Игра втемную

Глава 1

…Мелодичная, но назойливая телефонная трель размеренно, как в старинной китайской пытке каплями воды, била по темечку, стучала в висках, прыгала как шарик в пинболе, отскакивая от внутренних стенок черепной коробки, болезненно задевая мозг. Маленькими, острыми ледорубами, с садистским наслаждением были убиты уже тысячи Троцких в голове Шурика. Ожидание очередного удара становилось невыносимым. «Господи, да за что же?… Эй, кто-нибудь!.. Люди, добейте, Христа ради… Да не меня, а это дьявольское изобретение. Не дайте погибнуть в муках, в самом расцвете лет… Нет. Никто не поможет. Никому нет до меня никакого дела. Мы живем в стае, где человек человеку волк. Ослаб — пеняй на себя. Разорвут в клочья и с большим удовольствием. Сам, только сам. Телефон должен быть где-то рядом…». Шурик пошарил вокруг себя одной рукой. Вторая затекла и не хотела подчиняться. Чувство осязания подавало сигналы о наличии в радиусе действия верхней конечности различных предметов: чей-то ботинок, пузатая бутылка, пепельница полная окурков и увенчанная огрызком докторской колбасы, женский чулок… Аппарат был вне досягаемости. На грудь что-то давило, мешало дышать. С трудом разлепив правый глаз, Шурик скосил его на инородное тело создававшее перебои в насыщении легких кислородом. Это оказалась непонятно чья, волосатая нога, с наполовину снятым носком, чей хозяин трубно храпел на полу. Шурик, брезгливо столкнул ее с себя. Не отрывая головы от того, на чем он лежал, ибо, неизвестно, как поведет себя организм при смене положения, Шурик, насколько смог, сфокусировал взгляд и обвел им доступную для границ глазной орбиты панораму помещения. Плотно зашторенные окна, мебельная стенка, кресло (в нем кто-то спал), журнальный столик с остатками вчерашнего пиршества… «Отлично. Кажется я дома». Электронные часы на книжной полке высвечивали зелеными цифрами сложную математическую задачу 16:29.

Телефон не умолкал. «Где же эта хреновина, черт бы ее побрал?… Ну, наконец-то…». Источник внешнего раздражителя оказался между тумбочкой с тихо бормочущим телевизором и кадкой с мещанским пережитком, единственным подарком, полученным от родителей — большим фикусом.

Перевалив свое девяностокилограммовое, одетое в трусы и золотую цепочку с кулоном, тело через, невесть откуда взявшуюся, полуголую девицу, Шурик по-пластунски прополз между хаотично спящих тел обоих полов. Впрочем, создавалось впечатление, что пройди он по ним, как на параде, торжественным маршем, в кованых сапогах, они бы все равно ничего не почувствовали. Наконец, Шурик дотянулся до трубки. Перевернулся на спину и хрипло произнес:

— Алло… — прокашлялся и добавил, — База торпедных катеров, поручик Ржевский слушает.

— Шурик… Шурик, ты, что ли? — мужской голос звучал возбужденно и от этого прерывисто. Тембр был знаком, но отождествить его с говорящим, для Шурика, пока, не представлялось возможным.

— Кто это?

— Конь в пальто! Развей сивушные пары. Это же я, Мишаня.

— А…

…Мишаня слыл пробивным малым. Знал всех и вся на уровне и ниже своего иерархического положения в обществе: от бандюков среднего звена, до бомжей. Труд, как таковой, считал человеческим пороком, но не упускал случая перехватить свой кусок в любом, мало-мальски доходном деле, на которое наводило его феноменальное чутье шальных купюр различного достоинства и стран изготовления. Жил по принципу «деньги не пахнут». Если мог справиться один, то никогда и никого не брал в долю. Для этого он был слишком жаден.

С Шуриком он познакомился месяц назад, в третьеразрядном (потому что жмот) кабаке, где вместе с двумя жрицами любви отмечал удачный кидняк заезжего лоха. Навар был солидный. Но и клиент оказался не простой. Иногородний, конечно, но с широкими связями в местных, узких кругах. В общем, кейс с приличными деньгами, а главное, с какими-то очень важными документами, недолго грел Мишанины ладони. Прямо в кабаке, к его столику подошли два, прилично одетых, внушительного вида, паренька. Вежливо попросили девиц покинуть питейное заведение. Дескать, не место приличным дамам торговать лицом в этом гадюшнике. Мягко подхватили Мишаню под руки, одна из которых, по прежнему, крепко прижимала «дипломат», и плавно вынесли в большое и пустое фойе. Здесь, в доступной форме, можно сказать интеллигентно, не нанося увечий, крепыши начали объяснять Мишане, что он поступил нехорошо, обманув уважаемого человека. Кейс придется отдать и оплатить хлопоты по его возвращению. Мишаня был в корне не согласен с такой постановкой вопроса и заявил, что живет в цивилизованной стране. Следовательно, он, как законопослушный ее гражданин, за находку, да-да, за находку и добровольное возвращение (уже собирался идти, если бы не эта непредвиденная задержка) чьего-то кейса, имеет право получить двадцать пять процентов от его содержимого. Две пары добрых глаз, с сочувствием посмотрели на Мишаню, а их хозяева продолжили внушать непонятливому человеку прописные истины (чужое брать нельзя) с удвоенной силой. Чем бы это закончилось для Мишани — неизвестно. Минимум — травматологией, если бы из туалета не появился Шурик. Он не собирался вмешиваться, поскольку давно усвоил: дураки умирают по пятницам, а инициативные дураки — каждый день. Бросив беглый взгляд на экзекуцию, Шурик направился было в зал, но в это время, Мишаня, видимо от безысходности, решивший умереть героем, с силой пнул ногой одного из своих обидчиков. Удар пришелся в коленную чашечку. Тот ойкнул и отвалился назад, прямо на Шурика.

— Эй! — пробурчал Шурик, оттолкнув от себя крепыша, — Поосторожнее.

— Да пошел ты… Козел, — не оборачиваясь, прошипел паренек. Отряхнул брюки и направился к Мишане.

Шурик всегда за свой «базар» отвечал и того же требовал от других. В данном случае, его случайный обидчик, явно хотел уйти от ответа. Это было недопустимо.

— Прошу прощения, уважаемый. Вы назвали меня «козлом». Я правильно понял?

— Правильно. И вали отсюда, пока я рога тебе не отшиб.

— Отшибалка сломается.

— Чего? — бугай развернулся и угрожающе стал надвигаться на Шурика.

— Ничего особенного. Полежишь в гипсе неделю или месяц. Только и всего. В зависимости от диагноза.

— Ах, ты, фуфел…

Кулак просвистел точно в том месте, где только что была голова Шурика. Он едва успел присесть. Тут же спружинил и прыгнул вперед и влево с небольшим разворотом. На лету с силой вынес правую ногу, и носком ботинка, мощно поддел нападавшего под ребра, в районе печени. Здоровяк выдавил из себя только: «Ох, ё…» и согнулся пополам. Не сбавляя темпа, Шурик, локтем нанес ему сильный удар по позвоночнику. Тело распласталось на мозаичном полу. Второй, увидев, что «наших бьют», да еще со знанием дела, оставил окровавленного Мишаню в покое и, уже более осторожно, спланировал свою атаку. Он крадучись описал дугу. Шурик сопровождал его движения взглядом. Наконец, решившись, парень сделал ложный замах на подсечку и с ходу попытался достать Шурика ногой в голову. Если бы ему это удалось — сотрясения мозга не избежать. Спасла завидная реакция. Шурик, мягким блоком, по волейбольному, перевел удар над собой и добавил развернувшемуся спиной противнику ускорения, пинком в зад. Не удержав равновесия, тот упал. Внутренней стороной ладони, Шурик добил его в затылок. Торжествующе осмотрев поле боя, победитель собрался уйти, но заметил жалобно и, в то же время с восторгом, смотрящего на него Мишаню.

— Ну, а ты чего разлегся?

— С-спасибо тебе, — вытирая кровь и сопли, проговорил Мишаня.

— Забудь. Не ради тебя старался. Беги домой, пока эти не очнулись. Да и мне, наверное, уже пора. Кажется, вечер удался досрочно. Тебя как зовут-то?

— Мишаня.

— А меня — Шурик. За что это они тебя так?

— Ерунда. Разногласия во взглядах на экономическую политику.

— Вот что, Мишаня, я сейчас вызову такси и развеземся по домам. Пожалуй, нам на сегодня приключений хватит. Согласен?

— Да, да, конечно, — торопливо ответил Мишаня.

Пока Шурик вызванивал машину, Мишаня вскрыл кейс, вытащил оттуда две плотных пачки долларов и сунул себе в карман. Дипломат с остальным содержимым подсунул под одного из лежащих. Он был жаден, но не совсем глуп. Понимал, что кейс по любому придется отдать. А вот в какой форме состоится передача, особенно после сегодняшних событий — уже, даже, не вопрос. Но думать об этом, почему-то не хотелось.

Подъехало такси, и Шурик усадил Мишаню на заднее сиденье.

— Деньги-то есть?

— Есть немного, — смутился Мишаня, — Ты мне, это… Телефончик свой оставь. Очухаюсь — отблагодарю.

— Да ладно, езжай благодетель.

— Нет, я серьезно.

— Ну, записывай, — Шурик продиктовал свой номер и захлопнул дверцу машины.

Мишаня, действительно, потом несколько раз звонил, но больше, для поддержания нужного знакомства. Еще бы, с таким, как Шурик, на любую «стрелку» можно выйти. Правда, до сих пор такой необходимости не было…

…Шурик зевнул.

— Чего тебе надобно, старче? Если хочешь узнать, как я себя чувствую, то я себя совсем не чувствую и пребывал бы в этом же состоянии еще несколько часов. Ты беспардонно вывел меня из нирваны.

— Извини, конечно, но есть дело. Можно хорошо подзаработать.

— Хорошо — это сколько?

— Достаточно, чтобы купить подержанный «Patrol».

Эта машина была заветной мечтой Шурика. Мишаня знал, какую струнку задеть.

— ?!. Рассказывай…

— Не телефонный разговор. Жду тебя через час, в «Трех капитанах».

В трубке раздались короткие гудки. Шурик еще раз зевнул, приподнялся и осмотрелся. Глазам предстало жуткое зрелище. Куликово поле, после сражения. «Интересно, по какому случаю был банкет, и кто эти люди? Хотя, какая разница. Главное, судя по всему, хорошо отдохнули. Теперь основной и насущный вопрос: где мои штаны?».

Джинсы оказались натянуты по самые подмышки молоденькой блондинки, свернувшейся «калачиком» возле торшера. Шурику потребовалось немало усилий, чтобы вытряхнуть ее из них. Девушка так и не проснулась, только сонно произнесла что-то непечатное по поводу всеобщего жлобства и, приподняв край паласа, забралась под него.

Шурик принял холодный душ, побрился, освежился хорошим одеколоном и почувствовал себя намного лучше. Через сорок минут, он подходил к месту назначенной встречи с Мишаней.

Глава 2

Саша Шульгин родился в среднестатистической советской семье. Мать — педагог, отец — инженер на машиностроительном заводе. Учеба в школе давалась ему легко. Может именно поэтому, он и не уделял ей должного внимания. Прилежанием «ботаника» не отличался, в активисты не стремился. Да и вообще, посещал уроки, больше по обязанности. Не хотел обижать маму. Ведь она видела в нем, как минимум, будущего лауреата Нобелевской премии, но особых усилий для воспитания Шурика и культивирования в нем этой мечты не прилагала. У нее были свои заботы, и в них ребенку отводилось мало места: «Шурик, ты большой, и, почти самостоятельный мальчик. Если ты, пока, не можешь помогать семье материально, то должен, хотя бы, сам решать свои проблемы. Это и будет твой посильный вклад в нашу жизнь. Ты ведь знаешь, как нам с отцом приходится трудно». Шурик знал и не приставал к родителям со своими «дурацкими просьбами»: хочу джинсы, хочу мопед, хочу гитару или магнитофон. Несмотря на то, что он, практически, был предоставлен сам себе, что, в большинстве случаев грозит «скатыванием по наклонной», Шурик не стремился вступать в ряды шпаны, пьющей пиво или портвейн, под аккомпанемент трех блатных аккордов в дворовой беседке, хоть попытки привлечь его на их сторону были неоднократные. Его не задевали, прежде всего, потому, что он был достаточно крепким и немного «безбашенным», в чем пару раз пришлось убедиться особо настырным. Шурик был личностью, в понимании шалопаев. Ни перед кем не пресмыкался, не был «маменькиным сынком», никого и никогда не сдавал и отвечал за свои слова и поступки. Шурику было скучно с ровесниками, которые целыми днями протирали штаны на лавочке, играли в карты, орали благим матом и своими идиотскими выходками досаждали соседским девчонкам. Единственной отдушиной во всей этой ежедневной рутине были вечера, когда на два-три часа он уходил в спортивный зал и самозабвенно отдавался, тогда уже полулегальному занятию карате. Тренер, сен-сей Ли, заметил мальчика с первых тренировок. Шурик обладал хорошей координацией движений и реакцией. Примерно, через пару месяцев, Ли ввел его в основную, старшую группу спортсменов, несмотря на недостаток в возрасте. Шурик не подвел. Занимался наравне со всеми. Во многом преуспевал и уже через год работал в спарринге только с тренером. Участвовал и побеждал в различных соревнованиях местечкового уровня. Потом, сен-сея пригласили в Узбекистан, тренировать подразделения спецназа. Шурик пробовал заниматься у других учителей, но, в конечном счете, разочаровался: многие из них оказывались шарлатанами, с низким уровнем подготовки. Кто-то откровенно говорил, что ничего нового дать ему не сможет. На поездки в другие города и страны, в поисках новых ступеней обучения, не было денег, и Шурик бросил свои мытарства. Неизвестно, как бы повернулась его судьба, если бы не подошло время призыва в армию. Отслужив свой срок в «горячих точках», как и положено мальчику из необеспеченной семьи, неспособной заплатить за «откос», он миновал период взлета и падения рэкетирских бригад, куда мог бы, запросто, попасть, хотя бы ради бегства от скуки.

Вернувшись домой, Шурик не смог найти достойного применения многим своим способностям. Учиться дальше было неохота. Да и кому нужны дипломы. Торговать на рынке и можно без образования. Настояла мама, которой вовсе не улыбалась перспектива содержать высоковозрастного оболтуса. Шурик, с первой попытки поступил на заочное отделение юридического факультета, в один из вузов, коих расплодилось, как тараканов, с соответствующим процентом пользы. Бывший товарищ по оружию, ныне старший смены в охране солидной фирмы, помог устроиться на работу. Появилась возможность возобновить тренировки. Только теперь, Шурик увлекся тэйквондо. Этот вид восточных единоборств ему очень импонировал — был более подвижным. Дабы не досаждать родителям своим присутствием, снял, на пару с сослуживцем, квартиру. Не жизнь, а сказка. Хоть и «через день — на ремень», зато полная автономия. Единственная и вечная проблема была — деньги. Точнее, их постоянный недостаток. Вариантов улучшить свое материальное положение, пока, не просматривалось, а тут — Мишаня со своим предложением…

…Мишаня появился в «Трех капитанах» с десятиминутным опозданием.

— Привет. Давно ждешь?

— Успел выпить чашку кофе, которую, надеюсь, ты оплатишь. Я в полной заднице. Тем более, что у тебя есть ко мне серьезное финансовое предложение.

— Да-да. Само собой, оплачу. А дельце действительно стоящее. Может, по кружечке пивка, для рывка? — Мишаня был сама предупредительность и обходительность.

— Банкуй.

Мишаня заказал пиво и фисташки.

— Ну, — когда пожар в душе Шурика, после бурной ночи, был потушен и принесены еще два бокала, сказал он, — излагай свою теорию обогащения.

— В общем, так, — понизив голос, заговорщицки заговорил Мишаня, — Я, случайно, подслушал разговор двух «солидолов». Кто такие — не знаю. Известно то, что есть один барыга. У него — некий документ, древний манускрипт, который стоит бешенных денег. Так вот, если мы найдем эту бумагу и предложим ее тем же «солидолам» за солидное вознаграждение, то старость нам будет обеспечена. Я проследил, где они тусуются. Ну, как?

— Что, как?

— Ты подписываешься? Вдвоем, мы это дельце обтяпаем, как два пальца об асфальт.

— Мишаня, ты сам-то веришь в этот бред? Если бы я знал, что из-за этой туфты ты меня лишаешь драгоценных минут отдыха перед суровыми трудовыми буднями…

— Подожди. Почему бред? Все реально.

— Хорошо. Почему ты решил, что это не «лапша» тебе на уши или обсуждение только что прочитанного детектива? С чего ты взял, что эта бумага дорого стоит, и ее обязательно купят? В конце концов, кто этот барыга и где его искать? И, даже, если все это правда, неужели ты думаешь, что эти «солидолы» не найдут способ получить документ раньше нас?

— Это не «лапша», потому что мэны не могли меня видеть. Сегодня днем, я был у своей «телки», официантки, в ее подсобке, в кабаке, а они за стенкой в отдельном кабинете. Через вентиляционное окошечко уловил обрывки их беседы. Она меня заинтересовала. Я приложил стакан к стене, и все слышал, почти, как ты меня сейчас. И книги они не обсуждали. Слишком резким был «базар». Один предлагал перекупить бумагу за пятьдесят штук «гринов», а другой — «мочить» старикашку: и дешевле, и «концы в воду». То, что документ им нужен — точно. Вопрос не стоял: брать-не брать. Они решали, как брать. Кто этот барыга, я не знаю, но, где живет — вычислил. К нему отправили своего человека, чтобы попытался договориться, а я, за ним. Старичок, видно, ушлый попался. Своему товару цену знает. Не повелся на такие «бабки». Человек, когда выходил из подъезда отрицательно махнул головой кому-то в темном «мерине». Поэтому у них остался второй способ добычи — радикальный, и медлить они не собираются. Поэтому, нам надо успеть раньше, если хотим заработать на хлеб с маслом.

— А почему ты меня подтянул? Неужели один со старичком не справишься?

— Если честно, с тобой мне как-то спокойнее.

— Ага, помирать не так страшно. Ты что думаешь, эти крутые, готовые «грохнуть» старика, просто отдадут нам деньги и спасибо скажут?

— Нет, конечно. Но это обсудим позже. Сначала надо товар заполучить. Так ты согласен?

— Мутно все это. Мне подумать надо.

— Только недолго. Вопрос необходимо решить сегодня. Или ты никогда увидишь свой «Ниссан», — это был удар ниже пояса, и Мишаня знал об этом.

Шурик подумал. Внутренняя борьба шла минут пять. Наконец взвесив все «за» и проигнорировав «против», Шурик отрезал:

— Я согласен. Говори: что? где? когда?

Глава 3

Петру Игнатьевичу Благоярову, химику по образованию, всю его долгую жизнь, а ему уже перевалило за 75, не давали покоя лавры Шлимана, нашедшего Трою и мнимый, как считают многие, «клад Приама». В детстве, прочитав, невесть откуда, попавшую ему в руки, затертую до дыр, книгу «Итака, Пелопоннес, Троя», Благояров загорелся желанием отыскать какие-нибудь древние, несметные сокровища и, тем самым, прославить свое имя в истории. Казалось бы, детское, романтическое увлечение должно было со временем пройти, как у большинства подростков. Ан, нет. Петр Игнатьевич упорно шел к своей цели, роясь в библиотеках, полуразрушенных монастырских подвалах, подлежащих сносу старых домах. Окончив школу, стал регулярно наниматься разнорабочим во всевозможные археологические экспедиции. Поначалу, его мечта носила абстрактный характер, но по мере взросления, она стала обретать более конкретные очертания: золото инков. Вот уж тайна, так тайна, покрытая мраком и пылью веков.

Когда в 1532 году, испанец Франсиско Писсаро взял в плен последнего вождя инков Атаульпау, то он потребовал от аборигенов, в качестве выкупа за него, столько золота, сколько могла вместить огромная зала дворца, в котором жил. К удивлению Писсаро, такое фантастическое количество драгоценного металла индейцы собрали. Это были тонны золота: слитки, ритуальные скульптуры, посуда, мебель, украшения… Испанец подозревал, что это была лишь часть сокровищ, хранившихся в столице инков Паитити, но найти город, так и не смог. Легенды гласят, что затерянная в непроходимой сельве, древняя столица до сих пор хранит свои богатства.

Благояров педантично и ревностно собирал любые упоминания о «золотом городе», существование которого подтвердил документ, обнаруженный в римском архиве ордена иезуитов. Специалисты изучили эту рукопись, составленную в конце XVI века, и единодушно пришли к выводу, что она подлинная. В манускрипте были сведения о монахе Андреа Лопесе, директоре коллегии иезуитов в Лиме, который стал первым белым человеком сумевшим побывать в Паитити, «…где стояли храмы, сверху донизу покрытые золотом…».

В то время, когда Петр Игнатьевич еще был полон сил и здоровья, ему не удалось, даже, попытаться стать членом одной из многочисленных экспедиций, рыскавших по Южной Америке, в поисках легендарного города. Работа в «почтовом ящике», то бишь, секретном заводе, обязывала быть «не выездным». Приходилось довольствоваться кабинетными исследованиями. Сейчас, Благояров, еще тешился надеждой, хотя бы теоретически вычислить место расположения Паитити. В этом, неоценимую помощь ему оказывал старинный друг, который, несмотря на свои 60 с гаком, до сих пор работал в архиве, некогда КГБ, а ныне, перешедшем в ведомство культурного фонда. Кеша, как называл его Петр Игнатьевич, был незаменимым архивариусом. Никто, кроме него, так хорошо не разбирался в документах, хранящихся на многочисленных полках. Обладающий феноменальной памятью, он всегда, без картотеки, мог точно сказать, где находится та или иная бумага, папка, коробка. Аналитический склад ума, позволял ему квалифицировать, комплектовать документы, принадлежащие к одной категории, даже, если внешне, по своему содержанию, они разнились, как чулок и атомная подводная лодка. Еще не было случая, чтобы он ошибся. Благодаря Кеше, были найдены и возвращены в запасники столичного музея несколько работ Фаберже, вывезенные из России во время Второй мировой войны, выведен на «чистую воду» очередной «наследник Романовского дома» и многое другое. Одним словом, свой хлеб он ел не зря, на пенсию не торопился, да его никто и не гнал.

Благояров познакомился с Кешей Буровым на заре своей юности. Они сошлись на одном диагнозе — страсти к раскопкам и поискам кладов. Правда, впоследствии, Кеша, к этому делу охладел. Как он говорил, в связи с переходом на новую работу. Что это за работа, Петр Игнатьевич, мог лишь догадываться. Официально, она называлась: председатель инспекционной комиссии по изучению исторических ценностей. Но встречались они часто, и кроме дружбы их еще объединяло деловое партнерство. Благояров выполнял Кешины разовые, мелкие, реже — серьезные заказы, используя свои производственные возможности, нисколько не интересуясь, зачем это тому нужно. Кеша же, по своим каналам, организовывал Петру Игнатьевичу допуски в исторические архивы, где тот мог копаться сколько душе угодно. При необходимости, сам помогал в поисках необходимых документов. Позже, когда Петр Игнатьевич вышел на пенсию, то стал завсегдатаем Кешиной святой обители. Друг был не против и, даже, поощрял эту целеустремленность.

Однажды, Петру Игнатьевичу несказанно повезло. Сдувая пыль с одного из рядовых рапортов резидента советской внешней разведки в Париже за 1931-й год, он наткнулся на странную приписку красным карандашом на полях: «Информировать Инку. Перепроверить!». Благояров перечитал документ. В нем говорилось о сумасшедшем боливийце, дезертире-наемнике из французского Легиона, который неделю не сходил с первых полос всех местных газет, утверждая, что скоро, кара небес постигнет каждого, кто обратит оружие против ближнего своего. В подтверждение этих слов, он рассказывал легенду о некоем вожде индейского племени Гордом Туре и его Талисмане, состоящем из двух частей. Одну из них, вождь оберегает сам, а вторая — надежно скрыта от людских взоров, находится под строжайшим табу и охраняется воинственными и кровожадными племенами индейцев-покопакорис, что означает «стражи золота». Если соединить эти части, то их владелец обретет абсолютную власть и сможет вершить свой жестокий, но справедливый суд над всеми и каждым, кто отступит от законов человеколюбия. «Бред какой-то, — подумал Петр Игнатьевич, — но, на всякий случай, надо проверить». Он отложил листочек на край стола, за которым работал и, поскольку уже достаточно хорошо ориентировался в архиве, не стал беспокоить Кешу. После нескольких часов поиска, Благояров нашел коробку, на которой значилась соответствующая дата рапортов и регион: Южная Америка. Скрупулезно изучив каждый лист докладных записок, он наконец-то нашел, что искал. В одном из сообщений, агент Инка докладывал, что действительно, есть такая легенда. Кроме того, существуют карты места расположения обеих частей Талисмана. Одну ему удалось добыть в старом католическом приходе, куда, перед смертью, ее отдал на сохранение старый индеец, обращенный в христианство. Вторая, по рассказам, вовсе не карта, а словесное описание: «Застывший над низовьем Великой Змеи взгляд орла, оживи в его в истоке. Когда сойдутся в равной доле реки, тогда ты с трех вершин увидишь то, что смертному постичь не суждено». Полученная схема, согласно примечанию, прилагалась, но фактически, почему-то отсутствовала. В документе, мелким почерком, имелась приписка: «Есть большие сомнения в отношении правдоподобности этих легенд и подлинности карты. Дополнительные проверки это подтверждают» и резолюция красным карандашом: «Рассмотрению не подлежит!».

«Ну, дела! — восхищенно, про себя воскликнул Петр Игнатьевич, — В Шамбалу, тоже мало кто верит, но если ее никто не видел, это не значит, что ее нет». Бережно свернув заветный клочок бумаги, он положил его во внутренний карман пиджака. Затем, еще раз тщательно пересмотрел содержимое ящика, но искомой карты так и не нашел. Поставив картонку на место, Благояров попрощался с Кешей и поспешил домой. Надо было срочно проверить мысль, внезапно возникшую в голове.

Через час, хозяин архива закрывал свое хозяйство и пред уходом обошел владения. На полу, у стола, где сидел Благояров, лежал пожелтевший листок, видимо случайно упавший, когда тот собирал документы в коробку. Кеша поднял его и, пробежав взглядом, нахмурился.

— Странно, я никогда не видел этот документ…

Потом немного подумал и усмехнулся. «Вот фанатик. Никак не может успокоиться. Впрочем, может только этим и живет». Положил бумагу на место, сдал помещение на сигнализацию и отправился по своим стариковским делам.

Глава 4

Петр Игнатьевич, как мальчишка, скакал по квартире и был счастлив, до безумия: «Кажется, получилось! Удалось! Неужели такое возможно, и так просто?».

Всю ночь он трудился над разгадкой таинственной фразы: «Застывший над низовьем Великой Змеи взгляд орла, оживи его в истоке. Когда сойдутся в равной доле реки, тогда ты с трех вершин увидишь то, что смертному постичь не суждено». Идея, которая пришла ему в голову еще в архиве, была незатейлива и очевидна. Великая Змея — конечно же, Амазонка. «Застывший взгляд орла» — вид с высоты птичьего полета. Иными словами, аэрофотосъемка или карта дельты Амазонки. «Оживи в ее истоке» — изображение этого рельефа, наложенное на участок начала реки. В результате его перемещения вверх по течению, где-то должен получиться естественный равносторонний треугольник, в центре которого и будет расположена искомая точка.

Благояров нашел крупномасштабную карту северной части Южной Америки, скопировал на кальку рисунок устья Амазонки и, почти, до утра корпел над поиском желаемого треугольника. Глаза слезились от напряжения. Дышать было нечем от дыма, выкуренного за ночь «Беломора». По одному градусу, по одному миллиметру, Петр Игнатьевич передвигал кальку по карте. Он полностью абстрагировался от географии и переключился на геометрию. В конце концов, его упорные старания увенчались успехом. Маленький, почти, идеальный треугольник совпал из двух отрезков излучины Амазонки и русла ее притока, реки Маранон. Центр фигуры определился в Андах. Более точные координаты можно было получить, используя, непосредственно план именно этой местности. Его, у Благоярова не было. «Ничего. Главное сделано. Место, кстати, вполне подходящее для такого тайника, кажется, найдено». Петр Игнатьевич подбежал к телефону и набрал номер друга. Трубку подняла его дочь.

— Наташа! Наташенька! Папа дома? — заорал Благояров, когда на другом конце провода подняли трубку.

— Нет. Вышел погулять с Гердой. Она всю ночь скулила.

— Наташенька! Я нашел! Нашел его…

— Кого Вы нашли, Петр Игнатьевич? Не кричите так. Перепонки лопаются.

— Нашел место, где спрятан артефакт древних инков…

— Поздравляю. И что дальше?

— Дальше… — растерялся Петр Игнатьевич, — дальше — не знаю… Но, главное, я его нашел!

— Дядя Петя, спокойно. Вы, как я понимаю, ночь не спали. Устали. Поэтому — ложитесь. Отдохните. Я папе скажу о Вашем открытии. Он с Вами свяжется. Все. Приятных сновидений.

Из трубки раздались короткие гудки. Но Петр Игнатьевич не обратил на это внимания. Он был полон восторга. Как завороженный вернулся в комнату. Лег на диван, не раздеваясь, и одурманенный своими мыслями, незаметно заснул. Сон его был крепок и долог. Сказалось переутомление и нервное напряжение последних часов…

…Благоярова разбудил настойчивый звонок у входных дверей. Петр Игнатьевич потянулся, сел на диване и влез в мягкие домашние тапочки. Часы показывали 15:10. Настроение было прекрасным. «Хорошо вздремнул, — подумал он, — главное — заслуженно. Эх, где мои шестнадцать лет… Махнул бы, не глядя, в экспедицию. А сейчас… Зачем такой старик нужен… Да кому же там неймется?». Звонки не прекращались. Петр Игнатьевич, кряхтя, встал и проковылял в прихожую. Посмотрел в «глазок». За дверями стоял прилично одетый, интеллигентной внешности, молодой человек, которого Благояров никогда раньше не видел.

— Вам кого? — спросил он.

— Мне нужен Петр Игнатьевич Благояров. Я сотрудник государственного музея, — незнакомец показал в окуляр свое удостоверение, — хотелось бы переговорить на взаимно интересующую нас тему.

«Что бы это могло значить? — удивился Петр Игнатьевич, — заинтересовали мои исследования?». Он щелкнул замком и впустил гостя.

— Здравствуйте. Я — Благояров.

— Здравствуйте. Очень рад. Моя фамилия Чернов. Зовут Игорь Михайлович. Можно просто — Игорь.

— Проходите. Так что Вас, собственно, интересует? — спросил хозяин квартиры, когда Чернов уселся в старое кожаное кресло.

— Видите ли, наш отдел специализируется на наследии инков в любых его проявлениях. Нам стало известно, что Вы, наверное, единственный в России специалист по этим вопросам…

— Вы преувеличиваете, — смущенно пробормотал польщенный Благояров.

— Отнюдь. О Вашем увлечении, нам рассказал общий знакомый…

— Кеша?

Визитер неопределенно кивнул и продолжил:

— Так вот. Поскольку мы уже использовали некоторые Ваши материалы в наших разработках, то Вам, за сотрудничество, полагается… — Чернов залез во внутренний карман пиджака, достал небольшой конверт из плотной бумаги и протянул его Петру Игнатьевичу, — …некоторое вознаграждение.

Благояров бережно принял пакет. Он был внушительной толщины.

— Кроме того, — добавил гость, — мы готовы продолжить наш совместный, плодотворный труд…

— Может чаю? Кофе? Коньячку? — засуетился Петр Игнатьевич.

— Нет. Благодарю. У меня очень мало времени. Через два часа — самолет. Командировка.

— О, понимаю, — благоговейно произнес Благояров, — так что от меня требуется.

— На данном этапе, нас интересует незначительный, я бы сказал промежуточный этап исследований. Некий Гордый Тур и его, так называемый, Талисман. Через него мы хотим выйти на эпоху стремительного развития империи инков. Вам что-нибудь известно об этом? — небрежно спросил Чернов.

Благояров прикусил язык. Он понял, что это посещение не случайно. За ним следили и, когда, наконец, он вышел на что-то стоящее — сразу взяли в оборот.

— Кое-что я слышал, — осторожно проговорил Петр Игнатьевич, — Но это, так — неподтвержденная информация. Ничего конкретного. Может быть, я смогу этим заняться, но не обещаю.

— Петр Игнатьевич, подумайте хорошо, — в голосе незнакомца звякнули металлические нотки, — Вы, наверное, забыли или не придали значения какому-то документу? Заранее могу сказать, что в случае положительного исхода дела, я имею в виду документальные материалы о Талисмане, ваша доля участия составит пятьдесят тысяч долларов плюс, при необходимости, накладные расходы. Надеюсь, я не дал причины сомневаться в нашей платежеспособности и честности, — Игорь Михайлович многозначительно кивнул на конверт с деньгами, который Благояров сжимал в руках.

— Нет-нет. Все свои разработки я помню, как «Отче наш», — Благояров едва справился с собой, услышав предложенную сумму, — Не было у меня подобных бумаг. Да и вряд ли они вообще существуют. Слишком уж фантастично все это… Как Шамбала.

— Что ж, на «нет», как говорится и суда нет, — Чернов пристально посмотрел в глаза Благоярову, — Вам, позвонят завтра утром. И если вдруг, Вы измените свое решение, — Игорь Михайлович сделал ударение на последнем глаголе, — то мы будем Вам весьма признательны. Ну-с, — гость встал, — за сим, спешу откланяться. Дела, знаете ли. Надеюсь на ваш здравый смысл.

Благояров проводил гостя до двери. «Что он хотел сказать, упомянув о здравом смысле? Это что — угроза? А может то, что второго шанса может и не быть? Хотя, какая разница, — Петр Игнатьевич сразу же решил продать добытые сведения, когда услышал о сумме, но боялся, что может продешевить, — Все равно мне никогда не воспользоваться этим знанием. А так — хорошая сумма и без особых хлопот. Если они сразу предложили пятьдесят тысяч, значит им это очень нужно. Следовательно, где пятьдесят, там сто или, даже, сто пятьдесят. Надо поторговаться».

Вернувшись в комнату, он достал из старинного буфета графинчик с коньяком и порезанный лимон. Налил себе рюмочку и залпом выпил, закусив кислым цитрусом. Поморщился. Потом блаженно улыбнулся: «Хоть и на старости лет, но мечты сбываются. Наконец-то и я стал кому-то нужен».

Глава 5

Поеживаясь от прохладного ветра, подняв воротники курток, Мишаня с Шуриком стояли возле разбитой телефонной будки, напротив дома Благоярова.

— Вон его окна светятся. Слева, на втором этаже. Докурим и пойдем, — затягиваясь зажатой в кулаке сигаретой, сказал Мишаня.

— Ты уверен, что все будет тип-топ? — еще раз спросил Шурик.

— А как иначе. Старичок дряхлый. Ты на него только зыркни — он сам все отдаст. Заберем свое и — ходу.

— Во-первых, не свое, а его, а во-вторых, почему ты решил, что старичок дряхлый? Ты же его никогда не видел.

— Ну, пусть, не дряхлый. Все равно — старик.

— А если за хатой пасут?

— Махнем через чердак. Замочек на дверце, хлипкий. Выйдем из другого подъезда, как порядочные люди.

— Вдруг и там замок, да не «хлипкий»?

— Вот об этом я не подумал, — Мишаня почесал затылок, — может, пойдем, посмотрим?

— Поздно. Незачем лишний раз светиться. «Срисуют» — и все. Сразу отпадет нужда куда-то идти. Ладно. Хватит болтать. Пошли, а то, мне все больше домой хочется.

— Пошли, — решительно сказал Мишаня, бросил окурок на асфальт и растер его носком ботинка.

Мрачный, гулкий подъезд, встретил их резким запахом мочи и закисших пищевых отходов. Шурик поморщился и прикрыл нос ладонью.

— Что за уроды. Ни одно животное не гадит возле своего жилища. Разве, что свинья. Так чем человек от свиньи отличается?

— Риторический вопрос, — заметил Мишаня, — Состав крови и внутренних органов обоих видов, практически, одинаков.

Они осторожно, стараясь не прикасаться к липким от многолетней грязи стенам, испещренным многочисленными памятными иероглифами, типа: «Верка — проститутка», «„Спартак“ — чемпион!», поднялись на второй этаж, к обшарпанной двери, обитой коричневым дерматином и заляпанной зеленой краской.

— Звони, — нервно подергиваясь, сказал Мишаня.

— Сам звони, — прошипел в ответ Шурик, — это твоя идея.

— Ну, ладно-ладно. Только не нервничай, — дрожащим пальцем, Мишаня надавил на пимпочку звонка. В квартире раздалась механическая соловьиная трель.

Пару минут, внутри не было слышно ни звука. Потом, за дверью, послышался харкающий кашель и шаркающие шаги. Мишаня пригладил волосы и придал лицу озабоченный вид. Его внимательно рассматривали в «глазок».

— И чего ты хочешь, «тимуровец»?

— Телеграмма… Вам телеграмма «Молния», — Мишаня напрочь забыл тщательно готовившийся им текст про агитатора очередного политического движения и ляпнул первое, что пришло на ум.

— Ну, так воткни ее в дверь, сынок, да ступай с Богом.

— Не могу. Мне Ваша подпись нужна. У нас отчетность строгая. Могут квартальной премии лишить. А для меня, студента, каждая копейка на счету.

То ли у Мишани действительно был жалкий вид, вызывающий сострадание и понимание, то ли старик действительно поверил в этот бред, но, после тяжелого вздоха, два раза щелкнул замок, и дверь приоткрылась на расстояние стальной цепочки.

— Давай сюда твою «Молнию»…

Не успел Благояров договорить, как Шурик, прятавшийся за кабиной лифта, с разбегу, всей своей массой врезался в филенчатый прямоугольник. От удара, звенья цепи разогнулись, дверь распахнулась и отбросила Петра Игнатьевича в глубь коридора. Не давая старику опомниться, Шурик навалился на него и наотмашь врезал по лицу. Тот затих.

— Ты, это… Его — не того?… — опасливо прошептал Мишаня.

Шурик нащупал пульс на шее Благоярова.

— Не боись. Жив. Только, временно в нокауте. Через полчасика очухается.

— Мы не можем столько ждать. Могут прийти эти. Давай его свяжем и приведем в чувство. Каждая минута на счету.

Шурик легко подхватил Петра Игнатьевича, как плащ, под мышку и перенес в комнату. Усадил в кресло и крепко привязал его к ножкам и подлокотникам хозяйскими же галстуками. Тем временем, Мишаня приволок из ванной комнаты ведро воды и с ходу плеснул ею в лицо Благоярова. Петр Игнатьевич фыркнул и пробормотал что-то несвязное. Шурик, дважды, хлестко ударил его ладонями по щекам.

— Тише ты, — Мишаня остановил третий удар, — соразмеряй силушку-то. Нам он нужен говорящий. А у тебя, что ни удар — нокаут.

Шурик пожал мощными плечами, отошел от кресла и уселся на диван. Мишаня принес еще воды и вылил ее на голову Благоярова. Он завертел головой, начал отплевываться и, наконец, поднял веки. Удивленно и, в то же время, испуганно, посмотрел на Мишаню:

— Кто вы и, что вам надо?

— Если мы правильно определимся с тем, что нам надо, и ты это отдашь, то мы сразу же тебя покинем, оставив в добром здравии.

— У меня три тысячи рублей с мелочью, все, что осталось от пенсии. Лежат на полочке в шкафу. На столе, в конверте несколько долларов. Золота, серебра и прочих драгоценностей никогда не имел, — Петр Игнатьевич задумался и добавил, — Можете взять еще сберкнижку. Там еще около десяти тысяч. Больше у меня ничего нет.

Это была чистейшая правда. Благояров уже справился с первым испугом, поэтому вопросительно и, как бы, с усмешкой, посмотрел на Мишаню: «Что, тимуровец, мимо кассы?».

— Нам не нужны твои копейки. Отдай документ, за которым к тебе сегодня приходили и мы тебя оставим в покое.

— Какой документ? Я не понимаю, о чем Вы говорите.

— Старик, — подал голос Шурик, — не вынуждай выбивать из себя признания. И нам и тебе от этого только легче будет. Мы знаем, что бумага у тебя. Отдай ее по-хорошему, и мы избавим тебя от необходимости тратить деньги на свое лечение и восстановление квартиры.

— Нет у меня никакой бумаги. Вас ввели в заблуждение. Я обычный пенсионер…

— Все! Ты мне надоел, — Шурик достал из кармана кнопочный нож, щелкнул им перед лицом Благоярова. Блеснуло остро отточенное лезвие. Петр Игнатьевич испуганно моргнул и сглотнул подкативший к горлу комок, — Сейчас я буду отрезать тебе по одному пальцу, пока ты не скажешь, где документ.

— Вы, наверное, шутите?

— Какие шутки, старик, — Мишаня вытащил из кармана, заранее припасенный рулон скотча, оторвал кусок и заклеил Благоярову рот, — Потому что будет очень больно и захочется громко позвать на помощь, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд пенсионера.

Петр Игнатьевич замычал и протестующе затряс головой.

Шурик прижал ладонь Благоярова к подлокотнику кресла и приставил острие ножа к основанию мизинца. Лоб пенсионера покрылся испариной. Он с ужасом смотрел на сверкающее лезвие и трясся.

— Ну, что будем говорить? — Шурик прищурился и посмотрел на старика. Тот, только дрожал всем телом и не отрывал взгляда от орудия пытки, — Что ж, право твое, — он провел острием ножа по пальцу и, слегка, разрезал кожу. Проступившие капельки крови вызвали у Благоярова бурную реакцию. Он издал утробный крик, конвульсивно дернулся и потерял сознание. У Мишани подкосились ноги, и он сполз по стене. Его лицо было белее мела. Глаза тупо смотрели на Шурика. Он хотел что-то сказать, но только открывал и закрывал рот, подобно рыбе, выброшенной на берег. Наконец, он хрипло спросил:

— Ты… Ты, действительно, отрезал ему палец?!! Я не думал, что ты… Я же, действительно, пошутил.

— Так и я пошутил, — Шурик с откровенным удивлением смотрел на Благоярова, — Но, как вижу, шутка не прошла. У старика нервы — не к черту. Ладно, хватит сопли распускать. Дед в полной комплектации. Лучше перевяжи его.

Мишаня, пошатываясь, прошел к шкафу и, не глядя, схватил какую-то тряпку. Дернул ее. Стопка белья упала с полки. В глубине ячейки стояла небольшая коробка, аккуратно перевязанная шпагатом.

— Шурик, — крикнул Мишаня, — Я, кажется, что-то нашел.

Торопливо схватив коробку, он развязал тесемку и посмотрел на содержимое. Это были пожелтевшие от времени рукописи с пометками на полях, планы, исчерченные разноцветными карандашами, рисунки древних зданий и украшений.

— Работать мне токарем на заводе, если это не то, что мы ищем, — Мишаня бережно перебирал бумаги. О том, что надо перевязать Благоярова, он уже забыл — Шурик, растолкай старика.

Шурик оторвал кусок оконной занавеси и перетянул старику порезанный палец. Легко потрепал его по щекам. Петр Игнатьевич медленно открыл глаза.

— Ну, это те бумаги? — Мишаня поднес коробку к лицу Благоярова.

Петр Игнатьевич скосил взгляд на бумаги и быстро закивал.

— Порядок, — Шурик повернулся к выходу, — Пошли отсюда.

— Подожди, — Мишаня замялся, — а как же старик? Эта редиска на первом скачке расколется.

Благояров вытаращил испуганные глаза и отрицательно завертел головой. Шурик задумчиво посмотрел на него.

— Не расколется. А если попробует — я его из-под земли достану, — банальная фраза была сказана так, что Петр Игнатьевич прочувствовал ее всеми клетками своего тела и поверил в реальность выполнения этого обещания.

Через час, подельники сидели в «Трех капитанах» и отмечали успешное завершение начала предприятия.

— Шурик, — закуривая сигарету, заговорил разогретый ароматным коньяком Мишаня, — не знаю, где тебя учили проводить допросы, но сделал ты это, как настоящий специалист. Когда ты сказал ему, что отрежешь палец, у тебя было такое лицо, что даже я готов был все рассказать о тайне мирового заговора масонов.

— Да уж, — Шурик помрачнел, — были знатные профессора, в свое время. И захочешь, их науку не забудешь. Только давай не будем об этом.

— Как скажешь. Правило номер один: меньше знаешь — уверен в завтрашнем дне.

Глава 6

…Его сильно толкнули, и он упал на выщербленный пол небольшой пещеры. Единственный источник света, рассеявший сырой мрак этого логова, исходил от небольшого отверстия, служившего входом. Боевики плотно завалили его большим камнем, и грот опять погрузился в вязкую, почти материально ощутимую тьму.

Несколько минут было тихо. Потом, рядом, послышался шорох, и кто-то невидимый приблизился к нему. Вонь давно немытого тела, ударила в ноздри и подействовала, как нашатырь. Он поморщился и открыл глаза. Ни один блик не отразился в сетчатке. «Я ослеп, — мысль констатировала этот факт ровно, без эмоций, — интересно, навсегда или временное осложнение после удара. А приложили мне неплохо». Он поморгал. Никаких изменений не произошло. Черная бесконечность, как казалось, по-прежнему, обволакивала все вокруг на миллионы парсеков. Почему-то вспомнилось булгаковское: «…Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты соединяющие храм со страшной Антониевой башней… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете…».

Громкое сопение невидимого соседа приблизилось. Смрад, исходящий от него заставил дернуть головой, что причинило новую вспышку боли в затылке.

— Эй, ты кто? — спросил незнакомец.

— А ты?

— Капитан российской армии, Дмитрий Александрович Соколов. Бывший командир, бывшей мотострелковой роты.

— Рядовой Александр Шульгин, отдельный разведбат… — и после секундной заминки, добавил, — можно просто Шурик. Мне так привычнее.

Глаза стали привыкать к темноте, и Шурик с удовлетворением отметил, что уже может различить контуры фигуры собеседника.

— Где мы?

— Точно не знаю. Где-то в горах. Бандюки таскают нас с мешками на голове.

— Чего им надо?

— Известно чего. Либо выкуп, либо обмен на своих.

— Здесь еще есть кто-нибудь?

— Да, Вартан, предприниматель из Ставрополья. Когда меня взяли, а это — пару недель назад, он с ними уже около месяца мыкался. У тебя есть, кто может заплатить деньги?

— Нет, — Шурик вспомнил свою «образцово-показательную» семью, в бюджете которой никогда не было статьи «непредвиденные расходы».

В дальнем углу послышался тихий стон.

— Кажется, очнулся, — капитан тяжело вздохнул, — Его бьют каждый день. Требуют полмиллиона «зеленых». Три пальца уже ушли бандеролями к родственникам. Те говорят, что собирают нужную сумму, но Ахмету, это главарь, надоело ждать. Он сказал, если, через неделю не получит хотя бы половину — отрежет Вартану голову и отправит его родителям.

— А Вы, товарищ капитан, тоже выкуп ждете?

— Нет, — капитан снова вздохнул, — некому за меня платить. Детдомовский я. Ни родителей, ни братьев с сестрами не имею. Жениться, тоже еще не успел. Видимо, к счастью. Но я им соврал, что мой дядька — крупная «шишка» в «Газпроме». Написал ему письмо. То есть, немного оттянул приговор. Правда, ждать, то бишь, жить недолго осталось. А жаль… От скольких бы подонков еще успел землю освободить.

В рутине томительного бездействия прошла неделя. Шурик, без особой надежды, передал боевикам записку для матери с просьбой о выкупе в сто тысяч долларов и не питая иллюзий по этому поводу, сразу выбросил бредовую идею из головы. Коротая время, разговаривал с капитаном. Беседовали, в основном, вспоминая прошлое и рисуя картины маловероятного будущего. Настоящее, по мере возможности, не сговариваясь, старались обходить. Изредка его таскали к Ахмету. Он не выведывал военных тайн. Шурика не били, не отрезали пальцы. Ахмет, просто, разговаривал с ним о том, о сем. В общем, ни о чем. Странный какой-то…

На восьмое утро, кто-то отвалил камень в сторону, и солнечные лучи мощным потоком ворвались в сырую пещеру. Капитан отвернулся, а Шурик инстинктивно, крепко зажмурился.

— Выползайте, русские свиньи! — раздался низкий, хриплый, с характерным кавказским акцентом, голос.

Щурясь от яркого света, Шурик вылез из норы, встал во весь рост и потянулся. Четверо, хорошо вооруженных боевиков держали его на прицелах автоматов.

— Солдат, помоги, — капитан пыхтел, пытаясь вытащить на себе обессиленное, маленькое, но грузное тело Вартана.

Перебросив руку бизнесмена, изуродованная кисть которой была неумело перевязана грязными тряпками, через плечо, Шурик вопросительно взглянул на Соколова: «Что дальше?». Тот, молча, кивнул в сторону дымящегося невдалеке костра.

— Приглашение к очередной задушевной беседе.

— Заткнись, собака! — один из бойцов подскочил и с размаха врезал капитану прикладом под ребра, — заговоришь, когда тебя спросят. Иди вперед. Ахмет не любит ждать.

Под сенью деревьев, вокруг выложенного камнями очага расположились семеро суровых мужчин, в камуфляже. На вертеле аппетитно шкворчала баранья нога. Пленников подвели и приказали остановиться напротив широкоплечего угрюмого бородача, сидевшего в центре. Это и был Ахмет, командир одного из многочисленных бандформирований рассеянных по горам Чечни и «зализывавших раны» после недавней крупной операции федеральных сил.

Ахмет поднял голову и внимательно посмотрел на свою «добычу». Его глаза не излучали ни фанатичной ненависти, ни маниакальной слепой ярости и желания убивать. В его взгляде отражалась напряженная работа недюжинного ума. В свое время, будущий борец за свободу Ичкерии, с отличием закончил один из ведущих российских вузов. В совершенстве знал английский, французский, арабский языки. Неплохо говорил на испанском и немецком. Далеко продвинулся в области психологии. Ему прочили большое научное будущее… Но судьба распорядилась иначе…

— Итак, господа обреченные, — тихо начал он, — у меня для вас есть две новости. Простите за невольное, банальное клише, но их действительно две: хорошая и плохая. Я не буду спрашивать, с какой начинать, поскольку, в любом порядке изложения, одна вытекает из другой. Во-первых, я решил отпустить одного из вас. В моем штабе, — он кивнул на сидящих рядом, — мнения разделились, но мне удалось склонить несогласных на свою сторону. Причин несколько: из-за вас, мой отряд теряет определенный процент мобильности. Вы для меня — ненужный балласт. Сегодня утром, я получил окончательные достоверные сведения, что ваши жизни никого из родственников не интересуют. У капитана их вовсе нет. А великая Россия не намерена размениваться на такую пыль, как вы. Кажется, еще Сталин ввел подобную практику, начав с собственного сына: «Я, рядовых на фельдмаршалов не меняю!». Рационально, но не по человечески. Не любит вас родная держава. Эту проблему можно было бы решить радикально. Но я не садист, не живодер. Я — воин. Ваша кровь, пролитая не в бою, не принесет мне каких-либо дивидендов, ни моральных, ни материальных. Моя цель — чтобы один из вас доставил сообщение, вашему командованию. Гарантией же того, что мои слова будут переданы точно и по назначению, пусть послужит ваша солдатская честь, в которую я, как ни странно, верю. Оставшийся здесь, будет двойным заложником: фактически — моим, морально — вашей совести. Почему я говорю о заложнике в единственном числе и делаю упор на воинскую честь? Это проясняет вторая новость, неприятная для Вартана. Он не попадает в число кандидатов на освобождение из-за своей физической и духовной слабости, из-за своей лживости и порочности. Да-да, Вартан, — отвечая на молящее вопросительный взгляд толстяка, проговорил Ахмет, — Ты хотел обмануть меня, скрыв, что в твоем, личном активе, гораздо большая сумма, чем я запросил. Но, даже, ее ты решил снять со своих близких, которые, действительно, не смогли насобирать и десятой части. Ты сам оценил себя дешевле денег. Ты никчемный человечишка. Поэтому, твое место в стаде тупых баранов. И сегодня, твоя очередь идти на бойню.

— Не-е-е-е-т, — Вартан протяжно завопил и начал биться в истерике.

— Уберите его, — презрительно морщась, приказал Ахмет.

К Вартану резво подскочили два боевика, подхватили его под руки и уволокли с поляны. Через минуту раздался душераздирающий крик, перешедший в хрип. Потом все стихло.

— Аллах ху акбар! — Ахмет закатил глаза, символически омыл лицо и воздел руки к небу, — Теперь, что касается вас двоих. Как вы понимаете, я возлагаю большую надежду на эту миссию. Поэтому, отсюда уйдет сильнейший, который способен добраться живым до конечной цели. Обоих я видел в бою и считаю, что вы достойные соперники. Состязание начнется через час. Только не думайте, что вам удастся отказаться от схватки. Я, с сожалением, но поступлюсь принципами и убью обоих. Так что решайте: жить вам или умереть…

…Боевики Ахмета окружили дерущихся плотным кольцом, подзадоривая их свистом и улюлюканьем. Капитан оказался не робкого десятка, знал толк в драке и, видимо, не привык сдаваться без боя. Несмотря на многолетнюю подготовку, Шурику иной раз приходилось туго. Лица обоих были в крови. Ее солоноватый вкус, приводил Шульгина в дикую ярость и возбуждал ненависть к противнику, кем бы он ни был. Соловьев, напротив, казался спокойным и уверенно отбивался от нападавшего. Контратакуя, он нанес Шурику мощный удар в подбородок. Шульгин потерял равновесие и опустился на колено. Вокруг, волной прокатился громкий рев. «Зрители» требовали добить поверженного, но, капитан не торопился. Шурик одной рукой вытер лицо, а второй, незаметно, зачерпнул горсть сухой земли и растер ее в кулаке. Озверевшим взглядом посмотрел снизу вверх на мрачно улыбающегося капитана. Резко вскочил и швырнул пыль ему в глаза. Соловьев зажмурился. Этого мгновения Шурику было достаточно. Шульгин свалил капитана на живот, запрыгнул ему на спину и перехватил за шею. Соловьев захрипел, задыхаясь. Это привело Шурика в чувство, и он ослабил хватку. Капитан прошептал:

— Солдат, ты еще молод и у тебя есть шанс нормально пожить. Поэтому, я остаюсь здесь, а ты идешь к нашим. Бог даст, и меня выручишь. Удачи, — Соловьев пару раз резко ударил ладонью по земле, что означало полную капитуляцию.

Бой был закончен.

— Молодец, — Ахмет подошел к Шурику, который еще не пришел в себя окончательно, и похлопал его по плечу, — я знал, что ты победишь. Ты, настоящий мужчина: сильный и гордый. Ты одолел капитана… Что ж, ему, просто, не повезло. А нам неудачники не нужны, — боевик резко повернулся и выстрелил в голову, еще не успевшему подняться Соловьеву. Шурик онемел от такой неожиданной развязки, — Теперь, свобода — твоя заслуженная награда. Что касается информации для вашего начальства: я с отрядом, решил сдаться федералам. Но мне нужны гарантии. Поэтому, я не могу открыто выйти и сложить оружие. Я буду ждать здесь. Помни: ты обещал передать информацию командованию. А теперь — в путь. У тебя мало времени.

Под свист и улюлюканье, Шульгин, не разбирая дороги и спотыкаясь, побрел в лес.

Когда Шурик, еще до конца не осознав происшедшее, вялой походкой ушел с поляны и скрылся в чаще, Ахмет подозвал своего начальника штаба.

— Все. Обратный отсчет пошел. Через некоторое время, его мозг воспалится, и он будет жить новой идеей фикс: любой ценой отомстить за убийство своего товарища, в котором виноват, по сути, он. И обязательно приведет сюда войска.

— А как же все то, что ты ему сказал?

— Это не имеет значения. Он будет мстить. Я в нем достаточно хорошо разобрался. Он не скажет, что я его отпустил, и не будет передавать мои слова. Я не нужен ему пленным. Я нужен ему мертвым, — Ахмет широко улыбнулся, — Поэтому, быстро сообщи Рамзану, Мавлади и Абдулле: все идет по плану. Готовность номер один. Ждем «гостей».

Все случилось так, как и рассчитывал Ахмет. Мучимый угрызениями совести Шурик, благополучно добрался до расположения своей части. Сообщил, что бежал из плена. Подробно изложил командиру разведданные: примерную численность отряда, вооружение, показал на карте место базирования банды Ахмета, но, ни словом не обмолвился о желании боевика сдаться. Разведка подтвердила его информацию. Шурик думал об одном: пойти в рейд и самому разобраться с главарем.

Знал бы рядовой разведбата, чем в действительности обернется его искреннее благородное стремление, и какую шахматную партию развернул Ахмет.

В глухом урочище, батальон, в составе которого Шурик пошел на операцию, попал в засаду устроенную Ахметом, и, практически, был уничтожен значительно превосходящими силами противника. Если бы не подоспевшие вовремя «вертушки», перелопатившие залповым массированным огнем горные склоны, никто из российского подразделения не смог бы выйти из боя живым. Шурику снова повезло. Отделался легкой контузией.

Потом были долгие допросы контрразведчиков, проверки, выяснения, но все обошлось. Осталась только глубокая незаживающая рана в душе Шульгина. Она резкой болью, постоянно напоминала ему о том, что это он виновен в гибели сотен людей. А Ахмету, в тот раз удалось уйти…

Глава 7

— Ты читал сегодняшнего вечернего «Комсомольца»? — взволнованный до истерики голос Мишани разрывал мембрану телефонной трубки.

— Я вообще газет не читаю, — Шурик только что договорился о встрече со своей подружкой, был в приподнятом настроении, и этот звонок оторвал его от увлекательного занятия: аппетитного поглощения яичницы с помидорами, — а что? Тебя объявили в федеральный розыск?

— Не смешно! В общем, никуда не уходи. Я сейчас к тебе приеду.

Вскоре, Мишаня сидел у Шурика на кухне и, брызгая слюной, проглатывая слова, рассказывал содержание небольшой заметки в криминальном разделе местной газеты. Если отбросить эмоции, суть ее сводилась к следующему: «Сегодня, около полудня, в собственной квартире, обнаружен изуродованный, практически, до неузнаваемости, труп гражданина N.

Соседи обратили внимание на приоткрытую дверь. Позвали хозяина, и, когда тот не откликнулся, вошли внутрь. Увидев обезображенное тело, тут же сообщили в милицию. Прибывшая оперативная группа приступила к осмотру места происшествия. Комментариев по этому убийству, никто из должностных лиц, пока, не сделал. Ведется следствие.

Возникает вопрос: кому понадобилось таким образом убивать пенсионера, слывшего среди соседей неисправимым и безобидным чудаком, помешанным на истории древнего мира?».

— Ну и что? — Шурик открыл холодильник и достал оттуда початую бутылку водки, подумаешь, убили какого-то старика. Мы-то здесь при чем? Давай лучше выпьем…

— Да не буду я пить! — Мишаня нервно оттолкнул стакан. Тот упал на пол и разлетелся вдребезги, — Ты что, не понимаешь? Это же нашстарик! Это его грохнули! А если «труп обезображен», значит, его пытали. Значит, он рассказал им, кто забрал документ.

Шурик, мы попали в такую жопу, что из нее не выбраться. Нам — полный пиндык!

— А не ты ли втянул нас в эту жопу? — взорвался Шурик, — Не ты ли уверял меня, что дело — «два пальца об асфальт»? А теперь ты боишься, что придут здоровые дяди, с пистолетами и порешат нас за клочок бумажки, о смысле которой мы даже не догадываемся.

— Да, но я не думал…

— Ты не думал! Ты ни о чем не думал, кроме денег, больших денег, из-за которых могут быть огромные проблемы.

— Но, что же делать?

— Не знаю, — Шурик налил себе полный стакан водки и опрокинул его в себя. Зажмурился и занюхал рукавом. Потом взял из тарелки соленый огурчик и вкусно им захрустел, — одно могу сказать определенно: ты сорвал мне перспективное романтическое свидание.

— Шурик, мы с тобой в глубоком дерьме, а ты о каком-то свидании… Придумай что-нибудь. Ведь если кончат, то обоих.

— Не суетись под клиентом. Дай сообразить.

Шурик надолго замолчал. Мишаня старался не дышать, чтобы не сбить его с мысли. Наконец Шурик плеснул себе еще. Выпил. Повторил процедуру закусывания и с пафосом изрек:

— Велика Россия!.. Благо, есть куда отступать.

— ?!

— Значит так. Сейчас мчишься на вокзал. Покупаешь два билета. Один до Армавира, второй до Адлера, на ближайший поезд, в разные вагоны и желательно по чужим паспортам. Как — придумай уж сам. Звонишь мне. Сообщаешь время отбытия, номер своего вагона и слушаешь мои дальнейшие инструкции. Вопросы есть?

— Есть. А деньги?

— Мишаня, не буди во мне зверя. Мало того, что мне приходится разводить ситуацию, созданную тобой, так ты хочешь, чтобы я и средства на это нашел. Наморщи ум, поройся в своих закромах и действуй. Как говорится: «Бензин ваш — идеи наши».

Поезд отходил от Центрального вокзала ровно в 22:30. Мишаня взял билеты и позвонил Шурику.

— Та-а-к. Теперь, слушай внимательно. Не знаю, как ты это сделаешь, но надо подбросить твоим «солидолам» информацию о встрече, сегодня в 20:00, на Юго-западной новостройке, напротив кинотеатра «Салют». Сообщи, что интересующая их бумага у нас. Можем договориться. После этого, кинешь мой билет ко мне в почтовый ящик и исчезнешь из любого поля зрения до отхода паровоза. Сядешь в него и поедешь. Потом я тебя найду. Только, умоляю, не дергайся и не паникуй, — Шурик положил трубку…

…За полтора часа до назначенного времени, Шурик удобно устроился в облюбованной им недостроенной высотке. Она приглянулась ему не архитектурными изысками, а, как идеальное место для наблюдения за местом предполагаемой встречи с «покупателями» и подходами к нему. Вооружившись полевым биноклем — трофеем армейской службы, Шурик приготовился к долгому ожиданию неизвестно чего. Он логично решил, что лучше тупо ждать и наблюдать, нежели, так же, тупо, лезть на рожон и получить пулю в лоб или нож в печень.

В начале восьмого, когда уже почти стемнело, и на стройке зажглись тусклые, одинокие фонари, Шурик заметил какое-то оживление. Внимательно всмотревшись в те места, где промелькнули какие-то темные силуэты, он мысленно поблагодарил себя за осторожность. Как минимум две «оптики» блеснули, отразив электрический свет. Одна на крыше кинотеатра, а вторая — на лестнице подъемного крана.

Без пяти минут восемь, на площадку подкатили два черных BMW. Из одного, выскочили четверо поджарых крепышей, с характерно оттопыренными полами пиджаков и рассыпались в разные стороны. Из второго, с уверенной важностью, в длинном черном плаще и широкополой шляпе, показался невысокий толстячок. Засунул руки в карманы и без интереса осмотрелся. Из-за наступившей темноты невозможно было рассмотреть его лицо. Толстячок закурил, и некоторое время стоял, покачиваясь с пяток на носки. Потом он вытащил маленькую записную книжку и что-то черканул в ней. Вырвал листок и положил его на землю, придавив камнем. После этого все расселись по машинам, и кавалькада медленно выехала со стройки. Минут через пятнадцать, снайперы тоже покинули свои огневые точки.

Шурик выждал еще с полчаса. Вокруг было тихо и ничто не предвещало неожиданностей. Выйдя из укрытия, соблюдая осторожность, Шурик подошел к тому месту, где стоял толстяк и поднял обрывок бумажки. На нем было написано: «Служба спасения» и номер телефона.

Глава 8

Плацкартный вагон скорого поезда плавно покачивался в глубокой ночи. На полках похрапывали пассажиры. Ритмичная синкопа колес на рельсовых стыках убаюкивала и навевала спокойные сновидения. Спертый воздух был насыщен смешанными ароматами вареных яиц, дешевых духов и не очень свежих носков. Шурику не спалось. В тусклом свете дежурного освещения он пытался почитать купленное на вокзале, какое-то криминальное чтиво, но буквы не складывались в слова и он не понимал смысла написанного. Просмотрев, таким образом, страниц десять, Шурик отбросил книжицу. В голову лезли неприятные мысли: «Что делать дальше? Всю жизнь бегать невозможно. Нельзя же, в самом деле, запереть себя в монастырь или прожить отшельниками в глухой тайге. Рано или поздно они где-нибудь засветятся, и, тогда, продолжительность их жизней, будет зависеть от времени организации процедуры ликвидации. Ребята „по ту сторону баррикады“, по всей видимости, очень серьезные. Впрочем, вполне возможно, и не будет никакой организации. Где увидят, там и порешат. Грустно все это. Но, как назло, ничего более оптимистичного на ум не приходит».

Шурик вытянул затекшие ноги, тряхнул головой, отгоняя навязчивый негатив, и решил выйти в тамбур.

Разбитое окно впускало в помещение свежие потоки прохладного воздуха. Дышать стало легче. Шурик вытащил сигарету из мятой пачки и прикурил. Достал из внутреннего кармана куртки плоскую фляжку с коньяком и сделал большой глоток бодрящего напитка. «Закусив» двумя глубокими затяжками, он почувствовал, что жизнь налаживается.

За окном, в непроглядной тьме проплывали умирающие деревни и села российской глубинки. Опознать их можно было только по редким огонькам, мерцающим, как далекие маяки забытых моряками портов. Караванные пути обходили их стороной. Штурманы исключили их из лоции, за бесперспективностью. Примерно таким, сейчас, наверное, и выглядело место, где Шурик решил временно отсидеться. В этом, некогда казачьем кордоне, а ныне, небольшом поселке, затерянном в горах, на границе с Закавказьем, жил его друг, можно сказать собрат по оружию, Женька Звягин. Давно приглашал к себе, немного побраконьерить с ружьишком, да форель половить, грибов-ягод в охотку пособирать. Да и вообще, отвлечься от дел мирских и окунуться с головой в матушку-природу. А окунаться, по его рассказам, было во что. Шурик мысленно рисовал себе идиллические картинки, типа, «Утро в сосновом бору», «Охотники на привале»…

Он так размечтался, что он не сразу услышал напряженную возню, приглушенные вскрики и тупые удары в соседнем тамбуре. Истошный женский визг, заглушенный чьей-то сильной рукой, и последовавший за этим отборнейший мат, окончательно привели его в состояние повышенной боевой готовности.

Быть Бэтменом, Шурик не любил. Своих проблем всегда хватало. Но, когда дело касалось женщины — принципы отходили на задний план. Зажав сигарету в уголке рта, как моряки ленточку бескозырки, по команде «Полундра!», Шурик толкнул дверь в соседний вагон.

Двое мужчин пыхтели от усердия, пытаясь сорвать одежду с извивающейся в их руках и мычащей, что-то неразборчивое, молодой девушки. Один, коренастый, зажимал ей рот ладонью. На ее наружной стороне было выколото восходящее солнце, с пятью или шестью лучами, а на коротких пальцах — имя «ДИМА». Второй рукой, он крепко держал свою жертву за талию. Его подельник, сухонький, невзрачный, но, видно, жилистый мужичонка, с морщинистым лицом, уворачиваясь от брыкающейся женщины, расстегивал ремень на ее джинсах.

Шурик, с минуту, меланхолично смотрел на происходящее и жевал сигаретный фильтр. Сплюнул окурок на пол, растоптал его, оперся о стенку вагона и замурлыкал:

— «…Там девушка стояла двадцати пяти лет и слабо отбивалась от кого-то. Дешевый фраер в кепке мял на ней туалет, и Сеня увеличил обороты…».

— Тебе чего парень? — запыхавшимся голосом спросил коренастый.

— Я видел вас на рейде, возле женщины, граф.

— Чего?! — Худой резко повернулся к Шурику выпучил глаза и агрессивно оскалил зубы.

— Советую на задний ход врубить телеграф, что б не было эксцессов между нами.

— А ну, вали отсюда, урод, — Худой сделал неуловимое движение рукой, в слабом свете мелькнуло лезвие заточки и воткнулось в куртку Шурика, точно в районе сердца. Фляжка с коньяком приняла на себя этот смертельный удар. Худой не ожидал такой отдачи. Его потная ладонь сорвалась с рукоятки. Пальцы скользнули по отточенному ножу. Клинок рассек кожу и мясо. Кости фаланг противно скрипнули об острый металл. Худой взвыл, дернулся, выронил заточку и схватился за руку. Кровь залила его одежду и обильно потекла на грязный, заплеванный пол.

Ограниченное пространство тамбура не давало возможности для маневра, что, впрочем, в данной ситуации, имело и свои положительные стороны. Используя свой вес, Шурик нанес мощный удар локтем по открытому затылку худого, чего тому, для впадения в беспамятство, было более, чем достаточно. Он упал, заблокировав собой дверь в соседний вагон. Его коренастый напарник Дима, выпустил хлюпающую носом и тихо скулящую девушку. Она, обессиленная, съехала по стене на пол и закрыла лицо руками. Дима, молча, смотрел на поверженного товарища, потом медленно поднял глаза на Шурика. Лицо коренастого исказила гримаса неистовой злобы. Он рванул на себе ворот рубахи и сделал шаг в направлении Шурика. Между ними лежал Худой, что было очень неудобно для Димы, поскольку его руки были гораздо короче, чем у Шульгина и он, при всем желании не смог бы его достать. Пока коренастый скрипел зубами, играл желваками и обдумывал свои дальнейшие действия, Шурик сделал короткое движение ногой и каблук его ботинка врезался в Димин подбородок. Коренастый отлетел к противоположной двери, но удержался в вертикальном положении, ухватившись за решетку. По резкому изменению в его лице, Шурик понял, что, в принципе, бой окончен, только коренастому «западло» такой финал. Шульгин решил облегчить его страдания:

— Зёма, забирай своего кента и дергай отсюда. У меня нет причин держать на вас зло. Я, просто, хотел попросить вас не обижать девушку. Вы со мной согласились. Инцидент можно считать исчерпанным. Всего хорошего.

— Я тебя запомнил, сука, — прошипел Дима, поднимая с пола напарника, — Я найду тебя.

— Обязательно, — Шурик закурил и подошел к девушке и протянул ей сигарету, — Хотите? — Она утвердительно кивнула. Жадно затянулась и закашлялась.

Шурик присел рядом с ней, вытащил фляжку с коньяком, придирчиво ее осмотрел, погладил пальцем глубокую царапину.

— Вот сволочь. Такую хорошую вещь испортил, — он отвинтил крышку, выпил сам и передал фляжку жертве нападения, — Как Вас зовут?

— Ма… Кх-хе-хе…, — девушка поперхнулась крепким напитком, — Марина.

Она была молода. Лет двадцати. Привлекательна. Даже опухшие от слез глаза, нос и разбитая нижняя губа не могли испортить ее природного очарования.

— И что же вы делали здесь, Марина, когда все порядочные, юные и красивые девушки должны быть в постели и смотреть цветные сны о сказочных принцах?

— Не спалось. Вышла покурить, а тут эти…, — Девушка вновь готова была впасть в истерику, чего Шурик уже не смог бы вынести.

— Ну-ну. Только не надо больше плакать. Все уже позади. Пойдемте, я Вас провожу. Приляжете, отдохнете. Норму по стрессам Вы уже на сегодня выполнили.

Шурик подхватил Марину под руку и помог ей подняться. Она встала, подняла голову и посмотрела мужчине в глаза. В них было столько благодарной преданности, что Шурик не выдержал и отвел взгляд. Марина взялась руками за его лицо и повернула к себе. Приподнялась на цыпочки и, буквально, впилась в его губы. Шурик ответил взаимностью. Обнял девушку и стал неистово целовать ее в глаза, шею, мочки ушей, возбуждаясь с каждой секундой. Марина мягко выскользнула из его объятий и, лаская его тело, опустилась на колени. Ловко справившись с ремнем и молнией на брюках, она освободила его напряженное естество и нежно прикоснулась к нему губами. Шурик откинул голову, закрыл глаза и тихо зарычал от удовольствия…

Через несколько минут, трепетная дрожь наслаждения разлилась по его телу, и он шумно выдохнул, испытывая неземное блаженство. Марина встала, посмотрела на Шурика. Ее взгляд излучал безмерную любовь и готовность на все, ради него.

Они проговорили оставшиеся до рассвета полтора часа. Она рассказывала о себе. Он, в большей степени слушал, иногда вставляя малозначащие фразы. Наконец, Шурик остановил поток ее жизненной исповеди и сказал:

— Марина, ты извини, но мне пора. Скоро моя станция, а еще надо друга найти.

— Саш, а можно и я с тобой? Мне все равно куда, лишь бы вместе.

— Нет. Нельзя.

— Но почему?

Шурик не стал вдаваться в подробности о том, что и без нее есть один существенный балласт, который не сбросишь. Да и вообще…

— Нельзя — значит нельзя. Мне с тобой было хорошо, но, в конце концов, пойми, я не герой твоего романа. Счастливой тебе поездки и не ввязывайся больше в приключения, особенно на свои привлекательные вторые «девяносто». Пока.

Шурик развернулся и, не оглядываясь, пошел по коридору вагона. Марина, открыв рот, недоуменно смотрела ему вслед.

Глава 9

Похороны Петра Игнатьевича Благоярова проходили скромно, без особой помпы. На панихиду собрались немногочисленные друзья, среди которых был и Кеша. С ним пришла его дочь, Наталья, которая очень любила Петра Игнатьевича за его преданность отцу, доброту и отзывчивость. Она очень серьезно относилась к его увлечениям и, с яростью тигрицы, защищала Благоярова от нападок насмешников, ерничающих над его, как они считали, чудачествами.

Катафалк и «Газель», в которую уместились все участники траурной церемонии, медленно въехали на территорию городского кладбища. Долго петляли по узкой разбитой дороге, плюхаясь в глубокие лужи и поливая обочины жирной грязью. Наконец, машины остановились недалеко от свежевырытой могилы.

В гробу, обитом черной тканью, лежал человек, очень отдаленно напоминающий Петра Благоярова. Как ни трудились над ним косметологи похоронного бюро, так и не смогли скрыть все увечья нанесенные ему при нападении.

Склонив обнаженные головы, друзья Благоярова стали полукругом у последней обители старого товарища. Первым, взял слово для прощания, как и следовало ожидать, Кеша. Иначе его никто и не называл, по той простой причине, что не знали его отчества. А если и знали, то забыли. Для всех, он с легкой руки Петра Игнатьевича, всегда оставался Кешей, и его это нисколько не смущало. Он всегда отшучивался: «Отчество преждевременно старит».

— Друзья мои! Я не любитель пышных речей, а уж, тем более, траурных. Но, последнее время, все чаще и чаще приходится их произносить. Мы стареем, умираем. Это естественно. Неестественно то, что от нас уходят близкие люди, чей жизненный срок прервали злодеи, можно сказать, на самом взлете. Да, мой друг, Петя, Петр Игнатьевич, был уже не молодым, по годам, человеком, но назвать его стариком никто бы не посмел. Он был молод душой. А это значит, в нем была та жажда жизни, которая сопутствует тем, кто знает, для чего он ходит по этой земле. У него были цели, стремления. Пусть, иногда, он витал в облаках, но он верил в то, что делает. И мы все верили вместе с ним и помогали, чем могли. Но, какие-то мерзавцы, жестоко убили нашего товарища. Я спрашиваю: за что? Кому помешал этот безвинный, тихий человек? Если убийц не покарает правосудие, — Кеша воздел глаза к небу, — их постигнет страшная Божья кара. Я верю в справедливость. Преступники должны быть наказаны по заслугам, — голос Кеши задрожал. Он сглотнул комок в горле и вытер рукавом набежавшую слезу, — Прости меня, Петя, что не был с тобою рядом. Пусть земля тебе будет пухом.

Потом, каждый из присутствующих попрощался с покойником. Гроб опустили в могилу и засыпали слипшимся от сырости глиноземом.

Поминки справляли недалеко от кладбища, в неприглядном, мрачном кафе, носившем в народе характерное название «Аминь». Пили молча. Каждый думал о своем.

Наташа потянула отца за рукав.

— Пап, пойдем. Поговорить надо.

Кеша кивнул, налил себе еще один стакан водки, встал и поднял его за упокой души усопшего. Попрощался, ссылаясь на неотложные дела, и вышел. Дочь поспешила следом.

— Меня здесь машина ждет, — сказала Наташа, когда они стояли на ступеньках кафе, поеживаясь от промозглого ветра, — муж прислал.

— Не графья. Пешком пройдемся, — отрезал отец, — а Кольке, мужу твоему высоколобому, скажи: нечего своими эскортами людей шокировать. Не для того он такое кресло занимает, чтобы жену на служебных машинах по личным делам развозить. Его положение обязывает думать о каждой мелочи, — Наталья насупилась, — Ладно, не дуйся. О чем ты хотела поговорить?

— Папа, мне страшно.

— И чего мы так боимся? — Кеша изобразил на лице улыбку.

— Мне не до шуток. Ведь ты же, как-то связан со смертью Петра Игнатьевича?

— Что?! Ты в своем уме?! — заорал отец. Его лицо стало пунцовым от негодования. Он так посмотрел на дочь, что, казалось, испепелит ее своим взглядом.

— Прости, я не то хотела сказать, — поспешила исправиться Наташа, — Я имела в виду, что его убили из-за того, что он что-то обнаружил в своих исследованиях. Он мне звонил за сутки перед смертью и сказал, что ему удалось обнаружить нечто важное, какой-то артефакт. Другого объяснения быть не может. Не за остатки же пенсии его пытали? А ведь ты ему помогал в своем архиве. Значит, они могут и тебя…

— Успокойся, глупышка, — смягчился Кеша, — то, чем занимался Петька — никакому здравомыслящему человеку и даром не надо. Это был его бзик: найти Эльдорадо. Сумасшедшим я его назвать не могу, но эта бредовая идея владела им, видимо, до самой гибели. Он, действительно, верил в то, что делал. Он этим жил. Я не хотел его разубеждать. Поэтому и поддерживал во всем. Помнишь рассказ О’Генри «Последний лист». Девочка поверила в то, что выздоровеет и останется жива, если с дерева, напротив ее окна, не упадет последний листок. Так и случилось. Только, веру эту поддержал сосед, художник, который заменил опавший лист рисунком, его точной копией. Так поступал и я.

А то, что Петя погиб — не более, чем трагическая случайность. Грабители не нашли в квартире ничего ценного. Вот в отместку, со злости и поглумились. И вообще, выбрось эту дурь из головы, девочка. Мне ничего не угрожает.

— Хорошо, папа. Я больше не буду об этом думать.

— Вот и славно. Кстати, как поживает твой благоверный? Что-то мы давно с ним не общались. Оправился после своих Куршавелей? Наверное, на лыжи теперь не скоро встанет.

— Все нормально. Кости срослись хорошо. Да и перелом был, говорят несложный. А в остальном… Ты же его знаешь, — Наташа усмехнулась, — он весь в заботах о безопасности государства. Даже, когда дома — все равно, на работе.

— Ну, дочка, служба — есть служба. Он не в бирюльки играет. Но, пусть, завтра выкроит час-полтора и найдет меня. Хочется в его умные глаза посмотреть.

Разговор постепенно перешел в привычное русло: размеренную беседу внимательного отца с почтительной дочерью, на житейско-бытовые темы. Так, не спеша, они добрались до троллейбусной остановки.

— Все, милая, вон мой личный транспорт номер семь подходит. А ты иди, облегчи Колькиным служакам жизнь. Видишь, не отстают. Боятся шефа ослушаться. Езжай с ними. А то, он их отправит на южное побережье северного моря, белых медведей охранять.

Глава 10

Шурик потратил немало времени, разыскивая Мишаню. Пьяный, до состояния «воды» («дрова» еще можно собрать в кучу, а «вода» растекается между пальцев), он валялся в купе проводницы и долго не мог сообразить, кто он, где находится и куда едет. Пришлось применить к нему все доступные, но гуманные методы выведения из алкогольного транса. Холодная вода, звонкие оплеухи и большая доза нашатырного спирта, найденного в аптечке покладистой собутыльницы, способная привести в чувство даже мертвого, наконец, сделали свое дело. Мишаня вернулся к жизни, но не надолго. С большим трудом, он распознал Шурика в Шурике:

— О-о-о… Б…братан…, — и снова погрузился в приятные только ему видения.

— Вставай, скотина! — ревел Шурик, — Нашел время нажираться. А вы, мадам, тоже хороши! Приглашаете к себе в купе неизвестного мужчину. Вдруг, он хотел покуситься на ваше целомудрие? Или, того хуже, съесть ваш ужин? Времена нынче беспокойные, а вы пьете с первым встречным.

Женщина только открывала и закрывала рот, подобно рыбе выброшенной на берег. Наконец, она смогла вставить словечко в длинную тираду разъяренного мужчины:

— Но, ведь у него билет до Адлера. Думала, отоспится. Он, ведь такой веселый был, обаятельный…

— Обаятельный, — передразнил Шурик, — Ему вообще пить нельзя. Он на службе. Пришел приказ из штаба, срочно эвакуироваться на ближайшей станции, а у меня, даже, эвакуатора нет. Вставай, гад! — Шурик изо всех сил тряхнул полуживого Мишаню за ворот и, от души, дал ему «леща».

— Давай свой нашатырь. Попробуем еще раз.

Проводница смочила ватку и подала ее Шурику. Тот поводил им у носа Мишани. Реакция появилась, но слабая.

— Еще тампон! Решим проблему кардинально, — сказал Шурик и воткнул оба ватных шарика Мишане в ноздри.

Пары аммиака целенаправленно ударили тому в голову, потеснив из нее сивушную дурь. Мишаня подскочил, закашлялся. Судорожными движениями вытащил ватные шарики из носа. Слезы потекли градом. Он не мог понять, что с ним происходит. Шурик смотрел на это представление и мрачно улыбался. Наконец, дружок задышал ровнее. Взгляд приобрел осмысленность, но, в целом, он выглядел полным идиотом.

— Все? Очухался?

Мишаня обвел ошалевшим взглядом купе и зафиксировал его на лице Шурика.

— Что это было?

— Последняя секретная разработка ВПК — антипохмельный стимулятор, серьезным тоном сказал Шурик, — Применяется только в экстренных случаях. Ты попадешь в историю развития этого препарата, который, сегодня, был впервые применен на человеке, то есть, на тебе. Рапорт я составлю позже. А сейчас вставай и иди, умывайся. Через двадцать минут наша станция.

— Какой стимулятор? Какой рапорт? Куда мы едем?…

Шурик мягко подтолкнул Мишаню коленом под зад и, обращаясь к, ничего не понимающей, проводнице, таинственным шепотом прокомментировал:

— Совсем зазомбировали человека. Включается непосредственно на задании. До этого и после — дурак дураком…

…Раним утром, вокзал узловой станции, встретил беглецов неприветливо. Мятые, лица не выспавшихся пассажиров. Подозрительные взгляды милиционеров и ОМОНовских патрулей с оскалившими клыки собаками. Трясущиеся руки «людей неместных, отставших от поезда», протянутые в надежде на несколько монет для поправки здоровья. Хриплые крики хмурых продавщиц зловонных пирожков с начинкой неизвестного состава…

Шурик усадил Мишаню в зале ожидания, сунул ему в руки банку пива и велел, под страхом смерти, не двигаться с места. Сам же отправился узнать, как и когда можно будет ехать дальше.

Через сорок минут, когда Мишаня, в отчаянии тряс пустую тару, надеясь выжать из нее еще немного целебной жидкости, появился Шурик с рекламно-голливудской улыбкой на пол лица. Увидев мучения друга, достал из кармана еще одну банку, вскрыл ее и отхлебнул холодного пенистого напитка. Крякнул и передал пиво Мишане. Раскаленные внутренности «секретного агента», с благодарностью приняли этот божественный дар.

— Ну, — бодро спросил он, когда опустела вторая банка, — какие новости? — Мишаня, практически, пришел в себя и был готов к «дальнейшим трудностям и опасностям, подстерегающим их на тернистом пути».

— Новости хорошие. Через час, отходит машина с контрактниками и, почти туда, куда нам надо. Я договорился со старшим, оказалось, вместе служили, нас заберут с собой. Только не вздумай чего-нибудь отчебучить. Сразу вылетишь за борт, и твое путешествие закончится. Понял?

— Понял. Чего уж не понять. Я — парень толковый.

Шурик с сарказмом посмотрел на Мишаню, но ничего не сказал.

Они запаслись продуктами в дорогу и, к назначенному времени, подошли к военному «Уралу».

— Здорово, братки! — Шурик крепко пожал руки бойцам, — Знакомьтесь — мой друг, Мишаня. Ну, что, прокатимся?

— А то, — пробасил рослый прапорщик с глубоким шрамом на шее, — ныряйте в кузов.

Когда все расселись по местам, подошел майор, старший машины.

— Все на месте?

— Нет, Синицин со своими архаровцами, где-то шарахается, подарки домой покупает… А вон они, скачут кони. Смотри-ка, хороший спринт. Тренировка даром не прошла.

К машине подбежал старлей, с двумя «сверчками». Глядя на их лица, можно было подумать, что они, как минимум, попали под колонну самосвалов. Правда, лейтенант на фоне сержантов, выглядел Аленом Делоном. Его иссиня-фиолетовый, заплывший мощной гематомой глаз резко контрастировал со вторым, зорко следящим за потенциальными насмешниками. В этом взгляде была непоколебимая решимость мгновенно встать на защиту своей чести и достоинства. Но никто и не пытался проверять на прочность его натянутые нервы. Все, молча, улыбались своим мыслям. Только и всего. Зато два брата-акробата были озабочены другим, хоть и выглядели, как еноты в камуфляже. Каждый из них был украшен таким же макияжем, что и их «старшой», только на оба глаза, и распухшими до размера среднего баклажана носами. Кроме этого, без медицинского заключения им можно было вынести общий суровый диагноз: жуткий бодун.

Машина тронулась. Постепенно, в кузове завязалась оживленная беседа. Шурик вспоминал армейские будни. Ребята рассказывали о своих приключениях. Только эта разукрашенная троица угрюмо молчала. Но, когда Шурик заикнулся про один казусный конфликт, связанный с танкистами, старлей подскочил так, что чуть головой брезент не прорвал.

— Так ты, что, тоже с окулистами сталкивался?

— В каком смысле? — не понял Шурик.

Дружный громовой хохот вырвался из глоток бойцов.

— Да был тут случай с Синицыным, на днях.

— Чего ржете? — насупился лейтенант, — Вам бы такой стресс пережить.

— Ладно сопеть. Говори. Шурка — свой парень.

Немного помявшись, Синицин поведал свою историю:

— Представляешь, у нас последний день командировки, ну и решили отметить. Отметили, потом еще отметили и еще, пока, увы,… ничего не осталось. Но душа-то требует продолжения банкета. Ее ж, гадюку, сколько ни бери, все равно за одной бежать придется. А куда идти? До ближайшего села километров шесть. Решили в робингудов поиграть. Провести, так сказать, продразверстку.

Вышли втроем на трассу и начали «легковушки» гражданские тормозить, проверять на предмет незаконного провоза чего-нибудь. «Мешочники» готовы были отдать что угодно, лишь бы их отпустили. Собрали дань отменную: арака, баранина в разных видах, хлеб, зелень. В общем — в руках не унесешь. Похмелились, чин-чинарем. Арака дурная оказалась. В голове — туман, как в Лондоне. Вдруг, смотрю, танк прет, на всех парах. Мне уже «по барабану» — хоть бронепоезд. Калаша на вскидку. «Стой!», — кричу. Груда брони тормозит. Вылезает механик и так удивленно, но спокойно спрашивает: «А ты самолеты не пробовал останавливать?». «Как, — кричу, — разговариваешь со старшим лейтенантом мотострелковых войск?». Он, молча, вылезает из «панциря», подходит ко мне и говорит: «А мне — до фонаря. Я сержант танковых войск». И без дальнейших разъяснений, как даст мне в глазницу. Я в кювете, с диагнозом: «нокаут». Мои бравые сержанты, видя такое дело, решили не посрамить честь подразделения и двинулись на взятие реванша. Да не тут-то было. Экипаж-то в танке был укомплектован полностью. Не успели мои «архаровцы» оценить обстановку, как познакомились с игрой в четыре руки. Результат — на лице. Ну, ты сам видишь.

Ладно бы на этом все и закончилось. Пока мы очухивались, у нас конфисковали все, что было нажито непосильным трудом, включая оружие. Стоим мы втроем под стволом танкового пулемета, а их командир, летёха, гад, говорит, сидя на броне: «Значит так, направление движения — строго по трассе, шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству. Стреляю без предупреждения. Отставших, давим гусеницами». Думаю: «Во, попали! Лучше пробежаться». Да ты знаешь тамошние нравы. Как сказали, так бы, наверное, и сделали. Неизвестно, ведь, на каких психов нарвешься. Гнали они нас километров пять. Уже пар из ушей валит, подметки отрываются. «Все, — ору, — командир. Не можем больше. Отпусти, Христа ради!». Ну, те тормознули, отдали оружие, а остальное забрали в качестве моральной компенсации.

Вот и отметили конец командировочки. А ведь за все время — ни царапины не получили.

Гомерический смех бойцов заглушил конец рассказа. Синицин понурил голову и вздохнул.

— Командир, может, по «пятьдесят»? — жалобно спросил его сержант, — Голова раскалывается.

— У тебя не от того голова раскалывается. Никаких «пятьдесят».

— Ладно, тебе, Синицин. С кем не бывает? — рослый прапорщик открыл свою сумку и достал бутылку с прозрачной жидкостью, — Первосортный первач, чистый, как слеза. Тесть сам гнал. За качество отвечаю. Подставляйте кружки, хлопцы…

Глава 11

«Урал» остановился на обочине, рядом с ветхим дорожным указателем ближайших населенных пунктов. Шурик с Мишаней попрощались с попутчиками и перемахнули через борт грузовика.

— Ну, все, мужики, удачи вам. Спасибо за хорошую компанию.

— И вам, счастливо. Может, еще увидимся.

Машина фыркнула выхлопными газами и покатила дальше, по трассе.

Шурик осмотрелся вокруг. Поросшие густыми лесами горы подпирали белыми шапками снежных вершин бездонное, голубое небо. Высоко над головой царственно парил орел. Верх по склону, в направлении небольшого аула, чабан вел отару белорунных овец. Сезон выгула на пастбищах подходил к концу. Безмятежная тишина и спокойствие вызывали полнейшую умиротворенность.

Влево от шоссе, скрываясь в широком ущелье, повторяя причудливые изгибы бурной горной реки, уходила грунтовка.

— Если мне не изменяет интуиция, то до нашей цели остался последний рывок?… — полувопросительно изрек Мишаня.

— Да, друг мой. И очень скоро ты почувствуешь огромную разницу между «каменными джунглями» и естественной средой обитания, в которой жили наши предки. Уверен, это благоприятно подействует на твои расшатанные нервы. Вперед!

— Что — пешком?!

— Нет, блин. Сейчас вертолет вызову. Конечно, пешком. Шагай, турист, — Шурик легонько подтолкнул Мишаню, забросил свою сумку на плечо и бодро зашагал по пыльной дороге, опередив поникшего товарища…

Чтобы не впасть в депрессию, вирус которой является самым распространенным в мегаполисах, надо хотя бы на некоторое время отречься от благ цивилизации и воссоединиться с природой. С настоящей, дикой природой, а не ухоженной, подстриженной, облагороженной и разбитой на декоративные клумбы лесопарковой зоной. Этот мир от горожан также далек, как чужая галактика. Да и добраться до него, с каждым годом бывает все сложнее. Возможно, Звягинский поселок, был одним из немногих, последних оставшихся мест, куда не ступала, в массовом порядке, нога человека и не принесла с собой «чуму» урбанизации.

Мишаня, до этой поры, не выезжавший дальше пригородных дач, с непосредственным детским восторгом любовался окружающим пейзажем.

Справа — поросшие мхом скалы, нависшие над дорогой. Слева — отвесный обрыв уходящий к реке и достигающий, порой, десяти-пятнадцати метров… Чистейшая горная вода, манит своей прозрачностью. Ее хочется пить и пить, не отрываясь, даже, несмотря на то, что от холода скулы сводит и, кажется, что эмаль на зубах трескается. Аромат хвои, смешиваясь с запахом диких яблок и груш, придает воздуху какую-то необычную особенность.

Шурик поглядывал на Мишаню, посмеивался и, едва успевал оттаскивать его в сторону от проносящихся на бешенной скорости встречных лесовозов. Огромные машины, груженные многотонными, толстыми бревнами могли дать фору любой пожарной команде, учитывая условия езды на дороге, где едва смогут разъехаться две «Оки». Мишаня справедливо заметил, что, похоже, тормозов нет ни в «Уралах», ни у шоферов в головах.

— Безбашенный народ. Куда прут-то?

— Работа у них такая: больше рейсов — больше денег. Скоро должны обратно возвращаться. Так что, Мишаня, не боись. Доедем с ветерком.

— Пешком, как-то надежнее…

…Прыгающий свет фар разрезал ночную темноту, окрестность огласилась нарастающим ревом мощного мотора. Приближался тягач. Шурик повернулся и поднял руку. Машина неслась прямо на него и с визгом, резко затормозила в полуметре. Клубы пыли окутали «туристов» с ног до головы. Мишаня закашлялся.

— Какого хрена?!. — из кабины высунулась голова в вязаной шапочке натянутой на уши.

— Здравствуйте. Подкинете до поселка? — невозмутимо спросил Шурик и сделал шаг вперед.

— Водка есть?

— Не-а. Есть немного денег.

— На кой ляд мне твои деньги? Чего я с ними, сейчас, делать буду? Ладно. Запрыгивайте. Мне, как раз, в поселок. Живу я там. Завтра — выходной.

Шурик с Мишаней забрались в просторную кабину. Водитель вдавил педаль газа, почти до полика, и машина рванула с места.

— Меня, Федором звать, — представился водитель.

— Я — Шурик. А это — Мишаня.

— Понятно, — Федор, почти не глядя на дорогу, прикурил «беломорину». Мишаня поежился, — А вы к кому? В смысле, есть, где остановиться?

— Мы — к Звягину. К Женьке. Дружок мой армейский. Давно приглашал, вот и решили отвлечься от дел мирских. Отдохнуть, так сказать.

— К Жеке — это хорошо. Добротный мужик. Настоящий. Его у нас сильно уважают. Хотят председателем поселкового совета выбрать… А вы зря с собой водку не привезли, — безо всякого перехода заявил Федор, — это у нас вроде, как местная СКВ. И никаких доллариев не надо. Будет водка — будет пища! Во! — Федя многозначительно поднял вверх большой палец и просветил попутчиков насчет местного менталитета.

Поселок небольшой — около пятидесяти домов. В основном казаки. Живут из поколения в поколение (наверное, еще со времен Кавказской войны). Чужие здесь, практически, не ходят. Если кто и приезжает, так одни и те же: друзья или родственники. Все друг друга знают. Поэтому, как снайперы стреляют на звук, так и селяне, с точностью до любого двора, на слух могут определить: кто приехал, что привез. Если дело ночью было — из глубокого уважения не станут сразу беспокоить. Дадут отдохнуть с дороги. Но, с утра пойдут ходоки в гости здоровьем интересоваться, догадки свои подтверждать, да бартерные сделки заключать. Здесь вообще принят натуральный товарообмен. Деньгами мало, кто пользуется. В город — далеко. А в сельпо — хлеб, консервы, сигареты, соль, спички, да сахар. Остальное в подсобных хозяйствах есть. Поэтому, за «пол-литру», тут можно, что хочешь выменять.

— Так что водка у нас — как бусы для аборигенов. Все, что хошь на нее выменять можно. Да, что я рассказываю. Завтра сами все увидите. Кстати, к посту подъезжаем. Сейчас погранцы проверять будут. Мы ж, вроде, как за рубежом располагаемся. На ничейной территории.

— Это как так?…

— А черт его знает. По прописке — россияне. Даже администрация над нами есть, республиканская. Но, когда границы на картах чертили — нас и отрезали. Впереди — Абхазия, сзади — Россия. А мы, как мормышка в проруби. Да нэ журысь, хлопцы. На посту все свои. А уж, если к Женьке, да со мной — пропустят без проблем. Скоро будем дома.

Федор затормозил у опущенного металлического шлагбаума. Из-за сторожевой будки, застегивая ширинку, выскочил боец с автоматом на плече. Прищурившись присмотрелся к машине, опустил ствол и медленно подошел к кабине.

— Здорово, Колунов. Как служба?

— А, это ты… Здорово дядь Федь. На побывку?

— А то. Уж забыл, с какой стороны к жинке подходить.

— Ладно, рассказывай. Тут Петро для тебя портсигар передал, что ты у диспетчерши на лесоскладе забыл. Кто это с тобой?

— Парни к Женьке Звягину, в гости едут. Служили вместе. Ты давай быстрей свои бумажки оформляй. У меня, в отличие от тебя, время не казенное… И портсигар не забудь.

Мишаня с Шуриком отдали Колунову свои паспорта. Тот скрылся в низкой мазанке, которая, видимо, являлась караульным помещением. Минут, через пятнадцать он вышел, сопровождая лейтенанта пограничника. Офицер поправил портупею, поднялся на подножку «Урала» и заглянул в кабину.

— Привет, Федор. Свет включи.

Водила зажег светильник. Лейтенант изучающее осмотрел пассажиров и спросил:

— Надолго?

— Пока не надоест, — ответил Шурик.

— Должен довести до вашего сведения, — официально сообщил лейтенант, — там, — он махнул рукой за шлагбаум, — сопредельная территория и мы за вас ответственности не несем. Так что будьте внимательны и осторожны, когда гуляете. Не ровен час, в Грузию попадете.

— Ясно командир.

— Ну, доброго пути. Езжай Федор, — лейтенант махнул рукой, Колунов поднял шлагбаум.

— Спасибо, Николаич. Обратно поеду — Яблочков подброшу. Бывай!

Еще минут сорок машину трясло на дорожных колдобинах и покачивало на шатких мостках через реку. Наконец, из-за поворота показался сельский погост, а сразу за ним — поселок. Вокруг тишина и тьма кромешная, хоть глаз выколи. Ни одного огонька не видно.

Федор подъехал к небольшому, ухоженному домику за невысоким, но крепким забором из толстых досок. «Это от коров, — пояснил Федор, — чтобы на огороды не забредали». Посигналил. За окошком вспыхнул тусклый огонек. Глухо зарычала и залилась лаем дворовая собака. Ей начали вторить соседские. Скрипнула входная дверь, и на крыльцо вышел крепкий паренек в наброшенной на плечи телогрейке, с «вертикалкой» в одной руке и керосиновой лампой — в другой.

— Кого там черти принесли, на ночь глядя?…

— Жека! Это я, Федор! Тут к тебе ребята из города. Говорят, вместе служили.

Звягин подошел к калитке и посветил «летучей мышью».

— Ё-ма-ё! Шурик! Здорово, братишка! Заходи, заходи… И ты, паря, не стесняйся. Как звать-то?

— Мишаня.

— Вот и отлично, Мишаня! Пошли, пошли в дом. Я, пока, холостякую. Жена в роддоме, в районе. Так что мы по-свойски, по-мужицки. Шурик — ты молодец, что приехал. Не пожалеешь. Я тебе такой праздник жизни устрою — вовек не забудешь.

Звягин по-быстрому накрыл на стол: свежие огурчики, помидорчики, зелень, грибочки, сало, картошка. Притащил из чулана четверть самогона, достал стаканы.

Сели, налили по первой, чокнулись. Выпили залпом. Мишаня начал глотать ртом воздух. Шурик сунул ему под нос соленый огурчик, а сам, с аппетитом захрустел пряной капусткой…

Так они просидели почти до рассвета, вспоминая свое солдатское житье-бытье. Мишаня не выдержал нагрузок и свалился. Звягин оттащил его на широкий диван.

— Устал человек. Да и тебе, Шурка, не мешало бы отдохнуть с дороги. Я-то, балбес, совсем тебя разговорами замучил.

— Нет, все нормально, — проговорил Шурик, подавляя зевоту.

— Чего уж нормального. Давай и ты, в люльку. Отоспишься — еще поболтаем. Все. Рота — отбой!

Глава 12

Как же прав был Федор, когда предупреждал о гостеприимстве и приветливости односельчан. Каждый из них считает святым своим долгом, лично засвидетельствовать почтение приезжим. Да еще, видимо, соревнуются: кто раньше поспеет, тот и молодец. С их точки зрения — глубокое уважение.

Оставшееся время до восхода, как и было предначертано, Шурика с Мишаней никто не беспокоил. Но, едва забрезжил рассвет…

…— Петрович, ты дома? — сам по себе негромкий окрик, в утренней тишине, прозвучал, как Иерихоновы трубы. По крайней мере, Шурику именно так показалось спросонья.

Звягин, потягиваясь и зевая, открыл двери и сощурился от яркого солнца.

— Рыжий, ты, что ли? Шурка, иди, посмотри на это чудо.

За плетнем, разделявшим дворы, стоял мужичок с ведром яблок. На голове, огненная шапка жестких, торчащих в разные стороны, давно нестриженных волос. Одет, в гимнастерку сороковых годов, с расстегнутым воротом и заправленную в застиранное галифе. На ногах — стоптанные «керзачи».

— Ну, заходи, раз пришел.

Не спеша, с трудом, Рыжий перебрался через забор. Так же, неторопливо, подошел к крыльцу. Степенно сел на ступеньку. Скрутил «козью ножку». Внимательно осмотрел ее. Закурил.

Когда все формальности церемонии визита были соблюдены, во время которой никто не произнес ни слова, Рыжий произнес:

— Доброго здоровьичка. Как добрались?

— Да ничего, нормально. Меня Шуриком зовут. Со мной друг, Мишаня. Устал с дороги. Спит еще.

— А я — сосед Женькин. Вообще-то, по паспорту — Николай Серафимович. Но, зовите Рыжим, как все.

— Так чего пришел-то? — с наигранной строгостью спросил Звягин, — спать людям не даешь.

— Так я, это… Вот, витаминчиков принес. Сам знаешь, яблочки у меня знатные… — и замолчал, хитро и вопросительно переводя взгляд с Шурика на Женьку.

Звягин не выдержал, расхохотался и зашел в дом. Вернулся с бутылкой заткнутой кукурузной кочерыжкой.

— Держи, вымогатель. Но учти, это, только, в честь приезда моего друга. Больше, за горилкой, даже, не подходи.

— Вот за это благодарствую, — растекся Рыжий в широкой улыбке, — Может вместе?

— Нет, — отрезал Женька, — ты у нас первый. А еще до вечера дожить надо. Иди с Богом.

Десяти минут не прошло, как развеялся крепкий табачный дым от самосада Рыжего, как в калитку снова забарабанили.

— Э-эй, хозяева! Отворяй, да псину свою придержи. Гости — в дом.

— Ох, ты, господи. Людка, ну как же без тебя. Супруг-то где?

— Да вон он, окаянный. Со Степаном треплется. Сейчас подойдет.

Мишаня к этому времени уже проснулся, умылся ледяной водой и с удивлением отметил: «Блин, я думал, умру. А бодуна-то нет! Вот, что значит здоровая экология: солнце, воздух и вода. Одно слово: природа!».

— Знакомьтесь. Это наше местное «сарафанное радио» — Людмила. «Евроньюс», по оперативности, в сравнении с ней — провинциальное агентство.

— Да ладно тебе, — засмущалась Людка, — на-ко, вот, сметанкой свежей гостей накорми, — женщина передала Звягину небольшой бидончик с белыми потеками на стенках.

— Рассказывай, Людмила, — когда все уселись за стол, завтракать, — просвети людей о нашем житье-бытье.

Людка, как профессиональный репортер, протрещала последние новости, о том, как Петро в речку упал, как бабка Савельевна баллон с самогоном разбила, да чуть не удавилась с досады. Ванька, так на дискотеке в клубе уплясался, что дрогу домой по заборам нащупывал (темно же). Когда забор кончился, почувствовал под рукой, что-то шерстяное, теплое и мягкое. Подумал — одеяло. Прилег и заснул. Утром очнулся среди коровьего стада. Фуцин неделю по ночам голосил, песни орал. Да не какие-нибудь русские народные, а попсу всякую.

— Мало того, что спать не давал, так еще и слушать противно: «Девчонки, девчонки — короткие юбчонки…», тьфу!

— Фуцин это местная достопримечательность, — пояснил Звягин, — наш Карузо. С небольшой скидкой, можно сказать, поет неплохо, пока в кондиции.

— Фуцин… Интересная фамилия.

— Да это не фамилия вовсе. Кто и за что так его окрестил — даже он не помнит, но прозвище закрепилось, и он им гордится… А, вот и сам, легок на помине.

Распахнулась калитка, и во двор вальяжно вошел Фуцин. Фуражка на затылке, руки в брюки, под мышкой шмат сала в полиэтиленовом пакете, гордо поднятый подбородок. Старается идти ровненько, но чувствуется — вот-вот упадет (еще бы: неделю глотку полировать).

— Привет честной компании! — с порога, опершись на косяк, провозгласил он. — Подхарчимся? — Фуцин подбросил на руке аппетитный кусок сала с толстыми прожилками мяса, — собственного приготовления, с чесночком и красным перцем.

Таким образом, завтрак плавно перешел в обед и, наверняка бы закончился ужином, если бы Звягин не пресек это буйство чревоугодия на корню.

— Все, господа хорошие. На сегодня достаточно впечатлений, которые вы произвели на ребят. Сейчас — все по домам. Еще увидимся.

Нехотя гости поднялись и попрощались.

— Жека, — сказал Шурик, когда все разошлись, — зачем ты так? Люди, ведь, от всей души…

— Знаю я их душу. Не остановишь — еще две недели бы столовались. А обид не будет. Не переживай. Они меня знают. Пошли, лучше, я тебя с дядей Васей познакомлю. Он у нас, как старейшина. Потомственный охотник. Егерь. Железный мужик.

По дороге, Женька, вкратце, рассказал Шурику с Мишаней о живой легенде поселка. Для односельчан дядя Вася был всем. К нему всегда можно прийти за советом, попросить помочь в каком-нибудь деле. Он был и третейским судьей, и карающим мечом правосудия. Мог оправдать невиновного, или прогнать нагайкой по всему поселку совершившего проступок. Его решения не обсуждались, и ему все доверяли.

На днях он разменял девятый десяток. Но, до сих пор, ходит на промысел. Специалист, каких еще поискать. Белку в глаз бьет.

Ребята подошли к дощатому забору, за которым, между грядками с укропом, петрушкой и луком, лениво развалился здоровенный, лохматый «кавказец». Почуяв пришедших, дернул купированными ушами и приоткрыл глаза. Увидев, что непосредственной опасности нет, снова окунулся в свои собачьи мечты.

— Дядь Вась! Ты дома?

— Дома, дома. Чего орешь? — услышав знакомый голос, «кавказец» встал, смачно зевнул, отряхнулся и преданно посмотрел на хозяина, в ожидании команды.

— Спокойно, Тайфун. Свои, — собака присела на задние лапы.

Навстречу гостям вышел невысокий, крепко сбитый, даже нельзя сказать, что старик. Несмотря на свои восемьдесят с хвостиком, выглядел он на неполные шестьдесят.

— Это мои друзья. С Шуриком служили вместе. А это — Мишаня, — представил Звягин.

Дядя Вася пожал Мишане руку, тот крякнул от резкой боли.

— Извини, не рассчитал, — дядя Вася ослабил свою медвежью хватку, — Друзья моих друзей — мои друзья. Проходите. Посидим в беседке. Сейчас Егорка должен с поста вернуться.

— Егорка — его внук, — прошептал Женька Шурику на ухо, пока шли по двору, — Пожарным здесь работает.

Пока шел неторопливый разговор о событиях в стране и мире, за чашкой ароматного травяного чая, пришел Егорка. Принес целую корзину чинариков — грибов местных.

— Всем привет! Дед, картошечки с салом, да с грибочками, не желаешь?

— Когда приготовишь, тогда и пожелаю.

— Умно, — Егор зазвенел сковородками.

— А вы надолго к нам? — обратился старик к гостям.

— Неделька, две. А там видно будет.

— Ну, вот и славно. Я завтра на охоту собираюсь, на пару деньков. Могу с собой взять. Стрелять-то, надеюсь, умеете.

— Случалось, — неопределенно ответил Шурик.

— Я лучше здесь останусь, — сказал Мишаня, — не могу беззащитных зверюшек убивать.

— Как знаешь. Силком не тащу. А ты? — Дядя Вася посмотрел на Шурика.

— Отчего не сходить. С большим удовольствием.

— Ну, вот и славно. Женька, найдешь для парня все, что надо? Если нет — у меня возьми.

— Порядок, дядь Вась. Сделаем в лучшем виде.

— Тогда завтра с рассветом выходим. А сейчас ужинать. Егор! Накрывай стол.

Глава 13

Мишане не спалось. Всю ночь он ворочался на грубом матрасе, пытаясь привести свои мысли в порядок. С одной стороны ему не давала покоя возможность урвать шальные деньги, с другой — смертельная опасность, сопряженная с теми людьми, которые охотились за документом Благоярова. В конце концов, он успокоил себя тем, что сейчас он в относительной безопасности и может диктовать условия. Он сообщит «покупателям», где произвести обмен. Получит деньги и оставит в условленном месте этот проклятый кусок бумаги. Его не станут трогать до тех пор, пока документ не попадет к ним в руки. А когда они его получат, Мишаня будет уже далеко. К тому же, если дело выгорит, можно обойтись и без Шурика. Полная сумма всегда лучше, чем половина.

Мишаня слышал, как Шурик собирался на охоту, как тихо хлопнула за ним входная дверь. Выждав еще полчаса, встал с постели и прошел на кухню. Там уже сидел Звягин и пил крепкий чай, закусывая бутербродами.

— Доброе утро. Чего это ты в такую рань поднялся? Спал бы себе. На работу ж не идти.

— Выспался. Энергетика здесь хорошая. Все время себя бодрым чувствую.

— Тогда, присаживайся, позавтракай.

— Спасибо. Жека, а как отсюда можно с «большой землей» связаться?

— Что, уже соскучился по выхлопным газам и суете?

— Нет, — замялся Мишаня, — надо подруге позвонить, чтобы за бабушкой присмотрела, пока меня нет.

— Это дело нужное. Только с телефоном у нас проблема. Не проходят сюда никакие сигналы. А проводные — нет смысла протягивать. Если зимой, снегом не порвет, то при валке леса, кто-нибудь столбы зацепит. Есть вариант — до погранцов добраться. От них, через коммутатор, через несколько соединений — дозвониться. Можно через нашего председателя, по спутниковой связи на твою подругу выйти. Второй вариант реальнее, но Пантелеича еще надо уговорить. Слишком дорогое удовольствие для нашей скудной поселковой кассы. Но, попробуем…

…Яков Пантелеевич, худенький мужичок, с пышными холеными усами, сидел в своей конторе за широким видавшим виды столом и просматривал какие-то бумаги через толстые линзы роговых очков. Одна дужка была сломана и обмотана черной изолентой. Председатель морщил лоб, слюнявил палец и аккуратно перелистывал документы, скрепленные в картонном скоросшивателе. На его обложке, фломастером было жирно выведено: «БУХ. ОТЧ.».

— Мое почтение, Пантелеич, — поздоровался Звягин, — Дебет с кредитом сбиваешь?

— Здорово, коль не шутишь, — пробубнел председатель не отрывая сосредоточенного и, явно, мучительного взгляда от накладных, смет и счетов, — в этой цифири, сам черт ногу сломит. Когда уже те клятые перевыборы.

— Не торопись жить, дядь Яша, — Звягин улыбнулся, — всему свое время. А с отчетами, я тебе и так помогу. Оставь их в покое. Лучше, познакомься. Это Мишаня. Друг моего однополчанина, Шурика. Да я тебе про него рассказывал.

Пантелеич, облегченно вздохнул, захлопнул папку и отложил ее подальше, на край стола.

— Здравствуйте и вам. Отдохнуть решили? Правильно. Места у нас хорошие. Экологически чистые, как сейчас принято говорить. Чего ко мне? Нужда какая привела?

— Не то, чтобы нужда… — начал Мишаня.

— Да вы не смущайтесь. Я уже привык. Ко мне без дела редко кто заходит. Всем всегда чего-нибудь надо. Так что, говорите.

— Понимаете, — Мишаня посмотрел на Звягина. Тот ободряюще кивнул, — мы так внезапно уехали, что я не успел сообщить об этом бабушке. Она болеет и нужен присмотр. Обычно, в мое отсутствие, подружка за ней ухаживает. Но и она не в курсе моего отъезда. Мне бы созвониться, передать ей пару слов…

— Ясно. Бабушка, конечно, это свято. Но, как же вы ее оставили и не подумали о состоянии старушки? Не хорошо.

— Так уж получилось…

— Пантелеич, не жмись. Дай парню телефон, — Звягин подошел к столу и оперся на него руками, — Минута разговора — всего делов-то. Если что, я тебе расходы компенсирую.

— Ладно-ладно, — проворчал председатель, поднимаясь со стула, — Кому б другому, а тебе, Женька, отказать не могу.

Пантелеич подошел к небольшому сейфу, вытащил из кармана увесистую связку ключей и открыл скрипучую дверцу. Достал громоздкую трубу спутниковой связи и передал Мишане.

— Звони. Только не долго. Эта хреновина, на половину нашего бюджета тянет. Пойдем, Женька, покурим пока. Не будем Мишке мешать.

Когда за ними плотно закрылась дверь, Мишаня дрожащим от волнения пальцем набрал знакомый ему номер телефона. Услышал длинные гудки вызова и напрягся. Потом, в трубке, что-то щелкнуло, и приветливо сексуальный женский голос возвестил:

— Добрый день. Антикварный магазин «Сфинкс». Слушаю Вас.

— З-здравствуйте, — заикаясь, выдавил из себя Мишаня, — Я могу переговорить с директором?

— Кто его спрашивает?

— Скажите, старый знакомый по артефактам инков.

— Секундочку… — в наушнике зазвучала легкая музыка французского шансонье, предваряющая соединение с абонентом. Снова — щелчок, и мягкий, вкрадчивый баритон произнес:

— Я вас внимательно слушаю.

— Это я. Я Вам звонил на днях, по поводу документа…

— Я понял. Продолжайте.

— Дело в том, что я готов отдать документ, только на моих условиях, — Мишаня замолчал, ожидая всплеска эмоций. Однако, ничего подобного не произошло. По-прежнему, ровный голос собеседника, спросил:

— Как Вы себе это представляете?

Воодушевленный Мишаня изложил свой план обмена, по принципу: утром — деньги, вечером — стулья. Назвал время и место встречи. После того, как убедился, что «антиквар» все понял, отключил телефон. На все, про все у Мишани ушло не более трех минут. Довольный собой, он вышел на крыльцо, где сидели Звягин с Пантелеичем, и вдохнул полной грудью.

— Все в порядке? — Женька выпустил густой клуб табачного дыма.

— Лучше не бывает, — честно ответил Мишаня.

— Ну, тогда, если ты не против, пойдем. Я тебе наши окрестности покажу. А завтра, на целебные источники сходим. Надо отдыхать, прежде всего, с пользой для здоровья. Могу заверить, потом тебя никакая хвороба не возьмет.

— Конечно, пойдем. С большим удовольствием.

Глава 14

Горячие языки пламени жадно поедали сухой валежник. Он тихо потрескивал и создавал имитацию домашнего очага. Возле костра было тепло и уютно. Шурик принес из ручья котелок воды и повесил его над огнем. Дядя Вася соорудил себе мягкую лежанку из еловых лап. Удобно на ней устроился и, казалось, задремал. Охота удалась. На ближайший месяц, о еде можно не беспокоиться. Шурик присел на поваленное дерево и первый раз за два дня закурил. Голова слегка закружилась. Дядя Вася сам табаком не баловался и ему запретил. На промысле это — последнее дело. Закурил, считай, всю дичь разогнал. Повезет, если какой-нибудь хлипкий заяц с насморком попадется, не учует.

— А ты, паря, не промах, — дядя Вася приоткрыл один глаз, — Я — в прямом смысле. Стреляешь так, как будто с ружьем родился. Где ж так наловчился-то?

— Да, — сам не зная, почему, соврал Шурик, — при штабе служил. А там, рядом офицерский тир. Вот и постреливал понемногу. Свободного времени хватало.

— Ага, — кивнул старик, — и на звук, тоже?

— Нет, конечно. Это как-то само собой происходит. Инстинкт самосохранения, что ли.

— Ну да. Ну да. Отличать север от юга и по следу идти, тоже в штабных коридорах научился? Ты, конечно, ничего мне можешь не рассказывать. Я в твои дела не лезу. Раз Женька сказал, что вы друзья, то мне этого достаточно. Кроме того, скажу честно. Понравился ты мне. Душа у тебя нараспашку. Только, по-моему, пацанячьей бесшабашности слишком много. Погубит она тебя, если не повзрослеешь. Я повидал в жизни всякого. Да и сам в юности был сорви-голова. Так из-за этого, мне пару раз крылья подрезали. А в 39-м, за малым, лоб зеленкой не намазали. С тех пор я остепенился. И, как видишь, жив-здоров до сих пор. Чего и тебе желаю. А насчет тира, будем считать, ты соврал, а я поверил. Забудем про это. Наливай, что ли, по чайку…

…В ущелье они спустились под вечер. В поселке царила невообразимая суета. Люди кричали, бегали с фонарями, керосиновыми лампами, факелами. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: случилось что-то очень плохое. Шурик вцепился в ружье и произнес только одно: «Мишаня!». Потом, опрометью бросился к дому Женьки Звягина. Возле забора мялись селяне и громко переговаривались друг с другом. Растолкав их, Шурик вбежал в открытую настежь входную дверь. Внутри, помещения, как будто ураган пошел. Все было перевернуто вверх дном. Мебель поломана. Ее обшивка вспорота. Посуда перебита. В воздухе кружились перья из разорванных подушек. На залитом кровью диване лежал Звягин с посиневшим лицом и хрипел, пуская розовые кровяные пузыри. По комнате бегал Пантелеич и орал в трубу телефона:

— Я сказал, что мне срочно нужен врач! У меня огнестрел. Пробито легкое… А мне плевать, что все уже разошлись по домам. Вы понимаете, человек умирает!.. Да хоть на вертолете… — председатель отключил телефон, — Ублюдки! У них, видите ли, рабочий день закончился.

Рядом, в ужасе вытаращив глаза, в полуобморочном состоянии, на полу сидела местная медсестра и монотонно повторяла:

— Он задыхается. Я не знаю, что делать. Он умирает…

Оттащив бесполезную девицу и усадив ее на стул, Шурик подошел к Звягину, разорвал на нем рубаху и осмотрел рану.

— Черт, плохо дело.

На правой стороне груди раненого зияла черная дыра. Из нее медленно сочилась алая кровь, уже пропитавшая насквозь тряпки, которыми кто-то пытался ее остановить. Звягин прерывисто, со свистом, дышал, закашливался. При каждом приступе, он судорожно хватался за покрывало, на котором лежал. Глаза были закрыты.

— Вы кто? — Шурик обратился к Пантелеичу.

— Я председатель всего этого безобразия, Яков Пантелеевич.

— Замечательно. Вы могли бы мне помочь? От медсестры толка не будет.

— Разумеется, но как?

— Мне срочно нужен спирт и что-то наподобие вазелина. В аптеке должно быть что-нибудь. Да, еще вата, бинты и лейкопластырь. Организуйте это и побыстрее. Пожалуйста! — Пантелеич, как новобранец, получивший приказ, выскочил из дома.

Шурик подобрал с пола одно из разбросанных полотенец, набрал ковш чистой родниковой воды и омыл рану. Звягин, практически, уже не дышал. Тихий астматичный свист вырывался из его легких. Примчался Пантелеич.

— Я все принес. Только спирта не было. У Савельевны взял чистейшего самогона. Подойдет?

— Подойдет. Дайте мне еще чистый полиэтиленовый пакет.

Шурик обработал самогоном рану. Женька застонал.

— Ничего, братишка. Потерпи немного. Мы с тобой не в таких передрягах побывали. Сейчас станет лучше, — он обильно и аккуратно обмазал тело вокруг пулевого отверстия вазелином. Накрыл сверху пакетом и туго перебинтовал грудь. Доступ воздуха в легкие через дыру прекратился, и Звягин задышал ровнее, — Уберите здесь все, — Шурик протянул медсестре окровавленные тряпки. Она взглянула на них, закатила глаза и, не сказав, даже «ох!», она упала, потеряв сознание. Шурик сплюнул с досады. Звягин пошевелился.

— Шурик, — еле слышно произнес он, пытаясь улыбнуться.

— Тихо, дружище. Не разговаривай. Береги силы. Они тебе еще понадобятся.

— Да-да, — Женька сглотнул, — Мишка… Они его… На нас напали… Мы были на источнике… Я не успел… Они меня… Они забрали Мишку…

— Я все понял. Молчи, — медсестра пришла в себя, — А, Вы снова с нами. Это кстати. Проследите за больным, пока приедет помощь. Дайте ему пару таблеток анальгина, и если попросит, немного напоите. От него не на шаг. Головой отвечаете, — Шурик сурово посмотрел на девушку. Она робко кивнула, — Яков Пантелеевич, я могу с Вами поговорить?

— Да, конечно. Пойдемте ко мне.

Они вышли во двор.

— А ну разойдись ротозеи, — председатель открыл калитку, — Чего столпились? Заняться нечем? Бегом по домам. Степка, а ты — на разъезд. Машину с врачами встречать. Как приедут — доложишь.

— Я думаю, дядя Вася нам тоже пригодится, — Шурик схватил, собравшегося уйти, охотника за рукав.

— Да я, завсегда помочь рад. Чего надо-то?

— Это мы сейчас и выясним. Пойдем к Пантелеичу.

По дороге, Шурик молчал и думал: «Невероятно, но факт. Нас просчитали. Как? Здесь же, даже связи нет. Стоп!.. Связь! Неужели… Господи, какой же Мишаня идиот… Жадность его и сгубила. Впрочем, хочется надеяться, что еще нет».

— Яков Пантелеевич, Вы разговаривали с врачами по спутнику?

— Ясное дело. А как иначе? Другие телефоны здесь не работают.

— А Мишка пользовался трубкой, пока меня не было?

— Да. Сказал, надо подружку предупредить, чтобы об евоной бабушке позаботилась.

— Понятно…

— Чего понятно-то?

— Они засекли сигнал и вычислили место, откуда звонят.

— Кто?

— Я не знаю. Пошли в контору. Расскажете все с самого начала. Попробуем разобраться.

Когда все расположились вокруг стола, Пантелеич сообщил, что позавчера, с утра, Мишаня звонил подружке. Потом они с Женькой ушли по горам ползать, красоты смотреть. А сегодня, ни свет, ни заря отправились на целебные источники. Ближе к обеду, к конторе подъехал серебристый джип.

— Я в машинах понимаю. И не такие видывал. Из него вышли двое прилично одетых молодых людей. Показали «корочки» серьезного ведомства, то ли ФСБ, то ли ГРУ. Не успел разобрать. Да по ним видно, что ребята основательные. Расспросили о недавно приехавших. Я и ляпнул про вас. Друзья, мол, Звягинские. Я говорить-то не хотел. Но эти буром поперли, я и растерялся. Не был я готов к такой беседе. Узнали где Женька живет и поехали к нему. Сказали, чтобы сидел на месте. Через час вернулись: никого нет дома. Где он может быть? Правильно, говорю, ушли с другом здоровье поправить. Они, как-то недобро усмехнулись при этом. Куда, спрашивают, ушли? Я и показал им дорогу. Они уехали, но сказали, чтобы я язык за зубами держал. Иначе, манная каша будет моим основным рационом до конца недолгой жизни. Вот и все. Больше я их не видел. Потом Карачай прискакал, а поперек седла у него — Женька, весь в крови и без сознания. Он, видно, из леса на дорогу выполз и вырубился. Там Карачай его и нашел. Остальное вы знаете.

— Джип, точно, обратно не проезжал?

— Нет. Его бы заметили. Да и кто ж из чужих рискнет ночью по такой дороге ехать. Знамо — дня дожидаются.

— А дорога на источники здесь одна?

— Да.

— Дядь Вась, знаешь место, где можно засаду устроить?

— А то.

— На чем туда можно проехать?

— У Антона вездеход есть. Он, правда, жмот, кулацкая морда. Солярки потребует, да еще чего-нибудь. Но, думаю, ради такого дела, ему совесть не позволит артачиться. Закон гор: сам погибай, а товарища выручай.

— Все ясно, — Шурик решительно встал, — дядя Вася, ты со мной?

— Глупый вопрос. Кто ж тебя одного отпустит? Знамо дело — с тобой.

— Тогда поехали.

— Да вы что? — Пантелеич обеспокоено вскочил, — Куда, на ночь глядя? С утречка бы и отправились.

— Спокойно, председатель, — охотник опустил свою тяжелую руку ему на плечо, — уже сейчас может быть поздно. А утром вообще никаких концов не найдем. Ты лучше о Женьке позаботься.

Глава 15

Выходной день для старого архивариуса задался на редкость удачным. Каждую неделю он покупал по три билета телевизионного лото, а по воскресеньям, утром, с чашкой кофе в руке, азартно наблюдал за пронумерованными шариками, дарующими миллионы одним и надежду на будущее, другим.

Розыгрыш уже подходил к концу. Капризная, как ветреная девка, фортуна измывалась над стариком. Ему еще ни разу не удавалось добиться ее благоволения. Да, что там! Кеша не удостоился даже презрительного взгляда повелительницы удачи. Она, как будто пристреливалась: перелет… недолет… и ни одного точного попадания.

— Ну-у-у, — завопил Кеша, когда последний шар розыгрыша показался в объективе телекамеры, — Е-е-сть! Ну, наконец-то!

— Номер 11, — прокомментировала миловидная девушка, — Выигравших билетов девять тысяч четыреста шестьдесят два. Выигрыш каждого составил двести шестнадцать рублей.

— Да и хрен с ним. Главное выиграл.

Кеша ликовал. Ни разу в жизни у него не получалось поиметь деньги на халяву. Все и всегда доставалось собственными потом и кровью. Конечно, если подсчитать затраты на покупку лотерейных билетов, то они не сопоставимы с размером выигрыша. Но ведь не это главное.

В прихожей зазвенел телефон. Мурлыкая под нос незатейливый мотивчик, Кеша провальсировал к аппарату.

— Алло. Я очень внимательно Вас слушаю.

— Здравствуйте. Это я. Вы хотели со мной увидеться?

— А, дорогой зятек. Рад. Очень рад слышать твой голос. Что-то ты совсем забыл про старика. Вот так помру, не дай Бог, никто и знать не будет.

— Что Вы такое говорите? Как можно? Я всегда о Вас помню. Обо всем, что Вы для меня сделали…

— И еще сделаю, если ты, свинья неблагодарная, перестанешь проявлять инициативу и своевольничать!!! — сорвавшись, заорал в трубку Кеша, — А могу, ведь, и наоборот, — уже ровным, пугающе спокойным тоном добавил он, — одним анонимным звонком законопослушного гражданина и патриота своей страны прервать твой стремительный взлет по служебной лестнице. Пусть, даже, никто ничего не найдет, но пятнышко-то останется. А оно, как ржавчина. Стоит только где-нибудь зацепиться, и все. Сожрет человека с потрохами. В общем, так, давненько я по ресторациям не хаживал. Встретишь меня, сегодня в «Сакуре», около пяти. Поедим. О делах наших скорбных покалякаем.

— За Вами машину прислать?

— Обойдусь. Все. Отбой.

Кеша положил трубку и подошел к окну в гостиной. Внизу, в скверике сидел неприметного вида бомж и изредка поглядывал в его сторону. Еще один, «интеллигент» в шляпе — косая сажень в плечах, прогуливался неподалеку с пекинесом и следил за парадным входом. «Ну, Коля. Ну, скотина. Подожди, придет срок. Я тебе такую слежку устрою. Будешь у меня, как уж на сковородке…», — Кеша сел в кресло и задумался. Потом, видимо, что-то окончательно решив, встал и начал собираться.

Захватив с собой потертый кожаный портфель, Кеша вышел из квартиры и поднялся на последний этаж. Оттуда, на чердак. Через окно выбрался на крышу. По пожарной лестнице спустился на соседнее здание. В конце концов, из подъезда дома на соседней улице вышел благообразный пенсионер. Посмотрел по сторонам и степенно направился к троллейбусной остановке…

На встречу, Кеша пришел вовремя. Полковник Кольцов, он же зять его единственной дочери, уже ждал его в уютном зале японского ресторана.

— Здравствуйте. Очень рад встрече с Вами. Проходите, пожалуйста.

— И тебе не хворать, зятек. Как служба?

— Да ничего. Работаем потихоньку.

Пока официантка в ярком кимоно выполняла заказ, их беседа проходила, можно сказать, в светском русле. О погоде, рыбалке, семье. Выпив стаканчик саке, Кеша неожиданно спросил:

— Коленька, ответь мне, пожалуйста, зачем ты ко мне «топтунов» приставил?

— Каких топтунов? О чем Вы говорите?

— Все о том же, милый. Все о том. Ты что же, рожа твоя протокольная, решил, что пора от меня избавиться? Твердую почву под ногами почувствовал? Ошибаешься. Ты в зыбучих песках. И единственное, что тебя поддерживает и не дает сгинуть бесследно, так это моя непомерная забота о счастье дочери, соответственно и о твоем. Но ты, своим рвением к независимости, перечеркиваешь все мои благие порывы, — Кеша открыл портфель и выудил оттуда три миниатюрных микрофона. Взвесил их на руке и бросил на стол, — Умеет делать буржуазия. Тонкая работа.

— Что это? — выражая недоумение, спросил полковник.

— Это, Коленька, твои «жучки». Одного я «поймал» на работе, а двух остальных — дома. Тотальную слежку за мной устроил? Заигрался, ты, Коленька. Ох, заигрался, — сокрушенно покачивая головой, проговорил архивариус.

— Да это не…

— Не надо, Коля. По большому счету я тебя не виню. Понимаю, работа такая. Выработанные привычки. Все понимаю. Но, хочу, чтобы и ты меня понял. Без моих знаний и опыта, ты — ноль в минус сорок пятой степени. Вспомни, как ты достиг сегодняшних высот? Как раскрывал дела, на которых все крест поставили? Как находил то, что все считали безвозвратно потерянным? То-то и оно. Я тебе — все на блюдечке с голубой каемочкой. Оставалось только подпись поставить и очередное звание получить. А ты решил от меня избавиться. Не хорошо это, Коленька. Не по человечески. Знаешь такую народную мудрость: не рой другому яму — сам в нее попадешь? Так вот, расскажу тебе одну историю, которая случилась в моей молодости. Мы, тогда, с Петей Благояровым, царствие ему небесное, в экспедиции были. Скифские захоронения раскапывали. Богатые могильники, доложу я тебе. С нами два друга не-разлей-вода в подсобниках были. Так вот, один из них нашел золотые женские украшения, килограмма на полтора и решил скрысятничать. Второй узнал об этом и донес в соответствующие органы, которые нас всегда сопровождали. Вор получил двенадцать лет лагерей, а товарища его, на следующий день гюрза, прямо в палатке, ударила. Никто помочь не смог, вроде, как не знали, что делать, а врача, на этот момент, кто-то напоил до беспамятства. Так и сгинул иуда в страшных мучениях. Улавливаешь суть, Коленька?

— Не совсем.

— Экий ты непонятливый. Господь, он все видит и карает неблагочестивых посредством тварей земных. Ну да ладно. Нарассказывал я тебе страшилок. Теперь по ночам спать не будешь. Не бери в голову. Лучше расскажи, как следствие по Петиному делу проходит. Надеюсь, ментов ты отстранил. Объяснил им, что это не банальный разбой и, соответственно, не их компетенция.

— Да-да, конечно. Удалось нащупать одно направление. По нему плотно и работаем. Перспективная версия. Есть все шансы взять убийцу и найти то, из-за чего погиб Благояров.

— Вот это вторая приятная новость за сегодняшний день.

— А какая первая?

— Не важно, — Кеша брезгливо ковырнул палочкой принесенное суши, — Ненавижу японскую кухню. Ладно, мне пора. Надеюсь, ты тщательно, как профессионал проанализируешь все, что я тебе сегодня сказал и сделаешь соответствующие выводы. Не обижай старика. Не надо. Я ведь могу и по-настоящему рассердиться.

Кольцов встал, чтобы проводить тестя, но тот, жестом руки остановил его.

— Не надо лакейства, Коля. Не люблю. Жене привет передавай. Скажи, что хороший свитерок она мне связала. Спасибо.

Глава 16

Уговаривать Антона пришлось недолго. Несмотря на свою жлобскую натуру, он быстро согласился дать машину за право выпаса своей животины на поселковых пастбищах. Шурик сел за руль, а дядя Вася пристроился рядом на пассажирском сидении.

— Давай Сашка, газуй. Даст Бог, еще успеем.

Вездеход рванул с места. Через сорок минут непрерывной тряски на ухабах разбитой лесовозами дроги, автомобиль остановился у крутого поворота. Слева, далеко внизу шумела бурная река.

— Здесь, пожалуй, самое идеальное место для засады, — дядя Вася осмотрелся вокруг, — Сейчас ствол завалим. Из-за поворота его не будет видно. Когда они выскочат, прямиком в него и упрутся. Чуть дальше, подрубим еще один, чтобы никуда, голубчики, не делись. Перекроем им отход. Работаем, Саня. Время дорого.

Старая ель со скрипом и треском завалилась под ударами топоров и рухнула поперек узкой грунтовки. Вторая покачивалась и держалась на честном слове. Хватит небольшого толчка, и она рухнет.

— Порядок, — дядя Вася вытер пот со лба, — Отгони вездеход в сторону. Будем ждать…

…Тихий рокот мотора возвестил о приближении похитителей Мишани. Другие машины в это время здесь не ходят. «Рисковые ребята, — подумал Шульгин, — Все-таки решились в ночь ехать. Хорошо, что мы вовремя успели». Охотник затаился у поваленного дерева и подал знак Шурику, стоящему неподалеку: «Внимание!».

Медленно, словно ощупывая почву, джип вырулил из-за поворота и сразу уперся радиатором в хвойные лапы. Тут же, сзади раздался громкий треск и на дорогу, шумом завалилась мохнатая елка. Капкан захлопнулся. Из внедорожника раздалась длинная тирада отборной ругани.

— Эй! — крикнул дядя Вася, спрятавшись за стволом, — полегче там. Не срами матушку и выходь из машины. Сначала руки покаж, потом сам вылазь. Без шуток. Я гвозди пулями вколачиваю.

Для острастки, охотник сделал предупредительный выстрел, которым сбил автомобильную антенну. На минуту стало тихо. Потом водительская дверца, с легким щелчком открылась. Вытянув вперед руки, из салона вышел приземистый крепыш.

— Я, агент спецслужбы. У меня в кармане документы. Выполняю правительственное задание. Что вы себе позволяете?

— А мне все одно, чей ты агент. Не делай резких движений. Медленно, двумя пальцами, достань свою «пукалку» и брось в мою сторону. Повторять не буду. Стреляю на счет «раз». Где твой второй подельник?…

Сухой щелчок выстрела из охотничьего карабина, долгим эхом отозвался в ущелье. Крепыш дернулся и обернулся на звук. Дядя Вася, тут же, пальнул жиканом по боковому зеркалу джипа. Оно разлетелось вдребезги. Агент резво упал на землю и прикрыл голову руками. Из-за машины появился Шурик и притащил за шиворот еще одного «рыцаря плаща и кинжала».

— Вот, через заднюю дверцу вылез. Обойти хотел.

Дядя Вася вышел из укрытия, пнул ногой обмякшее тело подстреленного агента. Наклонился над ним.

— Я ж говорил Санек, что ты хорошо стреляешь. Молодец. Аккурат, промеж глаз. Обыщи-ка второго.

— А этого куда?

— В речку, конечно. Пока до людных мест доплывет, его камнями так перемелет, что и костей не останется.

Шурик обшарил карманы пленника. Оружия при нем больше не было. Нашел красную «корочку». Посмотрел и почесал затылок.

— Да, дядя Вася. Это, действительно, серьезный документ. Хотя, кто знает. У нас в городе, такие в подземных переходах по полтиннику за штуку продают. Да, Хворостенко Вадим Сергеевич или, как тебя по настоящему? — Шурик направил ствол на агента, — А ну, сука, говори. Кто такой? Зачем приехал? Кто прислал? И где Мишаня?

— Много вопросов сразу, — хмуро заметил Хворостенко.

— А ты выбери главный и начни с него.

— Это не обязательно. Я могу ответить на все. Только, какая мне от этого выгода?

— Могу заверить: самая, что ни на есть, прямая. Ответишь правильно — будешь докладывать начальнику о провале операции. Нет — станешь целью спасательной экспедиции, которая, как правило, никогда и ничего не находит. Компьютер решает такую задачу в миллиардные доли секунды. Я тебе даю пять. Время пошло: раз, два…

— Выбор не велик. Кроме того, после доклада о провале, у меня такой дилеммы уже не будет. У нас, только «победитель получает все». Проигравшие выбывают.

— Значит, не докладывай. Просто, исчезни.

— Хорошо. Я не фанатик идей. Хоть оттяну неприятный момент собственной кончины. Но, пообещайте, что не убьете.

— Черт с тобой. Обещаю. Только, давай с самого начала. Где Мишаня?

— Ваш друг, к сожалению, погиб. Его труп остался в хижине у источников, — Шурик заиграл желваками, подскочил к агенту и с хода врезал ему прикладом по челюсти. Тот отвалился назад и сильно ударился о борт машины, — У нас не было задачи его убить, — Хворостенко сплюнул сгусток крови, вытер рот и продолжил, — Мой напарник слишком эмоционально отнесся к его немногословию в отношении некой бумаги представляющей государственный интерес. Он сказал, лишь, что документ находится у вас. Сейчас мы за ним и направлялись. Собственно, я ответил сразу на второй ваш вопрос.

— Кто руководит операцией?

— Думаю, мой непосредственный начальник вас мало интересует. А во главе всего стоит Сергей Дмитриевич, если вам это что-нибудь говорит. Фамилию не знаю. Сам я его ни разу не видел. Не по рангу. Мы, всего лишь, рядовые «чистильщики».

Шурик достал сигарету, прикурил ее и отошел в сторону. Дядя Вася сидел на поваленном бревне и не сводил с агента ствол ружья. Тот меланхолично смотрел перед собой, всем своим видом показывая, что он готов к любому исходу дела.

— Хорошо, — наконец, сквозь зубы произнес Шурик, — сейчас мы поедем за Мишаней. Потом решим, как с тобой поступить. Не вздумай шутки шутить.

Дядя Вася развязал пленнику руки. Втроем они расчистили завалы и на джипе направились к источникам.

Когда они подъехали к месту, было далеко за полночь. В небе светила яркая луна, окруженная сонмом звезд. Покрытые бледным покрывалом этого ночного освещения многолетние деревья, выглядели сюрреалистично. Старая хижина, приют для туристов, на их фоне, казалась сказочной избушкой, если бы не то, что ожидало прибывших, внутри. На полу, в луже запекшейся крови лежал Мишаня. Его, почти уже, остывшее тело, словно пропустили через камнедробилку.

— Добре вы поработали, — глухо проговорил дядя Вася и снял шапку с головы, — профессионально.

Шурик склонился над трупом, снял с себя куртку и накрыл Мишанино лицо. Встал, провел ладонью по глазам и осмотрелся. В углу стояла проржавевшая лопата и тяпка, видимо, для расчистки источника.

— Ну-ка, иди сюда, «чистильщик», — приказал Шурик, — Бери орудия скорбного труда.

Хворостенко взял инструменты и вопросительно посмотрел на него.

— Что смотришь, ублюдок. Иди, отдавай последний долг безвременно усопшему. Рой ему могилу.

Мишаню похоронили скромно. Дядя Вася пообещал, на днях, крест поставить. Агент привел хижину в порядок так, что не осталось видимых следов недавних пыток. Потом, все втроем, на джипе, вернулись к оставленному вездеходу.

— Езжай, Хворостенко, — Шурик сунул ему в руки ключи от машины, — доложи своему начальству, что не нашел никакого документа. А напарник твой, по неопытности, с обрыва упал и разбился. Конечно, грохнуть бы тебя надо, по-хорошему. Но, я обещал и, что-то не хочется еще один грех на душу брать… Прыгай в машину, пока не передумал.

Агент сел за руль, завел двигатель и медленно двинулся с места. Отъехав несколько метров, джип остановился. Опустилось боковое стекло и Хворостенко, злорадно ухмыляясь, прокричал:

— Ладно, придурки. Сейчас ваша взяла. Но это ненадолго. Вы допустили большую ошибку. Я никогда не оставляю свидетелей. Потому и жив еще. До скорых встреч, смертнички, — джип рванул с места.

Шурика перекосило от злости.

— А ведь он прав, этот сучок неблагодарный. Дядь Вась, он вернется. И не один. Вырежут все село и спишут на каких-нибудь боевиков.

— Согласен. Я его и не отпустил бы. Но это твоя добыча. Тебе и суд над ним вершить.

— Стреляй, дядь Вася.

Охотник хмыкнул, лизнул большой палец правой руки и пристроил приклад винтовки к плечу. В лунном свете, все было видно, практически, как днем. Машина приближалась к повороту и через мгновение, могла исчезнуть из поля зрения. Раздался выстрел. Лопнула передняя правая шина. Завизжали тормоза, джип повело в сторону обрыва. Грохот груды камней сопроводил падение громоздкого внедорожника с пятнадцатиметровой высоты в бурлящий поток… Все было кончено.

В поселок они вернулись под утро. Заехали в дом Звягина. Женьку уже увезли в больницу. Шурик собрал свои вещи.

— Спасибо, дядя Вася, за помощь, — он пожал крепкую руку старого охотника, — Век не забуду. Остался бы здесь еще, но сам понимаешь — нельзя. Уходить мне надо. Не хочу на вас беду навлекать. Не оставляйте Женьку и о супруге его побеспокойтесь, чтобы родила нормально. Жив останусь — обязательно к вам приеду. Не поминайте лихом.

— И ты, Сашка, будь здоров. Я хоть по церквям не хожу, но помолюсь за тебя. Хороший ты парень, да вот судьба у тебя лихая. Но ты — сильный. Справишься. Иди с Богом.

Шурик, не оглядываясь, пошел к разъезду, где можно было подсесть на лесовоз. Дядя Вася перекрестил его в спину и долго смотрел вслед, не заметив слезинку, скатившуюся на небритую щеку.

Глава 17

«Бархатный сезон» подходил к концу, но движение в обе стороны, по крутому серпантину, ведущему в чудный приморский городок, по-прежнему, оставалось плотным. Груженая мороженым мясом фура, на которой ехал Шурик, двигалась утомительно медленно, «короткими перебежками», постоянно останавливаясь в «пробках», которые, порой, достигали нескольких сотен метров. На обочинах, где позволяла возможность, стояли грузовики и легковушки с поднятыми капотами, из-под которых валили клубы пара. Перегрев двигателя на этой трассе был самой основной проблемой.

Водила, угрюмый, но добродушный Степаныч, подобрал попутчика прошлым вечером. Накормил, напоил. Дал выспаться в своей «люльке». Шурик предлагал Степанычу подменить его, но тот, любовно поглаживая «баранку», отказался: «Помнишь, как в том фильме про Дерсу Узала: лошадь, трубку и жену — не отдам никому. Так и я. Только вместо лошади — моя „ласточка“. Хоть и старая, но надежная». Действительно, машина шла ровно, без сбоев. Мотор работал, как швейцарские часы, напрягаясь только на затяжных подъемах.

— А ты отдохнуть решил или по делу какому? — Степаныча не столько интересовал ответ, сколько сам процесс разговора.

— Знакомая здесь живет. Давно не виделись. Вот и решил навестить. Благо времени свободного — навалом.

— Безработный, что ли?

— Я бы сказал: в поиске лучшей доли.

— А что умеешь делать?

— Не знаю. Наверное, все, только не пробовал. Говорят, у меня руки «золотые».

— Так давай, я с нашим механиком, в автоколонне поговорю. Поработаешь, поначалу, учеником слесаря. Пойдет дело — сам мастером станешь. Работа денежная. Это я тебе, как специалист говорю.

— Спасибо. Я подумаю.

Серпантин закончился. Впереди показался первый городской пост ГАИ.

— Ну, что, тебе куда дальше?

— Я здесь сойду, Степаныч. Приехал. Сейчас, напрямик, в гору, к дачному поселку. Еще раз спасибо тебе за все. Может, еще увидимся.

— Ты адрес-то нашей автоколонны не потеряй. Авось пригодится. Я все равно с механиком переговорю. Вдруг, ты придешь, а я в рейсе буду. Ладно, бывай.

— Удачи на дорогах. Счастливо, — Шурик захлопнул дверцу кабины, помахал вслед машине рукой, забросил сумку на плечо, и не торопясь, направился дальше.

Минут через тридцать, преодолев достаточно крутой подъем, он стоял у невысоких металлических ворот, за которыми, в гуще пышных фруктовых деревьев, стоял уютный двухэтажный домик с балконом и солярием на крыше.

— Эй, хозяева! Есть кто дома? — из глубины сада послышался глухой рык, переросший в грозный лай. Через секунду, гигантскими прыжками, к ограде подскочила огромная, черная, как смоль, немецкая овчарка. Забор прогнулся под ее весом, когда она оперлась о него передними лапами. Собака уставилась на Шурика большими, умными глазами, еще раз гавкнула, потом высунула язык и радостно завиляла хвостом.

— Привет, Гранд. Привет, красавчик. Здоровый какой стал, — Шурик потрепал псину по загривку, — Молодец, не забыл. По-прежнему охраняешь Баскервиль-холл? Дал бы карамельку, но хозяйка запрещает тебя баловать. Кстати, где она?

— Гранд, — послышался знакомый женский голос, — ко мне. Кто там пришел?

В легком сарафане и пляжных тапочках из дома вышла молодая девушка, лет двадцати.

— Лена! Привет. Это я, Шурик.

— Сашка! Какими судьбами. Кого-кого, а тебя никак не ждала. Вот уж неожиданный, но приятный сюрприз. Заходи скорее. Гранд! Место! Оставь человека в покое.

Пес, как игривый щенок скакал вокруг Шурика и путался в ногах.

— Проходи в дом. Сейчас тебя кормить буду. Умойся, пока, с дороги.

Приняв душ, переодевшись и выйдя из ванной, Шурик пошел на аппетитный запах, доносившийся из кухни. На столе его ждала жареная картошка с котлетами, салат из свежих овощей. Призывно манила запотевшая бутылка водки.

— Вот это я называю — обед по-царски, — Шурик потер руки и уселся на табурет. Ленок, а ты?

— Я недавно поела. Просто, с тобой посижу. Ты жуй, давай.

Шурик не заставил себя долго упрашивать. С остервенением человека замученного сухпайком, набросился на домашнюю пищу. Лена, подперев подбородок, с умилением смотрела на него. Когда первый приступ голода был удовлетворен, Шурик налил себе водки.

— Ну, Ленок, за тебя. Дай Бог здоровья, — опрокинул содержимое рюмки в себя, крякнул и занюхал черным хлебом. Похрустел огурчиком и выпил еще одну, — Лепота! Я, как будто заново на свет родился. Ленок, ты, просто, волшебница. Впрочем, насколько я помню, ты была всегда таковой. Теперь рассказывай, как поживаешь, какие новости и, вообще… Мы же с тобой тысячу лет не виделись. Но ты хорошо сохранилась. Больше восемнадцати — не дашь.

— Спасибо за сомнительный комплимент. Узнаю. Ты все тот же гламурный подонок, каким и был всегда. Что тебе сказать? Собственно, никаких радикальных изменений у меня не произошло. Замуж не вышла. Заочно учусь на экономическом. Через год — защита диплома. Пока работаю у сестры, в магазине. Папа с мамой живы-здоровы. Тебя иногда вспоминают. Вот и все мои новости. Ты-то как? То, ни слуху, ни духу, то, как снег на голову. Случилось что?

— Нет. Ничего не случилось. Просто решил отдохнуть, развеяться. На людей посмотреть, себя показать. Может, на совсем останусь. Ты же знаешь, я птица вольная.

— Да уж, знаю. В общем, не хочешь — не рассказывай. Мне приятно, что ты приехал, а по какой причине — не важно. На море пойдешь?

— Обязательно. Только немного отдохну с дороги. Да и жарковато еще. Благодарю за своевременную подпитку организма. Теперь, скажи, где можно бросить свои кости на часок, другой.

— Поднимайся на второй этаж. Сиреневая комната твоя.

Шурика разбудил громкий женский смех доносившийся снизу. Он встал с кровати и вышел на балкон. Взору открылась панорама достойная картин Айвазовского. Море было, как на ладони. Легкое волнение не мешало прогулочным катерам и водным мотоциклам. Они сновали вдоль берега, как бы в хаотичном беспорядке, но, в то же время, строго придерживались предписанным им курсам. Ближе к горизонту, на рейде стояли три «пограничника». Не иначе охраняют какого-нибудь важного чиновника из правительства.

Шурик сорвал гроздь винограда, свисающую прямо перед ним и спустился на первый этаж. Лена сидела на крыльце и весело беседовала с каким-то светловолосым, загорелым парнем.

— Ой, мы тебя, наверное, разбудили? Извини.

— Нет-нет. Я давно проснулся. Просто валялся и испытывал неимоверное удовольствие от ничегонеделания, в таком раю.

— Вот, познакомьтесь. Это мой друг, Виктор. А это — Шурик. Давний приятель. Можно сказать — брат… по разуму.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Саш, мы собираемся в город, немного потусить, развеяться. Хочешь с нами?

— Нет. Я, лучше, на море.

— Как знаешь. Если захочешь, возьми с собой Гранда, и сходите с ним на «Ласточку». Там людей мало. А он тоже купаться любит. Вот тебе ключи. С холодильником и микроволновкой, надеюсь, разберешься. Запиши мой сотовый и, если, что — звони. В общем, не маленький. Считай, что ты у себя дома. Ну, все. Мы пошли.

— Лен, будешь тусить с друзьями-подружками, поинтересуйся для меня, где можно подработать. Хоть до конца сезона. Не буду же я на твоей шее сидеть. Мои сбережения — практически, на нуле.

— Хорошо, узнаю. Нас не жди. Пока.

Лена выбежала за калитку, у которой стоял подержанный «Опель». Виктор уже сидел за рулем. Хлопнула дверца, и машина, с тихим шелестом, укатила.

Шурик вернулся в дом, набросил на шею полотенце и вышел во двор.

— Гранд! Ко мне!

Пес, как привидение, без шума возник, как бы из ниоткуда. Прыгнул на Шурика, завалил его на газон и принялся облизывать лицо.

— Фу, Гранд! Фу! Что за щенячий восторг?! — Шурик столкнул с себя собаку, встал, вытерся и отряхнулся, — Где твой поводок? Гулять будем.

При слове «гулять», овчарка сорвалась с места и, через несколько секунд появилась с длинным брезентовым ремнем в зубах.

— Умная собачка. Искупаемся? — пес заскулил от восторга, — Тогда, пошли.

Глава 18

Вращающийся шар медленно проскользил по зеленому сукну вдоль борта, зацепился за край лузы, секунду помедлил и, в конце концов, упал.

— Партия, — провозгласил невысокий толстячок с большим золотым перстнем на пухлом мизинце своему партнеру, стриженному под «ежика», с военной выправкой и косым шрамом под левым глазом.

— Может еще одну, Сергей Дмитриевич? — спросил «военный».

— Нет, на сегодня, я думаю достаточно. Лучше поговорим о деле. Какие известия от Ваших засланцев?

— Никаких. Они, как в воду канули. Я отправил туда еще людей, проверить. Жду сообщений.

— Не хорошо, — Сергей Дмитриевич выбрал из большой коробки сигару и внимательно ее разглядывал, — Очень не хорошо, Андрей Юрьевич. Что посоветуете доложить Николаю Трофимовичу? Вы ведь знаете, что полковник не признает никаких результатов, кроме положительных. Все остальное для него — саботаж и измена, что карается соответствующим образом. Причем мера наказания всегда одна: высшая. Он не жалует неудачников. И мне, почему-то, не хочется из-за Ваших просчетов оказаться где-нибудь на дне, пусть даже очень красивого водоема или в топке крематория. Да, я ему не подчиняюсь, но выполняю свою часть контракта, который для меня очень выгоден. Если я его потеряю, то, кроме огромных убытков, приобрету беспощадного врага, война с которым мне не по силам. И я это прекрасно понимаю. Должны это понять и Вы. Я плачу Вам немалые деньги, чтобы ничего подобного не случилось. И имейте в виду, дорогой мой Андрей Юрьевич, первым под раздачу попадете Вы и только Вы.

Сергей Дмитриевич уселся в кресло и тщательно раскурил сигару. «Военный» молчал. Он не понимал, как этим дилетантам удалось выйти на Благоярова, обскакать его специалистов по всем параметрам и уйти. «А может это вовсе не дилетанты и со мной, просто, ведут игру? Но зачем? Ясно, что полковнику нужен этот документ, но не путем же гонки за собственной тенью. Это бессмысленно. Поверить в их постоянное везение — невозможно. Один раз — может быть. Два — случайность, но три — закономерность! Бред какой-то».

Его мысли прервал охранник, обозначивший легким кивком, что есть новости.

— Простите, Сергей Дмитриевич. Я — на секунду, — толстяк небрежно кивнул.

По лицу вернувшегося вскоре «военного», Сергей Дмитриевич понял, что случилось нечто им предполагаемое.

— Они их упустили? — зная заранее ответ, утвердительно спросил он.

— В общем… — замялся Андрей Юрьевич, — …да. Мои люди обнаружили упавшую с обрыва машину. В ней — труп нашего сотрудника. Второго так и не нашли. По полученной информации, искомые объекты были в поселке. Один из них покинул его в неизвестном направлении. Подозреваю, что другой убит. Единственное, что удалось обнаружить, это армейские фотографии предполагаемого объекта. Изъяты при обыске дома. Он опознан соседями. Единственная, мизерная зацепка — его изображение на фоне приморского пляжа с какой-то девушкой. На ней надпись, — «военный» раскрыл свой блокнот, — «Мой дом всегда открыт. Жду. Целую. Лена». Человек, к которому они приезжали, находится в районной больнице, в реанимации. Ранение легкого. Местные больше ничего не знают…

— Или не хотят говорить, что вполне ментально для такого контингента, — пробормотал толстяк. Выдержав длинную паузу, сказал, — Значиц-ца так, Андрей Юрьевич, больного в реанимации — под круглосуточное наблюдение. Как только придет в себя, аккуратно опросить. Заметьте! Не допросить, а опросить. Выяснить все, что известно об объекте, его контакты, начиная с ясельного возраста. Короче, надо добыть о нем любую информацию.

— Но он может заупрямиться.

— Сообщите ему, под «большим секретом», что расследование взято под контроль высших инстанций. Каких — решите сами. И объект необходим, как свидетель, чтобы привлечь и отдать правосудию профессиональных киллеров связанных с международным преступным синдикатом. Патриотизм сыграет нам на руку. Одним словом, не мне Вас учить. Больше пафоса и таинственности. Но, в первую очередь, по фото с девушкой определить точку съемки, она, наверняка, из тех мест. Картинку размножить, раздать всем: бомжам, бандитам, ментам, всем, кто хочет заработать, и искать его или ее. Носом землю рыть, но найти!

— Я понял Вас, Сергей Дмитриевич. Все будет сделано, как надо.

— Надеюсь.

«Военный» замешкался.

— Что-то еще?

— Не знаю, как сказать, Сергей Дмитриевич.

— Говорите, как есть. Не на приеме у английской королевы.

— Одним словом, есть соображение, что не случайные люди взяли документ. Вполне возможно, что это какая-то третья сила, пока, нам неизвестная. Ну не верю я, что какие-то гопники, так лихо обставляют наших профессионалов.

«Военный» замолчал, а Сергей Дмитриевич надолго задумался. Пепел с кончика его сигары упал на ворсистый ковер. Наконец он сказал:

— Что ж, пожалуй, теория не лишена смысла. Немного надуманно, но если возникли сомнения, то это уже повод, чтобы удвоить меры предосторожности и оперативности. Пусть, даже, в конечном итоге все окажется пустышкой. Только так можно выжить в этом гребаном мире. А посему, Андрей Юрьевич, необходимо форсировать развитие событий и любыми путями, как можно скорее, добыть эту бумагу. Она может оказаться вовремя вытащенным из рукава тузом — последние слова Сергей Дмитриевич произнес, как бы про себя и злорадно улыбнулся, — Все. Не теряйте времени. Найдите мне этот документ!

Андрей Юрьевич, вытянулся в струнку, разве что каблуками не щелкнул. Развернулся и вышел из комнаты.

Глава 19

— Сашка! Вставай лежебока. Пора завтракать и на работу.

Звонкий голос Лены дошел до сознания Шурика не сразу. Психически измотанный событиями последних дней, физически изнуренный дальним морским заплывом, вчера ему еле хватило сил, чтобы доползти до кровати и вырубиться на всю ночь. Но отдых пошел на пользу. Он поднялся с кровати бодрый и готовый к новым свершениям. За завтраком, Лена рассказала, что одна из ее подруг владеет небольшим кафе на Ривьере и с удовольствием возьмет его официантом.

— Зарплата небольшая, но «чаевые» — солидные. Собственно, это и есть основной заработок. В накладе не останешься.

— Ленок, я — в халдеи? Ты можешь себе представить, что будет, если какое-то пьяное рыло мне нагрубит?

— Шурик, это лучшее, что я сейчас могу тебе предложить. Перекантуешься недельку, другую. Зажмешь свое «я» в кулак. Там, глядишь, что-то более достойное подвернется. Кстати, попытаюсь переговорить с одним рыбачком. Может, возьмет к себе на шаланду.

— Я всегда знал, что ты умная девочка.

— Да, только горе от ума-то. Вам же все глупеньких подавай: меньше слов — больше дела.

— Ой, Ленка, не греши. Уж, кому жаловаться на недостаток внимания, но только не тебе. Витек, весь, аж светится от счастья.

— Эх, Шурка, Шурка. Как был ты пацаном, так пацаном и остался. Не взрослеешь. Ладно закроем тему… Ты поел? Тогда вперед…

…Шурик не мог и представить, даже в кошмарном сне, что ему когда-нибудь доведется, наклеив на лицо благожелательную улыбку, взять поднос, перекинуть салфетку через руку и поработать гарсоном, половым или, попросту, официантом. Впрочем, пути Господни неисповедимы. Официант… Почему бы и нет? Все работы хороши. Только выбирай на вкус. А чтобы выбрать, надо попробовать.

Кафе Ирины, так звали знакомую Лены, было сродни ресторану. Все чинно, благородно. Чистота и порядок. Познакомились, выпили по чашечке кофе. Хозяйка оказалась обаятельной акулой махрового капитализма. За внешним шармом и светскими манерами, проглядывала «мертвая» бульдожья хватка тертой и знающей себе цену бизнес-леди. Через двадцать минут разговора, Ирина взглянула на миниатюрные золотые часики-кулон и спросила:

— Каков же Ваш положительный ответ, молодой и симпатичный человек? — при этом она обольстительно улыбнулась.

Шурик сдался и на одном дыхании выпалил:

— Готов отдать делу популяризации Вашего кафе среди населения все свои силы и возможности.

Смех Ирины прозвучал, как перезвон колокольчиков.

— Да Вы, прямо-таки Цицерон. Я прочувствовала всю глубину и чистоту Ваших намерений и согласна, без долгих колебаний, принять Вас на работу. Впрочем, давай сразу перейдем на «ты». Так удобнее общаться. Так вот, мое кафе — нейтральная территория. Маленькая Швейцария. Здесь разборок не бывает. Клиент просто отдыхает или ведет переговоры. Поэтому насчет безопасности — не беспокойся. Хоть на первый взгляд, может показаться обратное. У нас с этим строго. Оклад, как ты уже знаешь — символический. В отношении «чаевых»: все что заработаешь — твое. А заработать можешь не мало. Но никому об этом не говори. Такая льгота только для тебя, раз ты хороший знакомый моей подруги. Главное, чтобы сам не остался должен.

— ?!

— Я — про битье посуды, мебели и прочих нюансов… Кирилл! — она обратилась к вертлявому длинноволосому парню о чем-то болтавшему с барменом, — подойди сюда, пожалуйста. Знакомьтесь. Это Кирилл, старший официант. А это Шурик. Будет у нас работать. Кирюша введи парня в курс дела, только не особенно запугивай. А то сбежит. Жалко терять такую выдающуюся мужскую особь, — Ирина взглянула на Шурика глазами полными животной страсти, — А мне пора. Увидимся вечером.

Пока Шурик проходил профликбез, на компьютере, в приемной хозяйки был изготовлен фирменный бейджик с именем «Александр». Спецодежда не понадобилось. Хватило чистой, белой рубашки, без традиционной «бабочки». Этого добра, всевозможных размеров, в подсобке оказалось достаточно. В общем, к двум часам дня, Шурик был готов к исполнению своих новых служебных обязанностей.

— Добрый день. Мы рады, что Вы посетили наше кафе. Ознакомьтесь с меню. Если желаете, могу помочь в выборе блюд и напитков.

Как же неуютно, с непривычки, чувствовал себя Шурик с «другой стороны баррикады». Как он себя ненавидел…

Сначала, работа проходила размеренно, без суеты и спешки. Ему определили на обслуживание два столика у окна. Клиент заглядывал, в большей степени, «слегка перекусить»: чанахи, жаркое, солянка. На «запить» — чай, кофе. В крайнем случае, бутылочка пива. Быстро поели и — по своим делам. Студенческого возраста, молодежь, заходила помпезно и важно. Для осознания собственной значимости непринужденно, под сигарету и деловые разговоры о перспективах развития малого бизнеса в России, долго цедили апельсиновый сок и с барской, напускной небрежностью оставляли 1 р. 50 к. для «поддержания штанов» официанта. Шурика бесил этот, ни на чем не основанный, снобизм. Но правило культуры обслуживания № 1 гласит: клиент всегда прав, какой бы он ни был. Эту догму, новоявленному официанту, вдалбливали в голову, по меньшей мере, час. Посему — смири гордыню и работай, как на приеме Большой Восьмерки. Тем более, что это были еще цветочки. Ягодки, в лице завсегдатаев, начали подтягиваться с наступлением сумерек.

Даже невооруженным глазом было видно, какого рода прибывающий контингент. Полуголые девицы в полной боевой раскраске, разве что без плюмажа из орлиных перьев, во главе с солидными матронами. Те, так же, держали марку «фирмы»: кожаные в обтяжку брюки или короткие юбки, во всей «красе» показывающие целлюлитные ноги, тонкие блузки на бретельках, одетые, на голое, не мало повидавшее, тело. Бритоголовые крепыши, с лицами, не обезображенными интеллектом и, с характерно оттопыренными полами курток или пиджаков. Интеллигентного вида джентльмены, с тростью и без, но с наколками, сделанными, явно, не в тату-салоне.

— Начинается «сенокос», — мимоходом бросил Кирилл проходя мимо Шурика, — главное не вздумай грубить или косо посмотреть. Включай «автопилот», смотри поверх голов. В разговоры не вступай. На провокации не реагируй. Если получится — улыбайся.

Легко сказать — улыбайся. Хорошо, пока клиент еще трезвый. Вежливо говорит: «Будьте любезны», «Благодарю»… Но и эти простые и доступные любому нормальному человеку слова вскоре становятся нелепым атавизмом ни с чем не сравнимого кабацкого сленга.

— Слышь, братан… Че за погоняло у тебя? А-лек-сан… Короче, Сашок… Подгони-ка нам, Сашок, по резвому, три кило водочки, хавчик — сам прикинь. Сечешь, девять голодных пацанов слюной захлебываются. За бабло не парься. Прикинь, лопатник ляжку жжет. Надо его располовинить. Сегодня лох залетный поляну накрывает. Только он об это не знает. Гы-гы!

Опытные повара, были примерно, в курсе, что значит «хавчик на твой прикид»: шашлычок, мясное ассорти, помидоры, огурцы, грибочки в сметане и без. Немного, граммов триста, икорочки в ассортименте…

— Молодой человек, — томно окликнула Шурика молодящаяся крашеная блондинка сорокапятилетнего возраста, с манерами застенчивой школьницы, из-за соседнего столика, — будьте любезны, бутылочку «Хенесси», две — «Шампанского», лимончик, фрукты и коробочку «Рафаэллок». Сегодня у нашей Изольды день рождения.

— Поздравляю, — пробубнил Шурик и оскалил зубы в подобие улыбки.

За суетой, он и не заметил, как в зале появились музыканты. «Живой» звук саксофона и синтезатора обещал внести свежую струю в прокуренный зал и взбодрить, начинавшую хмелеть, толпу.

Для «разогрева», лабухи, с чувством исполнили пару-тройку красивых песен «за так». Видимо, сквозь закостеневший панцирь души, изредка, еще пробивался крик вольнодумца, бессребреника, свободного и независимого артиста. Но вскоре, силу искусства, с явным преимуществом, победила мощь зеленых американских рублей. Духовной пищей сыт не будешь. 10 долларов и… «…Чередой за вагоном вагон. С легким стуком по рельсовой стали, спецэтапом идет эшелон…». Скупые слезы ностальгии потекли по заскорузлым и суровым лицам ветеранов тюремной жизни. Не дав им размякнуть до конца, музыканты сменили минорный лад на забойный «Гоп-стоп». Народ, осклабившись, самозабвенно бросился дергать ягодицами в такт мелодии.

Во время короткого перерыва, между активной утряской желудка, разгоряченные клиенты забросали Шурика очередными заказами, но уже в более категоричной форме.

— Давай, Сашок, пулей, еще два килограмма «беленькой».

— Сашенька, еще шампанского и мороженного. Побыстрее.

Голова шла кругом. Грохочущая музыка, сигаретный дым, неуемный гомон. Суматоха напоминала НЭПманский разгул. Пир во время чумы. Ощущение, что народ гуляет последний раз в своей жизни. Хамство, беспардонность, снисходительное панибратство, доводили до белого каления. Шурику казалось, что скрежет его собственных зубов заглушает даже децибелы, изрыгаемые колонками. Остервенение и ярость, быстро, капля за каплей, падали в чашу терпения. В самый разгар «вечера отдыха», уровень ее наполнения достиг критической отметки. Шурик почувствовал, что, в конце концов, может не сдержаться.

— Ира, — он схватил за руку, проходящую мимо, улыбающуюся направо и налево хозяйку, — меня клинит.

Она потрепала его по щеке.

— Вижу. Крепись. Закроешь счета на своих столиках, и тебя сменят.

Как ни странно, но слова Ирины оправдывались. Нештатных ситуаций, так и не возникло. Девочки вели себя прилично. Безвозмездно приставали к мальчикам. Не корысти ради, а от избытка чувств. Но, стриптиз не показывали и на столах не танцевали. Мальчики под их заливистый хохоток «распушили перья» и громко, вперемешку с ненормативной лексикой, рассказывали о своих «подвигах». В непрерывной суете прошел еще час. «Распаренные» клиенты начали собираться.

— Сашок, огласи-ка наш приговор.

— Восемь тысяч двести тридцать четыре рубля, — Шурик, играя желваками, положил папку со счетом на стол.

— Молодец, парень. Ты мне нравишься. Посчитай еще бутылочку «Брюта». Сдачу оставь себе.

У Шурика дернулся глаз. «Все! Больше не могу! Сейчас сдам выручку, и ноги моей здесь больше не будет». За вычетом стоимости трех разбитых стаканов с соком, его личный навар составил около тысячи рублей.

— Неплохо для первого раза, — подвела итог Ирина.

— Он же — последний. Извини, Ира, но это не мое, — Шурик опустил глаза, — Если не хочешь пьяного дебоша, то переведи меня, хотя бы в охрану. Слава Богу, навык имею.

— В принципе, мне охрана не нужна. Так, для проформы, для имиджа держу двух тупых бугаев. Но для тебя — сделаю исключение. Назначу к ним старшим, — Ирина обнажила в улыбке безукоризненные белые зубы.

— А что, у вас тут всегда так весело?

— Да нет. Просто сезон заканчивается. Накал «рабочих» страстей прошел. Курортники разъезжаются. Теперь скучно ребятам. Вот и зависают по полной… Ладно. Иди домой. Завтра, жду тебя в полдень.

Глава 20

Слова Ирины в отношении табу на любые беспорядки во вверенном ей заведении оправдывали себя. Вот уже неделю, каждый вечер, Шурик скучал, сидя у барной стойки, и равнодушно взирал на беснующуюся в пьяном угаре толпу. Не было даже намека на какой-либо инцидент. Все буйство проходило в рамках, дозволенных местными приличиями. Нет, не то, чтобы Шурику хотелось почесать кулаки. Он, просто, ненавидел бездеятельное времяпровождение. Его энергия бурлила внутри, как в ядерном реакторе, и рвалась наружу.

Сегодняшняя вакханалия ничем не отличалась от предыдущих. Расслабившись под «Владимирский централ» и дав возможность музыкантам выпить по чашке чая, клиентура расселась за свои столики и предалась обильному возлиянию и поглощению содержимого богато сервированных столов.

Шурик затушил сигарету в стеклянной пепельнице с логотипом кафе и направился к служебному выходу, размяться и подышать свежим ночным воздухом.

Легкий бриз мягко шевелил широкие листья большой пальмы, растущей в центре небольшого, аккуратно убранного подсобного дворика, огороженного глухим металлическим забором. Их шелест напоминал тихий разговор двух влюбленных, встретившихся на тайном свидании. Яркий полумесяц озорно щерился в черной бездне неба. Звезды маняще подмигивали и звали на приключения. Протекающая рядом, в бетонном русле, река, мерно рокотала: «Кр-р-р-расоти-щ-щ-ща… Кр-р-р-расоти-щ-щ-ща…». В романтическую картину не вписывались стоящие высокими штабелями пустые ящики из-под пива, пляжные зонты с порванными тентами, сложенные у забора и огромная, блестящая от жира и запекшейся крови, колода для рубки мяса. Шурик расправил руки и потянулся. «Может и правда, здесь остаться. Курорт, пальмы, красивые девчонки. Поживу, пока, у Ленки. Подзаработаю — квартиру сниму. Может, жизнь-то и устаканится…».

Его размышления прервали приглушенные голоса и скрип мелких камней под подошвами кроссовок, доносившиеся из-за забора. Шаги приближались к калитке, ведущей во двор. Шурик, по-кошачьи прокрался вдоль стены и спрятался за тарными стеллажами, не выпуская вход из поля зрения. Скрипнули несмазанные петли. Дверца открылась и на залитую лунным светом площадку вышли три человека, одетых в спортивные костюмы. Лица незваных гостей Шурику были незнакомы.

— Сеня, — в полголоса проговорил один, — останешься здесь. Смотри в оба. Если, что — маякуй. А мы пойдем с этой пигалицей разберемся.

— Понял, босс, — Сеня сплюнул сквозь зубы, — Все будет в лучшем виде.

Когда за мужчинами закрылась дверь, Сеня бесцельно побродил по двору, подошел к пальме и начал пинать ее ногами, возомнив себя, по меньшей мере, Брюсом Ли. Разделавшись с мнимым соперником, он вздернул руку со сжатым кулаком вверх и прошипел: «Й-й-ес-с!». Его беспечный вид и мальчишеские выходки вызвали у Шурика снисходительную улыбку. «Ну, чисто, дитё, женской ласки не познавшее. Ходил бы, лучше, в спортзал, да медали на соревнованиях зарабатывал… Ан нет. Красивой жизни захотелось, „крутым“ решил себя почувствовать… Ладно, „крутизна“, посмотрим, из какого теста ты слеплен…».

Когда Сеня повернулся спиной, Шурик, не таясь, вышел из-за укрытия и тихонько свистнул. Тот застыл как вкопанный и втянул голову в плечи.

— Какого хрена ты здесь деревья ломаешь? — отчетливо произнося каждое слово, негромко спросил Шурик.

— А-а ты кто? — не поворачиваясь, хрипло от внезапно появившейся в горле сухости, запинаясь, выдавил Сеня.

— Грин-пис, твою мать.

Парень резко развернулся и принял боевую стойку. Его глаза были широко раскрыты и наполнены страхом.

— Тихо… Тихо… Только не ори, — Шурик, прижал палец к губам. Но Сеня его уже не слышал. Он, как камикадзе ринулся на противника, открыв рот для победного возгласа.

Шурик сделал шаг влево, вытянул в сторону правую руку, и на встречном движении осадил пыл нападавшего, ударом под подбородок. Сеня, как будто наскочил на сук. Крик застыл в глотке. Его ноги, по инерции, подлетели вверх. Тело приняло, почти, горизонтальное положение, и он плашмя рухнул на асфальт.

Шурик, не спеша, подошел к судорожно дышавшему парню и придавил коленом грудь. Левой рукой прижал его за шею, большим пальцем правой — надавил на прикрытое веко.

— Теперь, Сеня, ты отвечаешь на мои вопросы. Одно неправильное слово, и я выдавлю тебе глаз. Вздумаешь поднять шум — результат будет такой же, но не исключено, что с летальным исходом. Знаешь, что такое летальный исход? — юноша нечленораздельно промычал, что должно было означать полное понимание, — Итак, кто вы такие и что вам здесь надо? — Шурик ослабил хватку.

— Нас хозяин прислал, — чуть не плача пролепетал Сеня, — Он сказал, что эта сука… — Шурик сжал пальцы. Парень захрипел, и на одном дыхании поправился, — … Что Ирка зарвалась, слишком много хочет и пора поставить ее на место.

— Он что, приказал ее убить?

— Нет. Просто, пока, на словах предупредить. Если не поймет, то, потом, устроить погром в кабаке. А, чтобы «валить», разговоров не было.

— Кто ваш хозяин?

— Ашот Круглый. Он у нас, типа, городского пахана. Его все знают.

— Хорошо. Я тебе верю. А теперь — извини, — без замаха, коротко, Шурик тюкнул его в челюсть. Сеня отключился.

В приоткрытую дверь хорошо просматривался коридор. Сейчас в нем никого не было. Шурик проскользнул в помещение, подошел к кабинету Ирины и прижался ухом к закрытой двери. Из-за нее доносились голоса мужчин, говоривших на повышенных тонах. Ирина изредка, но резко, вставляла свои фразы, отчего атмосфера беседы становилась все более и более раздражительной.

Шурик нащупал в брюках связку ключей, выбрал самый длинный из них и зажал его в кулаке, между пальцами, как штопор. Другого оружия при нем не было. Не вытаскивая руку из кармана, он поскребся в дверь, осторожно ее приоткрыл и засунул голову в кабинет.

— Ирина Вячеславовна, ради Бога, извините. Там, в зале, клиент разбушевался. Вас просит. Мы сами с ним не управимся…

— Закрой дверь, придурок, — один из громил повернулся и хищно оскалил фиксатый рот, — не видишь, директорша занята.

Ирина умоляюще взглянула на Шурика. Он ее понял, вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— У тебя чё, бобер, бананы в ушах?…

— Вы просили закрыть дверь — я ее и закрыл, — Шурик сделал шаг вперед и в сторону, как бы показывая произведенное им действие и, тем самым, приблизился, почти вплотную к бугаю.

— Ирка, у тебя все такие дебилы? — громила, хохотнув, обратился к женщине, оставив на мгновение Шурика без внимания. А ему этого оказалось достаточно для того, чтобы мощно вонзить ключ между ребер бандюка.

Мужчина взвыл от боли и злости, но ответить обидчику не успел. Шурик схватил его сзади за шею, подкосил ноги, поставил на колени и упер свое импровизированное оружие ему в кадык. Напарник ничем не мог помочь товарищу, ибо находился, относительно, далеко.

— Вот теперь, при полном паритете сторон, думаю, можно продолжать дискуссию, — Шурик кивнул хозяйке, — Ирина Вячеславовна, если у Вас есть что сказать этим молодым людям — пожалуйста.

— Мне кажется, — взяв себя в руки, спокойным тоном проговорила Ирина, — я уже все объяснила. Но, повторю для тупых: в этом городе, я ни-ко-му и ни-че-го не должна. У меня есть определенные договоренности и обязательства перед другими, весьма авторитетными людьми, для которых ваш Ашот, как чемодан без ручки: нести тяжело и бросить жалко. А то, что Круглый решил таким способом затащить меня в постель, раз уж по согласию не вышло, то он еще об этом пожалеет. Мои боссы не любят, когда в их епархии, кто-то мешает личные интересы с общественными, да еще во вред делу. Так и передайте этому ублюдку.

— Вам, мальчики, все ясно?… Теперь, берите свои задницы в жмени и летите отсюда, быстрее ветра. Иначе, могу придать соответствующее ускорение, — Шурик подождал, пока один из «спортсменов» открыл дверь и вышел в коридор. Сам, сопровождая второго, двинулся следом. Довел их до дворика и толкнул «быка» по направлению к калитке. Сеня уже пришел в себя, и сидел у пальмы, потирая скулу. Увидев своих, он поднялся и виновато опустил голову.

Перед уходом, громила обернулся к Шурику и прошипел:

— Мы еще с тобой встретимся, сопляк.

— Тогда, становись в очередь. Что-то мне везет, последнее время, на «кровников».

«Бык» сплюнул на асфальт и вышел за забор. За ним потянулись остальные. Через несколько метров, когда «бригада» остановилась возле своей Хонды на перекур и обсуждение создавшейся ситуации, Сеня задумался, что для него было совсем нехарактерно. Внезапно, он, с удивлением для себя, произнес:

— Босс, я сначала сомневался, но теперь, точно вспомнил. Это тот парень, фотку которого нам показывали. Ну, тот… На него еще центровой заказ пришел: найти, не потерять, не убивать.

— Точно! И я вспомнил, где я видел эту рожу… Быстро, погнали к Ашоту. Доложимся…

Глава 21

Полковник Кольцов сидел в своем кабинете с зашторенными окнами, при свете старинной зеленой лампы, которая, наверное, еще Ленина помнила. Он пребывал в пресквернейшем настроении. Мало того, что его трижды обскакали какие-то ханурики, так они еще и, как сквозь землю провалились вместе с, так необходимым ему, документом. Вся информация приходившая за последнее время была только отрицательной или ничего не значащей. «Бездельники. Дармоеды. Кустари-дилетанты. Ничего не могут довести до ума. Разгоню всех, к чертовой матери. Хоть деньги сэкономлю». Полковник нервно сломал очередной карандаш и бросил его в уже достаточно большую кучу таких же огрызков. Громко стукнул кулаком по обтянутому красным сукном столу, встал и прошел к громоздкому сейфу, высившемуся в углу. Извлек из его глубоких недр початую бутылку коньяка и рюмку, тонкой работы Кубачинских мастеров. Налил, выпил, посмотрел на этот серебряный «наперсток» и поморщился. Поставил его обратно в сейф и выудил оттуда граненый стакан. Наполнив его, почти, «с горкой», удовлетворенно кивнул и, тремя глотками, опрокинул в себя. Крякнул и вытер губы рукавом итальянского пиджака. В это время, в кабинет осторожно постучали.

— Разрешите, Николай Трофимович? — в образовавшуюся щель приоткрытой двери просочился адъютант Кольцова.

— Попробуй. Только, если ты зашел с информацией об отсутствии информации, разрешаю самому подыскать себе место коменданта железнодорожного полустанка, в какой-нибудь Хурхуреновке.

— Никак нет, товарищ полковник. Есть хорошие новости. Наш объект обнаружен. Только что получено сообщение о его точном местоположении.

— Ну, слава Богу. Наконец-то. Надеюсь, вы додумались установить за ним наблюдение, чтобы он снова не обвел вас вокруг пальца?

— Так точно. Уже отдан приказ о его задержании.

— Отлично. Только, поаккуратнее там. Он должен оставаться в живых, пока у меня не будет искомого документа. Учтите, если что-то получится не так и бумага будет утеряна безвозвратно, то вы, лично, не отделаетесь обычной ссылкой. Все ясно, майор?

— Да, товарищ полковник. Разрешите идти?

— Идите. О любых изменениях в ситуации, докладывайте мне немедленно.

— Есть!

Адъютант вышел, тихо прикрыв за собой тяжелую дверь. Кольцов хлопнул в ладоши и потер руки. «Отлично. Еще немного терпения и операция войдет в завершающую стадию. Скоро все ниточки будут у меня в руках. Вот тогда посмотрим, „кто в доме хозяин“. Хорошо бы было всех вольных и невольных свидетелей убрать одним махом, но слишком уж их много задействовано. Впрочем, когда артефакт станет моим, никто не сможет мне противостоять. Они все станут моими рабами. Сейчас надо позаботиться об основных и самых опасных фигурантах дела. В первую очередь, о моем „любимом“ тесте. Что-то он уж слишком зарвался. Книжный червь. Архивная пыль. Имел бы меньше гонора — дольше бы прожил. Надо будет ему похороны попышнее организовать. Все-таки не чужой человек. Да и заслуги определенные имеет. Как ни крути, но если бы не он, то я об этих инках и понятия не имел. Надо сейчас все тщательно продумать и организовать ему, скажем, инфаркт или несчастный случай на перекрестке. Мало ли у нас рассеянных пенсионеров по улицам ходит…».

Полковник задумчиво повторил свой маршрут к сейфу, налил еще стакан коньяка и, практически, не ощущая вкуса, выпил. К этому времени, план дальнейших действий уже приобрел в его голове, более-менее ясные очертания. Он подошел к столу, снял телефонную трубку и набрал номер. Через три длинных гудка, ему ответил вкрадчивый баритон:

— Алло. Я внимательно вас слушаю.

— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Насколько мне известно, дело сдвинулось с мертвой точки.

— Да, Николай Трофимович. Теперь доставка предмета — вопрос времени. Я имею в виду, времени на дорогу.

— Замечательно. Только, в связи с этим открылись новые обстоятельства, которые нам с Вами необходимо обсудить.

— Где и когда? — по-деловому коротко спросил собеседник.

— Давайте, через час, на прежнем месте.

— Хорошо, — Сергей Дмитриевич повесил трубку.

Время позволяло, и Кольцов еще раз, мысленно прокрутил задуманную им операцию по устранению архивариуса.

Кеша, по своей природе был человеком осторожным и предусмотрительным. Никогда не ездил на такси, предпочитая общественный транспорт. Троллейбусные остановки располагались в непосредственной близости от его дома и работы. Изредка, в светлое время суток позволял себе небольшие прогулки в людных скверах. Его дом, как в английской поговорке был его крепостью. Он никому не открывал двери, находящиеся под сигнализацией, без предварительного согласования по телефону, с обязательным указанием кодовой фразы. Кроме того, квартира располагалась в элитном, девятиэтажном доме, на четвертом уровне. Он никогда не подходил к не зашторенным окнам. Место портье, в большом холле подъезда, занимал вооруженный штатный сотрудник частной охраны, из бывших афганцев. Зарплата позволяла им не брать взятки. Во время редких визитов в гости, ничего не ел и не пил, кроме принесенной с собой «минералки». По мнению Кольцова, единственной «ахиллесовой пятой» тестя была Герда, стареющий доберман. С ней он возился так, как мать не ухаживает за младенцем. Ежедневные, утренние и вечерние получасовые прогулки с собакой стали уже своеобразным ритуалом. Он не мог позволить, чтобы любимое животное не побывало на свежем воздухе. Причем, на соблюдение традиции не влияло ни состояние здоровья Кеши, ни погода. Вот эти полчаса и должны были решить судьбу архивариуса. Кольцов посчитал, что в наше смутное время, нападение хулиганов, с целью грабежа или просто, покуражиться, не вызовет ни у кого никаких подозрений. Произойдет трагическая случайность, если тестя, в пылу бойцовского азарта, забьют до смерти. Падение нравов. Ничего не поделаешь. Сам же Кольцов возьмет на контроль поиск извергов. И будет три шкуры спускать с нерадивых оперов и следователей за бездействие и некомпетентность. В конце концов, поиски ни к чему не приведут. Дело повесят на местное отделение милиции, и через полгода об инциденте все благополучно забудут. Но, пока, торопиться не стоит. У старика может оказаться какой-нибудь козырь. Надо выяснить, что ему еще известно и, как он подстраховался на такой «несчастный случай». От него можно ждать любых неприятностей. Поэтому, сначала надо с ним поговорить, а уж потом давать команду «фас». Так думал полковник, собираясь на встречу с влиятельным местным авторитетом Сергеем Дмитриевичем, по кличке Угорь.

Глава 22

На следующий день, Ирина дала Шурику отгул, и он решил посвятить выходной день сибаритскому времяпровождению.

Проснувшись около десяти часов утра и приняв прохладный душ, зашел на кухню. Лена суетилась у плиты. На сковороде аппетитно шипели котлеты. «Белобрысая» кошка Люська, недавно принесшая пятерых разноцветных котят, призывно мяукала и крутилась под ногами, в ожидании своей порции в утренней трапезе. Стол украшали чаша со свеженарезанным, помидоро-огурцово-луковым, салатом, заправленным сметаной, аккуратно разложенные ломтики сулугуни и салями «инкрустированные» зеленью с грядки, острый перец и большая ваза с фруктами.

— Доброе утро, хозяюшка, — Шурик выхватил из чашки кусочек огурца и смачно им захрустел, — М-м-м… Хотя бы, ради этого стоит жить.

— Ради чего? — Лена поставила на стол тарелку с ароматно дымящимися котлетами.

— Чтобы, вот так, просыпаться утром не по заводскому гудку или от звонка будильника, а от запаха разной вкуснятины, которую заботливо готовит для тебя очаровательная женщина.

— Не льсти себе, — девушка улыбнулась, — это не только для тебя. Сейчас Витя приедет. Кстати, ты сегодня, чем занимаешься?

— До завтра, я свободен, как ветер и полностью в твоем распоряжении, моя королева, — Шурик опустил голову в почтительном поклоне.

— Перестань паясничать. Я серьезно. Мы собираемся в бухту Афродиты. Если хочешь, поедем с нами.

— С преогромнейшим удовольствием!

— Вот и отлично, — с улицы послышался шум подъехавшей машины, — О, вот и Виктор. Сейчас перекусим и — в путь…

Море уже чувствовало приближение холодных дней, становилось все более агрессивным и суровым. Шквалистый ветер с шумом нагонял на берег высокие бурные волны, срывал с них белые шапки пены и бросал в уже немногочисленные лица ловцов еще теплых солнечных лучей. Этакое буйство природы подстегивало любителей экстрима. Крутые трех-пяти метровые завитки непослушных прядей морской воды, то тут, то там были унизаны хрупкими, по сравнению с их величием, досками серфингистов.

Старенький «Опель» съехал на «грунтовку», ведущую прямо к дикому пляжу, усеянному крупной галькой. Справа и слева его ограждали высокие утесы, причудливой формы, уходившие своей грудью глубоко в воду. Море здесь было относительно спокойным. Эта живописная бухта редко привечала отдыхающих. Большинство из них предпочитали цивилизованное безделье с продавцами мороженного и пива, шезлонгами и душевыми кабинками.

— Я — купаться! — радостно вскрикнула Лена, выскочила из машины, и на ходу сбрасывая легкий халат, побежала к морю.

Виктор, не спеша, открыл багажник. Достал оттуда широкое покрывало и корзинку с едой.

— Пойдем, разложимся, — предложил он Шурику. Тот согласно кивнул и, засунув руки в карманы, пошел следом.

Когда снедь была распакована, Виктор скинул рубаху и улегся на покрывало.

— А у тебя Шурик, потрясающая способность в короткие сроки становиться знаменитым, — без предисловий начал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Да то и имею. Не успел появиться в городе, а тобой уже интересуются сильные мира сего.

— Если ты о Круглом, то было дело. Пощипал я его пацанов. Они обиделись и, наверное, наябедничали ему.

— Да, Ашот-то — хрен с ним. Тут дела покруче… Тебе Лена говорила, где я работаю?

— Нет. Такой темы не было, а что?

— Ничего. Мент я. Опер из убойного.

— Мне надо испугаться?

— Не ерничай, Шурик. Дело вполне серьезное. С больших «верхов» пришла твоя фотография с устным предписанием: при возможном появлении, немедленно доложить и держать на контроле до особого распоряжения. Я не спрашиваю, кому ты перешел дорогу, и почему тебя ищут. Знаю, что ты не уголовник и статьи за тобой нет. Знаю, также, что ты Ленкин друг и мне этого достаточно. Сдавать я тебя не собираюсь, потому что спинным мозгом чувствую — дело нечистое. Просто предупреждаю — уходить тебе надо. Мои «барабаны» уже настучали, что аналогичная «малява» разослана всем местным жуликам. Так что, у тебя нет шансов остаться здесь незамеченным. Мы с Леной уже говорили с одним морячком-рыбачком. Завтра утром, его «Юнона» выходит в море. Пойдешь с ними, матросом. Дальше смотри сам. Они могут высадить тебя в любом месте.

— Спасибо, конечно, за заботу, но…

— Саня, давай, без «но». Это не дискуссия. Это окончательное решение. Если тебе безразлична твоя жизнь, то подумай, хотя бы о Лене. Не хочу выражаться высокопарно, но ты подвергаешь ее большой опасности, и меня может не оказаться рядом в нужную минуту. Я не прощу этого ни себе, ни тебе. Поэтому, не надо проявлять бессмысленный героизм. Сегодня соберешься, и поутру, часа в четыре, я за тобой заеду… Все. Ленка бежит. При ней — ни слова.

Они беззаботно плескались в море, загорали, болтали о всякой ерунде. Мужчины, всем своим видом показывали всяческую отрешенность от повседневных забот. День прошел весело и непринужденно.

Солнце стало клониться к закату. Заметно посвежело. Виктор предложил собираться домой. Возражений не поступило, и вскоре, «Опель» закружил по прибрежному серпантину.

Уже почти стемнело, когда машина медленно, тихо шурша шинами, подкатила к дому Лены. Шурик открыл дверцу, но задержался. Какое-то призрачное движение в саду привлекло его внимание. «Гранд? Нет. Он бы уже у забора скакал. Кстати, почему его не видно. Может, показалось, а дурная собака охотится за полевками на заднем дворе? В свете последних событий, все это, довольно странно».

— Витек, ну-ка, потуши фары. Мне кажется, имеет место, как у вас говорят, незаконное проникновение на частную территорию.

— Ты уверен? — Виктор интуитивно потянулся к левой подмышке. Потом, тихо выругался: он был без оружия, и отключил свет.

— Нет, но осторожность не помешает. Я пошел. Если что — на шум сориентируешься. Пока, никуда не суйся.

Шурик пригнулся и крадучись пробрался к забору. Через живую изгородь ежевичных зарослей трудно было что-либо разглядеть. «Если это по мою душу, то их там не меньше трех. Наверняка учли последний опыт. Значит на моей стороне, только эффект неожиданности. Попробуем пройти через границы „сопредельного государства“. Надеюсь, Иосиф Аронович, в обиде не будет». Фасадный забор дантиста Шварцмана не представлял собой непреодолимого препятствия, даже для тети Фаи, его жены, «золотого самородка», весом под центнер с гаком, при росте — метр с шиньоном, на коньках и в прыжке. Легко перемахнув этот «бордюр», Шурик угодил прямо в розовый куст. Обозначив движением губ, готовые вырваться на волю, слова справедливого негодования, он вытащил из ноги два шипа и направился в глубь участка, вдоль символической межи, обозначенной метровым штакетником. Когда глаза окончательно привыкли к темноте, и Шурик смог ориентироваться, его периферийное зрение опять уловило изменение формы теней у входных дверей коттеджа, а слух уловил шорох нейлоновой ткани и очень знакомый, тихий стук ременного карабинчика о металл автоматного ствола. Он пристально всмотрелся во мрак. Один из незваных гостей прятался за стволом развесистой яблони. Видимо, устав от ожидания, человек изредка переминался с ноги на ногу. «Вооружены и очень опасны, — подумал Шурик, — собрались, как на войну. Неужели вся эта хрень из-за какого-то клочка бумаги? Эх, Мишаня, Мишаня. Царствие тебе, конечно, небесное. Но, ты один, пока, обрел успокоение». Шурик прошел немного дальше, с таким расчетом, чтобы строение перекрыло его от случайного взгляда незнакомца, и перешагнул через забор. Метнулся к стене и вжался в нее. Прислушался. Нет, вокруг, по-прежнему, было тихо. Обошел дом сзади, по периметру. Никого. «Очень неосмотрительно с вашей стороны, господа бандиты. Рассчитывали на мою курортную расслабленность и безмятежность? Это вы зря». Шурик заглянул в сарай, где хранились садовые инструменты, и взял с полки небольшой топорик для рубки сучьев. Взвесил его в руке. «Что ж, вполне сойдет за оружие…».

От широкой спины противника его отделяло около пяти метров. Промахнуться было невозможно, и Шурик не промахнулся. Топор глубоко вонзился между лопаток «часового» и тот с глухим стоном повалился на землю. Подобрав его автомат, Шурик на цыпочках поднялся на крыльцо. Прислушался у закрытой двери. Из дома не доносилось ни звука. Перекинув оружие за спину, он подошел к толстым лианам виноградной лозы, прочно цеплявшимся за балкон второго этажа, и вскарабкался по ним наверх. Оказавшись в своей комнате, снова прислушался. Снизу донеслись сопение и скрип кожаной обивки мягкой мебели. Шурик вышел на лестничную площадку, огороженную резным деревянным парапетом, и всмотрелся вниз. Три человека расположились в креслах и на диване. Четвертый, опершись на старинный комод, стоял у зашторенного окна и периодически осматривал двор через щель в гардинах.

Шагнув назад, Шурик, случайно, скрипнул половицей. Ругнувшись про себя, он быстро спрятался за дверью. Фигуры внизу встрепенулись, и подняли головы вверх. Сидевший на диване, старший бригады, подал знак подчиненному выяснить источник шума. Боец взял автомат на изготовку и стал осторожно подниматься по лестнице. Подошел к комнате и заглянул внутрь. Распахнутая балконная дверь впускала легкий ветерок, колышущий тюлевые занавеси.

— Это балкон открылся, — прошептал он.

— Так закрой его и оставайся там, — командир облегченно выдохнул. Его предупредили о возможных проблемах с «клиентом». Он, хоть и успел побывать в различных переделках, но испытывал определенный мандраж. Неизвестность, в какой-то степени, пугала.

Боец приставил автомат к стене и направился балкону. Шурик вышел из укрытия, захватил его сзади под горло и сдавливал до тех пор, пока тело не обмякло, но пульс прощупывался. Аккуратно уложив противника на ковер, снова вышел на лестницу, на этот раз, передвигаясь ближе к стене. «Мишени» в холле были расположены удобно. Поэтому особой меткости не требовалось. Треск автоматной очереди раздался настолько внезапно, что боевики, даже, не успели понять, что же произошло. Смерть настигла их, практически одновременно и мгновенно.

Шурик вернулся к себе в комнату, схватил за шиворот еще не пришедшего в себя бойца, стащил его вниз по ступеням и бросил на пол. Зажег свет. В это время, громыхнула калитка, и послышался громкий топот бегущих по двору ног. Шурик открыл входные двери. Сложив руки с автоматом на груди и расставив ноги, он выглядел очень внушительно в контражуре. Увидев его, Виктор остановился, как вкопанный. Еле поспевающая Лена врезалась ему в спину и взвизгнула.

— Саня, что случилось?

— Уже все в порядке. Лен, останься здесь, а ты — заходи.

Виктор поднялся в дом.

— Разгребать тебе, опер, придется не мало. Три трупа здесь, один — в саду. Но придумаешь что-нибудь. Это была вынужденная самооборона. Теперь допросим пленного и надо отсюда уходить. Здесь оставаться нельзя, пока ты не «разведешь» ситуацию.

Бойца окатили ведром воды. Он зафыркал, как дельфин и открыл глаза, испуганно уставившись на мужчин. Шурик присел на корточки и участливо спросил:

— Как зовут-то, служивый? Зачем в чужой дом забрался? Почему с оружием?

— Я… Меня… Меня… Гошей меня зовут. Я ничего не знаю, — затараторил он, — нам заплатили, чтобы тебя… Чтобы Вас взять и доложить. А кому и для чего — не знаю. Сизый был в курсе, — Гоша кивнул на старшего группы развалившегося на диване с прострелянной головой.

— Значит так, Гоша, он же Гога, он же Жора. Все подробности изложишь оперуполномоченному, — Шурик указал на Виктора, — поскольку ты задержан на месте преступления и разрешения на ношение огнестрельного оружия у тебя, наверняка, нет. А мне ты уже не интересен.

— Саня, я пока запру его в подвале. Потом вернусь с дежурной группой. А нам пора выдвигаться.

В машине ехали молча. Шурик попросил отвезти его на морвокзал. Зашел в камеру хранения положил в ячейку запаянный пластиковый пакет. В нем все время хранился заветный документ, принесший ему и его близким столько бед. На таксофоне набрал номер «телефона спасения» записанный на листке из блокнота. Ему ответил ровный баритон:

— Слушаю…

— Я по поводу документов по Южной Америке…

— Говорите, — голос проявил заинтересованность.

— Я устал с вами сражаться. Мне это надоело. Вы знаете, где я нахожусь. Поэтому оставлю бумагу в камере хранения на морвокзале, — Шурик назвал код и номер ячейки, — Мне от вас ничего не надо. Только оставьте в покое меня и моих друзей. Тем более, что об этом никто ничего не знает и не узнает. Даю слово солдата, если это вам о чем-то говорит. Надеюсь, такое соглашение вас устроит.

— Пожалуй, если вы не соврали.

— Я же дал слово солдата, — взорвался Шурик.

— Да-да, хорошо. Успокойтесь. Обещаю, вам больше не причинят вреда…

Шурик повесил трубку. Вышел на улицу, к машине, закурил.

— Витек, отвези меня в порт, и я с вами попрощаюсь. Слишком много у вас неприятностей из-за моей безалаберной персоны. Но, думаю, с моим отъездом они прекратятся.

На причале Шурик обнял Лену и сказал:

— Прости, если сможешь. Не хотел я причинять тебе боль. Да я бы сам убил любого, кто тебя обидит. Но, видно судьба у меня такая. Мистер Проблема — мое второе имя. Не поминай лихом.

Он поцеловал ее в щеку и, не оборачиваясь, поднялся по сходням «Юноны».

Девушка, молча, смотрела ему вслед и не обращала внимания на слезы, катившиеся по ее щекам.

Глава 23

Старый архивариус сидел в своем домашнем кабинете и листал толстую подшивку старых журналов «Вокруг света». Он только что вкусно поужинал. Сегодня дочка была у него на хозяйстве и приготовила наваристый украинский борщ, испекла пирог с капустой и, даже, позволила ему выпить два стакана сливянки. Как она сказала, для улучшения кровообращения и здорового сна. Наташа уже ушла, а сон еще не приходил. Кешу мучили тревожные мысли в отношении своего зятя. Последнее время это была его основная «головная боль». С одной стороны, Кольцов ему был нужен, как связующее звено с «приближенными особами» и расходным материалом — исполнителями. С другой — незаменимых людей нет. Скороспелого полковника он, мягко говоря, недолюбливал. Но одно дело — найти нового проводника своих идей. Другое — его еще надо воспитать, приручить, ограничить определенными рамками, чтобы не взбрыкнул в самый неподходящий момент. А на это нужно время. Вот его-то, как раз и не хватает. «Зарвался Коленька и заврался. Имею я серьезные подозрения, что Петя — твоих рук дело. Может не лично, но — с подачи. И залетные гопники здесь совершенно не при чем. Ты ими просто прикрываешься. Допустим, очень нужна была эта Петькина бумажка… Но не таким же способом. Он бы и сам ее отдал с удовольствием, конечно, за соответствующее вознаграждение, только бы увидеть результат своих поисков. Впрочем, как и я. Зря ты, Колюня, это все затеял. Ох, зря. Если моя версия подтвердится — не помогут тебе твои погоны и армия в штатском…». Кешины мысли прервала настойчивая трель телефона. Архивариус отложил журналы и долго смотрел на аппарат. Звонок не умолкал. Старинные маятниковые часы, стоящие напротив, показывали десять минут двенадцатого. Кеша пожал плечами, как бы удивляясь, кому это приспичило на ночь глядя. Встал, подошел к телефону и снял трубку.

— Слушаю.

— Добрый вечер. Это я, Николай.

— А-а, Коленька… Мысль, действительно, материальна. Только что о тебе вспоминал. Надеюсь, ты звонишь не только для того, чтобы пожелать мне приятных сновидений? Старики ведь очень чувствительны к внешним раздражителям. Теперь, я могу не сомкнуть глаз до самого утра. Соответственно, завтра я буду в отвратительном расположении духа и тебе настроение испорчу. Так что постарайся оправдать свой поздний звонок.

— Хорошие новости. Бумаги Петра Игнатьевича у меня. Оба нападавших на него оказали сопротивление при задержании и были уничтожены, согласно приказу, — соврал Кольцов. Его самолюбие не позволяло признаться, что он опять прокололся, и один человек, оставив после себя горы трупов его людей, снова исчез в неизвестном направлении.

— Что ж, приятно слышать. Петю, конечно, не вернешь. Но, хоть с его убийцами поквитались. Что же ты от меня сейчас хочешь, Колюня?

— Надо бы встретиться, поговорить. Вы человек опытный, знающий. Подскажете, как рационально поступить дальше…

— Ишь, как заговорил. Раньше ты принимал решения самостоятельно. Ни с кем не советуясь. Что случилось? Ноша тяжела? Ответственности боишься? Или хочешь узнать, нет ли у меня кистеня за пазухой?

— Да нет. Что Вы. Ни о чем таком я не думал. Просто… Как бы… В общем, одна голова хорошо, а две — лучше.

— Нет, Коленька. Две головы, это уродство. Поэтому, сделаем так. Сначала, ты пришлешь мне, с твоим адьютантом, как его… Корзун, кажется, документы. Я их внимательно просмотрю. Оценю, чего они стоят. А потом, мы с тобой встретимся и все обсудим. Надеюсь, ты доверяешь старику?…

— Да, но…

— Никаких «но», Коля. У тебя альтернативы нет. Либо делаешь, как я сказал, либо, вся твоя затея развалится, как карточный домик. Все. Это мое последнее слово. Завтра, ровно в 10 утра, жду посыльного с пакетом. Предварительно пусть позвонит. Я помню его голос и скажу для него кодовую фразу. Прости, не могу отделаться от своей привычки… Да, вот еще что. Последний на сегодня совет. Почисти перышки. От тебя кровищей несет, как от мясника. Даже, через телефонные провода, — Кеша повесил трубку.

…Полковник Кольцов простоял некоторое время в задумчивости. «В чем-то этот старый хрыч прав. Сам он ничего с бумагами не сможет сделать, а на грамотную мысль наведет. Уж чего-чего, а мозгов у него хватит на пятерых. Потом, он все равно никуда от меня не денется. Тем более, что „хулиганы“ уже готовы и ждут только моего сигнала. Следовательно, звено под названием Угорь — выпадает из цепочки, за ненадобностью. В этом, Кеша, тоже прав. Надо обрубать хвосты, пока не поздно». Полковник нажал кнопку селектора:

— Корзун, зайди ко мне.

Услышав вызов, майор встал, одернул костюм и вошел в кабинет Кольцова.

— Слушаю Вас, товарищ полковник.

— Значит так. Немедленно собери ко мне всех начальников отделов. У нас будет экстренное совещание по борьбе с организованной преступностью. Пора положить конец беспределу творящемуся в городе. Потом, для тебя, лично, будет важное и секретное поручение…

…Ровно, через сутки, после этого совещания, местные СМИ захлебывались от сообщений о внезапно разгоревшейся войне между бандитскими группировками. Бойня была жестокая и бескомпромиссная. Одним из первых в этой битве пал крупнейший криминальный авторитет Угорь. Его нашли повешенным на огромной люстре в собственном особняке. Правая рука Угря, полковник Внутренних войск в отставке Симаков Андрей Юрьевич всплыл на поверхность местной речушки, в двадцати километрах от города, с прострелянной головой. А майор Корзун, к огромному негодованию и недоумению Кольцова, так и не вернулся после встречи с архивариусом. Он, просто, исчез. Нигде не найдено никаких следов его пребывания. На его поиски были брошены лучшие сыщики, но все — безрезультатно. Свидетели утверждали, что он вышел из Кешиного дома и сел в такси. После этого его следы терялись…