Именем человечества

Глава четырнадцатая

— Наш поезд прибывает на станцию Минеральные Воды. Стоянка — пятнадцать минут. — Динамик щелкнул, из него полилась бравурная музыка.

«Минеральные Воды? Значит, скоро Кисловодск!» — Максим в волнении прошелся по коридору вагона, заглянул в расписание. До Кисловодска оставалось около двух Часов. А время уже к вечеру. Зря он, наверное, не стал дожидаться летной погоды в аэропорту, взял билет на поезд. Где устроиться на ночь в незнакомом городе? И главное — с чего начать поиски Тани?

Он вдруг с ужасом вспомнил, что не знает даже ее фамилии. Она всегда была для него просто Таней. Правда, в тот страшный день он слышал, как сестра назвала ее Татьяной Аркадьевной. И это все. Что же, ходить из санатория в санаторий и спрашивать врача Татьяну Аркадьевну? Или прийти в горздрав и там попросить справку о враче Татьяне Аркадьевне, фамилию которой он назвать не может? Да его просто поднимут на смех. И, уж конечно, потребуют документы.

Кстати, а как у него с документами? Максим прошел в купе, извлек из кармана паспорт, трудовую книжку, диплом кандидата, военный билет. Паспорт был абсолютно новый. Но, по-видимому, точная копия подлинника. Автоматы Этаны работать умеют. Да, вот и фотография, и его собственноручная подпись… А где она прописала его? Он раскрыл соответствующую страницу. Вот так сюрприз!

«Проживает в городе Кисловодске, по улице Фоменко, дом 104, квартира 28».

Что бы это значило? Кисловодская прописка — это, конечно» кое-что. Но есть ли там улица Фоменко? А вот и еще какая-то бумажка, подклеенная к листку паспорта: «Ехать автобусом номер семь до остановки «Детский сад». А это к чему? Впрочем, Этана ничего не делает просто так. Значит, он должен посетить этот дом на улице Фоменко. Но с какой целью? Неужели она подготовила для него даже квартиру? Во всяком случае, придется туда съездить…

Кисловодский вокзал встретил Максима обычной суетливой толкотней. Высыпавшие из вагонов пассажиры, торопливо снуя по перрону, спешили найти представителей санаториев, агентов курсовочного или квартирного бюро. Тут же толпились частные квартиросдатчики, выискивая наиболее «приличного» клиента. И вся эта пестрая людская масса постепенно перемещалась к небольшой площади, где выстроился ряд автобусов и какая-то девушка с красной повязкой на рукаве быстро и уверенно «сортировала» приехавших, направляя их к той или иной мадонне.

Выждав, когда толпа немного поредела, Максим подошел к девушке и спросил, где ему сесть на седьмой автобус.

— А это не здесь. Вам надо спуститься вот по этой улице до почтамта, пройти к поликлинике, там и будет ваш автобус.

Максим пошел в указанном направлении, и через полчаса комфортабельный «Икарус» доставил его на тихую зеленую улицу, прямо к дому сто четыре.

Вечерело. Солнце готово было вот-вот уйти за горы. Длинные тени протянулись с противоположной стороны улицы. Максим зашел во двор, отыскал нужный подъезд. Квартира двадцать восемь оказалась на пятом этаже. I Он нажал кнопку звонка: где-то внутри раздался мелодичный перезвон. Но дверь оставалась закрытой.

Постояв с минуту, он машинально сунул руку в карман, нащупал связку ключей. И это предусмотрела Этана! Значит, действительно, ему подготовлена квартира? Ключ без труда повернулся в замке, дверь открылась. Но вместо ожидаемой пустоты он увидел уютно обставленную прихожую: вазочка с цветами перед трюмо, женское пальто и плащ на вешалке, детские игрушки, аккуратно сложенные возле тумбочки с телефоном. Легкий аромат духов пахнул ему в лицо. Нет, это какая-то злая шутка! Он поспешно захлопнул дверь, чуть не бегом спустился обратно вниз.

Во дворе было пустынно. Лишь на скамье перед газоном сидел темноволосый мальчик с книгой на коленях. Но почему так знакомо его лицо? На кого так похож этот не по годам серьезный мальчуган?

Максим подошел к нему, сел рядом на скамью:

— Ты испортишь глаза. Разве можно читать в такой темноте?

Мальчик послушно захлопнул книгу:

— Да, темно, но не хочется идти домой…

— Почему?

— Мама еще не пришла с работы. А одному так скучно.

— Что же она так долго задерживается на работе?

— Может, на работе, может, зашла куда-нибудь…

— А кто она, твоя мама?

— Моя мама — врач.

«Его мама врач?! Что это, еще одно случайное совпадение или…»

— Нет, не может быть! — воскликнул Максим в ответ на свои мысли.

— Моя мама — врач! — упрямо повторил мальчик. — Почему вы мне не верите?

— Я верю, но… Как зовут твою маму?.

— Татьяна Аркадьевна, — отчетливо произнес мальчик, а у Максима сразу запершило в горле, слезы застилали глаза:

«Татьяна Аркадьевна… Таня… Возможно ли? Но тогда этот мальчик… Этана, Этана… как могла ты не сказать самого главного!»

— Но почему вы все о маме? Почему не спросите, как зовут меня? — недовольно насупился мальчик.

— Да, как зовут тебя? — повторил Максим, жадно всматриваясь в родные черты.

— Меня зовут Вова. А вас?

— А меня Максим… Максим Владимирович.

— Вот здорово! И моего папу зовут Максим Владимирович. Только он где-то очень далеко. Так далеко, что от него даже письма не доходят… А почему вы плачете?

— Разве я плачу, Вова? С чего ты взял? Просто… Просто ветер, — с трудом проговорил Максим, стараясь подавить вдруг подступившие рыдания.

— Нет, вы плачете, я вижу. Послушайте, а может… Может, вы и есть мой папка? Да, конечно, я бы вас сразу узнал, если бы вы были одеты, как на той фотографии, у мамы.

— Какой фотографии?.. — еле выдавил из себя Максим.

— Ну, той, где вы — геолог, в штормовке, с молотком… А теперь вы уже не геолог?

Но Максим не слышал больше ничего, Он прижался лицом к мягким мальчишеским вихрам и дал волю слезам:

— Вовка, сынок! Если бы я только знал…

А маленькие горячие ручонки сына уже обвились вокруг его шеи:

— Ты озяб, папа? Ты весь дрожишь. Пойдем домой!

— Это я от радости, сынок. Сейчас все пройдет, — постарался взять себя в руки Максим. — Подождем маму.

— А она на автобусе приедет. Это там, на улице. Пойдем, встретим ее.

Максим взял сына за руку, и они вышли со двора.

— А вон и «семерка», видишь! — махнул Вова рукой на приближающийся автобус.

Максим впился глазами в открывшуюся дверь машины.

— Да вон же, вон она, мама! — крикнул Вова. — Ой, что это с ней?

Но Максим и сам уже увидел ее, такую же, как восемь лет назад, и совсем другую — уже не девушку, а очаровательную женщину. Глаза их встретились. И Таня вскрикнула, побледнела как полотно, качнулась в сторону, начала оседать на землю. Какой-то мужчина подхватил ее под руки, крикнул другому, чтобы тот звонил в скорую помощь. Но Таня открыла глаза, рванулась из рук мужчины, метнулась к нему, Максиму. Губы ее разжались:

— Не надо… скорой помощи…

А Максим с сыном уже подбежали к ней:

— Таня! Танюша!

— Максим!.. — она обхватила одной рукой его, другой — сына, прижалась к ним обоим, прильнула губами к небритой щеке Максима. — Максим, родной мой! Вовка, сынок! Вот мы и дождались! Это же папка твой…

— Что я, не знаю? Я первый его встретил, — гордо ответил мальчик, высвобождаясь из рук матери. — И что вы оба сегодня плачете? Пошли домой!

— Да-да, пойдем, Максим, — она вытерла слезы, взяла Максима под руку:

— Они улетели? Совсем?

Он молча кивнул.

— А ты остался? Ты вернулся к нам?

Он только крепче сжал ее локоть.

— Я знала… Я верила, Максим. Я ждала тебя каждый день, каждую минуту! Ведь ты для меня… — она вдруг потупилась, локоть ее дрогнул. — Я понимаю, что никогда не заменю тебе Миону, но…

— Не надо об этом, Таня. Здесь, на Земле, ты — единственный близкий мне человек. А теперь еще и Вова…

— Значит, там… Значит, Этана ничего не сказала тебе о нас?

— Она сказала мне о тебе лишь четыре дня назад, во время последнего сеанса дальней связи, покидая Солнечную систему. А о Вове я узнал только сегодня. Но это она, Этана, устроила нашу встречу, «прописав» меня в твоей квартире.

— Этана осталась Этаной. Но я не сужу ее…

— Ее нельзя судить, Таня. Как нельзя судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите. Все живут по-своему, в своих, слишком разных плоскостях, и никто не виноват, что иногда эти плоскости пересекаются под самыми невероятными углами. Мог ли я еще неделю назад рассчитывать, что сегодня меня ждет такое счастье…

Она без слов прижалась к нему.

Автобус ушел. Толпа рассеялась. На опустевшей улице остались двое.

— Вот так-то, сын. Пойдем и мы, — сказал Зорин, зябко запахивая плащ. — Я рад за нее.

— Я тоже рад, только…

— Не надо, Дима. Я понимаю тебя. Но жизнь очень сложная штука. И нужно терпеливо нести через нее нелегкое бремя истинной порядочности, чтобы рассчитывать на такие вот минуты счастья.

— Нет, папка, это все слова. Их можно, конечно, повторять в утешение. Но мы, наше поколение, давно поняли подлинную цену таких сентенций.

— Жаль!

— А мне жаль тебя! О себе я не говорю. Я, может быть, действительно не заслужил любви такой женщины, как Тропинина. Но ты! Можно ли вообще представить человека более порядочного, чем ты. А где оно, твое счастье?

— Счастье надо уметь ждать, сын.

— За счастье надо бороться, папка! А уж если видишь, что надежды на победу нет, то и гори все синим пламенем!

— Не будем спорить, Дима. Я знаю, во мне много старомодного. Но так мы жили… И скажу откровенно, сынок, я искренне надеюсь — пройдут годы, и люди снова будут жить так же, как и мы, так же любить, не требуя никаких векселей, так же делать добро, не рассчитывая ни на какое вознаграждение, так же мечтать о большом счастье, довольствуясь тем, что дала тебе жизнь.

— Папка, папка! Мне бы твою веру! Но я так жить не смогу. И Тропининой для меня больше не существует…

— Тропинина будет существовать независимо ни от твоего, ни от моего желания. Всегда!

Она позвонила утром, еще до работы:

— Это я, Андрей Николаевич. Простите, вчера получилось так нескладно… Я не ожидала…

— Полно, Татьяна Аркадьевна! Все получилось замечательно. Я поздравляю вас. И я, и Дима.

— Спасибо, Андрей Николаевич.

— И потом, вот что. Отпуск на три дня я вам уже оформил. Так что никуда не торопитесь сегодня.

— Ой, зачем это?

— Нужно, Татьяна Аркадьевна. Так следует по нашему законодательству.

— Спасибо вам еще раз. Но сегодня вечером мы вас ждем. И вас, и Дмитрия Андреевича.

— Ну, сегодня, я думаю, вам будет еще не до нас.

— Это просьба Максима. Речь пойдет о проблеме нейтринной стабилизации ядер. Дело, оказывается, не терпит отлагательств. Мы ждем вас в шесть часов вечера.

— Хорошо, мы придем, Татьяна Аркадьевна. Зорин прошел в комнату к сыну:

— Ты слышал, Татьяна Аркадьевна с мужем приглашают нас к себе?

— Слышал, но не пойду. Я же сказал вчера…

— Нас приглашают не просто в гости. Предстоит серьезный разговор о нейтринной стабилизации ядер. Видимо, муж Татьяны Аркадьевны хочет познакомить тебя с идеями, которые он почерпнул у инопланетян.

Дмитрий вскочил:

— Черт возьми, это совсем другое дело! Идеи инопланетян! Это же определенно и иные источники энергии, и иной принцип движения в пространстве, а главное — совсем иные горизонты знаний о строении вещества. Ради этого стоит пойти куда угодно. Когда нас ждут?

— Часов в шесть вечера. Дмитрий взглянул на часы:

— С ума сойти! Еще почти полсуток. Нет чтобы позвать с утра, потолковать на свежую голову.

— Но ведь у меня впереди еще рабочий день. И потом, людям надо о стольком поговорить, столько рассказать друг другу.

— Хотел бы я иметь стенограмму их разговоров!

— Зачем! Обо всем, что нужно, ты узнаешь вечером.

— А я хочу знать все, понимаешь, все! Ведь этот Колесников да и Тропинина — оба они, можно сказать, нашпигованы информацией. И какой информацией! Каждое их слово следовало бы транслировать на весь мир.

— Но они еще и просто люди, Дима. Хорошие, милые люди.

— А бог с ними обоими! Но эта нейтринная стабилизация… Как ее решили там, в иных мирах? Впрочем, я и свою идею сегодня выложу. Посмотрим, одинаково ли мы мыслим. Кстати, где мои вчерашние расчеты, надо там кое-что уточнить.

— Да сядь, позавтракай сначала!

— Нет, теперь уж не до завтраков.

— Вот, в общем, и все, — закончил Максим свой рассказ. — В принципе, как видите, проблема решается до-вольно просто. И Дмитрий Андреевич был на верном пути. Но осуществить ее на практике будет чрезвычайно трудно — и в конструктивном, и особенно в технологическом отношении. Поэтому мы должны обязательно воспользоваться материалами, которыми снабдили меня наши улетевшие друзья. Эти материалы заключаются в моих собственных записях, сделанных в информатории корабля, которых, прямо скажем, все равно недостаточно, а главное — информационном диске системы Агно, содержащем не только все необходимые сведения по стабилизации ядер, но и совершенно уникальные данные по другим разделам естествознания. Беда, однако, в том, что и эти записи, и этот диск остались в Вормалее. Их спрятал где-то во время моей болезни один хороший человек, старый охотник Силкин, а с ним, похоже, произошло какое-то не счастье. Выписавшись из больницы, я обнаружил, что дом старика разграблен, а сам он неизвестно куда исчез. Видимо, кто-то охотится за моими вещами. Мне самому еле удалось уйти от преследования. В такой обстановке я не решился даже начать поиски диска и, чтобы не наводить врагов на след, поспешил покинуть Вормалей.

— А может, диска давно уже нет? — подал голос Дмитрий.

— Нет, с помощью элемента связи я установил, что диск где-то там, в усадьбе Силкина. Но теперь нужно торопиться: диск может быть обнаружен и выкраден в любую минуту.

— И тогда информация окажется в руках врага? — спросил Зорин.

— Нет, информацией не сможет воспользоваться никто. Она считывается диска только через элемент связи. Малейшая попытка вскрыть диск, равно как и моя смерть, поведут к мгновенному его самоуничтожению. Но это не утешение. Потеряв диск, мы сами лишимся ценнейшего источника информации. Вот я и хотел посоветоваться, как быть?

— Что думать, надо лететь в Вормалей. И немедленно! — решительно заявил Дмитрий.

— Кому лететь, нам двоим?

— Хотя бы.

— Нет, друзья, так дело не пойдет, — остановил их Зорин. — Максим Владимирович поступил разумно, покинув Вормалей. Теперь ты, Дмитрий, предлагаешь повторить ту же самую ситуацию. Один или двое — дело не меняет. За каждым вашим шагом будут следить, и стоит вам найти диск, как враги вырвут его из рук, не останавливаясь ни перед чем.

— Что же делать?

— Я предлагаю лететь вам обоим в институт Дмитрия и там уже решить, как организовать поиски диска.

— Это исключено, — возразил Максим. — В институте мне просто не поверят. Я уже имел дело с «большими» учеными. Они шарахаются от одних слов «внеземная цивилизация». Какие у меня доказательства?

— Доказательства есть, — ответил Зорин. — Нептуний, с которым работает Татьяна Аркадьевна.

— Как, у тебя есть нептуний, Таня? — удивился Максим.

— Да, Этана подарила мне ампулку нептуния для медицинской практики.

— Что же ты молчала? — Это совсем меняет дело. Тогда: летим в институт. Завтра же!

— Прошу вас, Сергей Сергеевич, проходите. Вы говорите, хорошие новости?

— Так точно, товарищ генерал, — коротко ответил Левин, кладя на стол объемистую папку с документами.

— Ну что же, выкладывайте, — сказал Звягин, жестом приглашая подполковника сесть.

Тот раскрыл папку:

— Прежде всего, сообщение из Вормалея. Местные товарищи, ведущие наблюдение за Чалым и его сообщниками, установили, что вынюхивают эти шакалы. Колесников, оказывается, привез с собой некий диск, что-то вроде магнитной ленты, с уникальной информацией, позволяющей, в частности, нейтрализовать любое ядерное оружие.

— Что вы говорите!

— Да, именно так, И диск этот до последнего времени хранился у Силкина. Вот почему они так обхаживали старика.

— Так. А где диск сейчас?

— Этого пока установить не удалось. Во всяком случае, Чалый до сих пор до него не добрался, хотя и перерыл сверху донизу весь дом Силкина и чуть не отправил на тот свет самого старика-охотника.

— То есть?

— Силкина нашли в лесу сильно избитого, с серьезной травмой черепа, и в настоящее время он находится в больнице в бессознательном состоянии. Есть подозрение, что это дело рук Чалого.

— Та-ак… Ваше решение?

— Я дал указание: усилить наблюдение за Чалым и в случае, если он все-таки доберется до материалов Колесникова, принять все меры к изъятию их и задержанию его самого. Хуже другое: о местонахождении диска, как видно, ничего неизвестно и Колесникову. Силкин успел все перепрятать. А сам он, как я уже докладывал…

— Да, обидно. Но Колесников, я полагаю, найдет выход. Главное, чтобы материалы не попали в руки врага.

— Это я гарантирую, Денис Павлович.

— Хорошо. А какие вести от Рябинина?

— Рябинин сообщает, что рекомендация на Нестеренко была написана Дмитрием Зориным под давлением некоего «Виктора», назвавшегося братом Нестеренко и грозившего Зорину в случае отказа расправой над его отцом и женщиной, которую тот любит.

— Значит, шантаж?

— Да. И хоть это ни в коем случае не оправдывает Зорина, тем более, что все началось с его интимной связи с Нестеренко, здесь нам больше делать нечего. А вот так называемый Виктор…

— Что известно о нем?

— Пока немного. Но Рябинину удалось напасть на след этого молодчика. Кстати, помог ему в этом отец Зорина, главный врач одного из кисловодских санаториев. Я приказал Рябинину установить самое строгое наблюдение за «Виктором» с тем, чтобы выйти на его шефа. Не исключено, что им окажется сам неуловимый «четвертый».

— А-а, эта лиса Джон Снайдерс? Пора, давно пора бы прибрать его к рукам.

— Да больно уж хитер и ловок.

— А может, мы слишком близоруки?

— Я учту ваше замечание, товарищ генерал.

— Да уж придется. Ну, а Колесников? Почему он в Кисловодске?

— Все очень просто. В Кисловодске, оказывается, живут жена и сын Колесникова. К ним он и приехал. Но самое важное — Колесников и младший Зорин уже сегодня вылетели в Москву, по-видимому, в институт ядерной физики, где работает Зорин. Рябинин проследил за ними вплоть до посадки в самолет и просит встретить их. Вот: рейс — 3215, прибытие в Москву — десять двадцать четыре. Я уже сделал соответствующее распоряжение.

— Хорошо, но почему Колесников и Зорин?

— Да понимаете, жена Колесникова работает в санатории Зорина-старшего, ну и, по-видимому, физик Зорин и Колесников быстро нашли общий язык.

— Ну, что же, теперь как будто… Вдруг в дверь кабинета постучались:

— Разрешите, товарищ генерал? Срочное донесение, — дежурный офицер связи быстро подошел к столу и положил перед генералом запечатанный конверт.

— Да, теперь как будто все становится на свои места, — закончил Звягин, не спеша вскрывая конверт. — Вы можете идти, капитан, — кивнул он офицеру.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Звягин пробежал глазами донесение и вдруг с силой ударил ладонью по столу:

— Шляпы! Ротозеи! Чекисты называется!!

— Кого вы так, товарищ генерал?

— Кого? Да этого вашего Рябинина и всех там, в Кисловодске!

— А что случилось?

— Что случилось! Вот послушайте: «Рейсовый самолет Аэрофлота № 427611, рейс 3215, Минеральные Воды — Москва, со ста двадцатью пассажирами на борту, в результате вооруженного нападения трех террористов на экипаж изменил маршрут следования и, перелетев государственную границу, приземлился в одном из аэропортов Турции. Частям ПВО страны из гуманных соображений был дан приказ — не прерывать полета. Названные террористы попросили политического убежища и были интернированы турецкими властями. Политического убежища попросили и два советских гражданина — Колесников М. В. и Зорин Д. А. Последние были также интернированы турецкими властями, но позднее похищены неизвестными лицами, и потому в настоящее время о месте их пребывания турецким властям ничего не известно». Дальше обычная дипломатическая белиберда, заверения в непричастности Турции к похищению советских граждан, обещание все расследовать самым тщательнейшим образом и так далее и тому подобное. Вот такие пироги, товарищ подполковник. Снайдерс еще раз утер нам нос. И как утер! А этот ваш Рябинин! Он проследил, видите ли, до посадки на самолет. А дальше?

— Всего не учтешь, товарищ генерал. Тем более такой наглости…

— А я требую и буду требовать, чтобы мои работники учитывали все. Абсолютно все! Иначе им нечего делать в Управлении. Так и доведите до сведения Рябинина.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

— Теперь так. Срочное распоряжение нашим людям в Турции, да и… в Штатах, конечно: во что бы то ни стало и как можно быстрее установить местонахождение Колесникова и Зорина. Далее. Немедленно подготовить всю необходимую документацию на обоих для представления в Министерство иностранных дел. Не упоминая о космической одиссее Колесникова, разумеется. Ну, а лейтенанту Рябинину…

— Капитану, товарищ генерал, — осторожно напомнил Левин.

— Ну, а лейтенанту Рябинину, — жестко повторил Звягин, — мой приказ: кровь из носу, а чтобы «четвертый» был взят. Без этого пусть и глаз в Управление не кажет.

Их вызвали обоих сразу, предварительно не уведомив ни о чем, и потому всю дорогу до Пятигорска они не проронили ни слова, думая каждый о своем и боясь высказать какие-либо предположения.

В Пятигорске их принял сам полковник. Он долго молчал и хмурился, перебирая на столе какие-то бумаги. Затем взглянул сначала на Таню, потом на Зорина и начал густым низким басом:

— Я знаю, что вам нелегко будет выслушать то, что я скажу. Я сам — отец и сам — гм… муж. Но вам следует знать, что самолет, на котором летели ваш сын, Андрей Николаевич, и ваш муж, Татьяна Аркадьевна, угнан за рубеж. Все пассажиры, к счастью, целы и в ближайшие сутки возвратятся на Родину. — Полковник помолчал и еще больше нахмурился, — Все, кроме Максима Колесникова и Дмитрия Зорина, которые якобы попросили политического убежища, а затем были похищены неизвестными лицами.

Таня слабо вскрикнула. Зорин лишь стиснул зубы так, что на щеках вздулись желваки. Несколько минут прошло в молчании. Наконец полковник сказал:

— Я не сомневаюсь, что все это лишь гнусная провокация, но по долгу службы обязан задать вам несколько вопросов.

— Да, конечно, — как эхо отозвался Зорин.

Полковник поинтересовался, не высказывали ли Максим и Дмитрий когда-либо прежде желание выехать за границу, нет ли у них там родственников, знакомых, не было ли каких-либо деловых или научных связей с зарубежными фирмами или частными лицами, наконец сказал;

— А как вы думаете, каковы мотивы этой провокации? Почему Колесниковым и Зориным так заинтересовались зарубежные спецслужбы?

— Ну, это же яснее ясного, — ответил Зорин. — Впрочем, вы, очевидно, не совсем в курсе дела. Максим Колесников провел несколько лет на внеземном космическом корабле, где приобрел массу чрезвычайно важных знаний и главное — полностью разработанную идею о том, как с помощью нейтрино сделать стабильными любые радиоактивные изотопы, то есть практически прервать радиоактивный распад. А это — прямой путь к уничтожению ядерного оружия. Ну, а сын мой, Дмитрий Зорин — физик-ядерщик. Нейтрино — главный объект его научных исследований, которые, кстати, тоже велись в основном с целью выяснения роли этих частиц в устойчивости атомных ядер. Поэтому оба они и полетели в институт ядерной физики. И если западные спецслужбы знали это, то сами понимаете…

— Н-да… произойди этот разговор хотя бы днем раньше… Но что теперь об этом говорить! А как вы думаете, кто-нибудь, кроме Колесникова и Зорина, сможет воспроизвести и претворить в жизнь эту идею?

— Нет, никто, — подала голос Таня. — Впрочем, в Вормалее остались информационный диск и кое-какие бумаги Максима Владимировича, и если б удалось их разыскать…

— Вы считаете, что это возможно?

— Для меня — пожалуй, для всякого другого — почти исключено. Но разве… — Таня глотнула слезы. — Товарищ полковник, неужели не осталось никакой надежды?..

— Ну, почему же! Мы сделаем все возможное. Но вам придется собрать все мужество. Враг может пойти на что угодно, даже здесь, по отношению к вам. Поэтому — максимум осторожности. В случае чего — немедленный звонок к нам. Вот номер моего телефона. — Он устало прикрыл глаза рукой, давая понять, что разговор окончен, Зорин и Таня молча вышли из кабинета.

— Что же теперь будет, Андрей Николаевич? Чем все это кончится? — вырвалось у Тани, когда они снова оказались на улице.

— Я думаю, наше правительство действительно сделает все возможное, чтобы добиться их освобождения. Но враги, конечно, не остановятся ни перед чем.

— И вы полагаете… — начала она дрогнувшим голосом и замолчала, боясь выговорить самое страшное, что могло произойти.

— Нет, любое физическое насилие я исключаю. При отсутствии документальных данных они нужны им живые и невредимые. Но, исчерпав все посулы и обещания, враги могут пойти на любой шантаж и прежде всего будут шантажировать их нашей безопасностью: моей, вашей, вашего сына. Поэтому я посоветовал бы вам оставить квартиру на этой далекой улице Фоменко и перебраться в здание санатория. Я выделю там комнатку.

— Спасибо, я подумаю. Но что нам теперь делать?

— Что делать? Вам — беречь сына. Ну, а мне… Мне — по возможности беречь вас…

— Милый, добрый Андрей Николаевич! А кто позаботится о вас?

— В моем возрасте, Танюша, человек должен научиться заботиться о себе сам.

А на следующий день утром, еще до начала работы, она вошла к нему в кабинет и положила на стол заявление.

— Что это, Таня?

— Разрешите мне пойти в отпуск, Андрей Николаевич?

— В отпуск? Сейчас?

— Да, я решила ехать в Вормалей.

— Зачем?

— Только я могу теперь разыскать диск и, может быть, расшифровать заключенную в нем информацию. Ведь у меня тоже есть элемент связи.

— Но вы недооцениваете всей опасности задуманной предприятия, рискуете жизнью.

Она вздохнула:

— Что моя жизнь после всего, что произошло! Это нужно, Андрей Николаевич. И потом — я должна видеть диск хотя бы для того, чтобы удостовериться, что Максим еще жив. Вы слышали, что он сказал?..

— Да. Но как вы думаете найти этот диск?

— Попробую разыскать Силкина. Я хорошо знакома с ним.

— А если Силкина нет в живых?

— Всех «если» не предусмотришь. Там, на месте, будет видно. Не удерживайте меня, Андрей Николаевич.

— А как же сын, Таня?

— Я поеду с ним.

— И все-таки вы идете на страшный риск. Эти люди…

— Эти люди не знают меня. А в Вормалее живет моя тетка. Я еду навестить ее. Что в этом подозрительного? Нет, я еду, еду! Это дело решенное.

— Ну, что же, в таком случае… В таком случае я тоже постараюсь выхлопотать отпуск и поеду с вами.

— Спасибо, Андрей Николаевич. Признаться, в глуби не души я надеялась на это.

Зорин полистал календарь:

— Когда вы хотели бы выехать?

— Как можно скорее, вы же понимаете…

— Тогда так… Слушайте меня внимательно. О вашем отъезде не должен знать абсолютно никто. Не говорите этого пока даже Вове.

— Да, конечно.

— Далее. Весь свой багаж сегодня в течение дня небольшими частями переправьте сюда. О чемодане я позабочусь.

— Я возьму лишь самое необходимое.

— Все равно. Багаж отправим отсюда с вещами отдыхающих прямо в аэропорт на нашем автобусе. Сами же вы с Вовой завтра, утренней электричкой, поедете в Подкумок на дачу Ивана Спиридоновича. Вы бывали там?

— Да, я знаю эту дачу.

— Отлично. Завтра как раз суббота. Ваша поездка будет вполне естественной.

— А вы?

— Я тоже налегке, в самом, так сказать, дачном виде приду к Ивану Спиридоновичу пешком. Там мы позагораем, поедим черешни, помозолим всем, кого это интересует, глаза, а потом хозяин потихоньку отвезет нас на своей машине прямо в аэропорт. Главное — незаметно выехать отсюда, В Вормалее нас действительно никто не знает.

— «С помощью нейтрино прервать любой радиоактивный распад…» — повторил про себя Рябинин, прослушав в третий или четвертый раз магнитофонную запись, беседы с Зориным и Тропининой. — Здорово придумали эти инопланетяне. Вот бы нам такую машину! А ведь все было, как говорится, на мази. И вот — пожалуйста! Как я не сообразил, в самом деле, отправить с Колесниковым и Зориным своих людей? Ну, «четвертый», держись! Пусть мне родной матери не видать, если я тебя не сцапаю! — он снял трубку телефона:

— Сержант? Как там наш подопечный? Ну да, «Виктор». — Но в это время зазвонил другой телефон. — Подождите, сержант, я вам перезвоню чуть позже. Да! Лейтенант Рябинин слушает. Что-о? Взяли отпуск и выехали из Кисловодска? Куда выехали? Как никто не знает? Ну да, в общем-то, конечно, не обязаны. Но что они, сами не понимают? Ну ясно, ясно! — он бросил трубку.

«Вот черт! Куда это их понесло? Нашли время отдыхать! Впрочем… сейчас им не до отдыха. Тогда что же?»

Он снова включил запись допроса.

«…В Вормалее остались информационный диск и кое-какие бумаги Максима Владимировича, и если бы удалось их разыскать… Это возможно?.. Для меня — пожалуй, для всякого другого — почти исключено…»

Рябинин стукнул себя по лбу:

«Ну, ясно! Ринулись в Вормалей искать бумаги. И как всегда, все сами. Беда с этими интеллигентами! Нет чтобы сказать об этом нам. А теперь чего доброго и сами голову сломят, и нам все карты спутают. Придется доложить об этом генералу».

Он снова снял трубку:

— Сержант? Прервали нас. Так как там «Виктор»? Вышел купить газет, потом зашел в продмаг? А дальше? Так… Понятно… Подошел к московскому поезду и взял у проводника посылку? Так это… Не важно, что с рыбой! Ладно, все ясно, действуйте в том же духе.

Рябинин походил по кабинету, потом сел к столу, взял чистый лист бумаги.

«Посылка с рыбой» от какой-то женщины… Ловко придумали! Проводнику не надо говорить ни имя отправителя, ни имя получателя. Вот тебе посылка, вот десятка за услугу, подойдет к вагону мужчина, отдай сверток — Я все! Ну что же… Посылка, конечно, не первая и не последняя. Придется попросить подполковника организовать проводы каждого кисловодского поезда… Итак, донесение номер…»

Семнадцатому от первого

Считайте счастливым исходом, что Лесник остался жив. Возможно, он один знает местонахождение диска и бумаг Странника. Постарайтесь воспользоваться этим. (Иным путем, чем вы попытались это сделать!) Но главное — непрерывное наблюдение за Лесником. Не исключено, что по выходе из больницы он захочет перепрятать вещи или проверить их сохранность. Мы со своей стороны постараемся организовать выезд к нему надежного «посыльного». Таким «посыльным» мог бы стать его сын. Поэтому узнайте место жительства и работы сына Лесника и немедленно сообщите об этом нам.

Информируем вас, на всякий случай, что приезд самого Странника в Вормалей полностью исключен.

Считаем не бесполезной также такую информацию. По имеющимся у нас достоверным сведениям, ваш Делец в годы войны работал на немцев, выполняя обязанности полицая в деревне Поныри Смоленской области, и отличался беспрецедентной жестокостью, следствием чего явилась гибель не одного десятка жителей деревни. Ныне он разыскивается советскими властями как военный преступник. Его истинное имя — Гнатюк Семен Еремеевич.