Иду на вы

А весть о том, что в Степи появился русский юноша в половецкой одежде, который выкупает всех пленников, новой волной пронеслась по округе. И теперь даже занятые работой люди, не боясь окриков хозяев и их плетей, бросились к Славке.

Но тот встретил их с виновато разведенными руками.

Все монеты у Славки кончились. Он уже отдал освобожденным людям ханский пропуск и собирался уезжать, потарапливаемый своим охранником.

А все подбегавшие пленники с мольбой смотрели на него. Разрывая сердце, они умоляли выкупить и их, показывали свои истерзанные работой руки, искалеченные пальцы, следы жестоких побоев…

Но он ничем не мог помочь им. Разве что только совсем тихо, так, чтобы об этом не услышали половцы, обнадежить?

И тогда…

Тогда Славко, словно ненарочно, вошел в толпу и прошептал:

- Держитесь, родимые! Потерпите еще немного! Совсем чуть-чуть! Со дня на день здесь будет все русское войско с самим Мономахом!

- И он тоже выкупит нас? – с надеждой спросила больше всех радовавшаяся за Любаву женщина.

- Зачем выкупит? – удивился Славко. - Освободит! Но только об этом – тс-сс!..

Он прижал палец к губам и строго добавил:

- Никому! Иначе не придет, а выкупить вас, сами понимаете, больше уже некому!

6

- Доброгнев? – узнав гонца, ахнул Славко.

Всю дорогу назад теперь уже Славко, хотя сопровождавший его половец несколько раз пытался заговорить с ним, не проронил ни единого слова.

Чем ближе подъезжали они к месту стоянки главного хана, тем явственней ощущалось, что за последние день-два в Степи что-то случилось.

То тут, то там, все в одном направлении с ними, скакали малые и большие отряды половецких всадников.

Они были явно встревожены и растерянны.

«Неужели началось?»- случайно услышав из разговора своего охранника с командиром такого отряда, что русские напали на Степь, сразу оживая, ахнул про себя Славко.

К шатру главного хана они подъехали под вечер.

К счастью для Славки, у входа в него стояла та же смена часовых, что и в тот день, когда он уезжал отсюда.

Они сразу узнали обласканного самим главным ханом русского юношу, хотя тот был уже в их, половецкой одежде, и Славке не пришлось долго упрашивать их, чтобы войти.

Но едва он просунул голову в приоткрытый полог, как сразу понял, что здесь так накалено, что пока ему лучше сюда не соваться.

Молодые ханы яростно спорили со старшими.

Было такое ощущение, что, начав спор двадцать дней назад, они так и продолжали его.

Но нет! Прислушавшись, Славко сразу понял, что речь шла уже не о Корсуне и походе всей Степи на Русь, а о том, что сама Русь идет на Степь. И в шатре решался вопрос, выйти ли со всеми силами навстречу войскам или позорно бежать, оставив противнику свои города и вежи со всеми табунами, людьми и нажитым добром.

- Трус-сы! – гремел голос Белдуза, и молодые ханы дружно поддерживали его:

- Мы пустим свои каленые стрелы и вдребезги разобьем их щиты!

- А потом сомнем пешцев, с их жалкими вилами и старыми копьями, первым же ударом!

- За нашими спинами – будут родные вежи, это придаст нам особую силу и ярость!

- Вы забыли, что наши кони отощали за зиму! – возражали им старики.

- А русские вышли на нас всеми своими княжествами!

- Вс-семи? – не успокаивался Белдуз. - Это еще надо хорош-шенько проверить!

- Ладно, давайте проверим это прямо сейчас! – согласился главный хан, переводя взгляд на полог шатра.

Заметив Славку, он только отмахнулся от него рукой, не до тебя, мол, пока, и крикнул:

- Эй, привести сюда гонца!

- Я сам буду пытать его, и уз-знаю, вс-ся ли Русь или один только Мономах идет на нас… - послышался голос Белдуза.

Славко захлопнул полог и, видя, что, проскользнувший мимо него, посыльный воин побежал вызывать охрану для того, чтобы привести гонца, тем не менее, строго сказал телохранителям:

- Главный хан велел мне помочь привести гонца! Пойдете со мной?

- Но мы никак не можем оставить свой пост! – растерянно переглянулись те.

- Хорошо, оставайтесь, я найду других! - поморщился Славко. - Вы мне только покажите, где сейчас этот гонец?

- Да вон! - показывая на дальний шатер, принялись объяснять Славке половцы. – У столба его конь, а сам он - в шатре!

- В шатре, говорите? – переспросил Славко и быстрым шагом направился туда, где находился, не подозревавший, какая опасность нависла над ним, гонец.

Не зная охранять ли своего подопечного и здесь, вернувшийся с ним из Степи половец, на всякий случай направился за ним следом.

И это оказалось как нельзя кстати.

Потому что у входа в шатер с пленником, находилось два воина, держащие в руках перекрещенные копья.

Одного Славку они, понятное дело, ни за что бы не пропустили.

Но вдвоем со своим соплеменником, которого они знали, как одного из самых доверенных людей Белдуза…

И Славко решил рискнуть.

- Мы от главного хана к гонцу! – кивая на свою «тень», деловито сказал он. – Надо кое-что уточнить по грамоте!

Воины вопросительно взглянули на половца и когда тот полуутвердительно, полуудивленно пожал плечами, разомкнули свои копья.

- Смотрите, хоть он и связан, а все же – крепок, как барс! – на всякий случай предупредили они.

«Полдела сделано! – обрадованно подумал Славко. - Теперь надо только воспользоваться жадностью моей «тени»!

Нырнув в шатер, он огляделся и увидел лежавшего на полу, крепко связанного по рукам и ногам знакомого русского воина.

- Доброгнев? – признав в нем гонца, ахнул Славко.

- Отрок? Ты?! – не без труда приподнимая голову, удивился гонец. - Но – как и откуда?

- После, после скажу!

Славко, останавливая его, предостерегающе приложил палец к губам и громко сказал:

- Главный хан велел уточнить у тебя, сколько князей идет на Степь вместе с Мономахом, и правда ли среди них находится сам Великий князь?

- Главный хан хочет узнать, вся ли Русь пошла на Степь? – поняв Славкину игру, с усмешкой отозвался гонец. – Но это, если он поклянется сохранить мне жизнь, я могу сказать только самому Ороссобе или тебе на ухо, чтобы ты передал ему!

- Хорошо, говори! - согласился Славко и, делая вид, что слушает пленника, незаметно вынув из-за голенища сапога небольшой половецкий кинжал, перерезал на его на руках веревки. Убедившись, что гонец может теперь свободно действовать руками, он быстро вскочил и заторопил половца:

- А теперь, скорее развязывай ему ноги!

- Зачем? – не понял тот.

- А затем, что мы не будем дожидаться других и сами поведем его к главному хану! Он сказал мне такое, что обрадует всю Степь! За такую весть Ороссоба даст большую награду! Золото, очень много золота! Зачем нам с тобой делить его с кем-то другим? Ну, что стоишь? Или ты хочешь, чтобы я повел его один?

- Но это опасно…

- Чем? Руки-то у него связаны!

Одно или два мгновения Славкин охранник колебался, а затем, склонившись, начал разрезать веревки, которыми были спутаны ноги Доброгнева. Но едва он закончил свою работу, то вместо ожидаемой благодарности получил такой увесистый удар кулаком по голове, что без звука повалился на пол.

- Один есть! – довольно потер ладонями Славко, осторожно выглянул в щель на улицу и тут же нырнул обратно: - Еще двое идут! Приготовься!

Доброгнев взял саблю из ножен убитого им половца и встал, прислонившись к стене, у самого полога.

- Второй! - помогая убитому половцу бесшумно осесть на пол, прошептал Славка.

Доброгнев снова взмахнул саблей.

- Третий!

Славко снова выглянул из шатра и, увидев над собой только скрещенные копья, не заметивших ничего подозрительного, охранников, подбежал к Доброгневу:

- Теперь, и правда, надо торопиться! Справа у столба твой конь! Садись на него и беги! Они тебя не догонят!

- А как же ты? – озадаченно посмотрел на него гонец.

Славко пожал плечами и вздохнул:

- Что я? Даст Бог, как-нибудь выкручусь! Не первый раз! Ты это…

Он невольно покосился на убитого одним ударом кулака половца, на Доброгнева и просительно улыбнулся:

- Ты теперь ударь и меня. Только тихонько, но, чтоб шишка сразу появилась…

- Тихонько и, чтобы шишка?.. - удивился Доброгнев, но, поняв, по Славкиному лицу, что тот говорит вполне серьезно, согласился: - Ну, разве что только тихонько… И для дела!..

Он сжал свои пальцы в кулак и, примериваясь, приподнял его над Славкиной головой.

Тот изо всех сил зажмурился и…

Глава третья

1

Богатыри, дослушав его, переглянулись.

- И? – заторопили его в один голос Онфим и Милушин муж. Даже Сувор, давно прислушивавшийся к рассказу, не выдержал:

- Что дальше-то было?

- А дальше вот - очнулся! – закончил Славко.

И не понять было, соврал он всё, или говорил взаправду. Во всяком случае, посмотрев на вытянувшиеся в разочаровании лица богатырей, добавил:

- А если серьезно, много потом еще чего было. Сначала убить меня хотели. Но я все свалил на тех, кто пришел за Доброгневом. Говорю, предупреждал ведь их, такого нельзя сразу развязывать. А они на меня - больно много знаешь! Ну, тут их главный хан, Ороссоба, пощупал мою голову. И не дал Белдузу отрубить ее. Доброгнев сделал все, как надо. Только в последний момент передумал меня кулаком бить, побоялся, что убьет, и легонько, как он сказал, стукнул кувшином, в котором держали воду для пленников. Да потом Ороссоба хотел меня еще про Белдуза выпытать. Но тут прискакал гонец с вестью о гибели отряда Алтунопы, и ему стало совсем не до меня. Он понял, что поздно отступать или предлагать выкуп, и начал срочно собирать войско. Сам сел на боевого коня. Белдуз снова посадил меня на цепь. И – за собой. Куда он, туда и я. Как нитка за иголкой. Когда же все началось, и коня под ним убили, и он на другого пересел, хотел он меня было зарубить. Да передумал. «Пус-сть, - говорит, - с-свои же тебя з-затопчут! Одно только ж-жаль, - сказал он мне на прощанье, - что я так и не вспомнил, где же я все-таки видел тебя!» И ускакал. Я нашим дружинникам при вас показал, куда! – окончательно закончил свой рассказ Славко. – Он ускакал, а я лежал и только молился. Никогда еще так не молился! Ведь вокруг – одни только копыта, копыта, втыкающиеся в землю стрелы, а потом вы – пешцы! Вот Бог и спас!

Богатыри, дослушав его, переглянулись.

Так они и не поняли, в каком месте Славко сказал правду, а что приукрасил.

Одно было ясно – то, что он остался живым, пусть даже не у главного хана и Белдуза, а сейчас, здесь – где все изрыто, избито, искорежено конскими копытами, было настоящим чудом.

- А куда ты засапожный нож дел? – желая уличить его в выдумке, неожиданно спросил Онфим.

- Да не нож то был, а обычный половецкий кинжал! – честно сказал Славко. – Я так его назвал, потому что, по нашему обычаю за голенищем держал. В Степи достал. Чтоб Белдуза потом убить. А показать его вам не могу. Потому что оставил в том же шатре. Ведь, если бы тогда его у меня нашли, то не разговаривать бы мне сейчас с вами! А, коли не верите, то шишку могу показать! Вот, смотрите!

Славко стянул с головы колпак и дал пошупать, действительно, огромную твердую шишку.

- Может, ударился обо что? – предположил Онфим.

- Ага! О твою наковальню! – усмехнулся Славко.

- А может, тебя все же копытом? – не унимался и Милушин муж.

- Да разве бы от копыта такая большая была? – даже обиделся Славко. Он хотел добавить к рассказу, что до Степи еще спас сына кузнеца, но, решив, что это будет не скромно, да и всё равно Милуша сама ему скажет, буркнул: - Доброгнев, дай Бог ему здоровья, руку приложил. Если он по добру так бьет, то что же бывает, когда во гневе?!

Он зябко поежился, а Милушин муж только недовольно покачал головой:

- Вечно с тобой всякие небывальщины, Славко, случаются! Но засапожный нож я тебе, так уж и быть, подарю!

С этими словами он прямо на ходу нагнулся, вытащил из-за голенища прекрасно выкованный нож и протянул отроку:

- На!

- Что? – принимая подарок, покраснел тот от удовольствия. - Поумнел?

- Да нет, и после такой шишки не скоро, видать, еще поумнеешь, - усмехнулся богатырь. – Но то, что повзрослел за тот месяц, что я тебя не видел – это точно! – он покосился на сияющего, с любопытством озирающегося по сторонам Славку и проворчал: - Жаль только, цепочку я разрубил! Поздно ты мне про то, что Белдуз тебя на ней держал, рассказал!

- Это еще почему? – нахмурился Славко.

- А потому что сам посадил бы тебя сейчас на нее, чтоб не сбежал! И вы, ребята, поглядывайте за ним, ведь это же – Славко!

2

- Ну-ка, ну-ка, посмотрим! – улыбнулся Мономах.

Но, как ни приглядывали могучие пешцы за Славкой, он все же вскоре сбежал от них.

Надоело ему идти пешком, вслед за бежавшим врагом. Хотелось видеть, как можно больше. И, забравшись на одного из половецких коней, которые, в великом множестве, оставшись без всадников, носились по полю, под гневные окрики богатырей, он бросился нагонять далеко ушедшую вперед, битву.

Накинув простой русский плащ, он был и возле дружинников, и неподалеку от отбивавшихся половцев, и даже на пригорке, где поставили походный шатер для самого Мономаха!

Только здесь он пришел в себя, и то, от знакомого голоса, точнее, от двух радостных криков, которые слились в один:

- Славко!

- Златослав!!

Славко оглянулся и ахнул, увидев, призывно махавших ему руками, Звенислава со своим отцом.

- Купец! Звенислав! – бросился он к ним. – А вы тут откуда?

- Да мы тут уже давно! – сияя, отозвался Звенислав. – Считай, с самого начала! А я и того раньше!

- Сумел-таки передать Мономаху нашу весть? Не забоялся по дороге?

- Да всяко было… Но – передал! А ты - из Степи скачешь? Отец мне все рассказал!

- Да нет, - спешиваясь с коня, устало вытер со лба пот Славко. - Я уже и тут успел везде побывать!

И действительно, где только ни был Славко в тот великий для всей Руси день, когда, по слову летописца, вселил Бог великий страх в диких половцев. И помчались они прочь. А русские уже только добивали бегущего врага, и брали его в плен… Погибло множество ханов, в том числе и Ороссоба.

Победа была полной.

Во все концы земли помчались гонцы с неслыханным известием, что Русь одолела Степь.

Один из таких гонцов, только что получивший грамоту от Мономаха, уже садясь на коня, вдруг увидел Славку, идущего в обнимку со Звениславом, который, в свою очередь, не выпускал из своей руки крепкие пальцы вернувшегося из Степи отца.

- Отрок? Ты?! – оторопело позвал он.

- Доброгнев! Живой! – обрадовано воскликнул, Славко, который вновь было пригорюнился от дум о так и не найденной матери. – Добрался-таки?

- Добрался, добрался! Я же – гонец! А ты, почему такой не веселый? В такой-то великий день!

- Да матушку всюду искал! Нигде не нашел… видать не судьба нам встретиться больше…

- Не горюй, Славко, поищем еще! - подал голос Звенислав. - Отца попрошу, и он поспрашивает! Всю Степь объедем! Надо будет - обойдем! Только найдем, непременно найдем твою матушку, а там глядишь, и… снова уверуешь в Бога? – подмигивая, шепнул он.

- Да я и так уж… без матушки… - смущенно пробормотал Славко. – А ее, конечно, найдем!

Тем временем, гонец, всмотревшись в разодетого опять в нарядные одежды Звенислава, наконец, узнал и его:

- Как! Не может быть! И ты здесь?

Увидев, вышедшего из шатра, Мономаха, он не спеша слез с коня, тревожили, видать его недавние раны, и, подойдя к нему, сказал:

- Князь! Вот те самые отроки, про которых я тебе говорил!

- Эти? – с удивлением посмотрел на совсем еще юных ребят переяславльский князь.

- Ну, да! Эй, Звенислав и ты, так и не знаю, как там тебя по имени, идите скорей сюда! Вас сам князь зовет!

- Ну-ка, ну-ка, посмотрим! – улыбнулся Мономах.

- Вот - Звенислав, - показал на купеческого сына Доброгнев. - Это он меня от половца спас и к коню привязал, чтобы я твой приказ до конца выполнить смог. Хорошо привязал, умело!

- Не может быть, княже, гонец что-то путает! – услышав, что сказал Доброгнев, подходя, возразил купец. - Стыдно признаться, но тебе я не могу солгать… мой сын - наипервейший трус!

Гонец с укором посмотрел на него и покачал головой:

- Эх ты! Отец еще называется… Сына своего не знаешь! Наипервейший храбрец - вот кто твой сын!

- Да я тут при чем? То все молитва, да одолень-трава! И… еще вот - Славко! – засмущавшись, кивнул на своего друга Звенислав. - Это ведь он тебе раны тогда перевязал, он коня раздобыл и ханскую плетку дал!

- Ах, да! – вспомнил Доброгнев, доставая плеть. - Держи отрок, ее назад! Хороша плетка, да обещания выполнять надо!

3

- Но, княз-зь! – не веря собственным ушам, вскричал Белдуз.

В этот самый момент к Мономаху подвели хана Белдуза. Увидев свою плетку в руках Славки, затем одетого в дорогую одежду Звенислава, тот разом все понял, и изменившись в лице, рванулся вперед… Если бы не двое крепких дружинников, вовремя ухвативших его за плечи, он так бы и бросился на Славку да вцепился ему в горло…

- Так вот где я видел тебя, з-змееныш-ш! – прошипел он. - Вот кто перехитрил меня и погубил вс-сю С-степь. Ну, ничего, мы с-с-с тобой еще вс-стретимся, ты заплатиш-ш-шь за вс-с-се! И ты, купечес-ский сын! И ты купец! А! И ты – гонец? Теперь – берегитес-с-сь!

Перекошенное лицо хана было столь грозным, а слова его такими страшными, что Славко со Звениславом невольно попятились, купец в испуге схватился за бороду, и даже гонец побледнел…

И лишь Мономах оставался как всегда невозмутимо-спокойным, только голубые глаза его потемнели, словно небо перед грозой.

- Никто тебе больше ни за что не заплатит, хан! – с тихой уверенностью произнес он. - Довольно ты русской крови пролил! И несчастий принес моей земле!

Мономах обернулся к вышедшим вслед за ним из шатра Ратибору со Ставром Гордятичем и сказал, показывая глазами на хана:

- Вот, брат Святополк прислал мне его на суд. Знает, сколь важная и опасная птица, этот Белдуз, как могут мстить за него степняки. Не решился сам с ним расправиться или освободить за выкуп!

- Нет, - возразил Ратибор. – То он тебе первенство отдает. Понимает, что это – твоя победа!

- А значит, и добыча твоя! – вытаскивая из ножен меч, подхватил Ставр Гордятич. – И сейчас я её…

- Погоди! – остановил его Мономах. – Много чести будет!

Он жестом подозвал своих младших дружинников, и, уже не глядя, кивнул на Белдуза:

- Казнить его!

- Но, к-няз-зь! – не веря собственным ушам, вскричал хан. – Великий к-нязь и ты вс-сегда отпускали меня! Я… з-заплачу за себя любой выкуп! Только назови цену! Я даже торговаться не буду!

- И правильно сделаешь! – кивнул ему Мономах. – Потому как один только выкуп может быть за все то зло, что ты сделал для Руси - смерть!

И он знаком велел дружинникам, чтобы те поторопились с выполнением отданного им приказа.

Дружинники отвели, продолжавшего вопить о выкупе, и тут же мешавшего эти слова с угрозами и проклятьями, Белдуза на несколько шагов в сторону… И прямо тут, на виду у всех, зарубили своими мечами.

После того, как со страшным ханом было покончено, Мономах с любопытством посмотрел на Звенислава, на Славку, сел на пригорок и велел им, а также гонцу с купцом расположиться подле него:

- Ну а теперь рассказывайте всё по порядку! – уже куда более мягким тоном, приказал он.

- Значит, так… - уверенно, словно всю жизнь беседовал с князьями, начал Славко.

- Нет, так значит… - перебил его Звенислав.

Мономах, пряча в бороде улыбку, посмотрел на обоих и с напускной строгостью сказал:

- Я сказал по порядку!

- Вот я и говорю!.. – в один голос воскликнули друзья и, переглянувшись, испуганно замолчали...

4

Славко поднял голову и недоверчиво покосился на Мономаха…

Долго ли, нет, длилась беседа Владимира Мономаха с отроками, то знало только устало клонившееся к земле солнце, да нетерпеливо переминавшиеся с ноги на ногу прискакавшие с докладом тысяцкие пешцев и старшие дружинники, дожидавшиеся своего князя.

Вышедший из шатра с написанными грамотами игумен протянул их на подпись Мономаху, но тот лишь предложил ему посидеть рядом и немного отдохнуть, послушать отроков.

И беседа, точнее, рассказ разгоряченного Славки, все продолжалась…

Но, как кончается все на свете, закончилась и она.

- Да, Славко… - выслушав отрока, задумчиво покачал головой Мономах. – Задал ты мне задачу. Даже не знаю, что и сказать на все это…

Он посмотрел на донельзя довольного собой, ожидавшего похвалы и наград, Славку и, наклонившись к уху игумена, чуть слышно спросил:

- Что скажешь, отче?

- Молодец! – шепотом отозвался тот. – Но больно уж горд и самонадеян! Как бы это его озорство однажды до больших бед не довело!

- Вот и я тоже так думаю…

Мономах немного помолчал и, прокашлявшись в бороду, неожиданно строгим голосом молвил:

- Ну что ж, выслушал я тебя внимательно. Теперь буду суд судить!

- К-какой еще суд? Над кем? – опешил Славко.

- Как над кем? – сдвинул брови Мономах. - Столько дел натворил, да еще и спрашивает! Коня украл? Украл…А это… Эй, тиун!

Славко посмотрел на Мономаха, на подбежавшего тиуна и не знал, верить ему собственным ушам и глазам, или нет.

А Мономах, тем временем, словно ни в чем не бывало, продолжил:

- Какая там у нас вира по Русской правде за кражу коня положена?

- Кража коня? - деловито уточнил тиун и, ни секунды не думая, ответил: - Кража коня приравнивается к краже оружия и одежды, и наказывается штрафом - в три гривны!

Ну ладно, допустим, оружие ты у половца украл, то не считается, – кивнув тиуну, снова обратился к Славке Мономах. - Но ведь ты украл еще и одежду! Причем, очень дорогую!

- Я? У кого?!

- Да вон же, у Звенислава! Ты сам говорил – на большой дороге!

- Да не крал я! Он сам мне отдал! – заколотил себя кулаками в грудь Славко. - У него самого спросите!

Звенислав попытался вставить слово в защиту друга, но купец сильно дернул его за локоть, что-то шепнул на ухо, и тот, опустив голову, закашлялся и промолчал.

- Видишь, молчит! – заметил Мономах. - Значит, это уже не кража, а грабеж, за который полагается куда большее наказание! Но и это не все. Ты ведь и стог сена еще сжег!

- Так я же не для себя… Для Руси старался!

- И мою грамоту хану прочитал. Да… Хорошо хоть, про Корсунь додумался вставить.

Славко смотрел на Мономаха и никак не мог взять в толк – вправду тот все это говорит или нет? У него ничего нельзя было понять. Прямо совсем, как у деда Завида! А может, мелькнула мысль, то дед Завид у Мономаха научился так говорить, когда еще не был дедом? Вот и спасай после этого Русь…

Славко беспомощно огляделся. Но увидел вокруг себя только серьезные лица. Игумен, глядя на него, укоризненно качал головой. Купец кусал губы и прятал их с бороду. Гонец и вовсе отвернулся. Только плечи его почему-то изредка вздрагивали. А по лицу Ратибора вообще ничего нельзя было понять.

А по сторонам уже вовсю шептались младшие дружинники:

- Что там?

- Да вон, половецкого отрока судят!

- Не половецкого, нашего! Просто одет он так!

- А за что?

- Коня, говорят, украл, знатного человека на большой дороге ограбил, поджог учинил, а главное – княжескую грамоту Степи выдал!

- У-у, плохи тогда его дела!

- Казнят!

- Не казнят, а казним, нам-то ему голову рубить прикажут!

- Тихо, смотри, Мономах поднимается!

- Сейчас суд вершить будет!

Все поднялись со своих мест, и Мономах, неожиданно для потерявшего всякую надежду Славки, сказал:

- Ну, ладно! Палка, говорят, и та о двух концах. Вот украл ты коня, у своих земляков, в голод, накануне весенней работы – за это и голову отсечь мало. Но, если бы не украл, гонец бы не выполнил мой приказ, и смоленский князь не успел бы подготовить свое войско. Звенислава раздел? В другой раз умней будет! И хотя вины это твоей не умаляет, это помогло вам затем провести самого Белдуза и вовремя сообщить мне, что он знает и верит про Корсунь! И все-таки, мнится мне, добро должно быть добрым, без всякой примеси зла, как плохая монета! Но на этот раз ладно. Половцы сильны, а значит, мы должны были быть сильнее. Быстры – быстрее. Хитры – хитрее! Поэтому, если на твою вину посмотреть с этой стороны, то большое дело сделал ты для Руси!

Славко поднял низко опущенную голову и недоверчиво покосился на Мономаха.

- Да-да, - глядя на него с отеческой улыбой, подтвердил тот. - Смотри, какая слава гремит теперь по всему миру. И в этой славе есть частичка и твоего труда. Посему повелеваю зваться тебе отныне не Славкой, а Гремиславом! А теперь говори, какую награду просишь?

Славко взглянул на князя и тихо сказал:

- Коня бы моим землякам вернуть…

Мономах понимающе кивнул и окликнул:

- Эй, тиун, выдели для веси, из которой этот славный отрок, пять… нет десять коней! Да гляди, самых лучших отбери, а то я тебя знаю! Стой! Да еще три подводы зерна и одежды добавь!

- Будет выполнено, князь! - кивнул Мономаху тиун.

- От себя я тебе, Славко, то есть, прости, Гремислав, столько же добавляю! – шепнул Славке купец. – И еще, если захочешь - сын мне все про тебя рассказал - возьму тебя в помощники. Через два-три года сам наипервейшим купцом будешь!

Он замолчал, потому что Мономах снова повернул голову к Славке.

- Но то, отрок, не награда, а долг, который возвращает твоим землякам Русь! – снова без тени улыбки, сказал он. – Это тебе от меня! – надел он затем на шею Славке тяжелую золотую гривну и добавил: - Ну, а теперь проси лично для себя всё, что ни пожелаешь!

- Все, что ни пожелаю?! – ахнул Славко и выпалил: - Тогда… назначь меня, князь, гонцом!

- Гонцо-ом?! – изумленно протянул Мономах. - Эк, куда хватил! В твои-то годы? Хотя, - вслух задумался он, - того, что ты уже сделал для Отечества, иному и за всю жизнь, до самых седин не успеть. Ладно. Слово князя твердо. Быть тебе, Гремислав – гонцом! Поедешь в Новагород, порадуешь великой вестью моего старшего сына, Мстислава!

- И грамоту с собой дашь? – с восторгом уточнил Славко.

Но Мономах остановил его:

- Успеешь еще сам с грамотами наездиться! Для начала отправишься не один, а… он кивнул на Доброгнева, - на пару со своим старым знакомым. Ну, что сразу заскучал? Он еще от ран до конца не оправился, хорохорится только. Поможешь ему, если что. А коль сляжет в дороге, или, еще какая напасть случится, то тогда сам, лично, мою грамоту вручишь!

Мономах подбадривающе кивнул Славке и повернулся к игумену:

- Ну что, отче? Правильно я свой суд совершил? На всю жизнь уроком будет! – шепнул он и снова громко добавил: - Или может, ты ему, какое церковное наказание – епитимью назначишь? Ведь все-таки несколько лет без Бога в сердце прожил!

- А он уже сам себя этим наказал! – махнул рукой на Славку игумен. – И потом, такую долю себе выбрал… Эй, Доброгнев, - обращаясь к гонцу, спросил он: - Легка ли твоя служба?

- Нет ничего тяжелее! – честно ответил гонец и шепнул Звениславу: - Если б не твой совет иконе в Смоленске поклониться, да не молитва перед ней, и не быть мне здесь! Вот, какая у меня служба!

- Видишь? – кивнув на Доброгнева, сказал Мономаху игумен. – Какое еще может быть к этому наказание? Пусть и несет до конца эту ношу! Крест-то хоть на шее есть? – строго уточнил он у Славки.

- Есть, а то! – показал свой нательный крестик Славко и добавил: - И еще один дома лежит, для святынь! Я туда, как только приеду, одолень-траву положу!

- Что-о? Какую еще одолень-траву?! – нахмурился игумен. – Да сколько же мы еще будем жить стариною? И кресту поклоняться, и всяким языческим вещам да гаданиям верить? На Русь истинная вера пришла, а мы… Кого ни спроси… да вон хотя бы его… Эй! - окликнул он пробегавшего мимо тиуна: - Как дела-то?

- Тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу! – отозвался тот.

- Вот! – назидательно поднял указательный палец игумен. – И не поймешь, кто перед тобой! Наполовину язычник, наполовину православный! И так еще лет сто, а то и двести продолжаться будет… Поэтому, Гремислав, как тебя во святом крещении-то?

- Глеб!

- Поэтому Глеб-Гремислав, - продолжил игумен, открывая ларь с заготовками для печатей, ладаном и церковными предметами. Он что-то отыскал в нем, крестясь, закатал в шарик воска и завернул в чистую тряпицу. – Даю тебе ниточку от одежды твоего небесного покоровителя, святого князя-страстотерпца Глеба. Вложишь ее в свой крест-мощевик, и носи всю жизнь, служа князю и Руси - во славу Божию! Пусть она станет для тебя путеводной нитью к Царству Небесному!

- Всё понял? Это тебе уже не одолень-трава! - уточнил Мономах.

- Всё! – кивнул Славко, думая, что хорошо все-таки, что дядя Онфим привез ему не засапожный нож, а крест-энколпион. – «А без ножа и так все обошлось, то есть, - тут же поправил себя он, - Сам Бог все управил. И в благодарность за это, первую же золотую монету, что заработаю, я обязательно иконе Божией Матери подарю, сделаю дырочку и прикреплю к окладу…»

- Ну, а теперь – с Богом!

Мономах строго, уже не как озорному отроку, а как своему младшему дружиннику, погрозил Славке пальцем и направился к заждавшимся его воеводам. А для самих отроков, Звенислава с Гремиславом, как положено было звать теперь Славку, настал краткий миг расставания. К Славке подвели боевого коня, дали самую маленькую, какая только нашлась кольчуга, зато саблю вручили самую настоящую – боевую!

Забравшись в седло, он гордо огляделся вокруг и нашел глазами Звенислава.

- Ну, будь здрав, Звенислав! – крикнул он, и тот отозвался, крича ему вслед:

- И ты, Гремислав! Не забыва-ай!..

***

А слава звенела, гремела по всей Руси.

Везущий ее в Новгород Славко, стремя в стремя, ехал рядом с гонцом по весенней дороге. Он словно бы разом повзрослел и стал серьезным, после разговора с Владимиром Мономахом, который, действительно, стал ему уроком на всю жизнь. Как ни хотелось ему скакать быстрее, помня о ранах гонца, он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не пустить коня прямо в галоп.

Одно только оставалось Славке - мечтать.

Нет, не забыл Бог Славку, родную весь и всю Русь! – с радостью думал он, представляя, как встретят его земляки. Конечно, – сначала враждебно, потом изумленно, и, наконец, с радостью, узнав обо всем. Причем, не убитого, в подводе, как мечталось ему совсем недавно. А на боевом коне, с наградной гривной на шее. Он ясно видел оттаивающие лица: деда Завида, старух, женщин, Милуши… Но даже и помыслить себе не мог, что у порога своего дома-землянки, его встретит… родная матушка, которая сама вернулась из Степи, после того, как некому стало охранять истомившихся в неволе русских пленников… Не ведал и того, что муж Милуши, узнав от жены, что Славко спас их сына, поклялся изготовить для него такую кольчугу и доспехи, которые будут спасать его от неминуемой смерти. И, действительно, спасут. И не раз. Потому что впереди было еще несколько великих походов на Степь, после которых половцы окончательно откатятся на восток и перестанут тревожить русские пределы, разные другие битвы. И день за днем, год за годом – тяжелая служба княжеского гонца.

Но всё это ему еще предстояло испытать.

А пока он ехал рядом с гонцом, то твердя про себя текст грамоты, которую с первого же раза выучил наизусть, то подпевая древнюю песню, и впервые за долгие годы своей короткой жизни был по-настоящему счастлив…

[1] Славко – древнерусское имя. Для удобства чтения автор склоняет его, согласно правилам современной грамматики. (примеч. Редакции)

[2] Вежа – кочевое жилище на телегах в Степи, иногда в обобщающем значении – селение половцев

[3] Фраза заимствована из подлинных источников

[4] Половцы сами себя называли куманами, в то время, как на Руси, за то, что те обитают в Степи, или в Поле, звали их половцами.