Инга. Мир

14

О-о-о! — сказала Нюха, качнувшись и хватая Ингу за руку тонкой, как у мотылька лапкой.

И та кивнула, радуясь этому «о». Гордей позади хмыкнул, зашерудил в камнях очага. Зашуршал скомканными бумажками. И за спинами двух женщин стал подниматься к жаркому небу тонкий дымок, трогая ноздри.

Нюха отпустила руку и, отшагнув, внимательно оглядела спутницу, снова уставилась на резную стелу, обрамленную диким камнем, с растущими из него пучками полыни и дерезы.

Кивнула и снова сказала свое «о-о-о», уже спокойно и утвердительно, выпутывая из полиэтиленового пакета фотоаппарат.

— Я можно сниму? Сама.

— Да, — Инга села на горячий валун перед бледным маленьким огнем, кладя руки на колени. Ей было хорошо просто смотреть, глазами, и слушать то, что внутри, а не выцеливать через глазок камеры, как всегда, одновременно ныряя в глубину снимаемого, но и отстраняясь от него, делая сразу — кадром. Пусть девочка сама делает кадром такую живую, такую каменную Ингу, что красивым корабликом плывет через время, будто режет дни и годы высокой грудью.

Гордей сидел сбоку, чтоб не мешать ей смотреть, вольно вытянув жилистую ногу. Шевелил в костерке сухой веткой. Спросил негромко, пока Нюха бродила, осторожно делая шажки в одну и в другую сторону:

— Едешь когда?

— Сегодня поеду, Гордей. Если точно, здесь больше нет.

— Та нет, я и узнать вчера сходил, к Орлову. Он железками торгует, мастеров всех знает, наперечет, кто у его купляет мелочь всякую, молотки да точилы, и про других рассказуют они. Щас вот говорит, братья, с цемента зверей льют, ну ничего так, я видел у Прищенок, лиса там, зайцы всяки, с зубами. Крашеные, как на Пасху яйца. Ну, фонтаны. Ты видала, кругом стоят, те привозят и собирают только…

Он понял, что чересчур углубился в подробности и предложил, возвращаясь к главному:

— Ну. Думаю, в маленьких сперва искать надо. Молчун он, ежели куда подрядился, то скорее так, чтоб тихо, без толпы. Да и легче, или ж одну улицу пройти, карточки показать, или чего тебе — всю Ялту оббегать?

— Да, — ответила Инга и уже нетерпеливо посмотрела на девочку с фотокамерой.

Было ей хоть разорвись, так резко и больно вклинилось прошлое в размеренное и налаженное настоящее. Олега с Димкой свернули свою бродячую дискотеку и бьют копытом, отправляться дальше. Уже не двумя машинами, к ним прилепились еще три-четыре, да несколько парочек на мотороллерах и стайка велосипедистов. Ее в доме у пролива ждут Вива и Саныч, работа неумолимо копится. И нужно бы ее срочно переделать, чтоб урвать себе кусок летнего времени, на несколько поездок, с несколькими фотографиями в сумке. Свои портреты она показывать не хотела, эти — только ее. Но вот Лизаветин фонтан уже снят. Нюха сняла, помогла ей.

Они тогда шли по желтой степи, лежащей между городом и поселком, ели подтаявший шоколад. Инга через слезы смотрела на сверкающие плоскости солончака. Говорила, медленно и трудно, сперва злясь на то, как Нюха вдруг отходит, садясь на корточки и подбирая подол своего прозрачного платьица, трогает пальцем поникшие колосья, раскачивая их и наклоняя голову, будто те звенят и никому не слышно, только ей. Потом поняла, ей так лучше слушается и, снова подымаясь, девочка опять идет рядом, раскрывая большие глаза, серые с голубым, и задает правильные вопросы. Успокоилась и рассказывала дальше. Немного, только главное. У дома Гордея Нюха сунула Инге развернутую обкусанную шоколадину, сказала деловито:

— Переоденусь.

И через десять минут вышла на крыльцо из комнаты мальчиков, где хранился ее рюкзак. В синем обтягивающем мини-платье, с туго убранными в аккуратный узел волосами, с черными очками в половину лица и точно накрашенными губами. Потопала ногой, схваченной ладной стильной сандалией из голубых перламутровых ремешков. Поправила на плече ремешок крошечной сумочки.

— Фотик давайте. И номер дома скажите мне. Я скоро.

Через пару часов вернулась, неся в камере птичий фонтан, снятый со всех сторон. И, доедая шоколад, пока Инга отсматривала снятые кадры, рассказала:

— Я была журналист медиа-группы «Арт-Москва». Снимала выдающиеся объекты выдающихся мастеров. Чтобы сделать выдающийся репортаж о талантах и тех, кто им помогает. О ней, значит. Меня даже напоили квасом и дали вот визиточку.

Она помахала глянцевой карточкой.

— А есть такая? — ошеломленно спросила Инга, сидя напротив уверенной в себе гламурной Нюхи. Правда, гламур был слегка запачкан шоколадом в уголках накрашенного рта.

— В смысле арт-группа? Неа. Сразу придумала.

— О-о-о, — сказала Инга любимое слово собеседницы. И спохватившись, попросила:

— Нюша, ты, пожалуйста, Олеге не говори ничего, ладно? Про Сережу. Я… как-то, наверное, многовато для мальчика, за один раз сразу двое.

— Да. Я не буду. А хотите, Инга Михална, я придумаю историю? — вдохновилась та.

Инга поспешно замахала рукой:

— Нет, не надо, и так все запутано. А тебе сколько лет, Нюша? Извини, я просто… Ты такая сейчас…

— Двадцать пять, — ответила девочка, вытирая с губ шоколад и облизывая палец, — вы не против? Видите, я Олежки старше.

— Вы главное, друг друга не обижайте, — Инга снова смотрела на маленькие картинки, что показывал ей фотоаппарат: стрижи, мальчишка, озерцо воды и живая птица на каменной закраине чаши, — а Лизавету я удалю, ладно? Если не будет выдающегося репортажа.

— Удаляйте. Вы, Инга Михална, ангел. Я его никогда обижать не буду. Я его очень люблю. И вас люблю. И Гордея тоже. Я еще люблю вашего Сережу Горчика, и пусть бы он был отец, а не Скала. Скалу я не очень люблю, хотя это плохо, надо всех любить, ведь у каждого есть что-то, хоть маленькое хорошее.

— Это ты, Нюша, ангел, а я так, запуталась.

— Пора бы, — напомнил дед, поднимаясь и отвинчивая крышку с пластиковой бутылки. Опрокинул ее над костерком.

Инга отвлеклась от мыслей. Тоже встала, раскрывая висящую на плече сумку.

— Вы идите. Я догоню. Сейчас.

Гордей плавно шел по глубокой затененной воде, следом за ним брела Нюха, в маленьких шортах и купальном лифчике, изгибаясь и подняв руку с упакованной в полиэтилен фотокамерой. А из глубины каменного сада, вырастающего из воды, слышались медленные звонкие удары. Железо о камень.

Ночью того же дня, после ужина с обрадованными Вивой и Санычем, Инга сидела перед компьютером, ошеломленно глядя на россыпь картинок в гугле. Степенные мудрые скифские бабы, лубочные коты с гнутыми кренделем хвостами, широкоротая лягушка, почти утонувшая в густой осоке, тонкие изогнутые фигуры, освещенные луной, белеющей на сомкнутых вверху ладонях. Всего-то вытащила из камеры снимки и загнала в поиск по картинке. И получила в ответ пару десятков фотографий. И в уголке почти каждого кадра адрес одного и того же сайта с неярким названием, ничего ей не говорящим.

Сердце билось тяжело и неровно, она сглотнула и ввела адрес в строку. Непонимающе смотрела на извинительную надпись о том, что владелец перестал оплачивать, извините, больше вам ничего не покажем. И снова возвращалась к выданным по запросу картинкам.

За окном орал Рябчик, защищая дом от наглых пришлых котов. Цвикали сонные стрижи.

Инга сходила умыться, чтоб не болели глаза. И снова села за ноутбук. Надо сосредоточиться. Иначе до утра она станет рассматривать эти прекрасные каменные нэцке, где глыба дикого камня бережно тронута уверенным резцом всего в нескольких местах, и вот она уже не глыба, а зверь. Птица. Или изогнутая толстая рыба с веселым глазом.

Несколько ссылок выводили на совершенно ненужные ей статьи, о летнем отдыхе, о ценах на билеты. Там каменные скульптуры, раскиданные по садам, просто работали иллюстрациями к постороннему тексту. Иногда под ними вежливая надпись сообщала, источник такой-то. Называя адрес сайта, которого уже нет.

Рябчик утомился геройствовать и ушел спать. В саду еле слышно пищали Пенькины котята. А окно за шторой уже светлело.

Инга встала, и, не закрывая крышку ноута, тихо вышла из комнаты. Во дворе, присев на корточки у Пенькиного гнезда, погладила сонную кошку по лобастой башке. Выйдя на улицу, быстро пошла в самое ее начало, к большому белому дому под красной крышей. Стоя у дырчатого каменного забора, поколебалась, вздохнула, и, скинув тапки, полезла вверх, суя босые ноги в каменные ячейки. Прижимаясь к верхнему краю, сказала шепотом вниз:

— Букет, тихо! Это я, Букет.

Черный лохматый пес погремел цепью и зевнул, раскидываясь рядом с будкой. А Инга, вынув из припасенной в кармане горсти камушков один, прицелилась и легонько кинула его в стекло комнаты на втором этаже. Подождала, кинула второй.

На пятом камушке занавеска отдернулась, показывая бледное пятно пацанского лица под темными вихрами. Скрипнула оконная рама.

— Э? — сказал мальчик, и сильно удивился, присматриваясь, — во, блин. Инга Михална? А вы чего тут?

— Коля. Ты мне нужен. Сильно. Ты можешь выйти, сейчас?

— Я? — еще сильнее удивился Коля, — ну так. Да. Щас я.

Инга спустилась вниз и села на корточки, приваливаясь к неровному забору.

Через пять минут сверху, шипя и чертыхаясь, сверзился Коля, в чистых цивильных брюках и расписной футболке. Вставая, Инга с удивлением принюхалась — от мальчика немилосердно несло одеколоном.

— Чего, — идя рядом, вполголоса спросил Коля, — с Оумом там что?

— Нет, нормально с Олегой, они тут дней через десять появятся. Ты мне нужен. Срочно.

Коля приосанился, лохматя рукой жесткие волосы. Пошел быстрее.

В комнате Инга усадила его за ноутбук и быстро, тыкая пальцем в картинки, объяснила ситуацию.

— Хоть что-то надо найти, Коль. А я не могу. Все перепробовала. Понимаешь, если бы какой столичный перец, маститый и увенчанный, было бы полно. А так похоже, все было на этом сайтике. Мне бы какие контакты, мыло или телефон. Скайп.

— Угу, — Коля внимательно изучал экран, свет падал на широкие татарские скулы и прищуренные черные глаза, — та понял, понял. То архивы надо смотреть. Там есть все. Дип интернет.

— Что? — она уселась рядом на табурет, касаясь коленом ноги мальчика и внимательно глядя на монитор.

— Та так, — тот уже нажимал клавиши, говоря извинительно, — я тоже не сильно умею, то ж в кино только тыц-тыц и все вывалилось. Ага, вот. Сохраненное, вот.

У Инги глухо стукнуло сердце. И притихло. Разочарованно она смотрела на корявенький дизайн и портрет автора на главной странице. Толстые щеки, очки, лысая голова.

Непризнанные таланты, — бежала заголовком мигающая строка. И ниже вводная, о том, как много гениев в наших глубинках и вот я, имярек, совершаю подвиг, собирая их всех в своем гениальном каталоге.

— Этот, — указала пальцем на небольшую картиночку с каменной улыбчивой лягушкой, — посмотри, что там о нем?

Мальчик открыл копию страницы. На ней — те же картинки, что показывал Инге поиск. И несколько строчек о том, что вот, уникальный скульптор, резчик по камню, работает с песчаником и ракушечником, его работы находятся в частных коллекциях. Имя мастера — Сергей. Отдельно на фотографии — крупным планом подпись, вырезанная латиницей: SBBC.

И примечание, что мастер не всегда подписывает свои работы, но их практически всегда можно определить по стилю.

— Вы как, Инга Михална? Вы чего?

— Нет, — она не отрывала глаз от экрана, — нормально, Коленька. Нет адреса, да? Его нет. А этот, чей сайт. Его есть адрес? Или скайп?

— Три года назад, какой там скайп. Мыло вот есть, в контактах. Я вам сюда скопирую щас. И страницу сохраню.

Она молча кивнула. Внутри все мелко тряслось, и Инга изо всех сил разозлилась на Горчика. Где он, черт с карманами? Почему она сидит тут, ковыряется в каких-то дип интернетах, с вытащенным из постели мальчишкой? А он? Почему не ищет сам? Наверное, так сильно нужна ты Сереже, Инга Михайлова, вон сама видишь, сколько у него Лизавет с частными коллекциями. Живет, как птиц небесный, бродит от одного дома к другому, без забот и хлопот. Пока ты тут Олегу на ноги подымала.

Угу, язвительно отозвался на мысли внутренний голос, знала бы, что он точно отец, давно бы уже летала, искала и нашла бы сама. Боялась ведь, а, Джульетта?…

— Инга… Михална. Тут еще места написаны. Видите?

— Какие места?

Палец коснулся подписи к смешной каменной овечке с курчавыми спиралями шерсти.

— Солнечная долина. А тут, лягушка эта, классная, кстати, она в Партените.

— Да. Да, Коля, точно! — она обхватила рукой плечи мальчика и поцеловала теплую щеку, — Господи, счастье какое. Спасибо, спасибо тебе, Коленька.

Встала, улыбаясь. Коля поднялся тоже, помявшись, боком вылез из-за стола и медленно пошел к двери. Инга, почти подталкивая, шла следом.

У калитки Коля остановился.

— А я в рейс ухожу, в первый. В Индийский океан пойдем. Сан Саныч мне характеристику писал.

— Замечательно! — восхитилась Инга, прикидывая, надо переписать все города и поселки с фотографий, и что там поближе, чтоб через пару дней…

— А пойдемте купаться, Инга… Михална?

— Что? — она удивленно посмотрела на серьезное скуластое лицо под жесткими прямыми волосами, и невысокую крепкую фигуру.

— Я вас люблю, — печально добавил Коля, — давно уже. Два уже года.

— Коленька… да ты что говоришь такое? У тебя же, я знаю, девочка, в городе.

Коля повел плечом, посмотрел в сторону моря. Ответил неохотно:

— Ну, девочка. То просто так. А люблю вот вас.

— Ты мой хороший. Спасибо тебе. Прости, что я тебя, ночью. Мне, правда, это очень важно, очень!

— Та вижу. Вы его любите, да? Который с лягушками.

— Да, Коленька. Извини.

Мальчик подумал немного. Вздохнул, снова приглаживая волосы.

— Ладно. А если б не любили вот. Скажите. Могли бы? Ну, с пацаном? Если любовь?

Узкие глаза пристально смотрели с широкого татарского лица.

— Если любовь, — медленно ответила Инга, мгновенно падая в прошлое, прямо тут, стоя у решетчатой калитки, на границе большого мира и маленького двора, в котором три дерева, цветы и кошка с котятами, — если любовь, да. Могла бы. Ты иди, Коля, спасибо тебе.

Утро пылало вовсю, сверху слышались голоса Вивы и Саныча, а с шоссе — шум автомобилей и за ним дальше — смех и крики купальщиков. Инга закрыла ноут и свалилась на постель, жмурясь от боли в усталых глазах.

Засыпала, разговаривая со смешными зверями, вырезанными из теплого камня — точно и бережно. И снова повторяя слова из письма, отправленного хозяину маленького несуществующего уже сайта, слова благодарности и просьбы о помощи. Вдруг он знает, где сейчас мастер.

Она спала, а на другом краю Крыма, дальше, чем нарядные кукольные поселки Южного берега, дальше большой Ялты и сверкающего Севастополя, за длинными пляжами Евпаторийского побережья, там, где у цепочки соленых озер стояла на горизонте огромная тарелка-антенна, делая пейзаж похожим на картинку из фантастического романа, в маленьком номере огромного санатория, полного утреннего народа, проснулся Серега Горчик. Закидывая за голову темные от загара руки, смотрел в потолок, белый, с круглым плафоном.

С работой неожиданно и сильно повезло. Еще весной он пытался договориться с директором санатория, сделал пачку эскизов, все вымерял и сам выбрал в отвале старого карьера десяток каменных глыб. Но тот, хватаясь за лысину, долго скрипуче жаловался на нехватку денег и риски (неизвестно, Иваныч, может, вообще с сумой скитаться пойду), и решили все отложить на осень. Горчик и забыл, таких отложенных работ в каждом сезоне набиралось по несколько, но когда заканчивал солнечные часы в азовском поселке, директор, со странным именем Гранит Кирсанович, внезапно позвонил и потребовал — срочно, пока есть маза деньгу провести, давай сюда, Иваныч, ваяй своего дракона! И вот вместо тихого поселка — шумная линия санаторного побережья, вместо мелкой азовской воды — соленая до пудры на губах черноморская. И вместо тихих ужинов под виноградной беседкой — жужжащая столовка с тремя потоками отдыхающих, красных, шумных и деловито-довольных.

Он просыпался, думая о камнях, что ждали его на площади, окруженной белыми многоэтажными корпусами. Больше десятка глыб, неровных и ноздреватых, каждую выбрал сам. Лежат изогнутой змеей, от средних к великанским и дальше, все меньше и меньше. Смыкаются краями. Это будет дракон, морской, сделанный грубо и точно, от камня к камню. От кончика хвоста, к мощной спине, и лежащей шее, увенчанной головой с внимательными глазами. А вокруг, почти взбираясь на спину и лапы, пусть растут травы и цветы. Будто он вынырнул, вылез на берег и лег, уложив старую морду на сочные травы. Лежит, смотрит.

Думать дракона было прекрасно. Коты и овечки это хорошо, и Горчику нравилось, как те отражаются в глазах женщин и их детей. Но дракон, он такой огромный. Такой — с размахом. Наконец, пришло твое время, Сережа Бибиси, сделать что-то большое. Потому и директор нашел тебя сам, вызвал, деловито крича в трубку.

Он сел, откидывая простыню. По коридору прошлепали быстрые шаги, кто-то постукал в дверь.

— Сергей Иваныч, — пропел женский голос, — белье меняю, вам надо ли?

— Спасибо, — он помедлил, но так и не вспомнил имя, чертыхнулся про себя, — спасибо, так третий день всего, успеется.

Шаги унеслись навстречу смеху и выкрикам.

В маленьком санузле он умылся, привычно невнимательно глядя на худое смуглое лицо под светлыми волосами. Потер щеку и решил — бриться завтра, обойдемся. Сегодня нужно думать дракона уже вплотную.

Влез в истрепанные рабочие шорты, надел рубашку с карманами, в один застегнул мобильник.

Выходя, закрыл маленький номер, в котором — кровать, широкий подоконник, столик с табуреткой, и вешалка. Идя по блестящему коридору, решил, сперва нужно поехать, к Гордею, в Мысовое. Встретиться с Ингой, той, что на скале. И сказать ей, через пару месяцев совершится дракон, первая серьезная, совсем настоящая большая работа мастера Сергея Бибиси. И это — последняя отсрочка, сделает и найдет ее, настоящую Ингу, свою сердечную цацу.

А там, пусть уже будет, как будет.