Информационная война. Органы спецпропаганды Красной армии

Формирование соединения

Первоначально Квантунская армия не намеревалась использовать танковые войска в районе Номонхана. С 4 по 7 июня 1939 года, за несколько недель до операции по форсированию реки Халхин-Гол, в Хсинкине проводились плановые учения на картах. Здесь присутствовали все начальники Квантунской армии: от командующего генерала Уэды (Ueda) до начальников и офицеров штабов дивизий из Восточной Маньчжурии, а также группа офицеров Генерального штаба армии из Токио, состоящая из 7 человек. Маневры, проводившиеся в соответствии с текущими оперативными планами, главным образом имели отношение к Восточному фронту в Китае. Оставшиеся районы, помимо авиации, влияющей на всю Маньчжурию, лишь просто упоминались. Военные игры, касающиеся фронта в районе Номонхана, не проводились. В действительности командование Квантунской армии убедило группу офицеров из Генерального штаба в том, что Номонханский инцидент закончился и у Квантунской армии нет никаких новых замыслов. Успокоенные этой информацией офицеры после окончания учений на картах отправились на различные инспекционные задания. 9 июня 1939 года генерал-майор Ган Хашимото (Hashimoto Gan) и майор Ютака Имаока (Imaoka Yutaka) посетили штаб механизированной бригады под командованием генерал-лейтенанта Масаоми Ясуоки (Yasuoka Masaomi) в Кунгчулинге на юге Маньчжурии.

Два танковых полка бригады Ясуоки — 3-й (средний) танковый полк под командованием полковника Киётаки Йошимару (Yoshimaru Kiyotake) и 4-й (легкий) танковый полк под командованием полковника Йошио Тамада (Tamada Yoshio) — включали почти всю бронетехнику Квантунской армии. К августу планировалось увеличить вдвое танковые силы в Маньчжурии путем организации двух новых полков (9-го и 10-го) со средними танками Тип 97. Но в начале июня никто и не подозревал, что бригада Ясуоки готовилась для боевых действий в районе Номонхана. В докладе Ясуока объяснил группе офицеров Генерального штаба, что его задачей является разработка совместно с пехотой плана прорыва и преодоления мощных укрепленных позиций противника на восточной границе Маньчжурии на случай войны с Советским Союзом. Эта операция проводилась в целях обучения, а не боевых действий, хотя теоретически одна механизированная бригада Квантунской армии должна была быть способной вести боевые действия на любом фронте.

На вооружении 3-го танкового полка под командованием Йошимару, насчитывавшего 376 офицеров и солдат, состояло: 26 средних танков Тип 89 «Оцу», организованных в 2 линейные роты; 4 средних танка Тип 97 «Чи-ха»; 7 танкеток Тип 94 «ТК» и 4 танкетки Тип 97 «Ке-те». 4-й танковый полк под командованием Тамады, насчитывавший 565 офицеров и солдат (128 из которых были в инженерной роте), включал: 3 линейных роты и роту резерва, на вооружении которых состояло 35 легких танков Тип 95 «Ха-го»; линейную роту средних танков Тип 89 «Ко» из 8 машин и 3 танкетки Тип 94 «ТК».

Новый средний танк, поступивший в бригаду, представлял собой одновременно лучший и худший образец японского танка. Небольшие по размеру средние танки Тип 97 «Чи-ха» были новейшими и, наверно, самыми лучшими из своего класса. Впоследствии они стали самыми известными японскими танками. Во время событий в районе Номонхана танки Тип 97 являлись экспериментальными и поставлялись главным образом на китайский фронт. В отличие от них 2 варианта среднего танка Тип 89 «Оцу» и «Ко» были устаревшими образцами бронетанковой техники Императорской армии. Это были первые японские основные боевые танки, которые проявили себя еще во время инцидента в Маньчжурии в начале 30-х годов. Так как у «Оцу» был 6-цилиндровый дизельный двигатель (разработанный после 1934 года для использования на танках), он был несколько тяжелее и имел запас хода на 20 % больше, чем «Ко» с бензиновым двигателем жидкостного охлаждения. Экипаж всех трех типов средних танков состоял из 4 человек, главным вооружением была короткоствольная 57-мм пушка. У танка Тип 97 был 7,7-мм пулемет, в то время как у танков Тип 89 — 6,5-мм пулемет. Мощный дизельный двигатель В-12 и подвеска позволяли танку «Чи-ха» иметь более толстую броню. Скорость и запас хода по сравнению с устаревшими танками Тип 89 возросли (толщина брони — 20–25 мм против 15–17 мм; запас хода — 210 км против 140–170 км; скорость — 38 км/ч против 25 км/ч).

Легкий танк Тип 95 «Ха-го» имел такой же 6-цилиндровый дизельный двигатель с воздушным охлаждением и мощностью 120 л.с., как и у усовершенствованного среднего танка «Оцу», но его масса составляла чуть более половины массы танков Тип 89 (6,7–7,4 т против 12,1–13 т); были тоньше броня и слабее вооружение (броня — 8–12 мм; не очень мощная 37-мм пушка и один 7,7-мм пулемет); максимальная скорость — 40–45 км/ч и запас хода — 250 км. Это был новейший образец, поступавший на вооружение Императорской армии, а его скорость и маневренность ставили танк в один ряд с колесной техникой. Экипаж состоял из 3 человек.

В бригаду также поступили 2 модели танкеток — Тип 94 «ТК» и новая модель Тип 97 «Ке-те». Обе модели предназначались для буксировки техники и подвоза боеприпасов на фронт и отлично подходили для разведки, охранения и связи. Они не были предназначены для ведения наступательных действий, поскольку их огневую мощь составлял единственный 7,7-мм пулемет (в модели танка Тип 97 пулемет мог быть заменен 37-мм пушкой). Экипаж состоял из 2 человек, максимальная скорость — 40 км/ч. Масса модели танкетки Тип 94 с бензиновым двигателем — 3,2–3,5 т, броня — 8–12 мм, максимальный запас хода — 200 км. Масса модели танка Тип 97 — 4,25 т, броня 8–16 мм, максимальный запас хода — 250 км.

На учениях все командиры частей подчеркнули необходимость «усиления артиллерийско-технических подразделений и наращивания танкового вооружения», с чем Имаока и согласился. Из 9 частей, в которых он и Хашимото провели инспекцию, все находились на одном уровне: в процессе создания. У танковых полков не было возможности замены материальной части и личного состава. Имаока, специалист по тылу, пришел к выводу, что офицерам штабов по оперативным вопросам при планировании боевых операций необходимо понять разницу между реальной мощью частей и планируемой на бумаге (гипотетической). Танковые полки Ясуоки производили лишь «внешнее» впечатление. По мнению Тамады, его полк с точки зрения военной мощи был еще очень слабым.

Высшее командное звено Кунгчулингской танковой бригады составляли офицеры пехотного профиля. Ясуока, родом из Кагошимы, генерал-лейтенант с 1938 года, закончил в 1906 году 18-й военно-академический класс и Армейский военный колледж. Во время событий в районе Номонхана ему было 53 года. В 1936 году он стал начальником Танковой школы, в 1938 году командовал 1-й отдельной смешанной бригадой в Кунгчулинге, а затем, после расформирования предыдущих подразделений, — 1-й танковой бригадой. Майор Каменосуке Ногучи (Noguchi Kamenosuke), постоянно работавший с генералом, внешне напоминал феодального лорда, окруженного аурой высокомерия. Майор Юмеки Масуда (Masuda Umeki), старший помощник Ясуоки, характеризовал его как мягкого, но волевого, настоящего командира, заботившегося о своих войсках. Он был высокий и крепкий с редкими серыми волосами и небольшой лысиной. Ясуока носил очки, а курил и пил «чертовски много». Ногучи особенно впечатляло то, что Ясуока всегда был заранее готов к боевым действиям и операциям. Например, находясь в Кунгчулинге, он всегда «делал домашнее задание» и, таким образом, никогда не приходил в замешательство на фронте. Генерал самостоятельно составлял приказы в своем командном автомобиле и мог диктовать их без записей. Масуда считал, что с генералом легко работать, в отличие от его предшественника генерал-лейтенанта Кодзи Сакаи (Sakai Koji), умного, но придирчивого человека, который надоел даже собственному помощнику, пока им не был назначен «толстокожий» Масуда.

Йошимару, которому в 1939 году было почти 47 лет, закончил в 1914 году 26-й военно-академический класс. В 1936 году в звании подполковника он был отправлен во 2-й танковый полк; следующий год он провел на службе в Китае. В конце января 1939 года Йошимару стал командиром 3-го танкового полка в Кунгчулинге, в марте получил звание полковника. Как вспоминает Масуда, усатый Йошимару был прекрасным командиром, который любил своих людей, был спокоен и мягок, обладал хорошим чувством юмора. Ногучи и старший лейтенант Тачио Ирие (Irie Tachio), один из командиров взводов, называют Йошимару «бедным самураем» из Саги в Кюшу. Другой командир взвода, старший лейтенант Ивао Такешита (Takeshita Iwao), говорил о нем как об отличном командире, которому можно было доверять и который поддерживал дух атакующих солдат. Будучи строгим и суровым во время учений, Йошимару был внимательным к подчиненным и просто приятным человеком. Под руководством полковника в полку сложился смелый и сплоченный коллектив.

Во время событий в районе Номонхана полковник Тамада был старше Йошимару на год. Он закончил на класс выше в Военной академии и учился в Армейском военном колледже. В декабре 1933 года Тамада в звании майора был отправлен на подготовку в танковый полк, а в апреле 1934 года был включен в состав 4-го танкового полка отдельной смешанной бригады. В 1936 году он в звании подполковника стал преподавателем в Танковой школе. После присвоения звания полковника Тамада стал командиром 4-го танкового полка. Невысокий и коренастый, он не пил и не курил. О себе он говорил: «Я родом из Тохоку [север Японии], медлителен и невозмутим. В действительности я не был предназначен для танковых войск. И поскольку я был новичком среди танкистов, мои идеи, касающиеся бронированной техники, не были высоко оценены». Но его подчиненным казалось, что он доволен своей работой. Его считали осмотрительным, довольно упрямым, очень серьезным, точным, интеллектуальным, доскональным в своих мыслях и приказах, внимательным и добрым к другим людям. Строгая подготовка Тамады приносила свои результаты при ведении боевых действий.

Кюичиро Огата (Ogata Kyuichiro) был в Номонханской кампании в качестве полкового помощника Тамады в звании майора. Выпускнику 32-го военно-академического класса в 1939 году было почти 40 лет. Он был хорошо знаком с Тамадой, поскольку неоднократно служил вместе с ним, включая первый учебный период в танковом полку Нарашино продолжительностью 90 дней с декабря 1933 года по март 1934 года и их первое включение в списки Квантунской армии весной 1934 года. Послужив в качестве самого старшего капитана в 3-й роте 4-го танкового полка, Огата прошел курс подготовки, который проводил полковник Тошио Мураи (Murai Toshio). Назначенный заместителем командира полка после того, как на должность вступил Тамада, Огата всегда находил случай пообщаться и поспорить с полковником, главным образом по вопросам подготовки. Поскольку оба офицера не были «специалистами», Огата критически осмысливал рекомендации и жалобы младших офицеров и докладывал о них Тамаде. Огата считал себя смышленым и открытым — полной противоположностью полковника. Тем не менее они подходили друг другу и хорошо работали вместе, сочетаясь, по словам Огаты, как семейная пара. Последний постоянно общался с полковником и, несомненно, оказывал на него большое влияние. Огата получил боевой опыт, когда отряд Сакаи (названный в честь генерал-майора Кодзи Сакаи) был отправлен в Северный Китай с июля по декабрь 1937 года. Назначенный в танковую часть без опыта работы с бронетехникой заместителем пехотного полковника на Китайском фронте Огата фактически управлял танковым полком, достижения которого, по мнению Огаты, были недостаточны. Поэтому его опыт мог повлиять на результат боев в Номонхане.

С разрастанием приграничного инцидента к середине июня 1939 года и прибытием 23-й дивизии вместо 7-й при проведении наступления на реке Халхин-Гол штаб Квантунской армии решил использовать бронетехнику. 16 или 17 июня один из представителей штаба Квантунской армии высказал майору Каменосуке Ногучи, специалисту по танкам, свою первую неоформленную идею. Он хотел выделить 2 танковых полка в Кунгчулинге для поддержки пехотной дивизии, пересечь верхний Халхин-Гол на западе от Хандагая, сделать рывок на север — к соединению с Хайластыном и, ударив по противнику с тыла, во взаимодействии с пехотой, наступающей с востока, взять его в клещи.

Ногучи поставил вопрос об осуществимости возможности взаимодействия пехоты и бронетехники, после чего начался небольшой спор. Ногучи напомнил собеседнику о том, что пехота также должна быть задействована в операции, поскольку одна танковая бригада не настолько сильна, чтобы выполнить поставленную задачу самостоятельно, но обычная немоторизованная пехота не обладала той скоростью, которая позволила бы ей взаимодействовать с танками. В результате будет потеря в скорости, так как бронетехника не может оставить открытой пехоту и будет вынуждена двигаться с ее скоростью. Поэтому было предложено создать отряд, который наряду с легкими и средними танками будет включать моторизированную пехоту, инженерные подразделения, части полевой и зенитной артиллерии, размещенные главным образом вокруг Кунгчулинга. Группа Ясуоки, по словам Ногучи, «была рождена за одну ночь». Вечером 19 июня и утром 20 июня 1939 года штаб Квантунской армии в течение 10 часов издал соответствующие приказы о приведении в боевую готовность и сосредоточении подразделений. К тому моменту уже было решено, что группа Ясуоки заменит 7-ю дивизию для наступления на левом берегу реки Халхин-Гол. Штабной офицер Квантунской армии отправился в Хайлар, чтобы доставить приказ Камацубары (Komatsubara) о приведении в боевую готовность, а за ним последовал другой офицер с приказом на сосредоточение.

19 июня 1939 года майор Ногучи узнал, что он должен отправиться к Ясуоке для установления штабной связи. На самолете он был доставлен из Хсинкина в Кунгчулинг, куда он прибыл до наступления ночи. В официальной резиденции Ясуоки он рассказал генералу замысел штаба Квантунской армии, заключавшийся в распределении штатных и приданных средств танковой бригады между Аршаанем и Хандагаем и подготовке операций в Номонханском секторе во взаимодействии с 23-й дивизией с целью отрезать противнику «пути отхода» на левом берегу. По выражению лица генерала казалось, что Ясуока не имеет ни малейшего представления об идее Квантунской армии сформировать группу. Отсутствовали все штабные генералы, поэтому потребовалось время, для того чтобы все организовать.

Группе Ясуоки, основу которой составляли 2 танковых полка, были специально приданы 1-й отдельный полк полевой артиллерии под командованием полковника Кан Мияо (Miyao Kan), батарея зенитных орудий, рота тягачей из полка тяжелой артиллерии (все из артиллерийских подразделений Квантунской армии), 24-й инженерный полк под командованием полковника Шичиро Кавамура (Kawamura Shichiro), взвод радиосвязи из полка связи и 3-й моторизированный транспортный полк, состоящий из 3 рот (всего 120 машин). Из 7-й дивизии в Цицикаре должны были быть отправлены медицинский полк и усиленный батальон 28-го пехотного полка для прикрытия сосредоточения главных сил группы Ясуоки. Они были отданы под его командование по прибытии в Аршаань.

«Моторизированным резервом» 23-й дивизии должен был быть испытанный в боях выделенный временно из 7-й дивизии пехотный полк под командованием Суми, снабженный грузовиками моторизированной транспортной роты и усиленный 2 батареями противотанковых орудий и 2 батареями полковых орудий. Самоуверенный генерал Камацубара (с которым Суми познакомился во время поездки в отдел советской разведки Генерального штаба) сказал, что после того как полк Суми примерно 23 июня на поезде прибудет в Хайлар, он должен будет соединиться с группой Ясуоки около озера Дорот (45 км южнее Чянчуньмяо), сесть на грузовики и находиться в готовности пересечь Халхин-Гол под прикрытием Ясуоки. Как понял Суми, батальон другого полка 7-й дивизии — 2-й батальон 28-го пехотного полка под командованием майора Томизи Кадзикава (Kajikava Tomiji) — должен был перейти под его командование. Детали еще не были разработаны, была лишь основная идея. Подобное услышал Суми и от энергичного начальника штаба Камацубары полковника Оучи (Ouchi), другого офицера, говорящего на русском языке, которого он знал еще с начальной школы и военного колледжа. Как и Камацубара, Оучи сказал, что наступление находится на стадии планирования и ситуация может немедленно измениться. Суми должен был «пропустить это мимо ушей», отказаться от всех ненужных полковых лошадей и забрать себе штабную машину. «В любом случае, — усмехался Оучи, — я устрою так, что ты получишь орден Золотого Коршуна!»

Тем временем, намного южнее, генерал Ясуока был занят транспортировкой своего отряда поездом на фронт по одноколейной железной дороге. Командир танкового взвода старший лейтенант Такешита считал, что дорога очень плохая; он помнил, как его поезд, нагруженный бронетехникой, скользил при подъеме. Между тем Ногучи был удивлен, с какой быстротой были погружены части на железнодорожные платформы. 20 июня в 9.00 утра войска отправились из Кунгчулинга, получив приказ лишь предыдущим вечером. Улыбка же его была грустной — все идет гладко до самого сражения!

Однако на уровне командиров взводов старший лейтенант Ирие из 3-го танкового полка отмечал бесчисленные проблемы, большие и маленькие: «Мобилизация была провалом. Мы не уделили внимания деталям и проверке (нашего оборудования). Не хватало касок и противогазов. У нас не было времени для личных вопросов. Во время передвижения началась дизентерия. Нужно было больше времени уделить на изучение тактики обеих сторон и подготовку к условиям ведения боевых действий».

На транспортировку отряда в Аршаань ушло 2 дня. 22 июня 1939 года Ясуока начал выгружать 2 танковых полка. Части проверяли свои машины на предмет механических повреждений и дефектов, потому что ничто не должно было быть упущено. Особое внимание было уделено состоянию артиллерийских орудий и боеприпасов, с хорошими результатами были проведены артиллерийские тренировки. В связи с отсутствием холостых снарядов пришлось использовать дорогие боевые. Уровень выучки стрельбы из пистолетов, по словам Ирие, был неудовлетворительным.

24 июня 1939 года боевая группа Ясуоки отправилась из Аршааня и сосредоточилась в 65 км вблизи от Хандагая, готовясь к продвижению к реке Халхин-Гол. Как говорил один из участников операции, рации в танках были неисправны, а штатная структура не соответствовала поставленным задачам. Что касается разведки, то с весны 1936 года Квантунская армия собрала информацию о местности и общих чертах территории между Чянчуньмяо и Хандагаем, которая оказалась впоследствии полезной в оперативном и тыловом отношении. Штаб бригады Ясуоки и командиры подразделений продумывали продвижение, высылали вперед группы по ремонту дорог, устанавливали отметки и назначали команды контроля движения. Но в Хандагае Ногучи вскоре заметил, что колонны войск прибывали без грузовиков, и был этим встревожен. Из-за прошедших дождей грузовики застревали в болотах, так как в степи не было ни мощеных, ни улучшенных земляных дорог. Называемые дорогами «караванные пути» в долине Халхин-Гола после продвижения войск стали еще грязнее и болотистее.

С помощью толстых досок и щитов танкисты и пехотинцы кое-как протащили гусеничную технику, но грунтовые дороги были безнадежно испорчены, так как танки разворотили все пути, и колесная техника не могла двигаться. Полоса длиной в несколько километров напоминала реку из грязи. Некоторые транспортные части иногда проходили за целый день один километр. Майор Мацуичи Нюмура (Nyumura Matsuichi) говорил, что грязь доходила до лодыжек людей и ведущих мостов грузовиков. Для буксирования колесной техники приходилось использовать танки. Машины часто застревали и ломались. Эта проблема еще больше усложнялась, когда маршрут проходил по холмистой местности.

Офицер из роты обеспечения 3-го полка на новеньком шестиколесном дизельном грузовике вез танковые снаряды, мины и пулеметы. Ночью 23 июня он отправился из Аршааня и утром попал в болото. Несколько десятков грузовиков завязли в грязи и постепенно погружались в нее, пытаясь выбраться. Солдаты присоединили веревки и канаты и пытались вытащить боевые машины. К 25 июня из 17 ротных машин только 9 прибыли в Хандагай. Всему батальону потребовалось 2 дня — с 13.40 23 июня по 25 июня — для того, чтобы добраться до Хандагая.

Ясуока напомнил Ногучи, что танки без топлива все равно что «мертвые крепости». Майор извинился и объяснил, что все дерево было порублено инженерными подразделениями на доски для дорог. До сих пор невозможно было предугадать, когда подъедут грузовики. В тот момент фермерский трактор вытаскивал одну за другой машины из грязи. Ясуока заметил, что существует постоянная потребность в инженерных войсках и их нужно было посадить на машины в первую очередь.

Сначала боевая группа Ясуоки не была обеспокоена тем, что пехота могла оторваться на марше, пока танки ждут топливо. Ведь танки могли продвигаться с большей скоростью и после того как они были заправлены. Но согласно первоначальному замыслу, предполагалось нанести удар в тыл противника после того, как части переправятся через реку; теперь же едва хватало топлива и не было достаточно материалов для наведения моста через реку. Как оказалось, японские танки не могли двигаться по неустойчивому понтонному мосту, временно возведенному императорскими войсками через реку Халхин-Гол. Как же рассчитывал отряд Ясуоки, у которого не было средств для наведения моста, переправиться на левый берег? Теоретически танки могли форсировать реку глубиной один метр, но при этом были необходимы точные сведения о реке, и это зависело от твердости грунта ее дна. При детальном рассмотрении намеченной переправы через реку Халхин-Гол она (река) оказалась слишком широкой и глубокой. Обескураживающие доклады разведки только укрепляли общее мнение, что форсирование реки двумя танковыми полками невозможно. Требовалось иное решение. В худшем случае, думал Ногучи, японцы могли использовать некоторое количество танков в качестве «быков» для импровизированного моста. Была также фантастическая идея использовать мосты противника. Советские войска переправили технику на правый берег, так почему бы не использовать их мосты, число которых могло быть от двух до пяти, чтобы переправить японские танки на другой берег? Если же противник взорвал пролеты, то инженерные подразделения, направленные Ясуокой, их восстановят.

Отсутствие реального способа переправиться через реку и пересечь болотистую местность лишь усугублялось нехваткой топлива для танковых частей при ведении продолжительных боевых действий; сложилась ситуация, с которой еще не сталкивался штабной офицер Ногучи. Средние танки при движении буквально пожирали драгоценное топливо. Однако транспортные части Императорской армии стремились ускорить продвижение личного состава за счет топлива, продовольствия и боеприпасов, следуя лозунгу «Все войска на линию фронта!». Ногучи чувствовал, что необходимость в топливе для танков впоследствии будет важнее, чем «вытаскивание» войск или наведение понтонов. Грузовики из-за нехватки топлива не могли перебраться на другой берег реки, но танки должны были достичь реки и, возможно, переправиться через нее. Больше всего Ногучи опасался того, что при доставке топлива только на 1–2 заправки танки не смогут выполнить задачу. Поэтому он самое большое внимание уделил поставкам топлива со складов в Аршаане, куда поезда прибывали без задержек, в Хандагай. В Аршаане он также обсуждал в течение нескольких дней ряд организационных проблем с капитаном Шохеи Като (Kato Shohel), штабным офицером Квантунской армии и своим старым приятелем.

Хотя Ногучи сам был офицером Квантунской армии, он не мог обвинять кого-либо в нерасторопности, поскольку был назначен в группу Ясуоки и являлся заинтересованным лицом; но Като, возможно, мог, так же как и офицеры связи, контролирующие 23-ю дивизию. Тыловая служба Квантунской армии отправила запрос маньчжурскому правительству на предмет ремонта худшего участка дороги. Несколько сотен работников прибыли для решения этой задачи под руководством гражданского инженерного отдела, но результаты оказались плачевными.

Полковник Тамада, «надавив» на Ногучи по поводу топливной проблемы, сообщил, что 26 июня погиб старший лейтенант Хангоро Шинода (Shinoda Hangoro). 4-й танковый полк вел разведку возможных путей переправы реки Халхин-Гол, чтобы соединиться с 23-й дивизией в районе высоты Комацу, но из-за нехватки топлива патрули взяли монгольских пони из Хинганской дивизии кавалерии маньчжурской армии. Лейтенант Шинода и несколько новобранцев, выехавшие вперед на разведку на расстояние 3–4 км, были настигнуты бронеавтомобилями и моторизированной пехотой противника. Двум или трем маньчжурским кавалеристам, сопровождавшим лейтенанта, напуганным противником, удалось вернуться; они доложили о перестрелке и о том, что Шинода был ранен и упал без сознания. Для расследования обстоятельств была отправлена 3-я танковая рота капитана Соичи Тамаки (Tamaki Soichi). Но несмотря на интенсивные поиски, Тамаки не обнаружил следов лейтенанта и его людей. Однако в окрестностях были видны следы гусениц и несколько отдельных солдат: возможно, всадники из Внешней Монголии вели наблюдение.

Считалось, что, находясь в сознании, Шинода мог совершить самоубийство, чтобы избежать позора попасть в плен. То, что противник захватил разведчиков живыми или мертвыми, подтвердил полковник Тамада, узнавший, что пропавший японский сержант был обменян после окончания кампании. Командир взвода, на два года младше Шиноды, полагал, что лейтенанта (которого он называл отличным молодым офицером) могли подобрать еще не пришедшим в сознание. Позже, осмыслив, что репатриированного японского офицера ожидает только самоубийство или казнь, Шинода мог навсегда остаться в СССР, что и сделало значительное число военнослужащих Императорской армии. Тамада, чувствуя свою беспомощность, назвал эпизод бессмысленным и нелепым: «Представляете, офицер-танкист убит на лошади!» Ногучи разделял тревогу полковника. Он попытался успокоить командиров передовых частей, связываясь с транспортными войсками, которые днем и ночью прилагали нечеловеческие усилия для того, чтобы подвезти необходимые запасы.

Пока силы Ясуоки находились в районе Аршааня, до личного состава отряда дошли слухи о том, что генералом недовольны в Квантунской армии за «пустую трату времени жаркой весной [в Аршаане]». Ногучи опровергал ложные слухи, но несколько старших офицеров, таких как майор Масуда (офицер-инструктор Ясуоки) и подполковник Хидетеру Таказава (Takazawa Hideteru) (старший штабной офицер) предложили безумный план для использования момента: танки выдвинутся максимально вперед, пока позволят запасы топлива «ради спасения чести отряда». Затем экипажи снимут пулеметы с танков и будут использовать их вручную. Так будут приложены все усилия, чтобы выполнить задачи, поставленные перед отрядом Ясуоки. Ногучи заявил, что идея ведения боевых действий танковой бригадой в пешем порядке была безответственной и бесполезной.

Этот период новых споров проходил как раз перед авиационными налетами японских ВВС 27 июня 1939 года на авиабазу противника в Тамсаге на территории Внешней Монголии. Квантунская армия горела желанием начать наземную наступательную операцию, после того как ВВС захватили господство в воздухе. Доклады от Камацубары свидетельствовали о том, что противник сосредоточил значительные наземные силы в районе Номонхана, а 24 июня танковые силы Кобаяси были обстреляны артиллерией противника около Чянчуньмяо. Исходя из того, что контрудар был необходим, Квантунская армия 25 июня издала новый приказ на проведение операции. Кроме того что на Камацубару было возложено вести наступление на левом берегу, штаб армии освободил отряд Ясуоки и Хинганскую дивизию маньчжурской армии от непосредственного подчинения и присоединил их к 23-й дивизии. Камацубара должен был уничтожить силы Внешней Монголии в районе Номонхана после сосредоточения главных сил 23-й дивизии.

26-й полк полковника Суми (моторизированный резерв Камацубары), который дошел до озера Дорот, как было приказано, ждал встречи с Ясуокой и грузовиками для комбинированного удара через реку Халхин-Гол. Когда Суми достиг озера Дорот, он не получил дальнейших приказов, не было у него и грузовиков. Он и его подчиненные питались съедобными корнями и растениями и ловили рыбу в озере. Вечером 27 июня Камацубара и Оучи догнали на машине Суми. Как вспоминал Суми, ему сказали, что план по форсированию реки вновь изменился. Поскольку японские танки не могли переправиться через Халхин-Гол в выбранном месте, то механизированные силы Ясуоки будут использоваться на правом берегу под командованием Камацубары. 3 батальона усиленного 26-го полка обеспечат моторизированную ударную мощь на левом берегу. На следующее утро они должны будут отправиться в Чянчуньмяо, где будут получены грузовики.

Хотя воспоминания Суми основаны на его субъективном мнении, группа Ясуоки не знала о том, что теперь их задачей была фронтальная атака на правом берегу вместо прорыва на левом. По указанию «приступить», поступившему из 23-й дивизии, вечером 29 июня Ясуока дал распоряжение войскам на следующее утро выдвинуться в район Халхин-Гола: Тамаде — с 9.00, Йошимаре с 11.00. Для того чтобы обеспечить мобильность 2-го батальона 28-го полка майора Кадзикавы — приданного 4-му танковому полку и усиленного 1-й танковой ротой, получившего задачу немедленно начать разведку местности, — Тамада приказал роте обеспечения выделить 12 грузовиков Кадзикаве, а полк Йошимару должен был предоставить еще 6. Кадзикава должен был отправляться в 6.00 утра. Инженерным подразделениям также нужны были грузовики для проведения дорожно-ремонтных работ, поэтому Ясуока выделил им 10 машин из отдельного артиллерийского полка и 2 — из зенитной батареи. Кавалерийские части и подразделения маньчжурской армии из Хинганской дивизии должны были прикрывать правый фланг. Тамада приказал частям взять паек на обед и на ужин. Капитан на грузовике был назначен для выполнения задачи по контролю за движением и инженерными работами.

Ногучи все еще был уверен относительно точного расположения объектов атаки отряда, что вызывало повторяющиеся вопросы офицеров-танкистов в течение всего этого периода. Хотя грузовики начали прибывать в Хандагай, была получена только половина необходимого количества топлива, а материалы для возведения мостов еще не прибыли. Тем не менее 29 июня в 23.00 штабом отряда на основании разведывательных данных об отходе противника, полученных из 23-й дивизии, был издан еще более срочный приказ. Инженерные подразделения должны были немедленно начать ремонт дороги, так как время выдвижения полка Тамады было продлено до 1.30 30 июня, а полка Йошимару — до 3.30. Выбрав кратчайший путь, пехотный батальон Кадзикавы должен был отправиться в 4.30 (в действительности он отправился в 6.30). Дозор во главе с офицером должен был срочно начать разведку предполагаемых путей отхода противника и мест переправы на реке Халхин-Гол. 2-я танковая рота капитана Рёйчи Китамура (Kitamura Ryoichi) должна была двигаться впереди полка Тамады на расстоянии 2 км от главных сил и отмечать маршрут продвижения. За исключением работы одной радиостанции в штабе полка должно было соблюдаться радиомолчание.

Нехватка топлива не позволила провести внезапную атаку всеми танковыми силами бригады Ясуоки. 4-я рота капитана Санджи Ин (In Sanji) из полка Тамады, имеющая на вооружении средние танки, находилась в Хандагае. Так же, из-за отсутствия грузовиков, была вынуждена поступить рота обеспечения капитана Тамоцу Камияма (Kamiyama Tamotsu), имевшая большие запасы материалов, включая боеприпасы для танковых орудий, выделенных пехоте Кадзикавы. Камияма сумел догнать 4-й полк лишь тогда, когда батальон Кадзикавы вернул грузовики.

Ранее уже упоминалось об отрывочных данных о противнике, собранных японской разведкой, и о том, что советские войска постепенно отходили с правого берега реки с ночи 28 июня. Штаб Квантунской армии с самого начала основывался на ложном представлении о том, что противник постарается оторваться прежде, чем будет вынужден остановиться и вести боевые действия.

Майор Мацуичи Нюмура (Nyumura Matsuichi), командир разведывательного отряда, приданного группе Ясуоки, лучше других объяснил последовательность событий, которые привели к тому, что японская танковая группировка «понеслась» в наступление. Консул СССР наверняка имел двойного агента на территории Маньчжурии. По этому каналу разведка перехватила телеграмму, отправленную якобы комбригом Яковлевым, командиром 11-й танковой бригады, командиру 57-го корпуса Жукову. Суть сообщения было в том, что «из-за постоянных дождей дороги размокли и наши танки застревают один за другим, поэтому необходимо повернуть назад для ремонта техники».

Специалисты-разведчики в Харбине позже уверяли Нюмуру, что они знали о том, что содержание телеграммы было ложной, неподтвержденной информацией; по их словам, они отправили ее в 23-ю дивизию только «на рассмотрение». В дивизии же информацию восприняли буквально и пришли к выводу, что противник должен был немедленно отступить. Несомненно, вину за этот случай возложили на офицера разведывательного отдела дивизии Сузуки, но даже Нюмура поверил подробному докладу об отходе противника. Кроме того, дождь шел и в районе Аршаань — Хандагай. Там, где находился Нюмура и был расположен отряд Ясуоки, также стало очень грязно. Позже японцы узнали о том, что песчаная местность реки Халхин-Гол вовсе не была грязной и что, когда идет дождь и вода попадает на дюны, песок становится твердым как бетон, как прибрежная полоса прилива. В действительности Яковлев стремительно шел к Халхин-Голу, но японцы верили в обратное. Как считал Нюмура, историки могут сказать, что наступление танками планировалось, но он был очевидцем и чувствовал, что японцы находились в неподобающей спешке, чтобы застигнуть противника врасплох. На его совести также лежит ответственность за серьезную ошибку; он, как разведчик, должен был посоветовать действовать осторожнее, но он тоже поверил в правдивость информации. Послание Яковлева было для Нюмуры отличным примером «инспирированной информации» русских. Он понял, что советская разведка не просто сеет ложную информацию, но снабжает ее правдоподобными сведениями до последнего момента, она соответствует действительности и поэтому воспринимается как достоверная при ее перехвате. Использование Советским Союзом агентов, в частности тех, которые действовали в Харбине, вызывало серьезные трудности.

Так как части Ясуоки двигались в целом по «расписанию», дух офицеров и солдат передовых частей был приподнят, поскольку они не знали ничего об истинном положении дел. Но командир отряда и штаб переживали тревожное ожидание, так как знали, что «корпус Камацубары для японской экспедиции выполнял роль ягненка, приносимого в жертву, а силы Ясуоки использовались в этой роли для корпуса Камацубары». Легкие танки 4-го полка продвигались вперед к назначенному месту на реке (напротив высоты Комацу), которое обнаружили разведывательные части. Ногучи видел самолеты противника, время от времени пролетающие параллельно отряду, несомненно, для ведения разведки.

Продвижение японской группировки характеризовалось игнорированием особенностей местности и направления пути и усложнялось из-за сильных туманов и темноты безлунных ночей. Испорченная дождевыми канавами и болотами дорога была не приспособлена к движению, несмотря на усилия инженерных подразделений, и ситуация только накалялась по мере продвижения танков. Солдаты танковых частей трудились вместе с саперами, пытаясь сделать путь проходимым или по возможности объезжая труднопроходимые участки местности. В стороне от полос мягкой земли и низменности почва была в общем песчаной; танкам приходилось время от времени останавливаться, чтобы охладить двигатели, перегретые от продолжительной эксплуатации. Грузовики также продвигались с большим трудом.

К 9.00 30 июня передовой отряд Тамады — рота Китамуры — достиг точки 7 км северо-западнее Хандагайского ущелья, образовав «дыру» между ним и главными силами. Тамада попытался перегруппировать свои части и подтянуть колонны, которые растянулись из-за отвратительных дорог, а также провести разведку местности в глубину. В это время Ногучи из своей машины прокричал Тамаде, что его силы, назначенные в передовые, должны были принять под командование усиленный пехотный батальон Кадзикавы.

Тамада занимался сосредоточением разбросанных частей и приведением в порядок материальной части после напряженного движения по бездорожью, когда в 10.35 прибыл лейтенант из передовой роты. В 8.50 капитан Китамура обнаружил 8 или 9 танков БТ, 3 бронированных машины и 2 скорострельных орудия противника, а спустя полчаса начал обстреливать их легкими танками 2-й роты. Хотя у Тамады в распоряжении штаба полка тогда находилось только два взвода легких танков, ремонтный взвод и батарея полевой артиллерии, он решил броситься на помощь Китамуре, чтобы не допустить изоляции 2-й роты и потери возвышенности на юге озера Дорот, которая представляла собой благоприятную для ведения боя местность. По пути Тамада «взял на время» у батальона Кадзикавы противотанковую батарею. В 12.30, перегрев двигатели из-за движения по склонам, полковник догнал роту Китамуры и узнал, что она отбросила 8 или 9 танков БТ, поддерживаемых противотанковыми орудиями, 3 бронированных машины и кавалеристов противника и охраняла возвышенность (по терминологии Императорской армии, высота 893), а также вела разведку местности с видом на реку Халхин-Гол.

Усиленный средствами 1-й танковой роты и маньчжурского кавалерийского эскадрона Китамура в 1.20 на расстоянии 3 км обнаружил бронеавтомобиль противника, двигающийся на восток для ведения разведки. Тамада, который также наблюдал за противником, одобрил просьбу капитана попытаться захватить боевую машину. Китамура вышел в тыл бронемашине и начал сближаться с ней. Оказалось, что у противника был грузовик с 10 солдатами и скорострельным орудием. Это подразделение даже не попыталось уйти, когда японцы отрезали пути отхода, а развернулось и в 1.50 укрылось в узком углублении в дюнах. Отряд спешился, а лейтенант готовил противотанковое орудие для стрельбы на расстоянии прямого выстрела — около 30 м.

Китамура попал в засаду. Противник одним выстрелом из скорострельного орудия поразил и сжег легкий танк Тип 95, убив капитана и смертельно ранив одного из членов личного состава экипажа. Ногучи вспоминал, что Китамура был всегда доволен отличным двигателем своего танка и постоянно опережал свою часть. В этот раз, к несчастью, он проследовал слишком быстро и заехал один слишком далеко, вследствие чего был отрезан и уничтожен. Оставшаяся часть танковой роты японцев окружила силы противника и уничтожила орудийный расчет, закончив бой к 14.40. Были захвачены противотанковое орудие, 200 снарядов в кузове грузовика и один военнослужащий — тяжело раненный русский сержант, единственный оставшийся в живых. Солдаты из 4-го танкового полка пришли к Ясуоке извиниться за потерю командира. В качестве отмщения они принесли 10 пилоток и вещевых мешков убитых солдат Красной армии.

Тамада вспоминал, что противотанковое орудие противника было превосходным, а бронебойные снаряды намного эффективнее японских. Как сказал один из офицеров Императорской армии, начальная скорость полета снаряда пушки японского танка равнялась 400 м/с и за полетом снаряда можно было наблюдать. Что же касается советского противотанкового орудия, то «мы видели вспышку, затем пробоину в танке, их точность была потрясающей». Впоследствии Ногучи применял захваченное орудие для обороны штаба. Существенным было то, замечал Тамада, что противник придавал орудия танковым частям на танках БТ. В результате столкновения полковник понял, что советское вооружение хорошее, противник обладал быстрой реакцией, упорством, высоким состоянием боевого духа. Как было отмечено в полковом дневнике, «необходимо было быть осторожным в отношении тактики сближения». Другими словами, степень подготовленности противника была выше, чем ожидалось.

Нюмура лично охарактеризовал советского пленного как «отличного солдата, такого же, как и японский». Сначала он отказался отвечать и молчал. В конце концов он заговорил, хотя понять его было очень трудно. В Улан-Баторе советские войска разместили специальный корпус. В частности, отряд, уничтоженный Тамадой, относился к батальону броневых машин Быкова, из которого и был взвод сержанта. Но с самого Быкова (который прибыл на фронт из Борзи) было снята ответственность за провал на первой стадии Номонханской кампании. В Ундурхане находилась часть 11-й танковой бригады с 80 танками-амфибиями Т-37А и двумя батареями полевой артиллерии, имеющими на вооружении восемь 76-мм орудий. Противотанковые орудия калибром 45-мм использовали 2 вида снарядов: бронебойные, оснащенные взрывателем мгновенного действия, и обычные, с короткой задержкой. Советские минометы, имевшие упор в форме «черепашьего панциря», были двух видов — для оборонительного и наступательного боев, первый из которых сначала применялся в районе Номонхана. Красной армии преподавалось то, что танки японцев были нескоростными и имели недостаточную огневую мощь, и поэтому их не стоит бояться.

Нюмура и его личный состав из отряда разведки обыскали тела советских солдат и собрали документы, удостоверяющие их личность. Офицер Красной армии, лейтенант артиллерии, был симпатичным, вспоминал Нюмура, которому было жалко видеть такого молодого офицера убитым.

В планшете лейтенанта были найдены полевой дневник и карта. Теперь стало ясно, что часть Быкова из Забайкальского округа прибыла на фронт двумя или тремя неделями раньше, участвовала в перестрелках и вела разведку каждый день. Угрозу для японцев представляло то, что советские войска ставили отметки планового артиллерийского огня на предполагаемых маршрутах продвижения японцев.

Это были первые реальные данные об 11-й танковой бригаде, Нюмура теперь стал понимать, что правый берег удерживался советскими войсками, а не войсками Внешней Монголии. До того момента считалось, что основу сил противника составляла монгольская армия при поддержки советской. Очевидно, план сражения был отменен, поскольку степень участия русских не была известна. Нюмура доложил по радио о результатах в 23-ю дивизию, в Харбин и в штаб Квантунской армии. Но информация была получена слишком поздно, чтобы повлиять на наступление Ясуоки, бригада которого продвигалась вперед.

В 14.50 с восточной возвышенности Халхин-Гола полк Тамады обнаружил 8 машин противника (возможно, танков) в сопровождении орудий, двигающихся в их направлении на левом берегу реки. 3-я танковая рота Тамады и пехотный батальон Кадзикавы прочесали правый берег и не обнаружили противника. Отряд противника на левом берегу не предпринимал наступательных действий, и поскольку он находился за пределами расстояния прямого выстрела, силы Тамады не открывали огонь.

После 15.00 Ногучи догнал полк Тамады и беседовал с полковником, когда японский самолет со штабным офицером Квантунской армии на борту прилетел с севера. Он сделал круг и сбросил связной тубус, в котором были основные инструкции группе Ясуоки, поступившие из 23-й дивизии. Согласно предварительным указаниям, после которых должны были последовать более детальные инструкции, Ясуока должен был поменять направление движения от Халхин-Гола и направиться на север в сторону Чянчуньмяо для обеспечения поддержки 23-й дивизии в предстоящем форсировании реки. В приложении на картах были указаны скрытые запасы топлива, находящиеся южнее озера Дорот. Там колонны должны были дозаправиться и следовать к месту назначения.

Тамада и Ногучи успокоились, потому что танковым войскам больше не пришлось бы со скудными запасами топлива форсировать реку или тащить пулеметы. Топливо поставлялось самолетами, и Ногучи предположил, что его друг капитан Като убедил штабных офицеров Квантунской армии в 23-й дивизии организовать поставки по воздуху. Что касается причин неожиданного изменения наступательных планов и выдвижения в сторону Чянчуньмяо, Ногучи под влиянием мнения высших штабов решил, что посылать бронетанковый отряд вдоль Халхин-гола из Хандагая слишком далеко. Тогда он считал, что после зачистки правого берега отряд мог быть способен преследовать противника до другого берега.

Официальный приказ 23-й дивизии вышел 30 июня в 15.00, в нем указывались задачи сил Кобаяси на левом берегу, полка Суми, составлявшего моторизированный резерв у Чянчуньмяо, и бронетанкового отряда. Ясуока должен был следовать за Кобаяси и Камацубарой до высоты Фуи и нанести удар южнее по направлению слияния рек. Маньчжурская кавалерия должна была атаковать высоту Норо (север Хайластына), для того чтобы отрезать противнику пути отхода в этом направлении.

Хотя группа Ясуоки сосредоточила только часть гусеничной техники, стало необходимым немедленно продвигаться вперед, так чтобы вовремя форсировать реку и вести вместе с главными силами 23-й дивизии наступление, назначенное на 2–3 июля. Так были реализованы размышления Ясуоки, которые соответствовали планам Квантунской армии и Камацубары: «Наступила возможность разгромить противника, поскольку он уже утратил желание сражаться. Наш отряд должен нанести удар по советским войскам на севере реки Хайластын в сочетании с атакой главных сил дивизии на западном берегу Халхин-Гола, намеченной на 3 июля. Начало операции планируется на утро, если же будут признаки отхода противника, мы начнем наступление раньше назначенного времени».

Возможно, из-за того, что батальон Кадзикавы задержался, Камацубара выделил Ясуоке 1-й и 2-й батальоны 64-го пехотного полка Ямагато, оставив 3-й батальон в качестве дивизионного резерва. Полк Ямагато прибыл в Чянчуньмяо уже вечером 28 июня. Комацубара намеревался направить группировку Ясуока — Кадзикава, но в действительности сражались 2 батальона Ямагато, заменяя батальон Кадзикавы.

В 17.00 30 июня цель назначения передовой части Тамады была отмечена и всем подразделениям Ясуока приказал направляться в район сосредоточения южнее озера Дорот с целью быть в готовности выдвинуться к Чянчуньмяо. Но Тамада решил вообще отменить выдвижение, за исключением артиллерийских частей, которые выступили на закате, отчасти из-за необходимости скрыть намерения японцев, а также из-за потери контакта с приданным батальоном Кадзикавы. Большинство проблем Кадзикавы было вызвано постоянными изменениями положения его пехотной части. В Аршаане, куда он прибыл 21 июня, батальон получил грузовики для действий с бронетехникой Ясуоки. Когда грузовики застряли в болотах в районе Аршааня, большей части людей Кадзикавы пришлось больше 60 км пробираться до Хандагая пешком. Там Ясуока приказал своему отряду выделить несколько грузовиков для пехоты. Но поскольку батальон находился под прямым подчинением Ясуоки с 27 июня, даже после передачи его передовой части Тамаде это не оказало помощи для выдвижения танкового полка. Направляясь к Чянчуньмяо, механизированные части требовали немедленно вернуть грузовики. Личному составу Кадзикавы пришлось совершить еще один марш. Это один из многих случаев слабого взаимодействия при движении по пересеченной местности между японскими танками и пехотой.

Солнце село 30 июня в 20.10. Спустя некоторое время Тамада начал сосредоточение своего полка, и около 21.00 его силы начали двигаться к озеру Дорот в условиях дождя, темноты и грязи. Для того чтобы пройти 23 км, отряду потребовалось более 6 часов, а при движении по хорошей местности для этого нужен лишь час. В 3.30 японские подразделения в конце концов завершили сосредоточение в районе озера. Тамада жаловался, что движение должно оперативней координироваться из группы Ясуоки, который отправлял солдат для проведения разведки маршрута, выдвижения и разметки дороги.

Утром 1 июля 4-я рота капитана Ина (единственная, состоящая только из средних танков) и основная часть роты снабжения капитана Камиямы прибыли из Хандагая на место сосредоточения у озера Дорот. Вслед за силами Тамады прибыл и 3-й полк средних танков Йошимару. Начав марш к озеру Дорот в 1.00 на сутки раньше, пехотный батальон Кадзикавы прибыл через 14 часов в 11.00. Ясуока приказал своей группе отправиться в Чянчуньмяо в 13.00 с конечной целью разгромить противника на правом берегу Халхин-Гола. Тамада должен был обеспечить дозорную роту, выделить один взвод для обеспечения работ и вести главные силы отряда вместе с остатками своего полка. Затем Ясуока вылетел в Чянчуньмяо для координации операции с Камацубарой.

В 11.30 1 июля Тамада приказал своим силам снова приготовиться к движению. Под руководством Ногучи отряд по плану вышел в 13.00, время от времени наблюдая самолеты-разведчики противника. 1 июля к 17.10 войска достигли места на озере, расположенного в 8 км южнее Чянчуньмяо, где они соединились с 23-й дивизией. Ясуока, вернувшийся из штаба дивизии, издал новый оперативный приказ 2 июля в 12.30. 23-я дивизия и 64-й пехотный полк выдвинулись к фронту, поэтому танковая бригада должна была в 4.00 выслать передовой отряд, на этот раз выделенный 3-м танковым полком Йошимару и батареей из 1-го отдельного полка полевой артиллерии полковника Мияо (Міуао). За ним на расстоянии километра должны подойти силы первого эшелона: штаб отряда, 4-й танковый полк, оставшиеся силы артиллерийского полка, медицинские подразделения и подразделения связи и снабжения водой, которые должны проверять каждый водоем по пути. Все роты снабжения и ремонта должны были следовать за главными силами. Второй эшелон под командованием майора Кадзикавы, включающий его пехотный батальон, взвод легких танков, зенитную батарею, эвакороту, отдельную инженерную роту и медицинское подразделение, должен был выдвинуться 2 июля после длительной остановки по прибытии в Чянчуньмяо. Вероятно, из-за эпизода с Китамурой, к приказу Тамады было добавлено предписание каждой из танковых рот заблаговременно выделить взвод для подавления противотанковых орудий противника.

Совершив марш за 14 часов и отдохнув около 8 часов, пехотный батальон Кадзикавы покинул озеро Дорот в 19.10 1 июля. Те, кто был на грузовиках, прибыли в Чянчуньмяо 2 июля в 2.00, совершившие марш пешим порядком прибыли в 7.40. Выделенный второму эшелону Ясуокой Кадзикава получил приказ догнать бронетанковую бригаду как можно быстрее. Батальон опять вышел из Чянчуньмяо 2 июля в 1.00, частью — на грузовиках, частью — в пешем порядке. 64-й полк Ямагато, заменивший уставший батальон Кадзикавы, начал марш к Чянчуньмяо днем раньше: 1 июля в 4.30.

2 июля в 4.00 бригада Ясуоки покинула Чянчуньмяо. В 7.00 передовые подразделения Тамады, находясь в 20 км западнее Чянчуньмяо, услышали артиллерийские выстрелы на большом расстоянии в юго-западном направлении. Части выдвинулись вперед, готовые сражаться. Мокрая земля не оказывала влияния на проходимость танков, но для грузовиков это была «старая» проблема. Располагаясь восточнее озера Хозуй, в 14.00 Ясуока заметил, что 64-й полк Ямагато с полудня ведет боевые действия и отряд должен быстро выдвигаться ему на помощь. Сигналом к выдвижению был поднятый японский флаг. Полк Тамады маневрировал. Время было потеряно из-за трудности определения места сбора и дорожных препятствий. К 3.15 первые подразделения достигли восточного побережья озера Манзут и готовились быстро перейти в наступление, выслав дозоры и войска охранения. Артиллерийские снаряды противника, летевшие с возвышенности на левом берегу реки Халхин-Гол, попадали на площадь впереди места сбора.

Японские самолеты-разведчики время от времени приземлялись около КП Ясуоки и предоставляли информацию из 23-й дивизии. В 16.00 Ясуоке было приказано атаковать позиции у слияния рек на рассвете 3 июля. Генерал занимался разработкой приказа на наступление, когда самолет привез информацию о том, что противник отступает группами по 2–3 машины. Около 17.00 генерал вызвал полковника Йошимару, Тамаду и Ямагато на свой КП и довел до их сведения новый план атаки противника. До того как главные силы дивизии переправятся через реку в течение предстоящей ночи, а утром зачистят левый берег и продвинутся к месту слияния, группировка Ясуоки (с приданными ей пехотным полком Ямагато и батальоном полевой артиллерии) должна была быстро пройти вперед, уничтожить и захватить противника на правом берегу выше Хайластына. Ямагато при поддержке полка средних танков Йошимару должен был атаковать советские позиции вдоль дюн и прижать противника к мосту в месте слияния рек. Действуя на левом фланге второго эшелона, 4-й полк Тамады (без пехоты) должен был поддерживать с тыла 3-й полк и нанести удар в районе моста с внешнего фланга. Полевая артиллерия должна была подавить орудия противника на обоих берегах и поддерживать действия танков и пехоты Ямагато. Время «Ч» было назначено на 18.00. Другими словами, Ясуока в большой спешке по своей инициативе хотел начать наступление вечером 2 июля, а не утром 3 июля, для того чтобы дезориентировать противника и способствовать выполнению основной операции 23-й дивизии по форсированию реки.

Ногучи впоследствии вспоминал, как устал полковник Ямагато от длительного марша своего полка к фронту и как он использовал саблю вместо трости. Ясуока продержал полковника на КП столько, сколько это было возможно, чтобы он получил легковой автомобиль и догнал свою часть. Между тем Ямагато не обратил внимания на то, что его пехота имеет слишком мало информации о противнике, танки которого вели «подвижную оборону» в определенных районах на правом берегу. Болотистая или песчаная местность была бы трудна для японских танков, но на самом деле это была обширная равнина с небольшими лужами. Один из разведпатрулей Тамады доложил, что в целом местность проходима. Ямагато, Йошимару и Тамада скоординировали намеченные рубежи развертывания и маршруты выдвижения. Они выпили яблочного вина и пожелали друг другу удачи. Тамада вернулся в свою часть и обратился с призывом к 4-му полку, заметив, что они должны использовать благоприятную возможность вступить в бой. Однако он сказал, что знаком с оперативными задачами только в общих чертах.

Важно отметить, что в последних инструкциях 23-й дивизии в полдень 2 июля говорилось о подчинении отряду Ясуоки не только 64-го пехотного полка Ямагато, но и полевой артиллерии — 2-го батальона полевой артиллерии майора Шина Морикава (Morikawa Shin) и части 13-го полка полевой артиллерии полковника Такахиды Айсе (Ise Takahide) из 23-й дивизии, включающей 2 батареи (всего восемь 75-мм полевых орудий и одна из четырех 120-мм гаубиц). Полк Айсе был выделен для огневой поддержки наступления главных сил на левом берегу, а Ясуока должен был прикрывать 1-й отдельный полк полевой артиллерии Мияо, состоящий из двух батарей на механической тяге и имеющий в тот момент на вооружении восемь 75-мм полевых орудия Тип 90. Хотя у Ясуоки теперь было много орудий, все они использовались еще со времен Русско-японской войны. 75-мм орудия Морикавы (Morikawa) не были даже модернизированы, дальность действительного огня составляла лишь 6800 м, а такие же устаревшие гаубицы стреляли не далее 5000 м. Длинноствольные орудия полка Мияо, оснащенные отличительным дульным тормозом, были новые (1930 года) и обладали дальностью выстрела 14 000 м.

Уверенные в отходе противника и стремящиеся ускорить проведение операции по форсированию реки, а также нейтрализовать артиллерию противника на верхнем левом берегу, Камацубара и его советники из штаба Квантунской армии в последнюю минуту приняли неудачное решение поменять прекрасную часть Мияо на старые батареи на конной тяге Айсе. Ногучи вспоминал, что смысл решения состоял в том, чтобы заменить 8 орудий Мияо целым полком полевой артиллерии. В действительности только один батальон из полка Айсе реально мог вести боевые действия 2 июля, а заменить орудия на механической тяге было невозможно. Подтянуть силы Мияо (95 гусеничных и колесных машин) было очень сложно, по словам Ногучи, но тогда все мобильные орудия Тип 90 были доставлены на высоту Фуи для поддержки наступления дивизии на левом берегу. В тот момент, когда группа Ясуоки собиралась нанести удар по противнику на правом берегу, группировка была ослаблена тем, что из ее состава были выведены артиллерия на механической тяге и моторизированная пехота.

Как и ранее, японское командование имело скудную информацию о количестве советско-монгольских войск. Тамада помнил лишь грубые отметки позиций противника на карте масштаба 1:100 000. По воспоминаниям Ногучи, карты были скопированы с разведывательных фотографий, и информация на них была двух-трехдневной давности и не соответствовала действительности. Согласно этим разведывательным данным, не меньше двух дивизий противника было развернуто с 20 июня к югу от Номонхана и на обоих берегах Халхин-Гола. Воздушная разведка доложила о большом количестве машин противника, но было неясно, танков или грузовиков. Также было трудно проанализировать концентрацию советских войск. Таким образом, у японцев не было представления о количестве и мощи противника, расположившегося впереди. Было известно, что на правом берегу советские войска соорудили 3 рубежа обороны. Но помимо разведывательных данных нужна была информация от первоисточника, особенно когда дюны затрудняли обзор. Поэтому были предприняты серьезные меры, чтобы захватить пленных, — хотя бы одного, вспоминал Ногучи. Но все было безрезультатно. Например, пехотный батальон Кадзикавы получил приказ напасть ночью 28 июня на сотню солдат Внешней Монголии в направлении Халхин-Гола на западе от Хандагая с целью захватить пленных и получить информацию. Усиленная японская пехотная рота наступала в течение 7 часов, но не обнаружила войск противника. Утром 30 июня Кадзикава еще раз отправил пехотный взвод, поддержанный тяжелыми пулеметами и легкими танками, чтобы захватить пленных, но безуспешно. Вечером 2 июля часть Кадзикавы должна была сосредоточиться в районе озера Манзут, но с развертыванием операции контакт с ней был потерян.

Ногучи не верил, что противник отходил, в действительности у него складывалось впечатление, что позиции советских войск на правом берегу усилены. Тем не менее высшее командование хотело, чтобы танковые силы Ясуоки поспешили. Приказы японского командования часто не соответствовали действительности, они постоянно диктовали: «Атаковать, атаковать, атаковать… Халхин-Гол, форсировать Халхин-Гол… до Тамсага» и т. д. Тем не менее приказы остаются приказами, хотя в этом случае все считали их напыщенными и туманными. Беспорядочное продвижение вперед создавало особые проблемы. Японские части сами по себе были хорошо подготовлены, но в боевой группе Ясуоки они не знали друг друга, никогда не вели совместных боевых действий и не тренировались вместе до того, как 10 дней назад был создан сводный отряд. Для того чтобы как можно скорее выработать сплоченность и согласованность, Ясуока приказал танкам двигаться в необычной линии боевых колонн, хотя противник был все еще далеко.

У каждого японского танка было свое имя, как у кораблей. Танки во взводе Такешиты (Takeshita) 1-й роты 3-го танкового полка носили имена гор, танк лейтенанта Такешиты назывался «Асо». Имя танка другого командира взвода, лейтенанта Тасуо Кога (KogaTasuo), было «Хаябуса» («Сокол»), его вторая машина называлась «Хирю» («Летящий дракон»), третья — «Фубуки» («Снежная буря»), т. е. «все, что летает в небе». Танки других взводов носили имена рек, цветов и т. д. Имена были написаны белым цветом хироганой (один из видов иероглифов. — Примеч. авт.). Флаг, на котором был изображен символ восходящего солнца — красный круг, полноцветное Хиномару, украшал обе стороны башни и был хорошо виден в бинокль, но был слишком мал, чтобы стать целью. Дополнительно каждая рота номеровала свои танки двумя арабскими цифрами.

Несмотря на проблемы, стоявшие перед бригадой Ясуоки при подготовке к атаке, моральный дух личного состава был высок. Майор Огата шутил с сержантами и солдатами 4-го полка. «Труп пехотинца, — говорил он, улыбаясь, — обычно помещается в очень дешевый деревянный ящик белого цвета. Но если мы, танкисты, умрем здесь, наши замечательные гробы будут стоить 100 000 йен каждый. Наши судьбы — лучше судьбы простых пехотинцев!» Все захлопали и загоготали в ответ на черный юмор Огаты.

В 4-м полку лейтенант Сейичи разделил «последний ужин» из консервированных мандарин и пива со своим взводом. Все выглядели бодрыми и крепкими, а когда лейтенант Сейичи всматривался в лица танкистов, он был полон решимости не потерять ни одного из них. Между тем капрал роты собрал новобранцев и шутил с ними: «Возможно, это последний раз, когда вы можете полюбоваться моей бородкой, так что внимательнее смотрите!»

Так же, как Ясуока «подталкивал» время наступления движением танков вперед еще до форсирования реки дивизией, Тамада тоже не мог дождаться начала. Негативные факты стали обратной стороной скорости. В хронике 4-го танкового полка 2 июля было записано: «… до места слияния рек по прямой линии было 20 км. К тому же местность и положение противника были неизвестны, приближался вечер. Мы боялись упустить шанс, попусту затягивая всё. В 18.10 2 июля Тамада по своей инициативе повел свою часть впереди группы Ясуоки». Легкие танки, более подвижные, чем средние танки подразделения Тамады, возглавили линию колонн в ромбовидном порядке. Приближалось время первого и последнего участия японских танков в Номонханском сражении.

Танки в боях

Еще перед тем, как группировка Ясуоки начала наступление вечером 2 июля, 64-й пехотный полк полковника Ямагато и батальон полевой артиллерии Морикавы были измотаны противником. В 10.00 2-й батальон полка Ямагато, которым командовал подполковник Митсуру, начал боевые действия на высоте 739, расположенной в 4 км южнее озера Манзут. Сначала все складывалось удачно для японцев, и противник был отброшен назад. «Это напоминало преследование, — вспоминал один сержант. — Хотя оно продолжалось 2–3 часа, так хорошо в этом сражении я больше себя не чувствовал». Но как только пехота достигла возвышенности, советская артиллерия, расположенная вокруг высот Хара на левом берегу Халхин-Гола, начала наносить мощные удары по японским войскам. Число задействованных 152-мм гаубиц противника, казалось, не превышало и батареи из четырех единиц, но вспышки орудий можно было увидеть на расстоянии 5–6 км, а разрывающиеся снаряды, напоминающие молнию и издающие звук циркулярной пилы, поднимали облака песка и густого дыма. Потери снизились благодаря амортизирующему действию песчаной почвы, хотя прямые попадания были смертоносны. Японские пехотинцы были преисполнены ужаса перед «неописуемым» заградительным огнем противника, который велся около двух часов. Потрясенные офицеры и солдаты, которые принимали участие еще в Нанкинской операции, говорили, что эффективность артиллерийского огня русских оставила позади все, с чем они столкнулись в Китае.

Во время продвижения вперед стрелки-пехотинцы рассеялись, чтобы избежать губительного артиллерийского обстрела. Они пытались с минимальными потерями пройти заградительный огонь. К тому времени начала сказываться общая усталость. Капрал, участвовавший в этой операции, объяснил: «Мы просто были измотаны, потратив силы во время трудного марша к Чянчуньмяо и фронту. Все было настолько плохо, что мы делали отчаянные усилия, чтобы лишь держаться, не говоря уже о том, чтобы избегать ударов артиллерии и самолетов. На этих волнообразных гребнях мы могли присоединиться к ангелам, если бы вышли немного дальше. Когда у вас нет сил, ваше тело вам уже не повинуется».

2-я пулеметная рота капитана Тадааки Учиды (Uchida Tadaaki) использовала 33 лошади для доставки тяжелого оружия и боеприпасов на фронт. Когда начались боевые действия, солдаты разгрузили лошадей и привязали их в тылу на расстоянии 2 км для избежания потерь от артиллерийского огня. Вместе с лошадьми войска оставили свои вещевые мешки, пайки и палатки. Но огонь советской артиллерии на большую дистанцию пришелся на лошадей и уничтожил их вместе с имуществом солдат.

Отсутствие поддержки пехоты стало серьезной проблемой для 3-го танкового полка полковника Йошимару. Предполагалось, что Ямагато и Йошимару будут атаковать во взаимодействии, и генерал-лейтенант Ясуока с самого начала попытался объединить танки со стрелками-пехотинцами. Тем не менее, когда вечером 2 июля началось общее наступление, не было никаких признаков появления пехоты 64-го полка. Справедливо опасаясь, что боевые машины, действуя впереди пехоты, могут быть отрезаны, Ясуока заставил Ямагато двигаться быстрее. Йошимару также связался с Ямагато относительно намеченной координации их частей. В 7.40, под проливным дождем, японский самолет сбросил для штаба тубус с информацией о том, что противник якобы отступает на запад и переправляется через реку. Это было напоминанием Ясуоке о немедленном преследовании противника. Ямагато опять заставили продвигаться к линии фронта. Его уставшие солдаты в 20.00 пошли вперед.

Танковый офицер Ногучи был хорошо осведомлен о том, что 64-й пехотный полк измотан и страдал от жажды. Ногучи и его коллеги, отправленные Ясуокой ночью 2 июля для налаживания связи с Ямагато, сначала шли пешком, а их танки двигались за ними. Ногучи помнил указание солдатам придерживаться правильных интервалов и постоянно находиться под прикрытием. Атмосфера в 64-м полку ему показалась очень мрачной. Ямагато хорошо знал особенности местности, так как в конце мая вел здесь боевые действия; в самом деле, полковник не мог забыть свой неудачный опыт, когда чуть меньше месяца назад здесь был уничтожен Адзума. Несомненно, для того чтобы избежать упоминания того эпизода, что могло быть воспринято пессимистично в условиях новой операции, Ямагато не сказал ни слова в присутствии Ногучи.

Полковник, как и его командиры, был уверен, что противник отступает. Свою задачу (одобренную Ясуокой) он представлял следующим образом. 64-й полк должен провести атаку в ночь со 2 на 3 июля против предполагаемого пехотного батальона противника, защищающего сектор высоты 731 в 6 км к северо-востоку от слияния. Затем Ямагато должен был прорваться к реке Халхин-Гол и каким-нибудь образом переправиться через нее по мосту противника.

Замысел Ямагато, хотя и нереальный, имел отношение к задаче, поставленной Ясуокой 2 июля капитану Ретсо Ябуучи (Yabuuchi Retsuo), командиру 1-й роты 24-го инженерного полка Кавамура: захватить мост русских. Поскольку это выполнить было невозможно, Ябуучи должен был хотя бы взорвать «быки», для того чтобы отрезать противнику пути отхода на правый берег. Саперы-подрывники притащили полдюжины 10-килограммовых упаковок взрывчатки на своих плечах и присоединились для переправы к роте из 200 человек. Это подразделение было первым из боевой группы Ясуоки, которое должно было совершить так называемое преследование вечером 2 июля, действуя как «специальный наступательный отряд».

Направляясь на юго-запад в условиях наступающей темноты и ливня, рота Ябуучи натолкнулась на глубокую полосу колючей проволоки длиной от 4 до 10 м. Предположив, что такие оборонительные препятствия предшествуют главным позициям противника, Ябуучи остановил свое подразделение. В этот момент советские пулеметы, число которых было не установлено, открыли огонь. Патроны, каждый десятый из которых был трассирующим, пролетали над головами японцев. Хотя люди Ябуучи не понесли потерь, они слышали зловещий грохот танков, за которым следовал огонь танковых пушек. Оторванный от группы Ясуоки Ябуучи посчитал ситуацию безнадежной, поэтому он постепенно отвел роту назад и приказал солдатам окапываться и ждать рассвета. Для японских саперов было тягостно ясно видеть впереди цель и не иметь возможности прорваться к мосту. Ябуучи несколько раз отправлял посыльных связаться с главными силами, но они не возвращались до полудня 3 июля. Естественно, командир инженерного полка Кавамура беспокоился о судьбе 1-й роты, с которой он до 9.00 3 июля не имел никаких контактов. Поэтому полковник попросил 3-й танковый полк пробиться к отсутствующему подразделению.

Когда большая часть полка Ямагато, отставшая от танков, осталась на ночь в районе высоты 731, спустя 12 часов после начала боевых действий 2 июля, у солдат 2-й пулеметной роты было лишь несколько галет в сумках и никакого убежища от проливного ливня. Солдаты нарвали травы, устлали ею дно своих «лисьих нор» и заснули в этих ужасных условиях, прикрыв лица своими касками.

Что касается японской полевой артиллерии, Ясуока был поражен тем, что около 19.20 майор Морикава снял с передовых позиций артиллерию контрбатарейной борьбы. В действительности 2-й артиллерийский дивизион был отброшен с исходных позиций. Передислоцированная из района высоты Фуи колонна Морикавы, достигнув около 14.00 высоты 739, попала под обстрел противника из 152-мм орудий с левого берега. Японские артиллеристы лежали в углублениях, не имея возможности двигаться. Как их сослуживцы из пехоты, старые офицеры и солдаты артиллерии говорили о разнице по сравнению с их опытом в Китае. Один наблюдатель, лейтенант, назвал заградительный огонь русских «ужасающим». К 20.00 командир батальона, все более беспокоясь о том, что его орудия будут уничтожены огнем противника, решил передислоцировать свое подразделение в тыл. Однако заградительный огонь советских гаубиц был настолько мощный, что Морикава был вынужден отложить любое движение до наступления темноты. Орудия и лошади японцев, расположенные отдельно, были укрыты в углублениях, а наблюдательные группы и батареи окопались в дюнах. Попытки 1-й роты капитана Сензо Соношиты (Sonoshita Zenzo) из 64-го пехотного полка Ямагато спасти артиллерийский батальон Морикавы в полночь провалились, так как пехотинцы потерялись. Артиллеристы пролежали всю ночь, не разбивая палаток, несмотря на проливной дождь.

Проблемы Ясуоки с артиллерией на конной тяге Морикавы, танками Йошимару, пехотой Ямагато и Кадзикавы, саперами Ябуучи показывали фундаментальные недостатки в доктрине, подготовке и практике использования боевых механизированных подразделений. Концепции боя для разных родов войск заметно отличались. Что касается танкистов, они всегда считали себя передовой частью пехоты, проводя неожиданные атаки и врываясь на позиции противника. Такой подход хорошо оправдывал себя на театре военных действий в Китае, где у противника не было танков и танкисты были всемогущими «героями сражений», убежденные, что они «звезды», которые выигрывают битвы, что ни один противник не может противостоять им и что пехота, традиционно считающаяся «королевой боя», должна завидовать им. Для операций в Северном Китае был сформирован механизированный корпус (отряд Сакаи — по имени командира. — Примеч. авт.), состоящий из моторизированной пехоты. Поскольку считалось, что это был неудачный эксперимент, корпус был расформирован. Ко времени Номонханского инцидента пехота снова действовала в пешем порядке. Однако на равнинах Хулун-Вуир были бы достигнуты лучшие результаты, когда танки вели боевые действия во взаимодействии с моторизированной пехотой. Ногучи, в свою очередь, не хватало отряда Сакаи или ему подобного в Номонханской кампании.

В боях 1939 года стало очевидно, что русские уделяют большое внимание тактике взаимодействия танков пехоты и артиллерии (часто выделяя 10 человек на одну машину поддержки) и что они рассматривают танк как мобильную бронированную артиллерию. Японское командование, на словах подчеркивая важность мобильности механизированных средств, реально почти не проводило совместных учений с другими родами войск, особенно на открытой местности. Как считал лейтенант Такешита из 3-го танкового полка, «склонность» танковых войск действовать без поддержки пехоты обычно вызывала острую критику в танковых школах и на совместных маневрах. Это была «отвратительная тенденция», которая в высшей степени проявилась в Номонханской кампании.

Многие японские пехотинцы и артиллеристы никогда не видели своих танков в бою на различных участках в районе Номонхана. Лейтенант 13-го полка полевой артиллерии вспоминал, как к их батарее на танке подъехал сержант-танкист, буквально умоляя дать на время артиллериста, чтобы заменить своего убитого. Командир батареи был обязан отказать в такой просьбе, расстроенный танкист уехал, оставив расстроенными и артиллеристов. Это был единственный случай, когда они встретили японский танк. Солдат 64-го полка вспоминал, как приятно было видеть перед наступлением 2 июля свой танк с национальным флагом, но он больше не видел других танков в последующих совместных боевых действиях. Естественно, пехота не всегда могла успевать за танками, а танкисты жаловались, что пехота не поддерживает их. «Но, по правде говоря, — рассказывал один солдат, — я чувствовал разочарование в том, что не было взаимодействующих с нами танков». Пехота не требовала, чтобы взаимодействие с танками было удовлетворительным. Тем не менее солдатам было очень жаль видеть свой горящий танк. «Каждый раз, когда мы проходили мимо танков, — говорил командир пулеметной роты полка Ямагато, — мы минутой молчания благодарили их за их жертву, скорбя по погибшим, соединив руки в почтении».

Продвигаясь вперед в дождь под темными облаками, вечером 2 июля японские танковые войска, как до этого пехота и артиллерия, попали под артиллерийский огонь с левого берега Халхин-Гола. Около 20.00 на большом расстоянии к северо-западу от предполагаемого расположения 3-го танкового полка Йошимару различил густой дым и огонь, но посыльные не могли пройти туда. Хотя в штабе боевой группы Ясуоки тоже видели горящие машины, но и там не могли определить, чьи машины горели — свои или противника. Йошимару фактически двигался согласно плану со скоростью 15 км/ч, пересекая углубления и отлогие скаты на равнине, до тех пор, пока его часть не попала под огонь тяжелой артиллерии: 107-мм пушек и 152-мм гаубиц, расположенных на левом берегу Халхин-Гола. Местность покрылась дымом, создавалось впечатление, что несколько танков подбито, но на самом деле ни одна из машин не была повреждена. Айри провел пробную стрельбу, но поскольку она была преждевременной, его отругал командир роты.

Один раз, пройдя зону заградительного огня, японские танки направились к передовым постам противника, вероятно, занятым моторизированной пехотой. Как сказал один японский артиллерист, «мы прошли их с удовольствием». Через 700–800 м были обнаружены советские огневые позиции, состоящие из бронеавтомобилей, танков и противотанковых орудий, интенсивный огонь которых создавал угрозу продвигающимся танкам японцев, более опасную, чем при стрельбе тяжелой артиллерии на большие дистанции снарядами с бризантным ВВ. Когда оборона была прорвана, русские бросили несколько танков и бронемашин, оставив их разбросанными на равнине. Некоторые подразделения отъехали на грузовиках, другие, оставленные позади, ждали наступления ночи. Было видно, как несколько скорострельных орудий противника и пехотинцев ушли на фланги под прикрытие.

К 20.00 3-й танковый полк достиг возвышенности, упиравшейся в пересечение дорог. Это был участок труднопроходимой местности, где, вероятно, советские войска сосредоточили свои противотанковые орудия. Хотя танковым частям Императорской армии в целом удалось сохранить свой боевой порядок, танк 1-й роты прекратил вести огонь и был выведен из строя. Крупнокалиберный советский пулемет, ведущий огонь с фланга, пробил башню танка, пытавшегося догнать свои подразделения. Командный отсек танка нагрелся до такой степени, что казалось, будто бы он горел. Но фактически броня не была пробита и экипаж не понес потерь.

В то время как полк Йошимару пытался продвинуться к пересечению дорог, советские войска сосредоточили орудия, пехоту и бронированную технику в узком районе возле реки и проводили контратаки с трех направлений. Японские войска более или менее успешно вели боевые действия, но связь между танками была неэффективной ввиду интенсивных радиопередач противника. С течением времени огонь артиллерии советских войск стал более действенным. Советские танковые подразделения неуклонно продвигались через Халхин-Гол с левого берега. Несколько советских бронемашин горели, но японцы также начали нести потери. Некоторые танки Йошимару вынуждены были ввязываться в бой при буксировке вышедших из строя своих машин.

Вскоре после 21.00, «осознав отрицательную сторону остановки на долгое время» без поддержки артиллерии или пехоты, Йошимару принял решение отвести и снова собрать полк на некоторое время ближе к тылу. Темная ночь была только на руку. По команде «За командиром» штаб и резервный взвод Йошимару переместились на высоту 731, выслали команды для осуществления связи и ожидали разбросанные роты, что не так-то легко было сделать. Все подразделения старались собраться в течение оставшейся части ночи. До этого момента Йошимару был не способен осуществлять эффективный контроль.

Командир 1-й роты капитан Масаджиро Миятаке (Miyatake Masajiro) был в состоянии эйфории, когда ввязался в бой, буксируя захваченную бронемашину и одно из трех или четырех также захваченных 45-мм орудий. Но все же трое командиров взводов капитана Миятаке погибли в бою. Часть потерь была понесена, когда около 20.00 командир роты потерял связь с командиром 2-го взвода лейтенантом Сабуро Шимизу (Shimizu Saburo) и отправил на поиски его взвода танкетку Кога. Японские рации все еще были заглушены советскими передатчиками. Местность также была неопределенна. Можно было видеть, как советские солдаты передвигаются по своим позициям и капитан Миятаке, дурачась, кричал им: «Привет! Привет!» Более грозный артиллерийский огонь был слышен в вероятном направлении расположения части Шимизу. Именно поэтому Миятаке отправил Когу с задачей уничтожить оставшиеся противотанковые орудия противника.

Около расположения зенитных установок советских войск взвод Коги обнаружил странную проволоку зеленого цвета — печально известное заграждение из проволоки «фортепьяно», которое сыграет свою роль в контексте ужасных событий 3 июня. Однако танкетке Коги все же удалось пересечь проволочное заграждение и продвинуться вперед, но она исчезла в темноте, освещенная только разрядами орудий противника. Другой командир танкетки, Ицу Вакабаяши (Wakabayashi Itsuo), также отдал приказ своему водителю пересечь проволочное заграждение, но водитель осознанно обошел его и несколько отклонился в правую сторону. Вакабаяши особенно не был обеспокоен мощным артиллерийским огнем, который, как предполагалось, не мог пробить японскую броню. Танки противника — вот что его волновало больше всего. На расстоянии 300 м четыре неизвестных танка-истребителя внезапно атаковали его с левого фланга. Вакабаяши разорвал японский флаг и попытался снять все, что могло бы напоминать о принадлежности к 4-му полку Тамады. Все сомнения о принадлежности атакующих танков отпали, как только они усилили огонь.

Вакабаяши решил спрятаться за откосом, когда в его танкетку с тыла попал снаряд. К счастью для экипажа, этот снаряд не разорвался. Сдетонировал только взрыватель, в то время как снаряд «приземлился» за ящиком с боеприпасами. Танкетка Вакабаяши продолжала двигаться, но огонь вспыхнул среди трех дымовых шашек, находившихся внутри. В результате пожара начали взрываться боеприпасы для пулемета. Хотя электробатарея танкетки была повреждена, топливный бак оставался целым. Японскую технику спас тот факт, что загоревшиеся шашки выделяли облака дыма, в результате чего противник подумал, что уничтожил цель, и прекратил вести огонь. Используя огнетушитель, Вакабаяши попытался потушить огонь и выбросить шашки из танка. От дыма задыхался водитель, который открыл передний выходной люк и, держа ногу на педали газа, продолжал управлять танкеткой, периодически высовывая голову из машины. В конечном счете экипажу удалось прорваться через дымовую завесу.

Справа Вакабаяши заметил два японских средних танка, двигавшихся тихо и медленно, несмотря на то что рядом располагались подразделения советских войск. Это были вышедшие из строя танки пропавшего взвода лейтенанта Шимизу. Вакабаяши продолжал двигаться вперед, пока его танкетка не свалилась в траншею, а ее мотор не остановился. К счастью для него самого и его членов экипажа, траншея принадлежала одной из частей 64-го пехотного полка. Растерянному и ошеломленному Вакабаяши оказали медицинскую помощь, осмотрев ожоги на обеих руках и раны на ногах, полученные в результате беспорядочной стрельбы пулемета. Было около 22.00.

Другая танкетка горела, лежа на левом боку. Командир взвода Кога уничтожил свою машину. Танкетка лейтенанта после встречи с первым рядом заграждений и пересечения всех позиций расположения орудий советских войск запуталась в третьем ряду проволоки, которая сцепила колеса машины и сделала ее неподвижной под артиллерийским огнем. Когда Вакабаяши захотел вынести труп своего командира взвода, он обнаружил, что тело лейтенанта сгорело вместе с его очками. Говорили, что Кога, верный традициям японских офицеров танковых войск, покончил жизнь самоубийством. Верхняя часть тела его механика-водителя сильно обуглилась. Вакабаяши попытался манипулировать рычагами управления танкетки, но они были поломаны и не работали.

Один из танковых экипажей 1-й роты продолжал двигаться ночью в дождь с открытыми люками, когда они увидели командира взвода Ирие и несколько бегущих солдат. Но вскоре их внимание переключилось на три или четыре танка 2-й роты. Были сделаны попытки установить месторасположение первоначального пункта выдвижения полка, но, вероятно, из-за молнии, компасы оказались бесполезными. Поскольку никто не мог положиться исключительно на интуицию механиков-водителей танков, некоторые члены экипажа слезли с машин, повязали на спины куски белой ткани, достали свои пистолеты и старались следовать перед танками пешком. В конце концов оказалось, что войска просто прошли один большой круг в темноте при сильной непогоде. Командиры танков приняли решение остаться там, где они располагались, выставить часовых и ждать до рассвета.

Командир 2-й роты и два его командира взводов были убиты этой ночью. Танк майора Мориносуке Киномото (Kinomoto Morinosuke) глубоко проник в систему обороны и преодолевал возвышенность, когда майор был убит в результате артиллерийского обстрела. Остальные танки 2-й роты так и не смогли поддержать Киномото стремительным броском. Действуя позади него, командир взвода Ирие думал, что вся часть уже почти достигла необходимых рубежей, когда в 21.30 он увидел своего собственного пулеметчика, убитого приблизительно в то же самое время, когда был убит Киномото. Рикошет от танкового снаряда, выпущенного с фланга на правом берегу, пробил тонкую броню танка Ирие и раздробил бедро водителю. Ведущий вал танка был разбит, двигатель работал, но машина не двигалась. С мыслью о возобновлении командования своим взводом с другого броневого средства Ирие слез с машины и подождал, пока подойдут два других его танка, не догадываясь о том, что оба они завязли в песке и уже никогда не вступят в бой.

Устав Императорской армии запрещал оставлять танк под огнем, даже если машина была полностью выведена из строя. Как часто повторял командир взвода из 3-го полка Кога, члены экипажа должны разделить судьбу своего танка, сохраняя последний патрон для того, чтобы совершить самоубийство. Оценив собственный опыт, Ирие назвал данное утверждение неверным, как в действительности оно и было в его случае. Неподвижный танк, застрявший в грязи, был многократно поражен и горел в результате огня противника. Экипажу было запрещено принимать самостоятельное решение в данной ситуации. Поэтому был убит сержант-пулеметчик Ирие, а раненый водитель был захвачен в плен (позже возвращен на родину), хотя детали этого события были еще неизвестны в то время. Ирие мучительно страдал от потерь, полученных в результате бессмысленных и жестких военных традиций.

Думая об этом, Ирие отправился искать остальной личный состав своего полка. После того как наступила полная темнота, он поменял свою машину на резервный танк, который прибыл для доставки приказания на сбор. В конечном счете танк неожиданно наткнулся на сержанта и двоих солдат, проходящих мимо. Это был экипаж другой машины подразделения Ирие, застрявшей в грязи. Солдаты несли пулемет, снятый с их танка, и вели боевые действия как пехотное подразделение, опять же в соответствии с требованиями устава (когда боевое транспортное средство завязло в болоте, но не было под огнем). Объединившись с этим экипажем, Ирие брел в северном направлении всю ночь через позиции противника, где иногда можно было слышать разговоры советских солдат. Японцы пытались точно следовать по следам гусениц танков, но только заблудились. Бесцельно блуждая, они окончательно промокли под проливным дождем. Пройдя почти весь день без воды, солдаты были благодарны дождю. Солдаты легли на землю и жадно пили грязную воду. Они собирали дождевую воду в свои каски, пропитывали ею носовые платки и сосали ткань. На рассвете 3 июля группа наткнулась на 64-й полк, который находился в бездействии. Ирие пошел к командному пункту Ямагаты, задал несколько вопросов о сложившейся тупиковой ситуации и снова двинулся на поиски своего танкового полка. Как оказалось позже, по случаю гибели майора Киномото командир 1-го взвода старший лейтенант Мориаки Сакамото (Sakamoto Моriaki) сделал попытку повторно собрать роту, согласно указанию Йошимару. Однако он столкнулся со многими трудностями из-за танков, которые были выведены из строя или уничтожены. К тому же взвод находился под непрерывным артиллерийским огнем русских. Во время ночных боев японских танковых соединений 2 июля никто из старших командиров не имел связи друг с другом.

Ясуока отправил 2 танковых дозора, состоящих из двух офицеров-наблюдателей в каждом танке, с целью попытаться установить контакт с Йошимару и Тамадой. Разведгруппа, получившая задачу найти 3-й полк, безрезультатно вернулась на следующее утро, а другая, с задачей обнаружить Тамаду, потерялась и исчезла. Только 4 июля этой группе, оказавшейся под перекрестным огнем, помогли выбраться пехотные подразделения.

Майор Ногучи поддерживал связь с основными силами из 64-го пехотного полка до полуночи, а затем Ясуока отправил за ним мотоцикл с коляской. Ногучи направился обратно в штаб соединения. Он двигался бок о бок вместе с десятками пехотинцев. Это позволило майору сохранить присутствие духа, так как он опасался, что приближение к другому флангу может привести к столкновению с противником, хотя полк Ямагаты располагался на расстоянии немного больше тысячи метров от командного пункта Ясуоки. Около 20.00 офицер управления 4-го танкового полка майор Огата сел на легкий танк для установления связи со штабом Ясуоки, но заблудился на полпути. Во мраке ночи, не зная местности и точного расположения командного пункта соединения, Огата решил, что будет лучше остаться со своим полком, поэтому он вернулся обратно к Тамаде. На фронте Йошимару были слышны звуки отдаленного боя, хотя танковый полк должен был действовать той ночью без поддержки пехотных подразделений или артиллерии.

4-й танковый полк Тамады, продвигаясь вечером в быстром темпе к рубежу атаки, столкнулся с трудностями при сохранении курса через район непрерывных дюн. Масштаб карт был слишком мал, а на магнитные компасы отрицательно воздействовала сталь танковой брони. Ввиду обычного недостатка ориентиров на полупустынной равнине подразделения выбрали для наступления низменности, чтобы избежать заградительного огня советских войск с правого фланга. Лейтенант Суноучи вспоминал свое первое боевое крещение, как он дрожал от волнения, хотя снаряды гаубиц противника рвались между его 4-й резервной ротой и ротой поддержки в тылу позиций. Ближайший снаряд ударил в двух метрах за его танком. И Суноучи случайно потерял из виду другие два танка взвода, которые заволокло дымом. Вдохновленный поведением своего командира роты, Суноучи начал периодически выглядывать из башни танка. «Мне было не страшно, — говорил он. — Казалось, все происходящее не отличается от обычных маневров».

Под артобстрелом противника с правого фланга 4-й полк неосознанно отклонился на юго-восток, вместо того чтобы продвигаться в южном направлении, как предусматривалось в первоначальном приказе по бригаде, согласно которому Тамада должен был оказать помощь Йошимару и двигаться с левого фланга на соединение сил. Полк Тамады пересек высоту 752 и к 19.30 прибыл на место юго-западнее от пруда Юзуру, о чем они тогда и сами не знали. Облака были расположены низко, пошел дождь и огонь артиллерии противника с высоты Хара на левом берегу также прекратился. По этому случаю командир 1-й роты капитан Мацумото доложил о мощной системе противотанкового огня, позициях караула и больших пунктах боеприпасов вдоль дюн к юго-западу. Пока основная часть полка сконцентрировалась вокруг штабов, танки Мацумото расположились против позиций противника.

После проведения рекогносцировки местности Тамада принял решение обойти дюны и вести наступление через равнину в юго-восточном направлении. В 20.00 полк опять перешел в наступление, сжигая по пути все заросли камышей, которые могли скрывать в себе противотанковые орудия. В первой фазе наступления японские танки вступили в бой с противотанковыми орудиями, передвигавшимися вдоль линии перекрестного огня в южном направлении, а бронемашины действовали в долине в восточном направлении. Суноучи находил «по-настоящему приятным» вести огонь против советских войск, пока снаряд противника не окатил его землей и не нарушил «покой его мыслей».

К 21.00 силы Тамады продвинулись на 2 км в северо-восточном направлении от озера Ирингин, ведя бои с противником и рассчитывая получить в качестве трофеев 5 или 6 противотанковых орудий. Красная армия использовала все выгодные стороны местности для перегруппировки и возобновления обстрела полка Тамады, применяя тяжелую артиллерию с северного направления. Тамада думал, что 100 снарядов, вероятно, отстрелянные вслепую из 122-м гаубиц, обрушились на его подразделение. Это было чудом, что ни один танк не пострадал, хотя были жертвы во время наступления подразделений поддержки, находившихся в тылу. Постоянные изменения в дислокации танков под огнем были необходимы.

Со времени гибели капитана Китамуры 30 июня исполняющий обязанности командира 2-й роты старший лейтенант Юшихиса Ито (Ito Yoshihisa) убедил Тамаду возобновить боевые действия. Японские танки стояли в небольших ямах-капонирах, однако полковник ожидал, что они в конце концов будут замечены противником в любом случае, находятся они в движении или нет, поэтому Тамада предпочел остановиться. Предостерегая всех от излишнего шума, он уже в сумерках продолжал смотреть в бинокль, выглядывая из башни. Обобщив всю имеющуюся информацию, Тамада обнаружил, что 2 или даже 3 советских батареи располагались на возвышенности на расстоянии 3 км в юго-западном направлении; передовые наблюдательные пункты русских были расположены по правую сторону от них. В 2 км на юг на участке перекрестного огня на обратной стороне склона горы находились позиции противника с неустановленным количеством личного состава. По левую сторону от соединения Тамады действовали бронемашины, грузовики, пехота и противотанковые орудия противника.

В тот момент Тамада анализировал ситуацию. Как только полк выдвинулся на фронт в районе Кунгчулинга, Тамада долго обдумывал, как его сорока легким танкам лучше всего вступить в бой с противником, обладающим огромным количеством броневой техники и артиллерии. «Моя никчемная голова, — говорил он, — абсолютно не работала». Все, что ему удалось придумать, это попытаться атаковать русских с фланга. Во время «вечерних боев» 2 июля полковник собирался отойти вправо, в направлении расположения подразделения Йошимару, но сейчас Тамада чувствовал, что он может попасть в ловушку и наткнуться на перекрестный огонь, в случае если он предпримет такую попытку. Сразу же после 21.00, когда он обнаружил медленно уходящие грузовики и отступающую советскую пехоту, Тамада решил, что они, как и ожидалось, стали отходить. Он немедленно захотел преследовать их и, если возможно, ввязаться в бой. Поскольку артиллерия противника располагалась между японскими подразделениями и перекрестком дорог, первое, что намеревался сделать Тамада, это уничтожить позиции артиллерии. Инструкции штаба для наступления были неопределенными, часто в них говорилось о необходимости «найти хорошую возможность», поэтому он понял, что у него есть запас времени, для того чтобы провести внезапную ночную атаку всеми имеющимися танками в полку.

В боевом журнале 4-го танкового полка ничего не сказано о разногласиях среди его офицеров. Но, по словам самого Тамады и майора Огаты, полковник советовался со своими командирами рот, однако они все были против его идеи ночного наступления. Тамада признавал, что данное поведение офицеров было «естественным, так как в соответствии с руководством по эксплуатации наших танков было запрещено проведение танковым полком ночного наступления». Боевые действия с использованием танков ночью были разрешены только во взаимодействии с пехотными подразделениями с участием не более танкового взвода. Как вспоминал полковник, он не собирался проводить ночную атаку до возникновения особых обстоятельств. Однако у командиров рот была хорошая причина воспротивиться его идее. Огата отмечал, что практически ничего не было известно о местоположении противника, — только то, что силы советских войск были расположены «примерно в том направлении», и что его артиллерия находилась «где-то там», по той простой причине, что артиллерийские снаряды летели «откуда-то оттуда». Командир взвода Томиока добавлял, что в полку никогда не было ночных учений с использованием танков, а Масуда подчеркивал, что ночные операции по применению танков являются обычно очень рискованными, вызывая опасность для них попасть в яму или просто перевернуться. Предполагалось, что ночью танки будут продвигаться по отвоеванной днем территории и охраняться резервными пехотными подразделениями.

Единственным офицером, поддержавшим Тамаду, был Огата, который отказался от бесполезной идеи добраться до штаба бригады и с кем полковник советовался еще до проведения собрания с командирами рот. Огата доказывал, что полк имел задачу, поставленную Ясуокой. Провал наступления нарушил бы его непосредственные инструкции. Что же еще оставалось сделать полку, чтобы их выполнить? Что касается тактических соображений, то Огата не думал, что найти направление движения будет так трудно, так как полк проводил разведку местности обычно на широкой и ровной территории настолько часто, насколько это было возможно. У адъютанта была последняя личная причина защиты проведения ночной операции: как старший офицер полка, Огата осознавал лучше чем кто-либо, как плохо вела боевые действия эта часть в районе Таурана и в северных районах Китая. Бездействие ночью 2 июля, несомненно, наложило бы неизгладимое пятно на военные традиции полка, с чем бы непременно согласились ветераны части. Очень важно то, что Огата считал возможной ночную атаку, хотя некоторые потери были бы неизбежны. Однако если бы операция прошла неудачно, адъютант совершил бы самоубийство; вероятно, командир полка сделал бы то же самое.

В соответствии с записями в боевом журнале 4-го полка Тамада отдал свой приказ на начало ночной операции ровно в 21.00, что оставляло небольшой запас времени для начала боя и наступления на высоту 757, а также совещания с командирами рот. В действительности, Огата вспоминал, что обсуждение с подчиненными офицерами продолжалось около часа, после чего Тамада сам поразмышлял в течение значительного количества времени и опять вызвал адъютанта спросить его точку зрения. Несмотря на то что полковник и его адъютант говорили одно и то же, Тамада не объяснил причины своего поступка в подробностях, вместо этого делая упор на важность выполнения задачи. Именно поэтому он потребовал от всех командиров рот «полной солидарности, единства и отчаянного решения». Вероятно, он также испытывал скрытое чувство ответственности, вызванное тем фактом, что 4-й полк двигался на восток в то время, когда Йошимару вел интенсивные бои с противником.

Возможно, ближе к 22.00 Тамада сообщил всем своим офицерам, стоящим на должностях командиров рот и выше, некоторые дополнительные и очень эмоциональные инструкции:

Через некоторое время после доведения плана действий Тамада разъяснил детали предстоящей операции. Ничего не было известно ни о реальном местоположении противника, ни о соседних подразделениях своих войск. Наступательную операцию планировалось провести после наступления темноты, точное время было определено позже. Средние танки 4-й роты капитана Ина, двигавшегося впереди полка и развернувшего свои танки в ряд, представляли из себя «режущее лезвие атаки». Штаб полка двигался сразу за ними, окруженный 1-й ротой Мацумото слева и 3-й ротой Тамаки справа. Все подразделения выдвигались в походных колоннах. 2-я рота Ито составляла полковой резерв и двигалась рассредоточенной по фронту. Расстояние между подразделениями составляло около 30 м, между танками — 6 м. Тамада не знал, как лучше атаковать позиции противника, двигаясь общей группой или, включив фары и ведя огонь, всецело положиться на решения командиров отдельных рот.

Однако, несмотря на это, полковник принял решение и отдал приказ на проведение операции. Жалоб и возмущений не поступило, хотя атмосфера была не из лучших. Если в ней и присутствовал оттенок «трагедии», то только в чувстве умереть со славою, в чувстве, которое пронизывало весь танковый корпус японской армии и которое звало «Наступать, наступать, наступать!» Хотя все возможные приготовления к атаке были сделаны, их оказалось недостаточно. Поэтому среди военнослужащих царил не пессимизм, а просто неопределенность в исходе боя, нехватка обыкновенной уверенности в неизбежной победе.

Солдаты чувствовали, что «сейчас они зависят только от воли судьбы».

К 22.30 на район расположения 4-го полка опустилась ночь и черные облака заволокли все небо. В 4-й роте Ин собрал своих командиров взводов, предложил им сигареты и подробно довел указания: на каждом танке должен быть установлен японский флаг, каждое подразделение должно вести наступление в строгом боевом порядке, сосредоточивая все свое внимание на командире роты. Командир взвода Суноучи вспоминал, как он выстраивал в одну линию свои танки на пункте развертывания и обращал внимание командиров танков на надежное их взаимодействие. Лейтенант был возбужден от того, что победа в ночной операции наконец-то могла быть у них в руках, — «такого еще не было в военной истории мира». Немного ранее, в 23.00, командир полка отдал всем подразделениям приказ начать наступление. Средний танк Тип 89 Ина выдвинулся вперед на второй передаче и минимальной скорости около 5 км/ч. Капитан приказал экипажу не вести огонь, противник должен был открыть огонь первым. Танки наступали, и был слышен только лязг гусениц.

Невооруженным глазом было видно, что погода полностью благоприятствовала ночному наступлению: низкие облака закрыли луну, видимость была 10–20 м. Температура 18° и неровная местность были идеальными для проведения операции. Всех волновал вопрос о сохранении направления атаки, а также поговаривали об общей ответственности за данное мероприятие. Огата, который гордился своим «шестым чувством» и который уже изучил всю информацию о местности, полученную от подразделений разведки, добровольно вызвался помогать управлять полком и вскарабкался на башню танка Ина. Полк выдвигался в смешанных колоннах в юго-восточном направлении, поэтому Огата изредка останавливал его для приведения в порядок, выравнивая все последующие танки по машине Ина. Командир взвода Томиока запретил личному составу выходить из своих танков и продолжал наблюдать, используя свой полевой бинокль шестикратного увеличения. По словам Огаты установить надежную связь между подразделениями было «трудно, но возможно». С одной стороны Суноучи поднял японский флаг, пытаясь ускорить подход своего отставшего третьего танка. Когда данное мероприятие не принесло пользы, лейтенант выпрыгнул из танка и закричал на своего ленивого механика-водителя, чтобы ускорить движение.

Поскольку танки были сильно скучены для проведения ночной операции, использование радиосвязи могло привести только к беспорядку; следовательно, наиболее часто применялись визуальное наблюдение и команды в устной форме. Секундные вспышки молнии благоприятствовали ориентации, наблюдению за местностью и расположением позиций противника. Около полуночи Огата заметил следы на равнине, которые, в соответствии с показаниями компаса, вели на юго-восток. Данная находка (позже подтвержденная) поддерживала уверенность Огаты в полной правильности его действий, поэтому полк направлялся строго в юго-восточном направлении.

Первые внезапно появившиеся подразделения противника находились в углублениях, обнесенных подобием частокола. Тамада приказал их уничтожить, и эту задачу удалось выполнить довольно легко. Осознавая, что основные обороняющиеся подразделения противника могут находиться очень близко, полковник дал указание командиру 4-й роты, который спрашивал, нужно ли штурмовать советские войска, четко следовать его приказам и решительно вступить в бой. Когда водитель во взводе Суноучи заметил несколько солдат, двигавшихся по правому флангу, и запросил разрешение на их уничтожение, лейтенант инстинктивно приказал сделать это в то время, как он сам вел огонь из своего собственного пистолета по всему, что только напоминало солдат Красной армии.

После того как полк возобновил ночное наступление, начался страшный шторм с громом и молнией, четко освещавший позиции советских войск. Большинство японских командиров танков вели бой с открытыми люками, наблюдая из башен своих машин, поскольку смотровые щели были слишком узкими для хорошего наблюдения, особенно ночью. Однако когда проливной дождь обрушился на танки, командирам стало трудно работать в таких метеоусловиях. Суноучи надел свои защитные очки, позволяющие ему вести наблюдение, но не свободно дышать. Тогда командиру взвода пришла умная мысль надеть противогаз, хорошо помогавший в сильный ливень. Молния не поразила ни один из танков, но гром прогремел настолько близко, что Томиока решил, что им удалось что-то уничтожить.

Тамада утверждал, что благодаря разрывам молнии каким-то «чудесным» образом удалось обнаружить советские обороняющиеся подразделения до того, как столкнуться с ними. Несмотря на то что Огата полагал использование слова «чудо» неуместным в данной ситуации, он понимал, почему командир полка применил его в своей речи. Многие японские военно-исторические издания сравнивают данное ночное наступление со знаменитой внезапной атакой Нобунаги Ода (Oda Nobunaga) в районе Окехазамы в XVI веке. Атака была успешно проведена в сильный шторм.

Видимо, усыпленные ночной прохладой, советские обороняющиеся подразделения находились в бездействии, пока раскаты молнии внезапно не раскрыли японские танки, располагавшиеся совсем близко. Вслед за этим советские войска открыли огонь из пулеметов, противотанковых орудий и артиллерии. В условиях непосредственного соприкосновения с противником артиллерия была практически бесполезна. Хотя артиллерийские орудия были установлены на минимальный угол прицеливания, снаряды пролетали намного выше японских танков.

Около 12.20 Тамада отдал своему полку приказ на наступление. С точки зрения японского командования, медлить больше не было смысла. Шторм был в разгаре, и молнии постоянно освещали позиции противника. Лейтенанту Суноучи набирающие скорость наступающие танки казались «дикими разъяренными быками». Автоматически снимая противогаз, глубоко дыша и крича, командир взвода одним глазом смотрел на противника, другим — на командира роты. Он приказал своим артиллеристам и пулеметчикам вести огонь в горизонтальной плоскости, пока он заряжал пистолет и молился за победу своих войск. Тамада и большинство личного состава роты средних танков капитана Ина рванулись вперед на 1000 м через позиции пехоты противника. В своем легком танке, экипаж которого состоял из трех человек, полковник сам вел огонь из пушки, пока офицер связи полка старший лейтенант Хидео Накадзима (Nakajima Hideo) руководил водителем танка, рассчитывал дальность стрельбы и вел огонь из пулемета. Экипаж был слишком занят в то время, чтобы распознать свои танки, поэтому один из них, горящий поблизости, настигла роковая судьба.

Пока Ин и штаб полка продвигались вперед, 3-я рота Тамаки наступала по правому флангу на огневые позиции артиллерии. Один из взводов Ина под командованием старшего лейтенанта Такуро Ширагата (Shiragata Takuro) потерялся и переменил направление движения к левому флангу Тамаки. Несмотря на мощный огонь, японские танки даже не замедлили свой ход. Взвод Томиоки не открывал огонь из имеющихся пушек и пулеметов, пока орудия, боеприпасы и личный состав противника были на видимости 100 м на незначительном возвышении. И опять раскаты молнии сыграли важную роль. Хотя взвод поддержки и прикрывал капитана Тамаку, находившегося в отрыве от остальных подразделений, танки Томиоки не имели возможности наблюдать за действиями командира и должны были принимать решения в бою самостоятельно.

Выдвигаясь впереди, танки Томиоки применяли тактику «спирали». Они вели огонь по каждой позиции противника, с грохотом наезжали на артиллерийские орудия и взрывали боеприпасы. Промокнув под дождем, Томиока все же оставил люки танков «открытыми», его водитель тоже открыл свой люк для лучшего наблюдения за обстановкой. Лейтенант, крича, отдавал приказы своему взводу на уничтожение пушек, а затем пулеметов. Батареи советских войск были обложены мешками с песком, а количество личного состава составляло примерно 3 солдата на каждом участке. Узлы коммуникаций были узкими — около полуметра в глубину — и были хороши только для передвижения ползком. В траншеях были специально оборудованы 2 места для пушек, в каждом из которых могло находиться 4–5 военнослужащих, ведущих наблюдение и выполнявших обязанности по подаче боеприпасов. Вообще, на каждом месте первоначально находилось по 50–60 солдат, расположенных по фронту на 700 м и в глубину на 500 м. К 2 часам ночи все 12 единиц артиллерийских орудий противника были уничтожены.

Томиоку привлекли две особенности ведения обороны противником. Первая особенность состояла в том, что советские войска не сделали ни одной попытки провести против танков короткие контратаки. В тех же обстоятельствах японцы бы без колебаний использовали противотанковые отряды смертников. Вторая особенность заключалась в необычном плане расположения огневых позиций артиллерии. Везде впереди орудий советские войска откопали небольшие углубления, через которые корректировщики в бинокль могли просматривать цели и докладывать о них по радиосвязи. Через данные углубления можно было рассмотреть лица японских солдат, которые, в свою очередь, отрывали ямы, чьи стенки, в отличие от советских окопов, имели вертикальные края, так что в них можно было устанавливать ящики. Поэтому японцы вместо мешков с песком насыпали туда землю; естественно, данные «восточные парапеты» привлекали не только внимание противника, но и огонь его орудий. Однако Томиока заметил, что советские войска избавились от всей выкопанной земли, используя большое количество техники. Таким образом, неожиданно возникли представляющие опасность укрепления в позициях советских войск.

На левом фланге 4-го полка, проходя мимо роты средних танков Ина, выдвигались легкие танки командира 1-й роты Мацумоты, вероятно, предназначенные для выполнения задачи по стремительному преследованию противника. В полковом дневнике очень кратко говорится о разгроме подразделениями Мацумоты пехоты противника и о глубоком проникновении на позиции расположения советских войск в юго-западном направлении. На картах представлена четкая и хорошо организованная наступательная операция, однако Тамада впоследствии не исключал, что подразделения Мацумоты продвинулись левее и столкнулись со слабым сопротивлением небольшого количества пехоты противника. Командир взвода Кацушиге Кувабара (Kuwabara Katsushige) потерял ориентировку и вступил в бой слева от 3-й роты Тамаки.

2-я рота лейтенанта Ито, как резервное подразделение полка, вступила в бой на правом фланге между Ином и Тамаки, где ее помощь была наиболее необходима. Противотанковый или артиллерийский снаряд попал в отсек с боеприпасами, находящийся позади водителя танка. Произошел взрыв, в результате которого боевой отсек вспыхнул желтым пламенем. Лицо и конечности Ито сильно обгорели. Лицо и руки пулеметчика также обгорели, к тому же он был ранен осколками снаряда. Пламя огня опалило спину водителя, также раненного осколками. Двигатель танка остановился, а запустить его уже было невозможно. После бесполезных попыток потушить огонь Ито решил эвакуироваться. Он с неимоверными усилиями попытался вылезти из башни танка, но от боли потерял сознание и упал на землю. Механику-водителю удалось выползти из кресла, а пулеметчик, страдая от боли, привел в сознание случайно упавшего на него Ито. Танк Ито, из-за вспышек пламени видимый как своими войсками, так и войсками противника, привлекал к себе внимание и огонь советских войск.

С жаждой долга возобновить командование своей ротой лейтенант, прихрамывая, медленно шел со своими солдатами, 3 из которых поддерживали друг друга, в поисках своих войск. Командир 2-го взвода лейтенант Масакичи Ниикура (Шинкура) (Niikura (Shinkura) Masakichi) подобрал Ито и его водителя, прошедших около 150 м, пулеметчика же, не помещавшегося в танк Ниикуры, подобрала другая машина. Ниикура продолжал вести бой, уничтожая бронированную технику и прорывая оборону противника. Ведя бой отдельно от своей роты, в районе атаки ему удалось соединиться с основными силами капитана Ина. Ито, потерявший в бою зрение и не способный командовать своей ротой, лежал внутри танка Ниикуры. В течение всего этого периода штаб полка оставался в неведении о судьбе вышедшего из строя японского танка.

После того как 4-й полк прорвал оборону советских войск, пошел сильный ливень. Когда все внезапно затихло, полковник Тамада, который был до этого очень занят, руководя боем в роли командира танка, понял, что он и личный состав его штаба остались одни. Без молнии, освещавшей поле боя, он не имел ни малейшего представления о приблизительном местонахождении его рот. Личный состав штаба вылез из своих машин и приступил к обсуждению сложившейся обстановки. Очевидно, что нужно было немедленно принимать меры по сбору полка, личный состав которого находился в темноте в радиусе 1000 м. Командир 4-й роты капитан Ин, двигавшийся позади танков Тамады и Огаты, подняв флаг, подал знак командиру взвода Суноучи. Тот с саблей в руках спрыгнул с башни своего среднего танка и побежал в сторону полковника. Приказ Тамады на сбор был подтвержден указанием Огаты на перегруппировку личного состава вокруг танка командира полка. Суноучи побежал обратно к своему взводу, чтобы сказать солдатам о том, что один из его сержантов был только что убит, предположительно противотанковым снарядом.

На первой стадии после сбора полка Тамада осуществлял контроль только четырех танков: своего, Огаты, Ина и Суноучи. Результаты атаки были под вопросом. Полковник был подавлен. Он заявил, что «поскольку проведение ночной атаки было полностью моей собственной идеей, в результате которой я потерял целый полк, вся ответственность за случившееся ложится только на меня». Огата вспоминал слова Тамады, которые тот произнес в унылом тоне: «Огата, что ты сейчас скажешь обо всем этом?» Заместитель Тамады знал, что имел в виду его командир. В гражданской войне 1877 года великий повстанческий лидер Такамори Сайго (Saigo Takamori) был смертельно ранен в живот, и, произнеся эти же знаменитые слова, попросил друга отрубить ему голову. Очевидно, Сайго сильно повлиял на Тамаду. Огата также был настоящим представителем рода самураев. Однако закаленный боем заместитель знал, что существовали и смягчающие обстоятельства. Точнее, данная ночная операция была первым опытом такого рода для Тамады. Полковник, казалось, рассматривал сложившуюся ситуацию как наихудшее положение. Данную оценку Огата не разделял, так как подразделения 4-й роты располагались не так уж далеко, а командир взвода 2-й роты Ниикура был уже там.

Заместитель решил развеять страх Тамады. Полковник рассказывал: «Когда я сказал Огате, что должен взять ответственность на себя, он ответил: „Пожалуйста, подожди еще немного. Я попытаюсь определить местоположение и собрать полк“». Первое, что сделал Огата, это отправил танк вместе с лейтенантом Ниикурой для установления контакта с остальными подразделениями. За ним последовали работники штаба. Позже Суноучи пошел пешком посмотреть, в каком направлении двигалась 1-я рота, так как был слышен шум гусениц танков. Заместитель, полный страха от того, что, оставшись вместе с Тамадой, он должен будет помогать ему покончить с собой, сказал, что хочет на время отойти вперед. Огата шел пешком с двумя сержантами — работниками штаба, несущими огромный японский флаг на бамбуковом шесте. Хотя флаг имел большое белое поле, заместитель понял, что таким образом он увеличил его видимость на дальность не менее чем 30 м. Однако его основное намерение не заключалось в том, чтобы собрать разбросанные танки: «Я сделал это только ради своего командира, потому что хотел сделать что-нибудь, чтобы успокоить его, хотя знал, что использовать флаг для сбора разбросанных танков было не совсем эффективно». Пока сержанты шли с Огатой, они кричали в темноту: «Ой! Ой!» Чтобы не позволить противнику уничтожить цель, осветительные патроны не использовались.

Через 20–30 минут танк Ниикуры вернулся, объехав территорию по кругу. Лейтенант осторожно выглянул из открытого люка башни. Вероятно, до того как Огата сумел поднять свой флаг, Ниикура открыл огонь из пулемета. Закричав на лейтенанта и требуя остановиться, заместитель Тамады и его люди смогли спастись от стрельбы и остановить Ниикуру. От лейтенанта Огаты он получил информацию, которая уже была ему известна: «Положение действительно сложное, а танки разбросаны по всей территории!» Заместитель вернулся в штаб с сержантами и Ниикурой, принявшим решение успокоить полковника, используя аналитическую информацию: «Несмотря на то что детали нам неизвестны, наши силы успешно ведут боевые действия. Предлагаю объединить с нами 4-ю роту и другие известные нам подразделения». Дела пошли на поправку, как и ожидал Огата. Вопрос о самоубийстве больше не возникал.

Имея в распоряжении 4-ю роту Ина под артиллерийским огнем, который велся только с огневых позиций противника, расположенных далеко в тылу советских войск, Огата посоветовал, чтобы основные силы Тамады осторожно выдвигались в левом направлении и попытались сконцентрироваться в районе предполагаемого расположения 1-й роты Мацумото. Снаряды пролетали на высоте 50 м от танков и не представляли опасности для японцев. Но если бы противник скорректировал дальность огня, то подразделения полка были бы не способны вести оборону. Полковник согласился и вскоре из района, где предположительно должна была действовать 1-я рота, послышался шум. Прошло несколько минут, и Суноучи узнал танки подразделения Мацумото, который пытался собрать свой личный состав и технику после прорыва на юг. Таким образом, Тамада смог еще раз включить в состав своего полка 1-ю роту.

С северного направления появились неопознанные танки с включенными фарами. Предчувствуя контратаку советских войск, Тамада и его личный состав приготовились к удару. К счастью для японцев, танки оказались основной частью 3-й роты Тамаки, в число которой входили и отставшие военнослужащие 1-й и 2-й рот, сбившихся в бою направо от основных сил и двигавшихся по кругу все это время. Все подробности подобного развертывания сил были абсолютно новыми для растерянных работников штаба, который с начала боя потерял управление подразделениями. Когда Огата узнал, что Тамаки вернулся, он был «больше чем рад»; было очевидно, что к этому моменту собралась более чем половина подразделений полка. Что касается Тамаки, то он доложил, что его рота уничтожила подразделения полевой артиллерии советских войск, и спросил Тамаду, нужно ли захватить огневые позиции артиллерии противника. Поскольку полковника все еще волновала возможная контратака советских войск и так как ему был нужен каждый экипаж танка для удержания позиций, предложение Тамаки было отвергнуто.

Японские танки все еще находились в глубине обороны советских войск и по ним велся артиллерийский огонь. Огата говорил, что хотя интенсивность огня не была такой большой, как отмечалось в боевом журнале, все же опасность оставалась. Поэтому заместитель Тамады посоветовал начать отход. Между 1.30 и 2.00 подразделения под руководством Огаты отодвинулись на тысячу метров к северо-востоку. По мнению Огаты, именно здесь личный состав полка узнал, что вышедший из строя горящий японский танк находился в составе роты Ито.

Вскоре после мыслей о самоубийстве Тамада снова обрел уверенность в себе и начал говорить о проведении новой наступательной операции на оставшиеся подразделения противника. Огата же ответил, что в связи со сложившимися обстоятельствами сделать это будет очень сложно. В полку, собравшем большую часть своих танков, ходили слухи о решении вывода войск ко второму сборному пункту. Рассвет, который должен был наступить через пару часов, непременно раскрыл бы замысел японцев и вызвал заградительный огонь противника с западного направления. Вместо дальнейшего продвижения японским силам следовало отойти и перегруппироваться на исходном пункте переброски. В этом убедили Тамаду и приступили к выдвижению в линию колонн.

К 3 часам ночи небо прояснилось и полку удалось продвинуться на 3 км в северо-восточном направлении. Третья остановка располагалась в 4 или 4,5 км от рубежа атаки. Лейтенант Суноучи на основе пройденного времени при выдвижении точно заметил несоответствие данных: район сбора казался ближе к пруду Юзуру, чем требовалось. Огата тем не менее был доволен районом остановки, местность прикрывала танки и противника нигде не было видно. С подходом 2-й роты, чье прибытие сразу не было замечено, сосредоточение 4-го полка по существу было завершено.

Однако командир полка переживал, что пропали два его офицера. Майор Киёоми Миязаки (Miyazaki Kiyomi), занимавшийся боевой подготовкой в полку, уехал на мотоцикле (позже было установлено, что мотоцикл Миязаки сломался, майор и водитель его починили, попытались догнать остальных, но потерялись и наконец отстали от полка). Судьба второго пропавшего — лейтенанта Ито — была установлена до рассвета, когда 4-я рота заметила тусклый свет и услышала далекий лязг гусениц. Экипажи роты Ина сели в свои танки и приготовились вступить в бой с возможными силами противника. Сержант, удалившийся в целях разведки, внезапно наткнулся на средний танк лейтенанта Ниикуры, который вез сильно обгоревшего Ито. Тот слез с машины, извинился перед полковником за сгоревший танк и доложил о ранении водителя. Тамада отреагировал по-отечески, похвалив Ито и его экипаж за отличную работу. Полковнику своевременно не было доложено о том, что танк Ито остался на поле боя. Поэтому проводились тщательные поиски. Например, одной из причин того, что 2-я рота ночью выдвигалась за полком слишком медленно, была попытка найти Ито и его танк. Личный состав полка уже находился во «втором пункте» сбора, а 2-й роты не было. Командир взвода старший лейтенант Тсунейчи Каджия (Kajiya Tsuneichi) подумывал о том, чтобы повернуть и опять атаковать всеми имеющимися танками роты в южном направлении. Это было очень опасно, но Каджия отправился только на двух танках, двигаясь по маршруту на запад, осторожно проникая на территорию, избегая разрозненных сил противника и огня сторожевого охранения. Тогда не удалось обнаружить ни одного следа танка Ито. Так как вспышки молнии прекратились, офицеры группы поиска не были уверены, что они прочесывают именно тот район, где был выведен из строя танк Ито. Но в 4 часа утра лейтенант Ниикура приехал, чтобы доложить Каджия, что он только что отвез Ито в штаб полка. Каджия и сопровождающий его танк присоединились к полку на третьей остановке.

Только после боя 6 июля Тамада смог изучить обстоятельства, в результате которых был потерян танк Ито. Танк исчез, но появился позже на советской фотографии, на которой были изображены шесть ликующих и карабкающихся на танк солдат Красной армии. Как считалось, проблема для японцев состояла в том, что экипажи танков в танковом корпусе японской армии должны были разделить судьбу их машины. Как вспоминал Тамада: «Кто-то приехал из Японии и, очевидно, встретился с генералом Ясуокой. Говорили, что я, как командир полка должен был взять на себя всю ответственность за этот прискорбный случай. Однако меня защитили и пришли к разумному решению: такие случаи, как этот, могут иногда возникать при ведении близкого боя». Поэтому Тамаде было не обязательно совершать самоубийство или каким-то другим образом быть наказанным, хотя данный вопрос его сильно беспокоил. Тем не менее полковник настаивал на том, чтобы Ито, исполняющий обязанности командира роты, не брал на себя ответственность, — заявление, которое расходилось с мнением даже командира взвода Коги. Тамада также рассказывал, что Ито, эвакуированный в госпиталь, не был наказан. Однако командир взвода 3-й роты говорил, что поведение Ито было недостойно выпускника военной академии и что лейтенант был за это наказан. Факт того, что советские пропагандисты торжествовали по случаю захвата японского легкого танка, особенно терзал офицеров как в полку Тамады, так и в полку Йошимару.

Между 4.30 и 5.00 часами утра 3 июля 4-й танковый полк наконец достиг на юго-западе пруда Юзуру, который был по ошибке принят за озеро Ирингин. Другими словами, полк продвигался в северном направлении к третьему пункту сбора, вместо того чтобы идти на запад, — типовая ошибка в определении направления, постоянно доставлявшая неприятности частям. Истощенные маршем без сна в течение дня, многие члены экипажей дремали в своих танках. В районе пруда Юзуру 4-й полк столкнулся с ротой 64-го пехотного полка и разведывательным подразделением маньчжурской армии из состава сил северного гарнизона.

Пока танковые роты перегруппировывались и пополнялись боеприпасами при содействии подразделений поддержки, Тамада отправил майора Огату найти командный пункт Ясуоки, изучить сложившуюся обстановку предшествующей ночи и задач бригады, доложить о ночной атаке 4-го полка и узнать о его текущих задачах, как только будут закончены все необходимые приготовления. Тем временем была получена информация о том, что тыловой эшелон Тамады, основная часть штаба полка, с 22.00 находится на западе от пруда Юзуру и что на рассвете сбившийся с пути советский грузовик с 12 солдатами натолкнулся на японские войска. Личный состав под командованием офицера связи полка лейтенанта Сотаро Таширо (Tashiro Sotaro) подорвал грузовик, захватил в плен одного военнослужащего, а остальных увез в штаб полка. По захваченным катушкам телефонной проволоки и телефонам стало ясно, что заблудившиеся советские солдаты входили в состав отряда связи.

Тамада оценил потери своего полка как небольшие: 1 солдат убит и 1 офицер и 8 солдат ранено (при общей численности личного состава в четырех линейных ротах 13 офицеров и 302 солдата). Ни рота Мацумоты, ни штаб полка не понесли потери. В отдельности от незначительного количества стрелкового вооружения (в основном пистолеты) полк израсходовал около 16 000 патронов для пулеметов, 1100 37-мм снарядов для легких танков и 129 57-мм снарядов для средних танков. 4-я рота Ина и рота обеспечения полка израсходовали приблизительно 3000 л каждая, штаб полка — 1100 л, 3 роты легких танков в общем — 7000 л топлива. Полный расход топлива полком к моменту прибытия в последний лагерь после 4.30 утра 3 июля составил 14 600 л.

4-й полк уничтожил во время ночной операции (установлено позже лейтенантом Таширо и другими разведчиками) 4 батареи 122-мм гаубиц, 107-мм пушек, 76,2-мм полевых орудий; 10 бронемашин, 2 бронетранспортера, 7 противотанковых орудий, 150 человек личного состава, 5 пехотных минометов, большое количество установленных на машинах пулеметов и 20 грузовиков противника. Японцы свято верили, что советская мотострелковая бригада являлась основой подвижного полка Быкова. Юго-восточные позиции противника на высоте 755, по которым вел огонь 4-й полк, должны были составлять часть обороны войск противника на северном берегу реки.

Доклад об использовании японских бронетанковых войск 2–3 июля 1939 года, составленный на основе воспоминаний участников событий, имеет свое продолжение. Днем 3 июля советской артиллерией и авиацией был разгромлен 3-й танковый полк Йошимару. 2 танка (21 Тип 89 «Оцу» и 1 Тип 97 «Чи-ха»), 7 танкеток и бронеавтомобилей были уничтожены. Погиб и сам командир. Таким образом, бригада Ясуоки потеряла в эти дни не менее 40 танков.

Доклад также свидетельствует о неразберихе и неорганизованности японских бронетанковых частей, тактические воззрения командиров которых находились в зачаточном состоянии. Именно поэтому, а также вследствие малочисленности танковых войск Квантунской армии по сравнению с бронетанковыми силами РККА, японцы более не рискнули применять свои танки против советских войск.

* Приводится по материалам книги: Alvin D. Соох. Nomonhan. Japan against Russia, 1939. — Stanford University Press, Stanford, California, 1985.

^{Боевые действия в районе реки Халхин-Гол. 28–29 мая 1939 года}

^{Ход боевых действий в районе горы Баин-Цаган 2–5 июля 1939 года}

^{Решение командующего 1 й армейской группой на проведение наступательной операции в августе 1939 года}