Империя ГРУ. Книга 1

После окончания гражданской войны на карте мира появилось новое государство — Советская Россия, а каждому уважающему себя государству, беспокоящемуся о своей безопасности, необходимо иметь военную разведку. Советская военная разведка времен гражданской войны решала оперативные задачи. Новый — мирный — период ставил новую задачу — организацию стратегической разведки. Поэтому приказом РВСР № 785/141 от 4 апреля 1921 г. вместо Региструпра и разведывательной части оперативного управления Штаба РККА, выполнивших свою задачу создается Разведывательное управление (Разведупр) Штаба РККА.

Разведупр становится центральным органом военной разведки как в военное, так и в мирное время. По общим вопросам начальник Разведывательного управления подчинялся начальнику Штаба РККА, по вопросам же агентурной работы — непосредственно комиссару Штаба, а после введения единоначалия в армии — заместителю председателя Реввоенсовета СССР. Организационно Разведупр состоял из канцелярии и четырех отделов: войсковой разведки, агентурной разведки, информационно-статистического и радиоинформационного. Штат управления был определен в 275 человек.[101]

Перед Разведуправлением в тот период стояли следующие задачи:

— организация, руководство и контроль стратегической агентурной разведки в иностранных государствах, в их военной, а при необходимости — в политической, экономической и дипломатической областях;

— организация, в зависимости от международного положения, активной разведки в тылу противника (подготовка и проведение диверсионных действий в тылу противника на будущих театрах военных действий (театрах войны);

— организация и проведение дезинформационных мероприятий;

— добывание, получение и обработка всякого рода изданий иностранной прессы, военной и военно-статистической литературы;

— обработка добываемых агентурными и другими методами материалов, изучение образцов добытой техники и издание информационных документов по всем видам разведки (сводки, обзоры, описания и т. д.), составление заключений о возможных стратегических намерениях (замыслах) и планах иностранных государств, вытекающих из добытых разведывательных данных о подготовке к войне;

— организация взаимодействия и получение сведений, необходимых Разведупру от ведомств, имеющих заграничную агентуру;

— руководство деятельностью разведывательных органов в военных округах и на фронтах, назначение по согласованию с соответствующими реввоенсоветами и командующими фронтами (военными округами) начальников их разведывательных органов.[102]

Задачи эти характерны для разведки в любое время, и поэтому в целом они остались неизменными. А вот самому главному органу разведки повезло меньше, в последующие годы он неоднократно подвергался всевозможным реорганизациям. К концу 1921 г. из структуры управления изъяли отдел радиоразведки, а в начале 1922 г. упразднили и отдел войсковой разведки. В ноябре того же года Разведупр был преобразован в Разведывательный отдел Управления 1-го помощника начальника Штаба РККА с изменением структуры. Количество штатных сотрудников уменьшилось с 275 в 1921 г. до 91 в 1924 г.[103]

Но проведенная реорганизация себя не оправдала. Статус разведотдела не соответствовал ни объему, ни характеру работы. Поэтому в 1924 г. после очередной реорганизации разведывательный отдел снова стал Разведывательным управлением Штаба РККА. Однако в нем еще долго то появлялись, то пропадали разные отделы, на которые возлагалось решение новых задач разведки.

В сентябре 1926 г., когда все наименования управлений Штаба РККА стали номерными, Разведупр превратился в IV Управление. В его состав входили общая (административная) часть, а также отделы: 1-й (войсковой разведки), 2-й (агентурный), 3-й (информационно-статистический) и 4-й (внешних сношений). На этом эпоха реорганизаций практически завершилась.[104] Около 10 лет структура Разведупра хотя и подвергалась небольшим изменениям, однако в целом они носили скорее косметический характер. Только с приходом в военную разведку в 1935 г. большой группы чекистов во главе с Артуром Христиановичем Артузовым ее структура была полностью реорганизована. По штату Разведупр насчитывал к тому времени 403 сотрудника, которые работали в 12 отделах. Наиболее важными из них были первые 6.

1-й отдел — агентурная разведка на Западе, состоял из 5 отделений. В нем работало 36 человек. Во главе отдела стоял корпусный комиссар Отто Оттович Штейнбрюк.

2-й отдел — агентурная разведка на Востоке, также состоял из 5 отделений и насчитывал 43 сотрудника. Начальником отдела был корпусный комиссар Федор Яковлевич Карин.

3-й отдел — научно-техническая разведка, возглавлялся комдивом Оскаром Ансовичем Стиггой.

4-й отдел, руководивший деятельностью разведотделов штабов военных округов и флотов, возглавлял комбриг Василий Григорьевич Боговой.

5-й отдел — дешифровальная служба, возглавлялся полковником Павлом Христофоровичем Харкевичем.

6-й отдел — внешних сношений, возглавлял комкор Анатолий Ильич Геккер.

Остальные отделы были вспомогательными.

Большим недостатком новой структуры была предпринятая по инициативе Артузова ликвидация информационно-статистического отдела.

Реорганизация 1920-х гг. коснулась и разведывательных отделов штабов военных округов. Теперь в аппарат агентурной разведки округа (фронта) входили: агентурный отдел штаба округа, агентурные отделения разведотделов армий и корпусов, оперативные офицеры разведывательных отделений отдельных дивизий. Глубина ведения разведки разведотделами округов была определена таким образом: на западном направлении — 250–300 км., на восточном — 500 км. Работали разведотделы округов в интересах обслуживания командования и войск округа по вопросам изучения вооруженных сил сопредельных государств, их территорий и театра военных действий. Так, разведотдел штаба Петроградского (позднее — Ленинградского) военного округа вел разведку в Финляндии, Эстонии и Латвии, штаба Западного фронта — в Польше и Литве, штаба Отдельной Кавказской армии (позже — Краснознаменной Кавказской армии) — в Турции и Персии, штаба Туркестанского фронта (позднее Среднеазиатского военного округа) — частично в Персии, Индии, Афганистане и прилегающих к Туркестану северо-западных районах Китая, штаба 5-й армии (позже Сибирского военного округа) — в Китае и Монголии, штаба Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) — в Маньчжурии и Японии.

Разведотделы округов должны были решать следуюшие задачи:

— создание закордонной агентуры для самостоятельного ведения стратегической разведки в политической, экономической, дипломатической и военной областях;

— организация связи с резидентурами, непосредственное руководство и финансирование;

— вербовка, обучение и персональный инструктаж агентов различных категорий, снабжение их легализационными документами и экипировкой;

— организация активной разведки в тылу противника.[105]

С апреля 1921 г. руководил советской военной разведкой Арвид Янович Зейбот — он возглавлял Разведывательное Управление (потом отдел). Однако пробыл на этом посту недолго, уже в феврале 1924 г. Зейбот направил в ЦК РКП(б) письмо, где весьма средне оценивал собственную работу в должности руководителя. В частности, он писал, что пока насаждалась агентура, проводилась чистка аппарата и оргработа, он более-менее справлялся с делами Разведупра, но в связи с тем, что ситуация изменилась — центр тяжести переместился теперь на чисто военные вопросы, Зейбот просил освободить его от занимаемой должности и предложил на свое место Я. К. Берзина. Член РВС СССР И. С. Уншлихт 10 февраля 1924 г. следующим образом прокомментировал просьбу Зейбота в резолюции на его заявлении: «Последнее время настойчивость, с которой т. Зейбот возобновил свое ходатайство, убедила меня, что его просьбу следует удовлетворить, несмотря на то, что мы теряем весьма ценного работника. Полагаю, что т. Берзин сможет заменить т. Зейбота».[106] Руководство страны согласилось с Зейботом и Уншлихтом, и во главе советской военной разведки стал Берзин, занимавший этот пост более одиннадцати лет.

Здесь надо отметить, что начало 20-х гг. стало очень трудным временем для Разведупра РККА. Причины тому были разные — и неопытность, и проблемы с кадрами, но пуще всего — вечная нехватка денег, особенно в валюте. Чтобы их добыть, приходилось прибегать ко всяким ухищрениям. Так, на первых порах содержание зарубежного аппарата финансировалось за счет продажи за границей драгоценностей и пушнины. Не случайно, к примеру, первый руководитель резидентуры Разведупра в Берлине Артур Сташевский после возвращения из-за границы в 1926 г. стал заместителем председателя правления «Пушносиндиката» и «Союзпушнины», а в 1934 г. возглавил «Главпушнину» Наркомвнешторга.

Занималось Разведывательное управление и самостоятельными коммерческими операциями. Уже в 1921 г. сотрудники Разведупра братья Абрам и Арон Эренлиб (Яновские) создали в Берлине первое торговое предприятие, являвшееся прикрытием для советской военной разведки. Однако решение поставить разведку на самоокупаемость было неправильным. И хотя среди разведчиков попадались отдельные коммерческие гении, такие как болгарин Христо Боев или поляк Игнатий Порецкий, одновременно добывать разведданные и торговать было весьма затруднительно. Не говоря уже о том, что торговать информацией куда прибыльнее, чем товарами. Поэтому разведка, безусловно, нуждалась в стабильном государственном финансировании. Однако государство оказалось весьма прижимистым спонсором. Так, в 1923 г. Наркомфин урезал смету Разведуправления в несколько раз. Результаты этого решения стали просто катастрофическими — разведка лишилась многих уже налаженных агентурных сетей. А, как известно, хорошую агентурную сеть за два квартала не создашь, на ее становление уходят годы — те самые, которые в гонке вооружений идут один за два, за три, за пять лет…

Иногда по причине непомерной скупости финансирующих органов возникали просто анекдотические ситуации. Так, например, разведчики, отправлявшиеся на работу за рубеж под официальным прикрытием, обязывались не выделяться «из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств». Требование, с одной стороны, вполне разумное, но с другой… В то время, когда советские люди, и официальные представители в том числе, оказывались за границей, они настолько выделялись своей одеждой в толпе, что за ними, бывало, буквально бегали зеваки. Один из деятелей разведки аж в 1934 (!) г. писал: «Я полагаю, что этот политический момент заставляет нас еще раз поставить вопрос во всю величину о выделении каких-то специальных фондов по линии ЦХУ (кооперация провалит дело) и увеличить денежный отпуск с тем, чтобы люди ехали за границу, не похожие на белых ворон среди той толпы…». Однако ничего не изменилось. И когда несколько лет спустя молодого военного разведчика С. Н. Старостина направляли на полугодовую стажировку в советское посольство в Германии, ему так и не смогли подобрать гражданский костюм. Пришлось Старостину одеваться в комиссионке на Пятницкой и платить за костюм из собственного кармана.[107]

Кроме денежного Разведупр испытывал и острый кадровый голод. Разумеется, часть заграничных работников являлись выходцами из западных областей России — Польши и Прибалтики или имели опыт зарубежной эмиграции. Они хорошо знали закордонную обстановку, в должной мере владели языками и не слишком отличались от местного населения, тем более что послевоенная Европа представляла собой настоящее вавилонское столпотворение. Но таких людей было мало. Поэтому Разведупру поневоле приходилось привлекать случайных людей, отобранных по принципу верности делу партии, без опыта подпольной работы, без знания языка и обстановки. А ведь один такой оперативник мог поставить под угрозу провала всю сеть.

Впрочем, отчасти нехватка кадров компенсировалась за счет выпускников Военной академии РККА. Отобранных слушателей прикомандировывали на определенный срок к Разведупру. По истечении этого срока слушатели возвращались в академию, завершали учебу. Если им удавалось хорошо себя зарекомендовать во время стажировки в Центре или за рубежом, их вновь брали на службу в Разведывательное управление. Среди попавших таким путем в военную разведку можно назвать Семена Урицкого, Карла Янеля, Августа Гайлиса, Яна-Альфреда Тылтыня, Александра Граффа (Бармин), Гаральда Туммельтау. Однако и здесь были серьезные проблемы. Из выпускников Военной академии только небольшой процент годился для работы в разведке. Отсутствие специальных навыков и способностей, незнание языка, страны, в которой предстоит работать, — вот причины, по которых большинство выпускников приходилось возвращать обратно в войска.

Особенно остро недостаток кадров ощущался в странах Востока. В связи с этим еще в 1920 г. при Академии открывается восточный факультет. Его основателем и руководителем становится Андрей Евгеньевич Снесарев, бывший генерал-лейтенант царской армии, опытный разведчик и выдающийся востоковед. Туда принимались выпускники основного отделения. Первый выпуск восточного факультета — восемь человек — состоялся в 1923 г. А в октябре 1926 г. начались занятия на специальных трехгодичных курсах при Дальневосточном университете. Там готовили разведчиков, которые могли бы работать в Японии, Китае и Корее.

Кадры разведчиков готовили и на Курсах усовершенствования по разведке при Разведупре Штаба РККА. Но это была, так сказать, работа «местного значения», на случай войны. Курсы готовили начальников разведки штабов округов, корпусов и дивизий и их помощников, а также давали командирам РККА некоторые специальные знания по агентурной и активной разведке и по контрразведке. На курсах одновременно обучались 36 человек (из расчета по 4 человека на округ).

Кроме финансовых и кадровых трудностей существенно затрудняло работу советской военной разведки постоянное соперничество с ВЧК-ОГПУ. Дело в том, что первый председатель ВЧК-ОГПУ Ф. Дзержинский, стремясь подмять под себя военную разведку, добился того, что в ноябре 1920 г. было принято постановление Совета Труда и Обороны за подписью Ленина, согласно которому Региструпр, помимо РВСР, подчинялся еще и ВЧК — на правах ее отдела. При этом начальник Региструпра входил в коллегию ВЧК с правом решающего голоса. Назначение начальника Региструпра должно было производиться по согласованию РВСР и ВЧК.

Однако проведение этого постановления в жизнь встретило сильное сопротивление со стороны военных. В результате Разведупр так и не включили в ВЧК. Поэтому 20 декабря 1920 г. ВЧК создает собственный орган агентурной внешней разведки — иностранный отдел (ИНО). Но при этом начальник Регистрационного, а потом и Разведывательного управления оставался членом коллегии ВЧК и по-прежнему назначался по согласованию с Чрезвычайной Комиссией, что в дальнейшем привело к объединению зарубежных агентурных сетей, назначению единых резидентов и их двойному подчинению.[108]

Подобная практика, когда при единстве задач и нехватке средств за рубежом действовали объединенные резидентуры ИНО ВЧК и Разведупра под руководством объединенных резидентов, бывших одновременно уполномоченными военной и политической разведок, просуществовала до 1925 г. Так, в начале 1920 гг. объединенным резидентом во Франции был Я. М. Рудник, а затем С. П. Урицкий, в Польше — М. А. Логановский, на Балканах — Б. Н. Иванов, в Германии — А. К. Сташевский, затем Б. Б. Бортновский. К концу 1922 г. уже существуют объединенные резидентуры в Германии, Франции, Италии, Австрии, Югославии, Болгарии, Чехословакии, Польше, Литве, Финляндии, Турции и Китае. Раздельно работали лишь агентурные сети разведотделов военных округов и полномочных представителей ГПУ.

Слабой стороной этого «двойственного союза» стал ИНО ВЧК, который испытывал острую нехватку кадров и не имел сформировавшейся структуры за рубежом. А руководство работой одного и того же агентурного аппарата из двух центров вносило изрядную неразбериху. Из Москвы поступали противоречивые директивы, возникала путаница в денежной отчетности резидентур и т. п. Объединенные резиденты вели переписку с руководителями обеих разведывательных служб и неплохо пользовались своим положением, выбирая из потока указаний только те, которым хотели следовать, и обращаясь при случае к другой стороне, а то и прямо в РВСР.

В итоге уже весной 1921 г. начальник Разведывательного управления А. Зейбот заговорил о необходимости объединить не только зарубежную агентуру, но и центральное руководство. Как водится, каждый тянул одеяло на себя. Проект, рожденный в недрах Разведывательного управления, предусматривал передачу ему всей агентуры, ликвидацию ИНО ОГПУ, расширение агентурного отдела Разведывательного Управления. На долю ОГПУ приходилось лишь право давать некоторые задания. Естественно, чекисты с такой постановкой вопроса были категорически не согласны. Тогда Разведупр родил новое предложение: наоборот, ИНО передается весь личный состав разведаппаратов и агентурной сети, а Разведупр сохраняет за собой лишь право контроля за расходованием денежных средств, на участие в решении кадровых вопросов и выработки руководящих директив. ОГПУ опять не согласилось — чекисты не желали никакого контроля со стороны военной разведки. Военным дозволялось лишь участвовать (на уровне представителя РВС СССР) в выработке годового плана разведки и постановке отдельных заданий. Эти пререкания тянулись до 1923 г., когда на совещании РВС под председательством Э. М. Склянского вообще было признано нецелесообразным объединение агентурных аппаратов ИНО ОГПУ и Разведупра. Таким образом Склянский разрубил узел, который не в силах были развязать на многочисленных переговорах представители обеих разведок.

В результате в 1923 г. началось разделение зарубежной агентурной сети с назначением в каждую сеть своего резидента. К началу 1925 г. разделение практически закончилось. (Кстати, в ходе этого процесса оперативные работники сплошь и рядом меняли подчиненность, переходя из органов военной разведки в политическую и наоборот). В итоге остались довольны все, кроме Наркомфина — разделенные разведки обходились гораздо дороже. Впрочем, впоследствии не раз возвращались к этому вопросу, вновь пытаясь объединить разведки. Ничего путного из этого не вышло, и до сих пор военная и политическая разведки разделены и соперничают между собой.

Еще одним слабым местом, вызывающим постоянные нарекания и даже провалы, было сотрудничество Разведупра и Зарубежных бюро РКП(б), имевшее давние традиции. Так, еще до окончания Гражданской войны, 15 апреля 1920 г., была принята инструкция о взаимоотношениях Региструпра РВСР и Зарубежных бюро РКП(б). В ней указывалось, что «Региструпр РВСР является центральным органом разведки, руководит ею на местах и через Зарубежные бюро РКП(б)». Среди задач, которые ставились перед Зарубежными бюро в этой инструкции, можно отметить следующие:

— выполнение заданий Региструпра по разведке во всех ее видах;

— помощь Региструпру в вербовке работников для зарубежной работы;

— доставка разведывательных сводок непосредственно в Региструпр.

Но в начале августа 1921 г., когда состоялось совещание представителей Разведупра, ВЧК и Коминтерна, это положение изменилось. На совещании был принят проект Положения об отделениях Коминтерна за границей и представителях Разведупра и ВЧК. В нем, в частности, говорилось следующее:

Документ был подписан: от Коминтерна — Зиновьевым и Пятницким, от ВЧК — Уншлихтом, от Разведупра — его тогдашним начальником Арвидом Зейботом.

Это постановление открывает длинный список подобных ему документов, запрещающих использовать членов национальных компартий для разведывательной работы в пользу СССР. Однако соблазн использовать готовых даровых агентов велик, и к вопросу о взаимоотношениях с коммунистами приходилось возвращаться снова и снова.

Так, 14 августа 1925 г. состоялось совещание представителей Разведупра, ИНО ОГПУ, НКИДа и Коминтерна. Оно было созвано одним из создателей советской военной разведки С. Араловым по поручению Коллегии НКИД СССР, членом которой он к тому времени состоял. Инициатором же совещания стал полпред (и одновременно представитель Коминтерна) в Чехословакии Антонов-Овсеенко. Он написал письмо руководству НКИДа, где сетовал на частые провалы у военных разведчиков (три провала в течение короткого времени) и указывал, что Разведупр, ИНО и Коминтерн не согласовывают своей деятельности, интригуют друг против друга и т. д.

От Коминтерна на совещании присутствовал И. Пятницкий, от Разведупра — Ян Берзин, от ИНО — заместитель Трилиссера Алексей Логинов. Совещание приняло решение вынести работу разведок из посольств, сократить работу спецслужб через местные компартии и прибегать к ней только с согласия местных ЦК или руководства Коминтерна. Было решено, что в случае, если члены компартии переходят на работу в разведку, то они обязаны предварительно выйти из рядов своей компартии, а также решение, что список таких людей будет составляться в единственном экземпляре и храниться у Пятницкого. Однако совещание решило не прекращать полностью сотрудничества компартий с разведкой, поскольку «товарищ Берзин указывал, что невозможно обойтись без квартир и адресов местных товарищей».

Впрочем, толку от всех этих решений оказалось мало. Прошло чуть больше года, и последовал новый провал, что характерно, в той же Чехословакии. В ноябре 1926 г. в Праге арестовали работника военной типографии, болгарского коммуниста Илью Кратунова и несколько чехословацких коммунистов. Дирекция чехословацкой полиции в докладе в МИД своей страны от 1 декабря 1926 г. писала: «При аресте болгарского студента Ильи Кратунова, который являлся сотрудником уличенного в шпионаже работника Советской миссии Христо Дымова, был найден материал, свидетельствующий, что коммунистическая агитация на балканские страны была сосредоточена в Праге в руках Ильи Кратунова. Он получал сведения из Парижа, Италии и Вены, а также деньги, которые посылал в Болгарию. Деньги эти, по утверждению Кратунова, болгарские заграничные коммунистические организации предназначали для лиц, преследуемых болгарским правительством, или для их близких. Кратунов имел связь и с болгарской эмиграцией в Советской России, некоторые корреспонденции оттуда он посылал в Болгарию проставив пражский адрес…». Скандал был колоссальный. Руководителя группы, советского вице-консула Христофора Ивановича Дымова (Христо Боев) выслали из страны.[110]

После провала в Праге Постановлением ЦК ВКП(б) от 8 декабря 1926 г. Разведупру было запрещено привлекать членов иностранных коммунистических партий в качестве агентов. Допускалось это только в исключительных случаях, «когда отдельные члены партии могут принести особые заслуги», с разрешения ЦК соответствующей партии. Причем коммунист, привлекаемый в качестве агента, должен был выйти из партии и порвать все партийные связи. Нетрудно догадаться, что исключение легко превращалось в правило, а формальный выход из партии, конечно же, не мог обмануть полицию.

Результат не заставил себя ждать. Широкое использование действующих членов партии стало источником провала в апреле 1927 г. во Франции, где резидентом был С. Л. Узданский, нелегально работавший под именем Абрама Бернштейна. Вот как описывал произошедшее тогда советский журнал «Суд идет!» (Л., 1928. № 1. С. 50–52): «8-го апреля палата депутатов была отправлена по декрету в очередной отпуск. На следующий же день, 9-го апреля французская охранка, не стесняемая в своих движениях контролем парламентской комфракции, двинула свой боевой аппарат. Через несколько дней столбцы бульварных газет запестрели огромными, сенсационными заголовками: „Раскрыт военный шпионаж!“, „Иностранная держава за нами шпионит!“, „Коммунисты на службе у иностранцев!“ и т. д. А вскоре стали известны и имена арестованных. Провост — видный синдикалист, секретарь редакции „Синдикалистский справочник документов“, Менетрие — секретарь унитарной федерации служащих и рабочих в правительственных учреждениях, Депуйи — активный работник той же федерации. Был дан мандат на арест тов. Кремэ — муниципального советника, члена Политбюро франц. компартии, и его секретаря Луизы Кларак, но за „ненахождением“ (они бежали в СССР. — Прим. авт.) — мандат не был приведен в исполнение. Зато были арестованы два иностранца: русский литовец студент Гродницкий и просто русский — художник А. Бернштейн».

Дальше шло душещипательное описание процесса, побоев в охранке, жестокостей полиции и свирепости приговора. (Кстати, максимальный срок, полученный подсудимыми на этом процессе, был пять лет тюрьмы.) А самое забавное во всей статье — то, что французская полиция была в своих действиях абсолютно права и что получивший три года русский художник А. Бернштейн на самом деле являлся резидентом советской разведки (но об этом, конечно же, журнал не писал). Следствие, по-видимому, так и не раскрыло действительной роли Бернштейна, иначе не отделался бы он тремя годами. Однако скандал, как и в Праге, был грандиозный.[111]

Впрочем, отсутствие связей с советской разведкой ни в коей мере не избавляло зарубежных коммунистов от обвинений в шпионаже. Это стало еще одним аргументом, чтобы все-таки привлекать коммунистов к работе. И связи, естественно, старались сохранить, как с ведома Центра, так и без оного. Правда, уже не в таких глобальных масштабах, как в начале 1920-х гг., — все-таки заслон был поставлен, но сотрудничество продолжалось, случались, конечно, время от времени провалы, а вслед за провалами разворачивались в средствах массовой информации антисоветские кампании.

Еще одним вопросом, требующим незамедлительного решения, была форма организации разведывательной работы за рубежом. Дело в том, что советская военная разведка началась с нелегальной работы. В годы гражданской войны в тыл противника в массовом порядке перебрасывались подготовленные нелегальные резиденты и агенты, а после ее окончания разведывательно-диверсионную работу заменила нелегальная отправка за рубеж отдельных резидентов-организаторов для создания агентурных сетей. Однако, как уже говорилось, для полнокровной работы не хватало ни средств, ни опыта, ни кадров. Поэтому не стоит удивляться тому, что после прорыва дипломатической блокады Советской республики руководство Разведупра с радостью ухватилось за возможность организовать легальные зарубежные резидентуры. Так, уже в 1920 г. Центр направил первых резидентов в качестве сотрудников официальных советских учреждений в Германию, а затем в Прибалтику. А к середине 1920-х гг. в подавляющем большинстве стран, где работали советские разведчики, они действовали легально. При этом нелегальная работа отошла на второй план, хотя уже в начале 1920-х годов за рубеж отправили несколько нелегальных резидентов, в частности во Францию и на Балканы, причем нелегальная резидентура в Париже была сохранена и после создания там в 1924 г. легальной резидентуры.

Тогда же все более существенную роль в разведывательной работе Разведупра стали играть аппараты военных атташе. Так, к 1926 г. аппараты военного (ВАТ) и военно-морского (ВМАТ) атташе учредили в 12 странах: Финляндии, Швеции, Прибалтике (один аппарат ВАТ на Латвию, Литву и Эстонию), Польше, Германии, Италии, Англии, Турции, Иране, Афганистане, Китае и Японии. В задачи атташе входила всесторонняя оценка вооруженных сил страны пребывания, их мобилизационной и боевой готовности, оперативной и боевой подготовки личного состава, военной политики правительств и командования этих государств, а также сопредельных с ними стран.[112]

Но более-менее успешно легальные резидентуры действовали лишь до 1923 г., пока спецслужбы стран пребывания (особенно французская «Сюрте Женераль» и польская «Дефензива») не изучила методов работы советских разведчиков и не взяла советские представительства под особый контроль. Начиная с этого момента работа легальных резидентур становилась все более трудной. Положение усугубляло и чрезмерное усердие некоторых резидентов. Стремясь как можно быстрее создать агентурную сеть, они часто включали в нее непроверенных людей. Такая практика отзывалась многочисленными провалами, которые давали повод обвинять советские дипломатические представительства в разведывательной и даже диверсионной деятельности, в подрывной пропаганде, из-за чего престижу советского государства наносился серьезный ущерб.

Руководство СССР не желало мириться с таким положением вещей. В результате осенью 1926 г. по распоряжению ЦК ВК(б) была создана комиссия для изучения причин провалов. Рассмотрев сложившуюся ситуацию, комиссия предложила не назначать сотрудников Разведупра на руководящие должности в советских представительствах любого рода, а если без этого обойтись было нельзя, то запретить им поддерживать связь с агентурой и заниматься вербовкой. Одним словом, комиссия рекомендовала вновь сделать основной упор на нелегальную работу. 6 декабря 1926 г. Политбюро утвердило это предложение. Начался «пир» нелегалов.

Как уже было сказано, главной задачей советской военной разведки в данный период стало добывание сведений о вооруженных силах вероятных противников, об их планах и намерениях в отношении Советского Союза. Если же говорить более конкретно, то в 1921–1923 гг. основные усилия советской военной разведки направляются на сбор информации по Польше и Румынии. Затем в этот список вошли и другие ближайшие соседи СССР — Финляндия, Латвия, Литва, Эстония. А в середине 1924 г. изучаемые Разведывательным управлением РККА государства были разделены на четыре группы по степени уделяемого им внимания:

первая — «западные пограничные государства» (Польша, Румыния, Финляндия, Латвия, Литва, Эстония);

вторая — «великие державы» (Англия, Франция, Германия, Италия) и Североамериканские Соединенные Штаты;

третья — «восточные соседи СССР» (Турция, Персия, Афганистан, Китай, Япония);

четвертая — «прочие государства» (в первую очередь Чехословакия, Югославия, Венгрия, Болгария, Греция, Бельгия и проч.).[113]

Кроме того, существовала и пятая категория объектов внимания — «зарубежные белогвардейские группы и внутренний бандитизм». И хотя белоэмигрантские организации относились к сфере деятельности ВЧК-ОГПУ, советскую военную разведку также ориентировали на работу против них. Так, в 1921–1922 гг. с ее участием были сорваны готовящиеся на территориях сопредельных государств вооруженные выступления белогвардейцев против СССР. Более того, вплоть до 1926 г. перед Разведупром ставились и контрразведывательные задачи — выявление агентуры белогвардейцев на территории Советского Союза, разложение белогвардейских отрядов, подрыв авторитета белогвардейских руководителей. Эта работа проводилась прежде всего в тех странах, где белая эмиграция действовала наиболее активно: в Турции, Франции, Болгарии и Китае.

Заканчивая рассказ об этом периоде истории военной разведки, следует упомянуть о первом массовом награждении сотрудников Разведупра в феврале 1928 г., к 10-летнему юбилею РККА. Были награждены орденом Красного Знамени начальник 4-го Управления Я. К. Берзин, его помощник Б. Б. Бортновский, состоящий для особых поручений при 4-м Управлении В. В. Давыдов, помощники начальников отделов Управления А. П. Аппен, А. Ю. Гайлис, С. В. Жбиковский, Я. М. Жигур, И. К. Мамаев, А. Я. Песс, И. С. Порецкий, К. Ю. Янель, находившиеся в то время на зарубежной работе Х. И. Салнынь и Я.-А. М. Тылтынь, а также бывший начальник Региструпра Я. Д. Ленцман.

Что до конкретных операций советской военной разведки в данный период, то рассказ о них будет удобнее вести по странам.

В Австрии советская разведка весьма успешно действовала с самого начала 1920-х гг. Первым резидентом объединенной резидентуры РУ и ИНО ВЧК-ГПУ в Вене был Юзеф Яковлевич Красный (Ротштадт). Этот человек, близкий друг Феликса Дзержинского, сыграл огромную роль на начальном этапе развертывания советских агентурных сетей в странах Восточной Европы.

Родился он в 1877 г. в Варшаве в семье фабриканта. В 17 лет попал в тюрьму за участие в демонстрации. Член СДКПиЛ с мая 1905 г. Профессиональный революционер. Под кличкой «Муковский» вел агитационную и организаторскую работу, был секретарем редакции газеты «Червонный Штандарт». В декабре 1906 г. арестован на конференции СДКПиЛ и Бунда по поводу выборов во 2-ю Государственную Думу. Осенью 1908 г. осужден на 6 лет каторги. До 1913 г. сидел в Кельцах и в Смоленске. В 1913 г. был в ссылке в Бирюльске и Манзурке Иркутской губернии. В 1914 г. бежал из ссылки за границу. Жил в Силезии и Австрии. В период немецкой оккупации Польши был арестован и просидел в немецких лагерях более 2 лет (с небольшим перерывом).

В декабре 1918 г. участвовал в Объединительном съезде СДКПиЛ и ППС-Левицы, на котором была создана Коммунистическая рабочая партия Польши. С декабря 1918 г. по март 1919 г. — представитель КРПП в Совете Рабочих депутатов в Домбровском районе. С мая 1919 г. — представитель ЦК КРПП при венгерском советском правительстве, принадлежал к т. н. «русской группе», одновременно организовал польскую группу, работал среди красных польских солдат в Будапеште.

После поражения Венгерской Советской республики Ю. Я. Красный перебрался в Вену, где редактировал польский коммунистический журнал «Свит». С 1919 г. руководил Венским (Юго-Восточным) бюро Коминтерна, являлся основателем и соредактором его органа — журнала «Коммунизмус». Некоторое время работал в Верхней Силезии.

С 1921 г., по соглашению с Москвой и Берлинским центром ИНО и Разведупра — резидент объединенной резидентуры советской разведки в странах Восточной Европы и на Балканах. Именно в Вене и находилась эта резидентура. Вместе с ним работала его жена Елена Адольфовна Красная (Старке). Помощником Красного с мая 1921 г. был известный впоследствии разведчик Лев Борович (Розенталь).

Под их руководством работали молодые коммунисты — уроженцы Вены (Карл Небенфюр, Якоб Локкер-Мюллер) и большая группа выходцев из Галиции (Вильгельм Шталь — «Готфрид», «Роберт», Альфред Глезнер — «Федин», «Оскар Гирс», «Джино», впоследствии работавший в ОМС ИККИ и с конца 20-х гг. вновь в Разведупре, а также перешедшие позднее в ИНО ОГПУ братья Гюзберг — Бертольд, работавший под псевдонимом Ильк и бывший первым нелегальным резидентом ИНО в Центральной Европе в конце 1920-х гг., и Михаил (Уманский), известные впоследствии невозвращенцы Самуил Гинзберг, более известный как Вальтер Кривицкий и Игнац Рейсс-Порецкий — «Людвиг»). Рейсс — Порецкий и Локкер выполняли задания резидентуры Красного в Польше, в частности, во Львове, собирая военную информацию. Как писала впоследствии жена Рейсса Элизабет Порецки, в первом донесении «Людвига» и Локкера, отправленном Красным в Москву, говорилось о том, что «украинские части (польской армии) считались ненадежными и их никогда не располагали вдоль советской границы… о состоянии дорог, мостов, железнодорожных путей и т. д.[114]».

В 1922 г. Ю. Я. Красный был арестован вместе с женой в Чехословакии, просидел три месяца, после чего был осужден к 8 суткам ареста за фальшивый паспорт. В том же году он вернулся в СССР. Планировался на должность первого советского легального резидента в Лондон, однако английское правительство отказало в визе. С 1923 г. работал заведующим библиотекой Социалистической академии. С мая 1923 г. — организатор и председатель Центрального, Восточного и Западного издательств, затем — оргсекретарь Международного крестьянского совета (Крестинтерна). В этом качестве Ю. Я. Красный нелегально выезжал на Балканы. Позднее работал в издательстве Наркомзема. С 1925 г. — член и секретарь польской комиссии Истпарта. Умер в Москве 5 декабря 1932 г.

Красного сменил на посту резидента знаменитый Феликс Вольф, известный в Вене под фамилией «Инков» (подробный рассказ о нем читатели найдут в разделе о работе военной разведки в США). Он работал официально в качестве атташе советского полпредства. Затем резидентурой Разведупра (уже после разделения резидентур) последовательно руководили такие крупные разведчики, как Карл Янель, Владимир Нестерович (Ярославский), Александр Емельянов-Сурик, Стефан Жбиковский и в 1927–1930 гг. — Лев Борович. Среди оперативных сотрудников резидентуры выделялись Юрий Майзель, Ян-Альфред и Мария Тылтыни, Зося Залесская, Феликс Гурский, перешедший затем в ОГПУ.

В это время Вена была одним из центров международного шпионажа, где шел активный обмен разведданными между представителями разведок различных стран, кроме того, из Вены они вели работу в странах Центральной и Восточной Европы. В первые годы своей деятельности резидентура Разведупра весьма успешно подбирала агентов из числа бывших офицеров и солдат австро-венгерской армии, которые в годы 1-й мировой войны находились в русском плену и затем служили в т. н. «Спартаковской бригаде» — Особой бригаде при штабе Западного фронта, командиром которой был Артур Карлович Сташевский (в ней также служили С. Г. Фирин, В. Р. Розе и Л. А. Борович). Но кроме идейных помощников на резидентуру Разведупра также работали за вознаграждение чиновники госаппарата бывшей Австро-Венгерской империи (а затем Австрийской республики).

Среди агентов, завербованных в Вене в начале 20-х гг., выделялись венгры: Ференц Мюнних, впоследствии председатель правительства Венгерской Народной Республики в 1956–1967 гг., брат знаменитого деятеля Венгерской Советской республики Тибора Самуэли — Георг и другие венгерские коммунисты, осевшие в Австрии после разгрома «Венгерской Коммуны». Вскоре их ряды пополнили многочисленные болгарские эмигранты, бежавшие в Вену после поражения Сентябрьского восстания 1923 года. Как ни странно, болгары оказались гораздо более проворны и эффективны в качестве разведчиков, чем их дунайские соседи. С этого времени на протяжении двух десятков лет они, наряду с немцами, составляли львиную долю советской агентуры в странах Центральной и Восточной Европы, а также в Азии.

С 1930 г. в Вене действовали одновременно 3 резидентуры Разведупра, функции которых были различными. Резидентура, которой руководил Иван Цолович Винаров («Март»), занималась разведкой в Польше, Чехословакии, Румынии, Болгарии, Югославии, Греции и Турции. В Вене помощниками Винарова были его соотечественники, болгарские коммунисты Христо Генчев, Васил и Никола Йотовы, Петко Николов Петков и др. В Польше работал Никола Попов, о котором подробнее будет рассказано далее. В Чехословакии резидентом в 1930–1934 гг. был Иван Крекманов («Шварц»), его помощниками — Стефан Буюклиев, Стефан Кратунский. Агентами этой резидентуры были сотрудники чехословацких военных заводов — заведующий отделом патентов дирекции заводов «Шкода» в Праге Л. Лацина, инженер К. Китрих, конструктор военной фабрики в Праге Я. Досталек. Резидентура смогла добыть секретные военные приказы, чертежи и схемы различных видов вооружения. Ян Досталек, передавший информацию о сделанном им же армейском радиопередатчике, был осужден к 5 годам заключения в 1932 г. (освобожден в 1937 г., погиб во время немецкой оккупации Чехословакии).

В Румынии работали Иван Тевекелиев (ранее работавший в Праге в резидентуре Крекманова) и Иван Мициев. Группа Тевекелиева обнаружила готовившую диверсантов румынскую разведывательно-диверсионную школу в Карпатах. В 1933 г. Тевекелиев был арестован и в 1940 г. после 7-летнего заключения выслан в Болгарию.

В Болгарии на резидентуру «Марта» работали Димитр Ананиев (1932–1935) и с 1930 до падения монархии в 1944 г. Иван Пылов и Марин Калбуров (также работавший в Праге, в Софии он работал под прикрытием владельца фирмы по торговле чешским и немецким оружием).

В Югославии в 1932–1941 гг. работал Драгутин Чолич, впоследствии известный композитор. В Турции в начале 30-х гг. работали под руководством резидентуры Винарова Гиню Стойнов и Васил Карагезов, а в Греции — Гавриил Савов и Неделко Понеделков. Одним из главных заданий резидентуры был «массовый перехват военно-дипломатической и прочей корреспонденции в Софии, Бухаресте, Белграде и Афинах с помощью служащих почты и телеграфа».[115] Винаров был отозван в Москву в 1933 г. Его сменил Ф. П. Гайдаров, работавший ранее в Турции.

Резидентура в Вене под руководством К. М. Басова организовала на курорте Баден под Веной «радиостанцию, принимавшую шифровки разведгрупп в Центральной Европе и передававшую их в Центр».[116] После провала в декабре 1931 г. сотрудники нелегальной резидентуры были высланы из Австрии. Руководивший операцией Басов в январе 1932 г. был награжден орденом Красного Знамени. Видимо, задачи операции были выполнены. Третьей резидентурой в Вене руководил В. Г. Кривицкий.

Хотя Болгария и не входила в число стран, которым советская военная разведка уделяла приоритетное внимание, операции на ее территории стали проводиться сразу же после окончания гражданской войны. Уже начиная с 1921 г., как только более-менее выяснилась география белой эмиграции, Разведупр за короткий срок создает на Балканах несколько сильных резидентур с многочисленной агентурной сетью. Самой эффективной из всех существовавших в странах Балканского полуострова стала резидентура Русева, действовавшая именно в Болгарии.

Федор Русев (он же Христо Боев) был направлен в Болгарию в августе 1921 г. за короткий срок ему удалось создать крупную резидентуру, собиравшую информацию среди высших правительственных кругов, политиков, крупных предпринимателей, в болгарской армии и в среде русской белой эмиграции. Боев организовал в портовом городе Бургосе небольшое коммерческое предприятие для торговли с Советской Россией — «Матеев, Кремаков и K°». Это акционерное общество закупило быстроходный пароход «Иван Вазов», который неоднократно совершал рейсы в Одессу и Севастополь, перевозя ценную информацию, людей, оружие, агитационную литературу. С 1922 г. по Черному морю для болгарских коммунистов перевозилось оружие.

Большую помощь резидентура Боева получала от Военной организации Болгарской компартии. В 1925–1926 ей руководил сотрудник Разведупра М. М. Чхеидзе. Х. И. Салнынь в 1924 инспектировал партизанские отряды БКП.[117] В составе последней действовал разведывательный отдел, передававший Боеву важную информацию от самых различных источников, в том числе даже от болгарской полиции и органов общественной безопасности.

Параллельно с Боевым в Болгарии действовала и резидентура Бориса Базарова, русского офицера-белоэмигранта, перешедшего на работу в советскую разведку. «Крышей» для его резидентуры служили сначала магазин «Шар — механика и измерительные приборы», а затем венский книжный магазин. Резидентура Базарова получала сведения не только из Болгарии, но также из Румынии и Югославии. Сотрудник Базарова, известный македонский революционер Павел Шатев (на протяжении более чем 20 лет он являлся ценным сотрудником советской военной разведки) проник в одну из масонских лож, в которой состоял также глава болгарских фашистов Александр Цанков.[118]

Однако наибольших успехов в своей работе в Болгарии добился Борис Николаевич Иванов, работавший под псевдонимом Борис Краснославский, прибывший в Болгарию в качестве заместителя руководителя советского Красного Креста. Кроме Иванова в состав миссии Красного Креста входили еще два разведчика — чекисты Федор Карин (А. Корецкий) и Герман Клесмет (Р. Озол).

Резидентура Бориса Иванова в основном занималась разложением армии генерала Врангеля. Советское правительство придавало этой работе большое значение, так как именно из Болгарии готовились и проводились различного рода провокационные десанты на территорию Советского Причерноморья. Хорошо организованные и боеспособные остатки врангелевской армии в количестве 15 тысяч человек, находившиеся на территории Болгарии, могли стать ударной силой в случае агрессии против СССР.

Для разложения белоэмигрантских формирований советская разведка использовала противоречия внутри самого белого движения, сделав ставку на оппозиционные силы в нем. Активная работа велась среди казачества, в частности в рядах оппозиционного Врангелю Общеказачьего земледельческого союза.

В 1922 г. в Болгарии создается репатриационная организация «Союз за возвращение на Родину» («Совнарод»). В скором времени эта организация начала издавать свой орган — «На Родину». Борис Иванов и его товарищи, среди которых был и присланный из Берлина для координации всей работы Семен Фирин, активно использовали «Совнарод» для ведения просоветской агитации. Им удалось привлечь в организацию генералов Гравицкого, Секретева, Клочкова, Зеленина и большую группу офицеров. Несколько позднее газеты «Совнарода» и Общеказачьего союза объединились в единый орган «Новая Россия», в состав его редакции под своей настоящей фамилией вошел Семен Фирин. Большую помощь Иванову в его работе в Болгарии оказывал мичман Сергей Чайкин, имевший большие связи в Болгарии и также ставший сотрудником миссии Красного Креста. В результате резидентуре Иванова удалось предотвратить несколько попыток врангелевских диверсантов проникнуть на советскую территорию. Так, летом 1922 г. стало известно, что специально прибывший из Берлина генерал В. Л. Покровский, в свое время снятый Деникиным с поста командующего Кавказской армией, готовит десант на Кубань. Покровский установил связь с антисоветской организацией генерала Смердова в Варне и сумел подготовить к переброске свыше 60 казачьих офицеров. Своевременно вскрыв планы заговорщиков и использовав свое влияние на болгарские власти, советские разведчики предотвратили десант. Более того, заговорщиков арестовали, а генерала Покровского убили 9 ноября при попытке оказать вооруженное сопротивление.

Другой важной операцией советских разведчиков стало изъятие архивов белогвардейского командования в Болгарии, готовившего заговор против местного правительства. Похищенные документы были переданы болгарским властям, которые приняли соответствующие меры. В результате около 150 белых офицеров арестовали, многих из них выслали из Болгарии. Однако главным результатом деятельности сотрудников Разведупра следует считать массовое возвращение врангелевских солдат на Родину. Советское руководство чрезвычайно высоко оценило деятельность С. Фирина, Б. Иванова и других сотрудников Разведупра в Болгарии. Так, С. Фирин за свою успешную работу был награжден в 1925 году орденом Красного Знамени.

Однако в работе Разведупра в Болгарии случались и провалы. Один из них связан со взрывом в Софийском кафедральном соборе, организованном военным отделом ЦК Болгарской компартии при самой активной поддержке Коминтерна и Разведупра. Целью взрыва, организованного 16 апреля 1925 г., стало убийство главы болгарского правительства А. Цанкова, пришедшего к власти в результате военного переворота 9 июня 1923 г., и членов его кабинета. По замыслу организаторов этого теракта после ликвидации членов правительства должны были начаться рабочие вооруженные выступления, которые неизбежно переросли бы в коммунистическую революцию. Но вся эта безумная затея с треском провалилась. Хотя бомба взорвалась во время службы и погибло около 150 человек, ни Цанков, ни его министры не пострадали. Более того, последствия оказались совершенно противоположными ожидаемым — все непосредственные участники покушения были казнены, а на коммунистов обрушился шквал репрессий.

Еще одним последствием взрыва в Софийском соборе стало решение резидента Разведупра в Вене Владимира Нестеровича (он же Ярославский, он же Ибрагим), координировавшего работу по Балканским странам, порвать с советской разведкой. Ошеломленный случившимся, он покинул свой пост в Вене и выехал в Германию. Вскоре после этого в Москву пришло донесение, где утверждалось, что он якобы пытается установить контакты с представителями английской разведки. Это крайне обеспокоило советское руководство. В результате начальник ИНО ОГПУ Трилиссер отдал приказ о ликвидации Ярославского, и 6 августа 1925 г. его отравили в одном из кафе города Майнца работники военного аппарата компартии Германии братья Голке.

После установления дипотношений между СССР и Болгарией в 1934 г. первым легальным резидентом РУ стал военный атташе полковник Василий Тимофеевич Сухоруков.

В первой половине 1920-х гг. и еще долго после этого Польша считалась противником номер один Советской России. Поэтому разведывательную работу по ее вооруженным силам, кроме Варшавской резидентуры, вели работники Разведупра, действовавшие в Берлине, Париже, Вене и даже в США. А первым легальным резидентом советской военной разведки в Варшаве был работавший под прикрытием второго секретаря полпредства М. А. Логановский, который одновременно выполнял и функции резидента ИНО ОГПУ.

Тактика работы против Польши напоминала тактику времен гражданской войны. Агенты вербовались среди польских эмигрантов во Франции, Бельгии, Чехословакии, Германии, а также среди жителей польско-германской приграничной полосы. Затем завербованные перебрасывались в Польшу, где приступали к разведывательной работе.

К 1927 г. Польшу изучили достаточно хорошо. Разведупру была документально известна организация ее вооруженных сил, имелись также очень важные и редкие материалы, касающиеся мобилизации и предполагаемого стратегического развертывания польской армии, и практически вся информация о воздушном флоте.

Что же касается конкретных операций советской разведки в Польше в этот период, то здесь можно отметить работу Софьи Залесской. Молодую разведчицу в 1921 г. командировали в Краков с заданием организовать нелегальную резидентуру. Успешно справиться с этим заданием ей помогли родственные связи (она происходила из дворянской семьи). В результате Залесской удалось быстро войти в аристократические и военные круги Кракова и даже завербовать несколько офицеров, от которых она получала информацию оперативного характера. В 1922 г., когда работа краковской нелегальной резидентуры была налажена, Залесскую направили в Берлин.

Если говорить о работе легальной резидентуры в Варшаве, то о ней довольно интересные подробности рассказывает в своей книге «На путях к термидору» советский дипломат-невозвращенец Григорий Беседовский — с ноября 1922 г. сначала он был первым секретарем, а затем поверенным в делах УССР, а в сентябре 1923 г. стал советником полпредства СССР в Варшаве: «В это время, то есть в первой половине 1923 г., во главе отдела ЧК и военной разведки при посольстве стоял Мечислав Логановский. Это был поляк по происхождению, бывший член польской социалистической партии, перешедший затем к коммунистам. Во время гражданской войны Логановский отличился на фронте, имел ордена Красного Знамени и пользовался личным расположением Дзержинского. Дзержинский, любивший окружать себя польскими коммунистами, предложил Логановскому перейти на работу в Чека, и Логановский принял предложение. Одновременно с этим он принял также предложение Уншлихта быть резидентом Разведывательного управления (Разведупра) в Польше. Эта работа давала Логановскому большое политическое влияние, так как Уншлихт руководил тогда не только военной разведкой, но и польской секцией Коммунистического Интернационала. От Уншлихта, а не от Наркоминдела зависело направление советской политики в отношении Польши.

Логановский был человеком твердой воли, железной выдержки и зверской жестокости. Человеческая жизнь не имела в его глазах никакой ценности. Он готов был принести в жертву тысячи жизней, чтобы добиться выполнения какой-либо, иногда чисто технической, директивы. Помощником Логановского по отделу Чека являлся Казимир Кобецкий, тоже поляк по происхождению и бывший член польской социалистической партии. Кобецкий значительно уступал Логановскому по политическому развитию и по уму, но зато был блестящим техником, и недаром польская газета „Курьер червоный“ назвала его в одной из статей о советском шпионаже в Польше „королем шпионов“. Основной специальностью Кобецкого являлась вербовка агентуры вовне посольства. Несмотря на свое официальное положение (Кобецкий, как и Логановский, был секретарем миссии), он работал вовне под разными вымышленными фамилиями, и надо было обладать действительно блестящими способностями, чтобы вести такую двойную жизнь. Информация Кобецкого была поставлена блестяще. Он имел десятки осведомителей во всех слоях польского общества и еженедельно посылал в Москву обстоятельнейший доклад о внутреннем политическом положении Польши. Для этого доклада Кобецкий, впрочем, лишь систематизировал сырой материал, который обрабатывался вторым помощником Логановского — Карским (Тыщуком по кличке).

Карский был несомненно крупным политическим работником. Типичный интеллигент, вечно бегающий с книжкой или газетой в руке, близорукий и рассеянный, он был похож на учителя провинциальной школы. Он обладал большими политическими знаниями, много работал над собой, прекрасно разбирался во внутренней польской обстановке, знал всех политических лидеров, со всеми их достоинствами и недостатками. Карский считался в Чека „кабинетным“ работником, и к нему относились поэтому несколько свысока. Оперативная работа ему никогда не поручалась, лишь изредка, когда Кобецкий бывал занят, Карский ходил в город на свидания с информаторами, но при этом у него бывал такой растерянный, перепуганный и вместе с тем таинственный вид, что за несколько километров можно было догадаться, что он идет на конспиративное свидание. Однажды Кобецкий вздумал подшутить над ним, и, когда Карский вечером возвращался в посольство, в одном из темных переулков к нему подскочила какая-то фигура и крикнула: „Арестую вас, как сотрудника ГПУ! Следуйте за мной на Братскую улицу!“ (на этой улице помещалась политическая полиция). Карский, несмотря на свое дипломатическое звание, покорно поплелся за фигурой, не попросив даже предъявить какое-нибудь служебное удостоверение. На одном из ближайших перекрестков фигура юркнула в подворотню, а перепуганный Карский еле живым добрался до посольства и рассказал о своем страшном приключении. Кобецкий смеялся до слез, так как неизвестный, „арестовавший“ Карского, был одним из его агентов…

По линии военной разведки Логановский имел в качестве помощника офицера красного генерального штаба Еленского. Еленский прекрасно наладил разведку, пользуясь услугами коммунистов-рабочих на железных дорогах, заводах и фабриках и работой Союза коммунистической молодежи в армии. Главной опорной базой его работы был Данциг. Там, на территории вольного города, работали в то время военные разведки нескольких стран, и там же устроил свою главную квартиру Еленский. Польские граждане ездили в Данциг без виз. Это создавало большие удобства в работе агентов Еленского, ездивших в Данциг как в польский город и в то же время гарантированных на его территории от посягательств польской полиции».[119]

В 1923 г. Варшаву посетил эмиссар Коминтерна В. П. Милютин. Вскоре после его отъезда полпред СССР Оболенский вызвал Беседовского и сообщил под строжайшим секретом, что по распоряжению Уншлихта Логановский должен создать в Польше террористическую организацию. Целью проводимых ею диверсий и терактов должно стать усиление и обострение революционной борьбы в Польше. А во главе организации встанут два польских офицера-коммуниста: поручик Багинский и подпоручик Вечоркевич.

Это сообщение вызвало у Оболенского чувство глубокой озабоченности: он опасался бессмысленных террористических актов, которые могут скомпрометировать советское полпредство. Тем более, что непосредственная связь резидента с Уншлихтом ставила Логановского в положение прямого подчинения Коминтерну минуя полпреда. Коминтерн же вел в Польше совершенно самостоятельную политику, нимало не считаясь с государственными интересами СССР. Террористическая организация была создана в очень короткие сроки и вскоре дала о себе знать. В помещениях польских политических и общественных организаций и газет начали взрываться бомбы и адские машины. Взрывы происходили без различия политической ориентации, точнее, по принципу маятника — то взлетит на воздух контора правой политической организации, то левой. Создавалось впечатление, что появились две экстремистские политические организации, перешедшие к «латиноамериканским формам» политической борьбы. Некоторый публицисты назвали этот период польской истории «бомбовым периодом».

В полпредстве подозревали, что взрывы — дело рук организации Логановского, но «железный Мечислав» категорически отрицал какую-либо к ним причастность. Проконтролировать же его было невозможно — ведомство Логановского в полпредстве было «государством в государстве». Более того, создавалось впечатление, что само полпредство существовало только для прикрытия деятельности резидента.

Впрочем, постепенно польская полиция начала выходить на след неуловимых бомбистов. И к сентябрю 1923 г. часть руководителей организации арестовали, хотя основная масса террористов еще находилась на свободе.

Однако самым громким, в прямом и переносном смысле, террористическим актом «бомбового периода» стал взрыв Варшавской цитадели в октябре 1923 г. К тому времени Логановский уже покинул Варшаву, а вместо него организацию курировал новый резидент военной разведки Еленский (настоящее имя — Стефан Узданский). Беседовский, бывший очевидцем этих событий, так описывает случившееся:

Впрочем, надо заметить, что лидеров террористической организации Багинского и Вечоркевича арестовали еще до взрыва и в ноябре 1923 г. приговорили к смертной казни. На процессе они вели себя мужественно. Эти два польских офицера были убежденными коммунистами. После их ареста их семьи жили в нищете, но Багинский и Вечоркевич не хотели брать денег от советского полпредства, чтобы у польских властей не возникло даже тени подозрения, что они являлись платными агентами большевиков. По настоянию советского правительства Багинский и Вечоркевич были помилованы польским президентом и впоследствии обменяны. Но в вагоне, отвозившем их в Советский Союз, 25 марта 1925 г. у самой границы их убил полицейский чиновник Мурашко.

Взрыв Варшавской цитадели заставил польскую контрразведку активизировать свою работу. В результате к 1924 г. нелегальная резидентура Разведупра была фактически разгромлена. И тогда Центр направил в Варшаву опытного сотрудника М. Скаковскую, поставив перед ней задачу принять на себя руководство остатками агентурной сети и заново наладить ее деятельность.

Мария Вячеславовна Скаковская, дворянка, стала работать в советской военной разведке в 1921 г. В то время Штаб РККА особенно интересовала деятельность Верховного штаба Антанты и генеральных штабов западных стран. И М. Скаковскую направляют в Париж, где довольно скоро она становится помощником резидента. Ее деятельность во Франции была весьма успешной. Так, в 1923–1924 гг. в Москву начинают регулярно поступать сведения о планах Верховного штаба Антанты. А в начале 1924 г. военные разведчики раздобыли даже стенограмму совместного совещания представителей генеральных штабов Англии и Франции с командованием русской армии в эмиграции. На совещании обсуждался вопрос о новой интервенции с одновременным выступлением контрреволюции внутри страны.

Обосновавшись в Польше, обаятельная и интересная женщина, Скаковская привлекала к себе широкое внимание как польских офицеров, так и сотрудников дипломатического корпуса Варшавы. Пал жертвой ее чар и советский посол П. Л. Войков. Это был мужчина хоть куда (точнее, он считал себя таковым), а работу за границей он воспринимал как сплошную увеселительную поездку. Чтобы не быть голословными, процитируем снова Беседовского: «Войков стремился сделать из советского посольства центр „великосветской жизни“ дипломатического корпуса. Начались рауты, приемы, балы. Из Москвы в громадном количестве выписывалась икра, разные балыки, деликатесы. Завезены были российские настойки, „рябиновка“, „спотыкач“ и т. п. Одновременно Войков пытался играть роль „льва“ в дамской части дипломатического корпуса. Он был твердо уверен, что ореол „цареубийцы“ придает ему особое обаяние в глазах женщин, и настойчиво добивался своего появления на разных дипломатических приемах и церемониях, причиняя этим не мало огорчений устроителям, так как именно дамская часть дипломатического корпуса упорно не хотела с ним знакомиться из-за пресловутого „ореола“. Впрочем, Войков брал реванш среди женщин — сотрудниц посольства».[121]

Страсть посла оказалась роковой для советской разведки в Польше. Войков оказался в высшей степени навязчивым поклонником Марии Вячеславовны. Понимая, что его ухаживания могут привести к крупному провалу, Скаковская не раз посылала в Москву телеграммы, умоляя Центр воздействовать на высокопоставленного дипломата и избавить ее от наглых домогательств Войкова. Но тщетно!

Все окончилось так, как и предполагала Скаковская. Из-за ухаживаний советского посла польская контрразведка обратила на нее внимание. В результате в июле 1926 г. Скаковскую арестовали и осудили на пять лет каторжных работ. Польская каторга основательно подорвала ее здоровье. Поэтому, возвратившись после освобождения в 1931 г. в СССР, она переходит на гражданскую работу.[122]

Обстоятельства провала Скаковской были доложены в ЦК ВКП(б) и лично Сталину. По его указанию делом посла Войкова занялась Центральная контрольная комиссия. Решением Президиума ЦКК ВКП(б) Войкова исключили из партии и освободили от обязанностей посла в Польше. Однако судьба готовила ему более трагическую развязку. Еще в 1918 г., будучи комиссаром продовольствия в Екатеринбурге, Войков в числе других участвовал в убийстве царской семьи. Ко времени освобождения Войкова от должности посла террористическая группа русских эмигрантов, поставившая себе цель ликвидировать всех, кто имел отношение к трагической смерти членов царской семьи, выследила его. И 7 июня 1927 г. он был убит в Варшаве неким Борисом Ковердой. Труп Войкова с большой помпой перевезли в Москву и как жертву полицейско-белогвардейского террора захоронили у Кремлевской стены. При этом по «политическим» соображениям о решении Президиума ЦКК ВКП(б) больше не вспоминали.

О дальнейшей деятельности Разведупра в Польше известно следующее.

В июле 1931 г. после скандала с арестом и расстрелом офицера польского Главного штаба майора Демковского из Варшавы был отозван заместитель военного атташе Василий Григорьевич Боговой.[123]

Вот что по поводу этой истории писала эмигрантская газета «Возрождение»:

Заметим, что майор Петр Демковский и поручик Винценты Богдан Хумницкий были не единственными офицерами польской армии, завербованными советской разведкой в этот период. В печати назывались имена более дюжины их коллег, вплоть до бригадного генерала Михала Жимерского.

С начала 30-х гг. и вплоть до развязывания Второй мировой войны в Варшаве в качестве групповода, руководившего сетью из проживавших в Польше немцев — журналистов и дипломатов, работал выдающийся советский разведчик немецкий коммунист Рудолф Гернштадт, завербованный в Праге в 1930 г., о котором подробнее будет рассказано далее.

С 1936 г. в Кракове действовала нелегальная резидентура «Монблан» во главе с болгарским коммунистом Николой Поповым. О нем и его деятельности впервые в нашей стране рассказал московский историк Валерий Яковлевич Кочик в статье, опубликованной в еженедельнике «Секретные материалы».

Его настоящее имя — Никола Василев Задиров. Родился он в 1888 г. в с. Мадлеш Бургасского округа Болгарии в семье священника. Окончил в 1906 г. Русенское военное училище машинистов Дунайской флотилии, служил машинистом на железной дороге и в армии во время Балканской войны. Активно участвовал в социал-демократическом движении в Болгарии, подвергался арестам. Работал музыкантом в кинотеатрах и в оркестре. Во время Сентябрьского восстания 1923 г. командовал отрядом, после поражения восстания перешел болгаро-турецкую границу. С помощью руководителей резидентур Коминтерна и Региструпра в Стамбуле Семена Мирного и Николы Трайчева Попов вместе с 60 других болгарских эмигрантов на советском корабле прибыл в Одессу в октябре 1923 г. Затем по линии Разведупра он занимался переправкой оружия в Болгарию (под руководством Христофора Салныня). После захвата складов с оружием болгарскими властями в августе 1924 г. был заочно приговорен к 5 годам тюрьмы. Затем получил военную подготовку в спецшколе в Тамбове и по заданию Коминтерна под именем Ивана Петрова работал в Югославии, где заведовал участком канала связи София — Белград — Вена. С 1927 г. под именем хорвата Станко Кукеца он находился в Париже в советском торгпредстве, был официальным представителем МОПР и одновременно работал в резидентуре Разведупра. Тогда же он вступил во Французскую компартию. После провала Павла Стучевского, о котором речь пойдет далее, Попов выехал в Москву в сентябре 1931 г., где работал в ИККИ, учился в Военной академии им. Фрунзе, после окончания которой в 1935 г. был направлен в Разведупр.

По заданию С. П. Урицкого он направился в Париж, затем в Вену для промежуточной легализации под именем богатого богарского фермера Стояна Владова. В Кракове его резидентура, в которой работала радисткой Урсула Кучински-Рут Вернер («Соня»), получала ценную информацию от сотрудников болгарских представительств в Варшаве, Берлине, Вене, Праге, Будапеште, преподавателей и студентов Ягеллонского университета в Кракове, рабочих военных заводов и садоводов в Болгарии, Чехословакии, Венгрии и Австрии. Попов продолжал работу и после оккупации Польши немцами.

После начала Великой Отечественной войны связь Попова с Москвой прервалась. Он установил контакты с польскими подпольщиками. Видимо, это и навело немцев на его след. В январе 1943 г. он был арестован и содержался в Освенциме и Маутхаузене. Погиб Попов в июле 1944 г. в австрийском концлагере Хартхайм. В сентябре 1977 г. в Кракове на доме, где жил Никола Попов (Стоян Владов) была установлена посвященная ему мемориальная доска.[126] Сохранилась ли она теперь?

Румыния, как и Польша, считалась одним из главных военных противников СССР, ударным авангардом стран Запада (в первую очередь Англии) в случае войны. Разведка в Румынии велась с нелегальных позиций, так как дипломатические отношения между Москвой и Бухарестом до 1934 г. отсутствовали.

На территории оккупированной Румынией Бессарабии резидентура Разведупра действовала с 1919 г. Ее первым руководителем был Исай Константинович Парфелюк.

Он родился в 1885 г. в с. Кицканы под Бендерами в крестьянской семье. В 1914 г. был призван в армию и после окончания унтер-офицерских курсов направлен на Юго-Западный фронт командиром разведроты. За храбрость в боях во время Брусиловского прорыва Парфелюк был произведен в офицеры и награжден 13-ю наградами, в т. ч. орденом св. Георгия всех 4-х степеней и именным Георгиевским оружием за храбрость. К октябрю 1917 г. Парфелюк был уже полковником и командиром 766-го Шипкинского пехотного, а затем и выборным командиром 55-го Подольского полков. Позднее он служил в Красной Армии, воевал с махновцами, был начальником разведотдела 14-й армии, а с 1919 г. руководил нелегальной резидентурой военной разведки под фамилией Семенов. Под его руководством резидентура добывала ценные сведения о составе и вооружении румынских войск, связях румынских военных и полицейских органов с белогвардейскими формировании, о политической ситуации в Румынии и Бессарабии. В 1921 г. он был арестован по доносу провокатора Микулича, но во время массового бессудного расстрела ему удалось бежать. Он продолжил работу в подполье, уделяя, по заданию Центра, большое внимание бежавшему в 1921 г. в Румынию Махно и его окружению. Однако в январе 1923 г. он был арестован в Кишиневе на конспиративной квартире и после двух месяцев допросов и пыток в марте 1923 г. по «процессу 56-ти» был осужден военным трибуналом 3-го корпуса румынской армии к 20 годам каторжных работ. В августе того же года его товарищи из разведки организовали ему побег, подкупив начальника кишиневской тюрьмы.

Позднее Парфелюк работал в МОПР и Всемолдавском союзе охотников. В 1937 г. он был арестован и в 1941 г. расстрелян в лагере.[127]

В Румынии в конце 20-х гг. на советскую разведку работало большое количество коммунистов из разных стран. Среди них американец Николас Дозенберг, австрийцы Карл Небенфюр и Франц Клауда, итальянец Арнальдо Сильва (более подробно о нем в разделе про Италию).

Когда в 1921 г. в прибалтийских государствах появились советские военные атташе, вместе с ними в качестве секретарей или помощников прибыли и резиденты Разведупра. Разумеется, сами прибалтийские государства не представляли военной угрозы. Но их территория вполне могла быть использована как плацдарм для агрессии против Советской республики. И именно поэтому Латвия, Литва и Эстония находились под пристальным вниманием советской военной разведки.

Так, к началу 1922 г. в Латвии была создана агентурная сеть, насчитывавшая более 20 человек, которой руководили Мартин Зелтынь, работавший под видом кассира советского посольства Яна Соирио, и помощник военного атташе Андрейс Виксне. В число агентов резидентуры входили люди, работавшие в организационно-мобилизационном и административном отделах Генерального штаба Латвии, в штабе пограничной дивизии, в главном таможенном управлении, на артиллерийском складе и т. д. Через агента — офицера Генштаба — в 1922 г. резидентура получила мобилизационные планы Генштаба, а также штаты частей и соединений латвийской армии на военное время. В том же 1922 г. Зелтыню удалось раздобыть важные материалы Варшавской конференции министров иностранных дел Латвии, Эстонии, Финляндии и Польши, проходившей с 13 по 17 марта 1922 г., и завербовать высокопоставленного сотрудника Государственного контроля Латвии Альфреда Витолса. За приличное вознаграждение (от 25 до 40 тысяч рублей за документ) он поставлял особо ценную информацию о латышской армии.[128]

Однако успех длился недолго. 9 января 1923 г. Зелтыня арестовали в отдельном кабинете рижского ресторана «Мариенбад». А за последующие два с половиной года латвийская контрразведка раскрыла и арестовала почти всех агентов резидентуры. Так, в марте 1924 г. была разгромлена агентура в латышской армии, которой руководили второй секретарь советского полпредства Волгин и его помощник, служащий транспортного отдела полпредства Лев Миллер. Он держал явку в лавке Зиверта на улице Матиса. Среди арестованных агентов Волгина были Трейчунас, Жуковский и другие. Основной причиной провалов стала активная и профессиональная работа латвийской контрразведки, установившей плотное и систематическое наблюдение за всеми работниками советских учреждений. Кроме того, зачастую провал происходил в результате плохой подготовки как агентов, так и оперативных работников Разведупра.

В результате к середине 1925 г. в латвийской резидентуре осталось всего два агента. Сложившееся положение надо было срочно исправлять, и в сентябре 1925 г. в Ригу направили нового резидента — военного атташе Анина. За год работы он сумел наладить, а точнее, воссоздать агентурную сеть. И уже к исходу 1926 г. она довольно полно освещала состояние вооруженных сил Латвии. Более того, один из агентов добывал сведения из посольств Англии и Японии, а также латвийского министерства иностранных дел. Всего с 1 октября 1925 по 1 октября 1926 г. от резидентуры было получено 769 материалов по различным вопросам.

Но вслед за успехами последовали провалы. В 1926 г. арестовали Альфреда Витолса, а также сотрудника советского полпредства Белова. Анин был объявлен персоной «нон грата» и выслан из страны. В период с января по ноябрь 1926 г. в Латвии было ликвидировано 5 советских разведывательных групп, арестовано 40 человек, занимавшихся, главным образом, военным шпионажем.

Тогда для усиления агентурной работы в сентябре 1926 г. в Ригу командировали Карлиса Ланге (Яна Фреймана), официально занявшего должность секретаря военного атташе, которым был И. Г. Клочко, а с августа 1927 — полковник Ф. П. Судаков. Прибыв в Ригу, Ланге развернул активную разведывательную деятельность, занимаясь прежде всего сбором информации по латвийской армии. С агентами он работал лично, сделав местом конспиративных встреч с ними мебельный магазин Тайца. К. Ланге активно помогала Антония Биндже, чей брат служил в ОГПУ в Москве. На своей даче на берегу озера Балтэзерс она часто устраивала приемы для латышских офицеров, а некоторое время там даже проживал бывший командующий латвийской армией П. Радзиньш. Антонии Биндже удалось завязать знакомства с офицерами штаба Видземской дивизии — старшим лейтенантом Кактиньшем, ранее служившим в Красной Армии и капитанами Зандбергсом и Званерсом.

Но и К. Ланге уже через полтора года постигла неудача. 11 мая 1928 г. он был арестован с поличным — при нем нашли мобилизационные планы латвийской армии и сведения о сотрудничестве Латвии с Польшей. После этого К. Ланге и Ф. Судакова выслали из Латвии, а Антония Биндже получила пять лет каторги.[129]

В мае 1929 г. советским военным агентом в Латвию назначают Николая Смирнова, который до этого в 1927–1929 гг. работал в Финляндии. Там он создал обширную разведывательную сеть, но после провала части агентуры был вынужден покинуть Хельсинки. Прибыв в Ригу и ознакомившись с ситуацией, Смирнов приступил к работе, и уже к декабрю 1930 г. его агентурная сеть насчитывала около 15 человек.

Что касается Литвы, то там дела обстояли хуже. Литовская контрразведка полностью блокировала любые попытки вести на территории страны какие-либо разведывательные операции. В результате вооруженные силы Литвы приходилось изучать, используя в основном легальные возможности, а также по косвенным данным, полученным из других стран. Однако в одной области был достигнут успех и даже взаимопонимание с Генштабом Литвы, который санкционировал ведение с литовской территории разведку против Польши. Используя давнее, точнее, вечное соперничество этих двух государств, представители Разведупра заключили с Генштабом Литвы неофициальное соглашение об обмене разведданными по польским вооруженным силам.

В очень сложной обстановке пришлось работать советской военной разведке в Эстонии. Активность контрразведки и террор против членов компартии создали крайне трудные условия для агентурной работы в этой стране. Немногочисленная агентурная сеть, организованная в 1922 г., после неудавшегося 1 декабря 1924 г. вооруженного восстания в Таллинне была почти полностью утрачена. К концу 1925 г. у Разведупра в Эстонии осталось только пять глубоко законспирированных агентов-источников, которые, впрочем, добывали ценную информацию по вооруженным силам и военно-политическим вопросам.

Наиболее пристальное внимание из всех скандинавских стран Разведуправление РККА уделяло Финляндии. Это было связано и с тем, что наша страна имела с Финляндией общую границу, что на ее территории нашла прибежище многочисленная белая эмиграция и что военная разведка Финляндии активно помогала всем противникам Советской России.

Первый резидент в Финляндии Рихард Венникас, прибывший в страну в сентябре 1921 г., вскоре сообщил в Центр данные о численном составе резидентуры. В его распоряжении имелось несколько десятков агентов и источников, а также налаженная система связников, групповодов и хозяев конспиративных квартир. Среди источников Венникаса были как финские сотрудники различных «силовых» ведомств, так и русские белоэмигранты.

В апреле 1922 г. в Финляндию военным атташе назначают А. А. Бобрищева, а новым резидентом Разведупра становится помощник военного атташе Август Яковлевич Песс (в будущем ближайший помощник Я. Берзина, один из руководящих сотрудников Разведупра), работавший под именем Августа Лиллемяги. Песс изменил организационную структуру резидентуры. Вместо пяти групп агентов он создал одну и сократил численный состав до 20 человек, исключив из нее наименее ценных людей. Эта резидентура просуществовала до 1927 г. и работала достаточно успешно. Однако самому Пессу повезло гораздо меньше. В 1923 г. в результате провала разведгруппы Р. Дрокилло его выслали из Финляндии.

После этого провала военный атташе Бобрищев, принявший на себя руководство резидентурой, провел реорганизацию разведывательной работы. Финляндия была разбита на 11 секторов с резидентурами в городах Выборге, Тамерфорсе, Або, Гельсингфорсе (Хельсинки), Ганге, Вильмансранде, Тавастгусте, Бьернеборге, Раумо, Лахти и Торнео. Впрочем, и эта реорганизация не спасла от провалов. Так, в 1929 г. из Финляндии был выслан резидент Н. Смирнов, объявленный персоной «нон грата» после ареста нескольких его агентов.

Что касается Швеции, то организацией там агентурной сети в занималась разведка Петроградского военного округа еще в 1920 г. В октябре-декабре 1920 г. резидент дал первые агентурные материалы. А после учреждения в Швеции аппарата военно-морского атташе решение разведывательных задач было возложено на него — Швеция не считалась нашим вероятным противником, и поэтому нелегальная агентурная работа против нее была прекращена и не велась до 1927 г. Впрочем, без провалов не обошлось и здесь. В декабре 1927 г. военно-морского атташе Павла Ораса выслали из Швеции в связи с арестом шведского артиллерийского офицера запаса Геста Норберга и его жены, которые являлись агентами Ораса и поставляли ему сведения и документы секретного характера. Норберг, попавший под сокращение в шведской армии, сам явился к Орасу и предложил свои услуги.

Против Дании и Норвегии Разведупр также не вел разведку, поскольку воевать с СССР они явно не собирались.

Совершенно особое место в «разведгеографии» 1920-х гг. занимает Германия. Дело в том, что в начале 20-х обе страны — Советская Россия и Германия — были насильственно развернуты лицом друг к другу. Обе оказались во внешнеполитической изоляции и какое-то время пребывали как бы вне «клуба» великих держав. Объединяло их и наличие общего соседа-врага — Польши. В те времена она располагала мощной армией, сравнимой как с немецким рейхсвером, так и с РККА. Германия долгое время находилась на грани войны с Польшей, а Советская Россия в 1920 г. оказалась втянутой в такую войну, и после поражения ей пришлось подписать Рижский мирный договор, закрепивший за Польшей часть украинских и белорусских земель. Первые контакты между советскими и германскими военными состоялись в 1920 г. С нашей стороны их вдохновлял Карл Радек, с немецкой — главнокомандующий рейхсвера генерал фон Сект. Сотрудничество продолжалось весь период существования Веймарской республики и было довольно плодотворным, особенно для германской стороны, получившей возможность в обход Версальского договора разрабатывать и испытывать на нашей территории новое вооружение. Впрочем, и тогда, и позднее бытовало мнение, что сотрудничество не принесло реальной пользы ни для рейхсвера, ни для РККА.

В качестве связующего звена между РККА и рейхсвером выступал сначала И. Уншлихт, а затем руководство Разведупра, в первую очередь Я. К. Берзин. Именно по каналам военной разведки в правительство шла информация о военном сотрудничестве двух стран. При этом Разведупр не только докладывал, но и анализировал выдвинутые предложения и давал рекомендации.

Особое место в рамках советско-германских военных связей занимало двустороннее сотрудничество разведок, где инициатива принадлежала немецкой стороне. С начала 20-х годов Абвер и Региструпр регулярно обменивались материалами, в основном по Польше, но также и по Балканам и странам Азии. Этот обмен с 1925 г. со стороны советской военной разведки проходил под непосредственным руководством Я. К. Берзина. До какой степени дошло сотрудничество двух разведок, можно судить по такому факту. Когда в начале 30-х годов в Вене были арестованы несколько крупных советских разведчиков, при посредничестве тогдашнего главы Абвера полковника Фердинанда фон Бредова удалось добиться их освобождения. Лишь после прихода Гитлера к власти советское партийное руководство запретило военным разведчикам поддерживать какие-либо контакты с немецкими коллегами, а представители ИНО ОГПУ следили за тем, чтобы это указание строго выполнялось.

Особые отношения СССР с Германией позволяли использовать территорию последней как базу для ведения агентурной разведки в других странах Европы. В связи с этим в 1921 г. при нашей миссии в Берлине было учреждено Заграничное представительство Региструпра, получившие название Берлинского руководящего центра. Руководители центра занимали официальные должности в советском полпредстве.

Первым руководителем Берлинского центра назначили Сташевского, известного также как Верховский, настоящее имя его — Артур Карлович Гиршфельд. Перед ним поставили задачу — создать работоспособную агентурную сеть в Германии и других европейских странах, объединить и взять под свое руководство уже имеющиеся агентурные группы и резидентуры, создать условия для организации агентурной сети в США, наладить линии связи Берлинского центра с европейскими странами и Америкой.[130]

Разведывательные задачи центра в самой Германии были не менее многочисленны. О них можно судить по составленному еще в 1920 г. тогдашним начальником советской военной разведки Владимиром Ауссемом «Проекту плана постановки агентуры в Германии», в котором, в частности, говорилось:

Впрочем, основное внимание уделялось, естественно, вероятным противникам, в число которых тогда входили Польша, Румыния и Прибалтийские государства. А между делом центр должен был обеспечивать Разведывательное управление иностранными паспортами и другими документами, необходимыми для советских разведчиков-нелегалов.

Берлинский центр принял самое активное участие в подготовке т. н. «Германского Октября» — неудавшейся попытке готовившегося немецкими коммунистами при поддержке Коминтерна, Иностранного отдела ГПУ и Разведупра общегерманского вооруженного восстания осенью 1923 г. В последнее время на эту тему появилось немало публикаций, поэтому следует кратко упомянуть о том, что в этих событиях по линии военной разведки участвовали заместитель начальника Разведотдела Штаба РККА Я. К. Берзин, советским инструкторами военного аппарата КПГ руководил Стефан Жбиковский, его помощниками были Август Гайлис и Тууре Лехен, аппарат военной организации КПГ возглавляли Вольдемар Розе (Скоблевский), а после его ареста немецкой полицией в 1924 г. — Семен Фирин. Разведывательной работой военного аппарата КПГ руководил Вернер Раков (он же Феликс Вольф, подробно о нем далее, в разделе о США). Его помощником был немецкий коммунист, друг Карла Радека, так же, как и Радек, выходец из Галиции Мёллер, известный также под кличкой «Эрих», а также как Гейнц Шиппе. Настоящая же его фамилия была Гржип. Позднее в 30-е гг. этот человек был одним из резидентов ГРУ в Китае.

К сожалению, как известно Германия тогда в 1923 г. так и не стала советской. Однако работа советских спецслужб в ней не только не прекратилась, но даже усилилась.

К началу 20-х годов агентурная сеть Берлинского центра насчитывала уже свыше сотни человек, а к середине этого десятилетия им были организованы резидентуры в ряде важнейших в разведывательном отношении стран Восточной и Западной Европы, включая Францию, Польшу и Италия.

Однако руководить сложившимися тогда в Европе крупными агентурными организациями из одного Берлинского центра становилось все сложнее. Объединенная сеть явно была слишком велика для одних рук. Кроме того, появились и другие проблемы. Мощный Берлинский центр становился трудноуправляемым. Он слишком полно реализовывал свою автономию и в ряде случаев выходил из-под контроля руководства, а по некоторым вопросам вообще не считал нужным информировать Москву или ставил Центр перед свершившимся фактом. Поэтому руководство Разведывательного управления в 1924 г. приняло, все-таки, решение о ликвидации Берлинского центра и создании самостоятельных резидентур во Франции, Италии, на Балканах и в других странах, с непосредственным подчинением их Разведупру, а Берлинский центр был превращен в Берлинскую резидентуру. Однако старые связи остались, и впоследствии Берлинская резидентура не ограничивалась разведкой только в Германии, а выполняла некоторые задачи и в других европейских странах.

Задачи немецкой резидентуры были весьма разнообразными. Помимо чисто разведывательных задач именно через нее шло нелегальное военное сотрудничество рейхсвера и РККА, продолжавшееся вплоть до 1933 г. Ведущие сотрудники резидентуры, такие, как Артур Сташевский, Семен Фирин, Яков Фишман, Валентин Кангелари, а позднее — официальный военный атташе непосредственно занимались поддержанием контактов между представителями двух армий и налаживанием научно-технического обмена в оборонных отраслях.

Несколько слов надо сказать и об агентах, работавших на Разведупр в Германии. Среди них одним из самых интересных и неоднозначных был Владимир Федорович Петров, или Вольдемар фон Петров, как называли его на Западе.

Петров родился в 1896 г. в Иркутске в семье крупного уральского промышленника. Позднее один из его братьев перебрался в Париж, а другие родственники обосновались в Америке. Сам Петров окончил училище правоведения, был ротмистром царской армии, в совершенстве владел немецким и французскими языкам, неплохо знал и английский язык.

Оказавшись после гражданской войны в эмиграции в Германии, он устроился на работу в японскую военную миссию в Берлине. А в 1923 г. установил связь с советской военной разведкой, где проходил под псевдонимом Дипломат. После этого копии всех документов и материалов, к которым он имел доступ, регулярно поступали в берлинскую резидентуру Разведупра. Среди них стоит отметить дипломатическую переписку между правительствами стран Антанты, экономические и политические доклады о положении в Германии, получаемые от японского агента в германском МИДе. Кроме того, он имел отличные связи в белогвардейских кругах Берлина, постоянно контактировал с контрольной комиссией, был лично знаком со многими офицерами рейхсвера, имел доступ к информации о деятельности «Союза балтийских воинов» и работе объединенных национальных союзов.[132]

В середине 1920-х гг. Петров обзавелся тремя агентами. Один из них — начальник германской морской разведки, другой — английский разведчик Эллис, третий — один из директоров «Дойче Верке». Примечательно, что первых двух агентов Петров завербовал от имени японской разведки. От них он получал информацию о деятельности английской разведки в Вене против Германии, Италии, Чехословакии, Румынии, Венгрии, СССР, документы иностранных разведок по военно-морскому флоту и морской авиации, важные политические материалы и многое другое.[133]

К началу 1930-х гг. Петров был уже самостоятельным и высококвалифицированным разведчиком, имел свою агентуру, контактировал с немецкой разведкой и контрразведкой, с германским МИДом, с берлинскими финансовыми и промышленными кругами. Но его коммуникабельность сослужила ему плохую службу. Связь «Дипломата» с разведками нескольких государств — японской, английской, французской и немецкой — привела к тому, что в Советском Союзе ему приклеили ярлык «международного шпика», а получаемая от него информация стала считаться сомнительной. В связи с этим в марте 1935 г. Разведупр временно прекратил с ним связь. Однако в 1937 г. руководством военной разведки было принято решение о восстановлении контактов с «Дипломатом». Но массовые чистки в центральном аппарате разведки помешали этому.

Пост резидента в Германии считался самым важным в Разведупре. Поэтому по рекомендации Берзина на него назначались пользующиеся особенным доверием люди. Как нетрудно догадаться, по преимуществу это были латыши — Рудольф Кирхенштейн, Август Песс, Христофор Салнынь, Август Гайлис, Алексей Витолин и другие.

Так, с 1928 г. резидентом был Константин Михайлович Басов (Ян Янович Аболтынь), успешно работавший в течение двух лет. Именно Басов рекомендовал привлечь к работе в военной разведке прославившегося позднее Рихарда Зорге. При Басове берлинская резидентура насчитывала в своем составе 250 человек, т. е. выросла по сравнению с первой половиной 20-х годов более чем в два раза.

Болгарин Николай Янков — Яблин («Жан»), работавший в берлинской резидентуре РУ в 1925–1928, организовал пункт нелегальной радиосвязи с Москвой.

В 1930 г. резидентом стал ближайший друг и помощник Берзина Оскар Ансович Стигга. Основной упор при нем делался на научно-техническую разведку. При этом максимально использовался нелегальный военный аппарат Компартии Германии, так называемый «М-аппарат». Его руководителями были сначала член Политбюро Эрнст Шнеллер, а затем с 1929 г. — Ганс Киппенбергер. Работа военного аппарата по-прежнему тесно переплеталась с работой ГРУ. Яркий пример тому — судьба одного из виднейших руководителей «М-аппарата» в этот период Вильгельма Цайссера.

Он родился 20 июня 1893 г. в семье жандармского вахмистра в г. Роттхаузене под Эссеном. После окончания народной школы и учительской семинарии в Эссене, он участвовал в 1-й мировой войне и получил звание лейтенанта. В 1919 г. Цайссер стал членом Союза «Спартак» и вступил в КПГ. Во время путча генерала Каппа в 1920 г. он был одним из руководителей борьбы против путчистов в Эссене. В 1921 г. в Касселе был осужден за организацию Красной Армии в Руре на 6 месяцев тюрьмы. После освобождения он редактировал коммунистические газеты в Эссене и Бремене, работал в профсоюзе горняков и в 1922 г. в качестве делегата участвовал во 2-м конгрессе Профинтерна в Москве. С сентября 1923 г. Цайссер руководил военной работой КПГ в Рурской области. В 1924 г. он 4 месяца учился в Москве на специальных военных курсах, а затем вновь руководил «М-аппаратом» в Руре и Нижнерейнском округе, занимаясь антивоенной пропагандой среди французских оккупационных войск. С конца 1925 до начала 1926 г. Цайссер работал по линии Разведупра в Палестине, а затем в 1926–1927 гг. — в военном отделе ЦК КПГ. Следующие три года он провел в Маньчжурии, выполняя задания Разведупра. Затем до 1932 г. он работал в Праге инструктором орготдела ИККИ и Разведупра, а в 1932–1935 гг. — в Москве в орготделе ИККИ, одновременно будучи преподавателем в Международной Ленинской школе и Комуниверситете нацменьшинств Запада. Во время войны в Испании Цайссер командовал 13-й интербригадой. В Великую Отечественную войну он работал в Москве в Издательстве литературы на иностранных языках при ИККИ, в немецкой редакции радио, преподавал на курсах для военнопленных. После возвращения в Германию был министром госбезопасности ГДР вплоть до 1954 г., когда был снят с работы и исключен из партии за оппозицию руководителю СЕПГ В. Ульбрихту. Умер Цайссер в 1958 г.

В «М-аппарате» в 1929 г. был создан специальный отдел, занимавшийся промышленным шпионажем, так называемый «ББ-отдел». Его руководителями являлись: в 1929–1930 гг. — Франц Грибовский, в 1930–1931 гг. — Фриц Бурде и в 1932–1935 гг. — Вильгельм Баник (1900–1938, погиб в Испании, где работал по линии Коминтерна). На местах сотрудникам «ББ-отдела» всестороннюю помощь оказывали рядовые члены партии, одержимые идеей мировой революции. При этом широко использовались также сочувствующие, в основном из среды интеллигенции.

«ББ-отдел» работал не только на оборонных предприятиях. Он собирал также всю информацию, имевшую техническое и экономическое значение для СССР. В числе его достижений были похищение в фирме «Крупп-Эссен» документов и чертежей по производству амуниции и оружия, аналогичных документов по изготовлению прицелов в Дрездене. В марте 1932 г. «ББ-отдел» Северной Баварии подготовил доклад о производстве взрывчатых веществ и о перспективах немецкого ракетостроения. Были собраны сведения о деятельности немецкого исследовательского института воздушного флота, о изготовлении самолетов на предприятиях «Юнкерса» в Десау, о изготовлении высокомощных взрывчатых веществ на заводе фирмы «Хауф». Аресты сотрудников «М-аппарата» компартии, взятых с поличным, были рядовым явлением в веймарской Германии. Показательно в связи с этим задержание Эриха Штеффена и Карла Динсбаха с детальной информацией о строительстве броненосцев серии «А» и «Б», о коротковолновых передатчиках и производстве моторов.

Разведупр неоднократно пытался вывести «ББ-отдел» из подчинения «М-аппарату» компартии и взять его полностью под свой контроль. Однако это удалось сделать только в марте 1934 г., уже после фактического разгрома компартии.[134]

Помощником Оскара Стигги и руководителем нелегальной резидентуры в Германии в начале 1930-х гг. был Макс Германович Максимов («Бруно»), работавший под именем Ганса Грюнфельда. Максимов был человеком незаурядным и неординарным. Его яркий портрет нарисовала в своих мемуарах Эльза Порецкая, вдова небезызвестного советского разведчика-невозвращенца Порецкого:

Максимов проработал в Германии до февраля 1935 г. И именно ему пришлось перестраивать работу берлинской резидентуры после прихода в 1933 г. к власти Гитлера.

С 1935 г. в нелегальной резидентуре в Германии работал А. М. Иодловский, с 1936 г. — Иван Крекманов («Шварц»).[136]

О деятельности военной разведки в великой островной державе, счиавшейся в Советском Союзе в 20-е годы главным противником, известно мало. Архивные матералы еще ждут своих исследователей. Известно, что в 1927 г. в Англии работал военный разведчик, бывший начальник разведотдела Кавказской Красной Армии Рудольф Кирхенштейн. Возможно, именно с ним были связаны члены ликвидированной в том же году английской контрразведкой группы лейтенанта Уилфреда Маккартни.[137] В середине 20-х также нелегально работал в Англии Стефан Жбиковский. В 1932–1937 гг. легальным резидентом Разведупра в Лондоне под прикрытием сотрудника торгпредства действовал Михаил Вайнберг.[138]

Как одна из великих держав, Франция постоянно находилась в зоне повышенного внимания советской военной разведки. Уже в феврале 1921 г. во Францию для ведения разведки был направлен нелегал Региструпра и ВЧК Яков Рудник. Его задачей становится создание агентурной сети в Париже, Нанси, Лилле, Шербуре, Марселе, а также в Меце и Страсбурге, способной добывать материалы по французской армии и флоту с особым упором на новейшие достижения в области разработок авиационной техники, танков и подводных лодок. Связь с Москвой Рудник должен был поддерживать через специальных курьеров Центра и отчасти через Берлинскую и Римскую резидентуры.

В самый короткий срок Руднику удалось установить полезные связи и организовать добывание интересовавшей Центр информации. Кроме того, уже в 1921 г. он открыл бюро по изготовлению загранпаспортов для действующих во Франции советских разведчиков, оборудовал фотолабораторию для пересъемки агентурных материалов, а также организовал передаточный пункт на франко-итальянской границе для приема и передачи разведывательных материалов.[139]

В том же 1921 г. с помощью представителя Коминтерна во Франции Стояна Минева Рудник завербовал Жозефа Томмази, члена Руководящего Комитета (позднее ставшего Центральным Комитетом) Компартии Франции и одного из руководителей профсоюза рабочих авиационной промышленности. Многочисленные связи Томмази в Бурже и других центрах французской авиационной промышленности были весьма полезны советским агентам. А руководящая должность в профсоюзе давала ему идеальное прикрытие. Следует отметить, что о работе Томмази на советскую разведку ФКП не знала до 1924 г., когда он из-за угрозы ареста ему пришлось бежать в СССР. В Москве Томмази продолжал работать в Разведупре в качестве эксперта по Франции. Все это время он жил в гостинице Коминтерна «Люкс», где внезапно умер в 1926 г. Похоронили его на Новодевичьем кладбище в Москве.

Еще одним направлением деятельности Рудника была работа по белой эмиграции, одним из центров которой в начале 20-х являлся Париж. Руднику удалось установить многочисленные связи с соотечественниками. Так, от эсеров он получал регулярную информацию о деятельности их организаций в Париже и Москве, что позволило в 1922 г. организовать в Москве процесс над членами эсеровской партии. Установил он связи и с некоторыми членами «Союза русских офицеров и русских монархистов», «Союза русских студентов» и других подобных организаций. А летом 1921 г. организовал наблюдение за деятельностью генерала Шкуро, который намеревался выехать на Кавказ, чтобы поднять восстание. Так что можно смело утверждать, что в деле раскрытия подготовки террористических актов на территории СССР и вне ее парижской резидентуре принадлежит особое место.

Помимо материалов о французской военной промышленности и белой эмиграции парижская резидентура направляла в Москву официальные и секретные издания Министерства обороны и Генерального штаба Франции по вопросам структуры, организации и боевой подготовки вооруженных сил. А в марте 1922 г. в Центр была послана информация о позиции французского правительства на предстоящей Генуэзской конференции. Эти сведения во многом обеспечили успех советской дипломатии в Генуе. О том, насколько мощно работала парижская сеть, свидетельствует объем поступавшей оттуда информации: еженедельно из резидентуры в Берлин отправлялось от 20 до 35 документов и агентурных донесений.

Однако в 1922 г. Рудника арестовали и осудили на два года тюремного заключения. Провал был серьезный — как позже выяснилось, в агентурную сеть проник провокатор. В результате резидентуру в Париже пришлось фактически создавать заново в жестких условиях пристального внимания полиции и контрразведки.

Для решения этой сложной задачи во Францию в качестве резидента направляют Семена Петровича Урицкого (впоследствии, в 1935–1937 гг., он был начальником Разведупра). Его помощниками стали Мария Вячеславовна Скаковская (до 1924 г.) и Ольга Федоровна Голубовская (до 1923 г.). Кроме того, учитывая важность работы во Франции и сложность положения, в котором оказались военные разведчики после провала, парижскую резидентуру решено было перевести на прямую связь с Центром без посредничества Берлина и Рима. Вся эта работа заняла два года. Работать во Франции было крайне сложно. Урицкий также был задержан французской полицией, однако, в отличие от Рудника, избежал суда и тюремного заключения. Тем не менее, после провала он был вынужден перебраться на работу в Германию.

В марте 1924 г. на смену Урицкому в Париж прибыл выдающийся советский разведчик Я.-А. М. Тылтынь, к которому в том же году присоединился уже упоминавшийся нелегал Стефан Узданский, действовавший во Франции под именем Абрама Бернштейна, художника.

В начале 1925 г. после установления дипломатических отношений с Францией советская разведка получила возможность направлять в Париж своих сотрудников под официальным прикрытием. Однако работе в этой стране придавалось такое значение, что и нелегальная сеть тоже была здесь сохранена. В результате во Франции параллельно действовали как разведчики, находившиеся под официальным прикрытием, так и разведчики-нелегалы. При этом организационно весь разведывательный аппарат подчинялся главному резиденту. С 1925 г. им являлся один из создателей и руководителей Разведупра Станислав Будкевич, официально занимавший должность атташе посольства.

Благодаря такой организации работы советская разведка во Франции могла решать очень серьезные и важные задачи. Так, когда возникла угроза военного нападения на СССР со стороны Польши и Румынии, мощная французская сеть стала с территории Франции вести разведку против этих государств, а также стран, в которых еще не было самостоятельных сетей.

Была продолжена работа и по добыванию французских военно-промышленных секретов. Этим занимался нелегальный резидент Разведупра Узданский и его помощник, литовский студент Стефан Гродницкий. Для сбора информации они использовали доверенное лицо советской разведки во французской компартии Жана Креме. Здесь надо отметить, что Креме был не просто одним из руководителей компартии Франции, но и являлся членом ЦК, а затем Политбюро ФКП. Кроме того, он также был и членом высших органов Коминтерна, вплоть до Политсекретариата ИККИ. Занимая должность секретаря профсоюза кораблестроителей и металлургов, Креме организовал многочисленную сеть информаторов в арсеналах, на военных складах, в портовых городах и на военных заводах. Использование такого человека в разведывательной работе было прямым нарушением многочисленных постановлений руководства Разведупра, ИНО ОГПУ и Коминтерна, но, как уже говорилось, жизнь вносила свои коррективы.

Через своего помощника Гродницкого Узданский передал Креме план-вопросник по сбору информации, составленный в Москве руководителями советской разведки и экспертами военной промышленности. Он состоял из очень конкретных вопросов, на которые следовало дать ответы: каковы новые методы производства пороха, тактико-технические данные танков, пушек, снарядов, сведения о противогазах, самолетах, верфях, передвижениях войск и т. д.

Креме с помощью своей организации заполнил опросник. Все было сделано оперативно, но не очень надежно. Для ответа на технические вопросы подпольной организации пришлось прибегнуть к консультациям экспертов, главным образом профсоюзных деятелей, в каждой отрасли промышленности. В конечном счете в курсе дела оказалось слишком много людей, что не могло не привести к провалу.

В октябре 1925 г. один из помощников Креме был вынужден обратиться за консультацией к некому механику, служившему в арсенале Версаля и одновременно являвшемуся секретарем коммунистического профсоюза этого пригорода Парижа. Однако механик весьма удивился тому, что от него требуют подробности, не имеющие ничего общего с профсоюзным движением. Более того, он передал разговор руководству арсенала, которое предупредило полицию. Благодаря этому военная контрразведка получила возможность в течение нескольких месяцев передавать ложную информацию Советскому Союзу через сеть Креме.

А в апреле 1927 г. полиция нанесла решающий удар советской разведке во Франции. Она арестовала около ста человек, в том числе Узданского и его помощника Гродницкого. Их приговорили соответственно к трем и пяти годам тюремного заключения. Жану Креме со своей подругой и соратницей Луизой Кларак удалось бежать в СССР. Он был заочно приговорен к пяти годам тюрьмы и к штрафу в пять тысяч франков.[140]

После приезда в Москву Креме работал в кооперативной секции ИККИ, а в 1929 г. его отправили в секретную командировку по линии военной разведки на Дальний Восток — в Индокитай и Китай. Тут надо отметить, что в литературе, посвященной советской разведке, имеет хождение версия, что Креме стал одной из жертв НКВД за границей. Его имя упоминают в одном ряду с такими деятелями, как Игнатий Рейсс (Порецкий) — убит в 1937 г. в Швейцарии, Лев Троцкий — убит в 1940 г. в Мексике, и Степан Бандера — убит уже после второй мировой войны в Мюнхене. Но на самом деле это не соответствует действительности. После окончания второй мировой войны Креме под именем Габриэль Пейро жил в Брюсселе, где и умер в 1973 г. Его подруга Луиза Кларак уехала из Советского Союза в 1936 г. Она нелегально вернулась во Францию и вела работу в подпольном аппарате ФКП и Коминтерна. Более того, после второй мировой войны некоторые члены сети Креме, например, Пьер Прово, вновь стали оказывать помощь советской разведке.

После ареста Узданского и провала Креме в Москве было решено послать во Францию другого нелегального резидента. И в 1927 г. в Париж приехал П. В. Стучевский, более известный как генерал Поль Мюрай (Анри, Альбер, Буассон).

Прибыв во Францию, Стучевский заново организовал работу резидентуры. При этом, учитывая массовые провалы 1927 г., он старался тщательно скрывать все контакты с местными коммунистами. За короткий период ему удалось восстановить агентурную сеть и достичь значительных успехов, особенно в сборе сведений о военно-морском флоте и военно-воздушных силах Франции. Так, он организовал сеть информаторов в портах Марселя, Тулона, Сен-Назера, с помощью которой получил материалы о подводных лодках и торпедном вооружении. В Нант Стучевский направил рабочего из Парижа Луи Моннето, снабженного деньгами для открытия рыбного магазина под названием «Прямые поставки». Разъезжая для закупки рыбы по портам Северного моря, Моннето имел большие возможности для сбора интересующей Москву информации.[141]

Строгая конспирация и изоляция друг от друга звеньев агентурной сети дала свои результаты. Так, например, в Лионе агенты Стучевского выкрали чертежи нового самолета, сняли с них копию, после чего вернули на место. Однако французская контрразведка узнала о произошедшем и провела расследование. Но в результате был арестован только один агент. Впрочем, удача вскоре отвернулась от Стучевского. В 1929 г. отказался вернуться в СССР сотрудник советского посольства в Париже Г. Беседовский. Это привело к целому ряду провалов. А в апреле 1931 г. в результате предательства был арестован и сам Стучевский. На суде он утверждал, что собирал информацию для написания книги о Франции. Будучи осужден на три года, он отсидел срок в тюрьме Пуасси и после освобождения в 1934 г. вернулся в СССР.

Надо отметить, что после разгрома сети Креме из Москвы в очередной раз поступили категорические указания не использовать членов ФКП в нелегальных операциях. Однако они в очередной раз были проигнорированы, так как использовать потенциал французских коммунистов для Разведуправления было очень заманчиво.

В связи с этим в 1929 г. во Франции создается сеть так называемых рабкоров — рабочих корреспондентов газеты «Юманите». Сбор информации был организован следующим образом. Партийный печатный орган призвал всех активистов компартии присылать со своих предприятий материалы об отношениях между предпринимателями и профсоюзами, о перемещении штатов, организации производства и т. д. В «Юманите» обработкой этих материалов занимался специальный отдел, который отбирал достойные публикации сведения. Однако основной задачей этого отдела было выявление материалов, способных заинтересовать Разведупр. Если же поступала информация, заслуживающая внимания, то на место выезжал кто-то из сотрудников отдела, специализирующийся на разведдеятельности. При этом часто использовался вопросник, вошедший в обиход со времен Креме.

Работой рабкоров руководил Клод Лиожье под кличкой Филипп, бывший рабочий из департамента Луара, автор романа «Сталь», тесно связанный с Исайей Биром, — помощником нелегального резидента Разведупра Сергея Марковича, который курировал эту работу. Принимал участие в деятельности рабкоров и будущий лидер французских коммунистов Жак Дюкло. Он начал работать на Коминтерн с конца двадцатых годов и вплоть до своей смерти в 1975 г. поддерживал прямые связи с Москвой, курируя с 1931 г., когда его избрали в Политбюро и секретариат ФКП и поручили заниматься оргвопросами, нелегальную деятельность партии — так называемую спецработу.

Однако уже в 1932 г. произошел провал. Леожье, Бир, его помощник Альтер Штрем и большая группа ответственных работников французской компартии, среди них Морис Гандуен и Андре Куату, были арестованы. При обыске квартиры самого Бира полиция обнаружила секретные документы. В результате 5 декабря 1932 г. его и Альтера Штрема приговорили к трем годам тюрьмы. Правда, резиденту С. Марковичу удалось скрыться и вернуться в Москву. Жак Дюкло, спасаясь от ареста, отправился в Берлин, где под псевдонимом «Лауэр» работал под руководством Георгия Димитрова в Западноевропейском бюро Коминтерна. Оправданный судом 4 ноября 1932 г. за отсутствием состава преступления, он вернулся во Францию, где продолжил свою деятельность.[142]

Французская полиция, решив одним выстрелом убить двух зайцев, объявила виновником разоблачения Бира сотрудника «Юманите» и члена ФКП Рикье. Однако проведенная в 1937 г. по инициативе Разведупра проверка причин провала, основанная на материалах, полученных Л. Треппером из Дворца правосудия, установила истинного виновника. Им оказался агент Разведупра Гордон Свитц, до 1932 г. работавший в США и там перевербованный американцами. Будучи направленным в 1932 г. в Париж для помощи Биру, он сдал всю сеть «рабкоров», после чего исчез в неизвестном направлении.

Впрочем, после арестов Стучевского и Бира работа по добыванию военно-техничской информации во Франции не была прервана. В 1933 г. нелегальным резидентом в Париже был назначен Арнольд Шнеэ, более известный под именем Генри Робинсон («Гарри»). Член компартии с 1920 г., он с 1923 г. оказывал разностороннюю помощь работникам Разведупра. А в 1933 г. по указанию Я. К. Берзина официально становится сотрудником советской военной разведки.

Созданная Шнеэ агентурная сеть занималась, как сказано выше, в основном военно-технической разведкой. О эффективности работы его резидентуры в этом направлении можно судить по заключению Наркомата оборонной промышленности СССР, в котором говорилось, что полученные из Франции материалы позволили сэкономить миллионы инвалютных рублей. Среди источников Шнеэ можно назвать французского ученого Андре Лабарта, до 1938 г. работавшего во французском министерстве авиации, инженера Мориса Ойнис-Хенцлина, а также Эрнста Вайса и Ганса Любчинского, работавших на заводах электронной промышленности в Англии.

Как уже говорилось, территория Франции использовалась и для ведения разведки против других стран. Так, в ноябре 1936 г., после начала гражданской войны в Испании в Париж прибыл нелегал Разведупра И. Винаров, получивший задание создать ориентированную на Испанию агентурную сеть. Находясь в Париже, Винаров действовал под «крышей» торговой фирмы «Александр и Макс Баучер и K°», владельцы которой давно сотрудничали с советской разведкой. Именно на парижский адрес этой фирмы приходили «торговые» телеграммы от агентурных групп резидентуры, работавших в Гибралтаре, Лиссабоне, Неаполе, Генуе, Киле, Гамбурге и других портовых городах Европы, в которых содержалась информация о поставках оружия войскам генерала Франко. В Центр собранная информация передавалась по радиосвязи. Первый передатчик, расположенный в Париже, вышел в эфир в ноябре 1936 г… Позднее, в связи с увеличением количества информации, Винаров увеличил число радиостанций до 4-х: три из них находились в Париже и одна в Тулузе.[143]

Прекрасная Италия одной из первых была опутана сетями советской разведки. Создание резидентур в этой стране началось еще в 1920 г. Первоначально разведывательную работу проводили засланные сюда через Одессу эмиссары Коминтерна Даниил Ридель, Владимир Деготь, Ян Страуян и другие. А первая резидентура военной разведки была создана в Италии в начале 1921 г., когда в феврале в Рим прибыла торговая делегация Центросоюза во главе с Вацлавом Воровским. В составе делегации под прикрытием заведующего экспортом находился резидент Разведупра Яков Фишман. Его помощником являлся руководитель подпольного аппарата Коминтерна в Италии Ян Страуян, как и Фишман уже бывавший в Италии. Страуян вел работу по разложению белогвардейской эмиграции, а позднее сменил Фишмана на посту резидента Разведупра.

Италия с самого начала являлась одной из наиболее удобных для советской разведки стран в силу как традиционно сильных позиций левых кругов в стране, так и природных качеств итальянцев. Все это значительно облегчало работу советских военных разведчиков. Фишман начал свою деятельность с большим размахом. Уже в 1921 г. Разведуправление имело в Италии резидента в Риме и большое количество агентов в Милане, Неаполе, Генуе и ряде других крупных городов страны.

Разместившись на улице Диоклетиановых терм, Фишман в короткий срок обзавелся обширной агентурой из среды русских эмигрантов и итальянских коммунистов, через которых скупил значительное количество секретных документов, а также образцы нового оружия (автоматические ружья и пулеметы). Однако он, что называется, зарвался. Для доставки оружия в Москву Фишман купил у фирмы «ФИАТ» два аэроплана «Капрони». В ноябре 1921 г. управляемые четырьмя пилотами из бывшей эскадрильи Д'Анунцио аэропланы вылетели в контрабандный рейс из Турина в Советскую Россию. Около Гориции один из них потерпел аварию, а экипаж другого приземлившегося аэроплана был схвачен жандармами. В результате этой неудачи Фишману пришлось покинуть Италию и перебраться в Германию.

Среди агентов, завербованных Фишманом в Италии и сбежавших после его провала в СССР, выделяются трое.

Первый из них — Арнальдо Сильва (работал позднее в Разведупре под именем Ивана Романовича Манатова). Он родился в 1887 г. в Риме, активно участвовал в итальянском социалистическом, а затем и коммунистическом движении. В годы Первой мировой войны — офицер итальянской армии. В 1922 г., опасаясь ареста, выехал в СССР. А когда руководители Коммунистической партии Италии выступили с проектом создания в рамках РККА особого «Итальянского легиона», который должен был формироваться из итальянских политэмигрантов, именно Сильву прочили на должность командира этого легиона. Впрочем, советское руководство не поддержало этот проект.

В это время Сильва учится в Высшей военно-педагогической школе Коминтерна, а с 1924 г. — в Военной академии РККА. В 1926 г. он выезжает в свою первую зарубежную командировку в качестве советского разведчика — работает в Австрии и Румынии, выдавая себя за итальянского скульптора. В 1932 г. в связи с оппозиционной троцкистской деятельностью Сильву увольняют из рядов РККА. В 1935 г. он был арестован и выслан в Сибирь. Дальнейшие его следы теряются.

Другим заметным агентом являлся Николай Николаевич Зедлер, работавший позднее в Разведупре под фамилией Герберт. Он родился в 1876 г. в Петербурге в дворянской семье. О деятельности этого человека можно написать авантюрный роман. Будучи выходцем из привилегированного сословия, да к тому же из обеспеченной семьи, он учился сначала в Александровском кадетском корпусе, откуда был исключен с 3-го курса за хранение книг Герцена. Затем был переведен в Полтавский кадетский корпус, но выпускной экзамен держал уже в Морском кадетском корпусе. На военной службе, согласно автобиографии Зедлера, составленной уже в советское время, он оставался всего год. В 1897 г. Зедлер переезжает в Баварию и учится сначала в частной школе живописи, а затем в Академии художеств. В этот период он сотрудничает с русскими эмигрантами социал-демократами, в частности, со знаменитым Парвусом, и вступает в социал-демократическую партию Германии. С 1906 г. Зедлер живет в Париже, занимается живописью и подрабатывает уроками. В 1912 г. он переезжает в Италию, где работает художником. Однако то ли в связи с избытком художников в Италии, то ли с недостатком таланта у самого Зедлера, он вынужден сменить профессию и устраивается сначала чернорабочим, а потом декоратором на кинофабрику «Чинез» в Риме. Здесь он активно участвует в рабочем движении.

В годы Первой мировой войны Зедлера увольняют с кинофабрики и он устраивается слесарем на авиазавод «Киокина». В 1917 г. он вместе с небольшой группой русских эмигрантов создает в Риме «Группу сочувствующих большевикам», активно работает в итальянской социалистической, а потом — коммунистической партии. С приездом Фишмана Зедлер становится одним из его ближайших помощников, но в конце 1922 г., в связи с неизбежным арестом, он по требованию нового резидента Страуяна, сменившего к тому времени Фишмана, бежит в СССР. Здесь он продолжает работу в Разведупре, затем работает на авиазаводе, а с 1926 г. находится на нелегальной работе в ОМС Коминтерна: в 1927–1928 гг. — в Париже, в 1929 в Бельгии, Берлине и Вене, в 1930 г. — в Румынии. В 1931 г. Зедлер вновь переходит на работу в Разведупр. Его посылают в Китай. Китайская командировка длится до мая 1935 г. Дальнейшая судьба Зедлера неизвестна.

Однако пожалуй самой яркой фигурой среди сотрудников Фишмана был прославившийся позднее на весь мир авиаконструктор Роберто Бартини. Он родился в 1897 г. в городе Фиуме, входившем тогда в состав Австро-Венгрии, и был незаконным сыном барона Лодовико Орос ди Бартини. В 1915 г. Роберто окончил гимназию и поступил добровольцем на офицерские курсы, откуда затем был направлен в летную школу. Летом 1916 г. Бартини попал в русский плен и до 1920 г. находился в лагере военнопленных во Владивостоке.

В 1920 г. Бартини возвращается в Италию и становится студентом Миланского политехнического института, одновременно работая в местной авиамастерской. В январе 1921 г. он вступает в Итальянскую коммунистическую партию и входит в состав ее боевой дружины. В 1922 г. в связи с угрозой ареста Бартини был вынужден перейти на нелегальное положение, а затем выехать в СССР. Он становится инженером научно-опытного аэродрома ВВС РККА, а в конце 20-х гг. переходит на работу в ЦАГИ, где возглавляет работы по созданию серии гидросамолетов. В это время он переводится из ИКП в ВКП (б) и получает воинское звание комбрига.

Позднее вплоть до своей смерти в 1974 г. Бартини являлся одним из наиболее ярких и талантливых советских авиаконструкторов. Его работы на десятилетия опережали свое время. Поистине можно назвать Бартини легендой советского авиастроения…

Продолжая разговор о деятельности советской военной разведки в Италии, надо отметить, что к середине 20-х гг. она достигла там значительных результатов. Так, при подведении итогов работы Разведывательного управления Штаба РККА за 1923–1924 г. успехи в Италии отмечались особо: «… нам были доступны самые секретные документы, касающиеся всех заказов и состояния научно-опытных работ в воздушном флоте. Равно получались исчерпывающие сведения о самолетном составе и различные статистические данные».

Итальянская резидентура не только успешно действовала в самой Италии, но и добывала сведения о сопредельных странах. В 1921–1923 гг. в Италии вербовались агенты для работы против Румынии, Болгарии, Югославии, Албании, Венгрии, Сербии, Черногории, Турции, Франции и Швейцарии. Как правило это были бывшие военнослужащие, участники национально-освободительного движения и прочие подобные лица.

С 1924 г. для прикрытия сотрудников Разведупра в Италии стали, как и везде, использоваться должности в полпредстве, консульстве, торгпредстве и в других советских официальных представительствах. Организованная в это время в Риме легальная резидентура подчинялась непосредственно Центру. К 1927 г. итальянская резидентура стала широко освещать вопросы военной техники и военного производства, а также военно-политические, касающиеся итальянской политики на Балканах и в колониях. Однако она чрезмерно разрослась, стала громоздкой и трудноуправляемой. В связи с этим в конце 20-х гг. было решено создать в Милане отдельную нелегальную резидентуру для ведения военно-технической разведки на промышленно развитом севере страны с непосредственным подчинением ее Центру. Резидентом создаваемой миланской резидентуры был назначен Л. Е. Маневич, действовавший под псевдонимом «Этьен».

В декабре 1930 г. Маневич выехал в Австрию и приступил к выполнению задания. В Вене он легализовался как австрийский коммерсант Конрад Кертнер, открывший патентное бюро «Эврика», после чего приступил к созданию миланской нелегальной резидентуры. Действуя с территории Австрии, он уже в 1931 г. лично завербовал несколько человек, имевших доступ к информации по авиационной технике и организации литейного производства, а также агентов связи и курьеров. В 1932 г. им было завербовано еще несколько человек, имевших отношение к производству оружия и военно-морскому флоту Италии. Расширяя возможности Маневича, Центр передал ему из Германии агента-универсала, который был одновременно и фотографом и хозяином конспиративной квартиры, где хранились агентурные материалы. В результате к концу 1932 г. миланская резидентура Маневича имела в своем составе 9 агентов-источников и 3 вспомогательных агента. Что же касается материалов, посылаемых им в Москву, то они неизменно получали высокую оценку Центра. Это касается прежде всего чертежей и протоколов испытаний опытных образцов самолетов (бомбардировщика-гиганта ВР, истребителей СР-30, СР-32, Капрони-80, -97, -101, -113), генерального чертежа подводной лодки «Мамели», характеристики подводной лодки «Бригандине», чертежей и описания 37-мм пушки типа «Бреде», чертежей и описания прибора центрального управления артиллерийским огнем на боевых кораблях.[144]

Однако в 1932 г. произошел провал — в Милане был арестован один из агентов Маневича. В связи с этим для более действенного управления резидентурой Маневич в 1934 г. переехал в Милан, где также открыл патентное бюро. В это время его главной задачей был сбор информации по вопросам, связанным со «слепыми полетами», инструментальным самолетовождением, а также полетом авиационного соединения в строю и в тумане. Как отмечалось в шифровке, посланной Берзином Маневичу в 1934 г., «эти вопросы чрезвычайно важные, и мы просим обратить на них самое серьезное внимание».[145]

Разумеется, круг вопросов, которые должен был освещать Маневич, не ограничивался только авиацией. Не менее пристальное внимание он уделял и военному судостроению, стоявшему в Италии на очень высоком уровне. В частности, объектом внимания Маневича была судостроительная фирма «Ото Малара». Для связи с Центром в его распоряжение была направлена радистка, для прикрытия поступившая на учебу в миланскую консерваторию.

В мае 1936 г. в связи с обострением обстановки в Испании Маневич побывал в Барселоне, после чего сообщил в Москву о готовящемся за Пиренеями фашистском перевороте. Второй раз он побывал в Испании в сентябре 1936 г., передав в Центр подробный отчет о авиации генерала Франко и о последней модели немецкого истребителя «Мессершмитт». Однако итальянская контрразведка к концу 1936 г. напала на след Маневича. 5 декабря 1936 г. в результате предательства одного из агентов Маневич был арестован. Осужденный в 1937 г. Особым трибуналом по защите фашизма на 12 лет тюремного заключения, он всю Вторую мировую войну провел в фашистских застенках и умер 9 мая 1945 г.

В резидентуре Маневича работали Георгий Павлович Григорьев, супруги Сигизмунд Абрамович и Анна Моисеевна Скарбек, продолжавшие свою работу и после ареста Маневича.

Несмотря на то, что США входили в так называемую вторую группу государств в списке приоритетов Разведуправления РККА, а их отношение к СССР было далеко от доброжелательного, до 1925 г. разведывательная работа на их территории не велась. Объяснялось это довольно просто: при общей слабости советской разведки и вечной нехватке денег Разведупр в первую очередь обращал внимание на сопредельные страны и наиболее значимые государства Европы. Что же касается США, то в первую половину 20-х гг. сведения о них собирались на основе прессы и случайных материалов, получаемых европейскими резидентурами.

Но в начале 1925 г. в США, так сказать, на рекогносцировку был направлен первый резидент советской военной разведки Феликс Вольф.[146] Он должен был выяснить общую обстановку в стране, возможности ведения разведывательной работы, подобрать легализационные прикрытия и приступить к созданию агентурной сети с центром в Нью-Йорке. Личность первого американского резидента Разведупра настолько интересна, что о нем необходимо рассказать более подробно.

Настоящая фамилия Феликса Вольфа, имевшего советский паспорт и работавшего в Разведупре под именем Владимира Богдановича Котлова — Вернер Раков. Он родился в 1893 г. в Адзель-Койкюль в Курляндии, где его отец работал в лесничестве. В 1900 г. семья вернулась в Германию, чтобы дети могли посещать немецкую школу. Феликс Вольф учился в гимназии, а затем стажировался в банковских фирмах Ганновера. В 1914 г. он вернулся в Россию и поступил на работу бухгалтером на резиновую фабрику, впоследствии прославившуюся на весь мир под названием «Красный треугольник». В начале Первой мировой войны он был интернирован и отправлен на поселение сначала в Вологду, а затем на Урал в город Ирбит Пермской губернии, где работал железнодорожным рабочим. После Февральской революции Вольф является одним из организаторов большевистской группы в Ирбите. Позднее, ввиду угрозы ареста он бежит в Омск, где создает одну из крупнейших в Сибири организаций военнопленных. В период белочешского мятежа, участвуя в боях, он был ранен. Летом 1918 г. Вольф переезжает в Москву, где сначала работает редактором газеты «Мировая революция» на немецком языке, а затем направляется ЦК РКП(б) в Белоруссию для ведения пропаганды среди германо-австрийских войск. Здесь, будучи в Минске, Вольф получает новое задание — направиться в Германию. Вместе с Карлом Радеком и Эрнстом Рейтером (будущим бургомистром Западного Берлина в период берлинского кризиса) под видом освобожденных австрийских пленных он прибывает в Берлин, где участвует в учредительном съезде Компартии Германии. Именно в этот период он действует по паспорту некого Карла Феликса Вольфа, под именем которого и входит позднее в мировую историю.

Участвовал Вольф и в создании Бременской советской республики. А весной 1919 г. его направляют в Кенигсберг, а затем в Гамбург. Здесь до конца 1920 г. он является одним из руководителей Северного округа КПГ, одновременно возглавляя советскую военную резидентуру в Северной Германии. Вольф быстро создает сеть агентов, которые внедряются в различные структуры, в том числе в рейхсвер, полицию и другие государственные организации. С 1921 г. Вольф — информатор Малого бюро Коминтерна и сотрудник Западноевропейского секретариата Коминтерна в Берлине. В 1922 г. под именем Владимир Инков он — резидент советской военной разведки в Вене. Этот псевдоним был придуман Вольфом на основе имени своей супруги — Инны Натановны Беленькой. Официально числясь руководителем отдела полпредства РСФСР в Австрии, Вольф руководит из Вены подготовкой сети агентов на Балканах.

В сентябре 1923 г. в связи с подготовкой революции в Германии Вольф возвращается в Берлин и становится руководителем разведывательного аппарата Компартии Германии. В короткий срок ему удается создать внушительную организацию, которая позднее на протяжении многих лет служила неистощимым источником кадров для советской военной разведки. Аппарат Вольфа имел осведомителей во всех крупных партиях и организациях Германии, начиная от социал-демократов и кончая фашистами. Вольфу удалось внедрить своих людей во многие государственные учреждения Германии, в том числе в Прусское министерство иностранных дел. Одновременно Вольф входил в созданный для руководства восстанием германский ревком.

Как известно, в 1923 г. попытка организации социалистической революции в Германии потерпела фиаско. Как всегда бывает в таких случаях, в партии начались дрязги, разборки и поиски виновных. Вольфа обвинили в приверженности к правому крылу и потребовали его отзыва в Москву. Перед отъездом Вольфа из Германии многие его сотрудники — Карл Штюке, Хейнц («Эрих») Меллер, Эда Танненбаум и другие — были переведены на работу в Разведупр. Самого Вольфа, после недолгого пребывания в Москве и Париже, где он был в 1924 г. резидентом Разведупра, отправили на нелегальную работу в США.[147]

Как уже было сказано, Вольф прибыл в США в начале 1925 г. Прикрытием его миссии в Америке служила стажировка в Колумбийском университете Нью-Йорка в области философии и социальных наук. Параллельно Вольф сотрудничал и с «Амторгом», который с этого времени становится основной базой для деятельности советской разведки в США.

Вольф с заданием справился быстро, и в августе 1925 г. первая резидентура советской военной разведки в США приступила к работе. Правда, неожиданно резиденту пришлось столкнуться с большими трудностями в самом, казалось бы, простом вопросе — поддержании связи с Центром. Но вскоре этот вопрос был решен: в основном донесения отправляли по почте, а письма, как правило, писались тайнописью и отправлялись на конспиративные адреса в Нью-Йорке, Париже и Берлине.

В течение последних месяцев 1925 г. и первой половины 1926 г. Нью-Йоркская резидентура сумела создать небольшую, но работоспособную агентурную сеть. Наиболее полно освещались последние достижения в области авиации, военной химии и военно-морских сил.

Весной 1926 г. Центр по личной просьбе Вольфа отозвал его и направил в Штаты нового резидента. Им стал уже знакомый нам по Парижу Ян-Альфред Матисович Тылтынь. С собой он привез и заместителя — свою жену, Марию Юрьевну Тылтынь. Они прибыли в США 2 ноября 1926 г. и сразу же приступили к укреплению и расширению агентурных связей резидентуры. В результате к концу года в резидентуре насчитывалось уже 11 агентов-источников.

В 1930 г. в США прибыли два крупных советских военных разведчика, сменивших Тылтыня на посту резидента в Северной Америке. Одним из них был прославившийся позднее на весь мир в качестве командира интербригад в Испании Манфред Штерн. В Советском Союзе он жил и служил под именем Манфреда Соломоновича Стерна и имел псевдоним «Фред». А напарником Штерна был не менее известный позднее по гражданской войне в Испании Владимир Горев.

Яркую характеристику Гореву дает хорошо знакомая с ним Надежда Улановская, жена сменившего позднее его на посту резидента Александра Улановского, в своих написанных совместно с дочерью воспоминаниях:

В 1932 г., после серии провалов и неудач советской разведки в США, было принято решение создать здесь объединенную резидентуру военной и политической разведок. На должность резидента был назначен бывший работник Разведупра, а в то время уже сотрудник ИНО ОГПУ «Оскар», настоящее имя которого было Валентин Борисович Маркин.

Эльза Порецкая, вдова известного советского разведчика-невозвращенца «Людвига»-Порецкого, пишет о Маркине в своей книге воспоминаний, рисуя отвратительный образ беспринципного комсомольского выдвиженца-карьериста, столь знакомого нам по годам «перестройки»:

Надо заметить, что не один Кривицкий считал, что причиной гибели Маркина была его симпатия к Троцкому. Троцкисты уже в конце 30-х гг. занесли его в свой мартиролог «умученных от Сталина», однако серьезных доказательств по этому делу никто никогда так и не представил.

После смерти Маркина резидентом Разведупра был назначен Борис Яковлевич Буков. Его деятельность в США была чрезвычайно плодотворна вследствие опоры на сочувствующие компартии левые круги, несмотря на серию предательств и отказов агентуры от работы, произошедших в 1937–1938 гг.

Вот какую характеристику дает Букову Надежда Улановская в уже цитировавшихся выше воспоминаниях:

Легальной резидентурой в Нью-Йорке с момента установления дипломатических отношений между СССР и США руководил генеральный консул Толоконский.

Среди других резидентов Разведупра в США этого периода следует отметить Иосифа Исаевича Зильберта, длительное время находившегося в разведкомандировках, помимо США, также во Франции и Китае.

Заканчивая разговор о деятельности сотрудников Разведупра в США, нельзя не рассказать о еще одном, очень необычном человеке, который также выполнял в Америке специальные задания — Льве Термене. Ученый, изобретатель, музыкант, он в 1921 г. создал так называемый электротехнический прибор «терменвокс», позволяющий исполнять сложные музыкальные произведения, а в 1927 г. — первый телевизор, на демонстрации первой действующей модели которого присутствовали Сталин, Орджоникидзе, Ворошилов, Тухачевский.

В 1928 г. Термена командируют в Европу с целью демонстрации достижений советской науки. Его европейские гастроли с демонстрацией терменвокса имели оглушительный успех. В 1929 г. Термен отправляется в Америку. Там он выступает в залах «Метрополитен-Опера», «Карнеги-холл», открывает студию электронной музыки в Нью-Йорке. Его терменвокс выпускается серийно на специально созданной им фирме.[151] Но все это было лишь видимой частью его американской жизни. Дело в том, что в 1929 г., перед командировкой в США, Термен имел долгий разговор с Ворошиловым и начальником Разведупра Берзиным. В результате, помимо всего прочего, он занимался в Америке разведывательной работой. Связь с ним чаще всего поддерживали сотрудники Разведупра, работавшие под «крышей» посольства. Что до информации, которую он передавал через них в Москву, то оценить ее в должной мере невозможно. Ведь Термен общался не только с артистами, аристократами и финансистами. Среди его контактов были будущий президент США. Д. Эйзенхауэр, будущий руководитель американского атомного проекта генерал Гровс, созданная им фирма поставляла на предприятия ВПК уникальные охранные системы. А по просьбе Энштейна он активно участвовал в настройке телефонной связи между США и Европой. Все это говорит о том, что он был более чем хорошо информирован о военном и промышленном потенциале США и о стратегических планах американской внешней политики. А в свете приближающейся мировой войны вопрос — на чьей стороне выступит Америка — имел первостепенное значение.

С поставленной перед ним задачей Термен справился полностью. И в конце 1938 г., свернув в Америке все дела, он возвращается в Москву. На родине его уже ждали. Вместо Берзина, к тому времени уже расстрелянного, Термена встретили сотрудники НКВД. В марте 1939 он был арестован и осужден на 8 лет по статье 58-4. Обвинение стандартное — участие в убийстве Кирова.

Расположенная на южных рубежах России Турция находилась в зоне повышенного интереса советской военной разведки с первых дней ее существования. Дело в том, что в апреле 1920 г. в Турции победило национально освободительное движение, названное по имени его руководителя Мустафы Кемаля-паши (Ататюрка) кемалистским. А одним из первых шагов нового турецкого правительства было обращение Мустафы Кемаля к Ленину с письмом от 26 апреля 1920 г., в котором, в частности, говорилось, что кемалисты «принимают на себя обязательство соединить всю нашу работу и все наши операции (против Антанты — авт.) с российскими большевиками».[152]

Но хотя советское руководство и оказывало в 1920–1922 гг. помощь деньгами и оружием кемалистам, они не были единственными, на кого большевики делали свою ставку в восточной политике. Так, в 1921 г. советское руководство всерьез рассчитывало на то, что местные коммунисты смогут придти к власти и создать в Турции советскую республику. Для помощи им в Турцию были направлены многочисленные эмиссары Разведупра и Коминтерна. В результате, как отмечал в своем докладе тогдашний руководитель военной разведки Ян Ленцман, только в одном Трапезунде насчитывалось 200 агентов Региструпра. Более того, для проведения этой идеи в жизнь большевики были готовы даже использовать солдат и офицеров врангелевской армии. Свидетельство тому — письмо наркома иностранных дел Г. Чичерина в ЦК РКП(б) от 22 апреля 1921 г.: «Коллегия НКИД решительно высказывается за принятие предложения тов. Е. (личность не установлена — авт.) относительно Константинополя. Она считает это предложение заслуживающим серьезного внимания. При проведении этого плана следует однако действовать осторожно по дипломатическим отношениям. По словам тов. Е. врангелевцы так резко настроены против Антанты, что они охотно возьмут Константинополь. Престиж Советской России среди них очень велик, но не настолько, чтобы они сами обратились к нам с заявлением о своем подчинении. После захвата ими Константинополя мы должны будем по словам тов. Е. обратиться к ним в таком приблизительном смысле: „Антанта водила вас за нос и пользовалась вами против Советской России, но у вас теперь открылись глаза и мы рассчитываем, что вы больше не будете действовать во вред трудящимся России, мы предлагаем признать Советскую Власть, ваши преступления забываются и вам разрешается вернуться на родину“. У нас должен быть наготове политический аппарат, чтобы в тот момент сразу бросить его в Константинополь, причем ради большей осторожности переброска политработников может происходить как будто самочинно по их собственному желанию. Мы таким образом овладеем положением в Константинополе. Нас нельзя будет винить за события, развернувшиеся помимо нас. После этого мы передадим Константинополь его законным владельцам туркам, но не ангорским кемалистам, отделенных от Константинополя проливами, а константинопольским кемалистам, гораздо более левым, т. е. главным образом имеющемуся в Константинополе рабочему элементу, который мы организуем и вооружим. Формально же Константинополь будет передан турецкому государству. Тов. Е. полагает, что в тот момент врангелевцы без труда займут Андрианополь и Солоники, там появятся наши комиссары, и едва держащиеся балканские правительства будут опрокинуты, что может иметь громадный политический эффект и дальше Балкан…».[153]

Однако «Турецкий Октябрь» не состоялся. В результате хитрой политики Кемаля Ататюрка прибывшие из РСФСР руководители турецкой компартии были уничтожены, а турецкие прокоммунистические организации — разгромлены.

В начале 1922 г. в Анкаре открылось советское полпредство, которое возглавил бывший начальник Региструпра С. Аралов. Вместе с ним в Турцию прибыл и военный атташе Константин Кириллович Звонарев (Карл Кришьянович Звайгзне) с группой своих сотрудников. Это обстоятельство позволило вести разведывательную работу в Турции с легальных позиций. Так, в марте-апреле 1922 г. Аралов и Звонарев совершили поездку на турецко-греческий фронт и побывали в шести пехотных и трех кавалерийских дивизиях, посетили ставку Мустафы Кемаля.[154]

Ценным свидетельством о деятельности советской военной разведки в Турции в 20-е гг. являются воспоминания бывшего зам. торгпреда в Турции, ставшего невозвращенцем Ибрагима Ибрагимова «Работа Коминтерна и ОГПУ в Турции». Он, в частности, пишет:

Таким образом, можно констатировать, что к концу 1920-х гг. становление заграничных резидентур советской военной разведки было, в основном, закончено. IV Управление имело в своем распоряжении сильный заграничный аппарат легальных резидентур, работавших под официальным прикрытием, и разветвленную нелегальную сеть. Так, например, в нелегальной берлинской резидентуре насчитывалось свыше 250 человек. На специальную работу в 1929–1930 гг. Управлению было выделено 750 тысяч американских долларов и 515 тысяч рублей (в эту сумму не входила оплата деятельности военных и военно-морских атташе и оплата научных командировок).[156]

Необходимо также отметить, что одним из приоритетных направлений деятельности Разведупра во второй половине 20-х гг. становится военно-техническая разведка. Так, с апреля 1926 г. Разведупр выпускает «Военно-технический бюллетень». Это издание знакомило заинтересованные учреждения с секретными или не подлежащими оглашению материалами, которые не могли быть помещены или использованы в «Информационных сборниках» Разведупра. «Военно-технические бюллетени» должны были освещать новейшие технические достижения и их применение в области артиллерии, ручного оружия, броневого дела, военной химии, связи и электротехники, военно-инженерного дела, воздушного флота, морского флота и военной промышленности.[157]

Для ведения военно-технической разведки использовались все возможности, как легальные, так и нелегальные. На легальном уровне разведка широко пользовалась возможностями Наркомата внешней торговли и Наркомата по иностранным делам. В советских торгпредствах создаются инженерные отделы, которые должны обеспечивать РККА всем необходимым — от современной военной техники до предметов культурно-бытового назначения. Кроме всего прочего, инженерные отделы обязаны были «собирать, проверять, систематизировать и изучать все материалы о новых научно-технических усовершенствованиях и достижениях, как применяемых, так и могущих быть примененными для военных целей и обороны страны». Естественно, среди сотрудников ИО были и военные разведчики. Одним из наиболее известных среди них был Г. П. Григорьев, инженер советского торгпредства в Милане, который многие годы поддерживал связь с резидентурой Л. Е. Маневича.[158]

Что до масштабов деятельности военной агентурной разведки, то о них можно судить по докладу начальника 3-го отдела А. М. Никонова. В нем говорится, что только в 1924–1925 гг. через агентурный аппарат Разведупра было получено «9851 агентурных материалов, с общим количеством 84148 листов и 3703 книг и журналов: кроме того получались материалы непосредственно других органов — в количестве 1986 материалов… Отделом было дано 10000 оценок на поступившие материалы, а также 3156 заданий агентуре… Из общего количества… данных заданий приходилось: 784 (24,8 %) на сухопутные вооруженные силы, 274 (8,75 %) на политические и экономические вопросы, 1310 (41,9 %) на военную технику, 405 (12,5 %) на воздушный флот и 383 (12,1 %) на военно-морской флот».[159]