Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

Почаевская Успенская лавра

Вынужденный сменить место служения, о. Илиодор вспомнил об одном архиерее, с которым познакомился еще в январе 1904 г., будучи студентом Санкт-Петербургской духовной академии. Тогда только что постриженного и рукоположенного иеродиакона повели в гости к «большому другу и покровителю ученого монашества» архиепископу Волынскому и Житомирскому Антонию (Храповицкому). Перессорившись с духовенством Ярославской епархии на политической почве, о. Илиодор наверняка надеялся обрести взаимопонимание с архиереем-монархистом. Потому, видимо, и объяснял свой выбор возможностью «свободно говорить правду» на новом месте.

О. Илиодор сообщил о своем желании преосвященному Антонию и 28.VII.1906 был зачислен в состав братии Почаевской Успенской лавры. Согласно биографии, иеромонах сам избрал эту обитель. Однако, по-видимому, это был выбор преосвященного, которому требовался образованный редактор для задуманной газеты: как раз в те дни, когда решалось назначение о. Илиодора, архимандрит Виталий начал печатать пробные выпуски «Почаевских известий» – общедоступного издания, которое с 1.IX.1906 и до конца года предполагалось выпускать ежедневно.

Сам же о. Илиодор не только не рвался в Почаев, но даже, узнав о назначении, подумал: «Теперь упрятали, – сиди в щели!».

Край, где отныне предстояло подвизаться молодому священнику, в Российской Империи именовался «Западным». Двести лет эти исконно русские земли принадлежали Речи Посполитой, подвергаясь тяжким испытаниям. Католическое государство стремилось искоренить в своих границах православную веру. Насмешками, притеснениями, угрозами, подчас зверствами (епископ Иосафат Кунцевич) насаждалась уния. Православные храмы сдавались в аренду евреям, которые, как кассиры, взимали плату за вход. В Галичине, разделявшей с правобережной Украиной эти мытарства, во времена о. Илиодора еще была в ходу пасхальная песенка:

Иде, иде Зельман.

Иде, иде его брат.

Он растворит церковь Божу,

И мы споем песню свят.

Если же сговориться о цене не удавалось, то арендатор не отдавал ключи от церкви. На одной старой Псалтири сохранилась запись о прихожанах, желавших покрестить ребенка, но получивших от еврея отказ, поскольку бедняки наскребли только 2 злотых и 7 грошей, а запрошено было 3 злотых.

С разделами Речи Посполитой большинство старых русских земель вернулись в российское государство. Екатерина II распорядилась выбить памятную медаль с ликующей надписью: «Отторженная возвратих». Но прошло еще много десятилетий, прежде чем русские власти догадались взять в Западном крае национальный курс.

В начале XX века межэтнические противоречия здесь были по-прежнему сильны, и Император Николай II говорил волынцу В.В.Шульгину: «Ведь у вас много национальностей… кипят». Если в белорусских губерниях на первом месте стояли раздоры с поляками, то на Волыни – с евреями, взявшими в свои руки всю торговлю и благодаря этому имевшими огромное влияние.

Конечно, крупный православный монастырь, стоявший в этом краю, не мог не приобрести политического значения. Почаевская лавра испокон веков была оплотом и символом православия и русской государственности, «маяком в безбрежном бушующем море». Дух прп.Иова Почаевского, борца против унии, сохранился здесь, как и его нетленные мощи. Издавна волынские крестьяне считали лавру своей «спасительницей», прибегая к ней в скорбях.

«Если бы вы знали, – писал о. Илиодор, обращаясь к врагам лавры, – сколько пролито слез в том месте, которое вы намеревались уничтожить, сколько оставлено в нем горя народного, сколько излито скорби и печали, когда наши братья изнывали под быдлом поляков и жидов, когда поляки-помещики в летнюю пору запрягали наших единокровных и единоверных в сани и ездили по полю, а жиды держали церкви в аренде. Все это видела Почаевская лавра, все горе народное принимала, скорбные души врачевала, утешения подавала. И теперь она без слов свидетельствует о пережитых печальных временах, когда она стояла твердо на страже Православия и Русской Народности».

Осенью и весной на большие праздники в Почаев собирались десятки тысяч богомольцев. С униатских времен эти дни именовались отпустами, в память о продававшихся тогда отпустительных грамотах – индульгенциях. Паломники шли и ехали со всей Волыни, со всего Западного края, да и из внутренних губерний.

«Сходятся крестными ходами за десятки-сотни верст (их встречают, устраивают местные крестные ходы), говеют, исповедуются, причащаются (вместо прежних индульгенций), получают и накупают разных иконок, листков, святощей, памяток.

Бывают полны не только все церкви: великая с двумя приделами (вместимостью 5.000), теплая, Иовлевская, Антониевская, Больничная, Трапезная-Варваринская, Типографская, но и обширный двор, где непрерывно идут службы и проповеди. В церквах вдоль стен сидят и исповедуют по 10-ти и более духовников. К чашам (по 3–5 чаш за раз за ранними литургиями) приступают сотнями».

Перебравшись в Почаев и впервые увидав это, воистину, торжество православия, о. Илиодор пришел в «неизъяснимое умиление» и с восторгом написал своим ярославским соратникам: «Сколько прелести в этом собрании народа православного!? Сколько духа, сколько мужества! Как удивительно цельной сохранилась душа его! Каким смирением, какой простотой веет от этих глубоко благочестивых душ! И стоит только поражаться силой сатаны и его окаянных и проклятых клевретов, которые успевают и эти смирные и ангелоподобные существа поднять на бунт и измену».

Пожалуй, на всей Руси не было обители, более подходящей для о. Илиодора. В лавре, как и в его душе, тесно переплетались религиозное и политическое начала, а масштабы и самого монастыря (свыше пятисот насельников), и бесчисленной паствы давали простор кипучей энергии молодого иеромонаха. Он сразу это осознал и горячо полюбил свою «величайшую обитель».

Однажды, прочтя в «Биржевых ведомостях» заметку, где лавра именовалась «захолустной», он разразился следующей филиппикой: «Дорогие мои, Православные Русские люди, страдальцы мои оплеванные и опозоренные, поверьте мне, что я привожу эти слова нахального лгуна, а сам мучаюсь и… плачу! Поверьте мне, что я не могу перенести хладнокровно того, что подлый жид называет великую Православную Святыню – Почаевскую лавру захолустной. То место, где находится славный чудотворный образ Божией Матери, где сияет Ее целебоносная стопа, где струится вода целительная из Ее чудесного источника, где почивают нетленные мощи великого подвижника и непоколебимого стоятеля за русское дело Преподобного Иова, наглый жид называет захолустным! То святое место, которое в продолжение многих веков стояло на страже Православия и Русской народности, нахальный жид назвал захолустным!..

То великое и прекрасное место, куда ежегодно осенью и весной стекаются для духовного назидания триста тысяч волынского крестьянства и благочестивых паломников со всех концов необъятной России Святой, дерзкий жид назвал захолустным!».

Негодовал о. Илиодор и потому, что некоторые враги отрицали подлинность нетленных мощей прп.Иова Почаевского. «Как это язычники смеют клеветать на святыню и мощи, которые я сам видел, они лежат как живые», – говорил иеромонах.

Впоследствии о. Илиодор сохранял «самые светлые воспоминания» о лавре, в которой «встретил таких же простых, глубоко верующих и чутких к правде людей, как у себя на Дону».

Послушание, порученное в Почаеве о. Илиодору, тоже как нельзя больше ему подходило. По воле преосвященного Антония он был назначен помощником заведующего типографией и редакцией «Почаевского листка». Огромная монастырская типография, основанная еще прп.Иовом, распространяла свет православной веры в Западном крае и за его пределами.

«Все церкви Волыни, Подолии, Холмщины, Полесья, Галичины, Буковины, Прикарпатья, а отчасти и Балкан пользовались и доныне пользуются богослужебными и вероучительными книгами почаевского издания. Еще на моей памяти октоихи, минеи, евангелия, триоди, апостолы печатались в Почаевской типографии по 2, по 5, по 10 тысяч, а псалтири, часословы, буквари, начатки, молитвенники, богогласники и другие народные книги – по 100 тысяч за один наклад.

Перед мировой войной, когда посетил лавру Почаевскую блаженнопочивший Патриарх сербский Димитрий, типография занимала огромный трехэтажный корпус за лаврской колокольней, имела до 100.000 кг. шрифта, 8 машин скоропечатных, одну ротационную, механический двигатель, словолитную, переплетную, стереотипную, фотографию, цинкографию, слесарную, столярную мастерскую, две книжных лавки, выпускала кроме богослужебных, школьных и народных книг еще 5 периодических изданий. Работающее при ней типографское братство доходило до 120–150 человек, а ежегодный оборот в последние перед войной годы превышал 150.000 рублей. В находившемся при типографии огромном цейхгаузе-складе был такой запас почаевских изданий, что когда временно занявшие Почаев австрийские войска пожелали очистить тот цейхгауз под конюшни, то трое суток выносили книги».

Заведующий этой изумительной типографией архимандрит Виталий (Максименко), впоследствии архиепископ РПЦЗ, был человек незаурядный. Рано осиротев, он сумел выучиться в семинарии и поступить в Киевскую духовную академию. Изгнанный оттуда за участие в мелком студенческом бунте, год просидел школьным учителем в глухом селе, добился отмены волчьего билета, заодно приведя в порядок разваленную школу, и поступил на второй курс Казанской духовной академии, где позже принял постриг. В Почаев был назначен в 1902 г. и вскоре возведен в сан архимандрита.

Вспоминая в одной из своих книг о. Виталия как «аскета-монаха, страшно худого, с выразительными глазами», в другой книге В.В.Шульгин описывал первое впечатление от него так:

«Худое лицо, впавшие глаза. Он строго постился и спал на голых досках, быть может, на этой деревянной скамье, где я сидел.

Редкая бородка, не стриженная, а потому, что не растет волос. Я не думал тогда, что так же изображают Христа. От этого человека исходило нечто трудно рассказываемое. … архимандрит Виталий как будто бы "что-то" знал, чего я не знал, а может быть, никто не знал. И это единственно важное "что-то" было настоящей сущностью этого человека. А внешность его и слова, которые он негромко произносил, были то неважное, что соединяло его с миром. Так тихо горящая лампадка есть то, что самое важное в келии. А остальное, стены, пол и потолок, скамьи и стол с куском хлеба, на нем лежащим, – только неизбежная дань суетному миру.

Простые люди чувствовали благостное "что-то" этого аскета. И шли за ним».

В защиту о. Виталия Шульгин выступил даже с кафедры Государственной думы: «Во-первых, это аскет, затем это настоящий подвижник, который душу и тело отдал народу. Ведь многие из вас, гг., только говорят о народе, а этот человек день и ночь с ним, он всего себя отдал народу, он всегда с ним, и когда он с многотысячными массами, стекающимися в Почаев, и когда он проходит по Волыни».

Действительно, архимандрит Виталий, еще юношей заявивший: «пойду в народ служить, как уже давно решился», принимал по двести человек в день, терпеливо разбирая их духовные и житейские просьбы. «…доступ в мою келию никому не возбранен, идут все, кому нужно, – писал он. – В дни собраний народа я всегда почти бываю с ним на дворе».

Всего семью годами старший о. Илиодора, его начальник стоял гораздо выше его по силе духа, по авторитету. Впрочем, у двух монахов было много общего: личный аскетизм, нацеленность на общественное служение, крайне консервативные политические убеждения. Поэтому сработались очень легко.

Через несколько лет биограф о. Илиодора писал:

«О. Виталий нашел в нем очень деятельного помощника.

В свою очередь о. Илиодор был полон глубокого почтения и уважения к своему учителю. И даже теперь он говорит о нем с чувством глубокой благодарности…

Около 1½ года провел о. Илиодор бок-о-бок с о. Виталием и многое позаимствовал у этого знаменитого пастыря».

Единение с паствой, бесчисленные проповеди с амвона и под открытым небом, патриотический дух, крепкие выражения, даже жесткое ложе – все эти обычаи о. Илиодор перенял у архимандрита.

Проповеди под открытым небом

В дни отпустов на лаврском дворе проводились беседы «на животрепещущие для народа темы», своего рода лекции, заполнявшие внебогослужебное время. Например, на праздник Троицы 1907 г. такие беседы происходили днем и затем после вечерни.

Здесь-то в полной мере проявил себя ораторский талант о. Илиодора. Получив в свое распоряжение огромную аудиторию под открытым небом, он с жаром взялся за дело.

«– К колокольне, братья, к колокольне! – звал он богомольцев. – Беседовать будем.

И посылал собирать народ.

– А мы в это время песни петь будем. Ну, начинайте за мной!

И все запевают "Царю Небесный"».

Говорил, конечно, на свою излюбленную тему, – о трагическом положении, в которое попала Россия, отступив от седой старины и исконно русских начал. Атмосферу этих бесед он передал со свойственной ему нескромностью:

«Под открытым небом у Почаевской высокой колокольни стояло несколько тысяч простого народа. Это он собрался послушать беседу монаха. Монах стоял на высоком месте и громким голосом рассказывал народу о том, что теперь делают на Руси Святой проклятые безбожники. Народ слушал, плакал, а по временам, когда монах особенно возвышал голос и поднимал руки к небу, он, тоже поднимая руки и смотря на небо, громко вопиял: "умрем, умрем за Царя, за Русь, за Веру!". Беседа монаха чередовалась с могучим народным пением молитв. Картина была величественная, поразительная».

Впрочем, даже апологетическая биография о. Илиодора вынуждена признать, что «флегматичные хохлы» «сначала довольно равнодушно отнеслись к его проповеди»: «Бреше щось таке монах и нехай его».

Но он быстро нашел путь к сердцу волынского землероба. Явившийся вскоре в Почаев столичный корреспондент отмечал, «что монах имеет огромное влияние на толпу, знает ее психологию, умеет завладеть ее вниманием. Он говорит с народом на понятном ему языке, пересыпая свою речь шутками и анекдотами». Выходцу из простой семьи, о. Илиодору ничего не стоило сбросить с себя интеллигентский флер и заговорить так, как говорили на его хуторе, с «острыми казацкими словцами».

Не имея в своем распоряжении никаких технических средств, священник ухитрялся говорить так громко, что его проповедь была слышна на базарной площади.

Беседы имели успех. Слушатели занимали не только лаврский двор, но и деревья и заборы. «Часто можно было видеть, как в базарные и ярмарочные дни продавцы и покупатели бросали свои воза и целыми часами слушали горячего проповедника».

Без доли смущения о. Илиодор описывал царивший вокруг него ажиотаж: «Но вот монах кончил свою проповедь. Он сделал жест, чтобы народ расступился и дал ему дорогу. Народ разбился на две стороны и всюду слышалось: "спаси, Господи! спаси, Господи! Батюшка, побеседуй еще!..". Но батюшка шел в свою келью, так как был слишком утомлен двухчасовой непрерывной речью. Народ за ним валил. Тогда он быстро повернул в одну боковую калитку и исчез в густом лаврском саду. Здесь он в изнеможении опустился на ближайшую скамейку, склонил на ствол векового дерева свою мокрую от пота голову и скоро задремал».

Прожив в лавре каких-то две-три недели, о. Илиодор торжествующе извещал своих старых друзей: «Дуб принялся на новом месте и уже начал пускать корни. … В Ярославле меня слушали тысячи, здесь же на Святой горе Почаевской внимают слову моему десятки тысяч благочестивых душ, жаждущих слова истинного, правдивого. И слово мое действует на сердца людские».

Внимание огромной аудитории быстро вскружило голову молодому проповеднику. «Илиодора бабы испортили своим неистовым обожанием, – говорил архиепископ Антоний. – Благодаря им он так возомнил о себе, что если толпа меньше десяти тысяч человек, то он и говорить не хочет».

Приписывая внимание тысяч богомольцев только собственным заслугам, о. Илиодор, конечно, льстил себе. Если бы слушатели не перенесли на него авторитет Почаевской лавры и вообще православной веры, то аудитория бы существенно уменьшилась. Но ораторский талант все-таки был бесспорен.

Архимандрит Виталий, который, как уже говорилось, всегда был с народом в дни его собраний, тоже проводил подобные беседы. «Лидора и Италь цiлый день мучат народ, не дают ему ни поiсты, ни поторговаты», – сокрушались недруги. Но о. Илиодор мгновенно затмил своего начальника.

Почаевский СРН

13.VIII.1906 в дни очередного отпуста «десять тысяч богомольцев Волынской, Подольской, Люблинской, Черниговской, Киевской губерний выразили непреклонное желание также откликнуться на призыв Самодержавного Императора сплотиться вокруг Царского Престола и образовать на родине "Союз русского народа"». У истоков этой организации стояли оба монаха-типографа. Главой Союза стал о. Виталий, но собственно замысел, вероятно, привез из Ярославля о. Илиодор, ибо только с его приездом появился Почаевский союз.

«Когда наступила смутная пора, – писал о. Илиодор, – враги Церкви и Родины подняли высоко голову, начали издеваться над Русским народом, поносить его святыни. Полилась кровь по всему лицу необъятной России, изо всех концов ее послышались мучительные стоны и страдальческие вопли верных сынов Родины… Эти вопли и стоны тронули сердца почаевских монахов; души их загорелись огнем ревности о славе Божией, о счастье многострадального Русского богатыря. И вот они выступили против врагов: жидов, поляков и русских изменников».

Спустя две недели (30.VIII) состоялось собрание союзников, на котором присутствовали три архиерея, включая преосвященного Антония, и гости из «Киевской монархической партии». Впрочем, высшее духовенство быстро удалилось. Выступал, в частности, о. Виталий. Последнюю речь сказал о. Илиодор. Его речь передана в «Почаевских известиях» наиболее подробно, вероятно, потому что заметку писал он сам. Как сообщает газета, он «раскрыл членам Союза лукавство демократов, которые, несмотря на то, что обещают народу золотые горы и землю, являются его врагами и наглыми обманщиками. Собеседник подробно указал на пагубность их посулов, которые могут только обещаться людьми безнравственными и сумасшедшими. Крестьяне были очень довольны, что им указано на лукавство демократов, и вполне согласились с тем, что они их враги, злодеи, губители и развратители».

На этом и следующем (3.IX) собраниях были определены ближайшие задачи Союза: открытие чайной-читальни, потребительной лавки, отпор евреям и т.д.

Первая чайная-читальня была открыта в Почаеве 1.XI и разместилась в трех комнатах лаврской новой гостиницы. Такие чайные – визитная карточка общероссийского «Союза русского народа». Все они руководились одной идеей – замена пьяного досуга культурным, отсюда и чай вместо крепких напитков. «Свободное время нашлось у тебя или недоразумение какое встретилось или тоска напала – не ходи в кабак, иди к своим в чайную. Там тебе будет хорошо», – объясняли «Почаевские известия» союзникам.

Особый интерес представляет замысел потребительной или общественной лавки. Основная ее цель в том, чтобы передать торговлю из еврейских рук в русские и работать «без еврейских процентов и без обмана». Для этого решено было устроить в Почаеве главную лавку и склад, а по селам – филиалы. Для поиска вкладчиков Союз избрал по одному уполномоченному на каждое село. Минимальная сумма вклада составляла всего 5 рублей

Бурная патриотическая деятельность Почаевской лавры была немедленно оценена местной либеральной печатью, отметившей, что благодаря приезду о. Илиодора черная сотня на Волыни крепнет. Он ответил шутливой благодарностью за бесплатную рекламу.

О.о. Виталий и Илиодор поставили перед собой грандиозную задачу: объединить в Почаевский союз всю Волынь и открыть его отдел в каждом волынском селе. Для этого энергично принялись распространять в народе весть о своем почине. При обычных проповедях в лаврском дворе они призывали богомольцев записываться в Союз. Те и сами следовали призыву, и односельчанам о нем рассказывали. Не удовлетворяясь этой сложной цепочкой, создатели Союза сами стали колесить по селам: например, 17.IX о. Илиодор выезжал в Борецкую волость, а 24–25.IX о. Виталий ездил в с.Бережанки.

В помощь своим сельским единомышленникам руководители Союза напечатали в «Почаевских известиях» разжеванную донельзя инструкцию по открытию отдела, вплоть до образца извещения пристава о предстоящем собрании.

Не менее доступно растолковывались и цели Союза: «Поймите же, православные люди, что в Союзе между собой и под защитой Самодержавного Царя никто вас не обидит, будет вам хорошо, дойдет ваша мольба до Государя». Подчеркивалась монархическая, а значит и законная, подоплека нового дела: «мы, объединяясь в Союзы русского народа, делаем дело Царю нашему Батюшке угодное». Нередко вопрос переносился на религиозную почву: враги Союза обвинялись в том, что они «вторично распинают Христа», «смеются над Самим Христом».

Но, как ни бились почаевские монахи, малограмотным крестьянам все-таки тяжело было уразуметь цели Союза во всей их полноте. Народ смотрел на дело проще, ставя знак равенства между монастырем и руководством Союза. Авторитет лавры был так силен, что народ сразу поверил новому учреждению. О.о. Виталий и Илиодор иногда прямо апеллировали к этому авторитету: «Крестьяне, на Лавру как свою спасительницу смотрели ваши отцы и прадеды; относитесь к ней и вы так же. Знайте, что ведь Лавра никогда вам неправды не говорила», а иногда, наоборот, разграничивали свое детище и монастырь: «Лавра Союза не касается. Союз находится при редакции "Почаевского листка"».

Немалую роль сыграло доверие крестьянства лично к руководителям Союза. В.В.Шульгин писал об архимандрите Виталии, что «волынские мужики слушали его беспрекословно – верили ему… Верили, во-первых, что он – «за них», а во-вторых, что он учит хорошему, божескому». Глубокое впечатление должен был производить и о. Илиодор своим аскетическим видом, ярким красноречием и неподдельной искренностью.

Успеху Почаевского союза способствовал и распространившийся по Волыни слух: «все говорят, что не записавшийся в лаврский Союз земли не получит». Кто «все»? «Батюшка, старшина и даже мировой посредник». Откуда взялся этот слух, непонятно: насколько можно судить по материалам периодической печати, руководители Союза никогда не прибегали к таким примитивным лозунгам. Недруги долго еще попрекали двух монахов «грандиозной, чисто революционной провокацией».

В селах нашлись свои общественные деятели, свои ревнители и ораторы, щеголявшие союзническими значками, выписывавшие «Почаевские известия» и душой болевшие за Союз. Эти-то патриоты и стали движущей силой нового дела на местах. С легкой руки дореволюционных либеральных газет в исторической науке утвердилось мнение, что эту роль играло приходское духовенство. Оно, конечно, помогало, но далеко не всегда, и почаевские руководители Союза метали громы и молнии в священников, не желавших помогать патриотическому делу. По бесчисленным крестьянским письмам, публиковавшимся в «Почаевских известиях», заметно, что Союз принял характер подлинного народного движения. Это засвидетельствовал и В.В.Шульгин, вспоминавший: «Села совершенно добровольно делали "приговоры" о том, что хотят образовать "союз", и образовывали: такой союз был и в нашей деревне, и я был его почетным председателем».

Агитация против Почаевского союза была весьма разнообразна. Далеко не полный свод ходивших в народе небылиц, составленный «Почаевскими известиями», включает 11 пунктов. Тут и разные кары, которые правительство якобы применит к союзникам, и фантастические намерения, приписываемые Союзу и непопулярные среди народа (союзники выступают за восстановление «панщины»), и разоблачения якобы меркантильных намерений лавры.

Особую роль сыграли «пiврубли», полтинники – 50-копеечные членские взносы, взимавшиеся с крестьян при записи в Союз. Расставание с этой суммой давалось хлеборобам нелегко:

– Нет уж тогда тае… не надо, не записывай батюшка…

– Да ведь ты, глупый человек, все равно пропьешь эти деньги.

– Взаправду, батька, – соглашался крестьянин.

Какого только назначения не связывали слухи с этими деньгами! Наиболее оригинальное заключалось в том, что на союзные деньги будет выкуплен некий архиерей, попавший в острог. А наиболее простое – что народные деньги прикарманил самый яркий из почаевских монахов.

«Жиды говорят вам, что Илиодор на ваши полтинники купил себе шелковую рясу и отрастил во какое брюхо! – говорил народу худощавый до прозрачности о. Илиодор, для убедительности хлопая себя по животу. – Смотрите же, православные, такое ли у меня брюхо? Шелковая ли у меня ряса? Видите, как врут все пархатые. От меня же вы услышите одну только правду. Клянусь вам вот этой святой лаврой!».

Осенью 1906 г., когда о. Илиодор тяжело заболел, стали говорить, что он сам отравился, боясь нареканий за растрату чужих «пiврублей», и… умер. Но даже когда все убедились, что он жив, евреи продолжали говорить крестьянам: «на шо вы даете тi пiврубли, их монахи соби берут. Ну, хоште, записуйтесь в Союз, а грошей не давайте».

«Почаевские известия» были убеждены, что имеет место целенаправленная агитация против Союза, которая ведется «жидками» и другими врагами. Газета печатала то пересланное редакции письмо «жидов» к старшинам и старостам: «Монахи вас обманывают самым поганым способом», то жалобу какого-то жителя Мирополя на местных евреев, которые в агитационных целях «не жалеют водки на магарычи».

Сельским союзникам приходилось очень солоно. Над ними смеялись волостные писари и старшины, односельчане препятствовали открытию отделов Союза, а лица, сталкивавшиеся с союзниками по каким-то сельским делам, так и норовили содрать лишнюю копейку, выставляя следующий довод: «як маете даваты монахам до Почаева по пиврубля, то также ще добавте и до штукы товару по пиврубля». Какие-то крестьяне с горя даже написали в «Почаевские известия»: просим-де выдать в каждое село бумагу, запрещающую насмехаться над союзниками…

Особенно сильная борьба развернулась вокруг потребительных лавок, которые союзники открывали по селам. Для устранения новоявленных конкурентов евреи-торговцы стали перебивать им цены. В Почаеве евреи-портные отказались шить костюмы из ткани, приобретенной в союзной лавке: «хай тоби там и шьют». Наконец, в двух селах – Лысогорке и Кропивне – потребительные лавки почти одновременно были сожжены, что «Почаевские известия», конечно, отнесли на счет того же самого гонимого племени.

Несмотря на все препятствия, Союз быстро рос. 24.X.1906 «Почаевские известия» писали о 14 тыс. членских билетов, 3.I.1907 – о 65 тыс. домохозяевах, 6.VI.1907 – о 130 тыс.. О. Илиодор впоследствии похвалялся, что в Почаеве «соорганизовал под Русское знамя 2 миллиона народа», имея в виду, кажется, не численность Союза, а население Волыни, в том числе инородцев.

Гордясь своей многочисленностью, Союз не постеснялся показательно исключить из своих рядов двух крестьян за контрабанду и перевод евреев через австрийскую границу.

Стремясь расширить деятельность Почаевского союза на местах, руководители приняли решение оставить членские взносы за 1907 г. в распоряжении сельских отделов.

Росла сеть союзных потребительных лавок. Заводя в селе собственную торговлю, крестьяне вешали гордую вывеску: «Русская лавка». К началу 1907 г. таковых было уже несколько десятков, а через год о. Илиодор говорил о 400-х. «Со всех концов Волыни шлют крестьяне просьбы помочь им завести общественные потребительные лавки», – писали «Почаевские известия».

Почаевский союзный склад процветал. Его ревизия, проведенная в мае 1907 г., определила, что с начала года получено 1518 р. 35 к. прибыли, половина которой пошла на содержание лавки и служащих.

В среде союзников складывалась традиция экономической взаимопомощи, чему способствала газета «Почаевские известия», бесплатно размещавшая объявления о поиске работы или рабочих, продаже и покупке изделий и т.д. Через газету сельские ремесленники искали материал и заказы «из русских рук». А житомирский инженер Александров объявил о готовности бесплатно помогать бедным членам Союза сметами по строительной части.

В подражание Почаеву сельские союзники заводили собственные чайные-читальни. К началу 1907 г. их было более десяти. В то же время Союз боролся против казенных винных лавок, которых удалось закрыть до 300.

В январе Почаевский союз открыл собственную адвокатскую контору. Работа адвоката оплачивалась из союзных средств, посетители не платили ни копейки. По-видимому, контора работала с перебоями: в апреле вел прием уже не почаевский, а петербургский адвокат. Судя по его графику – ежедневно от 8 часов утра до 8 часов вечера – это были кратковременные гастроли.

Ввиду насмешек еврейских портных Союзу пришлось завести и собственного портного. Заказы он принимал прямо в почаевской чайной.

Словом, по выражению одного современника, о. Илиодор «хлопнул по карману» «революционеров и волынских еврейчиков».

«Почаевские известия»

По приезде в Почаев о. Илиодор сразу же стал соредактором «Почаевских известий», которые объясняли свою задачу так:

«…на весь наш край нет ни одной дешевой русской газеты, где бы простым, понятным языком всю правду писали. Теперь чуть ли не все газеты издаются если не евреями, то на еврейские деньги. …

Чтобы до народа скоро доходили правдивые вести и мог бы он сам изо дня в день следить за ходом дел в России, намереваемся мы с первого сентября издавать ежедневные известия. Писать будем кратко, ясно и правдиво.

Наша цель – помочь народу знать правду. А лучшей наградой для нас будет счастье русского народа и благополучие России».

Так писал о. Виталий. А вот объяснение о. Илиодора: «Цель этой газеты – раскрыть народу Православному глаза на то, что теперь происходит в России, ибо он окончательно растерялся и сам заявляет, что ему непонятно, что делается в его родной земле; он ожидает объяснения всего происходящего».

Тон газете был задан о. Виталием еще до приезда о. Илиодора. Это эмоциональные комментарии на злобу дня, изложенные предельно простым языком.

«Евреи отовсюду шлют телеграммы, чтобы правительство запретило крестные ходы, потому что от них начинаются еврейские погромы. Вот дерзость и клевета на нашу веру! Не хотят ли евреи возвратиться к прежним временам, когда наши деды без их разрешения не могли ни церкви отпереть, ни службы отправить?».

«План революционеров и инородцев состоит в том, чтобы разделить Россию между финляндцами, поляками, латышами, армянами и другими народцами. Во главе этого заговора стоят евреи. Спите, русские, пока все это исполнится, а тогда и плакать в пустой след можно будет невозбранно».

«Большинство газет в руках у евреев. Что евреи хотят, то и пишут, а что им невыгодно, о том замалчивают. Слушайте, христиане, их сладкие песни».

Отсюда виден политический характер, который о. Виталий желал придать своему начинанию, характер самый черносотенный.

Появившись в Почаеве, о. Илиодор привнес в газету характерный для него пафос:

«Православные граждане, неужели пришла пора отказаться от всего святого, русского! Да не будет этого, пока мы живы. Умрем за все это; оросим по примеру предков мученической кровью родную землю. Тогда на нашей душе не будет греха за измену и предательство своего отечества!..».

С 1.IX.1906 стали выходить полноценные выпуски «Почаевских известий». Они сразу же получили характерную заставку: на переднем плане группа крестьян читает эту газету, а на заднем плане сияет в солнечных лучах лавра и шествует крестный ход. Действительно, «Известия» были посвящены вовсе не церковной тематике. Они представляли собой, в сущности, вестник почаевского отдела «Союза русского народа». Позже редакция сделала попытку сменить заставку на изображение знака «Союза», с крестом и св.Георгием Победоносцем. Но почему-то не смогла определиться и печатала газету то так, то эдак.

«Почаевские известия» появились раньше, чем Почаевский союз, и, значит, вовсе не на его «пiврубли». Отвечая на обвинения в расходе членских взносов на газету, редакция писала: «Слушайте, брехунцы, вы видали приходо-расходные книги Союза, что так говорите? "Почаевские известия" издаются на свои собственные средства, на них не взято ни копейки союзных денег». Собственные же средства газеты складывались, по-видимому, из сумм, выделяемых лаврой, и дохода от подписки. Крестьянские и союзные объявления в «Известиях» печатались бесплатно, а коммерческой рекламы почти не было.

Цензором «Почаевских известий» числился наместник Почаевской лавры архимандрит Амвросий, редакторами – о.о. Виталий и Илиодор. По-видимому, главную роль играл последний из них. Он часто писал передовицы от первого лица, твердя «я, иеромонах Илиодор», почему-то звучащее, как «мы, Николай Второй». Рассказывая о своей деятельности на страницах «Веча», он вовсе не упомянул о существовании второго редактора: «Я редактирую маленькую газету "Почаевские известия"».

Впрочем, оба монаха-типографа работали так дружно, что трудно провести грань между их текстами. Оба выражались крайне резко и бранили инородцев. Но различить их писания все-таки можно. Для статей и комментариев о. Илиодора характерны жестокость и потоки ругани. А о. Виталий придерживался провокационного тона:

«Терпи, проклятое быдло, православный народ».

«Исключительная привилегия только для русских»: «право бить битым и даже в остроге сидеть».

«Русские люди, верноподданные Самодержавного Государя! Сидите же себе пока спокойно, сидите, сложа руки, и ждите, пока заговорщики на казенные деньги и, прикрываясь высоким званием народных представителей, все это подготовят» (о будущей революции).

«Слушай, народ, похвалу себе и своему Царю от твоих избранников. Левая Дума говорит, что ты трус, а Царя твоего Самодержавного нужно сбросить. Это тебе думская писанка к празднику» (о зурабовском инциденте).

Ориентация газеты на простого читателя чувствуется не только в низкой цене, но даже в стиле объявления о подписке:

«Цена за нашу газету такая: с 1 сентября по 31 декабря один рубль, а вместе с «Листком» и прибавлениями к нему – 1 руб. 25 коп.

Деньги и письма шлите так: м.Почаев, Волынской губернии. Типография Лавры».

Этого простого языка газета неуклонно придерживалась. Сложные для народа термины («автомобиль», «интеллигенты», «химера», «фонтан») разъяснялись. «Известия» превзошли самих себя, когда им довелось растолковывать читателю выражение «активный бойкот»: «В Харькове господа студенты избили своего профессора, т.е. учителя за то, что он стоит за Царя. Это студенты по-своему благородному назвали активный бойкот. Вот и пойми, что это за штука такая. По нашему б просто сказали: злодiи розбышаки побылы ни за що чоловiка. А они скажут, и не поймешь: может быть, и в самом деле что-нибудь хорошее это – активный бойкот».

В таком духе «Почаевские известия» из номера в номер печатали целый отдел под названием «Последняя почта». Здесь помещались тенденциозные пересказы новостей из других газет:

«В университетах студенты продолжают с жиру беситься и на кровные деньги народа устраивать революцию».

«По 22 января избрано от волостных сходов, рабочих, мелких землевладельцев 19136 кандидатов в Государственную Думу, из них 4626 – люди, 8239 – похожи на людей, а остальные 6271 за малыми исключениями…, ну, сам, читатель, догадайся: кто?».

Как правило, новости снабжались краткими разъяснениями или нравоучениями:

«Вот чем господа занимаются! И мертвым-то они покоя не дают. Одно слово: неугомонные!» (о консервации мозга Менделеева в стеклянном сосуде).

«А зачем подбивали народ? Сами в дураках остались» (о земских служащих, оставшихся без податей в полном соответствии с пропагандируемым ими же Выборгским воззванием).

Характерны рассуждения газеты о женском вопросе:

«С 10 по 13 января в Петербурге чинами полиции задержаны 492 демократа, в том числе 35 женщин. – И бабы туда же лезут, а ведь пословица говорит, что курица не птица, а баба не человек. Ну, да положим, оне хорошую для себя компанию подыскали; ведь демократы тоже не люди, а черти с человеческой образиной».

О женском равноправии: «Вот искушение-то! И чего бабам нужно? одна беда, да и только. Ведь они уже вместе с мужчинами и бомбы бросают, и царских слуг убивают. Мало того, они волосы стригут, как мужчины; вместо платков и шляпок женских носят картузы мужские. Так какого же им еще равноправия нужно? Ну, пусть еще штаны надевают вместо юбки-то».

Нарочито разговорный стиль не был изобретением «Почаевских известий». В подобном духе писало и «Русское знамя». «Точно ассенизационный обоз проехал», – стонали интеллигенты, но Дубровин знал, что делал. Позиционируя себя как народное движение, «Союз русского народа» поневоле вынужден был примеряться к уровню своего основного контингента.

Вслед за Почаевским союзом его газета быстро завоевала народное доверие, причем не последнюю роль опять-таки сыграло обаяние древней обители. Один из читателей, обращаясь в редакцию, прямо писал: «мне страшно заявить святой Лавре», не делая различия между газетой и монастырем.

Редакцию «Известий» заваливали жалобами на евреев, поляков и прочих обидчиков. Вот, например, прямо анекдотическое письмо из с.Пустоиванья: там-де не могут заверить приговор о союзной лавке у сельского старосты, «так как он постоянно находится в пьяном виде и его нельзя застать дома, потому что постоянно находится около монопольки и пьянствует с крестьянами, которые не участвуют в "Союзе русского народа"». Перепечатывая полученные жалобы, газета порой напоминала забор, исписанный всеми желающими.

Многие читатели сами являлись в редакцию, в частности, к о. Илиодору. Но он не умел вести приема и сознавался, что «у него не хватило бы терпения хладнокровно и внимательно разобрать все эти просьбы», с которыми обычно шли к о. Виталию. Это и понятно. По справедливому замечанию Шульгина, о. Виталий любил народ «таким, каков он есть». О. Илиодор этой любовью к людям не отличался. Он сам рассказывал о своих насмешках над просителями, откровенно забавляясь их неученостью:

«…на днях приходит ко мне крестьянин и спрашивает: "Батюшка, я человек одинокий: хочу свою хату обратить в странноприимный дом. К кому с этим обратиться, чтобы дело это, как говорится, оформить по закону". Я ему дал записку и направил к союзному адвокату. Крестьянин взял записку, не идет, переминается с ноги на ногу, желает что-то сказать.

– Ну, что еще тебе, человек, нужно? Что еще хочешь мне сказать? Говори, не стесняйся!

– Мне бы… в Думу попасть, деньжонок на поправку хаты нужно…

Я, еле удерживаясь от смеха, сказал: "Это дело очень серьезное; над ним нужно подумать. Ты сейчас иди к адвокату, а я подумаю…"».

Крестьяне глубоко верили всему, что печатали «Почаевские известия». «Моим голосом заговорила вся Волынь», – нескромно писал о. Илиодор, имея в виду не только усвоение читателями его идей, но и любопытный способ фальсификации общественного мнения, применявшийся газетой. Для обоснования какого-либо проекта она бросала клич: пусть каждое село пришлет в Почаев соответствующий приговор. Однажды напечатала даже шаблон такого приговора, куда оставалось вставить только название села, волости, уезда и дату. Получив таким путем кипу бумаг, руководители Союза без зазрения совести считали свой проект общенародным: «…весь волынский народ как один человек всколыхнулся и взволновался. Почувствовал могучий и отзывчивый землероб, что пронзили копьем и его сердце, и его оскорбили, поругались над его драгоценной святыней. Не перенес этого измучившийся страдалец и вот, в самое короткое время он передал в тысячах сельских и волостных приговоров свое грозное, крепкое предупредительное слово в Петербург».

Идеология «Почаевских известий» представляла собой обычную черносотенную систему взглядов с поправкой на местные условия.

В области государственного устройства газета выступала за неограниченную самодержавную монархию. Редакция напоминала читателям, «як було у нас на Волыни за польского права при конституции», «когда жидам церкви на аренду сдавали и наших дедов на собак паны меняли».

«Годи, господа депутаты, пойдите других кого учить, а мы мужики на конституции уже объезженные.

Нам нужен Самодержавный Царь-Батюшка, чтобы вы нас опять не оседлали».

Поэтому все политические течения, начиная от «Союза 17 октября», газета считала левыми, а их представителей под общей кличкой «демократов» бранила на все лады: «Демократы на все способны; для них – зверей, ведь, нет ничего святого»; «Лгут они, подлецы, что они любят народ. Они любят родину так, как любил Иуда Христа. Смерть им, извергам и кровожадным псам, смерть такая, какой удостоился предатель нашего Спасителя».

Газета поддерживала правительственные репрессии, направленные против революционеров, и однажды прямо провозгласила: «Слава военно-полевым судам!».

Когда «иллюминации» – поджоги помещичьих усадеб – перекинулись и на Волынскую губернию, «Известия» призвали крестьян не слушать агитаторов, не пытаться захватить помещичьи земли, а прокламации сжигать, как саранчу:

«В Волынской, Киевской и Подольской губерниях по деревням появились жидки ораторы, которые подбивают крестьян на забастовки.

Люди, имейте на плечах головы и живите своим разумом».

Сугубо отрицательно газета отнеслась к деятельности Государственной думы двух первых созывов. Особенной живописностью отличалось объяснение отъезда за границу председателя Думы С.А.Муромцева – «атамана шайки разбойников». Он-де уехал, «чтобы там встретиться и поцеловаться с своими друзьями-иудеями». «Вот-то будет там пир и веселье после удалых набегов на Россию-матушку в Таврическом дворце!.. Пить будут заморское зелено вино, а закусывать чесноком, да фаршированной щукой!..».

Недолюбливала газета и правительство, считая его недостаточно консервативным. На первых порах, правда, П.А.Столыпин был охарактеризован как «честный русский человек», «крестьянский благодетель», подвергшийся покушению «жидов и демократов» за намерение отдать крестьянам на выкуп удельные и казенные земли. Газета приветствовала жесткие меры правительства: военно-полевые суды, закрытие левых газет и т.д., но находила применяемые репрессии недостаточными, негодуя, что оно «продолжает снисходительно относиться к разбойникам-демократам. Нужно, например, повесить или расстрелять сотню, а оно только одного казнит, а 99 сажает в тюрьму, то есть на народную шею».

«Почаевские известия» критиковали кабинет Столыпина и за недостаточно национальный, по их мнению, политический курс, выразившийся, например, в попытке отмены черты оседлости и допущении евреев в высшую школу: «Пропала наша родная русская школа! Совсем ожидовели наши министры. Нужно жаловаться на них Царю, чтобы Он их строго наказывал за такую измену русскому народу!».

Одной из главных тем «Почаевских известий» был еврейский вопрос. Именно ему газета посвятила передовую статью первого номера. В дальнейшем «Известия» писали о евреях много и откровенно. Антисемитизм о.о. Виталия и Илиодора отражал примитивный взгляд волынского крестьянства на евреев. В своей публицистической деятельности оба монаха зачастую шли на поводу у своей паствы вместо того, чтобы подняться над ней.

Поэтому газета была переполнена самыми грубыми оскорблениями в адрес евреев. Их именовали «ядовитыми насекомыми», «паразитами», «болячкой, которая наросла на теле Русского Государства», «заразой, угрожающей заразить и погубить его», «пиявками», клопами, «пауками», «иноземными паразитами, пригодными лишь к гешефту и надувательству». Ставили их в один ряд с экспортируемыми товарами и с животными. Газета печатала антисемитские вирши, а излюбленной аллегорией о. Илиодора было сравнение еврейского народа с червем, засевшим в ране животного, а монархического дела – с истребляющим эту беду порошком синего камня. Все эти чудовищные формулы должны были импонировать волынским хлеборобам, которые и сами неоднократно свидетельствовали о своем антисемитизме на страницах «Почаевских известий».

Сравнение с пиявками и пауками было не случайно. Редакция била тревогу по поводу опасного явления, которое сплошь и рядом можно было наблюдать в Западном крае: коренное население находилось в кабале у инородцев.

«…в каждом селе можно встретить постоянно несколько евреев, которые, присосавшись как пиявки к местному населению, высасывают из него кровь. … Кровью сердце обливается, душа терзается, когда посмотришь на изможденные лица крестьян, на грязных их ребятишек; а наряду с ними увидишь чистеньких еврейчиков и заплывших от жиру евреек и евреев».

«…евреи кричат, что им худо. Всем известно, что им лучше живется, чем нам, русским; что все деньги у них; что они везде держат себя господами; что если случайно обидеть еврея на грош, то он шуму и гвалту наделает на сто руб.; что не было примера, чтоб еврей носил воду русскому, а русские евреям – всегда».

«И мы, близко стоящие к жизни народной, не можем не признать, что и теперь (без еврейского равноправия) в черте еврейской оседлости простой народ русский находится в сильной экономической зависимости от местных евреев и, отчасти, в их даже рабстве. Последняя Хайка ныне уже черной домашней работы не делает, а имеет у себя русскую крестьянку-служанку».

На этой теме «Почаевские известия», так сказать, собаку съели, располагая богатейшим фактическим материалом в виде писем и устных рассказов волынских крестьян: кого евреи пустили по миру, кого ограбили, на кого возвели напраслину перед сельскими властями, кого унизили и т.д. Письмо какого-то крестьянина так и напечатали под заголовком «Как я терпел муки через жидов». Но большинство недоразумений происходило на экономической почве: сбыт урожая, поставка материалов для ремесел, продажа готовых изделий – все это шло через евреев, которые, таким образом, едва ли не полностью подчинили себе рынок. Например, по всей Волыни была одна закупочная цена на хлеб. Расценки евреев обычно не удовлетворяли крестьян: «если [за] яйцо плотится в городе три копейки, то в селе жид дает уже две, много – две с половиной», но выбирать не приходилось. Потому-то «Почаевские известия» и твердили, что «иудей высасывает кровь из русского крестьянина».

Другой причиной антисемитизма газеты была ведущая роль, сыгранная евреями в недавней революции. Именно этим обстоятельством Шульгин объяснял призывы о. Виталия к борьбе с еврейством. «Да, православные, – писала газета, – мы не перестанем твердить всем, что причиной всей нынешней смуты, всех волнений являются евреи. Во всех кровавых событиях последних лет и подстрекателями, и заправилами, и исполнителями сплошь и рядом являются евреи». Это мнение, высказанное, кстати, со ссылкой на Столыпина, «Почаевские известия» то и дело подкрепляли фактами. Относительно прошлого газета перепечатала статистику государственных преступлений 1901–1904 гг., из которой было вижно, что большинство преступников относится к гонимому племени. А о настоящем времени черпала материалы из хроники: «Убийцы С.-Петербургского градоначальника Лауница и главного военного прокурора Павлова – евреи! – Где злодеяние – там и евреи! Пора положить этому конец!». «…куда ни кинься – везде иудеи, иудеи и иудеи, и не с пустыми руками, а все с револьверами, бомбами, прокламациями», – негодовала газета.

Словом, и за экономическими неурядицами, и за революцией газета усматривала еврейскую руку, относя на ее счет чуть ли не все русские беды. «Все зло на Руси происходит от жидов», – так говорилось в одном из антисемитских стихотворений, помещенных в «Известиях».

Неудивительно, что обоих редакторов обычно считали ярыми погромщиками, приписывая им призывы к насилию над евреями. Но позиция «Почаевских известий» на этот счет была сформулирована в передовой статье самого первого номера газеты: погромы – ошибочный путь для борьбы с «еврейским ярмом». «Бедный хозяин земли Русской! – писала газета. – Он думает погромами наказать своих обирателей-гостей. А того и не видит, что эти погромы – путь к еще большему бедствию. Самое главное то, что он часто в таких случаях проливает невинную человеческую кровь и навлекает на себя гнев Божий за человекоубийства. Да от погромов-то кто страдает: еврей ли? Никак нет; русский страдает больше еврея, так как дело обыкновенно кончается тем, что еврейские убытки покрываются казной, а русских сажают в тюрьмы. Значит, ясно, что погромами не избавиться от жидов».

То же самое о. Илиодор вскоре подтвердил от своего имени: «Я враг еврейских погромов; я решительно осуждаю тех русских людей, которые, будучи выведены из границ терпения вашими разбоями, грабежами, поруганием наших святынь, проливают вашу кровь». Успокаивая «иерусалимских граждан», он утверждал, что и устно отстаивает тот же взгляд: «В проповедях же своих народу православному и под угрозой страшной ответственности пред Богом запрещаю употреблять над вами какие-либо насилия, а тем более проливать вашу кровь. Что я, действительно, это проповедую, об этом могут свидетельствовать тысячи крестьянского люда, бывшего на осенних праздниках в Лавре».

Тем не менее, отношение газеты к погромам было самое снисходительное. О. Илиодор неизменно с оттенком пренебрежения называл их распарыванием «иудейских животишек». Газета рассматривала самосуд над евреями как естественный и неизбежный ответ народа на притеснения с их стороны.

Законным же выходом «Почаевские известия» считали «экономическую самооборону» – бойкотирование еврейских торговцев, врачей, адвокатов и развитие сети союзных потребительных лавок. Газета надеялась, что экономическая изоляция лишит евреев дохода и заставит покинуть Россию и «искать народ поглупее нас, чтобы обирать его, как до сих пор они обирали нас». «Гоните жидов не дубьем, а рублем!».

Изгнание евреев вместе с другими инородцами за пределы Российской Империи «Известия» рассматривали как непременное условие ее благополучия.

Нетрудно догадаться, как раздражало редакцию то обстоятельство, что представители гонимого племени жили перед самым ее носом – прямо в м.Почаев. «Известия» писали, что «богоубийцы-иудеи», живя тут, «оскверняют своим присутствием святыню нашу», и ратовала за изгнание их со святой Почаевской горы.

В другом насущном для крестьянства вопросе, земельном, газета неизменно призывала читателей надеяться на Царя, а не на «горластых краснобаев». Но по части подробностей сплошь и рядом впадала в противоречия с самой собой. Дело в том, что о. Илиодор был сторонником популярных проектов принудительного отчуждения частновладельческой земли в пользу крестьян. А о. Виталий, по-видимому, держался более умеренной аграрной программы. Поэтому газета то называла радикальные проекты грабежом, напоминая, что «только кроткие наследуют землю», то выступала против хуторов и прочих полумер и с явным одобрением перепечатывала речь депутата Государственной думы эсера Кирносова: «мы пришли сюда, господа, не искать землю, мы ее уже нашли!», выпуская лишь скандальные слова «пришли сюда взять ее».

Особое внимание «Почаевские известия» уделяли многочисленным случаям народной расправы над ворами, поджигателями и бунтовщиками, тщательно расписывая издевательства над жертвами: скольких человек ранили, скольких изувечили, скольких убили. Несмотря на бесстрастность изложения, из каждой строчки этих поучительных сообщений выглядывало подстрекательство. Старательно отмечая каждый случай Высочайшей милости к самосудникам, равно как и к погромщикам, газета намекала: дерзайте, вам ничего за это не будет!

Законного способа водворить порядок на местах «Почаевские известия» не видели: «Такими решительными действиями только и можно будет водворить спокойствие в приходской общине, так как административные и судебные воздействия мало влияют на искоренение злых действий местных хулиганов и грабителей». Поэтому крестьянам оставалось только самим браться за топоры: «Нет, должно быть, не уничтожит наше правительство революцию. Для этого нужно подниматься всему русскому народу».

Кроме частных случаев самосуда, газета порой рисовала образ объединенного русского народа, идущего крушить своих врагов: «Бедный русский народ! И когда ты, страдалец мой, избавишься от этих злодеев? Должно быть, тогда, когда возьмешь в руки метлу с собачьей головой Ивана Грозного, копье Ермака, меч Пожарского и громко крикнешь: "прочь, грабители, прочь, самозванцы-благодетели, прочь, жиды! Русь грозная идет!"». Эта картина, собственно говоря, составляла мечту о. Илиодора. Подобных угроз, часто за крестьянскими подписями, на страницах «Почаевских известий» очень много.

Жестокость о. Илиодора

Первые же номера «Почаевских известий» выявили в о. Илиодоре неожиданное качество – вопиющую, чрезмерную жестокость. Один из первых текстов, где она проявилась, сразу прославил «Известия»: его с ужасом процитировала петербургская газета «Речь». Касаясь известной легенды о крике «Мало!», которым будто бы встретила Государственная дума I созыва исчисление жертв революции, о. Илиодор писал следующее:

«…нужно было бы у Таврического дворца в Петербурге устроить виселицы, исполнителями казни взять демократов и перевешать по порядку, начиная с председателя Думы, всех ее членов, заявивших себя кровожадными разбойниками и сребролюбивыми иудами предателями. Тогда бы уж число убитых демократами было достаточно. Хотя это было бы и жестоко, но зато как поучительно – просто залюбуешься».

В том же духе о. Илиодор продолжал и далее. Особенно острый пик пришелся на январь 1907 г. Как правило, жестокости мелькали в отделе «Последняя почта» в качестве комментариев к злобам дня.

Если свести воедино все эти заметки, то кровожадные вожделения о. Илиодора представляются следующим образом. Всех демократов надо перевешать, «потому, что демократы не люди, а как звери!». Также казнить «подстрекателей – газетных лгунов». «Убийцам проклятие и позорная виселица!». Агитаторы, поднявшие на бунт кронштадтских матросов, должны «мотаться, как собаки, на виселице». Адвокатов, защищающих в суде революционеров, надо «тянуть на виселицу».

Из всех уголовных наказаний о. Илиодор признавал только смертную казнь. Иначе преступники «сидят в тюрьмах и едят народный хлеб, а народ-то голодает». Сообщения о ссылках и присуждении к каторге неизменно сопровождал замечанием, что надо было этого человека повесить. Даже когда очередной преступник-еврей расстрелян, о. Илиодор все-таки не удовлетворен: «Один раз расстрелян? – Если один, то нужно было бы два раза казнить вонючего». Двойная смертная казнь рекомендовалась и в некоторых других случаях.

Вообще по части способа казни фантазия о. Илиодора разыгрывалась не на шутку. По его мнению, Одесское коммерческое училище, в котором обнаружена семифунтовая бомба с горевшим фитилем, надо было взорвать вместе со всем еврейским населением города. Точно так же революционеров, приготовивших адскую машину для взрыва охранного отделения, следовало взорвать этой самой машиной. Вообще во всяком случае казнить надо непременно «смертью самой лютой» и «позорной».

О. Илиодор оказался также сторонником телесных наказаний. «Газетным брехунцам» нужно отрезать языки, если сами не прикусят. У присяжного заседателя поляка, отказавшегося присягать по-русски, «так как он граф, то нужно было бы отнять графский титул и высечь плетками». Князя Пав.Д.Долгорукова за либеральную речь и ему подобных князей «нужно нагайками уму-разуму учить». Начальство гимназии, распустившее воспитанников, если оно и «само такое», «нужно сечь» «Баб», добивающихся равноправия, нужно высечь, «чтобы разная-то дурь из голов у них вышла». Наконец, либеральное духовенство следует отправить «в строгие монастыри возить камни и кирпичи и рубить дрова».

Так он писал в «Почаевских известиях». А вот как он выразил свой взгляд на страницах «Веча»: «Нисколько не смущаясь, но призывая во свидетели Бога и Христа моего, громко говорю: разбойников нужно вешать, изменников нужно вешать, газетных еврейских и русских лживых писак нужно вешать, потому что они строки свои пишут народной кровью, надругающихся над нашей св.Верой нужно вешать! Вешать, вешать и без конца вешать!».

Впоследствии, покинув Почаев, о. Илиодор несколько умерил свой пыл, но нет-нет да и мелькали в его речах призывы «сечь» неправедных судей, «загнать» политических ссыльных «в трущобы сибирских лесов и там заморозить» вместе с царицынскими богохульниками, а для благоустройства Царицына «разложить гласных по выбоинам, которыми кишат городские улицы, да проехаться по ним раза три-четыре».

«Илиодор раньше всего – злой человек, – написал позже А.А.Столыпин. – В частных разговорах его первое слово и главный довод: "повесить!". Если бы его слово обладало магической силой, половина России покоилась бы под надгробными памятниками».

Даже архиепископа Антония, по мнению о. Илиодора, следовало бы за крамольные речи «много бить шелепами и спровадить на каторгу».

После этого вполне правдоподобным выглядит свидетельство начальника Петербургского охранного отделения А.В.Герасимова, будто о. Илиодор ему лично «совершенно серьезно говорил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государственной думы».

Напоследок – целый протокол, сочиненный о. Илиодором для предполагаемой им казни графа С.Ю.Витте и опубликованный в «Вече»: «Непременно нужно повесить этого изменника; нужно повесить при такой обстановке: на Красной площади в Москве построить нужно высокую виселицу из осины; ударить в набат на колокольне Ивана Великого; собрать весь Православный народ; около виселицы поставить всех министров; тогда привести великого преступника на место казни; привести, как следовало бы, не в ермолке и лапсердаке, а во всех орденах и графской короне; это нужно сделать для того, чтобы показать министрам и высшим сановникам, что от виселицы никто за измену и предательство не может убежать. Потом архиереям или священникам благословить палача на святое патриотическое дело, а он после того должен вздернуть графа на перекладину двух столбов. И все это должно устроить среди бела дня, а не тогда, когда казнят обыкновенных злодеев, о которых пишут в газетах: "на рассвете был повешен такой-то!". Имущество великого злодея должно быть отобрано в казну Государеву».

Кровожадные призывы, подписанные не кем-нибудь, а иеромонахом Почаевской лавры, вызвали в обществе шок.

«Речь» посвятила «Почаевским известиям» фельетон, закончив его так: «Архимандриты Амвросий и Виталий, иеромонах Илиодор! Вы не верите в Христа, под знаменем которого вы выступаете. Вы сделали себе из Христа ширму и под смиренными одеждами вашими вы прячете красную рубаху палача. Вы волки в овечьей шкуре. Вы не верите в небесный суд, а земной безмолвствует… Неужели он будет безмолвствовать всегда и не отнимет от вас священного знамени, которое вы, заслужившие анафему, влачите в грязи и купаете в крови?..».

«Русь» писала о «бесноватых монахах».

«Биржевые ведомости», изучив сочинения о. Илиодора, напечатанные в «Вече», отметили: «Читая его вопли и завывания, невольно думаешь, что кровожадным монахом давно пора заняться казенному психиатру…».

Шокированы были и церковные круги. «Церковный вестник», издаваемый при Санкт-Петербургской духовной академии, назвал деятельность о. Илиодора безнравственной. А архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), бывший ректор этой же академии, сказал своему бывшему воспитаннику: «Вы слишком резко выражаетесь; в статье, в которой вы предлагаете повесить графа Витте, вы прямо-таки смакуете смертную казнь. Так нельзя».

Защищаясь от многочисленных нареканий, о. Илиодор доказывал, что смертная казнь необходима для государства, не противоречит Евангелию и даже являет любовь к «народу Православному», защищая его от зла. Уверял, что любит и революционеров: «Когда я грожу проклятым безбожникам, губителям дорогой Родины и развратителям народа Православного народным самосудом, то я в данном случае руковожусь не жестокостью, не человеконенавистничеством, не кровожадностью, как это хочется думать владыке митрополиту, а, свидетель мне Господь Бог мой, любовью к взбесившимся людям, состраданием к потерявшим разум созданиям человеческим. Мне не нужна их кровь; я не могу смотреть на их кровь; я, да будет это известно всем моим гонителям, ненавистникам моим, ругателям, я скорблю о их гибели… Вот предо мной лежат карточки убийц Павлова, Лауница, грабителей на Фонарном переулоке [так в тексте], злодеев – участников взрыва на Аптекарском острове и много других убийц и грабителей… Все они повешены… Неужели враги мои и судья мой митрополит Антоний думают, что я услаждаюсь, смотря на них?.. Нет, нет, я, я… плачу о них и молюсь о них, ибо нет греха, превосходящего милосердие Божие».

Однако о. Илиодор считал их достойными смертной казни и в доказательство перебирал другие фотографические карточки – изуродованных жертв взрыва министерской дачи на Аптекарском острове – беременной женщины, полковника, восьмилетнего мальчика. «Ох, ох, не могу смотреть! Плачу, не могу не плакать. Душа переполняется скорбью, рука дрожит, слово прерывается…».

Сама по себе его идеология не нова. У смертной казни всегда были и будут сторонники. Беда не в том, что о. Илиодор примкнул к ним, а в очевидных садистических наклонностях, которые в нем неожиданно обнаружились. В его желании всех перевешать есть что-то патологическое. Преосвященный Сергий очень верно подметил, что о. Илиодор «смакует смертную казнь». Вот что шокировало людей, а вовсе не гимны военно-полевым судам.

Но, может быть, эта жестокость – просто свойство его личности? Как раз наоборот. В быту он был веселым общительным человеком, привлекавшим к себе людей. Умел и сострадать. В одной из статей, касаясь трагического случая, произошедшего в Ярославле, – гимназистка, совращенная своим учителем, отравилась полученным от него же ядом, – о. Илиодор разразился трогательными строками: «Бедная ты моя девочка! Невольно за тебя, соблазненную развратником, хочется молиться, хотя ты и самоубийца, хочется плакать у могилы твоей, которая так рано сокрыла тебя, чтобы люди не указывали на тебя пальцами за позор твой! Бедная, бедная, бедная ты, горькая, горькая участь твоя!». Но таким о. Илиодор был лишь тогда, когда его не кусала революционная муха.

Позже, в царицынский период, когда о знаменитом монахе писали все газеты, С.И.Смирнова посвятила ему очерк, отчасти раскрыв эту загадку характера о. Илиодора: «Что же такое случилось в его жизни, что из скромного студента он превратился в неукротимого борца, объявившего войну на все фронты: Синоду, светской власти, евреям, купцам, полиции? Какая душевная буря пронеслась над ним, ожесточила его и сделала из него царицынского Торквемаду, как называет его еврейская печать? То, что вывело его из душевного равновесия и нанесло ему неизлечимую рану, многими переносилось сравнительно легко – это была наша несчастная война и последовавший за ней внутренний разгром России. Казак Труфанов постригся и с крестом в руках пошел на защиту своих святынь: Православной Веры, Царя и Родины. Кругом лилась кровь, и вид этой истекающей кровью родины распалял его ненавистью к врагам. … Своими угрозами он хотел только предупредить, а не вызвать кровопролитие. Но вид русской крови, которая лилась по-прежнему, застилал ему глаза туманом, и он уже не владел собой».

Есть и другая любопытная сторона этого дела. С юридической точки зрения призывы о. Илиодора перевешать всех революционеров были абсурдны. Статья 84 Основных законов гласила: «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Это правовое государство, где нельзя просто взять и повесить неугодного властям человека. Уразуметь это о. Илиодор не мог. Он руководствовался инстинктом – инстинктом выходца с Большого хутора Мариинской станицы. И этим импонировал своим малограмотным читателям, представлявшим себе решение государственных задач на том же самом уровне.

Жестокость и примитивность всех текстов о. Илиодора в «Почаевских известиях» подчеркивалась изобилием грубой ругани («подлые твари», «вонючий пархач», «поганая и вонючая газетка», «поганая тварь», «еврейская погань», «русские дураки-пропойцы» и т.д.). Отчасти это тоже дань уровню читателя. О. Илиодор признавался, что пишет в своей «народной газете» «намеренно резко», поскольку, обращаясь к волынскому крестьянину, «революционера нужно назвать не "освободителем", а непременно разбойником, гадом и подлецом. Это будет для него понятно». Однако этот стиль был присущ о. Илиодору в любой аудитории. Молодой проповедник был слишком прямодушен, чтобы соблюдать светские приличия.

Интеллигентного человека брала оторопь от поведения о. Илиодора. Характерно, что газета «Русь» приняла его, прошедшего полный курс духовной школы, за «темного, некультурного» монаха. А знаменитый публицист М.О.Меньшиков писал об «отвратительном монахе Илиодоре, фанатике, крайне дурного тона».

В глубине души он и сам сознавал, что перегибает палку: «я … острее других чувствую боль народную, яснее других, смею думать, вижу неправду, ложь, предательство русских дураков и подлецов, по своей природной пылкости духа пламеннее люблю свою Родину, свой многострадальный забитый народ, свою Веру, родную идею Царского Самодержавия! Все это не дозволяет мне спокойно относиться к тому, что происходит вокруг меня и… чрез это я часто погрешаю. Но спешу оговориться: погрешаю не в существе дела, то есть не в том, к чему я стремлюсь, а в том, как я стремлюсь, в какие формы выражения я облекаю Правду Христову, правду Народную Свято-Русскую. В этом, признаюсь, я грешен и поэтому взываю постоянно к Божьей Матери: "Исцели души моея болезнь!". Но эта болезнь не уничтожает дела, не слишком опечаливает меня, эта болезнь – не гангрена: не съест она организма».

Испытания

После первых же номеров «Почаевских известий» местное еврейское население стало принимать меры самозащиты, опасаясь погрома: жаловались преосвященному, губернатору, в Синод и куда-то еще в Петербург, для чего был командирован «один богатый еврей». Архиерею, например, написали, что над Почаевом нависли «погромные тучи». Вызвали в местечко стражников, превратив его «в военный лагерь».

Тем временем местные крестьяне, очевидно, под влиянием Союза, подали преосвященному опровержение: «Свидетельствуем Вам пред святой Лаврой, что все это – еврейская выдумка. Мы слышали проповеди и беседы о. Илиодора, читаем его "Известия" и видим, что он старается нас объединить в мирный союз и избавить от еврейских злоухищрений. Против погрома и бунта он всегда нас предупреждает, и мы о погроме даже не думали».

Первой репрессией, примененной духовными властями к «Почаевским известиям», было запрещение употреблять в газете слово «жид». О. Илиодор старался, как мог. Даже изобрел эвфемизм – «иерусалимские граждане». Но выдержал всего две недели. Будучи запрошен о причинах непослушания, ответил, «что ему назначили епитимью, забыв указать срок ее окончания», так что он, о. Илиодор, восполнил этот пробел по своему усмотрению.

В другой раз преосв. Антоний письменно запретил редакции нападать на министров. Но и эта мера имела лишь кратковременное влияние.

Что до светских властей, то они установили за деятельностью обоих руководителей Союза негласный надзор. Однако официально еврейские жалобы неизменно признавались бездоказательными.

Борьба против «Почаевских известий» велась и на бытовом уровне. Номера газеты нередко пропадали, не доходя до подписчиков. «…мы "Известий" не получили, в волости сказали, что нет, а послал я к жиду лавочнику за сахаром, то он мне сахар в эти самые наши "Известия" завернул…» – рассказывал один из союзников.

Среди недовольных газетой были не только евреи. Позже, летом 1907 г., на «Известия» подал исправнику жалобу некий помещик, уязвленный тем, что газета именовала революционеров «панскими выродками». А некий пристав Бутенко, названный в «Известиях» пьяницей, судился с редакцией и выиграл дело. Тщетно о. Илиодор просил судей «осмотреть в качестве вещественного доказательства нос господина Бутенко». Священник был приговорен к 2 неделям ареста или к 50 руб. штрафа. Неизвестно, как выплачивал эту сумму монах-нестяжатель. Впоследствии в подобном случае он отговорился неимением средств.

Покуда тучи сгущались не над евреями, а над о. Илиодором. Наместник лавры архимандрит Амвросий в беседе с корреспондентом либеральной газеты выразил недовольство проповедями своего подчиненного: «Ведь это мой крест тяжелый! Ведь к нам теперь порядочные люди стыдятся ездить». На голову о. Илиодора сыпался с разных сторон поток выговоров:

«Сказал правду о жидах, наших притеснителях и поработителях; мне сказали: "так нельзя".

Сказал правду о помещиках-поляках; мне из Петербурга передали: "так нельзя говорить".

Сказал правду о министрах; мне опять прозвучало знакомое уже "так говорить нельзя".

Сказал горькую правду о революционерах, которых нужно тянуть на виселице; мне опять из Царственной столицы сказали: так "нельзя говорить; что вы, сумасшедший, что ли?".

Моим голосом заговорила вся Волынь; мне по поводу этого написали власти: "так говорить и делать нельзя".

А я продолжал говорить…».

Болезнь о. Илиодора

В конце сентября о. Илиодор заболел так тяжело, что, казалось, уже не выздоровеет. Тогда-то по Волыни и пронесся слух, будто бы священник отравился, растратив членские взносы Почаевского союза. «Известиям» пришлось печатать опровержение.

Вынужденный досуг заставил больного обратиться назад, к Ярославлю, куда он как раз собирался ехать для патриотической агитации.

«Не успел я опомниться от нравственных страданий по поводу гонения за правду, как Господь послал мне и Вам новое испытание, – писал о. Илиодор своим ярославским друзьям. – Он поразил мое тело тяжкой болезнью, которая отняла у меня силы и лишила возможности продолжать служение народу православному, страдающему. … Слава Богу и за это. Будем верить, что Господь послал для меня это испытание для того, чтобы дать мне возможность отдохнуть после трудов, понесенных мной во время пребывания моего на Святой горе Почаевской, а Вам для укрепления Вашей веры, терпения и любви».

Вспомнил он и о своих ярославских недругах и написал письма обоим преосвященным – архиепископу Иакову и епископу Евсевию, – прося у них прощения за прошлое.

Болезнь заставила о. Илиодора отойти от редакторской деятельности. Номер «Почаевских известий» от 2.X.1906 был еще в илиодоровском стиле, затем наступило затишье: ни ругательств, ни ярких интонаций. Газета понемногу деградировала. Передовые статьи собственного производства заменялись перепечатками. Даже выздоровление редактора не улучшило положение, поскольку он уже увлекся другой идеей.

Проповеднические выезды

Дело в том, что ярославские союзники, огорченные разлукой с о. Илиодором, обратились к обер-прокурору П.П.Извольскому с просьбой позволить их пастырю наезжать в Ярославль и, как раньше, проводить беседы в местном отделе «Союза русского народа». Это ходатайство председатель отдела доктор И.Н.Кацауров передал Извольскому при личной встрече в Петербурге на съезде председателей и уполномоченных Союза. Затем повторил в форме письма (14.IX.1906).

«…патриотический огонь, горящий в душе о. Илиодора, и его пламенное, проникающее в глубину сердца слово могут в настоящие тяжелые дни, переживаемые нашей родиной, сослужить великую службу для внесения мира и успокоения в души русских людей. В высшей степени желательно, чтобы о. Илиодор получил возможность применить данный ему от Господа талант на пользу страждущего человечества не в одном каком-либо месте, как Ярославль или Почаевская лавра, но везде, где для наболевших сердец людских требуются успокоение и подкрепление. …

Позволяю себе от имени ярославского "Союза русского народа" почтительнейше ходатайствовать перед вашим высокопревосходительством принять под ваше особое попечение нашего горячо любимого проповедника о. Илиодора и дать ему возможность преподавать людям духовное утешение и наставление везде, где того потребуют обстоятельства дела. …

Усердно просим ваше высокопревосходительство исполнить нашу просьбу и дать о. Илиодору великую миссию проповедника по всей великой и ныне только страдающей родине нашей».

Таким образом, теперь речь шла уже не только о Ярославле. Кацауров придумал грандиозный проект – сделать о. Илиодора всероссийским проповедником патриотизма и монархических идей! Да, это был его масштаб!

Обер-прокурор снесся с преосвященным Антонием. Тот (20.IX) ответил «полным согласием», обусловив его лишь разрешением архиереев тех епархий, куда будет выезжать о. Илиодор. 22.IX Извольский дал Кацаурову положительный ответ.

О. Илиодор был очень рад, считая такое дозволение «благоприятным оборотом»: «Я уже мечтал о том, что вот скоро увижусь со своими ярославскими сиротами для совместного утешения в молитвах и поучениях. Но Господь судил иначе».

Выздоровев, он действительно приступил к проповеднической деятельности, которую потом описывал так: «Покинув Почаев, я путешествовал с одного конца России на другой, через горы и долины, города и деревни, проповедуя повсюду. Люди следовали за мной тысячами и десятками тысяч. Религиозные процессии тянулись милями». Трудно оценить достоверность этих сведений, тем более что далее Сергей Труфанов без перехода рассказывает о событиях 1911 года.

Известно, что в декабре 1906 г. о. Илиодор посетил Ростов-на-Дону, где провел две беседы в местном отделе «Союза русского народа». При отъезде произнес прощальную речь с площадки вагона, обращаясь к собравшейся толпе союзников. И увидел возле себя союзника со свернутым флагом: не было разрешения градоначальника. «Вот тебе на, подумал я, в православном русском государстве нужно еще испрашивать разрешение на проявление своей любви к Царю… Тяжело мне сделалось на сердце; поезд тронулся, я отвернулся от народа и… горько, горько заплакал… О чем я плакал, поймет каждый православный человек, который прочтет эти строки, написанные кровью моей и нервами…».

Ездил он и по Волыни. Одноименная региону либеральная газета писала о его патриотических речах для крестьян разных местностей. Хотя «Почаевские известия» опровергли это сообщение, вскоре (17.IX) он посетил Борецкую волость, где после его проповеди почти вся волость вступила в Почаевский союз. От лица местных крестьян о. Илиодор послал верноподданническую телеграмму Государю, за что вскоре удостоился Высочайшей благодарности.

Существует малоправдоподобный рассказ об усмирении о. Илиодором революционного Житомира по ярославскому образцу: после краткой патриотической речи иеромонах вышел на площадь, поднял крест, «и все то, что пряталось и боялось назвать себя русским, последовало за Илиодором, а из старообрядческих молелен вынесли кресты и хоругви и присоединились к православной процессии. Красные флаги исчезли, и революционная толпа разбежалась, губернатор и все власти возвратились, вот какова сила проповеди Илиодора».

О перемещениях своего подопечного преосв. Антоний узнавал из письменных укоров губернатора, после каждой поездки о. Илиодора докладывавшего архиерею об очередном скандале, вызванном речами неистового монаха.

Итоги 1906 г. в Почаеве

Таким образом, за четыре месяца 1906 года Почаевский союз стал для Волыни влиятельной политической силой. Как уже говорилось, о. Илиодор утверждал, что организовал здесь под русское знамя 2 млн. чел. Точно так же положение видел с севера некий «Ярославец»: «Стоило о. Илиодору появиться в Почаеве, как после первых же проповедей весь край превращается в громадный "Союз русского народа"». Конечно, огромная ошибка – приписывать успех этого народного движения одному человеку, но заслуга о. Илиодора несомненна.

Наступивший 1907 год поставил перед Союзом новые задачи. Предстояли выборы в Государственную думу II созыва. Союз рассчитывал принять в них активное участие и провести в Думу своих членов. Поэтому о.о. Виталий и Илиодор вскоре с головой погрузились в предвыборную кампанию…