его со стороны неверующих

Глава четвертая Безгрешность Иисуса

Первое впечатление, какое производит на нас жизнь Иисуса, – это совершенная невинность и безгрешность Его среди погрязшего во грехах мира. Он и только один Он сохранил беспорочную чистоту детства, юность и возмужалость незапятнанными. Поэтому символы – агнец и голубь – самые приличные Ему символы.

Христос, без сомнения, подвергался искушениям, так же как и мы, но Он никогда не был побежден искушением 21). Его безгрешность была прежде всего относительная безгрешность Адама до падения: отсюда и необходимость испытаний и искушений, и сама возможность падения. Если бы Он с самого начала был одарен абсолютной неспособностью грешить, то не мог бы быть истинным человеком, и по этому самому не мог бы быть образцом для нашего подражания; Его святость не была бы Его собственной, личной заслугой, а лишь случайным, внешним даром, и Его искушения были бы обманчивым призраком. Как истинный человек, Христос должен был сделаться существом нравственно-свободным и нравственно-ответственным; но свобода предполагает способность выбора между добром и злом, предполагает также и возможность как исполнения, так и неисполнения заповедей Божиих. Однако, с одной уже этой стороны представляется огромное коренное различие между первым и вторым Адамом – первый лишился своей невинности через злоупотребление свободой и через свое непослушание подвергся печальной необходимости греха; второй же Адам среди грехов был и остался невинным, несмотря на все искушения. Таким образом относительная безгрешность Христа через Его собственное, личное нравственное дело, или через правильное употребление свободы, через совершенное, активное и пассивное повиновение Богу постепенно более и более делалась абсолютной. Другими словами: первоначальная возможность не грешить 22), заключающая в себе возможность греха, но исключающая его действительность, развилась во Христе до невозможности грешить 23) – до невозможности, которая грешить не может, потому что не хочет. Это есть самая высшая степень свободы, где она делается тождественной с нравственной необходимостью или абсолютным и постоянным, непременным самоопределением к добру. Свобода на этой степени есть свобода Бога и святых на Небе, с тем различием, что святые достигают такого состояния свободы через освобождение и избавление от уз греха и смерти, тогда как Христос приобрел его Своими собственными заслугами 24).

Во всей земной жизни Иисуса, как о ней рассказывается, мы напрасно старались бы отыскать хоть единственное пятно или даже едва заметную тень, омрачающую нравственный Его характер. Никогда на земле ни один человек не жил так невинно, спокойно, как жил Христос. Он никому не оказал несправедливости и ни одному человеку не причинил вреда. Никогда Он не произнес неприличного слова и никогда не сделал дурного дела. Одинаковое господство над делами, мнениями, радостями и страданиями мира и беспристрастное отношение к богатствам, внешнему блеску, славе и наслаждениям человеческим мы постоянно находим в течение всей Его земной жизни. «Ни один известный порок не может быть представлен даже в самом отдаленнейшем соглашении с мыслью Иисуса Христа. Самая утонченная злоба напрасно будет искать самых слабых следов эгоизма в Его побуждениях; пред Его небесной чистотой чувственность с трепетом отступает, пристыженная; ложь должна оставить незапятнанным Того, Кто Сам воплощенная Истина; неправда должна потерять свою силу, встретившись с Его безошибочной справедливостью; одна только возможность скряжничества и корыстолюбия уничтожается перед Его благостью и любовью; самая обыкновенная мысль честолюбия исчезает в Его божественной мудрости и самоотвержении» 25).

Единственное возражение против свободы Христа от человеческих недостатков опирается на известный факт негодования Его при изгнании профанов-торговцев из храма, – единственное возражение, которое может быть выведено из известия о Его земной жизни. Но уже одно впечатление, какое производит на нас упомянутый факт, показывает, что это явление далеко не было следствием страстной вспыльчивости, а напротив, негодование Христа было законным делом человека в высшей степени религиозного, который со справедливой и святой ревностью оберегал и защищал честь храма Господня. Это было явление не слабости, но достоинства и величия, перед которым осквернители чистоты храма, несмотря на свое численное превосходство и физическую силу, тотчас должны были замолчать и безропотно снести заслуженное наказание, исполнившись священного ужаса перед очевидной сверхчеловеческой силой. Еще менее можно воспользоваться как возражением против свободы Христа от человеческих недостатков проклятием бесплодной смоковницы, потому что оно наглядно, знаменательным, символическим действием выражало состояние нераскаянных иудеев и страшный приговор осуждения их. Да, оба эти факта сделаются совершенно ясными и понятными только тогда, когда мы допустим присутствие Бога во Христе, потому что они представляют Христа как Господа храма и как Владыку творения.

Совершенная невинность Иисуса основывается между прочим не только отрицательно на отсутствии каких бы то ни было свидетельств о Его греховности, выразившейся в словах или делах Его, и не только на абсолютной свободе от малейших признаков эгоизма и земного чувства, но также положительно, на единодушном свидетельстве Иоанна Крестителя и апостолов, которые в глубочайшем благоговении преклоняются пред величием Его характера и объявляют Его «праведным, святым и безгрешным» 26). Об этом же еще яснее засвидетельствовали сами враги Христа. Языческий судья Пилат и его жена, представители римского права и законов, дрожат от страха и умывают руки, чтобы очиститься от невинной крови. Грубый, невежественный римский сотник от имени безучастных зрителей при Кресте исповедует: «воистину Он был Сын Божий». Даже Иуда, непосредственный свидетель всей общественной и домашней жизни Христа, воскликнул в отчаянии: «я сделал дурно, предав кровь невинную» 27). Наконец, безмолвная природа в таинственной симпатии является свидетельницей: Небо со своим мраком и земля со своим колебанием соединяются и бессознательно приносят от себя дань божественной чистоте своего умирающего Владыки.

Возражение, что евангелисты или самые происшествия передают не во всей полноте, или худо поняли характер Христа, лишено всякого значения, потому что помимо евангельских свидетельств мы имеем собственные, личные уверения Иисуса о Его полной свободе от греха и неправды – обстоятельство, которое дает нам возможность сделать выбор между абсолютной нравственной чистотой и абсолютным лицемерием, которое мы должны считать или величайшим чудом, или величайшей нравственной чудовищностью, когда-нибудь слышанной.

Уже тот факт, что Христос пришел на землю с целью спасти грешников и сделать их блаженными, говорит, что Он лично был безгрешен и Сам не нуждался в спасении. Отсюда понятно то впечатление, какое производят на нас вся жизнь и поведение Его. Он ни в чем не выказывает ни малейшей заботы о Своем собственном спасении; Он всегда сознает Себя в неразрывном единении со Своим Небесным Отцом. В то время, когда Он так торжественно и так внушительно призывает всех других к покаянию, Сам Он не нуждается ни в каком обращении и возрождении, но только в правильном гармоническом развитии Своих нравственных сил. В то время когда Он всем Своим последователям заповедует в пятом прошении Своей образцовой молитвы каждодневно, как о насущном хлебе, молиться о прощении своих грехов, Сам Он никогда не просит о милости и прощении, кроме прощения других, и вместо того, по праву, один только между всеми человеческими детьми получает власть прощать другим грехи. В то время когда Он свободно обращается с грешниками, Он всегда обращается с любовью и в интересах Спасителя грешников.

То, что таким образом Христос всегда поступал во всех случаях, с неоспоримой несомненностью подтверждается историей, хотя объяснять такое явление могут, как хотят. Но чтобы устранить всякое сомнение, мы укажем на твердый и безбоязненный вызов Христа к самым отъявленным Своим врагам: «Кто из вас может обличить Меня во грехе?» 28) Этот вопрос, на который даже до настоящей минуты не дано никакого ответа, ясно и вразумительно делает Его непричастным всеобщей вине и греху нашего рода. В устах всякого другого человека такой вопрос, без сомнения, обнаружил бы или самое глубокое лицемерие, или такое самообольщение, которое граничит с сумасшествием; он уничтожил бы основание всякой человеческой честности; между тем из уст Иисуса мы принимаем его инстинктивно как самозащищение Одного, Который стоял несоизмеримо выше над возможностью успешного обвинения или основательного подозрения.

Мы не можем допустить, чтобы Христос был грешник и сознавал Себя таким, хотя и утверждал противное, и в то же время производил на Своих друзей и врагов впечатление незапятнанной невинности. А если бы мы допустили, то это было бы колоссальнейшим с Его стороны обманом, какой только может быть выдуман. «Если бы Иисус Христос был грешником, то Он так же, как и всякий грешник, сознавался бы во грехе, в противном случае Он был бы лицемер, насквозь пронизанный притворством. В самом деле, каким образом выказал бы Он так много божественной красоты в Своем характере, сохранил бы блеск ненарушенной гармонии и небесного величия в Себе, когда Ему пришлось бы делать все со смущенным духом и с сердцем, испорченным постоянным обманом, призраком добродетели?! Такой пример успешного лицемерия сам по себе сделался бы величайшим чудом, о котором когда-нибудь слышал мир» 29).

Таким образом, если мы не ценим не только саму миссию Христа и соответствующее ее важности Его поведение, но также если уважаем ясные, вразумительные Его объяснения, для нас будет неоспоримым фактом то обстоятельство, что Христос сознавал Себя свободным от греха и вины. А единственное разумное объяснение этого факта заключается в том, что Христос совсем не был грешником, с чем весьма охотно соглашаются величайшие богословы, даже такие, которые не претендуют на славу ортодоксии 30). Но это сознание указывает далее и на то, что между Христом и другими людьми было не только степенное, но и качественное различие. В самом деле, допустим, как и следует, (вопреки пантеистическому взгляду на необходимость греха), что человеческая природа способна к безгрешности, что она на самом деле была безгрешна до падения и что наконец опять сделалась безгрешной через спасение во Христе; и тогда мы, несомненно, должны будем признать, что человеческая природа в настоящем своем состоянии не безгрешна, и никогда не была такою со времени падения, исключая одного только Иисуса Христа. А поэтому безгрешность Христа может быть объяснена только на основании такого сверхъестественного обитания в Нем Бога, какого ни до Него, ни после Него ни в каком другом человеческом существе нельзя найти.

Библия, совесть и повседневный опыт жизни вполне единодушно свидетельствуют о всеобщности греха. Этот факт составляет глубокую и темную тайну нашего бытия, камень преткновения для разума, проблему проблем, печальный источник всех бед и всех болезней. Литература всех народов и всех времен исполнена жалоб на эту ужаснейшую и самую неумолимую действительность. Языческие философы, историки и поэты признают ее в самых метких и сильных выражениях; «злые страсти, – говорит Плутарх, – врождены человеку, а не принесены к нему извне, и если б не подоспело к нам на помощь строгое воспитание, то человека труднее было бы обуздать, чем самого дикого зверя». Известны стихи римского поэта:

«Video meliora proboque, deteriora sequor» («Вижу и одобряю лучшее, но следую худшему»)и «Nitimur in vetitum semper cupimusque negata» («Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного»).

Это грустное, добытое опытом свидетельство совести и опыта язычников о нравственной борьбе между небом и адом всегда находило в себе отклик в груди каждого (см.: Рим. 7 гл.). Что же касается фактического состояния нравов во время Христа и апостолов, то Сенека, Тацит, Персий, Ювенал представляют нам самые безотрадные известия и таким образом совершенно подтверждают ту мрачную картину, какую изобразил святой апостол Павел в первой главе своего послания к римлянам. «Всюду видишь преступления и пороки, – говорит Сенека, – они являются открыто и не маскируясь; безбожие царит во всех сердцах, и невинность сделалась не только редкостью, но совершенно исчезла». Марк Аврелий, стоический философ на престоле и гонитель христиан, жалуется, что «верность, честность, правда и истина далеко оставили за собой мир и обратились на Небо». Когда мы имеем пред собой это свидетельство языческих мудрецов, то что должны сказать мы – христиане, у которых сознание греха и виновности изощряется по мере нашего понимания святости Божией и опытного убеждения в милосердии Божием? Поэтому весь христианский мир – греки, латиняне и протестанты – согласны с учением Святого Писания о всеобщей порче человеческой природы со времени падения первого Адама. Поэтому-то и новый, противный Писанию, догмат римской церкви о свободе Пресвятой Девы Марии от первородного греха не может быть принят здесь даже как исключение; потому что Ее безгрешность в папском определении 1854 г. объясняется чудесным вмешательством божественной благодати и везде действующим влиянием заслуг Ее божественного Сына. Не найдется ни одного человека, который не упрекнул бы себя в каких-нибудь недостатках и погрешностях. Только через сознание своей греховности человек может вполне познать себя и идти по пути добродетели и благочестия. Нет ни одного святого, который не испытал бы нового рождения свыше и действительного обращения от греха к святости, и который не чувствовал бы ежедневно необходимости покаяния и божественной благодати. Действительно, величайшие между святыми, как, например, святой апостол Павел и блаженный Августин, должны были вести самую упорную борьбу с грехом и испытать радикальный переворот. Как вся их теологическая система, так и религиозная жизнь их основывались на глубоко прочувствованной противоположности между грехом и благодатью.

Один только Христос представляет единственное и абсолютное исключение из всеобщего правила. Он думает как человек, чувствует как человек, говорит, действует, страдает и умирает как человек; окруженный грехами со всех сторон, Он проникается самым тончайшим чувством в отношении ко греху и глубочайшим состраданием к грешникам; общественное Свое служение начинает воззванием: покайтесь; ибо приблизилось Царствие Небесное (Мф. 4, 17). Несмотря на это, Его не коснулась скверна мирская; Он ни разу не был в состоянии грешника; никогда не изливает слез покаяния, никогда не раскаивается ни в мысли, ни в слове, ни в поступке; ни разу не нуждается в божественном прощении и никогда о нем не просит, а предлагает вопрос: «Кто может обличить Меня во грехе?» всем Своим настоящим и будущим врагам смело, уверенный в незапятнанности Своей абсолютной чистоты пред Богом и людьми. Вместо всего этого Он живет в неограниченном солнечном свете единения со Своим Небесным Отцом, Своим именем прощает грехи, страдает и умирает как чистая жертва за грешный человеческий род, и в виду смерти провозглашает Себя Судьей мира!