Игра судьбы

ГЛАВА XX

ИГРА СТРАСТИ

Аид появился в своем кабинете, все еще держа Персефону за руку. Его тело напряглось от предвкушения, а разум закружился от возможностей этой ночи. Почему ей так хотелось узнать о его отношениях с Минфой? Если он ответит, уступит ли она ему?

Мгновение они смотрели друг на друга, и Аид отпустил ее руку, проведя пальцами по ее ладони. Он потянулся, чтобы развязать ее маску. Движение казалось интимным, но правильным, и он никогда не испытывал такого сильного желания. Это скрутило низ его живота и заставило сжаться горло.

— Вино? — спросил он, подходя к бару и снимая свою громоздкую маску.

— Пожалуйста.

Она говорила тихо, и в груди у него стало тяжело, когда он представил, как это слово вертится у нее на языке, когда она умоляет его наполнить ее.

Он налил ей бокал и пододвинул его к ней. Она взяла его, ее изящные пальцы обхватили ножку, когда она отпила глоток. Аид мгновение наблюдал за ней, отвлеченный ее ртом и тем, как ее язык выскользнул наружу, чтобы смочить губы. Ее пристальный взгляд обжигал его кожу, глаза жаждали.

— Голодна? — спросил он. — Ты почти не ела на торжестве.

Ее глаза сузились.

— Ты наблюдал за мной?

— Дорогая, не притворяйся, что ты не смотрела на меня. Я знаю, когда ты смотришь на меня, как знаю вес своих рогов.

Она отвела глаза, покраснев.

— Нет, я не голодна.

Жаль, подумал он, наливая себе стакан виски.

Они оказались на противоположных концах стола перед камином, в центре которого лежала колода карт.

— Игра? — спросила она, когда Аид потянулся за картами.

— Покер, — ответил он, открывая коробку и тасуя карты.

Она перевела дыхание.

— Ставки?

От ее вопроса воздух сгустился, и Аид улыбнулся.

— Моя любимая часть. Скажи мне, чего ты хочешь.

— Если я выиграю, ты ответишь на мои вопросы.

Он знал, что она на это поставит.

— Договорились, — сказал он, закончив тасовать карты. — Если я выиграю, ты снимаешь одежду.

Если она и была шокирована, то никак этого не показала.

— Ты хочешь раздеть меня?

— Милая, это только начало того, что я хочу с тобой сделать.

Неужели он вообразил изгиб ее губ?

— Один выигрыш равен одному предмету одежды?

— Да, — сказал он, разглядывая ее платье — этот великолепный кусок атласной ткани. Он надеялся, что это была единственная вещь, которую она носила. Затем ее рука привлекла его внимание, коснувшись цепочки ожерелья там, где она опускалась между грудей.

— А что насчет драгоценностей? Ты считаешь это раздеванием?

Он отхлебнул из своего стакана.

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— Я могу решить, что хочу трахнуть тебя в этой короне.

Теперь по ее ухмылке нельзя было догадаться; она изогнулась на ее прекрасном лице, полном озорства.

— Никто ничего не говорил о сексе, лорд Аид.

— Нет? Жаль.

Она наклонилась над столом, открывая ему полный обзор своей груди. Он мысленно застонал.

— Я принимаю твою ставку.

Его брови приподнялись.

— Так уверена, что победишь?

— Я не боюсь тебя, Аид.

Никогда, подумал он. Он никогда бы не захотел, чтобы она боялась его, даже в самые мрачные моменты его жизни. Проблема была в том, что она никогда не видела его таким — сердитым, агрессивным и жестоким. Истинность этого заявления еще предстоит выяснить.

Персефона вздрогнула.

— Холодно? — спросил он, сдавая первую раздачу.

— Горячо, — прохрипела она и улыбнулась, ее глаза были полны страсти.

Аид выложил свои карты — пару королей.

Именно сжатие ее губ сказало ему, что она проиграла, и он получил подтверждение, когда она выложила свои карты. Он улыбнулся, и похоть пробежала по его венам, прямо к члену. Он оценивал ее, не торопясь сканируя ее тело, решая, что бы он взял.

— Полагаю, я возьму ожерелье.

Когда она потянулась, чтобы расстегнуть его, он остановил ее.

— Нет, позволь мне.

Она уронила руки на колени, когда Аид приблизился. Его пальцы покалывало, когда он собрал в ладони ее густые волосы, перекидывая их через плечо. Он расстегнул цепочку, позволив металлу упасть между ее грудей, наслаждаясь тем, как она вдохнула, когда он поцеловал ее ключицу.

— Все еще горячо? — спросил он у ее кожи.

— Настоящий ад.

Он практически чувствовал запах ее похоти.

— Я мог бы освободить тебя из этого ада.

Его губы прошлись вверх по изгибу ее шеи.

— Мы только начали, — прошептала она.

Его разочарование было тяжелым, но все же не таким обременительным, как нарастающее давление в его члене. Он выдавил из себя смешок и отстранился, уже думая о том, что он попросит дальше.

За исключением того, что Персефона победила.

Она ухмыльнулась, выкладывая карты на стол.

Аид был недоволен, больше всего на свете он был нетерпелив. Он хотел ее обнаженной, распростертой перед ним. Он хотел быть по самые яйца внутри нее.

— Задавай свой вопрос, богиня. Я горю желанием разыграть еще одну комбинацию.

Он знал, что она скажет, и хотел поскорее покончить с этим.

— Ты спал с ней?

Он ненавидел этот вопрос, потому что он напоминал ему о другой версии его самого. Той, которая казалась безнадежной и бесстрастной. Той, которая стремилась возродить любое чувство принадлежности и потребности, и он обратился к Минфе. Он не был горд, но знал, что она была бы согласна.

Это было решение, о котором он сожалел, не только из-за своей неискренности, но и потому, что был несправедлив к ней. Он дал ей надежду, когда у него не было намерения устанавливать с ней отношения, и это было именно то, чего она ожидала, и после их соединения он сказал ей, что она никогда не будет сидеть рядом с ним как королева.

Поэтому он ответил на вопрос с горьким привкусом на языке.

— Однажды.

Она заметно побледнела, и Аид внезапно понял, какие эмоции Персефона вложила в этот вопрос. Для нее это что-то значило, что он был с этой женщиной, но означало ли это, что она откажет ему?

— Как давно это было?

— Очень давно, Персефона.

Он не мог просить ее подождать ответа еще один раунд. Это казалось несправедливым, когда это было так важно для нее.

Услышав это, она отвела взгляд.

— Ты… злишься? — спросил он.

— Да.

Он был удивлен ее честностью, удивлен, когда она встретилась с ним взглядом и выразила свое замешательство.

— Но… я точно не знаю, почему.

Он попытался представить, что, должно быть, происходит у нее в голове, но когда он поймал себя на том, что думает о том, как она трахается с другим мужчиной, он решил, что это неправильный образ действий. Эта мысль только усилила его ярость. Поэтому вместо этого он сосредоточился на картах, сдавая другую комбинацию.

На этот раз он победил и откинулся на спинку стула, рассматривая сидящую перед ним богиню. Забирать было особо нечего, но ему нравилось не столько то, что он снимал с неё. Это было напряжение, которое воспламенило воздух между ними, пока он размышлял, а она ждала. Наконец, он встал, и Персефона выпрямилась, когда он приблизился, вытянув шею, чтобы выдержать его взгляд.

— Я возьму серьги, моя дорогая.

Она не дышала. Он знал, потому что, когда он наклонился к ней, ее грудь не двигалась, поэтому, когда его губы коснулись ее уха, он прошептал:

— Дыши.

И он был вознагражден ее резким выдохом. Он продолжил обхватывать губами ее серьги и вытаскивать их из ушей, ловя их тыльной стороной ладони. Как только они вышли, он провел языком по этому месту и прикусил его зубами, отметив, что ее руки вцепились в край стола.

Возвращаясь на свое место для следующего раунда, он молился Судьбе, которая подарила эту женщину и могла забрать ее, чтобы это был последний раунд. Позволь мне забрать ее. Здесь, сейчас, на этом самом столе, где они договорились торговаться за одежду, ответы и всю оставшуюся жизнь.

За исключением того, что Судьба не даровала такой молитвы — или облегчения бушующего стояка Аида — потому что Персефона победила.

— Твоя сила невидимости, — начала она, глядя на него так, как будто ожидала, что он удивится тому, что она знает. — Ты когда-нибудь использовал это, чтобы шпионить за мной?

Аид тщательно обдумал ее вопрос, особенно слово «шпионить». Это было слово, которое в данном контексте звучало как обвинение, и у него было ощущение, что оно пришло не из того вечера, когда он задержался рядом с ней, пока она осматривала выставку. Это был другой вид близости.

Этот вопрос возник в ту ночь, когда Аид наблюдал за мастурбацией Персефоны — когда он тоже получил удовольствие от этого зрелища.

По правде говоря, он использовал не невидимость, а другую силу, которая включала в себя проецирование души. Кроме того, можно ли это действительно назвать шпионажем, если она знала, что он там?

— Нет, — наконец ответил он.

— И ты пообещаешь никогда не использовать невидимость, чтобы шпионить за мной?

Это был не единственный метод, который он мог использовать, но надеялся, что скоро, куда бы она ни пошла, ей захочется его присутствия.

— Я обещаю.

Его руки сжались над картами, когда Персефона задала еще один вопрос.

— Почему ты позволяешь людям думать о тебе такие ужасные вещи?

Перетасовывая карты, он подумал, не ответить ли, но решил, что развлечет ее… и отвлечет себя от источника дискомфорта, растущего у него между ног.

— Я не контролирую то, что люди думают обо мне.

— Но ты не делаешь ничего, что противоречило бы тому, что они говорят о тебе.

Она казалась раздраженной этим, что заинтриговало Аида.

Он приподнял бровь.

— Ты думаешь, слова имеют значение?

Между ее бровями появилась морщинка, и он сдал еще одну стопку карт.

— Это всего лишь слова. Слова используются для создания историй и лжи, и иногда они соединяются вместе, чтобы сказать правду.

Мир был построен на словах — словах богов, словах врагов, словах влюбленных.

— Если слова не имеют для тебя никакого значения, то что же имеет?

Когда он встретился с ней взглядом, то почувствовал, как весь мир изменился, он подошёл к ней. Она выдержала его взгляд, воздух между ними превратился во что-то горячее и густое. Аид опустил взгляд на свои карты, когда раскладывал их перед ней на столе — флэш-рояль.

— Действие, леди Персефона.

Его голос был хриплым, как вспыхнувшая спичка.

— Действие имеет для меня значение.

Она поднялась ему навстречу, их губы столкнулись, руки и языки переплелись. Их движения были бешеными, как будто они не могли соединиться достаточно быстро или достаточно сильно. Наконец, Аид схватил ее за бедра и повернулся, чтобы сеть, притянув ее к себе на колени так, что она оседлала его. У него мелькнула мимолетная мысль, что это платье, которое она надела, было создано для секса, когда он спустил бретельки с ее рук, обнажая груди, разминая их, пока соски не напряглись. Персефона ахнула, прикусив его губу, вызвав рычание из глубины его горла. Ее бедра прижались к его, и на краткий миг он помог ей двигаться, наслаждаясь трением, которое вызывало это движение. Но ее груди прижались к нему, и он обнаружил, что его тянет туда, хватая каждый идеальный шарик в руку и пожирая их ртом. Персефона издала удовлетворенный стон, ее голова моталась взад-вперед, ее пальцы безрассудно пробегали по его волосам, пока они свободно не упали ему на лицо. Вскоре единственное, что он мог слышать, было ее тяжелое дыхание, ее драгоценные стоны, ее отчаянное рычание, и он двинулся, подтягивая ее к столу, положив руки ей на колени, разведя их так широко, как только мог.

Они уставились друг на друга, Персефона приподнялась на локтях, Аид склонился над ней.

— Я думал о тебе каждую ночь с тех пор, как ты оставила меня в ванне, — сказал он, прижимая свою эрекцию к ее теплу, и его голос понизился, затуманенный желанием, которое он испытывал. — Ты оставила меня в отчаянии, переполненным потребностью только в тебе.

Он сделал паузу и поцеловал ее колено.

— Но я буду щедрым любовником.

Он проложил дорожку поцелуев вверх по внутренней части ее бедра, следуя языком, пока не достиг ее центра. Там он раздвинул ее, обнажив ее чувствительную розовую плоть и ноющий клитор, и коснулся его языком, кружа по нему, прежде чем лизнуть ее щель. Она извивалась под ним и тянулась к нему, но он схватил ее за запястья и держал их по бокам, глядя на нее снизу вверх со своего места между ее ног.

— Я сказал, что буду щедрым любовником, а не добрым.

Он вернулся к ее лону, скользя языком, наслаждаясь ее жаром, погружаясь в нее, все это время он удерживал ее бедра на месте, вжимаясь в нее, подстегиваемый ее порочными стонами. Вскоре его пальцы присоединились к языку, погружаясь глубоко в ее жар. Она была пеклом, и ее мышцы сжимались вокруг него, пока он работал, двигаясь внутрь и наружу, пока он брал ее клитор в рот, пока она не кончила, выкрикивая его имя.

Затем ее руки потянулись к пуговицам на его рубашке, но прежде чем она смогла их расстегнуть, он остановил ее, отстранившись и поправив ее платье.

— Что ты делаешь?

На мгновение он увидел, как в ее глазах промелькнул страх, как будто она подумала, что он может уйти.

Он был слишком эгоистичен.

— Терпение, дорогая.

Он подхватил ее на руки и вышел из своего кабинета в дворцовые залы.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

— В мои покои, — сказал он.

— И ты не мог телепортироваться?

— Я бы предпочел, чтобы весь дворец знал, что нас не должны беспокоить.

Это было нелепое проявление мужественности, первобытная демонстрация его притязаний на нее, но он хотел, чтобы этой ночью весь замок поднял шум, хотел не оставить сомнений в умах своих людей, что Персефона неприкосновенна.

Как только они оказались в его покоях, он опустил ее на пол, прижимая к себе. Он изучал ее, ища глазами, ища любой признак колебания. Его самым большим страхом было ее сожаление, и поэтому он дал ей выход.

— Мы не обязаны этого делать, — сказал он.

Ее руки легли ему на грудь, разглаживая его плечо, пока пиджак не соскользнул вниз по руке. Потребовалось некоторое маневрирование, чтобы стянуть его с его бицепсов. Как только он соскользнул, она встретилась с ним взглядом.

— Я хочу тебя. Будь моим первым, будь моим всем.

Он поцеловал ее, сначала нежно, наслаждаясь ощущением ее губ на своих, но руки Персефоны блуждали по его животу и прямо к члену. Она обвила его, и он поцеловал ее сильнее, сжимая рукой ее затылок, приоткрывая ее рот настолько, насколько это было возможно, пока он больше не мог выносить, что она одета.

Он отстранился и развернул ее, расстегивая молнию на ее платье и спуская его вниз по ее стройным бедрам, пока она не предстала перед ним обнаженной, одетая только в корону и туфли на каблуках.

Он не был уверен, что это возможно, но его член утолщился, и его стон был слышен. Он обошел вокруг нее кругом, его мышцы напряглись, пальцы согнулись. Он не мог дождаться, когда окажется внутри нее.

— Ты прекрасна, моя дорогая.

Его рука обхватила ее шею, и он поцеловал ее, пока ее пальцы возились с пуговицами его рубашки. Он взял верх, когда она вскрикнула от разочарования и дернула за ткань, посмеиваясь, когда он снял рубашку.

Дикий голод вспыхнул в глубине его живота, и он потянулся к ней, но она отступила. Аид остановился, сжав челюсти, разум поспешил с выводами. Неужели она решила, что не хочет этого? Но как она могла так смотреть на него и все еще отказывать ему?

— Отбрось свои чары, — сказала она.

Он с любопытством наклонил голову.

Она пожала обнаженным плечом.

— Ты хочешь трахнуть меня с этой короной; я хочу трахнуть бога.

Кто он такой, чтобы отказывать королеве?

— Как пожелаешь.

Его маскировка рассеялась, как тень, открывая его Божественную форму, которую он не часто принимал. Дело было не в том, что ему не нравилась его истинная природа, а в том, что это, казалось, заставляло других чувствовать себя неловко. Он не был безразличен к своим размерам, а со своими спиралевидными рогами казался еще больше. Его глаза из черных превратились в ярко-синие, которые были описаны как сверхъестественные и тревожащие, но это было не то, что он чувствовал, когда Персефона смотрела на него. Когда она смотрела на него, он чувствовал себя могущественным.

Он поднял ее с пола и опустил на кровать, накрыв ее тело своим. Он поцеловал ее, проводя губами по ее шее, груди, облизывая каждый твердый бугорок, пока Персефона извивалась под ним, руки искали пуговицу на его брюках. Он усмехнулся.

— Жаждешь меня, богиня? — спросил он, целуя ее живот и бедра, пока не встал, снимая каждую из ее туфель и остальную одежду.

Когда он оказался перед ней обнаженным, воздух в комнате изменился, став густым и горячим. Глаза Персефоны были похожи на тлеющие угли, зажженные среди золы, и они обжигали его кожу, когда проходили по его телу, задерживаясь на его набухшем члене. Она поднялась на колени, обхватив пальцами его ствол. Он резко втянул воздух сквозь зубы, и она посмотрела на него, как бы спрашивая, все ли в порядке?

Его рука запуталась в ее волосах, когда она гладила его, ее большой палец играл с влагой, собравшейся на кончике. Затем она поцеловала его там и взяла в рот. Его пальцы сжались в ее волосах.

— Черт.

Его член был окутан теплом, которое послало прилив к его голове. Ее язык скользнул по его стволу, дразня и пробуя на вкус, надавливая в нужных местах.

Она была совершенна. Она была всем, и он снова поцеловал ее, глубоко проникая языком, прежде чем отстранился.

— Скажи мне, что ты хочешь меня.

Ему нужно было услышать это от нее, потому что он не до конца сказал правду. Слова действительно имели значение, и единственными, которые он слышал с прошлой ночи, были те, которые она произнесла на ступеньках бани. Я не хочу тебя.

— Я хочу тебя.

Он перевернул ее на спину и растянулся на ней, ее бедра обхватили его, его эрекция уперлась ей в живот. Он заглянул ей в глаза, его пальцы коснулись ее губ, когда он прошептал.

— Скажи мне, что ты солгала.

— Я думал, слова ничего не значат.

Его рот накрыл ее рот, и, целуя ее, он вжимался в нее до тех пор, пока его член не заболел, пока ее губы не стали влажными и припухшими на его губах.

— Твои слова имеют значение, — сказал он, касаясь носом ее носа. — Только твои.

Ее ответом было обхватить ногами его талию и притянуть его к своему теплу.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя?

Ее глаза отчаянно заблестели, и она кивнула.

— Скажи мне. Ты использовала слова, чтобы сказать мне, что не хочешь меня, теперь используй слова, чтобы сказать, что хочешь.

Она заговорила низким и хрипловатым голосом, и это была самая эротичная вещь, которую он когда-либо слышал.

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня.

Он снова поцеловал ее, рука потянулась к его члену, когда он дразнил ее отверстие. Под ним Персефона выгнулась дугой, пятки впились в его задницу.

— Терпение, дорогая. Я мне пришлось ждать тебя, — напомнил он ей.

Она сделала паузу, давление ее каблуков ослабло, когда она тихо извинилась.

— Прости.

Затем он толкнулся, полностью заполняя ее. Он застонал, когда ее тело сжалось вокруг него, и на мгновение замер, затем положил голову на изгиб ее шеи. Когда он приподнялся, то обнаружил, что Персефона прикрывает рот рукой, и убрал ее.

— Нет, дай мне это услышать, — сказал он, прижимая ее запястья к голове.

Она была напряжена под ним, но через мгновение расслабилась, но давление на его член осталось. Ее лоно держало его как в тисках, и когда он начал двигаться, он никогда не хотел останавливаться. Она раздвинула ноги шире, и он толкнулся глубже, как будто их души могли встретиться.

— Ты оставила меня в отчаянии, — сказал он. Она пристально смотрела на него, стиснув зубы, пока он не вошел внутрь, а выступы его члена посылали удовольствие прямо в его мозг. Это блаженство, подумал он.

— С тех пор я думал о тебе каждую ночь.

Он чувствовал, как бьется ее сердце, чувствовал запах ванили в ее волосах, ощущал вкус ее кожи на своем языке, когда ему удалось пососать одну из ее грудей.

— И каждый раз, когда ты говорила, что не хочешь меня, я пробовал твою ложь на вкус.

Вот что значит быть богом.

— Ты моя.

Это смирение. Она впустила его в свое тело.

— Мой.

Он мог чувствовать, как она кончает вокруг его члена, прилив тепла, судороги мышц. Он крепко сжал ее запястья, двигаясь быстрее, входя в нее сильнее, пока не начал пульсировать. Он вышел, кончив на ее бедре, прежде чем рухнуть на нее сверху, тяжело дыша. Некоторое время после этого он был погружен в эйфорию момента. Его мысли перепутались с воспоминаниями о том, как они оказались здесь — их дразнящие прикосновения, тела, сливающиеся воедино, звуки их оргазмов. Затем он начал чувствовать усталость, отупение от кайфа.

Он встретился взглядом с Персефоной и поцеловал ее глаза, щеки и губы.

— Ты — испытание, богиня. Испытание, посланное мне Судьбой.

Он пошевелился, чтобы встать с кровати, и был удивлен, когда Персефона потянулась к его руке.

Между его бровями появилась морщинка, и он наклонился, чтобы поцеловать ее, пообещав:

— Я вернусь, моя дорогая.

Он исчез в соседней ванной, привел себя в порядок, а затем намочил тряпку для Персефоны. Как только она была вымыта, он снова лег рядом с ней, прижимая ее теплое тело к своему, и они погрузились в глубокий сон.

***

Аид мгновенно проснулся, его член был твердым.

Он застонал и покачнулся в теплом теле Персефоны, его возбуждение идеально прижалось к ее ягодицам. Он схватил ее за бедра и поцеловал в шею, а когда она повернулась к нему, он забрался на нее сверху, закинув ее запястья за голову, чтобы он мог дразнить ее зубами и губами, наслаждаясь звуками ее хриплых стонов.

Он раздвинул ее ноги и пил ее тепло, использовал свои пальцы, чтобы доставить ей удовольствие, пока она не звала его по имени. Это заставило его отчаянно захотеть быть внутри нее, и он навис над ее телом, входя в нее одним быстрым толчком. Он двигался внутри нее, и чем сильнее он толкался, тем крепче ее мышцы сжимали его.

Когда он почувствовал, что близок к оргазму, он сменил позу, откинувшись на корточки и увлекая ее за собой. Он схватил ее за бедра и помог ей двигаться, пока она держала его, ее груди подпрыгивали. Их рты столкнулись. Это был беспорядочный поцелуй, сплошные язык и зубы, но это был знак удовольствия, которое они разделили.

Они не разговаривали, единственные звуки, доносившиеся от их тихих и сонных занятий любовью, — вздохи, стоны и пронзительный крик оргазма.

Они рухнули, переплетя руки и ноги, повторяя свой предыдущий ритуал умывания и зарывания в тепло друг друга, и когда на Аида снизошел сон, у него возникла мысль, что он разорвет этот мир на части, если кто-нибудь попытается отнять у него Персефону.