Иллюзии

Глава 23

Бора-Бора, Французская Полинезия

Июнь 1988 года

Джиллиан сказала ему, что его брат-близнец никогда не спал в самолетах, но Чейз не имел ни малейшего представления, будет ли это верным по отношению к нему. Большую часть своих путешествий он совершил морем и лишь несколько раз летал на самолетах, преследуя убийц или встречаясь с экспертами по убийствам из ФБР; и все эти полеты приходились на дневное время.

Удобно устроившись в салоне первого класса, Чейз решил, что, вполне возможно, он сумеет заснуть в самолете, но это может напугать, нет, пожалуй, даже привести Джиллиан в ужас.

Человек осмеливается летать исключительно благодаря своей самонадеянности, и сегодня природа атаковала эту самонадеянность, пообещав его сурово наказать. Полет на самолете через грозовое небо нисколько не напугал Чейза. Даже скорее наоборот. Этот полет был сродни тому лихому безрассудству, которое заставляло его плавать на яхте даже в штормовую погоду.

Небеса сегодня были в страшном гневе и разразились порывами сильного ветра и хлещущего дождя. Они раскачивали тяжелый самолет, играя с ним как с легким перышком.

Когда Чейз посмотрел на испуганное посеревшее лицо рядом с ним и увидел, как Джиллиан вцепилась побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла, он невольно подумал, что она наверняка вспоминает сейчас другую штормовую ночь, когда машина ее матери превратилась в металлический гроб…

Сильная теплая рука легла на ее руку, и Джиллиан вздрогнула. Почувствовав успокаивающее тепло, она посмотрела на эту руку с блестящим золотым кольцом, которое украшало один из его длинных умелых пальцев.

— Я когда-нибудь знал, как сильно ты боишься летать?

— Нет, — покачала она головой. — Обычно я не боялась.

— Но сегодня ты чувствуешь себя так же, как в ночь того несчастного случая?

— Да. Мне просто надо уткнуться в книгу, которую я захватила с собой.

Но вместо того чтобы достать книгу, она разжала руки, позволив его пальцам переплестись с ее пальцами. Рука Чейза оказалась в нежных объятиях ее ладоней, и он не возражал против этого, надеясь, что их близость вселит в нее уверенность в благополучном исходе их путешествия.

Но быстро, слишком быстро Джиллиан осознала их близость.

— Думаю, мне лучше почитать книгу, — пробормотала она, убирая от него свои руки.

— Я знаю, вернее, знал какие-нибудь карточные игры? — поинтересовался Чейз.

— Ты всегда хорошо играл в подкидного дурака, — улыбнулась она. — Шесть лет назад наш полет сопровождался таким же штормом. — «Но ты тогда не замечал моего страха. А сегодня ты это заметил, тебя это беспокоит». — Мы всю ночь играли в карты и пили шампанское.

— Тогда почему бы мне не поискать и то и другое?

Когда на рассвете они приземлились на Таити, их встретил восход солнца и пьянящий запах тропических растений. Полет на самолете авиакомпании «Эр Таити» из Папеэте до Бора-Бора прошел без осложнений, а их путь на лодке пролегал по зеркально-спокойному аквамариновому морю.

Рай, думал Чейз, глядя на окружавшую его природу. Он обнаружил, что небо и море голубого цвета, чего никогда не замечал раньше. Он видел все оттенки зеленого цвета в пышной растительности, а когда их повели к бунгало, он открыл для себя роскошь садов из гибискусов и других тропических растений с переливами всевозможных цветов: малинового, розовато-лилового, фисташкового и лавандового.

Годами Чейз Карлтон мечтал совершить морское путешествие на Бора-Бора — одинокое тоскливое путешествие в рай. Сейчас он был здесь с красавицей женой своего брата, в бунгало для молодоженов, продуваемом ласковым ветерком и окутанном птичьими серенадами и плеском волн.

— Зрелище весьма эффектное, — проговорил он, подходя к бунгало.

— Да. Хочешь осмотреть отель?

— Я думаю, что мы сделаем это вместе, после того как немного отдохнем. Согласна? — ласково спросил Чейз, заметив, что Джиллиан измучена. — Почему бы тебе не принять душ и не переодеться, пока я буду распаковывать чемоданы? — Увидев удивление на ее лице, Чейз спросил: — Обычно их распаковывал не я?

— Нет.

— Позволь мне теперь это сделать.

— Хорошо. Мне только нужно достать халат и ночную рубашку из маленького чемодана.

«Взяла ли она с собой белую шелковую рубашку?» — в который раз подумал Чейз, наблюдая, как она открывает чемодан. Нет. Рубашка, которую Джиллиан взяла с собой в рай, была очень скромной, хлопковой, расшитой букетиками фиалок по кремовому полю. Она была такой же невинной и девственной, как и та, из белого шелка, но предназначалась для отдыха, а не для обольщения.

К тому времени как Джиллиан вышла из ванной, Чейз уже убрал в шкаф всю их одежду. Она была сама невинность и чистота, ее милое посвежевшее лицо обрамляли блестящие темно-рыжие волосы, усталые изумрудные глаза светились надеждой — и неуверенностью.

— Спокойного сна, — улыбнулся ей Чейз.

Эти слова они всегда говорили друг другу, перед тем как разойтись по разным комнатам.

Сейчас была только одна комната, но слова остались те же.

И сейчас была только одна кровать, конечно, достаточно широкая, чтобы спать, не касаясь друг друга, тем не менее это была все же только одна кровать.

Чейз видел, что его слова вызвали у Джиллиан вздох облегчения. Облегчения, потому что он не претендовал на близость? Насколько он понимал, пока они по-прежнему оставались друг для друга посторонними людьми.

Джиллиан почувствовала облегчение, а Чейз — неожиданное разочарование. Но прежде чем она повернулась к нему спиной, он спросил себя, не было ли такого же разочарования на ее красивом лице.

Джиллиан заснула, пока Чейз принимал душ. Он не мог видеть ее лица. Она лежала к нему спиной на самом краю кровати, и ее влажные темно-рыжие волосы веером рассыпались по подушке.

Чейз Карлтон до сих пор никогда не спал — в прямом значении этого слова — с женщиной, а когда ему случалось лечь в постель к спящей любовнице, его ничуть не беспокоило, что он может ее разбудить, к тому же в подобных случаях он всегда был раздет. Но сейчас на нем была пижама его брата, и когда он улегся в постель, он сделал все возможное, чтобы не потревожить сон Джиллиан.

Растянувшись на прохладных простынях, Чейз только теперь в полной мере осознал, как сильно он устал. Усталость его была вызвана переживаниями за Джиллиан, когда они летели сквозь грозу, а не из-за того, что он не спал всю ночь. Для Чейза сон всегда был неизбежной необходимостью и никогда приятным блаженством. Во сне его, как правило, мучили жуткие кошмары, которые иногда помогали ему вычислить убийцу, а часто просто терзали его измученный мозг.

Сейчас он был измучен, но все же старался отогнать от себя сон. Продолжая бодрствовать, он прислушивался к шуму воды, крику чаек, легкому дыханию Джиллиан. Зачем отдавать себя ночным кошмарам, когда он мог просто лежать рядом со своей прекрасной мечтой?

«Это ты называешь прекрасной мечтой? Лежать рядом со спящей убийцей?»

Внутренний голос внезапно, грубо, беспощадно нарушил хрупкий покой и сердито напомнил ему о его миссии.

Но эта миссия теперь изменилась. Все изменилось с того дня, как они побывали на борту «Морской богини». Да, в тот день он почувствовал присутствие зла и смерти, ярости и опасности, но опасность угрожала ей, возможно, им обоим, — но исходила не от нее.

За последние несколько дней уверенность Чейза — а может, это было его желание? — в невиновности Джиллиан еще больше укрепилась. Укрепилась настолько, что импульсивное решение поехать с ней на далекий остров Бора-Бора, подальше от комфорта ее дома, подальше от ее шелковой сети, уже казалось совершенно ненужным.

Чейз, конечно, мог аннулировать их путешествие в рай.

Но он этого не захотел. И вот сейчас она пошевелилась, повернулась к нему лицом и открыла глаза.

Казалось, ее взгляд сфокусировался на нем, но Чейз видел, что Джиллиан пока еще не осознала, где она и с кем. Здесь. В постели, в раю, с незнакомцем. С ним… а не с его братом.

Перед тем как встретиться с ней, Чейз предполагал, что она такая же, как и все женщины, которых он знал до сих пор. Он решил соблазнить ее, как соблазнял других женщин, завоевать своей мастерски освоенной техникой секса, пока она не начнет умолять его удовлетворить разбуженное им желание. И тогда в момент самой большой уязвимости он, сохраняя над собой полный контроль, сумеет добиться от нее признания в убийстве.

«Да, Чейз, да, я пыталась тебя убить! Но мне это не удалось, ведь так? И я счастлива, что у меня это не получилось, я так счастлива, что мы снова вместе и что твои талантливые руки и губы ласкают меня…»

Но Джиллиан Кинкейд не была похожа на тех женщин, которых знал Чейз. Он ожидал увидеть в ней уверенность, самонадеянность и вызов. Но с самого начала она была неуверенной, щедрой и доброй. А что, если ее очаровательная наивность просто уловка, хитро расставленная ловушка? В таком случае победила она, это она мастерски соблазнила его, и именно он оказался наиболее уязвимым из них двоих.

Джиллиан все еще пребывала в чудесном сне или в прекрасных грезах, но ее изумрудные глаза и чуть подрагивающие губы приглашали его присоединиться к этому сну, наполнить ее новыми воспоминаниями и сделать это безотлагательно, прямо сейчас.

Губы Чейза встретились с ее губами, и он подумал: «Это должно помочь даже самым смутным воспоминаниям выйти из забвения. Воспоминания, основанные на чувствах, рано или поздно вырвутся из долгого плена и всплывут на поверхность».

Не имеет значения, как глубока потеря памяти, потому что восторг от поцелуев Джиллиан, от его прикосновения к ее губам способен воскресить любую память, как бы глубоко она ни запряталась. Впрочем, их поцелуи не воскресили никаких воспоминаний у Чейза Карлтона, но когда ее губы приоткрылись ему навстречу, приглашая его разделить с ней бушевавшую в ней страсть, Чейз почувствовал, что сердечные раны чудесным образом затягиваются, боль постепенно уходит, излеченная силой ее любви, которая нежным коконом обволакивает его тело.

Если это всего лишь сон, то ему хотелось бы никогда не просыпаться. Если это жестокое вероломство, ему хотелось бы навечно запутаться в его волшебных сетях.

Навечно. Чейз хотел заниматься с ней любовью медленно и бережно, но его неистовое желание, соединившись с ее желанием, заставило его забыть обо всем. Ее пальцы залезли к нему под пижаму и щекотали его грудь, а его умелые руки, дрожа от нетерпения, начали открывать тайны, спрятанные под скромной ночной рубашкой.

Внезапно она замерла.

— В чем дело? — заботливо спросил он.

— Я не взяла с собой противозачаточный колпачок.

В ее глазах появилось чувство вины, а разгоряченные страстью щеки еще больше порозовели. В тот самый момент, как Джиллиан вынула из чемодана ситцевую, а не шелковую ночную рубашку, Чейз понял, что она не будет его соблазнять. Она провела последние десять дней, готовя его любимые блюда в надежде, что их вкус и запах воскресят хоть какие-то проблески его памяти, но в ее планы не входило дарить ему чувственное наслаждение.

А почему нет? Чейз знал ответ на этот вопрос: потому что она совсем не была уверена в том, что занятие любовью поможет воскресить его память. Джиллиан не считала себя привлекательной и более того: некрасивая маленькая девочка, которая после трагедии превратилась в красавицу, но решила, однако, посвятить свою жизнь детям и книгам, не вступала в случайные связи ни с незнакомцами, ни даже с человеком, который выглядел точно так же, как ее муж, которого она любила.

Джиллиан не собиралась заниматься с ним любовью в раю. Потому она и не взяла с собой ни шелковой ночной рубашки, ни предохранительного колпачка, но Чейз разбудил в ней желание, и оно читалось в ее глазах, хотя теперь они наполнились чувством вины.

Джиллиан хотела заняться любовью с высоким, темноволосым незнакомцем, но не хотела заниматься ею, не предохраняясь.

Почему? Чейз не знал, но он понял все, когда чувство вины сменилось у нее печалью, болью и страхом.

О нет, шептало его сердце в молчаливом протесте. В чем же заключается ее ужасная тайна? Неужели в их браке было столько проблем, что жена не хотела иметь ребенка даже сейчас, когда ее муж чудесным образом вернулся к ней из водяной могилы?

«Похоже, Джиллиан, я ошибался насчет твоей невиновности. Каким образом тебе удалось незаметно заглушить во мне дар зла, которым меня наградил Господь? Неужели застенчивость и щедрая нежность, которые я вижу, не более чем талантливая игра и самая хитрая из твоих уловок?»

— Почему ты боишься забеременеть? — подозрительно проговорил Чейз.

Нежность исчезла из его голоса, а голубизна его глаз, которую Джиллиан видела всего мгновение назад, затерялась в грозовом сердитом сером цвете. Холод, который слышался в его вопросе, вызвал из ее глаз поток слез. Подавив в себе желание ее утешить, Чейз решительно потребовал ответа:

— Скажи мне, Джиллиан!

— Ты не хотел иметь детей, Чейз.

— Я не хотел?

— Ты.

Сердце Джиллиан кричало: «Расскажи ему все! Расскажи ему о той боли, которую он причинил тебе. Пусть он сейчас выглядит сердитым, дай ему шанс снова стать нежным. Позволь ему объясниться с тобой».

— В первые несколько лет нашего брака ты приходил на все наши школьные праздники. Ты тогда удивительно ласково относился к детям. Ты даже организовал для них посещение твоей студии. У тебя, мне казалось, был природный дар находить с детьми общий язык. Ты всегда знал, что для них важно. Ты это помнишь?

«Я хорошо знаю детей. Я знаю, как они чувствительны и ранимы, даже те из них, кто кажется сильным и упрямым. И я знаю, что для них важно: быть любимыми и защищенными».

Оказывается, его брат-близнец, который был любим и защищен, тоже знал об этом.

— Весьма смутно, — проговорил наконец Чейз.

— Ты действительно великолепно относился к ним. Вот почему я решила, что ты будешь рад иметь собственных детей. Но узнав, что я беременна, ты ужасно рассердился.

— Рассердился? Почему?

— Я не знаю этого, Чейз. Ты никогда не говорил мне об этом.

Когда Чейз по ее глазам увидел, что она все еще ищет ответа, он почувствовал, как гнев к его брату обрушивается на него. Открыв для себя, что он один из двух близнецов, Чейз по крайней мере мог теперь объяснить пустоту и ужас своей жизни. Жизнь Чейза Карлтона была жестокой и лишенной любви, в то время как жизнь Чейза Кинкейда была спокойной, счастливой, совершенной. Чейз Карлтон был темным близнецом, и его сердце было жестоким и равнодушным к женщинам, с которыми он делил страсть; а его брат был светлым, и его сердце вместило в себя все то, чего не было у его темного брата: доброту, нежность и любовь.

Один из них был тусклым, второй — сверкающим, и Чейз без горечи смирился с тем, что ему определено судьбой прожить жизнь, вылавливая убийц и сокрушая зло, чтобы хоть один из них смог жить в мире грез. Но оказалось, что его брат не был таким уж сверкающим. Чейз Кинкейд не должен был проявлять жестокость к милой маленькой девочке, чья жизнь так трагично изменилась после смерти любимой матери. Человек с даром мечты не имел права разрушать мечту своей жены. Даже жестокий и бессердечный Чейз Карлтон — особенно Чейз Карлтон — никогда не позволил бы себе так грубо распорядиться жизнью своей жены.

— Ты сделала аборт?

— Нет. Ты никогда не предлагал мне этого.

— Нет? — Чейз сразу почувствовал облегчение, но оно так же быстро исчезло. Ребенка нет, тогда в чем дело? Уж не оставил ли его брат своего новорожденного ребенка в холодной церкви? — Что же случилось? — испуганно спросил он.

— Хотя ты никогда не рассказывал мне, почему тебя так расстроила моя беременность, ты извинился передо мной за свой гнев и иногда даже казался счастливым при мысли, что у нас будет ребенок. — Лицо Джиллиан стало печальным. — Через пять месяцев у меня произошел выкидыш. У нас должна была родиться дочка. Ты в то время был в Африке, где снимал фильм «Саванна».

— Но я сразу прилетел домой? — «Он прилетел домой, чтобы быть с тобой рядом, чтобы утешить тебя, разделить твою боль».

— Нет. Ты был в одном из глухих уголков Кении. Чтобы добраться до тебя, Брэд потратил целых два дня. Когда он предложил тебе немедленно вылететь домой, ты ответил, что не видишь в этом смысла.

«Нет! — возмутилось сердце Чейза. — Мой брат не мог быть таким жестоким. Жестокость — врожденная и приобретенная — принадлежит только мне».

— Но ты хотела, чтобы я прилетел домой?

— Я очень этого хотела.

— И Брэд сказал мне, что ты хочешь, чтобы я был с тобой?

— Да. Он даже предложил тебя заменить.

— Ты абсолютно уверена, что он передал мне твои слова?

— А почему бы ему не передать их тебе?

— Я не знаю, — пробормотал Чейз. «Я просто пытаюсь как-то оправдать моего сияющего брата, которого я никогда не знал и которого хочу любить, а не ненавидеть». — Когда я вернулся домой?

— Спустя шесть недель. Мы тогда не говорили о моем выкидыше, да и вообще никогда о нем не говорили, и ты не упоминал о нем в письмах, которые писал мне из Африки. Все выглядело так, будто беременности вообще не существовало, чего ты и хотел с самого начала. После этого мы больше не говорили о том, чтобы завести детей, но ты всегда тщательно следил за тем, чтобы я предохранялась.

Теперь понятно, почему семья Джиллиан так ее защищает. Нет ничего удивительного в том, что он встретил такую настороженность, снова появившись в ее жизни. Сердце Чейза заполнила ярость к своему погибшему брату, который имел все то, чего не имел его темный близнец, но чье бессердечное отношение к собственной жене далеко превосходило то худшее, что было заложено в Чейзе Карлтоне; он разозлился и на себя за свою бесцеремонность с Джиллиан и за то, что своими жестокими вопросами заставил ее плакать.

Почему он так разозлился, удивлялась Джиллиан, увидев, какой черной злостью налились его глаза и как вздулись вены на его шее. Из-за того, что он раньше был так жесток с ней? Или из-за того, что он кое-что вспомнил об их любви, а может, он даже вспомнил слова, которые она сказала ему в тот вечер?

Джиллиан не знала, чем вызвана его злость, но беспокойство и мука, которые она увидела в его глазах, были ей до боли знакомы. И она поняла, что Брэд оказался прав. Несмотря на то что Чейз внешне стал гораздо нежнее после своего возвращения, характер его не изменился. Он остался тем же человеком, каким был всегда, — человеком, прячущим от нее тайну своего сердца.

Еще минута, и Чейз, как всегда, молча переоденется и уйдет от нее. Удивительное и неожиданное предложение Чейза самому распаковать чемоданы означало не что иное, как желание знать, где лежит его одежда, чтобы при удобном случае быстро смыться.

Чейз сейчас уйдет, так и не сказав ей ни слова. Он прыгнет в теплую морскую воду и будет плавать, пока не устанет, а когда вернется, они уже не смогут поговорить о том, что терзало его душу и почему он опять убежал от нее.

А потом все повторится: тщательно отмеренная правда, которая клином встала между ними; темная бездонная пропасть, через которую она даже силой всей своей любви не сможет проложить мост. Поняв это, Джиллиан ощутила внезапно жгучую боль. Острый нож разрезал ее сердце на две половинки и отнял у нее глупую надежду, что у них с Чейзом может появиться второй шанс.

Словно прочитав ее мысли, Чейз встал с постели и быстрым шагом направился к комоду. Но вместо того чтобы открыть ящик и достать свои плавки, он просто остановился около него спиной к ней и затих. Даже под тканью его пижамы Джиллиан видела, как напряглось его сильное гибкое тело — тело, которое мечтало об освобождении и рвалось на волю, как рвется на волю дикое животное.

«Не молчи, Чейз! Найди мужество поговорить со мной. Пожалуйста. Пожалуйста». Эту молчаливую молитву Джиллиан произносила тысячи раз, и сейчас она старалась найти в себе мужество, чтобы произнести ее вслух.

Но мужество ее покинуло. Энергии Джиллиан, сокрушенной тяжелыми воспоминаниями, осталось совсем мало — как раз столько, чтобы уберечь свое раненое сердце, подготовить улыбку, когда он повернется к ней лицом… спрятать собственную боль, простить его за то, что он не поделился с ней своей болью, — и продолжать жить.

Для нее Чейза уже как бы и не было рядом, и она постаралась заставить себя думать о будущем.

Но тут он вдруг повернулся к ней, и на лице его был все еще еле сдерживаемый гнев, но в серых глазах уже появилась нежность. Он сел рядом с ней на кровать и ласково погладил ее по мокрой от слез щеке.

— Мне очень жаль, — произнес он охрипшим голосом. — Мне очень жаль, что я причинил тебе такую боль тогда… и сейчас.

— Спасибо, Чейз, — прошептала Джиллиан.

— Не благодари меня, — произнес он быстро и сердито. — Скажи мне ради Бога, за что ты благодаришь меня?

— Потому что даже сейчас, по прошествии долгого времени, мне приятно слышать, что ты о чем-то сожалеешь.

— Как давно это случилось?

— В октябре будет три года. Седьмого октября. — Джиллиан тряхнула копной темно-рыжих волос. — Сейчас ты извинился, и мне хочется думать, что ты сделал это искренне, но ты хоть что-нибудь вспомнил?

— Нет.

Выражение ее лица не изменилось от этой правды. Она была благодарна ему за извинения, хотя и запоздалые. Но лучше бы он сказал эти слова три года назад, лучше бы это была страстная мольба простить его за непрощаемое. Гнев Чейза на жестокость его брата вылился в мощный порыв, и он сказал слова, не успев осмыслить их значение:

— Почему ты осталась с ним после того, что он с тобой сделал?

«С ним». Это была непростительная ошибка. Чейз произнес это в сердцах, эмоционально стараясь отмежеваться от человека, который так глубоко ее обидел. Пока Чейз ждал реакции Джиллиан, его вероломное — и такое глупое — сердце уговаривало его снова и снова: «Скажи ей всю правду. Скажи ей, кто ты такой. Пусть она знает, что ты, несмотря на все ужасы твоей жизни, никогда не причинил бы ей такую боль».

— Потому что я любила его… тебя, — ответила Джиллиан и, улыбнувшись, пояснила: — Иногда я думаю о тебе — о тебе, каким ты был тогда, — как «о нем».

— Правда? На обеде у твоих родителей ты, похоже, абсолютно точно знала, кто я такой. Была ли тому причиной моя внешность?

— Нет. Иногда ты сильно отличаешься от того, каким я тебя помню. Но я знаю, что это из-за того, что у тебя в душе. Раньше ты очень редко бывал со мной нежен. Не знаю, почему это так. Ты скрывал ее от меня. Но я знала, что она в тебе есть. Я знала, каким внимательным, нежным и добрым ты можешь быть.

— И ты увидела что-то во мне после моего возвращения? Внимание? Доброту? Нежность?

— О да, — улыбнулась Джиллиан, увидев эту нежность в его серых, нет — удивительно голубых-голубых глазах. — Наверное, ты не помнишь о нашей девочке, но мне кажется, печаль, которую ты испытал, услышав о ней сейчас, ты должен был испытать и тогда, просто ты не говорил мне об этом.

— Я уверен, что он… что я это чувствовал.

— Ты знаешь, почему он… почему ты не хотел иметь детей?

С минуту поколебавшись, Чейз ответил за себя, высказал правду, которая лежала на его израненном сердце:

— Возможно, я боялся ответственности. Или я думал, что ничего не смогу предложить нашему ребенку и, как бы ни старался, не сумею защитить его от всех печалей и трагедий жизни.

— Ты казался очень напуганным, когда я впервые сказала тебе о нем, — призналась Джиллиан, вспомнив тот страх, который предшествовал его злости. — Но я тоже была напугана, Чейз. Мысль о том, что наш ребенок, наша дочка, будет горевать обо мне, как я горевала о своей матери, пугала меня. Но я решила, что вместе мы можем дать ей многое и хотя бы один из нас всегда будет рядом с ней, чтобы отдать ей свою любовь, нежность и защиту. Моя беременность не была случайной. Я знаю, мне следовало бы предупредить тебя, что я хочу забеременеть, но я думала, это будет для тебя приятным сюрпризом, чем-то, что сделает тебя счастливым.

Но Чейз Кинкейд не почувствовал себя счастливым, он только разозлился и так жестоко отказался разделить с женой ее горе, когда беременность, которую она так ждала, закончилась выкидышем.

А вдруг прямо сейчас Джиллиан Кинкейд признается Чейзу Карлтону, что боль, причиненная ей его братом, была настолько глубокой и сильной, что привела к трагедии в ту туманную ночь на море? Вдруг она признается, что, действуя под влиянием импульса, она опустила кливер на его голову, нет, не для того, чтобы его убить, но — да! — чтобы тоже причинить ему боль и тем самым привлечь к себе его внимание? А что, если она потом добавит, что, увидев, как он, шатаясь, направился к борту, она решила помочь ему оказаться в море, которое он любил больше, чем свою жену?

«Могу ли я ее винить за это? Захочу ли я, чтобы она провела остаток жизни за решеткой только потому, что мечтала завоевать любовь собственного мужа? Нет, — решил он, — я не буду ее ни в чем винить».

Чейзу следовало бы сказать ей правду прямо сейчас, потому что, если Джиллиан и убила его брата, она все равно невиновна. Опасный холод зла, который он почувствовал на борту «Морской богини», тот лед, который окутал его сердце, был не чем иным, как отпечатками сердца его брата, и у Чейза создалось впечатление, что опасность грозила Джиллиан, а вовсе не исходила от нее.

Он должен рассказать ей правду.

И после того, как он это сделает, он распрощается с ней навсегда.

Но Джиллиан его опередила:

— Я хотела бы, чтобы ты был со мной нежен, Чейз. Но… наверное… еще слишком рано. Думаю, сначала нам надо получше узнать друг друга.

«Получше узнать друг друга». Эти слова наполнили сердце Чейза надеждой. Джиллиан сказала «получше узнать друг друга», а не узнать побольше о прошлом. Словно этого прошлого вообще не существовало. Словно сейчас главным было настоящее и будущее. Словно самыми главными были сейчас Джиллиан Кинкейд и Чейз Карлтон: женщина, которая когда-то любила мужчину, прятавшего от нее свою нежность, и мужчина, который до настоящего времени никогда в своей жизни не знал этой нежности.

Молча Чейз протянул к ней руку, и она нежно сжала ее обеими руками. Так они и заснули, крепко держась за руки, и сны их были полны мечты и надежды.

Глава 24

Эту неделю в раю Джиллиан и Чейз жили только настоящим, благоговейно восторгаясь окружающей их природой: красно-оранжевым блеском пихт на фоне лазурного неба, потрясающими закатами, окрашенными в разнообразные цвета — розовато-лиловые, розовые, пурпурные и золотые, — и теми сокровищами, которые давало им море.

Они часами плавали в лагуне, наслаждаясь тишиной моря и его красками. После несчастного случая Джиллиан не могла бегать, прыгать, совершать далекие прогулки. Но она могла плавать. И без всяких преувеличений она была отличной пловчихой.

Она была достаточно сильной, чтобы доплыть от яхты до берега. Эта непрошеная мысль пришла к Чейзу без предупреждения, но он быстро и сердито ее отбросил.

Они говорили о море, цветах, закатах и звездах, и с этими признаниями о красоте природы, с улыбками и взглядами, сопровождавшими эти слова, к ним пришло понимание. Джиллиан узнала, что Чейз был таким, каким она его знала раньше, разве что он стал более чувствительным, более вдумчивым и более нежным, чем она могла от него ожидать. А Чейз впервые за всю свою жизнь узнал, что такое счастье, покой и любовь.

Каждый из них познал одиночество. Для Чейза одиночество было постоянным спутником его жизни. У Джиллиан одиночество шло полосами: сначала она потеряла мать, а затем и лучшую подругу, и потом еще шесть лет, когда она любила так отчаянно и так тщетно. За время их жизни в раю Джиллиан и Чейз почти не говорили об одиночестве, которое им было хорошо знакомо, а если и вспоминали иногда о нем, то как о чем-то оставшемся в прошлом, как о черной густой тени, которая когда-то затмевала их жизнь, а сейчас исчезла навсегда.

За эту неделю они часто дотрагивались друг до друга и делали это так естественно и нежно, с таким опьянением и теплотой, с какой морской ветерок ласкал их кожу. Иногда непроизвольно пальцы их рук переплетались, и, осознав это, они улыбались друг другу и не спешили их расцепить. Он стирал с ее лица соленые капли моря, а во время прогулок нежно обнимал за талию, и во время сна, такого мирного, их пальцы снова переплетались.

Они целовались, и эти поцелуи были осторожными, чистыми и невинными, похожими на шепот, раскрывающими друг другу их сердца и души. Они смаковали свои восторги, дорожа ими и откладывая радость разделения страсти на более позднее время.

Более позднее время… Когда они вернутся из рая и окунутся в реальность. Когда они покинут спокойное волшебство настоящего и вернутся в мир, заполненный темными тенями прошлого и черной неопределенностью будущего. В эту неделю на Бора-Бора Чейз был таким, каким никогда не знал себя прежде: нежным и любящим. Любовь в блестящих глазах Джиллиан предназначалась для него, а не для его светлого брата… Разве не так?

«Да, — отвечало его сердце. — Все ее внимание предназначено тебе… тебе». «А как ты вознаградишь ее за это внимание? — спрашивал ехидный тайный голос. — Обманывая ее? Этот обман был оправдан, когда ты хотел доказать, что она убийца, разоблачить ее и сдать в полицию, а сейчас это просто эгоизм, жадность изголодавшегося одинокого сердца.

Конечно, это можно оправдать. Если ты хочешь остаться с Джиллиан навсегда, наслаждаясь ее теплом, живи с этим чудовищным обманом. И она тоже будет с ним жить».

Но Чейз Карлтон и Джиллиан Кинкейд не могли жить в этом волшебном раю вечно, и Чейз знал, что Джиллиан заслуживает правды. Он все ей расскажет, убеждал он себя. По возвращении в Лос-Анджелес он снова постоит на борту «Морской богини», чтобы встретиться с призраком своего брата, а потом расскажет ей все.

А что, если он не выдержит противостояния призрака своего брата? А что, если даже из водяной могилы он откажется делиться с ним своими сокровищами, особенно самым дорогим из них?

Тогда у него останется эта неделя в раю вместе с Джиллиан. Это уже само по себе большое счастье, какого Чейз Карлтон раньше и вообразить себе не мог.

Он протянул ей серьги сразу после того, как они сели на самолет до Лос-Анджелеса. Это был таитянский жемчуг, блестящий, светящийся и прекрасно обработанный.

— В каждой жемчужине своя маленькая радуга, — проговорила Джиллиан, с восторгом рассматривая радужные белые жемчужины. — Спасибо, Чейз. Я их люблю. — «Я люблю тебя».

Самолет приземлился в аэропорту Лос-Анджелеса строго по расписанию: в шесть часов сорок пять минут вечера. По пути в Клермонт Джиллиан и Чейз заехали к Клаудии и Эдварду, чтобы забрать Энни. Оказавшись дома, они почувствовали себя так, словно снова попали в рай, словно волшебство возвратилось вместе с ними.

«Сегодня мы с Джиллиан будем спать в одной постели, — решил Чейз. — А завтра, после ленча с Брэдом и Питером Далтоном, я отправлюсь на «Морскую богиню». И завтра же вечером я расскажу ей правду».

А если она простит его? Если она от него не отступится? Тогда Чейз Карлтон и Джиллиан Кинкейд отправятся в путешествие, которое подскажут им их сердца.

Они провели тихий вечер, наблюдая, как в Тихий океан садится солнце, играя с очаровательной Энни, улыбаясь, прикасаясь друг к другу, стремясь не расплескать и здесь то волшебство, которое соединило их в раю, и обещая себе сделать все для того, чтобы оно никогда не кончалось.

— Это, наверное, Брэд, — произнесла Джиллиан, когда их покой нарушил телефонный звонок.

— Возможно, — пожал плечами Чейз, наблюдая, как Джиллиан идет к телефону.

«Наверняка это он», — с внезапным раздражением подумал Чейз. Брэд, несомненно, звонит под предлогом узнать, прилетели ли они, как было намечено, и не забыли ли они о ленче с Питером Далтоном в отеле «Белэр», но в основном, как догадывался Чейз, чтобы узнать, не наступило ли улучшение в упорно не желавшей восстанавливаться памяти Чейза. Чейз понимал, что его раздражение не имело причины. Было вполне естественным, что любящий его Брэд надеялся, что память к нему вернулась. Брэд и не догадывался, что его кузену хотелось жить только в настоящем — и будущем.

Радостная улыбка исчезла с лица Джиллиан, когда она услышала голос в телефонной трубке. Исчезла не только улыбка, но и розовый цвет лица, а когда она, прикрывая рукой трубку, повернулась к Чейзу, он заметил, что и сияние ее глаз, радовавшее его всю последнюю неделю, исчезло тоже.

— Это Николь Хэвиленд.

Чейз сразу вспомнил это имя. Николь Хэвиленд была голливудской звездой, удивительно сочетая в себе талант, уверенность и блеск. Если бы жизнь — и надежда — не исчезли с лица Джиллиан, Чейз мог бы подумать, что Николь звонит по делам киностудии.

Но красивое лицо Джиллиан стало безжизненным, а зубы так впились в нижнюю губу, словно она боялась произнести вслух слова, которые кипели в ее сердце.

Чейз уже догадался, что она сейчас скажет:

— Она была… она твоя любовница.

«Мне так жаль, — ответили ей серые глаза Чейза. — Мне так жаль, что он снова предал твою любовь».

Чейзу не хотелось говорить с известной актрисой. Единственное, что он хотел, — это обнимать Джиллиан, утешать ее и любить. Но Николь Хэвиленд ждала на другом конце телефонного провода, трубку которого Джиллиан сжимала в руке.

Она старательно избегала взгляда Чейза, когда он брал трубку, и постаралась избежать даже малейшего соприкосновения с его рукой.

Она вышла из комнаты, чтобы дать ему возможность поговорить, и Энни, которая в другое время осталась бы с ним, побрела за своей хозяйкой, и они вместе исчезли за дверью.

Чейз очень быстро понял, что нужно от него Николь Хэвиленд. Она была похожа на других уверенных в себе капризных красивых женщин, которые были его любовницами и с которыми он делил все интимные чувства — кроме любви.

— Не могу поверить, что ты не позвонил мне, Чейз! — Сексуальный голос Николь был одновременно мурлыкающим и ворчливым, и Чейз легко представил себе недовольную и соблазнительную гримасу на ее красивом лице. — Я была на съемках в Испании и даже не знала, что ты жив, пока не вернулась на прошлой неделе. К тому времени ты уже уехал на Бора-Бора.

— Как ты узнала об этом?

— От Брэда, конечно.

— Он сказал тебе, когда я возвращаюсь?

— Естественно, и я стала считать секунды.

«Не так уж много секунд прошло между моим возвращением домой и твоим телефонным звонком», — сердито подумал Чейз. Его злость относилась скорее к Брэду, чем к Николь.

Откровенно говоря, с того момента, как он узнал о непростительном отношении своего брата к Джиллиан после выкидыша, он стал лучше понимать Брэда и его покровительственное отношение к ней. Но сказать Николь, когда он возвращается домой, хорошо зная, что она будет звонить, означало, что, покровительство Брэда в отношении Джиллиан зашло слишком далеко, похоже, что, по его мнению, второй шанс для Чейза и Джиллиан исключен.

Подавив в себе злость, Чейз постарался посмотреть правде в глаза: что касается отношений Джиллиан с Чейзом Кинкейдом, тут их точки зрения полностью совпадали. Светлый брат не заслуживал получить второй шанс, чтобы наладить отношения с Джиллиан. Но что можно сказать о темном брате? Что можно сказать о брате с даром зла, который благодаря Джиллиан открыл в себе также и дар любви?

— Я надеюсь, Брэд предупредил тебя о том, что я потерял память?

— Конечно. — В голосе Николь звучал тот же скептицизм, что и у Брэда. — Я могу помочь тебе вспомнить меня… нас, Чейз, — промурлыкала в трубку Николь. — Приходи ко мне прямо сейчас, и я даю гарантию, что излечу твою амнезию. По крайней мере ты вспомнишь основные моменты из своей прошлой жизни.

Николь сделала это предложение, абсолютно уверенная, что удовольствие от занятий с ней любовью забыть невозможно. Она была прямой противоположностью Джиллиан, которая никогда не делала таких провокационных предложений, словно знала, что ее можно легко забыть, в чем, конечно, убедил ее его брат-близнец.

— Приезжай сейчас, Чейз, — настаивала Николь. — На мне черный шелковый пеньюар, который ты всегда…

— Нет, — резко прервал ее Чейз, — я не приеду ни сейчас, и никогда.

— Ты ублюдок, — прошипела Николь.

Подобных эпитетов от красивых женщин Чейз Карлтон за свою жизнь наслушался достаточно, но, с другой стороны, он не лучшим образом характеризовал его брата.

— Некоторые вещи не меняются, Николь.

— Догадываюсь. Например, твоя потеря памяти.

Николь раздраженно бросила трубку, а Чейз положил трубку медленно, готовя свое сердце к встрече с Джиллиан, если, конечно, она захочет хотя бы посмотреть на него.

Джиллиан сидела за кухонным столом, голова опущена, спина одеревенела. Когда он подошел к ней, она застыла как изваяние.

— Я сожалею, — произнес Чейз с раскаянием.

— Я знаю.

На острове, когда он извинялся за необъяснимое нежелание его брата разделить с ней горе от потери ребенка, Джиллиан с благодарностью приняла его извинения. Это были слова, в которых она очень нуждалась, но никогда не слышала их раньше. Но сейчас, когда Чейз извинился перед ней за неверность своего брата, ответ Джиллиан сказал ему, что подобные слова она слышала слишком часто.

— Ты не хочешь посмотреть на меня?

В ответ на его ласковую просьбу ее темно-рыжая головка с трудом поднялась, словно вес обрушившегося на нее горя пригнул ее к земле.

— Она для меня ничего не значит… абсолютно ничего. — Чейз понял, что и эти слова были ей хорошо знакомы. — Я говорил тебе об этом раньше?

— Да.

— Когда? — спросил Чейз, заметив появившийся в ее глазах страх. — Когда я говорил тебе об этом, Джиллиан?

— Вечером, перед тем как с тобой произошел несчастный случай.

— Мы говорили о моих отношениях с Николь в тот вечер?

— Да, но до твоего исчезновения я не знала, что ее зовут Николь.

— А как ты это узнала? — «Тебе сказал Брэд? Он считал, что потеря твоего неверного мужа пройдет для тебя в этом случае менее болезненно?»

— Она пришла повидаться со мной, после того как полиция прекратила поиски. Думаю, для нее было важно, чтобы я узнала, как ты к ней относишься. Она заявила мне, что ты ее любишь и собираешься меня оставить, чтобы жениться на ней. Она не была твоей первой любовницей, Чейз, и мы обе хорошо об этом знали. Но она сказала, что на этот раз все по-другому, что твое чувство к ней отличается от тех, что ты испытывал к другим женщинам.

— Но это не соответствует действительности, — возразил Чейз, подумав при этом: «Эта другая женщина — ты». — Я не собирался оставлять тебя ради нее. Ты это знаешь. Ты только что сама сказала, что я говорил тебе об этом в тот вечер, когда произошел несчастный случай. Ты не поверила мне?

— Я тебе поверила, — призналась Джиллиан.

«Ты не собирался оставлять меня, Чейз. Это я собиралась уйти от тебя. Я должна была это сделать, потому что я умирала. Ты убивал меня».

Джиллиан сделала все возможное, чтобы Чейз не смог прочитать в ее глазах воспоминания о том вечере, но при этом чувствовала, что он что-то разглядел — возможно, страх или ее желание спрятать от него свои мысли.

— Джиллиан?

Она не могла говорить о той ночи, пока не могла, особенно сейчас, но он смотрел на нее с такой нежностью, с какой смотрел тогда в раю, побуждая ее, желая услышать все мучительные тайны и муку ее сердца. Джиллиан не готова была поведать Чейзу тайну того вечера, и она спросила его о другом, о том, что давно мучило ее и было запрятано глубоко внутри:

— Почему ты нуждался в другой женщине, Чейз? Я знаю, что ты не помнишь все детали, но ты мог бы рассказать мне о своем страхе иметь детей, не вспоминая о потере нашего ребенка. — Джиллиан помолчала, потом предложила объяснение, в которое хотела верить: — Я всегда думала, что это потому, что я такая… неопытная. Я всегда считала, что ты хочешь иметь женщину, более уверенную в себе, более искушенную и более приятную…

— О, Джиллиан, нет, — потрясенно выдохнул Чейз, не зная, как сделать, чтобы она перестала винить себя за бесконечные предательства ее мужа. Она нуждалась в ответе на вопрос, и она его заслуживала, и спустя минуту он дал ей единственный ответ, который мог дать, исходя из своей жизни, полной страсти, но ничего не значившей для него: — Скорее всего я считал себя недостойным тебя. Или я ощущал в своем сердце пустоту и не верил, что смогу полюбить и быть любимым. А может, мне было гораздо легче жить, предавая тебя, чем пытаться завоевать твою любовь и потерпеть полное фиаско.

Его честные слова вызвали смущение на ее милом лице. «Конечно, а что ты ожидал?» Вера, что он недостоин любви Джиллиан, наверняка не была решающей причиной для его брата-близнеца заводить любовные романы. Человек, для которого жизнь била переполненным фонтаном осуществленных желаний и надежд, мог бесцеремонно распоряжаться преданной любовью своей жены. Для брата, имевшего все, Джиллиан была еще одним драгоценным камнем в его блистательной жизни. Близнец с даром мечты, похоже, не имел этой мечты — он уже жил в ней.

Чейз Кинкейд с беззаботной грубостью распоряжался любовью Джиллиан, постоянно причиняя ей боль и прося за это прощения, уверенный, что она всегда его простит. Но может, в ту туманную весеннюю ночь она наконец решила его не прощать? Может быть, истерзанное болью сердце не могло вынести затянувшейся агонии?

Обращаясь к женщине, которая явно скрывала что-то важное о той ночи, Чейз ласково, но твердо попросил:

— Расскажи мне, Джиллиан, что случилось в тот вечер, когда я исчез.

Панический страх промелькнул в изумрудных глазах, и голова ее снова склонилась, а рыжая копна волос закрыла лицо.

— Мы… ссорились, — с трудом произнесла она, глядя на свои руки, лежавшие на столе. — А затем ты ушел, чтобы поплавать на яхте.

— Ты не поехала со мной? — «Посмотри на меня!» — Тебя не было на борту?

— Нет, я осталась здесь. — Джиллиан поднялась, так и не взглянув на него. — Сожалею, Чейз, но я очень устала и хочу отдохнуть перед завтрашней встречей с Питером Далтоном.

— Хорошо. — Чейз тоже встал.

Ему хотелось погладить ее по лицу, как он делал это, когда они жили в раю.

Но они уже были не в раю.

Прошлое неотвратимо вернулось.

И волшебство исчезло.

— Она выглядит такой счастливой, — сказала Клаудиа своему хмурому мужу. — Они оба выглядят счастливыми, Эдвард, ты же сам видел!

— Да, видел. — Эдвард улыбнулся жене. — Ты права, Клаудиа. Хорошо, что они поехали на Бора-Бора.

От этих слов и виноватого тона мужа сердце Клаудии забилось чаще, переполнившись надеждой. Означало ли это, что Эдвард простил ее за обман? Ведь она знала, но не сказала ему о предстоящем путешествии. Он понимал, что Джиллиан просила ее держать их план в секрете, но Эдвард считал, что Клаудиа все равно должна была рассказать ему об этом или хотя бы предупредить.

Эдвард также считал, что между мужем и женой вообще не должно быть секретов. Но у нее был секрет от него, о котором она не сможет ему рассказать даже под страхом смерти.

— Похоже, что Чейз и Джиллиан начали все сначала, тебе не кажется?

— Да, — согласился он, но его лицо снова стало хмурым. — Но что будет, когда к нему вернется память?

— А может быть, она никогда не вернется? Возможно, с прошлым покончено. Разве такое не может случиться? Разве они не могут жить только настоящим и будущим?

— Неизвестно, что будет дальше, Клаудиа, но прошлое основа всего.

Клаудиа содрогнулась от мысли, что Эдвард может когда-нибудь узнать, на каком обмане построена их любовь.

— У них все будет хорошо, Эдвард. Все будет просто чудесно.

— Ты же знаешь, что и я на это надеюсь. — На красивом лице Эдварда появилось угрожающее выражение. — Но ради него самого Чейзу лучше больше не обижать Джиллиан.

Глава 25

Джиллиан хотела как следует выспаться, чтобы чувствовать себя бодрой и отдохнувшей к предстоящему дню, когда слова о путешествиях храброго и вероломного сердца начнут воплощаться в жизнь на серебряном экране.

Но как только она появилась на кухне, Чейз сразу понял, что Джиллиан совсем не спала. Темные круги под ее глазами красноречиво свидетельствовали о том, что она провела бессонную ночь.

Конечно, Чейз тоже не спал. Он провел ночь в кабинете брата, играя на гитаре и надеясь, что вот сейчас распахнется дверь и она войдет в комнату.

— Доброе утро, — ласково произнес он.

«Прости, что он причинил тебе боль… что я причинил тебе боль».

— Доброе утро. — Джиллиан смущенно улыбнулась.

Ни освежающий сон, ни чудесные сновидения не смогут залечить раны, которые снова терзают ее сердце. Ей придется залечивать их самой, покрыв защитным слоем любви и надежды. Она непременно попытается это сделать. Даже несмотря на то что воспоминания были слишком болезненными, она все еще надеялась вернуть их любовь, потому что неделя, проведенная на острове, была самой чудесной из всех недель, что они проводили вместе.

— Садись, Джиллиан, я приготовил тебе завтрак.

— Спасибо, я выпью только кофе. Я слегка нервничаю и у меня совсем нет аппетита.

— Из-за встречи с Питером Далтоном?

— В мире кинопроизводства сценаристы стоят на нижней ступени иерархической лестницы, а режиссеры — на самой верхней. Питер Далтон получил академическую премию за написание сценариев и за их постановку, поэтому вполне вероятно, что он захочет переписать каждое слово в моем сценарии в соответствии со своим видением.

— Уверен, что люди, дающие деньги на производство фильма, имеют на режиссеров определенное влияние. Не сомневайся, Брэд защитит тебя. — «Уверен, что Брэд, как всегда, тебя защитит».

— Брэд считается с мнением Питера. Брэд гений, когда дело касается продажи готового продукта, а не его создания.

— А что ты скажешь обо мне? — спросил Чейз, хотя уже знал ответ: Чейз Кинкейд унаследовал от своего отца — от их отца — созидательный талант. — Имел ли я привычку разрешать даже лучшим режиссерам изменять мое видение фильма?

— Нет, — рассмеялась Джиллиан. — Ты не допускал, чтобы это случилось.

— Тогда это не случится и теперь, — торжественно пообещал Чейз, заметив при этом, что ее очень удивила его поддержка.

«А почему бы ей не удивляться? — спросил он себя. — Мой братец наверняка этого не делал».

Чейз налил им по первой чашке кофе, а когда Джиллиан поднялась, чтобы налить вторую, зазвонил телефон. И хотя она была ближе к аппарату, Чейз сделал движение, чтобы взять трубку, защитив ее таким способом от страстного призыва очередной любовницы его брата.

Но ее храбрая улыбка его остановила. Чейз улыбнулся ей в ответ, хотя снова разозлился на своего брата. Джиллиан не должна искать в себе мужество, чтобы подходить к телефону в собственном доме.

Облегчение и оживление, которые слышались в ее голосе, навели Чейза на мысль, что звонил кто-то из семьи. Звонившим оказался Брэд, и Чейз услышал в голосе Джиллиан нежность, когда она принялась рассказывать ему, какую чудесную неделю они провели на острове. Но эта нежность быстро исчезла — судя по всему, Брэд перевел разговор на другую тему, которая вызвала на лице Джиллиан сначала удивление, затем разочарование, но перед окончанием разговора на ее лице вновь заиграла улыбка.

— Питер сегодня не сможет прийти на ленч, — объяснила Джиллиан Чейзу, положив трубку. — Он уезжает в командировку на Аляску. Они с Брэдом договорились перенести встречу на вторник.

«Когда мой брат узнал о переносе встречи?» — размышлял Чейз, а потом подумал, не эта ли мысль вызвала разочарование на лице Джиллиан, что сверлила и его мозг: «Нам не обязательно было возвращаться вчера. Мы могли бы провести в раю еще несколько дней».

Попрощавшись с Брэдом, Джиллиан повернулась к Чейзу:

— Брэд приглашает нас на обед. Он заказал столик на семь часов в ресторане отеля «Белэр» и, кроме нас, пригласил папу, Клаудию и Стефани с Джеком.

Чейз был уверен, что аннулирование встречи с Питером Далтоном не было делом последней минуты, и точно так же не сомневался, что заказ на столик в одном из самых фешенебельных ресторанов Лос-Анджелеса наверняка был сделан задолго до сегодняшнего утра.

— Ты сердишься, Чейз? — насторожилась Джиллиан.

— Я просто пытаюсь понять, кто для меня Брэд: друг или враг. — «И не планирует ли он еще какой-нибудь сюрприз на сегодняшний вечер. Может быть, за соседним столиком окажется одна из любовниц моего брата».

— Друг, — заверила его Джиллиан. — Брэд очень любит тебя.

— А если говорить о нас с тобой? Что Брэд думает по этому поводу?

— Он беспокоится о нас и хочет, чтобы мы были счастливы.

— Но не обязательно вместе?

— Брэд смотрит на наш брак с точки зрения близкого человека, что-то ему наверняка не нравится в наших отношениях, и он готов помочь нам советом. Мы можем не пойти на обед, если ты не хочешь.

— Нет, все в порядке. — Чейз ободряюще улыбнулся. — Будет приятно провести вечер в кругу родственников и друзей.

Чейз собирался вновь побывать на «Морской богине» после встречи с Питером Далтоном, но в последний момент передумал, решив провести весь день в Клермонте с Джиллиан и Энни, надеясь — очень надеясь — развеять ее мрачное настроение, вызванное звонком Николь, и насладиться чудесными воспоминаниями о Бора-Бора.

Чейз приготовил ленч, затем они поиграли с Энни, просмотрели почту за неделю, распаковали чемоданы и полили цветы. Они провели этот спокойный день вдвоем, и им очень хотелось, чтобы он никогда не кончался.

После ленча Чейз предложил Джиллиан отдохнуть перед обедом. Сейчас он мог бы съездить на яхту, но вместо этого остался дома, расположившись в гостиной с Энни у ног и оставив Джиллиан наверху.

За неделю, проведенную на Бора-Бора, Чейз видел Джиллиан в шортах, в скромных закрытых купальниках, в ярких цветных сарафанах и в благопристойной ночной рубашке с вышитыми на ней фиалками. Волосы ее все время были распущены: свободный поток расплавленной лавы, сверкающей под тропическим солнцем и светившейся под звездным южным небом.

Она появилась в гостиной за пятнадцать минут до выхода в элегантном зеленом шелковом платье, а ее длинные огненные волосы были так же распущены, как и на Бора-Бора, с той лишь разницей, что сейчас они открывали уши, в которых красовались жемчужные серьги, подаренные Чейзом.

В каждой жемчужине сверкали маленькие радуги, а в изумрудных глазах Джиллиан сверкала радость.

— Ты выглядишь потрясающе.

— Спасибо, — улыбнулась она и, посмотрев на своего красивого мужа, игриво добавила: — Ты тоже неплохо выглядишь.

До того как она вышла из спальни, глаза Чейза были цвета безупречно сшитого серого костюма, который сидел на нем как влитой. Но, увидев радуги в ее серьгах и такие же радуги в глазах, серый цвет его глаз постепенно начал превращаться в голубой… а после ее слов — в чисто голубой и, наконец, в счастливо-голубой, превратившись в осколки голубого южного неба.

— Готова?

— Готова.

Когда они вошли в гараж и Чейз подошел к «легенду», чтобы открыть для Джиллиан дверцу, она бросила неуверенный взгляд на «феррари».

Чейз угадал ее мысли и с затаенной надеждой ждал ее решения. Как-то ночью под звездами Бора-Бора Чейз высказал предположение по поводу того, почему она избегает ездить на «феррари»: потому что машина напоминает ей металлический гроб, в который превратился джип ее матери в ту роковую ночь. Джиллиан очень удивила его проницательность.

Сейчас она раздумывала, не поехать ли им на машине, которой она так боялась, а Чейз, глядя на нее, посылал ей молчаливую просьбу: «Доверься мне, Джиллиан, я позабочусь о тебе. Я обещаю».

Джиллиан ответила на его просьбу храброй улыбкой:

— Почему бы нам не поехать на твоей машине?

Подарок, который Виктор Кинкейд сделал своему светлому сыну на его день рождения, был осуществившейся мечтой брата-близнеца Чейза. «Феррари» была в прекрасном состоянии, так как, судя по всему, за ней хорошо ухаживали. Но Чейз, вставляя ключ в зажигание, невольно подумал, относился ли его брат к этой машине с такой же беззаботностью, с какой он относился к самой главной своей драгоценности?

Нет, решил Чейз, когда мотор мягко заурчал, эту мечту он ценил гораздо больше.

Они выехали из гаража на посыпанную белым гравием подъездную дорогу, и он улыбнулся своей единственной мечте, а она улыбнулась ему в ответ, доверяя ему, преодолевая свой страх и ночные кошмары, которые мучили ее до сих пор.

Вскоре они свернули на крутую, продуваемую ветрами дорогу, ведущую с вершины холма к отелю «Белэр», и тут…

И тут внезапно они оказались в центре самого ужасного ночного кошмара Джиллиан. Правда, сценарий был чуть-чуть изменен: был прекрасный летний вечер, а не дождливая зимняя ночь, и она ехала в «феррари» стоимостью в два миллиона долларов, а не в стареньком джипе. Но, исключая эти детали, сцена повторилась до мелочей…

Джиллиан почувствовала, как внезапно и катастрофически отказали тормоза, в то же мгновение, что и Чейз, но если у него сработал инстинкт самосохранения, то у нее все мысли были направлены на неизбежное.

Они разобьются.

Она станет свидетельницей его смерти.

И если ей повезет — очень повезет, — она умрет вместе с ним.

Опасные повороты шли один за другим, и каждый новый поворот давался ему все труднее, несмотря на стальные нервы, быструю реакцию и отличную машину. Отказали не только тормоза, но и сцепление, правда, ему еще удавалось удерживать руль, и колеса пока соприкасались с землей.

Но Чейз знал, что скорость, с какой они неслись вниз, сделает управление машиной на крутых поворотах невозможным. Колеса проиграют свою героическую битву с центробежной силой, машина перевернется, превратится в груду металла и огня и унесется в вечность.

В какое-то короткое мгновение он внутренним зрением увидел их единственную надежду: небольшое расстояние, на котором дорога была ровной, прежде чем начать новый каскад изгибов и поворотов. Это было плато, на котором в то дождливое утро, когда Джиллиан сама вела машину, ее страх немного отступил.

Именно на этом плато они должны были выпрыгнуть из несущейся вниз машины, если, конечно, им удастся это сделать. На плато, справа от дороги, располагалось поместье. Особняк был окружен стеной из красного кирпича, но между дорогой и стеной была просторная лужайка, поросшая зеленой травой. В те короткие мгновения, когда колеса коснутся травы и прежде чем машина врежется в стену, они с Джиллиан должны успеть ее покинуть.

— Нам придется прыгать, — проговорил Чейз, не отрывая глаз от дороги. Его слова были встречены гробовым молчанием. — Джиллиан?

Джиллиан продолжала молчать, и Чейз, кинув на нее быстрый взгляд, увидел, что она смотрит прямо перед собой, словно находясь под гипнозом, и видит все тот же ужасный фильм, который смотрела много раз и который до сих, пор ее пугает. И еще Чейз заметил у нее на лице странное выражение — это была покорность судьбе.

Джиллиан знала, что это случится.

И она покорилась.

— Джиллиан, Джиллиан, послушай меня! — Чейз снова бросил на нее быстрый взгляд. Она продолжала смотреть прямо перед собой, и на ее безжизненном лице не было даже намека на то, что она его слышала. Когда Чейз снова заговорил, он сам не узнал своего голоса. Сейчас говорило его сердце, его одинокое беспокойное сердце, и слова, вырвавшиеся на волю из его потаенных уголков, предназначались для нее: — Я люблю тебя, Джиллиан. Я тебя люблю.

Джиллиан наконец сбросила оцепенение и обрела голос, и хотя это был едва различимый шепот, Чейз его услышал:

— Чейз? — спросила она с удивленной надеждой. — Ты правда любишь меня?

— Да, я люблю тебя, — с уверенностью в голосе повторил он и быстро добавил: — Позволь мне любить тебя, Джиллиан. Дай мне шанс. Пожалуйста.

Медленно, словно во сне, она кивнула темно-рыжей головкой.

— Отстегни свой ремень, — скомандовал Чейз, не зная, достаточно ли она пришла в себя, чтобы выполнить его команду. А что, если она ее не выполнит? Что, если ему не удастся заставить ее прыгнуть? Тогда они умрут вместе, и он до последнего момента будет говорить ей о своей любви.

Но Чейз услышал знакомый щелчок — она отстегнула ремень.

— Хорошо, — похвалил он ее. — А теперь отстегни мой. Молодец. Сейчас, когда я скажу «прыгай», мы одновременно выпрыгиваем. Постарайся прыгнуть как можно дальше, Джиллиан, и катись, когда окажешься на земле. Мы прыгнем на траву, но ударов не избежать.

Чейз услышал, как она тихо рассмеялась, а затем ее пальцы коснулись его щеки.

— Я люблю тебя, Джиллиан, — хрипло прошептал он.

— Я тоже люблю тебя, Чейз.

Машина должна была выйти из-под контроля на последнем витке перед плато.

Этого не случилось благодаря божественному дару любви.

Чейз направил машину на лужайку, приказал Джиллиан прыгать и мгновение спустя, убедившись, что она выполнила его команду, выпрыгнул тоже. Через секунду «феррари» врезалась в кирпичную стену и взорвалась.

Скрежещущий звук металла о кирпич и взрыв бензобака громом прозвучали в ушах Чейза, когда он бежал к Джиллиан. Она лежала на траве, маленький комочек смятого зеленого шелка и темно-рыжих волос. Маленькая. Съежившаяся. Неподвижная.

Джиллиан!

Но вот рыжеволосая головка поднялась, и он увидел изумрудные глаза, беспокойные и ищущие, пока их взгляд не остановился на нем. И тогда они вспыхнули радостью и обещанием бесконечных радуг.

— Чейз!

К тому времени как он добежал до нее, она уже стояла на испачканных травой коленях. Чейз рухнул на землю рядом с ней и прижал к себе ее дрожащее тело.

— Джиллиан, — прошептал он, прижимаясь губами к ее темно-рыжим волосам, а его руки, все его существо испытывали восторг оттого, что держали ее в объятиях. Его губы ощущали шелковистость ее волос, а затем коснулись чего-то совсем не шелкового — это была трава. Засмеявшись, он выплюнул травинку, и его взгляд снова погрузился в изумруд ее глаз.

Чейз видел эти красивые изумрудные глаза, озаренные солнцем, светом свечей, луной и звездами; но сейчас, озаренные адом, бушевавшим за их спинами, они сверкали еще ярче. В них горел огонь, и этот огонь был отражением ее внутреннего огня, ее страсти, ее любви.

— С тобой все в порядке? — взволнованно спросил он, взяв в ладони ее прекрасное, испачканное землей лицо. — Твои бедра? Спина?

— Все хорошо, — заверила Джиллиан, стараясь не закричать от боли. Боль может подождать. — А как ты? Твоя грудь?

— У меня тоже все в порядке, — ответил Чейз, стараясь не обращать внимания на боль в ребрах. — Представляю, какие у нас теперь будут синяки.

— Это не имеет значения.

— Да. — Чейз еще крепче прижал ее к себе. — Это действительно не имеет значения.

Они были на острове любви посреди бушующего хаоса, они обнимали друг друга и ласкали, не обращая внимания на завывающие звуки сирен. Полиция, пожарные и спасатели прибыли с поразительной быстротой. Так же быстро вокруг них собралась толпа любопытных. Это были люди, живущие по соседству.

Новость об автомобильной аварии долетела и до отеля «Белэр», так как репортаж о ней транслировали по всем каналам радио и телевидения. Пять человек, ожидавших прибытия Джиллиан и Чейза, бросились к месту катастрофы, не зная, что они увидят там, и определяя направление по ужасному столбу черного дыма и зареву, осветившему небо.

Облегчение и радость появились на лицах пятерых людей, когда они увидели Джиллиан и Чейза. Для родителей Джиллиан и Стефани радость была чистой, искренней и безмерной. Джек тоже искренне радовался тому, что Джиллиан и Чейз не пострадали, но его радость была омрачена тем, что от прекрасной машины остался лишь дымящийся каркас.

Лицо Джека было спокойным, взгляд был непроницаемым, а вот мысли — тревожными. Это был второй несчастный случай с Чейзом Кинкейдом, и уже во второй раз он чуть не погиб. Джек не верил в совпадения. Он очень огорчился, обнаружив, что машина сгорела. Теперь даже лучшим специалистам полицейского департамента вряд ли удастся разобраться в причине трагедии, когда они будут осматривать эти обломки.

Джек напомнил себе, что Чейз жив и сможет стать свидетелем в этом несчастном случае.

К тому времени, когда пятеро людей подбежали к Джиллиан и Чейзу, Джеку удалось справиться с волнением. Оставалась еще одна пара глаз — Брэда, — в которых было не только облегчение, но и что-то еще.

— Сукин сын! — закричал он. — Что ты наделал!

Чейз знал, что ему предстоит трудный разговор с кузеном. Он хотел, оставшись с ним наедине, сказать ему те же гневные слова, которые только что услышал от него: «Сукин сын! Какого черта ты сказал Николь, когда мы с Джиллиан прилетаем с Бора-Бора?!»

Но сейчас, когда они с Джиллиан чудом избежали смерти, ему не хотелось ссориться.

— Извини, Брэд.

— Ты, наверное, мчался как одержимый! — продолжал кричать Брэд. — Можешь распоряжаться собственной жизнью, но ты не имеешь права рисковать жизнью Джиллиан! Ты мог ее убить!

— Мы оба могли погибнуть, Брэд, но не из-за моей оплошности. Отказали тормоза.

— Что? — Лицо Брэда стало еще мрачнее. — Эта проклятая машина всегда была с характером. Наверняка она не проходила техосмотр со дня твоего исчезновения, разве не так? Естественно, нет, так как ты ничего не помнишь. Тормоза следует проверять почаще. — Повернувшись к Джиллиан, Брэд извиняющимся тоном добавил: — Прости, Джилл. Мне следовало бы сделать это самому или по крайней мере напомнить Чейзу.

— Я должна была сама напомнить ему об этом.

— Нет, — возразил Чейз женщине, которая, как и та маленькая девочка, собралась взвалить на себя чувство вины за второй трагический случай, в котором она была совершенно не виновата. — Это не твоя вина, Джиллиан, — сказал он, глядя ей в глаза, затем повернулся к Брэду: — Это даже не твоя вина. Брэд. Просто случилось то, что случилось, и хватит об этом.

Глава 26

Клаудиа и Эдвард отвезли Чейза и Джиллиан в Клермонт, дождались, когда они войдут в дом, и уехали.

Дома их радостно встретила Энни. Они долго ласкали собаку, гладили ее золотистую шерсть, пока Энни не успокоилась, затем тут же, не переводя дыхания, начали ласкать друг друга.

Это были объятия благоговейного восторга, почтительной благодарности, любовная музыка их сердец. Губы Чейза целовали ее темно-рыжие спутанные волосы, позеленевший от травы лоб, темные круги под глазами…

— Ты слышала, что сказала Клаудиа? Подольше постоять под горячим душем — это единственное спасение для наших избитых тел, — прошептал Чейз между поцелуями.

— Значит, горячий душ? — уточнила, улыбаясь, Джиллиан.

— А суп? А горячий шоколад? Я могу что-нибудь приготовить, пока ты принимаешь душ.

— Нет, спасибо, мне ничего не надо. И кроме того, тебе тоже необходимо как можно скорее принять душ.

— Отлично. Сначала душ, потом сразу в постель.

Джиллиан, встряхнув копной темно-рыжих волос, храбро спросила:

— Чейз, ты не хочешь сегодня ночью спать вместе со мной?

Прежде чем подняться наверх в общую спальню и принять душ, Чейз запер все двери и отправил Энни на ее место. Стоя под горячими струями, Чейз думал о Джиллиан, о том, как будет держать ее в объятиях, пока она не заснет… и будет продолжать держать ее даже тогда, когда она уснет.

Чейз ожидал увидеть Джиллиан в постели к тому времени, когда он выйдет из ванной. Но постель была пуста. Надев пижаму своего брата, Чейз отправился в гостевую комнату, где она спала уже несколько месяцев. Дверь была широко открыта, приглашая его войти в комнату с луговыми цветами на стенах, окрашенными в бледно-розовый цвет летними сумерками.

Джиллиан не спала. Она ждала его. Темно-рыжие волосы обрамляли ее лицо, падая каскадом на ночную рубашку цвета слоновой кости. На этот раз она была расшита розочками и была такой же скромной и невинной, как и та, какую она надевала в раю.

Чейз лег рядом с ней, и его встретил мечтательный взгляд. Такой же взгляд он видел и прежде, когда она проснулась после короткого сна их первого утра на острове. Тогда он думал, что этот взгляд предназначается не ему, что в нем отражены воспоминания о ее любви к его брату-близнецу.

Но сейчас в глазах, которые смотрели на него, не было тех далеких воспоминаний, в них была мечта — мечта о сегодняшней ночи. Мечта о нем.

— Джиллиан.

— Привет, — прошептала она мужчине, который не скрывал больше свою страсть, свое чувство и потребность в ней.

— Привет, — отозвался Чейз, и его губы нашли ее губы. «Привет, моя бесценная любовь. Привет, привет».

Поцелуй был жадным, глубоким, уверенным, требовательным — он требовал, чтобы ничто не лежало между ними, не было никаких преград и их не разделяли ни его пижама, ни ее рубашка с розочками. Чейз снял все слои ткани, разделявшие их, и сначала просто обнимал ее, не веря в их близость, ощущая ее нежное, любимое тепло рядом со своим и наслаждаясь ароматом ее дыхания и музыкой ее сердца.

Наконец он отправился в чувственное путешествие по ее телу. Это путешествие начали его чуткие и умелые руки, продолжили его чуткие и умелые губы, продвигаясь от блестящего шелка темно-рыжих волос к лучащимся изумрудным глазам, вспыхнувшим от страсти щекам, к нежному атласу ее шеи и плеч.

Вдруг ее тело напряглось, в горле застрял вздох, а пальцы, ласкавшие его длинные черные волосы, одеревенели. В глазах, которые продолжали светиться любовью и желанием, появились неуверенность и тревога.

— В чем дело, Джиллиан?

— У меня шрамы, Чейз, шрамы от несчастного случая. Они такие… пугающие. Не знаю, помнишь ли ты их.

Чейз ответил ей одной из нежнейших своих улыбок и светом голубых глаз.

— Я люблю тебя всю, Джиллиан, всю.

— О, Чейз, — благодарно выдохнула она, и ее сомнения и тревога тут же исчезли, но теперь она заметила тень беспокойства на фоне голубого цвета.

— Чейз?

— Я не хочу причинять тебе боль. Ты ведешь себя восхитительно, но я знаю, что у тебя поврежден позвоночник.

— Он не болит, — сказала Джиллиан. Боль утихла, благодаря волшебной силе его любви. Сейчас у нее ничего не болело: ни спина, ни сердце, ни душа. Вся боль, которая долгое время жила в ней и стала неотъемлемой частью ее жизни, наконец-то исчезла. — У меня ничего не болит.

— У меня тоже, произнес Чейз, удивляясь тому, что глубокие раны, которые болели в нем всю его жизнь, сейчас перестали болеть, излеченные ею. — У меня больше ничего не болит.

Они любили друг друга, и это был апофеоз желания и страсти. Ничего не пряталось, ничего не скрывалось, никакая радость любви не запрещалась, никакой подарок любви не отрицался. И когда они стали одним целым, Чейз встретил счастливые изумрудные глаза и стал целовать тонкие шрамы на ее лице, которые превратили простушку в красавицу. И каждый его поцелуй красноречиво говорил ей самую важную для нее правду: он любит маленькую девочку внутри ее, застенчивую и щедрую маленькую девочку, обладающую большим богатством, чем красота.

— Я люблю тебя, Джиллиан. — Эти слова были произнесены на стадии приближающегося апогея, который скоро, очень скоро унесет с собой все слова, все мысли и все дыхание.

— Я тоже люблю тебя, Чейз, — прошептала она, возносясь к небесам.

— Джиллиан… Джиллиан.

Их любовь была без тени сомнений, они ничего не скрывали друг от друга, и когда Чейз смог наконец заговорить, он, держа ее в объятиях, сказал то, что стало началом раскрытия тайн их сердец, их любви:

— Ты не хочешь мне рассказать, что же случилось в тот вечер, когда я исчез? Разве тогда не произошло что-то такое, что продолжает тебя беспокоить, что-то, о чем тебе не хочется рассказывать?

Раньше его вопрос вызвал бы у нее только страх, а сейчас Чейз увидел на ее лице облегчение.

— Да, случилось, и я расскажу тебе, — проговорила Джиллиан. — Но сначала ты должен узнать, что я перебралась в эту комнату не после твоего исчезновения. Это произошло на два месяца раньше. Тебя мучили ночные кошмары, и ты решил, что для нас обоих будет лучше спать в разных комнатах. Я не знаю, что это были за — кошмары, но они преследовали тебя даже днем. Очевидно, тебя что-то сильно тревожило, но что, ты мне так и не рассказал. Ты полностью закрылся для меня… эмоционально, физически… окончательно. Конечно, для меня это было трудно, но, как я думаю, это было трудно и для тебя. Чувство вины или что-то другое еще больше усиливало твое мучение. Так или иначе, но я приняла решение. Для меня это было правильное решение, и я честно верила, что оно будет правильным и для тебя. — Джиллиан перевела дыхание, затем, набравшись храбрости, выпалила: — В тот вечер я сказала тебе, что хочу получить развод.

Если бы Джиллиан сказала ему, что в тот вечер у нее возникло желание убить человека, который так жестоко предал ее любовь, это было бы для Чейза гораздо менее болезненной правдой. Это потрясающее признание означало, что Джиллиан хотела положить конец их любви, разлучить их сердца и навечно разъединить их жизни. Для Чейза это было страшнее смерти.

Даже если бы лицо Джиллиан не было сейчас омрачено печалью, вызванной воспоминанием, Чейз все равно поверил бы, что она сказала это, доведенная до крайности, а не потому, что решила предъявить ему ультиматум, чтобы привлечь к себе его внимание.

Два месяца назад Джиллиан хотела получить развод у Чейза Кинкейда. Для того, чтобы жить дальше, она хотела навсегда отделить от него свое сердце.

— И как я на это реагировал? — спросил Чейз, чувствуя, как сердце его переполняет боль, словно оно болит не только за него, но и за его брата.

— Сначала ты расстроился, потом рассердился. Я думала, что ты испытаешь облегчение, но этого не случилось. Ты сказал, что не хочешь меня терять. Ты обещал, что мы поговорим, — поговорим по-настоящему, когда ты вернешься. Ты казался мне тогда таким искренним, и мне хотелось поговорить с тобой прямо тогда, но ты отправился на свою яхту. Даже тогда, Чейз, даже тогда, когда ты хотел возродить нашу любовь, ты убежал от меня! Но ты попросил ждать тебя и ничего не предпринимать до тех пор, пока ты не вернешься.

— И ты согласилась?

— Не совсем. Я была сердита и сбита с толку.

— Из-за того, что я убежал от тебя?

— Да, — кивнула Джиллиан, благодарная за его понимание. — Я позволила тебе уйти, не дождавшись моего ответа. Но я ждала тебя, Чейз. Я ждала, а потом они нашли яхту…

— И когда ты узнала, что на меня свалился кливер, ты стала винить себя за то, что настолько расстроила меня, что я забыл об опасности, — закончил за нее Чейз, увидев сейчас то, что гораздо раньше увидел Джек Шеннон, — вину. Джиллиан в очередной раз взвалила на себя ответственность за трагическую смерть мужа, в которой не было ее вины. — Разве не так?

— Да.

— Не вини себя, — приказал он, хотя горькая правда его огорчила.

Если бы в эту самую минуту Джиллиан сказала ему, что их любовь кончилась и его ум был бы поглощен этой потерей, то он бы тоже, как и его брат, наверняка забыл бы об опасности. Он не обратил бы внимания на падающий кливер, а если бы получил удар по голове и лежал бы на палубе, истекая кровью, то, вспомнив о потере, подобно брату, захотел бы похоронить себя в темной глубине моря. В его смерти не было бы вины Джиллиан, как нет ее вины и в том, что случилось с его братом. Это была бы его собственная вина, такая же, как вина брата, когда он… жестоко предал ее щедрую любовь.

Словно предчувствуя собственную смерть, Чейз с глубокой нежностью спросил:

— Ты все еще хочешь получить развод?

— Нет, Чейз, конечно, нет.

Джиллиан смотрела на него с безграничной любовью, и Чейза осенило: до того самого дня, когда он объявился в Мексике, Джиллиан жила с глубоким чувством вины за смерть его брата. А когда он объявился, как и обещал ей Чейз Кинкейд, они поговорили, поговорили откровенно — и Чейз Карлтон спас брак своего близнеца.

В результате он сам страстно влюбился в нее, и в эту ночь любви он решил открыть ей все тайны, которые омрачали их любовь, рассказав ей свою правду и правду брата-близнеца, потому что она должна знать, что человек, который так жестоко предал ее любовь, действительно мертв.

Но сейчас Чейз понимал, что Джиллиан испытает еще большее чувство вины, когда узнает, что Чейз Кинкейд все-таки умер. За прошедшие несколько недель она простила своему мужу его жестокость и предательство. А это означало, что должен умереть он, Чейз Карлтон, а не его брат, Чейз Кинкейд.

По Чейзу Карлтону вряд ли будут скучать, а тем более его оплакивать. Да, могут найтись любовницы, которые праздно задумаются, куда исчезли искусные руки и губы, которые доставляли им столько удовольствия; и да, полиция и ФБР могут заинтересоваться, куда исчез человек с даром зла, но…

Но было бы гораздо легче, если бы Чейз Карлтон исчез навсегда. В сентябре, когда Джиллиан опять начнет преподавать в школе, он может отправиться в Сан-Франциско, взять в морском клубе ключи от машины, сказать там, что он нашел для «Морской ведьмы» другой причал и больше никогда не вернется сюда.

Чейз Карлтон умер, а Чейз Кинкейд прощен, и сейчас он нежно шепчет:

— Я люблю тебя, Джиллиан. Я хочу провести остаток жизни, делая тебя счастливой… если смогу.

— Ты сможешь, Чейз. Только смогу ли я сделать тебя счастливым?

— Ты уже это сделала, дорогая, — улыбнулся Чейз. «Ты уже дала мне такое счастье, какого я не испытывал за все тридцать четыре года моей одинокой, жестокой жизни». — Как давно мы с тобой не занимались любовью?

— Почти шесть месяцев. Но, Чейз, мы никогда прежде не занимались любовью в этой постели… и никогда ничего похожего на эту ночь у нас не было.

Чейз тоже никогда в жизни не испытывал ничего подобного. Сейчас его сердце пело от счастья, и он знал, что на этот раз у них все по-другому, и у него, и у нее.

— Так будет всегда, Джиллиан, — пообещал он, — и даже лучше.

— Лучше не может быть… Или может?

— О, моя драгоценная любовь, думаю, что может.

Глава 27

— Ты покидаешь меня, лейтенант?

— Никогда, — поклялся Джек, подходя к постели. Запустив длинные пальцы в спутанные после сна поцелованные солнцем волосы, он повторил: — Никогда.

Сердце Стефани подпрыгнуло от торжественности его клятвы и от нежности, которая светилась в его темно-голубых глазах.

— Ты выглядишь слишком одетым для человека, который собирается провести со мной в постели весь день.

— Так и будет, — пообещал он, целуя ее. — Но сначала мне надо съездить в полицейский участок, чтобы кое-что проверить. Ты не успеешь проснуться, как я уже вернусь.

— Ты хочешь проверить машину Чейза, — проговорила Стефани. Это была догадка, но по удивленному взгляду Джека она поняла, что попала в самую точку.

Они могли бы поговорить о том, что его беспокоит и что ему не надо прятать от нее свое беспокойство. Стефани могла бы сказать Джеку, как ей ненавистно, что ему приходится видеть насилие, увечья и трупы молодых женщин, задушенных гитарными струнами, но она понимает, почему он это делает, и хочет, чтобы он рассказывал ей о своей работе, как он рассказывает ей о своей любви, каждый раз, когда они остаются вдвоем.

Но прежде чем Стефани успела сказать, что она надеется на более доверительный разговор, зазвонил телефон.

— Наверное, это звонят из полиции.

— Думаю, да, — ответил Джек. «Возможно, я сейчас узнаю, что в обуглившейся машине не нашли взрывчатки или неисправных тормозов, и тогда это дело можно будет закрыть».

Офицер доложил Джеку, что детальное обследование «феррари» не установило причины отказа тормозов. Они не нашли ничего, что говорило бы о намеренном повреждении. Похоже, подумал Джек, им не удастся установить причину несчастного случая. Вполне возможно, что просто тормоза давно следовало заменить.

Одним словом, ничего серьезного.

Но вот офицер заговорил снова, и то, что узнал Джек, оказалось более зловещим и омерзительным из всего, что он мог себе вообразить.

Стефани наблюдала, как красивое лицо Джека мрачнело от неверия и беспокойства и стало совсем мрачным и очень взволнованным, когда он, заканчивая разговор, произнес:

— Я этого не предвидел. Мне это даже в голову не приходило. Хорошо, я приеду туда прямо сейчас.

Разговор закончился, но Джек продолжал мрачно смотреть на телефон, и его губы были плотно сжаты от бессильной ярости.

— Джек? — окликнула его Стефани. — Что-то с тормозами?

— Гораздо хуже, Стефани, — проговорил он извиняющимся тоном, перехватив ее встревоженный взгляд. — Они ничего не могут сказать о тормозах, так как машина сильно пострадала, но зато они кое-что нашли в ней, спрятанное под водительским сиденьем.

— Что же это, Джек? Что они нашли?

— Полиэтиленовый пакет. Он расплавился от огня, но содержимое пакета — гитарные струны и четыре серьги — хорошо сохранилось. — «Хорошо сохранилось, включая кровь и частицы кожи от глубоко вонзившихся в шеи жертв гитарных струн». Глядя в красивые, взволнованные и все еще непонимающие глаза Стефани, Джек ласково спросил: — Ты помнишь, я спрашивал тебя, какие серьги были на Дженин Роли в ночь, когда ее убили? Это потому, что душитель всегда снимал со своей жертвы левую серьгу и заменял ее на золотую. Мы полагаем, что он брал серьги в качестве сувениров.

— О Боже, — потрясенно прошептала Стефани.

Его голос был, как всегда, ласковым, но то, что он сказал дальше, положило конец ее надеждам:

— Три из четырех, найденных в сумке серег, точные близнецы тех, что обнаружены на жертвах душителя гитарной струной.

— Кто-то мог узнать об этих сережках, — возразила Стефани. — Это жестоко. Это чудовищная мистификация.

— Это не мистификация, Стефани. Четвертая серьга, найденная в сумке, — серебряный полумесяц. Только ты, я и душитель знаем, что Дженин носила разрозненную пару.

— Чейз не убивал Дженин, Джек! Он вообще никого не убивал.

«Он убил пятерых женщин, и, кроме струн, существуют еще и другие неоспоримые доказательства. Стефани заслуживает того, чтобы я рассказал ей». Джек тоже пережил потрясение, когда офицер сообщил ему эту ошеломляющую новость, но сердце его кричало в безмолвном протесте.

— Послушай меня, Стефани. Я понимаю, что ты не можешь в это поверить, но есть и другие доказательства. Когда я занимался расследованием исчезновения Чейза, Джиллиан сказала мне, что по вечерам во вторник она преподает в своей школе литературу для взрослых — каждый третий вторник. Как я сейчас понимаю, это именно те вечера, когда душитель нападал на своих жертв.

— Но в тот вечер, когда была убита Дженин, Джиллиан была дома вместе с Чейзом.

— Совершенно верно, но лишь потому, что одна из учительниц попросила ее поменяться с ней уроками. Они с Чейзом были дома, но ты же сама мне говорила, что в тот вечер они ссорились, после чего он отправился на яхту. Джиллиан несколько раз повторила, что он ушел из дома в половине девятого, а мы знаем, что его яхта еще два часа спустя стояла у причала… И мы знаем также, что, как и другие жертвы, Дженин погибла между девятью и десятью часами вечера. Но самое удивительное в ее смерти то, что она была убита в собственной квартире, а это значит — она знала убийцу.

Джек замолчал, поскольку продолжения и не требовалось. Конечно, Дженин Роли знала Чейза Кинкейда. Он незадолго до этого предложил ей мечту всей ее жизни — главную роль в «Путешествиях сердца». Джеку не было нужды говорить об этом, так же как не было нужды напоминать Стефани, что после десятого мая душитель больше не выходил на охоту, поскольку через несколько часов после смерти Дженин Чейз загадочно исчез.

Джек видел, что женщина, которую он любил, слушала его, но не хотела верить. В ее сверкающих голубых глазах плескался ужас, но вдруг этот ужас исчез, и взгляд ее стал твердым и уверенным.

— Допустим, что Чейз Кинкейд и был этим душителем, но ведь тот Чейз умер, а его место занял совсем другой человек — нежный и любящий. — Глаза Стефани засветились надеждой и мольбой. — Не рассказывай им, Джек. Пожалуйста, не рассказывай Джиллиан и Чейзу о том Чейзе, который мертв.

— У меня нет выбора.

— Но он не помнит о том монстре, каким был раньше.

— Он притворяется, что потерял память, — сердито пробурчал Джек и вдруг вспомнил, что именно Чейз начал разговор о душителе гитарной струной во время обеда в Клермонте. Было ли это расчетливым приемом умного убийцы, человека с твердой памятью, который ради собственного удовольствия решил поиграть в кошки-мышки с лейтенантом по расследованию убийств? Или эта мрачная тема внезапно всплыла в мозгу человека с потерянной памятью, который, со слов Джиллиан, незадолго до своей смерти начал интересоваться серийными убийцами? — Предположим, у Чейза амнезия, Стефани, а может быть, он просто решил начать все сначала, подарив себе еще один шанс.

— Себе и Джиллиан. Джек, ты же видел их вчера после аварии. Они так любят друг друга. Я уверена, что Чейз не помнит о том, кем он был раньше. Разве ты не позволишь им начать новую жизнь?

— Нет, — ответил Джек с твердой убежденностью человека, собственные родители которого не имели такой возможности. — Убиты пять женщин. Пяти молодых женщин, у которых уже никогда не будет второго шанса.

Джек увидел тревогу в глазах Стефани, желание счастья для своей подруги, жизнь которой однажды уже была искалечена жуткой трагедией. И вот сейчас он опять, уже во второй раз, хочет искалечить ее жизнь Осознав это, Стефани рассердилась.

И тогда Джек решил выяснить, направлен ли ее гнев и против него тоже. Разбивая счастье ее подруги, он совершает поступок, за который Стефани может его не простить.

Стефани была сердите, но сердилась она матча, а Джеку необходимо было услышать слова, идущие от ее сердца Стефани Саманта Уиндзор больше не заикалась, ни единого раза с того момента, как рассказала ему всю позорную правду о себе. Теперь ее слова текли полноводной радостной рекой, и она больше не повторяла их в уме прежде, чем произнести вслух. А сейчас ее сердце возмущенно протестовало, а губы были крепко сжаты.

Может быть, она боялась, что снова начнет заикаться? Или ее стыд — и ее гордость — оказался сильнее их любви? А может, она просто перестала ему доверять? Стефани однажды предала свою лучшую подругу. Не собирается ли она теперь предать и их любовь?

Нет, Джек этого не допустит. А что, если мысли, которые сейчас запинаются в ее уме, означают, что она никогда не простит его за то, что он разбил счастье ее подруги, и после этого она больше не сможет его любить? Она должна заговорить. Он не позволит, чтобы их любовь закончилась тишиной.

— Скажи мне, о чем ты думаешь, Стефани. Ты меня ненавидишь?

— Ненавижу тебя? — отозвалась она с удивлением. — Нет, я ненавижу то, что произошло. И то, как это отразится на Джиллиан. Но у меня нет ненависти к тебе, Джек.

— Нет?

— Нет. — Увидев облегчение и любовь на его лице, она затрепетала, затрепетали даже ее мысли. Не думая о том, отразится ли этот трепет на ее словах, но, уже не беспокоясь об этом, она ласково произнесла: — Я люблю тебя, Джек.

— И я люблю тебя. — Он привлек ее к себе и поцеловал в висок. — Мне тоже очень жаль, что с Джиллиан случилось такое.

— Но это случилось, — едва слышно проговорила Стефани. — Я знаю, что тебе надо ехать в Клермонт, чтобы арестовать Чейза. Я поеду с тобой.

— Нет, — решительно возразил Джек. — Возможно, Чейз все помнит, Стефани.

Голос Джека был наполнен любовью, но слова заключали в себе страшную правду: арест серийного убийцы, несмотря на то что этот человек считался их другом, мог оказаться чрезвычайно опасным. Стефани представила себе, как она и Джек начнут извиняющимся тоном рассказывать Джиллиан и Чейзу о том, что обнаружили полицейские в «феррари», а их друзья будут в это время смотреть друг на друга с печальным недоверием.

Джек прав. Скорее всего все окажется совсем не так. Возможно, память Чейза восстановилась или он в какой-то миг все вспомнит и постарается скрыться.

И тогда лейтенанту Джеку Шеннону придется застрелить друга, ставшего убийцей.

— Ты ведь не поедешь туда один?

— Нет, — заверил ее Джек. — Я вызову подкрепление.

Стефани неожиданно пришло в голову, что пока Джек будет ждать подкрепления да пока он доедет до Клермонта, она может просто снять телефонную трубку и все рассказать Джиллиан и Чейзу, чтобы они успели исчезнуть до приезда полиции.

Конечно же, она так не поступит, и Джек прекрасно это знает. Джек доверяет ей и ее любви.

— Джек, следовало ли тебе рассказывать мне об этом?

— Может, и нет. Но мне это было необходимо, Стефани. — Он улыбнулся ей одной из своих самых очаровательных улыбок. — Это помогло тебе почувствовать себя моей женой?

— Да.

— Тебе нравится это чувство?

— Да. — В голосе Стефани слышалась надежда.

Улыбка Джека стала еще шире, когда он взял ее лицо в ладони.

— Я понимаю, что Джиллиан будет нуждаться в тебе сейчас, как никогда прежде, и я хочу, чтобы ты была с ней рядом. Но, Стефани Саманта Уиндзор, когда Джиллиан снова станет сильной и когда ты почувствуешь, что время пришло, согласишься ли ты тогда стать моей женой? Ты выйдешь за меня замуж?

В Стефани трепетало все: ее сердце, ее мысли и душа. Но теперь она не заикалась и впредь никогда не будет заикаться.

— О, Джек, да. Я выйду за тебя замуж.

Глава 28

— Привет!

— Привет! — ответил Чейз. — Я готовлю для тебя завтрак. Я собирался отнести его наверх.

Завтрак в постели для его любимой. Только этот чудесный план и мысли о ласковой и терпеливой Энни заставили Чейза встать с постели на час раньше.

Сейчас Джиллиан была на кухне рядом с ним. Их волосы были еще влажными после душа, и они, не сговариваясь, надели символы их любви. На Джиллиан были жемчужные серьги с маленькими радугами, а на Чейзе — голубая рубашка под цвет счастья, сиявшего в его глазах; но эти символы и обещания были ничто по сравнению с обещаниями, отражавшимися в их глазах.

Чейз направился к Джиллиан и, когда он подошел к ней близко, она протянула руку и погладила его по щеке. Его сильные руки обвились вокруг ее талии, притянув к себе, и она, встав на цыпочки и поцеловав его, прошептала:

— Доброе утро.

— Доброе утро. Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно.

— Я тоже. — Он взял в ладони ее лицо. — Я тоже, Джиллиан.

Энни требовала своей доли ласки, и Джиллиан, наклонившись, погладила собаку по золотистой шерсти.

— Какой сегодня чудесный день! — протянула Джиллиан. — Как мы его проведем?

— Энни уже выдвинула предложение провести этот солнечный день в розовом саду, — улыбнулся Чейз, хорошо понимая, что после этой страшной аварии им необходимо как следует отдохнуть.

— Звучит заманчиво, — проговорила Джиллиан, продолжая гладить собаку. — Ты споешь нам?

— Обязательно.

И в это время прозвучал дверной звонок, мелодичный перезвон колокольчиков, вызвавший веселую улыбку на лице Джиллиан.

— Скорее всего это обеспокоенные родственники.

Сирота, который всегда тосковал по семье, сейчас имел ее. Он собирался провести остаток жизни, убеждая Джиллиан в своей любви и значимости семьи — ее родителей и кузена — для него… для них.

— Как приятно иметь обеспокоенных родственников, — проговорил Чейз, ощущая прилив родственных чувств.

Улыбка Джиллиан потускнела.

— Но это могут быть и репортеры.

Направляясь к входной двери, они по дороге заглянули в гостиную, чтобы увидеть посетителей на экране камеры слежения. Ранним гостем оказался не родственник и не репортер, а друг — Джек.

Джек и четверо полицейских. Открыв дверь, Джиллиан увидела, что рядом с машиной Джека стоят две патрульные машины с полицейскими.

— У меня для вас новости, — спокойно произнес Джек, но серьезность его тона говорила о том, что новости плохие. — Очень плохие.

— Входи.

Четверо полицейских остались на улице, а Джиллиан, Чейз и Джек расположились в гостиной. Джиллиан и Чейз сели рядом на кушетке, Энни легла у их ног, а Джек устроился в кресле напротив.

— Новости касаются душителя гитарной струной, — начал Джек, наблюдая за умными серыми глазами. — Но сначала я расскажу вам о деталях предварительного расследования, которые пока известны только полиции.

— Прекрасно, — кивнул Чейз, удивленный словами Джека, но еще больше он удивился, когда изящная ручка легла на его руку, сжав пальцы. Послав Джиллиан ободряющую улыбку, он силой любви постарался победить свой возрастающий страх: «Мы любим друг друга, и с нами ничего не случится».

Но успокоение растаяло как туман, сменившись грозным предупреждением: «С нами может случиться что угодно. Правда может нам навредить».

«Правда может нам навредить, — подтвердило сердце Чейза, — но ничто не уничтожит нашей любви. Ничто».

Но Чейзу Карлтону предстояло узнать, как сильно может ошибаться его сердце.

— Как вам известно, — говорил в это время Джек, — все жертвы были задушены гитарными струнами. Подобно многим серийным убийцам, душитель брал с каждой жертвы сувенир и оставлял что-то взамен. То, что он брал, было левой серьгой, а вместо нее он оставлял другую.

Пальцы, сжимавшие руку Чейза, стали ледяными.

«Джиллиан?» — позвал ее Чейз. Но так как она не могла или не хотела ему ответить, он обратился к Джеку:

— К чему ты клонишь, Джек? Что происходит?

Джек понял, что Чейз ничего не знает. Он не помнит того монстра, каким был раньше.

— В «феррари», под водительским сиденьем, мы нашли полиэтиленовый пакет. В нем лежали гитарные струны и исчезнувшие серьги с четырех из пяти жертв.

— О нет, — прошептал Чейз, сердце которого протестовало против этой разрушительной правды.

Отправляясь в Мексику, Чейз Карлтон верил, что ему предназначено судьбой отомстить убийце его брата; но в последнее время он отказался от своей миссии, заменив ее другой — прекрасной: прожить всю жизнь, охраняя, как сокровище, мечту, с которой его брат обошелся так жестоко.

Но сейчас Чейз узнал горькую правду. Его судьбой, его единственной судьбой всегда было и будет преследование и обуздание зла. Он преуспел в поисках этого зла, проникая в умы убийц и останавливая их, прежде чем они совершат новое преступление, но он, как оказалось, потерпел неудачу в самом главном в его жизни поиске. Ум, который должен был подсказать ему линию поведения, предал его. Светлый близнец не хотел, чтобы ею распознал его темный близнец, и даже после смерти он был все еще настолько злым, что сумел послать на палубу «Морской богини» свой дух, чтобы утянуть за собой последнюю жертву — своею близнеца.

Его брат-близнец оказался монстром, и Чейз Карлтон, обладая удивительным даром распознавать убийц, потерпел неудачу и не сумел уничтожить то зло, воплощением которого был Чейз Кинкейд. Когда это опустошительное открытие промелькнуло в водовороте мыслей Чей за Карлтона, из этого водоворота неожиданно всплыла новая мысль: Джиллиан сразу догадалась, куда клонит Джек. Ее руки заледенели еще до того, как Джек сказал о находке в машине.

И когда Чейз посмотрел на нее, он увидел то же, что видел вчера, когда машина на бешеной скорости летела в вечность: смесь ужаса, покорности и обреченности. Как и вчера, Джиллиан смотрела прямо перед собой, но теперь ее взгляд был сфокусирован на Джеке. Когда она заговорила, ее голос был слишком спокойным:

— Чейз подарил мне бриллиантовые серьги на первую годовщину нашей свадьбы. Накануне Дня святого Валентина одна из них исчезла. — Она говорила без всякой интонации, и ее слова были простой констатацией факта, мрачным изложением зловещей правды. — Первое убийство было совершено пятнадцатого февраля — не так ли? — и у всех жертв были длинные темные волосы. Я права? Он, должно быть, был очень сердит на меня. Мне следовало что-то предпринять…

— Джиллиан.

От голоса Чейза она вздрогнула и, замолчав, повернулась к нему. Увидев в его глазах мольбу о прощении — и любовь, — она крепче сжала его руку, любя его и не предавая. Но глаза ее предали его — взгляд Джиллиан снова обратился к Джеку, и она продолжила свое монотонное признание, беря на себя ответственность за преступления, совершенные мужем:

— Последние месяцы перед несчастным случаем он очень мучился. Я пыталась заставить его рассказать мне, что его беспокоит, но он не хотел… а может, не мог.

— Джиллиан, — удивился Джек, — ты говоришь о Чейзе, как будто его здесь нет.

— Его здесь нет, Джек. Человека, который совершил все эти ужасные преступления, больше не существует.

Чейз Карлтон смотрел на женщину, которая простила его брату-близнецу все предательства, понимая, что Джиллиан в очередной раз простила своего мужа и все еще продолжает его любить.

Душитель гитарной струной, конечно, угодит в тюрьму. За деньги можно будет купить лучшего адвоката, престижных неврологов и психиатров, которые помогут ему избежать смертного приговора — на том основании, что он потерял память и ничего не помнит о своих преступлениях, — но остаток своей жизни он проведет в тюрьме.

Если бы это помогло Джиллиан, Чейз Карлтон согласился бы провести оставшиеся годы жизни за решеткой под именем Чейз Кинкейд. В конце концов, он ведь раньше жил без нее, страдая от одиночества. Джиллиан освободила его из одинокой, лишенной любви тюрьмы, а теперь Чейз должен освободить ее из тюрьмы ее любви к светлому брату с черным сердцем. Чейз знал, что если он этого не сделает, она всю жизнь будет его любить, навещать, где бы он ни сидел, оберегать от общественного мнения и журналистов, будет умолять власти простить его, если, невзирая на амнезию, его приговорят к смерти.

— Джиллиан, — начал он осторожно, — послушай меня, пожалуйста. — Чейз выждал, когда ее взгляд обратится на него, и продолжил: — Пожалуйста, послушай меня очень внимательно. Ты никоим образом не несешь ответственность за эти убийства. Серийные убийцы убивают не потому, что они на кого-то обозлились. Да, перед тем как умереть, они могут кого-то обвинить, но это только из-за своего эгоизма. А они эгоистичны. Они убивают ради собственного удовольствия, потому что это удовольствие гораздо важнее для них, чем жизнь их жертвы. Они совершают убийства по своему желанию. Они не заботятся ни о ком, кроме себя. Они никого не любят. Они не заслуживают того, чтобы их оплакивали. Смерть для них — счастье. Если Чейз Кинкейд погиб, будучи настолько расстроенным, что забыл об опасности, значит, так и должно было случиться. Это хорошо, что он умер, Джиллиан, потому что ему было необходимо умереть. — Чейз перевел дыхание. Джиллиан внимательно прислушивалась к его словам, пока не понимая, куда он клонит. — Он мертв, Джиллиан. Чейз Кинкейд мертв.

— Я знаю, — прошептала она. — Все плохое умерло, осталось только хорошее…

— Нет, Джиллиан. Чейз Кинкейд мертв. Я его близнец. Мое имя тоже Чейз, но я Чейз Карлтон, а не Чейз Кинкейд.

И тут наконец она все поняла, и с ее прозрением Чейз Карлтон оказался снова обречен на одинокую жизнь. Теперь его тюрьма становилась еще ужаснее, так как он успел познать радость любви.

Джиллиан готова была сколь угодно держать руку человека, который в прошлом был убийцей.

Но она не желала держать руку его близнеца, который последние несколько недель так жестоко вводил ее в заблуждение. Она вырвала из его руки свою смертельно холодную руку. Затем с королевским достоинством она поднялась, подошла к окну и стала смотреть на величественную панораму раскинувшегося перед ней океана, в котором погиб ее муж.

— Я вырос в сиротском приюте на юге Франции, — начал рассказывать Чейз, глядя на напряженное стройное тело Джиллиан, которая так и стояла, повернувшись к нему спиной. — Я ничего не знал о моей семье. Я не имел ни малейшего представления, что у меня есть брат-близнец, пока не услышал в новостях о его исчезновении. Последние десять лет я жил в Сан-Франциско, помогая полиции ловить убийц, поэтому…

Чейз замолчал, так как в этот момент Джиллиан повернулась к ним. Но она не смотрела на него. Она сфокусировала свой сердитый взгляд на Джеке.

— Значит, Чейз звонил вам, да? Вы рассказали ему о своих подозрениях относительно меня, а потом вместе разработали этот умный план, чтобы заманить меня в ловушку?

Чейз, а не Джек ответил Джиллиан на ее гневные обвинения, надеясь завладеть ее взглядом:

— Я говорил с Джеком. Он рассказал мне, что подозревает отвратительную игру и убежден, что ты скрываешь правду о том, что в действительности произошло в тот вечер. Но я не сказал ему, что я брат-близнец Чейза Кинкейда, и он абсолютно ничего не знал о моем намерении вернуться к тебе под видом моего брата.

Сердце Чейза кричало: «Посмотри же на меня, Джиллиан».

Чейз знал, что она слышала его мольбу, но, проигнорировав ее, она снова обратила свой гневный взгляд на море.

В комнате повисла тишина, которую нарушали только тиканье часов и печальные вздохи обескураженной собаки.

Наконец заговорил Джек:

— Мне нужны доказательства, что ты Чейз Карлтон.

— Конечно. Наши отпечатки пальцев и группа крови совпадают. Но есть несколько офицеров полиции, которые меня знают, поскольку я делился с ними информацией о тех убийствах, над которыми я работал.

Джек поверил, что перед ним Чейз Карлтон, а не Чейз Кинкейд, но он не мог покинуть Клермонт без веских доказательств. Ему хотелось поскорее уйти, чтобы оставить Джиллиан и Чейза наедине, в чем они так нуждались.

— Я прямо сейчас позвоню Фрэнку Расселу, — решил он. — Я воспользуюсь телефоном на кухне.

— Джиллиан, — позвал Чейз, когда Джек вышел из комнаты.

— У меня дела, — проговорила она, все так же не отрывая взгляда от моря. Затем, даже не повернув головы в его сторону, она вышла из гостиной и тихо прикрыла за собой дверь.

Джек вернулся в гостиную, и вслед за ним появилась Джиллиан, вероятно, она ждала его на лестнице, чтобы войти вместе с ним. Ее спина была гордо выпрямлена, хромота почти незаметна, несмотря на огромный груз печали, обрушившийся на ее плечи, и безумную боль в ее когда-то переломанных костях.

— Вот сережка, которую он подарил мне на первую годовщину нашей свадьбы, — произнесла она, протягивая Джеку бриллиантовую серьгу. — Полагаю, она составляет пару той, что вы нашли на одной из жертв.

Джек хмуро кивнул. Он почти не сомневался, что она окажется точной копией той бриллиантовой серьги, которая была вдета в левое ухо молодой женщины, потерявшей жизнь на следующий день после Дня святого Валентина.

— И, — решительно продолжала Джиллиан, протягивая ему вторую серьгу, — вы сказали, что нашли в машине четыре из пяти пропавших сережек. Случайно, это не пятая?

— Да, — ответил Джек, посмотрев на изящное украшение. — Где вы это взяли?

— У него в кабинете. В ящике стола, где он держал гитарные струны.

— Когда вы ее нашли?

«Когда Чейз мне пел. Когда мы снова полюбили друг друга».

Отогнав назойливые мысли, Джиллиан ответила:

— Около двух недель назад. — Мягкость в ее голосе исчезла вместе с воспоминаниями о любви. — Я думала, что она принадлежит одной из его любовниц. Вы можете забрать эти серьги, Джек. И я не хочу, чтобы вы возвращали мне бриллиантовую.

Джиллиан снова повернулась к окну, а Джек обратился к человеку, который смотрел на нее с нескрываемой мукой:

— Давай закончим с нашим делом, Чейз.

— Согласен.

Руководствуясь пометками, сделанными во время разговора с Фрэнком Расселом, Джек задал Чейзу ряд вопросов, уточняя детали, известные только полиции, и даже попросил назвать кличку любимого кота Фрэнка. Чейз отвечал на все вопросы быстро и точно, и Джек поверил в то, что перед ним действительно Чейз Карлтон, особенно когда он назвал известную в обществе красавицу Ванессу, последнюю из его многочисленных любовниц.

— Я сейчас уеду, — проговорил Джек, исчерпав все вопросы. — Мне надо подумать, как лучше преподнести прессе все, что с вами случилось. Я не сделаю ни одного шага, предварительно не посоветовавшись с вами.

— Пожалуйста, не делайте различия между этими убийствами и другими, — вмешалась Джиллиан. — Семьи жертв хотят как можно скорее узнать правду, так же как и остальные, кто, зная, что убийства прекратились, продолжают бояться, что они возобновятся вновь.

— Сообщения в газетах не будут отличаться от всех прочих, Джиллиан, — заверил ее Джек. — Но если вы передумаете, дайте мне знать, и я покажу вам текст, прежде чем его опубликуют.

— Мне не надо ничего показывать, Джек. Для меня это не имеет никакого значения.

Чейза очень интересовало, посмотрит ли она на него еще хоть раз, и как только Джек ушел, она на него посмотрела и, как показалось Чейзу, во взгляде ее сверкала ненависть.

— Ты еще хуже, чем был он, — прошипела она холодным, злым голосом. — Он мучился оттого, что делал, а ты…

«Твои глаза становились ярко-голубыми от удовольствия… и это ярко-голубое было счастьем, которое ты испытал, жестоко обманывая меня, а я по глупости принимала его за любовь».

— Тебе это нравилось, правда, Чейз? Ты чувствовал себя победителем, когда соблазнял меня, чтобы добиться признания. — Джиллиан вдруг замолчала, внезапно осознав, как далеко он зашел, добиваясь от нее правды. — Когда простой соблазн не сработал, вернее сказать, не сработал так быстро, как тебе бы хотелось, ты решил меня напугать. Ведь тормоза были в порядке, разве не так? Это был хитрый план, к которому ты прибегнул, чтобы заставить меня доверить тебе мою жизнь, мое сердце, а потом затащить в постель.

Она посмотрела в по-зимнему серые глаза. Сейчас они были ледяными, непроницаемыми, и по их взгляду ничего нельзя было прочитать. Ее взгляд не мог оторваться от их ледяной поверхности, и она старалась не вспоминать, какими голубыми они были вчера вечером, какими нежными и какими любящими. Ее воспоминания невольно обратились к ночи любви, но эти воспоминания только еще сильнее разожгли ее ненависть.

— Сколько секунд прошло после того, как мы закончили заниматься любовью и ты попросил меня рассказать тебе, что произошло в тот вечер?

— Совсем мало, Джиллиан. — Холодный и насмешливый голос принадлежал другому Чейзу Карлтону — чужому и жестокому. — Столько, сколько мне понадобилось, чтобы перевести дыхание.

— Я ненавижу тебя!

— Я знаю, — произнес Чейз все так же насмешливо, все так же равнодушно, и она возненавидела себя еще больше.

«Она должна ненавидеть меня, — объяснил он своему разбитому сердцу. — Ей нужно возненавидеть меня, чтобы поскорее забыть. Не позволяй ей видеть, что я люблю ее всем сердцем, — приказал он шепоту надежды, которая не хотела умирать. — Не смей!»

Чейз слушал ее, а сердце отчаянно молило его сделать все возможное, чтобы убедить ее снова поверить в его любовь. Но Чейз старался не слушать эту мольбу, он яростно сражался со своей любовью, твердо решив ради ее же пользы убежать от нее как можно дальше, и чем скорее, тем лучше. Он не мог, не имел права просить ее побыть с ним хотя бы еще одну минуту, хотя бы еще одно мгновение, вынуждая ее смотреть на зеркальное отражение человека, который был носителем зла.

Чейз ездил в Лос-Анджелес, чтобы отомстить за убийство и узнать о себе всю правду. Вздох дремотного моря уже отомстил за смерть пятерых молодых женщин, а Чейз преуспел в поисках правды о своей семье. Он был аристократом от рождения, а не нищим ублюдком, и от него отказались лишь потому, что его родителям нужен был единственный наследник, единственный кронпринц на их троне. Его брат-близнец был человеком одаренным, но его, так же как и Чейза, терзали душевные муки. Вместе бы они составили единое целое, но по отдельности каждый из них обладал массой недостатков, и оба они были недостойны Джиллиан.

— Я ухожу.

— Почему бы не уйти мне? — возразила Джиллиан. — Клермонт принадлежал твоим родителям. Он твой по праву.

— Здесь нет ничего моего. — «Особенно того единственного сокровища, в котором я нуждаюсь, — тебя».

— Расскажи мне что-нибудь о себе, Чейз. Ты женат? Ты возвращаешься к жене и детям?

— Нет. — «Я женат — и всегда буду — только на тебе. Я возвращаюсь в одиночество. — Чейз постарался убрать любовь из своих глаз, встретившись с ее глазами, в которых смешались безумная боль и ужасная неуверенность. — Возненавидь меня, Джиллиан. Пожалуйста, возненавидь меня и тогда ты сможешь найти новую любовь, достойную тебя». Когда Чейз снова заговорил, в его голосе была такая же пустота, какая лежала у него на сердце: — Прощай, Джиллиан. На Чейзе была голубая рубашка, которую Джиллиан подарила ему, потертые джинсы, в которых его нашли туристы недалеко от Пуэрто-Валларты, ботинки его брата и золотое обручальное кольцо, купленное Джиллиан. Перед тем как навсегда покинуть Клермонт и свою мечту, Чейз снял обручальное кольцо, которое на самом деле никогда ему не принадлежало, и осторожно, бесшумно положил его на мраморный столик в холле.

Джиллиан не проводила Чейза до двери. Она осталась в гостиной, продолжая смотреть на море, и преданная Энни свернулась калачиком у ее ног. Она не видела и не слышала, как Чейз снял обручальное кольцо, но именно в этот момент ее дрожащие пальцы вынули из ушей жемчужные серьги, подаренные ей Чейзом. Как только они оказались на ее ладони, она оторвала взгляд от моря, стала внимательно их рассматривать.

Сквозь набежавшие на глаза слезы она не смогла разглядеть блеск этих чудесных жемчужин. Сейчас они казались серыми, тусклыми, без крошечных радуг, и обещания, которые они сулили, были навеки потеряны.

Джек припарковался на дороге, ведущей в Клермонт. Позвонив Стефани по мобильному телефону, он сидел в машине, пытаясь собраться с мыслями и молча горюя по жертвам, по всем жертвам Виктора Чейза Кинкейда.

Услышав шаги по гравийной дороге, Джек повернулся на их звук и увидел приближавшийся к машине силуэт еще одной жертвы Кинкейда. Он вылез из машины и, когда Чейз поравнялся с ним, проговорил:

— Я понимаю, что тебе надо было сказать Джиллиан об эгоизме серийных убийц, но ты должен знать, что сделанное твоим братом, не вызывает у меня никакой симпатии.

— Но?

— Но у него был редкостный дар, он был чувствительным и испытывал сострадание, которое казалось искренним.

— Подобно тому чувствительному и полному сострадания письму, которое он написал тебе, когда твои родители погибли? — резко спросил Чейз. — Это чувствительное письмо было написано спустя несколько недель после того, как он убил своих родителей, своих тетю и дядю и своего дедушку. — «Моих родителей, моих дядю и тетю, моего дедушку». — Ты знаешь, Джек, что я прав. Ты знаешь, что серийных убийц влечет к огню и они любят убивать при помощи огня.

Джек не смог не признать правоты горьких слов Чейза. Вполне возможно, а скорее всего так оно и было, что Виктор Чейз Кинкейд устроил пожар на озере Тахо по единственной причине: он испытывал в этом потребность. Может, он устал от опеки и ему хотелось снимать собственные фильмы?

— Мне жаль, Чейз.

— Мне тоже, Джек. Мне чертовски жаль.

— И что теперь? — спросил Джек, хотя уже знал ответ.

— А теперь я уезжаю. — Чейз поднял руку, останавливая возражения Джека. — Ей не нужны воспоминания о нем, и она не желает видеть рядом с собой копию моего брата.

— Куда ты поедешь?

— В Сан-Франциско, а затем в Пуэрто-Валларту. Моя яхта затоплена недалеко от этого города. Как только я подниму ее и починю, я уеду. Я пока не знаю куда, но я оставлю Фрэнку координаты на случай, если во мне возникнет необходимость.

— Ты хочешь сказать: на случай, если Джиллиан будет в тебе нуждаться?

— Я не нужен ей, Джек. — «Это она нужна мне. У меня даже нет уверенности, что мое сердце без нее не остановится».

И тут перед его мысленным взором возникла сцена: он стоит на палубе «Морской ведьмы», захваченный в плен воспоминаниями о Джиллиан. Кливер падает, море расступается, а дальше — тишина и покой.

— Тебя подвезти? — спросил Джек.

Помолчав, Чейз ответил:

— Да, если не трудно. Думаю, мне надо попрощаться с родителями Джиллиан.

Глава 29

Ей каким-то образом удалось сдержать свое нетерпение. Эдвард ушел в кабинет, чтобы начать день с многочисленных деловых звонков, а она сидела в светлой кухне, уставившись на телефон, необъяснимо взволнованная. Ей хотелось знать, что у Чейза и Джиллиан все хорошо, но звонить было рано, да и навязчивой ей не хотелось быть. Поэтому она смотрела на телефон в надежде, что они позвонят ей сами.

Она дождалась звонка, но ей потребовалось время, чтобы узнать безжизненный голос Джиллиан, и, узнав от нее ужасную правду, она сразу поняла, что им с Эдвардом надо как можно скорее ехать в Клермонт, чтобы быть рядом с их дочерью.

Но сначала Клаудии надо было осознать ту новость, которую она услышала. Взволнованная, она направилась в гостиную и долго смотрела в окно на величественную картину занимающегося дня.

День обещал быть чудесным, почти таким же, как тот далекий день в ноябре, когда родились ее сыновья: одаренный светлый сын, ставший убийцей, и второй, который провел свое детство в сиротском приюте на юге Франции.

И хотя страдающее сердце Клаудии надеялось, что его детство было счастливым, она отлично понимала, что этого просто не может быть. Она видела отчаяние в его серых глазах — отчаяние, которое ей было хорошо знакомо: мучительное наследие одиночества и жизни без любви, недоумение по поводу того, почему его бросили.

Клаудиа никому не желала такого детства, какое было у нее, но именно такое детство досталось Чейзу Карлтону, и вот сейчас он уезжает, возможно, навсегда, так и не узнав правды, которая, как ей хотелось надеяться, могла бы ему помочь.

Она поклялась своему сердцу, что найдет его. Она найдет его и все расскажет.

Но Клаудии не надо было искать своего брошенного сына… потому что, пока она смотрела на солнце, поднимающееся над морем, он неожиданно появился на дороге, ведущей к дому.

Слишком рано: ее сердце еще не было готово к признанию, в котором он так нуждался.

Но внутренний голос скомандовал: «Ты должна! Он твой сын. Ты обязана сказать ему правду».

Входная дверь открылась прежде, чем Чейз позвонил. В светло-голубых глазах, которые встретили его взгляд, не было удивления, а только страх, словно они знали, что перед ними призрак.

Чейз уже однажды видел такой взгляд на лице Джиллиан — взгляд убийцы, которая встретилась с призраком своей жертвы, — а сейчас на него так смотрела Клаудиа, и ее слова, сказанные с явным ужасом, только подтвердили его подозрение:

— Он сказал мне, что ты умер.

Чейз решил, что он только что услышал признание убийцы. Он решил, что любящая мачеха Джиллиан сказала сейчас ему, что была так рассержена на своего зятя за его жестокое отношение к Джиллиан, что наняла убийцу, от руки которого он погиб в ту туманную ночь.

Чейзу Карлтону не хотелось слышать этого признания. Ни сейчас. Никогда. Виктору Чейзу Кинкейду следовало умереть.

— Пожалуйста, больше ничего не говорите, Клаудиа. Если вы кого-то наняли, чтобы убить Чейза Кинкейда, я не хочу об этом знать. Он мертв. Ему надо было умереть. Он убийца. Я его близнец…

— Я знаю, кто ты, — прервала его Клаудиа. — Джиллиан сказала мне. Я никого не нанимала, чтобы убить твоего брата, Чейз.

— Тогда я не понимаю. Ведь вы думали, что я мертв. — Чейз увидел в ее глазах такую боль, что сразу замолчал, надеясь, что когда-нибудь сам отгадает эту загадку, чтобы пощадить ее, поскольку объяснение давалось ей с большим трудом. Остановившись на этом решении, он осторожно спросил: — Вы знали, что у Чейза Кинкейда был брат-близнец? Он говорил вам об этом?

— Нет. Я абсолютно уверена, что он ничего не знал о тебе. — Клаудиа перевела дыхание. — Человек, который сказал мне, что ты умер, — Виктор Кинкейд.

— Мой отец сказал вам об этом? Когда? Почему?

Клаудиа храбро встретила взгляд серых глаз, наполненных сейчас собственными призраками, мучительными воспоминаниями о былом и собирающимися грозовыми тучами в преддверии правды, которую ему предстояло узнать.

— Он сказал мне об этом тридцать четыре года назад, одиннадцатого ноября, перед рассветом, на вилле Кап-Ферра.

— Вы там были? Вы были в Кап-Ферра, когда я родился?

— Я там была, — ответила Клаудиа, сделав глубокий вдох, — ей не хватало не только мужества, но и воздуха, но этот вдох принес ей только боль.

Она знала, была уверена в том, что одинокое детство Чейза было наполнено фантазиями о его родителях, о том, что они любят его и когда-нибудь обязательно найдут. Клаудии были хорошо известны эти фантазии. Очень долгое время она сама жила ими. Ее сын наверняка перенес ужасы своего детства с такой надеждой, несмотря ни на что оставаясь в приюте, боясь убежать, так как он верил, что не сегодня-завтра наступит день, когда его родители приедут, чтобы его спасти. Но в конце концов он был вынужден отвергнуть эту мечту, так же как когда-то отвергли его.

Но сейчас Чейз приготовился узнать правду о своих родителях, и среди боли и страха Клаудиа видела в его глазах проблеск надежды, уверенности, что его все-таки любили.

Клаудиа уже сказала Чейзу, что именно его отец солгал ей, сказав, что он умер. Но она видела, что в нем все еще теплилась древняя как мир надежда маленького мальчика, что ложь его отца все-таки оправдывалась любовью. Клаудиа знала, почему Виктор Кинкейд ей солгал. Она поняла это сейчас с болезненной ясностью. Причина была оправданна, но о любви тут не было и речи.

— Я была там, Чейз, — ответила она наконец. — Я именно та, кто дал жизнь двум близнецам-сыновьям. Я твоя…

Дальше продолжать она не могла. Она не могла выговорить слово «мать». Она знала, что оно означает для сироты, как наполняет его надеждой, любовью и счастьем.

Чейз тоже не мог говорить. Его сердце только отчаянно кричало: «Почему?»

— Почему? — спросил он Клаудию.

Почему? Клаудиа поняла мучительную подоплеку вопроса ее сына. Почему это была она, а не Рейчел Кинкейд? Почему Виктор Кинкейд сказал ей, что он умер? И почему, почему, почему его бросили?

Клаудиа правдиво отвечала на его вопросы. Она начала с того, кем она тогда была: тоже сирота, молодая девушка, которая не верила, что в ее жизни когда-нибудь будет любовь, и потому решила отдать самое дорогое, что она имела, — своего ребенка, — надеясь, что новые родители полюбят его и он никогда не почувствует себя сиротой.

— Я была молода, Чейз, и очень наивна. Я полагала, что подарить ребенка Рейчел и Виктору Кинкейдам — это дело хорошее, правильное, лучшее из всего, что может случиться в моей жизни. Они заплатили мне… но я сделала это не ради денег. Я бы сделала это просто так.

Ее голубые глаза были сейчас такими же серыми, как и у него, и она говорила с ним не как мать с сыном — родства здесь не существовало, — а как сирота с сиротой. Чейз Карлтон выслушал Клаудию Грин… и все понял. Потому что они были так похожи. Они оба вышли из приютов, где их никто не любил и где они были одиноки, и каждый из них пытался заполнить пустоту в душе, отдавая другим свою доброту.

Клаудиа с возрастом не утратила вкус к жизни и отдавала себя тем, кто в ней нуждался: раненым солдатам во Вьетнаме, Эдварду и Джиллиан, детям, которых спасли ее талантливые руки. Чейз тоже отдавал себя, совершая путешествия в умы убийц, подвергая себя этой пытке ценою собственного здоровья, потому что он был тем, кем был, и все, что имел, — это единственный дар, которым он обладал.

Встретившись с ней взглядом, Чейз сразу оценил ее, и прежде всего ее сердце, умеющее дарить.

— Если бы вы знали обо мне… — начал он осторожно.

— Я бы никогда тебя не бросила, — быстро ответила она. — Должно быть, Виктор знал об этом, поэтому и решил сказать мне, что ты умер.

— Но почему? Брэд говорил, что Брэдфорд Чейз потребовал от дочерей подарить ему внуков, но он не ставил условия, что у каждой должен быть лишь один ребенок.

— Тогда я ничего не знала о Брэдфорде Чейзе. Я только знала, как сильно Рейчел и Виктор хотели иметь ребенка. И только услышав горький упрек Брэда его деду, когда тот ультимативно заявил о своем желании иметь внуков, я поняла необходимость секретности, по которой мы провели все эти месяцы на юге Франции. Но мне даже в голову не могло прийти, что ты выжил. — Она сокрушенно покачала головой. — Может, я просто не допускала этой мысли, Чейз. Может, я боялась.

— У вас не было причин верить, что я выжил, — ласково произнес Чейз, почувствовав потребность ее утешить.

— Не было, — согласилась Клаудиа. — Во всяком случае, в то время.

— А сейчас? Вы знаете, почему они не захотели иметь нас обоих?

— Думаю, что знаю. Рейчел была очень хрупкой и очень болезненной. У нее было несколько выкидышей, и перед тем, как мы познакомились, врачи сказали ей, что новая беременность может ее убить. Думаю, Виктор решил, что никто не поверит, если Рейчел родит близнецов.

— И поэтому он решил бросить меня, — с горечью заключил Чейз и снова ощутил горячее желание ее утешить. У него не было желания ее наказывать. В этом не было ее вины. Она ничего не знала. А если бы знала, она бы его не бросила. Она была молода и считала, что недостойна любви, но она бы попыталась стать ему хорошей матерью.

Она была бы чудесной матерью. Она стала чудесной матерью женщине, которую он любил.

Чейз видел, как сильно Клаудии хотелось ему помочь, и на какое-то мгновение он позволил себе пофантазировать: он попал в аварию, его лицо изуродовано, кости переломаны, кожа разорвана в клочья, и вот он обратился с просьбой к своей матери, талантливому пластическому хирургу, создать ему новое лицо, совершенно изменив его, чтобы Джиллиан, глядя на него, больше не видела в нем зеркального отражения зла.

Чейзу так хотелось, чтобы его лицо было изуродовано, но вдруг он вспомнил, что Джиллиан рассказывала о пластической хирургии. Она говорила, что глаза не меняются. И руки не меняются, и сердце.

Чейз Карлтон никогда не поделится своими глазами, своими руками и своим сердцем с убийцами.

Клаудиа хотела помочь, но в данном случае оказалась бессильна. Ее щедрая душа не могла изменить правду.

Чейзу следовало бы заверить Клаудию, что гены зла, которые привели к тому, что его близнец стал убийцей, почти наверняка унаследованы им от Виктора, а не от нее. Виктор Кинкейд уже доказал, насколько он жесток, так же как она доказала свою щедрость. Она не должна винить себя за монстра, которого родила.

Чейзу следовало бы также сказать ей, что унаследованное от нее было самым лучшим из всего, что он мог получить: яркая голубизна в глазах, похожая на ее голубизну, когда он бывал счастлив… и нежность сердца, которое умело любить.

Но Чейз не мог сказать ничего. Слова, которые он хотел произнести, были слишком эмоциональными, и он уже погружался в боль, отчаянно желая поскорее оставить этот дом, чтобы подумать о близнеце, ставшем убийцей… об отце, безжалостно бросившем второго сына… о женщине, которая могла бы стать для него чудесной матерью… но больше всего — о женщине, которую он любил и потерял.

Ему было необходимо уйти прямо сейчас ради себя самого и ради Клаудии. Она, как и Джиллиан, заслуживала того, чтобы никогда больше его не видеть, никогда снова не смотреть в зеркальное отражение жестокости, предательства и зла.

Чейз не мог высказать все то, что он должен был сказать своей матери, но, перед тем как уйти, ему удалось выдавить из себя самые важные слова:

— Спасибо вам за то, что вы любите Джиллиан.

Чейз вышел из дома, вспомнив, как всего пару часов назад Джиллиан радостно согласилась провести этот день под теплым летним солнцем в саду, наполненном ароматом роз, слушая любовные серенады и давая возможность отдохнуть своему измученному телу.

Но сейчас в душе Чейза не было музыки, его сердце болело и кричало от этой боли, и он знал, что эти крики станут еще отчаяннее, по мере того как он будет отдаляться от нее.

Чейз начал свое путешествие в Сан-Франциско без цента в кармане, но это не имело для него значения: он мог идти пешком или ехать на попутных машинах. Спешить было некуда. Чейзу Карлтону не надо было спешить, чтобы достичь своей цели, потому что сейчас его единственной в жизни целью было как можно дальше убежать от любви, от счастья, от рая.

— Клаудиа.

Голос принадлежал Эдварду, но он был глухим и безжизненным, и еще до того как Клаудиа посмотрела на него, она уже знала, что он слышал ее разговор с Чейзом. Сейчас он знал все, всю правду… и всю ложь.

— Эдвард, — прошептала она, встретив его сердитый взгляд, который ясно сказал ей, что все годы их любви забыты, что в действительности их никогда и не было, поскольку в их основе были призрачные иллюзии, а не солидный фундамент, построенный на честности и доверии. — Эдвард, пожалуйста…

— Почему, Клаудиа? Почему ты ничего мне не рассказала?

— Потому что я боялась тебя потерять.

— Потому что ты знала, что я могу спросить тебя о мотивах, которыми ты руководствовалась, выходя за меня замуж?

— Какими мотивами?

— Чтобы жить в Лос-Анджелесе рядом с твоим сыном и постараться свести его с моей дочерью.

«Она и моя дочь тоже!» — хотела сказать Клаудиа, но промолчала.

— Нет, Эдвард, как ты можешь так думать?

— А как мне еще думать?

— Ты знаешь, что я не имею никакого отношения к знакомству Джиллиан с Чейзом. Ты это прекрасно знаешь.

— Я ничего не знаю, Клаудиа, — хмуро проговорил Эдвард. — Но зато я знаю, что весь наш брак построен на лжи.

— Я не могла рассказать тебе, неужели ты этого не понимаешь?

— Я понимаю одно: женщина, которая говорила о любви, на самом деле меня не любила.

— Эдвард, нет! Я ничего не рассказала тебе, потому что слишком сильно тебя любила. Пожалуйста, пойми меня. Пожалуйста, поверь мне.

Когда Эдвард слушал напряженный разговор Клаудии с сыном, его потрясенное сердце кричало: «Ты могла рассказать мне все, Клаудиа! Ты могла мне довериться! Почему ты этого не сделала?»

Но она ничего не рассказала ему, она не знала, что может ему довериться, и вот сейчас она говорит, что причиной ее недоверия была слишком большая любовь к нему. Ее полные муки глаза потускнели, и причиной этого стало его недоверие к ней.

— Объясни мне, почему ты молчала? — Голос Эдварда стал теплее, в нем звучала надежда.

— Я боялась, что, узнав о моем поступке, ты больше не захочешь меня. Ведь ты ко мне испытывал только благодарность за то, что я сделала для Джиллиан.

— Благодарность?

Клаудиа тут же поспешила его заверить:

— Этого для меня было вполне достаточно, Эдвард, более чем достаточно.

— Ты и правда считаешь, что я сделал тебе предложение только из благодарности за заботу о моей дочери? — недоверчиво спросил Эдвард. Увидев в ее голубых глазах подтверждение своим словам, он почувствовал, как вспыхнула в нем надежда — и негодование. Неужели он опять не смог найти нужных слов, чтобы сказать ей о своей любви? — Я женился на тебе, потому что полюбил тебя, Клаудиа. Я люблю тебя, ты мне нужна, и я не представляю своей жизни без тебя.

— Эдвард…

— Я люблю тебя, Клаудиа, ты мне нужна, и я не представляю своей жизни без тебя, — четко повторил он.

Сердце Клаудии потянулось к нему, но оно сжалось от, боли, когда она подумала о тайне, разделяющей их. Сейчас Эдвард знает ее тайну. Но что, если он знает не все? Что, если он слышал только часть ее разговора с Чейзом?

— Один из моих сыновей убийца, Эдвард, — решительно сказала она. — А второй мой сын в детстве испытал такое, что не должен испытывать ни один ребенок.

— Я знаю. — Эдвард нежно погладил ее по щеке. — Позволь мне помочь тебе, Клаудиа. Я хочу, чтобы ты нуждалась во мне так же сильно, как я всегда нуждался в тебе. Согласна? Пожалуйста.

— Да. — Она прижалась к нему, почувствовав, как рушится разъединявшая их стена. Его объятия давали ей убежище, вселяли силы и мужество. Но эти объятия длились недолго. Отстранившись, она посмотрела в любящие глаза и взволнованно произнесла: — Мы сейчас нужны Джиллиан, Эдвард. Наша дочь нуждается в нас.

Статья о душителе гитарной струной появилась на первой странице очередного выпуска газеты «Лос-Анджелес таймс» с продолжением на двух следующих страницах. В «Сан-Франциско кроникл» опубликовали сокращенный вариант этой истории. Чейз прочитал оба варианта в тиши своего номера в мотеле. Он приехал в Сан-Франциско накануне вечером, объяснив в службе безопасности Морского яхт-клуба, что нашел другой причал для своей «Морской ведьмы», забрал машину и уехал.

В этих статьях он нашел ответы на многие мучившие его вопросы. То, что Клаудиа раскрыла правду о двух близнецах, было несомненным. Чейз догадался, что она рассказала своей семье правду, но версия, которая появилась в прессе, была несколько изменена, предположительно Брэдом, чтобы не бросать пятно на семью. Газеты писали, что Виктор Чейз Кинкейд был приемным сыном Рейчел и Виктора Кинкейдов. Настоящие родители могущественного киномагната никому не известны. Такая версия уберегала Клаудию от позора и в то же время помогала Брэду отмежеваться от кровного родства с серийным убийцей.

«Я любил Чейза как брата, — цитировала газета слова Брэда. — Конечно, я не оправдываю то, что он сделал, — это просто непростительно, — но я любил его так же, как и мой дедушка». А это значит, говорилось в статье, что Виктор Чейз Кинкейд не имел законного права на студию, и ее половина, унаследованная Джиллиан Кинкейд после смерти мужа, теперь принадлежит ей. Брэд выражал надежду, что когда-нибудь Джиллиан полностью посвятит себя студии, а пока она будет продолжать учительствовать и залечивать глубокие раны после, по выражению Брэда, «невыразимой трагедии».

Чтобы хоть частично залечить раны, Джиллиан и Брэд встретятся с семьями жертв душителя гитарной струной. Встречи будут проходить без свидетелей, но общественность должна знать, что все доходы от проката «Путешествий сердца», который обещает стать лучшим блокбастером года, пойдут в фонд жертв этого дикого преступления.

В обеих газетах мало говорилось о Чейзе Карлтоне, однако существовало подозрение, что он знал о своем брате-убийце, но не хотел выносить сор из избы. История, рассказанная прессе, была шедевром публичных признаний. Брэд был мастером своего дела, и Чейз полностью был с ним согласен. Неожиданный поворот событий, который Брэд внес во всю эту историю, позволял Джиллиан быстро залечить душевные раны и вернуться к нормальной жизни. Брэд, как всегда, защищал Джиллиан и даже попытался приписать убийце, который, как оказалось, не был его кузеном, раскаяние за его преступления, предположив, что смерть Виктора на «Морской богине» не несчастный случай, а самоубийство.

Брэд всегда защищал Джиллиан, и Чейз, заставив себя посмотреть правде в глаза, вынужден был признать, что Брэд был прав, настаивая, чтобы Джиллиан развелась с его братом. И кроме всего прочего, Чейз не мог отделаться от мысли, что теперь Брэд и Джиллиан будут вместе.

Брэд, в генах которого не было зла.

Брэд, который был главным героем пьесы.

Брэд, который больше всех заслуживал Джиллиан.