Игла смерти

Глава двенадцатая

Москва, Петровка, 38

21 августа 1945 года

После насыщенного событиями понедельника 20 августа и последовавшей за ним нервной ночи Старцев поднялся на второй этаж управления и попросил помощника комиссара Урусова доложить о нем своему непосредственному начальнику.

– Проходи, Иван, он ждет, – вернувшись спустя полминуты в «предбанник», сказал добродушный и довольно бестолковый капитан Коростелев.

По старой армейской привычке Старцев одернул гражданский пиджак и вошел в большой кабинет.

– Здравия желаю, товарищ комиссар.

Урусов курил возле окна. Одет он сегодня был не в генеральскую форму, а в простенький костюм из крапивного волокна «под шевиот».

– Присаживайся, Иван Харитонович, – предложил он, гася в пепельнице окурок. Приглядевшись к подчиненному, спросил: – Ночью не отдыхали?

– Часика два по очереди поспали на стульях.

– Так не годится. Надо изыскивать время для отдыха, – пожурил комиссар, но оживился, устраиваясь за столом напротив: – Стало быть, есть результаты?

– Есть, Александр Михайлович. И неплохие.

– Докладывай. А я попрошу принести нам по стакану крепкого чаю…

Боясь, как бы не зевнуть при начальстве, Старцев ущипнул себя за ляжку и приступил к докладу.

Вначале он в подробностях рассказал о том, как его группа при поддержке бойцов оперативного отряда проникла в одноэтажный кирпичный дом, глядящий торцом на Грохольский переулок. Рассказал об обстановке внутри и его обитателях. Упомянул об имениннике Бернштейне и его необычных гостях. О припрятанных в коробке под кроватью револьвере, стерилизаторе, шприце и упаковке с ампулами неизвестного препарата. О смерти пожилого мужчины и тяжелом состоянии его молодой подружки. О работе криминалистов из МУРа и диагнозе, который поставил врач неотложной помощи…

Внимательно слушая, Урусов фиксировал в рабочем блокноте тезисы доклада. Вид его тоже красноречиво говорил о давней усталости: глаза от регулярного недосыпа покраснели, лицо, наоборот, лишилось живых красок и приобрело землистый оттенок. Иногда Ивану казалось, будто комиссар задумался о чем-то своем и сказанные фразы впустую сотрясают воздух. Но это было не так. Александр Михайлович не пропускал ни единого слова, изредка задавал вопросы, строил догадки, предполагал… Причем выходило так, что Старцев выкладывал материал сухо и с характерной для армейского офицера прямолинейностью. Урусов же изъяснялся этаким размашистым языком с художественными оборотами, что было присуще людям, много лет посвятившим себя одной профессии.

Стенограмму допроса Адама Бернштейна проще было прочитать, чем пересказывать. Писал Старцев красивым разборчивым почерком, потому комиссар, взяв его блокнот, сам принялся изучать вопросы с ответами…

Испросив разрешения закурить, Иван дымил в сторону распахнутого окна, посматривал на Александра Михайловича и вспоминал первую встречу с ним. В особенности запомнилось чувство величайшего уважения, когда он узнал о тех преступлениях, с коими пришлось столкнуться молодому оперуполномоченному Урусову, только что окончившему Центральную высшую школу милиции. Именно он, сидящий напротив комиссар, поставил точку в нашумевшем деле об убийстве двух юных братьев – Павла и Федора Морозовых.

Это жестокое преступление произошло 3 сентября 1932 года.

Проводив маму в город, два брата – тринадцатилетний Павел и семилетний Федор – отправились в лес за клюквой. Вернувшись домой ближе к вечеру, мама обнаружила, что дети не вернулись из леса, и, взволнованная, побежала к участковому милиционеру. Тот поднял сельчан и вместе с ними начал прочесывать ближайшие рощи. Через два часа были обнаружены тела братьев.

Урусова срочно командировали из Свердловска в деревню Герасимовка для проведения оперативно-розыскных мероприятий. Тщетно подавляя в себе растущий гнев, он знакомился с протоколом осмотра трупов мальчиков. «Павел Морозов найден в десяти метрах от проселочной дороги с надетым на голову мешком красного цвета. На теле Павла обнаружено два ножевых ранения. Первый удар пришелся в живот, второй в грудь в область сердца. Оба ранения смертельны. Под мертвым телом рассыпаны ягоды клюквы. Труп Федора Морозова найден в пятнадцати метрах от Павла и ближе к болотине. Ножом ему был нанесен смертельный удар в живот повыше пупка, откуда после вышли кишки…»

Убийцы были найдены быстро. Мать, находясь в полуобморочном состоянии, рассказала, что, вернувшись из города, повстречала на улице свекровь. И та злорадно прошипела:

– Заготовили мы тебе, Танька, мяса. Ешь его теперь – надолго хватит!..

Арестованные Сергей и Данила Морозовы, приходившиеся убитым ребятишкам дедом и дядей, запираться не стали.

– Знали мы, какой дорогой Пашка ходит с болота, и двинулись ему навстречу. Не подозревая дурного, братья подошли, и дед не мешкая ударил Павла ножом. Тот крикнул: «Федя, беги – убивают!» Я догнал и схватил Федора. Дед подошел и несколько раз ударил его в живот, – буднично, словно о рыбалке или сенокосе, рассказывал Урусову на допросе Данила Морозов.

Эти два диких человека жалели только об одном – что поленились оттащить трупы подальше от дороги и утопить их в болоте.

Материалы расследования убийства Павла Морозова и его младшего брата позволяют внести ясность в давнюю и противоречивую историю. Несколько лет спустя она стала обрастать надуманными фактами и обрела совершенно иной смысл. Дескать, национальный герой Павлик Морозов героически погиб в борьбе с кулаками, став жертвой беспощадной классовой борьбы. Видимо, так было выгодно трактовать случившееся. Урусов же своим расследованием доказал, что никакой классовой борьбы, никакого политического окраса в том преступлении не было. А был элементарный набор человеческой низости и алчности, мстительности и безумной злобы.

Отец Павла и Федора, Трофим Сергеевич Морозов, будучи выходцем из беднейших крестьянских слоев, был назначен председателем сельского совета и руководил раскулачиванием односельчан. Раскулачивал несправедливо и жестоко. А потом и вовсе решил подзаработать на этом неблаговидном деле, придумав нехитрую схему. Всем раскулаченным грозила ссылка, поэтому многие, не дожидаясь прихода вооруженных представителей власти, стремились податься в город. Однако порядок был таков, что без справки сельсовета далеко уехать не удавалось – задерживали, подвергали арестам и наказывали еще строже. Трофим Морозов выдавал такие справки, забирая за них практически все имущество. Не брезговал ни старой утварью, ни поношенной одеждой. Потом вещи благополучно продавал, а выручку пропивал с отцом и братом. Когда жена Татьяна пыталась его пристыдить, взывая к совести, Трофим бил ее смертным боем. Доставалось и старшему сыну Павлу, встававшему на защиту матери.

Позже Трофим ушел к молодой и сговорчивой бабе, которой махинации любовника были в радость, так как кое-что из вещей оседало в ее сундуке и хозяйстве. Татьяне с пятью детьми податься было некуда, пришлось остаться жить в доме свекра. Родители мужа и раньше недолюбливали невестку, а теперь и вовсе начали изводить. В какой-то момент Татьяна не выдержала, усадила Павла за стол и продиктовала жалобу на мужа, в которой рассказала о его художествах. Павел свез жалобу в Свердловск, вернулся. А на следующий день его отца Трофима арестовали за взяточничество.

На суде Татьяна и ее сын Павел рассказали всю правду. Трофима приговорили к лишению свободы на несколько лет.

Потеряв родственника-собутыльника и неплохой доход со взяток, дед Сергей и дядя Данила задумали отомстить Павлу. И вскоре дело закончилось трагедией на краю лесистых болот.

…По мере ознакомления с материалами допроса Бернштейна и с результатами экспертиз комиссар Урусов преображался. В глазах появился блеск от азарта, на щеках заиграл здоровый румянец.

– Неужели нам удалось обнаружить притон, где пользуют таинственный наркотический препарат? – проговорил он, заканчивая чтение.

– О происхождении препарата Адам Бернштейн не знает, – напомнил Старцев. – Трое мужчин пришли в себя, но врачи настоятельно советуют их пока не тревожить.

Отодвинув блокнот, комиссар постучал пальцами по столешнице и спросил:

– А что женщина?

– Янина Ковальчук в тяжелом состоянии, в сознание не приходила. Думаю, она также не владеет информацией. Скорее всего, посетила притон впервые.

– Что врачи говорят относительно этой дамы и ее скончавшегося кавалера?

– У Афанасия Антонова были проблемы с сердцем, и употребление наркотического препарата сыграло с ним злую шутку, – пояснил Иван Харитонович. – Янина Ковальчук худа, миниатюрна. Мы связались с ее семьей и выяснили, что проблем со здоровьем у нее не было. Полагаем, просто переборщила с дозировкой.

– Значит, по заявлению Бернштейна, содержателем притона является некий Лёва Северный?

– Так точно.

– Признаюсь, не слышал о таком. Что удалось выяснить по данному субъекту?

– Он давненько не мелькал в наших сводках. Мы уже покопались в архивах и разузнали о нем практически все возможное. Первый срок Северный получил за кражу, будучи совсем молодым. После освобождения и возвращения в столицу влился в банду Семена Голощапова.

– Об этом типе наслышан. Взломы, кражи, грабежи…

– Совершенно верно – ничем не выдающийся головорез. В результате у Северного до войны случились еще две отсидки по уголовным статьям. В сороковых годах он становится уважаемым вором-законником, но в грабежах и налетах его гоп-компания практически не участвует.

– Почему? Переквалифицировался?

– Это предстоит выяснить. Возможно, вообще решил завязать.

Комиссар улыбнулся и вдруг спросил:

– Знаешь, Иван Харитонович, чем похожи вор-законник и соловей?

Тот с недоуменным видом повел головой.

– Нет.

– Соловей поет не от веселья, не от беззаботной жизни и не оттого, что хотел бы порадовать нас. Просто гортань у него так устроена, и пение – одна из функций его организма. И вор-законник отправляется со своей стаей воровать, грабить, убивать не потому, что желает кому-то зла или не может по-другому заработать на пропитание. Жизнь по своим законам, а не по законам общества – вот его физиологическая потребность. Так что не торопись заявлять о том, что Лёва Северный завязал. Такие даже в лагерях гнут свою линию, а завязывают только на кладбище. Скорее нашел другую кормушку. К примеру, с особым тщанием обустраивал притон для наркотически зависимых граждан: подыскивал домишко, выкупал в нем комнаты, ремонтировал, обставлял, подбирал надежную клиентуру…

Слушая комиссара, Старцев снова удивлялся способности того просто, наглядно и в то же время красиво излагать суть довольно сложных жизненных явлений. «Надо бы спросить у Сашки книжку и почитать, – укоряя себя, думал он. – У него дома целый шкаф с классикой. Пора и мне приобщаться к культуре, учиться правильно говорить».

– Итак, что мы имеем? – продолжал говорить Урусов. – Из допрошенных только Адам Бернштейн. О курьере по фамилии Гулько известно немного. О других членах банды – еще меньше. Курьер раз в неделю уезжал на поезде в Великий Новгород, где его встречал некий местный вор-законник, о котором Бернштейн толком ничего не знает. Негусто выходит, Иван Харитонович. Вроде и накрыли притон, а толку маловато.

– С Бернштейном продолжает работать Егоров. Он опытный сотрудник. Уверен, он выжмет из него максимум информации, – начал по порядку отвечать Старцев. – Двух блатных и интеллигента Воскобойникова допросим сразу, как только позволят врачи…

Перед тем как появиться в кабинете комиссара, Иван позвонил в больницу НКВД и поинтересовался состоянием трех пациентов, лежавших под охраной в разных одноместных палатах, более похожих на одноместные камеры. Начальник отделения заверил, что пациенты стремительно выздоравливают и после полудня с каждым из них можно будет провести часовую беседу. Связался Старцев и с экспертами МУРа. Те обнадежили – дескать, работаем. Однако закончить исследование наркотического препарата пообещали только к завтрашнему полудню.

Обо всем этом Иван сообщил Урусову. А закончил доклад ремаркой о том, что Олесь Бойко обзванивает коллег из Великого Новгорода, пытаясь выяснить личность таинственного вора-законника. Того самого, который снабжал через курьера неизвестным немецким препаратом Лёву Северного.

– Надеюсь, в маленьком городе, коим является Новгород, криминальных авторитетов не так много и скоро мы узнаем имя поставщика наркотика, – закончил Старцев доклад.

– На этом все?

– Так точно, – Старцев встал со стула и вновь по привычке одернул пиджак.

– Я смотрю, Иван Харитонович, все твои при деле, – довольно заметил комиссар. – Что ж, похвально. Так и порешим: занимайтесь этим делом до победного конца. Если понадобится моя помощь, обращайся. И докладывай по ходу розыскных мероприятий дважды в сутки.