Иногда корабли

Посмотри на часы, видишь, стрелки горят в темноте

И крадутся легко, осторожно, по кругу, по следу:

Часовая шарахнется вправо, минутная слева

Нагоняет её, то есть тень помещается в тень.

«…»

Много ветра и много горячего дерева,

Первый час из последнего летнего дня.

Если стоит сегодня на что-то надеяться,

То на то, что мне будет не жалко меня.

Луч фонарика вязнет в потёках смородины,

Повисает на ветках, в паучьей сети.

Я не знаю пока что, что будет не пройдено,

Но я очень боюсь никогда не пройти.

Что-то ходит вокруг, невозможно печальное,

Луч фонарика ярко ложится на бинт.

Я люблю тебя медленно и с опечатками,

Потому что я плохо умею любить.

Если вспомнить – река покрывалась мурашками,

А потом уходила в лесок за спиной.

Если что-то случится – пусть будет нестрашное,

Я боюсь, когда страшное рядом со мной.

Если вспомнить – сентябрь. Невозможный и ласковый.

Взял – и бросил, как в прорубь, – не бойся, живи.

Вот на мне повисает пучок первоклассников,

Им не страшно со мной говорить о любви.

Я учусь у них счастью, учусь у них честности,

Так нечестно меняя на буквы любовь.

А они демонстрируют юные челюсти

В тёмных дырках от старых ненужных зубов.

Кем ты станешь потом? Я хочу воспитателем.

Я хочу балериной. Хочу моряком.

Вы не станете, вы уже стали – спасатели —

Непоследним пайком, предпоследним звонком.

Я хочу в туалет. Я хочу быть как бабушка.

Я хочу до звонка рисовать на доске.

Это что? Это лошадь? Да нет, это бабочка!

Точно, бабочка! Ты уже дружишь? А с кем?

И хватаешь как солнышко, как подношение,

Как единственный пропуск, как пряник и кнут,

Для неё – семилетней – лишь я утешение,

На ближайшие пять с половиной минут.

Вы не станете, вы уже стали – ваятели.

Грязным пальцем и бусинками на груди.

Я тебя ненавижу.

Люблю тебя.

Я тебя.

Что писать?

Можно мне в туалет?

Ну, иди.

Мне не страшно представить всех ведьм, даже с мётлами.

Мне почти что не страшно стоять на краю.

Я читала безумное, злобное, мёртвое.

Я держала в руках безысходность свою.

Говорила с несмогшими, даже с не ставшими,

Не боюсь нелюбви, тошноты, темноты,

Только самое страшное – самое страшное —

По косой, меж линеек: «Хочу быть, как ты».

Не хоти, подрасти, передумай, куда же ты.

В тесной вазе лениво томятся цветы,

Это лето почти что до капельки дожито,

Капля лета убьёт… Это лошадь? Нет, ты!

Это просто цветы, это стало традицией.

Дома будет покой, тишина и кровать,

Это я убиваю тебя эрудицией,

Потому что я плохо могу убивать.

Много ветра и много горячего дерева.

«Жи» и «ши» напиши обязательно с «и».

Вот я стала учителем, что я наделала.

Вот тебе моё счастье, не бойся, носи,

Притворяйся, как я, что ты сила, что ты сейчас переделаешь всё.

Что все выси – тебе.

Мы когда-нибудь встретимся – дней через тысячу.

И боюсь, что опять, как всегда, в сентябре.

Беспокойные чёлки, над бровью две родинки,

На коленках белёсо сияют бинты.

На последний урок мы приносим смородину,

В мягких ягодах вязнут щербатые рты.

Мне нельзя молоко.

У меня есть два братика.

Я хочу в туалет.

Я хочу моряком.

Без линейки, смотри, я рисую квадратики.

Можно я – через год – тоже буду звонком?

«…»

То есть тень помещается в тень. Что-то будет, да чёрт бы с ним,

Будет долго и счастливо, как там бывает всегда.

Луч фонарика медленно, нежно ползёт за автобусом.

Это лошадь? Да нет, это бабочка, бабочка, да.