Империя ГРУ. Книга 1

16 июля 1945 г. на американском полигоне в Аламогордо была взорвана первая в мире атомная бомба. Это событие, опрокинувшее старые представления о войне и мире, трудно переоценить. «17 июля пришло известие, потрясшее весь мир, — вспоминал У. Черчилль. — Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мною клочок бумаги, на котором было написано: „Младенцы родились благополучно“. Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. „Это значит, — сказал Стимсон, — что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана…“».

24 июля 1945 г. после окончания очередного заседания Потсдамской конференции президент США Г. Трумэн известил И. Сталина о создании нового оружия «необыкновенной разрушительной силы». Маршал Г. Жуков, присутствовавший при разговоре, вспоминал об этом эпизоде так:

Из этого видно, что И. Сталин и другие советские руководители были прекрасно осведомлены о разработке американцами атомной бомбы. И большая заслуга в этом принадлежала советской военной разведке.

Прежде чем начать рассказ, как военным разведчикам удалось проникнуть в тщательно оберегаемую контрразведкой США и Англии тайну атомной бомбы, необходимо подчеркнуть, что вопросы, связанные со спором о том, явились ли сведения разведки решающими в создании советского ядерного оружия и как это оружие изменило соотношение сил на мировой арене, рассматриваться здесь не будут. Речь пойдет лишь о том, каким образом сотрудники советской военной разведки получали материалы о разработке на Западе ядерного оружия.

Первыми, кто начал на государственном уровне работать над ядерным оружием, были немцы. Весной 1939 г. профессор Гамбургского университета П. Гартек написал письмо в военное министерство Германии, где обосновал возможность использования ядерного взрывчатого вещества в военных целях. И уже осенью 1939 г. в Германии открывается «Урановое общество», куда вошли выдающиеся ученые Гейзенберг, Гартек, Герц, Боте, Вайцзеккер и другие. Программа ядерных исследований была утверждена правительством и имела поддержку военного руководства.

После захвата Бельгии в руках немецких ученых оказалось свыше тысячи тонн уранового концентрата, что соответствовало примерно половине всех мировых запасов. Под руководством Гейзенберга фирма «Ац эргезелтшат» построила исследовательский реактор, эксперименты на котором показали возможность возникновения цепной реакции. В 1940 г. Вайцзеккер с помощью расчетов установил, что в реакторе из тяжелого изотопа урана получится новый элемент — плутоний, более подходящий в качестве начинки для бомбы, нежели уран-235. Таким образом Германия опередила все страны в разработке ядерного оружия.

Но к созданию атомной бомбы немцы так и не приступили. Дело в том, что в 1942 г. ядерная программа Германии была заморожена. О причинах такого решения А. Шпеер, министр вооружений Третьего рейха, вспоминал так:

Данное решение Гитлер поддержал, но разрешил финансировать только те научные проекты, которые обещали немедленную отдачу, поэтому оно поставило крест на ядерной программе Германии, имевшей определенные перспективы. То, что немецкие ученые могли добиться успеха, подтверждает и рассекреченная в 1992 г. стенограмма тайного прослушивания разговоров немецких ученых, оказавшихся после войны в английском плену и содержавшихся в лагере Фарм-Холл под Кембриджем. Из нее следует, что когда они узнали о создании американской атомной бомбы, то в ходе бесед сделали предположение, что Германия могла сделать бомбу раньше союзников, если бы были выделены необходимые материальные ресурсы. Подобную точку зрения высказывает в свои мемуарах и А. Шпеер:

В отличие от немцев англичане и американцы хорошо понимали всю важность создания ядерного оружия. И поэтому они не только активно работали над его разработкой, но и всячески препятствовали немцам в осуществлении их уранового проекта. Так, в феврале 1943 г. диверсанты из английской Группы по особым операциям уничтожили завод по производству тяжелой воды, расположенный в Веморке, местечке к западу от Осло (Норвегия). Тщательно разработанное нападение стало абсолютно неожиданным для немецкой охраны, которая была нейтрализована еще до того, как прозвучал сигнал тревоги. В результате этой диверсии производство тяжелой воды остановилось как минимум на 12 месяцев. Помимо взрыва самого завода англичане уничтожили и паром с огромным количеством тяжелой воды, приготовленной к отправке из Норвегии в Германию.

Кроме того, англичане и американцы намеревались похитить или убить руководителя немецкого ядерного проекта Гейзенберга. В 1942 г. планировалась операция по его похищению. Гейзенберга предполагалось захватить в Германии, насильственно вывезти в Швейцарию, тайно посадить в американский самолет и сбросить на парашюте недалеко от присланной в Средиземное море подводной лодки. Абсурдность этого плана настолько бросалась в глаза, что от него в скором времени отказались. Однако в декабре 1944 г., когда данная операция уже не имела практического значения, американская разведка предприняла попытку ликвидации Гейзенберга. Американский агент Мо Берг приехал в Цюрих и пришел на лекцию Гейзенберга с пистолетом и должен был застрелить ученого. Но, замешкавшись, он упустил удобный момент, и Гейзенберг остался в живых.

В Англии возможности атомной бомбы первым оценил профессор Бирмингемского университета Р. Пайерлс. Он же первым в результате численных расчетов установил, что для бомбы нужен только легкий изотоп урана и что количество заряда будет измеряться не тоннами, а фунтами. В октябре 1940 г. вопрос о создании атомной бомбы обсуждался в Британском комитете по науке, возглавляемом лордом Хэнки. Был основан Урановый комитет, который на своем заседании 16 апреля 1941 г. пришел к выводу, что атомная бомба вполне может быть разработана в течение двух лет. 20 сентября 1941 г. Комитет начальников штабов на своем совещании принял решение о немедленном начале строительства завода по изготовлению урановых бомб. А 24 сентября доклад Уранового комитета рассмотрел Военный кабинет. В итоге в рамках проекта «Тьюб эллойз» началась работа по созданию атомной бомбы. Основным подрядчиком стал концерн «Империал Кемикал Индастриз», которому выделили крупные суммы. Кроме него к работам были подключены Вульвичский арсенал и фирма «Метро-Виккерс». Вскоре образованный осенью 1941 г. консультационный комитет «Тьюб эллойз» пришел к выводу, что к производству атомной бомбы следует привлечь Соединенные Штаты Америки.

В США над проблемами создания атомной бомбы работали в рамках так называемого Манхэттенского проекта (МАП). Именно такое кодовое название имел обширный комплекс НИОКР, начавший свою деятельность в 1941 г. Название было взято от Манхэттенского инженерного округа (Manhattan Engineering District) армии США, в ведение которого находидась организация строительных работ и материально-техническое обеспечение МАП. Общее руководство МАП осуществлял генерал Л. Гровс, обладавший незаурядными организаторскими способностями и опытом строительных работ. Под его руководством, например, построено здание Пентагона. «Генеральная задача МАП, — писал Гровс в своих мемуарах, — была двоякой: во-первых, создать оружие, способное обеспечить победу в войне, и, во-вторых, сделать это раньше наших противников. Чтобы справиться с этими задачами, мы должны были работать ускоренными темпами».[341]

На осуществление программы МАП выделили огромные средства (общие затраты на его реализацию оцениваются в пределах 2–5 миллиардов долларов — по тем временам суммы колоссальные), а заказы, поступающие от МАП, по специальному распоряжению правительства США считались первоочередными. Структурно МАП представлял собой крайне обособленную организацию, включающую несколько строго засекреченных и изолированных друг от друга объектов. Они подчинялись только руководителю МАП, который в свою очередь отчитывался лишь перед президентом США.

Главным объектом МАП была научно-исследовательская лаборатория в Лос-Аламосе. Там разрабатывалась конструкция атомной бомбы и технология ее изготовления. Возглавлял лабораторию талантливый ученый Роберт Оппенгеймер. Кроме того, в научных исследованиях принимали участие такие научные звезды первой величины, как Альберт Эйнштейн, Лео Сциллард, Нильс Бор, Энрико Ферми, Клаус Фукс и другие ученые. В этом отношении США очень повезло, поскольку здесь в конце 30-х гг. оказались многие специалисты в области ядерной физики, бежавшие от преследований фашистских режимов в Европе. Численность сотрудников лаборатории и обслуживающего персонала составляла 45 тысяч человек, а в отдельных случаях лаборатория сотрудничала с рядом американских университетов, которые выполняли специальные задания МАП.

Позднее в составе МАП создается группа военных операций, на нее возлагается организация испытаний атомной бомбы и разработка оперативных планов первого применения атомных бомб. Кроме того, по настоянию генерала Гровса в составе МАП формируется собственная служба безопасности численностью 435 человек, возглавляемая Б. Пашем, сыном митрополита русской православной церкви в США, известным своими антисоветскими взглядами.

Служба безопасности МАП стала полностью автономной и действовала независимо от ФБР и военной контрразведки, которые также занимались контрразведывательным обслуживанием атомного проекта. Для обеспечения режима секретности МАП были приняты беспрецедентные меры. Для въезда в район Лос-Аламоса требовалось специальное разрешение, а всем проживающим там, как работающим, так и членам их семей, разрешалось выезжать с территории раз в месяц — в последнее воскресенье. Вся входящая и исходящая почтовая корреспонденция подлежала цензуре, а опускать письма за пределами Лос-Аламоса категорически запрещалось. Все жители города были обязаны сообщать администрации обо всех своих знакомых и всех контактах во время отпуска, а также о тех, кто вел с ними разговоры о МАП или пытался узнать их адрес. Более того, для всей остальной Америки Лос-Аламос вообще не существовал в природе. Так, его жители могли сколько угодно нарушать правила дорожного движения, поскольку извещения о штрафах немедленно уничтожались службой безопасности, а в их водительских правах вместо фамилии ставился только номер и имя владельца машины.

Главной целью принятых мер безопасности являлось сохранение в тайне конечной цели МАП. Из всего личного состава, занятого в проекте, лишь около 10 человек были в курсе поставленных задач и всего объема выполняемых работ. Даже госдепартамент до начала Ялтинской конференции не знал о МАП. А Г. Трумэна, хотя он занимал должность вице-президента США, не информировали о том, сколько средств тратится на МАП. Всю переписку между объектами МАП свели к минимуму и закодировали. Например, текст сообщения генералу Гровсу о пуске 2 декабря 1942 г. ядерного реактора в Чикаго выглядел следующим образом:

А в 1943 г. в Квебеке (Канада) Англия и США заключают соглашение, по которому Рузвельт и Черчилль обязались не передавать третьей стороне информацию о МАП. В связи с этим интересно следующее высказывание Гровса:

Но все же, несмотря на столь беспрецедентные меры безопасности, принятые для сохранения в тайне МАП, советская разведка не только узнала о его целях и задачах, но и получила исчерпывающие материалы по атомной бомбе.

Первые оперативные материалы о начале работ над созданием атомной бомбы на Западе ГРУ получило осенью 1941 г. из Лондона. Именно тогда свои услуги советской разведке предложил ученый-физик Клаус Фукс.

Клаус Фукс родился 29 декабря 1911 г. в Германии в деревне Рюссельхайм под городом Дартштадт. Его отец был лютеранским священником, сторонником идеи так называемого христианского социализма, вступившим в 1912 г. в Социалистическую партию Германии. После окончания гимназии «Оденвальдшуле» в Айзенахе Фукс в 1928 г. поступил в Лейпцигский университет, где начал заниматься математикой и теоретической физикой. В мае 1931 г. семья Фуксов переехала в Киль, и Клаус продолжил свое образование в Кильском университете. Там он вступил в Социалистическую партию, а в 1932 г. — в компартию Германии.

В 1933 г., после прихода к власти Гитлера, Фукс был вынужден перейти на нелегальное положение, а в июле 1933 г. эмигрировать во Францию, где он принял активное участие в работе антифашистского комитета Анри Барбюса. 24 сентября 1933 г. Фукс по приглашению английского промышленника Р. Ганна, с которым был знаком его отец, выехал в Англию. Там его приняли на работу в лабораторию известного физика Н. Мотта в Бристольском университете, и он начал заниматься вопросами теоретической физики. В декабре 1936 г. Фукс защитил докторскую диссертацию на тему «Связующие силы металлической меди и эластические константы моновалентных металлов», а в феврале 1937 г. перебрался в Эдинбург, где стал работать под руководством Макса Борна. Все эти годы он продолжал оставаться нелегальным членом КПГ и не скрывал своих прокоммунистических взглядов.

После начала второй мировой войны Фукс, как «враждебный» иностранец предстал перед комиссией по проверке лояльности, но благодаря заступничеству М. Борна получил так называемую льготную категорию «С», и ему следовало лишь периодически отмечаться в местном полицейском участке. Однако после оккупации Германией Дании, Бельгии, Голландии и Франции Фукс в мае 1940 г. был интернирован в лагерь для иностранцев на острове Мэн. В июле 1940 г. интернированных немцев и итальянских военнопленных из лагеря на острове Мэн отправили в Канаду, где разместили в пригороде Квебека Шербруке. Там Фукс находился до декабря 1940 г., пока благодаря усилиям М. Борна и Р. Ганна его не освободили. Он вернулся в Англию и продолжил работу в Эдинбургском университете.

В начале 1941 г. Фукс принял английское гражданство, а в мае получил приглашение от Р. Пайерлса участвовать «в одном военном проекте». Фукс ответил согласием и с июня 1941 г. начал работать в Бирмингемской лаборатории в рамках проекта «Тьюб эллойз» по созданию английской атомной бомбы.

После нападения фашистской Германии на Советский Союз Фукс принимает решение помочь стране социализма. Осенью 1941 г., во время одной из поездок в Лондон он связался со своим знакомым, эмигрантом из Германии доктором Юргеном Кучински, работавшим в Бюро по стратегии бомбовых ударов США. По мнению Фукса, он мог помочь ему выйти на сотрудников советской разведки. Ю. Кучински, один из руководителей компартии Германии, был хорошо знаком с послом СССР в Лондоне И. М. Майским, ему он и сообщил о предложении Фукса. В свою очередь Майский, недолюбливавший резидента НКВД в Лондоне И. А. Чичаева, рассказал о Фуксе резиденту ГРУ и военному атташе И. А. Склярову, который поручил встретиться с Фуксом своему секретарю С. Кремеру.

О Семене Давыдовиче Кремере, человеке яркой судьбы, следует сказать несколько слов отдельно. Он родился 10 февраля 1900 г. в Гомеле. В 1917 г. вступил в гомельский отряд Красной гвардии, в ноябре 1918 г. — в Красную Армию, а в 1919 г. — в ВКП(б). В гражданскую войну Кремер воевал на Западном фронте, а после ее окончания занимался военно-политической работой. В 1934 г. Кремер окончил Военную академию им. Фрунзе, а в 1936 г. был направлен на работу в ГРУ. В 1937 г. по личному указанию начальника ГРУ С. Урицкого его командируют в Англию секретарем военного атташе.

Когда Кучински в следующий раз посетил советское посольство, Майский познакомил его с Кремером. И хотя Кремеру никто не поручал заниматься проблемами ядерной физики, он сразу же заинтересовался Фуксом и договорился с Кучински о способах связи с немецким физиком. Кучински во время очередного приезда Фукса в Лондон передал ему, что он может встретиться с советским представителем в один из ближайших вечеров на одной из улочек западного Лондона. Чтобы Фукс был твердо уверен, что встретился с нужным человеком, тот скажет ему пароль: «Привет от Кучинского».

Здесь надо сделать небольшое отступление. Почему-то считается, что в 1941 г. Фукс сам пришел в советское посольство и обратился к послу Майскому. Но это не соответствует действительности. Кремер, лично установивший в это время контакт с Фуксом, утверждал:

Во время встречи Фукс рассказал Кремеру о начале работ по созданию атомной бомбы в Англии и США. А на вопрос Кремера: «Почему он решил передать эти сведения Советскому Союзу?» — ответил, что СССР необходимо иметь свою бомбу для обеспечения собственной безопасности. В сделанном им 27 января 1950 г. заявлении сотрудникам английской контрразведки он так объяснил мотивы своего поступка:

Во время следующей встречи с Кремером, состоявшейся также на одной из улиц Лондона, Фукс передал ему большой блокнот с материалами об английском проекте «Тьюб эллойз». В основном это были собственные исследования, копии обзоров и докладов Фукса. Все полученные материалы Кремер отнес в резидентуру, откуда их дипломатической почтой направили в Москву. В ответ из Центра пришла телеграмма, приказывающая связи с Фуксом не прерывать.

Но весной 1942 г. контакт Фукса с лондонской резидентурой ГРУ по независящим от него причинам прекратился. Дело в том, что отношения между сотрудниками резидентур НКВД и ГРУ в Англии складывались сложно. Их разногласия и трения коснулись и Кремера, которому один из сотрудников резидентуры НКВД начал открыто угрожать. Не дожидаясь времени, когда угрозы станут реальностью, Кремер, воспользовавшись приездом в 1942 г. в Лондон начальника ГРУ Ф. Голикова, сумел добиться откомандирования в Москву.[346]

Потеряв связь с Кремером, Фукс снова обратился к Ю. Кучински. На этот раз Ю. Кучински связал его со своей сестрой — Урсулой Кучински (Гамбургер, Бёртон), давней сотрудницей ГРУ, работавшей под псевдонимом Соня. В начале 1941 г. она прибыла в Англию из Швейцарии с заданием организовать работу нелегальной резидентуры. Их первая встреча состоялась летом 1942 г. Оператором Фукса У. Кучински была до ноября 1943 г., и за это время она передала в Центр через своего связника, шофера военного атташе Н. Аптекаря (псевдоним Сергей), много важных сведений. Об объеме и характере информации от Фукса можно судить по следующей выдержке из секретного меморандума директора ФБР Э. Гувера специальному помощнику президента США контр-адмиралу С. Сауэрсу от 2 марта 1950 г.:

Фукс успешно работал в Бирмингеме до ноября 1943 г. Но дальнейшую его судьбу определило соглашение, подписанное Черчиллем и Рузвельтом 19 августа 1943 г. в Квебеке, по которому Англия и США объединяли свои усилия в создании атомной бомбы. В результате Фукс получил приглашение от руководителя лаборатории в Лос-Аламосе Оппенгеймера продолжить свою работу в США. Фукс ответил согласием и уже 22 ноября 1943 г. получил въездную визу в США.

В этот же день Фукс встретился с У. Кучински и сообщил ей о предстоящей поездке в Америку. Во время следующей встречи Кучински передала ему инструкцию для установления контакта с американским связником по имени Раймонд. Встреча с ним должна была произойти в первую субботу февраля 1944 г. в Нью-Йорке. Обговорив условия связи, Фукс 28 ноября на американском корабле «Андрес» вместе с тридцатью другими английскими учеными отплыл из Ливерпуля в Норфолк, штат Вирджиния.

Фукс прибыл в США и начал в декабре 1943 г. работать в Колумбийском университете, где занимался разработкой математического аппарата газодиффузионного процесса и решением конкретных технологических проблем строящегося комплекса в Оук Ридже. Его связником и оператором стал агент НКВД Г. Голд (Раймонд). Таким образом Фукса передали из ГРУ в НКВД, где он проходил под псевдонимом Чарльз. Связано это было с тем, что по настоянию Л. Берия координацию деятельности советской разведки по сбору информации, относящейся к атомной проблематике, в 1942 г. возложили на НКВД.

Говоря о деятельности лондонской резидентуры ГРУ во время войны, следует также рассказать о ставшей известной недавно (в сентябре 1999 года) англичанке Мелите Норвуд, которая, как оказалось, была агентом советской разведки с 1937 года.

Мелита Норвуд (урожденная Зирнис) появилась на свет в 1912 году в Англии недалеко от портового города Саутгемптона. Ее отцом был латышский политэмигрант большевик Александр Зирнис, а матерью — англичанка, активистка женского социалистического движения. Зирнис («товарищ Саша»), переплетчик по профессии, приехал в Великобританию, спасаясь от преследования царской охранки, и вскоре занял видное место в британском коммунистическом движении. Главным в его деятельности в Англии был перевод на английский язык работ Ленина и других лидеров РСДРП. Мелита Норвуд, до сих пор относящаяся к отцу с восхищением, в разговорах с журналистами отмечала: «Это была его работа — организовать дешевую печать этих брошюр и их распространение».

Кроме того, Зирнис был основателем и первым редактором еженедельной газеты «The Southern Worker» («Южный рабочий») и журнала «Labour and Socialist Journal» («Трудовой и социалистический журнал»). Но в мае 1919 года 37-летний Александр Зирнис умер. В некрологе, опубликованном на первой странице майского номера «Трудового и социалистического журнала», о нем было сказано и такое:

Оставшись после смерти мужа с двумя дочерьми на руках, мать Мелиты переехала в городок Крайстчерн под Борнмутом, где проживала весьма значительная по численности колония русских политэмигрантов. Именно там Мелита, которую прозвали Маленькая Летти («Little Lettie» — Латышечка), получила первые уроки политической грамоты. А в 19 лет она стала членом женского профсоюза конторских работников и секретарш, в котором ее тетушка занимала один из руководящих постов.

Разразившаяся в начале 30-х годов Великая депрессия заставила Мелиту оставить учебу в Саутгемптонском университете, где она изучала латынь и логику, и отправиться в Лондон в поисках работы. Столица Великобритании встретила ее огромными очередями безработных, стоявших в ожидании раздачи бесплатного супа, и другими прелестями затяжного кризиса. И несмотря на то, что ей самой удалось в 1932 году устроиться на работу секретаршей в Британскую ассоциацию по исследованию цветных металлов (БАИЦМ), Мелита только укрепилась в своих политических пристрастиях. В 1933 году она вступила в Независимую партию труда (НПТ), а когда в 1935 году НПТ распалась — в полуподпольную Коммунистическую партию Великобритании. К Советскому Союзу как к первой стране социализма Мелита относилась с восхищением.

В 1937 году Мелита вышла замуж за учителя математики Хилари Норвуд, который также был коммунистом. И в этом же году произошло событие, перевернувшее ее жизнь: по рекомендации одного из основателей компартии Великобритании с ней встретился сотрудник Разведупра — советской военной разведки. Встреча эта закончилась тем, что Норвуд стала агентом советских спецслужб. Причем работала она исключительно по идейным соображениям, категорически отказываясь от любого материального вознаграждения, хотя в это время вместе с мужем переехала в собственный дом в южном пригороде Лондона Бекслихесе, содержание которого требовало определенных средств.

Первоначально Норвуд не входила в число основных агентов, хотя была личным секретарем директора БАИЦМ. Но когда в сентябре 1941 года в Англии начались работы по созданию атомной бомбы (так называемый проект «Тьюб эллойз»), ее ценность для советской разведки значительно возросла. Дело в том, что ассоциация проводила в рамках программы «Тьюб эллойз» исследования свойств цветных металлов, в частности урана. При этом большая часть документов, касающихся атомного проекта, проходили через руки начальника Норвуд. В результате она могла передавать своему оператору (вероятно, это была Урсула Кучински («Соня»), нелегальный резидент ГРУ в Англии с мая 1941 года) большое число секретных документов, относящихся к программе «Тьюб эллойз».

Информацию об английском ядерном проекте Норвуд продолжала передавать и после войны. Это было особенно важно в связи с тем, что из-за предательства шифровальщика канадской резидентуры ГРУ И. Гузенко английской контрразведкой МИ-5 были арестованы А. Мей (в марте 1946 года) и К. Фукс (в январе 1950 года). В это же время между ГРУ и внешней разведкой МГБ развернулось соперничество за контроль над Норвуд. При поддержке Л. Берия победило МГБ, после чего оператором «Холы» (псевдоним Норвуд) стал сотрудник лондонской резидентуры ПГУ МГБ Николай Павлович Островский. Когда же в мае 1947 года ГРУ и ПГУ МГБ были объединены в Комитет информации (КИ), военная разведка вернула себе контроль над Норвуд и ее операторами стали сотрудники ГРУ Галина Константиновна Турсевич и Евгений Александрович Олейник.

Однако в апреле 1950 года, после осуждения К. Фукса и расследования MИ-5 по делу успевшей уехать в ГДР «Сони», оператора Фукса и Норвуд во время войны, «Хола» в целях ее безопасности была временно законсервирована. Контакт с ней был возобновлен только в ноябре 1951 года, после расформирования КИ. Тогда же Норвуд вновь была передана на связь легальной лондонской резидентуре ПГУ МГБ.

В октябре 1952 года, на островах Монте Белло возле северо-западного побережья Австралии прошли успешные испытания первой английской атомной бомбы. Но во многом благодаря усилиям Норвуд в СССР были осведомлены как о ее конструкции, так и о ходе и результате самих испытаний. Разумеется, информация, передаваемая «Холой», не ограничивалась атомными секретами. Документальные материалы, добываемые Норвуд в БАИЦМ, практически всегда находили применение в советской промышленности. Недаром в 1958 году ее наградили орденом Красного Знамени.

В 1962 году Норвуд получила от ПГУ КГБ пожизненную пенсию в размере 20 фунтов стерлингов в месяц. Но, как уже говорилось, она работала не ради денег, а из идейных соображений. Поэтому в 1972 году после выхода на пенсию она отказалась получать деньги, заявив, что у нее достаточно средств и что она не нуждается в пенсии. Когда после подписания в 1975 году Хельсинкского соглашения между Востоком и Западом наступил период «разрядки», Норвуд дважды посетила СССР в качестве туриста. В 1979 году во время второй поездки ей вручили орден Красного Знамени, которым она была награждена еще в 1958 году.

Прекратив в 1972 году отношения с советской разведкой, Норвуд продолжала оставаться убежденной коммунисткой. Живя одна после смерти мужа в 1986 году, она по-прежнему активно участвовала в левом движении, а также каждую субботу покупала три десятка экземпляров коммунистической газеты «Морнинг стар» и раздавала знакомым. Все соседи считали ее милой пожилой леди, имеющий небольшой коммунистический «пунктик». Но в субботу 11 сентября 1999 года эта идиллия рухнула. В этот день лондонская «Таймс» вышла с огромной фотографией Норвуд на первой полосе и статьей, в которой говорилось о ее работе на советскую разведку. А узнали журналисты об этом из только что опубликованной книги «Архив Митрохина: КГБ в Европе и на Западе», авторами которой были профессор Кембриджского университета Кристофер Эндрю и бывший сотрудник ПГУ КГБ Василий Митрохин.

После этого в Англии разразился скандал. «Теневой» министр внутренних дел консерватор Энн Виддекомб потребовала от правительства немедленно представить разъяснения по делу Норвуд. В результате министр МВД Джек Стро был вынужден признать, что британская разведка еще в 1992 году узнала имена, адреса и послужные списки бывших советских агентов, но не сообщала о них, так как ее руководству очень не хотелось признавать, что под носом у английских спецслужб работали шпионы, о которых они ничего не знали. Что же касается Мелиты Норвуд, то власти решили не привлекать ее к суду, учитывая ее преклонный возраст.

Но вернёмся в 1941 год. Принятие советским руководством решения о передаче атомной проблематики в НКВД вовсе не означало того, что военная разведка больше не занималась сбором информации о создании ядерного оружия. Наоборот, работу в этом направлении активизировали как в Англии, так в США и Канаде. Очень плодотворно «урановой проблемой» занимался, например, нелегал ГРУ Я. Черняк, работавший до 1943 г. в Европе, а потом перебравшийся в Канаду.[348] У него на связи находилось большое количество агентов, в том числе и ученый с мировым именем (ныне покойный). Информация, направляемая им в Москву, имела огромное значение. Находясь в Канаде, Черняк передал однажды в Центр следующие материалы:

— доклад о ходе работ по созданию атомной бомбы с указанием научно-исследовательских объектов США, исходных материалов для бомбы с описанием установок для отделения изотопа урана, процесса получения плутония, принципа создания и действия «изделия»;

— образцы урана-235 и урана-233;

— доклад об устройстве и действии уранового котла с чертежами.

Не менее активно решала данную задачу и легальная резидентура ГРУ в США. Например, главный резидент ГРУ в США П. П. Мелкишев (Мольер), работавший там с 1941 по декабрь 1945 г. под фамилией Михайлов и официально занимавший должность вице-консула в Нью-Йорке, поддерживал контакты с А. Эйнштейном через М. И. Коненкову.[349]

История пребывания в США известного русского скульптора Сергея Тимофеевича Коненкова и его жены Маргариты Ивановны таит в себе немало загадок. Они прибыли в Нью-Йорк весной 1924 г. для организации выставки русского искусства и остались в Америке на долгие 20 лет. С Эйнштейном М. Коненкова познакомилась в 1935 г., когда он согласился позировать ее мужу. Тогда между ними завязался роман, ставший особенно бурным после смерти жены Эйнштейна Эльзы. Это обстоятельство не привлекло бы к себе особенного внимания, если бы не было известно, что М. Коненкову очень плотно опекали разведчики как ГРУ, так и НКВД, из чего можно сделать вывод, что супруги Коненковы эмигрировали в США не только по собственному желанию.

Мы не будем останавливаться на всех аспектах деятельности М. Коненковой в США как агента советской разведки, расскажем лишь о ее помощи резиденту ГРУ П. Мелкишеву в установлении контактов с Эйнштейном. В 1942 г. М. Коненкова становится секретарем Комитета помощи России получает возможность официально общаться с Эйнштейном и Оппенгеймером. И в августе 1945 г. она сумела уговорить Эйнштейна встретиться с советским консулом Михайловым. Эти встречи вскоре стали регулярными и происходили как в коттедже Эйнштейна на Саранак-Лейк, так и в нью-йоркской квартире Михайлова. В своих письмах к М. Коненковой Эйнштейн называл Михайлова не по фамилии, а «наш консул», упоминая при этом о его «советах» и «рекомендациях». В одном из них он сообщает, что «в соответствии с программой» сам нанес визит «консулу», а еще позднее пишет совершенно откровенно:

Что конкретно передал Эйнштейн Мелкишеву неизвестно. Но именно он как и.о. генконсула помог Коненковым в сентябре 1945 г. без препятствий получить советские визы и в ноябре 1945 г. вернуться в СССР. Правда, и сам он в декабре 1945 г. после того, как его объявили персоной «нон грата», был вынужден покинуть Америку

Кроме легальной резидентуры ГРУ в США добыванием информации о создании атомной бомбы занимались и нелегалы военной разведки, действующие в Америке. Один из них — А. Адамс («Ахилл»), чей вклад в области атомного шпионажа до сих пор не оценен по достоинству.

Артур Александрович Адамс родился 25 октября 1885 г. в шведском городе Эскильстуне. После смерти мужа мать Адамса, русская еврейка, вернулась в Россию, но в 1895 г. тоже умерла. Оставшийся сиротой Адамс до 1898 г. воспитывался у родственников матери, живших в Чудово под Петербургом. В 1899 г. он поступил в школу морских механиков, где познакомился с марксистским учением и вступил в социал-демократический кружок.

С этого времени судьба Адамса неразрывно связана с революционным движением. За участие в агитационной работе и забастовках он несколько раз арестовывался, однажды был жестоко избит в «охранке» (после этого у него всю жизнь болел позвоночник), приговаривался к ссылке и тюремному заключению. В 1907 г. он нелегально выехал в Финляндию, а оттуда — в эмиграцию. Долгое время он жил в Египте, Италии, Аргентине, США, Канаде, участвуя в левом студенческом социалистическом движении, и при этом Адамс постоянно учится. В 1920 г. он вступил в компартию США, и с того же времени ему начислялся партстаж в ВКП(б).

В 1919 г. Адамс начинает работать в качестве заведующего техническим отделом в неофициальном представительстве РСФСР в США, более известном как миссия Мартенса, а в 1921 г. выезжает в Советскую Россию. В РСФСР он работал на заводе «АМО» (будущий «ЗИЛ»), ЦУГАЗе, Ленинградском сталелитейном заводе. В 1925 г. его направляют в Авиатрест и вводят в состав его правления. В 1927 г. Адамс был отправлен в США для освоения опыта производства большегрузных автомобилей. Судя по всему, уже в это время он начал выполнять задания советской военной разведки. В 1932 г. он вновь уезжает в Америку — на этот раз для решения вопроса о закупке СССР американских истребителей.

В 1938 г. Адамс отправляется в длительную зарубежную командировку в Америку. В США он въехал как гражданин Канады, радиоинженер по специальности. Помог ему в этом прокоммунистически настроенный владелец нью-йоркской фирмы по производству радиооборудования Самуэль Новак, с которым он познакомился еще в 1932 г. и который снабдил его рекомендациями к американским иммиграционным властям. В Нью-Йорке Адамс зарегистрировался в отеле П. Купера как торговец химреактивами, что позволяло ему свободно разъезжать по всей стране. Кроме того, он, используя старые связи, устроился «частично занятым инженером» еще на целый ряд фирм и таким образом всегда мог доказать любому проверяющему, что не только имеет средства к существованию, но и востребован в США как специалист.

О работе Адамса в США можно рассказывать бесконечно. Но в данном случае разговор пойдет о том, как он получил доступ к атомным секретам. Заданий по получению информации об атомных исследованиях в США Адамс от Центра не получал, хотя и обратил внимание в 1940 г. на то, что в американских научных журналах исчезли публикации о работах по исследованию урана. Первую возможность выйти на ученых, занятых в «Манхэттенском проекте» он получил после очередной встречи со своим агентом Кларенсом Хискеем (Эскулап), химиком, работавшим в Чикагском университете в рамках «Манхэттенского проекта». 21 января 1944 г. Хискей сообщил Адамсу, что один из его друзей, ученый, имеет доступ к секретным документам, относящимся к производству атомной бомбы.

Эту ценную информацию Адамс немедленно передал в Центр и попросил разрешение на вербовку ученого, придерживающегося левых взглядов. Однако ответ из Москвы задерживался, и Адамс решил действовать самостоятельно. Его первая встреча с ученым (имя которого до сих пор точно не известно) произошла в конце января 1944 г. В публикации В. Лота ученый фигурирует под именем Мартина Кемпа, так же мы будем называть его и здесь.[351] Но вполне возможно, что это был Джон Х. Чепин, работавший в это время в Чикагском университете и занимавшийся проблемами атомной бомбы.

Следующая встреча Адамса с Кемпом состоялась 23 февраля 1944 г. На ней Кемп передал Адамсу около тысячи листов различных документов и образцы чистого урана и бериллия. Во время очередного сеанса радиосвязи с Москвой Адамс сообщил в Центр о содержании полученных материалов. Это были доклады о разработке нового оружия, инструкции по отдельным вопросам, отчеты различных отделов лаборатории, схемы опытных агрегатов, спецификации используемых материалов, описание методов получения металлов высокой чистоты, а также доклады по вопросам использования молекулярной физики, химии и металлургии применительно к требованиям атомного проекта. Все документы и материалы были отправлены в Москву с первым же курьером.

Кроме того, Адамс позволил себе направить два доклада на имя начальника ГРУ И. Ильичева. Они настолько интересны, что мы приводим некоторые выдержки из них:

Интересна и резолюция, наложенная И. Ильичевым на доклад Адамса:

Во время следующей встречи Кемп передал Адамсу для перефотографирования еще 2500 страниц секретных материалов, а в период с мая по август 1944 г. он предоставил еще около 1500 страниц документов. О важности получаемой Адамсом информации говорит тот факт, что ему приказом начальника ГРУ было предоставлено право вербовать агентов, имеющих доступ к атомным секретам, без санкции Центра. Такое право предоставлялось в исключительных случаях и только тем разведчикам, которые пользовались полным доверием Москвы. При этом не надо забывать, что Адамсу к этому времени исполнилось 60 лет.

Впрочем, удача не всегда сопутствовала Адамсу. Весной 1944 г. К. Хискей как приверженец коммунизма и Советского Союза попал в поле зрения ФБР и военной контрразведки («Джи-2»). Когда же выяснилось, что он имеет доступ к работам в рамках «Манхэттенского проекта», за ним установили наружное наблюдение, в ходе которого обнаружились контакты Хискея с Адамсом. В результате Хискея без лишнего шума отстранили от работы в Чикагском университете — в апреле 1944 г. его призвали в армию и отправили в качестве интенданта сначала на Аляску, а потом на Гавайские острова. Было установлено наблюдение и за Адамсом. Но оно ничего не дало, за исключением его единичного контакта в ноябре 1944 г. с советским вице-консулом Михайловым (Мелкишевым). Адамс, по целому ряду признаков понявший, что попал под наблюдение, прекратил активную деятельность.

Но в покое его не оставили. Вскоре его посетил один из бывших студентов Хискея якобы для консультации и во время беседы намекнул, что владеет некоторыми секретами разработки атомного оружия. Адамс, сразу же понявший, что перед ним провокатор, дал понять «студенту», что эти вопросы его не интересуют, что он серьезно болен и на днях уезжает домой в Канаду.

Тем временем на стол президента США Ф. Рузвельта легло досье, обвиняющее Адамса в шпионаже в пользу СССР. ФБР потребовало ордер на арест Адамса. Однако разрешение на возбуждение уголовного дела агенты ФБР не получили, так как никто не хотел обострять отношений с Советским Союзом. Пока длилась эта бюрократическая переписка, Адамс в конце 1946 г. исчез из США. Достоверные сведения о том, как ему удалось уйти из под наблюдения и пробраться на корабль, идущий в СССР, остаются тайной до сих пор.[354]

Кроме Адамса, Мелкишев координировал действия и другого нелегала — «Дельмара», настоящее имя которого неизвестно до сих пор. «Дельмар» был единственным из советских разведчиков, кому удалось устроиться на работу в закрытый ядерный центр США Ок-Ридж. Именно от «Дельмара» ГРУ стало известно, что в Ок-Ридже производится обогащенный уран и что этот объект разделен на три основных литерных сектора (K-25, Y-12 и X-10). В настоящее время «Дельмар», которому исполнилось 87 лет, живёт в Москве.

Так же активно, как легальные и нелегальные резидентуры ГРУ в США, действовала легальная резидентура ГРУ в Канаде. Канада участвовала во второй мировой войне на стороне союзников и согласно «Программе канадской помощи СССР» поставляла Советскому Союзу оружие, промышленное оборудование и продовольствие. Официальным советским инспектором на канадских предприятиях, выпускающих продукцию для СССР, был майор В. Соколов («Дэви»), который одновременно выполнял обязанности резидента ГРУ.

В 1943 г. в Москве принято решение усилить канадскую резидентуру, и в июне 1943 г. в Оттаву в качестве советского военного атташе прибыл полковник Н. Заботин («Грант») и его помощники майор Романов и шифровальщик лейтенант И. Гузенко. Чуть позднее к ним присоединились подполковник П. Мотинов, майор В. Рогов, капитан Ю. Горшков, лейтенант П. Ангелов и другие. Официальным резидентом становится полковник Н. Заботин, его первым заместителем, отвечающим за оперативную работу, назначают подполковника Мотинова («Ламонт»), окончившего, как и Заботин, спецфакультет Академии им. М. В. Фрунзе и работавшего по линии ГРУ в Китае.

К этому времени Москва уже знает, что Канада принимает участие в работах по созданию атомной бомбы. Поэтому перед резидентурой ГРУ в Оттаве ставится задача проникнуть в канадский Национальный исследовательский совет и исследовательский отдел Министерства обороны. В связи с этим в резидентуре создается оперативная группа «Бэк», занимавшаяся вопросами атомной бомбы. Вскоре к сотрудничеству с резидентурой привлекается ряд канадских ученых — Дэнфорт Смит (Бадо), Нэд Мазерал (Багли) и Израэль Гальперин (Бэкон). С марта 1945 г. от них начала поступать важная информация. Вот только некоторые сообщения, отправленные в это время из Оттавы в Москву:

Это сообщение вызвало живейший интерес Центра, и перед резидентурой была поставлена очередная задача:

Через некоторое время в Москву ушла следующая телеграмма:

Справедливости ради необходимо отметить, что не все завербованные агенты работали активно. Например, Гальперин («Бэкон») часто старался уклониться от получения и выполнения заданий, о чем свидетельствует следующая телеграмма резидентуры в Центр:

Однако наиболее эффективным агентом канадской резидентуры ГРУ, имевшим доступ к атомным секретам, был английский ученый-физик Аллан Мей.

Аллан Нанн Мей родился в 1912 году в Бирмингеме в семье обеспеченного меднолитейщика. Это обстоятельство позволило ему поступить в Кембриджский университет в Тринити-колледж, где он сделал блестящую карьеру. Будучи серьезным, хотя и несколько замкнутым физиком-экспериментатором, он уже в 1933 году получил докторскую степень по физике. Обучаясь в Тринити-колледже, он вступил в коммунистическую ячейку, в которой состояли будущие агенты советской разведки Гарольд (Ким) Филби и Дональд Маклин. А насколько позднее Мей стал членом кембриджского филиала Союза научных работников, профсоюзной организации, объединяющей людей умственного труда.

Своих коммунистических взглядов и симпатий к Советскому Союзу Мей никогда не скрывал. Более того, в 1935 году в составе группы выпускников Кембриджа и Оксфорда он посетил СССР и несколько недель провел в Ленинграде. А вернувшись в Англию, он становится членом редакционного совета газеты «Scientific Worker» — печатного органа Союза научных работников. Впрочем, все это не помешало молодому доктору физики работать сначала в Кембридже, а перед самой Второй мировой войной получить место преподавателя в Лондонском университете.

После начала Второй мировой войны английские ученые-физики, в первую очередь профессора Бирмингемского университета Отто Фриш и Рудольф Пайерлс, подняли перед правительством Великобритании вопрос о создании атомной бомбы. Уже в марте 1940 года на стол председателя Комитета по научным вопросам военно-воздушной обороны Г. Тизарда легла трехстраничная записка, получившая позднее название «Меморандум Фриша-Пайерлса». Только один ее заголовок — «О создании „супербомбы“, основанной на ядерной цепной реакции» — произвел переворот в головах тех, кто отвечал за научно-техническое обеспечение обороны Англии. В результате в октябре 1940 года вопрос о создании атомной бомбы обсуждался в Британском комитете по науке, возглавляемом лордом Хэнки, а несколько позднее был основан Урановый комитет, который на своем заседании 16 апреля 1941 года пришел к выводу, что атомная бомба может быть разработана в течение двух лет. 20 сентября 1941 года Комитет начальников штабов на своем совещании принял решение о немедленном начале строительства завода по изготовлению атомных бомб, а 24 сентября доклад Уранового комитета рассмотрел Военный кабинет. В итоге в рамках проекта, получившего название «Тьюб эллойз», в Англии начались работы по созданию атомной бомбы.

Для работы в проекте «Тьюб эллойз» были привлечены многие известные английские физики. Среди них был и Аллан Мей, получивший в апреле 1942 года приглашение от сэра У. Эйкерса, отвечавшего за безопасность «Тьюб эллойз», поработать «в одном секретном проекте». Мей ответил согласием и с начала мая присоединился к группе физиков, работавших в Кавендишской лаборатории в Кембридже.

Но, как уже говорилось, советская разведка была в курсе, что в Великобритании начались работы по созданию нового оружия на основе расщепления ядра урана. Резидентура внешней разведки НКВД в Лондоне еще в сентябре 1941 года получила от своего агента Дональда Маклина («Гомер») информацию о разработке английскими учеными атомной бомбы. А несколько ранее, 3 августа 1941 года, сведения о начале работ по созданию атомной бомбы в Англии и США получил сотрудник лондонской легальной резидентуры ГРУ полковник Семен Кремер («Барч»). Его информатором был Клаус Фукс, с июня 1941 года работавший в Бирмингемской лаборатории в рамках проекта «Тьюб эллойз». Поэтому нет ничего удивительного в том, что 10 июня 1942 года директор Радиевого института академик В. Хлопин направил начальнику ГРУ генерал-майору А. Панфилову следующую записку:

В ГРУ внимательно проанализировали свои агентурные позиции в Англии и в июле 1942 года направили нелегальному резиденту в Лондоне Яну Черняку («Джен») указание приступить к вербовке сотрудника Кавендишской лаборатории Кембриджского университета Аллана Мея, который ранее придерживался левых взглядов и с симпатией относился к СССР.

То, что Центр в качестве вербовщика Мея выбрал Черняка, не было случайным. А поэтому о нем следует рассказать особо. Ян Петрович Черняк родился 6 апреля 1909 года в австро-венгерской провинции Буковина. Детство его было безрадостным, так как родители маленького Яна пропали без вести в Первую мировую войну и его отдали в детский дом. В 1927 году после окончания средней школы он поступил в Высшее технологическое училище в Праге, где вскоре становится одним из лучших учеников. Получив диплом, Черняк некоторое время работал на электротехническом заводе, но после того, как разразился мировой экономический кризис, был уволен и остался не у дел. Тогда, решив продолжить образование, Черняк выехал в Германию, где поступил в Берлинский политехнический колледж.

В июне 1930 года у Черняка состоялся разговор с сотрудником Разведупра РККА. Советский разведчик предложил Яну оказать содействие в борьбе против фашизма, на что он ответил согласием. С этого времени судьба Черняка оказалась надолго связана с советской военной разведкой. С 1930 по 1934 год он работал в Румынии, где создал агетурную сеть, собирающую военную и научно-техническую информацию по Германии. В 1936 году после обучения в разведшколе в Москве Черняк выехал в Швейцарию в качестве официального корреспондента ТАСС. Через некоторое время, освоившись и получив необходимые средства, он приступил к организации новой агентурной сети. И вскоре среди его источников были такие фигуры, как секретарь министра, глава исследовательского отдела авиационной фирмы, офицер разведки, высокопоставленный военный в штабе, крупный банкир и т. д. Соответствующей была и информация, которую Черняк направлял в Центр. О работе Черняка в это время можно судить по следующей записи в его характеристике:

В октябре 1938 года после заключения Мюнхенского соглашения Черняк переезжает в Париж, но уже не как корреспондент ТАСС, а в качестве нелегала. Однако обстановка там была крайне напряженной, и поэтому перед оккупацией Франции гитлеровскими войсками летом 1940 года Черняк возвращается в Цюрих, а затем перебирается в Англию.

После нападения Германии на Советский Союз нелегальная резидентура Черняка не только не прекратила работу, но стала источником важнейших материалов по фашистской Германии. К середине войны она превратилась в мощную разведывательную организацию, включающую в себя около 35 источников ценной информации, в большинстве своем работавших бескорыстно.

Будучи опытным вербовщиком, к тому же хорошо разбирающимся в технических вопросах, Черняк успешно выполнил задание Центра. Он установил с Меем контакт и сумел убедить его в том, что передавая советским представителям сведения об английском атомном проекте, тот окажет СССР посильную помощь в борьбе с фашизмом. В итоге до конца 1942 года Черняк провел с Меем, получившим псевдоним «Алек», несколько тайных встреч, во время которых получил документальную информацию об основных направлениях научно-исследовательских работ по урановой проблеме в Кембридже. Кроме того, Мей передал ему данные по установкам по отделению изотопов урана, описание процесса получения плутония, чертежи «уранового котла» и описание принципов его работы — всего около 130 листов документации. Однако в отличие от К. Фукса, К. Филби, Г. Берджесса и других ведущих советских агентов Мей не испытывал ни малейшего удовольствия от тайной деятельности. Позднее он вспоминал об этом времени так:

Мей находился на связи у Черняка лишь до конца 1942 года, так как в декабре его перевели в Монреальскую лабораторию Национального научно-исследовательского совета Канады. На последней встрече с Меем Черняк оговорил условия восстановления контактов в Канаде, но без уточнения сроков, так как в это время дипломатических отношений между СССР и Канадой еще не было.

В январе 1943 г. Мей прибыл в Канаду и присоединился к монреальской исследовательской группе Кокрофта. По неизвестным причинам он долгое время оставался без связи с представителями ГРУ, и только в конце 1944 г. Заботин получил приказ установить с ним контакт через Сэма Карра (Шмуль Коган). Карр, национальный секретарь компартии Канады, в 1924 г. был завербовал НКВД, а в 1943 г. его передали на связь канадской резидентуре ГРУ, где он проходил под псевдонимами Сэм и Фрэнк. Заботин, не желая, чтобы НКВД был в курсе оперативной деятельности его резидентуры, послал в Москву телеграмму, в которой просил разрешение установить связь с Меем при помощи своего сотрудника, и в конце концов добился того, что получил приказ действовать самостоятельно.

В начале 1945 г. сотрудник оттавской резидентуры П. Ангелов получил задание встретиться с Меем. Приехав в Монреаль, Ангелов установил адрес Мея и направился прямо к нему домой. Мей, явно не ожидавший, что и в Канаде ему придется сотрудничать с советской разведкой, сделал попытку уклониться от контакта, сославшись на то, что старая связь с Москвой оборвалась и что он находится под наблюдением контрразведки.

Но Ангелов был настойчив. «Довольно грубо, — вспоминал потом Ангелов, — я ему сказал, что не верю этому. Во-первых, пришло для него задание из Москвы, а во-вторых, если доктор Мей откажется, то у него самого возникнет повод для серьезного беспокойства». В результате Мей согласился на продолжение сотрудничества и получил указание подготовить доклад о проводимых в Канаде и США исследованиях по атомной бомбе.[357]

Здесь, как кажется, имеет смысл привести и воспоминания самого Мея относительно его контактов с сотрудниками ГРУ в Канаде:

Доклад Мея был предельно четким и исчерпывающим. В нем описвалась конструкция бомбы, ее детали и отдельные узлы, а также технологические процессы их изготовления. Кроме того, он представил подробную схему организации атомного проекта в США и Канаде: структура проекта, фамилии ученых и военных и т. д., были перечислены сверхсекретные объекты и заводы в Оук Ридже, Чикаго, Лос-Аламосе, Хэнфорде, Чок Ривере, дано их четкое описание, назначение, состав выпускаемой продукции. Отдельно прилагался список ученых, через которых можно было установить контакт с участниками атомного проекта.

Получив доклад Мея, Заботин 9 июля 1945 г. послал в Центр телеграмму:

Доклад Мея и образцы урана было решено отправить в Москву не с дипломатической почтой, посчитав ее ненадежной, а с Мотиновым, который должен был возвращался в СССР для получения нового назначения в США. Прилетевшего в Москву Мотинова на аэродроме лично встречал начальник ГРУ Ф. Ф. Кузнецов. Вот как вспоминает об этом сам Мотинов:

Тем временем Заботин, узнав от Мея о строящемся в Чок Ривер урановом заводе, решил лично побывать в районе строительства. Воспользовавшись знакомством с одним канадцем, живущим поблизости, он съездил к нему «в гости» на моторной лодке. Во время прогулки по реке Заботин внимательно осмотрел завод и послал в обстоятельный доклад в Москву. В ответ из Москвы поступило указание:

Выполнить задание Центра Заботин поручил Мею, которому удалось побывать не только на заводе в Чок Ривер, но и на Чикагском заводе, работавшем в рамках «Манхэттенского проекта». Собранная им информация была немедленно отправлена в Москву.

Однако вскоре Мей должен был покинуть Канаду и вернуться в Англию. В связи с этим Центр прислал Заботину следующие инструкции для встречи Мея со связником в Лондоне:

К середине 1945 г. прекрасно отлаженная и отлично функционирующая агентурная сеть ГРУ, занимающаяся вопросами атомного шпионажа, позволила осветить все основные вопросы, касающиеся теоретических разработок и промышленных технологий создания атомной бомбы. Но в сентябре 1945 г. предательство шифровальщика канадской резидентуры ГРУ И. Гузенко поставило под удар всю дальнейшую работу в этом направлении.

Игорь Сергеевич Гузенко родился в 1920 г. Когда началась Великая Отечественная война он был призван в армию и направлен в спецшколу, где прошел курс обучения на шифровальщика и получил назначение в штаб одного из фронтов. Через год его перевели в главное шифровальное бюро ГРУ, а в 1943 г. командировали вместе с семьей в Канаду шифровальщиком резидентуры ГРУ в Оттаве. Гузенко сумел понравиться своему непосредственному начальнику полковнику Заботину, и поэтому пользовался рядом необоснованных льгот. Так, вопреки всем установленным правилам, он вместе с женой и сыном проживал не на территории посольства, а в городе, на частной квартире. И это при том, что шифровальщикам даже за пачкой сигарет разрешалось покидать посольство только в сопровождении двух человек.

Данный факт вскрылся после того, как первый заместитель начальника 1-го управления ГРУ полковник М. Мильштейн в мае-июне 1944 г. совершил инспекционную поездку по легальным резидентурам в США, Мексике и Канаде.[363] В ходе проверки Мильштейн установил, что Гузенко не только проживает вне посольства, но и имеет доступ к личному сейфу заместителя резидента подполковника Мотинова. Более того, у Мильштейна сложилось впечатление, что Гузенко находится на пути к предательству и готовится к побегу. Вот что он вспоминал по этому поводу:

По возвращении в Москву Мильштейн доложил о своих подозрениях начальнику ГРУ генерал-лейтенанту И. Ильичеву и начальнику отдела кадров ГРУ полковнику С. Егорову. И хотя доклад Мильштейна не приняли всерьез, в сентябре 1944 г. в Оттаву ушла телеграмма об отзыве Гузенко в Москву, а на его место был направлен его сменщик лейтенант Кулаков. Однако Заботин сумел настоять на отмене этого решения, и только в августе 1945 г. новый начальник ГРУ генерал-лейтенант Ф. Кузнецов отправил новую телеграмму о немедленном отзыве Гузенко и его семьи в СССР.

Узнав о предстоящем возвращении в Москву, Гузенко, прихватив из сейфа секретные документы, 5 сентября 1945 г. попросил политического убежища в Канаде. Последствия этого побега оказались катастрофическими. Образованная после побега Гузенко Канадская королевская комиссия по вопросам шпионажа выявила имена 19 агентов ГРУ в Канаде, из которых 9 были осуждены. Наибольшие потери понесла агентурная группа «Бэк», ориентированная на добывание материалов по атомной бомбе.

Не избежал ареста и Мей, сотрудничество которого с оттавской резидентурой ГРУ продолжалось до сентября 1945 года, когда его в связи с окончанием работ в Чок Ривере отозвали в Англию. Узнав об этом, Заботин оговорил с Меем условия встречи в Лондоне и сообщил о них в Москву:

В середине сентября Мей благополучно прибыл в Англию и в скором времени устроился на работу преподавателем в Королевском коллежде в Лондоне. А за несколько дней до этого, 5 сентября, из оттавской резидентуры ГРУ бежал шифровальщик лейтенант Игорь Гузенко («Кларк»). Предатель передал канадской контрразведке множество документов, среди которых были копии донесений агента «Алека» в Москву и условия связи с ним в Лондоне. Полученная от Гузенко информация была немедленно доведена до руководителя Особого отдела Скотланд-Ярда подполковника Леонарда Барта, который получил указание срочно установить личность таинственного «Алека». Барту, который работал в плотном контакте с МИ-5, не составило труда выяснить, что под псевдонимом «Алек» скрывается доктор Аллан Мей.

За Меем, получившим у английских контрразведчиков кличку «Первоцвет», было установлено круглосуточное наблюдение. Однако и 7, и 17, и 27 октября он находился дома. Не было также замечено никаких признаков появления в эти дни советского агента у Британского музея. Но подполковник Барт продолжал выжидать. И лишь после того, как 3 февраля 1946 года американское радио сообщило о раскрытии в Канаде советской шпионской группы, а 15 февраля премьер-министр Канады Маккензи выступил с официальным заявлением по этому поводу, он решил действовать. 15 февраля Барт позвонил Мею на работу в Шелл-Макс-Хаус и пригласил посетить Управление по атомной энергии, сказав, что ему надо навести некоторые рутинные справки. В время беседы за чашкой чая Барт заявил Мею, что ему известно о его сотрудничестве с советской разведкой и о несостоявшейся встрече у Британского музея. Несколько растерявшийся Мей после продолжительного раздумья признался, что действительно, находясь в Канаде, встречался с русским в период с января по сентябрь 1945 года и передал ему образцы урана. Однако, несмотря на признание, арестовали Мея только 4 марта.

Суд над Меем начался 1 мая 1946 года. Государственный прокурор сэр Хартли Шоукросс обвинил его в нарушении Закона о государственной тайне посредством «передачи между 1 января и 30 сентября 1945 года неизвестному человеку информации, которая предназначалась для прямого или косвенного использования врагом». Несмотря на возражения адвоката судья Оливер вынес Мею обвинительный приговор — 10 лет тюремного заключения.

Свой срок Мей отбывал в Уэйкфилдской тюрьме в Йоркшире. В январе 1953 года его за примерное поведение досрочно освободили, после чего он устроился на малозначительную работу в Кембридже. Позднее он вновь начал заниматься физикой, в частности, исследованиями по теории усталости металла, а его статьи стали появляться в одном из ведущих научных журналов мира «Nature». В 1962 году он покинул Англию и перебрался в Гану, где ему предоставили место специального профессора физики в местном университете.

Но, самое главное, Мей никогда не раскаивался в содеянном. Это очень верно подметил известный английский научный обозреватель Г. Пинчер, сказавший: «Он сумел вернуться в научный мир и получить признание, не дав ни малейшего повода заподозрить его в раскаянии или компромиссе с обществом, чьей безопасности он угрожал, когда передавал секреты атомной бомбы русским, политическому делу которых он был тайно предан».

Тогда же, а точнее, немного раньше — в феврале 1946 г., арестовали и И. Гальперина. Однако на суде он держался твердо, категорически отрицал свое участие в выдаче атомных секретов, а обвинение не смогло представить убедительных доказательств его вины. В результате его оправдали, но во время ареста у него изъяли записную книжку, в которой сотрудники контрразведки обнаружили фамилию К. Фукса. Данные сведения были доведены до ФБР, что послужило поводом для начала расследования деятельности советской разведки в США. Первым следствием этого стало выдворение из США в декабре 1945 г. главного резидента ГРУ Мелкишева.

Из-за предательства Гузенко были провалены и нелегальные резиденты ГРУ. Так, в конце 1945 г. срочно пришлось покинуть Канаду нелегалу ГРУ Я. Черняку,[365] а в ноябре 1945 г., едва избежав ареста, был вынужден немедленно выехать из США другой нелегал ГРУ, действовавший в Лос-Анджелесе, — З. Литвин («Мулат»).[366] Но на этом провалы советской разведки, произошедшие в результате предательства Гузенко, не закончились. 2 февраля 1950 г. в Англии арестовали К. Фукса. На допросах он признался в том, что работал на советскую разведку, и его осудили на 14 лет тюремного заключения.

Для разбора обстоятельств побега Гузенко по указанию И. Сталина была создана специальная комиссия под председательством Г. Маленкова. В состав комиссии вошли Л. Берия, В. Абакумов, Ф. Кузнецов, В. Меркулов, а ее секретарем назначен помощник Берия Мамулов. По результатам работы комиссии виновным в побеге Гузенко признали Заботина. Он, его жена и сын были арестованы и находились в лагерях до смерти Сталина.[367]

Что касается Гузенко, то он долгое время находился под охраной и на попечении канадской контрразведки, а в 1948 г. выпустил книгу о своей жизни под названием «Железный занавес». Позднее он начал сильно пить, очень скоро спился и умер в 1982 г.

Как известно, атомную бомбу применили, слава богу, единственный раз — в августе 1945 г. США сбросили ее на японские города Хиросиму и Нагасаки, которые были практически полностью разрушены. Эффект от применения нового оружия превзошел все ожидания.

Разумеется, советское руководство, ученые, занимающиеся разработкой ядерного оружия, военные были крайне заинтересованы в получении достоверных сведений о последствиях взрыва атомной бомбы. Поэтому неудивительно, что уже 6 августа 1945 г. начальник Генштаба Красной Армии маршал Антонов поставил перед ГРУ задачу взять всевозможные пробы в районе взрыва. Выполнение данного приказа поручили сотрудникам токийской резидентуры ГРУ М. Иванову и Г. Сергееву, которые находились в Японии как работники генконсульства СССР. Они прибыли в Нагасаки через день после взрыва. Вот как описывает свои впечатления от увиденного М. Иванов:

Чемодан со страшным грузом был благополучно доставлен в советское посольство, но исполнители этого, мягко говоря, необдуманного приказа заплатили за его выполнение дорогой ценой. Сергеев вскоре умер от лучевой болезни, а Иванову перелили в общей сложности 8 литров крови. При этом сами врачи удивлялись, как он остался жив.[369]

Впрочем, в истории атомной бомбардировки японских городов есть одна несколько необычная история, о которой впервые поведали московские журналисты С. Козырев и И. Морозов. По их мнению, американцы сбросили на Японию не две, а три атомные бомбы. Но одна из них не взорвалась и в конце концов была доставлена в СССР. При этом они ссылаются на письмо бывшего сотрудника ГРУ П. Титаренко начальнику ГРУ П. Ивашутину, написанное в 1970-х гг. В нем Титаренко, в 1945 г. находившийся в качестве переводчика при штабе маршала Р. Малиновского, рассказывает, в частности, следующее:

Кроме письма Титаренко Ивашутину авторы этой версии приводят две телеграммы, причем первая из них, направленная начальником штаба Квантунской армии генералом Хатой, сохранилась и в японских архивах:

Вторая телеграмма была послана заместителю наркома иностранных дел С. Лозовскому из советского посольства в Токио:

По прочтении этих документов может создаться впечатление, что таинственную неразорвавшуюся атомная бомбу Япония действительно передала Советскому Союзу. Однако И. Морозов, проведя дальнейшее расследование, был вынужден признать, что так называемой третьей бомбой оказался американский радиозонд. А тайная миссия члена императорской семьи Мия Такэда и майора Сигэхару Асаэда (это он разговаривал с Титаренко), заключалась в том, чтобы заставить командующего Квантунской армией генерала Ямада применить против советских войск бактериологическое оружие.[372]

Впрочем, эта история показывает, какие проблемы стояли перед военными разведчиками, когда они работали по добыванию материалов по атомной бомбе.

29 августа 1949 г. была взорвана первая советская атомная бомба. А через месяц, 25 сентября, обнародовано следующее сообщение ТАСС:

Конечно, далеко не все в этом сообщении ТАСС соответствовало действительности. Но после него стало ясно, что Советский Союз действительно обладает ядерным оружием, и тем самым было полностью опровергнуто утверждение аналитиков из ЦРУ, считавших, что «существует чрезвычайно слабая вероятность того, что русские создадут свою первую атомную бомбу к середине 1950 г., но наиболее вероятная дата, по нашему мнению, — середина 1953 г.»

Безусловно также, что роль разведки в создании советской атомной бомбы была велика. Но до сих пор главную заслугу в получении секретной информации об атомных проектах на Западе приписывали внешней разведки органов госбезопасности. Думается, что по прочтении этой главы станет ясно, что вклад военной разведки в дело создания советской атомной бомбы ничуть не меньше, если не больше.