Иеро не забыт. Романс будущего

III

Хотя умы и души поколения и были приуготовлены Уэллсом вкупе с иными прочими, явление миру атомного оружия

все равно оказалось потрясением - об этом говорили и писали многие - от Рэя Брэдбери до Мэрион Циммер Брэдли. А затем холодная война, гонка вооружений… Все это заставляло жить в вечном страхе готового вот-вот разразиться Армагеддона - умонастроение, прекрасно переданное, например, в романе Роберта Э. Хайнлайна Фарнхейм-фригольдер. И потому посткатастрофический мир стал одной из весьма распространенных арен, где разворачивалось действие множества произведений НФ. Относится к их числу и роман Иеро не забыт. До сих пор все идет своим чередом по достаточно традиционной схеме.

Но.

В подзаголовке книги стоит слово «гошапсе», не слишком удачно переведенное на русский язык как -романс будущего-. Увы, к ассоциирующимся с этим словом в отечественном сознании паре гнедых и чудному мгновенью это, как вы сами могли убедиться, ни малейшего отношения не имеет. Дело в том, что в английском языке «гошапсе»-многозначное. Это и рыцарский роман; и роман героический, приключенческий или любовный; и романтическая литература вообще; и любовная история; и ряд невероятных приключений; и романтика как таковая; и, наконец, выдумка, небылица. Как видите, все эти значения в той или иной степени имеют отношение к книге Ланье - слово автор выбрал и емкое, и точное. И все-таки не верьте, милостивые государи и государыни!

Потому что, если вдуматься, перед вами не просто роман, а волшебная сказка.

Есть книги (или концепции, в них заложенные), которые, попав к нам в руки в упоминавшуюся уже пору формирования личности, завораживают и зачаровывают навсегда. В жизни Айзека Азимова, например, такую роль сыграла прочитанная в ранние студенческие годы История упадка и крушения Римской империи Эдуарда Гиббона - за всеми историософскими построениями Основания (да и многих других романов) явственно проступает гиббоновский взгляд на мир. А в душу Стерлинга Ланье точно так же запала Золотая ветвь прекрасного английского этнографа, фольклориста и историка религии Джеймса Джорджа Фрэзера. Могу лишь пожалеть, что рядом с нею не оказалось Морфологии сказки и Исторических корней волшебной сказки нашего соотечественника, литературоведа и одного из крупнейших фольклористов XX века Владимира Яковлевича Проппа, чьи работы читаются с не меньшим интересом и увлечением, чем фрэзеровские труды. Однако, читая Иеро не забыт, я порой испытывал странное ощущение, будто Ланье вызубрил Проппа наизусть - столь дотошно выстроен роман по рецептам волшебной сказки.

Не стану читать лекции и превращать наш с вами разговор в литературоведческие штудии, хотя и тянет - ох, как тянет! - вооружившись карандашом и терпением, устроить этакое образцово-показательное препарирование. Тем более, что роман Ланье являет собой прямо-таки идеальное наглядное учебное пособие по использованию принципов сказки.

Вот лишь несколько примеров.

Одним из обязательных элементов сказки является беда. Ею может быть все, что душе заблагорассудится - похищение коварным карлой Черномором красавицы Людмилы, война со злобным царем Бимбаши или разбойные налеты винторогого и мечехвостого Змея-Горыныча. Важно лишь, что герою есть чему противостоять. Что ж - происки слуг Нечистого как раз и являются бедой описанного в романе Ланье мира. И герой отправляется «туда, не знаю, куда», дабы добыть некое «то, не знаю, что» и с помощью оного одержать над супостатами решительную победу.

Позволю себе небольшое отступление. Вот что любопытно: Нечистый - нечист по определению. Его адепты и слуги - враг изначальный. Насколько я могу судить, за всю историю человечества не сыскалось еще деятеля или сообщества, поставившего себе целью творить абстрактное и немотивированное зло. Наоборот, даже самые жестокие тираны и деспоты, самые ярые палачи искренне верили, будто благодетельствуют (увы, неблагодарное) человечество. За пределами этого тезиса остаются лишь излюбленные современным триллером маньяки-убийцы - но речь-то ведь отнюдь не о джеках-потрошителях любых мастей. Исходя из реального исторического опыта и слуги Нечистого должны были бы прокламировать свою приверженность идеалам добра и построения светлого будущего. Но чего нет, того нет. И объясняется это отнюдь не тем, что Ланье не понимал сказанного мною несколькими строчками выше. Прекрасно он всё понимал! Но ведь его приспешники Нечистого на самом-то деле не реальная военно-политическая, идеологическая или еще какая-нибудь общественная сила. Они - просто сказочная беда. И потому в серьезных мотивировках своих намерений и поступков в принципе не нуждаются.

Пропустим непременный для сказки этап сборов в дорогу- с этим и без слов все ясно. Но вот следующий-таинственный лес. Господи, нужны ли тут комментарии? Что может быть загадочнее и таинственнее неизведанного Тайга со всеми его чудесами и невероятными обитателями!

Но - еще одно отступление. В сказке герой в дорогу собирается и даже своим путем-дорогой следует, однако собственно путешествие его не описывается никогда. Существует лишь обязательный набор стандартных выражений вроде: «долго ли, коротко ли ехал, но приехал-. И все тут. Дорогу с ее обязательными разнообразными приключениями придумала и освоила уже послесказочная литература, и в первую очередь средневековый рыцарский роман (помните «гошапсе»?). Бесстрашный и благородный сэр Ланселот Озерный и хитроумный идальго Дон-Кихот Ламанчский - вот они путешествовали не номинально, как в сказке, а вполне реально, с полным ощущением перемещения в пространстве. Пер Иеро Дистин тоже путешествует всерьез - помню, как взахлеб читал я все эти описания, когда в руки мне впервые попала еще только рукопись перевода (задолго до первого издания на русском языке). Но это не нарушение сказочного канона, не отход от него, а обогащение одной традиции другой - прием в литературной практике не только допустимый, но достойный и распространенный. Причем у Ланье это получилось с завидной, прямо скажем, органичностью.

Вернемся, однако, к сказочным канонам. Герою положено встретить на пути волшебных помощников. Что ж, они налицо - чем Горм хуже классического -бурого волка», например. И даже лоре (несколько противоестественный, на мой взгляд, словесный гибрид из русского лося и английского hогsе, то бишь коня - лучше было бы все-таки сего филологического кентавра строить в одной языковой системе…) - чем он, не Сивка-Бурка и не Конек-Горбунок? И говорящий, и умен, и умеет уйму гитик… А старый эдивенер Альдо - точь-в-точь добрый волшебник, особенно если вспомнить обстоятельства его первого появления. А благодаря ему пер Иеро получает чисто сказочную помощь от животного мира - как тому в сказке быть и положено. Так что с этим элементом сказочной структуры тоже все в порядке.

Ничуть не хуже обстоят дела и с непременной царевной, спасаемой героем от злой напасти. Что ж, принцессу Лучар наш герой выручает по всем правилам сказочного персейства - приносимая в жертву, аки Андромеда, стоит она, привязанная к столбу, и тут является рыцарь без страха и упрека верхом… чуть было не написал «на белом коне», но правда красот превыше - на буром лорсе.

Следующий элемент - переправа. И это есть: плавание через Внутреннее море со всеми положенными приключениями, поединком и так далее. Впрочем, приведенных примеров, полагаю, больше чем достаточно.

Пожалуй, одно лишь резко отличает роман Ланье от сказки-там герой обязательно должен вернуться, только так и может завершиться сказка. Однако Иеро не забыт кончается открытым финалом, и посему здесь и речи не идет об отказе от канона. Просто придется подождать выхода на русском языке третьего романа, чтобы убедиться - и с этим все окажется в полном порядке. Волшебная сказка грядущих дней завершится, как тому и положено быть.

В конце шестидесятых годов наш соотечественник, географ, писатель (в том числе, фантаст!) и философ Игорь Забелин заметил как-то, что в XX веке самыми смелыми, прозорливыми, авангардными видами литературы являются поэзия и фантастика. Все так. Но вот что интересно: чем дальше НФ пытается заглянуть в грядущее, тем на более древний фундамент она стремится при этом опираться. И с этой точки зрения обращение Стерлинга Ланье к сказочным канонам представляется очень естественным. Ведь все мы в детстве проходим через мир сказки. И даже нынешнее самое младшее поколение, зачастую вместо книг получающее исключительно телевизионные версии, все-таки воспитания сказками не минует - пусть даже в облегченном и упрощенном диснеевском варианте. Подсознательно сказочность, положенная в основу современного художественного произведения, вызывает наибольшее приятие и доверие - не потому что -сказка быль, да в ней намек-, а в силу невольно возникающего в душе, в подсознании резонанса с тем, детским, основополагающим восприятием.