Игрек Первый. Американский дедушка

АМЕРИКАНСКИЙ ДЕДУШКА

С Георгием Антоновичем Гоголевым с некоторых пор стали происходить странные вещи. Душа его на время как бы покидала тело и возносилась белым облачком в неведомые выси. Тело между тем делало все, что было ему предназначено: вставало по утрам, принимало душ, отправлялось в министерство…

Душа в это время трудилась, вспоминала до мелочей, а вернее — проживала заново всю одиннадцатилетнюю супружескую жизнь с Зоей Сергеевной.

Когда по вечерам душа Гоши Гоголева вновь впрыгивала в его усталое тело, он пытался припомнить, чем занимался весь день. И не мог. Расспрашивать же об этом посторонних считал неприличным.

Причина отделения души Гоши Гоголева от тела крылась в том, что Зоя Сергеевна предпочла ему другого человека.

Истомленная душа Георгия Антоновича нырнула в его тщедушное тело, когда весенние сумерки спустились и из уличных фонарей брызнул желтый, мертвенный свет.

Гоша Гоголев обнаружил себя перед своим домом. Испытал вялый интерес: раннее утро сейчас или уже вечер?

Из почтового ящика Гоголев достал красивенький конверт из Америки с оторванными марками. Поднимаясь по лестнице, Гоша скользнул взглядом по душистому письму, написанному по-русски, но с непривычными завитушками и финтифлюшками, поэтому в первый момент показалось, что оно на иностранном языке.

Зоя Сергеевна набрасывала в распахнутые утробы чемоданов свои вещи, а Денис Ильич аккуратно их складывал, поглаживая, как живых.

Ох как не вовремя возник в дверях встрепанный человечек, уткнувшийся в письмо. Очки у бедолаги съехали на кончик носа, сейчас грохнутся!

При виде соперника Гоша тут же стал почесываться. Несимпатичные люди вызывали у него зуд, и никакие таблетки от этой аллергии не помогали.

— От кого письмо? — Зоя Сергеевна нарушила неловкое молчание.

— От моего дедушки. Из Америки. — Гоша старался не наткнуться случайно взглядом на чемоданы… и на Дениса… и на Зою… Поэтому пришлось уставиться в окно. Из‑за своего почесывания он приобрел еще более несчастный вид.

— Интересно. Дедушка родился?

— Я его от всех скрывал, — чистосердечно признался Гоголев. — Меня бы с американским дедом из министерства сразу турнули! Тем более, он миллионер! Хуже некуда.

Зоя Сергеевна вытянула из Гошиной руки пахучий листок с водяными знаками, как на сторублевке.

— Дорогой Джордж… — прочла Зоя Сергеевна по слогам. — Какой Джордж?

— Это я.

Столь невинная информация почему-то произвела на Зою Сергеевну сильное впечатление, но Гоше не дано было этого заметить.

— Что он пишет, Джордж?

— Дедушка едет к нам в гости! — рассеянно отвечал Гоша Гоголев, с ожесточением расчесывая свое тело.

Виновник этой сладостной пытки Денис Ильич, не придавая большого значения происходящему, отметил про себя: совсем завшивел, доходяга!

— Прекрати чесаться, мерзавец! — истерически вскрикнула Зоя Сергеевна, сама не понимая, что с ней происходит. Между бывшими супругами были приняты подчеркнуто вежливые отношения.

Как ни странно, от грубого выкрика Зои Сергеевны душа Гоши Гоголева радостно затрепыхалась, норовя расстаться с телом.

Напуганная всплеском своих чувств, Зоя Сергеевна шумно глотнула ртом воздух, всхлипнула.

— Он пишет, что приедет через неделю, — проговорила Зоя Сергеевна. — А сколько шло письмо?

— Почти два месяца! — от волнения Гоша ответил неестественно громко.

Зоя Сергеевна овладела собой.

— Послушай, Джордж! Мы должны срочно готовиться к приему дедушки!

Деятельная натура Дениса Ильича требовала в минуты душевной смуты какой‑нибудь работы. И он энергично продолжал начатое дело: упаковывал вещи Зои Сергеевны в чемоданы.

А Георгий Антонович смотрел со счастливой улыбочкой на бывшую жену и почесывался.

Старинный драндулет под названием «Роллс-Ройс» катился по улицам райцентра. Слово «катился», конечно, не подходит к тому, как автомобиль с жалобным скрипом и скрежетом подпрыгивал на ухабах. Водитель кара крякал, но получал от этой зубодробительной встряски большое удовольствие. В каком еще уголке земного шара мог он испытать нечто подобное! Через российские дороги приходило к нему узнавание Родины, оставленной вечность тому назад.

За рулем допотопного «Роллс-Ройса» восседал не старый, но, как говорится, поживший господин, в клетчатой кепке, галифе и кожаных перчатках, несмотря на жару. Округлостью форм и неугомонным характером автомобилист необычайно походил на Колобка.

Звался он Серафимом Терентьевичем Гоголевым. Откуда у него было платье начала века — из сундука ли с нафталином или из модного нью — йоркского ателье, можно было только гадать.

Старинная машина не перенесла очередной встряски — чихнула, кашлянула и нашла успокоение в глубокой луже.

Колхозник с помятым, небритым лицом хмуро уставился на допотопную колымагу.

— Братец! — обратился Серафим Терентьевич к мужику. — Не будешь ли ты так любезен подтолкнуть мой кар!

Колхозник уперся недоуменным взглядом в неизвестного: эх, не старое нынче время, чтоб сволочь его в органы как англо — японского шпиона!

— Ты из какого кино, дедуля? — смекнул колхозник.

— Из немого!

— Так это ж другое дело! — расплылся мужик в добродушной улыбке.

Ободренный Серафим Терентьевич кивнул мужику:

— Благодарствую! — И полез обратно в автомобиль. Газанул, ожидая незамедлительного извлечения из рытвины.

Но мужик, охваченный ностальгическими воспоминаниями о немом кино, зашагал по дороге дальше.

«…Мадам, уже падают листья…» — грустил Вертинский. Заезженная пластинка шепелявила, поскрипывая на граммофоне.

Супруги Гоголевы готовили свою малогабаритную двухкомнатную квартиру к приезду заморского дедушки. Для этого у близких друзей и на отдаленных свалках были раздобыты следующие предметы: иконка, керосинка, граммофон, фитильная лампа, развалюха — швейная машинка «Зингер». Для чего? Для создания старцу привычной ему обстановки начала века, словно он в те годы законсервировался. С антресолей были извлечены сундучки и шкатулки с дагерротипами, и теперь дедушка красовался на стене в виде безусого гимназиста и усатого прапорщика. Из того времени у Серафима Терентьевича неизменными остались лишь гусарские усы. С изображением юнца Гоголева соседствовали другие дамы и господа.

Хозяева дома нет — нет да и косились с умилением на свою экспозицию.

— Нам бы еще шашку! — вздохнул Георгий Антонович. — Мне на Птичке предлагали…

— Мы за керосинку всю жизнь расплачиваться будем! — оборвала его Зоя Сергеевна. — Чем мы кормить станем деда? Колбаса сильно страшная…

— Тогда давай я ее съем! — голодный блеск в глазах Гоши свидетельствовал о том, что он не шутит.

Хлопоты, связанные с приемом дорогого гостя, очень сблизили супругов. Даже подумать было страшно, что произойдет, если американский дед появится.

«…Мадам, уже песни допеты, мне нечего больше сказать…» — Вертинский, как всегда, все понимал.

«Роллс-Ройс» подкатил к дому Гоголевых, разумеется, не без посторонней помощи. Его буксировал «жигуленок».

Когда Серафим Терентьевич вылез на свет божий, к нему поспешил водитель буксира.

— Я должен принести вам свои извинения! — смущенно признался Серафим Терентьевич, извлекая из кармана бумажник. — Рубли у меня кончились…

— А что началось? — в голосе спасителя послышалась угроза.

— Доллары. Вы не согласитесь принять от меня вознаграждение долларами?

— Так и быть! — буркнул счастливчик.

— Гражданин, вы к кому? — скандальным голосом поинтересовалась у иностранца враждебная старушка со скамеечки.

«Мадам, уже падают листья…» — донеслось из открытого окна Гоголевых.

— Я к кому? — расчувствовавшись, переспросил Серафим Терентьевич. — Мадам, я к самому себе!

— Гоголевы в Америку намылились! — глубокомысленно сообщила старуха, которую назвали «мадам», своей визави на другой скамеечке.

— Я их всех, гадов, завсегда подозревала! — с болью в сердце откликнулась старуха, которую никогда в жизни никто не называл «мадам».

Гоша в кухне с жадностью доедал сильно страшную колбасу, а жена смотрела на него с опаской: сразу он рухнет на пол или погодит.

— Джордж…

— Не называй меня так! — с набитым ртом огрызнулся Гоша.

— Привыкай. Сколько прадеду лет, если он уехал ребенком?

— Он взрослым уехал. Скоро ему стольник стукнет.

Зоя Сергеевна затаила дыхание:

— Почему ты решил, что он миллионер? — не в первый раз она задавала мужу этот вопрос. Но ответа всегда ждала с нетерпением.

— У прадедушки самые крупные конные заводы на Западном побережье… — Гоголев сообщал столь волнующие вещи без всякого душевного трепета, поэтому заподозрить его в коварстве Зоя Сергеевна не могла.

Звонок в дверь возвестил о том, что Серафим Терентьевич со своими баулами и чемоданами уже здесь.

Ничего не подозревавший Гоша открыл дверь и сразу задохнулся в объятиях прадеда.

— Егор! — голос старика дрогнул. — Вот ты какой! Ох, стервец! — американец залюбовался своим потомком. — Вылитый я!

— Добро пожаловать, Серафим Терентьевич! — пропела Зоя Сергеевна. Именно таким она и представляла себе американского миллионера.

— Твоя половина? — гость радостно хохотнул. После объятий и троекратных поцелуев американский дедушка осматривал жилище своего потомка.

— Как мило, что вы до сих пор пользуетесь керосинками! У вас и с электричеством перебои? Сто лет уже таких ламп не видывал. А это кто такой? — Серафим Терентьевич ткнул пальцем в юношу на стене.

— Ты, дедушка!

— Бог с тобой! Это реалист, а я учился в гимназии. Что это за гусь? — палец Серафима Терентьевич уперся в прапорщика.

— Не знаю, — растерялся Гоша.

Зоя Сергеевна отвлекла внимание гостя на себя.

— Нам так неловко за обстановку…

— Превосходная обстановка! — одобрил иностранец. — А живете вы где?

Что означает пожатие плеч хозяйки, дедушка не понял.

— Я вас приглашаю на обед! — сообщил он. — В отель «Савой».

— А нас туда пустят?

Их пустили. Семья Гоголевых пировала за отдельным столиком. Родственные чувства всех троих усиливались с каждой выпитой рюмкой.

— Дедушка, мне без тебя было плохо! — с надрывом произнес Гоша. — Почему ты мне никогда не писал?

— Компромитэ — НКВД! — с грустной улыбкой пошутил американец.

В знак благодарности Гоша совершил попытку обнять и поцеловать прадеда через стол. Но руки оказались коротки.

— Я счастлив, что оставлю после себя на земле след… И какой!

— Какой? — не понял Гоша.

— Балда, след — это ты! — пояснила Зоя Сергеевна. — Разве, кроме Гоши, у вас нет родственников? — только женщина могла, как бы невзначай, задать столь животрепещущий вопрос.

В ответ Серафим Терентьевич с горечью помотал головой.

— Не будем сегодня о грустном! — На что ухлопал жизнь! — американец с отчаянием опустошил рюмку водки. — Сначала хотелось сколотить один миллион! Потом три! Потом пять!

У Зои Сергеевны перехватило дыхание.

— Сколотили?

Серафим Терентьевич хмуро кивнул. Он был отвратителен самому себе.

— Дедушка, ты вернулся домой! Это самое главное! — Гоше было до дрожи в голосе жаль своего предка. Серафим Терентьевич встал, покачнулся.

— Я тебя провожу! — вскочил Гоша, но бывший гусар отстранил правнука:

— Русский офицер ходит в сортир без провожатых! — Старик, печатая шаг, двинулся в туалет.

— Боже мой, на что у человека ушла жизнь! — с горечью вздохнул Гоша.

Зоя Сергеевна посмотрела на мужа, как на идиота.

— А у тебя на что ушла жизнь?

— Разве она уже ушла?

Оказавшись в холле, американец был немало удивлен интересом, который вызвал у симпатичной девушки в ярком голубом платье. Она простреливала взглядом подход к комнате для джентльменов.

— Дедуля! — девушка подарила Серафиму Терентьевичу ослепительную улыбку.

— Я к вашим услугам!

— Это я к вашим услугам! — девушка подмигнула американцу.

— Как вас зовут?

— Инга. А вас?

— Серафим.

— Очень приятно. — Девушка стыдливо потупилась. Она устроила театр без зрителей для себя самой. — Вы ведь не совок? Не русский? — пояснила она.

— Русский. Но американец.

— Как интересно! — Самым страшным для Инги было стоять в одиночестве, поэтому она сделала вид, что сгорает от любопытства. — Расскажите, пожалуйста!

— В другой раз.

— Обманете! — тоном обиженной девочки протянула Инга. — Больше вы никогда не придете! Вы не из нашей гостиницы?

Американец мотнул головой, совершенно очарованный новой знакомой.

— Слово джентльмена, что я сюда еще приду!

— В комнату для джентльменов! — прыснула Инга. Краешком глаза она приметила молодого негра во фраке.

Он тоже обратил на нее внимание. Инга продолжала улыбаться своему собеседнику, но теперь уже эта улыбка могла относиться и к негру. Тот ответил девушке улыбкой. Дальнейшая беседа со старцем была необходима, чтобы возбудить у негра ревность. Но переигрывать не следовало.

— Как я вас найду в другой раз? — спросил дедушка.

— Меня тут все знают! Ах, Серафим, я вам не верю! — Инга рассеянно кивнула ему на прощанье и отошла.

Хорошо, что у старика не было плебейской привычки оглядываться: Инга и негр, стройный и высокий, словно внутри у него росла пальма, взявшись за руки, следовали в номер.

Под «Очи черные» американец, пританцовывая, объявил своим родственникам:

— Я никогда не пользовался таким успехом у женщин!

— Дедушка, ты надолго в Россию? — Зоя Сергеевна старалась перекричать оркестр.

— Навсегда! Я ведь приехал сюда не жить.

— Не жить? — прокричала Зоя Сергеевна. — А что делать?

— Умереть!

— Зачем же так мрачно!

— Иногда мрачно — это жить! Я хочу весело умереть! Пока я здоров!

Гоша запротестовал:

— Дедушка, ты меня доконаешь! Тебе же еще ста лет нет!

Оркестр смолк. И Серафим Терентьевич произнес очень серьезно, но без всякого трагизма:

— Я хочу в родную землю! Я приехал сам, потому что не желаю, чтоб сюда перевозили мой прах!

Гоша молча встал, чтоб в столь торжественную минуту стоять рядом с прадедом.

— Я готов захлопнуть последнюю страницу книги моей жизни… — в голосе американца звучала не пьяная грусть, а трезвая печаль.

Гоша всхлипнул, покачиваясь, как деревце на ветру.

— Последнее доброе дело я сделал. Все свои деньги отдал на санаторий для бездомных собак…

— Все деньги? — придушенно спросила Зоя Сергеевна. — Так много?

— У нас очень много бездомных собак!

— У нас тоже! — с грустью подтвердил Гоша, шмыгая носом.

Давно он не получал такого нехитрого удовольствия — поплакать. Женщинам-то хорошо, чуть что — и в слезы. А мужчине сколько помучиться надо, чтоб выжать из себя хоть одну слезинку.

Гоша не стеснялся своих слез. Теплыми лужицами они стояли на его небритых щеках, не желая скатываться вниз.

Зоя Сергеевна передернулась от омерзения при виде мокрого, зареванного лица супруга, не понимая, что плачет он и о своей жизни, загубленной ею, и о ее жизни, загубленной им… И выпитое шампанское тут совершенно ни при чем, потому что плачет об этом Гоша Гоголев каждый день, хотя и невидимыми миру слезами…

— Я рад, что гол, как сокол! — с воодушевлением сообщил американец. — С чего начал — тем и кончил! Егор, завтра мы с тобой пойдем выбирать мне могилу!

Не в силах больше сдерживаться, Гоша упал на грудь Серафима Терентьевича и зарыдал. О, крепкие мужские объятия, омытые слезами прадеда и правнука.

Ночь нам дана для бешеной гонки на «Роллс-Ройсе». Зоя Сергеевна на заднем сиденьи переносила пытку тряской как неизбежность, раз уж это было необходимо ее спутникам, чтоб почувствовать себя настоящими мужчинами.

Американец не признавал никаких правил движения, а свистки милиционеров только подбадривали его, как ковбоя свист пуль за спиной.

— Егор, — в крайнем возбуждении проговорил Серафим Терентьевич, — сейчас я тебе покажу дом, где я родился! Ты его и сам знаешь, двухэтажный, на углу Староконюшенного! Сейчас за поворотом!

Автомобиль резко повернул и остановился. Дедушка выскочил на мостовую. И замер перед угловым семиэтажным домом в скорбном молчании. Строгая вывеска гласила, что это Дом политпросвещения.

— Ты здесь родился? — с пьяной беззаботностью спросил Гоша.

Скрипнули тормоза гаишного «жигуленка».

— Кто сидел за рулем машины? — лейтенант поспешил к нарушителям, не понимая, что они тут делают.

— Тихо! — шикнул на него Гоша. — Человек родился!

Самым замечательным в ночном веселье было то, что наутро Гоша Гоголев не испытывал царапающих душу угрызений совести. Не было никакого желания мучительно припоминать постыдные события гулянки. Даже голова Гоголева не железной гирей, как обычно, клонилась к земле, а трепыхалась воздушным шариком, когда они с дедушкой качались в «Роллс-Ройсе».

Гоша беззаботно подумал: как славно, что он не отражается сейчас в кривом зеркале Зоиного лица! Теплая мужская компания: прадед и правнук. Зеркально выбритая и благоухающая физиономия Серафима Терентьевича лучилась начищенным самоваром. «Неужели это последний гусар!» — испуганно подумал Гоша.

Элегический ход мыслей правнука нарушил взрыв гусарского хохота.

— Утречком, пока ты дрых, я отстоял в очереди! — сообщил дедушка в восторге. — Это великолепно! Когда моя очередь дошла до сосисок, все уже были как родственники! У нас люди слишком оторваны друг от друга. — Американец залюбовался подмосковным пейзажем.

— У вас такого нет? — с дурацкой гордостью спросил Гоша.

— Где им! — вздохнул Серафим Терентьевич, Подрулил к дому с надписью «Вторсырье». — Здесь была ресторация Кварикашвили. А здесь… — комок застрял в горле, мешая дедушке говорить. — Поблизости была наша дача.

— Мне тоже дали участок, — брякнул Гоша глупость, лишь бы не разреветься.

Но Серафим Терентьевич его не слышал.

В молчании подъехали к кладбищу.

— Егор! На этом кладбище покоятся наши предки!

Гоголев ожидал, что торжественная высокопарность в голосе американца сейчас взорвется раскатами хохота, но тот был серьезен. И печален.

— Никогда не думал, что у меня были предки, кроме тебя! — виновато признался Гоша.

— по-твоему, я та самая обезьяна, от которой ты произошел?

Родственники протиснулись между массивными могильными оградами. С лица американца не сходило выражение растерянности.

— Почему такие ограды? Амбарные замки!

— Такой обычай.

— Разве у вас воруют покойников? — Серафим Терентьевич осмотрелся. — Где-то здесь! На самом обрыве березка должна быть! Матушка посадила!

Внизу блеснула река.

— Вот она! — Американец остановился перед неухоженной безымянной могилой. Едва заметный холмик. От березы остался почерневший пенек.

Серафим Терентьевич покачнулся, глотнул воздух.

— Здесь нам с тобой суждено лежать! — надтреснутый голос старого человека дрогнул.

С реки дунул холодный ветер. Гоша зябко поежился. Лежать здесь не хотелось. Если б еще с Зоей…

О, как далека была сейчас Зоя Сергеевна от этих вечных проблем! Она чувствовала себя глубоко обманутой. А тот единственный, кого несчастная женщина сама обманула, с видом побитой собаки был подле нее. Наблюдая за действиями любимой, Денис Ильич возвращался к жизни.

Зоя Сергеевна собирала вещи, припасенные к приезду заокеанского родственника. Сняла с граммофона трубу, похожую на гигантское ухо, завернула ее в тряпку. Дагерротипы содрала со стены, забросила в угол. И все молчком — чтобы не разреветься. Но не выдержала. Сочувствие в глазах Дениса ее доконало.

— Старый маразматик! Все — туда, а он — оттуда!

В знак поддержки Денис Ильич тяжело вздохнул.

— У нас жизнь собачья, а он в собачий приют свои миллионы вбухал!

— Бывает. — Денис Ильич с опаской дотронулся до Зои Сергеевны, ожидая от этого прикосновения чего угодно: от пощечины до поцелуя. Но Зоя Сергеевна ничего даже не заметила.

Из ходиков, повешенных на стену ради американца, выскочила кукушка и громко, издевательски прокуковала. Этого Зоя Сергеевна не вынесла.

— Стерва! — она с треском прихлопнула ехидную птичку.

Директор кладбища Мешков желчно посмотрел на надоевших посетителей. Из‑за злости с него слетел весь хмель и навалилась привычная тоска. Он остервенело потер блестящую лысину и повторил в какой уж раз:

— У нас земли нету! Нету у нас земли!

— У вас и земли нету? — снова поразился старик. — Что ж у вас тогда есть?

— У нас покойники есть! — Мешков с ненавистью заскрежетал зубами. — Покойников у нас навалом! Что вы все мрете и мрете!

— Мы? — молодой клиент ошалело захлопал глазами. Мешков спохватился. Засопел смущенно. Этого говорить Не следовало. Сорвался.

— Кто у вас покойник?

— Я покойник! — с готовностью откликнулся старик.

— Товарищ покойник, у меня земли нет! Жалуйтесь на меня хоть Господу Богу!

— Что вы можете нам предложить? — тоненьким, противным голоском выкрикнул молодой. У него сдали нервы.

Крематорий! Милости просим!

Тут уж старик захрипел:

— Я вернулся на Родину, чтоб в русской земле лежать! — американец двинулся на Мешкова, желая его задушить. Правнук угадал его намерение и перехватил старца.

— Вы мне уже плешь проели с вашей могилой! — Мешков снова потер лысину. — Сначала помереть надо!

— Не бойтесь, я помру, когда могила будет! — пообещал старец.

— Помрите, а потом приходите!

— Когда могила будет! — упрямо повторил старик.

— Могила никогда не будет! У меня нет земли!

Не в первый раз собеседники вернулись на круги своя.

Тогда молодой сообразил, как достать директора:

— У вас нет могилы для участника гражданской войны?

Серафим Терентьевич испуганно шепнул правнуку:

— Так я ж с другой стороны участник.

Хорошо, что Мешков этого не расслышал, потому что последний довод Гоши сразил его наповал.

— Участник! Эх, где наша не пропадала! — директор кладбища судорожно подмигнул. А может быть, у него начался нервный тик.

В знак особого почтения Мешков сопроводил клиентов к месту будущего захоронения.

— Тута! — изрек он, ткнув пальцем в какую-то ложбину, заполненную водой.

От возмущения Серафим Терентьевич потерял дар речи.

— Я в эту канаву не лягу!

— Это тоже русская земля! — нашелся Мешков.

— Я хочу лежать со своими предками! — Будущий покойник схватил директора за руку и потащил.

Невдалеке на свежей могилке ужинали гробокопатели. Ветер донес обрывки их заунывного пения:

«…И никто не узнает, где могилка моя…»

— Это фамильная могила Гоголевых! — объявил Серафим Терентьевич.

— Это был бесхоз. А теперь она другому отдана…

— А меня прикажете на собачьем кладбище хоронить?

— Дедушка, у нас нет собачьих кладбищ! — уточнил Гоша.

— У вас и человеческих нет! — Серафим Терентьевич с решительным видом лег на могилку. Распластался. — Я отсюда никуда не уйду!

— Хуже нет патриотов, чем эмигранты! — сплюнул Мешков. — Помыкались бы с наше… — Директор зашагал прочь.

Сразу с двух сторон неотвратимо приближались к нему кучки унылых, затравленных людей.

«В клещи берут! И не смоешься от них, хоть в пустую могилу прыгай!»

— Нет у меня земли! — по-волчьи оскалившись, заорал Мешков, срывая голос.

«Что ж это за жизнь такая, что всем помереть приспичило!»

Лежал Серафим Терентьевич на фамильной могиле Гоголевых и взирал на рвущиеся от сильного ветра облака. Он воображал себя уже погребенным и испытывал от этого редкостное душевное успокоение. Слава Создателю, так он будет лежать еще целую вечность!

Простая мысль о том, что покоящийся в могиле не видит бегущих по небу облаков, не пришла старому человеку в голову.

Гоша мельтешил возле недвижимого деда, пытаясь поднять того с земли и удивляясь невероятной тяжести маленького тела.

А объяснялось это просто. Серафим Терентьевич чувствовал, что врастает в землю, засасывается в нее, как в болото. Очень хороший признак, значит, земля готова принять его.

Поняв тщетность своих усилий, Гоша снял с себя плащ и заботливо укрыл им деда.

— Ты простудишься! — обреченно вздохнул он. — И заболеешь!

— И умру! — с воодушевлением подхватил будущий покойник.

Похоронный оркестр отыграл на сегодня свое. Музыканты выливали из инструментов слюну и, оживленно перекрикиваясь, грузились в машину. Веселевшие с каждым новым покойником гробокопатели были переполнены оптимизмом и охотно вступали в беседы о любым живым существом на земле.

Тоска и уныние владели Гоголевыми. Казалось, они возвращаются с похорон. Путь их лежал к «Роллс-Ройсу», облепленному мальчишками, но по дороге Серафим Терентьевич заинтересовался каменным домом с вывеской «Ритуал».

— Здесь я венчался! — В ответ на непонимающий взгляд Гоши прадед пояснил: — Прежде тут была церковь!

Гоша рассмотрел, что дом возник на месте разрушенной церкви. Интересно, как тут жилось людям?

А никак не жилось. Внутри заведения «Ритуал» было пустовато. На стенах — расценки различных ритуальных услуг, похоронные принадлежности. Большое количество венков из искусственных листьев.

Посетители помешали скудному ужину ритуального работника, он зыркнул на них недовольным взглядом.

— У вас какие гробы есть? — весьма некстати поинтересовался у него Серафим Терентьевич.

С мрачным удовлетворением жующий человек выплюнул:

— Только по предварительным заказам! На следующий год!

— Как же, тут написано, можно дубовый… — растерялся Серафим Терентьевич, не усвоивший еще разницу между воображаемым и реальным. И получил в ответ язвительный, пронизывающий насквозь, как удар шпаги, вопрос:

— Товарищ, вы что, иностранец?

Американский дедушка возмущенно фыркнул, но иностранное подданство не признал. Однако натренированный глаз ритуального работника приметил в чудном старике ту едва уловимую разницу между советским человеком и иностранцем, хотя бы и русского происхождения!

— Гробы только за валюту!

— А за рубли только в саване можно похоронить? — возмутился Гоша.

— Где я вам лес возьму? — ритуальный работник поскучнел от такого разговора и невозмутимо продолжил свою трапезу, не ожидая от молчаливого приближения посетителей ничего дурного.

— Давай его съедим? — с серьезным видом предложил дедушка Гоше.

Ритуальный работник перестал жевать. С раздувшимися щеками перевел взгляд со старика на молодого. Ну и шуточки!

Безлунной ночью Гоша Гоголев маялся, вздрагивая от кошачьего концерта, и спешил то и дело к окну. От скрипа половиц Зоя Сергеевна стонала спросонья и ругалась в подушку, неразборчиво, но обидно.

Исчез Серафим Терентьевич.

— Как же я его одного оставил! — терзался Гоша. — В незнакомой стране!

— Она для тебя незнакомая! — парировала Зоя Сергеевна, раскаляясь от ненависти к мужу, как печка.

Когда Гоша Гоголев впал в дрему, к их дому подъехал «Роллс-Ройс», на крыше которого был укреплен веревками отменный дубовый гроб.

Из машины вылезли Серафим Терентьевич и ритуальный работник по имени Федор. Оба были в превосходном расположении духа. Что, кроме горячительных напитков, могло вернуть человеческий облик ритуальному работнику?!

— Дедулька, только не суетись под клиентом! — приговаривал Федор, освободив гроб от веревок и заботливо сталкивая его с крыши машины. Американец ловко его подхватил. В руках он держал венок. Чтоб было удобней, Серафим Терентьевич сунул в него голову и превратился в спортсмена — победителя.

Вдвоем мужчины занесли гроб в подъезд.

— Кто это у нас помер? — припозднившаяся старушка в подъезде испуганно заметалась, как курица.

— Я помер! — с гордостью ответил Серафим Терентьевич.

— Изыди, нечистая сила! — старушка в ужасе перекрестилась.

— Гроб выбирал, как для себя! — ласково бормотал Федор. — Если будет чуток коротковат, ноги подожмешь…

Гоша и во сне прислушивался к шепотам и шорохам.

— Дедушка! — Он выглянул на лестничную клетку и с готовностью бросился на помощь.

— Ты знаешь, Егор, — улыбнулся американец, — Федор, оказывается, очень уважает шотландские виски!

— Они меня тоже уважают! — подтвердил ритуальный работник.

Передышку Серафим Терентьевич использовал для философской сентенции:

— Братцы! Что ж у вас все нельзя: ни жить, ни помереть!

Ночью Зоя Сергеевна встала, перелезла через сопящего во сне мужа. Вышла в проходную комнату. И увидела, что в мертвенном лунном свете в гробе лежит человек.

Истошный крик напуганной женщины подбросил спящего Серафима Терентьевича:

— Господа, с вами помереть недолго!

Эх, некому было сказать тогда старому человеку «типун тебе на язык!»

Лежал Серафим Терентьевич наутро и помирал. Не в гробу уже, на диване. Суетился возле него с лекарствами правнук, а они уже американцу, как мертвому припарки.

— Может, вам рассольчик после вчерашнего поможет? — без всякого ехидства предложила Зоя Сергеевна.

Но Серафим Терентьевич только слабо мотнул головой в ответ.

— Славно вчера погуляли. После такого и помереть не жалко.

— Доктор тебе капли выписал! — Гоша протянул дедушке стакан с жидкостью.

— Это крокодиловы слезы! — захрипел тот из последних сил. — Отвернитесь от меня. Помираю!

Не посмели близкие последней воли умирающего ослушаться.

Затих раб божий Серафим. Всхлипнула Зоя Сергеевна. Зашмыгал носом Георгий Антонович. Взялись они за руки для взаимной поддержки. Но помешал их светлой печали голос, полный предсмертного отчаянья:

— Не могу помереть! Пока земля меня не принимает, буду на этом свете маяться! Достань мне могилу, Егор. Христом Богом прошу! В земле русской! Рядом с пращурами моими!

— Руками тебе, дедушка, могилу вырою! Будь спокоен! Будет тебе еще пухом земля!

Хоть не положено такое живому человеку говорить, да для успокоения его — можно. С этим и выскочил Гоша Гоголев, оставив свою жену с умирающим старцем.

Ракетой сорвался с места желтый «Запорожец» Гоголева и помчался, бибикая, по срединной линии, как правительственная машина. И ни одного свистка ему вдогонку. Наверно, поняла милиция, что на кладбище Гоша торопится, вошла в его положение.

На кладбище Гоша Гоголев прибыл с одной мыслью: без могилы отсюда не уходить.

Директора Мешкова он обнаружил на заднем дворе, среди могильных плит.

— Мне нужна могила! — выпалил Гоша.

«Быстрый какой!» — хмыкнул Мешков и покосился на посетителя красным глазом:

— Всем нужна!

— Мой дед приехал: из Америки, чтобы лечь в родную землю.

— Эту историю я уже слыхал! — Мешков посуровел. — Скажите мне по секрету: чем хуже лежать в американской земле?

— Вам этого не понять!

— Я все понимаю! — выдохнул Мешков. — В Америке вся земля на кладбище — за валюту! Вот к нам иностранцы и зачастили помирать, чтоб за деревянные похорониться! Ничего, мы тоже теперь только за валюту будем хоронить!

— Я тебя бесплатно похороню! — Гошины нервы не вынесли такого издевательства. Хмелея от того, что отпустил тормоза, Гоголев схватил Мешкова за грудки и встряхнул, что было сил.

Сзади на него бросился восточный человек, оттащил от Мешкова.

— Слушай, если могила занята, не может он оттуда вытащить человека и тебя положить! Войди в его положение!

— Свободна эта могила! — пропыхтел Гоша. Мешков оправился от неожиданного нападения. Голос его зазвенел медью:

— Ни ты, ни твои родичи в моей земле лежать не будете! Ни за какие доллары и фунты стерлингов!

Содрогнулся Гоголев от такого пророчества. Уж не вообразил ли себя директор кладбища Мешков Господом Богом!

Пока Гоша Гоголев хлопотал о последнем приюте бренных останков любимого прадеда, Денис Ильич не оставил своими заботами любимую женщину. В час испытаний он был рядом с ней. Молча сидели они в кухне в обнимку и прислушивались к тому, что происходит в комнате.

— Кажется, того, преставился! — прошептал Денис Ильич и встал, надеясь, что Зоя Сергеевна его не отпустит. Так и случилось.

— Погоди! Я боюсь покойников!

— У меня есть покупатель на «Роллс-Ройс»! — сообщил Денис Ильич. — Сейчас старинные машины в большой цене. Он за нее 50 штук дает!

— Пятьдесят тысяч? — поразилась Зоя Сергеевна.

— Я думаю, и семьдесят даст!

Зоя Сергеевна выглянула в окно, но старинного кара на улице не было.

«Роллс-Ройс» стоял возле бывшей церкви «Ритуал». Обнаружив его, Георгий Антонович, радостно всхлипнув, кинулся внутрь скорбного заведения.

Но дедушки там не было. В зеленом от обилия венков помещении ритуальный работник Федор маялся после вчерашнего по-страшному.

При виде Гоши он удовлетворенно застонал.

— Ух, хорошо мы вчера с твоим дедом погуляли! Хоть в гроб теперь ложись! Такой дедулька живой, его не перепьешь! Не помер он еще?

Гоша пожал плечами.

— Машина дедушкина здесь откуда?

— Так он же мне вчера сам подарил ее! — приятное воспоминание разгладило хмурое, небритое лицо Федора. В окно ему видна была машина. — После третьей бутылки виски!

— Ладно, я перегоню машину домой! — Гоша не понял серьезности ситуации.

— Даже не беспокойся. Он мне и дарственную у нотариуса справил! — Федор достал из внутреннего кармана бумагу, издалека показал ее правнуку.

— Когда ж вы успели?

— Между четвертым и пятым пузырем виски. Пока дед живой, его всегда куда надо подброшу. Беспокоит меня: как гроб-то ему, впору? Последнее дело — когда покойнику в гробу неудобно!

Мальчишки облепили «Роллс-Ройс» со всех сторон. Несмотря на недомогание, ритуальный работник камнем бросился на улицу.

— Беда у меня! — пожаловался Гоша, поглаживая теплый бок машины. — Не могу могилу для деда выбить!

— С могилами сейчас тяжело! — сочувственно вздохнул Федор. — Еще в прошлом году была лафа! Помирай — не хочу! Многие воспользовались ситуацией…

Федор долго мог бы рассуждать в таком духе, но Гоша оборвал его нетерпеливым вопросом:

— Что делать, Федор? Для меня дело жизни — деда земле предать!

Федор сочувственно промычал:

— Сделаю для твоего американца, что смогу!

Гоша ждал ритуального работника около желанной могилы. Вид отсюда открывался и вправду замечательный: лежи и радуйся.

Пустынное было кладбище. И на что еще Гоша обратил внимание — на некоторых памятниках была выбита дата рождения покойника, но отсутствовала дата смерти.

По унылому виду Федора Гоша сразу определил, что дело плохо.

— Взъелся он на тебя чего-то, гад! Только через мой труп, говорит!

— Интересная мысль! — хмуро заметил Гоша.

— Он тут хозяин — барин. Из патриотизму, говорит, не дам землю иностранцу! Своим не хватает!

— А почему тут нет даты смерти? — взорвался Гоша, кивнув на памятник.

— Бегают пока где-то покойники!

— Его покойники бегают, а мой в гробу лежит! — Гоша рванулся к Мешкову. — Сейчас он у меня сам копыта откинет!

Насилу Федору удалось догнать быстроногого Гошу Гоголева.

— Не трогай Мешкова! Дохлое дело!

— Похоронить старика — это мой святой долг!

— Не гоношись! — отдышался Федор. — Ладно, еще разок попробую!

В кабинете директора кладбища за бутылкой шотландского виски сидели двое: Мешков и Федор.

— Дай ты ему могилу! — попросил Федор. — Нормальный мужик, хоть и американец!

— Я против покойника ничего не имею. А этого живого, подлюгу, своими руками задушил бы!..

— Так в могилке покойник лежать будет, как ни крути!

Мешков саркастически хмыкнул:

— Плохо ты их знаешь! Им бы только кусок земли хапнуть! Сегодня он живой, а завтра покойник! И к деду в могилу полезет! Как я его тогда удержу!

— Он же покойником полезет! — Федор примирительно обнял Мешкова. — Неужели тебе его не жаль?

— Молодого? — вскинулся Мешков. — Он живее всех живых!

— В могилу-то он жмуриком полезет! — напомнил Федор, но суровое сердце Мешкова не смягчилось.

— А я где тогда буду? — Мешков всхлипнул, растер кулаком по лицу пьяные слезы.

— Ты чего? В земле будешь! Уж себя-то ты не обидишь!

На хитрую ухмылку Федора Мешков прорыдал:

— В земле! Радость большая! Чего там хорошего!

— Во! — нашелся Федор. — Пускай молодой и лезет в землю!

Дверь в директорский кабинет была заперта, но громкие голоса собутыльников доносились до Гоши. Он забарабанил в дверь кулаком.

— Кто? — спросил Мешков, не открывая дверь.

— Я.

— Кто «я»?

— Покойник!

— Тогда заходи! — Мешков с готовностью распахнул дверь и, к своему разочарованию, увидел Гошу.

— Что же ты брешешь, что покойник! — разозлился Мешков.

Предчувствуя новое столкновение, Федор бросился между мужчинами, оттер Гошу в приемную.

— Чего ты приперся! Все путем!

Из кабинета вывалился Мешков.

— Как я могу ему верить, если он мне сбрехал!

Федор бросился к Мешкову и затолкал его обратно в кабинет.

— Он дает дедушке могилу? — не скрыл своего удивления Гоша.

— Дает, — подтвердил Федор. — Но не просто так. — Невинный вид Гоши привел ритуального работника в замешательство. — Просто так только кошки плодятся!

Теперь даже простодушный Гоша все понял.

— Сколько? — он решил смириться с суровой неизбежностью. Сумма была такова, что Федор не счел возможным произнести ее вслух. Он потянулся к уху Гоши.

На лице Георгия Антоновича отразилось сначала изумление. Потом возмущение. Потом ненависть к вымогателю. Он рванулся в кабинет, но Федор оттащил Гошу от дверей.

— Нет вариантов! Я тебе ничего не говорил!

Гоша задохнулся.

— У меня нет таких денег!

— Мешков согласен взять твой «Запорожец».

— А как же я? — растерялся Гоша Гоголев.

— У тебя будет могила. Машина у тебя уже не новая, а могила… первый сорт!

Гоша молчал в задумчивости.

— В наше время машину на могилу — это хороший вариант! Как профессионал говорю! Вид у тебя — краше в гроб кладут!

Гоша представил лежащего в гробу старика, которому смертельно хочется умереть, но не может он позволить себе последнего утешения из‑за того, что не нашлось для него на Родине клочка земли.

— Я согласен! — кивнул Гоша Федору.

Тот выпустил из себя воздух с облегчением.

— Слава богу! — от всего сердца хлопотал ритуальный работник не корысти ради. Схватил он Гоголева за руку, чтоб тот не успел передумать, и увлек за собой в кабинет директора.

— Петр Васильевич, — обратился к нему Федор. — Надо срочно ехать к нотариусу. Человек хочет подарить тебе свою машину.

Мешков испытующе посмотрел Гоше в глаза и сказал:

— Спасибо.

Серафим Терентьевич лежал в удобном гробу, голова его покоилась на подушечке. Душа старца прощалась с телом, ему казалось, что еще мгновенье — и она отлетит… Но неотвязная мысль о скором погребении мешала затянувшемуся прощанию души с телом.

Серафим Терентьевич злился, ругал себя за эту суетность последними словами — и тем самым только отдалял блаженство небытия.

Старый Гоголев впал в забытье. До него донеслись глухие, как из‑под подушки, голоса. Серафим Терентьевич сообразил, что лежит в могиле и слышит происходящее на земле. Именно так он и представлял себе всегда жизнь покойников.

Голос Зои Сергеевны, глухой, без всякой интонации:

— Преставился! Какой ужас!

«Ничего ужасного! — с удовлетворением отметил Серафим Терентьевич. — Мягко и тепло. А главное — на душе покойно… Погоди, у меня же нет души! — Покойник встревожился, но сразу же успокоил себя: — Души, может, и нет, а что-то вместо нее все-таки осталось!»

— Я мертвецов боюсь! — продолжал женский голос.

«Ну и дура!» — беззлобно отреагировал покойник.

— Надо зеркало занавесить! — голос Дениса Ильича.

«Что ж вы, братцы, запамятовали!» — не одобрил Серафим Терентьевич.

Сердце Гоши Гоголева изнылось от тоски. Когда он вернулся домой, Зоя Сергеевна и Денис Ильич сидели в кухне, подальше от покойника. По их лицам, при его появлении враз поскорбевшим, Гоша сразу понял, что непоправимое свершилось.

Ему не требовалось настраиваться на особую волну — как всегда бывает перед встречей с покойником. Георгий Антонович сразу шагнул в комнату с гробом.

Его поразило, что покойник был, как живой. Гоша поправил свесившуюся из гроба руку — холодная.

— Ну что? — прошептала рядом Зоя Сергеевна, словно боялась потревожить мертвеца.

— Все в порядке! — громко ответил Гоша. — Я достал дедушке могилу!

Леденящий холод, распространившийся по телу Серафима Терентьевича в секунду сменился жаром. Значит, он еще жив! Какой ужас! Но зато внучек раздобыл для него чудесную могилу! Какое блаженство!

Почти покойник подскочил в гробу.

— Ты достал мне могилу? Какое счастье! — сияющий дедушка обнял правнука. — Я так боялся умереть, не узнав этого!

Гоша всхлипнул от радости и сразу же стал с остервенением чесаться.

Денис Ильич почувствовал себя лишним на этом семейном празднике.

Зою Сергеевну воскрешение старца очень испугало, до мушек в глазах, в чем она, однако, не призналась, сознавая, что пугаться не смерти, а воскрешения — как-то неэтично.

Чтобы скрыть свой постыдный испуг, Зоя Сергеевна подошла к окну, взглянула на улицу.

— Дедушка, где ваша машина?

— Я ее подарил! — с добродушной улыбкой сообщил Серафим Терентьевич.

Гоша помялся и сказал беспечно:

— Смешно. Нашу машину я тоже подарил!

Весь мир сузился для Зои Сергеевны до размеров пустого гроба.

Пожилой элегантный господин с букетом роз зашел в отель «Савой». Наметанный глаз швейцара сразу определил в нем иностранца, причем при деньгах. Не туриста. Но и не бизнесмена.

Серафим Терентьевич высматривал Ингу. Прежде ему почему-то не приходило в голову, что девушки может не быть, и американец растерялся. Другая девушка — длинноногая блондинка — покуривала в кресле «Мальборо» и бросала на проходящих мимо нее мужчин такие же взгляды, как и его знакомая Инга: слегка пренебрежительные, но призывные. Эффект в результате получался будоражащий.

Сквозь женщин блондинка смотрела, будто те были стеклянными. Но на одной — полной брюнетке — ее взгляд споткнулся, она занервничала, поднялась. Брюнетка подошла к блондинке (впрочем, обе были крашеные). Наверно, это было не ее место или не ее время.

— Вы Веронику ждете? — спросила у Серафима Терентьевича брюнетка.

— Ингу, с вашего разрешения.

— Она вам на это время назначила?

— Нет, нет! — дедушка замотал головой. — Когда можно будет к ней наведаться?

Девушки обменялись взглядами. В результате блондинка, кивнув Серафиму Терентьевичу, чтоб подождал, отправилась в ресторан.

Брюнетка не спускала со старика настороженного взгляда.

— У вас бабки есть?

— Бабки? — дедушка оскорбился. — У меня даже одной бабки нет!

— Вы займете Ингу на весь вечер?

— Надеюсь. Если она согласится…

Инга сидела за столиком с подружкой. Девушки часа два сидели с теми же чашечками кофе, беззаботно болтали, но вели при этом прицельный огонь взглядами.

— К тебе старикашка — америкашка! — сообщила блондинка.

Не припомню такого! — Инга растерянно потерла лоб, как школьница у доски. — Может, он японец?

— Как с ветерана возьми с него полцены.

Инга издалека увидела толстенького американца. И пришла в веселое расположение духа.

— Мадемуазель, вам надо глянуть в зеркало, может, вы уже тоже старушка! — сказала она сама себе вслух.

Серафим Терентьевич галантно преподнес своей даме букет.

— Спасибо, сэр! У вас какое-то смешное имя… Фима?

— Серафим! — дедушка был слегка уязвлен.

— Вы опять в ресторан? — полюбопытствовала Инга.

— Нет, я к вам. Я же вам обещал, что приду.

Инга поморщила лоб, вспоминая такое событие, засмеялась.

— Не припомню. А что мы будем делать?

— Пообедаем. Для начала.

— Для начала? — Инга снова засмеялась. — Вы меня интригуете!

В семье Гоголевых назревал тяжелый разлад. Зоя Сергеевна и Гоша пытались засунуть гроб на антресоли, но из этого ничего не выходило.

— В конце концов, какое нахальство! — не вынесла этой пытки Зоя Сергеевна. — Мы ухлопали машину, чтоб выбить ему могилу, а он и не думает умирать!

— Зоя, как тебе не совестно! — пристыдил Гоша жену. — В чем у него только душа держится.

Семейный скандал погасил звонок в дверь. Это был Федор.

— Вы чего, господа хорошие! — вместо приветствия проорал Федор. — Могилу думаете занимать или как?

— А куда спешить? — растерялся Гоша. — Могила за нами…

— Послушайте, милый! — Зоя Сергеевна задрожала от ненависти. — Это могила стоила нам «Запорожца», а этот трухлявый гроб — «Роллс-Ройса»…

— Трухлявый? — Федор был потрясен такой напраслиной.

— И мы воспользуемся ими, когда сочтем нужным! — отчеканила Зоя Сергеевна.

Федор был оскорблен до глубины души.

— Мне это все вообще до фени! Я по дружбе к вам прибежал!

— Приехал! — разоблачила Федора Зоя Сергеевна, кивнув на «Роллс-Ройс» под окном.

— Только учти, дорогуша, — Федор обращался теперь исключительно к Гоше. — Если вы завтра могилу не займете, ее другие заполнят!

Зоя Сергеевна сжала кулаки:

— За захват чужой могилы полагается…

— Смерть! — грустно пошутил ритуальный работник. — Помяни мое слово, Георгий! Могилка — блеск! Никто ее для вас держать не будет!

— А «Запорожец»? — Гоша от беспомощности чуть не плакал.

Федор ласково шлепнул его по плечу:

— Мешкова тоже понять можно. Каждый, кому не лень, на него бочку катит. Ревизии, туды — сюды… Ребятки, занимайте могилу!

— Но если мы пока не можем! — Теперь уж и Зоя Сергеевна посмотрела на Федора в ожидании помощи.

Ритуальный работник пожал плечами:

— Это ваши проблемы. — И закончил убежденно: — Такая могила пропасть не должна!

Обитатель шикарной могилы в превосходном состоянии духа развлекал в ресторане прелестное существо. Профессия еще не успела наложить на нее свой отпечаток, а может быть, подслеповатый кавалер не мог его рассмотреть.

Начавшийся флирт пьянил Серафима Терентьевича. Только теперь, вплотную приблизившись к столетнему возрасту, он научился ценить улыбку женщины, ее смех… Легкое, как бы случайное касание руки… Горячий шепот…

— Вы правда американец? — с милой улыбкой спросила Инга. — Не похожи.

— Это комплимент? — в тон ей спросил дедушка.

— Колкость!

Оба засмеялись.

— Добрый вечер. Что будем кушать? — Вышколенный официант смотрел на Ингу так, будто видел ее первый раз в жизни, хотя еще 15 минут назад она сидела за его столиком.

— Гера, давай, что всегда! — попросту попросила Инга.

Официант понимающе кивнул.

— Когда вы обратно — ту — ту? Или вы на «Боинге»?

— Никогда.

Вытаращенные от удивления глаза Инги.

— Вы что, серьезно?

Американца забавляло изумление девушки. Он кивнул.

— Серафим, может, вы с тараканчиком? — Инга покрутила пальцем у виска.

— Разумеется. С тараканищем! Вот таким!

Когда отсмеялись, Инга разочарованно вздохнула:

— А я-то хотела сделать вам предложение.

— Какое?

— Предложить руку и сердце. Ну и все остальное.

— Это интересное предложение! — с серьезным видом протянул Серафим Терентьевич. — Я подумаю.

Сидящие за соседними столиками не могли понять, почему эти двое так дурачатся, кто они: не дедушка же и внучка, в самом деле?!

Супруги Гоголевы в полном молчании стояли у окна и с похоронным видом наблюдали, как зафыркал, зачихал «Роллс-Ройс». Когда драндулет исчез за поворотом, Зоя Сергеевна сказала, как о давно решенном:

— Заказывай похоронную машину!

— Он же еще живой! — Гоша был в ужасе. Передним стояла чужая женщина. Железная.

— Я ничего не знаю! — даже голос у жены изменился. Стал утробным. — Он сам говорил, что хочет умереть на Родине…

— Но если у человека пока не получается… — Гоша всеми силами стремился не потерять чувство юмора. Но вместо ответной улыбки он увидел суровое, волевое лицо жены.

— У нас нет ничего. Нет дачи. Нет машины. Нет золота. В этой жизни у нас есть только могила. Одна на всех. Если мы ее упустим, я умру!

Гоша пытался понять, не сошла ли его жена с ума. Нет, она казалась совершенно нормальной. Значит, он рехнулся?

Странно, но трагические события, разыгравшиеся в доме Гоголевых, совершенно не затронули Серафима Терентьевича, бывшего всегда очень восприимчивым в подобных случаях. А на сей раз ему не икнулось, не чихнулось. Гусару хорошо смеялось. И виновницей этого безумства была, конечно, Инга.

— Неужели вы хотели бы стать американкой? — с деланным испугом спрашивал ее старый ловелас.

— Ага, очень.

Серафим Терентьевич продолжал беззаботно болтать с Ингой, не замечая, что она уже не с ним. Даже когда они чокались бокалами с шампанским, его дама переглядывалась с итальянцем, который сидел в одиночестве за соседним столиком. Тот с нетерпением показал на часы, Инга едва заметно ему кивнула. И с виноватой улыбкой встала.

— Мне пора. Большущее спасибо.

— Куда вы? — Серафим Терентьевич была в панике. Он и сам не ожидал от себя такой прыти.

— Увы и ах…

Дедушка заметил, что итальянец за соседним столиком тоже встал. Гусар протянул ниточку между ним и Ингой. Почему у него нет с собой шашки! Или револьвера!

— Вы никуда не пойдете! — кажется, дедушка забыл, что ему скоро стукнет 100 лет. Но, посмотрев девушке в глаза, он это вспомнил. И попросил, презирая себя за жалостливую интонацию: — Не уходите!

Инга наклонилась к дедушке, прошептала:

— Знаете, сколько я стою за одну ночь?

Дедушка, не дрогнув, снес и эту пощечину. Молча ждал ответа с непроницаемым видом.

— 100 долларов.

— Так дешево? — Серафим Терентьевич достал из бумажника 100 долларов и бросил их на стол. Зеленая бумажка угодила в тарелку с винегретом. Лучшее украшение.

Инга села на свой стул, стараясь не смотреть на старика напротив. Что ее здесь удерживало? Конечно, не зелененькая. Итальяшка тоже не нищий, так на так выходит. Инга и сама не понимала, почему прилипла к стулу. Оставаться-то ей с этим динозавром все равно тошно. А он еще издевается, гад.

— Теперь я могу с тобой делать, что захочу?

Инга кивнула. Надела на лицо улыбочку. Заставила себя посмотреть на дедушку.

— А что вы захотите?

— Задушить тебя! — дедушка изрек это с суровым видом. Оба не выдержали и засмеялись.

Напрасно итальянец нетерпеливо переминался в дверях в ожидании Инги.

Зоя Сергеевна знала, что может из мужа веревки вить, но лишь в одном случае: когда он чувствует себя виноватым. Это был тот самый случай.

Георгий Антонович уже полчаса упрямо накручивал телефонный диск, дозваниваясь в похоронную контору.

Наконец на другом конце провода раздался металлический скрежет женского голоса.

— Нам нужна похоронная машина на завтра! — боясь, что бросят трубку, захлебнулся Гоша. — Почему на февраль…

Зоя Сергеевна вырвала у мужа трубку:

— Срочно! Да, покойник уже начал портиться! Записывайте адрес…

— Но он же еще живой! — Гоша в отчаянии погрозил кому-то кулаком. Ему казалось, что все это происходит не с ним. — Мой дедушка живой!

— Пока живой, — спокойно уточнила Зоя Сергеевна, повесив трубку.

Гоша увидел ее дрожащую, презрительную улыбку.

— Ты хочешь, чтоб я убил дедушку?

Солнце хлынуло в окно, но не смогло пробудить Ингу. Она только сморщилась, как будто собиралась чихнуть, но раздумала. А рядом со спящей девушкой бесшумно, чтоб не помешать, делал зарядку мужчина, похожий на Винни-Пуха. Конечно, это был Серафим Терентьевич.

Не открывая глаз, она сказала:

— Не смей на меня глядеть! Подсматривать за спящей — это подло!

— Ты видишь с закрытыми глазами?

— Твой взгляд бьет, как прожектор…

— Так это же солнце!

Оба засмеялись.

Американец прикоснулся губами к щеке Инги. Тогда она открыла один глаз.

— У тебя губы, как у лошади, щекочутся! Восторг!

Неужели в это прекрасное утро не все люди были так же счастливы, как эти двое! Увы! В доме Гоголевых все было по-другому: суета, паника…

— Раз в несчастных случаях его нет, значит, ему стало плохо где‑нибудь на улице… — Гоша взволнованно носился по комнате. — Паспорт на английском языке… Безымянным отвезли в какой‑нибудь морг!

— Узнать бы — в какой! — в нетерпении выкрикнула Зоя Сергеевна.

Гоголев оцепенел. Он прожил жизнь с вурдалаком.

— Сейчас они приедут за ним! — Зоя Сергеевна была охвачена жаждой деятельности. — Как достать его тело!

— Зачем я его отпустил одного! — убивался Гоша. — Какой я негодяй!

— Болван! — подтвердила Зоя Сергеевна.

— Его мечта не исполнится! Он не будет лежать в русской земле!

— Убирайся! — с зубовным скрежетом процедила Зоя Сергеевна.

Гоша вышел в другую комнату.

В ожидании тела на полу стоял шикарный дубовый гроб. Он должен был набить свою утробу человеческой плотью. Когда‑нибудь ему, Гоше, придется лечь в такую же деревянную кровать. Вернее, о нем другие позаботятся.

О чем можно думать, когда лежишь в гробу? Искушение узнать это было велико.

Гоша осторожно залез в гроб. Он пришелся ему впору. Гоша закрыл глаза, сосредоточился. Вечные мысли в голову не приходили, лезла всякая чепуха: опять ночью по лицу ползал таракан. Завтра надо притвориться спящим и убить мерзавца! А как же покойникам быть со всякой нечистью? Покойничкам паршиво!

Гоша прошептал едва слышно, одними губами:

— Нет, весь я не умру…

Пока Гоша Гоголев воображал себя в гробу на месте прадеда, того вполне устраивало его собственное место. На кухне. В квартирке Инги.

Старый гусар и его подруга уплетали яичницу и запивали ее шампанским.

— У меня никогда не было дедушки! — сказала Инга с набитым ртом, ухитряясь при этом с нежностью посматривать на американца.

— Ты хочешь, чтоб я тебя увнучил?

— Я хочу за тебя замуж! — хихикнула от смущения Инга. — Ты правда был миллионером?

Дедушка вздохнул, сделав вид, что раскаивается в содеянном, хотя ни разу в жизни не жалел об этом. Вот в чем заключался секрет его долголетия — так старец сам считал.

— Балда! Мог один миллион ухлопать на бездомных собак… Сколько у тебя еще осталось бы?

— Четыре с половиной.

— Я бы нашла, что с ними сделать.

— Я же не знал, что ты уже родилась, крошка!

— Мог заполучить меня в жены! А теперь — фиг тебе!

— Зато собачки довольны!

— Вообще-то — да! Дедуся, ты просто великолепен! Таких больше нет! — Инга быстро смирилась с потерей миллионов и чмокнула американца в щеку.

— Меня, наверно, уже хватились! — Серафим Терентьевич вспомнил о своей семье.

С яичницей и шампанским было покончено. Дедушка встал.

— Все было очень мило! — Он помялся и достал из бумажника стодолларовую купюру, украдкой положил ее на стол. Но Инга все, конечно, заметила. В гневе она вскочила, размахнулась, чтобы влепить американцу пощечину. Но в последний момент почему-то передумала. Поцеловала его в ту самую щеку, по которой секунду назад хотела хлопнуть. Засмеялась. И сунула деньги в карман.

— Мерси.

Когда в дверь позвонили, Зоя Сергеевна приводила себя в порядок перед трельяжем в коридоре. Горестные события последних дней наложили на ее милое лицо отпечаток.

Зоя Сергеевна бросилась к двери, надеясь увидеть дедушку (живого или мертвого), а предстали перед ней два человека в синих халатах.

— Перевозку заказывали? — дыхнул один из них перегаром.

Зоя Сергеевна ничуть не удивилась бы, если б оттуда вырвалось и пламя. А второй молча выпустил дым изо рта. Перевозчики покачивались и находили опору друг в друге.

Замешательство женщины грузчиков не удивило, они, слава богу, на такой работе ко всему привыкли. С пьяной бесцеремонностью рассматривали мужчины Зою Сергеевну, словно прикидывая, кто из них возьмет ее тело за ноги, а кто — за руки.

— Где покойник? — не вынес молчания первый грузчик.

— У нас пока только гроб…

— Пустой гроб мы не повезем! — заверил второй грузчик.

— Где покойник?

Он сам придет на кладбище…

— Если покойник придет своим ходом, то сами и гроб везите! Распишитесь в квитанции и оплатите за срочность!

— Гоша! — Зоя Сергеевна ринулась в комнату за помощью.

Гоша сладко спал в гробу. Грузчики увидели его через открытую дверь.

— А чего вы покойничка не хотите везти, вдова? — деликатно поинтересовался первый грузчик, с трудом сохраняя равновесие.

— Расставаться с ним не желаете? — с пьяной любознательностью спросил второй. — Все равно придется, куды ж денешься…

Грузчики протопали в сапогах, заляпанных грязью, по ковру. — Гоша застонал во сне и с неудовольствием пробудился. Приподнялся в гробу.

— Ты лежи, лежи! — заботливо уложил его первый грузчик. — Не надорвемся! Теперь твое дело маленькое!

— Мы люди привыкшие. Целыми днями покойников таскаем.

Гоголев оторопело уставился на работяг, дрыгнулся, но, одурманенный их хмельным дыханием, на мгновенье затих. И был тотчас погружен во тьму. Грузчики накрыл гроб крышкой и взялись за него с двух концов.

Гоша завозился в гробу, совершил попытку выбраться на свободу, но Зоя Сергеевна прикрикнула на него, как на собаку:

— Лежать!

И он затих в гробу, обожженный обидой. Только заскулил по-собачьи от страха и одиночества.

Когда грузчики с демонстративным кряхтеньем, покачиваясь, стали сносить гроб по лестнице, Зоя Сергеевна опомнилась. Что за дурь на нее нашла!

— Послушайте! — кинулась вдова к ребятам. — Нехорошо получилось… он ведь живой…

— Нехорошо, что живой? — с пьяным глубокомыслием задался вопросом старшой по имени Семен.

— Хорошо, что живой…

— Да пореви ты! — окрысился на Зою Сергеевну Семен. — Первый раз такую вдову вижу! Солдат, а не вдова! Ни слезинки!

Грузчики не нарочно притиснули Зою Сергеевну гробом к стене. Ее хрип достиг слуха покойника. Встревоженный тем, что происходит с его вдовой, Георгий Антонович трепыхнулся.

— Прекратите безобразие! — глухо, как из могилы, донеслось из гроба.

Но грузчикам было не до покойника. С невероятным трудом удержали они свою ношу. Отдышались с облегчением.

— Не гробанемся? — о бессмысленной улыбочкой спросил старшой.

— Не должны! — заверил его напарник. — Дурная примета. И тоже добродушно улыбнулся: — Ты меня только не смеши. Как в тот раз.

Старшой тихонько посмеялся своим воспоминаниям. Напуганный этой беседой, Гоша завозился в гробу.

— Товарищи! — раздался голос из гроба. — Мне неловко, что вы меня несете…

— Не вертись! — прикрикнул на Гошу старшой.

— Пускай покойник сам идет, а, Семен? — взмолился Николай. — Что мы, нанялись?

— Не положено!

Соседи у подъезда при виде гроба крестились, вздыхали, всхлипывали.

— Откройте гроб, попрощаться надо с покойником!

— В последний раз!

— Как, вдова? — спросил старшой грузчик. — Открыть?

— Ни в коем случае! — истерично выкрикнула Зоя Сергеевна.

От обиды на свою вдову Георгий Антонович затравленно зарычал. Маньячка! Она хочет живым закопать его в землю, чтоб сохранить проклятую могилу! Ах так? Ладно, он согласен! Ему-то один хрен, а подлая вдова потом поплачет! Последние волосы будет рвать на голове, а ему, Гоше, уже ничем не поможешь! От жалости к себе покойник всхлипнул и стал подвывать. Он вспомнил себя в детстве, когда тоже хотел умереть, чтоб наказать родителей. Ну и пусть он ребенок! Что ж, если он только таким диким способом может наказать неверную жену!

До Гоголева донесся галдеж соседей.

— Зоя Сергеевна, дайте проститься с Георгием!

— Вы хоть и недавно у нас живете, а все равно свои!

— Не по-людски как-то!

«Неужели не даст людям со мной проститься? — с ожесточением подумал Гоша. — Стерва какая!»

Услышав, что крышку гроба снимают, Гоша замер. Искушение — выскочить из гроба — было сильным, жаль, соседи до полусмерти перепугаются. Да и сам он в дураках останется: не вдову накажет, а себя самого. На всю жизнь привяжется за ним дурная слава лжепокойника. А когда придет срок и на самом деле ляжет он в гроб, никто к этому событию всерьез не отнесется. Будут люди стоять у его изголовья и перемигиваться, вспоминая, как он в прошлый раз выскочил оттуда чертиком из табакерки. И даже когда уже в землю его закопают, вспоминать все-таки будут те, первые его лжепохороны.

Дневной свет ослепил Георгия Антоновича. Он закрыл глаза.

Соседи ахнули, увидев мокрое от слез лицо усопшего.

— Покойник плачет!

— Хорошая примета, в рай попадет!

— В грехах раскаивается!

Напрягся Гоша, чтобы подняться, да такую слабость ощутил во всех членах, что и пальцем шевельнуть не смог. Какое мужество для этого требуется: на глазах у людей из гроба встать.

— Какой молоденький!

— Мальчик совсем!

— Красавчик! Как живой!

— Кажется, сейчас встанет!

— Ай, вроде как моргнул!

— От чего Георгий помер?

— Разрыв сердца!

— Сердечный! Я вчерась еще про него подумала: этот не жилец!

— Бедняжка, сама не своя! Лица на ней нет! — это относилось ко вдове. — Испереживалась вся!

Зоя Сергеевна не притворялась, она в самом деле почувствовала себя вдовой. На глаза навернулись теплые, живительные слезы, и окружающий мир расплылся.

Бедный, непутевый Гошка! Она ведь, зараза такая, собралась бросить его ради делового Дениса. Слава богу, что не успела! Гоша сам оставил ее!

Гроб погрузили в перевозочную машину. Вдова устроилась рядом с покойником. Рыдания, похожие на собачий лай, рвались у нее из груди.

— Ты чего! — крышка гроба поднялась, и возник Гоша. — Я живой еще.

Зоя Сергеевна с недоумением уставилась на мужа.

— У меня богатое воображение.

Гоша хотел было вылезти из гроба, чтобы разделить со вдовой ее горе, но она заботливо, как тяжелобольного, уложила его обратно.

— Лежи.

— Зачем?

Зоя Сергеевна и сама не знала ответа на этот вопрос.

— Главное, чтоб могила за нами осталась! — нашлась вдова.

Покойник оттолкнул ее, вскочил в ужасе:

— Ты меня ради этого похоронить вздумала?

В добром здравии и превосходном расположении духа вернулся Серафим Терентьевич в опустевший дом. Запах чужих, сильно пьющих людей сразу насторожил его. Квартира выглядела пустой, словно из нее вывезли всю мебель. А недоставало всего…

«Гроба!» — ударило старого гусара. Он кинулся в кухню. Заглянул на антресоли. Гроба нигде не было.

Убитый пропажей самого дорогого, что у него было, Серафим Терентьевич бросился к телефону:

— Федор, у меня гроб украли!

Ритуального работника это ничуть не удивило. Он привстал со стула, чтоб узреть в окне «Роллс-Ройс», не угнали ли.

— Ты откуда говоришь?

— С того света! — Серафим Терентьевич бросил трубку.

Задыхаясь, выскочил американский дедушка во двор. Иные соседки на скамеечке уже повязали черные платки, может быть, надеясь, что их позовут на поминки.

— Дамы! — обратился к ним Серафим Терентьевич. — Простите великодушно за мою неделикатность. Тут гроб не проносили?

— Проносили, как же! — вразнобой загалдели соседки. — С полчаса как пронесли! Поспешите на Стародевичье, может, еще и поспеете!

Когда похоронная машина въехала на кладбище, в ней установился мир. Супруги сидели рядышком на скамейке, держась за руки. У обоих глаза были полны слез, обоим было очень жаль друг друга и самих себя.

— Дурачок! — Зоя Сергеевна ласково гладила мужа по голове. — Испугался, что тебя похоронят? — У супругов перехватило горло, и они закурлыкали по-голубиному.

— Не хочу! — всхлипнул Гоша.

— Пустой гроб закопают в землю, чтоб могилка за нами осталась! — Платочком Зоя Сергеевна осушила слезы на лице мужа. Он успокоился.

Может быть, стоило пройти через все эти смертельные испытания, чтоб обрести в конце концов простое человеческое счастье!

— Ты знаешь, так неловко, когда все стоят, а ты лежишь, — пожаловался Гоша.

Машина остановилась. Рядом были люди. Похоронная музыка. Дверцы фургона открылись, и возникли жующие физиономии грузчиков. Все здесь было чужим, враждебным. Гоша испуганно забился в дальний угол.

— Ложись! — по-армейски скомандовал Семен.

Гоша Гоголев не желал покоряться.

— Ну ты, трупец! — выругался Николай. — Мы пустой гроб хоронить не станем! Тут начальство шляется!

— Знаешь, что нам за такие штучки будет!

— Я не хочу в могилу! — упорствовал Гоша.

— А кто хочет! — хрипло расхохотался Семен.

— Пробил твой час, парень! — Николай залез в машину и стал надвигаться на Гошу, растопырив руки, будто собирался поймать курицу. Зоя Сергеевна схватила его сзади за ногу:

— Насильно в гроб не нужно заталкивать!

Заступничество вдовы очень поддержало Гошу в его борьбе с пьяным чудовищем.

— Назвался груздем… — прорычал Николай, пытаясь повалить покойника.

В машину заглянула голова Мешкова:

— Что у вас тут за базар! Постамент освободился!

— Ща, с покойничком тут уладим… Прыткий больно… — Николай заломил загнанному в угол Гоше руку.

Покойник издал утробный стон:

— Неужели мы не можем договориться!

— Договориться живые люди всегда могут! — убежденно ответил Николай.

— Смотря за какую цену! — уточнил Семен.

— Я вас не обижу! — поспешно заверил грузчиков Гоша.

— Ну так и мы тебя не обидим! Царствие тебе небесное!

— Лягай поудобней! — миролюбиво предложил Семен. — Бог не выдаст, свинья не съест!

Гоша с опаской устроился в гробу. Ну и люди! Дерут деньгу, чтоб в землю не зарыть!

— Мы договорились! — на всякий случай предупредил Гоша.

— Договорились! — буркнул Николай. — Что поставим сегодня свечку за раба божьего Георгия.

Гоша снова дрыгнулся испуганно. Но Семен силой распластал его в гробу.

— Поехали!

Зоя Сергеевна растолкала грузчиков.

— Я вам его не дам!

— Ты чего! Мы ж все из земли вышли, в землю уйдем!

— Сколько можно телепаться! — В просвете между халатами грузчиков багровела физиономия директора кладбища. Он с подозрением уставился на вдову. — Какие проблемы?

— Ноу проблеме! — гыгыкнул Семен, оттирая Зою Сергеевну подальше от Мешкова.

— Только не трепыхайся! — предупредил Гоголева Николай. — Этого не перевариваю!

— Не дай бог, уроним тебя напоследок! — приговаривал Семен, выволакивая гроб на свет божий. — Плохая примета!

— Не хочу! — заверещал Гоша. — Заколотите пустой гроб!

— Не дури! — Семен со злостью сплюнул. — Ну покойничек пошел!

— Не хулиганничай, покойник! — Николай прихлопнул Гошу крышкой гроба. — Все путем.

— Я тебя не брошу! — напоследок прокричала Зоя Сергеевна мужу. — Никогда в жизни!

«Она не бросит! — успокаивал себя Гоша. — Никогда в жизни? А сейчас что?»

— Помнишь, — гоготнул Семен, — в Древнем Египте, что ль, жен хоронили вместе с мужьями!

— Ага, помню, — кивнул Николай. — Хороший обычай, между прочим!

Гроб, с утробными стонами, покачиваясь, вынесли из машины. К нему сразу поспешил Мешков.

— Кого ко мне привезли?

Грузчики неохотно подняли крышку.

— Знаю, знаю. — Мешков был разочарован. — Молодец, подсуетился!

— Как вы можете так говорить! — возмутилась Зоя Сергеевна.

— А чего, главное в нашем деле — умереть вовремя! Несите! — махнул директор грузчикам.

Они отнесли гроб на постамент.

— Прощайтесь с покойником, вдова.

Зоя Сергеевна склонилась над Гошей, поцеловала его.

— Не беспокойся, все будет о'кей!

— Зоя Сергеевна! — услышала она бодрый женский голос. — Вы к кому пришли? А мы Старшинову схоронили. Ее — по сокращению штатов, а она — в могилу, — как о захватывающем приключении поведала об этом женщина, до неприличия пышущая здоровьем, Костылева.

При первых звуках ее голоса Гоша вдавился в гроб. Дотянуться б до крышки и накрыться… лишь бы не видеть и не слышать сослуживицу!

— А где Георгий Антонович?

— Он тут, рядом, — замялась вдова.

Костылева повертела головой и увидела, кто лежит в гробу. Она издала слабый вскрик.

— Товарищи, сюда! От нас Гоголев ушел!

К покойнику поспешили Гошины сослуживцы во главе с Иваном Васильевичем.

— Когда ж он успел! Вчера же еще на работе был!

— Долго ли в наше время! Георгий усоп!

— А смотрится лучше, чем живой!

— Почему в кроссовках?

— Какой ужас! Цветущий мужчина!

— Иван Васильевич, вы скажете надгробное слово?

Иван Васильевич откашлялся.

— Я не готовился…

— Экспромт!

— Нам всегда будет не хватать новопреставленного Гоголева Георгия Антоновича. — Натренированный на панихидах трагический голос. — Мы потеряли прекрасного работника! Давайте у его гроба скажем всю правду: мы недостаточно ценили его. От нас ушел замечательный товарищ…

В толпе сослуживцев раздались всхлипы, замелькали носовые платки.

— Чудесный семьянин!

— Мы должны позаботиться о его вдове…

Покойнику стало очень жаль самого себя. Глаза его намокли от слез. Он приоткрыл их и в этот момент встретился взглядом с Костылевой. Румянец спал с ее лица, сменившись зеленоватой бледностью. Глаза оптимистки закатились. Она сползла по дереву, на которое опиралась, на землю. Ее исчезновение не сразу заметили.

— Пусть Костылева скажет! Где ж она?

Ее подняли.

— Товарищи! — громогласно объявила Костылева, когда ее привели в чувство. — Я сама не своя. Эта смерть буквально подкосила меня!

Подъехала еще одна похоронная машина. На ее нетерпеливое бибиканье из кустов вынырнули двое грузчиков, заметно повеселевшие.

— Сейчас толкучка начнется! Переходим к прощанию с покойным! — бодро объявил Семен.

Вдова поцеловала покойника в лоб и прошептала с нежностью:

— Не волнуйся, все будет хорошо!

— Спи спокойно, дорогой товарищ! — пророкотал Иван Васильевич. — Мы тебя не забудем!

Подошла Костылева и поцеловала покойника в губы. Забывшись, Гоша ответил на ее поцелуй.

Несчастная слабо вскрикнула и снова хлопнулась в обморок, теперь уже на самого покойника. Он попытался ее поднять, но вовремя спохватился.

— Какая чувствительная Маргарита Семеновна! — с уважением заметил Иван Васильевич, приводя Костылеву в чувство.

— Лишь бы обратить на себя внимание! — прошипел недоброжелатель.

— Больше ее на похороны не будем брать.

— Вы знаете, что мне показалось? — прорыдала Костылева.

— В другой раз расскажете, Маргарита Семеновна!

Распорядитель следующей похоронной процессии озабоченно бросил:

— Закругляйтесь, товарищи!

— Всем отойти от тела! — торжественно объявил Николай.

— Нет, нет! — безутешная вдова не желала покидать любимого мужа. — Я не могу его оставить одного.

Покойник тоже не желал отпускать свою вдову, он крепко схватил ее за руку.

— Гроб заколачиваем! — грузчики подняли крышку, с намерением прихлопнуть ею любого, кто попадется.

Сослуживцы бережно обняли вдову за плечи и, несмотря на усилия покойника удержать ее, все-таки оторвали от гроба. Особенно активно хлопотал возле вдовы Иван Васильевич, он и получил от раздосадованного покойника тычок в бок.

Семен накрыл гроб крышкой. Но она сразу же поднялась. Нестойкая Костылева снова покачнулась, ее удержали.

— Кончай безобразничать! — прорычал Семен, заколачивая в гроб первый гвоздь.

— Мне страшно! — раздалось из гроба.

— Сам дуба дал! Никто тебя не убивал! — с удовольствием приговаривал Николай. Работа, слава богу, близилась к концу.

— Выпустите меня на свободу! — глухо раздалось из гроба. — Я закричу!

— Мы же обо воем договорились… — рассудительно начал Николай.

— Мы вас не обидим! — поспешно заверил голос из гроба. — Только не особенно заколачивай! Двумя гвоздиками!

— А у меня больше и нет! — последовал ответ.

— И земли на меня много не наваливай!

— Покойник, чего ты мандражируешь! — Семен полюбовался на свою работу. — Что я, без понятия! Сам когда‑нибудь буду покойником!

— Пухом тебе будет земля! — пообещал второй грузчик. Они опустили гроб в могилу.

— Мне показалось, что из гроба доносился голос! — на грани обморока объявила Костылева.

— Маргарита Семеновна, вам надо встать на учет в психдиспансере.

Сослуживцы бросили в могилку по горсти земли и увели рыдающую вдову.

— А кто с нами за работу рассчитается? — опешил Семен.

— Мы же с покойником договаривались!

— Ведите себя прилично! — прикрикнул на него начальственным голосом Иван Васильевич.

— Мы же договаривались! Эй, вдова!

Зоя Сергеевна не желала покидать могилу любимого мужа, но группа товарищей подхватила ее с двух сторон и поволокла со словами скорби и утешения. Напрасно Зоя Сергеевна упиралась. Неудержимый поток сослуживцев вынес ее с кладбища и забросил в похоронный автобус.

Два обманутых грузчика глотали пыль. Похоронная музыка заглушила все нехорошие слова, которые были ими сказаны о живых.

— Во, времена! — вырвалось у Семена.

— Хоть жмурика обратно доставай!

Ладно, с покойника слупим, как стемнеет! — хмыкнул Семен. — Не отвертится!

— Покойники, они вообще лучше! — философски заметил Николай.

Чем ритуальный работник Федор мог успокоить изнывшееся сердце американского дедушки! Есть могила, но нет гроба! Есть гроб, но нет могилы! Когда же у нас, наконец, все будет!

Ранила старого гусара беспардонность соотечественников! Вместо того, чтобы с ружейным залпом без промедления схоронить российского дворянина, старого вояку, они его гроб стырили, собаки!

Доставил Федор Серафима Терентьевича до дому в «Роллс-Ройсе» со словами надежды и утешения:

— Не бери в голову, Серафим! Подберу я тебе, когда придет срок, какой‑никакой гробишко! Не дубовый, конечно!

— А до срока никак нельзя? — деликатно попросил дедушка.

— Обратно сопрут, живоглоты! Одно ведь жулье осталось! Порядочные все поумирали!

Охваченная состраданием к молодой вдове, группа товарищей устроила у нее дома поминки. Продукты и выпивка были припасены для поминовения усопшей Старшиновой, но та была одинока, поэтому поминки вышли объединенными. Удовлетворение по этому поводу выразил кто-то из скорбящих в не вполне трезвом возгласе:

— А удобно, когда сразу двое поминок, верно? Теперь всегда так будем делать!

Кроме сослуживцев с кладбища и соседей по дому, здесь хлопотал еще Денис Ильич, рядом с безутешной вдовой. Он оказывал ей различные знаки внимания в виде поглаживания ручек и ножек. Коллеги Гоголева по работе косо посматривали на этот альянс.

— Глянь‑ка, вдова только с похорон — сразу хахаля себе завела!

— При живом-то муже — гуляй сколько угодно, кто тебе слово худое скажет!

— При живом — другое дело!

— Меня так волнует Гоша! — пожаловалась вдова Денису Ильичу. — Как он там?

— Там ему лучше, чем здесь! — вставил ехидный сослуживец.

— Все там будем! — вздохнул Денис Ильич и обнял вдову за плечи. — Мужайся, девочка.

— А может, всем можно? — с пьяной задумчивостью спросил Иван Васильевич, имея в виду ласки Дениса Ильича.

Он приблизился к Зое Сергеевне.

— Милая моя, напишите заявление в профком, мы вам 50 рублей выдадим! — Иван Васильевич положил руку на плечо вдовы. — Крепитесь! — Обнял ее. — Или даже 100 рублей дадим… Пойдемте со мной. Вы напишите просьбу, а я ее удовлетворю…

— Оставьте вдову в покое! — возмутился Денис Ильич.

— А вы кто такой? — вскинулся Иван Васильевич. — Вы пьяны! Прошу вас немедленно пройти пробу Раппопорта!

Серафим Терентьевич зашел в квартиру. И не понял, куда попал. Иван Васильевич с пафосом кричал Денису Ильичу:

— Вы осквернили память нашего коллеги! Немедленно покиньте помещение!

— А где Егор? — спросил Серафим Терентьевич у вдовы.

Она тяжко вздохнула:

— Он скоро будет!

— Не знает, бедняга! — прошелестело за столом.

— Пососи валидольчик, дедуся! — заботливо проворковала Костылева и протянула американцу таблетку.

— Мне не надо!

— Сейчас будет надо!

Дедушка в растерянности переводил взгляд с одного гостя на другого. И у всех находил сочувствие.

— Что‑нибудь с могилой неладное?

Костылева печально кивнула.

— Заняли могилу? — старик был в ужасе.

— Как он странно выражается! Не русский, что ли?

— Старый человек!

— Заняли, дедушка! Что ж теперь сделаешь!

Серафим Терентьевич сунул в рот валидол.

— Это моя могила!

— Не нам решать, кто раньше уйдет, кто позже!

— Георгий Антонович от нас ушел…

— Где он? — вскрикнул дедушка. — Я хочу к нему!

— Всему свое время!

Сгустились сумерки, и заспешил народ с кладбища (кто живой, конечно), а работяги Семен и Николай — на свежую могилку Гоголева устремились.

— Эй, покойник! — окликнул Гошу Семен. — Понравилось в могилке? Вылазь, разговор есть!

Мертвая тишина была ему ответом. Грузчики встревоженно переглянулись.

— Может, вправду помер?

— Пусть сначала расплатится!

Николай спрыгнул в могилу. Гроб, слегка землицей присыпанный, был на месте. Смахнул Николай землю, отодрал крышку гроба. Ничего этого Гоша не услышал. Он был недвижим.

— Ты живой?

Гоша вздохнул. Пробудился. Открыл глаза. Увидел звезды над головой. Но чудо возвращения к жизни было испорчено появлением на краю могилы молоденького милиционера.

Семен едва успел бухнуть напарнику:

— Атас!

— Вскрытие гроба! — милиционер засвистел. — Стой! Стрелять буду!

Первым бросился бежать Семен. Милиционер метнулся за ним, но тот растворился в сумерках. Тогда милиционер побежал за Николаем, который успел уже выскочить из могилы. Но и тот как сквозь землю провалился.

Раздосадованный неудачей, вернулся милиционер к могиле, чтоб составить акт, и узрел, как покойник вылезает из гроба.

Представитель власти всхлипнул в ужасе и сам кинулся бежать, не разбирая дороги, пока не ухнул в свежевырытую могилу.

Сердобольные сослуживцы влили в старого гусара несколько рюмок водки — чем вернули Серафима Терентьевича к жизни.

Ох, не радовала его окружащая действительность! Гости умяли все, что было в доме съедобного, включая кусочек колбасы из мышеловки. Иван Васильевич с ожесточением глодал оленьи рога, а остальные коллеги уныло голосили:

«Я могла бы побежать за поворот. Я могла бы побежать за поворот…»

Зоя Сергеевна тоже развеселилась и пела громче всех. Никто ее за это уже не осуждал. Жизнь продолжалась.

— Где Егор? — убито спрашивал Серафим Терентьевич в пространство.

— Я больше не могу этого слышать! — несмотря на то, что румянец к Костылевой вернулся, она очень страдала из‑за неведения деда.

— Когда придет Егор?

Костылева не вынесла этой пытки:

— Он больше никогда не придет! Мы его схоронили!

Дедушка в гневе громыхнул кулаком по столу.

— За такие шутки… Если б вы не были дамой…

Иван Васильевич перестал с собачьим рычанием глодать оленьи рога.

— Ну я не дама…

— Вы мерзавец! — Гусар навесил этому животному звонкую плюху.

И в сей же миг увидел в дверях квартиры Георгия Гоголева. Не укрылось пришествие покойника и от румяной Костылевой. Она немедленно позеленела и хлопнулась в обморок.

Иван Васильевич издал душераздирающий вопль. Напуганный Гоша сразу же исчез.

— Что с вами, Иван Васильевич? — вскинулись сотрапезники.

— Мне померещилось… Мне померещилось…

— Пить надо меньше! — мстительно ухмыльнулся Денис Ильич.

— Вы правы! — с горечью признал Иван Васильевич. — Куда ж денешься: поминки за поминками.

Прячась за дверью, Гоша страдал из‑за своего унижения. Хватит! Он вернулся к себе домой.

Денис Ильич увидел в дверях Гошу. В панике замотал головой, отогнал наваждение.

Костылева, отлежавшись на полу, пришла в себя. Задергалась.

— Я должна немедленно встать на учет в психдиспансер! Знаете, что я увидела? — Костылева поднялась и снова узрела Гошу. Огромным усилием воли она заставила себя не потерять сознание. — У меня галлюцинации! — Женщина подошла к покойнику и схватила его. — Не смей больше ко мне являться! Тебя нет! Ты мне только кажешься!

Зоя Сергеевна приникла к мужу.

— Наконец-то! Я больше не в силах быть вдовой!

Денис Ильич, оскалившись от ревности, завопил:

— Товарищи! Это не покойник! Это брат покойного!

Присутствующие с облегчением вздохнули.

На следующий день Георгий Антонович Гоголев, как положено каждому живому человеку, отправился на работу.

И увидел внизу около гардероба свой портрет в траурной рамке, И соответствующие слова о безвременной кончине. Около некролога уже стояло несколько сотрудников.

— Какой ужас!

— Это его Иван Васильевич довел!

— Точно, он угрожал Георгию сокращением!

— Надо объявить часовую забастовку в память о жертве репрессий Ивана Васильевича!

Гоша стоял перед некрологом, боясь шелохнуться. Но его, конечно, заметили.

— Доброе утро! — от неловкости произнес Гоша среди полного молчания.

Около него образовалось мертвое пространство.

Близко подойти к покойнику опасались.

— Как вы себя чувствуете? — спросил кто-то, мучаясь из‑за своей бестактности.

Но Гоша был рад этому вопросу.

— Превосходно! Никогда себя так хорошо не чувствовал!

Снова таинственная пауза.

— Значит, и там жить можно? — спросил сзади дрожащий женский голос.

— Где? — с вызовом переспросил Гоша.

— Ну вообще…

Никогда еще Гоголев не чувствовал себя таким одиноким.

— Там жить можно! — объявил он неестественным, трескучим голосом.

— Ну да?

— И гораздо лучше, чем здесь!

Предчувствуя недоброе, на одеревеневших ногах, Гоша Гоголев зашел в свой отдел.

— Здравствуйте, — осипшим голосом произнес он. Ему не ответили. Смотрели дикими глазами. Одна из коллег перекрестилась.

Гоша сел за свой стол.

— Мы вас сократили! — произнес Иван Васильевич.

— Какое вы имели право? — в голосе Гоши послышались истерические нотки.

— Вы сами умерли!

— Я живой!

— Не говорите глупости! Вас вчера похоронили!

— Вы похоронили кого-то другого!

— Это исключено!

Радостный крик Костылевой:

— Товарищи, это же брат покойного! Гоша как будто ждал такого поворота. Он сразу же извлек из кармана паспорт.

— Вот мой паспорт!

Иван Васильевич недоверчиво взял документ, сверил фотографию со стоящим перед ним человеком.

— Это не доказательство! Не надо волноваться. Одни умирают, другие — рождаются!

— Кто родился?

— Степан Николаевич. Его оформили на ваше место. А ваша работа, даже когда вы были живой…

Костылева стала шумно принюхиваться. Зажала двумя пальцами нос.

— Товарищи, чувствуете, как мертвечиной несет?

— Шли бы вы подобру — поздорову, — миролюбиво обратился к Гоше Иван Васильевич.

— Куда?

— Куда покойникам идти положено?

Этого Гоголев не вынес и неожиданно схватил Ивана Васильевича. Тот издал леденящий душу крик:

— Только без рук!

Каждый встречный с одного взгляда на Серафима Терентьевича мог бы сказать, что направляется тот на любовное свидание. Почему? Ну, одет как джентльмен. Ну, букет роз в руке. Вероятно, исходила от американского дедушки некая аура, или сияние. Поэтому и оборачивались ему вслед с ироническими улыбочками. К счастью, Серафим Терентьевич этого не замечал, он-то ведь никому вслед не оборачивался!

Зашел американец в подъезд дома, где жила дама его сердца. Приблизился к заветной двери, надавил на кнопку звонка. И сам испугался — так колотилось его сердце. А ведь не мальчик уже — это тоже каждый скажет.

Открыла дверь женщина в бигуди, с несложившейся личной жизнью (тут и гадать нечего).

— Вечер добрый! — любезно приветствовал ее дедушка. — Инга дома?

Женщина в бигуди, ни слова не говоря, взяла у Серафима Терентьевича букет роз и с яростью стала лупить его цветочками по голове.

— Ах ты, старый козел! Клубнички захотелось! Как таких земля носит!

Серафим Терентьевич испугался, но не за себя, а за свою возлюбленную.

— Где Инга? — вскрикнул он. — Где?

— Где? У тебя на бороде! Козлятина! — с этими словами женщина захлопнула дверь.

Знакомство с ней не доставило дедушке удовольствия.

Звезда Гоголевых закатилась.

Потеряв министерскую службу, окончательно утратил Гоша расположение Зои Сергеевны. Денис Ильич зачастил к ним в гости. Не желая возвращаться домой в позднее время, он приноровился оставаться у Гоголевых ночевать. Пришлось Гоше для удобства гостя переселиться к дедушке в маленькую комнатушку. Впрочем, тот вел таинственную гусарскую жизнь на стороне, проматывая последние доллары.

Уходить из дома Георгий стремился пораньше, а приходить — попозже. И чувствовал, что никто там по нему особенно не скучает.

Когда Георгий Антонович появлялся, Зоя Сергеевна в японском халате и Денис Ильич в адидасовском спортивном костюме ужинали в кухне.

— Покойничек пожаловал! — объявлял Денис Ильич с набитым ртом.

— Тсс… — прикладывала бывшая вдова палец к губам, но Денис Ильич не желал утихомириваться.

— Жрет твой мертвец в три горла, а не работает!

— Пусть питается!

— А эмигрировать он не хочет!

— Покойникам нельзя!

— Почему? В цинковом гробу можно!

Однажды Зоя Сергеевна объявила Гоше, что они о Денисом хотят оформить свои отношения. И добавила в свое оправдание:

— Ты ведь между небом и землей…

— Хочешь, чтоб я улетел на небо? — спросил Гоша.

Такая грусть была в его голосе, что Зоя Сергеевна рада была бы сама провалиться сквозь землю.

Одна отрада оставалась у Георгия Антоновича: его могилка. Только на кладбище он отходил душой. Заботливо ухаживал Гоша за своей могилкой, как за живым существом. И природа не могла не откликнуться на такую привязанность цветами (таких красивых не было ни у кого на кладбище), яркой зеленой травой, будто подкрашенной.

Ползал как-то Гоголев на корточках, занимаясь прополкой, и не заметил, что к нему от соседней могилы подошла молодая женщина в черном.

— Добрый день! — она была задумчива.

— А, — Гоша посмотрел на нее снизу вверх. — Мы с вами соседи.

— У вас тут кто лежит?

— Я сам. А у вас? — Гоша взглянул на соседнюю могилу.

— Я. — Девушка печально улыбнулась. — Нам надо подружиться. Мы еще долго будем соседями.

— Вечность.

— Не меньше.

— Садитесь, пожалуйста.

Молодые люди сели рядышком на скамейку.

— Меня зовут Валерия! — представилась девушка.

— Георгий!

— Очень приятно. Некоторые соседи на кладбище ссорятся… — начала Валерий и смущенно засмеялась, — ну пока они еще не в земле. Я уживчивая, вы не беспокойтесь!

Помолчали.

— Вы верите в загробную жизнь? — спросил Гоша.

Валерия кивнула.

— Только в нее и верю.

Сзади к ним подошел восточный человек.

— Слушай, это твоя могила? — обратился он к Гоголеву. — Ты не хочешь со мной поменяться? Моя могила лучше твоей!

— Я меняться не хочу! — резко ответил Гоша. Лирическое настроение было испорчено.

— Слушай, я же тебе говорю, моя могила лучше! Почему же ты меняться не хочешь? Я тройной обмен делал по договоренности, чтоб ее получить!

— Оставьте нас, пожалуйста! — попросила Валерия восточного человека.

— Все меняются! Почему вы не хотите? — Он с интересом уставился на парочку. В его глазах мелькнула догадка. — Я все понял! Хотите объединить свои могилы! Верно, да?

Валерия вспыхнула, как будто ее уличили в чем-то постыдном. Смущение девушки передалось Гоше. А уж от его волнения Валерию стала колотить дрожь. Давно Гоголев не испытывал таких сильных чувств.

Серафим Терентьевич с букетом роз зашел в отель «Савой». Ему повезло, он сразу увидел Ингу — на ее обычном месте у зеркала. Инга тоже заметила американского гусара. И просияла.

Дедушка не сомневался, что это отнюдь не обычная профессиональная приветливость, а нечто совсем другое.

Инга чмокнула Гоголева в щеку.

— Ты познакомился с моей квартирной хозяйкой? — По обескураженному виду джентльмена она поняла, что так оно и было. И засмеялась. — Она отказала мне от дома. У нас с ней разные вкусы. Хозяйка не любит мужчин. А я — люблю.

Серафим Терентьевич тоже засмеялся.

— Где же ты теперь живешь?

Инга беззаботно пожала плечами:

— Нигде.

Они появились дома у Гоголевых ночью, когда все уже спали. Зоя Сергеевна с Денисом Ильичом раскинулись на широченной тахте в большой комнате, Гоша, свернувшийся в позе эмбриона, в маленькой.

Денис Ильич пробудился и отправился в пижаме и спадающих с ног тапках в комнату для джентльменов.

Он открыл дверь в коридор и ослеп от яркого света и красоты Инги.

Растерянный толстый дядя в пижаме вызвал у них смех. А Денис Ильич прошипел одно слово:

— Ужас! — И, забыв о своих намерениях, вернулся на тахту к Зое Сергеевне.

— Что случилось? — встревожилась его подруга.

— Старикашка притащил молодую девку! — трагическим голосом произнес Денис Ильич.

«Завидует!» — кольнуло Зою Сергеевну.

— Седина в бороду, бес — в ребро!

Гоша сонно заморгал, увидев перед собой дедушку с красоткой, и от смущения натянул одеяло до подбородка.

— Инга, это мой правнук Георгий! — представил его Серафим Терентьевич.

Инга засмеялась:

— Если мы с тобой поженимся, я буду его прабабушкой?

Переливчатый смех красавицы привел Дениса Ильича в ярость.

— Почему с нами в квартире должен жить прадед твоего покойного мужа со своей любовницей?

Зоя Сергеевна зевнула:

— Потому что им больше негде жить.

— Что они там делают втроем? Это безнравственно!

Денис Ильич бросился на диван и придавил голову подушкой — только бы ничего не слышать! Как в могиле.

Напрасно бедный Денис Ильич подозревал веселую компанию в разных непотребствах.

Гоша со своими постельными принадлежностями отправился на кухню, Инга проводила его взглядом:

— Он у тебя симпатичный!

Серафим Терентьевич заулыбался от гордости:

— Я рад, что ты это заметила!

Наверно, был какой-то государственный праздник — до кладбища долетала радостная, торжественная музыка, не вполне приличествующая случаю. В это весеннее утро кладбище жило своей особенной жизнью. Никто никого не хоронил. Умиротворенные покойники ухаживали за своими могилками и вели с соседями несуетные беседы.

Ветер донес колокольный звон.

Гоша и Валерия разом перестали возиться со своими цветочками и умиленно посмотрели друг на друга.

— Георгий! — Валерия светилась, словно у нее внутри зажглась лампочка. — Правда ведь, мы с вами ближе к Богу, чем все остальные люди?

— Валерия! — в тон ей отвечал Гоголев. — Мы с вами между небом и землей!

— Мы плаваем в воздухе. Летаем, взявшись за руки!

Валерия слегка улыбалась. Она смотрела в сторону Гоши, но взгляд ее проникал сквозь него и терялся в пространстве…

В эту минуту никого из покойников не удивило бы, если б директор кладбища Мешков появился, скажем, на воздушном шаре. Напротив, то, что он бежал, выпятив вперед брюхо (будто проглотил целиком два арбуза), некрасиво вскидывая ноги, покоробило завсегдатаев кладбища.

— Беда! — закричал Мешков издалека своим дребезжащим, трескучим голосом. — Катастрофа!

Покойники привставали в едином порыве, взволнованные.

— Товарищи! — задохнулся Мешков. — Кладбище закрывают!

— Конец света!

— Мы будем жаловаться!

— Самому Господу Богу!

— Кладбище — это не керосиновая лавка!

— Моральное преступление! И уголовное!

— Это святотатство!

— Нам нужны новые кладбища! Много кладбищ!

— Мы должны всю страну превратить в кладбище!

— Как они объясняют свое бесчинство?

Мешков отдышался.

— Вместо кладбища они хотят разбить стадион!

От возмущения покойники потеряли дар речи.

— Светопреставление!

— Апокалипсис!

— Товарищи покойники, дожили!

— Это плевок не только в наших предков, но и в потомков!

— Они будут гонять в футбол нашими черепами!

— Собираем подписи протеста! Подпишутся все покойники! И их родственники!

— Есть у нас покойники со связями?

— Иванидзе!

— Но у него теперь связи там… В высших сферах!

— Преставился? Счастливчик! Он на нашем кладбище лежит?

— В том-то и дело, что нет! Ему не нашлось места!

— Эх, теперь у него такие связи! Моральная поддержка покойников очень помогла Мешкову. Он вновь обрел уверенность в себе.

— Товарищи! — прочистил горло директор. — Все куда серьезней, чем кажется на первый взгляд.

— Что нам инкриминируют?

— То, что на нашем кладбище нет ни одного настоящего покойника!

Громом небесным прозвучали эти слова. После гробового молчания раздался робкий голос:

— Неужели у нас нет ни одного покойника?

— Ни единого советского покойника! — прозвучало, как приговор. Тяжело было Мешкову в этом признаться, да что поделать, свои люди. — Последние 70 лет здесь не хоронили.

— Разве покойник к нам прорвется! — вздохнул кто-то с сожалением.

— Это естественно! — раздался агрессивный женский голос. — Обо всем нужно думать заранее! После смерти поздно уже о могиле хлопотать!

Волнение перехватило горло Мешкова.

— Завтра на кладбище появятся тракторы!

— Кто сможет их остановить?

Сакраментальный вопрос, вогнавший всех покойников в тяжкое раздумье. И вдруг (не с небес ли?) прозвучал чей-то ответ, гениально простой.

— Их остановит только покойник!

Живые люди искоса посматривали друг на друга и тут же стыдливо отводили глаза. Кто согласится пожертвовать своей жизнью ради общего дела!

Георгий Гоголев стоял у окна в комнатушке, которую делил с американским дедушкой. По небу плыли рядышком два облака. Гоша горько усмехнулся, вспомнил фантазию Валерии о том, что они с ней тоже плавают в воздухе, взявшись за руки. Когда облака слились, Гоголев принял решение. Он запер дверь на ключ. Снял со стены старинный дедушкин пистолет. Достал почерневшую от времени табакерку, наполненную порохом…

Зоя Сергеевна в кухне занималась стряпней, а Серафим Терентьевич разговаривал по телефону. Никого из них не коснулось трагическое предчувствие близкого Гошиного конца.

Дедушка заволновался. Переменился в лице. Оно стало бледным, даже прозрачным. Стряслось это из‑за разговора, который он вел с Федором.

— Это невозможно! — вскрикнул Серафим Терентьевич.

— Слушай сюда! Завтра придут трактора! — заверил приятеля ритуальный работник. — Раскопали, гады, что у нас ни одного покойника! Говорят, только скелет кошки нашли… — Федор вздохнул.

Не лежать тебе, раб божий Серафим, в русской земле! В американскую закопают! Ты меня слышишь? Алло? Алло?

Телефонная трубка выпала из ослабевшей руки Серафима Терентьевича. Он стоял, покачиваясь. И смотрел в кухонное окно. По небу неслись веселенькие облака, сливаясь в свинцовую давящую пелену.

Гоша собрался с духом.

— Я покойник! — произнес он убежденно. — Меня больше нет! Меня давно уже нет. Нехорошо делать вид, что ты живой, когда ты мертвый!

Гоголев поднес старинный пистолет ко лбу. Расширенное дуло запрыгало. Гоша с силой уперся им в висок, до боли. Сделал глубокий вдох.

— Гоша! — раздался истошный крик Зои Сергеевны. И барабанный стук в дверь. — Гоша, открой! Серафима Терентьевича не стало!

Бухнул выстрел. Пуля, не задев Гошу, разбила окно.

На другой день происходили поспешные похороны Серафима Терентьевича Гоголева.

На кладбище, возле могилы Гоголевых, собрались все свои: покойники, Гоша рядом с Ингой. Зоя Сергеевна была в трауре, и Денис Ильич по привычке поддерживал ее, будто она была тут самой многострадальной.

На венке алела лента с надписью: «…от коллектива покойников…»

В стороне топтался оркестр, ожидая от Мешкова знака. Видимо, стараниями директора похороны были по первому разряду.

Торжественный, взволнованный Мешков держал речь.

— Сегодня, можно сказать, мы открываем наше кладбище! Мы предаем земле тело Серафима Терентьевича Гоголева…

— Слава богу! — вздохнул кто-то. — Будет у нас хоть один настоящий покойник!

— С первым покойничком вас!

Мешков продолжал:

— Мечта Серафима Терентьевича исполнится! Его тело будет лежать в русской земле!

— Жалко дедусю! — вздохнула Инга. — Ему, наверно, и ста лет еще не стукнуло…

Гоше было трудно говорить, он молча поймал ладонь девушки, сжал ее. Она ответила на его рукопожатие.

— Он был для меня самым близким человеком! — с трудом проговорил Гоша.

Что-то мучило Ингу:

— Деньги для меня не играли никакой роли…

— Для меня тоже, — не понял ее Гоша. — У меня ведь их никогда не было.

— Русская земля! — с пафосом восклицал Мешков. — Что может быть лучше в жизни, чем лечь в тебя! Каждый из нас мечтает об этом.

К Гоше подошла Валерия.

— Мужайтесь! — прошептала она. — Теперь ваша могила будет занята. А я с радостью приму вас в свою. Мы вместе туда уляжемся, она большая, вы не сомневайтесь!

Гоша оторопело уставился на мечтательную девушку. Она всхлипнула.

— Вы не хотите лежать со мной в одной могиле?

— Хочу!

К Гоше пробился Федор.

— Георгий! Дед просил передать тебе это, когда он дуба даст! — ритуальный работник протянул опечаленному Гоше большой красивый конверт, украшенный какими-то завитушками. Тот не знал, куда его сунуть.

Зоя Сергеевна взяла у бывшего мужа конверт, тихонько вскрыла его. И извлекла оттуда гербовую бумагу.

— Завещание! — прочел Денис Ильич.

Срывающийся голос Мешкова исторгал у всех присутствующих слезы грусти и очищения.

— Серафим Терентьевич отдал свою жизнь ради того, чтобы наше кладбище жило и процветало! Спи спокойно, дорогой товарищ!

— Боже мой! — Зое Сергеевне стало дурно. — Покойник завещал Гоше и Инге почти два миллиона долларов! На двоих!

— Но это безнравственно! — воскликнул Денис Ильич. И получил от Зои Сергеевны звонкую пощечину.

— За что? — только и смог пролепетать он. Несколько рук протянулось, чтобы завладеть драгоценной бумагой, увидеть ее своими глазами.

Зоя Сергеевна покачнулась, схватилась за сердце.

— Умираю!

В толпе воодушевленных покойников пронеслось:

— Может, ее в ту же могилу?

На Гошу наследство не произвело никакого впечатления. Он взглянул на человека, с которым дедушка связал его своим завещанием.

Инга, нахмурив брови, шевелила губами.

— Миллион разделить на сто — это сколько? Десять тысяч ночей! — потрясенно прошептала Инга. Только теперь она оценила размер своего богатства.

— Почему же он прикидывался нищим? — прорыдала Зоя Сергеевна.

— У миллионеров свои причуды… — открыл рот Денис Ильич и тут же закрыл его. Ему показалось, что жена вновь испытывает желание ударить его, но у нее на это уже нет сил.

— Прошу близких прощаться с покойным! — провозгласил Мешков.

Гоша шагнул к гробу. Впервые на кладбище он посмотрел на дедушку. Тот совершенно не походил на покойника. Казалось, гусар вот — вот засмеется.

Гоша приложился губами ко лбу Серафима Терентьевича, и ему показалось, что дедушка подмигнул ему! Обман зрения объяснялся тем, что глаза внука щипало от слез.

Семен и Николай, чисто выбритые в честь торжественного случая и трезвые, ждали знака Мешкова, чтобы накрыть гроб крышкой и заколотить.

Знак был получен. Они старательно и умело принялись за работу.

Чтобы отвлечься от печальной процедуры, Гоша поискал глазами Ингу.

— Я его никогда не забуду! — шепнула она ему. — Буду его вспоминать по ночам. У меня впереди десять тысяч свободных ночей!

К воротам кладбища подъехали три черные «Волги», из которых вылезло трое мужчин в черных костюмах, приличествующих случаю, с черными же «дипломатами». Не для проводов в последний путь первого покойника прибыли они сюда. Веселый азарт, упрятанный за пасмурной наружностью, двигал ими. Молодые деятели намеревались переделать мир, но начать они хотели с кладбища, заранее предвкушая удовольствие от того, что не обнаружат в месте скорби ни одного покойника.

Увы, преобразователи просчитались.

Под звуки похоронного оркестра гроб опускали в могилу. При этом с лица Семена не сходило выражение озабоченности.

Когда гроб был опущен, Семен в панике прошептал напарнику:

— Николай, ты ничего не заметил?

— Когда мы опускали, гроб как будто плавал!

— Чего ты несешь!

— Николай, гадом буду, чего-то не того сейчас было!

— Так ты сегодня первый раз тверезый был! Как стекло! Был бы кирной…

— Не в том дело! Мне сдается, мы живого схоронили!

— Сейчас по лбу закатаю, паразит! Нельзя тебе не пить!

Семен чуть не плакал.

Не обращая внимания на сгорающих от нетерпения покойников и родственников усопшего американца, могильщики уселись на плиту и засмолили по беломорине.

— Если покойник в гробу шебутился… — рассудительно начал Николай.

— Он не шебутился! — возразил Семен, нервно затягиваясь. — Гроб повело…

— Так это нечистая сила! — успокоил Николай приятеля.

Семен замотал головой:

— Что я, не знаю, когда черти шутят!

Глядя на двух мирно беседующих могильщиков, покойники негодующе зашипели:

— Совсем оборзели!

— В такой день!

— Теперь у нас покойники сами себя закапывать должны?

— Не буду я его закапывать! — выдохнул Семен облако дыма. — Хоть руку руби!

Николай с сомнением поглядел на друга.

— Без балды?

Семен хмуро кивнул.

— Тогда давай обратно вытаскивать! А то будем себя потом, как черви, жрать!

Гроб поехал наверх. Мешков кинулся к грузчикам.

— Вы что, сдурели?

— В гробу кое‑что забыли!

— Что?

— Крокодильчика.

В толпе покойников произошло замешательство.

— Над нами измываются!

— Надругательство!

— Хотят лишить нас единственного покойника!

— Святотатство!

— Отродясь такого не бывало!

Мешков ощутил на своем затылке чье-то горячее, нетерпеливое дыхание. Обернулся с досадой, чтобы плюнуть в эту печку, и узрел трех деятелей в черных костюмах, явившихся сюда, дабы похоронить самого Мешкова.

Кинулся несчастный директор к гробу с диким воплем:

— Убивают! — И растекся по нему своим объемистым бабьим телом.

Никому из присутствующих безумство Мешкова не показалось странным.

Подошел к директору сзади Николай, обнял за живот и оттащил его, бултыхающего ногами, от гроба.

Семен выдрал клещами гвозди. Снял крышку.

В гробу никого не было.

Потрясение скорбящих выразилось в стонах ужаса, нечленораздельных криках, рыданиях.

Нечистая сила!

Гоша поискал глазами Ингу, но ее не было. Когда же она исчезла?

Какая-то сила толкнула Гоголева к выходу с кладбища.

Толпа кинулась за ним. Наверно, людей подстегивал страх. Убежать от нечистой силы! Подальше от дьявольщину! Не удалось. Толпу неотвратимо нагонял гроб дедушки, который несся с горки с огромной скоростью! Кто приделал ему колесики?

У разверстой могилы остались лишь три фигуры в черном.

«Роллс-Ройс» с ревом сорвался с места, выпустив облако дыма.

— Угнали машину! — вскрикнул Федор.

Его вопль заглушил женский переливчатый смех. Гоша сразу узнал Ингу. Но где она? Машина уезжала, и смех девушки становился все тише.

Облако дыма, которое выпустил «Роллс-Ройс», почему-то разрасталось, пока не скрыло всех прибежавших с кладбища.

Оркестр, не зная, что ему делать, играл похоронный марш.

Но в нем то и дело проскальзывали бравурные, даже веселые нотки. Наверно, это была музыка не для похорон, а для воскрешения.

Когда дым рассеялся, никаких следов похоронной процессии не осталось. По небу плыли два облака, напоминавшие своими очертаниями Георгия и Валерию. А еще выше маячил какой-то черный исчезающий предмет, на глазах превратившийся в точку, а вскоре и вовсе исчезнувший.

Разумеется, это был «Роллс-Ройс». Из его дыма и получились два переливающихся всеми цветами радуги облачка, похожие на Гошу и Валерию.