Игра нипочём

Краев. Кочан с корешками

– Хм, давление в норме, рефлексы тоже… – Васька Гусев подмигнул Краеву, сел и принялся заполнять историю болезни. – Ну а дальше будем смотреть.

Ох, течёт время. В школе, помнится, Васька был тощим, вечно взъерошенным обормотом, двоечником и разгильдяем, бедой учителей. Он и сейчас не особенно растолстел, но в коридоре персонал в белых халатах вытягивался перед ним в струнку. Кому, стало быть, Васька, а кому – Василий Владимирович… А вот голова полысела. Наверное, от избытка ума. На сей счёт, кстати, без шуток. Где интенсивный мыслительный процесс, там усиленное кровоснабжение, а с ним и повышенный теплообмен…

– Ну что, с Богом. – Гусев поднялся, коротко вздохнул, сунул ручку в нагрудный карман халата. – Посмотрим на эмэртэ,[83] отчего это твой кочан безобразничает.

Ручка у него была роскошная – «Паркер», не иначе подарок благодарного клиента. А халат – безупречно отглаженный, зеленоватого, хирургического оттенка.

Томограф находился на первом этаже, в удивительно уютном, вовсе не пугающе медицинском помещении. И присматривала за ним миловидная, круглолицая дама, чем-то похожая на добрую воспитательницу из детского сада.

– Зинуля Викторовна, это мы, – бодро сказал ей Гусев. – Помните, я настоящего живого писателя обещал к вам привести? – Дама расцвела, во все глаза разглядывая настоящего живого писателя, а Васька деловито повернулся к Краеву. – У нас, брат, здесь порядок, как в аэропорту: всё железо долой, мобильник выключить, часы снять. Обувь тоже снимай и давай ложись вот сюда. На спинку!

Оставшись в одних носках, Краев осторожно шагнул за матовую стеклянную перегородку. Устроился на удобном анатомическом ложе и, слегка робея, приготовился отдаться в объятия томографа. Помнится, в каком-то классе у них был в одном из учебников, кажется по физике, параграф о мирном использовании атома. И картинки при нём. В частности, рисунок человека, лежащего под массивным аппаратом для рентгеновского просвечивания. Так вот, балбес Васька, Олежкин сосед по парте, немедленно дополнил рисунок здоровенным сверлом, нацеленным из аппарата прямо в пузо больному… Почему-то Краеву часто вспоминался этот рисунок, и вот… «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он…»

Щёлкнула закрываемая дверь, Зинуля Викторовна нажала клавиши, на голову Краева надвинулось что-то хитрое, массивное, негромко урчащее. Процесс пошёл – ядерный магнитный резонанс принялся считывать из писательских мозгов ещё не придуманные сюжеты. Краев лежал и вспоминал, как они с Гусевым были влюблены в первую красавицу класса. Дрались в кровь, гнусно домогались, приглашали в кино и кафе-мороженое. Ленке было не до сопляков – она была влюблена в учителя физкультуры. Десять лет спустя Краев увидел её на вечере выпускников. Двойной подбородок, аляпистый макияж и третий развод…

Наконец урчание стихло, зажглась зелёная лампочка, Краев с облегчением поднялся, надел туфли. Снова щёлкнула дверь, появился Васька с помощницей.

– Ну что? – жизнерадостно осведомился одноклассник. – Страшнее пуль душманских?

Он сразу показался Краеву слишком уж бодрым.

– Спасибо, – сказал он врачихе, чуть было не назвал её «Зинулей Викторовной», но постеснялся.

– Да уж не за что, – отозвалась та. Кивнула и сразу уткнулась в монитор. Добрая воспитательница, которую кто-то очень расстроил.

Снова пошли по лестнице, теперь уже наверх, в гусевские апартаменты. Там было все по-прежнему – скучно. Неслышно работал кондиционер, мерно постукивали часы, на экране ноутбука, оставленного на столе, менял красивые пейзажи скринсейвер.

– Присядь, Олег. – Гусев помолчал, прокашлялся, глянул исподлобья. – В общем, так. Тебе в больницу надо, в стационар. С направлением помогу…

Взгляд у него был какой-то бешеный, затравленный, полный безысходной тоски, чувство собственной беспомощности явственно читалось в нём.

– Постой-ка, Вася, постой, – нахмурился Краев. – Хорош туман напускать. Давай колись, что там у меня в башке высветилось. В обморок небось не грохнусь. – Васька открыл рот, но Краев поднял руку. – И про врачебную этику ты мне не втирай! Я на эту вашу этику ещё в Афгане положил, когда мне ногу штопали без наркоза… Ну, не тяни, режь!

– Режь… – угрюмо сгорбился Гусев. – Если бы! Опухоль у тебя. В мозгу. Неоперабельная. Нету на сегодняшний день таких технологий. Современная медицина может только до некоторой степени продлить тебе жизнь и уменьшить боли. В условиях стационара…

«Вот так. Вот оно и случилось. То самое, о котором все знают, что оно однажды произойдёт, но – не прямо сейчас, не здесь, не со мной…»

– И сколько у меня… ещё времени? – ощущая странное спокойствие, поинтересовался Краев. – В смысле, не до полного конца, а пока меня ещё не полностью скрючит?

«Тьфу ты, блин, говорить уже разучился…» На самом деле, если хорошенько разобраться, он знал это давно. Может, подсознательно, но – знал.

«Все там будем. Рано или поздно. Важно только – как…»

– Думаю, месяца три-четыре, максимум полгода, – буркнул Гусев. Правду говорят умные люди: никогда не берись лечить родственников. И близких друзей. – Точней не скажу. Одно знаю определённо: прогноз самый неблагоприятный. Так насчёт больницы…

– Ага, – сказал Краев. – Щас. Малой скоростью в небеса, как капуста на овощебазе? – Краев, как и всё их с Гусевым поколение, в своё время изрядно отработал на тех самых овощебазах, и однажды его поразило зрелище: кочан, с одного конца уже гнивший и невыносимо смердевший, как способна смердеть только гнилая капуста, с другого ещё пытался выпускать корешки из срезанной кочерыжки. – Не, Вась, то есть спасибо, конечно… Но как кочан – не хочу…

«Вот сука судьба. В бэтээре горел, в засады попадал, на мины наступал – и ничего, жив остался…»

– Ладно, – быстро посмотрел на него Гусев, сел, принялся выписывать рецепты. – Вот это каждый день. Вот это в момент приступа боли. Вот это…

– А знаешь, Вася, что интересно, – неожиданно усмехнулся Краев, – где-то я читал, будто рак мозга – профессиональный недуг шахматистов. А я шахматы терпеть не могу…

– Дурак!!! – прорвало Гусева, да так, что «Паркер» затрясся и запрыгал в руке. – Клоун тряпичный, шут гороховый!.. Я ему о жизни и смерти, а он шутки мне шутит!.. – Гусев запнулся, помолчал, скрипнул зубами. – В общем, если станет совсем хреново, звони… Попытаюсь хоть что-нибудь…

«Если, – мысленно передразнил его Краев. – КОГДА…»

Вслух он сказал:

– Слушай, там небось денег надо… За агрегат, за осмотр…

– Вот я и говорю: дурак, – не то чтобы обиделся, просто констатировал Гусев. – Катись. – И уже в спину ему тихо пробурчал: – А Ленка, задрыга, того не стоила…

«Сходил, называется, с одноклассником повидался, – точно заведённый, твердил Краев по дороге домой. – Сходил, называется…»

Всё-таки его понемногу начинало колбасить. Страшно это, когда впереди – ничего. Совсем ничего. Грамотные небось, телевизор смотрим, книжки почитываем… Знаем, что опухоль мозга – это беспросветные муки и паралич, потом слепота и угасание разума. Будущее отменяется.

«…А значит, живи настоящим. Совершенно свободно, вне всяких законов, традиций и предрассудков. Всё равно терять нечего, а значит, нечего и бояться. И некого…»

– Смирно, – подошёл Краев к зябнувшему на перекрёстке гаишнику. Резко спросил: – Фамилия?

– Инспектор дэпээс гибэдэдэ гувэдэ старший прапорщик Козодоев… – автоматически ответил тот, после чего спохватился: – А вы сами-то, гражданин, кто будете, а? Кто? Что? Хрен в пальто? А ну стоять! А ну документ покажь! А ну…

Краев удалился – раскованно, безбоязненно и безнаказанно. Только на душе почему-то стало противно.

«Может, окружить себя, по совету Булгакова, рьяными собутыльниками и хмельными красотками? Да и прожигать, что осталось от жизни, сколько хватит денег, энтузиазма и сил?..»

Ещё противнее, чем вытаскивать фигу из кармана перед несчастным гаишником.

«Или удариться в благочестие, истинно уверовать, совершить паломничество к святым местам и вот там, где-нибудь в тернистом пути…»

Он представил себе эту картину, и его замутило.

«А что, если форсировать события и не затягивать решение вопроса? – Краев усмехнулся, впрочем невесело. – Нет, не дождётесь. Я ещё с поля боя не удирал, в штаны наложив. Если уж воевать, то до конца. Постой, постой…»

От внезапной мысли он даже остановился – ну да, всё правильно, воевать нужно до конца.

«Так. Поеду в Пещёрку. К этому чёртову монастырю, или что он на самом деле такое. И буду, сколько хватит сил, писать эту чёртову книгу. Хоть перед занудой совестью в грязь лицом не ударю…»

Ну а уж когда припрёт – можно и уйти. Выбрав местечко подальше от людского участия. Там, в болотах, подобных местечек небось…