Игла смерти

Глава седьмая

Москва, Ленинградский вокзал – Грохольский переулок

20 августа 1945 года

Первый день дежурства на вокзале с непосредственным участником событий не принес ничего нового – долговязого нескладного типа с золотой фиксой и потертым саквояжем никто из сотрудников МУРа так и не заметил.

На второй день – 20 августа – исполнялась ровно неделя с того момента, как мамаша Константина Кима села в поезд и отбыла к сестрице в Ленинград. График прибытий и отправлений полностью повторялся. Номера поездов, пути, часы, минуты – все было словно под копирку. Поэтому три пары оперативников в приподнятом настроении ехали к отходу ленинградского поезда.

Минут за пятьдесят они порознь вошли в здание вокзала и распределились по заранее оговоренным объектам. Теперь дежурить с чемоданчиком на перроне выпало Бойко и Баранцу. Егоров с Горшеней обосновались за буфетным столиком. А Васильков с Костей устроились возле воинской кассы. Эта позиция была столь же удобна, как и местечко в буфете, – весь людской поток плавно протекал мимо. Старцев должен был присутствовать на совещании у комиссара Урусова, потому остался в управлении, повелев звонить и докладывать о ходе операции.

Вокзал жил своей привычной жизнью. Несколько месяцев назад большая часть пассажиров прибывала сюда в военной форме, тут и там мелькали патрули, по внутренним углам здания парили титаны с кипятком, а по путям к перрону под перекличку нервных гудков подъезжали составы из теплушек, санитарных или общих вагонов. Теперь же картина поменялась. Военных заметно поубавилось, вместо комендантских патрулей появилась милиция, титаны с кипятком заменили полноценный буфет и киоски. А по рельсам к платформам степенно подавались пахнущие свежей краской пассажирские вагоны, среди которых попадались и мягкие спальные. Что-то изменилось и в атмосфере, и в поведении людей. Вроде бы светило то же солнце, по небу проплывали такие же облака, с перрона тянуло тем же раскаленным сквозняком, пропитанным креозотом и угольным дымком. Но вокруг стало больше улыбок, яркой одежды, цветочных букетов. А из воздуха навсегда исчезли тревога и предчувствие беды.

– Костя, вроде не весна – лето на излете, а ты на девчонок засматриваешься, – шутливо отчитал напарника Васильков.

– Так больше не на кого смотреть, – смутился тот. – Последние пассажиры на ленинградский поезд прошли.

– И то верно, – вздохнул майор, огладив взглядом стоявших в очереди по соседству четырех девушек. Все они были свежи, красивы, улыбчивы, переполнены впечатлениями. Аккуратные прически, парадные блузки, наглаженные юбки, белые носочки, босоножки. Похоже, приезжали посмотреть Москву, походить по музеям, а теперь торопились в родной город, чтоб поспеть к началу учебного года.

До отправления поезда на Ленинград оставалось минуты две, все желающие уехать находились в вагонах. Здание вокзала опустело, около тридцати человек толпилось возле работающих касс, с десяток облюбовали буфет и еще столько же бесцельно бродили по огромному залу. Кто-то из этих людей ожидал прибытия пассажирского поезда из Великого Новгорода, другие покупали билеты на поезда, отходящие много позже.

Женский голос дважды монотонно оповестил об отправлении поезда на Ленинград.

– Сейчас к выходу на Комсомольскую площадь потянутся провожающие, – шепотом оповестил Костя. – Но их поток иссякнуть не успеет – в последний момент к нему присоединятся приехавшие из Новгорода.

– А ты, когда шел с перрона, слышал объявление о прибытии новгородского поезда? – спросил Александр.

– Слышал. Хотя и думал в этот момент о мамаше.

Васильков хотел спросить еще о чем-то, но из репродукторов раздался женский голос:

– Внимание! На второй путь платформы прибывает поезд Великий Новгород – Москва. Будьте осторожны. Повторяю…

Где-то далеко прозвучал паровозный гудок, звякнули вагонные буферы. Прошло минуты две, и тонкая струйка последних провожавших внезапно превратилась в бурный поток. Нутро вокзала вновь заполнилось людьми, топотом и гулом голосов.

Все ненужное и отвлекающее внимание моментально позабылось: расслабленность, посторонние разговоры, стоящие в соседней очереди девушки. Приподняв раскрытый журнал, Костя рыскал взглядом по людскому потоку в поисках «стрекулиста». Конечно же, глупо было надеяться на то, что тот выйдет из вагона и попрется через вокзал в точно таком же виде, в каком его запомнили милиционеры и другие свидетели давнего происшествия. Он постарается максимально изменить внешность: использует другую одежду, подстрижет волосы, наклеит усы с бородой или нацепит на нос очки, а вместо саквояжа прихватит сумку или чемоданчик. Но кое-что преступник изменить не в силах. Высокий рост; худощавую, нескладную фигуру с сутуловатой спиной; пружинящую походку на тощих ногах с острыми коленками. Эти особенности в фигуре Костя и высматривал в проходящих мимо мужчинах.

Первыми торопливо шагали те, кто вечно куда-то спешит и опаздывает. Они бегут, не разбирая дороги, на остановки общественного транспорта, чтобы томиться там вместе со всеми остальными в ожидании автобуса или трамвая. Главное – успеть на остановку первым.

За торопыгами в размеренном темпе шли нормальные пассажиры. Эти, наоборот, не спешили, надеялись уехать не на первом автобусе, а на втором или третьем, ибо не выносили толчеи. К чему тесниться и «обниматься» с потными гражданами в такую-то жару?

– Глянь-ка туда, – указал взглядом Васильков. – Не тот ли?

Следом за стайкой детей под командованием двух мамаш топала компания из трех молодых людей. Один был худой, высокий и… какой-то неестественный, придурковатый. В блатном мире таких называли алямс-трафуля[24].

– Не он, Александр Иванович, – прошептал Костя. – «Стрекулист» постарше.

Васильков кивнул. А про себя отметил: «Трудновато нам пришлось бы без тебя, Костя. Вон их сколько в толпе худых-то – через одного. Откуда после тяжелой войны толстым-то взяться?..»

Поток шел волнами; каждая волна, вероятно, соответствовала очередному опустевшему вагону.

В какой-то момент оба сыщика заметили в толпе коллег – Бойко и Баранца, коим выпало сегодня торчать около железнодорожных путей. «Покинули перрон? Неужели заметили и ведут кого-то похожего на «стрекулиста»? Но где же он?..» – недоумевал Васильков, пока Костя продолжал изучать приезжих.

Майор прошелся взглядом по толпе, но не отыскал ни одного высокого гражданина.

«В чем дело, Олесь?» – посмотрел он на товарища.

Словно услышав вопрос, тот указал взглядом на двигавшееся впереди скопление людей.

Поток проплывал мимо, и Александр с дотошностью таможенника осматривал одного, другого, третьего… Наконец взгляд зацепился за молодого мужчину, старавшегося держаться в самом центре пестрой толпы. Одет он был не по погоде – в длинный плащ, и при ходьбе странно подволакивал ноги.

«Ах вот оно что!» – догадался майор, продолжив наблюдение. Плащ служил прикрытием, а ноги странный субъект подволакивал потому, что они были немного согнуты в коленях. Именно так он решил уменьшить свой рост и не привлекать внимание. И еще его выдавал нервный, рыскающий взгляд. Попутчики в основном смотрели под ноги или в спину впереди идущего человека. Этот же пытался заглянуть далеко вперед, словно торопился узнать свое будущее.

Васильков пихнул локтем напарника, но тот и сам успел опознать «стрекулиста».

– Вижу-вижу, Александр Иванович, – Ким сунул за пояс журнал и подобрался. – Теперь это точно он, хоть и замаскировался…

От того образа, который Константин нарисовал в больничной палате, не осталось и следа. Ну, разве что легкие летние штиблеты да брюки. Вместо пиджака теперь был плащ, а на голове глубоко сидела светлая шляпа.

«Волосы темные средней длины, лицо вытянутое с большим носом, уши немного оттопыренные, голова яйцеобразная на тонкой и длинной шее…» – припомнил Васильков строчки из словесного описания. Да, лицо было вытянутым, но теперь оно изрядно потемнело из-за недельной щетины. Овальная форма головы благодаря светлой шляпе уже не бросалась в глаза. А нос из-за блестевших круглых очков в тонкой проволочной оправе не казался огромным. Саквояж, как и предполагалось, заменил небольшой чемодан – копия того, который нес в левой руке Ефим Баранец.

Мутный тип неплохо поработал над своей внешностью, чтобы его не узнали, да только все старания оказались напрасными. Точно составленный словесный портрет, талант штатного художника Наума Карпова и верный глаз Олеся Бойко сослужили добрую службу.

Пропустив толпу, Васильков с Кимом покинули позицию у воинских касс и устремились следом.

«Ведем», – условным сигналом предупредил Васильков сидящих в буфете Егорова с Горшеней. Василий еле заметно кивнул и допил остатки чая. Через несколько секунд последняя пара оперативников, покинув столик, влилась в непрерывный поток пассажиров, шедших с прибывшего поезда.

У главного выхода из вокзала, как всегда, дежурил милицейский патруль. По замыслу сыщиков, все должно было происходить естественно, буднично, чтобы преступник не заподозрил подвоха. Поэтому сотрудников милиции об операции не предупреждали. «Если они остановят фиксатого «стрекулиста» для проверки документов, то берите его на месте, – инструктировал перед началом операции Старцев. – Если пропустят – попытайтесь проследить, куда этот гад намылится».

У сотрудников милицейского патруля тоже имелся составленный художником МУРа фотографический портрет «стрекулиста», и они, бесспорно, жаждали его арестовать. Как ни крути, а один их товарищ погиб, второй серьезно пострадал, ударившись головой о гранитный пол. Но сработал фортель с изменением внешности, и преступник беспрепятственно проследовал мимо трех милиционеров.

Пары оперативников поочередно покинули вокзал. Держались на дистанции, но из поля зрения друг друга не выпускали и ежесекундно поглядывали на «стрекулиста».

Едва оказавшись на площади, он выпрямил длинные ноги и сразу «подрос» сантиметров на двадцать. Как и ожидалось, преступник повернул вправо – к железнодорожному мосту и Каланчевской улице. Это обнадеживало, ибо маршрут его бегства недельной давности был хорошо известен. По крайней мере, до середины Грохольского переулка.

До громыхавшего грузовыми составами моста «стрекулист» вел себя спокойно, хотя частенько и оглядывался по сторонам. Вынырнув из-под моста по другую сторону площади, толпа разделилась на два потока. Первый, лавируя между автомобильным транспортом, направился прямо к Домниковской улице, упиравшейся в Садово-Спасскую. Второй повернул направо на Каланчевскую улицу и двинулся вдоль железнодорожных путей.

В этот момент преступник неожиданно ускорил движение. Пришлось переходить на быстрый шаг и сотрудникам МУРа. А когда «стрекулист» перебежал проезжую часть перед грузовиком и юркнул на Большую Спасскую улицу, то пришлось и вовсе перейти на бег.

Маршрут с использованием Большой Спасской улицы сыщиками прорабатывался, потому сюрприза не вышло. Они знали, что в Грохольский переулок «стрекулист» сможет попасть и со Спасской, воспользовавшись 2-м Коптельским или Глухаревым переулком.

– Саня, давайте с Костей по Грохольскому! – крикнул Егоров. – Если что – стреляйте по ногам!

Четверо повернули на ту же Спасскую улицу, двое помчались по Каланчевской до следующего поворота…

Бегал этот стервец необычайно быстро – тут с Костиной оценкой зрелым оперативникам пришлось согласиться. Вроде нескладный и совершенно не похож на спортсмена, а поди ж ты! Как припустил по тротуару Спасской, так только подметки из-под развевавшихся пол плаща и засверкали.

Левой рукой Костя прижимал к телу больную правую, потому бег у него выходил не особо резвый. Но от Василькова он старался не отставать.

Коротенький квартал между Спасской улицей и Грохольским переулком они проскочили в несколько секунд. Повернув за угол, помчались по кривому переулку.

Вот слева промелькнул 2-й Коптельский переулок, где неделю назад прогрохотали выстрелы. Сейчас он был пуст. Рванули дальше мимо серых облупленных бараков и редких прохожих, мимо кустов сирени и одиноких рябин, мимо палисадников с лавочками и сплошных деревянных заборов.

Параллельно, в какой-то сотне метров к югу, их товарищи преследовали преступника, загоняя его к Глухареву переулку. Дальше тому бежать не было проку, потому что Большая Спасская улица упиралась в шумное и многолюдное Садовое кольцо. А ему – высокому и заметному – в толпе не скрыться. Ему проще затеряться здесь, среди сотен мелких дореволюционных построек.

Слева промелькнул крохотный сквер, впереди показался Глухарев переулок.

– Вон он! – воскликнул Васильков, заметив фигуру, мелькавшую между зеленых насаждений сквера.

– Ага, вижу, – подтвердил Ким.

На Грохольском Глухарев переулок заканчивался. Немного дальше вправо отходил другой переулок – Астраханский. «Не туда ли спешит этот оболтус с чемоданом?» – подумал майор.

Нет, оболтус спешил не туда. Преодолев своими гигантскими шагами последние метры до Грохольского переулка и едва не поскользнувшись на повороте, он побежал влево. Четверо оперативников, преследовавших его от Большой Спасской, отстали на полторы сотни метров.

– И нам его не догнать, – проворчал Васильков, на ходу выдергивая из-за пояса пистолет.

– Стреляйте, Александр Иванович! – крикнул сзади Костя. – У вас получится!

Момент для стрельбы был подходящим – вокруг ни одного прохожего. Однако дистанция для использования пистолета показалась великоватой.

– Попробую, – замедлил Васильков шаг и поднял оружие.

По переулку заметалось эхо одного выстрела, другого, третьего.

Первая пуля напугала «стрекулиста» – он втянул голову в плечи, согнулся пополам. После второго выстрела он дернулся в сторону, словно сверху налетел рой жалящих насекомых. А после третьего споткнулся, теряя равновесие, пробежал несколько метров и, уронив чемоданчик, упал.

– Есть!!! – радостно крикнул Костя. – Попали!!!

У майора мелькнула похожая мысль, он даже успел поздравить себя с удачным выстрелом. Но радовались оперативники рано. Распластавшийся на асфальте «стрекулист» вдруг вскочил, подхватил чемоданчик и нырнул в ближайший двор.

Двор был не просто проходным. Он оказался бесконечным и дырявым, как старый носок с помойки: в какую сторону ни поверни – везде отыщешь выход в соседний проулок. Прошмыгнуть можно было между домов или сараев, пройти насквозь через подъезды и черные ходы, протиснуться через плотные заросли лещины.

Сыщики обошли и облазили весь прилегавший квартал. Он был сонный, безлюдный и состоял сплошь из небольших жилых и хозяйственных построек.

Бойко с Баранцом повстречали пожилую жилистую тетку, вешавшую на веревку постиранное белье. Тетка побожилась, что мимо никто не пробегал.

Васильков с Кимом дали круг аж до Ботанического сада. По пути встретили с десяток прохожих, каждого останавливали, интересовались. Безрезультатно.

И только Егоров с Горшеней вернулись к месту сбора с обнадеживающей информацией.

– Мы набрели на необычный домик, – поделился с коллегами новостью Василий. – Добротный, кирпичный, построен до революции и расположен в глубине квартала. Возле него я нашел еще дымящийся окурок папиросы. Причем папироса недешевой марки и докурена лишь до половины. Значит, куривший человек торопился.

– Думаешь, «стрекулист»? – как всегда, засомневался Бойко. – А ну как простой житель этого дома? Вышел на крылечко, закурил, сделал пару затяжек. А тут жена кличет – мусор вынести иль за малым ребенком присмотреть.

Егоров спорить не стал:

– Может, и так. Но проверить домишко надо.

Василькову информация показалась интересной, и он предложил вызвать на место развивающихся событий Старцева.

Так и поступили. Четверо остались наблюдать за подозрительным домом, двое отправились в ближайшее государственное учреждение, где имелась телефонная связь.