Incomplete (СИ)

25

АЛАН

Смотрел вслед отъезжающему такси и не мог поверить. Поверить в то, что это конец. Что наша история с Самантой закончилась на самом деле. Задохнулась в самом начале. Я собственными руками задушил все то, что могло быть между нами.

Такое чувство, что сердце стянуло колючей проволокой. Неужели я дал ей уехать? Что я творю? Не задумываясь ни о чем, я бросился бежать за такси, силясь догнать, остановить, объяснить. Нет, между нами не может все просто так закончиться. Мы же Алан и Сэм, мы все можем пережить. Я бежал так быстро, как только мог. Такси виднелось лишь размытым пятном, все мое внимание было сосредоточено на нем. Мне сигналили и проклинали другие водители. Я их игнорировал. Легкие начали гореть огнем, а ноги онемели до такой степени, что каждое движение отдавалось тысячами иголок. Я ускорился еще сильнее. Завернул за угол и… понял, что упустил такси. Его здесь уже не было.

Ноги сами по себе подкосились, и я рухнул на асфальт, тяжело дыша. Прохожие сновали туда-сюда мимо меня, обходя стороной. Не замечая совершенно того факта, что я прямо здесь подыхаю от боли. Я думал, что уже знаю, что такое настоящая боль. Как же я ошибался.

Такое чувство, что внутренности раздирает кислотой потери. Хреново настолько, что невозможно дышать. Хочется вспороть грудную клетку и сжать сердце в руке до тех пор, пока оно не успокоится.

Достал сигареты из кармана, лег спиной на асфальт и закурил. Я не курил с того самого дня, когда пообещал быть чистым. Ради своей девочки Сэм. Но по привычке всегда носил в кармане пачку сигарет и зажигалку. Какой теперь смысл держать обещание.

Сделал первую затяжку, и едва не закашлялся. В голове тут же начали проноситься множество мыслей. Мне казалось, что все будет хорошо, Сэм простит меня, когда я все ей объясню. Ведь та ночь совершенно ничего не значила для меня. Для нас. Я даже и подумать не мог, что сделаю своей Дикарке настолько больно. Что увижу столько мучения в ее глазах. И все из-за меня.

Чувствовал, как защипало в носу, выступила влага на глазах, сделал новую затяжку, чтобы убрать, заглушить все это. С каждой секундой осознания нашего разрыва я становился пустым настолько, что боялся, что через несколько дней от меня может остаться только оболочка.

Штаты, города сменялись один за другим, быстрее, чем прически Рианны. Мне было плевать, где на этот раз окажется моя тощая задница, я как послушный мальчик выполнял все то, что от меня требовалось, то, чего от меня ждали люди. Не было больше вдохновения и драйва. Как сказал Трэв: «у меня гребаная девчачья депрессия». Возможно, он прав, ведь я даже не ответил ничего ему на это. Парни пытались поговорить со мной, но я не хотел. Это только мое, я не хочу ничего говорить. Чтобы это ощущение вечной пытки не исчезло. Еще рано.

Так я наказывал себя изо дня в день. Пока не решил, что хватит. Нужно жить дальше. Точнее, мне дали волшебного пенделя. Как-то на концерт приехала мама Эвана и, видя мое состояние, провела разговор «по душам».

— Подбери сопли, Алан. Ты не первый и не ты последний парень, у которого разбито сердце. Мужчинами становятся именно через боль. Разберись со всем этим и стань мужиком.

Я молчал, практически не слушал, о чем говорит Присцилла, лежал на кровати, поедая очередную порцию шоколадного мороженого. Не то чтобы оно помогало мне в моральном плане, но это вкусно. Мне казалось, что я нужен этому лакомству. Мой рот и этот сладкий холод просто созданы друг для друга.

И тут я почувствовал удар по голове. Миссис Форд ударила меня айфоном по голове. Помню этот ее взгляд. Он тогда пробрал меня до самых костей, мне даже стало немного страшно, и я натянул одеяло к подбородку.

— Ну, так что, Алан, ты разберешься с дерьмом и станешь мужчиной или так и останешься жалеть себя, как маленький мальчик?

Знаете, хочешь-не хочешь, но под ее взглядом придется взрослеть. И я сделал выбор.

Не сразу до меня дошел весь смысл ее слов. Но вот теперь, спустя все это время, я ей благодарен за то, что ей было не все равно. Она протянула мне руку помощи, и из всех остальных я выбрал именно ее, чему рад.

Сегодня у нас концерт в Нью-Йорке, все билеты распроданы, ожидается полный аншлаг.

Мы отыграли пять песен и у нас должен быть небольшой перерыв, буквально пять минут. Ребята уже покинули сцену, но я задержался. Взял гитару Аарона и подошел к микрофону. Ребята не знали о том, что я хочу сделать. Я ничего не сказал толпе, когда они начали кричать, просто перебирал струны, чувствуя, как аккорды отзываются глубоко внутри меня, и начал петь.

Не хватает кислорода,

Света, радости, тепла.

И не радует погода…

Просто ты ушла… Ушла.

Я не верю в эту правду,

Разрушая все вокруг.

И внутри меня прохлада.

Задыхаюсь. Свет потух.

Я знал, что легко все разрушить.

Лети, моя птичка, лети.

С собой забирай мою душу -

Такую, как ты, не найти.

Хотел бы все как-то исправить,

Назад отмотать, как в кино.

От боли обоих избавить…

Всегда есть досадное "но"

В горле пересохло от нахлынувших эмоций. Я никогда не думал, что смогу вот так выплеснуть все. Рассказать нашу с Сэм историю. Поделиться воспоминаниями о ней с кем-то. Но это было нужно. Я расставался с этой болью внутри. Чтобы что-то приобрело смысл, нужно проговорить это вслух.

Я держал тебя в ладонях,

Но, смирившись, отпустил.

И на сердце неспокойно-

Я любовь свою убил.

Эта глупая ошибка

Разорвала нашу нить.

Я хотел бы все исправить,

Быть любимым и любить.

Я знал, что легко все разрушить.

Лети, моя птичка, лети.

С собой забирай мою душу -

Такую, как ты, не найти.

Хотел бы все как-то исправить,

Назад отмотать, как в кино.

От боли обоих избавить…

Всегда есть досадное "но"

Болит голова, как с похмелья.

И сердце сжимает в груди.

Мне стыдно, и я сожалею.

Лети, моя птичка, лети.

Хотел бы все как-то исправить,

Назад отмотать, как в кино.

От боли обоих избавить.

Темно без тебя мне… Темно.

На последней строчке голос сорвался и охрип, во рту пересохло. Мне хотелось сбежать со сцены и забиться где-то в темном уголке подсобки на несколько часов, а может и месяцев. Но вместо этого я расправил плечи и сделал новый вдох. Жизнь приготовила для меня еще много чего интересного. Много ярких моментов. Конечно, между некоторыми из них мне захочется подохнуть, и не один раз, но я точно знаю, что за каждым закатом приходит рассвет.

Все будет хорошо. И у меня и у нее. Точно будет. А вот теперь… Прощай, Сэм.

Полтора года спустя…

— Итак, чем я могу Вам помочь?

Спросил Генри Блум, поправляя очки на переносице.

Я поёрзал на диване, устраиваясь удобней, и Тревор пихнул меня в бок.

— Хватит уже шевелиться, достал, — зло прошипел он.

На что я начал еще больше ёрзать. Не обращая на нас никакого внимания, заговорил Эван, который сидел рядом с Трэвом.

— Это ты нам скажи, Гарри. Чем ты нам поможешь?

Он специально так назвал его. Я закатил глаза, Эв в своем репертуаре. Мужчина слегка приподнял брови и улыбнулся так, словно каждый день имеет дело с такими придурками.

— Ваш агент мне ничего толком не объяснил. Да и я особо не спрашивал, предпочитаю общение с глазу на глаза. Итак, еще раз, чем могу вам помочь ребята?

Какая глупая затея! Почему мы должны ходить к мозгоправу, как какая-то шведская семья. Зря мы сюда пришли, все эти психологи — шарлатаны. Они словно цыгане, пудрят мозги, только более цивилизованные, поэтому к ним и ходят. Хрен ему, а не мой мозг, никто не будет иметь мой мозжечок. Не скажу ни слова.

— Ты хочешь знать, в чем проблема, Генри? — подал голос Тревор, — помоги нам найти гитариста.

— Нам не нужна еще одна гитара, Трэв, мы сами справимся. А если и надо, то тот техник, Даг, будет иногда играть с нами, — практически прорычал Эван.

Я потер виски, снова начала болеть голова. За эти четыре месяца эта тема мне просто надоела, словно кость в горле. Вообще все надоело.

— От нас ушел член группы, — сказал я.

Да, я помню о том, что психологи-цыгане, но им не сломать мой ментальный блок. А если то, что я начну говорить быстрее, выпроводит нас с этого кабинета, то это еще лучше.

— И что вы чувствуете по этому поводу?

Неверие, злость, обиду, опустошение и снова злость. Именно в таком порядке. А сильнее всего мы чувствуем предательство. Он так легко отказался от всего того, во что мы верили, чего всегда хотели. И когда добились, он просто сдался. Не думая ни о ком, просто захотел и сделал, не обращая внимания на других.

Когда Аарон сказал, что уходит от нас, было такое чувство, что он воткнул каждому из нас по ножу в живот и с каждым словом проворачивал и загонял все глубже. Он сказал, что слава — не для него. Это обдуманное решение и мы должны принять его. Он не может так жить и не хочет. Не так он себе все себе представлял. Видимо, он хотел единорогов и радуг вокруг. Ну, извини, чувак, реальность такова.

Как только закончилось турне, он покинул нас. Просто собрал свои шмотки, поблагодарил всех и уехал обратно в Чикаго. Он даже не захотел жить с нами в Лос-Анджелесе.

Мы до сих пор пребываем в шоке. И открыто не поднимаем тему Аарона. Но каждому из нас больно от его поступка. Он зацепил нас намного глубже и сильнее, чем каждый из нас показывает. И вот теперь, когда лейбл требует от нас новый альбом, Джим заставляет искать нам нового гитариста.

Неужели, этот мозгоклюв, думал, что мы начнем плакаться ему, как в подушку и выложим все, как на духу?

И… спустя три сеанса мы лежим на его огромной, невероятно удобной кушетке и все рассказываем Генри. А он был лучше подушки, правда. Он внимательно слушал, не перебивал, не смеялся и всегда находил слова поддержки. Мы поведали ему обо всех бедах, с которыми столкнулась группа и все наше окружение. Все-таки он прорвался сквозь ментальные щиты.

Генри посоветовал простить Аарона, ведь все мы хотим для него добра. И даже если, уйдя от нас, он сделал ошибку, то мы должны быть там для него, чтобы помочь снова встать на ноги.

— А самая главная проблема в том, что Алан больше не слышит музыку. У него снова пропало вдохновение, — как последняя ябеда рассказал Эван.

— Эй, — воскликнул я, всплеснув руками, — все нормально с вдохновением!

— Ага, как же! Это как в тот раз, Алан. Как в тот раз, чувак, — произнес Трэв и разочарованно покачал головой.

Конечно же, парни правы. За год я не написал ни одной стоящей песни. Но черта с два я в этом признаюсь.

— Так у тебя уже был кризис, Алан? И как ты с ним справился? — поинтересовался Генри Блум.

Но не успел я и рта раскрыть, как за меня ответил Тревор.

— Он нашел себе девушку.

— Так может тебе снова начать с кем-то встречаться? — посоветовал Генри.

И как только мы оказались дома, ребята сунули мне телефон в руки и открыли первое попавшееся имя в списке контактов. Эван и Тревор переживали о том, что я не могу снова ничего сочинить, больше чем я. Хотя постоянно шутили надо мной, и я был признателен им за это. Но когда Генри Блум предложил мне снова завязать с кем-то отношения, настоящие, не на пару дней, ради эксперимента, посмотреть что из этого выйдет, парни схватились за эту идею, словно бульдог за тарелку фрисби. На нас сильно давит студия. У нас контракт, в котором четко прописано, что мы должны в течение двух лет с момента выхода первого альбома выпустить второй. Мы думали купить песни у других авторов, но, сюрприз-сюрприз, контракт запрещает нам это делать.

У нас сдают нервы от всей этой ситуации. Поэтому они оба поклялись отметелить меня так, что я не досчитаюсь пары зубов, если не позвоню.

Я посмотрел на имя. Ребекка Стоун. Начинающая модель и очень милая девушка. Мы познакомились с ней на съемках клипа в прошлом году. Я набрал ее номер, спросил в городе ли она и пригласил встретиться. И девушка, конечно же, согласилась.

Положил телефон на стол и вышел на улицу, чтобы покурить. Эван и Тревор правы в одном — в прошлый раз мне помогла девушка. Они надеятся, что и в этот раз поможет. Но они не учли одного — в прошлый раз была особенная девушка.