Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

4 Эдуард Исповедник: король из-за моря, Англия, 1041–1066

Прохладным весенним утром 1041 года Эдуард оглядывал гавань Фекана, когда его внезапно охватили сомнения. Сын Этельреда имел все основания для беспокойства. Пять лет назад его с младшим братом Альфредом заманили в Англию обещаниями трона, но вместо них монархом стал другой. Возвращаясь, Эдуард явно подвергал себя риску. Однако ставки были высоки, а терять ему было нечего. Его хорошо принимали при нормандском дворе во время долгого изгнания, но без земель и короны Эдуард был призрачным королем. В Нормандии он вызывал сочувствие, но не уважение.

Кроме того, нынешняя ситуация выглядела более оптимистичной. Альфреда ослепили ради выгоды – и, вероятно, по приказу – Гарольда Заячьей Лапы. После этого на трон взошел младший единокровный брат Гарольда Хардекнуд. Хотя последний и происходил из той же датской семьи, он не был в ладах с Гарольдом и выдерживал более примирительный тон по отношению к местной английской династии. Более того, Хардекнуд сам нуждался в поддержке. По прибытии в Англию очень скоро он нажил себе врагов. Возврат к наследованию его старшего единоутробного английского брата – единственного другого серьезного претендента на трон – обещал разрядить обстановку.

Ла-Манш пересекли без происшествий. Моряки увидели землю недалеко от острова Уайт – старого пристанища викингов, хорошо известного нормандским мореплавателям. Далее корабль прошел вдоль по побережью и встал на якорь у Херст-Хеда (современный Херст-Пойнт) на южном побережье Гэмпшира. Место было тщательно подобрано. Херст-Хед находится на оконечности мыса и смотрит на природную гавань Кейхейвен. Любая из сторон может быстро отступить из этого места при первых признаках вероломства{52}.

В итоге меры предосторожности оказались излишними: предложение вернуться Хардекнуд сделал искренне. Будучи чужаком на политической арене Англии, молодой датчанин столкнулся с противодействием местной знати с момента своего прибытия прошлой весной. Проблема Хардекнуда заключалась в том, что он был вдвойне иностранцем. Сын датского завоевателя (Кнуда) и нормандской королевы (Эммы), он плохо знал англичан. Мало помогала и его собственная опрометчивость. Он пришел с войском и, став королем, первым делом потребовал огромный налог, чтобы заплатить своим людям. Затем он распорядился выкопать тело своего единокровного брата и бесцеремонно бросить его в болото (или, возможно, в Темзу – источники расходятся в деталях), что было сознательным надругательством. Люди, стремящиеся завести друзей или привлечь сторонников, так себя не ведут. В мае 1041 года в Уэст-Мидлендсе начался серьезный бунт против высоких налогов. По некоторым данным, у Хардекнуда имелись также проблемы со здоровьем, что только усугубляло ситуацию{53}.

Поэтому Эдуарда встретили радушно, и вскоре обещание разделить власть было выполнено. Эдуард поклялся соблюдать законы Кнуда и его сыновей, а взамен его признали королем. Хардекнуд продолжил править, а Эдуард стал номинальным соправителем. Полностью власть должна была перейти к нему после смерти Хардекнуда. Всю жизнь Эдуард шел к этому моменту. Окупились годы изгнания – надежд, боли, страданий. Он сядет на трон своего отца.

Эдуарда Исповедника (под этим именем он вошел в историю) обычно помнят как последнего представителя почтенной английской династии, восходящей к правителю Уэссекса Эгберту, деду Альфреда Великого. Однако Эдуард был больше чем закатным «звездным часом» англосаксонской Англии – он также стал первым нормандским монархом королевства. Будучи наполовину нормандцем (по матери Эмме), Эдуард провел в Нормандии большую часть юности и всю взрослую жизнь до вступления на престол. И как показывает его правление, во многих отношениях он был больше нормандцем, чем англичанином.

Значение изгнания Эдуарда невозможно переоценить. Первые его годы прошли под защитой дяди герцога Ричарда II. Ричард тепло встретил Эмму и ее детей, когда они бежали из Англии в 1013/14 году. Когда через несколько лет Англию завоевал Кнуд, герцог принял у себя одних только детей – Эдуарда, Альфреда и их сестру Годгифу. Ричард не питал теплых чувств к Кнуду, и хорошее отношение к племянникам было не просто проявлением любезности (хотя и им, несомненно, тоже): оно помогало держать в напряжении северных соседей герцога. Пока Эдуард и Альфред были живы и здоровы, они представляли угрозу для Кнуда и его потенциальных наследников. Кроме того, если бы английские принцы когда-нибудь сумели вернуть себе трон, они оказались бы в долгу перед Ричардом и его сыновьями. Поддержка братьев со стороны герцогства отчетливо видна в указах, издававшихся сыновьями Ричарда. В них Эдуард и Альфред периодически выступали заверителями, и в этих случаях Эдуарда иногда называли «королем», а однажды даже «королем Англии». Таким образом, Эдуард считался королем в изгнании, ожидающим законного возвращения{54}.

Когда оно наконец состоялось, Эдуарду было почти 40, и он пережил трех нормандских герцогов и двух датских королей Англии. Годы ожидания стали тяжелым бременем. Эдуард считал, что его постоянно предавали. Собственный народ, который вместо него принял Кнуда и его сыновей. Правая рука Кнуда, эрл Годвин, преградивший Эдуарду путь к трону и обрекший на смерть его брата. И прежде всего мать, которая бросила своих детей от первого брака ради собственного благополучия. Справедливо по отношению к Эдуарду поступали только его дядя и двоюродные братья, нормандские герцоги. Нормандский двор был домом, нормандцы были друзьями. Поэтому, когда в конце весны 1042 года Хардекнуд умер и Эдуард стал единоличным правителем, поддержку он начал искать по ту сторону Ла-Манша.

Еще до того, как тело Хардекнуда было предано земле, Эдуарда провозгласили королем в Лондоне. На следующую Пасху Эадсиге, архиепископ Кентерберийский, официально короновал его в Олд-Минстере – англосаксонском соборе в Уинчестере. Символичны места, выбранные для этих актов. Лондон, где находилась могила Этельреда, отца Эдуарда, был центром противостояния Кнуду и его сыновьям; Уинчестер, напротив, являлся их опорой. Таким образом, Эдуард сперва с позиции силы заручился поддержкой на Темзе, а затем продемонстрировал ее потенциальным противникам в главном городе Гэмпшира. О том, что старые обиды не забылись, свидетельствуют события последовавшей осени. 16 ноября Эдуард поспешно вернулся в Уинчестер с вооруженными сторонниками. Он застал свою мать врасплох и в отместку за предательство лишил ее земель и богатства.

Став королем, Эдуард столкнулся во многом с теми же проблемами, что и Хардекнуд. Он тоже был новичком на политической сцене Англии. И хотя обширные территории, которые достались ему вместе с короной, сделали Эдуарда крупным землевладельцем, он так же должен был налаживать отношения с местной знатью – по крайней мере, на начальном этапе. Это означало, что придется иметь дело с теми же двуличными людьми, которые посадили на трон Кнуда и его наследников, и в первую очередь – с влиятельным эрлом Уэссекса Годвином{55}. С начала 1030-х годов Годвин был той силой, что стояла за английским престолом. Он дважды выступал в роли «делателя королей»: сначала отступился от Хардекнуда ради Гарольда Заячьей Лапы в 1036 году, когда стало ясно, что последний победит; затем с распростертыми объятиями встретил Хардекнуда после смерти Гарольда в 1040 году. Но без матери Эдуард обойтись мог, а без Годвина – нет. Требовалась сделка. У обоих владетелей имелись причины держаться настороже. Эдуард винил Годвина в смерти Альфреда; ему также не нравились связи эрла с Эммой, чье пренебрежение все еще причиняло ему боль. В свою очередь, Годвин большую часть последнего десятилетия пытался предотвратить восшествие Эдуарда на престол. Однако теперь новый король и эрл нуждались друг в друге. Поддержка Годвина была необходима Эдуарду для успешного начала правления, в то время как дальнейшее влияние Годвина зависело от благосклонности короля.

Как часто случалось в Средние века, соглашение было достигнуто с помощью брака: король взял в жены дочь Годвина Эдиту. Этот союз, вероятно, планировали с самого начала правления Эдуарда, но брак заключили только в начале 1045 года – возможно, для того, чтобы Эдита подросла. Это был брак по расчету, и расчету, безусловно, хорошему. Если бы Эдита родила сына, это объединило бы враждующие семьи: Годвин и Эдуард были заинтересованы в передаче трона их общему потомку. Соответственно, груз ожиданий оказался велик. Ситуация осложнялась тем, что на момент коронации (Пасха 1043 года) Эдуард был по средневековым меркам довольно стар – 38 или даже 40 лет. На памяти современников только один король прожил дольше – отец Эдуарда Этельред; но даже он не дотянул до 50. К тому же у Эдуарда не было ни предыдущей жены, ни детей. Ожидалось, что его правление окажется коротким. Вопрос был только в том, что произойдет дальше. Таким образом, с самого первого дня правления Эдуарда проблема престолонаследия вышла на первый план. Все взгляды были прикованы к нему и Эдите – супругам требовался наследник, и как можно скорее. В случае промедления рисковали оба: от Эдиты можно было отказаться в пользу более пригодной к деторождению невесты, а положение Эдуарда оставалось шатким, пока он не имел преемника.

Пока надежда на рождение наследника сохранялась, отношения между Эдуардом и Годвином были теплыми и сердечными. Эрл поддержал нового короля и был вознагражден за это. В 1043 году старшему сыну Годвина Свену, названному в честь отца Кнуда, дали титул эрла и земли вокруг Херефорда в Уэст-Мидлендсе. Вскоре после этого второй сын Годвина, Гарольд (еще одно датское имя), стал эрлом в Восточной Англии. В 1045 году Беорна, их датского двоюродного брата, сделали эрлом в Ист-Мидлендсе. Если не считать владений Леофрика на северо-западе Мидлендса, клан Годвинов теперь владел всей Южной и Средней Англией – беспрецедентная концентрация власти и влияния в руках одной семьи. Однако ее судьба была тесно связана с судьбой Эдиты, а та все еще висела на волоске. К концу 1040-х годов стало ясно, что у пары явные проблемы с зачатием ребенка. О причинах говорили разное, но важен результат. В отношениях Эдуарда и Годвина начали возникать трещины. Король никогда не любил своего тестя, и если Эдита не могла родить ему наследника, то не было особых причин поддерживать фарс и изображать приязнь.

В 1049 году проблема в отношениях стала очевидна. Это был год, когда Эдуард во второй раз изгнал Свена, старшего сына Годвина. Свен был паршивой овцой в семействе: едва став эрлом Херефордшира в 1043 году, он начал нарушать баланс сил на валлийской границе. В 1046 году он усугубил положение, похитив Эадгифу, аббатису близлежащего Леоминстерского монастыря, – очевидно, в попытке захватить земли аббатства[8]. За это Свена изгнали. В 1049 году он вернулся, чтобы загладить вину, но все испортил, убив по дороге в суд своего кузена Беорна (предположительно в ссоре). Теперь Свена повторно выгнали из страны, а земли Беорна перешли к Ральфу Мантскому (Робкому). Последний не принадлежал к клану Годвинов и даже не был англичанином. Он был племянником короля – сыном его сестры Годгифу. Последняя сопровождала Эдуарда и Альфреда в изгнании, а затем вышла замуж за французского графа Дрого из Вексена, стратегически важной области на нормандской границе. Вероятно, Ральф появился в Англии вместе с Эдуардом в 1041 году, и его продвижение стало наградой за верную службу. Тем не менее такое событие было весьма значимым, поскольку в руки франко-нормандцев впервые попали владения уровня эрла. Это была попытка спустить Годвинов с небес, и у западносаксонского эрла хватало ума, чтобы это понять. Ральф принадлежал к небольшой, но значимой группе французских и нормандских аристократов, которые начали проявлять свое влияние{56}.

Апогей настал, когда возник вопрос преемства для архиепископства в Кентербери. В конце октября 1050 года умер предыдущий священнослужитель Эадсиге. Он принадлежал к сложившейся англо-датской элите, ведущим представителем которой был Годвин. Однако Эадсиге не пользовался популярностью среди местных монахов, которые возмущались его попытками продавать церковные земли – не в последнюю очередь его покровителям Годвинам. Таким образом, Годвины были заинтересованы в том, кто станет новым архиепископом, и поспешили агитировать за Этельрика, местного монаха, который (так уж случилось) оказался их родственником. Но Эдуард не собирался упускать возможность еще более явно посягнуть на власть Годвинов, тем более что пост архиепископа Кентерберийского был высшей церковной должностью в Англии. Поэтому король настоял на назначении Роберта Жюмьежского, еще одного нормандца, который сопровождал его в плавании в 1041 году. С 1044 года Роберт был епископом Лондона, главой бедной, но стратегически важной епархии, где похоронили Этельреда, отца Эдуарда{57}. Развязка близилась.

Каким бы могущественным эрлом ни был Годвин, он не мог состязаться с законным монархом – по крайней мере в делах, касающихся церкви. В марте 1051 года многолюдный церковный собор должным образом утвердил кандидатуру Роберта. Затем священник отправился в Рим, где получил от стремившегося к реформам папы Льва IX паллий – белую ленту с вышитыми крестами, символизирующую архиепископский сан. К июню Роберт вернулся в Англию, поддержанный папой в отношении оспариваемой преемственности. Теперь Эдуарду предстояло вырваться из-под влияния Годвинов. Тут-то и пригодилась бездетность короля – графу нечем было привязать его к себе. Более поздние нормандские источники утверждают, что Эдуард пообещал передать английский престол молодому нормандскому герцогу Вильгельму (будущему Вильгельму Завоевателю).

Вильгельм был внуком Ричарда II и, соответственно, двоюродным племянником Эдуарда, так что легко понять, почему английский король мог так поступить. Теперь уже было ясно, что детей у Эдуарда не появится (по крайней мере, от Эдиты), а Вильгельм оставался одним из его ближайших живых родственников. При этом у Эдуарда имелось не только желание, но и возможность. Во время поездки Роберта в Рим новый архиепископ проезжал через Северную Францию, что дало возможность установить связи с нормандским правителем. Большинство источников, упоминающих подобные обещания Эдуарда, – нормандские, причем появились они после 1066 года, когда возникла острая необходимость «узаконить» завоевание Вильгельмом Англии. Поэтому относиться к ним нужно с большой осторожностью. Тем не менее это обещание зафиксировано не только льстивым Гийомом из Пуатье, но и более сдержанным Гийомом Жюмьежским, а также упоминается позднее у англичанина Эдмера Кентерберийского{58}.

Каким бы ни был характер контактов между Эдуардом и Вильгельмом, они не отвечали интересам Годвина. Когда архиепископ Роберт вернулся в Англию, он тоже выступил против эрла. Роберт потребовал вернуть Кентерберийскому аббатству те земли, которые, как он утверждал (возможно, небезосновательно), Годвины незаконно присвоили в предыдущие годы. Напряжение достигло пика в конце лета, когда к королю приехал граф Евстахий II Булонский – зять Эдуарда, за которого сестра короля Годгифу вышла после смерти Дрого в 1035 году. Точная цель этой поездки неясна, но предположительно она заключалась в укреплении нормандского влияния в стране. Разумеется, приезд Евстахия встревожил Годвинов. Когда тот высадился в Дувре (во владениях Годвина), между людьми графа и жителями города произошла стычка. Эдуард приказал Годвину наказать буйных горожан, но эрл отказался, и вооруженный конфликт стал неизбежен.

Король поднял войско против мятежного эрла. Его племянник Ральф к нему присоединился. То же сделали Леофрик Мерсийский и Сивард Йоркский – единственные эрлы, не принадлежавшие к Годвинам. Их силы соединились в Глостере в Уэст-Мидлендсе. Годвин и его сыновья собрали войско у Беверстона, расположенного примерно в 29 километрах (то есть в одном дневном переходе) южнее, после чего началась «странная война». Ни одна из сторон не была достаточно уверена в своих силах, чтобы сражаться, однако и отступать никто не хотел. В конце концов было решено переместиться в Лондон и рассмотреть претензии Годвина в суде. Однако по мере продвижения войск на восток поддержка Годвина потихоньку испарялась. К тому времени, когда он добрался до своих владений в Саутуарке, его силы уже не могли сравниться с силами Эдуарда{59}. Король победил – по крайней мере, на данный момент.

Идти на компромисс Эдуард не желал. Годвин попытался наладить отношения, но король ответил, что эрл сможет получить мир и прощение, когда вернет живым и здоровым Альфреда{60}. Раны 1036 года еще не затянулись. Эдуард не хотел примирения, он хотел уничтожить Годвинов. Поняв, что игра окончена, эрл бежал во Фландрию с тремя сыновьями (Гиртом, Свеном и Тостигом), в то время как двое других (Гарольд и Леофвин) направились на запад, в Ирландию. Такое разделение сил говорит о намерении вернуться. Выбор направлений имеет здесь большое значение. В Ирландии Гарольд и Леофвин обратились к Диармайту мак Маэлу-на-м-Бо из Лейнстера, самому могущественному правителю на острове, который недавно захватил стратегически важный порт Дублин. Сам Годвин заручился поддержкой одной из великих морских держав Северной Франции – Фландрии. Во время пребывания там (если не раньше) сын эрла Тостиг женился на Юдифи[9], сводной сестре фландрского графа Бодуэна V.

Эдуард воспользовался отсутствием Годвина: объявив эрла и его сыновей вне закона, он занялся раздачей их земель и титулов. Среди тех, кто оказался в выигрыше, были Одда из Дирхерста, который стал эрлом в Уэст-Кантри – регионе, ранее находившемся под властью Годвина; Ральф Мантский, получивший земли Свена в Уэст-Мидлендсе; и Эльфгар, сын эрла Леофрика, которому отдали владения Гарольда в Восточной Англии. Эдиту король отправил в женский монастырь – Уилтонский или (что более вероятно) Уэруэллский (оба этих аббатства имели тесные связи с королевской семьей){61}. Вероятно, Эдуард обдумывал расторжение брака – за это выступал архиепископ Роберт, его новая правая рука. Развод с женами, которые не смогли родить сыновей, – обычное дело для средневековых монархов (Генрих VIII не был здесь новатором). Действия Эдуарда мало чем отличались от действий его старшего французского «коллеги» Роберта Благочестивого, который в попытках заполучить наследника сменил трех жен (и в конечном итоге достиг цели). Надежды на рождение наследника явно еще не умерли, так что все обещания герцогу Вильгельму нужно было считать предварительными.

Однако жизнь перечеркнула планы короля. Весной 1052 года мятежный эрл и его сыновья вернулись. Гарольд и Леофвин напали на юго-западе, а Годвин с основными силами высадился на юго-востоке. Местные жители, которые годом ранее оказали сопротивление Евстахию, снова поднялись, чтобы поддержать своего бывшего эрла. К сентябрю Годвины были готовы двинуться на Лондон. На этот раз Леофрик и Сивард не присоединились к королю. Они мало что выигрывали от возвращения Годвина, но опасались растущего влияния нормандской партии. Теперь, в отличие от прошлого года, смириться пришлось Эдуарду. Было решено, что Годвин и его люди получат полное прощение – при условии, что эрл публично повинится и присягнет королю на верность. Всем было ясно, что таким образом Эдуард просто сохранял лицо, а реальную победу одержал Годвин. Нескольких нормандцев удалили от двора, Роберт бежал, спасая свою жизнь: в Кентербери его заменил Стиганд, епископ Уинчестера, – сторонник Годвина. Назначение Стиганда противоречило каноническому (то есть церковному) праву[10], но Годвина это мало заботило. Перед Эдуардом теперь стоял вопрос: как выйти из ситуации с наименьшими потерями? Он проиграл, и ему лишь оставалось надеяться, что удастся сохранить лицо.

Это соперничество приобрело ярко выраженную этническую окраску. Источники, близкие к Годвину, играя на враждебном отношении к переселенцам, подчеркивали «инородность» нормандцев Эдуарда, которых в народе называли «французами». Во всем этом явно присутствовала софистика. Сам Годвин принадлежал к хорошей английской семье (он происходил из Суссекса), но его жена была датчанкой, а сыновья – наполовину датчанами, да и многие из его ближайших соратников тоже были скандинавами. Однако реакция на возвращение Годвина показывает, что ксенофобская риторика не стала от этого менее эффективной. Англо-датская элита, возможно, возникла недавно, но закрепилась она надежнее, чем нормандские пришельцы. Здесь действия Эдуарда расходятся с методами Кнуда. Датчанин пришел в Англию с армией, способной навязывать его волю; он без особых проблем мог передавать власть и полномочия датским владетелям. Исповедник появился без армии и прилагал немалые усилия, чтобы продвинуть своих нормандских соратников. Местные аристократы с опаской наблюдали, как нормандцев при дворе становится все больше. Леофрик и Сивард не относились к поклонникам Годвинов, но они также мало что выигрывали от выдвижения таких людей, как Роберт и Ральф.

Легко изображать последние годы жизни Эдуарда как застой, а затем и упадок. В каком-то смысле это справедливо. После поражения в 1052 году король не особо раскачивал лодку. Он снова сделал Эдиту своей женой (и королевой), возвратил владения Годвину и его сыновьям, оставил Стиганда на архиепископском месте в Кентербери. Однако было бы неверно списывать стареющего Эдуарда со счетов. Он продолжал сохранять при дворе баланс сил, используя при необходимости мерсийских и нортумбрийских эрлов в качестве противовеса Годвинам{62}. И пусть он перестал проявлять показную благосклонность к своим соратникам-нормандцам, Ральф и другие оставались на своих местах, продолжая добавлять континентальный колорит в жизнь английских аристократов. Возможно, именно в эти годы в Оксфорде, во владениях Ральфа, появилась характерная каменная башня – своего рода протозамок{63}. Также франкоязычное влияние усиливалось внутри церкви. Нормандские назначенцы стали теперь редкостью, зато наблюдался приток епископов из франкоязычных областей, расположенных между Маасом и Рейном, – из Лотарингии{64}. Более мелкие французские и нормандские магнаты также продолжали играть определенную роль на местном уровне – как в пределах сферы влияния Ральфа, так и вне ее{65}. Но главное – Эдуард продолжал искать решение проблемы престолонаследия. О повторном браке теперь не могло быть и речи; неактуальным стало и приглашение Вильгельма. Годвин и его сыновья явно стремились к трону, но Эдуард делал все возможное, чтобы помешать им. Пусть Годвины оставались «делателями королей», но они не должны были стать королями – по крайней мере, пока Эдуард мог воспрепятствовать этому.

В этой ситуации он решил вспомнить о последней оставшейся ветви своей семьи – о племяннике Эдуарде Изгнаннике, который был сыном Эдмунда Железнобокого – умершего в 1016 году старшего единокровного брата Исповедника. Не имея нормандских связей своего дяди, младший Эдуард после вторжения Кнуда отправился в изгнание – ему тогда не было и года. В конце концов он добрался до недавно христианизированного венгерского королевства. По дороге побывал в Киевской Руси и либо там, либо при венгерском дворе женился на женщине по имени Агата. Ее происхождение до сих пор остается загадкой, однако она, очевидно, обладала высоким статусом и была связана с немецким или венгерским королевским домом (возможно, с обоими, а также, может быть, с великим князем Киевским). Эдуард Изгнанник выглядел удачной кандидатурой для решения проблем английского короля. Он был как минимум на 10 лет моложе Исповедника, так что у него имелись все шансы заполучить наследника естественным путем. Более того, у Эдуарда была знатная жена, которая родила ему сына – Эдгара Этелинга (слово «этелинг» на древнеанглийском означало потомка короля, имеющего право на трон).

Чтобы вернуть изгнанного Эдуарда, потребовалось немало времени. В 1054 году король отправил на его поиски епископа Элдреда, но только в 1057 году Изгнанник с сыном прибыли в Англию. Однако если Исповедник думал, что наконец решил проблему престолонаследия, то он глубоко ошибался. Едва ступив на английскую землю, Эдуард скончался – еще до встречи с королем[11]. Традиционно считается, что именно в тот момент Исповедник смирился с неизбежным: его наследником станет Гарольд, сын и преемник Годвина как эрла Уэссекса и главы династии. Но главным подтверждением этому служит появившийся позднее труд «Жизнь Эдуарда», созданный по заказу Эдиты, сестры Гарольда. Его автор оценивает ситуацию задним числом, уже располагая знаниями о более позднем правлении Гарольда. Кроме того, на самом деле там не говорится, что Эдуард назначил Гарольда своим наследником; там написано лишь, что он доверил ему свое королевство на смертном одре (а это может подразумевать регентство){66}.

Более показательно другое свидетельство. Это запись об Эдуарде, Эдите и Эдгаре Этелинге в Liber Vitae в Нью-Минстере (Новом соборе) в Уинчестере. Текст должен относиться ко времени между прибытием Эдгара в Англию (1057 год) и смертью самого короля (5 января 1066 года), поскольку все записи относятся к живым людям; вероятно, его следует датировать последними тремя годами пребывания Исповедника на престоле. Важно, что имя Эдгара стоит здесь рядом с именами короля и королевы – именно там, где в ином случае мы могли бы ожидать упоминания их сына. Более того, в тексте указан латинский титул Эдгара clito, или «принц», который давался королевским потомкам, достойным трона. В глазах некоторых людей Эдгар явно унаследовал роль своего отца как вероятного преемника на престоле{67}.

Смерть Изгнанника помешала планам Эдуарда, но он по-прежнему был полон решимости преградить Годвинам путь к трону. Именно эти устремления, а вовсе не обещания, данные герцогу Вильгельму, предопределили трагические события 1066 года. Когда в начале января Эдуард умер, Гарольд воспользовался молодостью Эдгара. Убедив крупнейших феодалов королевства (многие из которых были его братьями), что стране нужна твердая рука зрелого человека, Гарольд захватил власть. Ему помогло то, что в момент смерти Эдуарда он оказался в Лондоне. Вопреки всем традициям, его избрали и короновали уже на следующий день (тогда как Исповедник после смерти Хардекнуда ждал коронации больше девяти месяцев). Все было сделано так быстро в расчете подавить инакомыслие.

Попытка сделать преемником Эдуарда Изгнанника или его сына Эдгара призвана была сохранить материальное наследие короля, но в последние годы жизни он позаботился и о том, чтобы обеспечить свое духовное благополучие. Бездетные монархи часто брались за крупные религиозные проекты. Не имея кровных наследников, они обращали свой взор в мир иной, стремясь сделать то, что послужит Церкви здесь и сейчас, а их душе – после смерти. В первые годы столетия бездетный германский император Генрих II основал новое епископство в Бамберге; теперь Эдуард делал нечто подобное в Вестминстере{68}. Монастырь к западу от Лондона (отсюда и его название, буквально означающее «западная церковь») уже существовал, но Эдуард с размахом его перестроил. Неизвестно, когда началось строительство, однако к 1050-м годам оно было в самом разгаре.

Церковь создавалась в новом стиле – романском. Для него характерны мощные стены и большие округлые арки. Он демонстрирует элегантную простоту по сравнению с более поздним готическим стилем, который мы часто ассоциируем со Средневековьем. Романская архитектура уже набирала популярность на континенте, но на Британских островах такая церковь стала первой. Ее новизна не осталась незамеченной современниками, и хронист Уильям Мальмсберийский с одобрением отметил, что она создана «в новой манере строительства»{69}. Эдуарда явно вдохновляла архитектура Нормандии, и возведенное здание обнаруживало сильное сходство с монастырем в Жюмьеже, также построенным в эти годы. Неслучайно, что на момент планирования строительства церкви епископом в Лондоне был Роберт – некогда монах из Жюмьежа{70}.

Вестминстер стал главным достижением Эдуарда. Собор, освященный 28 декабря 1065 года, незадолго до кончины короля, был самым грандиозным на Британских островах и одним из грандиознейших в западном христианском мире. Однако Эдуард уже стоял на пороге смерти. Он заболел перед Рождеством 1065 года и не смог даже присутствовать на освящении. Тем не менее его наследие теперь было увековечено – по крайней мере, так должно было казаться, – и король мог умереть спокойно. 6 января 1066 года, на следующий день после кончины, Эдуарда с должной пышностью похоронили в новой церкви.

Вестминстерская церковь – последнее пристанище Эдуарда – символизирует его правление. Пусть ее строили из английских материалов и руками англичан, по духу и стилю она напоминала Нормандию. На самом деле поразительно, насколько нормандской стала Англия. Почти все признаки, которые мы традиционно связываем с более поздним завоеванием 1066 года, – франкоязычные аристократы, церковные реформаторы, каменные крепости, романский стиль в архитектуре – можно было заметить еще при Исповеднике. Это не должно вызывать удивления: в конце концов, он был нормандцем и по рождению, и по выбору. Ни одна стрела еще не была пущена, но «нормандизация» Англии уже началась.