Игра киллера

16

Офицер полиции Уэйн Нидхэм был первым, кто увидел далеко впереди задние огоньки машины, и от этого зрелища еще сильнее нахмурились его и без того сведенные брови. Огни плавали в темноте разделительной полосы примерно за милю от него.

И быстро приближались.

Пятидесятипятилетний Нидхэм только что проехал аварийный сигнал примерно в миле отсюда и передал по радио идущему сзади напарнику: «Оставайся на курсе, там просто кто-то загорает, оставь его так». Но сейчас Нидхэм подъезжал к чему-то вроде серьезного происшествия: одна машина, если не больше, стояла среди болотистой травы разделительной полосы, и это Нидхэму очень не понравилось. Старому зубру было меньше года до пенсии, и он не собирался портить себе послужной список. Он понятия не имел, что за горилла сидит сзади в фургоне, знал только, что не мелкая сошка. Федералы не поехали бы в Сент-Луис за карманным воришкой. И никакие дорожные происшествия не должны помешать Нидхэму выполнить доставку.

Нидхэм схватил аппарат УКВ-связи:

– Бэйкер двадцать четыре, это двадцать первый, прием... Из динамика затрещало:

– Говори, Уэйн.

– Рич, впереди происшествие. Примерно в полумиле. Похоже на машину в кювете. Ты понял меня?

– Понял, двадцать первый. Что ты собираешься делать?

По мере приближения огни стали видны яснее. На обочине мигал аварийный сигнал, как расцветающий под дождем алый цветок. Где-то в пятидесяти ярдах от него в траве и струях дождя двигалась какая-то тень. Кажется, в болото влетел старый пикап, наверное, местная деревенская семья возвращалась с плато Озарк. Нидхэм уже миллион видал таких жалких людишек, глупого белого отребья. Слетели с дороги под дождем.

– Наш свадебный поезд останавливать не буду, – сказал Нидхэм в микрофон. – Придется вызывать помощь.

– Вас понял, – ответил голос напарника. – Мне их вызвать?

– Согласен, Ричи. Дай знать диспетчеру и сообщи координаты.

Сквозь статику:

– Аварийную службу вызывать, Уэйн?

– Готовься...

Полицейский Нидхэм приближался к месту происшествия в вихре ветра, туман клубился вокруг его джипа, и Нидхэм отвернул в сторону боковой прожектор на разделительную полосу посмотреть, нет ли тел или пострадавших.

Женщина появилась перед ним из ниоткуда.

Нидхэм чуть не пробил пол педалью тормоза.

Джип пошел юзом, завертелся в струях дождя луч прожектора. Эта старуха стояла прямо на дороге! Она завернулась в мокрые шаль и шарф и размахивала в воздухе трясущимися руками, а за ней на траве валялись ее жалкие детишки. Нидхэм заорал, микрофон повис на шнуре, и Нидхэм еле смог снова овладеть управлением.

Джип с визгом тормозов остановился почти поперек скоростной полосы.

Машина миновала старую женщину на какой-то десяток футов. Она инстинктивно попятилась и теперь стояла на ближней обочине, дрожа, как перепуганный воробей, и рядом с Нидхэмом вдруг раздался визг тормозов и шипение резины по мокрому цементу, и в зеркале заднего вида он успел заметить заполняющий все поле зрения фургон. Потом фургон ударил его в задний бампер, толкнув вперед еще на тридцать футов, как хоккейную шайбу.

Еще через секунду джип остановился на краю обочины.

Нидхэм поднял голову, в груди, не отошедшей от недавнего коронарного шунтирования, сдавило сердце, будто слон наступил ему на грудину. Слишком много случилось сразу всего, чтобы охватить сразу все: движение влево, высунуться из окна. Старуха приближалась, хромая и дрожа, и за спиной вдруг небо разорвал звук пальбы, фейерверк, римские свечи, и завопил, как припадочный, напарник по рации:

– Уэйн! Отвечай! Отвечай! Они... Останови... ВОТ ОНО!

Голос исчез в шуме статических помех, а Нидхэм протянул руку к пистолету, и тут старуха неожиданно выступила в свет его фар, лицо ее переменилось, и голос ее оказался грубым баритоном, и говорил этот голос по-итальянски.

Старуха сбросила шаль и оказалась мужчиной – очень жирным, очень сицилийского вида, вытаскивающим темный предмет из своей маскировочной одежды – предмет, похожий на «АК-47».

Человек открыл стрельбу.

Когда ветровое стекло разлетелось в пыль, Нидхэму показалось, что это дождь сменил направление.

Джо дернулся на звук автоматных очередей, пытаясь оторвать лицо от железа. В это горячечное мгновение мелькнула мысль, что запах пола тюремного фургона на удивление чист – среднее между запахом замазки и подноса для кубиков льда.

– Черт... ЧЕРТ!

Судебный исполнитель корчился от боли у другой стены, проклиная свое невезение.

Удар сбросил их обоих на пол, лампа на потолке замигала, перегрузка бросила полицейского на переднюю стену, ружье полетело в другую сторону и остановилось под животом Джо. Наручники удержали Джо на месте, так что перегрузка просто бросила его тело лицом вперед на рифленый пол, заставив съесть дневную порцию железа. Но теперь Джо, изворачиваясь, поднимался на колени, текла кровь из рассеченных губ; из-за металлической сетки сзади неслись звуки выстрелов, в раненой ноге пульсировала боль, глаза лихорадочно обшаривали пол в поисках выпавшего ружья.

Судебный исполнитель внезапно нырнул за ружьем, вцепляясь ногтями в пол.

Джо опустил ему на руку подкованный ботинок, полицейский заорал, инстинктивно отпрянув, хватаясь за кобуру, и Джо увидел в мигающем свете перегорающей лампы свой единственный шанс: ружье, повисшее на краях канавки пола, темная тень вороненого ствола и черного дерева ложи сверкнула в тусклом свете. Джо подхватил ствол носком левой ноги, а правой ударил по выступающему краю.

Ружье прыгнуло ему в руки.

Джо одной рукой передернул затвор, досылая патрон в казенник.

– Стой! – Судебный исполнитель поднимался на колени, руки его были подняты вверх. – Ради Бога! У меня семья!

Джо направил на него ружье:

– Твой «смит-вессон», шеф, и ключи. Толкни их по полу.

Судебный исполнитель глянул на свою кобуру, потом опять на Джо.

– Как далеко ты собираешься зайти?

– Дай мне оружие, шеф.

Канонада снаружи грохотала, как на войне – прерывистая трель пулемета, грохот металла, звон бьющегося стекла, скороговорка полицейских пистолетов, приближаясь и удаляясь, приближаясь и удаляясь, и добавились новые звуки где-то поблизости – завыл заклиненный клаксон, вскрикнула женщина, зазвучали другие голоса, один из них кричал по-японски. Кровь Джо вскипала от боли и прилива адреналина. Надо выбраться из этого металлического гроба пока не поздно.

– Подумай как следует, – сказал судебный исполнитель, все еще не опуская трясущихся рук.

Джо направил ствол ружья ему в лицо.

– Если хочешь, чтобы та кроха мозгов, что у тебя в голове, осталась на месте, кидай свою пукалку и ключи немедленно.

– За этим фургоном следит целый отдел, – ответил судебный исполнитель, и руки его теперь тряслись как в лихорадке, а глаза остекленели и забегали, будто он прикидывал про себя возможность геройской смерти.

– Черт побери! – Джо чуть не двинул прикладом в морду чиновника, но тут услышал звук.

Это случилось очень быстро, почти слишком быстро, чтобы Джо успел среагировать, но в момент внезапного панического страха этот звук – этот скользящий звук – пронзил барабанные перепонки, заставил мошонку сжаться, а тело – рывком выпрямиться, как удар электрошоковой погонялки. Реакция была почти первобытной, будто камертон, настроенный в лад с его нервной системой, заставил все инстинкты работать на форсаже, включил нейропептиды и заставил подняться каждый волосок на коже. Будь Джо котом, у него бы спина выгнулась.

– Твою мать!..

Джо рывком вскочил на ноги и глянул в окно задней сетки. Сквозь решетку он заметил сразу несколько одновременных событий – тень тощего японца, стоящего среди развалин горящей полицейской машины, подсвеченного языками пламени среди клубов густого дыма и держащего миниатюрное устройство с антенной, и звук – скрежет твердого пластика, юзом скользящего по мостовой, по лужам и мокрому цементу, и Джо взглянул вниз на дорогу и сквозь сетку увидел: маленький черный диск, не больше хоккейной шайбы, скользил к фургону, скользил под фургон, и Джо знал, что уже слишком поздно.

Он спрятал голову между колен и прикрыл ее руками.

Взрыв прогремел немедленно.

Мир качнулся в сторону, будто кулак великана ударил по фургону снизу, днище вспоролось дырой размером с «фольксваген», фургон подбросило в воздух и шлепнуло набок, как детскую игрушку. Стена встала и ударила судебного исполнителя в лицо, как трамплин, кроша кости черепа.

Джо повезло – его цепи сыграли роль ограничительного устройства.

Его в буквальном смысле перевернуло вверх ногами и ударило о скамью, которая стала теперь частью стены. Там он завис на несколько яростных мгновений, подвешенный над разгорающимися языками пламени, как муха в металлической паутине, ноги перепутались с цепью наручников, стальные кольца впились в запястья и лодыжки.

К заднему входу фургона бежали чьи-то тени, и Джо стал искать глазами «моссберг». Лицо горело от жара, Джо ловил ртом воздух, вдыхая густой дым кордита, все тело сводило болью. Он ничего не слышал, но видел тень, влезающую в дверь задней сетки, которая стала теперь зияющей зазубренной дырой, и Джо подумал: «Что ж, суки, берите меня тепленького. Я готов».

Он посмотрел вниз и увидел, что ружье запуталось в цепи ножных браслетов.

Джо попытался его достать, но рука не слушалась от боли, она почти онемела. Тени придвинулись ближе, шаги их звучали как удары песта, перемалывающего стекло в ступе.

– Все, я его делаю, – сказал голос снаружи двери, и раздалось безошибочно узнаваемое «клик-клик!» мощного автомата, и Джо узнал голос Крейтон Лавдел, Бомбист из Бронкса, и Джо попытался вытащить «моссберг» ногами, выпутать из цепей, подбросить, чтобы он прыгнул в руки. Бесполезно. Ружье запуталось намертво.

В проеме задней двери появился Лавдел, вытирая с лица капли дождя. Он был окружен огненным нимбом, языками желтого света с дымом, и что-то ангельское было в его облике от этого нимба.

– Черт меня побери, кажется, этот узкоглазый паразит свое дело знает!

– Уж не то что братец Лавдел, – ответил Джо, и голос его прозвучал как-то очень издалека в звенящих ушах.

Лавдел посмотрел вверх, ухмыльнулся и нацелил свой кольт прямо на Джо.

– А ты скользкий парень, Флад. Этого у тебя не отнимешь.

– Работа такая.

– Ты был гордостью профессии.

– Колени стали не те, что прежде.

Джо скривился от внезапного удара боли.

– Все мы стареем, – утешил его Лавдел.

Стрельба пошла на убыль, послышались шаги по гравию обочины собирались остальные стрелки.

– Да, ребята, кажется, вы меня поймали, – признал Джо, стараясь продохнуть сквозь жгучую боль, стараясь краем глаза следить за киллером в дверях.

– Это будет для меня огромная честь, – сказал Лавдел, поднимая револьвер к лицу Джо. – Честь забить последний гвоздь.

– Очень мило с твоей стороны... – Джо закрыл глаза, готовясь умереть, и по артериям его бежали, сменяя друг друга, сожаление и гнев, – учитывая, как тебе пришлось самоорганизоваться, чтобы меня убрать.

Лавдел осклабился, готовясь выстрелить.

– Я подумываю организовать союз.

– Ага, отличная идея. Льготы, коллективный договор, социальное страхование.

– Вот об этом я и думаю, – ответил Лавдел.

В свете пламени блеснул его золотой зуб. Сзади сквозь дождь приближались тени Сабитини и Сакамото. Они перезаряжали оружие, готовясь принять участие в потехе.

Джо глянул на них, опустив глаза, и второй раз за эту ночь ему повезло.

Это случилось в одно мгновение, которое потребовалось ему, чтобы последний раз взглянуть вниз на ружье и увидеть: цепь зацепилась за спусковой крючок. Он не знал, когда это случилось, – то ли при взрыве, то ли после, когда он пытался выдернуть ружье ногами. Не важно. Важно было другое: цепь от его лодыжки зацепилась за спусковой крючок «моссберга» и теперь достаточно было дернуть левой ногой. Джо поднял глаза на Лавдела.

– Ты не против, если я спрошу у тебя еще одну вещь? – спросил Джо. Пока ты меня не пристрелил?

– Что хочешь.

Лавдел пожал плечами, держа пистолет наведенным на цель. Он мог бы уже и выстрелить, но слишком приятен был этот момент, слишком сладок, чтобы спешить.

– У вас в Нью-Йорке все киллеры такие тупые? – Джо натягивал ногой цепь. – Или только ты?

Джо резко дернул ногой.

Из дула вырвалась вспышка ярче магния.

Удар разнес верх дверной коробки над Лавделом, ударил ему в лицо горячей шрапнелью, бритвами впился в тело, выбросив обратно на дождь. Револьвер вылетел из его руки, пуля ушла в небо. Двое других киллеров резко остановились и бросились под прикрытие обломков на обочине. Джо знал, что это его первый и последний шанс освободиться, и из последних сил согнулся и схватил рукой ружье. Ладонь охватила ствол, и Джо вскрикнул тот был горяч, как паропровод, пальцы обварило кипятком. Перевернув ружье в руках, Джо направил его на цепь, отвернулся, взвел курок и крепко зажмурил глаза.

И выстрелил.

Выстрел пробил пол, горячий металл ужалил Джо в лодыжки и икры.

Джо вскрикнул от боли и радости, потом открыл глаза и посмотрел на цепи. От выстрела кандалы распались, цепь лежала на полу, разваленная надвое. Джо вытащил ее из цепи наручников, и она с шумом упала на пол. По телу ползли мурашки, многие швы открылись, в животе бурлила боль, поднималась тошнота, грозившая рвотой. Кто-то что-то вопил снаружи, орал по-японски, и Джо бросился к скрюченному телу полицейского и нашел ключи. Голова его кружилась, когда он снимал наручники, отбрасывал их в сторону, свободный теперь, свободный, адреналин гудел в жилах, и Джо выхватывал револьвер полицейского из кобуры, и над ним что-то резко мелькнуло серебряный размытый предмет из тьмы.

Джо пригнулся.

Звездчатый диск с чавканьем врезался в стену. Джо взглянул вниз на торчавшую из стены фирменную марку Сакамото, предназначенную для черепа Джо, наверняка покрытую цианидом или диметилсульфатом, и у Джо внутри щелкнула какая-то пружинка.

– Эти парни начинают действовать мне на нервы, – буркнул он.

Пульс его вдруг зачастил, голова закружилась в боевом безумии. Джо схватил «смит-вессон», провернул барабан, потом схватил другой рукой «моссберг» и повернулся к задней двери, и в голове его звучал голос Тома Эндрюса: «В Игре осталось только четыре человека... Если ты их устранишь... дело сделано, ты свободен». Джо двигался к дыре, голова его пылала, потому что он был – Слаггер, и он плавал в этом чертовом Хе-Сане, и они все сейчас это попробуют.

Он вырвался из фургона, ведя ураганный огонь из ружья и револьвера. Все стрелки попадали, уходя с пути выстрелов, пистолеты их в ошеломлении задрались и разрядились в небо, и Джо бежал сквозь адский шум, ослепленный вспышками; дождь и огонь били ему в лицо, на языке был вкус горячего металла, в голове гудела боль, звенели обрывки цепи наручников, энергия текла потоком через его тело, гальванизировала, бросая его поперек шоссе.

На обочине он споткнулся.

Джо полетел вперед, закувыркался в траве среди струй дождя, мир слился в размытые вертящиеся полосы, в револьвере кончились патроны, и он только бешено щелкал, ружье все еще плевалось огнем через его голову, разрывая туман. Джо приземлился рядом с пнем, притаившимся в мокрой темноте соевого поля, плечо врезалось в окаменевшее дерево. Ключицу пронзило болью, в мозгу вспыхнули искры и на миг его заволокло тьмою, но тут Джо услышал хлопок дверцы автомобиля и рычание двигателя.

Джо с трудом встал, на миг ослепший от ожога сетчатки.

Визг резины «кадиллака» по мостовой прозвучал у него за спиной как свисток судьи, и Джо на миг застыл, ум его вернулся в далекие времена обучения на снайпера, к технике, вбитой в его память как павловский рефлекс: «Цель, находящаяся в центральной зоне поражения, служит приманкой для завлечения атакующих единиц или сил подкрепления противника в зоны поражения внешних засад или засад, поставленных самой приманкой». И теперь Джо точно знал, что он должен делать.

Он повернулся в темноту и помчался через поле со всей скоростью, на которую были способны его старые окостеневшие колеса.

Соя в этом году взошла рано, и земля была мягкой, как шоколадный пудинг. Джо несся, взрывая землю, изнуряя легкие, сжав ружье, как металлическое копье. Поле тянулось перед ним, огромное, сотня акров глубокого зеленого ковра, ведущего к речной долине. Джо слышал, как «кадиллак» у него за спиной перевалил через обочину, как натужно застонал двигатель и зашелестели зарывающиеся в грязь колеса. Джо держал темп, направляясь к дальним деревьям. Он теперь был ложной целью.

Приманкой.

«Засада приводится в действие, когда цель оказывается в центральной зоне поражения и вступает во взаимодействие с обстановкой».

Джо на ходу взвел курок «моссберга» и приготовился разыграть последнюю карту. Посмотрел налево. У северного края соевого поля вдоль границы владения шла высоковольтная линия. В темноте провода казались чернильно-черными щупальцами, тянущимися сквозь туман, опускаясь в сторону далеких деревьев. В сотне ярдов на верхушке мачты высокого напряжения висел трансформатор, как гигантская черная бочка, выпускающая щупальца проводов.

Зона поражения.

«Кадиллак» быстро нагонял, – весь он был шум и гром и яростное дыхание, фары его жгли шею Джо, как огонь печи. Джо ковылял к трансформаторной будке изо всех оставшихся сил. Тело отказывало, мышцы лопались, суставы подгибались. Ум безмолвно кричал телу: еще несколько шагов, старая коняга, еще несколько секунд. Но уже кости Джо готовы были сложиться, легкие горели, ноги беспорядочно дергались, как пара неисправных поршней. Последней вспышкой энергии Джо заставил себя вскинуть ружье. Навести мушку на трансформатор. И тогда он услышал за спиной резкий треск калибра девять миллиметров, запели искры из пассажирского окна «кадиллака».

Первая пуля прошла выше, взвизгнув над головой Джо, как шутиха, и у него перед глазами мелькнуло видение собственного черепа, разлетающегося, как фарфоровая чашка.

Но Джо уже был под трансформатором.

Все случилось не больше чем за три секунды, но в горячечном мозгу Джо это показалось вечностью, как в снятом замедленной съемкой кино: Джо внезапно уворачивается от света фар и взлетает в воздух, одновременно поднимая ружье, как волшебную палочку, вслепую наводя на трансформатор, три раза стреляет, ревущий магний вспышек уносится в небо.

Это было как удар рогов дикого быка.

Первый выстрел вырвал кусок кабеля, зашипели искры, запели в черноте, потом второй и третий выстрелы разорвали кожух трансформатора, обнажив узлы проводов, расцвели огненные цветы в небе, оргазм искр пролился на подлетевший «кадиллак». Машина потеряла управление.

Джо плюхнулся на задницу в траву в сотне футов от «кадиллака», дыхание разрывала легкие, ружье выскользнуло из руки, в копчике взорвалась боль. Он слышал, как передние колеса «кадиллака» зарываются в грязь, слышал гомон голосов, слышал рев двигателя, пытающегося вырваться из этого ада.

Контратака!

Джо пошарил среди темных стеблей в поисках ружья. По жилам бежал электрический ток, вкус убийства на языке ощущался возбуждающей, горячей медью. Оружие отскочило в темноту всего на фут-другой с одним или двумя Джо не мог точно вспомнить – оставшимися патронами, а рев «кадиллака» снова приближался, сквозь дым пробивался болезненно-желтый свет фар, и Джо вскочил на ноги. Он побежал к деревьям, но кандалы за что-то зацепились и снова бросили его на землю, в рот набилась трава.

Казалось, взорвался воздух.

Сначала Джо подумал, что это взорвался еще один трансформатор, может быть, наземной линии, выбросив в воздух искры, но, бешено уползая, он понял, что туча поднявшихся в воздух искр – совсем не электрическая, а это туча насекомых, черт их побери, кузнечики, мухи и саранча, внезапно разбуженные, взвились в небо.

Обернувшись назад, Джо увидел, что споткнулся о гнилое бревно, и теперь оно извергает тучи жуков, мух, долгоносиков, поденок и вообще как их там зовут, они взлетают столбом коричневого дыма, блестят, светятся в движении, в пятидесяти ярдах «кадиллак» пытается пробраться сквозь эту заразу, с одной стороны свесился толстый сицилиец, отмахиваясь от саранчи автоматическим пистолетом, отгоняя ее свободной рукой, а из-за «кадиллака» появлялось что-то еще, размытое и едко-желтое.

Еще пара фар?

Повернувшись к линии деревьев, Джо попытался бежать, но ноги отказывались повиноваться. Оба колена подкосились. Рухнули, как пара гнилых спичек. И Джо упал на землю, распластавшись лицом вниз. Насекомые уже кишели всюду, колышущийся ураган конфетти, густой, как сирокко, пахнущий кордитом и гниющей мешковиной и смертью, и ураганом гудели колеса увязающего в земле «кадиллака», и Джо полз сквозь грязь изо всех сил, и в голове вертелась фраза из Апокалипсиса: «И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы».

Потом Джо увидел чудо другого рода.

«Кадиллак» закопался в грязь у него за спиной и теперь полз прямо на Джо. Годзилла с металлическими лапами и горящими галогеновыми глазами. Из окна вывесился толстяк, нацеливаясь разнести Джо в клочья. Пятьдесят ярдов. Тридцать. Двадцать. Но что-то происходило позади «кадиллака» в ста ярдах, что-то вынырнуло из мрака. Сначала неясно, потом резко вырастая, как два огромных желтых световых круга.

Другая машина?

Джо заставил себя встать, используя как подпорку окаменевший пень, протер глаза и вгляделся в сияние фар «кадиллака». По спине прошел холодок. Джо глядел в глаза смерти, и ему плевать было на это. Он улыбнулся, будто имел на это право, и поднял руку, несмотря на то что это потребовало собрать остаток сил. И тут, зная, что уже подъезжает вторая пара фар, Джо сделал то, что хотел сделать с того самого момента, как запустил эту сволочную Игру.

Он показал этим гадам средний палец[26].

Столкновение произошло почти в ту же секунду.

От удара сработала воздушная подушка безопасности, охватив Мэйзи виниловой поверхностью.

Грохот был неимоверный – резкий скрежет металла наполнил облака насекомых звездами брызнувшего стекла и осколков, казалось, что воздушная подушка всосет голову Мэйзи в приборную доску, потом ее отбросило назад, как тряпичную куклу, когда «ниссан» закрутился волчком по соевому полю, и, казалось, все в салоне потеряло вес.

Наконец тормоза схватились, и машина остановилась, проехав юзом еще полсотни футов.

Мэйзи с трудом выглянула из-за воздушной подушки, восхищаясь собственной быстрой реакцией. Как легко она приняла решение преследовать киллеров на соевом поле! И как естественно оказалось потом в них врезаться! Теперь Мэйзи знала свое предназначение.

Она видела вблизи водительскую дверь «кадиллака», смятую, как консервная банка, оцепенелого чернокожего водителя за рулем. Жирный мужик с пистолетом тряс головой, как оглушенный медведь.

– ДЖОУИИИИИ!

Голос Мэйзи напрягся до предела.

На той стороне поля из тумана насекомых возникла, как призрак, тень человека.

Мэйзи ударила по педали газа, машина внезапно выдернулась из грязи, двигатель застрелял. Воздушная подушка все еще торчала перед лицом Мэйзи, и она судорожно пыталась удержать руль за подушкой, но этот гадский винил был повсюду, и Мэйзи еле-еле могла вцепиться в руль одной рукой, и вокруг клубились грязь и щепки и насекомые, задние колеса вгрызались в грязь, толкая ее к тени, что стояла на том конце поля, размахивая руками.

– ДЖО!

Мэйзи ударила по тормозам, проскочив футов десять, машина остановилась с визгом, и Мэйзи едва успела выбить ногой пассажирскую дверь, как снова началась стрельба, и всерьез. Первая очередь прошила заднее стекло, и звук был такой, будто электрические лампочки лопаются, высоковольтные искры вспарывают обивку и жгут металлическую стружку, и Мэйзи пригнулась. Джо уже наполовину влез.

– ВПЕРЕД! БЫСТРО!

Мэйзи вдавила газ в пол.

Машина завиляла, взрывая грязь, и рванулась вперед как ракета.

Джо ввалился внутрь, взлетели прицепившиеся к его одежде цикады, дверь поддала ему под зад, руки его вцепились в сиденье.

– Ты ранен? – крикнула ему Мэйзи сквозь грохот, хватая его за одежду и вдергивая внутрь.

– Нет... нет... по крайней мере не заметил.

Джо судорожно дышал, вцепившись в дверь и пытаясь ее закрыть. Наконец он ее захлопнул и упал на спинку сиденья. Стряхивая с себя насекомых, он показал через ветровое стекло:

– Ищи дорогу из этой чертовой зелени!

Мэйзи сидела пригнувшись, выглядывая поверх уже сдутой воздушной подушки, бешено водя глазами по полю в поисках выезда. С одной стороны от нее мелькали деревья, с другой – темнота и заросли сои, и машина дрожала, будто собиралась развалиться на миллион кусочков. Мэйзи щурилась в темноту и пыталась понять топографию местности.

Поле тянулось далеко на юг, его пологие холмы следовали рисунку русла реки. Мэйзи видела просвет в стене деревьев примерно в трехстах ярдах может быть, въездная дорога – и направилась туда. Она слышала тяжелый хруст колес «кадиллака» позади, и в мозгу у нее бушевала бешеная, чудесная ярость, песнь адреналина.

Теперь она жила как в опере Пуччини.

– Я вижу дорогу! – завопила Мэйзи и наддала к дальней прогалине.

«Ниссан» стал стонать и жаловаться, капот его яростно трясся, море стеблей неслось в свете фар, резкий металлический стук доносился снизу. Земля стала каменистой и неровной, руль начал вырываться, но руки Мэйзи прикипели к баранке, воздушная подушка лежала на коленях издохшим зверем, и музыка в голове взлетала ураганом струн, аллегро форте, величественно, безумно, красиво. Мэйзи погрузилась в эту музыку, каждая частичка ее существа резонировала взлетающим звукам виолончелей – она видела возникший в свете фар выезд с поля.

– Жми туда, лапонька! – заорал Джо, вглядываясь в заднее стекло, желтые блики света плясали по его лицу. – Плохие парни у нас на хвосте!

Мэйзи прижала педаль к полу, машина взревела, и в несколько секунд достигла прогалины. Мэйзи резко дернула руль вправо, машина опять пошла юзом, корма пропахала длинный след в сбитых листьях, дождь гравия обрушился на ветровое стекло, зазвенели по металлу камешки. Мэйзи вывернула руль прямо, и наконец-то задние колеса вылетели на что-то твердое.

– Давай, детка, ДАВАЙ!

Голос Джо резким звоном тарелок звучал у нее в голове.

Машина перевалила бордюр и приземлилась на ровный шероховатый асфальт.

С глиссирующими колесами и воющим двигателем «ниссан» пересек широкое пространство мостовой в шуме и громе выхлопа. Мэйзи отчаянно заморгала. Перед ней открылась автостоянка, блестящая под дождем, как черный ледник, окруженный дизельными заправщиками, забытыми машинами, заржавевшими раздетыми комбайнами и мигающими сквозь туман усиливающегося шторма натриевыми фонарями. Мэйзи увидела дорогу; выезд на нее загораживал шлагбаум, и ее черная лента уводила прочь от стоянки в темень низин.

– Держись! – крикнула Мэйзи, и Джо вцепился в приборную панель.

«Ниссан» пулей полетел к выезду. Ударив в шлагбаум, машина скользнула в сторону, рассыпая искры и жалобный визг металла, и вырвалась на свободу. Мэйзи ощутила, как машина завиляла, угрожая снова пойти юзом, но Мэйзи вдавила педаль в пол и сумела удержать колеса прямо. Секунда – и «ниссан» на полном газу несся по дороге, оставив позади темные поля.

– О Господи!.. вышло!

Мэйзи глядела в треснутое зеркало заднего вида, оглядывая пустую мокрую дорогу позади. «Кадиллака» не видно. Повернувшись к Джо, она увидела, что он истекает потом, явно страдая от боли. Штанина оранжевых тюремных брюк пропиталась кровью.

– Джо, аптечка под сиденьем, можешь перевязать рану.

– Не волнуйся за меня детка, я ведь только за тебя волнуюсь.

– Я в порядке, – сказала она и улыбнулась. – Мы в порядке.

– Не могу поверить, что ты сделала такое – подвергла себя такому риску.

– У меня слабость к ирландцам, – ответила она и пожала плечами, отключая фары просто осторожности ради, и они ехали несколько секунд сквозь темный дождь, пытаясь овладеть собой.

– Ты уверена, что чувствуешь себя нормально? – снова спросил Джо.

– Подтверждаю, – ответила Мэйзи и посмотрела на него.

Джо, казалось, собирал последние граммы резерва своей энергии, глаза его остекленели от боли. Было ясно, что он борется с каким-то хаосом внутри себя, с волной противоречивых чувств, и, как всякий будущий отец, он слишком старался ее защитить.

К тому времени, когда они выехали на шоссе, Мэйзи уже дышала нормально, сердце вновь вернулось в грудную клетку, где ему и надлежало находиться. Сдутую воздушную подушку Мэйзи сумела частично затолкать под приборную панель, и теперь крепко держала руль и следила за дорогой, пока машина безмолвно – с отключенными фарами – шла сквозь ночь. Джо занимался своей ногой. Он смог снять наручники найденным в отделении для перчаток гаечным ключом и разорвал штанину на раненой ноге. Теперь он втирал в раны кортизоновую мазь. Кажется, швы действительно разошлись от напряжения, и риск инфекции был вполне реален.

Наконец Мэйзи нарушила молчание:

– Джо, ты не мог бы сделать мне одолжение?

– Какое хочешь.

– Можешь обнять меня на секундочку?

Джо кончил бинтовать рану, протянул руки и обнял Мэйзи, уткнувшись лицом ей в основание шеи. Мэйзи чувствовала запах его страха и металлический привкус его крови, и, кажется, плечи у него слегка дрожали, наверное, от боли. Джо коснулся губами ее ключицы, и как будто нектар пролился в Мэйзи.

Потом он отпустил ее и снова спросил, как она себя чувствует.

– Пятнадцатый раз говорю тебе, Джо: отлично.

17

Если бы боги загробного мира попросили Дугласа Сирка, Лукрецию Борджиа и Теннесси Уильямса создать грандиозную декорацию пришедшего в упадок Американского Юга, то в результате мог бы получиться городок Святой Иоанн Креститель. Стоящий у границы штата Луизиана в болотистой излучине Миссисипи, этот город был длинной лентой дряхлых дощатых лавок и древних полуразвалившихся викторианских домов. Все заросло ползучими растениями от смятых жестяных крыш до шипящих газовых фонарей и покосившихся балконов. У каждого здания был усталый, просевший вид, как у полка выживших из ума конфедератов, собравшихся для последней фотографии.

Когда фары «ниссана» коснулись городской площади, Мэйзи моргнула, будто пробуждаясь ото сна. Посреди травяного газона на цементном пьедестале с отбитыми углами стояла выщербленная бронзовая статуя Роберта И.Ли. Половины головы у генерала недоставало.

– Господи Иисусе! Куда мы попали, черт возьми?

– Это глубинка Юга, – пробормотал Джо, выглядывая из окна.

У него все еще болел зад после схватки на соевом поле. Джо изучал проплывающие мимо крыши с точки зрения наиболее выгодного положения, и в мозгу его все тот же твердый модулированный голос повторял слова устава спецназа: «Наиболее успешной организация засады бывает там, где имеются несколько различных путей отхода». Эти знания были впечатаны в ДНК Джо автоматические реакции профессионального убийцы. Теперь, когда с ним Мэйзи, значение должных контрмер возрастает еще сильнее. Ему придется этих обезьян позади убрать быстро и чисто, а потом выйти из Игры. Но насколько они отстали? Сколько форы Мэйзи удалось выиграть?

То, что с Джо была теперь беременная подруга, вызывало смешанные чувства. С одной стороны, это немилосердно его тормозило. Делало уязвимым. Сбивало концентрацию и наверняка давало шакалам легкую цель. С другой стороны, ее присутствие полностью гальванизировало Джо. Концентрировало. Как сильная доза религии старых времен, Мэйзи давала ему смысл жизни, которого так недоставало ему многие годы.

Она внесла в его жизнь то, за что стоит драться.

– Думаешь, в этом городке на две лошади мы сможем найти бензоколонку?

Мэйзи сгорбилась над рулем, брови нахмурены, глаза обшаривают город-призрак, костяшки пальцев на руле побелели, будто Мэйзи собиралась чистой силой воли выжать остатки бензина из почти сухого бака.

– Не в такое время, – буркнул Джо.

– И что мы будем делать, Джо?

– Погоди минутку. – Джо поднял руку. Он заметил что-то невдалеке, желтый тусклый свет, падавший на побитую мостовую из окна одного из домов. Выжженная на дереве табличка объявляла, что это гостиница «Эванджелин Инн». Над табличкой до самой крыши громоздились узкие балконы. – Подъезжай туда, лапонька. Вон там, рядом с торговым автоматом.

Мэйзи по диагонали свернула на стоянку перед гостиницей и заглушила мотор.

– Погоди минутку, – вдруг сказала она, хватая Джо за рукав раньше, чем он только собрался открыть дверь.

– Что такое?

– Не хотелось бы делать замечания о твоей внешности, – показала она на его оранжевую тюремную робу, – но от такого прикида у всей округи глаза на лоб полезут.

Джо посмотрел на свою окровавленную и пропотевшую робу.

– Точно подмечено. Тогда придется тебе пойти и добыть нам комнату на одну ночь. Заодно попроси, чтобы она была на верхнем этаже.

Мэйзи кивнула, вышла из машины и вошла в гостиницу.

А Джо нашел в отделении для перчаток пачку сигарет и закурил от прикуривателя. Руки его все еще дрожали от боли, а копчик болел так, будто по нему двинули кувалдой. Задняя поверхность бедра зудела там, где чудом после взрыва фургона и схватки на соевом поле еще оставалось несколько швов. Колени горели огнем, и голова кружилась, как у пьяного, но в целом его пока не разорвали на части, и он сохранил способность соображать.

Во всяком случае, пока что.

Он вылез из машины и обошел ее сзади, поглядев вверх на звезды, а потом вниз на главную улицу Святого Иоанна Крестителя. Деревня была тиха кладбищенской тишиной, только цикады трещали и ветерок с реки шуршал в кронах. Было душновато, особенно для конца апреля, и пахло гниющей рыбой и густым, жирным илом поймы. Интересно, сколько времени? Должно быть, за полночь. Набрав полные легкие сигаретного дыма пополам с запахами плодородия, Джо вдруг ощутил, что у него зашевелились волосы. Эту часть Луизианы называли приграничьем, вероятно, потому, что она граничила с раскидистой дельтой Миссисипи. Но приграничье имело для Джо и тайное значение. Это был старый район. Доисторический. Густая черная аллювиальная нефть текла в ее жилах, бурно и дико лезла из нее растительность, и люди здесь были чуточку более сумасшедшими – сумасшедшими от жары и неукротимого плодородия.

Это было место ритуалов.

Джо повернулся к гостинице и оглядел соседние дома. С северной стороны был винный магазин, темный и мрачный, как перегоревшая лампочка. В доме с южной стороны окно было закрашено и залеплено афишами – «Джимми З» и «Зидеко Уандерс», «Тутс Мау-Мау» и «Радиаторы», «Санди Шримп Бойл» и «Хоудаун». Джо решил, что это вроде местного дансинга. Заглянув в окно гостиницы, Джо увидел Мэйзи, стоящую в круге желтого света и подписывающую регистрационный листок. Хозяин смотрел на нее из-за конторки – изможденный маленький тролль в ночной рубашке, весь – тощая шея и кадык. В руке он держал мухобойку, и бакенбарды на его щеках казались желтой плесенью. Когда Мэйзи закончила заполнять листок, хозяин попытался улыбнуться. Получилось что-то вроде маски смерти с желтыми зубами.

Мэйзи вышла наружу, покачивая в руке ключ.

– Боже мой, Джоуи, мы вляпались в какой-то роман Флэннери О'Коннор.

– Он дал нам верхний этаж?

Они кивнула.

– И еще старик сказал, что мы можем припарковать машину на заднем дворе за деревьями.

– Нет.

Мэйзи сузила глаза:

– А ты не думаешь, что оставить тут машину – как дать объявление в газету, что мы здесь?

Джо объяснил ей, что это именно то, чего он хочет, и повел ее по дорожке к шатким сосновым ступеням рядом с автоматом «кока-колы».

Номер 300 был кошмаром из сучковатых сосновых досок – единственная комната с засиженными мухами окнами и жалким клочком ковра цвета старой горчицы. Джо втащил в дверь ковровые сумки Мэйзи, поставил их на проваленную двуспальную кровать у окна. Мэйзи вошла вслед за ним, и так они оба стояли, чувствуя сырный запах плесени и гнили. Стены были украшены лакированными расписными досками с изображением колесных пароходов и босоногих мальчишек, удящих рыбу. В ванной были только ржавая раковина и разбитый унитаз в углу. Кто-то сделал жалкую попытку оживить этот номер, поставив на пожелтевшую салфетку посреди стола старый радиоприемник, да еще рядом с ним в щербатой белой вазе стояла пластмассовая роза.

– Тут тебе не «Уолдорф-Астория», – сказала Мэйзи, уперев руки в бока и осматривая этот склад дешевой старины.

– Ничего, сойдет, – отозвался Джо и стал осторожно расстегивать тюремные штаны.

– Господи, Джоуи, ты вывозился, как свинья!

– Спасибо на добром слове, – буркнул он в ответ, уже раздевшись до трусов и осматривая раны, избитое тело и изодранные плечи.

Мэйзи вытащила аптечку и обработала наиболее серьезные повреждения. Швы на бедре воспалились, текли гноем, и к ним было больно прикоснуться. Джо согнул левую руку, на которую пришелся основной удар при взрыве фургона. Локоть распух и ныл тупой болью. Чтобы заглушить ее, Мэйзи скормила Джо пару таблеток «дарвосета-Н». Уже откладывая аптечку в сторону, она заметила узелок над его левой грудной мышцей.

– Это что за черт? – спросила она, показывая пальцем на небольшое утолщение.

– Понятия не имею. Наверное, осколок пули.

Джо тоже посмотрел вниз. Узелок больше не болел, но был на ощупь тверд, как горошина.

Мэйзи протянула руку и коснулась утолщения; в глазах ее было любопытство.

– Не помню этой штуки. Ранение получено недавно?

– Много лет назад, – ответил Джо. – Эта чертова штука иногда дает о себе знать.

Мэйзи медленно покачала головой.

– Ничего себе способ зарабатывать на жизнь.

Джо снова ощущал ее запах – земной запах перечной мяты, заглушающий запах испарины. Он прикоснулся к ее волосам, и в паху у него завибрировало. Джо снял с нее жакет и провел ладонями вниз по плечам, по груди, к животу. Он ощущал у нее внутри новую жизнь. Мускусный жар, безошибочный признак беременной женщины. Джо обнял ее, и вдруг они отчаянно вцепились друг в друга.

– Не могу поверить, что втянул тебя в эту историю, – прошептал Джо.

– Я уже говорила тебе, Джоуи: я с тобой при любой погоде.

– Это не твой мир. – Джо поцеловал ее в бровь. – Ребенок. Я напуган до смерти. Случись что – мне этого не пережить.

– Прекрати, Джоуи.

– Ты не должна быть в этом замешана. Это дела жестокие, и дальше будет только хуже.

– Справлюсь.

Джо смотрел на нее минуту, потом повернулся и заходил по комнате.

– Ты справишься? Ты действительно так думаешь? Ты думаешь, что сможешь с этим справиться?

– Хватит, Джоуи.

Она смотрела на него, и глаза ее сузились.

– Лапонька, я признателен тебе за то, что ты спасла мою шкуру в этой заварухе, но я не думаю, что ты хоть чуть-чуть представляешь себе, с чем мы имеем дело. – У Джо опять засверлило в животе, огонь поднимался к сердцу. С каждым уходящим мгновением ему было все яснее, какой опасности он подвергал Мэйзи. Удерживал ее в смертельном капкане. – Эти парни. Они такие, что хуже не придумаешь. Ты меня послушай. Тебе надо отсюда убираться. В твоем состоянии – это просто безумие.

Взгляд Мэйзи прожег его насквозь.

– В моем состоянии? – Она вздохнула, подошла к кровати, сердито подхватила одну из сумок и рывком расстегнула молнию. – Знаешь... почему бы тебе не заткнуться и не надеть это, пока ты меня не вывел из себя окончательно?

Она вытащила из сумки джинсы и рубашку и бросила ими в Джо.

Джо оделся.

После этого он спокойно подошел к ней и взял за руки выше локтей.

– Знаешь, почему я оставил машину перед входом? Почему решил объявить о себе?

Она пожала плечами.

– Потому что кое-кто втянул меня в некоторую сделку, – мягко сказал он.

И рассказал ей. Рассказал все. И видел, что пока он говорил, Мэйзи закипала все сильнее и сильнее, будто старалась удержать крышку над котлом кипящей ярости, которая грозила вот-вот вырваться. Мэйзи не могла стоять спокойно. Руки ее шевелились по бокам, сжимаясь в крепкие кулачки.

– И вот так сейчас обстоит дело, – заключил Джо. – Я убираю четырех финалистов и получаю свободу, паспорт и возможность убраться куда угодно. Так что я думаю, ты должна будешь меня подождать. Может быть, в аэропорту. Там я тебя подберу, и тебе не придется ничего из этого видеть.

Мэйзи молчала, и Джо видел, как в ее глазах пылает гнев.

– В чем дело, Мэйзи?

– А это ты видел?

Мэйзи подняла руку и рванула блузку, пуговицы отлетели и застучали по ковру.

Джо посмотрел на татуировку. Он ее видел уже много раз – небольшую надпись над пупком, цвета тюремной зелени, маленькими печатными буквами: «Arriba los corazones!»[27]. Джо несколько раз спрашивал, что это значит, но Мэйзи отшучивалась, что это означает «классная штука», «сногсшибательная девчонка» или еще какую-нибудь чепуху. Через некоторое время Джо бросил попытки угадать смысл надписи.

– Взгляни как следует, – потребовала Мэйзи.

Потом подошла к другой ковровой сумке, рывком распахнула молнию и перевернула сумку вверх дном.

На кровать посыпалось оружие.

Не меньше полудюжины единиц разной стадии сборки и возраста. Джо с первого взгляда узнал полуавтоматический пистолет «берса», десятимиллиметровый «смит-вессон» и самовзводный старый кольт. Были и другие пистолеты, возможно, восточноевропейские, в основном автоматические. Были магазины, семи – и девятизарядные обоймы, коробки с патронами, пара глушителей и даже приспособление для скоростного заряжания барабанов. Даже не глянув, Мэйзи взяла из кучи девятимиллиметровый пистолет, не отводя взгляда от Джо, другой рукой схватила семизарядную обойму и вставила ее в рукоять. Глаза ее мерцали, она взяла глушитель и закрепила на стволе. Отвела назад затвор, и пистолет громко щелкнул. Потом Мэйзи положила пистолет обратно на кровать.

Джо пытался что-то сказать, но слова застряли в горле.

– Эта татуировка означает храбрость, – пояснила Мэйзи, и в ее напряженном голосе звучал вызов. – Для посвящения в cuadrilla[28] Западного Чикаго ее нужно было много. Самая крутая девчоночья банда к востоку от восточного Лос-Анджелеса. Я в ней была три года и, поверь мне, кое-что видала.

– Мэйзи, я просто не...

– Погоди. Дай мне закончить. – Она сверлила его глазами, в которых стояли слезы, подбородок ее дрожал, голова ее откинулась по-латиноамерикански – гордо и благородно. – Я люблю тебя, Джо. К добру или к худу. И там, откуда я родом, этого достаточно.

Еще одну бесконечную секунду Джо просто смотрел на нее.

Потом подошел к ней, сдерживая волну эмоций, и заглянул ей прямо в глаза. Края его губ чуть тронул намек на улыбку.

– Детка, я рад, что ты на моей стороне.

Лавдел заметил в зеркале заднего вида синие вспышки в тот самый момент, когда съезжал по грязному въезду на своем побитом «кадиллаке» с шоссе номер 17 в сторону дельты.

– Мать его так!

– Легче, брат Крейтон, – прозвучал бархатистый голос с пассажирского сиденья. – Мы опять подходим близко, и новые задержки нам не нужны. К завтрашнему вечеру на прочес этого поля федералы бросят целую армию.

– Я этого гада достану! – буркнул про себя Лавдел.

Свет прожектора отражался от зеркала ему в глаза, отчего пульсировало в висках. Крейтон просто озверевал от гнева и жажды крови. Кололо лицо, изрытое осколками двери тюремного фургона, горели ребра после внезапного столкновения с этой мексиканской сукой. Крейтон злобно выдохнул и притормозил, перетаскивая «кадиллак» через грязную обочину и останавливаясь в грозовом облаке дыма и окиси углерода. Машина тащилась из последних сил, едва слушалась руля, радиатор пробит", одно переднее колесо вихляется.

В зеркале было видно, как полицейские остановились за ним на расстоянии двух корпусов машин.

– Я не шучу, Крейтон, – тихо сказал Хиро с пассажирского сиденья, подняв три пальца, как тренер на третьей базе. Он поглядывал в боковое зеркало, чуть дрожа от предвкушения. – Нам сейчас совсем не надо привлекать к себе внимание.

– Да кому там нужен полицейский из заштатного городка? – спросил толстяк с заднего сиденья; его туша выступала из тени.

Он часто дышал, собирая новое оружие. Это был обрез винтовки «М-1», которая среди специалистов называлась «Убедитель». Автомат, отлично приспособленный для работы в тесноте.

– Смерть деревенщине! – буркнул Лавдел, ища кнопку под приборной панелью.

У них за спиной полицейский вылезал из джипа, расстегивая кобуру. Его уже можно было разглядеть в мигающем желтом свете: молодой, узкий сверху и широкий снизу, шел к ним преисполненной смешной важности походкой, живот выпирает из обтягивающего мундира. Он шел медленно, приближаясь осмотрительно, как учат всех хороших полицейских. Чтоб все спокойно и по-деловому.

Крейтон нашел наконец кнопку и открыл тайник. Личный набор Лавдела: убирающийся в рукоятку нож, миниатюрный дамский пистолет калибра 22, несколько немаркированных флаконов с жидкостью и аэрозольный баллончик, похожий на пену для бритья.

– Убери, Крейтон, – тихо проворчал Хиро Сакамото, не отрываясь от зеркала.

Полицейский уже подошел на пятнадцать футов.

– Поцелуй мою черную задницу, Саки, – ответил Крейтон, перебирая свои принадлежности окровавленными пальцами и стараясь изо всех сил говорить хладнокровно, как положено профессионалу среди профессионалов. – Сбрызнем этого кретина быстро и чисто и возьмем его вонючий джип. Засечем Слаггера по радиоразговорам местной полиции. Если есть проблемы, брат, так скажи мне сейчас.

«Сбрызнуть» – это был фирменный способ Крейтона. Обычно цианидом. Стрихнин действовал хорошо, но достать его было сложнее. Четыреххлористый углерод действовал быстрее, но на открытом черном рынке он был чертовски дорог. А цианиды в любой конторе по снабжению лабораторий всегда есть в наличии, и они дешевы, и столько имеют промышленных применений, что легенду можно придумать любую. Крейтон обычно смешивал цианид с каким-нибудь стабилизатором – антигистамином для быстрейшего проникновения в легкие. Результат был немедленным.

– Давай быстрее, – буркнул Сакамото и отвернулся, будто ожидая, пока повар закончит неаппетитную операцию.

Лавдел опустил боковое стекло.

Хруст ботинок полицейского приблизился.

– Привет, люди, – добродушно произнес полицейский и наклонился к открытому окну. – Буду признателен, если вы предъявите водительские права, регистрационный талон и... Лавдел брызнул ему в лицо ядом.

Эффект был почти немедленным, будто гигантский кукольник рывком дернул за ниточки. Голова полицейского дернулась назад, он заморгал, зашатался, теряя равновесие, схватился скрюченными пальцами за горло, из него фонтаном хлынула рвота. Ядовитая смесь блокировала ферменты, отключала красные кровяные тельца, удушая человека изнутри.

Он мешком свалился на землю.

Сабитини первым выскочил из «Кадиллака» и был уже на полпути к радиостанции полицейского джипа, пока Лавдел еще даже не успел надеть колпачок на баллон.

В гостинице «Эванджелин Инн» было только одно безопасное место для отдыха, и Джо знал, что в конце концов они с Мэйзи там окажутся.

– Когда, ты думаешь, они здесь появятся?

Голос Мэйзи был едва слышен за ночным ветром.

– Скоро. Тебе нужно немного поспать.

– Ага, поспать. В такое время. – Мэйзи вздрогнула от холода и крепче завернулась в одеяло. Дождь стал слабее, но ветер с реки усиливался, становился резче, стучал по всей крыше. – Думаешь, нам представится верный выстрел для этих pistolas?[29]

– Без оптических прицелов? – Джо пожал плечами. – Пятьдесят на пятьдесят.

Мэйзи кивнула.

Джо осмотрел крышу.

Это был прямоугольник выветренного толя площадью в пятьсот квадратных футов, обрамленный кованой железной изгородью. В центре находился ряд дымовых труб и проржавевший водосток в обшивке из подгнивших дощечек, а вдоль переднего края крыши – затейливый карниз. Знак былой роскоши города, карниз выдавался над краем крыши, образуя естественную баррикаду, где сейчас укрылись Джо и Мэйзи, наблюдая за лежащей тремя этажами ниже улицей.

– Плевала я на твое мнение, – проворчала Мэйзи. – Я буду работать «берсой».

Джо пододвинулся к ней и обнял за плечи.

– Не начинай снова, лапонька. Поверь мне, лучший шанс на дальнем расстоянии – старый «смит-вессон».

– Но у «берсы» жуткая убойная сила.

– Не важно. Нам нужен быстрый и смертельный выстрел, а это то, что дает тебе десятимиллиметровый.

– Десятимиллиметровый – это же пушка, Джо. Он тебе никакой точности не даст.

Джо посмотрел на нее и выдавил улыбку:

– Ну ты и упряма, женщина.

Оружие лежало перед ними, как хирургические инструменты перед началом операции. Шесть пистолетов и револьверов, пять из них полуавтоматические, четырнадцать обойм, всего 118 зарядов. И, как у бригады хирургов, у них был план использования инструментария в должной последовательности. Самое мощное железо лежало в стороне, чтобы его легче всего было схватить, и рядом – патроны к нему. Лежала здесь и еда полупустые пакеты чипсов из машины Мэйзи. И еще флакон с желудочными таблетками, которые Мэйзи припасла для Джо.

На этой продуваемой ветром позиции они находились уже больше часа, и напряжение стало поедать Джо, как лихорадка. Он уже отработал в уме пути отхода – через крышу, по огромным шпалерам вьющихся растений вниз на задний двор отеля и по задней подъездной аллее – на хайвей. Но он понятия не имел, кто появится первым, если вообще появится. Копы? Федералы? Один из киллеров? Все четверо финалистов? Возможности сменяли одна другую, и Джо, чтобы отвлечься, стал вертеть в голове нумерологию задачи. Четыре. Четыре листика на счастливой былинке клевера. Четыре периода в баскетболе. Четыре всадника Апокалипсиса. Четыре стороны в...

– ...убийством людей.

– Что? – Джо мигнул. Пока он размышлял, Мэйзи что-то сказала, и Джо уловил только последние слова. – Что ты сказала, дорогая?

Она положила голову ему на грудь.

– Я не могу себе представить, как это – зарабатывать себе на жизнь год за годом убийством людей. Даже плохих людей, которые заслуживают смерти. Все равно – невыносимо мрачно.

Джо ощутил прилив стыда.

– Это то, что я делал всю жизнь, и сейчас не собираюсь сидеть и оправдываться.

– Просто я не могу вообразить как. Понимаешь? Как ты продолжаешь так жить?

– Думаю, просто везение.

Она посмотрела ему в глаза:

– Нет. Правда, Джо, как ты это можешь? Год за годом?

Джо пожал плечами:

– Допустим, просто недостаток воображения.

Мэйзи сморщила нос:

– Что ты имеешь в виду?

– Характер киллера. – Джо минуту обдумывал, а потом сказал: – Нельзя позволить себе иметь воображение. Нельзя думать: а не будет ли этот парень отстреливаться? А меня не поймают? А нет ли охоты за мной? И конечно, самый главный вопрос: а правильно ли я поступаю?

Мэйзи посмотрела на него:

– Но ты ведь задавал себе этот последний вопрос?

Наступило молчание, и Джо услышал стрекот далеких сверчков и цикад, как неприятное воспоминание.

– Ага, – ответил Джо после еще одной минуты неловкого молчания. Думаю, так я и начал терять былую хватку. Воображение – цепи на ногах. Ну его к черту.

Мэйзи глядела на затянутое ночное небо, и глаза ее заволокло горько-сладким воспоминанием.

– Знаешь, что самое смешное? В латиноамериканском квартале оно необходимо, чтобы выжить.

– Как это?

– Приходится представлять себе. Постоянно. Представляешь себе, кто ждет тебя за углом, человек не того цвета кожи, не с той татуировкой. Представляешь себе, как распарывается ткань мира. Представляешь, как тебя убивают. Чувство. Облегчение. Ага, это каждый себе представляет. Облегчение, когда достигнешь наконец стены.

И они снова замолчали.

И Джо выглянул еще раз вниз на улицу, на темные фасады магазинов, на «ниссан», стоящий в неоновом свете «Эванджелин Инн», и подумал о том, что сказала Мэйзи. Он вообразил, как это будет – сдаться и принять смерть от пули стрелка. Многие его цели за долгие годы находили этот покой за секунду до того, как Джо вышибал им мозги. Смирение с судьбой. Джо глянул на оружие, лежащее на толе крыши, поблескивая в темной дымке черными клыками доисторической твари, бесцветно-чистое и полированное, готовое к ритуалу, и Джо, наконец, подумал о нерожденном ребенке. И понял, что никогда не сдастся.

Никогда.

– Надо бы поспать, – пробормотал Джо и оглянулся, мигая. Он понятия не имел, сколько же времени он думал, пока не посмотрел на Мэйзи.

Она спала у него на груди сном младенца.

– Сон нам не помешает, – прошептал он, неизвестно к кому обращаясь.

Дело шло к рассвету, болотистый воздух уже синел и стихал, когда Олдис Хэкмор наконец-то сообразил, что это были за черные пятна.

– Да будь я черножопым кретином!

Тощий седоватый ночной менеджер «Эванджелин Инн» ткнул окурок сигары в дешевую фарфоровую пепельницу – статуэтку девушки с обручем. Уже два часа Хэкмор сидел в душном и тесном вестибюле, почесывая себе гениталии, перекладывая папки и пялясь сквозь немытое стекло вестибюля на старый «ниссан» и пытаясь понять, что это за россыпь дыр над задним колесом. Дело было в том, что когда эта мексиканка еще заполняла листок, у Хэкмора закралось подозрение. Настолько, что он даже не мог заснуть. Что-то странное было в этой шлюхе, как-то странно застеснялся ее парень, что даже не зашел в вестибюль. Хэкмор мельком видел, как этот тип поднимается по лестнице, когда мелькнула оранжевая роба, и почему-то во рту у менеджера появился мерзкий вкус. А теперь, когда ему стукнуло в голову, что это за черные точки, у него засосало под ложечкой. Хэкмор теперь был чертовски уверен, что в гостиницу нагрянула беда.

Он слез с табуретки и зашлепал к входной двери.

Предрассветный холод щекотал потную шею, и Хэкмор запахнул куртку, подходя к машине. Так он и знал. Черт бы их всех побрал. Дыры. Черт возьми! Он присел возле шины и провел мозолистым пальцем по крылу, ощупав вздувшиеся в металле дыры с рваными краями.

Пулевые пробоины.

Хэкмор поспешил обратно.

Телефон висел на стене над музыкальным автоматом. Хэкмор набрал номер и звонил, звонил, звонил, пока наконец ему не ответил сонный голос.

– Лэндон, это Олдис, – сказал Хэкмор. – Разбуди-ка шерифа.

18

Джо дремал, обвив руками Мэйзи, когда услышал идущие снизу приглушенные звуки. Какое-то шарканье и звяканье металла. Джо поднял глаза, моргнул на бледно-голубые лучи рассвета, приходя в себя. Он только что заснул и сейчас стряхивал с себя сонную одурь, полусознательное чувство, что мир еще не совсем реален.

Звуки доносились с дальней стороны крыши, снизу. Может быть, из заднего окна трехсотого номера. Звук был такой, будто кто-то хлестал по стенам бичом, потом разрывал на части жестяную консервную банку, и Джо представил себе, что там делают непрошеные гости. Он перегнулся через карниз и выглянул. Там было пусто, только одинокий «ниссан» начинал блестеть в лучах разгорающегося рассвета.

Мэйзи встрепенулась:

– Что это?

Джо стряхнул одеяло с плеч и встал.

– Наверное, кто-то пробрался черным ходом.

– А что это за шум, черт бы его взял?

– Понятия не имею, но это в нашем номере.

Мэйзи вскочила, будто ей в лицо плеснули холодной водой.

– Подожди минутку, Джо. Что ты делаешь? Мы пойдем туда вместе!

– Нет. Ты останешься здесь и будешь следить за улицей. – Джо заправлял рубашку в брюки, оглядывая арсенал. – Я проверю, что там.

– Джоуи, подожди! – Мэйзи схватила его за штанину.

– Все путем, дорогая. – Джо взял ее за руку и слегка стиснул. – Я не буду играть в ковбоя. Только посмотрю.

Мэйзи отпустила его штанину.

– Сейчас вернусь, – сказал Джо, выбирая револьвер калибра 0.357.

– Возьми еще заряжатель, – сказала Мэйзи, кидая ему металлический цилиндр. – На всякий случай.

Джо сунул заряжатель в карман и направился к противоположному краю крыши.

По пожарной лестнице он спустился на балкон третьего этажа. Сильный ветер, пахнущий речным илом и гниющей рыбой, охватил его, пока он полз по устланному листьями балкону. Карниз у заднего французского окна номера выполнял чисто декоративную функцию; к счастью, он был достаточно крепок, чтобы выдержать вес человека. Джо подобрался к краю окна, прижимаясь спиной к стене, и заглянул внутрь.

Горничная нагнулась над ржавым поломойным ведром, грязный рабочий халат обтягивал ее неимоверно огромный зад. Шлепанье швабры по паркету звучало как шлепки ладони по телу. Джо затаил дыхание, револьвер со снятым предохранителем в поднятой руке. Он был не вполне уверен насчет этой тетки. И стал ждать. А горничная продолжала расплескивать воду по плиткам, лицо ее было в тени. Под халатом горничной было тускло-коричневое платье, из-под него виднелись ортопедические ботинки размером со шлакоблок. Она повернулась к унитазу, и Джо увидел ее лицо.

Это была старая толстая матрона с седыми редеющими волосами и грустными карими глазами.

Джо испустил довольно громкий вздох облегчения и сунул револьвер за пояс. Он еще несколько секунд смотрел на скребущую унитаз горничную, наблюдая за ее неустанной жалкой возней, тупым вниманием к мелочам. Наверняка эта несчастная, как пожизненно приговоренная, приходила каждый Божий день оттирать с грязного фаянса чужую мочу и дерьмо. У Джо на миг что-то защемило в сердце. Очень уж жалко было смотреть на эту сгорбленную над унитазом массу, с поникшими плечами, с распластавшейся по потной голове сеткой для волос. Даже совестно было, что придется ее отчитывать, но она привлекала внимание к тому факту, что комната пуста, а Джо специально, чтобы такого не случилось, повесил на двери табличку «Просьба не беспокоить».

Внезапно женщина замерла, и Джо показалось, что она сейчас опрокинется. Женщина уронила губку, повернулась и села на унитаз, держась руками за поясницу. Видно было, что ей больно, очень больно. Потом она что-то пробормотала на каком-то восточноевропейском языке, быть может, румынском.

Джо не понял.

Он смотрел на старуху. Почему-то она его заинтересовала. Может быть, потому, что она была так далека от той смертельной интриги, в которую он был втянут, или просто напомнила Джо о матери. Горничная вынула из нагрудного кармана смятый носовой платок и вытерла брови. Жирные складки вокруг ее по-собачьи грустных глаз были мокры от слез. Сунув платок обратно, она вынула из кармана фотографию с загнутым уголком и стала жадно в нее вглядываться. Джо подумал, что это, быть может, фото давно умершего родственника на старой родине или глубоко разочаровавшего ее сына.

Джо протянул руку и негромко постучал в косяк окна.

Старая горничная чуть было не свалилась с унитаза, выронив фотографию в ведро с водой. И что-то снова сказала непонятное.

Джо выступил на свет.

– Извините, мэм, что я так вас напугал.

– Илиана Попеску!

Она дрожала, отступая из ванной, глаза ее вылезали из орбит.

– Извините, мэм, но мы еще проживаем в этой комнате.

Опять что-то говорит. Черт ее поймет, эту румынскую речь.

– Позже, – ответил Джо, тщательно выговаривая это слово. – Пожалуйста, приходите позже.

Горничная замерла у порога, как старая корова посреди дороги, оцепеневшая в свете грузовика, и беззвучно шевелила губами.

– Позже, – повторил Джо, гадая, как, черт побери, сказать «приходите позже» по-румынски.

Когда Мэйзи увидела возникший из мрака у конца подъездной аллеи полицейский автомобиль, идущий к гостинице с включенной мигалкой, она обмочила штаны.

Это было непроизвольно. На самом деле это уже случалось за последнюю пару недель. Однажды, когда она у себя за домом налетела на залаявшую собаку, и еще один раз во сне. Резкое расслабление – и теплая струя внутри бедер. Мэйзи обратилась к своему гинекологу, и ей объяснили, что это обычный побочный эффект увеличения матки при беременности и может быть вызван самыми разными факторами. Однако Мэйзи знала, что на этот раз все вызвано куда более элементарной причиной.

Чистейшим страхом.

Припав к одеялу, Мэйзи схватила кроссовки, надела их и затянула шнурки потуже. Потом схватила десятимиллиметровый пистолет и три обоймы, одну вставила в пистолет и две сунула в карман. С бешено стучащим сердцем она, пригибаясь, подобралась опять к карнизу и выглянула вниз.

Когда полицейский джип остановился за «ниссаном», первые лучи утреннего солнца осветили верхушки кипарисов. Из машины вылез шериф в широкополой шляпе, под которой маячила угрюмая физиономия, и помахал рукой в сторону вестибюля хозяину гостиницы. Потом подошел к «ниссану» и присел возле пробитого пулями крыла. Его явно ошеломило предположение, что в его округ забрались беглые. Настолько ошеломило, что он даже не заметил, как с другой стороны улицы подъезжает еще одна машина.

У Мэйзи при виде второй полицейской машины живот свело страхом, по рукам и по спине побежали мурашки. Что-то не так. Этот второй джип принадлежал полиции штата, и ехал он медленно, с выключенными фарами. Это еще зачем? А что это за тип высунулся из окна на пассажирской стороне? Он сидел на краю сиденья, одетый в блестящую спортивную куртку и водолазку, волосы зализаны назад, как у этого баскетбольного тренера – Пата Райли. Что здесь происходит, черт возьми? Мэйзи смотрела, как подъезжает эта машина, человек в черном высунулся из окна, полез под куртку, грациозно изогнулся в сторону, как балетный танцор, готовящийся выполнить арабеск. И потом направил на шерифа в пятидесяти футах от машины что-то черное и блестящее.

Внезапная вспышка серебра ударила шерифа в шею сбоку.

Мэйзи видела, как шериф дернулся назад, завертелся волчком в сторону своей машины, хватаясь за шею. Он, корчась, рухнул на капот, кровь сочилась между его пальцев, где метательная звезда пробила сонную артерию. Артериальная кровь залила капот, блестящая и алая в лучах рассвета. Мэйзи подавила позыв закричать. Раненый шериф мешком сполз на землю, как сломанный игрушечный солдатик, дрожащие глаза выкатились из орбит в стробирующем свете его собственной мигалки.

Вторая полицейская машина наддала ходу и резко затормозила перед гостиницей, дверцы ее распахнулись, появились знакомые лица – человек в черном, толстяк, здоровенный негр, и в ту же минуту Мэйзи ощутила прилив уверенности, поднимающийся из самого ее существа, успокаивающий, сосредоточивающий, как у матери-львицы, защищающей свой прайд, и она подняла пистолет и навела мушку на ближайшего убийцу, чернокожего, и задержала дыхание, а сердце ее трепетало, и билась мысль: «Вот оно, вот где тебе придется переступить черту, подруга, сделай это, не думай об этом, нельзя колебаться, сделай это для Джо, для своего ребенка, и сделай это – сейчас».

Мэйзи выстрелила три раза.

Все пули ушли выше, взрыв гравий улицы, подняв в воздух фонтанчики пыли.

Улица вскипела. Киллеры бросились в укрытие за корпусом полицейской машины, их голоса внезапно заорали друг на друга, завыли гиенами, в рассветной тишине послышалось эхо вгоняемых в металлическую полость обойм, перемежаемое ругательствами, и сердце Мэйзи стучало в груди молотом, а сама она сжалась за балюстрадой, в ушах звенело, холодный хромовый вкус расплывался на языке, выжигая страх, как раскаленная добела металлургическая печь, выплавляющая единственную эмоцию.

Ярость.

С тем же бешеным звоном в ушах она встала и снова прицелилась в кишащую суету тремя этажами ниже.

То, что быль потом, уместилось в несколько секунд, но для Мэйзи это было медленно, как патока, будто забилось само течение времени, запруженное одной лишь силой ее стремления. Она видела, как из-за машины поднялся этот черный хмырь, выкрикивая в ее сторону что-то нечленораздельное, наводя на крышу свой сорокапятикалиберный. Мэйзи нажала на спусковой крючок, послав четыре выстрела, и в ответ ей, будто отскочив снизу, полетели телеграммы из револьвера Лавдела, откусывая вокруг куски кованого железа, осыпая ее лицо и волосы ржавыми осколками.

Мэйзи нырнула обратно, пульс ее скакал, в ушах гудело; раздались тяжелые шаги по толю у нее за спиной. Это был Джо.

– Лежи, лапонька!

Джо подбежал к ней, низко пригнувшись и взводя курок револьвера.

– Я думаю... Я д-думаю... – Мэйзи слегка заикалась, не в силах побороть потрясение. Она была опустошена, чуть не в себе, как после хорошей дозы амфетамина.

– Ты не ранена? – Джо приподнял ее за плечи. – Говори, детка, говори: ты не ранена?

– Я думаю, я одного из этих гадов подстрелила, – наконец-то выговорила Мэйзи, переведя дыхание. – И знаешь, мне от этого очень хорошо.

Крейтон Лавдел смотрел в небо и слушал шипящий звон медных тарелок у себя в голове.

Цвета над ним были «бомбой», и он в них врубался – классные ранние облака и синяя стратосфера, чистая, как ликер «Кюрасо». Будь у Лавдела выбор, он бы предпочел остаться на ногах и поливать свинцом эту гадскую крышу, палить по этой суке и ее хахалю, но в последнем обмене огнем Лавдела задело рикошетом, и его отбросило на гравий, разложив кверху брюхом, как двухцентовую проститутку.

– Вставай, ниггер!

Для Лавдела в его состоянии басовый рык Сабитини прозвучал, как тусклое диссонансное жужжание. Он впал в шок, и немеющие ощущения омывали изнутри его череп, музыка Шафта звучала в голове – медное шуршание тарелок, завывание гитар, – и он стал вспоминать, что случилось.

Эта мексиканская сука выпустила несколько пуль, каждую на сотню миль мимо, но последний попал в срез кормы джипа – а это был бронированный «краун-роял». Пуля отскочила вверх в челюсть Крейтона. Как апперкот Джорджа Формана. Лавдела подбросило на десять дюймов, завертело и швырнуло спиной вперед. Упав на землю, он понял, что произошло, – страшный звон в ушах, перечно-металлический вкус во рту, судорога челюстных мышц, будто он попытался проглотить восемнадцатидюймовую стальную занозу. Пуля застряла в зубах.

– В штаны наложил, что ли?

Звук голоса Бернардо Сабитини доносился за миллиард световых лет, смешиваясь с фейерверковым треском стрельбы. Лавдел поднялся на колени, глядя на гравий позади машины. Он видел, как его партнеры палят по двум фигурам на крыше, и буханье «М-1» в руках толстяка расцветало лепестками огненных цветов, а яростные вспышки «вальтера» Сакамото сливались в психоделические фонтаны дневного света.

– Я – человек, – объявил Лавдел. – Врубаетесь?

– Пригнись, Крейтон, – посоветовал Сакамото, вставляя новую обойму. – А то скоро станешь мертвым человеком.

– Но Шафт – лучший из всех, – произнес Лавдел.

В коренном зубе пульсировала дикая боль, холод разливался по немеющей шее. Крейтон поднялся, пошел по кругу, ум его раскручивался, как перекрученная часовая пружина. Звуки и образы вокруг стали размытыми, как водянистые пастели «техниколора», стрельба на мгновение стихла, и упала тишина, как прекрасное одеяло из лепестков розы. Лавдел улыбнулся пьяной улыбкой. Врубаетесь? Пистолет выпал из его руки, лязгнув по асфальту. В десяти футах Сабитини скорчился за машиной, перезаряжая автомат.

– Глупый ниггер совсем спятил, – проворчал сицилиец.

– Секунду!

Сакамото поднял руку в перчатке, устремив взгляд в сторону крыши.

Сабитини вытаращил глаза.

– Ты что, услыхал что-нибудь?

– Я Шафт, суки вы позорные!

Лавдел заковылял к толстяку, удивляясь, почему всем наплевать, что Лавдел на самом деле Джон Шафт, черт побери, он – человек, а в зубе у него пуля.

– Они уходят черным ходом, – сказал Сакамото, вскакивая на ноги, проверяя пистолет и бросаясь по проходу между двумя рядами магазинов.

– В деревьях мы их перещелкаем, как кроликов, – прорычал Сабитини, догоняя японца на той стороне улицы и прижимая к груди автомат.

Лавдел смотрел, как его партнеры исчезли на неровном тротуаре между гостиницей и винным магазином в сторону дальней темной полосы деревьев, с наведенным и готовым рявкнуть оружием, и Лавдел хотел побежать за ними, но ноги стали резиновыми, а голова была полна-звоном тарелок и завыванием гитар, и он начал превращение, как задиристая бабочка, в Джона Шафта, самого гадского гада на свете, и медная струя крови сочилась вниз по горлу, как легкое вино, и он пошел, шатаясь, через улицу, а тишина окаменела, текла густым медом, и отражение его в сумрачном стекле окна было размыто улицей и плыло, плыло... Дверь гостиницы распахнулась.

– Привет.

Человечек с небритым подбородком стоял в дверях, усмехаясь, с обрезом двенадцатикалиберного дробовика в руках.

– Шафт меня зовут, мать твою так и этак, – сообщил Лавдел, покачиваясь на трясущихся коленях посередине улицы, в глазах его темнело, кровь лилась вниз по животу в пах. – А Шафт – это человек!

– Я это запомню, – пообещал Олдис Хэкмор и всадил в грудь Лавдела полный заряд дроби номер один.

Джо и Мэйзи бежали через первобытный бунт красок, мимо пирамид дубов, заросших зелеными лианами с бакенбардами мха, через коридоры удушливых ярко-желтых азалий, весенних лилий и диких магнолий, пурпурных, как вкрапления аметиста на темной земле. Сквозь тяжелый от утреннего тумана воздух, сквозь запахи гниющего дерева и реки, густые, как запах женских духов. По земле такой мягкой, что она засасывала туфли, грозя их снять, бежали, бежали, и глаза их бешено искали выхода, пистолеты хлопали по бокам.

До тех пор, пока первая пуля не врезалась в кору сосны в тридцати футах позади.

– В укрытие, детка! – закричал Джо, толкнув Мэйзи за старую валежину. Мэйзи упала за ствол, рюкзак ее неуклюже дернулся в сторону.

Джо нашел укрытие за стоящим дубом, примкнул к кольту заряжатель, забил пули в барабан, повернулся на звук за спиной, поднял револьвер, навел мушку на деревья и открыл огонь. Первый выстрел грохнул в ушах, как «М-80», искры обожгли костяшки пальцев. Второй. Третий. Четвертый. Каждый выстрел прогрызал дырку в зарослях, держа преследователей на расстоянии.

Джо перестал стрелять и осторожно выглянул из-за дерева.

Из подлеска внезапно выросли вспышки автоматного дула.

Джо нырнул за дерево, с которого пули сдирали кору, сбивая осколки, щепки жалили Джо в лицо, и он вздрогнул от резкого треска в деревьях, узнав голос автомата Сабитини, и горячая волна гнева сжирала его заживо. Убрать этого жирного гада, прямо сейчас!

Стрельба стихла.

– Джоуи, Джоуи, держи... – донесся голос Мэйзи. Джо повернулся как раз вовремя, чтобы поймать брошенный ему пистолет. Это была полуавтоматическая старая «беретта» 90-й модели, рабочая лошадка молодежных банд. Мэйзи бросила ему обойму, и Джо вставил ее на место. Семь хороших выстрелов. Джо еще раз оценил обстановку и глянул на Мэйзи.

Она была похожа на машину на высокой передаче, казалось, она сейчас перегорит изнутри. Горячие глаза остекленели, лицо горело лихорадкой, когда она вставляла в пистолет очередную обойму. Казалось, она одурманена. Джо знал этот дурман. Мэйзи распробовала вкус убийства, и сейчас ей нужно было ощутить его снова. И снова. Джо вдруг почувствовал, что он грязен. Отвратителен. Как он мог сделать с ней такое?

Снова раздались выстрелы, просвистели пули, поджигая лес.

Джо нырнул за дуб.

Мэйзи испустила безумный, визгливый боевой клич, наставив на лес пистолет и паля вслепую. Пистолет ее ревел, выпуская фейерверк, и она высадила всю обойму, и Джо видел, как она заливается смехом, как ребенок на карусели, визгом и криком перекрывая выстрелы, и голос ее потонул в грохоте, глаза ее горели, губы шевелились, как в немом фильме. Пистолет изрыгнул последнюю пулю, и щелкнул опустевший магазин.

Упала тишина.

Джо сделал глубокий вдох. Воздух был густой, как жаркое, забитый пылью и осколками и горячим металлическим запахом кордита. Джо посмотрел на Мэйзи, и глаза их встретились, как два электрода вольтовой дуги. Джо показал стволом револьвера на юг. Мэйзи только кивнула. Они синхронно припали к земле и молча поползли через поляну, потом снова в густую листву, пока их не поглотили потоки лиан. Мэйзи хотела что-то сказать, но Джо закрыл ей рот ладонью. Что-то неуловимо изменилось, будто на солнце надели фильтр.

Лес стал тих, как склеп, и навес ветвей наверху стал как саван. Спокойствие было зловещим. Воздух вдруг стал прохладным, а земля под ногами была ковром, утыканным яркими поганками и фосфоресцирующими цветами. Они были в зазеркалье, одни в тайной, безмолвной, выдуманной стране, и на миг, только на миг, стало так, будто угрозу стрельбы волшебным образом развеяла какая-то древняя лесная фея.

Мэйзи начала шепотом:

– Что мы собираемся...

Джо приложил палец к ее губам и покачал головой. Впервые с момента бегства из гостиницы он мог ясно мыслить, и он собирался этим воспользоваться. Он ощущал рядом с собой тепло Мэйзи, ее бьющийся, как птица, пульс, и начал молча взвешивать варианты. Шансов в этих лесах было мало. Слишком много неизвестных, слишком много переменных, слишком много случайности. Самое худшее, что Мэйзи грозит максимальная опасность. И тут же в голове зазвучал чуть гнусавый голос инструктора:

«Цель уводит атакующие силы противника от наиболее уязвимых участков, заманивая их в нейтральные зоны поражения».

Джо вгляделся на юг сквозь чащу, сквозь мозаику кипарисов, и вдруг увидел на земле ответ – как жилку черной крови, накачивающей в лес жизнь.

– Идем, детка.

Джо протянул руку и взял Мэйзи выше локтя.

– Что ты собираешься делать, Джо?

– Идем!

Джо выдернул Мэйзи из зеленого гнезда и потянул через стебли к тропе, укрытой в тени кипарисов.

Тропа вела к реке.

– Раз, два... три!

Командир группы и двое его подчиненных ударили железным тараном по запертой двери номера 300, с хрустом сорвав древний засов. Дверь распахнулась, и агенты влились в комнату, держа наготове усиленные браунинги сорокового калибра и помповые ружья полицейского образца. В черных бронежилетах с эмблемами, они рассыпались веером согласно инструкции, наставив все свое железо в тесные и темные закоулки комнаты. Через долю секунды командир группы поднял руку, и быстрый короткий взмах передал сигнал: «Все чисто».

– Чисто! – отозвался голос сзади, один из прикрытия.

– Чисто!

Еще один голос с балкона, молодой и звонкий.

– Оставаться на местах!

Командир группы обошел комнату по периметру. Атлетического сложения человек лет под сорок с короткими волосами цвета ржавого металла носил имя Салливан Бирн, Салли, как звали его друзья. Он был в черной полевой форме – черные военные ботинки, черный берет – и двигался с уверенностью профессионального солдата, хотя живые морщинки у глаз и россыпь веснушек на обветренном лице снижали суровость его манер.

– Похоже, пришли к шапочному разбору, – объявил Салли.

– Эй!

Выкрик долетел из дальнего угла, возле туалета.

Набитая черными беретами комната напряглась вся сразу, как один гигантский организм, дрожь тревоги заставила все стволы резко повернуться на голос.

Один из младших, Хеллер, припал к полу в позе для стрельбы лежа, держа пистолет в обеих руках, и всю живописную группу освещали лучи утреннего солнца.

– Стоп! – Салливан вскинул свободную руку вверх, в правой держа браунинг. – Что там у тебя, Хеллер? Докладывай!

– Вроде бы кто-то гражданский.

– Всем стоять, – приказал Салливан и прошел к туалету с оружием наготове.

Горничная забилась под раковину, как перепуганная собака, оттуда торчал ее жирный зад, и она судорожно дрожала всем телом. На ее темной одежде сбоку расплывалось пятно – старуха, очевидно, в буквальном смысле наложила в штаны во время всей этой суматохи. Она закрывала уши ладонями, и Салли на секунду вообразил, каково это ей было – прийти утром на работу, а попасть на Вторую мировую войну.

– Все в порядке, мэм, – сказал Салли, одновременно давая своим людям сигнал «все чисто».

Илиана Попеску подняла глаза. Жирное лицо было бледным, как смерть, грустные карие глаза испуганно бегали по черным беретам. Она судорожно сглотнула и с жутким акцентом произнесла на ломаном английском языке:

– Я могу быть ходима домой?

Тропа вилась в обрамлении высокой травы, колючих кустов, выступающих корней и утопленных в мягкую почву камней. Чем ближе они подходили к реке, тем реже становились деревья, мох свисал паутиной с переплетения веток. Джо ощутил кожей лица гниловатую влагу Миссисипи.

– Почти пришли, – сообщил Джо, волоча Мэйзи за собой как можно быстрее, но так, чтобы не слишком ее дергать.

У него на плече висел рюкзак, почти все оставшиеся обоймы он рассовал по задним карманам, и за поясом торчали три пистолета. Он понятия не имел, насколько близко преследователи. Сабитини для толстяка был довольно быстр, но в этих лесах глубокой дельты его туша сильно его тормозила. А вот азиат наверняка у них на пятках. Сейчас Джо не слышал ничего, кроме шума собственной крови в ушах и несмолкаемого гудения сверчков и цикад вокруг.

– Смотри, Джоуи!

Мэйзи показала рукой направо от себя, в сторону прогалины между вязами.

Примерно в пятнадцати футах под ними за лужайкой виднелась пристань. Длинные полосы раскрошенного бетона и выветренных свай покрывали болотистую дельту лоскутным одеялом торговых пирсов. Вдали выстроился ряд древних барж, месила воду пара буксиров, готовясь к отходу. Севернее пирсов серый канал резко поворачивал на запад и уходил к низовьям Миссисипи, и ее далекие воды виделись отсюда темными и неприятными на взгляд, как сырая нефть.

– Пошли!

Джо взял Мэйзи за руку и помог спуститься до конца тропы.

Они вышли на поросшую редким бурьяном поляну и укрылись за стволом извитого вяза.

– Ты оставайся здесь, – сказал Джо, вынимая из карманов обоймы, и в ушах его звучал монотонный голос боевого наставления.

– Ты это о чем? Куда ты идешь?

Джо кивнул в сторону пристани в сотне ярдов от них.

– Там баржа стоит на буксире, готовая к отходу. Смотрит носом на юг. Наверное, пойдет в Новый Орлеан, а оттуда в море.

– Не поняла.

– Я собираюсь туда проникнуть, заманить этих сукиных сынов на борт и кончить дело.

– Нет, Джоуи, так не пойдет! Я с тобой. – Глаза Мэйзи горели, как перенагруженные электрические контакты. – Нет, Джо, мы будем вместе. Мы отлично вместе работаем, чертовски отлично. И этих гадов сделаем на раз.

Джо повернулся к ней, взял за плечи и сильно сжал, чтобы подчеркнуть свои слова.

– Ты слишком ценный кадр, чтобы перестреливаться с этими ребятами.

– Послушай, Джо...

– НЕ СПОРЬ! – заревел он, встряхнув ее, ярость и нервное напряжение выплеснулись из него наружу. Джо закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Посмотрел на Мэйзи.

– Лапонька, на споры нет времени. К югу от Виксберга есть пристань. Я ее помню с одной поездки, которая у меня была лет пять назад.

– Джоуи, не надо...

– Слушай меня. Ты же не слушаешь. Я сделаю работу, и там мы встретимся. Там будет мой адвокат, тот, с которым я заключал сделку. Скажи, что будешь меня там ждать. Скажи.

– Джо...

– Скажи!

Он встряхнул ее и снова заметил у нее в глазах эти веселые искры.

Мэйзи проглотила свои возражения, которых у нее был полный рот.

– Я... я тебя встречу.

– Ну вот и хорошо. Договорились. – Он отдал ей рюкзак, обоймы, два пистолета. – Возьми это на случай, если понадобится. У меня десятимиллиметровый и три обоймы. Этого хватит. Всего три стрелка, верно? Одного ты для меня убрала, так что осталось только три.

Мэйзи посмотрела на него.

– Три?

– Ага, в этом и сделка. Объем работы – четыре стрелка. – Джо посмотрел через сто ярдов поляны в сторону пристани. Небо снова начинало хмуриться, облака стали темны, как никотин. Буксир изрыгал дым, готовясь отойти. – В этом и сделка, – повторил Джо, – и эту работу я и собираюсь выполнить. Он повернулся к ней. – А сейчас мне пора, дорогая. Не высовывайся.

Он поцеловал ее и пошел к пристани, Мэйзи тут же схватила его за рукав.

– Погоди, погоди, Джоуи, черт возьми, ты же ошибся!

– Что значит «ошибся»?

– Осталось только двое!

– Что? – Джо посмотрел на нее, на ее горящие глаза. – Что ты имеешь в виду?

– Ты сказал, всего четверо, вот что ты говорил. Чернокожий верзила, толстяк и японец. Где четвертый?

Джо не успел об этом подумать, как в тени у них за спиной треснула ветка. Им показалось, что бомба взорвалась. Джо пихнул Мэйзи под прикрытие деревьев и зашипел ей в ухо:

– Не высовывайся, пока я не уведу их на баржу!

Он повернулся и побежал через раскисшее поле, каждый шаг давался с трудом, хлюпающая грязь засасывала туфли. Впереди буксир уже отходил, огромный маслянистый нос его дрожал, машины вспенивали воду за кормой. Джо ринулся к нему, выманивая лисиц из леса, вызывая огонь на себя, ощущая затылком их жаркую жажду крови как жар ядовитого солнца, в любую минуту ожидая выстрела.

У него оставались считанные секунды, чтобы вспрыгнуть на корму буксира, и в голове у него вертелась единственная мысль.

Кто четвертый киллер?

Руки Профессионала за рулем «сааба» держали небольшое пластиковое устройство размером с сигаретную пачку. Устройство было предоставлено Палатой, добыто оно было по тайным каналам бывшего оперативника секретной службы. В центре прибора находился крошечный экран на жидких кристаллах, размеченный светящимися перекрестиями. На экране, как сигнал миниатюрного радара, мелькала красная точка, отслеживающая перемещения цели с удивительной точностью.

Передатчик был внедрен хирургическим путем в ткань шрама над левым соском Джо Флада. Совершенный микрочип был окружен гипоаллергенной титановой капсулой и весил не больше, чем перышко колибри. Истинное чудо современной техники, удивившее даже Профессионала.

Глаза Профессионала не отрывались от мигающей точки.

Цель пересекла урез воды и перемещалась к югу, вероятно, на каком-нибудь торговом судне, вероятно, собираясь ускользнуть из страны по одному из многочисленных торговых путей Залива. Но в задачу Профессионала входило недопущение такого варианта развития событий. Профессионал вступит в действие раньше, чем произойдет что-нибудь подобное.

Рука Профессионала легла на рычаг передач, и машина, отъехав от точки обзора, медленно пошла по узкой подъездной дороге вниз к пойме реки.

19

Джо неподвижно распластался на грязной кормовой палубе, закрытый массивными алюминиевыми навесами, заслоненный развернутым брезентом, не шевелясь, не дыша, не двигая даже ресницами и думая, действительно ли он услышал то, что думал, что услышал.

Буксир натужно вспенивал воду, направляясь к выходу из канала, вокруг клубились запахи дохлой рыбы, ила, дизельного выхлопа. Откуда-то из трюма доносились грубые голоса команды, но Джо слышал не только эти звуки. Секунду назад он слышал и еще что-то, вроде стука тел, приземляющихся на другом краю кормовой палубы, стукаясь о бортовые надстройки, залезая по борту буксира, и эти звуки снова вызвали в памяти вбитый тренировками рефлекс:

«Избегай ненужных перемещений; веди наблюдение из низкой позиции; не выставляйся на фоне неба; используй особенности обстановки».

Джо приподнял голову, огляделся вокруг, пытаясь определить курс буксира, держась за металлическую раму сбоку. Ему нужен был телефон, наземная линия, сотовый аппарат – что угодно, лишь бы передать сообщение Тому Эндрюсу. Сейчас важнее всего было время, и Джо чувствовал, как оставшиеся секунды тикают у него в голове, пульсируя в висках. Он посмотрел вверх. Перед ним была ржавая металлическая консоль управления, пустой смятый мешок от чипсов, несколько окурков и банка из-под соды. Никакой аппаратуры связи. С кормы донеслись еще голоса, едва различимые в грохоте двигателя, злые голоса, и Джо подумал, не толстяк ли это вместе с Сакамото.

«Люси Белль Свейн» была матерью всех буксиров. Имя ее было вырезано угловатыми белыми литерами на носу и на корме с гордым указанием Нового Орлеана как порта приписки. Черт побери, эта хреновина такая здоровенная, что у них тут свой телефонный код региона; казалось, она органически выросла из воды колоссальным коричневым айсбергом, истыканным иллюминаторами и обрамленным цепными ограждениями по бортам. Городок на воде. Здесь было четыре палубы, одна под ватерлинией, остальные громоздились в темные облака, как средневековая сторожевая башня. Джо прикинул, что судно имеет примерно двести футов в длину и около семидесяти в ширину. Двигатели, казалось, сотрясают всю реку.

Вспыхнула дальняя молния, исчертив карту черного неба прожилками света. Приближался ливень. Джо уже чуял его, перебираясь через релинг на помост вдоль борта. По лицу хлестнул внезапный ветер с туманом, воняющим старым топливом и стоячей водой. Джо дюйм за дюймом двигался по изъеденным дождями, ветрами и солнцем доскам, разыскивая путь в рубку. Он считал, что там телефон точно должен быть.

– Эй!

Джо замер, держась рукой за поручни. Голос донесся сверху:

– Какого черта ты там делаешь, пацан?

Речник стоял палубой выше, старый хмырь в болотных сапогах, нечесаные клочья седых волос развевались, хлопали на ветру джинсовая куртка и рабочие штаны. Речник перевесился через релинг с бутылкой в руке. За ним виднелась открытая дверь, ведущая в грязное помещение не больше тюремного карцера.

– Да случайно забрел! – крикнул Джо на верхнюю палубу, как будто это была вполне серьезная причина для сухопутной крысы в грязных «левисах» и полотняной рубашке залезть на борт идущего буксира.

– Так ты ж не енот!

– Что?

Джо прикрыл рукой лицо от ветра и тумана. Что-то в этом старом пьянице его тревожило.

– Говорили, что тут енота слышали, – крикнул старик. – Так ты ж точно не енот!

Старый хрыч захихикал кашляющим, ржавым смехом, и Джо понял, что старик пьян до изумления. В восемь часов утра, вот так.

– Знаешь что? – заорал Джо вверх, стараясь заманить речника поближе к воде, на нижнюю палубу. – Я не енот, зато у меня есть рамплифраммагамма-стэнгл!

Старик перегнулся ближе к ветру.

– Чего там у тебя?

Джо повторил бессмысленные слова, неразличимые в шуме ветра и машин.

– У меня тут фраммагамма-стэнгл! Спустись посмотри. Я серьезно!

Старик слез по разбитому трапу на палубу Джо.

– Ни черта не слышу, что ты там бормочешь!

– Смотри!

Джо перемахнул через ограждение, сложив ладони лодочкой, будто собираясь показать старику что-то тайное, что-то волшебное.

Старик клюнул:

– Что ты там такое... а-а-ах!

Джо ударил старика в висок, всего один раз, быстро и сильно.

Старик рухнул на палубу, как пустой мешок из-под картошки, бутылка его разлетелась вдребезги, и Джо попятился, держась за собственный кулак. Он забыл о поврежденных суставах, и они взвыли одновременно – дикий хор электрической боли, стрельнувшей по всей руке, отдавшейся в сердце жаром расплавленного металла. Он отшатнулся, привалившись к ограждению.

– Черт побери!

Переждав приступ боли, Джо посмотрел на оглушенного старика.

Тот застонал.

Джо наклонился над ним и проверил пульс. Вроде бы нормально. Будет жить, по крайней мере пока печень не сдаст.

По палубе хлестал ветер, теперь к нему присоединился дождь. Рубашка Джо прилипла к спине. Он уже промок и подрагивал от холода и на средней палубе был просто живой мишенью. Джо перевел дыхание, переступил через старого хрыча и полез вверх на следующую палубу. Потом скользнул в рубку.

Здесь стоял въевшийся запах бензина и сигар, и, судя по консоли управления и потрепанному привинченному к палубе стулу, это была кабина крановщика. Под окном переговорное устройство, а рядом с ним мотороловский сотовый телефон. Возблагодарив про себя Господа, Джо присел, чтобы не отсвечивать в окне, и схватил аппарат. Номер голосовой почты Тома Эндрюса он набрал по памяти.

Сначала были щелчки, потом шипящий звук наговоренного сообщения, потом пошли варианты меню.

Джо выбрал посылку сообщения на пейджер.

– Томми, слушай внимательно, – зашептал в телефон Джо. Голосовая почта Эндрюса была настроена на немедленную передачу срочных сообщений владельцу, и Джо за последние дни несколько раз выбирал эту возможность, но не был уверен, что она правильно работает. – Томми, я повторять не буду. Я хочу, чтобы ты со мной встретился. Это место есть на карте, рядом с Виксбергом, на берегу Миссисипи. Дело касается нашего контракта. Я сейчас на борту буксира, и здесь же вся банда, и я собираюсь закончить дело и встретиться с тобой сразу к югу от торговой пристани" Виксберга. Я хочу кончить это дело раз и навсегда. Это все.

Джо дал отбой и положил телефон на место.

Откуда-то снизу доносился шум, заглушенные тупые удары, будто обломки кирпича сыпали в сушильную машину, и звуки эти шли из главного трюма. У Джо побежали по телу мурашки, зашевелились волосы на голове. Момент истины. Джо вынул из-за пояса пистолет и проверил обойму, вставил ее на место и проверил остальные. Сделал четыре глубоких вдоха и поставил пистолет на боевой взвод.

Потом вышел обратно на дождь, отыскивая путь вниз.

Хиро Сакамото стоял двумя этажами выше под проливным дождем в тени рулевой рубки, прижавшись спиной к ее плоской задней стенке, когда услышал идущий снизу шум. Похоже на стрельбу. Хиро не был в этом уверен – буря усиливалась, и ветер заглушал все остальные звуки.

Когда Хиро запрыгнул на буксир, он решил начать сверху, считая, что Слаггер попытается захватить мостик, но обнаружил только просоленного человечка в дождевике и с клочковатой седой бородой, не обращающего внимания ни на что, кроме расстилающейся впереди темной воды. Рулевая рубка буксира была размером с однокомнатную квартиру, по периметру шел ряд грязных окон, на скошенной крыше стояли древние метеорологические приборы. Вокруг рубки были подмостки, а с двух сторон – сходни, ведущие вниз. Ветер здесь резал как бритва, и капли дождя кололи Хиро в лицо иглами и пробивали ткань его черного йо-фуку, но это его вряд ли беспокоило. Он вошел в состояние сатори, пульс его замедлился, ум отключился от всех ненужных внешних сигналов, дух подчинил себе физическое естество.

Он был готов убивать.

Кто-то поднимался по сходням справа от Хиро, может быть, второй рулевой, и Хиро выпрямил руку, дав камисори плавно скользнуть из рукава в ладонь. Эта бритва была самым смертоносным из инструментов Будзитцу лезвие настолько острое и тонкое, что могло пройти через горло человека насквозь, и он этого не заметит, пока голова его не упадет к ногам при попытке завязать шнурки. Человек быстро приближался. Очевидно, чем-то взволнован. Хиро готов был уже вскрыть ему сонную артерию, как тот вдруг позвал капитана.

– Эй, капитан! У нас тут проблемы!

Хиро остановился, прячась в тени, и стал слушать в надежде на полезную информацию. Речник поднялся к двери рубки. Перемазанный смазкой коротышка с лицом хорька и в куртке пожарного открыл дверь и заглянул внутрь.

– Там внизу какой-то дурдом!

– Что вы там еще нового придумали, Карл?

Голос капитана с сильным каджунским акцентом был еле слышен за шумом ветра.

– Не, батя, ты не понял, там, понимаешь, какой-то тип, не из экипажа, и у него пушка.

– Как это – не из экипажа?

– Я его никогда не видал.

Несколько секунд был слышен только шум ветра, потом капитан оказал:

– Пойди найди Антуана.

Речник с рожей хорька кивнул, захлопнул дверь и повернулся к ступеням.

– Прошу прощения, томодачи.

Хиро спокойно выступил из тени и улыбнулся.

– Что за... – Речник застыл на месте, повернувшись в сторону тени и тараща глаза на японца в черном, будто перед ним был огненный столп. Выкатив глаза и сжав кулаки, он спросил:

– Тебя еще откуда черти принесли?

– Из ада, – ответил Хиро.

Рука японца взлетела и описала дугу поперек шеи хорьколицего, и тот отшатнулся, будто ему выпустили дым в лицо. Он открыл рот что-то сказать, но не издал ни звука, только одинокая слезинка крови стекла по дрожащему подбородку, а потом шея его раскрылась алым артериальным фонтаном.

Хиро повернулся и был на середине сходни раньше, чем тело грохнулось на палубу.

Люстра взорвалась, и ураган звездной пыли обрушился на камбуз.

Потом вернулась тьма, и Бернардо Сабитини закружил вокруг толпы как разъяренный бык, автомат в его руке дымился, как головня, мясистая голова дергалась в сторону потрепанных пирующих речников, разбитых пуншевых чаш, разорванных воздушных шариков и перепуганных проституток в кричащих маскарадных костюмах, сбившихся по углам. Камбуз был не меньше небольшого ангара, стены поднимались как ребра металлического кита. Пустые пивные бочонки лежали рядами, как погибшие солдаты. В воздухе пахло спиртным, вареной рыбой и сексом. Когда появился толстяк, на камбузе был почти весь экипаж. Не меньше дюжины мужчин и полудюжины шлюх, многие спали непробудным сном, свалившись на заваленные пустыми тарелками и объедками столы. Кое-кто еще был одет в смятые маски арлекинов и цветные маскарадные костюмы вчерашнего вечера. Вечеринка явно шла всю ночь, и еще не для всех гуляк она закончилась, когда появился Бернардо, паля в потолок из автомата.

Бернард о ревел буйволом, мозг его кипел от ярости. Плевать ему было, что это Mardi Gras, последний день масленицы, что это время карнавала, и что каждый член экипажа либо пьян, либо с похмелья, либо отключился. Он только хотел сожрать этого Слаггера и извергнуть через задницу в сортир.

Как-хотел бы этого и Федерико.

– Я чую ИРЛАНДЦА! – заорал Бернардо и выпустил в потолок еще одну очередь.

Рявкнул автомат, и вспышки ярко-голубого пламени вылетели из идущих по потолку труб. Толпу всосало в палубу, как в зыбучий песок, потолок хлопал, трещал, взрывался, осыпая вниз дождь стеклянных осколков и плиток. Шлюхи ползли к дверям, пьяные речники вжались в палубу. Кто-то кричал. Автомат внезапно замолк в руке Бернардо, горячий, как уголь.

Толстяк прошел к дальней стене камбуза, к столам, покрытым нержавеющей сталью, и ржавым бочкам с тухловатой водой. Члены команды сбились у переборки со стороны штирборта, блуждающие их глаза остекленели и остановились на толстяке. Кто-то из проституток пополз к заднему выходу, на ходу натягивая на себя одежду.

– Чего ты прицепился? – крикнул кто-то похрабрее. – Нет здесь ирландцев!

– Отпустите дам! – заорал еще кто-то.

Бернардо ухом не повел. Он устал, устал от неимоверного горя, от disgrazia[30], а больше всего устал от несмолкающего голоса Федерико, шепчущего, щекочущего шрам под ребрами Бернардо: «Убей их всех, убей ради меня, fratello» Гнев и безумие горячим электрическим током текли по толстой руке Бернардо в кисть, держащую автомат. Он повернулся к толпе со свежим магазином в автомате и приготовился стрелять.

– Не делай этого, толстяк!

Голос донесся с другого конца камбуза.

Бернардо повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как из бочки вырос человек.

Это случилось так быстро, что трудно было сразу понять, и Бернардо на момент застыл, глядя на коренастую фигуру Джо Флада, рвущуюся к нему среди груд конфетти, воздушных шаров, рачьих панцирей и прочего мусора, и пистолет он держал в двух руках в классической боевой стойке, и он улыбался, с этого сукина сына текла вода и он улыбался, наводя мушку на толстяка и открывая огонь.

Бернардо нырнул в укрытие – молниеносно для такого толстяка, – и пули взрыли за ним паркет, сверкнули фейерверком, эхо выстрелов заполнило камбуз, отчаянно завопили пьяные речники и шлюхи. Бернардо грохнулся о кормовую переборку, автомат случайно выстрелил, сбив ряд масленичных морд из папье-маше, штукатурные лица взорвались осколками и пылью, Бернардо вопил, держась за бок, под ладонью было горячо и влажно, царапина горела, как ужаленная, и все это вертелось в мозгу колесом.

– ИР-Р-Р-Р-РЛААААНДЕЦ!

Голос Бернардо сорвался на что-то между рычанием и визгом, он поднялся на колени, прячась за пустым бочонком. На той стороне камбуза Джо Флад уже выбрался из укрытия и бежал к кормовой двери. Бернардо сплюнул кровь, глядя, как Джо исчезает во внутренностях буксира. «Добудь его, fratello, сожри его живьем, проглоти его!» Поднявшись на ноги, Бернардо перевел дух и зашлепал через зону военных действий к кормовому выходу.

Проскочив сквозь двойные двери, он оказался в тускло освещенной кладовой. В углу был люк, и металлические ступени вели сквозь него на нижнюю палубу. Бернардо бросился вниз, вставляя по дороге новый магазин в автомат, вылетая в грохочущий хаос турбин, кислотную вонь дизелей и въевшейся грязи. Сердце колотилось, напряжение от раны было для его огромной туши неимоверным испытанием, но голос Федерико не смолкал, и шрам под ребрами горел, как раскаленный металл.

Убей его!

Слетев вниз, Бернардо оказался в узком коридоре из стальных ферм. Шум донесся с конца коридора за машинным отделением – шаркающий, шарящий звук – и металлический щелчок. Бернардо взвел автомат и направился к последней двери налево, где истертая табличка была прикручена к древней двери, чуть приоткрытой, залитой красным светом забранной сеткой лампы. «Служебное помещение» – было написано на табличке. Бернардо не понял этих английских слов, но почему-то он знал, что сейчас все решится.

Он распахнул дверь ногой.

У стенки покрытого обшарпанной плиткой туалета был единственный писсуар, напротив него – единственная кабинка, под потолком на потертом кабеле висела лампа дневного света, раскачиваясь туда-сюда, отбрасывая движущиеся тени. Силуэт Бернардо увидел сразу. За разбитой дверью кабинки. Плотно сбитый человек старался устроиться на унитазе, производя как можно меньше шума. Бернардо вскинул автомат, а голос брата в мозгу уже просто орал.

Бернардо выпустил в дверь очередь тридцатого калибра, заполнив помещение громом и превращая старый металл в швейцарский сыр. Автомат в руке раскалился, дым и запах кордита стояли так густо, хоть топор вешай. Бернардо перевел дыхание, шагнул к дырявой двери и распахнул ее ударом ноги.

Из кабинки выпал ком веревок и парусины и распластался на полу.

Сзади послышался щелчок, и Бернардо резко повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть чудо. Так быстро, так безмолвно, так эфемерно это случилось, что Бернардо это показалось сном, галлюцинацией, может быть, даже видением от Бога в треснувшем зеркале – линия излома прошла через отражение Бернардо, разделив его пополам.

Бернардо увидел своего брата.

– Федерико?

Имя прозвучало молитвой, забытый автомат упал рядом с Бернардо. Но зеркало не ответило, и Бернардо Сабитини понял, что сделал фатальную ошибку. Федерико оставался мертвым, и Бернардо был близок к тому, чтобы разделить его судьбу.

Джо Флад стоял в тени рядом с зеркалом, и пистолет его смотрел на Бернардо.

– Отличная попытка, макаронник, – тихо сказал Джо.

Громом грянул в железной клетке выстрел, ударив в барабанные перепонки Джо.

Пуля ударила сицилийца выше правой брови, вбив его в стену. Джо наблюдал. Толстяк еще секунду стоял, глядя мимо Джо, мимо треснувшего зеркала, мимо мира смертных. Потом стал медленно оседать, оставляя на старом железе кровавый след.

Сабитини мертвой тушей лежал на полу.

Джо сглотнул тугой комок и подошел к трупу, разглядывая этого выброшенного на берег кита. В смерти лицо Сабитини обрело мир. Джо несколько мучительных мгновений смотрел на него, думая, не единственный ли это мир, доступный человеку на этом свете. Бесконечный сон. И может быть, только может быть, если Джо по-настоящему повезет, он сможет... Звук.

Снаружи, в проходе. Звук приближающихся шагов.

Джо перевел дыхание и заставил мозги работать. Прежде всего проверил пистолет. Пусто. Пощупал за поясом, в задних карманах. Запасные обоймы! Не осталось ни одной, исчезли. Наверное, выпали из штанов во время погони. Джо посмотрел на оружие Сабитини. Автоматический пистолет «М-1». Где он?

Шаги уже звучали по коридору, приближаясь крадучись, и Джо знал, что это японец, самодовольный сукин сын. Наконец Джо нашел автомат возле трубы писсуара. Он схватил его и проверил.

– Черт побери! – еле слышно прошипел Джо.

Рожок был пуст. Был патрон в стволе, и это все. Последний патрон. Джо обыскал карманы Бернардо. Nada[31]. Шаги звучали уже за дверью, и у Джо заколотилось сердце. Он понял, что единственная возможность – это действовать, без колебаний, без размышлений.

Действовать.

Джо рванулся в дверь.

Сакамото был в коридоре, надвигаясь на Джо в мигающем свете.

Джо поднял автомат. Голый красный свет над головой шипел и мигал, а с того конца коридора фехтовальным выпадом бросилась одетая в черное фигура, и звезда блеснула металлом в ее руке. Что-то вспыхнуло серебром в глаза Джо, что-то ужалило в ребра, как оса, и Джо выстрелил наугад – ХЛОП! хлопушка оранжевого пламени взлетела в миллиметре над японцем, ударив в идущий поверху трубопровод.

Труба взорвалась, ударив паром в лицо Сакамото.

Джо метнулся в узкий проход слева, протискиваясь между двумя гигантскими трубами, бросив автомат на рваную сетку внизу, и мысли хаотично метались – тупик, ТУПИК! Джо вынырнул с другой стороны прохода, свалился на грязный пол следующего коридора, зацепившись за собственную ногу. Он вскочил, ловя ртом воздух, и поспешил вниз, в чрево кита, мимо огромных железных ребер, освещенных желтыми лампами в сетках.

Он уже бежал к корме, бежал изо всех сил, когда осознал, что у ребра схватила дикая боль, схватила ледяными тисками. Он посмотрел вниз и увидел что-то торчащее из рубашки над ребрами слева, серебряная пластина в кровавой оправе рваной ткани: бритвенной остроты метательная звезда.

– Слаггер! – донесся сзади призрачно-спокойный голос японца. – Судьба свела нас, и ты это знаешь!

– Руку не растяни, похлопывая себя по плечу, пацан.

Джо ловил ртом воздух, даже не позаботившись обернуться через плечо. Он уперся в переборку и лихорадочно искал выход наружу. Опустив руку, он выдернул бритву из своего тела, как гнилой зуб, и боль вспыхнула, и Джо вскрикнул, и крик его только разжег ярость противника.

– Я был рожден ради этой минуты! – донесся голос из тени за спиной. Голос приближался, все более и более безумный.

– Вини в этом свою мать, – буркнул Джо себе под нос, хватаясь за поручни узкого металлического трапа и карабкаясь вверх, когда оса ужалила его снова, на этот раз в плечо, будто игла слонового шприца вонзилась в мышцу.

Джо дернулся и соскользнул вниз.

Он упал спиной вперед, боль взорвалась в лопатках, он попытался перекатиться по палубе, но тело стало как резиновое. Он был готов впасть в панику, но тут в голове просто выскочила откуда-то мысль. Может быть, это был инстинкт, или опыт, может быть, чистая сила воли, но внезапным наитием Джо уже знал, как одолеть молодого азиата: сыграть на единственной слабости.

Его "я".

Джо поднялся на колени и тут же кучей свалился на грязную от смазки палубу, выдохнув мучительный вздох, будто умирал. Это входило в то, что называется спектакль, и Джо устроил его на славу, дрожа предсмертными судорогами и испуская погребальные стоны. Сквозь опущенные полусомкнутые веки он видел приближение этого пацана.

Хиро Сакамото подошел и посмотрел на Слаггера сверху вниз.

В руках у парнишки был зловещего вида клинок, изогнутый с одной стороны и зубчатый с другой, и Джо видел, что его "я" раздувается и расцветает у него внутри, как инфекция. Будь на его месте кто поумнее, он бы просто ткнул Джо еще раз, для гарантии, что багаж упакован. Но не Сакамото. Не этот пацан. Он остановился, греясь в лучах собственной славы.

Гамбит Джо оправдался. Теперь – убить японского Нарцисса.

Джо схватил пацана за гениталии.

И это было как машина охватывает проволокой тюк сена. Сакамото судорожно дернулся, затрясся и уронил клинок, руки его бросились к паху, а Джо вцепился, как утопающий в берег, переправляя всю свою боль, злость и волю к жизни в хватку стиснутых пальцев на яйцах пацана, и представил себе, что cojones[32] японца – это два кусочка угля и он, Джо должен так их сдавить, чтобы из них вышли алмазы. У японца от бешеного дыхания началась гипервентиляция, лицо его приобрело странный оттенок бежевого, и Джо заметил у своих ног всего в паре дюймов блеск выпавшей бритвы.

Буквально мгновение потребовалось ему, чтобы схватить лезвие, замахнуться уверенно и быстро и всадить в живот японца, будто вспарывая тушу кабана на бойне.

Сакамото вскрикнул резким фальцетом и вырвался, лицо его горело яростью убийства, но кривой нож торчал уже у него в брюшине, и все, что мог Сакамото, это качнуться назад и впечататься спиной в переборку, схватив руками рану, как последнюю драгоценность. Джо поднялся на подгибающихся коленях. Сакамото пытался что-то сказать, кровь струилась между его пальцев, и удивленное выражение его лица вопило громче репродукторов. Как мог великий Сакамото пасть так легко?

– Это было всерьез, пацан, – наконец сказал Джо, заводя руку назад и вырывая звезду из плеча. Боль вспыхнула паяльной лампой.

Сакамото тщетно пытался сложить слово немеющими губами.

Это было уже не важно; Джо был уже на середине металлического трапа.

Когда Джо добрался до средней палубы, ему было уже здорово паршиво.

Хромая и оступаясь по внешним мосткам, оскользаясь на маслянистых досках, он старался сохранить ясность мыслей, но дождь и ветер кололи лицо иглами, и боль расходилась от пореза в плече, как влажный яд, по спине и ниже, в ноги. Вверху что-то затопало, с верхних палуб послышались, сердитые голоса экипажа. Где-то кто-то поднял тревогу, и гремели железные храповики, и хаос снизу доносился приглушенными звуками собачьей свары. Джо знал, что время на исходе, – если он в ближайшие минуты не выберется, то не успеет в точку рандеву.

В точку рандеву.

– Господи, только не говорите мне...

Джо посмотрел на темную полосу воды у противоположного берега. Пока он торчал внизу, день кончился, и небо было черно как деготь. Берег Миссисипи выглядел сплетением темных силуэтов на фоне неба – доисторических дубов и остроконечной растительности болотистых песков. Слишком дикое и неосвоенное место для окраин Виксберга. Каждые несколько секунд ландшафт освещался прошивками молний, извивающихся в небе, усиливающих нарастающую панику Джо.

Виксберг уже прошли, и один Бог знает, как давно.

Джо подполз к корме, вытирая лицо рукавом, вглядываясь в дождь. На нижнюю площадку вел приставной трап, и Джо загремел вниз как мог быстрее, и сердце в груди бухало. Сколько он пробыл внизу? Десять минут? Тридцать? Мысли разбегались, кружились в паническом хороводе. Как далеко они ушли от Виксберга?

– Эй, друг!

Блеющий голос эхом пронесся по средней палубе – кто-то из экипажа заметил Джо.

Припав к палубе, Джо гусиным шагом пробрался к концу площадки. Он окунулся в грохот турбин, в лицо ему летели бурлящие звуки и грязные брызги. Джо стряхнул с себя страх, глубоко вдохнул и приготовился к прыжку. Он понятия не имел, насколько трудно будет доплыть до берега с середины Миссисипи, как страшны течения или как легко его может ночью развернуть и вынести на полпути к Батон-Руж. Он всю жизнь хорошо плавал. Научился плавать в бассейнах ХАМЛ[33], совершенствовался в учебном лагере для новобранцев, и не упускал ни одного случая сделать несколько кругов в бассейне. Но это было другое. Это было безумие.

И оказывалось, что это единственный выход.

– Эй, друг, руки вверх и не двигаться!

Голос приблизился, Джо услышал что-то вроде щелчка затвора ружья, и это был последний толчок, которого ему не хватало.

– Не делай этого!

Джо последний раз вдохнул и прыгнул в темную серую пустоту.

Это оказалось хуже, чем он думал.

20

В плотном полумраке болота циферблат часов практически не был виден. Тучи насекомых летали так густо, что Мэйзи все время прикрывала рот рукой, чтобы их не вдохнуть, запах гниющей рыбы и метана был невыносим, но она сидела и сидела среди стеблей болотной травы, колени засасывала грязь. Мэйзи не могла отвести глаз от «шеви блейзера», припаркованного менее чем в тридцати футах от нее на покрытом гравием повороте, откуда открывался вид на реку. Одно из окон машины было опущено на пару дюймов, чтобы дым сигарет выходил наружу, и Мэйзи, хоть и с трудом, но слышала голоса за шумом дождя. От этого разговора ее гнев раздувало, будто кузнечными мехами.

– Так что, если он не появится? – говорил тот, который за рулем, по имени Марион.

– Я тебе что, общество друзей физики?

Голос этого адвоката. Эндрюса.

– Я просто спрашиваю.

– Не знаю. Думаю, это будет значить, что его прикончил на барже один из киллеров, и нас раньше отпустят с уроков.

– А если мы его упустим? Нельзя убрать того, кого не можешь найти. Палата сказала, что хочет получить работу чистую и аккуратную. Это чистым и аккуратным не назовешь.

– Послушай... если Слаггер говорит, что будет там-то и там-то, в конце концов он там будет.

– Я ж тебе говорил: просто спрашиваю.

Адвокат еще что-то сказал, что Мэйзи не расслышала за ветром, что-то насчет вытралить Джо из реки, но это уже было не важно. Все сводилось к одному: Эндрюс врал Джо насчет этой сделки. Все было подстроено, и музыка в голове Мэйзи зазвучала с неслыханной раньше громкостью – дребезжащие тарелки, грохочущие, как волны о скалистый берег, вибрирующие контрабасы, трель оперных голосов.

Мэйзи привстала и подползла ближе к краю болота, достаточно близко, чтобы увидеть силуэты в салоне, и прочесть выражение их лиц. Сумку она перебросила через левое плечо, в руке крепко держала полуавтоматическую «берсу» калибра 0.380. Сердце колотилось, и тошнота вернулась, мстя за свое временное отсутствие. Мэйзи молилась, чтобы ее не вырвало.

Она пряталась в зарослях уже почти час, промокнув до костей, хотя внутренние часы у нее отказали напрочь. Так что, может быть, и меньше. Главное, что ей казалось вечностью время с тех пор, как она видела запрыгивающего на борт буксира Джо, а сама пошла вдоль рукава дельты, стараясь не наткнуться на копов и ища дорогу на хайвей. Ее подбросил до южной окраины Виксберга какой-то грузовик – полчаса езды по речному серпантину. И когда она добралась до четвертьмильной полосы огромной заброшенной лодочной пристани, то увидела вездеход, припаркованный на обочине покрытого гравием тупика, и поняла сразу, что это и должен быть тот адвокат. Она хотела подойти, но что-то ее остановило. Снова интуиция. Вместо этого она спряталась с глаз долой, в болото и стала наблюдать и слушать, и, когда она услышала доносящийся из окна машины разговор, она сразу поняла, что происходит. На Джо готовилась последняя засада, готовилась теми самыми людьми, на которых он полагался.

Сквозь просвет в траве Мэйзи смотрела на силуэты двух человек, глядящих на далекие серо-стальные воды.

– Позволишь спросить еще кое-что, советник?

Голос Мариона донесся из машины внезапно и еле различимо за шумом дождя и щелчком зажигалки. Мэйзи стерла с лица воду и вытянула шею, чтобы лучше слышать.

– Что именно?

– Если этот парень так хорош, за каким чертом Палате надо, чтобы он был мертвым? Особенно после этого шума насчет состязания и прочего?

Наступила бесконечная пауза, такая долгая и невыносимая, что Мэйзи казалось, будто она сейчас умрет. Потом бормотание адвоката на фоне шума дождя. Он говорил так, будто совсем вымотался:

– Люди стареют.

Мэйзи подавила приступ ярости, кислотой ожегший миндалины, опустила свободную руку и медленно взвела курок «берсы», отводя затвор как можно тише, и музыка в голове свирепствовала, рыдал бархатный баритон Тристана, крик агонии над стаккато медных тарелок. Мэйзи подмывало подойти и влепить пулю каждому из этих чистоплюев прямо в череп. Прямо на месте!

Разговор продолжался.

– Похоже, они получают за свои деньги настоящий товар.

– То есть?

– Этот тип – ходячая зона уничтожения. Он убрал всех, кто был в Игре.

– Слаггер – лучший из всех, кто когда-нибудь был.

– Ага, может быть, и может быть, я думаю, нам нужно чуть больше живой силы.

– К чему это ты?

– Да я думаю, может, мне ввести в дело кое-кого из моей команды, чтобы помогли закончить с этим типом.

– У тебя есть местные ребята?

– Так точно, сэр.

Еще одна пауза. Клуб сигаретного дыма из окна медленно смешивался с дождем. Наконец прозвучал голос Эндрюса:

– На твое усмотрение, Марион.

Мэйзи была готова. Была готова подкрасться сзади и наполнить салон мщением калибра девять миллиметров. Настолько готова, что пульс ее замедлился, зрение прояснилось, ум сосредоточился. Она подняла пистолет на силуэты в поле зрения, и сделала вдох, и шагнула из зарослей, и первый шаг ее хрустнул по гравию.

И она застыла.

Не страх заставил ее колебаться, не звук хрустящего под ногами гравия, даже не дождь, вдруг застлавший зрение. А перспектива всадить пули в затылки этих двух силуэтов. Так легко. Так анонимно. Как раздавить двух клопов, размолоть подошвой шлепанца, ощутив волну эротической дрожи.

Две человеческих жизни.

Музыка в ее голове резко оборвалась, будто сняли иглу с пластинки, и Мэйзи дала руке с пистолетом безвольно повиснуть.

Что она делает, черт возьми?

Когда Джо коснулся берега, он набрал полные легкие воздуха.

Это не был ни ординарный судорожный вдох запыхавшегося человека, ни вдох опытного ныряльщика. Это был отчаянный, последний вдох, как первый вдох новорожденного, когда красные кровяные шарики вопят, выпрашивая хоть сколько-то кислорода из всей зеленой Божьей атмосферы; и слава Богу, это случилось точно в тот миг, когда руки его вцепились в илистый берег. Он хватал горстями грязь, судорожно дыша пылающими легкими, с пронзившей руки и ноги до самой глубины болью от трехсотярдового заплыва вольным стилем в воде густой, как ирландское рагу. Над ним гремели и вспыхивали молнии, вокруг него тени искривленных кипарисов танцевали бешеный колдовской танец. Еще когда он прыгал в воду, буря покрыла небо черным занавесом, обратив дельту реки в дом с привидениями. И теперь тело его было покрыто речной слизью, и рот был забит гнилью, и руки едва шевелились, и суставы окостенели. Длинный и жаркий заплыв превратил конечности в трещащие артритные ледышки, и сейчас Джо был готов потерять сознание от холода.

Он заставил себя встать на ноги, по щиколотку в иле, судорожно переводя дыхание и оглядывая берег.

Судя по нетронутой глуши вокруг, он проскочил Виксберг на несколько миль. Берег весь зарос, был завален замшелыми валежинами и упирался в стену кипарисов. Москитной сеткой повсюду висел мох, и то, что еще осталось от дневного света, освещало непроницаемую чащу подлеска впереди, выбегающую из тени как затвердевшие артерии окаменелого трупа. Джо посмотрел вдоль берега на север, потом на юг, и ничего не увидел, кроме диких болот. Стирая с лица грязь, отводя назад волосы, Джо поднялся на кручу и вошел в лес.

Через болота шла чахлая тропа шириной примерно с барсучью нору. Джо пошел по ней, продираясь сквозь заросли ежевики, дрожа от холода, молясь, чтобы попалась деревушка, хоть хижина среди лесов, проселочная дорога, лавчонка, хоть что-нибудь. Он предположил, что идет на восток, прочь от реки, но под деревьями было так темно, так сильно сбивала с толку буря, каждую секунду вспыхивал стробоскопический свет молнии, и, может быть, он просто кружил. И только одно не давало впасть в забытье – Мэйзи; ее голос у него в голове: «Я люблю тебя, Джо. К добру или к худу. И там, откуда я родом, этого достаточно».

Она была права. Любовь – это достаточно. Достаточно, чтобы заставить старого киллера брести сквозь дождь, в свинцовой тяжести мокрой одежды на спине, с набитыми толченым стеклом суставами. Джо отчаянно пытался свернуть на север, к Виксбергу, к точке рандеву. Ему невыносима была мысль, что там вместе с Эндрюсом ждет его Мэйзи и сходит с ума. Шуршание дождя в вершинах усиливало муку, капающая с лиан и мха вода была как водяная пытка китайцев и одевала и без того замерзшее тело Джо цепенящим холодом. А он шел, думая о Мэйзи, думая о том, кто четвертый убийца, думая о том, что мать, быть может, была права. Может быть, Джо оставлен Богом, и эти странствия – лишь воздаяние.

Так он прошел милю, пока не вышел к городу.

Выросшие прямо из болот потрепанные жилые прицепы автомобилей и толевые лачуги сбились в неуклюжую деревню, которая в темноте бури и вспышках молний показалась Джо городом-призраком, напоминающим такой же пустынный и деформированный городок под странным названием Святой Иоанн Креститель.

Джо стер с лица дождь и пошел по грязи главной улицы.

По одну ее сторону шел вдоль узкого ряда мелких магазинчиков поеденный древоточцем деревянный тротуар. Лавка рыболова, продуктовый ларек, почта, парикмахерская. Кое-где в домах за окнами были люди, но им не было дела до Джо. Лица их были обветрены, выражение на них угрюмое, и заняты они были только собой, и еще было в этих речных крысах нечто, что привлекло внимание Джо: большинство, если не все, – чернокожие. Если бы Джо помнил, чему его учили по истории, то знал бы, что эти «черные города» – рудименты эпохи Гражданской войны. Рожденные в расовых стычках и беспокойной политике послевоенного Юга, эти города создавались как самодостаточные, самоотделенные негритянские анклавы. Большинство их жителей хотели только, чтобы их оставили в покое. Оставили в покое возделывать клочки этой болотистой земли, оставили в покое соблюдать собственные традиции и почитать собственных богов. Для Джо в этом был определенный грустный смысл.

Поодаль был старый телефон-автомат, освещенный одиноким уличным фонарем. Джо подошел, хромая, и дрожащей, перемазанной грязью рукой снял трубку. Монет в кармане у него не было, но он помнил свой код доступа и набрал номер непосредственно.

Дозвонившись до пейджерной почты Тома Эндрюса, Джо заговорил как можно спокойнее, объясняя, как миновал точку рандеву.

– ...и поэтому, Томми, мне нужно встретиться с тобой ниже по реке. Не знаю точно, насколько ниже. Полагаю, пара миль от Виксберга. Быть может, пять. Там городишко чуть в стороне от реки. Не знаю его названия, но главная улица в нем... – Джо посмотрел на стертую табличку, – ...Кроу-Фут. Кроу-Фут-стрит.

Тут Джо на секунду замолчал, потому что оба колена скрутило болью. Он боролся с наплывами головокружения с той минуты, как выбрался на берег, и сейчас зрение снова затуманилось, руки закололо холодными иглами, левая рука онемела. Сердечный приступ? Джо не знал. Что он знал точно – это что он выжат как лимон, и ему необходим отдых.

Тут он увидел церковь.

Она стояла за окраиной поселка, погруженная в пойменный лес. Возвышаясь над кипарисами, как стоячий труп элегантной старухи. Архитектура ее пострадала от времени и погоды, колониальный фасад был забит досками и покрыт граффити, верх шпиля обломился, как грифель карандаша. В разбитые витражи лезли лианы. Одна сторона ее обгорела и зияла дырами, как корпус подбитой подлодки. Церковь была совершенна, совершенна во многих смыслах.

– На северной окраине города старая заброшенная церковь, – сказал Джо в телефон. – Там я и буду, Томми. В этой церкви.

Он хотел уже было повесить трубку, но потом вспомнил еще кое-что.

– И вот что, Томми... не забудь привезти все бумаги, новые удостоверения личности – весь комплект.

Он повесил трубку и пошел через заросшее сорняком поле, к заброшенной церкви.

– Все, поехали.

Голос, донесшийся с пассажирского сиденья «блейзера» звучал напряженно и нервно, а звук двигателя ощущался как удар в живот.

– Где он?

– Пару миль вниз по реке. Кажется, я знаю это место. Церквушка возле рукава Пьер.

– Погоди-ка! – Голос человека за рулем прозвучал недоуменно. – Это за Натчезом?

– Совершенно верно.

Пауза была мучительной, и еще мучительнее было тарахтение двигателя на холостом ходу и шум ветра, и Мэйзи поняла, что это – момент истины. Подняв пистолет, она прицелилась в заднее стекло машины и отогнала колебания. Хвостовые огни светили в лицо, и вдруг ее взгляд поймал что-то на земле справа – блеск битого стекла и потемневшая фанерная планка с торчащим рядом ржавых гвоздей. И на эти ржавые гвозди и смотрела Мэйзи бесконечную, как показалось, секунду, проворачивая у себя в голове новую идею.

Надо будет сделать все быстро.

Джо забился за исповедальню, думая о Боге, когда появился последний киллер.

Когда позади церкви послышался странный шум, Джо поднял глаза, и по коже его побежали мурашки. Хотя это мог быть кто угодно – любопытствующий абориген, рыщущий вокруг церкви, или, быть может, Том Эндрюс, подкрадывающийся с заднего хода, или даже енот в поисках съедобных крошек – но Джо почему-то знал, что это четвертый и финальный стрелок. Что-то было в крадущихся шагах по гравию, какая-то уверенность.

Это должен был быть Профессионал.

Джо перешел к западной стене, залег под разбитым витражом и ждал.

В церкви было тихо. Джо смотрел поверх церковных скамей, оглядывая весь храм. В свое время эта старая леди наверняка была величественным домом Божиим, католическим, вероятно, со стофутовым нефом и скамьями на всех жителей города плюс еще несколько. Но время, небрежение и разрушение взяли свое. В трещинах пролета прорастали крупные пучки травы, в порталах гнездились чайки. По обе стороны от нефа стояли в ряд исповедальни, сломанные и облетевшие ширмы оплели лианы. Во многих исповедальнях поселились семьи опоссумов, конторки исповедников были покрыты птичьим пометом, выпавшими перьями и осадками с бог знает сколько лет протекавшей крыши. Половина противоположной стены отсутствовала, разрушенная огнем, и ее зазубренная обугленная дыра зияла пастью гигантского зверя. Воздух в здании был насыщен аммиачным запахом разложения.

Метан.

За стеной неожиданно полоснула молния, блеснули разбитые витражи.

Джо прислушался к шуму сзади; шаги грозно гудели. Джо собрался, сделал глубокий вдох, готовясь биться насмерть.

Он сидел в сырой темноте уже вечность, ожидая появления Эндрюса. Ему удалось найти в ризнице какие-то ленты старой материи и перевязать раны, а еще он нашел моток бечевки, старый заплесневелый моток изоляционной ленты, несколько гвоздей. Из них он соорудил какие удалось ловушки – просто на всякий случай. И, громоздя оторванные панели и связывая разбитые окна, он обнаружил источник запаха метана.

Скелеты лежали повсюду – под скамьями, в ризницах, за обшарпанным алтарем. Были здесь олени, приползшие в церковь умирать. Были барсуки и, норки; тела их давно разложились, тонкие скелеты опушились плесенью. Даже аллигатор свернулся в одном из порталов, белое брюхо его вздулось и готово было лопнуть в любую минуту. Церковь была полна разложением, она стала газовой цистерной, готовой к взрыву.

Шаги заскрипели.

Джо повернулся на звук, схватив трехфутовую веревку. Обмотка из клейкой ленты превратила веревку в бич, и еще другие веревки лежали на полу у ног Джо. Некоторые из них он привязал к выпадающим участкам стены, другие натянул как ловушки у пола. Такие же импровизированные капканы были поставлены в ключевых точках по всей церкви. Джо не хотел рисковать, особенно будучи безоружным. Шаги теперь были ближе, кажется, сразу за разбитым витражом у его правого плеча.

За спиной что-то скрипнуло.

Джо резко повернулся.

Метнулась тень, шуршащий звук за треснувшей стеной, лучи натриевых фонарей резанули тьму – и ничего. Тишина. Сердце Джо гулко застучало, во рту пересохло. Джо схватил веревку и стал медленно пятиться от стены, ощущая изменение в воздухе, чье-то присутствие в самой церкви, внутри. Он продолжал пятиться, медленно, под туфлями потрескивал мусор.

Его шеи коснулось что-то холодное и металлическое.

– Не двигайся, – сказал голос.

Джо поднял руки, не выпуская рукояти импровизированной плети, подавляя панику.

– Я никуда не собираюсь.

– Не поворачивайся.

– Как прикажешь.

От пришельца пахло, пахло странной смесью пота, мускуса и чего-то щелочного, вроде чистящей жидкости. Ствол пистолета твердо упирался в шею Джо. По ощущению – большой калибр, «магнум», быть может, десять миллиметров, наверное, а при таком положении ствола – прижат к трапециевидной мышце, между пятым и шестым позвонком, – первый выстрел пробьет кору головного мозга Джо и убьет его не только наверняка, но и быстро. Гуманно. Да, это точно был киллер номер четыре.

Профессионал.

– Брось веревку, – велел голос киллера.

– Воля ваша, босс, – ответил Джо и бросил веревку. Живот сводило судорогой. Ему так хотелось повернуться, что даже в глазах щипало.

– Прежде чем я убью тебя, – сказал голос, – я хочу, чтобы ты знал некоторый вещь.

Джо узнал этот ритмичный тембр, этот странный акцент, но не мог вспомнить, где его слышал.

– Я весь внимание, – ответил Джо.

– Годами твоя работа была меня восхищать.

– Да что уж тут... знаешь поговорку: «Добавь еще бакс и считай, что я купился»?

– Не понимаю.

– Так, ерунда.

– Ты быть очень умен.

И тут Джо вспомнил, где слышал этот акцент, и осознание было как пощечина. Он просто не мог поверить, что был таким лопухом. Как он мог этого не заметить? Ведь в лицо же смотрел! Джо закрыл глаза и вдруг понял, что, несмотря на весь ужас, улыбается. Как, черт возьми, он мог не заметить?

– Очевидно, недостаточно умен, – сказал он наконец.

– Мне очень жаль, – произнес голос.

– Послушай, коллега... до того как меня шлепнуть, тебе тоже надо узнать одну вещь.

– Говори, говори все, что тебе хотеться. Это не будет тебя спасти.

– Я только говорю, раньше, чем ты начнешь здесь стрелять, тебе надо знать: это место – чисто пороховая бочка.

– Объясняй.

– Объяснять? Прежде всего, здесь больше мертвых тел, чем в детройтском окружном морге. Олени, мускусные крысы, что захочешь. Здесь хватит метана, чтобы запустить шаттл.

Долгая, мучительная пауза.

Джо почувствовал, что ствол отодвинулся от шеи, и услышал щелчок снятого с боевого взвода курка.

– Очень хорошо, – произнес голос.

Джо повернулся и взглянул в эти глаза гончей собаки, в глаза румынской горничной из гостиницы «Эванджелин Инн». Она была все в том-же заляпанном халате и ортопедических ботинках. Так же были сбиты на толстых щиколотках чулки, и так же убраны назад под сетку редеющие волосы, открывающие перерезанные морщинками лысеющие брови. Единственная разница, что глаза ее глядели по-новому. Грустный, затравленный, устало-горестный взгляд исчез.

Это был твердый, холодный взгляд хищника.

– Я буду убить тебя голыми руками, – спокойно произнесла женщина и направилась к Джо с медленной уверенностью грозового фронта.

21

Взлетевший кулак ударил Джо в центр лица, бросив плашмя спиной вперед.

Джо грохнулся на пол, проехал несколько футов по грязи и плесени, завертевшись, и ударился боком в скамью. От удара перехватило дыхание и мелькнули перед глазами искры. Джо хватал ртом воздух, цепляясь за край скамьи, как новорожденный, впервые попавший в холодный, твердый реальный мир. Он поднял глаза. Столбы света пробивались сквозь разбитые витражи, сквозь растресканные изображения Голгофы и Тайной Вечери.

Монолит снова надвинулся, заслонив свет. Она улыбалась. Она была тысячу футов роста, небоскреб в ортопедических ботинках, и смотрела на Джо, будто собираясь прикончить больную собаку.

– Прости меня, – сказала она-тихо.

И обрушилась на него.

Джо мгновенно откатился в сторону, мощный кулак свистнул мимо его уха. Он с грохотом вскочил и бросился к стене, к своим импровизированным ловушкам, к веревкам и сломанным доскам. Но женщина по имени Илиана тоже оказалась в тот же момент на ногах, железные пальцы как рельсовые костыли вцепились в плечо Джо, выворачивая его назад. Он внезапно обернулся, перейдя в нападение, и крюком ударил ее в живот. Она пошатнулась.

В долю секунды Джо перестал быть джентльменом, инстинкт самосохранения взял верх, и он нанес еще три удара. Апперкот в ребра, отбросивший ее в сторону и приложивший об скамью. Прямой в живот, от которого она сложилась. И последний апперкот в челюсть, отбросивший женщину назад. Она отлетела к порталу, мамонтовая ее туша загремела о балки, в мигающую темноту взлетела туча пыли и осколков.

Но эта женщина отказывалась вырубаться.

– Господи Иисусе! – пробормотал Джо никому конкретно, медленно отступая, и сердце его колотилось. Ему трудно было решать именно эту проблему – вести рукопашную с женщиной. Он был прирожденным бойцом, видел несчетно драк, в лучших из них участвовал сам, но это... Это было против его правил. Черт возьми, это было против его, мать его так, природы. Эта женщина была семиглавым драконом, которого изрыгнула бездна, знамением, знаком наступления апокалипсиса. Но она была женщиной.

Он видел, как эта тетка поднимается, мотая головой, стряхивая боль, наклоняет голову – разъяренный бык, собирающийся с силами. Господи, она все еще улыбается. Хороший завод. Отряхивает пыль с халата. Эта гадская улыбка прилипла к толстому лицу, будто на нее произвела впечатление сила Джо.

И она бросилась снова.

Это было как объятие взбесившегося автопогрузчика. Руки ее сомкнулись вокруг тела Джо, Она бросила его через пролет, как медицинский мяч, и Джо с треском ударился в опорный брус, на голову посыпались осколки дерева, он начисто потерял равновесие. Илиана была уже рядом, два раза ударила его в живот, три раза в почки и наконец – последний, добивающий удар в челюсть.

Джо отлетел, шатаясь, споткнулся о торчащую половицу и полетел на скамью.

Он приземлился на бок и схватился за живот, пожираемый изнутри огнем. Будто все его кишки заплели косичками, облили керосином и подожгли. Спина раскалывалась. Он соскользнул со скамейки, упал в грязь, попытался отползти, но почти ничего не видел – так ему досталось. Отчаянно мигая, он уже ощущал ее приближение, огромный контур, очерченный мигающим серебряным светом.

– Иди сюда, – шепнула она.

Джо ощутил чудовищные руки у себя на рубашке, его дернуло вверх, в сидячее положение, он попытался отбиваться, но руки стали ватными, стали переваренными макаронами, чувство дистанции исчезло напрочь. Она нависала над ним, улыбка исказилась в гримасу, и Джо ощутил ее руки у себя на шее.

– Пришло время, – мурлыкнула она.

И стала его душить.

Говоря медицинскими терминами, выраженная асфиксия имеет несколько стадий. Первая стадия включает в себя ощущение сдавления в груди, легкое головокружение, ощущение покалывания в пальцах рук и ног и сильно выраженный конвульсивный тремор, часто проявляющийся в виде резких беспорядочных движений. Пойманный железной хваткой старухи, Джо ощутил эти эффекты почти сразу, и он дергался и брыкался, как сумасшедший, пытаясь что-то выкрикнуть, пытаясь укусить ее за руку, пытаясь как-то вырваться, вздохнуть, выжить. Наконец ему удалось схватить ее за огромную левую грудь и сжать изо всех оставшихся сил.

Илиана лишь поморщилась и продолжала душить его.

Джо стал проваливаться в асфиксию последней стадии, и здесь началось по-настоящему интересное. Грудь сводили спазмы, легкие охватил огонь, и Джо чувствовал, что его черепная крышка сейчас отлетит, как пробка от шампанского. Боль была чудовищной, поглощающей. Она лилась сквозь него приливом расплавленной лавы, и морщинистое лицо старухи раздувалось над ним, как гневная сверхновая, и горели мертвые глаза. Вскоре лишенные кислорода красные кровяные шарики Джо стали отключаться, и тогда начались видения.

Румынка стала меняться, лицо ее плыло, черты его сливались в черты лица его умирающей матери, Кэтрин. Грустные глаза излучали горе почти неохватное, и Джо знал, что горе это о нем, о его жизни в смерти и разрушении, и может быть, и надо сейчас умереть, сейчас, когда он увидел эти ужасные глаза.

Свет начал гаснуть.

Последнее видение Джо было на удивление реальным, на удивление уместным. Когда железные пальцы сомкнулись вокруг его души, выдавливая самую суть его, он увидел появившуюся в проеме фигуру, за спиной румынки, в обрамлении зазубренного проема разбитого витража. Тонкий абрис молодой женщины. Ангел. Поднявшийся в окне призрачной аватарой, освещенный приближающейся грозой, очерченный серебряным светом.

Пришедший отвести Джо домой.

Мэйзи выстрелила, дульная вспышка громко и резко рявкнула у нее в ушах.

Выстрел озарил церковь, пуля ударила в затылок старухи, отбросив ее в сторону от Джо. Голова ее дернулась. Потом она обмякла, упав рядом с Джо в лужу собственной крови. Джо свисал с конца скамьи, ловя ртом воздух, хватаясь руками за горло. Ему ни до чего не было дела, кроме воздуха.

Мэйзи даже не поняла, что пистолет выскользнул из ее вспотевшей руки.

– ДЖОУИ!

Мэйзи влетела через разбитое окно в церковь. Бросаясь к Джо, она плевать хотела, что сама была на грани полного и резкого истощения, что исходит потом, что дрожит от нервного напряжения после бешеной гонки на юг, что лямки рюкзака сбились комом. Она упала на колени и помогла Джо сесть, гладя его волосы, массируя горло.

Джо пытался что-то сказать, но не мог заставить слова идти наружу. Его лицо было темно-алым, как побитый помидор, но с каждым глотательным движением, тяжелым глотательным движением оно прояснялось.

– Все хорошо, Джо, – выдохнула Мэйзи, осыпая поцелуями его лицо, шею. Мы выберемся Джо, не беспокойся.

– Эта... горничная... она... была...

Джо еще раз сделал глотательное движение и посмотрел на лежащую грудой мяса румынку.

– Была – кто? Она была горничной?

– Там... в «Эванджелин»...

Мэйзи опустила глаза на мертвую. Илиана Попеску лежала в собственных извержениях, из-под грязного халата торчали в стороны огромные ноги в порванных в клочья чулках. Одной щекой она лежала в собственной крови, челюсть ее отвисла. Сетка для волос порвалась и запеклась там, где в череп вошла пуля. Что-то странное померещилось Мэйзи при взгляде на кончики пухлых мизинцев старухи. Ногти были длинные, с маникюром, с алым лаком.

– Номер четыре, – тихо сказала Мэйзи, думая вслух.

Джо кивнул.

Мэйзи качнула головой:

– О Господи!

Это было как будто она вышла в дверь и обнаружила на той стороне стофутовую пропасть, черный колодец, полный безумия, и смерти, и людей, в которых не осталось ничего человеческого. Она овладевала этим мастерством убийства, и это ее пугало. Ей все труднее и труднее было видеть в этих целях людей. Они были только предметами, предметами из плоти, непредсказуемыми животными с золотыми зубами и алыми ногтями. Чужими. И Мэйзи становилась одной из них.

– Мы выиграли, детка, – сказал ей Джо, еще раз глотнув. – Мы побили этих гадов. – Он попытался встать, но тело все еще было тряпичной куклой. Он сел обратно и стал глубоко дышать. – Эндрюс должен приехать сюда с минуты на минуту. Ты его видела?

– Джоуи, послушай, там было...

– Мы победили, детка. Выиграли.

– Нет, Джоуи, еще не победили. Мы ничего не выиграли.

– Как так?

– Все это дело подстроено с самого начала.

Джо смотрел на нее, дыхание его успокоилось, и молчание охватило их, как черный прилив.

– Что ты говоришь? – спросил Джо наконец хриплым и низким голосом, и глаза его горели тревогой.

Мэйзи рассказала ему обо всем. Рассказала, как добралась до Виксберга, как заметила «блейзер», как слышала разговор Тома Эндрюса с его гориллой Марионом о судьбе Джо Флада, и, пока рассказывала, не могла отвлечься от того, что за разбитыми витражами со сценой рождества спускается ночь, и дождь сменяется густым варевом тумана и дымки. Речной рукав ожил звуками, призывами и ответами лягушек-быков, бесконечным, звенящим жужжанием цикад и еще чем-то, каким-то хлопающим шумом. Дождевые капли падают с листвы? Шаги?

– Как бы там ни было, а Эндрюс сюда доберется так или иначе, закончила Мэйзи, и по спине ее пробежал холодок. – Мой фокус с проколотой шиной только задержит их на время, а потом они придут за тобой.

Джо заставил себя встать, глаза его горели яростью, зубы сжались до хруста.

– И мы сведем счеты раз и навсегда.

– Джоуи, ты должен...

Мэйзи застыла в середине фразы, а Джо бросился к противоположной стене. Снаружи, в темноте, постукивание стало ближе, громче. Теперь это было явное хлопанье. Щелкали мелкие ветви. И сразу – тишина, только цикады, цикады и стук собственного сердца Мэйзи да шумящая в ушах кровь.

– Пригнись, детка, – шепнул Джо, махнув рукой вниз, к подножию скамьи. И сам припал к полу, прячась за спинкой скамьи и оглядывая пустую церковь. Мэйзи перебегала глазами по противоположной стене.

За неровной дырой разбитого витража, там, в подлеске, двигались тени кукольная пьеса призраков. Ветер только сбивал с толку, лениво шевеля бороды мха. Щелканье стало ближе, щелканье и хлопки, даже шепот, хотя это, быть может, уже было только воображение. Кто-то приближался, это по крайней мере было ясно. Но кто? По логике сейчас в главный вход войдет Том Эндрюс, весь – фальшивая улыбка и крокодиловы слезы. Но это ничего не объясняло. Щелчки, скрипы, фигуры, скользящие мимо тяжелых от влаги банановых листьев.

– У нас гости, – тихо сказал Джо.

– Сама вижу, – пробормотала Мэйзи, наблюдая за окнами, – и я не думаю, что это твой друг-адвокат.

– Что у нас с патронами?

– Не очень много, – ответила Мэйзи, порывшись в карманах джинсов и вытаскивая дрожащими руками обоймы.

Их было две. Обе на семь зарядов. Обе для «берсы». Мэйзи отдала их Джо, и он посмотрел на них так, будто эти металлические предметы чудом стали радиоактивными. Как на амулеты зла.

– О чем ты думаешь? – спросила Мэйзи.

– Погоди секунду.

Джо подполз к северной стене, держась ниже окна, и выглянул наружу. Казалось, он за миг оглядел весь речной рукав, проведя взглядом, как косой. Потом он застыл, и Мэйзи поняла, что он увидел что-то страшное. Голова его склонилась под странным углом, он что-то соображал, а Мэйзи хотелось кричать.

Потом Джо что-то прошептал.

– Что там, Джо? – Мэйзи не расслышала его слов за стрекотом цикад и шумом ветра. Щелчки приближались, и Мэйзи уже с ума сходила от страха.

– Джоуи, что ты сказал?

Он повернулся и посмотрел на нее, и Мэйзи увидела его лицо, и раньше, чем он заговорил, она уже знала, что они в большой беде.

Они шли сквозь заросли травы и кипарисов классическим атакующим построением, беззвучно, как леопарды, лучи лазерных прицелов яркими зелеными нитями прошивали тьму. В основном это были крупные мужчины атлетического сложения, одетые в фирменные черные ветровки.

Салливан Бирн – Салли – шел ведущим, пробираясь по губчатой сосновой подстилке, на его носу висела капля пота, готовая сорваться. Салли не замечал ни пота, ни стука собственного сердца, ни даже витающего вокруг запаха скунса и гниения. Одно было у него на уме – та церковь. Она появилась из далекого тумана, как дом с привидениями в каком-нибудь романе Джейн Остин, и Салли знал, что дело окажется горячим, горячее всего, что ему довелось повидать на своем веку. Только два вопроса было у него на уме: «насколько горячим?» и «как скоро?».

Капелька пота наконец-то сорвалась с его носа и беззвучно ушла в суглинок.

– Где твой пистолет? – услышал Джо эхо собственного голоса в безмолвной церкви, и голос звучал напряженно, собранно и механически.

Мозг работал на полных оборотах; Джо подполз к Мэйзи на окостеневших согнутых коленях, держась как можно ближе к полу. Он протянул ей открытую ладонь, и она подошла к окну и взяла для него пистолет. Джо взял его, аккуратно вставил обойму, а запасную отдал Мэйзи. У бедняжки лицо раскраснелось от ужаса, глаза горели, и Джо отчаянно хотел взять ее в объятия, успокоить, сказать, что все будет о'кей, но по правде говоря, очень было возможно, что все будет далеко не о'кей.

Снаружи были черные береты.

Их там было не меньше дюжины, если не больше – слишком темно, не разобрать. Джо видел этих спецназовских ребят в деле – в Чикаго во время гангстерских войн, в Майами в восемьдесят пятом во время кризиса с заложниками в Центре кубинских беженцев. Ребята эти были быстры, и они были смертоносны. Даже мафия начинала слегка нервничать, когда показывались черные береты.

– Что там?

Мэйзи затаилась у конца скамьи, крепко сцепив заломленные руки.

– Ничего хорошего.

– Джоуи? Черт возьми, кто там?

– Федералы.

Мэйзи посмотрела на него.

– Ладно. Федералы. И что ты собираешься делать?

Джо оглядел пролет за спиной Мэйзи. Его ловушки все еще стояли на грязном полу – натянутые веревки, свисающие с подоконников затяжные петли. Снаружи послышались шаги, потом снова внезапная тишина, и Джо знал, что береты занимают позиции, снайперы определяют линию стрельбы.

– Слушай меня очень внимательно, лапонька. У нас будет только один ход в этой партии.

– В какой партии, Джо? Какой еще партии?

– Успокойся, детка. – Джо подполз к ней, коснулся плеча, погладил по щеке. – Вдохни. Сделай глубокий вдох.

– Джо, если у тебя есть план, то я была бы очень признательна, если ты со мной им поделишься.

Она оглядывала темные углы церкви, глаза ее перебегали из тени в тень, мечась из стороны в сторону при каждой вспышке молнии снаружи.

– У меня есть план, – тихо сказал Джо, взводя курок. – Я хочу, чтобы ты...

Внезапный шум оборвал его слова. Он донесся с другой стороны церкви, из деревьев за заросшим пустырем – хрустящий звук. Еще шаги, и у Джо встали дыбом волосы на затылке, будто щелкнули кнопкой паники.

– Ты это слышала? – спросил он.

Мэйзи кивнула раньше, чем он это сказал.

Джо подошел к другому ряду окон, выходившему на южную окраину города. За покрытой гравием площадкой он увидел возникающие из чащи силуэты – к церкви крались еще стрелки. Не меньше полудюжины, здоровенные гориллы в непромокаемых плащах и охотничьих шляпах, с тоннами железа. Обрезы, полуавтоматические карабины, короткоствольные автоматы. При их виде у Джо свело судорогой желудок. Он решил, что это силы подкрепления Мариона, местные бандиты. Не те ребята, с которыми хочется играть в казаки-разбойники туманной ночью в дельте реки.

В одно краткое, безумное мгновение Джо осознал весь идиотизм того, что творится сейчас в темноте. Пока он отчаянно пытается выйти из Игры – ставя на карту не только свою жизнь, но и жизнь своей женщины и нерожденного ребенка, – в то же время, кажется, каждая собака в окрестности хочет в Игру войти. Мир кишит профессиональными убийцами.

А в мире, заполненном убийцами, можно действовать только одним способом.

– Только не говори мне.

Голос Мэйзи донесся до Джо сзади через всю церковь, и от его звука у Джо выпрямилась спина. Он резко повернулся и увидел первое микроскопически тонкое щупальце зеленого света, пробившееся сквозь витраж. Оно выходило из облупившейся картины с гордым изображением Христа в окружении апостолов и вылетало из руки Спасителя как пламенный меч Гедеона, обрекающий все, чего коснется, на возвышение – или разрушение.

– У нас еще гости, – произнес Джо.

– Что?

– Похоже, этот приятель Эндрюса притащил сюда весь свой детский сад.

– Господи, Джоуи, мы же будем...

– Ложись!

Джо прыгнул на нее, толкая на пол, навис над ней, стараясь держать ее так, чтобы она не двигалась. Еще один зеленый луч пробился сквозь витраж, вылетев из свитка Святого Петра и пройдя в шести дюймах от их голов. Еще один вылетел из подола одежды волхва, другой из его нимба, третий из ног, четвертый из груди. Вскоре паутина лучей была повсюду, перекрестив церковь, как смертельная колыбель для кошки, и Джо одной рукой прижимал Мэйзи к полу, другой отводил назад затвор автоматического пистолета.

– Просто делай, как я, лапонька, – сказал ей Джо, Давая своему страху навести его на цель, гальванизировать его.

Вдруг воздух наполнился шумом машины, скрипом ее шин по гравию.

Это, кажется, застало нападающих врасплох, и события сразу ускорились, зеленые щупальца света резко метнулись к переднему порталу, сходясь в фокус, как в лазерном шоу, дробовики заклацали со всех сторон – с севера, с юга, затворы загоняли патроны в зарядные камеры – сник-сник-сник-сник! – и язык Джо пересох, стал как наждачная бумага, и с шумом распахнулись двери машины, а потом раздался голос из мегафона:

– ЭЙ ТАМ, В ЦЕРКВИ!

Джо внезапно схватил Мэйзи за лямки рюкзака и выдернул ее из укрытия.

У них был единственный шанс.

– Хорошо! ХОРОШО!

Джо заорал на пределе собственных легких, волоча Мэйзи к высокому алтарю, где ступени вели к основанию осыпавшегося фронтона – его обгорелые бревна поднимались почти на пять футов в воздух, туда, где несчетные легионы молящихся принимали причастие, крещение, отпевание, теперь Джо собирался осквернить его самым ужасным способом. И одна только мысль бурлила на бегу в его горячечном разуме: «Прости, прости, прости».

– Джоуи, что ты делаешь?

– Ложись!

Джо схватил одну из веревок, обмотанных изоляционной лентой.

– Черт возьми, что ты делаешь?

– Идем!

Джо летел к алтарю, таща за собой Мэйзи, наводя пистолет на разбитый витраж, где фараон погибал в Красном море, и он выстрелил в поблескивающее стекло – один, два, три выстрела – «Прости меня, Господи, прости, прости меня!», – и взорвались окна поперечного нефа, расцветая осколками во тьму, и звук этот был неимоверный, буря диссонантных колоколов и адского пламени, и Джо повернулся к другой стене и выпалил оставшиеся патроны четыре, пять, шесть, семь – и все в треснутые окна.

– Давайте, парни! Покажите, что у вас есть!

Вызов Джо первобытным воем перекрыл грохот стекла и металла.

Стрельба началась немедленно.

Первые пули прилетели от спецназа, влетая в лучах небесного огня, яростным барабаном заколотив по противоположной стене в метеоритных кратерах и фонтанах разбитого стекла и штукатурки, и другая сторона тут же откликнулась – шайка социопатов из темноты, – возвращая огонь вдоль всей линии окон; фонтаны дроби вырывали куски камня и известки, растворяли жалюзи окон, и шум стоял, как в центре урагана.

Церковь наполнилась вспышками звезд и жужжанием смертоносных искр.

Джо и Мэйзи добрались до алтаря в последнее мгновение, когда пули уже били, как шутихи, по исповедальням, раскрывая старые кладбища газов гниения и забытых грехов, и первым знаком грядущего Армагеддона был жар пламени на шее Джо и внезапная вонь горящей резины и инфразвуковое «вууууууумп!», когда они нырнули за облупившийся портал.

Джо дернул веревку, и установленный им антиминс упал на них сверху.

Одновременно со взрывом.

22

Какой-то краткий, безумный миг в мире не было ничего, кроме света, бьющего в лицо Тома Эндрюса. Церковь взорвалась с яркостью метеоритной вспышки, звук был такой, будто ночь развалилась пополам. Ударная волна тараном бросила «блейзер» вперед, и причесанная голова адвоката ударилась о подголовник.

И все стало в огне.

Эндрюс боролся с ремнем безопасности, ловя ртом воздух, тряс оглушенной головой, глядя, как изливается из церкви ад. Пламя красным зверем взлетало из сердца церкви, потрясая хвостом из окон, деря когтями тьму, поднимая голову сквозь сорванный купол, рыча в небо, пожирая воздух. И Том Эндрюс ничего не мог, только сидеть, парализованный оцепенением, прикрывая рукой лицо от жара. Воздух вонял сгоревшим предохранителем, и от шума уши лопались.

Что случилось? Что произошло, во имя Господа? Слаггер заминировал церковь? Это казалось едва ли вероятным. Как он мог это сделать так быстро? Эндрюс повернул голову и посмотрел в пассажирское окно. Марион лежал на земле в нескольких футах от машины, оторопело мигая, пистолет его валялся в траве. Кажется, он растянул лодыжку, и лицо его было покрыто темным слоем то ли пыли, то ли сажи.

Марион сел, на лице его играло пламя горящей церкви. Пожар грохотал, как товарный поезд.

– Какого хрена тут творится?

– Марион?

Эндрюс попытался двинуться, но ремень безопасности зацепился вокруг пояса.

Из леса по обеим сторонам горящей церкви доносились звуки беспомощные, нечленораздельные крики, адский вой. Кто-то из спецназовцев тех, что не исчезли в вихре взрыва, – горели, отчаянно пытаясь уползти в темную прохладу леса и сбить пламя. Они были похожи на привидения, их горбатые тела светились в тени и тепловых лучах. Почти все ребята Мариона погибли, хотя пара человек визжала в траве под разрушенной колокольней. В церковной стене еще чудом держались зазубренные цветные стекла витражей, и мигающий свет бушующего внутри пламени озарял сцену бойни нереальным розовым светом.

– Ну и сукин же сын! – произнес Марион, глядя на огненный мальстрем.

– Что там стряслось?

Эндрюс дергал ремень, который врезался ему в мочевой пузырь. Пряжка в его дрожащих руках была горяча, как раскаленное тавро.

– Если этот паразит еще жив, он сейчас будет мертв! – рявкнул Марион, вставая на ноги.

Лицо его дернулось-гримасой, когда он встал на растянутую ногу и нагнулся подобрать «магнум». Проверив, что револьвер заряжен, он взвел курок и проглотил скопившуюся во рту кровь.

– Сейчас он у меня сдохнет!

– Погоди, Марион! Постой! – Эндрюс вцепился в застежку пояса. – Давай я кого-нибудь позову.

– Оставайся здесь, – сказал Марион и захромал к главному входу, который, кажется, только один и не был охвачен пламенем. Остальное здание уже корчилось в огне. Зверь жрал. Языки пламени лизали заросшие плющом порталы, пожирая перемычки и растрескавшиеся скульптуры, спирали дыма вылетали из разломов стены, как гневные призраки.

– Марион, подожди! А, черт!

Эндрюс наконец расстегнул ремень и распахнул дверь.

И застыл рядом с машиной, скорчившись за дверью и глядя, как Марион входит в ад. Широкая фигура его исчезала в бликах белого каления, револьвер наготове, и при виде этого зрелища у Эндрюса зашевелились волосы. Это безумие, мать его так, безумие. Слаггер наверняка мертв. Не может человек выжить в таком взрыве. Но опять же, если Слаггер сам это подстроил, наверное, он предусмотрел и способ выжить.

Тефлоновый мужик, мать его так.

Эндрюс начал нервно дрожать, зубы чуть не застучали. Страх был осязаем. Как кулак, намотавший на себя его кишки. Эндрюс влез обратно в машину и начал рыться в отделении для перчаток. Там у него лежал «дерринджер» с коробкой патронов – для нештатных ситуаций, к которым сегодняшний случай, без сомнения, относился. Найдя револьвер, Эндрюс попытался его зарядить хотя бы парой патронов, но руки у него так дрожали, что он едва мог держать оружие. Что-то на периферии сознания орало безмолвно: «Это все подстроил Слаггер, ты, кретин. Он знает. Он знает о двойной игре, и вот почему у тебя в шине оказался гвоздь, и вот почему ты уже покойник».

Из церкви загремели выстрелы, несколько подряд, почти сливаясь.

Эндрюс выронил «дерринджер»:

– Твою мать, мать-мать-мать...

Сердце бешено колотилось, руки покрылись гусиной кожей, он схватился за кейс с картами и раскрыл его. На крышке был смонтирован сотовый телефон. Эндрюс схватил трубку и попытался вспомнить номер Центра специальных операций Палаты, но мозг вертелся пьяной каруселью, заметаемый страхом, руки вспотели и так дрожали, что он еле держал трубку. Он готов был проклясть день и час, когда связался с этим подпольным дерьмом, с мокрухой, с убийствами. О Господи, он бы мог сейчас быть адвокатом по производственным травмам и зарабатывать куда больше, сидеть с краю, пока шестерки возятся в дерьме. Но нет, ему надо было быть важной шишкой, рисковать собственной задницей ради этой гадской романтики «плаща и кинжала». Наконец он смог набрать номер – и попал в магазин «Кентуккийские жареные цыплята» в Батон-Руже.

– ТВОЮ МАТЬ!

В открытую дверь вдвинулся какой-то предмет и коснулся шеи адвоката ниже левого уха.

Эндрюс уронил телефон, инстинктивно подняв руки.

– Не убивайте меня ради Бога!

Эти слова вырвались помимо его воли.

Твердый конец ствола упирался ему в шею, вжатый в нежную плоть над яремной веной, и за шумом огня Эндрюс слышал яростное дыхание, и ощущал кого-то за своей спиной, кого-то огромного и гневного, готового к убийству.

– Посмотри на меня, – прозвучал голос.

Адвокат повиновался.

Слаггер был покрыт сажей, лицо как у загримированного под негра актера, глаза как два дымящихся ненавистью угля глядели внутрь машины. Он мелко дрожал от ярости, направив на адвоката пистолет. Одежда его пропиталась то ли кровью, то ли потом, то ли сажей, то ли всем вместе.

– Слушай внимательно, адвокат, – сказал Джо, и голос его был напряжен от боли как струна. – Я тебе хочу что-то сказать.

– Я весь внимание, Слаггер.

– Единственная женщина, которую я в жизни любил, лежит мертвая в этой церкви.

– Слаггер, послушай...

– Ты знаешь, из-за чего?

Эндрюс проглотил полный рот страха, и он был горше миндаля. Адвокат закрыл глаза. Слезы покатились по щекам, когда пистолет надавил на шею сильнее.

– Слаггер, прошу тебя...

– Я задал тебе вопрос.

– Нет.

– Что «нет»?

Адвокат заплакал, и это не был тихий, подавленный плач. Это был надрывный, слюнявый вопль. Плечи затряслись, губы скривились, и адвокат зарыдал как младенец.

– Нет, я не знаю, из-за чего единственная женщина, которую ты любил, лежит мертвая в этой церкви.

Джо кивнул:

– Это из-за тебя, адвокат.

У главного входа в церковь что-то треснуло, и Эндрюс мгновенно повернул голову на звук.

– СМОТРИ НА МЕНЯ! ВНИМАТЕЛЬНО! – заревел Джо, и глаза его полыхнули огнем и серой.

Глаза Эндрюса метнулись обратно к Джо. Слезы ручьем струились по его щекам, капая на дорогой пиджак от Ральфа Лорена.

– Прости меня, Слаггер. Я здесь ни при чем, поверь мне, ты должен мне поверить, Слаггер, прости меня.

– Слушай внимательно, – ровным голосом сказал Джо.

Эндрюс стал слушать внимательно.

– Я скажу это только один раз, – сообщил ему Джо. – Ты отнял у меня единственную...

Снова что-то треснуло перед церковью, и на этот раз и Эндрюс, и Слаггер повернулись в ту сторону.

Как хлопок сверхзвукового самолета, грянул выстрел.

Эндрюс услышал треск ветрового стекла, внезапный свист и резкий ожог щеки струей осколков. Слаггера отбросило в сторону так резко, что, казалось, вырвало из собственной кожи, и Эндрюсу в лицо брызнула влага, и он вдруг понял, что произошло.

– О Господи!

Эндрюс сам не услышал собственных слов.

Слаггер свалился на землю рядом с машиной, струйка крови с его рук измазала край сиденья. Входное отверстие в его голове имело форму звезды, размытой кровью и лимфой, и под его головой разливалась лужа на гравии. Эндрюс попытался проглотить слюну – и не смог. Он дрожал неудержимой дрожью, руки его плясали в воздухе. Оглянувшись через плечо, он увидел быкоподобный силуэт на фоне горящей факелом церкви.

Освещенный огнем Марион стоял из последних сил, оцепенев от боли. Судя по ранам на груди, ему досталось три пули. Может быть, еще и четвертая – в лоб; трудно было сказать точно, так много крови впиталось в его волосы, залило лицо и расплескалось по рубашке. Ему стоило неимоверных усилий просто держать револьвер в руке, и когда стало ясно, что Слаггера он убил, жизнь вышла из него, как из спущенного шарика.

Огромный Марион свалился на доски портика, как поваленная сосна.

В страшной тишине салона машины Эндрюс не мог прекратить дрожь. Где-то вдалеке орали жители города, слышен был лязг машин местной пожарной команды, спешившей к церкви. Почти все спецназовцы и люди Мариона – те, кто не погиб при взрыве, – либо звали на помощь, либо ползли навстречу какому-то дальнему резерву, и Том Эндрюс остался один в лучистом сиянии церкви. Он перевел дыхание и оглянулся на Слаггера. Пляшущий свет играл на перемазанном кровью лице трупа, и Том Эндрюс невольно вспомнил моменты сладкой горести: последняя игра Лу Герига, уходящий с плачем Пит Роуз.

Конец эпохи.

Оставалось сделать только одну вещь.

Эндрюс остановил дрожь в руках на ту минуту, которой хватило, чтобы отыскать в отделении для перчаток «Поляроид-600» за инструкцией в виниловой обложке и регистрационными бумагами. Он вытащил аппарат и проверил, что кассеты в нем есть. Потом вылез из машины и наклонился над неподвижным телом Слаггера, тщательно стараясь не влезть в липкую лужу крови. Трудно было держать аппарат неподвижно – дрожь никак не хотела стихать, тело конвульсивно вздрагивало, пальцы тряслись. Церковь за спиной рушилась, треск и жар заставляли нервничать неимоверно. Эндрюс задержал дыхание на вдохе и постарался, как мог, взять тело в кадр.

И сделал пару снимков.

Закончив, он сунул фотографии в нагрудный карман и швырнул камеру через окно на пассажирское сиденье. Потом влез в машину сам, завел ее и быстро задним ходом отъехал от ожившего ада. Свет был повсюду, в ушах стоял грохот товарного поезда, и Эндрюс, не теряя ни секунды, врубил передачу и погнал, ПОГНАЛ к чертовой матери отсюда.

Узкая дорога вилась между кипарисами. Эндрюс первый крутой поворот взял на скорости тридцать миль в час, чуть не потеряв управление и не влетев в болото. Он завертел рулем, возвращая колеса на асфальт, и взревел двигателем вдоль окраины города, в черноту. Но, когда церковь уже скрылась позади, он не смог удержаться, чтобы не кинуть в зеркало заднего вида последний взгляд на пульсирующий свет. Огонь бушевал свирепо, широко, и не было сомнений, что он поглотит все в радиусе ста футов, в том числе погибших спецназовцев, солдат Мариона и даже Слаггера.

Эндрюс будет последним, кто видел Слаггера живым, и к такой ответственности он собирался отнестись серьезно. Он станет неофициальным биографом Слаггера, да, именно так. Эндрюс будет архивистом подполья, хранителем традиции. Адвокат улыбнулся при этой последней мысли, несмотря на дрожь, на колотящееся в груди сердце, на пересохшую глотку. И, сделав последний крутой поворот в тень болотистой равнины, Эндрюс кивнул сам себе.

Может быть, он напишет книгу.

23

Зверь встал на дыбы и ударил в небо, рыча, выплевывая яркие, как магний, языки пламени, и даже совсем далеко, в Джелибеле и Порт-Херроде был виден этот свет. Как будто теперь церковь горела на чистой памяти, памяти о крови и плоти и свечном воске, вырвавшейся из-под контроля памяти, и горе с любовью смешались в адском спектакле, и вскоре фундамент стал проседать, и грохот падающих бревен был как симфония орущих на пределе сил голосов, возвещающих Апокалипсис.

У подножия этого ада, возле двери, возникла, как феникс, одинокая фигура.

Она стояла на дрожащих ногах, и единственный образ заполнял ее горячечный мозг: любимый день-рожденный подарок давних лет – набор матрешек. Они лежали в красивой коробке зеленовато-голубого шелка, обвязанной лентой из розовых сердечек, и сами матрешки были раскрашенными вручную фарфоровыми фигурками – младенцами в шелковых пеленках и с шапкой длинных блондинистых волос. Всего их было шесть, и каждая разнималась посередине, и фигурка поменьше плотно входила внутрь. Эти матрешки касались чего-то тайного, скрытого в сердце феникса. Желания быть частью целого, быть защищенной.

Покрытая потом и копотью, судорожно дрожа у колонны, ощущая на лице дыхание печи, Мэйзи не могла выбросить из головы воспоминания об этих куклах. Только секунду назад она вложила сама себя в тело мертвеца. Она привязала собственные пальцы к его мертвым фалангам, как к болвану чревовещателя, и держала его вертикально столько, чтобы успеть навести мушку на ветровое стекло адвоката и выстрелить. Она сама стала вкладывающейся куклой, и одновременно кукольником, и когда она дала упасть огромному телу, иллюзия сработала как гипноз. Звук упавшего на пол портала тела Мариона был похож на стук упавшей бычьей туши о цемент.

Треск падающих бревен внутри церкви выдернул Мэйзи из транса.

Закрыв лицо руками от искр, она сделала глубокий вдох. Жар был почти невыносим, легкие вскипали от раскаленного воздуха, и Мэйзи решила, что пора убираться к чертовой матери. Она повернулась, перепрыгнула через тело – искры впились в каблуки – и побежала вниз через ступеньку.

Стоянка перед церковью была пуста, но вдали, среди деревьев, мигали огни пожарных машин, со всех сторон выли сирены патрульных, и скоро здесь будут кишмя кишеть полицейские. Мэйзи бросилась через стоянку, легкие ее горели, ноги окаменели и ныли после напряжения в церкви, ныли синяки на спине там, где упала закрывшая их доска. Рюкзак хлопал по спине, но это ее больше не волновало. Она была профессионалом, и она знала, какие инструменты и материалы нужны для подобной работы.

Она подбежала к Джо как раз, когда он садился, стараясь стереть с лица грим и ворча:

– Эта чертова штука хуже липкой бумаги для мух.

– Я тебе говорила, что она быстро высыхает, – сказала Мэйзи, опускаясь на колени рядом с ним и осматривая его лицо в поисках настоящих повреждений. С юга приближался вой сирен, ревели двигатели.

– Я малость боялся, что эта штука засохнет у меня на ладони раньше, чем я налеплю ее на лицо.

– Ты отлично сработал, Джо, – сказала она, проводя рукой по ключицам в поисках осколков стекла или реальных ран. Нашла только следы сажи – и, разумеется, пятна крови Мариона. Слава Богу, Мэйзи училась сценическому гриму в те времена, когда была слишком бедна, чтобы купить настоящий товар. И она изучала свое ремесло на самодельных средствах и так освоила химию грима, что могла бы написать учебник.

Сегодня она сумела сымпровизировать с материалами, кипевшими в пламени церкви. За основу она взяла расплавленный свечной воск. Смешав его с опилками, придала ему шероховатый вид, какой следует иметь входному отверстию раны. Сделала из него тонкую нашлепку, привязанную к пакету с кровью Мариона, который Мэйзи сложила из оторванного кармана собственных джинсов. Весь фокус был – составить этот план в последнюю минуту, скорчившись в огненном туннеле и глядя, как Джо перестреливается с Марионом. Может быть, ее на эту мысль навело зрелище Мариона, получившего последние три пули в грудь и упавшего, как ствол дерева, рухнувшего на пол в сполохе искр. Скорее же ее вдохновила любовь к Джо, внезапное осознание, что ему никогда не ускользнуть от собственной жизни, что вечно будет идти на него охота. И его собственная смерть – единственный ответ.

– А знаешь что, дорогой? – неожиданно спросила Мэйзи, глянув через плечо на огонь. Пламя расползалось по земле, занимались валежины и старые пни, вспыхивали снопы искр, издали мелькали на деревьях мигалки полиции. Надо уносить ноги.

– Знаю, знаю. Ладно, поехали.

Джо заставил себя подняться, и внезапная гримаса свела его лицо. Он выдохся начисто.

– Сюда.

Мэйзи взяла его за руку и повела за собой.

– А ты ведь чуть не попала, верно?

Джо выдавил из себя улыбку, несмотря на боль в подкашивающихся ногах.

– То есть?

– На волосок промахнулась.

– Я знала, что делаю.

– Ты мне череп могла разнести.

– Но ведь не разнесла.

– Что ж, твоя правда, – согласился Джо и обнял ее за талию.

Они молча спустились к болоту.

Когда наконец темнота поглотила их и завеса кипарисов и подлеска скрыла хаос у церкви, Мэйзи почувствовала себя странно преображенной. Они, разумеется, двигались медленно, ноги засасывала грязь, раны тянули к земле, но они были свободны, свободны, пара идущих мертвецов, и они скоро выйдут на хайвей, и как-нибудь выберутся из страны, и спасутся. И, осознав это, Мэйзи снова ощутила то же чувство, странное, парящее чувство, чувство полета, и она посмотрела на Джо и увидела его глаза, огонек узнавания в них, и знала, что он чувствует то же самое. Они достигли невозможного.

Сквозь тени, сквозь непроницаемую черную ночь.

Они смогли наконец исчезнуть.