Играющая в го

90

В воздухе тучами роятся мухи.

Равнина изрыта глубокими воронками от взрывов. Посевы на полях погибли. Повсюду валяются трупы. Некоторые тела лежат на спине, задрав к небу восковые лица с черным провалом разинутых ртов, другие превратились в груду исковерканной, смешавшейся с жирной грязью плоти.

Наша часть медленно бредет по этому бескрайнему кладбищу. Захваченные врагом врасплох солдаты сопротивлялись до последнего вздоха. Солнце так печет, что на меня накатывается дурнота. Я вдруг осознаю, что наши операции против террористов в Маньчжурии были просто детской игрой. Я не понимал ни масштабов, ни жесткости этой войны.

В центре безлюдной деревни мы попадаем под обстрел. Я падаю ничком. В побелевшую, иссушенную зноем землю врезаются пули. Очень скоро мы понимаем, что нас атакуют несколько смельчаков, специально оставленных в засаде, чтобы помешать продвижению наших войск. Труба зовет в атаку. Китайцы улепетывают, как кролики от метких стрелков на охоте. Я беру на мушку самого шустрого — он успел добежать до опушки леса — и спускаю курок. Он падает к подножию дерева.

В полдень нас снова атакуют. Отчаявшиеся китайцы звереют от ярости. Я лежу на бугорке, на пышущей жаром земле, вдыхаю тонкий сладкий аромат, почему-то напоминающий мне ту, с которой я играл в го на площади Тысячи Ветров. Один из солдат получает пулю в спину и падает на землю, крича от боли. Я узнаю одного из моих людей, к которому сильнее всего привязался. Ему только что исполнилось девятнадцать.

Я хотел непременно похоронить моего солдата после боя, но нам отдают приказ следовать дальше, и я оставляю его тело на попечение идущего следом полка. Неравенство преследует нас и после смерти: везунчики сгорают заживо на поле боя, других хоронят в общей могиле. Самых невезучих подбирают китайцы — они отрезают им головы и насаживают на пики.

Первый день настоящей войны похож на бесконечный сон. Ничто не затрагивает меня — ни ужас сражений, ни изматывающие марш-броски, ни гибель моих солдат. Я передвигаюсь в ватном беззвучном пространстве, где жизнь и смерть одинаково не имеют цены. Впервые азарт войны не возбуждает меня: мы просто исполняем свое предназначение, как лососи, плывущие против течения на нерест. В этом нет ни красоты, ни величия.

Вечером, видя мою хмурую сосредоточенность, майор ставит диагноз — «солнечный удар». Я позволяю ординарцу прикрыть мне лоб холодным полотенцем. Лежу в реквизированной хижине, на соломенном тюфяке, гляжу в закопченный потолок и чувствую омерзение к себе.

На рассвете нас будят свистки и взрывы. В ответ мы забрасываем противника гранатами. Пулеметы захлебываются лаем. Внезапно в шум и сумятицу боя врывается голос трубы, зовущей на штурм.

Нас атаковала японская дивизия. Ошибка стоила жизни многим солдатам.