы не попеть песню, которая сама рвалась из груди? Ведь белым гонцом скакал, а не черным, который возит плохие вести! И на радостях, позабыв осторожность, убаюканный мыслью, что не может половец тут же вернуться на место набега, он беззаботно пел:
Иду на вы!
Иду на вы!
Хороша служба у гонца! Ни тебе начальников, ни подчиненных – сам себе и воевода, и младший дружинник, сам себе голова!
Хорошая служба, но опасная! Воевода с охраной ходит. Князя в бою с тыла и боков телохранители прикрывают – только впереди мечом и копьем путь пробивай. Да и дружинники тесным строем стоят. Если что – всегда от предательского удара прикроют, а то и собой заслонят.
А тут только на себя и надейся!
Ветка ли где дрогнет, сорока ль, выдавая того, кто прячется за кустом, пролетит, вороны далеко в лесу закружат, - на все внимание обращай, все подмечай, гонец! Ну, а уж если волки средь бела дня вдруг завоют… Тогда быстрее пришпоривай коня, сворачивай с дороги или в любой момент жди, что спорхнет с тетивы длинная птица с одним пером и железным клювом!
Трудная служба у гонца. Ни днем тебе, ни ночью покоя. … Но об этом и вспоминать даже как-то неловко. Сам Мономах, по несколько суток, бывает, не слазит с седла.
Бывает, конечно, и горькой эта служба. Когда везешь известие о новом набеге половцев князю, о его поражении княгинюшке, или о смерти их родителей, а то и детей - им обоим…
Но зато, когда несешь победную весть – нет в мире лучше службы, чем служба гонца! В каждом доме ты тогда желанный гость! Каждому человеку лучший друг! Да и князь, словно ратника после боя, наградой пожалует!
А уж до чего интересна и завидна для многих служба у княжеского гонца!.. – даже покрутил головой, подумав об этом Доброгнев.
Пятнадцать лет служит он гонцом у Мономаха – и где только не побывал за все эти годы! Русские города не в счет. Их он объездил все, и по нескольку раз. А кроме них – был в Царьграде, Париже, Англии… граде старинных цезарей Риме - и то побывал!
Спрашивают его потом: что да как там? А что ответить – ну, был… видел… Реки – синие, но наши, вроде, синей. Деревья зеленые, но наши куда зеленее. Цветы тоже там ничего. Везде люди живут! Только… нигде не мешают так жить человеку, как здесь, на Руси… Все, кому не лень – и свои, и чужие! А вот, если бы не мешали… Если бы дали хоть век пожить в мире, без войны!..
Неужели, наконец-то, грядет это долгожданное время? А что? Самая пора теперь ему наступать, после того, как князья враждовать между собой перестали, да еще и Степь навсегда усмирят!…
Доброгнев, распевая свою любимую песню, так задумался, мечтая о том, как счастливо будет жить тогда на Руси, какими богатыми станут веси и огромными города, что не заметил ни пролетевшую мимо сороку, ни круживших над лесом ворон. И не услышал даже, как несколько раз, хоть далеко еще было до полудня, провыли за его спиной неурочные волки…
Очнулся он лишь от детского крика: «Гонец, здесь засада! Беги!!!».
Но не успел пришпорить коня, как с гиканьем и свистом вылетели на него половцы. Несколько спереди и трое сзади, отсекая обратный путь.
Гонец вздыбил коня, с лязгом потянул из ножен длинный прямой меч и, потрясая им, сам бросился на ближайшего к нему степняка…
Эх, всем хороша его служба, да одна в ней беда – недолгая!..
2
«Княжеский гонец! Вот оно что»… - разом всё понял Славко.
Самое обидное, что все это произошло прямо на глазах у опешившего Славки. И он ничем не мог помешать половцам или помочь княжескому гонцу.
Просидев в ожидании, неподалеку от половцев, разведших, чтоб согреться, огромный костер, и вконец измерзнув, он неожиданно услышал сначала волчий вой, а затем и слова приближавшейся песни:
Лес и поле. Ночь. День.
Речка и опять ночь.
Что там впереди – тень?
Друг, а может, враг? Прочь!
Славко приподнял край заячьего треуха и прислушался:
- Точно вой! Опять степняки сигнал подают. Да только как-то особенно, не тоскливо, а будто бы с радостью! Стой… погоди … а это еще что такое?!»
Иду на вы,
Иду на вас за Русь! - уже явственно донеслось до него.
- Песня?!
Славко от изумления даже треух с головы стянул. А потом вспомнил про половцев и ахнул.
Не только он один, те тоже всполошились и принялись вскакивать со своих мест.
- Гонец! – слышалась их возбужденные голоса.
- Точно, он!!
- Гаси костер!
- Бери сабли и копья! Все на коней!!!
Хан Белдуз торопливо надел наличник, вскочил на жеребца и принялся расставлять своих воинов.
Тупларь, выполняя приказ хана, торопливо принялся тушить костер, но так забросал его снегом, что от него только повалил густой дым…
Ветер гнал его то в одну сторону, то в другую. То плотно закрывал дорогу, то широко открывал ее…
И, наконец, когда в последний раз сдунул в лес клубящееся темно-сизое облако, уже совсем невдалеке показалась скачущая фигура всадника в остроконечном русском шлеме.
«Княжеский гонец! Вот оно что… - разом всё понял Славко. – Это его они здесь так ждали!..»
А песня все приближалась:
Иду на вы,
Иду на вас за Русь!
Иду на вы,
Иду на вас, клянусь,
Что не сносить вам
Вашей головы.
Иду на вы!
Иду на вы!
Хан Белдуз поднял руку, и половцы, подавшись вперед в своих седлах, только и ждали, когда он резко опустит ее вниз.
«Да что же это такое делается?!» - видя, что гонец по-прежнему не замечает опасности, чуть не плача, закусил губу Славко и, не выдержав, выскочил на дорогу и закричал:
- Эй, здесь засада! Половцы! Уходи!
Гонец услышал его. Но – было уже поздно.
Он поднял на дыбы коня, и, не дожидаясь, когда до него доедут половцы, сам ринулся на них.
Сколько их здесь: один… два… три… Десять против одного?
Новый порыв ветра закрыл гонца от глаз Славки дымом. В наступившей полумгле слышался только боевой звон металла. Причем, не только легких половецких сабель о русский тяжелый меч, но и самих сабель между собой. Когда ветер отогнал дым, оказалось, что в суете да в дыму, половцы не столько повредили гонцу, сколько переранили друг друга. Двое из них, сокрушенные смертельными ударами гонца, уже навсегда распрощались с жизнью.
Один с воплями корчился на снегу в предсмертных муках. Другой, молча, припав к шее коня, медленно отъезжал прочь, и, только посмотрев на него внимательней, Славко, понял, почему он осмелился покинуть поле битвы без разрешения хана. Он даже скривился от увиденного. Этот половец был без головы…
– О, да я вижу, сам Белдуз тут? Здорово, хан! Ты чего это у нас здесь забыл? - тяжело переводя дух, огляделся Доброгнев.
- А тебя! – отозвался, сидевший на жеребце у дерева, Белдуз, и требовательно протянул руку: - Дай грамоту и поез-зжай, куда хочешь! Или в отряд мой иди! Мономах тебя обратно не примет, а мне такие воины, ой, как нужны!
- А ты хоть спросил, нужен ли мне такой хан? – с хмурой насмешкой осведомился гонец.
- Нет, но спрошу - нуж-жен? З-золотом ведь платить буду!
- Подавиться им не боишься?
- Ну, как з-знаешь! – Белдуз что-то шепнул находившемуся рядом с ним старику. Тот, сорвавшись с места, подскакал к своим, передал им приказ хана, и те, придя в себя после первой неудачной атаки, принялись скакать вокруг гонца, угрожающе вытягивая вперед копья и крича:
- Ага! Попался, гонец!
- Сдавайся!
- Теперь не уйдешь!
- Ну, это мы еще поглядим, кто от кого!
Доброгнев неожиданно развернул коня и направил его на изготовившегося для удара ему в спину половца.
Славко и глазом не успел моргнуть, как гонец могучей рукой вырвал из рук степняка копье и тут же всадил его в грудь другому. А половца, что не удержал копье, пока тот еще разгибался в седле, восстанавливая равновесие, что было сил, рубанул мечом от плеча до пояса – наискосок…
- Вот это да! - восхищенно покачал головой Славко. – Богатырь, настоящий богатырь! Ей-Богу, а ведь он так и отобьется от них!
Похоже, что та же самая мысль пришла и в голову обеспокоенного Белдуза. Он снова сказал что-то старому половцу, тот, подняв голову, дважды тревожно провыл по-вольчи…
И почти тут же на дороге показалось трое несущихся к месту схватки всадников. Очевидно, это были степняки, из числа тех, что стояли в дозоре.
- А эти еще откуда взялись? - тоже заметив их, нахмурился Доброгнев. - Теперь начинай все сначала! Ну, что ж…
Ветер снова погнал дым на дорогу, и он, не замедлив воспользоваться этим, ринулся на потерявших его из вида степняков…
- Вай-ай- ай!
- Уй-юй-юй!.. – то там, то здесь послышались их дикие вопли.
Дым рассеялся, и на снегу стало видно еще два убитых половца.
- Хан, он так всех наших перебьет!! – вскричал, не на шутку обеспокоенный, старый половец.
- Вреш-шь! – замахнулся на него плеткой Белдуз. - Вперед, трус-сы! Он мне живым нуж-жен!
Старый половец покорно направил коня к дороге и стал кружиться позади своих, словно выискивая что-то.
Это был опытный, побывавших не в одной большой битве и сотнях малых схваток воин. Он знал, что нужно делать.
И как только гонец собрался начать новую атаку, неожиданно выскочил из-за рослого стрелка и, с оттяжкой, полоснул его по боку саблей…
Словно молния сверкнула перед глазами Славки. Он даже застонал, будто это он сам, а не княжеский гонец получил рану…
Половцы тоже приостановились.
Сам Белдуз высоко привстал на стременах, чтобы лучше разглядеть, что там: конец?
Но это был еще не конец.
Доброгнев, прижав ладонь к прорванной кольчуге, словно недоуменно посмотрел, как из-под пальцев струится темная, дымящаяся на морозе кровь. И, подхватив с земли саблю, потрясая ей и мечом, с еще большей яростью бросился на уже никак не ожидавших от него этого половцев…
Даже раненный, с угрожающе поднятыми мечом и саблей, он был страшен степнякам. Но Славке хорошо было видно, что силы, вместе с вытекающей из раны кровью, покидают гонца.
К тому же его конь, получив вторую рану, стал все больше и больше приседать на задние ноги.
- Вперед, трус-сы! – вылетая из-за дерева, закричал Белдуз. - Заваливай его вместе с конем!
Неожиданное появление хана заставило половцев забыть страх перед богатырем.
И когда они отхлынули, перед рухнувшим на колени гонцом остался лежать еще один половец и его вороной конь…
- Хан! Он и пеший дерется! – взмолился Узлюк. – Дозволь, я его осторожно стрелой!
- Ладно! – махнул рукой хан. - Только с-смотри, чтоб не в сердце!
Стрелок понимающе кивнул, быстро достал из-за спины лук и прицелился в медленно поднимавшегося гонца…
Ветер, словно желая помочь богатырю, всей силой понесся на дорогу. Но дым уже был не такой густой, а глаз Узлюка зорок и опытен...
Послышался короткий свист стрелы, громкий стон гонца и торжествующий возглас половца:
- Есть!
- Молодец-ц! – отозвался из полутумана голос Белдуза. – Сумку, сумку с-скорей бери!
- Вот она! Держи, хан!
- Нет, это я его подстрелил, я и отдам!
- Хан, оба они врут, это я его ранил сначала!
Ветер опять погнал в сторону дым, и Славко успел увидеть нескольких половцев перед вырвавшим у них сумку Белдузом.
- Будет вам с-собачиться! – недовольно шипел тот. – Помогите мне лучше уз-зел раз-звязать! Этот проклятый русский змееныш-ш чуть без руки меня не оставил… Ничего, вс-стречу его еще раз – пожалеет, что родился на свет!
- Надо было его сразу со всей деревней сжечь! – заметил Куман. – Я ведь сразу предлагал!
- Нельзя, некогда было! – остановил его хан. - Для нас что с-сейчас главное?
- Грамота! – в один голос ответили половцы.
- Вот она – княж-жеская! – поднял над головой свиток, со свисавшей с него блестящей печатью, Белдуз. И в то же мгновение дым снова закрыл его от Славки. – Сейчас мы узнаем, что в ней! Где гонец?
- И, правда, где? Только что здесь лежал… - послышались растерянные голоса.
- Как сквозь землю провалился!
- Дым от стогов, хан…
Славко, изо всех сил пытаясь разглядеть то, что происходит на дороге, умоляюще зашептал:
- Беги же, родной, беги! Прячься, пока тебя не видно!..
- Ушел, хан! – узнал он голос старого половца. – Наверное, ускакал на каком-нибудь нашем коне!
- Так что ж-ж мы тогда ж-ж-ждем? В погоню!
- Ах, в погоню? Ну, нет! – покачал головой Славко.
Он умело сложил ладони у губ и трижды, как можно более угрожающе, провыл волком.
- Хан! – тут же раздалось сразу несколько встревоженных возгласов.
- С-сам слышу! – огрызнулся Белдуз.
- Уходить надо!
- С-сам знаю! Эх-х, вы! Упус-стили!
- Слава Богу, ушел! – поняв, что половцы отказались от своего намерения преследовать гонца, с облегчением выдохнул Славко.
- С-скорее отсюда! За мной!.. – прокричал хан.
Дувший, как нарочно, все последнее время в эту сторону ветер сразу стих. И Славко увидел быстро удалявшийся по дороге, заметно поредевший, половецкий отряд.
- И эти ушли… - снова вздохнул он, огляделся и, с сокрушением покачав головой, сам себе сказал: - Пора и мне к своим возвращаться. Намаялись, поди, без огня на мерзлой земле…
Потирая в предвкушении порки спину, Славко прихватил половецкую саблю и уже сделал шаг по направлению к своей веси, где давно уже заждались от него весточки земляки, как неожиданно позади него что-то хрустнуло…
3
- Какая еще тень? – испуганно закрутил головой отрок.
Славко замер и остановился, как вкопанный.
«Что это? Снег с ветки упал? Или… в стогу кто? Точно, в стогу – вот и парок идет… Неужто, гонец?.. Конечно же, он! Кому еще здесь быть? А я и уши развесил: ускакал, ускакал!..»
Славко, не помня себя от радости, кинулся назад. У стога он отложил мешавшую саблю, и стал спешно разгребать его обеими руками, разбрасывая в стороны охапки сена.
«Заяц бы сразу сбежал от меня… от зверя сбежал бы я…» - рассуждая сам с собой, бормотал он и, видя, что там, в глубине, действительно кто-кто темнеет и даже ползет навстречу, закричал:
- Эй, гонец! Не бойся, я - свой!
Но это был не гонец.
Сначала из стога показались небольшие, подбитые дорогим куньим мехом сапоги, потом пятнистая шуба из пардуса-рыси, затем соболья шапка и, наконец, появился сам хозяин этой роскошной одежды.
Это был невысокий, крепко сбитый паренек - Славкин ровесник.
- Ты кто? – ничего не понимая, уставился на него Славко.
- Ой! – испуганно ойкнул тот и попятился, явно намереваясь снова нырнуть в стог. – А ты?
- Я – Славко! Меня все тут знают. И наши, и половцы! Я уже два раза от них бегал! – приврал для убедительности Славко и затем, на правах хозяина здешних мест, строго спросил: - А вот ты кто таков? Откуда здесь взялся?
- Я не взялся… - всхлипнул незнакомец. - Я - из обоза выпал!
- Из обо-оза? – насмешливо протянул Славко. - Ты что – куль с мукой?
- Не-е, - слегка обиженно протянул отрок, с испугом косясь на лежавшую у ног парня саблю. - Купеческий сын!
- Вижу, что не крестьянский! Лицо сытое, руки гладкие… – оглядев его с ног до головы, усмехнулся Славко и вспомнил метнувшийся к стогам мешок: - Так вот, что за тень давеча здесь была…
- Какая еще тень? – испуганно закрутил головой отрок.
- Не бойся – твоя! – поспешил успокоить его Славко, видя, что незнакомец, очевидно, после пережитого ужаса, пугается теперь всего. - От половца, что ль, в стогу хоронился?
- Д-да!
- Сам-то хоть наш? Русский?
- Еще бы!
- А ну, перекрестись!
- Сейчас, только главу пред Господом обнажу!.. – отрок сорвал с себя шапку и, истово ударяя себя перстами, перекрестился: - Вот! Вот! Вот! Вот!
- Наш! – с удовлетворением признал Славко и, подняв с земли саблю, для удобства оперся на нее: - Ну, а теперь сказывай, как тебя звать?
- З-з-звенислав! Во святом крещении – Борис!
- Как-как?
Славко от удивления даже рукоятью сабли лоб себе почесал.
Незнакомец, в ужасе проследив за каждым его движением, еще сильней заикаясь, повторил:
- З-ззз-звенислав!
- Ну, и имя! – засмеялся Славко, возвращаясь в прежнюю позу. - Первый раз слышу такое!
- Это отец меня в честь золота так наз-звал. Уж очень он з-ззвон монет любит!
- То-то я гляжу, ты все позваниваешь! Замерз, что ли?
- Нет, это я от страха! – со вздохом объяснил Звенислав. – А так мне совсем не холодно!
- Еще бы! – с завистью покосился на его шубу и сапоги Славко. - В такой одёже тут до весны просидеть можно!
Звенислав, понемногу приходя в себя, слегка успокоился, а когда понял, что ничто ему тут не угрожает, решил даже взять свой верх над этим насмешливым, наглым смердом.
- Да у меня таких тулупов, знаешь сколько? – горделиво приосанившись, спросил он, и сам же ответил: - Больше, чем пальцев на твоих руках! А шуб и сапожек – и того больше!
Он, видно, перешел на свою самую излюбленную тему, и готов был продолжать это перечисление до вечера.
Но Славко больше всего на свете не любил, когда эти богатые, в городах-крепостях отсидевшись, перед ними, нищими, терпящими бедствия от половцев, добром своим хвастают.
К тому же ему давно пора было быть дома. Вспомнив про деда Завида, про плетку, он разом поскучнел и отмахнулся:
- Ну, и считай их, пока за тобой вернутся! А я пошел!
4
- Ой! – невольно вырвалось у Звенислава.
Скрипя снегом, Славко продолжил, было, прерванный знакомством с купеческим сыном путь. Но тот вдруг внезапно с испугом окликнул его:
- Эй, ты куда? Постой!
Столько страха и отчаяния прозвучало в этом голосе, что Славко невольно приостановился:
- Ну, чего там еще? – недовольно спросил он.
- А… если не вернутся?
- Чего-о?
Славко оглянулся и, словно впервые посмотрел на Звенислава.
Ничего не скажешь, одет он, действительно, был, как добрый молодец в сказке. Если бы не сказал, что из купеческого рода, то можно было спутать с самым, что ни на есть, княжичем! И про то, что таких шуб, шапок и сапог у него великое множество, сказал, видать, не для красного словца.
И озорная мысль вдруг пришла в голову Славке.
Думая: «Так я и поверил, чтоб за купеческим сыном, да не вернулись! А вот чтоб он своим богатством поменьше хвастал… Да и мне б заодно приодеться не мешало…» - он вернулся к стогу и уже вслух уточнил:
- Не вернутся, говоришь?
- Ну, да! - жалобно глядя на него, закивал Звенислав.
Несколько мгновений Славко боролся с собой: правильно ли он делает, или нет. Наконец решил, что нет ничего худого в том, если тот, у кого есть все, поделится с тем, у кого ничего нет, и с деланным испугом покачал головой:
- У-у! Тогда плохи твои дела!
- Почему? – не на шутку встревожился Звенислав.
- Да понимаешь, одет ты уж слишком богато…
- И что ж в том плохого?
- Да нет, ничего! – поспешно согласился Славко, делая вид, что успокаивает купеческого сына, но на самом деле только пугая его. - В стольном граде Киеве да Великом Новагороде, может, это и хорошо! А у нас тут много лихих людей по дорогам бродит.
- Ой! – вырвалось невольно у Звенислава.
А Славко все продолжал, нагоняя голосом и жестами страху:
- С кистенем, топором за поясом… До таких, как ты, одетых, охочие!
- Ой-ой!!
- Такие, что и «ой!» сказать не успеешь! А от них Бог спасет, так к половцам в плен попадешь!
Славко ожидал, что упоминание о половцах окончательно добьет Звенислава, но оно наоборот неожиданно вызвало в нем надежду.
- Ну, у этих меня отец выкупит - я ему грамотку напишу! – с легким небрежением махнул он рукой.
Надо было срочно выправлять положение. И Славко быстро смекнул, что нужно делать.
- Как! - с нарочитым ужасом переспросил он. - Ты еще - и писать умеешь?!
- А то! Еще как!
Вот напасть!
Услышав это, Славко даже про свою главную цель позабыл. Ах, как ему всегда мечталось научиться грамоте… И он, с самым живым интересом, почти с мольбой, попросил:
- Покажи!
Звенислав с удивлением покосился на него и, подняв палку, с готовностью принялся водить ей по снегу:
- Вот – аз, буки, веди…
«Аз, буки, веди…» - словно молитву, повторил про себя Славко и с досадой шепнул: - «Эх, будь у нас больше времени, я бы так и всю азбуку выучил!»
- Что ты сказал? – не понял Звенислав.
- Я говорю, что тогда тебе никакой выкуп не поможет! – спохватившись, поправился Славко.
- Это еще почему?
- А потому что того, кто считать да писать умеет, разбойники, через торговцев живым товаром, в Царьград продают! А оттуда в такие страны - где не то, что у нас, на Руси. Там, говорят, рабов совсем за людей не считают!
- Пропал, совсем пропал! Что же мне теперь делать? – простонал Звенислав и с надеждой посмотрел на Славку: - Слушай, Славко! А если мне никому не говорить, что я читать-писать умею? И в какую-нибудь другую одежду переодеться, попроще, а?
- Ха! Что тебе здесь – торжище? – усмехнулся Славко. - Где ты другую одёжу в лесу найдешь?
Звенислав тоже, очевидно имел свою думку и поэтому, как бы случайно, обойдя вокруг Славки, указал на него пальцем:
- А вот - хотя бы твою!
«Ну, наконец-то!» - торжествуя, с облегчением выдохнул про себя Славко, а вслух с возмущением сказал:
- Ишь! Чего захотел - мою! Умный какой! А я что тогда – замерзать, по-твоему, должен?
- Зачем? Мы – поменяемся! – предложил Звенислав.
- Да ты что, парень, - с деланной обидой - мол, разве такими вещами шутят - возмутился Славко. - Разве моя одежонка - ровня твоей?
Он поднял руки, разглядывая свои рукава, затем покосился на обувь и, как бы оценивающе осмотрев сам себя со стороны, вздохнул:
- Конечно, носить ее еще можно… Но все же - это одни лапти, заячий треух да овчинка дыра на дыре. А у тебя – одной только шубе цены, небось, нет!
- Жизнь дороже! – вздохнул Звенислав и принялся уговаривать: - Ну, Славко! Тебя тут все знают, никто не обидит. И читать-писать ты не умеешь! А от половца, сам говоришь, тебе ничего не стоит убежать!
Славко посмотрел на него, потом, словно невзначай, на дорогу, и, делая вид, что сдается, задумался вслух:
- Прямо даже не знаю, что мне с тобой делать!.. И правда, выручить, что ли?
- Выручи, выручи! – умоляюще задергал его за рукав Звенислав.
Неожиданно то ли вдали, то ли вблизи - отроки так увлеклись разговором, что даже и не поняли сразу, где именно - послышался какой-то шум, и уже оба они разом в испуге уставились на дорогу.
- Ну, так что? – торопя, простонал Звенислав.
- Ладно! - торопясь, согласился Славко. - Давай!
Купеческий сын тут же обрадовано принялся снимать с себя всю одежду и протягивать Славке:
- Вот тебе моя шуба! Вот – сапожки! Ну, что ты стоишь, раздевайся!
Славко, держа в руках теплую мягкую одежду, немного помялся и смущенно сказал:
- Так у меня… ведь это… под армяком и нет ничего!
- Как это - ничего?! – в ужасе переспросил Звенислав.
- А вот так! – Славко отвязал плетку и, распахнув полы полушубка, показал голый живот. - Половцы да княжеские тиуны все до нитки обобрали… Спасибо, хоть это оставили!
Звенислав ошеломленно – да как же ты ходишь так зимой - покачал головой и робко спросил:
- Ну, тогда я хоть исподнюю рубаху с себя снимать не буду! Ладно?
- Да что я тебе: тиун или половец? – возмутился Славко и благодушно махнул рукой: - Оставляй!
Он надел на себя теплые порты, шубу…
И дальше обмен пошел уже без остановок.
Только и слышалось радостное – Звенислава:
- Вот тебе еще – шапка соболья, совсем новая!
И в ответ голос, тоже увлекшегося обменом, Славки:
- А вот тебе мой заячий треух… Совсем старый!
Отроки, дивясь незнакомой для себя одежде, помогли друг другу одеться в шубу и овчину, обуться в лапти и сапоги.
- Хор-рошо! Тепло! – закончив со всем этим, притопнул ногой Славко.
- Хорошо! Не страшно! – вторя ему, заплясал рядом Звенислав.
- Правильно! – поглядев на него, одобрил Славко. - Ты бегай, бегай быстрее! А то замерзнешь с непривычки, отца дожидаючись!
- До лета тогда бегать придется, - упавшим голосом, чуть слышно прошептал Звенислав и уже громко добавил: - Я и так бегаю! Слушай! И как ты во всем этом ходил? – недоумевая, покачал он головой. – Коротко, тонко… А дыры на полушубке? Это ж не дыры – проруби!
- Может, хоть рукавицы тебе оставить? – заботливо предложил Славко.
- З-ззачем?! – замахал на него руками Звенислав.
- Ну вот, опять испугался? Да пошутил я!
- З-знаю… - кивнул Звенислав, у которого уже не попадал зуб на зуб. – Это теперь у меня от холода!
- Ну, тогда прыгай еще, а хочешь, костер разведи! – посоветовал на прощание Славко. – Главное, не бойся, кому ты теперь такой нужен? И жди своих! Скоро приедут! А уж мне, прости, и правда, совсем некогда!
5
- И, правда, гонец! – прошептал Звенислав.
Не кори себя – я видел, как ты отбивался! – тихо сказал ему Славко.
Славко решительно шагнул к лесу, но тут снова совсем рядом раздался долгий протяжный стон.
- Ну, чего еще? Лапти, что ль, жмут? – теряя терпение, снова остановился Славко.
- Не-ет!! – испуганно посмотрел на него Звенислав. - Я, наоборот, подумал, что это тебе мои сапоги тесными оказались!
- Погоди! Но, если это не ты и не я, то кто же… - рассудительно начал Славко.
- …кто же тогда стонал?! - искаженным от страха эхом, подхватил Звенислав.
Отроки посмотрели друг на друга, потом на стог, из которого уже явственно послышался новый стон, и стали с опаской обходить его.
- Ой, смотри! - вдруг попятился Звенислав, увидев на снегу большие красные пятна.
- Кровь! - склонился над ними Славко. – Да как много…
- Бежим отсюда! – потащил его за рукав своей бывшей шубы Звенислав.
Но Славко и не думал уходить.
- Да это ж следы! – наконец, догадался он. - И гляди, ведут они прямо в стог…
- Ну и пусть себе ведут! Нам-то, какое дело? Ой! Что ты задумал? - не на шутку встревожился Звенислав, видя, что Славко решил идти по следам до конца. - Стой, ты куда?!
- Да так… - не останавливаясь, упрямо пробормотал тот. - Сейчас только посмотрю, кто там…
Славко развел руками небольшое углубление, куда уходили кровавые следы и, зашуршав сеном, исчез в стогу.
- Эй, Звенислав! – послышался вскоре оттуда его приглушенный голос. - Скорее сюда! Здесь - гонец!
Кляня все на свете, Звенислав проследовал за Славкой и увидел, что в дальнем конце стога, действительно, находился раненый гонец. Это был могучий рослый мужчина, лежащий на спине, беспомощно разметав руки. Кольчуга его была изорвана, доспехи измяты, и сквозь них обильно струилась кровь. Губы гонца беспрестанно шевелились, и он повторял в забытьи одни и те же слова:
«Наказываем тебе, князь, быть с войском к концу весны в Переяславле. А оттуда мы всей Русью двинем на Степь. А все это велим хранить в великой тайне!»
- И, правда, гонец! – прошептал Звенислав.
- Эка, они его… - покачал головой Славко, кивая на бок и на грудь гонца: - Смотри - и здесь порезан, и тут…
- Глянь, стрела из груди торчит!
- Не трогай ее - а то он сразу кровью изойдет!
Звенислав растерянно посмотрел на гонца, на Славку:
- Что же нам тогда делать?
- Как что? Кровь остановить, да раны перевязать! – деловито отозвался тот и приказал: - Что сидишь? Рви на части исподнюю одежду!
- Чью? – не понял купеческий сын.
- Мою, которая на тебе осталась! – теряя терпение, прикрикнул на него Славко. - Да живее! А я ее на раны - вот так… сюда, а теперь туда… так… так!
Быстро и умело он принялся перевязывать гонца, который продолжал бормотать:
- Наказываем тебе, князь…. м-ммм…
- Что это с ним? Бредит? – зябко передернул плечами Звенислав.
- Нет, это не бред! – закончив, наконец, свою работу, прислушался Славко.
- А что же?
- Как что? Это ж – гонец?
- Ну и что? – продолжал недоумевать Звенислав.
- А то, что гонцы всю дорогу грамоту твердят, чтоб ее наизусть помнить!
- Зачем?
- Зачем-зачем… - проворчал, теряя терпение Славко. - Чтобы на словах передать, если вдруг грамоту истеряют!
- Это хорошо, значит, передаст теперь на словах! – примирительно заметил Звенислав.
- Да? – язвительно оборвал его Славко. – А сама грамота к половцам уедет? Слыхал, что в ней сказано? «Хранить в великой тайне!»
- «В тайне…» М-ммм! Пи-ить… - словно услышав его, подал голос гонец.
- Сейчас, родимый, сейчас!
Славко поспешно вылез из стога, набрал полную горсть снега, подышал на него и, вернувшись, стал выдавливать оттаивающие капли в слегка приоткрытый рот гонца.
- Пьет! Как же это он такую важную грамоту не уберег?
- А что он мог поделать? Видал, сколько на него половцев налетело!
- Да уж, как не видать… Все видел!
- Ждали они его тут! – вздохнул Звенислав. - Из-за этой самой грамоты ждали! Я пока в стогу сидел, слышал, как хан с кем-то из своих переговаривался. Они так рядом стояли, что я чуть не умер от страха!
- И о чем же они говорили?
- Да какой-то князь-изгой выдал половцам тайну этого нашего похода! Вот они примчались сюда, чтобы проверить, правда ли это… Нарочно сделали вид, что совершили набег и ушли!
- Теперь все ясно! Теперь мне понятно, почему этот набег сразу таким странным показался! – задумчиво произнес Славко. - А ты тоже хорош! – накинулся он на Звенислава. – Что – трудно было предупредить его?
- Как? – удивился тот. - Я сам тут сидел и дрожал!
Славко смерил его уничтожающим взглядом и процедил сквозь зубы:
- Трус ты!
- Да, трус! – неожиданно согласился Звенислав.
Наступило неловкое молчание, которое не решались прервать ни один, ни другой.
Наконец, Славко, поразмыслив, с неожиданным уважением отметил, что не часто даже самый смелый человек сам признается в своей минутной слабости, да еще такой, как трусость, и решил прийти на выручку купеческому сыну:
- Ладно, ты такое пережил, что немудрено испугаться. Это и у других, даже самых сильных и смелых бывает! – успокаивающе сказал он Звениславу.
Но тот и не подумал принимать руку помощи:
- У других бывает. А у меня всегда! – с горечью отозвался он и, едва не плача от собственного бессилия, добавил: - И, сколько себя помню, я всегда был таким. Думаешь, мне самому это нравится? А поделать с собой ничего не могу! Как только захочу смелым стать, так сразу же… ой!
- Ну что там на этот раз? – поморщился Славко.
«Ну, прямо и смех и грех с этим купеческим сыном».
А тот наклонился к нему и беспомощно прошептал:
- К-кажется, он меня тронул!
- Эх, ты, - засмеялся Славко. - Это же он начал в себя приходить!
- Точно, шарит руками везде… - взглянув на гонца, подтвердил Звенислав. - Ой-ой, вот - опять!
- Да нужен ты ему больно! Это он - грамоту ищет!
- Смотри, смотри, глаза открыл, осматривается, нас увидал… ой!
Гонец, в котором, после того, как Славко отер с его лица кровь, только теперь можно было признать Доброгнева, с трудом огляделся по сторонам и слабым голосом прошептал:
- Где я? Кто… вы? Сумка моя… грамота – где?!
- Мы – свои, русские! – подавшись к нему, горячо зачастил Славко. - Рядом весь, мы тебя сейчас туда перенесем, там тебя быстро вылечат! А грамота… грамоту половцы увезли!
- Половцы, засада… я думал, мне только пригрезилось, а это выходит – правда?!… еще сильней, чем от боли, сморщился Доброгнев.
- Не кори себя – я видел, как ты отбивался! – тихо сказал ему Славко.
- И я… слышал! – чуть запнувшись, добавил Звенислав.
Доброгнев посмотрел на одного отрока, на другого и с горечью усмехнулся:
- Какая польза от того, если грамота у половцев! Где они теперь? М-мм-м!
- Славко! – встревожено предупредил Звенислав, заметив попытку гонца привстать. - Он встает!
- Вижу! - кивнул Славко и, посмотрев на Доброгнева, строго сказал: - Лежи, гонец, тебе нельзя двигаться! – и еще строже наказал Звениславу: - А ты присмотри за ним. Сейчас я все разузнаю…
Славко вылез из стога, взбежал на ближащий пригорок, прислушался, принюхался, вгляделся вдаль до самых слез, и, вернувшись, присел на корточках рядом с Доброгневом.
- И как только можно ходить в таком тулупе? – тяжело дыша, пожаловался он. - Это же не рукава – а печные трубы!
- Ну что? – обрывая его, заторопил гонец.
- Здесь еще половцы, за соседним холмом! – сразу становясь серьезным, ответил ему Славко. - Костер жгут. Расположились, как на своей собственной земле, поганые!
- Может, это кто-то из местных?
- Нет, тогда дыма не было б видно, – уверенно возразил Славко. - В крайнем случае, стлался бы по-над землей! А этот – прямо в небо идет!
Гонец с надеждой посмотрел на него и спросил:
- А может, то наше войско? Мономах собирался как-нибудь навестить эти края!..
- Ну - тогда костров было бы много! – мечтательно усмехнулся Славко и уже уверенно подытожил. - Нет, это точно половцы. Дают своим лошадям отдохнуть перед дальней дорогой.
Как ни странно, но эти слова почему-то успокоили Доброгнева.
Он благодарно положил слабую ладонь на горячую Славкину руку и произнес:
- И то неплохая весть! Раз они еще здесь, то и грамота, стало быть, пока не в Степи! А коли так, есть надежда опередить их! – Он перевел дух и уже просительно обратился к отрокам: - Мне бы только коня, ребята! А уж я как-нибудь доберусь до князя, грамоту хоть на словах передам, а уж он сам известит обо всем Мономаха!
- Конь-то, конечно, есть… - задумчиво произнес Славко. - Коня-то, конечно, можно… Остался у нас в деревне…один! Бережем его, как зеницу ока. Но как нам тогда быть? Скоро же пахота! Погибнем ведь без него…
- А так может погибнуть вся Русь! – заметил гонец.
- Слышь, Славко? – подтолкнул отрока локтем Звенислав. - Вся Русь!
- Тебе, купеческий сын, легко говорить, – с горькой усмешкой откликнулся тот. - У твоего отца, небось, сотни коней!
- Тысячи… - уже безо всякой гордости уточнил Звенислав.
- Вот видишь! – вздохнул Славко и, покосившись на Доброгнева, добавил: - Да и тебе, гонец, не в обиду будет сказано, какой ты сейчас ездок? До первого поворота ведь не доедешь - свалишься!
Доброгнев собрал все свои силы и сел. Ни одна жилка не дрогнула на его лице. Ни полстона не сорвалось с плотно поджатых губ.
- Доеду! – полным решимости голосом сказал он. - И до первого, и до последнего! Я же – гонец! Ты мне только коня приведи!..
- Легко сказать, коня! – с болью в голосе ответил ему, подметивший все это, Славко и махнул рукой: - Ладно, ин быть по-твоему! Сейчас что-нибудь придумаю. Хотя… что тут еще думать?.. Раз я однажды случайно панику про половцев у своих поднял, почему бы ее теперь для дела не поднять? А теперь – терпи!
Славко ухватил гонца за ноги и, что было сил, потянул за собой из стога. Доброгнев, как больно тому ни было, только сцепил зубы, чтобы не застонать и, опираясь на локти, стал помогать ему. Глядя на все это, Звенислав болезненно морщился и, наконец, не выдержал:
- Ты что это делаешь? – закричал он. - Ему же ведь больно!
- Что-что? – прохрипел в ответ Славко. – Так надо! Ты лучше помоги мне сначала из стога его вытащить!..
- Ну, помог! – разогнулся, вытащив вместе со Славкой гонца из стога Звенислав. - А теперь что?
- Теперь принеси огня, – приказал Славко.
Звенислав сбегал к дотлевавшему костру половцев и вернулся с черной, в красных пятнышках сонных огоньков, головешкой.
- Вот принес! А дальше?
Славко посмотрел на него, на головню и кивнул на стог:
- А дальше поджигай это сено!
- З-зачем?
- А затем, чтобы в деревне подумали, что начался новый набег! – срываясь на крик, заорал на него Славко. - И потому что все равно кормить теперь будет некого!! А после – и есть некому!!!
6
Славко со Звениславом во все глаза уставились на гонца.
И с воплями: «Половцы! Половцы!..», - Славко бросился в сторону своей веси.
Доброгнев со Звениславом даже представить себе не могли, что сразу же началось там!
Недалеко была весь от того места, где они находились, но так хорошо прикрыта подлеском и нетопким болотом от половца, что они не могли видеть ни движения людей, ни их паники…
Лишь ветер, дунувший однажды с той стороны, донес до них едва слышимый голос Славки: «Коня, коня спасайте, а-аа, давайте я сам его уведу!» И, сразу же за этим - негодующие крики: «Ах ты, мерзавец, совсем совесть потерял? У своих воровать?!»
- Ох, и смелый у тебя друг! – только и покачал головой Доброгнев.
- Да, он такой! – с завистью подтвердил Звенислав.
- Как звать хоть его? Я должен обязательно доложить о нем Мономаху!
- А Славко!
- Славко-о! – недоверчиво протянул гонец. - Какой же он Славко? Славко - имя смерда, а тут сразу видно: сын знатного человека! Ты мне его полное имя назови, как там - Мирослав? Ростислав? Ну?
- Ой! Я и сам не знаю… - растерянно посмотрел на него Звенислав.
- Ладно, будет время, сам спрошу! – решил Доброгнев. - В конце концов, не имя красит человека, а человек – имя! Гляди, гляди! Исчез в лесу! Опять появился… Снова исчез! А ведь, ей-Богу, так он, и правда, добудет коня!..
Но время шло, а Славки не было.
Не так-то просто было конному не только попасть, но и выбраться из Осиновки!
- А далеко-то еще ехать? – чтобы только не молчать, спросил Звенислав и испуганно спохватился: - Ой, это, наверное, тайна?
- Да какие теперь у меня от вас могут быть тайны? – засмеялся Доброгнев, но тут же скривившись от боли, схватился за грудь. – Я ведь, наверное, в бреду всю княжескую грамоту выболтал!
- Было дело! – кивнул купеческий сын, и быстро добавил: - Но я не слушал!
- Так я тебе и поверил… - с упреком посмотрел на него гонец и вздохнул: - В Смоленск я еду. Вот какие дела…
- В Смоленск… - тихо повторил Звенислав, и вдруг глаза его оживились: - Говорят, там в этом году икону Божьей Матери чудесным образом обрели! Чудотворную! Многим людям уже от разных недугов помогла… - Он перекрестился и строго, очевидно, подражая голосу священника, от которого слышал это, сказал: - И тебе, коли доберешься туда и помолишься перед ней, поможет!
- Доеду, помолюсь! – тоже, с трудом перекрестившись, пообещал гонец. - А ты про нее откуда знаешь?
- А в церкви нашей говорили! И еще батюшка мой сказывал. Он хотел для нее оклад из сребра-золота сделать, с каменьями самоцветными…
Звенислав перехватил насмешливый взгляд гонца на овчинку и лапти, в которые он теперь был одет, и попросил:
- Ты по худой одёже-то меня не суди. Прячусь я… А батюшка у меня купец. Нерядец, во святом крещении Михаил. Из Новагорода!
- Нерядец? Из Новагорода?! Погоди! Так я же его знаю!
- Да ну!
- Вот тебе и ну! Мы с ним и в Киеве, и в Корсуни, и даже в Царьграде частенько встречались. У него еще сын есть. Имя ему смешное дал, звонкое такое… Дай Бог памяти, сейчас припомню…
- Звенислав… - тихонько подсказал купеческий сын.
- Точно! Постой-постой, так это, и впрямь, ты?
- Ну да!
- Надо же… - покачал головой гонец. - Гора с горою не сходится, а человек с человеком… Так стало быть, ты и есть тот самый Звенислав, за здоровье которого я с твоим батюшкой в портовых тавернах столько меду выпил! Вот где нам суждено было встретиться.
- Выходит, то ты пекся о моем здравии, а теперь я со Славкой - о твоем? – спросил Звенислав.
- И это правильно, долг платежом красен! – подтвердил гонец. - И батюшка у тебя - правильный человек. Честный купец. Это хорошо. О нас, русских в чужих землях, считай, по купцам только и судят. Счастье, что почти все из них такие, как он. Потому и предпочитают заморские торговцы иметь дело лучше с русским купцом, чем с византийцем или арабом! Вырастешь, смотри, чтобы сберег эту традицию! И сыновьям да внукам своим передал!
- Хорошо, - пообещал Звенислав. - А ты, коли увидишь еще где моего батюшку… - Он всхлипнул, но совладал с собой и, сглотнув слезный комок в горле, кивнул: - Вон, кажется, Славко уже возвращается!
Где-то за поворотом, и, правда, послышался топот копыт приближающегося коня.
Не прошло и полуминуты, как на дороге действительно показался, лихо скачущий верхом, Славко. Не доезжая двух шагов до гонца, он ловко спрыгнул с коня и протянул Доброгневу конец уздечки.
- Обещали с меня три шкуры содрать, а теперь, думаю, и семи мало будет, – пробормотал он. - Если, конечно, до этого я на глаза хану не попадусь! Вот тебе конь, гонец. Спасай Русь!
- Спаси тебя Бог, отрок! – обнял его Доброгнев и попросил: - А теперь помогите мне взобраться на коня…
Славко, видя как ему трудно, приобняв за плечо, поддержал его с одной стороны и крикнул растерявшемуся купеческому сыну:
- Звенислав, подсоби-ка! Да что ж ты такой неуклюжий…
- Это не я, это он сам все время падает! – прохрипел тот, помогая гонцу взобраться на коня. - И почему-то все на меня…
- Вот так! – оказавшись в седле, уже более уверенно почувствовал себя Доброгнев. - Дайте теперь мой меч!..
- Держи! – протянул ему ножны с мечом, Славко и с уважением покачал головой: - Ох, и тяжелый!
Гонец, морщась, перекинул через плечо ремень от ножен:
- С легким на моей службе много не наработаешь…
Славко со Звениславом во все глаза уставились на него:
«Ну, как? Доедешь?..» - словно пытали их взгляды.
Гонец, немного посидел в седле, затем, несколько раз качнулся в нем, словно испытывая, каково ему будет при езде, и вздохнул:
- Да… чувствую, самому мне не удержаться… Вот что, ребята, - попросил он, - привяжите меня покрепче к седлу!
- Это мы можем! Это мы сейчас! – с готовностью кинулся к нему Звенислав и, подняв оброненный кем-то из убитых половцев аркан, ловко и быстро прикрутил к седлу Доброгнева. - Так не туго будет?
- В самый раз!
Славко подошел и, уже по привычке, что ни в чем нельзя доверять этому купеческому сыну, с сомнением оглядел его работу:
- Может, еще затянуть? А ну, как развяжется по дороге?
Звенислав захотел возразить, но тоже, по привычке во всем слушаться этого отчаянного и смелого смерда, еще немного подтянул веревку и решительно сказал:
- Нет человека, который развязал бы узел, которому научил меня отец! Как нет и такого узла, которого не смог бы развязать я! Все, готово!
- Ну, а коли так, тогда в добрый путь, гонец! – поднял на прощание руку Славко.
- С Богом! – добавил Звенислав.
- Спаси вас Господь, ребята! – с чувством отозвался гонец. – Что бы я без вас делал?
- Ты, главное, теперь до князя доберись! Да, и возьми вот это! – протянул ему ханскую плеть Славко. - Хватит ей Степи служить – пусть теперь матушке-Руси помогает!
- И за то спасибо! – поблагодарил Доброгнев. - Живы будем – верну!
Он с благодарностью взял у Славки плетку, слабой рукой похлопал коня по боку и, припав головой к его шее, медленно поскакал по дороге.
Ни Славка, ни Звенислав даже не слышали, как гонец, подбадривая себя, сначала шепотом, а затем все громче и громче стал напевать свою любимую песню, которая столько раз уже выручала его:
Саблей обожжен бок…
Ранила стрела грудь….
Но, если ты встать смог…
Значит, продолжай путь…
Иду на вы,
Иду на вас за Русь!
Иду на вы,
Иду на вас, клянусь,
Что не сносить вам
Вашей головы.
Иду на вы!
Иду на вы!
Глава вторая
1
- Так я тебе и побежал! – опершись на саблю, хмыкнул Славко.
Медленно, раскачиваясь в седле, словно дружинник с княжеского хмельного пира, гонец доехал до поворота и, хлестнув плеткой коня, скрылся за ним…
- Не доедет, – глядя ему вослед, с сомнением проговорил Славко. - А доедет, так не успеет!
- А мы что еще можем сделать? – недоуменно посмотрел на него Звенислав.
Славко подумал и сказал:
- Мы - не знаю, а вот я… Стою, как витязь на распутье. Направо пойдешь – битым будешь. Прямо – вообще убитым. Налево – всю жизнь себя потом ругать можно. Нет, мне - прямо!
И решительно шагнул в сторону леса, в котором, с высоты холма последний раз видел дым от костра половцев.
- Уходит… да не в деревню… - испугался купеческий сын и осторожно окликнул: - Эй, ты куда?
- Куда-куда… - проворчал, слегка замедляя шаг, Славко. - Туда, куда меньше всего хотел бы идти!.. К половцам!
- Постой! - бросился догонять его Звенислав, но угодил в сугроб и, кое-как выбравшись из него, простонал: – Да погоди же… Что ты з-задумал?
- Сам пока не решил… - честно сказал Славко. - Одно только знаю – нельзя, чтобы эта грамота в Степь ушла! Так что, не поминай, лихом! Прощай!
- Как это прощай?!
Звенислав остался стоять позади с беспомощно опущенными руками.
- А я?..
Славко оглянулся на него и удивленно пожал плечами:
- Что - ты? Стой у стога, да своих дожидайся! Ах, да, теперь-то и стога нет…
- И ждать мне совсем некого! – опустив голову, едва слышно прошептал Звенислав.
- Ничего! – успокаивающе подмигнул ему Славко. - Отец, наверное, давно уже спохватился, что тебя нет, и вот-вот за тобой приедет!
- Не приедет. Он ведь не знает, что я с обозом ушел… - всхлипнул купеческий сын.
- Тоже не беда! Приказчики увидят, что тебя нет, и вернутся!
- И они не вернутся!
- Это еще почему? – чувствуя, что тут что-то не так, озадаченно почесал нос Славко.
- Потому что они не знают, что я в обозе был. Ведь я от отца-то – сбежа-ал! – закрывая лицо, заплакал навзрыд отрок.
- Как это – сбежал?! – уставился на него Славко, и, сквозь плач и всхлипы, услышал:
- Его Мономах срочно в Степь послал, а я забоялся, что он меня с собою возьмет!…
- Зачем?
- Смелости учить! Он уже давно грозился!
«Раньше таких учить надо! Как говорит дед Завид, пока поперек, а не вдоль лавки лежат!» - подумал Славко, но вслух, чтобы еще больше не запугать этого странного купеческого сына, как можно более мягко, сказал:
- Ну, ладно сбежал, ладно забоялся… А обозным-то почему в дороге ничего не сказал?
- Тоже от страха! Что они батюшке всё расскажу-у-ут!..
- Д-да! – озадаченно покачал головой Славко. - Вот навязался на мою голову… И бросить тебя не могу…
- Ой! – простонал Звенислав.
- И стоять с тобой некогда! Половцы ведь ждать не станут!
- Ой-ой!
- Слушай, а может, в деревню тебя отправить? Хотя, после того, как я оттуда коня увел, да еще в моей одёже…
- Ой-ой-ой!
- Да замолчи ты! – прикрикнул Славко.
Звенислав сразу же перестал всхлипывать.
- Ума не приложу, что мне с тобой теперь делать! Прямо, как малому дитю одолень-траву против страха давай!
И тут произошло то, чего никак не ожидал Славко.
Звенислав неожиданно заинтересовался последними словами смерда.
- Как ты сказал? Одолень? Траву? – быстро переспросил он. - А что, есть такая?!
- Ну да! Мы ее малым детям, чтобы во время набегов не плакали, даем!
- И что… помогает?
- Еще как! – усмехнулся Славко. - Чуть сами на половцев не бросаются!
- Слушай! – подался к нему купеческий сын. - Вот бы и мне такую!
«А ведь он сам, как дите малое!» - ахнул про себя Славко.
И, пока Звенислав, не разбирая дороги, пробивался к нему, быстро принялся соображать.
«Может, воспользоваться этим? А? Чтоб хоть со спокойной совестью его здесь оставить… Но только не сразу, не вдруг, а то не поверит!»
И вслух, явно раззадоривая купеческого сына, стал говорить:
- Одолень-траву, говоришь? Ишь, чего захотел!
- Ну, Славко!
- Да я бы с радостью, только, видишь ли, нет ее у меня при себе сейчас…
- У-уу! – разочарованно протянул Звенислав.
- Ну, сам подумай, зачем она мне? Я и без нее – храбрый! А в деревню за ней теперь, сам знаешь, как идти…
- Да уж как не знать… упавшим голосом согласился купеческий сын.
- Но зато мне ведомо, где она растет! - таинственно понижая голос, поманил его к себе пальцем Славко.
Звенислав оживился и, подбежав, стал просить:
- Где? Ну?! Покажи!..
Славко слегка потомил его, затем перевел указательный палец на первые попавшиеся на глаза на кусты и сугробы, и сказал:
- А вот на той полянке. Видишь, между ельником и березкой! Летом – там маленький пруд!
- Так что ж мы тогда стоим?
- Ишь, скорый какой! – приостановил его за рукав своей бывшей овчинки Славко. - А ну, как там волк?
- Ну и что? Нас ведь двое… - напомнил Звенислав и, осекаясь на полуслове, ахнул: - Вот это да! Это что же – я волка не испугался?! Ну, и одолень трава! На расстоянии действует!
«И правда, действует!» – думая, правда, о своем, удивился Славко.
- Бежим за ней скорее! - Рванулся к поляне Звенислав и, оглянувшись, заторопил: - Ну, что ты стоишь?
- Так я тебе и побежал! – опершись на саблю, хмыкнул Славко. - Сам и иди.
Звенислав остановился и, сразу сникая, сказал:
- Да, но… ведь я не отведал ее еще! И потом, я не знаю, какая она из себя… А ты знаешь! Славко, ну, что тебе стоит? Нарви мне ее немножко… сам, и дай, а?..
- Так-таки прямо и дай! – торгуясь, прямо как купец на торжище, усмехнулся Славко.
- Ну, не хочешь даром - продай! Я тебе за нее - целый златник дам! Мало? Три! Пять! Десять!!!
- Десять? Златников?! – думая, что купеческий сын тоже ведет свою игру, не поверил Славко. - Да где ж ты их здесь возьмешь!
- У меня есть! Правда! Только я их тут, неподалеку спрятал! – принялся заверять Звенислав, и умоляюще прося не спрашивать, где именно, добавил: - Один только на всякий случай при себе оставил. Вот, держи!
Звенислав достал спрятанную за щекой золотую монету и протянул Славке. Тот осторожно взял ее, попробовал на зуб, проверяя, настоящая ли, и, со вздохом, вернул обратно.
«Надо же, первый раз в руках золото держу! Ох, и пригодилось бы оно мне сейчас… Этот купеческий сын, судя по всему, правду говорит. Стоит только немного на него надавить, и… Коня бы нового для своих купил, весь бы отстроил… Но ничего не поделаешь, надо отдавать – так больше поверит! Да и грамота сейчас важнее. Гонец верно слово молвил – иначе вся Русь, а значит, и Осиновка, с этим конем и новыми домами, погибнет!» - подумал Славко. Но вслух, все с той же с усмешкой, сказал:
- Ишь? Продай! Тогда бы все люди богатырями стали! И злые, и добрые! Разве так можно?
«Не взял золота! Отказался от целых десяти златников! Значит – точно правду говорит!» - понял Звенислав и, одновременно упрашивая и соглашаясь, зачастил:
- Конечно, нельзя! А мне все время - бояться можно? В темноте один оставаться не могу. Птица над головой пролетела – страшно! Заяц через дорогу пробежал – больше него трясусь! Я ведь из-за того и с повозки-то выпал! Думаешь, я сам не мечтаю стать таким, как Мономах, как гонец, или вон, как ты? Славко, не отказывай! Я ведь - только для добрых дел и… как друга тебя прошу!
Славко поглядел на Звенислава, потом на то место, где должны еще были быть половцы, и решил, что пора уже делать вид, что сдается:
- Ну, раз только для добрых. И как друга… Ладно! – махнул он рукой. - Ин быть, по-твоему! Сейчас принесу! Только ты - отвернись! И, чур, не подглядывать!
Славко прошел на поляну, разгреб узкими носами дорогих сапожек ноздреватый снег и, покопавшись среди прелой листвы, вернулся к дожидавшемуся его с нетерпением Звениславу с целым пучком зеленой травы.
- Вот, держи! Жуй скорее!
Однако Звенислав, вместо того, чтобы сразу приняться за желанную траву, сначала трижды перекрестился на восток и потом принялся с мольбой в голосе шептать слова молитвы.
- Ты что это? Идти ведь пора! – глядя на него с удивлением, заторопил Славко.
- Погоди, нельзя же ее сразу так! – умоляюще попросил Звенислав. - Она без молитвы никакой силы иметь не будет!
- Ты-то откуда знаешь?
- Отец Феодор в храме говорил, что любое врачевство или целебное снадобье только тогда в пользу пойдет, если принимать его с молитвой и верой, - явно подражая тоном священнику, сказал купеческий сын. – Так и тут, - показал он на принесенную Славкой траву. - Без молитвы это, вроде, как просто дикий лук или конский щавель, а с молитвой – одолень-трава!
- А нашего священника половцы вместе с храмом сожгли! – вздохнул Славко. – Потом волхв приходил, призывал дубу, в который молния ударила, поклоняться.
- И вы… поклонились? – с еще большим, чем всегда, страхом посмотрел на Славку Звенислав.
- Ага! - усмехнулся тот. - Дед Завид так ему поклонился, что он навсегда дорогу к нам позабыл!
Звенислав засмеялся, но, вспомнив, что молится, сразу посерьезнел. Закончив молитву, он положил в рот пару стебельков и замер, прислушиваясь к себе.
Славко, как ни торопился, с минуту подождал и с участием спросил у купеческого сына:
- Ну, как?
- Что? – не понял тот.
- Помогает?
Звенислав пожал плечами и слегка разочарованно начал:
- Б-боюсь…
- Что-о?! – с возмущением протянул Славко.
- То есть, я хотел сказать, боюсь, что, пока еще нет… - быстро поправился Звенислав. - Я думал, сила какая во мне появится. Или – ух! – напасть захочется на кого. Наверное, еще действовать не начала! – вздохнул он и будничным тоном добавил: - Ну что, пошли?
- Куда? - не понял Славко.
- Как куда?! – удивился, в свою очередь, Звенислав. - Ты же сам говорил – к половцам!
2
Звенислав покосился на Славку и – была не была – махнул рукой.
Славко с удивлением покосился на Звенислава, и ничего не сказав, пошел по полю, изрытому копытами половецких коней. А тот пристроился к нему и на ходу стал удивляться тому, что с ним происходит.
- Смотри, снег с березы упал! Да прямо мне за ворот! То есть за то, что на твоей овчине от него осталось…
- Ну и что с того? – подивился Славко.
- А то, что я раньше бы умер со страха. А теперь хоть бы что! З-ззябко только! А вон свежий волчий след!
- Ну, след – это еще не волк!
- Да хоть бы и волк! И даже медведь!
Звенислав от неожиданно свалившегося на него счастья, и, правда, стал уже похож на большого разрезвившегося ребенка. Однако, чем больше он радовался, тем все сильней хмурился Славко. И, наконец, не выдержал:
- И чего ты за мной увязался? – с нескрываемой досадой накинулся он вдруг на Звенислава.
- А что? – опешил тот.
- А то, что половцы – это не волк. И даже не разбуженный посреди зимы медведь! – принялся объяснять Славко. - Все люди от них бегут, одни мы идем им навстречу! И охота тебе, чтобы потом твои отец и мать оплакивать тебя стали?
- Нет, конечно! – поежился Звенислав. - Но ведь ты же идешь?
- Мне легче. Меня оплакивать некому!
- Так ты… сирота?
- Сам не знаю.
- Как это? – не понял купеческий сын.
- Мать половцы угнали, может, где и жива еще … А отца саблями посекли, за то, что не давал ее в полон уводить…
Звенислав сочувственно посмотрел на идущего рядом смерда, который в его одежде мало чем отличался от сына тиуна, а то, пожалуй, и тысячника, и с жалостью спросил.
- Искал-то хоть матушку?
- А как же! – вздохнув, не сразу отозвался Славко. - Два раза потом в Степь ходил…
- И… как?
- Так, что сам ноги потом едва уволок!
- Да, досталось тебе…
- Хочешь, чтобы теперь и тебе досталось? – усмехнулся Славко и просительно взглянул на купеческого сына. - А то пошел бы назад, в деревню. Сказал, что не зазря Славко коня-то увел. Пусть без злобы душу мою поминают…
- Да что ты все каркаешь! – возмутился тот.
- А что мне еще остается? Ведь к самому страшному хану идем: жестокому, осторожному, хитрому… И не с подарками или радостной вестью! А сам, не хуже меня знаешь, зачем!
- Да, видел я его… Этого Белдуза! Чего зря пугаешь? – недовольно буркнул купеческий сын. - Мало того, что он, как бешеный волк злой, да еще и раненная рука его мучит.
- Не раненная она. То я ее прокусил! – усмехнулся Славко.
- Как?! – во все глаза уставился на него Звенислав.
- Очень просто - зубами!
- От страха, что ли?
- От злобы! Ведь это он мою мамку в плен увёл. И его люди отца моего сгубили. Я, как только его увидел, так в глазах все потемнело…
- Как же ты тогда идешь-то к нему? А ну как признает? – зябко повел плечами купеческий сын.
- Вряд ли, - с сомнением покачал головой Славко. - Хотя и встретились мы с ним лицом к лицу - дело-то ночью было. Да и трудно меня теперь узнать в твоей одежде!
- И меня он тоже видел... – задумчиво вдруг сказал Звенислав.
- Тоже ночью? – с надеждой уточнил Славко.
- Нет, днем! – вздохнул купеческий сын и тут же добавил: - Но издали и не в твоей одёже!
- Да, дела-а… - озадаченно покрутил головой Славко и умоляюще посмотрел на него. – Последний раз прошу: уходи, а?
Звенислав выдержал его настойчивый взгляд и, с несвойственной для него решимостью, твердо сказал:
- Не уйду!
- Но почему? Зачем обоим на верную смерть идти?
- А затем, что, если с тобой, и правда, что случится, то дело закончу - я! Думаешь, ты один не хочешь, чтобы эта грамота в Степь ушла?
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги