Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Глава 23 Пылающее колесо

Всю ночь я провел в своем тайном убежище и на следующий день, проснувшись, обнаружил, что мое тело превратилось в сплошной комок боли. Поскольку у меня еще оставалась еда и немного вина, я предпочел остаться, где был, чтобы не рисковать свалиться, когда стану спускаться вниз.

День был пасмурный, дул сырой ветер, который все никак не утихал. Ко мне под крышу задувало снег с дождем. Труба за спиной была теплая, но не настолько, чтобы как следует просушить одеяло и изгнать липкую сырость, которой пропиталась моя одежда.

Вино и хлеб я прикончил быстро, а потом проводил время, грызя индюшачьи кости и пытаясь растопить снег в пустой бутылке, чтобы напиться. Ни от того, ни от другого особого толку не вышло, и в конце концов я принялся горстями есть мокрый снег, от чего меня прошибла дрожь и во рту остался привкус смолы.

Несмотря на свои травмы, во второй половине дня я уснул. Пробудился я глубокой ночью. Мне сделалось очень тепло. Я откинул одеяло и отодвинулся подальше от трубы, которая теперь раскалилась, чтобы пробудиться снова на рассвете, дрожащим и промокшим насквозь. Чувствовал я себя странно: голова кружилась, и все было как в тумане. Я снова прижался к трубе и провел весь день то просыпаясь, то снова проваливаясь в беспокойный, лихорадочный сон.

Как я спустился с крыши, в лихорадочном бреду, весь избитый, – этого я совершенно не помню. Не помню я и того, как прошел три четверти мили через Свечники и Дощаники. Помню только, как свалился с лестницы, ведущей в подвал Траписа. Кошелек с деньгами был крепко зажат у меня в руке. Я лежал, дрожа и потея, и услышал тихое шлепанье босых ног по каменному полу.

– Что такое, что такое! – мягко сказал он, поднимая меня. – Тише, тише…

Трапис ходил за мной все то время, пока я валялся в лихорадке. Закутывал меня в одеяла, кормил, а когда сделалось ясно, что сама по себе лихорадка не пройдет, купил на деньги, что я принес, сладко-горькое лекарство. Он протирал мне лицо и руки влажной тряпицей и терпеливо, мягко приговаривал: «Тише, тише! Что такое, что такое!», пока я рыдал от бесконечных горячечных снов. Мне снились убитые родители, и чандрианы, и человек с пустыми глазами.

Очнулся я с ясной головой и нормальной температурой.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – громко сообщил привязанный к топчану Тани.

– Что такое, что такое! Тише, Тани, тише! – сказал Трапис, укладывая одного младенца и беря на руки другого. Ребенок по-совиному водил большими, темными глазами, но головку, похоже, не держал. В комнате было тихо.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – повторил Тани.

Я откашлялся, стараясь прочистить горло.

– На полу рядом с тобой стоит чашка, – сказал мне Трапис, гладя по головке младенца, которого держал на руках.

– У-у-у-у-у у-у-у-у-у-ри-и-и-и-и и-и-и-ха-а-а-а-а!!! – взревел Тани. Его крик прерывался странными вздохами. Шум взбудоражил еще нескольких мальчишек, они заметались на топчанах. Сидевший в углу мальчик постарше схватился за голову и застонал. Он принялся раскачиваться взад-вперед, поначалу еле-еле, потом все сильней и сильней, так, что когда он наклонялся вперед, то стукался лбом о голую каменную стену.

Трапис очутился рядом с ним прежде, чем мальчишка успел причинить себе серьезный вред. Он обнял раскачивающегося мальчика:

– Тише, Лони, тише! Тс-с-тс-с!

Мальчик слегка притих, но совсем раскачиваться не перестал.

– Ну что же ты, Тани, ну зачем же ты так шумишь? – сказал Трапис, серьезно, но без упрека. – Зачем ты устроил такой переполох? Лони же может ушибиться!

– У-у-р-ра-а-хи-и… – негромко отозвался Тани. В его голосе мне почудилось нечто вроде раскаяния.

– По-моему, он хочет послушать историю, – сказал я и сам удивился.

– А-а-а-а! – подтвердил Тани.

– Ты ведь этого хочешь, да, Тани?

– А-а-а-а!

Трапис помолчал.

– А я не знаю никаких историй, – сказал он.

Тани упрямо молчал.

«Ну ведь все же знают какую-нибудь историю! – подумал я. – По крайней мере одну историю знает всякий».

– У-у-у-у-ри-и!

Трапис окинул взглядом притихшую комнату, словно искал повода отвертеться.

– Ну-у, – нехотя сказал он наконец, – мы ведь уже давно историй не рассказывали, да?

Он посмотрел на мальчика, которого обнимал:

– Хочешь послушать историю, а, Лони?

Лони энергично закивал, едва не ударив Траписа затылком в щеку.

– А ты будешь хорошо себя вести и посидишь тихо, пока я буду рассказывать?

Лони прекратил раскачиваться почти тут же. Трапис медленно разжал руки и отступил. Приглядевшись к мальчику и убедившись, что тот уже не расшибется, он, медленно ступая, вернулся к своему стулу.

– Ну что ж, – тихо проговорил он себе под нос, наклоняясь и беря на руки младенца, которого только что положил, – есть ли мне, что рассказать?

Трапис говорил очень тихо, глядя в широко раскрытые глаза малыша.

– Нет, пожалуй, что нечего. А могу ли я что-нибудь припомнить? Ну, ничего не поделаешь, придется.

Он довольно долго сидел и что-то мурлыкал младенцу, которого держал на руках. Лицо у него было задумчивым.

– Ах, ну да, конечно! – Он выпрямился и сел прямее. – Ну что, будете слушать?

Это старая-старая история. Из тех времен, когда никого из нас еще и на свете не было. И даже наших отцов еще не было. Случилось это давным-давно. Может… может, лет четыреста назад. Да нет, даже больше. Наверное, тысячу лет назад. А может, и не тысячу, а поменьше.

На свете тогда жилось очень плохо. Люди голодали и болели. То голод, то великий мор. Бывали в те времена и многочисленные войны, и всякие прочие беды, а все оттого, что остановить это было некому.

Но хуже всего то, что по земле в те времена бродило множество демонов. Некоторые были мелкие и вредные – твари, что портили лошадей и заставляли скисать молоко. Но были и другие, намного хуже.

Были демоны, что вселялись в тела людей и заставляли их болеть или сходить с ума, но и это было еще не самое худшее. Были демоны наподобие огромных зверей, что ловили и пожирали людей живьем, не обращая внимания на их вопли, но и это было еще не самое худшее. Иные демоны похищали человеческую кожу и ходили в ней, будто в одежде, но даже и эти были не худшими.

Ибо был один демон, что возвышался над всеми прочими. Энканис, всепоглощающая тьма. Куда бы он ни шел, лицо его скрывалось в тени, и ужалившие его скорпионы погибали от той порчи, которой они коснулись.

Тейлу же, творец мира и владыка всего сущего, взирал на мир людей. И видел он, что демоны играют нами, убивают нас и пожирают тела наши. Иных людей он спасал, но лишь немногих. Ибо Тейлу праведен и спасает лишь достойных, а в те дни мало кто поступал даже во благо себе, не говоря уж во благо остальным.

Увидев сие, исполнялся Тейлу скорби. Ибо он создал мир благим, дабы жили люди. Но церковь его подверглась порче. Они обирали бедных и не жили по законам, им дарованным…

Нет, погодите. Церкви же тогда еще не было, ни церкви, ни священников. Просто люди, мужчины и женщины, и некоторые из них знали, кто такой Тейлу. Но даже они были злыми, и потому, когда они взывали к Господу Тейлу о помощи, не испытывал он желания им помогать.

Много лет смотрел Тейлу и ждал, и вот наконец узрел он женщину, чистую сердцем и духом. Имя ее было Периаль. Мать взрастила ее так, чтобы она знала Тейлу, и Периаль чтила его, насколько могла при своей скудной жизни. И, хотя жилось ей самой тяжко, молилась Периаль лишь о других и никогда – о себе самой.

Много лет наблюдал за нею Тейлу. Видел он, что жизнь ее тяжела, полна несчастий и страданий по вине демонов и дурных людей. И все же Периаль ни разу не прокляла имя его, и не переставала молиться, и ни разу не отнеслась ни к одному человеку иначе, чем с добром и уважением.

И вот как-то раз, поздно ночью, Тейлу явился ей во сне. Предстал он пред нею, обликом подобный пламени или солнечному свету. Явился он ей во славе и спросил, знает ли она, кто перед ней.

– Воистину, – ответила она. Понимаете, она совсем не испугалась, потому что решила, будто это просто необычный сон. – Ты есть Господь Тейлу.

Он кивнул и спросил у нее, знает ли она, зачем он явился к ней.

– Ты собираешься что-то сделать для моей соседки Деборы? – спросила женщина. Потому что она молилась за Дебору, прежде чем лечь спать. – Быть может, ты наложишь руку на ее мужа, Лозеля, и сделаешь его немного добрее? Очень уж нехорошо он с ней обращается. Не следует мужчине прикладывать руку к женщине иначе, как с любовью.

Тейлу знал ее соседей. Ведал он, что люди они злые и творят много зла. Вся деревня была исполнена зла, кроме нее. Весь мир был исполнен зла. Так он ей и сказал.

– Нет, Дебора была очень добра ко мне, – возразила Периаль. – Да и Лозель, хоть и не очень он мне нравится, все же сосед мне!

Тейлу ей сказал, что Дебора проводит время в постелях многих мужей, а Лозель напивается каждый день, даже и в скорбенье. Нет, погодите – скорбенья же тогда еще не было. Но все равно, пил он много. И временами так выходил из себя, что колотил жену до тех пор, пока она уже не могла ни встать, ни кричать в голос.

Периаль долго молчала во сне. Она знала, что Тейлу говорит правду, но, хоть Периаль и была чиста сердцем, однако же она была не глупа. Она и без того подозревала, что соседи ее творят все то, о чем говорил Тейлу. Но, хотя теперь она знала это наверняка, судьба соседей по-прежнему была ей небезразлична.

– Так ты не поможешь ей?

Тейлу отвечал, что муж с женой оба – достойное наказание друг другу. Ибо они злы, а зло заслуживает наказания.

Периаль ответила от всей души, быть может, потому, что думала, будто все это ей снится, но может быть, что она поступила бы так же, даже если бы бодрствовала, ибо высказала она то, что было у нее на сердце.

– Не их то вина, что мир полон тяжкого выбора, и голода, и одиночества, – сказала она. – Чего и ждать от людей, когда в соседях у них демоны?

Однако, хотя Тейлу и открыл уши свои ее мудрым речам, ответил он ей, что род людской зол, а зло заслуживает наказания.

– По-моему, ты просто не понимаешь, что такое быть человеком, – сказала она ему. – Я бы все равно им помогла, если бы только умела, – решительно заявила Периаль.

«Да будет так!!!» – рек ей Тейлу, и протянул руку свою, и положил руку ей на сердце. И, когда коснулся ее Тейлу, ощутила Периаль, будто она – большой золотой колокол, который только что прозвенел впервые. И открыла она глаза, и поняла, что то был не обычный сон.

А потому не удивилась она, обнаружив, что беременна. И не прошло и трех месяцев, как родила она чудесного черноглазого мальчика. Дала она ему имя Менда. В тот же день, как родился, Менда научился ползать. Через два дня он начал ходить. Дивилась Периаль, но не тревожилась, ибо знала, что дитя это – дар Божий.

Однако же Периаль была мудра. Она знала, что люди могут этого не понять. И потому держала Менду при себе, и, когда друзья и соседи приходили ее навестить, отсылала их прочь.

Однако долго так длиться не могло, в маленьком городке тайну не сохранишь. Люди знали, что Периаль не замужем. И хотя дети, рожденные вне брака, в те времена были обычным делом, дети, всего за пару месяцев ставшие взрослыми, обычным делом не были. Все боялись того, что Периаль возлегла с демоном и что дитя ее – демонское отродье. В те мрачные годы в этом не было ничего неслыханного, и потому устрашились люди.

И вот в первый день седьмого оборота весь городок собрался и явился к крохотному домишке, где Периаль жила сама по себе вместе с сыном. Возглавлял их городской кузнец по имени Рэнген.

– Покажи мальчишку! – вскричал он. Однако из дома никто не отозвался. – Вынеси мальчишку, чтобы мы видели, что он – не более, чем дитя человеческое!

В домике по-прежнему было тихо, и, хотя там было немало мужей, ни один не захотел войти в дом, где могло находиться демонское отродье. И вот кузнец вскричал снова:

– Периаль, вынеси нам юного Менду, а не то мы спалим дом с тобой вместе!

Тут отворилась дверь и вышел человек. Никто из людей не понял, кто он такой, ибо, хотя миновало всего лишь семь оборотов, как Менда вышел из чрева, выглядел он, как юноша лет семнадцати. Стоял он, высокий и гордый, и волосы и глаза его были черны как уголь.

– Я тот, кого вы считаете Мендой, – рек он голосом мощным и глубоким. – Чего вы от меня хотите?

Услышав его голос, ахнула Периаль в своей хижине. Мало того, что Менда заговорил впервые, она узнала этот голос – голос был тот самый, что разговаривал с нею во сне, несколько месяцев тому назад.

– Что значит «кого вы считаете Мендой»? – переспросил кузнец, крепко стиснув свой молот. Кузнец знал, что бывают демоны, которые выглядят как люди, и демоны, что носят человеческую кожу как одежду, наподобие того, как человек может спрятаться в овечьей шкуре.

Дитя, что было уже не дитя, заговорило снова:

– Я сын Периаль, но я не Менда. И не демон я.

– Тогда коснись моего железного молота! – отвечал Рэнген. Ибо ведал он, что демоны боятся двух вещей: холодного железа и чистого пламени. И протянул он свой тяжкий кузнечный молот. Молот дрожал у него в руках, но никто не стал думать о нем хуже из-за этого.

Тот, что не был Мендой, шагнул вперед и возложил обе руки на железный молот. И ничего не случилось. Периаль, что стояла и смотрела в дверях своего дома, разрыдалась, ибо, как ни верила она Тейлу, а все же некая ее часть была исполнена материнской тревоги за сына.

– Нет, я не Менда, хоть моя мать и дала мне это имя. Ибо я – Тейлу, владыка всего сущего. Явился я, дабы освободить вас от демонов и зла в ваших собственных сердцах. Аз есмь Тейлу, сын себе самому. Пусть же злые услышат голос мой и вострепещут!

И они вострепетали. Однако иные отказывались верить. Они называли его демоном и угрожали ему. Произносили они жестокие, исполненные страха речи. Иные бросались камнями и проклинали его, и плевали в его сторону и в сторону его матери.

Тогда разгневался Тейлу и готов был убить их всех, но тут бросилась вперед Периаль, и положила руку ему на плечо, и удержала его.

– Чего же было и ждать? – тихо спросила она. – Чего ждать от людей, живущих в соседстве с демонами? И лучшая из собак начнет кусаться, когда ее то и дело пинают!

Обдумал Тейлу ее слова и увидел, что Периаль мудра. И вот взглянул он поверх своих рук на Рэнгена, заглянул ему в самое сердце и рек:

– Рэнген, сын Энгена, ты имеешь любовницу и платишь ей, чтобы возлегала с тобою. А иные люди приходят к тебе, чтобы выполнить работу, ты же обманываешь или обворовываешь их. И, как ни громко ты молишься, не веришь ты, что я, Тейлу, сотворил мир и слежу за всеми, кто в нем живет.

Услышав это, побледнел Рэнген и уронил наземь свой молот. Ибо то, что сказал ему Тейлу, было чистой правдой. Воззрел Тейлу на всех людей, мужчин и женщин, что были там. Заглянул он в их сердца и сказал о том, что увидел. И все они были полны зла так, что Рэнген оказался еще одним из лучших.

Тут провел Тейлу черту вдоль дороги, так, чтобы разделяла она его и всех пришедших.

– Дорога эта подобна извилистому ходу жизни. И два пути ведут по ней бок о бок. Каждый из вас идет по той стороне. Выбирайте же: остаться на прежнем пути или перейти на мой.

– Но ведь дорога-то одна и та же! Все равно она ведет в одно и то же место, – заметил кто-то.

– Это правда.

– И куда же ведет дорога?

– К смерти. Все жизни кончаются смертью, кроме одной. Ибо такова природа вещей.

– Так какая разница, на которой ты стороне?

Вопросы эти задавал Рэнген. Он был высок – один из немногих людей, что были выше черноглазого Тейлу. Однако Рэнген был потрясен всем, что видел и слышал за эти несколько часов.

– Что ждет на нашей стороне дороги?

– Страдание, – ответил Тейлу голосом жестким и холодным, как камень. – И наказание.

– А на твоей стороне?

– Пока что – страдание, – отвечал Тейлу тем же голосом. – И наказание за все, что вы совершили. Этого избежать не удастся. Но здесь есть еще и я, это мой путь.

– И как же мне перейти?

– Сокрушись, раскайся и перейди на мою сторону.

И шагнул Рэнген через черту и встал рядом с Богом своим. Тогда наклонился Тейлу, и поднял он молот, что выронил кузнец. Но не вернул он молот, а ударил им Рэнгена, точно бичом. Раз. Другой. Третий. И от третьего удара рухнул Рэнген на колени, рыдая и плача от боли. Но после третьего удара отложил Тейлу молот, опустился на колени и заглянул Рэнгену в лицо.

– Ты перешел первым, – сказал он тихо, так, что слышал его только кузнец. – Это было отважное деяние, и совершить его было нелегко. Я горжусь тобою. Отныне ты не Рэнген, но Верет, кузнец, кующий путь.

И обнял его Тейлу обеими руками, и прикосновение его избавило Рэнгена, ставшего ныне Веретом, почти от всей боли, которую тот испытывал. Однако же не от всей, ибо правду сказал Тейлу: наказание неизбежно.

Один за другим переходили они, одного за другим разил их молотом Тейлу. Однако после того, как каждый из них падал, Тейлу опускался на колени, говорил с ними, давал им новые имена и отчасти исцелял от боли.

Многие из людей носили в себе демонов, и демоны убегали с воплями, когда молот касался их. С этими людьми Тейлу говорил дольше, однако и их он под конец обнимал, и все они исполнялись благодарности. Иные плясали от радости, что избавились от ужасных тварей, которые жили внутри них.

И вот под конец по ту сторону черты осталось лишь семеро. Трижды спросил их Тейлу, не хотят ли они перейти, и трижды отказались они. После третьего раза перепрыгнул Тейлу черту и поверг каждого из них наземь могучим ударом.

Однако не все это были люди. Когда Тейлу ударил четвертого, запахло каленым железом и горящей кожей. Ибо четвертый был вовсе не человек, но демон, облаченный в человеческую кожу. Когда это обнаружилось, схватил Тейлу демона и задавил его руками, прокляв его имя и отправив во тьму кромешную, которая и есть дом ему подобных.

Оставшиеся трое позволили себя повергнуть. Демонов среди них больше не оказалось, хотя из тел иных из упавших также бежали демоны. Покончив с этим, Тейлу не стал говорить с теми шестерыми, что не стали переходить черту, и не преклонил он колен, дабы обнять их и уврачевать их раны.

На следующий день отправился Тейлу довершать то, что начал. Из города в город переходил он и в каждой деревушке, которую встречал, предлагал тот же выбор, что и прежде. И каждый раз выходило так же: одни переходили, другие оставались, иные оказывались вовсе не людьми, а демонами, и демонов он изничтожал.

Был, однако, один демон, который ускользал от Тейлу. Энканис, чье лицо было в тени. Энканис, чей голос ножом резал души людские.

И где бы ни останавливался Тейлу, предлагая людям выбрать путь, оказывалось, что Энканис только что побывал там до него, изводя посевы и отравляя колодцы. Энканис подзуживал людей убивать друг друга и воровал ночами детей из люлек.

Миновало семь лет, и ноги Тейлу обошли весь свет. Изгнал он демонов, что изводили нас. Всех, кроме одного. Ибо Энканис остался на свободе и творил зло за тысячу демонов, уничтожая и оскверняя все и повсюду, куда б ни явился.

И вот Тейлу преследовал, а Энканис спасался бегством. И вскоре Тейлу отделяло от демона всего семь дней пути, потом два дня, потом полдня. И вот уже оказался Тейлу так близко, что ощущал холод, оставленный после себя Энканисом, и различал места, где демон ступал ногами и касался руками, ибо следы демона были отмечены холодным черным инеем.

Энканис, зная, что его преследуют, явился в большой торговый город. Призвал владыка демонов свою силу, и город обратился в развалины. Сделал он это в надежде, что Тейлу задержится и ему вновь удастся ускользнуть, однако Бог Грядущий задержался лишь затем, чтобы назначить священников, которые заботились бы о народе разоренного города.

Шесть дней спасался Энканис бегством, шесть больших городов разрушил он. Однако на седьмой день Тейлу подошел вплотную прежде, нежели Энканис успел пустить в ход свою силу, и седьмой город был спасен. Вот почему семь – число счастливое, и вот почему день чаэн – праздничный.