Именем Анны. Возврата не будет

Глава 31

Илья. Память Лента немедленно и очень реалистично подбросила ему картинку лица водителя Айи в тот момент, когда Лент тормознул его машину на обратном пути от берёзы и заговорил о розыске нательных знаков спиралевидной формы. Подумать только, Лент хохотал над уморительно сложенными домиком бровями, полагая, что Илья смущён. А ведь тот был напуган. Кулон наверняка был на нём. Что ж, Лент в своём репертуаре: снова оказался слеп. Вечно он ищет суть в заоблачных далях и не видит ничего у себя под носом!

Вот, волк на дороге, например… Зачем, спрашивается, именно Анне поджидать у съезда на Сретенку, если волком мог обернуться любой из этих – глаза скользнули по углам, – включая Илью, который был за рулём. Тем более что Айа, как по заказу, усыпила Лента. Илье оставалось совсем немного: проводить её «нюхать лаванду», а самому обернулся волком и расправиться со спящим ведьмаком. Не так, со спящим дураком! Недаром кикимора раскричалось, когда он решил приписать ей эту «заслугу». Так и сказала – дурак. Согласен. И уверен, что тогда, на дороге на его жизнь покушалась не она.

Отчего-то на душе стало легко… Всё остальное, включая баловство с мембраной, вдруг показалось ему незначительным и неважным. Ну и что, что она служит чёрному, который хочет извести род людской? Ну и что, что приходила в гостиницу, чтобы навредить Ленту? Не смогла же!

Не смогла. Он почувствовал себя так, будто лепестки ромашки закончились на слове «любит», и если бы Анна каким-то чудом оказалась сейчас рядом, он немедленно схватил бы её и поцеловал, и ей не удалось бы увернуться.

Пора рассказать Егору.

– Айа, ты это… выйди. Нам с лесничим поговорить нужно.

Нужно-то нужно, но поди подбери слова.

– Тут такое дело, Егор, – смотреть в озадаченные глаза лесничего у Лента не получалось. И зачем он выгнал Айу? Лучше бы попросил у неё парламентёрской помощи. Женщины в таких делах деликатнее. Нет, он должен сам.

– Помнишь ты говорил, что чувствуешь с моей стороны особое отношение к твоей дочери?

– Ага. И к Татьяне тоже.

Лент поперхнулся: – Это не одно и то же!

– Ты о чём, не пойму?

– Супруга твоя, Егор, очень яркая светлая. Оттенком силы она напомнила мне покойную жену, вот я и расчувствовался.

– А… Слыхал я, что ты однолюб.

Лент снова поперхнулся: – Н-не делай поспешных выводов.

Он поискал глазами барную стойку, ему бы сейчас не помешали пятьдесят грамм для храбрости, но той и след простыл.

– Дело не в оттенках, – голос лешего прозвучал приглушённо и даже виновато. – Я не хотел тебе говорить, хотел подождать Татьяну, но раз такое дело, скажу…

Брови Лента взлетели вверх. Неужели Егор списал его замешательство на старый вопрос о том, каким чудом Анна появилась на свет?

– Погоди!

Теперь удивился Егор: – В каком смысле «погоди»? Уже не интересно?

– Да чёрт тебя подери, лесничий! Дай хоть слово вставить! Я ему про любовь, а он мне про яичницу!

– Какую яичницу?!

– Глазунью! Руки́ прошу! Дочери твоей Анны! А ты мне голову морочишь!

Лешего хотелось встряхнуть, и не чуток, а так чтоб понял… но Лент прекрасно знал, что злился не на него, а на себя. За собственную нерешительность, за косноязычие, за то, что дожил до ста лет, посинел, а мысли формулировать не научился. Хотя какое там «посинел», сейчас он был совершенно зелёным, тут уж, что называется, и к гадалке не ходи. Пламя поджаривало изнутри не на шутку, и когда только успела накопиться силушка?

Он подумал про биржевые котировки и не смог вспомнить ни одной. Вот это номер! А ведь должен был сразу же сменить цвет!

– Тихо… тихо… – осторожно заговорил леший. – Не дури, Лент! Выключай светомузыку!

Лент бы с радостью, но приступ нерешительности спровоцировал прилив полной беспомощности.

– Не могу, Егор! Заклинило, – и добавил обречённо: – А если она выберет Вика? Меня разорвёт.

А ведь разорвёт. И к лучшему, пожалуй. Нерешительность для ведьмака – смерть. Лучше самому взорваться. Э-ка мысли закрутило!

– Тебя выберет, – покачал головой Егор.

– Откуда знаешь?

Игнорируя вопрос, леший сделал несколько пассов руками, пробубнил что-то под нос и развернул Лента к двери: – Пойдём пройдёмся, что ли.

Идти Ленту никуда не хотелось, хотелось требовать ответа, ведь Егор не просто так говорил, что выберут его. Чуял что-то своим коричневым носом.

Они вышли за калитку, прошли вдоль ряда аккуратно припаркованных машин, и остановились за чужим сараем.

– У Айи уши, – объяснил леший, – а ей ни к чему. В общем, я сюда прибежал не её спасать, а тебя. Всё удивлялся, что это, думаю, на Анюту нашло? Почему она так сказала?

– Что сказала, Егор?! Когда сказала?

– Когда через прослойку меня позвала, тогда и сказала. Торопись, говорит, к Айгуль. Спаси Лаврентия. Иначе мне не жить.

Закружились облака, Егоры, котировки… Небо стало синим-синим, но как ни хотелось Ленту запеть и станцевать от радости, делать этого не стоило, об этом подсказывала вернувшаяся в мысли вместе с синевой логика.

– Это значит только то, Егор, что я нужен ей живым. Ей не жить, если она не доставит чёрному ведьмака. Самое время вернуться к вопросу её рождения. Вы заключили сделку, так? Что вы пообещали взамен на ребёнка?

Глаза лешего округлились: – Ты бы отдохнул, Лент. Принял бы чего успокоительного, не знаю… Пойдём обратно, пусть Айа тебя посмотрит.

– Не крути! Я говорил с Анной, она помогает чёрному добровольно. Почему?

– А я откуда знаю?! Никаких сделок я ни с кем не заключал! Не моя она дочь! Приёмная! …Ну, вот и сказал.

Облака снова закружились вокруг Лента, но уже в другую сторону. Егор опустил плечи и развёл руками: – Тебе Айа про Зинаиду уже нашептала? Ну, про детишек, туда-сюда… Айа здесь человек новый, она в девяносто восьмом приехала, по распределению, когда район остался без ведьмы. А Зинаида здесь давно. Говорить можно много, мнения высказывать, но я её не осуждаю, она людям помогает.

Поток информации изменил угол подачи, и это хорошо отразилось на цветовой гамме Лента, эмоции отошли на задний план и уступили место основной работе его мозга – аналитической.

– Помогает, говоришь? Помощь разная бывает, Егор. Если ты про то, как от ребёнка избавиться, то это не помощь, ты сам как тёмный должен это понимать.

– А вот и помощь. Если не убить, а в семью пристроить. К тем, у кого своих нет.

Э-во как! Лент задумался, и задал первый пришедший в голову вопрос:

– А почему в обход закона? Что плохого в официальном усыновлении?

– Ничего, кроме волокиты и людской молвы. А у Зинаиды всё продумано, и люди нужные прикормлены. В Питере. В роддомах, в ЗАГСах... И отчаявшихся родителей к ней подошлют, и дуру молодую, что надумала от лишней ноши избавляться, а срок пересидела. Вот Зинаида и парует. Детей с родителями. Разве не благородное дело?

– И почём нынче благородство? Оно ведь у неё не бесплатное, надо полагать?

– Бесплатное – значит несерьёзное, Лент. Не только платное, но и дорогое.

– Сам-то чем расплатился?

Егор покачал головой: – Зачем тебе? Я на твой вопрос ответил. Анна приёмная. Мы долго ждали. Зинаида – не дура, про тёмный мир всё знает, ауру видит. Нас с Татьяной сразу вычислила, а когда жена пошла к ней за помощью, первым делом ей объяснила, что простому ребёнку у нас будет тяжело, нужно ждать светлого. Вот так в девяносто пятом у нас «родилась» Анна.

– В Питере?

– Ага. В первом роддоме. По документам. И не вздумай разыскивать её мать, её мать – Татьяна! Тебе должно быть достаточно и того, что Анна – самая обычная светлая, а у светлых не бывает тёмных родителей, значит, и «договоров» никаких быть не может.

– Мне нужно поговорить с Зинаидой, Егор. Только поговорить. Может, она вспомнит что-то необычное. А пока давай думать, что дальше делать. Как наших женщин выручать.

«Наших» прозвучало самонадеянно. Руки́-то он попросил, но согласия пока не получил. Ни от отца, ни от самой Анны. «Иначе мне не жить» – воспоминание приятное, но обозначать, и правда, могло всё что угодно. Поэтому, когда Егор сложил губы в покровительственную ухмылку, Лент не обиделся. Заслужил. Но леший, как оказалось, имел в виду совсем другое.

– Для начала тебе хорошо бы научиться нашим женщинам доверять, Лент, – а вот и отцовское согласие. – Попомни моё слово: на выручку ты собрался рано.