ЧАСТЬ III
ГРАЖДАНЕ СССР
НА СЛУЖБЕ ТРЕТЬЕМУ РЕЙХУ
Восточные легионы О. В. Романько
Готовя войну против Советского Союза, руководство Германии рассматривало его как «искусственное и рыхлое объединение огромного числа наций, этнический конгломерат, лишенный внутреннего единства»{771}. Поэтому расчленение СССР путем привлечения к сотрудничеству нерусских народов планировалось как один из вариантов скорейшего окончания войны и послевоенного переустройства «восточных территорий». Это сотрудничество должно было осуществляться сразу по нескольким направлениям, главными из которых было политическое и военное. Одним из результатов последнего стало создание и использование из представителей кавказских и тюркских народов СССР формирований — так называемых Восточных легионов.
Что же представляли собой эти легионы? В современной отечественной историографии Второй мировой войны прочно утвердились два крайних мнения. Сторонники одного считают, что Восточные легионы — это только формирования, созданные соответствующими органами Вермахта в Польше и на Украине. Другая, на наш взгляд, крайняя точка зрения — называть Восточными легионами поголовно все части, организованные немцами из представителей тюркских и кавказских народов СССР, и, более того, причислять к ним калмыков. Первая классификация является слишком узкой, так как части и соединения, подобные по целям и задачам Восточным легионам Вермахта, создавались под эгидой целого ряда других ветвей германских вооруженных сил, в частности войск СС и военной разведки. Вторая классификация, наоборот, является слишком широкой и не учитывает того факта, что немцы так и не отважились рассматривать, например, крымско-татарские формирования как части Восточных легионов{772}. В связи со всем сказанным, а также с учетом анализа нормативных документов германских вооруженных сил, Восточными легионами можно называть только следующие части и подразделения:
— пехотные батальоны, сформированные командованиями Восточных легионов в Польше и на Украине;
— кроме пехотных батальонов, в Польше и на Украине было создано огромное количество строительных, железнодорожных, транспортных и прочих вспомогательных частей;
— разведывательные и диверсионные подразделения, сформированные при участии немецкой военной разведки — Абвера;
— части и соединения, организованные под эгидой войск СС{773}.
Создатели каждого из типов Восточных легионов преследовали общую цель, о которой мы сказали в начале нашего очерка: развалить Советский Союз путем привлечения на сторону Германии тюркских и кавказских народов. Однако задачи, поставленные перед персоналом этих частей, были сугубо свои, «корпоративные». Это в принципе и обусловило то, что каждый тип Восточных легионов имел свою историю организации и боевого применения. Рассмотрим их, отталкиваясь от указанных методологических посылок.
Появление первых частей Восточных легионов следует отнести к октябрю 1941 г. Именно в этом месяце в полосе группы армий «Юг» началось создание так называемых охранных «сотен», главной задачей которых должно было стать обеспечение порядка в тыловых районах этого войскового объединения. Необходимо подчеркнуть, что выбор места и времени был неслучайным. По словам начальника Генштаба сухопутных войск Вермахта генерал-полковника Франца Гальдера, это было обусловлено тем, что частями этой группы армий было захвачено очень много военнопленных, которые принадлежали к «монгольским народностям»{774}.
Первоначально охранные части создавались стихийно. Однако уже 15 ноября 1941 г. этот процесс получил свою правовую основу. В этот день генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Эдуард Вагнер издал приказ, озаглавленный «О создании охранных «сотен» из военнопленных туркестанской и кавказской национальностей». Отныне организация подобных частей должна была стать более упорядоченной{775}.
Первым из созданных на основе этого приказа охранных формирований стал так называемый Туркестанский полк (Turkestanisches Regiment). Эта часть была сформирована при 444-й охранной дивизии, отвечавшей за обеспечение порядка в тыловом районе группы армий «Юг». Полк состоял из четырех пехотных рот под командованием немецких офицеров и фельдфебелей и уже зимой 1941–1942 гг. нес службу по охране тыла на территории между устьем Днепра и Перекопом. Следует сказать, что эта часть была полком только по названию. В действительности же это был обычный батальон — 444-й тюркский. Именно так он и проходил по немецким нормативным документам. Командовал батальоном оберлейтенант Таубе. Опыт боевого применения указанного батальона был вполне успешным. Поэтому командование группы армий «Юг» планировало создать при 444-й охранной дивизии еще несколько таких батальонов{776}.
444-й тюркский батальон был фактически одной из первых подобных частей. Одновременно он как бы являлся прообразом будущих, собственно Восточных легионов. Однако как таковым легионом он еще не был. В связи с этим трудно не согласиться с немецким историком Иоахимом Хоффманном, который писал, что нельзя переоценивать факт создания этого батальона, так как речь здесь шла «только о «диких» формированиях, которые по своей организации существенно отличались от позднейших Восточных легионов»{777}.
Зимой 1941 г. германское военно-политическое руководство приняло окончательное решение наступать на южном крыле Восточного фронта. Таким образом, целью следующей кампании должен был стать Кавказ, с перспективой проникновения в Среднюю Азию и Индию. Кроме того, оккупация такого стратегически важного региона СССР обязательно бы заставила Турцию вступить в войну на стороне Германии. Следует сказать, что планы новой кампании и проекты будущей «организации» Кавказа и Закавказья коренным образом отличались от всех предыдущих планов нацистов. Теперь не секрет, что одним из ключевых моментов будущей оккупационной политики в этих регионах должно было стать «иное», чем в других областях СССР, отношение к местному населению. В целом планировался грандиозный эксперимент по предоставлению проживающим здесь народам определенных прав и привилегий. И прежде всего в политической и военной сфере.
В связи с этим Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) приняло решение централизовать и упорядочить создание и использование тюркских и кавказских частей, в результате чего этот процесс был изъят из компетенции штаба 444-й дивизии. В свете новых планов германского военно-политического руководства на эти части возлагалась особая роль. Теперь их личный состав не должен был заниматься охраной немецкого тыла или вести ограниченную пропаганду против советских частей. Напротив, хорошо организованные и превосходно обученные тюркские и кавказские подразделения предполагалось отправить на передовую в авангарде наступающих на Кавказ немецких войск. Разумеется, что выполнять они там должны были не только чисто военные, но и специальные политические задачи. Отталкиваясь в целом от этих планов, Верховное командование сухопутных войск и приступило к формированию нескольких кавказских и тюркских воинских частей, которые получили официальное наименование Восточных легионов. Соответствующий приказ об их создании был подписан 30 декабря 1941 г.
Эти легионы должны были представлять собой одновременно и запасные части по обучению личного состава для фронтовых частей, и центры по подготовке кадрового персонала — офицеров и унтер-офицеров. Поэтому местом их дислокации был выбран глубокий тыл немецкой армии — Польша, где в январе-феврале 1942 г. было первоначально сформировано четыре легиона. Так, 13 января 1942 г. были созданы Туркестанский и Кавказско-магометанский легион{778}. А уже 8 февраля последовал приказ о формировании Грузинского и Армянского легионов{779}.
Первоначально Туркестанский легион объединял в своих рядах узбеков, казахов, киргизов, туркмен, каракалпаков и таджиков; Кавказско-магометанский легион — азербайджанцев, дагестанцев, ингушей и чеченцев; Грузинский легион, помимо собственно грузин, включал в себя осетин, абхазов, адыгейцев, черкесов, кабардинцев, балкарцев и карачаевцев. Лишь Армянский легион имел однородный национальный состав{780}.
2 августа 1942 г. началась первая реорганизация Восточных легионов. Чтобы сделать их более мононациональными, из состава Кавказско-магометанского легиона были выведены представители народов Северного Кавказа, а сам он — переименован в Азербайджанский. То же самое сделали и с контингентом Грузинского легиона. В результате все новые добровольцы были объединены в рядах Северокавказского легиона{781}. Кроме того, 15 августа 1942 г. немцы организовали еще один легион — Волжско-татарский, объединивший в своих рядах поволжских татар, башкир, марийцев, мордву, чувашей и удмуртов{782}.
Общее руководство формированием и обучением этих национальных частей осуществлял Штаб подготовки Восточных легионов (Aufstellungsstab der Ostlegionen), который 23 января 1943 г. был переименован в штаб Командования Восточными легионами (Kommando der Ostlegionen). Зимой — весной 1942 г. этот штаб располагался в Рембертове, а летом был переведен в Радом. Командующим Восточными легионами в Польше был назначен полковник Ральф фон Хайгендорф. Первоначально он обладал правами полкового, а с 1943 г. — дивизионного командира{783}.
Из сказанного выше ясно, что общее руководство Восточными легионами осуществляло ОКХ, а именно через ведомство начальника вооружений сухопутных войск и командующего Армией резерва генерал-полковника Фридриха Фромма. Ему по вертикали подчинялись все сухопутные части Вермахта на территории собственно Германии и на некоторых оккупированных территориях. Польша считалась именно такой территорией. Поэтому первой инстанцией для штаба Восточных легионов являлся командующий войсками Вермахта на территории генерал-губернаторства{784}.
В своих действиях полковник Хайгендорф руководствовался «Директивой для формирования Восточных легионов», которую 24 апреля 1942 г. издал начальник Общего управления командования Армии резерва генерал пехоты Фридрих Ольбрихт. В них они, например, были определены следующим образом: «Части добровольных борцов за освобождение своей родины от большевизма и за свободу их веры»{785}. Таким образом, структура Восточных легионов на оккупированной территории Польши выглядела летом 1942 г. следующим образом:
Наименование части
Место дислокации
Командир части
__________
Командование Восточными легионами
Радом
Полковник Ральф фон Хайгендорф
__________
Туркестанский легион
Легионово
Капитан Эрнеке
__________
Грузинский легион
Крушна
Капитан Вильгельм Хуссель
__________
Армянский легион
Пулавы
Капитан Кучера
__________
Азербайджанский легион
Едлин
Обер-лейтенант Клаус Брайтнер
__________
Северокавказский легион
Весоль
Майор Ридель
__________
Волжско-татарский легион
Едлин
Майор фон ЗекендорфОсновным контингентом для пополнения легионов, по крайней мере до того момента, пока немецкие войска не вступят на Кавказ и в Среднюю Азию, должны были быть советские военнопленные соответствующих национальностей. В основном их «отбором и сортировкой» занимались специально созданные немецкие инстанции. Так, еще в августе — сентябре 1941 г. было организовано от 25 до 30 комиссий общей численностью от 500 до 600 человек, призванные «посещать лагеря и составлять списки тюркско-мусульманских военнопленных». А уже весной 1942 г. — непосредственно перед наступлением на Кавказ — был сформирован Организационный штаб «К», который развернул активную деятельность по вербовке добровольцев среди военнопленных — уроженцев Кавказа и Средней Азии. В его задачи входило создание комиссий по «фильтрации лагерей военнопленных» и «отделение лиц кавказской национальности от русских для последующей… вербовки»{786}. Прибывшее из лагерей военнопленных пополнение распределяли по подготовительным лагерям, которые имелись у каждого легиона. Так, в Беньяминово располагался подготовительный лагерь Туркестанского и Северокавказского, в Малькинии — Азербайджанского, в Бяла Подляске — Грузинского, в Заежирже — Армянского, а в Седлице — Волжско-татарского легионов{787}.
В подготовительных лагерях будущие легионеры разбивались по ротам, взводам и отделениям и приступали к обучению. Как правило, оно заключалось в общефизической и строевой подготовке, а также в усвоении немецких команд и уставов. Строевые занятия проводились командирами рот — немцами с помощью переводчиков, а также командирами взводов и отделений из представителей данной национальности, прошедших двухнедельную подготовку в специальной школе на станции Легионово. Эта школа занималась обучением младшего командного состава, а также офицеров — цугфюреров (лейтенантов) и компанифюреров (капитанов){788}. После завершения начального курса обучения легионеры переводились в батальоны в центрах формирования легионов, где переходили к тактической подготовке и изучению материальной части оружия. Предполагалось, что в составе этих батальонов они впоследствии отправятся на фронт.
Каждый батальон должен был иметь три стрелковые, пулеметную и штабную роты, по 130–200 человек в каждой. В стрелковой роте — три стрелковых и пулеметный взводы, в штабной — взводы противотанковый, минометный, саперный и связи. В целом общая численность батальона составляла от 800 до 1000 солдат и офицеров, в т. ч. до 60 человек немецкого кадрового персонала: 4 офицера, 1 военный чиновник, 32 унтер-офицера и 23 рядовых. У немецких командиров батальонов и рот были заместители-дублеры из числа представителей данной национальности. Командный состав ниже ротного звена комплектовался исключительно национальными кадрами, прошедшими подготовку в школе в Легионово{789}. В результате к весне 1942 г. первые батальоны Восточных легионов закончили свое обучение и были отправлены на Восточный фронт (главным образом на Кавказ и под Сталинград). Это происходило в три этапа:
— к концу 1942 г. было отправлено: 6 туркестанских (450-й, 452-й, с 781-го по 784-й), 2 азербайджанских (804-й и 805-й), 3 северокавказских (800, 801 и 802-й), 2 грузинских (795-й и 796-й) и 2 армянских (808-й и 809-й) пехотных батальона;
— в начале 1943 г. за ними последовали: 5 туркестанских (с 785-го по 789-й), 4 азербайджанских (806, 807, 817 и 818-й), 1 северокавказский (803-й), 4 грузинских (с 797-го по 799-й и 822-й), 4 армянских (с 810-го по 813-й) и 3 волжско-татарских (825, 826 и 827-й) пехотных батальона;
— во второй половине 1943 г.: 3 туркестанских (790, 791 и 792-й), 2 азербайджанских (819-й и 820-й), 3 северокавказских (835, 836 и 837-й), 2 грузинских (823-й и 824-й), 3 армянских (814, 815 и 816-й) и 4 волжско-татарских (с 828-го по 831-й) пехотных батальона.
Всего же до упразднения штаба Командования Восточными легионами в Польше в октябре 1943 г. здесь было сформировано 53 пехотных батальона: 14 туркестанских, 8 азербайджанских, 7 северокавказских, 8 грузинских, 9 армянских и 7 волжско-татарских, обшей численностью около 53 000 человек{790}.
Польша была не единственным местом формирования частей Восточных легионов. Так, после зимних боев 1941–1942 гг. из состава группы армий «Центр» на Украину была выведена 162-я пехотная дивизия Вермахта. Согласно приказу Верховного командования Вермахта (ОКВ) ее предстояло преобразовать в еще один учебный центр по подготовке «восточных» войск, с теми же целями и задачами, что и в Польше. В результате к маю 1942 г. новые центры с учебными лагерями были развернуты на территории Полтавской области в следующих населенных пунктах (главным образом на территориях фильтрационных лагерей Вермахта):
— в Ромнах — Туркестанский легион (командир — майор Эберль);
— в Прилуках — Азербайджанский легион (командир — майор Хефер, затем подполковник граф Николаус фон Юкскюль-Гиллебанд);
— в Гадяче — Грузинский легион (командир — подполковник Ристов, затем подполковник Маус);
— в Лохвице — Армянский легион (командир — майор Энгхольм);
— в Миргороде — Северокавказский легион (командир — капитан Ольбрих, затем подполковник Ристов).
Формирование частей Волжско-татарского легиона планировалось в будущем, однако они так и не были сформированы.
В Миргороде также находился и главный центр формирования легионов, который официально назывался Штаб подготовки и обучения иностранных добровольческих формирований из советских военнопленных (Aufstellungs- und Ausbildungsstab für ausländische Freiwilligen-Verbände aus sowjetrussischen kriegsgefangenen). Начальником штаба был назначен полковник (с 1 сентября 1942 г. — генерал-майор) Оскар Риттер фон Нидермайер — один из крупнейших немецких востоковедов и знатоков СССР{791}.
Как и в случае с организацией Восточных легионов на территории Польши, все военнопленные, отобранные специальными комиссиями, поступали в подготовительные лагеря. В данном случае они находились в Лубнах и Хороле — также фильтрационные лагеря Вермахта. Комендантом всех фильтрационных лагерей Командования Восточными легионами на Украине был подполковник фон Пауль-Рамминген. Численность и структура батальонов, сформированных на Украине, практически не отличалась от батальонов, сформированных в Польше. Единственным исключением было соотношение немецкого и национального кадрового персонала. Если в Польше немцев было не более 60, то здесь их должно было быть не более 37 человек: 4 офицера, 1 военный чиновник, 7 зондерфюреров, 15 унтер-офицеров и 10 рядовых{792}. Было и еще одно отличие, так как у батальонов, сформированных на Украине, значительно отличалась номенклатура. В целом они имели двойную нумерацию, в которой первая римская цифра означала порядковый номер национального батальона, а вторая, арабская, — номер немецкой дивизии, предоставившей кадровый персонал. Таким образом, до мая 1943 г. на Украине удалось сформировать 25 пехотных батальонов: 12 туркестанских — I/29, I/44, I/76, I/94, I/100, I/295, I/297, I/305, I/370, I/371, I/384 и I/389; 6 азербайджанских — I/4, I/73, I/97, I/101, I/111 и II/73; 4 грузинских — I/1, I/9, II/4 и II/198; 3 армянских — I/125, I/198 и ІІ/9; а также 2 усиленных северокавказских полубатальона (842-й и 843-й), 7 строительных и 2 запасных батальона, общей численностью более 30 тыс. человек. Кроме того, в стадии формирования находились еще 8 пехотных батальонов: 4 туркестанских (I/71, I/79, I/376 и I/113), 1 азербайджанский (I/50), 2 грузинских (II/125 и III/9) и 1 армянский (III/73){793}.
Широкое использование частей Восточных легионов началось осенью 1942 г., когда первые из сформированных в Польше и на Украине батальонов были отправлены на Кавказ и под Сталинград. Создавая командования по подготовке легионов, немцы преследовали двоякую цель. С одной стороны, она была чисто военной: пополнить немецкие части и соединения за счет местных уроженцев, хорошо знакомых с горным театром военных действий. С другой стороны, эта цель была политической, как при создании любого иностранного добровольческого формирования. Ее суть в своей докладной записке «Вопрос о кавказских воинских частях» выразил один из нацистских идеологов Альфред Розенберг. В ней он, в частности, отмечал: «Разграничение племен и народностей Кавказа между собой… облегчило бы немецкому командованию господство над ними… Численность отдельных формирований может определяться военными соображениями, но размещение их среди отдельных народностей — только политическими соображениями… Уже самый факт использования воинской части с целью возрождения противоречий между разными народностями является политическим моментом»{794}.
На этом основании некоторые (прежде всего советские) историки утверждали, что при организации и подготовке частей Восточных легионов в основу системы их боевого применения был положен исключительно политический принцип. А использовались они, как пишет современный российский исследователь В. П. Галицкий, только как «карательные и диверсионно-разведывательные батальоны»{795}. Это верно, но только отчасти. Согласно немецким архивным материалам, большинство батальонов Восточных легионов готовились именно как фронтовые формирования, и применять их собирались соответствующим образом.
С сентября 1942 г. по январь 1943 г. в полосе групп армий «А» и «Б» было задействовано 25 пехотных батальонов Восточных легионов, которые выполняли самые разнообразные боевые задачи наравне с частями Вермахта. Например, в направлении Туапсе наступали 452-й, 781-й туркестанские и 800-й северокавказский батальоны, а также 796-й грузинский и 808-й армянский. Все они действовали в составе различных соединений немецкой 17-й полевой армии, таких как 97-я егерская или 125-я пехотная дивизии. Южнее, в направлении на Сухуми, в составе 4-й горно-егерской дивизии наступал 804-й азербайджанский батальон. Восточнее — в районе Нальчика и Моздока — действовали 805-й, 806-й азербайджанские, а также 795-й грузинский и 809-й армянский батальоны. Они находились в подчинении либо 111-й, либо 50-й пехотных дивизий 1-й немецкой танковой армии. На Астраханском направлении, в составе 16-й моторизованной дивизии, находились 450-й, 782-й и 811-й туркестанские батальоны, сосредоточенные здесь для дальнейшего продвижения в Среднюю Азию и Казахстан. Эти батальоны действовали в основном как пехотные части. Исключение составляли те, которые входили в состав горно-егерских дивизий (804-й азербайджанский, 796-й и II/4-й грузинские){796}. В целом же система подчинения и боевого применения пехотных батальонов Восточных легионов в этот период выглядела следующим образом:
№ батальона
Командир
Численность
Подчинение
Район применения
__________
450-й туркестанский пб[2]
Майор Андреас Майер-Мадер; майор Берген; капитан Кобб
934 «Туркестанца» и 27 немцев
16-я мд 4-й ТА, ГА «Б»; затем 3-й ТКІ-я ТА ГА «А»
На Астраханском направлении (Калмыцкие степи)
__________
782-й туркестанский пб
Обер-лейтенант (позже капитан) Генрих Хайзе
900 «Туркестанцев» и 20 немцев
16-я мд (см. выше)
На Астраханском направлении (Калмыцкие степи)
__________
811-й туркестанский пб[3]
Майор Курт
820 «Туркестанцев» и 30 немцев
16-я мд (см. выше)
На Астраханском направлении (Калмыцкие степи)
__________
452-й туркестанский пб
Капитан Фридрих Бауман
938 «Туркестанцев» и 12 немцев
97-я егд XLIVAK 1-й ТА ГА «А»
Район Туапсе
__________
781-й туркестанский пб
Капитан Карл Негш
902 «туркестанца» и 28 немцев
101-я егд XLIV AK 1-й ТА ГА «А»
Район Туапсе
__________
1/370-й туркестанский пб
Обер-лейтенант Эрнст Рихтер
928 «туркестанцев» и 41 немец
370-я пд LII АК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
801-й северо-кавказский пб
Капитан Эверлинг; капитан Буркхардт
920 северо-кавказцев и27 немцев
370-я пд LII AK 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
802-й северо-кавказский пб
Капитан Кап
900 северо-кавказцев и 37 немцев
370-я пд (см. выше);3-я тд XL ТК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
800-й северо-кавказский пб
Обер-лейтенант Франц Кур-панек
900 северо-кавказцев и 40 немцев
125-я пд V АК 17-й А ГА «А»
Район Туапсе
__________
804-й азербайджанский пб («Аслан»)[4]
Майор Глогер
963 азербайджанца и 40 немцев
4-я гд XLIX ГК 1-й ТА ГА «А»
Направление на Сухуми
__________
805-й азербайджанский пб
Капитан Хох
919 азербайджанцев и 37 немцев
111-я пд LII АК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
I/111-й азербайджанский пб («Дёнмек»)
Капитан Вернер Шарренберг
929 азербайджанцев и 33 немца
111-я пд LII АК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
806-й азербайджанский пб («И гит»)
Капитан Карл-Людвиг Оттендорф
911 азербайджанцев и 44 немца
50-я пд LII АК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
I/73-й азербайджанский пб
Капитан Вальтер Франке
917 азербайджанцев и 42 немца
73-я пд V АК 17-й А ГА «А»
Район Анапы и Новороссийска
__________
795-й грузинский пб
Обер-лейтенант Ширр
934 грузина и 41 немец
23-я пд III ТК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и Моздока
__________
796-й грузинский пб
Капитан Эйсманн
912 грузин и 37 немцев
1-я гд XLIX ГК 1-й ТА ГА «А»
Район Туапсе
__________
I/9-й грузинский пб
Обер-лейтенант Курт Штрак
927 грузин и 38 немцев
9-я пд V АК 17-й А ГА «А»
Район Анапы и Новороссийска
__________
II/4-й грузинский пб
Капитан Пауль Бартшт
929 грузин и осетин и36 немцев
4-я гд XLIX ГК, 1-й ТА ГА «А»
Район Темрюка и Анапы
__________
808-й армянский пб
Майор Кучера
916 армян и 41 немец
1-я гд ХLIХ ГК, 1-й ТА ГА «А»
Район Туапсе
__________
809-й армянский пб
Капитан Герман Беккер
913 армян и 45 немцев
13-ятд III ТК 1-й ТА ГА «А»
Район Нальчика и МоздокаВследствие того что эти батальоны использовались в основном на самых опасных участках фронта, потери в них были очень велики. Это происходило как из-за того, что бои на Кавказе носили крайне ожесточенный характер, так и из-за недостаточной выучки личного состава батальонов для боевых действий в горной местности. Например, в 450-м туркестанском батальоне потери в боях за указанный период составили 188 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести на 961 человек личного состава (то есть 20 %). В ряде других батальонов это соотношение было следующим: 782-й туркестанский батальон — 12 %; 811-й туркестанский батальон — 9 %; 452-й туркестанский батальон — 11 %; I/370-й туркестанский батальон — 55 %; 805-й азербайджанский батальон — 21 %{797}.
Еще в ходе битвы за Кавказ и особенно после ее окончания немцы стали выводить части и подразделения Восточных легионов в тыл. Главным образом это было связано с тем, что большинство из них нуждалось в отдыхе, пополнении и переподготовке. Некоторые следовали прямо к местам своей первоначальной дислокации — в Польшу или Украину. Некоторые задерживались в тыловых районах групп армий, где их использовали в качестве охранных частей. Вот как, к примеру, процесс передислокации частей Восточных легионов проходил через территорию Крымского полуострова. В целом он состоял из двух этапов. На первом из них (январь — октябрь 1943 г.) в Крым выводились полевые батальоны Восточных легионов, с целью кратковременного отдыха и дальнейшей передислокации к местам формирования и пополнения. Только некоторые из них оставались на полуострове, где их личный состав должен был нести охрану восточного побережья. Так, с января по апрель 1943 г. с Кавказа в Крым были выведены следующие пехотные батальоны:
— 804-й, 805-й, 806-й, I/73-й азербайджанские,
— 809-й армянский,
— 245-й, 811-й, I/370-й туркестанские,
— 796-й, I/9-й, II/4-й грузинские,
— 801-й северокавказский.
Таким образом, к концу указанного периода в распоряжении командующего немецкими войсками в Крыму находилось 1350 легионеров: 250 «туркестанцев», 400 северо-кавказцев, 300 азербайджанцев, 150 грузин и 250 армян{798}.
В октябре — ноябре 1943 г. начался второй этап пребывания и использования формирований Восточных легионов в Крыму. Он связан с последствиями ликвидации немецкого Кубанского плацдарма и эвакуацией на полуостров 17-й полевой армии Вермахта. В составе этой армии находилось большое количество добровольцев из числа граждан СССР (около 16 %). В Крыму этот процент значительно вырос, так как практически все местные добровольческие формирования перешли в подчинение штаба армии или штабов ее соединений.
Позже численность формирований Восточных легионов в этой армии возросла до 5540–6800 человек. Они проходили службу в 804-м, 806-м, I/73-м азербайджанских пехотных батальонах, 1/370-м туркестанском пехотном батальоне, I/9-м и II/4-м грузинских пехотных батальонах, а также в целом ряде вспомогательных частей и подразделений. В апреле-мае 1944 г. подавляющее большинство этих частей погибло в ходе советского наступления, уничтожившего крымскую группировку немцев{799}.
29 сентября 1943 г. началась новая реорганизация Восточных легионов. В этот день Гитлер отдал распоряжение о переводе всех добровольцев из числа граждан СССР с Восточного фронта в Западную Европу — после отступления немцев с Кавказа и из Южной России он не считал эти части достаточно надежными для борьбы с Красной Армией{800}. Немцы действовали весьма оперативно, т. к. уже 2 октября 1943 г. германский Генштаб отдал приказ за № 10570/43, в котором, в частности, говорилось о переводе Командования Восточными легионами из Польши во Францию в распоряжение главнокомандующего на Западе. Согласно этому приказу, туда переводились все управленческие структуры, подготовительные лагеря и часть батальонов. Передислокация легионов была в основном завершена в 1-й половине ноября 1943 г. В результате, на 21 ноября этого года во Франции, помимо штаба командования, находились все 6 легионов, офицерская школа и школа переводчиков. Общая численность легионеров составляла 10,5 тыс. человек. Центром командования был избран город Нанси (Восточная Франция){801}.
1 февраля 1944 г. во Франции произошла новая реорганизация Восточных легионов, которая имела целью усилить контроль над ними и добиться их максимальной боеспособности. Согласно этому новому приказу целый ряд полевых частей Восточных легионов подлежал переформированию в запасные подразделения. Эта участь постигла 792-й, 794-й, 839-й, 841-й, 842-й и I/370-й туркестанские батальоны, II/4-й и I/9-й грузинские батальоны, II/4-й северокавказский батальон, 804-й и 806-й азербайджанские батальоны, II/9-й армянский батальон, 832-й, 833-й и 834-й волжско-татарские батальоны{802}.
В результате реорганизации все они были переформированы в запасные батальоны, персонал в которых также распределялся по национальному признаку. Эти новые батальоны были переведены в Южную Францию и размещены в городах Кастр (грузинский, туркестанский и северокавказский батальоны) и Манд (армянский, азербайджанский и волжско-татарский батальоны). Здесь они были соответственно объединены в 1-й и 2-й кадровые добровольческие (восточные) полки, составившие вместе с русскими, украинскими и казачьими частями Кадровую добровольческую (восточную) дивизию (Freiwilligen-(Ost)-Stamm-Division) со штабом в Лионе. На 1 февраля 1944 г. эта новая дивизия имела следующую структуру{803}:
Номенклатура части
Место дислокации
Национальный состав
__________
Штаб дивизии
Лион
Различные национальные группы
__________
Школа подготовки командного состава для добровольческих формирований
Лион
Различные национальные группы
__________
1-й кадровый добровольческий (восточный) полк
Кастр
Туркестанцы, грузины, горцы Северного Кавказа
__________
2-й кадровый добровольческий (восточный) полк
Манд
Поволжские татары, армяне, азербайджанцы
__________
3-й кадровый добровольческий (восточный) полк
Макон
Украинцы
__________
4-й кадровый добровольческий (восточный) полк
Намюр
Русские и украинцы
__________
5-й кадровый добровольческий (восточный) полк
Лангр
КазакиПервоначально командиром дивизии был назначен полковник Хольсте, которого в марте 1944 г. сменил генерал-майор Вильгельм фон Хеннинг. В конце июня 1944 г. это соединение, как не оправдавшее надежд немецкого командования, было расформировано, а его кадры пошли на укомплектование других добровольческих частей{804}.
Еще одним новшеством, которое повлекла за собой реорганизация Восточных легионов, было изменение соотношения кадрово-национального персонала в их батальонах. В целом оно было направлено на увеличение количества немецких офицеров и унтер-офицеров при прежней численности подразделения. Например, на 15 мая 1944 г. это соотношение в туркестанском пехотном батальоне выглядело следующим образом{805}:
Другие батальоны, не вошедшие в Кадровую дивизию, либо несли службу по охране Атлантического вала на побережье Франции, Бельгии и Нидерландов (795-й, 797-й, 798-й, 822-й и 823-й грузинские, 800-й, 803-й и 835-й северокавказские, 781-й и 787-й туркестанские, 809-й, 812-й и 813-й армянские); либо действовали в центральных районах Франции, ведя борьбу с партизанами (799-й, 1/9, 11/4 грузинские и 829-й волжско-татарский).
В борьбе против англо-американского вторжения большинство из них оказались не в состоянии противостоять превосходящему во всех отношениях противнику. Одни батальоны (например, 795-й грузинский и 809-й армянский) были уничтожены или развалились под ударами войск союзников. Другие (798-й и 823-й грузинские, 800-й северокавказский) оказались блокированными в «крепостях» Атлантического побережья и там капитулировали. Третьи (797-й грузинский, 826-й и 827-й волжско-татарские) были разоружены немцами из-за нежелания их личного состава идти в бой и многочисленных случаев дезертирства{806}.
Кроме того, многие батальоны, из находящихся в основном в Нидерландах, подверглись массированной пропаганде со стороны местных коммунистов. В результате немцы отвели их с передовой и переформировали в дорожно-строительные части, предварительно «изъяв» наиболее активных подпольщиков. Такие события, например, имели место в 787-м туркестанском, 803-м северокавказском и 812-м армянском батальонах. Заговоры в этих батальонах окончились для немцев благополучно: они успели их предупредить. В 822-м грузинском батальоне, который дислоцировался на голландском острове Тексель, им это сделать не удалось. Поэтому в ночь с 5 на 6 апреля 1945 г. здесь вспыхнул мятеж грузинских добровольцев, поддержанный местной голландской коммунистической организацией. Мятежники перебили почти всех немцев в батальоне и попытались закрепиться на острове до подхода частей западных союзников. Однако, несмотря на фактическое окончание войны, германское командование в Голландии перебросило на Тексель значительные силы и после трех недель тяжелых боев вновь восстановило контроль над этим островом. После подавления организованного сопротивления отдельные группы грузин рассеялись по Текселю. Они продолжали нападать на немецких солдат вплоть до 20 мая, пока высадившиеся на остров части 1-го Канадского армейского корпуса, согласно условиям безоговорочной капитуляции, не разоружили немецкий гарнизон{807}.
Наконец, остатки разбросанных на Западном фронте национальных батальонов были собраны на учебном полигоне Нойхаммер (Силезия). Здесь на основе лучших кадров Грузинского, Армянского, Азербайджанского и Северо-Кавказского легионов зимой 1944–1945 гг. было сформировано 12-е Кавказское истребительно-противотанковое соединение (12. Kaukasischen Panzeijagdverbänd). Весной 1945 г. оно действовало на Одерском фронте и принимало участие в обороне Берлина{808}.
Еще два уцелевших пехотных батальона — 799-й грузинский и 836-й северокавказский — были выведены из Франции в Данию, где в начале 1945 г. на их основе был сформирован 1607-й Кавказский гренадерский полк (1607. Kaukasischen-Grenadier-Regiment). Однако он не являлся самостоятельной боевой единицей, а в качестве составной части входил в состав 599-й русской бригады (вместе с 1605-м русским гренадерским полком). Бригада оставалась в Дании до самой капитуляции германских вооруженных сил{809}.
Остальной, менее боеспособный, контингент Восточных легионов был переформирован во вспомогательные части, которые до конца войны использовались на фортификационных и других подобных работах. Следует сказать, что эта категория «восточных» добровольческих формирований была не менее многочисленной, чем их боевые подразделения. Так, на март 1945 г. в состав Вермахта входили: 5 туркестанских рабочих батальонов, объединенных в так называемое «Соединение Боллера» (Boller Verband); 10 хозяйственных и строительных батальонов смешанного национального состава, а также 202 хозяйственные, саперные, железнодорожные и строительные роты (111 туркестанских, 30 грузинских, 22 армянские, 21 азербайджанская, 15 волжско-татарских и 3 северокавказские). Всего в частях этой разновидности Восточных легионов проходило службу около 50 тыс. человек{810}.
Следует сказать, что не все подразделения и части Командования Восточными легионами в Польше были передислоцированы во Францию. К слову, туда были отправлены только те из них, которые не вошли в состав нового экспериментального соединения, созданного немцами 21 мая 1943 г. В этот день центры по подготовке Туркестанского, Азербайджанского и Грузинского легионов были преобразованы в 162-ю Тюркскую пехотную дивизию (162. Turkvölkischen-lnfanterie-Division). Это соединение планировалось создать на базе тех батальонов указанных центров, которые еще находились на стадии формирования. Немецкий кадровый персонал должен был поступить в дивизию из расформированного штаба командования Восточными легионами на Украине. Первоначально структура этого соединения выглядела следующим образом: штаб дивизии, 303-й Туркестанский пехотный полк, 314-й Азербайджанский пехотный полк, (кадровый) батальон 162-й немецкой пехотной дивизии, 236-й Туркестанский артиллерийский полк, 936-й саперный батальон, кавалерийский эскадрон, части обеспечения и обслуживания.
Однако уже летом 1943 г. личный состав дивизии был переброшен из Польши на учебный полигон Нойхаммер (Силезия), где ее формирование было продолжено. В результате 15 августа 1944 г. был создан еще один, третий, пехотный полк, получивший 329-й порядковый номер. Основой для его формирования послужили 804-й и 806-й азербайджанские пехотные батальоны, укрепленные 162-м кадровым немецким батальоном (эти батальоны были переданы в соединение из состава Кадровой добровольческой дивизии). В целом такая структура дивизии оставалась неизменной до самого конца войны. Единственное изменение произошло осенью 1944 г., когда были расформированы 3-й батальон 303-го и 2-й батальон 314-го пехотного полка{811}. Следует отметить, что система комплектования этой дивизии несколько отличалась от системы комплектования других частей Восточных легионов. Известно, что ее кадровый состав комплектовался по принципу 1:1. То есть на 50 % национального персонала приходилось 50 % немецких офицеров и унтер-офицеров. Первоначально командиром дивизии был назначен Оскар Риттер фон Нидермайер, который пробыл на этом посту фактически до мая 1944 г., когда его сменил бывший начальник Командования Восточными легионами в Польше генерал-майор Ральф фон Хейгендорф{812}.
После завершения в сентябре 1943 г. своего формирования и обучения 162-я дивизия была отправлена в Словению, где, совместно с немецкими частями и формированиями местных коллаборационистов, вела бои против югославских партизан. В августе 1944 г. дивизия была передислоцирована в Италию, где ее до самого конца войны использовали на охранной службе. После начала наступления западных союзников она в течение двух кампаний (сентябрь — декабрь 1944 и январь — апрель 1945 г.) принимала участие в боях с ними. В апреле 1945 г. дивизия была отведена в Австрию, где и капитулировала перед британскими войсками{813}.
В целом же система подчинения и боевого применения 162-й дивизии выглядела следующим образом:
Период
Подчинение (корпус)
Подчинение (армия, группа армий)
Район боевого применения
__________
Август-сентябрь 1943 г.
В распоряжении командующего Армией резерва
—
Генерал-губернаторство (Польша)
__________
Октябрь-ноябрь 1943 г.
НТК СС
Группа армий «Б»
Словения
__________
Декабрь 1943 г.
НТК СС
14-я армия, группа армий «Ц»
Словения
__________
Январь-март 1944 г.
—
Главнокомандующий на Юге
Лигурия (Северная Италия)
__________
Апрель 1944 г.
LXXVAK
Оперативная группа «Цанген», группа армий «Ц»
Лигурия (Северная Италия)
__________
Май 1944 г.
—
Оперативная группа «Цанген», группа армий «Ц»
Лигурия (Северная Италия)
__________
Июнь 1944 г.
XIV ТК
14-я армия, группа армий «Ц»
Словения
__________
Июль 1944 г.
—
14-я армия, группа армий «Ц»
Словения
__________
Август-ноябрь 1944 г.
—
10-я армия, группа армий «Ц»
Район Римини (Северо-Восточная Италия)
__________
Декабрь 1944 г.
—
Армейская группа «Лигурия», группа армий «Ц»
Лигурия (Северная Италия)
__________
Январь-февраль 1945 г.
—
Армейская группа «Лигурия», группа армий «Ц»
Лигурия (Северная Италия)
__________
Март-апрель 1945 г.
LXXVI TK
10-я армия, группа армий «Ц»
Район Болонья-Падуя (Северо-Восточная Италия)Оценивая опыт использования частей Восточных легионов на Кавказе, начальник штаба группы армий «А» генерал-лейтенант Ганс фон Грайфенберг отмечал прежде всего их неодинаковый уровень боеспособности и крайне разный боевой дух личного состава. В частности, он указывал, что некоторые из них «действовали в крупных лесных районах часто самостоятельно, успешно боролись с бандами и отрядами противника и внесли большой вклад в дело обеспечения умиротворения этих районов»{814}. Среди таких частей Грайфенберг, например, называл 804-й и 805-й азербайджанские, 809-й армянский пехотные батальоны и еще целый ряд других. В другом немецком приказе, на этот раз командующего 16-й моторизованной дивизией, изданном 7 января 1943 г., отмечались заслуги 450-го, 782-го и 811-го туркестанских батальонов. В этом документе, в частности, говорилось, что эти батальоны завоевали «почетное право носить немецкую форму»{815}.
Однако многие другие части не оправдали надежд германского командования: не проявили высокой боеспособности, в связи с тем, что многие из завербованных в них советских военнопленных дезертировали или переходили на сторону Красной Армии. Существенную роль при этом сыграла советская пропаганда, которая хоть и обвиняла всех добровольцев в предательстве, но и одновременно обещала прощение «вовремя одумавшимся». Кроме того, имело место и обыкновенное нежелание легионеров воевать со своими соотечественниками{816}. Например, 10 человек из состава 795-го грузинского пехотного батальона дезертировали еще во время следования на фронт, 50 — сбежали сразу после прибытия к месту назначения, а еще 33 добровольца перешли на сторону советских войск уже в ходе боевых действий. В других частях положение было не лучшим. В 796-м грузинском батальоне число перебежчиков за все время боев достигло 82 человека, а в 781-м туркестанском — 43.
Чтобы хоть как-то нормализовать обстановку в частях Восточных легионов, немцы принимали по отношению к их личному составу соответствующие меры. Иногда довольно жесткого характера. Так, 452-й и 781-й туркестанские батальоны были в конце концов расформированы, а их личный состав распределен по немецким частям. 795-й грузинский батальон — вообще выведен с фронта. В Крыму, куда он попал на отдых, его очистили от ненадежных и свели в две роты — стрелковую и пулеметную. В дальнейшем эти роты показали себя гораздо лучше, чем на Кавказе. Менее повезло 796-му грузинскому и 808-му армянскому батальонам: после отвода с фронта они были разоружены и реорганизованы в дорожно-строительные части{817}.
В некоторых батальонах, еще в период организации, были созданы подпольные группы, готовившие переход на сторону Красной Армии или партизан. Например, в 808-м армянском батальоне в число подпольщиков входило от 30 до 40 % легионеров. Руководил ими бывший советский лейтенант Григорьян. Однако ни эта, ни многие другие попытки, предпринятые во время пребывания батальонов на Кавказе, не увенчались успехом: после всех упомянутых случаев немцы очень тщательно следили за личным составом всех частей Восточных легионов.
Первая успешная попытка почти полного перехода имела место в феврале 1943 г. в 825-м волжско-татарском батальоне, который в это время нес охранную службу в Витебской области (Белоруссия). В этой части, еще с конца 1942 г., действовала подпольная организация. Подпольщики Витебска установили с ней связь, сообщили местным партизанам подробные данные о батальоне и приняли деятельное участие в организации перехода его личного состава на сторону партизан. В результате 23 февраля 1943 г. подавляющее большинство легионеров (более 800 человек), захватив оружие (6 противотанковых орудий, 100 пулеметов и автоматов), ушли в лес{818}.
Еще один такой случай, и опять при содействии партизан, имел место в 804-м азербайджанском батальоне после того, как он был выведен с Кавказа в Крым. Здесь в августе 1943 г. в нем была создана подпольная организация, которая со временем должна была стать костяком партизанского отряда. Подпольщики действовали до 8 октября 1943 г., пока их не выдал предатель. Немцы расстреляли 8 главных зачинщиков, еще несколько десятков — менее виновных — отправили в концлагерь. Тем не менее 60 человек смогли бежать и создали партизанский отряд, который успешно действовал до самого освобождения Крыма{819}.
Подобные случаи способствовали тому, что немецкое командование стало меньше доверять личному составу этих батальонов. После же разгрома немцев под Сталинградом и их отступления с Кавказа моральное состояние добровольцев и вовсе ухудшилось. В связи с этим, как уже говорилось выше, все «восточные» формирования было решено передислоцировать с Восточного на Западный или Итальянский фронты. Предполагалось, что здесь, вдали от «большевистской пропаганды», боеспособность этих частей значительно повысится. Однако результат оказался обратным. Так, генерал пехоты Курт фон Типпельскирх отмечал, что прибывшая в Италию 162-я пехотная дивизия, «сформированная из советских военнопленных — тюрков… в боевых действиях себя не оправдала и могла быть использована лишь для борьбы с партизанами. Значительное число солдат из состава этой дивизии перебежало на сторону противника»{820}.
Особое соединение «Горец»
Следующей структурой Вермахта, которая так или иначе занималась созданием Восточных легионов, была его военная разведка — Абвер. В октябре 1941 г. эта организация начала работу по созданию частей специального назначения, которые должны были содействовать продвижению немецких войск на Кавказ и в Среднюю Азию. Помимо выполнения специальных задач, таких как борьба с партизанами и разведывательно-диверсионная деятельность, их личный состав должен был заниматься пропагандистской работой по привлечению на немецкую сторону перебежчиков из числа представителей среднеазиатских и кавказских народов и участвовать в организации антисоветских восстаний на территории национальных республик. Как и в случае с первыми Восточными легионами Вермахта, основным контингентом для организации этих частей должны были стать советские военнопленные соответствующих национальностей{821}.
Первоначально II отдел Абвера, который отвечал за диверсии и саботаж в тылу противника, запланировал создать два специальных батальона — туркестанский и кавказский. Несмотря на то что оба батальона должны были создаваться с учетом их будущей разведывательно-диверсионной специфики, первый из них был организован в рамках сформированного в Польше Туркестанского легиона. Командиром этого батальона был назначен майор Андреас Майер-Мадер, который много лет провел в странах Востока. Весной — летом 1942 г. эта часть, в составе одной азербайджанской и шести туркестанских рот, была направлена в район Глухов — Ямполь (Сумская область Украины), где ее непродолжительное время использовали в борьбе против партизан. При этом немецкие отзывы о боевых качествах личного состава батальона были далеко не самыми лучшими. Поэтому уже осенью 1942 г. батальон был изъят из компетенции Абвера. Ему присвоили 450-й порядковый номер и отправили в Калмыцкие степи как обычную пехотную часть{822}.
Несколько иначе сложилась судьба кавказского батальона Абвера, который вошел в историю Второй мировой войны как Особое соединение «Горец» или «Бергманн» (Sonderverband Bergmann). Его создание началось осенью 1941 г. на учебном полигоне Нойхаммер (Германия). Личный (преимущественно рядовой) состав соединения набирался в лагерях военнопленных из представителей народов Северного Кавказа и Закавказья. Офицеры — среди эмигрантов-кавказцев, проживавших в основном на территории Франции. Помимо добровольцев, набранных среди военнопленных и эмигрантов, в соединение было включено около 130 грузин, составлявших специальное соединение Абвера «Тамара», созданное в свое время для организации восстания в Грузии{823}. Командиром соединения был назначен кадровый офицер разведки обер-лейтенант Теодор Оберлен-дер, пользовавшийся авторитетом большого знатока Советского Союза. Его заместителем стал зондерфюрер Вальтер фон Кутченбах, который вырос в России и хорошо говорил по-русски и по-азербайджански{824}.
Отбор добровольцев в соединение происходил до конца ноября 1941 г. После этого оно было передислоцировано в Митгельвальде (Бавария), где до марта 1942 г. легионеры занимались пехотной и горно-стрелковой подготовкой. К этому времени структура соединения включала в себя штаб, группу пропаганды и пять стрелковых рот, национальный состав которых был следующим: 1-я рота — грузины и армяне, 2-я — представители народов Дагестана, 3-я — азербайджанцы, 4-я — грузины и армяне, 5-я (штабная) рота была укомплектована грузинами-эмигрантами. Командный состав соединения (до ротного звена включительно) состоял целиком из немцев{825}. На 7–8 июня 1942 г. личный состав «Бергманна» насчитывал около 1200 человек (300 немцев и 900 кавказцев). В июне 1942 г. соединение приняло присягу, а в конце августа было отправлено на Восточный фронт. Интересно отметить: его цели и задачи были настолько секретными, что личному составу соединения было приказано выдавать себя за испанских басков или боснийских мусульман{826}.
Вскоре стало ясно, для чего была необходима такая секретность. Так, уже в августе — сентябре 1942 г. часть бойцов «Бергманна» (преимущественно уроженцы Чечни и Дагестана) была отобрана в Северокавказскую специальную команду «Шамиль» (Nordkaukasiche Sonderkommando Schamil). После соответствующей подготовки они были выброшены с парашютами в советском тылу для осуществления разведывательно-диверсионных акций. Одна из трех групп этой команды — 10 немцев и 15 горцев Северного Кавказа под общим командованием обер-лейтенанта Ланге — высадилась в районе объектов нефтедобычи в Грозном с целью их захвата и удержания до подхода передовых частей немецкой 1-й танковой армии. Первая часть плана увенчалась успехом, хотя группа и потеряла более половины своего личного состава. Однако попытка прорыва немецких войск на Грозный 25–27 сентября 1942 г. окончилась провалом. Поэтому, чтобы не попасть в плен, диверсанты были вынуждены с боями прорываться через линию фронта. В целом им это удалось. Более того, они даже привели с собой несколько сот дезертировавших из рядов Красной Армии грузин и азербайджанцев. Со временем эти перебежчики пополнили подразделения соединения{827}.
Подобным образом предполагалось использовать и весь остальной личный состав «Бергманна». Однако после прибытия последнего на Кавказ в сентябре 1942 г. планы по его применению были изменены. Вначале оно действовало против советских партизан в районе Моздок — Нальчик — Минеральные воды, а 29 октября было отправлено на передовую в качестве обычной фронтовой части. При этом 1-я и 4-я его роты были отправлены на Нальчикское, а 2-я и 3-я — на Ищерское направление, где они находились в общем оперативном подчинении 1-й танковой армии. Чтобы проверить надежность соединения, его бросали на самые трудные участки фронта, в результате чего оно понесло очень тяжелые потери — до 1/2 своего первоначального состава{828}.
И немецкие, и советские источники признают, что все части «Бергманна» действовали очень эффективно. Везде они сражались весьма упорно, даже не имея тяжелого оружия. Кроме того, о высоком боевом духе личного состава соединения свидетельствует тот факт, что за все время боев на Кавказе из его рядов не было ни одного дезертира. Напротив, за время с сентября по ноябрь 1942 г. из перебежчиков, советских военнопленных и местных добровольцев удалось сформировать еще 4 стрелковые роты (грузинскую, северокавказскую, азербайджанскую и смешанную запасную) и столько же кавалерийских эскадронов (грузинский, кабардинский, балкарский и русский). В результате этого к концу 1942 г. соединение достигло численности 2690 человек (240 немцев и 2450 кавказцев){829}.
Следует сказать, что за весь период своего существования соединение «Бергманн» так и не было использовано по своему прямому назначению. В ходе отступления с Кавказа его личный состав осуществлял арьергардное прикрытие отходящих немецких войск и выполнял некоторые специальные задачи, например по уничтожению промышленных предприятий. Даже после передислокации в Крым, в феврале 1943 г., бойцы «Бергманна» несли службу по охране побережья в районе Коктебель — Двуякорная бухта и занимались борьбой против партизан. В апреле 1943 г. произошла очередная реорганизация соединения. Оно было переформировано в полк, где его личный состав был распределен по трем национальным батальонам: 1-й — грузинский (в составе пяти рот), 2-й — азербайджанский (в составе четырех рот), 3-й — северокавказский (в составе пяти рот). Осенью 1943 г., по советским источникам, немцы планировали создать на основе «Бергманна» Кавказскую дивизию. Обстрелянный и хорошо зарекомендовавший себя в боях личный состав полка должен был стать ее кадровой основой. Остальной же персонал для дивизии планировалось взять из находившихся в тот период на территории Крыма других частей Восточных легионов. Однако эти планы так и остались на бумаге{830}.
Поздней осенью и зимой 1943–1944 гг. «Бергманн» принимал участие в боях на Перекопском перешейке. В конце концов в апреле 1944 г. персонал полка был эвакуирован в Румынию, а уже оттуда по частям передислоцирован на Балканы (1-й и 3-й батальоны) и в Польшу (2-й батальон). В дальнейшем судьба легионеров сложилась по-разному. Грузинский и северокавказский батальоны продолжали активно участвовать в боевых действиях. Весь 1944 и первую половину 1945 г. они сражались против партизан в Греции, Албании и Югославии. Капитуляция Германии застала их возле Загреба (Хорватия). Азербайджанский же батальон был только единожды использован в боевых действиях. В августе-октябре 1944 г. он участвовал в подавлении Варшавского восстания. После окончания боев за город этот и еще один азербайджанский батальон — 1/111-й — были объединены в 111-й азербайджанский полк и выведены на учебный полигон Нойхаммер (Силезия). После незначительного пополнения эта часть была отправлена в Данию, где и находилась до самого конца войны. В целом участь бойцов «Бергманна» оказалась незавидной. Грузины были сразу пленены частями Красной Армии.
Северокавказцы и азербайджанцы — западными союзниками. Но и они все в конце концов были выданы в СССР{831}.
Восточные формирования в составе войск СС
Нельзя не отметить, что до середины 1943 г. инициатива по созданию частей Восточных легионов принадлежала различным структурам Вермахта. Однако уже с декабря 1943 г. она перешла в руки руководства СС, что было обусловлено несколькими причинами. Во-первых, это было связано с общим усилением роли СС во всех сферах жизни Третьего рейха. И набор иностранных добровольцев не был исключением. Во-вторых, если раньше представители «неарийских народов» и думать не могли, что могут попасть в эти элитные войска, то теперь в воинские части этой организации брали всех, невзирая на пресловутые расовые стандарты. И, наконец, в третьих, с начала 1943 г. рейхсфюрер СС Гиммлер начал проводить свою «восточную» политику. И организация Восточных легионов СС были только ее частью.
Проект создания «тюркской» дивизии войск СС возник еще в 1942 г., однако из-за отсутствия достаточного количества добровольцев к его осуществлению так и не приступили. Конкретные же формы он приобрел только в ноябре 1943 г., когда бывший командир 450-го батальона Туркестанского легиона майор Андреас Майер-Мадер предложил свои услуги руководству СС. В ходе одной из бесед он уверил Гиммлера, что сможет сформировать в составе войск СС «тюркский полк», так как уже имеет соответствующий опыт. Уверенность Майер-Мадера окончательно убедила Гиммлера начать организацию «своих» Восточных легионов, и он в целом поддержал его инициативу. После этого в ноябре 1943 — январе 1944 г. последовал ряд встреч между Майер-Мадером, представителями Главного оперативного управления СС и некоторыми офицерами-добровольцами, преимущественно мусульманами. На этих встречах были обговорены основные вопросы организации и подготовки будущего Восточного легиона войск СС{832}.
В конце концов на последней из них, 4 января 1944 г., было принято решение о формировании 1-го восточномусульманского полка СС (Ostmuselmanische SS-Regiment № 1). Впоследствии этот полк должен был послужить основой для создания мусульманской дивизии под названием «Новый Туркестан» («Neu-Turkistan»). Это соединение, как предполагал Гиммлер, вполне могло быть организовано к концу 1944 г.{833} В этот же день было принято решение о расформировании следующих батальонов Вермахта, личный состав которых должен был послужить основой для формирования нового полка: 782-го, 786-го, 790-го, 791-го туркестанских, 818-го азербайджанского и 831-го волжско-татарского. Однако это произошло не сразу, а в период с декабря 1943 по март 1944 г. Кроме того, в это же время Майер-Мадер совершил ряд поездок по лагерям военнопленных, где призывал мусульман вступать в новый легион войск СС{834}.
В результате к концу января 1944 г. удалось набрать 3 тыс. добровольцев, которые были сосредоточены в городе Понятова (Польша) — месте формирования и первоначальной дислокации будущего полка. Чтобы усилить кадровый состав нового легиона, в него было переведено несколько десятков немецких офицеров и унтер-офицеров. Тем не менее его формирование проходило крайне медленно и в основном из-за нехватки снаряжения, в том числе даже униформы и обуви. Поэтому к октябрю 1944 г., сроку, который Гиммлер назначил для начала развертывания дивизии, в полку проходило службу всего 4 тыс. человек, которые были объединены в 3 батальона{835}.
Первым командиром полка был назначен инициатор его создания Андреас Майер-Мадер, который 1 января 1944 г. был переведен в СС, где ему было присвоено звание оберштурмбаннфюрера СС. После его гибели в бою с партизанами в марте 1944 г. полк возглавил гауптштурмфюрер СС Биллиг. Однако он недолго пробыл на этой должности: уже 27 апреля его сменил гауптштурм-фюрер СС Херманн. После перевода последнего на штабную работу (приказ от 2 мая 1944 г.) полк до самого октября 1944 г. фактически оставался без командира{836}.
Осенью 1944 г. перспектива развертывания Восточно-мусульманского полка в дивизию окончательно исчезла. Поэтому 20 октября 1944 г. Гиммлер отдал приказ о его переформировании в Восточно-тюркское соединение войск СС (Osttürkische Waffen-Verbande der SS) — часть бригадного типа, которая должна была стать промежуточной формой на пути к созданию дивизии. Все мероприятия по организации и подготовке Восточнотюркского соединения были возложены на главного фюрера СС и полиции Словакии, где в то время находился полк{837}. Вот полный текст этого приказа, который, кстати, был отдан задним числом:
«1. 1 октября я приказал сформировать Восточнотюркское соединение войск СС.
2. Восточно-тюркское соединение вберет в себя всех возможных восточных тюрков (туркестанцев, поволжских татар, крымских татар, азербайджанцев и т. п.) для военного и политического обучения этих добровольцев, с целью превратить новое формирование в полноценную боевую часть.
3. В связи с этим предполагаются следующие мероприятия:
a) штаты Восточно-тюркского соединения комплектуются согласно прилагаемому боевому расписанию. Ответственность за его формирование будет возложена на командира [1-го Восточно-мусульманского полка СС] ваффен-штандартенфюрера Гаруна-аль-Рашида;
b) порядок формирования боевых частей соединения будет установлен в специальных приказах Главного оперативного управления СС.
4. Восточно-тюркское соединение войск СС подчиняется Главному оперативному управлению СС во всех вопросах формирования, подготовки, снабжения, а также руководства непосредственно через 2-й отдел Главного оперативного управления СС. Это управление также отвечает за все политические и культурные вопросы, а также за вопросы пропаганды.
5. Формирование соединения должно проходить на территории Словакии.
6. Личный состав:
a) германские офицеры должны назначаться в Восточно-тюркское соединение только с согласия Главного оперативного управления СС;
b) необходимые кадры унтер-офицеров и другой персонал предоставляются Главным оперативным управлением СС.
7. Информация о вооружении, снаряжении и транспорте должна исходить от Главного оперативного управления СС»{838}.
Реорганизация структуры Восточно-мусульманского полка согласно этому приказу проходила следующим образом: весь его кадровый персонал был разделен по национальному признаку. В результате чего были заново созданы туркестанский, азербайджанский и волжско-татарский батальоны (по 6 рот в каждом). После этой реорганизации и прибытия к декабрю 1944 г. нового пополнения личный состав соединения насчитывал 5 тыс. человек{839}. Командиром соединения был назначен ваффен-штандартенфюрер Вильгельм Хинтерзац, также весьма хорошо знавший Восток и его обычаи.
30 декабря 1944 г., согласно еще одному приказу Гиммлера, была начата новая реорганизация, целью которой было развернуть Восточно-тюркское соединение в часть дивизионного типа и сделать ее личный состав более «восточно-тюркским». Эта реорганизация происходила в течение января — марта 1945 г. в Словакии. В результате в марте 1945 г. соединение уже состояло из штаба и частей, получивших название боевых групп «Туркестан», «Идель-Урал», «Крым»{840}. Каждая боевая группа (Waffengruppe) соединения создавалась по национальному признаку и по штату должна была равняться бригаде. На деле же количество их личного состава было доведено только до штата полка. Что касается первой боевой группы — «Туркестан», то в нее вошли 1-й и 2-й батальоны прежнего соединения, укомплектованные добровольцами из народов Средней Азии и Казахстана. Вторая боевая группа — «Идель-Урал» — вобрала в себя 3-й батальон, в котором служили добровольцы — представители народов Поволжья. Личный же состав, которым укомплектовали боевую группу «Крым», был переведен в Восточно-тюркское соединение из другого мусульманского формирования войск СС — Татарской горно-егерской бригады (Waffen-Gebirgsjäger-Brigade der SS), расформированной 31 декабря 1944 г.{841}
Согласно приказу Главного оперативного управления СС, все боевые группы Восточно-тюркского соединения должны были иметь в своем составе по два пехотных батальона, каждый из которых состоял бы из пяти стрелковых рот. Однако боевая группа «Крым» являлась исключением: в состав двух ее батальонов входило только по четыре роты. Кроме того, она имела еще две отдельные артиллерийские роты, которых не было в других боевых группах. В результате последней реорганизации численность Восточно-тюркского соединения возросла до 8500 человек.
Перевод в Восточно-тюркское соединение персонала крымско-татарской бригады не был единственным изменением в его структуре и национальном составе. В том же приказе Главного оперативного управления СС говорилось: «Все азербайджанцы отделяются от Восточно-тюркского соединения и передаются в распоряжение командования Кавказского соединения войск СС (Kaukasischer Waffen- Verbände der SS)»{842}.
Решение об организации последнего было принято в августе 1944 г. Делалось это с той же целью, что и в случае с Восточно-тюркским соединением, то есть «для военного и политического обучения кавказских добровольцев, чтобы превратить их в полноценную боевую часть». Со временем это соединение предполагалось развернуть в кавалерийскую дивизию — кадровую основу будущей «Кавказской освободительной армии»{843}. Как и его восточнотюркский аналог, Кавказское соединение должно было состоять из боевых групп, в данном случае имевших организацию кавалерийских полков. Личный же состав для них немцы планировали набрать из остатков других кавказских формирований. Например, 1-го полка Кадровой добровольческой дивизии, которая к тому моменту была уже распущена. Или же завербовать в лагерях военнопленных, где содержались кавказцы{844}.
В результате в январе 1945 г. структура Кавказского соединения состояла из штаба и следующих боевых групп, созданных за период с сентября по декабрь 1944 г.: «Грузия», «Северный Кавказ», «Армения» (находилась в процессе формирования), «Азербайджан». Главным отличием структуры Кавказского соединения войск СС от его восточнотюркского аналога было то, что все его боевые группы имели одинаковый состав. Например, в ноябре 1944 г. в состав группы «Северный Кавказ» входили: штаб и три кавалерийских дивизиона (по четыре кавалерийских эскадрона в каждом) и два отдельных кавалерийских эскадрона{845}.
Следует сказать, что на всем протяжении его истории количество легионеров в соединении оставалось весьма незначительным и так и не достигло дивизионного уровня. Например, в январе 1945 г. его личный состав насчитывал примерно 2400 человек. И это в принципе был пик его численности{846}.
После развертывания соединения в дивизию командование над ней должен был принять Лазарь Федорович Бичерахов — полковник Терского казачьего войска, в годы Гражданской войны один из лидеров Белого движения на Северном Кавказе. Однако по болезни он не смог приступить к своим обязанностям. Поэтому временно исполняющим обязанности командира соединения являлся штандартенфюрер СС Арвед Тоерманн, а во главе боевых групп стояли соответственно Придон Цулукидзе, Кучук Улагай, Вардан Саркисян и Магомед Исрафилов — все в звании ваффен-штандартенфюреров.
Организация и подготовка соединения проходили в несколько этапов: с августа 1944 г. — на полигоне Нойхаммер (Силезия), а с декабря 1944 г. — в Палуццо (Северная Италия). Следует сказать, что военнослужащие соединения были не единственными кавказцами на этой территории. В этот период здесь находилось еще около 6500 беженцев с Северного Кавказа, руководимых черкесским князем Султан Келеч-Гиреем. Все боеспособные мужчины из их числа в возрасте от 18 до 70 лет были сведены в два добровольческих полка, каждый из которых состоял из рот, сформированных по национальному признаку. Эти полки были призваны играть роль частей самообороны в местах размещения беженцев и одновременно служить резервом для комплектования Кавказского соединения{847}.
Из всех частей войск СС, укомплектованных туркестанскими и кавказскими добровольцами, в полноценных боевых действиях участвовал только 1-й Восточно-мусульманский полк СС. В марте 1944 г., после первоначальной подготовки, он был переброшен в Западную Белоруссию, в район города Юратишки, где принимал участие в боях с партизанами. Одновременно личный состав части заканчивал свою подготовку перед предполагаемой отправкой на фронт{848}. Однако уже в августе 1944 г. полк был отправлен в Польшу, где два его батальона приняли участие в подавлении Варшавского восстания. Немцы не решились использовать их самостоятельно, а включили в состав Специального (карательного) полка СС под командованием штандартенфюрера СС Оскара Дирлевангера. Следует сказать, что это была в своем роде уникальная операция. Ее главной особенностью в данном случае являлось то, что здесь, под общим командованием обер-группенфюрера СС и генерала полиции Эриха фон дем Бах-Зелевского, сражалось сразу несколько «восточных» добровольческих формирований. Ранее немцы только за редким исключением допускали подобную концентрацию. Обычно они предпочитали использовать такие части поодиночке. Таким образом, в подавлении Варшавского восстания участвовали следующие формирования «восточных» добровольцев: 1-й туркестанский и 2-й азербайджанский батальоны 1-го Восточно-мусульманского полка СС (800 офицеров, унтер-офицеров и рядовых); сводный полк «Бригады Каминского» (1700 человек); 3-й казачий кавалерийский батальон 57-го охранного полка; 69-й казачий батальон 3-й кавалерийской бригады Казачьего Стана; 1/111-й азербайджанский пехотный батальон; 2-й (азербайджанский) батальон полка специального назначения «Бергманн» (5 офицеров, 677 унтер-офицеров и рядовых); 3 украинские роты в составе частей Службы безопасности (СД). Общая численность этих формирований составила около 5 тыс. человек, или 1/4от количества немецких войск в этой операции{849}.
Действия 1-го Восточно-мусульманского полка в Варшаве были в целом высоко оценены немецким командованием. Многие из его солдат и офицеров были даже отмечены наградами, включая и Железные кресты. Тем не менее участие в подавлении Варшавского восстания было последней боевой операцией полка. С тех пор и до самого конца войны он только подвергался постоянным реорганизациям, а его личный состав проходил переподготовку.
Такие же формирования, как Татарская горно-егерская бригада и Кавказское соединение войск СС, фактически не принимали участия в полноценных боевых действиях, так как не имели достаточной подготовки и вооружения либо не были развернуты согласно своему штатному расписанию. Например, кавказские легионеры так и не смогли получить транспорты с предназначавшимся им вооружением, обмундированием и снаряжением. В первую очередь это было связано с теми трудностями снабжения, которые создавала немцам авиация союзников. В результате личный состав Кавказского соединения был вооружен недостаточно. То же оружие, которое имелось в наличии, было преимущественно итальянским, и к тому же уже устаревшим. Не лучшим образом обстояли дела и с обмундированием. Так, половина легионеров боевой группы «Грузия» почти до самого конца войны продолжала носить одежду, которую они получили еще в лагерях военнопленных{850}.
Другой причиной, по которой командование СС не спешило вводить в бой эти формирования, было низкое моральное состояние их личного состава. Гиммлер всегда считал, что оказывает бывшим советским гражданам большую честь, принимая их в ряды СС. Естественно, он надеялся, что в них они будут служить с большим, чем в Вермахте, рвением. Поэтому после подавления Варшавского восстания 1-й Восточно-мусульманский полк СС был переброшен в Словакию, где было принято решение реорганизовать его в соединение бригадного типа — Восточно-тюркское соединение войск СС. Однако, как показали дальнейшие события, рейхсфюрер сильно заблуждался относительно лояльности новых легионеров СС. В ночь с 24 на 25 декабря 1944 г. в туркестанском батальоне полка произошел мятеж, в результате которого 450–500 человек под руководством командира батальона ваффен-оберштурмфюрера Гуляма Алимова перешли к партизанам. Рассчитывавший заслужить своим поступком прощение, Алимов был тем не менее расстрелян коммунистами, после чего 300 человек из числа перебежчиков вернулись обратно к немцам. Как ни странно, главным виновником мятежа был признан штандартенфюрер СС Хинтерзац. Почти сразу же он был снят со своей должности и заменен гауптштурмфюрером СС Фюрстом. Этот новый командир вместе с приказом о своем назначении получил строжайшее предостережение: как можно пристальней наблюдать за туркестанским персоналом соединения{851}.
В этой истории до сих пор много неясного. Советский историк Б. Брентьес утверждал, что «Алимов, еще задолго до мятежа, установил связь с партизанами»{852}. Однако подтверждений этому нет. Многие западные историки склонны считать, что этот инцидент был вызван слухами о том, что немцы собираются подчинить Восточно-тюркское соединение генерал-лейтенанту А. А. Власову, который к этому времени стал главнокомандующим Вооруженных сил Комитета освобождения народов России. А это якобы не согласовывалось с планами туркестанской националистической эмиграции по созданию независимого государства{853}.
Тем не менее последнее могло быть просто поводом, тогда как причина крылась в общем упадке морального состояния личного состава соединения. Следует сказать, что еще в марте 1944 г., после гибели первого командира полка — Андреаса Майер-Мадера, имели место случаи подобного характера. Уже тогда в полку, по свидетельству самих немцев, процветали распущенность и пьянство. Эта ситуация усугубилась еще и тем, что проникшие в часть советские агенты всячески раздували недовольство личного состава и подбивали солдат к дезертирству. Прибытие в полк нового командира — гауптштурмфюрера СС Биллига — только усугубило ситуацию. Недовольный своим переводом в СС, он вымещал это недовольство на подчиненных. Так, подозревая, что в полку идет подготовка к мятежу, Биллиг приказал расстрелять 78 человек. Однако дезертирство не прекратилось, в результате чего Биллиг был снят со своей должности, как не справившийся с обязанностями командира. Только усилиями нового командира — гауптштурмфюрера СС Херманна — полк был очищен от большинства ненадежных элементов{854}.
Следовательно, предпосылки к открытому бунту были налицо еще задолго до декабря 1944 г. Поэтому, чтобы поднять моральное состояние личного состава полка, было решено бросить его в бой, в итоге чего он и принял участие в подавлении Варшавского восстания. Однако результат этого боевого применения оказался обратным ожидавшемуся. Как известно, на морально-боевое состояние личного состава любого воинского формирования влияет то, с каким противником оно сражается. Если это регулярная армия, то состояние и, соответственно, дисциплина выше. Если же это главным образом мирное население (как было в Варшаве), а формирование выполняет карательные функции, то дисциплина в нем стремительно падает. Нечто подобное имело место и в Восточно-мусульманском полку, когда после подавления Варшавского восстания он был переведен в Словакию.
Что же касается общей картины боевого применения Восточно-тюркского соединения войск СС на всех этапах его существования, то она была следующей:
Период
Подчинение
Район боевого применения
Система боевого применения
__________
4.01–26.02.1944 г.
Главное оперативное управление СС
Люблин, Понятова, Травники, Варшава, Радом (Польша)
Организация и подготовка личного состава
__________
26.02–11.071944 г.
ХССПФ[5] «Восток»
Юратишки, Минск (Белоруссия)
Подготовка, охранная служба, антипартизанские операции
__________
11.07–29.07.1944 г.
ХССПФ «Восток»
Ломжа, Белосток (Польша)
Отдых и переподготовка личного состава
__________
29.07–15.091944 г.
Особая бригада СС «Дирлевангер»
Варшава (Польша)
Подавление Варшавского восстания
__________
15.09–30.10.1944 г.
ХССПФ «Восток»
Радом (Польша)
Отдых и переподготовка личного состава
__________
30.10.1944—1.03.1945 г.
ХССПФ в Словакии
Миява (Словакия)
Реорганизация, охранная служба и переподготовка
__________
1.03–31.03.1945 г.
48-я народно-гренадерская дивизия 8-й армии
Миява (Словакия)
Охранная служба, реорганизация
__________
31.03–15.04.1945 г.
8-я резервная армия
Модровка, Боков (Словакия)
Переподготовка личного состава
__________
15.04—9.05.1945 г.
?
Возможно, в Австрии
Переподготовка личного составаСправедливости ради стоит сказать, что Кавказское соединение войск СС также успело принять незначительное участие в боевых действиях. Несмотря на то что его личному составу не хватало ни вооружения, ни обмундирования, ни снаряжения, наиболее боеспособные и подготовленные части этого соединения охраняли важную стратегическую дорогу, которая шла с севера на юг Италии. Здесь, на отрезке Паулуццо — Тольмеццо, кавказские легионеры должны были противостоять нападениям местных партизан. И делали они это весьма успешно. Так, по целому ряду свидетельств, кавказцы провели как минимум три успешные операции против итальянских и югославских партизан в зоне своей ответственности. Результатом этих боев стало либо полное уничтожение, либо вытеснение из указанного района значительных партизанских сил{855}.
История же последних дней Кавказского соединения войск СС известна более подробно. К апрелю 1945 г. его военное положение стало почти безнадежным. В результате, оценив сложившуюся ситуацию, командование частей соединения приняло решение спасаться самостоятельно. Например, почти весь личный состав боевой группы «Грузия» с оружием в руках перешел на сторону одной из бригад итальянских партизан-националистов{856}. Поступая таким образом, они надеялись, что итальянцы помогут им избежать выдачи в СССР. В конце концов так и получилось: многие из них смогли остаться в Италии. Напротив, 140 легионеров-грузин перешли на сторону коммунистов. В отличие от своих однополчан, которые предпочли националистов, они полагали, что этим запоздалым поступком искупят вину перед советской властью и смогут вернуться на родину после окончания войны.
Что же касается остальных боевых групп Кавказского соединения, то в мае 1945 г. они отступили в Австрию, где и капитулировали перед британскими войсками. Их судьба была менее завидной, чем у легионеров из боевой группы «Грузия». В июне 1945 г. все кавказцы, а также казаки и другие «восточные» добровольцы, которые оказались на тот момент в Австрии, были выданы Советскому Союзу{857}.
Проанализировав приведенные выше факты, можно с уверенностью сказать, что за период с 1941 по 1945 г. в формированиях так называемых Восточных легионов прошло службу от 310 до 325 тыс. представителей народов Поволжья, Кавказа, Закавказья и Средней Азии, а именно: «туркестанцы» — около 180 тыс.; горцы Северного Кавказа — около 28–30 тыс.; грузины — около 20 тыс.; армяне — около 18 тыс.; азербайджанцы — около 25–35 тыс.; народы Поволжья — около 40 тыс. В целом это составляет 15 % от общего количества иностранных добровольцев в германских вооруженных силах (около 2 млн человек) и 20–23 % от общего количества добровольцев из числа советских граждан (1,3–1,5 млн человек). Такой значительный процент добровольцев можно объяснить только целым комплексом причин. С одной стороны, создание из них воинских и вспомогательных частей и соединений являлось военным продолжением немецкой национальной политики. С другой стороны, нельзя сказать, что такое большое количество граждан СССР, составивших более половины всех иностранных добровольцев, можно объяснить только деятельностью соответствующих германских органов при полной пассивности первых. С их стороны также наблюдалась некоторая «активность», причины которой кроются в особенностях общественно-политического развития СССР в предвоенный период. Не является секретом, что до 1941 г. в Советском Союзе была масса недовольных существующим режимом, настроениями которых не мог не воспользоваться осмотрительный враг. В результате политическое и социальное недовольство в совокупности с нерешенным национальным вопросом и дали такое количество военных коллаборационистов. Что же касается народов, представители которых служили в Восточных легионах, то их вражда к советской власти имела еще и исторические корни — многие из них, и не без основания, считали ее деятельность продолжением старого русского империализма царских времен.
Следует также сказать, что данные формирования были уникальными в своем роде. Дело в том, что в течение всей войны ни одна из групп иностранных добровольцев не имела такой организации, какой были, например, командования Восточными легионами в Польше и Украине. Подчеркнем, что такая организация оправдала себя уже потому, что за период с конца 1941 по конец 1943 г. немцам удалось создать и подготовить десятки пехотных батальонов, а также сотни батальонов и рот вспомогательного назначения.
Сформированные командованиями Восточными легионами батальоны и роты активно использовались в ходе войны. Из наиболее значительных театров военных действий, где происходило их боевое применение, можно назвать следующие: Кавказ, Крым, Украина, Белоруссия, Польша, Франция, Нидерланды и Италия. Однако здесь следует сказать, что боевые качества личного состава этих формирований снижались по мере отдаления их от Восточного фронта. Переломный в войне 1943 год стал переломным и для боевого духа легионеров. Большинство из них уже не видели перспектив в войне на стороне Германии. И это резко отрицательно сказалось как на дисциплине, так и на боевом духе многих бойцов Восточных легионов.
Русская освободительная армия в Крыму О. В. Романько
Одной из самых трагических и вместе с тем малоизученных страниц Второй мировой войны является история власовского движения и созданных в результате его военно-политического развития вооруженных сил, известных как Русская освободительная армия (РОА). Какие цели преследовало это движение? Кто именно шел служить в эту армию? Наконец, что побуждало людей добровольно или недобровольно выступать на стороне врага своей Родины? В советское время на эти и многие другие вопросы мы могли получить только однозначно негативный ответ. Сейчас же большинство историков склонны считать, что не все было так просто с этим движением и с этой армией. И для понимания этой проблемы уже проделана колоссальная работа. Тем не менее некоторые ее аспекты до сих пор остаются без внимания историков. Одним из таких самых, на наш взгляд, неисследованных и запутанных остается вопрос истории власовского движения и частей РОА на территории оккупированного немцами Крыма. И, только ответив на него, мы сможем до конца понять, что же на самом деле происходило на этом полуострове в период с 1941 по 1944 г.
Но вначале немного истории. С осени 1942 г. важным фактором, впоследствии повлиявшим на изменения в немецкой национальной и оккупационной политике, стало власовское движение. Это движение было неразрывно связано с именем бывшего генерал-лейтенанта РККА Андрея Андреевича Власова, который в июле 1942 г. попал в плен к немцам на Волховском фронте. Находясь в лагере военнопленных, Власов выразил желание сотрудничать с некоторыми представителями германского командования, которые в противовес убежденным нацистам выступали за союз с некоммунистической Россией, а также готовили убийство Гитлера и государственный переворот с концептуальным изменением целей войны. В обмен на сотрудничество он просил поддержки в деле «освобождения России от большевиков». В дальнейшем Власов намеревался создать новое правительство новой независимой России, «свободной от большевиков и капиталистов», а его вооруженными силами должна была стать антисталинская армия — РОА.
Однако немцы решили использовать его прежде всего как инструмент своей пропаганды в войне с СССР. И одним из первых шагов в этом направлении стала разработка листовки — «Обращение Русского комитета к бойцам и командирам Красной Армии, ко всему Русскому народу и другим народам Советского Союза». Она была напечатана в Берлине 27 декабря 1942 г. и подписана Власовым (председатель Русского комитета) и другим пленным советским генералом — Василием Федоровичем Малышкиным (секретарь комитета). В этом «Обращении», которое получило название «Смоленского манифеста» (считалось, что именно там, поближе к России и к тем, кому адресовалось, оно и было написано), провозглашалось создание нового правительства — Русского комитета (который так и остался на бумаге) и его вооруженных сил — РОА. Главной целью их существования являлось «свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма»{858}.
Листовка имела некоторый успех, и прежде всего на оккупированных советских территориях. Поэтому германское командование приняло решение более активно использовать Власова и его сторонников в целях пропаганды, положив начало так называемой «акции Власова». Одним из результатов этой акции явилась организация в феврале 1943 г. координационного центра, который должен был, как писал один из участников этих событий, «изучать политические и психологические проблемы Русского освободительного движения»{859} — так стали называть всех сторонников Власова. К марту 1943 г. центр разросся в крупную школу по подготовке пропагандистов для «восточных» добровольческих формирований Вермахта (частей, набранных из граждан СССР), которая по месту своего расположения в местечке недалеко от Берлина получила название «Дабендорф»{860}.
Здесь следует остановиться, сделать небольшое отступление и выяснить, что же на самом деле представляла собой РОА, разобраться с этим, так вроде бы хорошо известным и вместе с тем неизвестным термином. Еще Александр Солженицын в свое время писал, что искать определение этого термина «было для лиц неофициальных — опасно, для официальных — нежелательно»{861}. Поэтому до сих пор, даже в серьезных исторических исследованиях, посвященных Второй мировой войне, бытует мнение, что «РОА — власовская армия», возникла она сразу же после провозглашения «Смоленского манифеста» и просуществовала без изменений до конца войны. Все это не так! Как уже можно понять из истории появления манифеста (да и из целей, с которыми он был написан), РОА связывалась с именем Власова только в пропагандистском отношении. Но даже и РОА как оперативного формирования, подчиненного Власову, никогда не существовало, ее… вообще не существовало. Не началась ее организация и после опубликования «Смоленского манифеста». Только позднее, весной 1943 г., почти все «восточные» добровольческие формирования Вермахта (обычно численностью не более батальона), укомплектованные русскими добровольцами, стали называться «батальоны РОА». Ни Власов, ни его окружение не имели никакого отношения к созданию, формированию, боевому применению и командованию этими батальонами уже по той простой причине, что они начали создаваться в августе — сентябре 1941 г., когда Власов еще защищал Киев{862}. В подтверждение этих слов ныне покойный немецкий историк Иоахим Хоффманн писал автору этого исследования, что «все солдаты русской национальности могли считать себя с 1943 г. бойцами РОА — в данном случае… речь в первую очередь шла только о пропаганде»{863}.
Все вышесказанное касается и «батальонов РОА» в Крыму, с той лишь разницей, что начали они создаваться уже после «признания» Власова председателем Русского комитета и «командующим РОА». Столь поздний срок можно объяснить лишь тем, что власовская программа — «Смоленский манифест» — получила сравнительную известность только в средней полосе России и практически осталась неизвестной на юге, тем более в Крыму. Широкую известность на территории полуострова имя генерала получило в связи со следующим по времени пропагандистским шагом немцев — появлением открытого письма Власова «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом?» (18 марта 1943 г.){864}. Именно этому открытому письму, в котором он рассказывал «о своей жизни и своем опыте в СССР», объяснял причины, «побудившие его начать войну против сталинского режима», Власов был обязан своей популярностью в некоторых слоях населения{865}.
В Крыму первым на это письмо публично отреагировал бургомистр Ялты Виктор Иванович Мальцев. Это был человек трагической и вместе с тем интересной судьбы. Бывший полковник советских ВВС, необоснованно репрессированный в 1938 г., но выпущенный за недостатком улик, он встретил войну на должности директора ялтинского санатория «Аэрофлот». «По занятии германскими войсками города, — писал позднее Мальцев в своих воспоминаниях «Конвейер ГПУ», — я в полной военной форме явился к германскому командованию и объяснил причины, побудившие меня остаться»{866}. Оккупационные власти оказали ему доверие, и до лета 1943 г. он успел побывать на должностях бургомистра и мирового судьи Ялты, одновременно выступая в местной печати, в которой призывал население Крыма сотрудничать с новой властью{867}.
Прочитав открытое письмо Власова, Мальцев решил присоединиться к нему и в марте 1943 г. подал рапорт о своем переводе в распоряжение Русского комитета. Позднее, 4 июня, в органе Симферопольского городского управления — газете «Голос Крыма» был опубликован его ответ на письмо Власова. Ответ был написан также в форме открытого письма и озаглавлен «Борьба с большевизмом — наш долг». В этом письме Мальцев рассказывал, как он прошел путь от «коммунизма к борьбе с ним» и призывал всех коммунистов последовать его примеру, отдав все силы на благо русского народа, то есть поддержать Власова и РОА. «Я, не колеблясь ни одной минуты, с радостью присоединяюсь к Вашему призыву… — писал Мальцев в своем открытом письме. — Надо положить конец чудовищному преступлению Сталина, продолжающему гнать на смерть миллионы людей… Будем драться за свободную счастливую обновленную Россию без эксплуататоров и палачей. За тесное содружество двух великих наций! За нашу совместную победу с Германским народом!»{868}
Не прошло и двух недель после опубликования этого письма Мальцева, как уже 18 июня «Голос Крыма» сообщил об открытии при его содействии первого вербовочного пункта РОА на полуострове. Этот пункт был открыт в Евпатории{869}. А уже 30 июня 1943 г. в Симферополе состоялось освящение помещения центрального вербовочного пункта РОА в Крыму, по случаю чего в 6 часов вечера был отслужен торжественный молебен. Как писала газета «Голос Крыма», «он был открыт для проведения систематической разъяснительной работы, консультации, записи добровольцев и оформления их в ряды РОА, так как сотни лучших людей нашей Родины уже подали заявления о вступлении в ее ряды»{870}.
Следует сказать, что газета «Голос Крыма» проявляла большой интерес к теме РОА и немало способствовала ее популяризации среди всех слоев населения Крыма. Так, с этого же времени на ее третьей странице появилась рубрика «Уголок добровольца», в которой помещалась информация, посвященная формированию частей этой армии в Крыму, записи добровольцев, их боевым действиям. Публиковалась также информация не только крымского, но и общероссийского характера. Например, 29 марта 1943 г. была опубликована статья «Русская Освободительная Армия», которая должна была доказать, что «служение народу и Родине в рядах РОА есть высший долг каждого боеспособного гражданина России и его почетная обязанность. Чистота знамени и идеи, нерушимость присяги Родине — таков лозунг РОА». В номере от 23 мая 1943 г. раскрывались «Задачи Русского Освободительного Движения»: «Русский народ обязан прежде всего напрячь свои силы к уничтожению советской власти. Он должен сделать это во имя счастья грядущих поколений, во имя своего будущего. Это сейчас главная цель, и в этом пока единственный прямой путь, сворачивать с которого преступно». А в статье «РОА и народы России» от 9 июля 1943 г. определялось ее место среди уже существующих национальных добровольческих формирований: «РОА — это цемент, добровольно связывающий все национальные вооруженные силы Новой России. РОА — это основной союзник Германской армии, несущей всю тяжесть борьбы с большевизмом»{871}.
В связи с этим будет небезынтересно упомянуть тот факт, что в крымских частях РОА служили не только русские, но и крымские татары. Это подтверждает целый ряд публикаций в «Голосе Крыма», свидетельствующих о «совместной борьбе татар и русских против большевизма»: «Плечом к плечу с РОА», «Борьба татар против большевизма», «Голос крови зовет меня» и т. п. Основной смысл этих статей можно выразить следующей фразой из одной из них: «Победа или смерть! Плечом к плечу с Русской Армией мы пойдем на борьбу за наше освобождение»{872}.
Естественно, что все местное руководство РОА было тесно связано с органами немецкой пропаганды, а именно со Штабом пропаганды «Крым» — главным инструментом психологической войны на полуострове. Его начальник обер-лейтенант Фрай, в частности, рекомендовал своим подчиненным использовать офицеров РОА «для непосредственного разъяснения обстановки и использования в качестве докладчиков на радио и в печати»{873}. Например, 11 июня 1943 г. капитан Борис Ширяев прочитал собравшимся в алуштинском «Доме воспитания» учителям лекцию на тему «Немецкая система воспитания как основа высокого жизненного уровня в государстве». Другие офицеры-пропагандисты, такие как капитаны Л. Станиславский, Г. Барятинский, А. Таманский и другие, активно выступали со статьями в местной печати, а поручик Константин Быкович даже стал впоследствии главным редактором газеты «Голос Крыма»{874}.
Пропагандисты РОА также привлекались для подготовки листовок и воззваний, обращенных к бойцам Красной Армии и крымским партизанам, в которых последние призывались переходить на сторону немцев. При их участии были составлены листовки со следующими характерными названиями: «Братья красноармейцы!», «К офицерам и солдатам Красной Армии», «Товарищ, один вопрос…!» и т. п.{875}.
В конце июля 1943 г. в «восточных» добровольческих формированиях, лагерях военнопленных и немецких дивизиях, расположенных в Крыму и имеющих русских добровольцев, появились выпускники школы в Дабендорфе — офицеры-инспекторы РОА, призванные «следить за физическим и моральным состоянием своих соотечественников»{876}. Это было еще одной из обязанностей офицеров РОА, и на территории Крыма в том числе.
Как известно, весь 1943 г. прошел под знаком ухудшения положения германских вооруженных сил на Восточном фронте. Это, естественно, не могло не сказаться на ситуации с РОА, и в Крыму в том числе. Например, уже в январе 1944 г. в одном из отчетов Штаба пропаганды «Крым», озаглавленном «Об откликах населения на немецкую пропаганду», было отмечено некоторое ослабление энтузиазма крымчан и местных властей по поводу РОА. В газете «Голос Крыма», говорилось в этом отчете, «…совершенно не пишется о РОА. Нужно было что-нибудь писать о ней, даже если она используется где-то на Итальянском фронте»{877}. Как ни парадоксально, но одновременно с этим немецкие власти не рекомендовали распространять власовские газеты, такие как «Доброволец», «Заря», «Боевой путь» и другие, среди рабочих трудовых лагерей, опасаясь возникновения «русских фантазий»{878}. Скорее всего, имелись в виду «фантазии» о русской национальной идее и так называемой «третьей силе», то есть использовании РОА в качестве инструмента в борьбе и против большевиков, и против нацистов. Так, в том же отчете Штаба пропаганды, указывалось, что «среди населения имеется много сторонников… «третьей силы». Это люди, ожидающие окончательного завершения войны, которое наступит после полного поражения Германии и Советского Союза… Совершенно определенно, эти идеи косвенно или прямо направлены против немецких интересов. Несмотря на это, «Голос Крыма» опубликовал уже несколько статей, посвященных этому вопросу и созвучных общему мнению населения. Последней из таких статей является статья «Третья мировая война» в номере от 7 января 1944 г., где речь идет о том, что Англия и Америка третью мировую войну будут вести против СССР… А Германия… вычеркивается»{879}. При этом немцев беспокоило прежде всего то, что такое убеждение «снизило страх перед возвращением большевиков», что оно могло сказаться на лояльности населения к оккупационным властям и повлиять на желание совместно с ними оборонять Крым. В конце концов подобные высказывания привели к тому, что теперь за пропагандистами-лекторами РОА было установлено постоянное наблюдение, а для проведения лекций были выработаны унифицированные образцы докладов, которые утверждались в Штабе пропаганды «Крым»{880}.
Помимо чисто пропагандистских целей части РОА в Крыму использовались и по своему прямому назначению — для участия в боевых действиях против Красной Армии и партизан, что было также своего рода пропагандой. Недаром, находясь еще в лагере военнопленных, генерал Власов говорил немецким офицерам: «Чтобы добиться победы над Советским Союзом, нужно ввести в бой против Красной Армии военнопленных. Ничто не подействует на красноармейцев так сильно, как выступление русских соединений на стороне немецких войск…»{881}.
После открытия вербовочных пунктов РОА началось формирование частей этой армии в Крыму. Об их общей численности судить очень трудно, так как немецкая сторона эту численность явно завышала, заявляя о «тысячах добровольцев», а советская — преднамеренно занижала, сообщая о том, что в «Крыму с треском провалилась кампания, проводимая немцами по вербовке в РОА. Никакие угрозы, никакие подручные Власова, выступавшие с воззваниями, не подействовали на советских людей — они в РОА не пошли… Своей освободительной армией наши люди называют Красную Армию»{882}. Тем не менее советское военно-политическое руководство считало, что РОА, даже несмотря на свою малочисленность, может быть весьма опасной. Для того чтобы сорвать набор добровольцев и очернить в глазах населения саму идею власовского движения, был предпринят целый комплекс мероприятий военно-политического характера. За линией фронта этим занимались органы советской пропаганды, в Крыму — партизаны и подпольщики. Так, в ответ на начало вербовочной кампании на полуострове Главное политуправление Красной Армии выпустило в количестве 300 тыс. экземпляров листовку «Солдаты и офицеры РОА». В ней была предпринята попытка повлиять на записывающихся в эту армию добровольцев — и уже не только уговорами. «Вы стараетесь прикрыть свою измену, — говорилось в листовке, — громкими фразами о «борьбе с большевизмом» «за счастье народа», за «Новую Россию». Все это ложь — вы изменники. Вы просто служите немцам, потому что вам там хорошо живется. Вы продались за сытную еду, за красивую форму, за легкую жизнь. Немцы перед вами всячески заискивают, стараются вам угодить, лишь бы вы дрались вместе с ними. Но вы просчитались…»{883}.
И это было только начало. Всего же за период с 15 мая по 1 октября 1943 г. редакция газеты «Красный Крым» (г. Краснодар) — основной орган печатной пропаганды на полуостров — выпустила 15 наименований листовок на тему о РОА (всего 375 тыс. экземпляров, по 25 тыс. каждого наименования). Среди них такие, как: «К добровольцам», «Не идите в так называемую «русскую освободительную армию»!», «К добровольцам и всем, кто обманут Гитлером!», «К «добровольцам», полицейским, старостам и всем, кто работает на немцев», «К солдатам и офицерам РОА» и т. п.{884}
Если советская власть была еще вне пределов Крыма и могла действовать пока только пропагандой, то партизанам и подпольщикам были даны указания срывать вербовку в РОА любой ценой, вплоть до применения террора. В целом своей пропагандой и агитацией партизаны должны были создать атмосферу недоверия и нетерпимости по отношению к этой армии и тем, кто в нее записывался. Для этого было необходимо ответить на ряд вопросов, которые могли бы возникнуть у населения: «Что означает эта новая авантюра Гитлера… Для чего нужна Гитлеру РОА?» Следовало говорить так: «Германии до зарезу нужны солдаты, нужно мясо для пушек. Для этого и нужна немцам так называемая «РОА». Гитлер хочет заставить русских людей воевать против России, против своих единокровных братьев, за чуждые нам интересы немецких князей и баронов». На очень существенный вопрос «из кого состоит РОА?» предполагалось отвечать, что «она состоит из белогвардейцев, разгромленных в свое время Красной Армией и бежавших за границу. Кроме того, немцы силой загоняют в эту армию военнопленных. Гитлеровцы в своих газетах открыто пишут, что им нужна «белая армия»… Вот о какой армии мечтают немцы, в какую армию они хотят загнать русских людей и заставить воевать против своей отчизны… «РОА» — это наглый обман, это ловушка для русского народа»{885}.
То есть, несмотря на принижение советской пропагандой значения РОА, работе по срыву вербовки в нее отводилась «исключительно важная роль». Вот только некоторые из акций крымских партизан и подпольщиков, направленных против власовцев. Так, по воспоминаниям феодосийского подпольщика А. Овчинникова, вопрос о «срыве вербовки в РОА» был очень важным и не снимался с повестки дня заседаний его подпольной группы до весны 1944 г. Советской пропагандой среди добровольцев РОА занималась работавшая в период войны в Симферопольской центральной библиотеке Е. Пахомова. Партизан из Евпатории Н. Каташук вспоминал: «Перед группой связанных со мной товарищей я поставил задачу не допустить ни одного рабочего в так называемую «власовскую армию». 26 февраля 1944 г. диверсионная группа Симферопольской подпольной организации пустила под откос воинский эшелон на перегоне Альма — Симферополь. Помимо уничтоженной в нем военной техники, было также убито и ранено 315 солдат и офицеров из частей РОА{886}.
Кто же шел добровольцем в эту армию? Для советской стороны были характерны такие высказывания: «Немцы и их лакеи — предатели советского народа — развернули в Крыму бешеную кампанию по «вербовке» добровольцев в так называемую «русскую освободительную армию». Они проводят митинги, собрания, пишут статьи в своих бульварных газетках, призывают и угрожают… Но добровольцев идти на службу к гитлеровцам не оказывается. Затея немцев явно провалилась. В Симферополе фашисты кое-как наскребли 6–7 «добровольцев», решивших под угрозой расстрела пойти на черное дело. Не имеет успеха «вербовка» и в других городах и в сельской местности Крыма. Поэтому гитлеровцы прибегают к излюбленному методу насильственной мобилизации населения»{887}. Что же касается тех, кто все-таки пошел служить в РОА, то о них коммунисты говорили только так и не иначе: «По Симферополю еще набрали в РОА около 15 человек, и то из числа уголовников и других враждебных элементов, подвергшихся репрессиям со стороны советской власти»{888}.
Как известно, такие высказывания были характерны не только для крымской ситуации, и правдой в них было только то, что в РОА действительно шли люди, которые были, мягко говоря, не в ладах с советской властью, и зачастую не по своей вине. Об одном из них, Викторе Мальцеве, говорилось выше. В июне 1943 г. газета «Голос Крыма» сообщила своим читателям, что «работники Ялтинского городского управления устроили теплые проводы В. И. Мальцеву, отъезжающему добровольцем в РОА». Отвечая на прощальные речи своих сотрудников, Мальцев сказал: «Долг каждого из нас — честно работать и отдать все для нашего несчастного русского народа. Пусть каждый из нас честно выполнит свой долг». В конце этой встречи ялтинский бургомистр М. Н. Каневский вручил Мальцеву большой букет живых цветов. Покинув Крым, он, как бывший летчик, вступил в Русскую авиационную группу, расквартированную в Восточной Пруссии. Осенью 1944 г. на основе этой группы стали формироваться ВВС Комитета освобождения народов России (КОНР), командующим которыми в чине генерал-майора и стал Мальцев{889}.
Беря с него пример, в июне 1943 г. добровольцем в РОА вступил феодосийский бургомистр Иван Харченко. А вскоре их примеру последовали и многие другие представители местной гражданской администрации. Однако основным контингентом, который шел в РОА, были простые местные жители и военнопленные, доведенные до отчаяния в немецких концлагерях{890}. К весне 1944 г. в Крыму располагались следующие формирования РОА{891}:
Формирования в подчинении штаба 17-й армии — 181-я (восточная) охранная рота (181.Ost-Wach-Kompanie);
(Восточная) охранная рота специального назначения (Ost-Wach-Kompanie z. b. V.);
162-я (восточная) охранная рота (162.0st-Wach-Kompanie);
16-й (восточный) взвод вспомогательных охранных частей (16.0st-Hilfswachmannschaften-Zug);
1-я (восточная) рота вспомогательных охранных частей 708-го пехотного полка (LOst-Hilfswachmannschaften-Kompanie /708);
1-я (восточная) рота вспомогательных охранных частей 796-го пехотного полка (I. Ost-Hilfswachmannschaften-Kompanie / 796);
1-я (восточная) рота вспомогательных охранных частей 805-го пехотного полка (I. Ost-Hilfswachmannschaften-Kompanie 1805);
1-я (восточная) рота вспомогательных охранных частей 933-го пехотного полка (l.Ost-Hilfswachmannschaften-Kompanie / 933);
3-я (восточная) хозяйственная рота 602-го пехотного полка (3.Ost-Nachschub-Kompanie / 602);
4-я (восточная) хозяйственная рота 617-го пехотного полка (4.0st-Nachschub- Kompanie / 617);
591-я (восточная) речная хозяйственная колонна (591.Ost-Wasser-Nachschub-Kolonne);
2 взвода (восточной) запасной роты «добровольных помощников» (Ost-Нiwi-Ersatz-Kompanie);
(Восточная) рота для выздоравливающих (Ost-Genesenden-Kompanie);
(Восточная) запасная рота «добровольных помощников» (Ost-Hiwi-Ersatz-Kompanie) — находилась в стадии формирования.
Части в подчинении штаба XLIX горного корпуса 17-й армии —
4-я добровольческая (восточная) строительная рота (4.Ost-Freiwilligen-Bau-Kompanie);
4-я (восточная) саперная (строительная) рота 370-го пехотного полка (4.Ost-Bau-Pionier-Kompanie / 370);
(Восточная) техническая (строительная) рота (Ost-Technische- Bau-Kompanie);
150-я (восточная) легкая артиллерийская хозяйственная колонна (150.Ost-leichte-Artillerie-Nachschub-Kolonne).
Части в подчинении штаба V армейского корпуса 17-й армии —
2 отделения (восточной) «охотничьей команды» (Ost-Jagdkommando).
Какова же была их общая численность? В целом за указанный период она колебалась от 2 до 4 тыс. человек, причем почти 1/3 из них в конце 1943 — начале 1944 г. перешла на сторону партизан. Это привело к тому, что немцы отвели с передовой некоторые части РОА, разоружили их, а личный состав заключили в концлагеря. По донесениям советских разведчиков, такой случай имел место в Евпатории в марте 1944 г. А с 3 по 12 декабря 1943 г. около батальона власовцев было переброшено из Крыма в Италию и во Францию{892}.
На вооружении крымских формирований РОА (как, впрочем, и в других регионах) состояли главным образом трофейные образцы пехотного вооружения: советские, польские, чехословацкие и др. винтовки, автоматы и пулеметы. Когда же трофейных образцов не хватало, то в качестве исключения допускалось вооружение некоторых частей (самых надежных) немецким оружием. В основном это были карабины Маузера 98к, автоматы «МР-40» и пулеметы MG-34 и MG-42. Что касается тяжелого пехотного вооружения (минометы, противотанковые средства) и артиллерии, то их на вооружении крымских формирований РОА не было.
Конец частей РОА в Крыму был трагическим, но закономерным, когда в ходе наступления Красной Армии в апреле — мае 1944 г. была разгромлена немецкая группировка на полуострове. По мнению современного российского историка Кирилла Александрова, «все русские добровольческие формирования Вермахта, дислоцированные в Крыму, погибли в ходе (этих. — О. Р.) операций». Еще более трагическая участь постигла Виктора Ивановича Мальцева. В 1946 г. он был передан западными союзниками в руки советских властей и в ночь на 1 августа повешен во дворе Бутырской тюрьмы (Москва) вместе с генералом Власовым и другими высшими офицерами РОА{893}.
Подводя итог, можно сказать, что в военном отношении власовское движение и РОА не представляли на территории Крыма сколько-нибудь значительной силы. Приведенные выше цифры общего количества личного состава частей РОА свидетельствуют о том, что к весне 1944 г. оно составляло всего лишь 0,35 % от численности русского населения полуострова (55 5481 чел. по состоянию на 1939 г.). Кроме того, здесь надо учесть и тот факт, что около 3/4 частей РОА на территории полуострова были укомплектованы добровольцами не из Крыма. Однако следует признать, что, несмотря на слабость в военном отношении, сила этих формирований заключалась в отношении политическом (даже несмотря на то, что с именем генерала Власова все крымское «власовское движение» было связано только в смысле пропаганды). Указанные факты говорят о том, что это признавало даже советское военно-политическое руководство, хотя и де-дало вид, что «проблемы РОА» не было и нет. Такая позиция была характерна не только для крымской ситуации. Однако здесь политико-пропагандистская роль РОА проявилась наиболее сильно, что и заставило советское руководство провести целый комплекс соответствующих мероприятий.
Русское освободительное движение и еврейский вопрос О. В. Романько
Еврейский вопрос является, по целому ряду причин, одним из ключевых для российской политической традиции. Начиная по крайней мере со 2-й половины XIX в. ни одна из политических организаций, претендовавших на влияние в российском обществе, не могла оставить без внимания этот вопрос. В предвоенном СССР считалось, что все проблемы, унаследованные от царского режима, были успешно решены Коммунистической партией. В т. ч. утверждалось, что с антисемитизмом покончено раз и навсегда. Однако вступление Советского Союза во Вторую мировую войну показало, что пресловутый еврейский вопрос не потерял для его населения своей актуальности. Теперь он был поставлен на повестку дня теми силами, которые декларативно или с оружием в руках выступили в поддержку немцев и за свержение государственного и общественного строя в СССР. Это историческое явление, о котором идет речь, получило в научной литературе (прежде всего западной) определение Освободительного движения народов России (ОДНР). Ввиду многонациональности ОДНР, в его рамках отдельно рассматривают Русское освободительное движение (РОД).
Главным обвинением советской пропаганды времен войны и послевоенной советской историографии, которое они адресовали всем течениям антисталинского протеста, было то, что ни одно из них не выработало своей политической и идейной программы, а в области идеологии находились в полной зависимости от немцев. Сейчас не является секретом, что это добросовестное или намеренное, но заблуждение. Каждое из национальных течений ОДНР имело свою, более или менее законченную программу, согласно которой его представители и планировали действовать в период и после войны{894}.
Имела свою программу и та часть ОДНР, которую принято называть «русской». Определение это весьма условно, а само РОД настолько многогранно и неоднозначно, что все связанное с его историей и политическим развитием нуждается в самом тщательном анализе. Как уже было сказано выше, с одной стороны, РОД — русское течение общего антисталинского движения, которое сложилось в условиях Второй мировой войны и немецкой оккупации на этнографической русской территории или из представителей русской национальности. Однако такое определение значительно упрощает это понятие и вводит его в сугубо национальные рамки. С таких позиций можно подходить к другим, «нерусским», течениям ОДНР, основополагающими моментами идеологии которых был прежде всего национализм, а уже потом антикоммунизм. С РОД все намного сложнее. Национализм в программах его участников практически не играл никакой роли. Другой же идейной опорой был скорее антисталинизм, но не антикоммунизм. Исходя из этих посылок, лидеры украинского, белорусского, кавказского и прочих освободительных движений боролись за уничтожение коммунизма в своих республиках и за построение на их территориях независимых от России государств. Большинство лидеров РОД боролось за свержения «сталинской клики». В национальном же вопросе диапазон их взглядов варьировался от идеи федерализма до восстановления после окончания войны «единой и неделимой России». Впоследствии это вылилось в стремление русских антисталинистов доминировать в ОДНР.
Нерусские освободительные движения практически не развивались за весь период войны. В 1945 г. их идейный багаж был таким же, как ив 1941 г. Это было еще одним их отличием от РОД, которое с самого начала своего существования было неоднородным и за весь период войны претерпело массу идейных пертурбаций.
В целом следует выделить две основные группы течений этого движения и два этапа в развитии его идеологии. Участники первой группы по своей идеологии и личному составу вышли из среды российской послереволюционной эмиграции. Основным же контингентом второй явились советские граждане, которые тем или иным образом выступили в союзе с Германией против СССР (это главным образом или жители оккупированных советских территорий, или военнопленные){895}.
На первом этапе существования РОД (примерно до декабря 1942 г.) эти его течения и представлявшие их организации сосуществовали параллельно и почти не оказывали друг на друга влияния ни в политическом, ни в идеологическом плане. В конце 1942 — начале 1943 г. ситуация изменилась коренным образом. К этому времени относится возникновение и развитие так называемого Власовского движения, которое первоначально рассматривалось другими как одно из ответвлений РОД, а со временем стало претендовать не только на гегемонию в нем, но и на лидерство во всем антисталинском движении народов России. В данном случае Власовское движение интересно нам своей идеологией, в которой его лидеры попытались объединить дореволюционную русскую политическую традицию, идеи Февральской революции 1917 г. и некоторые моменты коммунизма несталинского толка.
Естественно, что все эти идеологические особенности РОД не могли не отразиться на отношении его лидеров и участников к еврейскому вопросу. Так или иначе, он присутствовал во всех программах всех течений этого движения и на всех его этапах. Разными были только причины, по которым он вошел в ту или иную программу. Назовем наиболее значимые из них. Во-первых, причины, ведущие свое происхождение от крайне правой российской политической традиции. Они были определяющими главным образом в тех течениях РОД, которые находились под влиянием идей дореволюционной эмиграции, однако не сыграли какой-либо существенной роли в развитии идеологии движения.
Во-вторых, причины, обусловленные Октябрьским переворотом 1917 г. и общественно-политическим развитием СССР до июня 1941 г. Эти причины играли значительную роль при формировании идеологии тех течений РОД, которые возникли на оккупированной советской территории.
И, наконец, в-третьих, причины, возникшие под влиянием нацистской антисемитской доктрины. В принципе, ни одно из течений РОД не избежало ее влияния. Однако следует сказать, что, в отличие от нерусских движений в ОДНР, основные русские организации были подвержены ее воздействию в меньшей степени. И ответ на этот вопрос следует искать в национальной политике Третьего рейха. Как известно, у немецкого военно-политического руководства не было единого взгляда на оккупационную политику в СССР вообще и национальный вопрос в частности. Из всего многообразия мнений в целом можно выделить две основные точки зрения: «прорусскую» и «национальную». Носителями первой являлись в основном офицеры Вермахта среднего и отчасти высшего звена, которые считали, что для успешного проведения оккупационной политики надо наладить отношения только с русским народом, как самым многочисленным и влиятельным в Советском Союзе. Национальные движения же других народов казались им слабыми и не способными на серьезную оппозицию большевизму. Здесь следует подчеркнуть, что многие из этих офицеров оказались впоследствии замешаны в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 г. Основным недостатком этой группировки было то, что она не имела ярко выраженного лидера при наличии большого числа сторонников. Главным апологетом второй точки зрения был министр по делам оккупированных восточных областей А. Розенберг. В отличие от своих оппонентов он считал, что в СССР надо опираться прежде всего на нерусские народы и национальные меньшинства. И всю национальную политику здесь надо свести к тому, чтобы как можно глубже разъединить русских и всех остальных. В целом такая ситуация просуществовала до окончания войны и оказала существенное влияние как на развитие РОД, так и на все антисталинское движение народов России{896}.
В данном же случае можно сделать следующий комментарий. Розенберг был не только видным теоретиком нацистской партии, но и одним из идеологов антисемитизма в Третьем рейхе. Поэтому все, что так или иначе соприкасалось с его деятельностью, получало этот отпечаток. И наоборот, Вермахт, как один из самых консервативных институтов государства, был наименее всего заражен антисемитизмом. Поэтому те из офицеров германских вооруженных сил, которые старались поддерживать РОД, вообще не придавали значения еврейскому вопросу в его программе. Особенно рельефно такие взгляды нашли свое отражение в теории и практике Власовского движения, лидеры которого не собирались как-то специально выделять этот вопрос, а планировали решать его в русле межнациональных отношений «Новой России», наряду с другими подобными вопросами.
Отсутствие единого взгляда на национальную политику в СССР было не единственной особенностью немецкого оккупационного режима на его территории. Дело в том, что он только в теории представлял единый институт, управляемый из Берлина. На деле же этот режим состоял из трех, практически автономных и взаимопересекающихся (территориально и административно), ветвей власти: гражданской администрации, представленной органами Имперского министерства по делам оккупированных восточных областей, различных военных оккупационных инстанций и аппарата полиции и СС. Каждая из этих ветвей претендовала на свое, единственно правильное и отличное от других, видение «восточной политики», что приводило в реальности к жесткой конкуренции. Естественно, все это накладывало свой отпечаток и нате организации РОД, которые существовали на территории или под покровительством той или иной оккупационной администрации. И в сфере идеологии это влияние было наиболее значительным{897}.
Создание организаций, которые можно причислить к РОД, началось осенью 1941 г., сразу же после занятия немцами западных областей России. Некоторые из них возникли при непосредственной поддержке различных ветвей оккупационной администрации, некоторые — вполне самостоятельно. Многие из них не просуществовали и нескольких недель (распались сами или были запрещены немцами), другие, в том или ином виде, функционировали до конца оккупации. Разумеется, что в тех условиях большинство из них не могло в полной мере развернуть настоящую работу по партийному строительству и уж тем более выработать какую-нибудь серьезную и стройную идеологию, охватывавшую все направления и проблемы российской политической, общественной и национальной жизни. В принципе, учитывая немецкую политику в русском вопросе, такие организации были вообще исключением.
Народная социалистическая партия России (НСПР) и является, по целому ряду причин, таким исключением{898}. Манифест этой партии был опубликован 26 ноября 1941 г. в г. Локоть (Орловская область), который впоследствии стал центром окружного самоуправления, просуществовавшего до поздней осени 1943 г. Автором этого документа был К. П. Воскобойник, преподаватель физики в местном Лесотехническом техникуме, которого немцы назначили бургомистром Локотского района. Программа НСПР предусматривала свержение в СССР коммунистического строя, после чего началось бы его преобразование на основах национального социализма. Следует отметить, что это отграничение коммунизма от социализма прослеживается на протяжении всего манифеста. Так, явно социалистический характер программы бросается в глаза в ее экономической части. Далее. Уничтожение колхозного строя, бесплатная передача всей пахотной земли крестьянству, развертывание частной инициативы с сохранением в руках государства основных средств производства и ограничение размеров частного капитала — все это, по мнению Воскобойника и его соратников, как нельзя лучше соответствовало чаяниям широких масс населения. В политической части программы на первом плане стоит национальная идея: возрождение сильного Российского государства{899}.
В целом нельзя не отметить, что программа была очень эклектичной и отразила в себе всю сумму взглядов ее автора и его окружения. Антикоммунизм, например, возник скорее всего из личного опыта Воскобой-ника, который познакомился со всеми «прелестями» советской карательной машины еще в начале 1930-х гг. На экономическую часть манифеста наложила свою печать либерализация, которая имела место в годы НЭПа (1921–1929), а на политическую — все, что автор помнил из истории России. С другой стороны, нельзя не отметить, что программа НСПР составлялась под заметным влиянием нацизма, некоторые из установок которого пропагандировались в оккупированных областях. Наиболее сильно они проявились в экономической и политической частях программы, такое сочетание виделось лидерам Локотского самоуправления не чем иным, как своим, русским национал-социализмом{900}.
НСПР декларировалась как русская национальная партия. Однако в ней ни слова не было сказано по поводу национального вопроса, тогда как вопросу еврейскому был отведен последний, двенадцатый, пункт. В манифесте он звучал следующим образом: «Беспощадное уничтожение евреев, бывших комиссарами». Но одновременно с этим обещалась амнистия «всем комсомольцам, рядовым членам партии, не запятнавшим себя издевательствами над народом, и всем коммунистам, которые с оружием в руках участвовали в свержении сталинского режима». Разумеется, что среди последних категорий могли быть и евреи. Трудно сказать, чем была вызвана такая двойственность программы. С одной стороны, отсутствие в ней ярко выраженных расистских высказываний в сочетании с указанной избирательностью позволяют сделать вывод, что еврейский вопрос не был ключевым для лидеров Локотского самоуправления и возник скорее всего под влиянием того же антикоммунизма. С другой стороны, наличие этого пункта — дань нацистской идеологии, действие которой на манифест не было все-таки столь всеобъемлющим, так как покровителями самоуправления были структуры Вермахта{901}.
В конце 1943 — начале 1944 г. все руководство Локотского самоуправления было вынуждено эвакуироваться в Лепельский район Белоруссии. Здесь новый обер-бургомистр Б. В. Каминский попытался воссоздать прежнюю политическую организацию, но уже под новым названием — Национал-социалистическая трудовая партия России (НСТПР). Своей главной целью новая партия провозглашала «беспощадную борьбу с советской властью и установление нового строя в России». Ее политические и экономические задачи оставались в целом те же, что и у предыдущей партии. Однако их основными отличиями были три следующих момента: полное отсутствие влияния идеологии нацизма, значительное внимание национальным отношениям и почти полное отсутствие внимания к еврейскому вопросу. В новом манифесте, конечно, есть ссылки на «палачей НКВД, главным образом из еврейства», и «еврейские интернациональные идеи», однако это общая фразеология, а не конкретное руководство к действию{902}.
История НСТПР закончилась в принципе на ее манифесте и не получила дальнейшего развития. И это был не единственный подобный случай. Аналогичная судьба постигла еще одну такую же организацию — Союз борьбы против большевизма (СБПБ).
СБПБ был создан в марте 1944 г. Как говорилось в его манифесте, целью этой организации была «борьба против всех проявлений иудо-большевизма». Штаб-квартира союза находилась в Бобруйске, здесь же находилась редакция его печатного органа — газеты «Речь», редактором которой был М. Октан. Местные отделения союза находились на предприятиях Бобруйска, в Осиповичах, Лапичах и Пуховичах (т. е. его деятельность ограничивалась только пределами одной области){903}. Первоначально это была общественно-политическая организация, однако со временем руководство СБПБ планировало создать собственные боевые отряды и постепенно милитаризовать ее. Прообразом вооруженных сил союза должны были стать «охранные дружины», о создании которых было объявлено 1 апреля 1944 г. При этом было отмечено, что вступать в дружины могли далеко не все, а только «активные борцы с иудо-большевизмом».
Надо отдать должное руководителям союза и их немецким покровителям, вся его деятельность не ограничилась только декларацией о создании — уже с середины марта 1944 г. началась активная вербовка местного населения в ряды этой организации, которая сопровождалась усиленной печатной и радиоагитацией. В СБПБ призывали вступать всех желающих, однако главный упор все-таки делался на привлечение молодежи. Причем если взрослые могли входить в организацию на добровольных началах, то все молодые люди в возрасте от 10 до 18 лет должны были вступать в молодежную секцию союза в обязательном порядке. Немецкие оккупационные власти доносили в Берлин об успехах СБПБ и «массовом желании населения встать в его ряды», однако его дальнейшее развитие было прервано советским наступлением в июне 1944 г. Руководство союза было эвакуировано в Германию, но здесь он уже воссоздан не был{904}.
Похожая судьба этих партий закономерна, и этому есть целый ряд причин. Во-первых, в условиях немецкого поражения и освобождения Красной Армией оккупированных территорий было немного желающих вступать в подобные организации. Во-вторых, всегда не пользовавшийся доверием Гитлера Вермахт к 1944 г. окончательно растерял его. Поэтому все инициативы, которые исходили из его кругов, были заранее обречены на провал (не сразу, но через некоторое время обязательно). И, наконец, в-третьих, все говорило о том, что определенные круги немецкого военно-политического руководства решили сделать ставку на так называемое Власовское движение, которое должно было стать единственной объединяющей организацией РОД, — был уже 1944, а не 1941 г., и распылять силы, противопоставляя одних другим, уже не было смысла.
С Власовским движением связан второй этап в развитии РОД и вообще антисталинского протеста в период Второй мировой войны. С появлением этого движения они получили более или менее законченную идеологию, а к окончанию войны — организацию, которая декларировалась как «Временное правительство новой России». Но вначале немного истории.
До лета — осени 1944 г. «Обращение Русского комитета» и открытое письмо А. А. Власова были базовыми документами, на основе которых и сложилась идеология Власовского движения. Здесь следует сказать, что идеология — наиболее запутанная и малоизученная страница в истории этого течения антисталинского протеста. В наследство от советской историографии нам достался тезис (его, вольно или невольно, повторяют многие современные историки), что Власов и все, кто за ним пошел, вовсе не имели какой-либо идеи. На самом деле это не так. Идеология и программа Власовского движения прошли два этапа развития. Первый из них (зима 1942 — лето 1944) связан с именем майора М. А. Зыкова, для которого было характерно отрицание практики сталинского правления с опорой на базовые ценности марксизма-ленинизма. В качестве программы на этом этапе выдвигались только самоочевидные требования: уничтожение режима террора и насилия, ликвидация колхозов, предоставление интеллигенции права свободного творчества и т. д. Все это нашло свое отражение в «Смоленской декларации» и «Открытом письме»{905}.
Второй этап (лето 1944 — весна 1945) связан с идейной ориентацией на правую эмигрантскую организацию Национально-трудовой союз (НТС). Для него характерно последовательное отрицание теории и практики большевизма, более четкая и развернутая картина будущего. Главным и основополагающим документом этого этапа, итоговой программой Власовского движения стал так называемый «Пражский манифест» Комитета освобождения народов России (КОНР) от 14 ноября 1944 г. В четырнадцати пунктах этого документа провозглашалось возвращение к свободе, завоеванной народами России в феврале 1917 г., построение правового государства, решение национального вопроса на основе демократического волеизъявления народов и т. п.{906}
Такой в целом была идеология сторонников генерала Власова, которая к концу 1944 г. позволила им занять лидирующее положение в РОД, а затем и во всем Освободительном движении народов России. Если сравнивать ее с программами других антикоммунистических организаций, речь о которых шла выше, то можно, конечно, най-ти много общего. Их составляли в принципе одни и те же люди, с одинаковым политическим опытом и в одинаковых военно-политических условиях. В задачи данного исследования не входит анализ причин, по которым движение генерала Власова заняло со временем лидирующее положение. Однако подчеркнем, ни в одном из официальных документов, вышедших из его среды, нет и намека на еврейский вопрос как самостоятельную проблему для будущей послесталинской России или на какие-нибудь меры дискриминационного характера против еврейского народа. В целом эти теоретические установки наложили свой отпечаток и на практику Власовского движения, которая в условиях войны выражалась прежде всего в пропагандистском обеспечении некоторых немецких акций и участии в вооруженной борьбе против Красной Армии и коммунистических партизан. Однако и в этом случае степень причастности власовцев к антиеврейской политике нацистов значительно ниже, чем, например, у сторонников упоминавшихся выше НСПР и СБПБ.
Как известно, на оккупированных немцами территориях Западной России — в Смоленске, Брянске, Орше, Невеле, Старой Руссе и др. городах — проживало значительное еврейское население. После начала оккупации, как и везде, оно было ограничено в правах, со всеми вытекающими из этого последствиями, причем во многих случаях инициаторами этих ограничений выступали органы местного самоуправления. Осенью — зимой 1941 г. во многих крупных городах были созданы гетто, жители которых были уничтожены в течение 1941–1943 гг. Не секрет, что почти во всех этих акциях участвовала так называемая «русская полиция», многие представители которой «прославились» своей жестокостью по отношению к мирному еврейскому населению{907}. С другой же стороны, ряд исследователей отмечают, что большинство русского населения отрицательно относилось к подобным мероприятиям. В западнорусских областях практически не было еврейских погромов, учиненных местными жителями, как, например, это имело место в Прибалтике и Украине{908}.
Естественно, что вся коллаборационистская печатная продукция, выходившая на этих территориях, должна была в обязательном порядке затрагивать еврейский вопрос. Однако такое положение вещей существовало на всех оккупированных советских территориях, и ни одна газета не могла оправдать в глазах оккупационных властей своего существования, если в ней не было материалов о «еврейском заговоре», «еврейских комиссарах» и тому подобных вещах{909}.
Тем не менее следует подчеркнуть, что все эти акции носили стандартный характер и не выходили за рамки «обычных» проявлений немецкого оккупационного режима. То есть следствием деятельности какой-либо организации РОД или выполнением пунктов ее программы их назвать нельзя. Если же подобные случаи и имели место, то они не приобретали такие крайние формы, как на других оккупированных немцами территориях (не только в СССР, но также и в Западной и Восточной Европе), где имелось местное самоуправление.
В качестве примера можно привести законодательство уже упоминавшегося Локотского самоуправления. Что касается осуществления прав и свобод граждан, то ему было, конечно, далеко до правового государства. Очевидно, здесь сказалось влияние нацизма, отразившееся как в уставе, так и в программе НСПР. Так, явными признаками антисемитизма отличалось трудовое право округа. В частности, его § 9 под названием «Жидовская рабочая сила» гласил: «Статья 23. Жиды получают 80 % основной зарплаты, установленной тарифной ставкой. Выплата каких-либо надбавок к заработной плате для жидов запрещается. Статья 24. Жиды получают питание из производственных столовых, вычет из него производится на общих основаниях»{910}.
Согласно инструкциям заведующего окружным отделом юстиции, запрещались браки между евреями и неевреями. Оформить развод с евреем, даже по одностороннему желанию одного из супругов, можно было в считаные минуты, в то время как разводы на территории Локотского округа были запрещены вообще, за исключением особых, из ряда вон выходящих случаев. Организовывались и еврейские гетто. В своей записке, направленной в январе 1943 г. начальнику штаба Русской освободительной народной армии (вооруженные силы округа) И. Шавыкину, бургомистр Локотского района М. Морозов сообщает об изоляции в таком гетто своего переводчика Абрама Вронского-Блюм и просит выделить на эту должность другого человека. Известна и его дальнейшая судьба. В списке рабочих и служащих канцелярии бургомистра, составленном 1 февраля 1943 г., А. Вронский-Блюм значится выведенным из штата в связи со смертью. Имели место и массовые казни. Согласно послевоенным документам органов советской госбезопасности, особой ненавистью к евреям отличался начальник полиции Суземского района Прудников, на совести которого сотни расстрелянных.
Что касается пропагандистского обеспечения подобных акций, то в Локотском округе этим занималась его центральная газета «Голос народа», почти во всех номерах которой публиковались статьи антисемитского содержания{911}.
Американские историки М. Геллер и А. Некрич писали по поводу идеологии Власовского движения: «Оно было явлением очень сложным, возникшим в исключительно неблагоприятных исторических обстоятельствах, и это наложило на него неизгладимый отпечаток. Сложность времени нашла свое выражение в документах движения, в выступлениях его руководителей и прочем. Решившись стать союзниками нацистов, они вынуждены были придерживаться определенных правил, платить политическую дань гитлеризму. Но, вероятно, — не только этим объясняются антисемитские высказывания ряда видных власовцев…»{912}. Все это верно и неверно одновременно, особенно что касается отношения генерала Власова и его сторонников к еврейскому вопросу. Возникнув позже всех остальных течений РОД, но в конце концов возглавив его, Власовское движение, вольно или невольно, приняло на себя все грехи его остальных участников. Не секрет, что многие коллаборационистские формирования, которые участвовали в карательных акциях против партизан и мирного населения (и еврейского в том числе), носили названия «частей РОА». Под этим названием многие эти подразделения и вошли в историю Холокоста. Однако на самом деле здесь не все так просто, как кажется.
Аналогичным образом обстоит дело и с пропагандой. Начиная с марта 1943 г. редакторы многих газет на оккупированных территориях (например, симферопольская газета «Голос Крыма») объявили себя сторонниками Власовского движения. Они начали аккуратно перепечатывать все его программы, публиковать статьи о нем и т. д. Однако параллельно с этим на страницах этих газет продолжала появляться самая грубая антисемитская пропаганда. Как объяснить этот парадокс? Дело в том, что с согласия своих немецких хозяев эти газеты могли объявлять себя приверженцами кого угодно. Хоть и генерала Власова. К тому же в середине 1943 — начале 1944 г. это можно было делать безболезненно, так как даже сами немцы считали генерала всего лишь пешкой в своих пропагандистских акциях. Однако когда они поняли, что сторонники Власова преследуют свои, национальные, цели, и они не всегда совпадают с целями Германии, Служба безопасности (СД) стала запрещать публиковать материалы об этом движении и даже распространять его газеты в лагерях «восточных рабочих». Эта тенденция, например, хорошо прослеживается по отчетам руководителя СС и полиции в Таврии{913}.
В прессе же именно Власовского движения первого этапа — газетах «Заря» и «Доброволец» — вообще не было антисемитских материалов! В конце концов это привело к конфликту и с Министерством пропаганды, и с ведомством Розенберга, и с СД, возмущение которых вызвал тот факт, что эти органы печати вообще «не ведут антисемитской воспитательной работы». Выход из положения нашел главный редактор этих газет М. Зыков, который стал помещать в них антиеврейские статьи, но с пометкой «перепечатано из немецкой прессы». По его мнению, это вполне можно было делать без ущерба для авторитета движения, так как советский человек умел читать между строк и сразу бы понял, что содержание этих материалов не является позицией редакции{914}. Впоследствии такая традиция была продолжена уже в официальном органе КОНР — газете «Воля народа» (1944–1945). Ни в одном из ее номеров нет и намека на еврейский вопрос{915}.
Еще одним обвинением против Власовского движения является то, что в школе пропагандистов «Дабен-дорф», созданной под эгидой Вермахта и с марта 1943 по лето 1944 г. являвшейся, по сути, единственной легальной структурой движения, слушатели обучались по программам, в которых «повторялись все азы нацистской антиеврейской пропаганды». Это действительно так. Программа школы содержала две темы, которые были посвящены еврейскому вопросу вообще и истории евреев в России в частности{916}. Однако и здесь, как и в случае с газетами движения (которые, кстати, выходили при этой школе), дело заключалось в той «дани гитлеризму», о которой писали М. Геллер и А. Некрич. Школа действительно подчинялась Вермахту, а его представитель — немецкий начальник курсов лейтенант Г. фон дер Ропп — даже заявил слушателям, что «еврейский вопрос хоть есть в программе нацизма, но к русским он не имеет отношения». Однако в школе, как и во всех подобных заведениях, находились представители СД и гестапо. Поэтому надо было соблюдать правила игры{917}.
На самом же деле пропагандисты, окончившие эту школу, не выходили оттуда антисемитами. Так, по свидетельству одного из советских военнопленных, власовский пропагандист, выступавший в его лагере, сказал следующее: «Мы не собираемся копировать немцев в еврейском вопросе. Несколько миллионов еврейского населения в СССР являются такой же этнической группой в общей массе, как и калмыки, украинцы, татары, поляки и т. д. Они полноправные члены многонационального сообщества народов, населяющих СССР, и такими же останутся, когда вместо СССР будет та Россия, за которую мы боремся»{918}. Конечно, такие заявления ее выпускников не могли не вызвать разнообразных, иногда полностью фантастических обвинений в адрес руководства школы пропагандистов. Один из немецких сторонников Власовского движения В. Штрик-Штрикфельдт в своих воспоминаниях описал один из примеров таких обвинений. В целом они сводились к следующим моментам: «Дабендорф — коммунистическое гнездо. В Дабендорфе — антигерманские и антинационал-социалистические настроения. В Дабендорфе нет ни одного портрета фюрера. Дабендорф — убежище для жидов и поляков, шпионов и уголовников и т. п.»{919}.
Что же касается генерала Власова, то ни один из документов не свидетельствует о том, что он был антисемитом. Более того, по словам эмигранта, бывшего колчаковского офицера профессора Белимовича, еврейский вопрос никогда не поднимался ни в интервью Власова, ни в других публикуемых официальных документах. Естественно, бывший советский генерал высказывался по поводу этого вопроса, однако это всегда происходило частным образом. Но даже и из этих высказываний видно, что решать его он предполагал в русле обычной национальной политики, ни в коем случае не выделяя евреев из числа других народов России. «У меня вы найдете и старых эмигрантов, и бывших коммунистов… и русских, и армян, и грузин, и татар, вот только недостает мне евреев, но это не по моей вине, — говорил Власов профессору Белимовичу. — Скажу откровенно, я не разделяю антисемитских увлечений. Это немецкая, а не русская позиция. Мы всегда были терпимы ко всем народностям, и в этом наша особенность. Не стоит отрекаться от этого. Сколько раз немцы приставали ко мне, выскажись да и только по еврейскому вопросу в духе Геббельса, а я… — наотрез отказался… Разве прилично делать выступления против евреев после проведенного гитлеровцами их физического уничтожения и при предательском отношении к ним советской власти во время войны?»{920}.
В целом таких взглядов придерживались все его соратники. Поэтому нет ничего удивительного, что в «Пражском манифесте» нет никакого упоминания о евреях: права всех граждан будущей некоммунистической России гарантируются в одинаковой мере без учета их национальной принадлежности. Анализируя манифест, одна из швейцарских газет того времени констатировала, что в нем и в прессе всего движения принципы демократии сформулированы с такой «классической ясностью», которая не всегда имела место в условиях демократических движений прошлого. Естественно, приятно поразило швейцарского журналиста и то, что в манифесте не было и намека на антисемитизм. Признание более чем существенное, так как в Германии того времени, чтобы не говорить о евреях, недостаточно было не быть антисемитом{921}.
Что известно об отношении евреев к РОД вообще и к генералу Власову в частности? Этот вопрос не менее важен, чем отношение последних к евреям. Дело в том, что после окончания войны на бывших власовцев посыпался целый ряд обвинений, суть которых заключалась в следующем: «Раз вы воевали на стороне нацистов, значит, вы не могли не быть антисемитами по определению». Выше уже было приведено достаточно аргументов в пользу того, что антисемитизм не был интегральной частью (да и вообще не был присущ) власовской идеологии{922}. В связи с этим добавим следующее. По словам одного из священников, занимавшихся духовным окормлением военнослужащих РОА, протоиерея Д. Константинова, во Власовском движении и в рядах его вооруженных сил было и некоторое количество евреев. Так, в армии они служили под видом армян, грузин, персов, арабов. Спасать евреев подобным образом удавалось благодаря поддержке антинацистски настроенных немецких офицеров. По свидетельству же российского историка К. Александрова, несколько евреев даже занимали командные должности в Вооруженных силах КОНР. Так, согласно его утверждениям, их было двое. Это капитан Н. Ф. Лапин — начальник отделения агентурной разведки штаба ВС КОНР, и поручик К. Н. Махнорылов — командир комендантской роты при штабе 2-й дивизии ВС КОНР. Оба они служили в Красной Армии, попали в плен, вступили в РОА, а после войны были выданы западными союзниками в СССР, где получили срок в сталинских лагерях{923}.
Но, наверное, самым известным евреем во Власовском движении и по сути одним из его главных идеологов следует считать уже неоднократно упоминавшегося М. А. Зыкова. Так как это его не настоящая фамилия, о нем известно лишь то, что он был ближайшим сотрудником Н. И. Бухарина по газете «Правда» и к генералу Власову примкнул вполне сознательно. Именно он фактически был автором и «Смоленского манифеста» и «Открытого письма» генерала. А до осени 1944 г. — единственным редактором всех власовских газет. Именно в него были нацелены все доносы, если в них писалось, что «Дабендорф стал убежищем для жидов». В конце концов он бесследно исчез. Ходили слухи, что его выкрало гестапо. О том, что это был действительно незаменимый сотрудник РОД, говорят в своих воспоминаниях все его бывшие участники — и русские, и немецкие. Некоторые это делают с явной неохотой (из антикоммунистических, но не антиеврейских побуждений!), но, тем не менее, почти все цитируют слова Власова, который как-то сказал (опять касаясь еврейской темы): «Я бы хотел, чтобы у нас было много Зыковых!»{924}
Русское освободительное движение периода Второй мировой войны, как и вообще антисталинский протест народов России, было очень сложным и противоречивым явлением, возникшим в крайне непростых и неблагоприятных исторических условиях. Все это, естественно, наложило отпечаток на его идеологию, которая складывалась под влиянием многих факторов, имевших корни как в прошлом, так и в настоящем. Одним из пунктов этой идеологии, как в капле воды отразившем всю ее эволюцию, и стал еврейский вопрос. Следует сказать, что, вопреки всей своей актуальности в российской истории, он, тем не менее, не стал ключевым для лидеров и участников РОД. И это несмотря на то, что идеология движения складывалась в условиях явного доминирования нацистской антисемитской доктрины. В программах тех течений РОД, которые возникли на оккупированных советских территориях, еврейский вопрос еще фигурировал как самостоятельный пункт. С началом же доминирования Власовского движения он и вовсе был снят с повестки дня. Его предполагалось решать наряду с другими подобными вопросами в русле межнациональных отношений. Несомненно, в оккупированных областях России имели место антиеврейские эксцессы. Участвовали в них и местные жители, обычно как бойцы так называемой «русской полиции». Однако ни одна из массовых акций по уничтожению еврейского населения не проходила от имени русского национального самоуправления во исполнение какой-либо антисемитской программы. Что касается Власовского движения, идеология которого с лета 1944 г. стала доминирующей в РОД, то все обвинения в антисемитизме в его адрес являются фактически голословными. Ни его лидеры, ни рядовые участники в основной своей массе не придерживались таких взглядов.
Русские формирования Абвера С. И. Дробязко
Абвер стал первой силовой структурой германского рейха, обратившей внимание на возможность использования в своих интересах воинских формирований из граждан СССР, в том числе русской национальности. Органами Абвера при штабах немецких групп армий и армий создавались части особого назначения, использовавшиеся для борьбы с партизанами и одновременно для вербовки агентуры, а также специальные подразделения для войсковой разведки и диверсий в тылу противника. При контрразведывательных командах и группах формировались лжепартизанские отряды, призванные дискредитировать своими действиями партизанское движение и выявлять лиц, стремящихся бороться с оккупантами. Была также создана сеть школ для подготовки разведчиков и диверсантов и сформирован ряд воинских частей, откуда органы Абвера черпали кадры для участия в специальных операциях.
Вслед за Абвером к созданию формирований из граждан СССР приступила служба внешней разведки СД (VI управление РСХА). Созданные под его эгидой части специального назначения были призваны служить резервом для пополнения кадров, ориентированных на работу в советском тылу, и попутно использовались для борьбы с партизанами на оккупированной территории.
Будучи в достаточной степени свободными в выборе средств для достижения целей, Абвер и СД допускали среди своих русских подопечных определенную свободу самовыражения и создавали у них иллюзии в отношении своего будущего. Однако все действия германских спецслужб были продиктованы исключительно утилитарными соображениями, и всем иллюзиям немедленно приходил конец, как только потребность в их поддержании отпадала. Как правило, русские формирования Абвера и СД носили временный характер и по завершении выполнения поставленных перед ними задач расформировывались или меняли свои функции.
Зондерштаб «Р» и 1-я Русская национальная армия
В июле 1941 г. германское командование санкционировало создание в составе группы армий «Север» русского учебного батальона для сбора дополнительной информации о противнике (Lehrbataillon für Feind-Abwehr- und Nachrichtendienst){925}. Его организатором стал бывший офицер Императорской гвардии Б. А. Смысловский — кадровый сотрудник Абвера в ранге зондерфюрер-К (что соответствовало званию капитана) под псевдонимом «фон Регенау». Первоначально батальон составляли эмигранты, однако уже вскоре его ряды пополнили и бывшие красноармейцы из числа военнопленных и перебежчиков. Это была не обыкновенная строевая часть, а школа для подготовки разведчиков и диверсантов. До конца 1941 г. было сформировано 12 таких батальонов-школ, разбросанных по всему Восточному фронту. Смысловский к тому времени стал инспектором так называемой «Северной группы» русских учебно-разведывательных батальонов{926}.
В марте 1942 г. Смысловский, произведенный к тому времени в ранг зондерфюрера-Б (майор), был назначен начальником так называемого Зондерштаба «Р» (особый штаб «Россия» — Sonderstab Russland). Штаб представлял собой законспирированную организацию для наблюдения за партизанским движением, борьбы с партизанами и советскими разведчиками-парашютистами, а также для ведения антисоветской пропаганды среди населения оккупированных территорий СССР и действовал до конца 1943 г. в Варшаве под вывеской «Восточная строительная фирма Гильгена»{927}. В Пскове, Минске, Киеве и Симферополе были организованы главные резидентуры Зондерштаба «Р», которые поддерживали связь с местными резидентурами. Общая численность сотрудников Зондерштаба составляла более 1000 человек. Его агенты действовали под видом служащих хозяйственных, дорожных, заготовительных учреждений оккупационных властей, разъезжих торговцев и т. д. Часть этого актива использовалась для разведывательной работы в тылу советских войск{928}.
Наиболее квалифицированные кадры для Зондерштаба и других русских подразделений Абвера готовились в Варшавской разведшколе, представлявшей собой своего рода академию. Для обучения в ней отбирались военнопленные из числа среднего командного состава РККА, имевшие высшее или среднее специальное образование. Преподавателями и инструкторами были как немцы, так и русские эмигранты, а иногда и бывшие командиры Красной Армии из числа военнопленных. Одновременно в школе обучалось до 350 курсантов, подготовка которых продолжалась от двух до шести месяцев. Первоначально в составе школы действовало два отделения, на одном готовили разведчиков-радистов для работы в глубоком тылу, на втором — разведчиков для работы в ближнем тылу. Выпускники второго отделения распределялись не только в Зондерштаб и фронтовые структуры Абвера, но и передавались в распоряжение разведслужб венгерской, итальянской и румынской армий. В январе 1943 г. было создано еще два отделения — для подготовки разведчиков-радистов для сбора данных о промышленных предприятиях и о советских ВВС{929}.
Зондерштабу «Р» были подчинены также 12 учебноразведывательных батальонов, с 1943 г. номинально составлявших Особую дивизию «Р», назначением которой была борьба с партизанами и разведывательно-диверсионные рейды в советский тыл. Общая численность дивизии определялась самим Смысловским в 10 тыс. человек{930}. Кроме того, зондерштаб поддерживал связь с антисоветски настроенными вооруженными группами в тылу Красной Армии, а также с отрядами Украинской повстанческой армии (УПА) и польской Армии Крайовой (АК). Из-за этих сомнительных связей и подозрений в двурушной деятельности в декабре 1943 г. Смысловский, к тому времени уже полковник, попал под домашний арест, а зондерштаб и Особая дивизия «Р» были расформированы. Однако после шестимесячного расследования, закончившегося оправданием Смысловского, ему было предложено возглавить организацию партизанской войны в советском тылу и информационную службу Восточного фронта, а также восстановить свои формирования, личный состав которых был к тому времени частично передан в распоряжение структур Абвера (таких, как I батальон 1001-го гренадерского разведывательного полка) и СД или отчислен в восточные войска.
Возглавив эвакуировавшуюся из Варшавы в г. Вайгельсдорф (Верхняя Силезия) Русскую объединенную разведшколу, Смысловский приступил к формированию «штаба особого назначения» и боевой группы фронтовой разведки, именовавшейся 1-й Русской национальной дивизией. Основой для создания этого соединения теоретически должен был послужить личный состав учебно-разведывательных батальонов, а также новобранцы из лагерей военнопленных — всего около 6 тыс. человек, однако в реальности удалось набрать лишь два неполных батальона. 23 января 1945 г. в связи с угрозой приближения Красной Армии штаб формировавшейся дивизии был срочно эвакуирован в Бад-Эльстер (район Дрездена), а затем в район Плауэна. В Бад-Эльстере 2 февраля был получен приказ о переименовании дивизии в Зеленую армию особого назначения (Die Grüne Armee z.b.V.) — специальное формирование для диверсионно-повстанческих действий. Тогда же Смысловский по согласованию с Верховным командованием сухопутных войск (ОКХ) взял себе новый псевдоним — «Артур Хольмстон»{931}.
10 марта Смысловский отдал приказ о переименовании своего соединения в 1-ю Русскую национальную армию, которая, по его собственному замыслу, должна была иметь по отношению к Вермахту статус союзной армии. 4 апреля это мероприятие было якобы санкционировано германским командованием, причем, по словам Смысловского, немцами был подтвержден нейтралитет этого формирования в отношении западных союзников, а также право пользоваться на германской территории русским национальным флагом. При этом самому полковнику Хольмстону было присвоено звание генерал-майора Вермахта{932}. Официально же в структуре германских вооруженных сил формирование Хольмстона-Смысловского именовалось 1-й восточной группой фронтовой разведки особого назначения Генерального штаба ОКХ (Einheit z.b.V. ОКН-Generalstabes, Frontaufklaerungstrupp 1, Ost){933}.
Развернуть это эфемерное формирование в полноценное воинское соединение Смысловский планировал за счет подчинения себе Русского корпуса генерала Б. А. Штейфона (5–6 тыс. бойцов) и 3-й дивизии РОА генерала М. М. Шаповалова (около 10 тыс. невооруженных новобранцев). Кроме того, в его распоряжение предоставили себя около 2500 чинов Объединения Русских воинских союзов во главе с генерал-майором А.А. фон Лампе{934}. Однако на то, чтобы воплотить эти далеко идущие планы в жизнь, времени уже не оставалось, и Смысловскому пришлось довольствоваться лишь тем, что изначально имелось в его распоряжении.
Несколько бывших офицеров 1-й РНА оставили свидетельства о том, что в действительности представляла из себя «армия» Смысловского. Так, начальник отдела пропаганды штаба 1-й РНА полковник Е. Э. Месснер называет единственной строевой частью батальон полковника Н. Н. Бобрикова, насчитывавший 600 человек, из которых половина носила гражданскую одежду и лишь четверть имела винтовки. Что же касается 1-го полка под командованием бывшего полковника РККА Тарасова-Соболева, то он и вовсе представлял собой настоящий табор, не имея «ни внешних, ни, тем более, внутренних качеств, присущих войску». По словам начальника штаба 1-й РИА полковника С. Н. Ряснянского, всю «армию» составляла группа «полуодетых и полу-оборванных людей…, ни к каким боевым действиям не способных»: 500–600 курсантов, штаб из 30 человек, запасная часть из 50 человек, группа восточных рабочих, офицерские жены и дети{935}.
18 апреля 1945 г., когда скорое крушение Германии стало делом совершенно очевидным, Хольмстон-Смысловский отдал 1-й РИА приказ выдвигаться в район города Мемминген (западнее Мюнхена) для дальнейшего перехода границы нейтральной Швейцарии. Швейцарские власти отказались впустить «армию» на свою территорию, и группа Смысловского направилась к австрийскому городу Фельдкирху, достигнув его в первых числах мая, а затем перешла границу княжества Лихтенштейн, где была интернирована. В ее составе к этому времени оставалось всего 462 военнослужащих, имевших на вооружении 249 винтовок и карабинов, 9 автоматов и 42 пулемета. Несмотря на предъявленные после окончания войны требования советских властей о выдаче интернированных, правительство Лихтенштейна отказалось это сделать и в 1948 г. позволило всем, кто не желал возвращения в СССР, эмигрировать в Аргентину.
Русская национальная народная армия (РННА)
Зимой 1941–1942 гг., когда Вермахт столкнулся с первыми серьезными затруднениями на Восточном фронте, представители эмиграции — инженер С. Н. Иванов, полковник белой армии К. Г. Кромиади и бывший участник гражданской войны в Испании на стороне националистов И. К. Сахаров, основываясь, по-видимому, на опыте, полученном во время советско-финской войны{936}, выступили с инициативой формирования русских национальных частей для свержения коммунистического режима{937}. Этим предложением заинтересовалось руководство германской военной разведки, откомандировавшее группу Иванова в Смоленск, в распоряжение отделения Абвера при штабе группы армий «Центр». На создаваемое формирование была возложена задача подготовки разведчиков и диверсантов, а также отдельных рот и взводов для заброски в советский тыл с целью разложения частей Красной Армии и последующего их перехода на сторону Вермахта.
Местом формирования Русской национальной народной армии, как называли свое детище его создатели, был определен поселок Осинторф близ Орши, где расположился штаб соединения. Ответственным за проведение акции и «особым руководителем» PH НА был назначен Иванов под псевдонимом «Граукопф», получивший чин генерала. Его помощником стал Сахаров («Левин»), а комендантом центрального штаба, заведующим кадрами, строевой и хозяйственной частью — Кромиади («Санин»). Всю работу по формированию курировал начальник абверкоманды-203 подполковник В. фон Геттинг-Зеебург через немецкий штаб связи. В немецких документах РННА проходила как «Русский батальон специального назначения», «Подразделение абверкоманды-203» или соединение «Граукопф».
Командование группы армий «Центр» предоставило в распоряжение организаторов РННА несколько лагерей в Борисове, Смоленске, Рославле и Вязьме, откуда на добровольных началах стали набирать военнопленных. Первоначально офицеры-эмигранты стремились отбирать убежденных противников советской власти, обращая особое внимание на бывших репрессированных. Однако, учитывая желание многих военнопленных любой ценой вырваться из нечеловеческих условий лагерей, они оказались не в состоянии осуществлять тщательный отбор и объявили о приеме в РННА всех желающих. Командный состав был набран из военнопленных командиров Красной Армии, главным образом из 33-й армии, 4-го воздушно-десантного и 1-го гвардейского кавалерийского корпусов.
В марте численность РННА составляла всего лишь 100–150 человек, в мае она достигла 400, а к середине августа — 1500 солдат и офицеров, размещенных в учебных лагерях поселка Осинторф: «Москва», «Урал» и «Киев». К. этому времени были созданы: штаб соединения, пехотный полк в составе трех батальонов (по 200 человек в каждом), курсы усовершенствования командного состава, разведывательная, пулеметная и хозяйственная роты, автомобильный, саперный, связи и комендантский взводы, а также учебно-тренировочное авиазвено (правда, без машин). Кроме того, отдельный стрелковый батальон PH НА формировался в Шклове (лагерь «Волга»). На вооружении «армии» имелось 180 ручных и 45 станковых пулеметов, 24 миномета, несколько артиллерийских орудий, 2 бронемашины, винтовки Мосина и СВТ и небольшое количество автоматов — все вооружение советского производства{938}.
Обучение личного состава велось в соответствии с уставами РККА. Однако организаторы формирования считали, что помимо боевой подготовки необходимо приобщать бывших красноармейцев к новой для них идее «освободительной борьбы». Руководители PH НА говорили своим подчиненным, что задачей «армии» является борьба против большевизма, еврейства и советской власти за создание «нового русского государства»{939}. По данным советских партизан, до 40 % личного состава соединения искренне разделяли эти идеи.
Свое боевое крещение PH НА получила в мае 1942 г. в операции против действовавшего в немецком тылу в районе Вязьмы и Дорогобужа 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта П. А. Белова. Переодетые в советскую форму группы РННА пытались проникнуть в расположение корпуса и захватить в плен его штаб. В результате из 300 бойцов, принимавших участие в операции, около 100 перешли на сторону Красной Армии, до 70 было уничтожено, и лишь 120 вернулись назад вместе с незначительным количеством присоединившихся к ним красноармейцев{940}. В течение лета 1942 г. группы РННА численностью 150–200 человек каждая направлялись на фронт для действий в тылу Красной Армии, в то время как остальные подразделения четыре раза привлекались к участию в антипартизанских операциях. По результатам этих операций 30 человек были отмечены наградами.
Советская сторона в свою очередь предпринимала меры по разложению личного состава РННА. Так, в результате работы, проведенной проникшими в ее части агентами, за несколько дней (с 6 по 15 августа) на сторону партизан с оружием в руках перешло около 200 солдат и офицеров. После этого случая все офицеры-эмигранты были отстранены от своих постов и высланы в Берлин. С 1 сентября 1942 г. командование РННА принял бывший полковник РККА В. И. Боярский, а политическое руководство — бывший бригадный комиссар Г. Н. Жиленков — в будущем генерал-лейтенант РОА и один из ближайших соратников А. А. Власова. В октябре Боярский и Жиленков представили германскому командованию докладную записку о необходимости создания Комитета освобождения Родины и Русской народной армии, что помогло бы, как утверждали они, обеспечить разгром СССР уже летом 1943 г.
В конце ноября командование группы армий «Центр» решило изменить структуру РННА, переформировав ее батальоны в соответствии со штатами батальонов Вермахта: в каждом 3 стрелковые роты, взводы — разведывательный, саперный, связи, противотанковый (3 пушки калибра 45 мм) и полубатарея (2 орудия калибра 76,2 мм) — всего 1028 человек. В составе соединения, официально именовавшегося теперь «Бригада Боярского», предполагалось иметь пять стрелковых, штабной и технический батальоны. К началу декабря 1-й, 2-й и 3-й батальоны (в немецкой номенклатуре: 633-й, 634-й и 635-й восточные батальоны) были укомплектованы на 75 %, штабной и технический — на 60 %, а остальные 2 батальона (636-й и 637-й) — на 15–20 %. Общая численность состава РННА достигала 4000 бойцов{941}. Параллельно со штабом РННА приказом от 20 ноября 1942 г. был создан немецкий штаб 700-го восточного полка особого назначения во главе с полковником Каретти, который осуществлял общее руководство соединением{942}.
К середине декабря переформированная бригада была готова к боевым действиям. Посетивший РННА 16 декабря командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ганс Гюнтер фон Клюге остался доволен ее состоянием и для проверки боеспособности соединения потребовал перебросить два батальона в район Березино для подавления партизанского движения. Несмотря на то что эта операция закончилась неудачей, три полностью укомплектованных батальона получили приказ выступить в район Великих Лук для деблокирования окруженной немецкой группировки. При попытке прорваться через линию фронта к окруженному гарнизону они были рассеяны и почти полностью истреблены{943}.
После этих событий Жиленков и Боярский были отозваны с командных постов, и во главе РННА встал бывший майор РККА В. Ф. Риль. Германское командование отказалось от практики использования подразделений РННА на фронте, переориентировав их исключительно на борьбу с партизанами. Это сказалось на моральном состоянии бойцов и командиров РННА, которые очень болезненно реагировали на любые шаги немцев, ущемлявшие их национальную гордость. Не видя никаких перспектив в своей дальнейшей судьбе, не говоря уже о борьбе за «новую Россию», многие группами и в одиночку уходили к партизанам. После ухода из Осинторфа группы из 130 «народников» был отстранен от командования и арестован Риль. Немцы расформировали русский штаб соединения, а отдельные батальоны разбросали по тыловым гарнизонам. Таким образом, РННА как предполагаемая основа будущей армии прекратила свое существование.
Добровольные помощники («хиви»)
Это была, пожалуй, самая многочисленная категория советских граждан, служивших в годы Второй мировой войны в рядах германских вооруженных сил. Уже летом 1941 г. командиры германских соединений и частей, пытаясь своими силами решить проблему нехватки личного состава в результате роста боевых потерь, стали высвобождать для фронта солдат тыловых подразделений, привлекая на их место добровольцев из числа военнопленных и гражданского населения и используя последних на должностях шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих и т. п. Добровольцы служили в составе рабочих команд, обозов, санитарных частей, а также в боевых подразделениях — в качестве подносчиков патронов, связных и саперов. Известные первоначально как «наши русские» и «наши иваны», со временем они получили общее обозначение «хиви» — от немецкого Hilfswillige (добровольные помощники, или, буквально, желающие помочь).
К концу 1942 г. добровольцы вспомогательной службы стали важным компонентом действующих на Восточном фронте немецких дивизий. Только в службе снабжения пехотной дивизии для «хиви» по штату было предусмотрено 700 должностей{944}. На практике дело доходило до того, что численность русского вспомогательного персонала в некоторых дивизиях немногим уступала количеству немецких солдат. Так, например, 134-я пехотная дивизия группы армий «Центр», начавшая уже в июне 1941 г. принимать в свои ряды пленных красноармейцев, к весне 1943 г. почти наполовину состояла из бывших советских солдат, 2300 из которых находились на штатных должностях в различных тыловых подразделениях, а еще 5000 военнопленных были постоянно задействованы на подсобных работах{945}. Среди «добровольных помощников» встречались представители самых разных народов СССР, однако подавляющее большинство было русскими и украинцами, составлявшими предположительно около половины и четверти от их общей численности соответственно.
Типичным примером использования «хиви» в немецких частях может служить приказ командира 79-й пехотной дивизии от 9 февраля 1943 г., в соответствии с которым освобожденные военнопленные должны были замещать половину наличного состава ездовых и шоферов грузовых машин, все должности сапожников, портных, шорников и вторых поваров, половину должностей кузнецов. Кроме того, каждый пехотный полк формировал из военнопленных-добровольцев одну саперную роту численностью 100 человек, включая 10 человек немецкого кадрового состава. Зачисленные в состав частей военнопленные заносились в списки, содержавшие следующие данные: имя и фамилию, дату рождения, последнее место жительства и личные приметы. Каждый из них получал полный паек немецкого солдата, а после двухмесячного испытания и официального зачисления в качестве добровольца вспомогательной службы — денежное содержание и дополнительное довольствие{946}.
Со временем некоторые «хиви», первоначально зачисленные на вспомогательные должности, переводились в состав охранных команд и антипартизанских отрядов, а те, что входили в состав боевых частей, получали оружие и участвовали в боях наравне с немецкими солдатами. Так, из 510 военнопленных, включенных в июле 1943 г. в состав 305-го полка 198-й пехотной дивизии, часть находилась на строевых должностях в немецких батальонах и ротах{947}. Штатная численность «хиви» в 1942–1943 гг. увеличивалась при фактическом уменьшении штатов немецких дивизий. Так, штаты пехотной дивизии, установленные 2 октября 1943 г., предусматривали наличие 2005 добровольцев на 10 708 человек немецкого личного состава (т. е. более 15 %){948}. Для дивизий, формировавшихся в 1944 году, штатные нормы в отношении «хиви» были несколько снижены: до 1466 (1164 в боевых и 302 в тыловых частях) на 11 303 немецких солдат и офицеров в пехотной дивизии и 1539 (соответственно 1125 и 414) на 15 224 — в добровольческой дивизии СС{949}.
Однако было бы ошибочным полагать, что данные штаты всегда выдерживались. Действительно, имеющиеся данные говорят о наличии в отдельных германских полевых армиях огромного количества «хиви». Так, действовавшая в Крыму 11-я армия летом 1942 г. имела в своих рядах 47 тыс. «добровольных помощников» (частично из числа крымских татар), 6-я армия накануне окружения под Сталинградом в ноябре того же года — более 50 тыс. В составе 17-й армии, эвакуированной в Крым с Таманского полуострова в сентябре 1943 г., находилось 28,5 тысячи «хиви»{950}. В то же время в частях и соединениях 4-й танковой армии по состоянию на 11 июля 1943 г. насчитывалось всего около 8 тыс. «хиви» (при штатной численности 16,8 тыс.), а на 12 октября того же года — 13,7 тыс. (при штатной численности 22,1 тыс.){951}.
Первоначально определенной формы одежды для «хиви» не предусматривалось. Добровольцы носили красноармейское обмундирование или гражданскую одежду, выдача немецкой формы практиковалась в качестве одной из мер поощрения. Единственным отличием служили белые нарукавные повязки с надписью «Im Dienst der deutschen Wehrmacht» («На службе германского Вермахта») у «хиви» и с тактической эмблемой дивизии у военнопленных, работавших при немецких частях{952}. В апреле 1943 г. для «хиви» были введены погоны, петлицы, кокарды и нарукавные знаки русских и украинских формирований (РОА и УВВ){953}. С февраля 1944 г., будучи окончательно уравненными в правах с немецкими солдатами, они носили немецкую форму, эмблемы и знаки различия с соответствующими национальными кокардами и нарукавными нашивками.
Сфера использования «хиви» в германских вооруженных силах была достаточно обширна и не ограничивалась одними только сухопутными войсками. В Люфтваффе, наряду с техническим и вспомогательным персоналом, имелись русские экипажи в составе немецких эскадрилий, а в Кригсмарине добровольцами из числа советских граждан комплектовались части берегового обслуживания, батареи зенитной и береговой артиллерии и даже команды вспомогательных судов. Своими «хиви» обзавелись и военизированные вспомогательные организации, такие как Имперская трудовая служба (RAD), военно-строительная Организация Тодта и транспортная организация «Шпеер». Если же говорить о географии их применения, то вспомогательный персонал из числа советских граждан был задействован практически на всех театрах военных действий — от Восточного фронта до Атлантического побережья Франции и от Норвегии до Северной Африки.
На основании отрывочных данных о численности «хиви», содержащихся в Военном дневнике ОКВ{954}, можно предположить, что на разных этапах войны она колебалась от 150 до 300 тыс. человек (в том числе от 10 до 25 тыс. в составе Люфтваффе). Главным источником их пополнения являлись бывшие военнослужащие Красной Армии, выполнявшие различные работы в интересах Вермахта, оставаясь при этом на положении военнопленных (от 100 до 250 тыс. человек). Вполне возможно, что эту категорию в некоторых случаях смешивают с «хиви», неоправданно завышая, таким образом, численность последних. Для определения численности «добровольных помощников» на завершающем этапе войны некоторые авторы ссылаются на справку, переданную правительством гроссадмирала К. Дёница 20 мая 1945 г. во Фленсбурге представителям союзного командования, которая определяет количество восточных добровольцев в Вермахте по состоянию на февраль 1945 г. в 665–675 тыс. человек, в т. ч. 600 тыс. — в сухопутных войсках, 50–60 тыс. — в Люфтваффе и 15 тыс. — в Кригсмарине{955}. Трудно сказать, на основании чего считается, что речь в данном случае идет именно о «хиви». Более вероятно, на наш взгляд, что данная справка оценивает общее количество советских граждан, состоявших на указанный момент на службе германских вооруженных сил.
Вспомогательная полиция в зоне военного управления
Первые охранные и полицейские части в зоне ответственности германской военной администрации возникли уже осенью 1941 г. по инициативе местных оккупационных властей во взаимодействии с представителями коллаборационистской администрации и именовались милицией или самообороной. Пытаясь разрешить проблему недостатка охранных частей в тыловых районах действующей армии, Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) приказом 1-го обер-квартирмейстера Генерального штаба от 9 января 1942 г. уполномочило командование групп армий формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части — Hundertschaften (сотни) из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти{956}.
Многочисленные охранные и антипартизанские формирования создавались усилиями местных командных инстанций Вермахта от командующих тыловыми районами групп армий до командиров соединений, начальников гарнизонов, комендатур и полевой жандармерии. Таким образом, весной 1942 г. в тыловых районах групп армий и армий появилось множество охранных вспомогательных частей, не имевших, как правило, ни четкой организационной структуры, ни штатов, ни строгой системы подчинения и контроля со стороны немецкой администрации. Их функции заключались в обеспечении безопасности во время уборки урожая, охраны комендатур, складов, железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных, где они были призваны заменить немецких солдат, необходимых на фронте. Привлекались они также и к участию в антипартизанских операциях, для чего в отдельных случаях в составе таких отрядов формировались специальные «ягдкоманды».
В группе армий «Север» такие части были известны как Einwohnerkampfsverbaende или Einwohnerkampfsabteilungen (местные боевые соединения и отряды), в группе армий «Центр» — как Ordnungsdienst (Служба порядка), Volkswehr и Volksmilitz (Народная стража и Народная милиция), в группе армий «Юг» (впоследствии разделенной на группы армий «А» и «Б») — как Hilfswachmannschaften (вспомогательные охранные команды){957}. Формировавшиеся по территориальному принципу отряды насчитывали от 100 до 250 чел. Командование, в отличие от большинства восточных батальонов и рот, как правило, было русским, однако в редких случаях командирами отрядов назначались немцы. Личный состав был представлен местными жителями — добровольцами или призванными в порядке мобилизации, а также бывшими красноармейцами из числа окруженцев или освобожденных из немецких лагерей. Вооружением отряды обеспечивались с трофейных складов. Установленной формы одежды не было. Как правило, единственным отличием бойцов, ходивших в красноармейском или старом немецком обмундировании, а во многих случаях — в гражданской одежде, являлись нарукавные повязки с различными надписями. В августе 1942 г. для личного состава охранных частей была введена система знаков различия как для восточных батальонов и рот, но с петлицами не красного, а темно-зеленого цвета, хотя использование их на практике было ограниченным.
На территории Орловской области действовали части так называемой Народной стражи (Volkswehr), представлявшие собой созданные по территориальному принципу батальоны и роты. В ноябре 1942 г. три батальона Народной стражи — Трубчевский, Дмитровский и Кромский — были переименованы в 618-й, 619-й и 620-й восточные батальоны с переподчинением их командованию армейского тылового района. Приказом немецкого коменданта г. Орла в декабре того же года местные охранные формирования были реорганизованы в Народную стражу I — батальоны и роты, находившиеся в подчинении немецких комендантов, с возложенной на них функцией охраны объектов и борьбы с партизанами, и Народную стражу II (или уездную стражу) — небольшие группы в подчинении районных и волостных бургомистров (9—11 человек и далее из расчета 2–3 человека на 300 жителей), призванные обеспечивать охрану порядка{958}. К июню 1943 г. имелось 10 батальонов Народной стражи и 1 отдельная рота (всего свыше 5 тыс. человек). Личный состав этих частей на первых порах носил собственную одежду, однако позднее было выдано немецкое обмундирование. В марте 1943 г. была введена собственная система знаков различия, включавшая погоны с галунными лычками для нижних чинов, галуны на воротнике и рукаве, галуны и звезды на погонах для офицеров{959}.
По состоянию на февраль 1943 г. общая численность частей местной вспомогательной полиции тыловых оперативных районов оценивалась германским командованием в 60–70 тыс. человек{960}. В конце 1943 — начале 1944 г. эти отряды в основном прекратили свое существование, влившись в состав регулярных формирований восточных войск — восточных батальонов и рот, в то время как часть их личного состава дезертировала или перешла на сторону партизан.
Русская освободительная народная армия (РОНА)
Это антипартизанское соединение, действовавшее на территории Локотского автономного округа, первоначально возникло как местная разновидность отрядов вспомогательной полиции в зоне военного управления. В октябре 1941 г., когда германская армия оккупировала Орловщину и Брянщину, в поселке Локоть Брасовского района Орловской области под руководством главы местного самоуправления К. П. Воскобойника был сформирован отряд Народной милиции численностью в 20 человек{961}. К концу года, когда командование тылового района 2-й танковой армии Вермахта санкционировало создание в Локте автономного района, отряд Воскобойника вырос до 200 человек, а в близлежащих деревнях были организованы группы местной самообороны. Контингент Народной милиции и групп самообороны составили добровольцы из числа местной молодежи, а также оказавшиеся в окружении бойцы и командиры 3-й и 13-й армий Брянского фронта, которые предпочли службу в этих отрядах немецкому плену.
После гибели Воскобойника в бою с партизанами руководство самоуправлением принял его заместитель — инженер Б. В. Каминский, поселившийся в Локте незадолго до начала войны, после освобождения из концлагеря НКВД. Возглавив отряд Народной милиции, Каминский развернул против партизан активные действия и вскоре очистил от них значительную территорию. Убедившись, что местное самоуправление способно своими силами обеспечить безопасность тыловых районов, командование 2-й танковой армии реорганизовало Локотской район в уезд, а затем в округ, с включением в его состав 8 районов Орловской и Курской областей с общим населением 581 тыс. человек{962}. Обязав назначенного обер-бургомистром Каминского заботиться о спокойствии и порядке на территории вверенного ему округа и осуществлять поставки продовольствия для германских войск, оно дредоставило ему полную свободу действий.
Поскольку отряды местной полиции и самообороны не могли самостоятельно контролировать огромный район, из которого были выведены все немецкие войска, перед Каминским встала задача организации более многочисленных и хорошо вооруженных частей на регулярной основе. Осенью 1942 г. была объявлена мобилизация мужского населения 1922–1925 гг. рождения, которая носила принудительный характер — вплоть до привлечения уклонявшихся к суду по законам военного времени, взятия из семей заложников, выселения из дома и прочих репрессий{963}. Благодаря этим мерам в распоряжении Каминского оказалось несколько тысяч бойцов, что дало возможность переформировать разрозненные отряды и группы в подобие регулярной армии.
Рассматривая свою деятельность в масштабах всей России, локотской обер-бургомистр присвоил своим войскам претенциозное название — Русская освободительная народная армия (РОНА). К концу 1942 г. в ее составе имелись 14 стрелковых батальонов, бронедивизион, зенитная батарея, истребительная рота и комендантский взвод, объединенные в бригаду общей численностью 9,8 тыс. человек. Каждый батальон имел 4 стрелковые роты, минометный и артиллерийский взводы. На вооружении по штату полагалось иметь 1–2 орудия, 2–3 батальонных и 12 ротных минометов, 8 станковых и 12 ручных пулеметов{964}. Однако на практике, как в личном составе, так и в вооружении отдельных батальонов, единообразия не существовало. Их численность колебалась в пределах 300—1000 бойцов, а наличие вооружения зависело от характера выполняемых задач. В то время как одни батальоны располагали даже бронетехникой, другие были вооружены преимущественно винтовками и почти не имели ручных и станковых пулеметов{965}. На вооружении броне-дивизиона было 8 танков (КВ-1, 2 Т-34, 3 БТ-7, 2 БТ-5), 3 бронемашины (БА-10, 2 БА-20), 2 танкетки, автомашины и мотоциклы{966}.
В марте 1943 г. батальоны РОНА были объединены в 5 стрелковых полков по 3 батальона в каждом, а в мае сформирован отдельный гвардейский батальон в составе 2 стрелковых рот и 1 учебной. После второй мобилизации, проведенной весной того же года, численность РОНА достигла 12 тыс. солдат и офицеров. К 1 августа на ее вооружении имелось до 500 пулеметов, 40 минометов, несколько десятков полевых и противотанковых пушек, 10 танков различных типов и столько же бронемашин, 2 танкетки и 3 зенитных орудия{967}.
Поскольку опытных командных кадров в бригаде почти не имелось, по просьбе Каминского немцы предоставили в его распоряжение около 30 командиров Красной Армии из лагерей военнопленных. Однако кадровых военных по-прежнему не хватало, и командирами полков и батальонов иногда становились сержанты и старшины, а то и рядовые красноармейцы{968}. Взаимоотношения офицеров и солдат регламентировались дисциплинарным уставом, изданным в июле 1943 г. Установленной формы одежды не было: бойцы носили красноармейскую форму или гражданскую одежду, отдельные подразделения получили старое немецкое обмундирование. В качестве знаков различия в мае 1943 г. были введены кокарда, погоны и петлицы РОА. Нарукавный знак же был свой — с черным георгиевским крестом (в отличие от синего андреевского) и аббревиатурой РОНА{969}.
Подразделения РОНА привлекались к обеспечению безопасности во время уборки урожая, охране железных дорог и конвоированию эшелонов с продовольствием, а также осуществляли репрессии против лиц, уклоняющихся от уплаты налогов и саботирующих мероприятия самоуправления. Что же касается анти партизанской борьбы, то она не прекращалась ни днем, ни ночью. Нападения партизан на небольшие гарнизоны и диверсии на железных дорогах чередовались с карательными экспедициями каминцев в партизанские районы. Эта борьба велась с переменным успехом: удерживая под своим контролем территорию округа и временами нанося партизанам серьезные удары, бригада несла ощутимые потери, которые составляли в среднем 50—100 человек за операцию{970}.
В начале марта 1943 г., когда наступающие советские войска достигли окраин Локотского округа, 3-й и 5-й полки РОНА участвовали в боях против Красной Армии и понесли большие потери. При этом многие солдаты, не принимая боя, дезертировали, а до 700 человек перешло на сторону партизан{971}. Однако советское наступление не получило развития, и уже в апреле фронт стабилизировался. В мае — июне с целью обеспечить надежный тыл во время проведения операции «Цитадель» германским командованием была предпринята большая антипартизанская операция под наименованием «Цыганский барон», в которой принимали участие части нескольких дивизий, а также крупные силы восточных войск и полиции. 1-й и 5-й полки РОНА вместе с двумя немецкими дивизиями были задействованы в ходе ликвидации в лесах Трубчевского района крупного партизанского соединения численностью 6 тыс. человек. В июле, когда советские войска перешли в контрнаступление на северном фасе Курского выступа, 5-й полк РОНА и отдельные роты из других полков были приданы немецким частям и подразделениям и введены в бой в районе Дмитровска-Орловского{972}.
В августе положение Локотского округа стало угрожающим, и Каминский, после согласования с немецким командованием, отдал приказ об эвакуации РОНА и гражданского населения округа в район г. Лепель Витебской области БССР. 26 августа, погрузив танки, артиллерию и другую технику, части РОНА вместе с гражданской администрацией округа и членами семей — общим числом до 30 тыс. человек — выехали по железной дороге в Белоруссию{973}. Здесь бригада получила задачу: обеспечивать тыловые коммуникации 3-й танковой армии Вермахта, находившиеся под ударами партизанских соединений Лепельской зоны.
Как и в других восточных частях, в бригаде Каминского в это время усилился процесс разложения. В результате массового дезертирства и перехода на сторону партизан численность РОНА к началу октября сократилась более чем на две трети{974}. Тем не менее бригада сохраняла свою прежнюю структуру и материальную часть, включая танки и артиллерию. Размещенные по опорным пунктам вокруг нескольких городов и поселков, батальоны РОНА несли охранную службу, а 20–21 октября им удалось отразить нападение партизан на Лепель и Чашники. К началу ноября поредевшая бригада была пополнена белорусскими полицейскими и в декабре 1943 — январе 1944 г. вместе с немецкими войсками принимала участие в операциях по обеспечению коммуникаций и блокированию партизанских районов. Однако Каминскому так и не удалось наладить взаимоотношения с местным населением и обеспечить условия для более или менее сносного существования своих солдат и членов их семей, и в феврале 1944 г. РОНА вместе с гражданскими беженцами была передислоцирована в Западную Белоруссию, в район г. Дятлово{975}.
Весной 1944 г. в районе между Минском и Лепелем немцами был предпринят ряд крупных операций против действовавших здесь партизанских бригад. В операциях «Регенсшауэр» и «Фрюлингсфест» участвовала и бригада Каминского, включенная в состав боевой группы обергруппенфюрера СС К. фон Готгберга как штурмовая бригада РОНА{976}. Успешные действия бригады, наступавшей на наиболее трудном участке, были отмечены германским командованием, наградившим Каминского Железным крестом 1-го класса. По распоряжению Г. Гиммлера бригада была включена в состав войск СС с последующим развертыванием в дивизию, а ее командир получил чин бригадефюрера и генерал-майора войск СС.
В июле 1944 г. началось развертывание штурмовой бригады РОНА в 29-ю гренадерскую дивизию войск СС (русская № 1) в составе 72-го, 73-го и 74-го гренадерских полков, однако этот процесс так и остался незавершенным из-за вспыхнувшего в Варшаве восстания, в подавлении которого бригада была активно задействована. Из каждого полка РОНА, насчитывавшей к тому времени 6500 солдат и офицеров, было выделено по 300–400 добровольцев, которые составили сводный полк под командованием оберштурмбаннфюрера войск СС И. Фролова (всего 1700 человек, 4 танка Т-34, самоходное орудие СУ-76 и две 122-мм гаубицы), который 5 августа был введен в польскую столицу. Общее падение дисциплины в ходе тяжелых уличных боев вылилось в грабежи и насилия, как в отношении польского гражданского населения, так и германских подданных, что заставило немцев принять жесткие меры. 19 августа Каминского вызвали в Лодзь, где он был осужден военно-полевым судом СС и расстрелян, а спустя неделю остатки группы Фролова вывели из Варшавы{977}. При этом факт расстрела Каминского немцами был скрыт от его людей, которым сообщили, что их командир погиб, попав в партизанскую засаду{978}. В середине октября бригада была разоружена и переброшена на войсковой учебный полигон Нойхаммер, а в ноябре — в Мюнзинген на формирование 1-й дивизии РОА.
Восточные батальоны и роты
В отличие от национальных легионов, формирования восточных войск из представителей славянских народов СССР — восточные батальоны и роты — создавались исключительно ради удовлетворения насущных нужд германской армии в охранных и вспомогательных частях, — без какого бы то ни было политического подтекста. Лишь в начале 1943 г. в связи с изменением пропагандистских установок большинство восточных батальонов и рот стали номинально считаться частями Русской освободительной армии (РОА), а остальные — частями Українського визвольнего війська (УВВ).
В отличие от вспомогательных охранных и полицейских частей, создававшихся в тыловых районах действующей армии без какого бы то ни было единства относительно их организации и статуса, руководствуясь исключительно требованиями текущего момента, восточные батальоны и роты были настоящими регулярными формированиями, имели немецкий кадровый персонал, стандартное обмундирование (как правило, списанное немецкое или трофейное) и вооружение с трофейных складов, проходили обучение под руководством немецких офицеров и были способны выполнять самые разные функции — от охраны объектов до проведения карательных экспедиций в партизанские районы. Впрочем, во многих случаях восточные батальоны и роты создавались как раз на основе этих «диких» полицейских частей, которые сводились в более крупные единицы и получали соответствующую подготовку, оружие и униформу.
С августа 1941 г. прослеживается существование группы особого назначения «Титьен» (Eingreifgruppe Tietjen), сформированной на основе 9-й роты 18-го пехотного полка 6-й пехотной дивизии из 9-й армии группы армий «Центр». Эта часть под командованием капитана Георга Титьена, созданная для борьбы с партизанами, начала вербовать в свои ряды русских добровольцев, и к 1 ноября насчитывала 300 добровольцев, разделявшихся на шесть рот по 50 человек, плюс 25–35 немцев на каждую роту. Тогда же начальником 582-го тылового района (9-я армия) была учреждена должность «штаб-офицера восточных войск 582» (Stabsoffizier der Osttruppen 582) для работы с русскими добровольцами, число которых в это время неуклонно росло. Вероятно, это было первое упоминание о «восточных войсках», превратившихся примерно через год в важный компонент обеспечения охраны тылов германской армии на советско-германском фронте. В марте 1942 г. группа «Титьен» получила артиллерийскую батарею из четырех 76,2-мм советских орудий, а ее дальнейший рост привел в сентябре того же года к формированию 1-го, 2-го и 3-го добровольческих батальонов 582-го тылового района, 582-й восточной запасной роты, 582-й восточной батареи и 582-го танкового взвода{979}.
С весны 1942 г. процесс создания русских добровольческих частей ускорился. В апреле в тыловом районе группы армий «Центр» для контроля над ним были созданы штабы особого назначения «Гольфельд» и «Кнот»{980}. Тогда же штабом «Гольфельд» в Бобруйске был сформирован восточный батальон «Днепр», а затем еще один батальон — «Березина», вместе с которым они составили 1 июня 1942 г. 1-й Восточный добровольческий полк общей численностью свыше 1 тыс. солдат и офицеров{981}. В июне — июле батальоны «Днепр» и «Березина» вели активные действия против партизан в Кировском и Кличевском районах Могилевской области (операция «Майский жук»), а в августе были переброшены в Светлогорский район Гомельской области, где уничтожили крупную партизанскую базу в деревне Нежная{982}.
К 20 июня в Бобруйске усилиями штаба «Гольфельд» был организован запасной батальон, готовивший пополнение для батальонов «Березина» и «Днепр», а также других восточных батальонов группы армий «Центр». В течение лета этим же штабом были сформированы батальоны «Двина» и «Припять», а штабом «Кнот» — батальон «Волга». Запасной батальон осенью 1942 г. был развернут в восточный запасной полк «Центр» трехбатальонного состава, при котором действовала офицерская школа. Кроме того, в Бобруйске был сформирован конный эскадрон и несколько артиллерийских батарей{983}. В отличие от большинства восточных частей, командный состав вышеназванных батальонов комплектовался из числа бывших советских офицеров, а немецкий персонал был представлен офицерами связи при штабе полка и батальонов и инструкторами в ротах. В формировании названных частей немцам помогали офицеры-эмигранты. Один из них, подполковник Н. Г. Яненко, был назначен командиром восточного запасного полка «Центр».
Добровольческий полк «Десна» начал формироваться в феврале 1942 г. в Орджоникидзеграде первоначально как украинский батальон. В апреле того же года командование 532-го тылового района (2-я танковая армия) приступило к формированию полка, используя для этого как военнопленных, так и местное население, и в короткий срок укомплектовало два батальона четырехротного состава. До конца сентября к ним прибавились еще один батальон, артдивизион, штабная рота и отдел боевой подготовки. Численность полка достигала 2700 человек, а на вооружении состояло 2 гаубицы калибра 122 мм, 6 орудий калибра 76 мм и 6 противотанковых пушек — 45 мм, 9 батальонных и 24 ротных миномета, 46 пулеметов, винтовки Мосина и французские карабины{984}. Командиром полка был назначен майор Вайзе (первоначально полк назывался его именем), которого в сентябре сменил подполковник Цебиш. Батальонами командовали немецкие офицеры, а более мелкими подразделениями — бывшие командиры РККА, причем последние назначались на должности лишь после доказательства своей надежности в бою{985}.
Свои особенности имел процесс формирования восточных частей в тыловых районах группы армий «Север». Так, командование 18-й армии в силу местных особенностей своего тылового района уже в сентябре 1941 г. сформировало шесть эстонских охранных батальонов (в том числе один запасной), к которым в июне следующего года прибавились один финский (187-й) и два русских (188-й и 189-й). Основой для их формирования послужили восемь «сотен» (Hundertschaften), сформированных в соответствии с приказом 1-го квартирмейстера Генерального штаба от 9 января 1942 г.{986}В составе 16-й армии группы в июне 1942 г. из шести русских добровольческих рот был создан антипартизанский батальон (Partisanenjäger-Abteilung АОК 16), включавший также батарею с трофейными советскими орудиями. В октябре он был развернут в 16-й егерский добровольческий полк (Freijäger-Regiment 16) в составе трех батальонов, двух артиллерийских батарей и роты связи{987}. Еще два русских охранных батальона (410-й и 510-й) были сформированы в июне 1942 г. штабом X армейского корпуса 16-й армии{988}.
К концу 1942 г. почти каждая из действовавших на Восточном фронте немецких дивизий имела одну, а иногда две русские или украинские роты, а корпус — роту или батальон. В распоряжении командования тыловых районов групп армий имелось по несколько восточных батальонов и рот, а в составе охранных дивизий — восточные конные дивизионы и эскадроны. Помимо этого, имелись роты самоохраны при комендатурах, отряды и команды по охране железных и шоссейных дорог, предприятий и лагерей военнопленных. В национальном отношении состав большинства подобных частей был смешанным, с преобладанием русских, украинцев и белорусов. Несколько восточных батальонов и рот, действовавших в оперативном районе группы армий «Север», были укомплектованы эстонцами, латышами, литовцами и финнами. Каждый батальон обычно включал 3–4 стрелковые роты по 100–200 человек в каждой, взводы: управления, минометный, противотанковый, артиллерийский, — объединенные, как правило, в составе штабной роты. На вооружении имелось 2–4 орудия калибра 76,2 мм, 2–4 противотанковые пушки калибра 45 мм, 2–4 батальонных и 4— 12 ротных минометов, станковые и ручные пулеметы, винтовки и автоматы{989}. Командование батальонами и ротами находилось в руках немецких офицеров, имевших заместителей из числа бывших командиров Красной Армии и офицеров-эмигрантов. В редких случаях практиковалось назначение «туземных» командиров во главе эскадронов и рот.
По данным на 5 мая 1943 г., в состав восточных войск Вермахта входили: 1 восточный запасной полк, 74 батальона (в т. ч. 7 украинских, 4 эстонских и 1 латвийский), 114 рот (в т. ч. 9 украинских, 2 литовские, 1 латвийская и 1 эстонская) — общей численностью свыше 60 тыс. человек{990}. Большая часть восточных батальонов и рот получили в октябре — ноябре 1942 г. стандартные номера, начиная с 601-го. Другие батальоны носили номера армейских (510, 516, 581, 582 и др.), корпусных (308, 439, 441, 456 и др.) и дивизионных (197, 263, 268 и др.) частей, в зависимости от того, где они формировались. Большая часть восточных батальонов и рот были пехотными, однако наряду с ними имелись конные дивизионы (207, 281, 285, 580) и эскадроны (113, 168, 201, 2/203, 2/221, 286 1 и 2/299, 385), артиллерийские дивизионы (621, 752) и батареи (553, 582, 614, 1 и 2/670), саперные батальоны (666, 672), строительные батальоны (62, 134, 176, 194), подразделения снабжения (156, 550, 555, 606, 608, 609, 611, 644, 645, 650–652), штабные (632) и связи (671,673).
Для координации действий восточных частей в группах армий и армиях Восточного фронта в конце 1942 — начале 1943 г. были созданы штабы командующих восточными войсками особого назначения (Osttruppen zum besondere Verfügung — z.b.V). Всего было сформировано 11 бригадных штабов, носивших порядковые номера с 701-го по 704-й, с 709-го по 712-й, 721-й, 741-й, а позднее еще 6 полковых — с 750-го по 755-й{991}. На должности командующих восточными войсками особого назначения были назначены: генерал-майоры Б. Вартенберг (703) и В. Вайс (704), полковник К. Ульмер (702), К. Гейзер (709), В. Хеннинг (710), В. Фрайтаг (741) и другие. При штабах были учреждены должности штаб-офицеров по обучению и подготовке восточных войск, на которые назначались бывшие командиры Красной Армии, согласившиеся сотрудничать с немцами. Так, при штабе 710-го полка восточных войск особого назначения на эту должность был назначен бывший командир 41-й стрелковой дивизии РККА и бригады «Русской национальной народной армии» полковник В. И. Боярский, а при штабе 721-го полка — бывший командир 389-й стрелковой дивизии полковник С. К. Буняченко. Их задачей являлось оказание помощи командующим в части надзора за настроением и надежностью восточных батальонов, а также постановка пропаганды, идейной и боевой подготовки их личного состава{992}.
Русский командный состав для восточных частей готовился в специально созданных офицерских и унтер-офицерских школах. Наиболее крупная школа для подготовки офицеров, унтер-офицеров и переводчиков для русских частей была организована в Мариамполе (Литва) под руководством бывшего полковника Красной Армии В. Г. Ассберга (Арцезо){993}. Другие школы действовали в Бобруйске, Витебске, Пскове, Пожаревице, Сольцах, причем каждая из них обслуживала части, дислоцировавшиеся в данном районе. Так, Бобруйская школа, во главе которой стоял бывший подполковник РККА Оборин, готовила командный состав для восточных батальонов тылового района группы армий «Центр», а офицерская школа в Сольцах — для восточных частей 16-й армии{994}. Подготовка личного состава из числа военнопленных и жителей оккупированных территорий осуществлялась в запасных частях, организованных при группах армий и полевых армиях: в группе армий «Центр» — упоминавшийся ранее восточный запасной полк «Центр», в 4-й армии — 4-й восточный запасной батальон, в 16-й армии — 16-й восточный запасной батальон и т. д. Обучение производилось по немецким уставам и с использованием немецких команд.
Поскольку согласно распоряжению Гитлера личному составу восточных частей запрещалось носить немецкие эмблемы и знаки различия, в соответствии с приказами, изданными в августе и ноябре 1942 г., была введена система знаков различия для восточных батальонов и рот, включавшая погоны и петлицы с серебряными лычками и галунами в соответствии со званием, темно-зеленую кокарду с красной вертикальной полоской и нагрудную эмблему в виде вписанной в ромб свастики со стилизованными крыльями. Командиры частей и подразделений из числа русских, не являвшиеся чинами Вермахта, были обязаны носить вместо погон узкие наплечные шнуры, какие были введены в 1940 г. для зондерфюреров — военных чиновников, не имеющих офицерского звания{995}. Петлицы первоначально были установлены красные, позднее — полевые серые с красной выпушкой. В апреле — мае 1943 г. была введена новая система знаков различия, включавшая темно-зеленые погоны русского образца с красной выпушкой, темно-зеленые петлицы с продольной галунной полоской, а также кокарды и нарукавные знаки для русских (РОА) и украинских (УВВ) частей{996}.
Деятельность большинства созданных германским командованием местных вспомогательных формирований с самого начала ограничивалась охранной службой на оккупированных территориях. Причем если первоначально местные формирования старались использовать в наиболее спокойных районах, то со временем сложная обстановка на оккупированных территориях заставила германское командование все активнее вовлекать эти силы в борьбу с партизанами. При тех сложностях, которые доставляли вермахту действия советских партизан, использование восточных частей в антипартизанской борьбе приносило оккупантам ощутимую помощь. Знание местности и языка давало этим частям большие преимущества по сравнению с немецкими войсками, и фактически ни одна серьезная операция по «умиротворению» тыловых районов не обходилась без их участия. Иногда обстановка вынуждала немецкое командование направлять некоторые восточные части на фронт. В течение 1942–1943 гг. появление восточных частей отмечалось под Ленинградом и Старой Руссой, а также в Донбассе, причем в ряде случаев их использование преследовало пропагандистские цели и было рассчитано на привлечение перебежчиков из рядов противника.
К началу сентября 1943 г. русские восточные батальоны располагались на фронте следующим образом. В составе группы армий «Север» действовали 653-й, 654-й, 661-й, 662-й, 663-й, 664-й, 665-й, 666-й саперный, 667-й, 668-й, 669-й восточные батальоны, 207-й, 281-й и 285-й конные дивизионы. Здесь же находились 16-й запасной батальон, 550-й батальон артиллерийского снабжения и 574-й батальон снабжения. В составе группы армий «Центр» действовали восточный учебный полк «Центр», 134-й, 229-й, 253-й, 268-й, 308-й, 339-й, 406-й, 412-й, 427-й, 441-й, 1/447-й, II/447-Й, 453-й, 456-й, 600-й, 601-й, 602-й, 603-й, 604-й, 605-й, 615-й, 616-й, 617-й, 618-й, 619-й учебный, 620-й, 627-й, 628-й, 629-й, 630-й, 633-й, 634-й, 635-й, 636-й, 642-й, 643-й, 646-й, 647-й, 648-й, 649-й, 680-й, 681-й восточные батальоны, 580-й конный и 621-й артиллерийский дивизионы, 4-й запасной и 134-й строительный батальоны. В составе группы армий «Юг», где действовали главным образом части восточных легионов, а также казачьи и украинские, количество русских восточных батальонов было минимальным: 454-й саперный, 556-й и восточный батальон «Кранц», а также I и 559-й строительные батальоны. Что же касается группы армий «А», то в ней русских батальонов не было совсем. Правда, во всех четырех группах армий имелось значительное количество отдельных русских рот, эскадронов и батарей, включая как боевые части (в т. ч. две танковые роты в составе 213-й и 454-й охранных дивизий группы армий «Юг»), так и строительные и снабжения{997}.
Восточные батальоны с самого начала находились под постоянным воздействием советской пропаганды, направленной на их разложение и переход на сторону Красной Армии и партизан. Однако, пока германская армия была еще сильна и удерживала в своих руках стратегическую инициативу, последствия этой пропаганды имели весьма ограниченный характер. Летом 1943 г. положение в корне изменилось: теперь некоторые командиры восточных частей стали сами искать встречи с партизанами, чтобы перейти со своими людьми на их сторону и тем самым заслужить прощение. По данным разведотдела Центрального штаба партизанского движения, в период с июня по декабрь 1943 г. на сторону партизан с оружием в руках перешло более 10 тыс. солдат восточных формирований{998}. Это было не так уж много по сравнению с их общей численностью, однако внушало серьезные опасения за надежность остальных частей в условиях продолжающегося кризиса на фронте. Наибольшее число случаев перехода пришлось на сентябрь, что явилось следствием немецкого отступления после провала операции «Цитадель». Это повлияло на позицию германского командования относительно дальнейшего использования восточных батальонов. Гитлер собирался разоружить русские части, а их личный состав отправить на работу в угольные шахты. Однако представители командования сумели убедить его отказаться от столь жестких мер, предложив перебросить батальоны на второстепенные театры военных действий, что дало бы возможность использовать освободившиеся немецкие войска на советско-германском фронте, и ограничиться разоружением лишь тех частей, надежность и верность которых действительно вызывала сомнения. Решение о замене немецких батальонов на Западе восточными частями было принято 25 сентября 1943 г., а 10 октября вышел приказ о переброске русских батальонов во Францию, Италию и Данию, которая была в основном завершена к концу года. Примерно 5–6 тыс. добровольцев были разоружены как ненадежные{999}.
Предпринимая такую непопулярную меру, как вывод русских батальонов с Восточного фронта, германское командование стремилось, с другой стороны, стимулировать их боевой дух. Это выражалось, в частности, в переименовании восточных войск (Osttruppen) в добровольческие соединения (Freiwilligen Verbände), а также создании у бойцов этих формирований впечатления об окончательном уравнении их в правах с немецкими солдатами. К этому времени обмундирование восточных батальонов было в основном стандартизировано на основе немецкой полевой формы, хотя несколько частей получили специально изготовленную для них форму, пошитую из синевато-серого сукна. Согласно приказу генерала добровольческих соединений от 20 февраля 1944 г., личному составу всех восточных формирований было предписано ношение немецкого обмундирования и знаков различия, включая погоны, петлицы и нагрудные эмблемы. В качестве национальных отличий сохранялись кокарды и нарукавные знаки. Одновременно солдаты этих частей получили право награждения всеми германскими наградами, включая Железный крест{1000}.
К началу июня 1944 г. на строительстве укреплений немецкого «Атлантического вала» и на охране побережья Атлантики было задействовано около 30 русских добровольческих батальонов. Большая их часть располагалась на побережье Северного моря, пролива Ла-Манш, на Бретонском полуострове и Нормандских островах в подчинении 15-й и 7-й армий немецкой группы армий «Б» генерал-фельдмаршала Э. Роммеля (439-й, 441-й, 561-й, 602-й, 605-й саперный, 618-й, 628-й, 629-й, 630-й, 633-й, 634-й, 635-й, 636-й, 642-й, 643-й, 649-й, 281-й конный, 285-й самокатный, 621-й и 752-й артиллерийские дивизионы, 1-й, 2-й и 3-й батальоны полка «Центр»), На средиземноморском побережье (19-я армия группы армий «Г») дислоцировались шесть восточных батальонов (601-й саперный, 661-й, 663-й, 665-й, 666-й, 681-й). Все эти части были, как правило, включены в состав полков немецких дивизий в качестве третьих и четвертых батальонов. Четыре батальона (406-й, 615-й, 654-й, 680-й) были задействованы в борьбе против сил Сопротивления в восточных областях Франции, а еще два (600-й и 669-й) — в Бельгии и Северной Франции{1001}. Поскольку батальоны запасного полка «Центр» из Бобруйска были задействованы на охране побережья в качестве боевых батальонов, роль учебно-запасной части для русских и украинских формирований перешла к сформированному в декабре 1943 г. 4-му восточному добровольческому кадровому полку, дислоцированному с февраля 1944 г. в Намюре (Бельгия). Полк включал три батальона — запасной, учебный и выздоравливающих, учебную артиллерийскую батарею (бывшую 203-ю) и учебный конный эскадрон (бывший 1/221-й){1002}.
Летом 1944 г. восточные батальоны первой линии оказались вовлеченными в грандиозное сражение против высадившихся в Нормандии войск западных союзников. Как сообщалось в сводке ОКБ, 439-й, 441-й, 635-й и 642-й батальоны «сражались с необыкновенной храбростью, несмотря на свое плохое снаряжение». От 441-го батальона после двух недель боев осталось не более трети от первоначальной численности{1003}. Генерал-майор Нидермайер, занимавший в то время должность начальника штаба добровольческих соединений на Западе, отмечал, что «практика боев с союзниками показала низкую боеспособность этих частей. Добровольцев, вооруженных старыми русскими винтовками, бросали в бой против превосходно оснащенных войск союзников, и несмотря на ожесточенное сопротивление некоторых из них, восточные батальоны либо уничтожались, либо отступали под ударами превосходящих сил противника»{1004}.
На 29 сентября 1944 г. потери восточных войск на Западе составляли 8400 человек, из которых 7900 числились пропавшими без вести (в основном пленные, дезертиры и перебежчики). Низкая боеспособность восточных частей привела германское командование к решению об их разоружении и использовании на фортификационных работах. В результате переговоров генерала добровольческих соединений Э. Кёстринга с начальником штаба главнокомандующего на Западе генералом 3. Вестфалем было достигнуто соглашение о том, что все добровольцы, включая организованно отступивших с немецкими войсками и отставших от своих частей, будут направляться на работы по укреплению «Западного вала» — линии оборонительных сооружений вдоль западной границы Германии. Однако при этом они сохраняли свое оружие и после окончания работ должны были вернуться в места прежней дислокации{1005}. Впоследствии некоторые из этих частей были отправлены на формирование дивизий РОА.
В январе — апреле 1945 г. из русских батальонов, несших с конца 1943 г. охранную службу на территории Дании (603-й, 653-й, 662-й, 667-й, 674-й), была сформирована 599-я русская гренадерская бригада в составе двух русских (1604-го и 1605-го) полков, к которым был присоединен еще один (1607-й) — кавказский{1006}. Эти полки имели единую нумерацию с полками 1-й дивизии РОА (600-й пехотной), однако бригада до самого конца войны оставалась в составе Вермахта. В марте 1945 г. один из двух русских полков 599-й бригады (1604-й) был отправлен на Одер-ский фронт, где присоединился к 1-й дивизии РОА. Из других русских частей, не вошедших в состав РОА, на Восточном фронте в конце войны действовали 580-й конный дивизион (в составе 1-й танковой армии), 553-й батальон (в составе 9-й армии) и 7-й батальон (в составе 7-й пехотной дивизии 2-й армии), а также 5 строительных батальонов и большое количество отдельных рот{1007}.
В составе германских войск групп армий «Б» и «Г» на Западном фронте в конце марта 1945 г. действовали 4-й русский полк (бывший запасной добровольческий) и два строительных батальона (601-й и 605-й){1008}, хотя по другим данным остатки последних были переданы на формирование дивизий РОА{1009}. Шесть русских и украинских батальонов продолжали сражаться в составе гарнизонов немецких крепостей «Атлантического вала» — Лориана (634-й батальон, 281-й конный и 285-й самокатный дивизионы), Сен-Назера (636-й батальон, I батальон полка «Центр») и острова Джерси (643-й батальон). В Италии до конца войны действовали девять русских батальонов (339-й, 406-й, 412-й, 555-й, 556-й, 560-й, 616-й, 617-й, 620-й), принимавшие участие в боях с партизанами и англо-американскими войсками{1010}.
Русские добровольцы в Люфтваффе
Подобно сухопутным войскам, своими восточными добровольцами стремились обзавестись и германские военно-воздушные силы. Речь идет прежде всего о наземном вспомогательном персонале, включая команды аэродромного обслуживания, охранников, водителей, переводчиков и т. д. Штатная численность этого персонала в период с марта по декабрь 1943 г. выросла с 17,5 до 25,1 тыс. человек, в то время как фактическая — с 11,3 до 17,6 тыс.{1011} Из числа этого контингента были сформированы отдельные воинские части, а также роты технического обслуживания и роты пропагандистов. К концу 1944 г. в германских ВВС служило 22,5 тысячи русских добровольцев и, помимо того, 120 тысяч военнопленных, которые составляли значительный процент обслуживающего персонала в зенитных батареях и строительных частях{1012}. Особую категорию среди добровольцев составляли 14 тысяч русских «помощников Люфтваффе и ПВО» (Luftwaffen- und Flakhelfer) — 10 тыс. юношей и 4 тыс. девушек в возрасте от 15 до 20 лет, завербованных в состав вспомогательной службы ПВО на оккупированной территории и в лагерях принудительно эвакуированных при участии Гитлерюгенда. С 4 декабря 1944 г. они именовались также «воспитанниками СС» (SS-Zöglinge){1013}.
Помимо различных вспомогательных подразделений, предпринимались и попытки создания добровольческих летных частей. Первая из них относится к августу 1942 г. и связана с формированием в районе Орши Русской национальной народной армии (РННА), в составе которой было организовано авиазвено из пленных советских летчиков под командованием майора Филатова, правда, так и не получившее самолетов{1014}. К идее создания русской авиачасти вернулись осенью 1943 г., когда подполковник Люфтваффе Г. Хольтерс предложил сформировать летную часть из русских добровольцев, готовых сражаться на стороне Германии. Уже в октябре того же года в Сувалках был создан специальный лагерь, где отобранные в лагерях военнопленных летчики, штурманы, механики и радисты проходили медицинское обследование, проверку профессиональной пригодности и психологические тесты. Признанные годными обучались на двухмесячных подготовительных курсах, после чего получали воинское звание, приносили присягу и переводились в состав группы Хольтерса, дислоцированной в Морицфельде (Восточная Пруссия), где использовались соответственно своей специальной подготовке{1015}.
На первых порах летный и технический составы занимались приведением в порядок трофейных машин. Затем русским летчикам разрешили совершать учебно-тренировочные полеты и, наконец, участвовать в боевых действиях. Группа занималась воздушной разведкой, забрасыванием в советский тыл пропагандистского материала и парашютистов-разведчиков. Боевые вылеты производились в составе немецких эскадрилий, но с течением времени русские экипажи стали получать самостоятельные задания. В декабре 1943 г. в составе группы ночных бомбардировщиков «Остланд» 1-го воздушного флота из летчиков группы Хольтерса была создана 1-я восточная эскадрилья, имевшая на вооружении в разное время от 9 до 12 трофейных самолетов У-2. В марте 1944 г. она была передана в состав 6-го воздушного флота и действовала в Белоруссии, выполняя разведывательные полеты и бомбовые удары по партизанским базам. До своего расформирования в июле 1944 г. группа совершила не менее 500 боевых вылетов, потеряв 3 самолета и 9 человек убитыми. Личный состав группы Хольтерса в дальнейшем послужил основой для создания военно-воздушных сил РОА{1016}.
Русские подразделения РСХА
Предприятие «Цеппелин» (К. К. Семенов)
10 марта 1942 г. VI управление РСХА в рамках своей группы VI С создало организацию «Цеппелин» (отдел VI C/Z, или предприятие «Цеппелин»). Организация была создана для сбора разведывательных данных по Красной Армии, в ее задачи входило также проведение диверсионных операций в тылу советских войск, поиск и подготовка агентуры из числа советских граждан. Командный штаб «Цеппелина» был размещен в Берлине, главой организации был назначен штурмбаннфюрер СС Вальтер Куррек{1017}. В составе штаба были организованы аппарат начальника и несколько отделов. Отдел Z 1 занимался комплектованием и оперативным руководством низовыми органами, снабжением агентуры техникой и снаряжением, в свою очередь делился на подотделы: Z 1 А — руководство и наблюдение за низовыми органами, Z 1 В — руководство лагерями и учет агентуры Z 1 С — охрана и переброска агентуры, Z 1 D — материальное обеспечение агентуры, Z 1 Е — автослужба. Отдел Z 2 занимался обучением агентуры, делился на подотделы: Z 2 А — подбор и обучение агентов русской национальности, Z 2 В — подбор и обучение агентов-казаков, Z 2 С — подбор и обучение агентов-кавказцев, Z 2 D — подбор и обучение агентов из лиц национальностей Средней Азии. Отдел Z 3 вел обработку всех материалов о деятельности особых лагерей, фронтовых команд и агентуры, переброшенной в тыловые районы СССР, имел структуру, сходную с отделом Z 2.
Весной 1942 г. при каждой оперативной группе (Einsatzgruppe) РСХА на советско-германском фронте была создана фронтовая команда «Цеппелин». В течение 1942 г. при этих командах возникли добровольческие роты из жителей СССР, используемые для борьбы с партизанами. Кроме того, организация открыла ряд учебных школ и лагерей для обучения своих агентов и создала филиалы «Цеппелина» в концлагерях Аушвиц, Бухенвальд и Заксенхаузен. Осенью 1942 г. организация сосредоточила большую часть своих лагерей и школ на территории Польши, в районе Бреслау. Весной 1943 г. 4 фронтовые команды организации были переформированы в 2 главные команды: «Россия — Центр» (Russland-Mitte) и «Россия — Юг» (Russland — Süd){1018}.
За время своего существования подразделения «Цеппелина» осуществили огромное количество различных диверсионных операций. Наиболее громкой была широко описанная в литературе попытка в 1944 г. осуществить покушение на И. В. Сталина. Но оба агента «Цеппелина» были арестованы СМЕРШем{1019}.
В 1944–1945 гг. школы и подразделения «Цеппелина» были реформированы и перегруппированы. К концу войны организация передала ряд своих сотрудников и агентов в состав истребительных частей Скорцени, а также в различные национальные формирования немецкой армии и войск СС.
Особый полк СС «Варяг» (К. К. Семенов)
В марте 1943 г. из русских агентов «Цеппелина» в приемно-распределительном лагере организации в местечке Замберг (станция Брейтенмарк, Верхняя Силезия) была создана особая группа «К», обозначенная так по фамилии одного из функционеров организации штурмбаннфюрера СС Вальтера Куррека. Группа была сформирована белоэмигрантом гауптштурмфюрером СС Михаилом Александровичем Семеновым (в немецких документах фон Семенофф). При участии Семенова в советский тыл летом 1943 г. были заброшены 2 группы парашютистов{1020}. Осенью 1943 г. в том же лагере был сформирован особый пехотный батальон СС, неофициально называвшийся «Варяг». В начале 1944 г. батальон под командованием гауптштурмфюрера СС А. Орлова отбыл в Словению для борьбы с отрядами Тито{1021}. Весной 1944 г. было сформировано и отбыло в Словению еще 2 батальона. На базе этих трех батальонов был организован особый полк «Варяг». В составе полка были сформированы штаб, караульная рота, 3 трехротных батальона, разведывательная рота, артиллерийская батарея, комендантский взвод, противотанковый взвод, саперный взвод, хозяйственные и медицинские службы{1022}. Штаб полка располагался в Любляне, полк вышел из подчинения РСХА и был реорганизован в обыкновенную пехотную часть, Семенов был произведен немцами сначала в майоры, а затем и в полковники. После провозглашения Пражского манифеста командир полка передал себя и личный состав части в распоряжение генерала А. А. Власова и номинально вошел в состав Зальцбургской группы генерала А. В. Туркула.
«Дружина» и Гвардейская бригада РОА (С. И. Дробязко)
Наряду с передачей текущей информации, в задачи организации «Цеппелин» входили политическое разложение населения и диверсионная деятельность. При этом добровольцы должны были действовать от имени специально созданных политических организаций, якобы независимо от немцев ведущих борьбу против большевизма. Так, в апреле 1942 г. в лагере военнопленных в г. Сувалки был организован Боевой союз русских националистов (БСРН), который возглавил подполковник В. В. Гиль (бывший начальник штаба 229-й стрелковой дивизии РККА), принявший псевдоним «Родионов». В программу союза входила вооруженная борьба против советской власти и установление после войны в России фашистской диктатуры по германскому образцу{1023}.
Для того чтобы как-то использовать добровольцев до их отправки за линию фронта и одновременно проверить их благонадежность, из членов БСРН был сформирован 1-й Русский национальный отряд СС, известный также как «Дружина». В его задачи входили охранная служба на оккупированной территории и борьба с партизанами, а в случае необходимости — боевые действия на фронте. Отряд состоял из трех рот (сотен) и хозяйственных подразделений — всего около 500 человек. В состав 1-й роты входили исключительно бывшие командиры Красной Армии. Она являлась резервной и занималась подготовкой кадров для новых отрядов{1024}. Командиром отряда был назначен Гиль-Родионов, по требованию которого всему личному составу было выдано новое чешское обмундирование и вооружение, включая 150 автоматов, 50 ручных и станковых пулеметов и 20 минометов. После того как «Дружина» доказала свою надежность в боях против польских партизан в районе Люблина, она была отправлена на оккупированную советскую территорию.
В декабре 1942 г. в учебном центре СС «Гайдов» в районе Люблина был сформирован 2-й Русский национальный отряд СС (300 человек) под командованием бывшего майора НКВД Э. Блажевича. В марте 1943 г. оба отряда были объединены под руководством Гиль-Родионова в 1-й Русский национальный полк СС. Пополненный за счет военнопленных, полк насчитывал 1500 человек (в т. ч. 126 офицеров и 146 унтер-офицеров) и состоял из 3 стрелковых и 1 учебного батальонов, артиллерийского дивизиона, рот — штурмовой, боепитания, учебной, транспортной и связи, взводов — двух кавалерийских, саперного, комендантского и полевой жандармерии, санитарной и хозяйственной части, а также, по некоторым данным, авиаотряда{1025}.
В мае 1943 г. германское командование закрепило за полком особую зону для самостоятельных действий против партизан — на территории Белоруссии с центром в местечке Лужки. Здесь была проведена дополнительная мобилизация населения и набор военнопленных, что дало возможность приступить к развертыванию полка в 1-ю Русскую национальную бригаду СС трехполкового состава обшей численностью 8000 солдат и офицеров. В июле соединение насчитывало 3000 человек, причем военнопленных среди них теперь было не более 20 %, а остальную часть составляли полицейские и мобилизованное население. На вооружении бригады имелось: 5 орудий калибра 76,2 мм, 10 противотанковых пушек калибра 45 мм, 8 батальонных и 32 ротных миномета, 164 пулемета{1026}. При штабе бригады действовал немецкий штаб связи в составе 12 человек во главе со штурмбаннфюрером СС Аппелем.
Бурный рост соединения Гиль-Родионова весной — летом 1943 г. совпал по времени с пиком пропагандистской кампании вокруг якобы формируемой генералом А. А. Власовым Русской освободительной армии (РОА). Предполагалось, что полк Гиля станет первой частью РОА, непосредственно подчиненной власовскому центру, о чем была достигнута договоренность с руководством СД. Однако переговоры власовских генералов С. Н. Иванова и Г. Н. Жиленкова с командиром полка зашли в тупик. По мнению эмиссаров Власова, полк нуждался в реорганизации и кадровых перестановках, поскольку его личный состав был основательно деморализован в ходе карательных операций на территории Белоруссии, а многие офицеры не удовлетворяли предъявляемым к ним требованиям. В то же самое время Гиль-Родионов и его офицеры желали, чтобы полк был включен в состав РОА целиком и в неизменном виде. В конце концов выход был найден: полк оставили в покое, выделив из его состава учебную и пропагандистскую команды, а также сформированный недавно в Бреслау в качестве маршевого пополнения Особый русский батальон СС и сформировали на их основе Гвардейскую бригаду РОА{1027}.
Выделенные подразделения были размещены в поселке Стремутка (15 км от Пскова). Из их личного состава и двух небольших пополнений удалось сформировать стрелковый батальон, хозяйственную роту, запасную офицерскую роту и команду пропагандистов — всего 650 человек. Командиром формирования стал С. Н. Иванов, его помощником — И. К. Сахаров, начальником штаба — К. Г. Кромиади, представителем Власова при штабе бригады — Г. Н. Жиленков. Организационно формируемые части находились в подчинении СД, представленной при штабе соединения группой связи во главе со штурмбаннфюрером СС Хайнцем{1028}. В течение лета стрелковый батальон три раза привлекался к участию в антипартизанских операциях, а 22 июня 1943 г. на военном параде в Пскове под бело-сине-красным флагом промаршировала сводная рота бригады.
Между тем неудачи в боях с партизанами негативно сказывались на настроениях солдат и офицеров бригады Гиль-Родионова, в результате чего многие из них стали всерьез думать о переходе на сторону партизан. Последние незамедлительно воспользовались ситуацией. В июле 1943 г. партизанская бригада имени Железняка Полоцко-Лепельского района установила контакт с Гилем. Ему и его людям была обещана амнистия, в том случае если они с оружием в руках перейдут на сторону партизан, а также выдадут советским властям бывшего генерал-майора РККА П. В. Богданова, возглавлявшего контрразведку бригады, и гауптштурмфюрера СС эмигранта князя Л. С. Святополк-Мирского. Гиль-Родионов принял эти условия и 16 августа, истребив немецкий штаб связи и ненадежных офицеров, атаковал немецкие гарнизоны в Докшицах и Крулевщизне. В тот день к партизанам перешло 2200 человек с 10 орудиями, 23 минометами, 77 пулеметами, 12 радиостанциями и другим военным снаряжением{1029}. Соединение было переименовано в 1-ю Антифашистскую партизанскую бригаду, а В. В. Гиль награжден орденом Красной Звезды и восстановлен в РККА с присвоением очередного воинского звания. Он погиб при прорыве немецкой блокады в мае 1944 года. Часть же личного состава «Дружины», боясь, по-видимому, ответственности за свое прошлое, впоследствии снова переметнулась на сторону немцев.
После перехода к партизанам Гиль-Родионова СД, опасаясь, что от русских теперь можно ожидать всего чего угодно, решило отказаться от идеи формирования Гвардейской бригады РОА, которая так и не выросла из рамок отдельного батальона. До конца августа все руководство этой части было отозвано в Германию, и батальоном командовал капитан Г. П. Дамсдорф. К этому времени моральное состояние солдат и офицеров было основательно подорвано, и уход к партизанам казался теперь многим из них лучшим выходом из сложившейся ситуации. В ноябре после перехода к партизанам 150 человек «бригада» была разоружена и окончательно расформирована, а ее остатки переданы в состав формировавшейся в Восточной Пруссии русской авиагруппы{1030}.
Политический центр борьбы с большевизмом (С. И. Дробязко)
Наряду с Боевым союзом русских националистов в июле 1942 г. под эгидой «Цеппелина» была создана еще одна организация — Политический центр борьбы с большевизмом (ПЦБ). Инициатором ее создания стал бывший комбриг пограничных войск НКВД И. Г. Бессонов, на момент своего пленения в августе 1941 г. исполнявший обязанности командира 102-й стрелковой дивизии РККА. Хорошо зная дислокацию и систему охраны лагерей ГУЛАГа, Бессонов предложил путем десантирования вооруженных групп, сформированных из русских военнопленных, освободить сотни тысяч заключенных и организовать в глубоком советском тылу массовое повстанческое движение. Заинтересовавшись этим предложением, РСХА поручило Бессонову детальную разработку плана операции и подбор личного состава для формирования десантных отрядов.
В засекреченных лагерях в районе Бреслау вскоре началось формирование бригады в составе трех усиленных батальонов. Добровольцев из военнопленных отбирал сам Бессонов, которому помогали офицеры разгромленного летом 1941 г. в Прибалтике 3-го механизированного корпуса{1031}. Повстанческую деятельность планировалось развернуть на территории от Северной Двины до Енисея и от Крайнего Севера до Транссибирской магистрали. Диверсионным отрядам ставилась задача овладеть промышленными центрами Урала, вывести из строя Транссибирскую магистраль и лишить СССР стратегической базы на востоке страны. Вся эта территория была разделена на три оперативные зоны: правобережный район среднего течения Северной Двины, район реки Печоры и район Енисея. Каждая из них получала своего командующего{1032}.
Но идеям Бессонова так и не суждено было воплотиться в жизнь. Определяющую роль в этом сыграли его личные амбиции и стремление стать руководителем повстанческого движения в советском тылу во всероссийском масштабе. В начале июня 1943 г. Бессонов был обвинен в «антинемецкой деятельности», арестован и вместе с членами своего штаба заключен в концлагерь Заксенхаузен. Из личного состава военной организации ПЦБ (насчитывавшей к тому времени 300 человек, половину из которых составляли бывшие командиры РККА) были организованы два отряда, которые предполагалось использовать в качестве диверсантов в советском тылу, но сначала — проверить их надежность в антипартизанской операции. С этой целью в июле оба подразделения прибыли в г. Себеж Калининской области, где свыше 40 человек ушли к партизанам{1033}. После этого случая отряды были расформированы: часть личного состава была возвращена в лагеря, а остальные распределены по полицейским и охранным частям СС.
Русская освободительная армия С. И. Дробязко
Под Русской освободительной армией (РОА) следует понимать собирательное обозначение в пропагандистских целях русских восточных частей Вермахта в период с 1943 по 1945 г., русский аналог национальных легионов, хотя изначально идея создания такой армии подразумевала нечто более соответствующее этому понятию. У ее истоков стояла группа офицеров штаба группы армий «Центр» во главе с начальником оперативного отдела полковником X. фон Тресковом, выступивших в сентябре 1941 г. с инициативой создания из военнопленных красноармейцев 200-тысячной добровольческой армии для вооруженной борьбы на стороне Германии{1034}. Эта мера преследовала цель сплотить антисоветски настроенные силы на оккупированной немцами территории и перевести советско-германский конфликт в плоскость гражданской войны. В качестве основы формирования замышлялось создаваемое с марта 1942 г. в Осинторфе (под Оршей) под эгидой Абвера экспериментальное соединение «Граукопф», известное также как Русская национальная народная армия (РННА).
Новый этап в развитии инициативы с созданием «освободительной армии» связан с переходом на сторону немцев генерал-лейтенанта А. А. Власова, плененного 12 июля 1942 г. после разгрома под Любанью 2-й ударной армии. Согласившись на предложение представителей службы пропаганды Вермахта о сотрудничестве, Власов дал свое имя пропагандистской кампании, запущенной с осени 1942 г. и развернувшейся во всю ширь в мае — июне 1943 г. В это время наряду с другими материалами активно распространялось подписанное Власовым 27 декабря 1942 г. воззвание «Русского комитета», в котором красноармейцы и все русские люди призывались переходить на сторону «Русской освободительной армии», якобы действующей в союзе с Германией{1035}. В рамках этой кампании Власов совершил две поездки по оккупированным областям, посетив тыловые районы групп армий «Центр» и «Север», выступая перед военнопленными, солдатами восточных частей и гражданским населением. Во многих районах набор добровольцев в восточные войска стал осуществляться под вывеской набора в РОА{1036}. Для того чтобы подчеркнуть национальный характер русских частей восточных войск, для них в апреле 1943 г. была введена собственная система знаков различия, включая погоны, петлицы, кокарду и нарукавный щиток с синим андреевским крестом и соответствующей аббревиатурой.
Формально частями РОА по состоянию на 5 мая 1943 г. считались: 1 бригада (РОНА), 1 восточный запасной полк, 58 восточных пехотных батальонов, конных и артиллерийских дивизионов, 3 учебно-запасных батальона (школы), 1 строительный батальон, 79 восточных пехотных и охранных рот, конных эскадронов и артиллерийских батарей, 2 учебно-запасные роты, 20 рот строительных, транспортных, снабжения и связи — общей численностью до 65 тыс. человек{1037} (не считая многочисленных «хиви» в немецких частях). Фактически же статус этих формирований никак не изменился. Они не имели собственных командных структур, за малым исключением возглавлялись немецкими командирами, действовали разрозненно и, как правило, не на фронте, а в тыловых районах. Опыт формирования под Псковом 1-й гвардейской бригады РОА, призванной стать первой частью, напрямую подчиненной Власову, оказался неудачным. Самому Власову после ряда его смелых высказываний было запрещено появляться на оккупированных территориях, а все мероприятия были строго ограничены пропагандой, направленной на разложение войск противника.
Школа пропагандистов в Дабендорфе
Организационным центром власовской пропагандистской кампании стал созданный в феврале 1943 г. в Дабендорфе (под Берлином) «отдел восточной пропаганды особого назначения» во главе с капитаном В. Штрик-Штрикфельдтом, готовивший пропагандистов для работы с военнопленными, восточными рабочими и населением оккупированных территорий, а также занимавшийся разработкой теоретических основ «освободительного движения». На основе ранее созданных в лагерях Вустрау и Вульхайде команд пропагандистов из числа военнопленных командиров Красной Армии здесь были образованы новые курсы пропаганды, начальником которых был назначен генерал-майор И. А. Благовещенский. Организационно курсы состояли из строевой и учебной частей и батальона курсантов в составе 5 рот. Кроме того, в Дабендорфе действовали Гражданский учебный штаб и редакции газет «Заря» и «Доброволец», издававшихся для военнопленных, восточных рабочих и солдат русских добровольческих частей. На 21 немецкого офицера приходилось 8 бывших советских генералов, 60 старших и несколько сот младших офицеров{1038}.
Все курсанты официально освобождались из плена, получали статус военнослужащих РОА и по окончании курсов распределялись в восточные части или на оккупированные территории. Выпускниками Дабендорфа комплектовались создававшиеся с 1943 г. при штабах немецких дивизий группы пропагандистов в составе 5 офицеров и 15 унтер-офицеров и рядовых — так называемые «группы перехвата», которые должны были вести через линию фронта агитацию за переход красноармейцев на сторону РОА. Организаторы акции надеялись, что за счет перебежчиков эти группы вырастут со временем до размеров батальонов или даже полков{1039}. В пунктах сбора военнопленных и в пересыльных лагерях создавались «русские подразделения обслуживания» в составе 1 офицера, 4 унтер-офицеров и 20 рядовых каждое{1040}. До ноября 1944 г. Дабендорфские курсы успели закончить около 5000 человек. Выпускники курсов, равно как и строевой и преподавательский состав школы, составляли офицерский резерв для будущих формирований Русской освободительной армии.
Вооруженные силы КОНР
Осознав неизбежность надвигавшейся катастрофы, осенью 1944 г. нацистское руководство наконец решилось на создание русского политического центра и крупных соединений под русским командованием. Укрепив свое положение после неудачного антигитлеровского путча, организованного военными, руководство СС выступило в это время с инициативой собрать под своей эгидой все иностранные вооруженные формирования, сражающиеся на стороне Третьего рейха, с предоставлением им формального статуса вооруженных сил независимых государств, союзных Германии. После переговоров с Гиммлером, состоявшихся 16 сентября, Власову наконец было обещано передать реальную власть над русскими формированиями, свести разрозненные части РОА в крупные соединения и создать политический центр, олицетворяющий собой правительство России в изгнании{1041}. 14 ноября в Праге прошел учредительный съезд Комитета освобождения народов России (КОНР), провозгласивший объединение всех находившихся на территории Германии антисоветских сил, включая эмигрантские организации, национальные комитеты и восточные формирования, для борьбы «за новую свободную Россию против большевиков и эксплуататоров»{1042}. На съезде было также объявлено о создании Вооруженных сил КОНР во главе с генералом Власовым. Два с половиной месяца спустя РОА официально получила статус армии союзной державы, подчиненной германскому командованию лишь в оперативном отношении.
В соответствии с договоренностью Власова с Гиммлером и приказом Организационного отдела Генерального штаба ОКХ от 23 ноября 1944 г. на войсковом учебном полигоне Мюнзинген (Вюртемберг) началось формирование 1-й дивизии РОА (по немецкой номенклатуре — 600-я пехотная). Командиром дивизии был назначен полковник (с 12 февраля 1945 г. — генерал-майор) С. К. Буняченко. Для формирования дивизии решено было использовать личный состав ряда восточных частей, переданных из действующей армии. Так, из Нойхаммера в Мюнзинген прибыла 29-я гренадерская дивизия войск СС, прежде известная как РОНА или бригада Каминского. Ее солдаты (около 6000 чел.), многие из которых сражались против советских партизан еще с 1942 г., представляли собой ценные в боевом отношении кадры, однако внешне производили впечатление совершенно опустившихся людей и нуждались в самой серьезной переподготовке{1043}. Немногим отличались от них бывшие бойцы полицейских батальонов из 30-й гренадерской дивизии войск СС, прибывшие в Мюнзинген из Франции. Помимо этого, в распоряжение штаба формирования были переданы снятые в основном с Западного фронта русские батальоны: 308-й, 601-й, 605-й, 618-й, 628-й, 630-й, 654-й, 663-й, 666-й, 675-й и 681-й, 582-й и 752-й артиллерийские дивизионы и ряд более мелких единиц{1044}.
Собранных частей с избытком хватало для укомплектования дивизии рядовым составом, однако с офицерскими кадрами дело обстояло сложнее. Прибывшие с Западного фронта батальоны, за очень редким исключением, имели немецкий командный состав, в то время как русских офицеров, получивших командный опыт в восточных частях, было немного. На офицерские должности назначались выпускники школы пропагандистов в Дабендорфе, а также наиболее способные и хорошо подготовленные солдаты, проходившие в учебном батальоне дивизии ускоренные курсы младшего комсостава. Впоследствии эти курсы были преобразованы в офицерскую школу РОА{1045}.
Дивизия формировалась по образцу немецкой народно-гренадерской дивизии, однако с некоторыми отклонениями от обычной организации. Она имела три пехотных (гренадерских) полка (1601-й, 1602-й и 1603-й) двухбатальонного состава, артиллерийский полк в составе трех легких и одного тяжелого гаубичных дивизионов, разведывательный дивизион в составе двух кавалерийских эскадронов, эскадрона тяжелого оружия и танковой роты, истребительно-противотанковый дивизион, батальоны саперный и связи, полевой запасной батальон и полк материально-технического снабжения (все дивизионные части имели номер 1600){1046}. По штату на вооружении 1-й дивизии состояло 12 тяжелых и 42 легкие полевые гаубицы, 6 тяжелых и 29 легких пехотных орудий, 31 противотанковая и 10 зенитных пушек, 79 минометов, 536 станковых и ручных пулеметов, 20 огнеметов. Вместо положенных по штату 14 штурмовых орудий по состоянию на 10 апреля 1945 г. имелось 10 истребителей танков JgPz 38 «Хетцер», а также 9 танков Т-34 из бригады Каминского. Численность дивизии по состоянию на 31 марта 1945 г. достигала 12,5 тыс. солдат и офицеров{1047}.
Формирование 2-й дивизии РОА (650-й пехотной) началось в соответствии с приказом организационного отдела Генерального штаба ОКХ от 17 января 1945 г. на войсковом учебном полигоне в Хойберге (Вюртемберг). Командиром нового соединения был назначен полковник (с 12 февраля 1945 г. — генерал-майор) Г. А. Зверев, бывший командир 350-й стрелковой дивизии РККА. В распоряжение штаба дивизии был передан ряд русских добровольческих частей, включая 427-й батальон из Восточной Пруссии, 600-й и 642-й батальоны с Западного фронта, 667-й батальон из Дании (III батальон 714-го русского гренадерского полка), а также 851-й саперно-строительный батальон. Для укомплектования личным составом и матчастью артиллерийского полка дивизии послужил 621-й русский артиллерийский дивизион. Формируемые полки получили номера: 1651, 1652 и 1653, а дивизионные части — 1650{1048}.
Личный состав дивизии пополнялся за счет военнопленных, а офицерский корпус — за счет выпускников новой офицерской школы РОА. В отличие от 1-й дивизии, формирование 2-й проходило в более трудных условиях, в результате чего к моменту отправки на фронт в середине апреля 1945 г. она не имела достаточного количества вооружения и автотранспорта. Так, согласно «Расчету на погрузку по эшелонам», на 11,8 тыс. человек личного состава приходится 49 единиц тяжелого оружия и всего 3 автомашины{1049}. Что касается 3-й дивизии РОА под командованием генерал-майора М. М. Шаповалова (700-й пехотной), то ее формирование так и не сдвинулось с подготовительной стадии. Был сформирован лишь штаб дивизии, располагавший кадром в 10 тыс. невооруженных новобранцев в учебных лагерях{1050}.
28 января 1945 г. Гитлер утвердил А. А. Власова главнокомандующим новообразованными русскими формированиями со всеми вытекающими отсюда полномочиями, включая назначение на офицерские должности и присвоение воинских званий до подполковника включительно{1051}. 10 февраля в Мюнзингене генерал добровольческих соединений Э. Кестринг в торжественной обстановке передал Власову командование над двумя русскими дивизиями. Солдаты и офицеры РОА приняли новую присягу, в которой клялись до последней капли крови сражаться за благо русского народа против большевизма и быть верными союзу с Германией, возглавлявшей эту борьбу. Эта присяга в основном повторяла текст присяги восточных добровольцев, утвержденной 29 апреля 1943 г., однако слов о верности германскому фюреру в ней уже не было{1052}.
Акт передачи Власову полномочий главнокомандующего знаменовал собой завершение процесса обособления Вооруженных сил КОНР от Вермахта и становления их как самостоятельной структуры. Управление подчиненными Власову русскими формированиями осуществляло Верховное командование Вооруженных сил КОНР, выполнявшее, по сути дела, функции военного министерства. В его составе насчитывалось 18 отделов: оперативный, разведывательный, связи, военных сообщений, топографический, шифровальный, формирований, боевой подготовки, командный (личного состава), пропаганды, военно-юридический, финансовый, автобронетанкових войск, артиллерийский, материально-технического снабжения, интендантский, санитарный и ветеринарный{1053}. Во главе отделов и подотделов были назначены бывшие офицеры Красной Армии, многие из которых прошли через РННА и восточные батальоны. Были здесь и представители старой эмиграции. Начальником штаба «Верховного командования» был назначен заместитель Власова на посту главнокомандующего Вооруженными силами КОНР генерал-майор Ф. И. Трухин — бывший преподаватель Академии Генерального штаба Красной Армии и первоклассный военный специалист.
Вооруженные силы КОНР располагали собственной системой военного обучения и подготовки командного состава. Действовавшие при 1-й дивизии РОА курсы подготовки младших офицеров были преобразованы в школу подготовки командного состава для всей «освободительной армии в целом». В январе 1945 г. с ней была объединена офицерская школа восточных войск под руководством полковника Киселева. Начальниками объединенной школы последовательно являлись полковник С. Т. Койда, генерал-майор В. Г. Ассберг (Арцезо) и генерал-майор М. А. Меандров. Кадровый состав включал 18 штабных и 42 строевых офицера, 120 унтер-офицеров и рядовых. В числе преподавательского состава было 6 полковников, 5 подполковников и 4 майора. Школа успела провести два ускоренных курса, на которых прошли переподготовку 244 офицера; 3-й курс, насчитывавший 605 слушателей, до конца войны окончен не был{1054}.
Для подготовки новобранцев из лагерей военнопленных и пополнения строевых частей служила сформированная в Мюнзингене учебно-запасная бригада РОА под командованием полковника Койды. В составе бригады имелись части всех родов оружия (пехотный полк с танковой ротой и зенитной батареей, артдивизион, моторизованный, противотанковый и саперный батальоны, конный эскадрон, батальон связи, батальон снабжения, батальон выздоравливающих и школа для подготовки младших командиров), а ее численность достигала 7 тыс. человек, однако обеспеченность бригады вооружением и автотранспортом оставляла желать лучшего{1055}.
Дело не ограничивалось созданием частей и соединений сухопутных войск. 19 декабря 1944 г. главнокомандующий Люфтваффе рейхсмаршал Г. Геринг подписал приказ о создании военно-воздушных сил РОА, которые 4 февраля 1945 г. вошли в непосредственное подчинение Власова. Основой этих сил послужил личный состав русской авиагруппы, сформированной в составе Люфтваффе в ноябре 1943 г. и принимавшей участие в боях на Восточном фронте. Командующим ВВС РОА был назначен полковник (с 12 февраля 1945 г. — генерал-майор) В. И. Мальцев, а офицером связи от Главного командования Люфтваффе (ОКЛ) — бывший военно-воздушный атташе в Москве, генерал-лейтенант Генрих Ашенбреннер, бывший до этого генерал-инспектором восточных добровольцев в составе германских ВВС.
К началу апреля в Эгере (Судетская область) был сформирован 1-й авиационный полк (командир — полковник Л. И. Байдак) в составе 5-й истребительной (16 самолетов Me.109G-10) и 8-й ночной бомбардировочной (12 Ju-88) эскадрилий, которыми командовали бывшие офицеры ВВС РККА, Герои Советского Союза С. Т. Бычков и Б. Р. Антилевский. Кроме того, формировались еще одна эскадрилья бомбардировщиков (5 Не. 111), разведывательная (3 Fi. 156,1 Ме.262), транспортная (2 Ju.52) и учебно-тренировочная эскадрильи (2 Ме.109, 2 Ju.88, 2 Fi. 156, 2 У-2, 1 Не. 111 и 1 Do. 17), а из наземных частей — зенитно-артиллерийский полк (2800 чел.), батальон парашютистов-десантников и рота связи{1056}. В связи с ухудшением военного положения и отсутствием условий для специального обучения наземных частей было решено готовить их к использованию в качестве пехоты, а также создать условия для объединения этих подразделений и частей аэродромного обслуживания, насчитывавших в общей сложности до 5000 человек, в боевое формирование в виде бригады или дивизии.
2 марта 1945 г. ОКВ срочным порядком издало приказ о замене германских эмблем на униформе личного состава подчиненных Власову русских формирований нарукавными знаками и кокардами РОА. Одновременно немецкому кадровому составу, осуществлявшему в частях ВС КОНР функции офицеров связи и инструкторов, предписывалось снять со своей формы знаки РОА. Это означало, что Вооруженные силы КОНР, за исключением некоторых связей чисто формального свойства, целиком и полностью отделялись от Вермахта и юридически приобретали статус армии союзного государства, подчиненной германскому командованию лишь в оперативном отношении. Вермахт в ВС КОНР отныне представляли лишь офицеры связи, не имевшие командных полномочий — генерал ОКВ при главнокомандующем и группы связи при штабах русских дивизий{1057}.
Общая численность власовских формирований в марте 1945 г. составляла около 50 тыс. человек. Отсутствие времени и средств для развертывания новых дивизий предполагалось компенсировать за счет включения в состав ВС КОНР других русских формирований. В январе 1945 г. командир действовавшего на Балканах Рус-ского корпуса генерал-лейтенант Б. А. Штейфон встретился в Берлине с Власовым и заявил о готовности включить свое соединение в состав ВС КОНР, а 16 февраля всем солдатам и офицерам корпуса было предписано носить нарукавные знаки РОА{1058}.
Другим формированием, присоединившимся к Власову, стала группа под командованием генерал-майора А. В. Туркула, бывшего начальника Дроздовской дивизии в годы гражданской войны. По соглашению с германским командованием в марте — апреле 1945 г. Туркул получил под свое начало формировавшиеся в Линце и Филлахе полки (по крайней мере, один из которых первоначально относился к резервному казачьему соединению А. Г. Шкуро), а также действовавший в районе Любляны полк СС «Варяг» полковника М. А. Семенова. Штаб Казачьей группы Туркула, переименованной в марте 1945 г. в бригаду (некоторыми авторами она даже именуется 4-й дивизией РОА и даже отдельным корпусом{1059}) находился в Зальцбурге. Всего в подчинении Туркула состояло 5200 человек — в основном освобожденные из лагерей советские военнопленные и офицеры-эмигранты на командных должностях. Формировавшиеся части испытывали острую нехватку оружия и необходимого снаряжения. Так, например, полк в Линце, насчитывавший примерно 1000 человек личного состава, имел на вооружении всего лишь 100 винтовок, 9 ручных и 3 станковых пулемета и 1 миномет. Единственной боеспособной частью был полк СС «Варяг» (до 1500 человек), принадлежавший к группе Туркула скорее формально, чем фактически.
Крайне важным Власов и его окружение считали включение в состав Вооруженных сил КОНР казачьих частей как наиболее боеспособных и сплоченных формирований восточных войск. После безуспешных переговоров в январе 1945 г. с начальником Главного управления Казачьих войск генералом П. Н. Красновым, стоявшим на позициях казачьего сепаратизма, было решено создать при штабе ВС КОНР собственное управление казачьих войск во главе с атаманом донских казаков в эмиграции ГВ. Татаркиным. Борьба за «умы и сердца» казаков закончилась проведением 24 марта в Вировитице (Хорватия) съезда казаков XV казачьего кавалерийского корпуса, на котором было принято единогласное решение об объединении казачьих формирований с Вооруженными силами КОНР, а 20 апреля Власовым был подписан соответствующий приказ{1060}. После включения в конце апреля в состав Вооруженных сил КОНР XV казачьего кавалерийского корпуса и формирований Казачьего стана общая численность русских формирований, фактически или формально подчинявшихся Власову, составила по разным оценкам от 100 тыс. до 124 тыс. человек{1061}.
Командование ВС КОНР предполагало использовать эти силы на предоставленном ему немцами собственном участке фронта, в составе отдельной группировки, под непосредственным руководством Власова или одного из его генералов, рассчитывая в немалой степени на силу пропагандистского воздействия участия в боевых действиях против Красной Армии крупных русских соединений. Однако критическая для Германии военная обстановка в начале 1945 г. уже не позволяла воплотить эти планы в жизнь. Гитлеровское руководство, чьей главной задачей на данном этапе было любой ценой остановить наступающие советские армии, не могло в данной ситуации мириться с тем, что крупные власовские контингенты бездействуют в тылу, ожидая завершения формирования, в то время как сражающимся на фронте немецким войскам не хватает оружия.
Опасаясь потерять в одночасье с таким трудом созданные соединения, командование ВС КОНР все же подчинилось требованиям немцев, поскольку, с другой стороны, и само было заинтересовано в том, чтобы испытать свои части в действии, проверить собственные возможности и не в последнюю очередь заслужить благосклонность фюрера. Еще в январе 1945 г. для проверки боеспособности частей ВС КОНР из офицеров и солдат личной охраны Власова и курсантов офицерской школы РОА (всего 50 человек) был сформирован отряд истребителей танков в составе трех взводов под командованием полковника И. К. Сахарова. Вооруженная лег-ким автоматическим оружием и фаустпатронами, эта группа была введена в бой 9 февраля 1945 г. в районе Гюстебизе с целью выбить советские войска с плацдарма на западном берегу Одера. В ходе ночной атаки и 12-часового боя власовцам удалось овладеть несколькими опорными пунктами и взять в плен несколько десятков красноармейцев. В последующие дни отряд Сахарова предпринял две разведки боем в направлении г. Шведт и участвовал в отражении танковой атаки. Действия отряда заслужили признательность германского командования, а сам Власов получил личное поздравление Гиммлера{1062}.
После этого эксперимента по приказу организационного отдела ОКХ с согласия Власова генералом добровольческих соединений была сформирована ударная противотанковая бригада «Россия» в составе четырех отрядов (10-го, 11-го, 13-го и 14-го) общей численностью 1200 человек под командованием полковника Галкина{1063}. Подчиненная штабу формирующейся противотанковой дивизии «Висла», бригада служила подвижным резервом германского командования, а ее отряды последовательно вводились в бой на Одерских плацдармах. На Одерский фронт был также отправлен переданный в состав ВС КОНР 1604-й полк 599-й русской гренадерской бригады из Дании. Под командованием полковника И. К. Сахарова полк сражался южнее Штеттина в составе боевой группы «Клоссек»{1064}.
Наконец, 6 марта на фронт в район действий 9-й армии генерала Т. Буссе в полном составе выступила 1-я дивизия РОА под командованием генерал-майора Буня-ченко. Во время марша дивизии к фронту к ней присоединилось несколько тысяч беглых восточных рабочих, из числа которых в каждом полку было сформировано дополнительно по третьему батальону. Уже на фронте в состав дивизии был включен 1604-й русский гренадерский полк, в результате чего ее численность выросла до 20 тыс. человек{1065}. Утром 13 апреля после мощной артиллерийской подготовки и бомбовых ударов авиации два полка 1-й дивизии атаковали позиции 119-го укрепленного района советской 33-й армии южнее Фюрстенберга. На одном из участков власовцам удалось овладеть первой линией советских окопов и временно взять под контроль переправу на плацдарм, однако на следующий день занявшие траншеи подразделения были выбиты в результате советской контратаки и с потерями отброшены в исходное положение{1066}. Убедившись в невозможности овладеть сильно укрепленным плацдармом имеющимися силами и во избежание бессмысленных потерь, Буняченко прекратил атаки и отвел дивизию на тыловой рубеж.
В обстановке надвигавшегося краха Германии Власов и его окружение никак не могли рассчитывать на формирование достаточного количества соединений, чтобы противостоять Красной Армии. Однако вера в противоестественность и непрочность коалиции западных демократий со сталинским режимом вселяла им надежду на скорый ее раскол. 26 марта 1945 г. на последнем заседании КОНР, состоявшемся в Карлсбаде (Карловы Вары), было решено постепенно стягивать все формирования ВС КОНР в район Инсбрук — Зальцбург (Австрийские Альпы), чтобы соединиться здесь с отступающими из Югославии казачьими частями, а также с сербскими и хорватскими антикоммунистическими формированиями и продолжать борьбу до изменения общей обстановки{1067}.
В соответствии с этим решением и приказом от 10 апреля 1945 г. в район Линц — Будвайс (Ческе Будеевице) 17–18 апреля походным порядком выступили все находившиеся на формировании в Мюнзингене и Хойберге воинские части и учреждения Вооруженных сил КОНР: 2-я дивизия, учебно-запасная бригада, штаб ВС КОНР с охранным батальоном, офицерским резервом и офицерской школой РОА, строительный батальон и штаб 3-й дивизии — всего около 21,3 тыс. человек. На соединение с ними двинулась 1-я дивизия РОА, еще 15 апреля снявшаяся с Одерского фронта вопреки всем требованиям германского командования снова вести ее в бой. 20–21 апреля из района Мариенбада на юг выступили строевые и технические части ВВС КОНР под командованием генерал-майора В. И. Мальцева. По пути к ним присоединились находившаяся на формировании в Ваергамере 30-я дивизия войск СС (белорусская № 1) и Лётценская школа пропагандистов восточных войск{1068}.
Одновременно руководство КОНР через своих эмиссаров и представителей нейтральных государств пыталось установить контакты с западными союзниками. Однако все эти попытки оказались тщетными. На предложение Власова сдать американцам формирования Вооруженных сил КОНР без сопротивления, при условии что их личный состав не будет выдан советским властям, представители американского командования заявили, что не уполномочены вести переговоры относительно предоставления солдатам и офицерам русских формирований политического убежища, и требовали сдачи в плен на общих основаниях. Правда, они обещали, что власовцы не будут выданы советским властям до окончания войны, и это позволяло надеяться, что разрыв между союзниками произойдет раньше, чем дело дойдет до выдачи. Уже 30 апреля 1945 г. в районе г. Цвиссель по предварительному соглашению с американцами в их расположение перешли и сложили оружие части ВВС КОНР{1069}.
В первых числах мая дивизия Буняченко, двигавшаяся на соединение с главными силами ВС КОНР, находилась в нескольких километрах юго-западнее Праги, когда в чешской столице началось вооруженное восстание против немцев. 4 мая в расположение дивизии прибыли представители штаба восстания, пытавшиеся выяснить намерения власовцев и склонить их к выступлению на стороне повстанцев. Положение последних вскоре стало критическим, и восставшие по радио обратились ко всем союзным армиям с призывом о помощи, который был услышан и в дивизии РОА. После непродолжительных раздумий ее командование приняло решение идти на помощь восставшим и, реабилитировав таким образом себя в глазах союзников, просить у них политического убежища{1070}.
Вечером 5 мая части 1-й дивизии вступили в Прагу и атаковали немецкие войска. Через два дня большая часть города оказалась в руках восставших и русской дивизии, которая достигла его восточных пригородов. Население восторженно приветствовало своих освободителей, однако Чешский национальный совет, принявший на себя роль временного правительства, большинство в котором составили коммунисты, отмежевался от действий власовцев, заявив, что «не желает иметь никакого дела с изменниками и немецкими наемниками»{1071}. Между тем стало известно, что войска 3-й американской армии генерала Дж. Паттона остановились в 40 км от Праги, а с севера к городу приближаются части 1-го Украинского фронта маршала И. С. Конева. Вечером 7 мая Буняченко отдал приказ о прекращении боевых действий, и утром следующего дня дивизия оставила Прагу, потеряв за два дня боев около 900 бойцов убитыми и ранеными{1072}. В то время как большая часть дивизии выступила на юг, в городе остались разрозненные группы солдат РОА, которые сдались советским войскам. При этом было расстреляно несколько сотен раненых власовцев, оставшихся в пражских госпиталях.
Пока 1-я дивизия вела бои в Праге, командование Южной группы РОА (2-я дивизия и другие части) достигло соглашения с американцами о сдаче им в плен всех вооруженных формирований КОНР. Не имея связи с Власовым и 1-й дивизией, оно не смогло прийти к окончательному решению и оказалось застигнутым врасплох наступающей Красной Армией. В результате часть 2-й дивизии вместе со штабом была пленена советскими войсками, в то время как остальные были интернированы американцами в районе г. Крумау (Австрия) 8—10 мая и выданы позднее{1073}. 1-я дивизия сложила оружие перед американцами 11 мая в районе Шлюссельбурга (Чехия). Однако высшее американское командование отказалось принять дивизию в плен на том основании, что она находилась на территории, которую должны были занять советские войска. В полдень 12 мая Буняченко отдал приказ о роспуске дивизии, надеясь, что в одиночку солдатам и офицерам будет легче перейти советско-американскую демаркационную линию{1074}. В тот же день Власов и Буняченко предприняли отчаянную попытку вместе с колонной штабных машин прорваться в расположение американцев. Однако командование 25-го танкового корпуса РККА, получив необходимые данные от пленных и перебежчиков, приняло меры по задержанию Власова, который был захвачен в колонне при молчаливом согласии американского патруля{1075}. В течение 13–14 мая советскими войсками была пленена большая часть солдат 1-й дивизии (около 11 тыс. человек) и захвачена вся ее материальная часть, включая 5 танков, 5 самоходных установок, 2 бронетранспортера, 3 бронемашины, 38 легковых и 64 грузовых автомобиля, а также 1378 лошадей{1076}.
История Вооруженных сил КОНР и других русских формирований Вермахта закончилась насильственной репатриацией большей части их солдат и офицеров, плененных американскими и британскими войсками, в Советский Союз в соответствии с соглашением, подписанным главами СССР, США и Великобритании в Ялте 11 февраля 1945 г. Власовцы, взятые в плен Красной Армией на территории Австрии и Чехии, подвергались жестоким расправам и издевательствам. Офицеров порой расстреливали без суда и следствия, а всех остальных в задраенных наглухо товарных вагонах направляли в отдаленные районы Сибири и Дальнего Востока в проверочно-фильтрационные лагеря. Те из них, кто не был приговорен к смертной казни и лагерным срокам, по постановлению Государственного комитета обороны от 18 августа 1945 г. получили внесудебным порядком 6 лет спецпоселения. Что же касается Власова и других видных деятелей КОНР, то их судьбу решил закрытый судебный процесс в конце июля 1946 г., завершившийся вынесением смертного приговора и казнью всех подсудимых.
Русские белоэмигранты К. К. Семенов
Октябрьская революция 1917 г. роковым образом разделила население нашей страны. К началу 1918 г. на прежней территории Российской империи разгорелась кровавая вражда между сторонниками социалистических преобразований и теми, кто искренне любил дореволюционную Россию и не мог принять марксистского учения.
Исход из России начался сразу после большевистского переворота. Первыми в вынужденное изгнание отправились преимущественно штатские лица, не способные, а иногда и просто не желавшие принять посильное участие в борьбе с большевиками и анархией, воцарившейся на территории России сразу после октябрьского переворота. Многие бежали вместе со своими семьями. Так, еще до начала белой борьбы за пределами России образовались многочисленные группы наших соотечественников. В годы Гражданской войны количество эмигрантов из России непрерывно росло. В основном они скапливались в близлежащих странах и даже в недавно обретших независимость провинциях России. Наименее стойкая часть офицерского корпуса Русской армии вскоре последовала за штатскими и пополнила собой ряды эмигрантов.
Насколько грандиозны были масштабы эмиграции из России, нам позволяют представить данные, собранные чиновниками Лиги Наций. Согласно им после революции Россию покинуло 1 160 000 человек{1077}. Родину оставляли в основном представители дворянства, интеллигенции, а также генералы и офицеры Русской армии и флота. Все они, оставившие Родину в 1917–1922 гг., в истории Русского Зарубежья стали известны как Первая эмиграция.
Русские эмигранты неравномерно рассеялись по всем странам мира. Некоторым эмигрантам пришлось сменить две-три страны, прежде чем обрести постоянное пристанище. Наиболее массовыми очагами проживания русской эмиграции стали Франция, Германия, Болгария и Королевство сербов, хорватов и словенцев. К началу 1930-х гг. из-за различных внутриполитических проблем в Болгарии и Королевстве СХС численность русской диаспоры в них заметно снизилась. Абсолютными лидерами по количеству русских эмигрантов стали Франция и Германия. К середине 1930-х гг. примерная численность русских эмигрантов во Франции составляла около 200 000 человек, а в Германии около 50 000 человек{1078}. В этих странах также преимущественно проживали политические и военные лидеры Русского Зарубежья.
Несмотря на потерю Родины и, казалось бы, общее горе, различные политические течения внутри Русской эмиграции так и не смогли примириться друг с другом. Поэтому всех представителей первой эмиграции можно было условно разделить на принимавших февральскую революцию 1917 г. как положительный опыт и на отвергавших ее вместе со всеми последствиями. Первый лагерь образовывали члены партий кадетов, эсеров, меньшевиков и представители других социалистических группировок. Второй лагерь образовали представители центристских и монархических организаций. Основу последнего лагеря составляла военная эмиграция.
В начале 1930-х гг. в жизни Европы произошел ряд важных политических событий. В первую очередь это приход к власти в Германии национал-социалистической немецкой рабочей партии во главе с Адольфом Гитлером. В Италии уже в предыдущем десятилетии к власти пришла Национальная фашистская партия во главе с Бенито Муссолини. Оба упомянутых лидера и их партии соответственно занимали жесткие антикоммунистические позиции и провозглашали непримиримую борьбу с Коминтерном. С другой стороны, в это же время на международной арене значительно укрепились позиции СССР. Произошло признание советской власти рядом государств. Благодаря жестким репрессивным мерам, проводимым Иосифом Сталиным внутри страны, произошло кажущееся примирение между большевиками и их противниками, сводившееся, впрочем, к тотальному уничтожению всех противников советского режима.
Признание СССР как государства сильно усложнило жизнь русских эмигрантов: многие были вынуждены принять гражданство приютивших их стран. Однако на рубеже 1936–1937 гг. численность эмигрантов из России, не пожелавших или не имевших возможности принять гражданство других стран, составляла около 355 000 человек{1079}.
Тем временем укрепление политических режимов в тоталитарных государствах и их претензии на гегемонию в Европе стали причинами обострения политической обстановки во всем мире. Уже к 1935 г. большинству здравомыслящих людей в Европе стало ясно, что мир находится на краю бездны и не хватает лишь малой искры, для того чтобы заполыхал пожар новой мировой войны. Знала об этом и русская эмиграция… Тысячи русских эмигрантов с замиранием сердца следили за развитием европейских событий. Многие пытались предсказать грядущее столкновение СССР с другими государствами. Так, к примеру, А. И. Гучков незадолго до своей смерти в 1936 г. заявил: «Фактически война уже заняла на политической карте мира свое роковое место. Нет также никаких сомнений в том, что в новом неизбежном мировом конфликте основными соперниками будут Советский Союз и Германия»{1080}.
Близость войны разделила Русское Зарубежье на новые враждующие лагеря. Часть эмиграции выдвинула лозунг защиты СССР от внешнего врага, рассматривая Советский Союз уже не как новое государство, а как историческую Родину — Россию. Однако большая часть русской эмиграции осталась в лагере непримиримых противников советской власти и в предстоящем конфликте планировала поддержать внешнего врага, напавшего на СССР. Эмигрантская пресса присвоила сочувствующим СССР эмигрантам название «оборонцев», а противникам СССР — название «пораженцев».
Основой течения «оборонцев» стали эмигранты, придерживавшиеся преимущественно либеральных взглядов и одобрявшие февральскую революцию 1917 г. Осенью 1935 г. они организационно оформились в «Союз оборонцев». Штаб-квартира новой организации располагалась в Париже. В феврале 1936 г. «Союз оборонцев» стал называться Российским эмигрантским оборонческим движением (РЭОД). Лидеры «оборонцев» провозгласили, что ставят «защиту своей Родины выше политических разногласий с властью». Образование оборонческого движения было замечено и советскими спецслужбами. Глава разведывательного управления РККА Урицкий дал интересную и достаточно верную характеристику оборонцам: «Это движение можно считать фактором разложения в эмигрантской среде»{1081}.
Не все эмигранты, желавшие защитить СССР, оказались в рядах РЭОД. Многие воздержались от официального вступления в оборонческую организацию и примыкали лишь к лагерю «оборонцев». Среди них оказались и некоторые видные деятели февральской революции. Из лидеров правых эсеров к «оборонцам» примкнули Н. Д. Авксентьев и М. В. Вишняк, а из меньшевиков — Ф. И. Дан. Украсил своей персоной оборонческий лагерь и А. Ф. Керенский. Эмигрантские переживания привели в стан оборонцев даже некоторых лидеров белых армий. Наиболее значимой фигурой среди них был бывший начальник штаба Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) генерал-лейтенант П. С. Махров.
Отдельно стоит упомянуть и движение возвращенцев. Оно начало оформляться еще в начале 1920-х гг. Отделы Союза возвращения на Родину (сокращенно Сов-народ, что можно было расшифровать и как Советский народ) организовывались во всех странах, где существовала русская диаспора. Особенно сильны были отделы союза во Франции и Болгарии. Целью Совнарода было возвращение эмигрантов на Родину. Уже в 1922 г. функционеры союза в Болгарии заявляли: «Путь официального возвращения на Родину открыт»{1082}. Со временем союз превратился в придаток советских разведорганов и в средство политической обработки эмигрантов, что наглядно проявилось в годы испанской войны. Возвращение на Родину эмигрантов уже не являлось целью союза, это подтверждается сведениями французского отдела. В течение 5 лет (1931–1936 гг.) из 1000 членов союза во Франции с помощью организации в СССР вернулось лишь три человека{1083}. Вероятно, по этой причине произошло изменение в названии союза в 1937 г.; он стал называться Союзом друзей советской Родины.
Центристскую нишу в Русском Зарубежье занимало Российское Центральное Объединение, возникшее после Зарубежного съезда в 1926 г. Председателем объединения стал издатель парижской газеты «Возрождение» А. О. Гукасов. С годами позиция объединения сдвигалась вправо и в 1937 г. РЦО было переименовано в Российское национальное объединение.
Почти вся русская военная эмиграция оказалась в лагере «пораженцев». Именно военной эмиграции было суждено стать хребтом пораженческого движения. Помимо военных в лагере «пораженцев» оказалась значительная часть эмигрантов, придерживавшихся правых и центристских взглядов. Основная идея «пораженцев» была сформулирована еще в апреле 1926 г. на Русском Зарубежном съезде — «СССР — не Россия и вообще не национальное государство, а русская территория, завоеванная антирусским Интернационалом»{1084}. Окончательно движение пораженцев оформилось в годы Второй мировой войны и сыграло значительную роль в Русском Освободительном движении.
Наиболее сплоченной частью Русской военной эмиграции были подразделения Русской армии генерала П. Н. Врангеля. Покинув Крым в ноябре 1920 г., ее части были распределены по пустынным лагерям в Турции. Каждый из корпусов армии получил свой клочок земли: I армейский корпус — Галлиполи, Донской корпус — район Чаталджи, Кубанский корпус — остров Лемнос. Трудно описать, через что пришлось пройти русским воинам на берегах Дарданелл. Более полутора лет под палящим солнцем ютились десятки тысяч не смирившихся с большевизмом. В этих тяжелейших условиях Русская армия смогла выстоять и духовно закалиться. Безусловная заслуга в сохранении армии вдали от Родины принадлежала командному составу армии и ее главнокомандующему — генералу Врангелю. Весной — летом 1921 г. части Русской армии покинули негостеприимную турецкую землю и отправились в Европу. Благодаря помощи бывших царских дипломатов командованию армии удалось договориться с правительствами Болгарии, Чехословакии и Югославии о приеме этими странами частей Русской армии. Начался период эмиграции.
Экономические и политические трудности способствовали разобщению армейских частей, но командование армии прикладывало все свои силы для сохранения связи со всеми бывшими чинами армии. Началась работа по переформированию кадров различных воинских частей в различные союзы и общества. 1 сентября 1924 г. генерал Врангель собрал высших чинов Русской армии в городке Сремские Карловцы. На этом собрании Врангель огласил проект приказа о создания Русского Общевоинского союза (РОВС), образуемого для консолидации всех бывших военнослужащих императорской и белых армий. Большинство собравшихся генералов поддержали главнокомандующего, и его проект стал приказом № 35. В этот же день было принято временное положение о РОВСе, в первом параграфе которого значилось, что союз образуется с целью «объединить русских воинов, рассредоточенных в разных странах, укрепить духовную связь между ними и сохранить их как носителей лучших традиций и заветов русской Императорской Армии»{1085}.
В структуре РОВСа было образовано 5 территориальных отделов. В состав 1 отдела входили союзы и общества, располагавшиеся в Бельгии, Великобритании, Дании, Италии, Чехословакии, Финляндии и Франции. В состав II отдела входили организации, располагавшиеся в Венгрии и Германии, а в состав III — расположенные в свободном городе Данциге, Латвии, Литве, Польше и Эстонии. IV отдел был создан для организаций, располагавшихся в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Югославия) и Греции. В состав V отдела входили организации, расположенные в Болгарии и Турции. В дальнейшем во внутренней организации РОВСа произошли многочисленные изменения, что стало недавно предметом для отдельного исследования{1086}. Для придания РОВСу большого веса в среде эмиграции генерал Врангель обратился к великому князю Николаю Николаевичу с просьбой принять пост почетного председателя РОВСа. Затем начались переговоры с великим князем о финансировании РОВСа и усилении антисоветской работы. К сожалению, в окружении Николая Николаевича и генерала Врангеля нашлись интриганы, противостоящие консолидации русских национальных сил.
На начальном этапе существования Врангелю удавалось финансировать деятельность союза и его руководства. После передачи всех финансовых средств организации Николаю Николаевичу РОВС начал испытывать дефицит денежных средств. Правда, в то время начался всемирный финансовый кризис и поэтому списывать денежные трудности РОВСа на неумелое руководство не приходится. 12 января 1926 г. генерал Врангель был информирован о прекращении сметных ассигнований, выделяемых великим князем на РОВС{1087}. Несмотря на кажущийся финансовый крах, организации РОВС продолжали функционировать, постоянно сокращая свои и без того скудные расходы.
После смерти генерала Врангеля в апреле 1928 г. новым руководителем РОВСа стал один из героев Гражданской войны и руководитель антисоветской работы (т. н. Кутеповской организации) при великом князе генерал от инфантерии Александр Павлович Кутепов. Кутепов с новой силой взялся за консолидацию Русского военного Зарубежья в рядах РОВС. К членству были привлечены бывшие военнослужащие флота и казачьи войска. Заметно расширилась география союза, количество членов возросло до 50–60 тыс. человек{1088}. Важным аспектом деятельности РОВСа была его антисоветская работа, которая особенно активизировалась при генерале Кутепове. Он активно содействовал всевозможным антисоветским акциям, в том числе и откровенно террористическим. Боевики Кутепова много раз проникали в СССР из Финляндии с целью проведения диверсий. В СССР громкие антисоветские акции белоэмигрантов периода 1927–1928 гг. связывали непосредственно с Кутеповым. Активная антисоветская позиция генерала и его безусловное лидерство в военной эмиграции после смерти Врангеля и великого князя стали главными причинами для того, чтобы советские спецслужбы начали готовить операцию по его физическому уничтожению.
26 января 1930 г. в Париже с помощью предателя — генерал-майора Павла Павловича Дьяконова — советскими агентами был похищен генерал Кутепов. Дьяконов сумел выманить главу РОВСа на тайную встречу с одним из иностранных спонсоров. Генерал Кутепов был усыплен советскими агентами, и они стали готовить его к тайной отправке в СССР, однако сердце генерала не выдержало, и он умер на руках своих похитителей.
29 января 1930 г. на встрече общественных и военных деятелей эмиграции в Париже новым руководителем РОВСа был избран бывший главнокомандующий белым Северным фронтом генерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер. Генерал Миллер продолжил работу своих предшественников по реорганизации РОВСа. В апреле 1930 г. для персонального учета чинов союза были введены личные учетные карточки и книги учета личного состава{1089}. Месяцем ранее в Брюсселе для работы с эмигрантской молодежью была образована Военно-учебная группа Русской дворянской молодежи, позже переформированная в Русскую стрелковую генерала Врангеля дружину. Также был урегулирован вопрос уплаты членских взносов чинами союза.
Генерал Миллер был одним из ближайших сотрудников генерала Врангеля, и его назначение на пост руководителя РОВСа было закономерным. Однако в отличие от предыдущих лидеров союза Евгений Карлович был мало известен основной массе чинов РОВС — в годы Гражданской войны он сражался с большевиками на Севере, а большая часть чинов РОВСа — на Юге России. Генерал Миллер был хорошим командиром, неплохим организатором, но имел очень мягкий характер. Для упрочения своего положения и ознакомления с членами союза генерал Миллер во 2-й половине 1930 г. совершил ряд инспекционных поездок по отделам. Генералом Миллером была предпринята попытка повысить уровень подготовки офицеров РОВСа. С этой целью в конце 1930 г. с одобрения Миллера началась широкомасштабная работа по организации различных курсов повышения квалификации офицеров в Париже и Белграде. В сентябре 1931 г. были открыты и унтер-офицерские курсы при отделении Общества Галлиполийцев в Варне{1090}.
В самом начале 1932 г. судьба нанесла очередной удар по финансовому положению организации. Незадолго до этого генерал Миллер вложил значительную часть капитала РОВСа в шведскую спичечную компанию Ивара Крегера, надеясь на обещанную шведами прибыль. В марте 1932 г. компания Крегера разорилась, а он сам покончил жизнь самоубийством. Возможно, помещение капитала РОВСа в шведскую компанию и последовавший вслед за этим финансовый крах компании были осуществлены при непосредственном участии агентов советского ГПУ. Совокупные потери РОВСа в результате этой сделки составили 7 000 000 франков{1091}. Но это были еще не все потрясения, выпавшие на долю РОВСа в 1932 г. В течение 1932 г. отделы союза были потрясены несколькими скандалами. Ряд известных генералов из руководства союза были сняты со своих постов и исключены из РОВСа. Причинами этого стала критика в адрес непосредственного руководства и активное участие в политической жизни. В ноябре 1932 г. на совещании руководства союза по итогам года шесть старших начальников союза выступили с острой критикой методов антисоветской работы, проводимой союзом. Несмотря на трудности, РОВС продолжал свою деятельность. Организовывались и новые подотделы.
В 1933 г. обстановка в рядах РОВСа стала еще более взрывоопасной. Наметился разрыв между начальником I отдела союза генерал-лейтенантом Павлом Николаевичем Шатиловым и Миллером. Причиной для этого стало близкое сотрудничество Шатилова с тайной организацией союза (т. н. Внутренней линией) и сбор компромата последней на всех руководителей РОВСа. Кроме того, многие подозревали генерала Шатилова в желании лично занять пост руководителя союза. Сам генерал Шатилов считал, что руководство союза состарилось и его новаторским идеям противостоит ряд консервативных генералов: «Во многом виноват возрастной состав участников центрального аппарата»{1092}.
6 июня 1934 г. генерал Миллер в приказе по РОВСу объявил о своем уходе в трехмесячный отпуск. На время отсутствия руководителя союза его полномочия передавались начальнику III отдела генерал-лейтенанту Федору Федоровичу Абрамову. Однако 15 июня 1934 г. французские власти потребовали от генералов Абрамова и Шатилова немедленно покинуть территорию Франции, в случае отказа им пригрозили высылкой. Решение французских властей было принято под давлением советского представительства, всерьез опасавшегося усиления антисоветской деятельности РОВСа при Абрамове. Генерал Миллер прервал отпуск и вернулся на должность.
Устав от нападок в прессе, 27 июня 1934 г. Шатилов подал ходатайство об освобождении его от должности начальника I отдела, о чем через два дня было официально объявлено приказом по РОВСу, на его место был назначен генерал от кавалерии Иван Георгиевич Эрдели. Тем временем в эмигрантской среде начали распространяться слухи о глубоких противоречиях, царящих в руководстве РОВСа. Эмигрантские газеты пестрели заголовками «В Русском Общевоинском Союзе», «Кризис в Общевоинском Союзе». Масла в огонь подлили и публикации в близком к РОВСу журналу «Часовой». Начальник канцелярии РОВСа генерал-лейтенант Павел Алексеевич Кусонский видел причины для газетных публикаций в слабости главы РОВСа, в отсутствии компетентного заместителя, в персоне Шатилова и в претензиях вице-адмирала М. А. Кедрова на руководство РОВСом{1093}.
Советские спецслужбы в это время не сидели сложа руки. 1 июля 1934 г. ими был организован налет на квартиру председателя союза в Париже. Выманив дежурного офицера из квартиры, неизвестные взломали дверь и вынесли письма и документы. Спустя несколько месяцев, 30 сентября 1934 г., в здании управления РОВСа был организован взрыв бомбы.
Тем временем внутренняя борьба в руководстве РОВСа продолжалась. Генерал Шатилов начал интриговать против руководства союза, а некоторые генералы из окружения генерала Миллера стали вести работу по замене доверенных лиц Шатилова на ответственных постах в I отделе РОВСа, кроме того, пристальное внимание стало уделяться работе во Франции Внутренней линии. Многие из недоброжелателей Шатилова напрямую связывали деятельность этой организации с генералом. Назначенный вместо Шатилова Эрдели не смог наладить контакт с Внутренней линией и обратился к генералу Миллеру с предложением о прекращении работы этой организации. Однако Миллер отказал Эрдели, для осуществления контроля за Внутренней линией в качестве докладчика был привлечен генерал-майор Николай Владимирович Скоблин. Парадокс этой ситуации заключался в том, что уже с 1930 г. этот генерал и его супруга, известная эмигрантская певица Надежда Васильевна Плевицкая, были агентами советских спецслужб. Таким образом, вся тайная антисоветская работа РОВСа становилась известна ГПУ.
23 февраля 1935 г. к генералу Миллеру явилась делегация из 14 генералов и старших офицеров, занимавших ключевые посты в организациях I армейского корпуса. Среди прибывших были командир корпуса генерал-лейтенант Владимир Константинович Витковский, командир Корниловского полка генерал-майор Скоблин, командир Марковского полка генерал-майор Михаил Алексеевич Пешня, командир Дроздовского полка генерал-майор Антон Васильевич Туркул, командир артиллерийской бригады 1-го корпуса генерал-майор Анатолий Владимирович Фок, командир железнодорожной роты капитан Василий Васильевич Орехов и др. Прибывшие подали генералу Миллеру записку «с пожеланиями, граничащими с требованиями», а также высказали обеспокоенность возможным уходом генерала Миллера и заменой его генералом Деникиным{1094}.
Результатом этого демарша, получившего название «дворцового переворота», стало образование особой комиссии из актива I корпуса для рассмотрения предложенных реформ{1095}. Основными причинами, спровоцировавшими выступление реформаторов, были: отсутствие сведений о финансовом положении РОВСа, отсутствие видимой работы против коммунистов, резкое понижение сборов в «Фонд Спасения Родины», пассивность руководства союза при прекращении расследования исчезновения генерала Кутепова{1096}. Наиболее заметную роль в выступлении реформаторов играли генералы Скоблин, Туркул и Фок. Деятельность комиссии генерал Миллер называл «болтовней», несмотря на грандиозные планы реформаторов, в структуре РОВСа не произошло существенных изменений. Не произошло и громких отставок, лишь генерал Эрдели был освобожден от должности начальника I отдела, а его обязанности принял на себя сам Миллер.
Начался 1936 г. Он не принес успокоения в ряды РОВСа. Противоречия, существовавшие в организации до этого, решены не были, и потому вскоре в союзе грянул новый кризис. Весной 1936 г. генерал Туркул заявил об образовании новой организации — Русского Национального союза участников войны (РНСУВ). Основой туркуловской организации стали кадры объединения Дроздовского стрелкового полка. Изначально Туркул планировал, что новая организация станет частью РОВСа, но генерал Миллер выступил против этого{1097}. Свою позицию Миллер мотивировал приказом главнокомандующего Русской армией № 82 от 8 сентября 1923 г. о недопущении членства чинов армии в политических организациях. Этот приказ был подписан генералом Врангелем с целью недопущения политических раздоров в союзе. Но именно отсутствие твердой политической платформы обусловило образование РНСУВ.
Лидеры РНСУВ считали, что необходимо «не только отрицать коммунизм, но и, главное, утверждать свое», т. е. активно с ним бороться{1098}. Устав новой организации был принят в день начала Национального восстания в Испании — 17 июля 1936 г. в Париже. В конце июля 1936 г. состоялась встреча Миллера и Туркула, на которой были обсуждены возможные пути выхода из сложившейся ситуации. Однако компромисса достичь не удалось, и 27 июля 1936 г. генерал Туркул вышел из РОВСа. Этот шаг поддержали А. В. Фок, редактор «Часового» В. В. Орехов и большинство дроздовцев, проживавших во Франции.
Демарш Туркула не стал последним потрясением в истории РОВСа. 18 сентября 1937 г. в Париже состоялись торжества, посвященные 20-летию Корниловского полка. Они прошли с большой помпой: присутствовал весь цвет русской военной эмиграции. С речью выступил глава РОВСа генерал Миллер. В центре события был Скоблин, общественность смогла увидеть его примирение с генералом Миллером и способность сплотить русскую военную эмиграцию{1099}.
Днем 22 сентября 1937 г. генерал Миллер по приглашению Скоблина отправился на встречу с немецкими офицерами. Уходя на эту встречу, он оставил записку в запечатанном конверте, адресованном генералу Кусонскому. В записке Миллер рассказывал, что отправляется на встречу с немцами вместе со Скоблиным. С этой встречи генерал Миллер не вернулся. Он был захвачен советскими агентами и вывезен на пароходе в СССР. Розыски Миллера начались после 20 часов 22 сентября 1937 г. Ближе к полуночи генерал Кусонский распечатал конверт и прочел записку Миллера. Содержание записки сделало Скоблина главным подозреваемым, и поэтому генерал Кусонский и адмирал Кедров вызвали его в канцелярию РОВСа. Скоблин, не подозревая о существовании записки Миллера, смело отправился на рю дю Колизе, где находилась канцелярия союза. Ответив на вопросы Кедрова и Кусонского, Скоблин собрался идти вместе с ними в полицию и заявить об исчезновении Миллера. Однако, воспользовавшись замешательством присутствовавших, он незаметно вышел из канцелярии и бежал. Отсутствие предателя было обнаружено Кусонским и Кедровым только на улице.
Преемником генерала Миллера на посту руководителя РОВСа стал генерал-лейтенант Федор Федорович Абрамов. Он, в общем-то, явился продолжателем линии, ранее проводимой генералом Миллером, т. е. выступал за продолжение борьбы с коммунизмом. Однако вскоре генерал был скомпрометирован своим сыном Николаем, ранее прибывшим из СССР. Когда выяснилось, что Николай Абрамов был агентом советских спецслужб, генерал Абрамов отказался от председательства и 20 марта 1938 г. передал власть в РОВСе генерал-лейтенанту Алексею Петровичу Архангельскому{1100}. Новый глава РОВСа проживал в Бельгии, там же находился штаб союза. К этому времени в структуре РОВСа были следующие европейские отделы: I отдел объединял русские военные организации Дании, Египта, Италии, Польши, Финляндии, Франции, II отдел — Австрии, Великобритании, Венгрии, Германии, Данцига, Испании, Персии, Прибалтики, Швейцарии, Швеции, III отдел — Болгарии и Турции, IV отдел — Греции, Румынии и Югославии, V отдел — Бельгии и Люксембурга, VI — Чехословакии.
Вскоре центром Русской военной эмиграции стала Германия. Предыстория этого события такова. Тесные контакты белоэмигрантов с верхушкой НСДАП прекратились в ноябре 1923 г., когда во время «Пивного путча» погиб ближайший сподвижник Гитлера и сторонник сближения с русской эмиграцией Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер. В тот день в колонне нацистов шел генерал-майор Василий Викторович Бискупский. После прихода нацистов к власти они были поражены разбродом и шатанием внутри русской эмиграции. Либерально настроенные политики и военные поспешили оставить Германию, так как опасались репрессий. Однако это не сплотило русскую диаспору и не решило ее внутренних противоречий. Спустя несколько лет для контроля эмиграции немцы организовали Управление делами Русской эмиграции (Russische Vertrauensstelle), главой которого в ранге правительственного комиссара стал генерал Бискупский{1101}. Заместителем генерала Бискупского был назначен легитимист Николай Федорович Фабрициус-де-Фабрис, секретарем Управления — Петр Николаевич Шабельский-Борк, главой молодежного отдела — Сергей Владимирович Таборицкий{1102}. Задолго до этого, в марте 1922 г., Шабельский-Борк и Таборицкий прославились попыткой убить П. Н. Милюкова, в ходе которой погиб В. Д. Набоков.
Создав орган управления русской диаспорой, немцы обратили свое внимание на военную эмиграцию — II отдел РОВСа в Германии. Начальнику последнего генерал-майору Алексею Александровичу фон Лампе немцы высказали требование о переформировании отдела в самостоятельную организацию, не связанную с РОВСом, который они подозревали в симпатиях к англичанам и французам. И глава союза, и генерал фон Лампе прекрасно понимали, что в случае их отказа немцам РОВС будет запрещен в Германии. Поэтому в августе 1938 г. было образовано Объединение русских общевоинских союзов (ОРВС). Главой объединения остался генерал-майор фон Лампе. В состав объединения вошли все союзы и объединения II отдела РОВСа. После оккупации Чехии в ведение ОРВС перешли местные военные союзы. То же случилось и после оккупации Польши. Затем влияние главы ОРВС распространилось и на другие европейские страны — Данию и Люксембург.
В мае 1940 г. Франция была разгромлена Германией и разделена на 2 зоны — оккупированная немцами зона управлялась главой немецкой военной администрации в Бельгии и Северной Франции, а неоккупированная зона (Южная Франция) — правительством маршала Петена. В Париже (оккупированная зона) в июле 1940 г. был организован Комитет по организации представительства Русской национальной эмиграции, заменивший собой ранее существовавший эмигрантский комитет В. А. Маклакова{1103}. Главой нового комитета стал инженер Юрий Сергеевич Жеребков. 9 апреля 1941 г. был также основан Комитет взаимопомощи русских эмигрантов во главе с полковником Владимиром Карловичем Модрахом. Год спустя, 21 апреля 1942 г., Представительский комитет был преобразован в Управление делами Русской эмиграции во Франции{1104}. По предложению Жеребкова все военные эмигрантские организации в оккупированной Франции возглавил генерал-лейтенант Николай Николаевич Головин, ранее возглавлявший Высшие военно-научные курсы, главой молодежного отдела был назначен глава Национальной организации полковник Павел Николаевич Богданович, занимавший вместе с этим пост заместителя генерала Головина. В Южной Франции все военные союзы были подчинены генерал-лейтенанту Михаилу Андреевичу Свечину. Вскоре генерал Свечин объявил о включении русских военных союзов в легион французских ветеранов (см. Франция).
Ситуация в Югославии, где располагался IV отдел РОВСа, весной 1941 г. претерпела большие изменения. В считаные дни разгромив Югославию, немцы и итальянцы принялись наводить «порядок» в стране. Территория Югославии была оккупирована союзниками по Анти коминтерновскому пакту, кроме того, было образовано Независимое государство Хорватия (НГХ), в котором у власти находилась радикальная националистическая партия — Усташа. Уже в первые месяцы существования НГХ по всей стране начались акции массового уничтожения сербского населения и православных священников. Убийства сербов и гонения на православие вызывали возмущение у русских эмигрантов, но эмигрантская община стояла перед необходимостью налаживать отношения с новой хорватской властью, которая, по мнению многих, на долгие годы обосновалась на Балканах. Официальным представителем Русской эмиграции в Хорватии стал Георгий Юльевич Ферхмин{1105}. Он был признан как таковой не только хорватским правительством, но и германскими оккупационными властями. В связи с особым положением Хорватии начальником IV отдела Русского общевоинского союза (РОВС) генерал-лейтенантом Иваном Гавриловичем Барбовичем было принято решение о создании на территории НГХ независимого хорватского отдела РОВС{1106}. Начальником этого отдела генерал Барбович назначил генерал-лейтенанта Даниила Павловича Драценко. Последний был представлен Ферхминым немецким и хорватским властям и признан ими в качестве главы Русской военной эмиграции. Кубанский войсковой атаман генерал-майор Вячеслав Григорьевич Науменко назначил полковника Павла Степановича Есаулова своим представителем на территории НГХ.
В Сербии, где проживало много русских эмигрантов, в июне 1941 г. было создано Бюро по защите интересов Русской эмиграции. Его главой был назначен генерал-майор Михаил Федорович Скородумов. Однако уже в сентябре 1941 г. он возглавил формирование Русского корпуса, а затем был арестован — поводом стало его обещание привести подчиненных в Москву. Вместо генерала Скородумова главой бюро был назначен генерал-майор Владимир Владимирович фон Крейтер. Именно Сербия стала местом формирования Русского корпуса, а русские эмигранты в этой стране — его основой.
Войны, потрясшие Европу накануне Второй мировой, значительно изменили структуру эмигрантских военных организаций да и самой эмиграции в целом. Кроме того, участие эмигрантов в военных конфликтах продемонстрировало, что долгие годы изгнания не отбили желания у солдат и офицеров белых армий бороться с большевизмом. В годы испанской гражданской войны (1936–1938 гг.) в рядах армии националистов был организован небольшой отряд из русских эмигрантов, половину отряда составляли активисты РОВСа. Через несколько месяцев после победы националистов в Испании началась советско-финская война. Прошли считаные дни с начала войны, и туда устремились представители русской эмиграции. В Финляндии эмигрантам впервые удалось увидеть такое количество подсоветских людей, взятых в плен финской армией. Вскоре при помощи эмигрантов из пленных стали формироваться добровольческие отряды, получившие название — Русские национальные отряды. Таким образом, в преддверии Второй мировой войны Русская эмиграция еще раз продемонстрировала свою готовность бороться с коммунизмом, а в последнем случае и сотрудничать с подсоветскими людьми.
Накануне нападения Германии на СССР, 21 мая 1941 г., генерал фон Лампе обратился с посланием к главнокомандующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. В послании фон Лампе передал себя и возглавляемое им ОРВС в распоряжение Верховного командования Вермахта и просил «дать возможность принять участие в борьбе» с коммунизмом{1107}. Месяцем позже Германия напала на СССР. Узнав о нападении, начальники отделов ОРВС и РОВС активизировали свои контакты с представителями Германии. Генерал Абрамов, по-прежнему возглавлявший III отдел РОВС, обратился к представителям Германии с предложением использовать эмигрантов в борьбе с коммунистами, а глава Юго-восточного отдела ОРВС (ранее VI отдел РОВСа) капитан 1-го ранга Яков Иванович Подгорный на приеме у заместителя имперского протектора Богемии и Моравии Рейнгарда Гейдриха также заявил о готовности русской эмиграции принять участие в борьбе с коммунизмом{1108}. Немцы вежливо благодарили, но пока отказывались от помощи. 30 июня 1941 г. в Берлине состоялось совещание с участием представителей ОКВ, войск СС, министерства иностранных дел Германии и др. организаций. В ходе этого совещания обсуждались основные вопросы по формированию иностранных добровольческих частей. На нем было принято решение пока отказаться от предложений эмигрантов. Тем временем, не получив ответа на свое майское обращение, генерал фон Лампе вторично обратился к Браухичу, а также передал письмо лично для Гитлера в руки шефа канцелярии рейхспрезидента Отто Мейснера 5 июля 1941 г.
Через несколько дней после вторжения немцев в СССР начальники отделов РОВС и ОРВС объявили регистрацию добровольцев для службы на Восточном фронте. В оккупированной зоне Франции было зарегистрировано более 1500 офицеров-эмигрантов, «изъявивших желание безоговорочно участвовать в борьбе против большевизма»{1109}. Интересно отметить, что около 200 офицеров, набранных во Франции, почти сразу же отбыли на фронт. Вопреки ожиданиям эти офицеры не использовались как одно подразделение, а были распределены по немецким частям в качестве переводчиков — зондерфюреров (Sonderfuhrer). Наблюдая за процессом создания европейских добровольческих формирований, эмигранты начинали беспокоиться и проявлять нетерпение. Для примера возьмем одно из эмигрантских писем конца июля 1941 г.: «Нет сил терпеть, прошу покорно Вашего совета, есть ли надежда ждать организацию или идти добровольцем в чужой легион. Я бронепоездник с «Иоана Калиты», был в Галлиполи. Если скоро предпримите что-нибудь, хорошо, подожду, если же нет, уезжаю к кому бы то ни было, только к врагам большевиков»{1110}.
Таких нетерпеливых в одной только Франции оказалось приличное количество. Узнав о формировании Легиона французских добровольцев (LVF; см. в главе «Франция») русские эмигранты, имевшие французское гражданство, стали вступать в его ряды. Большинство эмигрантов были ветеранами французского Иностранного легиона. Русскими добровольцами была укомплектована 3-я рота 1-го батальона Л ВФ, ее командиром был лейтенант Иностранного легиона Коптев. Командиром 4-й роты был лейтенант Адамович, а заместителем командира 1-й роты — лейтенант Юревич{1111}. Таким образом, на момент создания ЛВФ, вернее его 1-го батальона, одна из его рот была сформирована из русских эмигрантов, а двумя командовали русские офицеры-эмигранты. В состав ЛВФ вступили и кавказские эмигранты — 40 грузинских добровольцев, и некоторое количество армянских добровольцев{1112}. Вместе с арабскими добровольцами и несколькими неграми личный состав легиона представлял собой очень красочную картину. По прибытии в Дебицу немцы потребовали заменить русских офицеров на французов, а также сократить количество русских в легионе. Русские командиры рот были заменены на французских офицеров, но простые легионеры остались продолжать службу{1113}.
Тем временем в Хорватии генерал Драценко жестко высказал свою позицию по поводу начавшейся войны: «Эту борьбу, а не туманное философствование ведут народы Европы во главе с Германией и ее Вождем и нам, русским националистам и патриотам, сейчас по пути только с ними»{1114}. Вскоре Драценко отдал приказ о регистрации солдат и офицеров для участия в начавшейся борьбе с коммунизмом. Для службы зарегистрировалось более 1500 человек. Подавляющее количество записавшихся было офицерами: 2 % были генералами, 15 % — штаб-офицерами, 40 % — обер-офицерами, 22 % — унтер-офицерами, 16 % — нижними чинами, 3 % — военными чиновниками, 2 % — военными священниками, врачами и фельдшерами{1115}. Среди записавшихся было и 20 офицеров Генерального штаба.
В августе 1941 г. по распоряжению Драценко начали организовываться военные курсы, на которых планировалось преподавать около 20 предметов специальных и общевоенных дисциплин. В городе Банья Лука обществом офицеров генерал-майора Шишлова помимо чисто военных курсов были организованы и политические. Генерал-майор В. К. Бодиско вел занятия по повышению квалификации с офицерами-артиллеристами. 29 августа 1941 г. в Загребе были организованы шестинедельные курсы сестер милосердия. Курсы были организованы при непосредственном участии уполномоченного Российского общества Красного Креста П. М. Боярского. Занятия на курсах начались 1 сентября 1941 г., тогда же была начата регистрация женщин-врачей и дипломированных сестер милосердия. Бурная деятельность русских эмигрантов в НДХ нашла отражение даже в болгарской прессе, в ней появились заметки о формировании в Загребе легиона добровольцев из русских эмигрантов{1116}. Активность эмигрантов вызывала недоумение у хорватских властей и негативную реакцию у немцев. По требованию последних 10 сентября 1941 г. регистрация русских эмигрантов, проживавших в НГХ, для участия в антисоветской борьбе была остановлена.
Постепенно деятельность генерала Драценко сошла на нет, прекратилось издание сводок. Непонимание немцев и ущемление ими русских национальных интересов не оттолкнуло от них основной массы русской военной эмиграции. Многие русские эмигранты из Хорватии во главе с генералом Драценко вступили в ряды Русского охранного корпуса, формировавшегося в Сербии, другие в частном порядке вступили в ряды хорватских частей. Так, известно о службе русского лейтенанта Коробкина в составе 369-го усиленного хорватского полка в 1941–1943 гг.
Весной 1941 г., после образования НГХ, несколько русских пилотов, ранее служивших в ВВС Югославии, перешли в Хорватскую авиацию. При формировании Хорватского авиационного легиона некоторые из них вступили в его ряды. В составе истребительной эскадрильи служил капитан Аркадий Попов. Вместе со своими хорватскими товарищами он прошел летную подготовку в авиационной школе неподалеку от Нюрнберга. Стажировка пилотов закончилась 1 ноября 1941 г., и пилоты отбыли на Восточный фронт. 16 декабря хорватские пилоты соединились на аэродроме в Мариуполе. В начале 1942 г. капитан Попов был арестован сотрудниками гестапо по подозрению в подготовке перелета на сторону советских войск. Он провел в заключении 5 месяцев, был выпущен, потом снова арестован. На допросах Попов держался стойко и не признавал обвинения. При пытках он лишился левого уха. В 1943 г. Попов был передан усташской службе безопасности, которая прекратила следствие по его делу. Вслед за этим он был назначен командиром 16-й истребительной эскадрильи НГХ{1117}. 23 октября 1943 г. капитан Попов перелетел на сторону союзников и позже возглавил 1-ю истребительную эскадрилью НОЛЮ Тито. В составе бомбардировочной эскадрильи Хорватского авиационного легиона служил известный русский летчик Георгий Викторович Янковский. До апреля 1941 г. он служил в югославской авиации, а затем перешел в ВВС Хорватии. При создании Хорватского авиационного легиона записался добровольцем. Участвовал в авианалетах на Москву. По возвращении в Хорватию Янковский вступил в Русский корпус, в рядах которого он и погиб. В составе бомбардировочной эскадрильи хорватов служили еще братья Олег и Лев Окшевские, перелетевшие на советскую сторону в июне 1942 г. Немецкие спецслужбы на Балканах также использовали эмигрантов. На территории Югославии около 200 эмигрантов были служащими и агентами Абвера и гестапо{1118}.
В Германии также была проведена регистрация добровольцев для службы на Восточном фронте. По данным генерала фон Лампе, к 23 августа 1941 г. из Берлина на Восточный фронт было направлено 52 члена ОРВС{1119}. По приказу начальника Юго-восточного отдела ОРВС капитана 1-го ранга Подгорного в имперском протекторате была тоже проведена регистрация добровольцев для службы на Восточном фронте.
При формировании испанской добровольческой дивизии в ее состав были тоже приняты русские добровольцы-эмигранты. Они все были ветеранами гражданской войны в Испании. После победы Франко они все получили испанское гражданство и остались жить в этой стране. Поданным испанских историков, 29 русских белоэмигрантов, участников гражданской войны в Испании, вступили в состав «синей» дивизии{1120}. Один из них — Константин Андреевич Гончаренко — погиб зимой 1942 г. на берегах Волхова, другой — Надим Александрович Клименко — потерял обе ноги вследствие обморожения. Еще один русский участник испанской войны — Александр Николаевич Рагозин, сын известного русского пилота Николая Александровича Рагозина — служил в рядах испанской эскадрильи на Восточном фронте. В течение 10 месяцев он находился в составе 2-й «синей» эскадрильи на Восточном фронте{1121}.
Начальником III отдела генералом Абрамовым также был отдан приказ о регистрации бывших военнослужащих для отправки на Восточный фронт, но в отличие от других отделов в Болгарии такой приказ вызвал брожение в умах. Хотя Болгария и являлась союзником Германии, но свои войска на Восточный фронт не отправила. Однако около 20 болгарских граждан — русских белоэмигрантов — отбыли в СССР в качестве агентов абверовской структуры — военной организации «Болгария» (Kriegsorganisation Bulgarien). Их руководителем являлся заместитель генерала Абрамова и один из руководителей Внутренней линии РОВСа капитан Клавдий Александрович Фосс.
Документального подтверждения о проведении регистрации добровольцев на территории V отдела РОВСа (Бельгия и Люксембург) не обнаружено. Однако генерал фон Лампе надеялся, что начальник V отдела РОВСа генерал-майор Борис Григорьевич Гартман поддержит это начинание{1122}. Пока руководство отдела мялось в нерешительности, горячие головы стали вступать в состав Валлонского легиона (см. Бельгия). Около 20 белоэмигрантов оказались в рядах валлонского подразделения{1123}. Один из них, офицер Русского императорского флота Георгий Васильевич Чехов, был командиром 3-й роты легиона, а весной 1942 г. исполнял обязанности его командира. Еще один доброволец легиона — монархист Николай Сахновский из Российского Имперского союза-ордена (РИСО) — позднее пытался создать русскую роту при Валлонской бригаде, но его начинание сгинуло в Черкасском котле.
В скандинавских странах эмигранты тоже откликнулись на формирование добровольческих частей. В Дании несколько эмигрантов вступили в ряды Датского добровольческого корпуса. В Норвегии добровольцев было гораздо больше. В ряды Норвежского легиона вступили Павел Алексеевич Чагадаев-Саканский, Сергей Охременко, Николай фон Вейерман и др.{1124}
Теперь на короткое время вернемся опять к письмам генерала фон Лампе немецкому руководству. 10 июля 1941 г. Отто Мейснер уведомил генерала, что письмо, адресованное Гитлеру, было по приказу фюрера передано в ОКВ для рассмотрения. 1 августа 1941 г. наконец пришел ответ от Браухича. В нем значилось, что «в настоящее время чины Объединения не могут быть применены в германской армии»{1125}. Безусловно, ответ немцев стал холодным душем для эмигрантов-пораженцев. Столь желанное возвращение на Родину и новая схватка с большевиками опять откладывались. В сложившейся ситуации генерал фон Лампе счел своим долгом выступить с разъяснением вопроса участия эмигрантов в боях на фронте. В своем циркулярном письме фон Лампе указал: «Этот ответ указывает на то, что в данное время и в предложенной мной форме применение русских воинских частей в борьбе неприменимо… Чины Объединения не связаны более в своих решениях, принятым мною на себя, от лица всего Объединения обязательством и поэтому предоставляю каждому из них право в дальнейшем осуществить свое стремление послужить делу освобождения Родины — путем использования каждым в индивидуальном порядке предоставляющихся для этого возможностей…»{1126}. Казалось бы, и все, на этом можно поставить точку, но…
12 сентября 1941 г. было начато формирование Отдельного Русского корпуса в Сербии. На протяжении 1941–1943 гг. в его составе служили исключительно белоэмигранты. Обилие офицеров и генералов заставляло командование корпуса по сути вновь формировать офицерские полки, где офицеры были в качестве рядовых. Затем в корпус стали прибывать эмигранты из других Балканских стран, а позднее пленные красноармейцы и жители СССР. На 12 сентября 1944 г. в рядах корпуса состояло И 197 человек, из них из Румынии прибыло — 5067 человек, из Сербии — 3198, из Болгарии — 1961, из СССР — 314, из Венгрии — 288, из Хорватии — 272, из Греции — 58, из Польши — 19, из Латвии — 8, из Германии — 7, из Италии — 3, из Франции — 2 человека{1127}.
Осенью 1941 г. командование транспортной бригады НСКК «Тодт» начало вербовочную кампанию среди русских белоэмигрантов. Состоялись консультации между представителями НСКК, строительного штаба «Шпеер» и РОВСа о возможности широкомасштабного привлечения белоэмигрантов в ряды НСКК. Эмигранты могли поступать в организацию в качестве водителей, механиков, началось привлечение в ряды НСКК и советских военнопленных. Ответственным за вербовку белоэмигрантов был назначен бывший командир Лейб-гвардии казачьего полка генерал-майор Василий Авраамович Дьяков. При помощи генерала из русских эмигрантов Западной Европы было создано несколько подразделений в рядах НСКК. В 1943 г. 2 батальона (по 7 рот каждый) из состава этих подразделений были переданы в состав транспортной группы НСКК «Тодт» с обозначением 67 и 69 (Transportstaffeln 67 und 69){1128}. Оба подразделения до конца войны оставались на Западном фронте и оперировали под руководством командования корпуса ОТ «Запад».
Сложности, испытываемые на Восточном фронте, вскоре заставили их пересмотреть некоторые моменты Восточной политики и начать более масштабное сотрудничество с уроженцами России, в т. ч. и эмигрантами. В январе 1942 г. начальник Юго-восточного отдела ОРВС довел до сведения своих подчиненных, что немцы затребовали у него в срочном порядке список лиц, готовых участвовать в борьбе с коммунистами{1129}. Вероятно, тогда же началась запись и в других отделах ОРВС и РОВС. Так, I отделом РОВСа к началу июня 1942 г. из Парижа на Восточный фронт было отправлено 3 группы офицеров-эмигрантов, всего около 25 человек.
На протяжении 1942–1943 гг. многие белоэмигранты продолжали вступать в различные формирования для участия в борьбе с большевизмом. На фронт отправились не только эмигранты, но и их дети: «…Мой долг отомстить за мою семью и за ту страну, которую я всегда так любил. Именно поэтому я выбрал военную карьеру в надежде, что позже я смогу с оружием в руках бороться против большевизма, вступив в ряды Белой армии или армии какой-либо другой страны, которая будет бороться с большевизмом», — писал Константин Федорович Шальбург{1130}. Позже под именем Кристиана Фредерика Шальбурга он возглавит Датский добровольческий корпус. В Норвегии эмигранты вступали в добровольческие части целыми семьями. В ряды 23-го танково-гренадерского полка СС «Норге» вступил штабс-капитан Владимир Федорович Карпов и его сыновья-близнецы Игорь и Кирилл. Во Франции в ряды войск СС вступили Сергей Кротов и Сергей Протопопов. В валлонских частях в качестве офицеров оказалось еще несколько эмигрантов — в бригаду в качестве офицеров были приняты Петр Сахновский и Николай Турчанинов. Помимо спецслужб эмигранты охотно принимались в органы пропаганды. Уже в конце 1941 г. имелась информация, что в роты пропаганды вступили «многие русские молодые люди»{1131}.
Таким образом, налицо своеобразная закономерность — русские эмигранты на Балканах вступали преимущественно в ряды Русского корпуса, а эмигранты, проживавшие в Западной Европе, попадали в различные добровольческие формирования. Около 1000 русских эмигрантов оказалось в рядах немецких подразделений и штабов в качестве зондерфюреров, выполняя обычно функции переводчика. После начала создания Восточных частей многие эмигранты вступили в их ряды, значительное количество эмигрантов оказалось и в рядах всевозможных казачьих частей немецкой армии. В конце войны Русское военное зарубежье поддержало создание Комитета освобождения народов России Андрея Андреевича Власова.
Наиболее точный и верный подсчет количества русских эмигрантов, участвующих в войне на стороне стран «Оси», осуществил петербургский исследователь К. М. Александров, по его данным, от 20 до 25 тыс. белоэмигрантов (включая эмигрантскую молодежь) служило в армиях и полувоенных организациях стран «Оси»{1132}.
Русский корпус на Балканах С. И. Дробязко
Одним из немногих воплощений идеи создания эмигрантских вооруженных формирований для борьбы с большевизмом стало создание Русского охранного корпуса в Сербии. Уже в июне 1941 г. начальник Русского доверительного бюро в Югославии (организации, представлявшей интересы русских эмигрантов перед германскими оккупационными властями) генерал-майор М. Ф. Скородумов выступил с предложением сформировать из бывших офицеров, солдат и казаков армии Врангеля дивизию и отправить ее на Восточный фронт, но получил отказ. Однако активизация партизанской войны на Балканах вскоре поставила перед германским командованием вопрос поиска дополнительных сил для охранной и полицейской службы в этом регионе, и новое предложение Скородумова о создании из эмигрантов некоего подобия сил самообороны было одобрено немцами. В условиях жесточайшей войны «всех против всех», охватившей оккупированную Югославию, создание таких сил стало для русской белой эмиграции вопросом выживания. При всем этом инициаторов формирования не оставляла надежда, что по завершении «борьбы с бандами» на Балканах им представится возможность попасть в Россию и начать борьбу за ее освобождение.
12 сентября 1941 г. Скородумов получил от командующего германскими войсками на Юго-Востоке приказ о формировании в Белграде «Отдельного русского корпуса», командиром которого он назначался, и в тот же день издал свой приказ о мобилизации всех военнообязанных эмигрантов в возрасте от 18 до 55 лет{1133}. Этот призыв встретил широкий отклик в рядах русской военной эмиграции на Балканах. К 1 октября 1941 г. в корпус записалось уже 893 добровольца, и количество желающих служить в нем все увеличивалось. Однако политическая активность Скородумова пришлась не по нутру германским властям, в результате чего генерал был смешен с поста командира корпуса и арестован гестапо. Несмотря на это, при поддержке начальника штаба командующего германскими войсками на Юго-Востоке полковника Кевиша формирование корпуса было продолжено и завершено его новым командиром генерал-лейтенантом Б. А. Штейфоном — бывшим начальником штаба I армейского корпуса Русской армии Врангеля.
Основной контингент корпуса составили бывшие чины Русской армии, осевшие в 1921–1922 гг. в Югославии и Болгарии. Большинство их до начала войны состояло в различных военных организациях, главным образом — в рядах Русского общевоинского союза (РОВС). Лишь около 10 % от общего числа добровольцев составляла русская молодежь, выросшая в эмиграции, — юнкера, студенты, гимназисты{1134}. Циркуляры о наборе добровольцев рассылались по русским военным организациям и в других странах — в Германии и протекторате Богемия и Моравия, Польше, Франции, Греции, Италии, однако число призванных из этих стран было невелико, так как вербовка добровольцев в пределах Германии и Западной Европы германскими властями не была разрешена. По состоянию на 12 сентября 1944 г. в рядах корпуса служили 5796 эмигрантов, из которых 3470 проживали накануне войны в Сербии и Хорватии (в основном кубанские казаки и бывшие чины 1-й кавалерийской дивизии Русской армии), 1961 — из Болгарии (донские казаки и бывшие чины I армейского корпуса) и 371 — в других странах.
Из 44 генералов, состоявших в рядах корпуса, только трое (командир корпуса Б. А. Штейфон и командиры 1-й и 2-й бригад И. К. Кириенко и Д. П. Драценко) носили генеральские звания по занимаемым должностям. Ввиду огромного избытка офицеров большинству их пришлось служить на должностях унтер-офицеров и рядовых солдат. Переносить все тяготы этой службы по возрасту и состоянию здоровья могли далеко не все, и отток личного состава из корпуса на протяжении первых двух лет был весьма велик.
2 октября 1941 г. германское командование присвоило корпусу наименование «Русский охранный корпус» и в административном и хозяйственном отношении подчинило его главному уполномоченному по торговле и промышленности в Сербии группенфюреру Нойхаузену. 1-й полк корпуса был сформирован к 26 сентября и первоначально включал 5 рот, сведенных в 2 батальона. К середине октября он состоял уже из четырех батальонов: 1-й юнкерский, 2-й смешанный, 3-й казачий, 4-й стрелковый. 23 октября был создан штаб бригады, которая включала 1-й и 2-й сводные полки и насчитывала примерно 2400 человек. В 1-м полку осталось 3 батальона: 1-й юнкерский, 2-й смешанный и 3-й казачий. 2-й полк включал следующие подразделения: 1-й стрелковый батальон (бывший 4-й в 1-м полку), 2-й смешанный батальон, 3-й батальон. 11 ноября была сформирована так называемая сборная рота, из которой осуществлялось пополнение частей новыми добровольцами.
Приказом от 18 ноября 1941 г. Русский охранный корпус был переименован в Русскую охранную группу. Штаб бригады был расформирован, полки переименованы в отряды, батальоны в дружины, а роты — в сотни. На следующий день официально завершилось формирование 1-го полка (отряда), который после торжественного смотра убыл из Белграда в Шабац и уже 25–29 ноября получил боевое крещение в боях с партизанами. 2-й полк (отряд) был окончательно сформирован 6 января 1942 г., а уже два дня спустя, в основном за счет контингента, прибывшего из Болгарии, началось формирование 3-го полка. Кроме того, при штабе корпуса были сформированы рабочая рота и запасной батальон, осуществлявший концентрацию и распределение по строевым частям прибывавшего пополнения. К этому времени в полках были сформированы новые роты (сотни), и общее их число в каждом полку достигло 12. Сотни были сведены в батальоны (дружины) по 4 в каждом.
К началу мая 1942 г. завершилось формирование 3-го полка и началось формирование 4-го. В составе последнего к концу ноября удалось сформировать 1-й (Донской) казачий батальон, а также 2 стрелковые роты. С началом формирования 4-го полка было решено вернуться к бригадной структуре, в связи с чем 11 мая был сформирован штаб 1-й бригады. К концу года Русская охранная группа насчитывала 6000 солдат и офицеров, в том числе до 2000 казаков{1135}.
Первые образцы формы одежды для Русского охранного корпуса (охранной группы) изготавливались путем переделки югославских мундиров серого защитного цвета. Однако в связи с нехваткой серого обмундирования, части, формировавшиеся с начала 1942 г., получали форму, пошитую из темно-коричневого сукна. На мундирах и шинелях все чины корпуса вне зависимости от занимаемой должности носили русские погоны по последнему чину в белой армии и эмигрантских воинских организациях. Звания по занимаемым офицерским должностям обозначались на петлицах с помощью галунов и звездочек, а звания нижних чинов — соответствующим количеством шевронов углом вниз на левом рукаве выше локтя. На головных уборах солдаты и офицеры носили кокарду Российской императорской армии{1136}.
30 ноября 1942 г. особым распоряжением германского командования Русская охранная группа была вновь переименована в Русский охранный корпус и включена в состав Вермахта. Вслед за этим началось переформирование подразделений корпуса в соответствии со штатами германской армии. Отряды вновь переименовывались в полки, дружины в батальоны, а сотни (за исключением казачьих) — в роты. Штаб 1-й бригады, 4-й полк и запасной батальон расформировывались, а все казачьи подразделения сводились в 1-й полк, получивший наименование «Казачий». Штаты полков были увеличены с сокращением командного состава на 150 человек. Чины корпуса получили германское обмундирование с германскими эмблемами и знаками различия, в то время как русские отличия упразднялись.
25 января 1943 г. штаб корпуса был преобразован в штаб инспектора русских воинских частей в Сербии. В этом отношении статус корпуса был приближен к статусу иностранных легионов Вермахта и СС, части которых в оперативном отношении были подчинены германскому командованию. Однако 1 августа того же года, по-видимому в связи с особым положением, которое Русский охранный корпус занимал в системе германских военных и полицейских структур на Балканах, прежние наименования должности командира корпуса и штаба корпуса были восстановлены.
Помимо включения корпуса в состав Вермахта и реорганизации, было решено провести его омоложение и зачислить в его ряды первоначально в качестве эксперимента до 300 советских военнопленных. 12 марта 1943 г. в корпус прибыло 297 бывших красноармейцев, из которых были сформированы две особые роты. В сентябре того же года начался набор добровольцев среди русского населения территорий, аннексированных в 1941 г. Румынией (Северной Буковины, Бессарабии и района Одессы). В результате успешно проведенной вербовочными комиссиями работы корпус получил к концу года 5-тысячное пополнение{1137}. Из этого контингента в каждом полку было сформировано по 2–3 учебные роты, а в дальнейшем на его основе с привлечением старых кадров началось формирование 4-го и 5-го полков (соответственно 15 декабря 1943 г. и 15 февраля 1944 г.). Часть личного состава учебных рот послужила для формирования 6 новых рот в старых полках — этот шаг был вызван сокращением численности полков в результате оттока из рядов корпуса части чинов из старой эмиграции, не выдерживавших тяжелых условий службы в качестве рядовых и унтер-офицеров.
К сентябрю 1944 г. Русский охранный корпус насчитывал 11 197 человек. Штаб корпуса включал отделения: оперативное, снабжения и разведывательное, адъютан-туру, интендантство, санитарную и ветеринарную службы, службы связи, автотранспортную и ПВО, а также коменданта штаба. При штабе корпуса находился батальон «Белград» в составе рот: запасной, караульной, транспортной и снабжения, а также две отдельные роты — связи и ветеринарная.
Каждый из пяти полков корпуса (1-й Казачий, 2-й, 3-й, 4-й и 5-й) включал три батальона и пять отдельных взводов: артиллерийский, противотанковый, саперный, конный и связи. Батальон имел три стрелковые роты (в каждой 170 чел.) и взвод тяжелого оружия (впоследствии в 4-м полку была сформирована артиллерийская рота, в 5-м — артиллерийская и противотанковая, а в каждом батальоне — рота тяжелого оружия). Численность 2-го, 3-го и 5-го полков по штату составляла 2183 чина, а 1-го и 4-го (за счет наличия в них духовых оркестров) — 2211{1138}. Стрелковые роты имели на вооружении 16 ручных пулеметов и 4 ротных миномета (50-мм), взводы тяжелого оружия — 4 станковых пулемета и столько же батальонных минометов (81-мм). Артиллерийские взводы полков были вооружены каждый двумя 75-мм орудиями, а противотанковые — двумя или тремя 37-мм пушками.
Германский персонал был представлен двумя офицерами связи при штабе корпуса, каждого полка и батальона и двумя унтер-офицерами — инструкторами в каждой роте. Кроме того, в руках германских военных чиновников и унтер-офицеров находились все хозяйственные учреждения подразделений корпуса. Однако в отличие от большинства восточных формирований Вермахта ни один немецкий офицер в Русском корпусе дисциплинарной власти не имел и командной должности не занимал. Непосредственно подчиненным германскому командованию был лишь командир корпуса.
Весь внутренний уклад жизни корпуса и обучение личного состава первое время строились по уставам Российской Императорской армии, однако в связи с изменением тактики ведения боя и появлением новых видов оружия вскоре пришлось перейти на уставы Красной Армии, как отвечавшие современному состоянию военного дела{1139}. С включением корпуса в состав Вермахта были введены немецкие уставы. Не получившая военного образования молодежь сводилась в отдельные юнкерские взводы и роты. Для подготовки командиров батальонов и рот существовали курсы командного состава, а также военно-училищные курсы, подготовившие за время войны пять выпусков лейтенантов. Для подготовки унтер-офицеров в полках создавались специальные учебные команды.
В течение первых трех лет своего существования подразделения Русского охранного корпуса (охранной группы) несли гарнизонную службу по городам, охраняли шахты, промышленные предприятия и линии железных дорог: штаб и батальон «Белград» дислоцировались в Белграде, 1-й полк — в Лознице и Крупне, 2-й полк — в Кралеве и долине р. Западная Морава, 3-й полк — в Пожаревце, Неготине, Петровце и Майданпеке, 4-й полк — в Алексинце, Боре, Добротиче и Лесковце, 5-й полк — в долине р. Ибр, частью на правом берегу р. Дрина от Вышеграда до Бани Ковылячи. В оперативном отношении корпус был подчинен командующему германскими войсками в Сербии генералу пехоты Г. Фельберу, а его отдельные подразделения — командирам соединений германских и болгарских оккупационных войск, ответственных за тот или иной район. Батальоны и роты были разбросаны иногда совершенно без учета их подчиненности вышестоящим штабам полков и батальонов и часто передавались из подчинения от одних начальников к другим.
В сентябре — октябре 1944 г. отдельные части корпуса (1-й и 3-й батальоны 2-го полка, 3-й батальон 3-го полка, 4-й полк, 2-й батальон 5-го полка, батальон «Белград») принимали участие в боях против войск советской 57-й армии. В результате понесенных потерь (1-й батальон 2-го полка и 3-й батальон 3-го полка были почти полностью уничтожены) указанные части, а также 1-й батальон 3-го полка к 22 декабря 1944 г. были сведены в новый 4-й полк (1-й, 2-й, 3-й батальоны, охранная рота, взводы связи, артиллерийский, противотанковый, конный, саперный). Потери в боях с партизанами заставили сократить 24 января число батальонов до двух.
Остальные подразделения 5-го (1-й и 3-й батальоны), 2-го (2-й батальон) и 4-го (3-й батальон) полков были сведены в Сводный полк (1-й, 2-й, 3-й батальоны). В состав полка некоторое время входил 1-й запасной батальон генерала А. Н. Черепова, сформированный на основе 2-го батальона 3-го полка. 3 марта 1945 г. Сводный полк был переименован в 5-й и переформирован в два батальона. 1-й Казачий полк, постоянно задействованный в обороне от партизанских формирований рубежа р. Дрина юго-западнее Белграда и первое время несший большие потери, чем остальные полки, был переформирован в два батальона еще 29 сентября 1944 г. В последние дни войны к полку присоединился запасной батальон генерала Черепова, с начала ноября 1944 г. действовавший обособленно.
Возникшие таким образом в ходе боевых действий новые полки были полноценными боевыми частями (еще 10 октября 1944 г. название «охранный корпус» было упразднено как более не соответствующее действительному положению вещей, и до 31 декабря соединение именовалось Русским корпусом в Сербии, а затем — Русским корпусом). Части корпуса были сведены в две группы — Северную (1-й Казачий полк и запасной батальон) и Южную (4-й и 5-й полки), которые активно использовались в оборонительных и наступательных операциях против партизан плечом к плечу с регулярными соединениями Вермахта и войск СС, обеспечивая беспрепятственный отход из Греции войск германской группы армий «Ф».
Капитуляция Германии застала Русский корпус в Словении. Сменивший умершего 30 апреля 1945 г. в Загребе от сердечного приступа генерала Б. А. Штейфона полковник А. И. Рогожин заявил, что никогда не сдаст оружия советским представителям или титовцам и будет пробиваться в Австрию к англичанам. В течение четырехдней части корпуса (всего около 4500 человек) по отдельности прорвались в Австрию и 12 мая в районе Клагенфурта капитулировали перед британскими войсками. В лагере Келлерберг, куда был переведен весь личный состав корпуса, был создан Союз чинов Русского корпуса, перешедший на беженское положение{1140}. Четыре года спустя большинство бывших солдат и офицеров корпуса перебралось в Аргентину и США. За весь период войны через Русский корпус прошло 17 090 человек, из которых 1132 погибли в боях{1141}. Из указанного общего числа чинов корпуса примерно 11,5 тыс. составляли эмигранты, а остальные были советскими гражданами.
Освободительное движение народов России и украинский вопрос О. В. Романько
Военно-политическое сотрудничество граждан СССР с нацистской Германией является одной из самых трагических и малоизученных страниц истории Второй мировой войны. Вместе с тем эта проблема очень многогранна и содержит в себе многочисленные аспекты, без учета которых невозможно ее цельное восприятие и понимание. Роль национального вопроса в этом процессе — один из таких аспектов.
Как известно, у немецкого военно-политического руководства не было единого взгляда на оккупационную политику в СССР вообще и национальный вопрос в частности. Из всего многообразия мнений в целом можно выделить две основные точки зрения: «прорусскую» и «национальную». Носителями первой являлись в основном офицеры Вермахта среднего и отчасти высшего звена, которые считали, что для успешного проведения оккупационной политики надо наладить отношения только с русским народом, как самым многочисленным и влиятельным в Советском Союзе. Национальные движения же других народов казались им слабыми и неспособными на серьезную оппозицию большевизму. Здесь следует подчеркнуть, что многие из этих офицеров оказались впоследствии замешаны в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 г. Основным недостатком этой группировки было то, что она не имела ярко выраженного лидера при наличии большого числа сторонников. Главным апологетом второй точки зрения был министр по делам оккупированных восточных областей Альфред Розенберг. В отличие от своих оппонентов он считал, что в СССР надо опираться прежде всего на нерусские народы и национальные меньшинства. И всю национальную политику здесь надо свести к тому, чтобы как можно глубже разъединить русских и всех остальных. Розенберг был главным идеологом и теоретиком нацистской партии. Однако он не имел серьезного политического веса в глазах ее лидеров. И сторонников проведения своей политики Розенберг имел значительно меньше, чем предыдущая группировка{1142}.
В ходе Второй мировой войны сторонники обеих точек зрения так или иначе старались использовать население СССР в своих целях. В свою очередь, следует признать, что это был встречный процесс: до июня 1941 г. в Советском Союзе была масса недовольных существующим режимом, настроения которых не мог не использовать осмотрительный враг. Это недовольство имело разные источники — от политических до национальных, так же как и разными были причины, побудившие представителей почти всех народов СССР к сотрудничеству с немцами. В результате к осени 1944 г. этот процесс оформился в явление, которое в научной литературе (прежде всего западной и эмигрантской) было определено как Освободительное движение народов России (ОДНР). Ввиду его многонациональности в рамках этого движения принято рассматривать отдельные движения народов СССР{1143}. Таким образом, отношения национальных движений с различными группировками немецкого руководства и взаимоотношения между собой и являются в данном случае национальной составляющей указанной проблемы. Однако это только одна ее сторона. К середине 1944 г., в силу ряда изменений, произошедших в немецкой внешней и внутренней политике, а также в общей международной обстановке, наиболее влиятельным из всех течений ОДНР становится так называемое Власовское движение. Его взаимоотношения с немцами, а также с другими национальными организациями и есть по сути вторая сторона указанной проблемы{1144}.
Украинский вопрос являлся одним из ключевых в период Второй мировой войны. И руководство Германии понимало, что от его правильного решения во многом зависит вся оккупационная политика на «восточных территориях» и исход сражений на Восточном фронте в целом. Однако решать его нацисты пытались опять-таки в русле своих воззрений. То есть и в этом случае единой национальной концепции не было. Розенберг полагал, что украинцы являются именно тем народом, на который должны опереться немцы и, более того, сделать его своим союзником. Его планы шли так далеко, что после окончания войны он видел самостоятельное украинское государство (правда, вассальное Третьему рейху), в состав которого, помимо украинских этнографических земель, будут также включены Курск, Воронеж, Тамбов и Саратов. В политическом же отношении вассальная Германии Украина должна будет играть роль центра антирусского санитарного кордона, создание которого мыслил Розенберг. Что касается оппонентов Розенберга, то решение украинского вопроса они видели только в контексте своих «прорусских» симпатий. В данном случае главным противником национальной политики Розенберга был сам Гитлер, который считал, что на Востоке нет никакого национального вопроса вообще, а есть только три задачи: «захватить, управлять и эксплуатировать эти территории». К тому же он считал, что нельзя доверять ни одному национальному движению, так как его представители только и мечтают, чтобы, по примеру Польши в период Первой мировой войны, использовать Германию в своих целях{1145}.
Как известно, 30 августа 1941 г. бандеровское крыло Организации украинских националистов (ОУН) попыталось провозгласить «независимую Украину». Понятно, что в тех условиях это была авантюра. Ник чему хорошему она не привела. Все руководство ОУН — наиболее влиятельной и организованной силы украинского национального движения — было арестовано и отправлено в концлагеря, сотни ее рядовых членов были казнены, а сама организация стала преследоваться немцами наравне с коммунистическим подпольем. Однако главным результатом этих событий стало то, что политическое решение украинского вопроса было надолго снято с повестки дня{1146}.
Всю пагубность своей национальной политики немцы осознали только к осени 1944 г. На тот момент вся украинская территория была уже ими потеряна, и речь могла идти только о влиянии на украинских беженцев, «восточных рабочих», эмигрантов и добровольцев в германских вооруженных силах. Предыдущая немецкая национальная политика привела к тому, что украинская составляющая ОДНР не представляла серьезной политической силы, даже на фоне таких национальных движений, как например, белорусское, которое в идейном и организационном отношении было всегда намного слабее. Фактически решать украинский вопрос немцам предстояло с нуля. С учетом существовавших мнений было два пути такого решения: способствовать созданию самостоятельного украинского политического комитета с сильным лидером во главе, который бы возглавил все украинское антикоммунистическое национальное движение, и создание такого комитета с теми же задачами, но как составной части большой общероссийской организации{1147}. Поиски «украинского де Голля» начались в сентябре 1944 г., когда из концлагеря Заксенхаузен были освобождены лидеры ОУН Степан Бандера и Ярослав Стецько, а спустя месяц — Андрей Мельник. Еще одним претендентом на роль политического лидера украинской эмиграции считался бывший гетман «Украинской державы» Павел Скоропадский. Вскоре стало ясно, что кандидатура бывшего гетмана не пройдет: Бандера и Мельник наотрез отказались с ним сотрудничать, к тому же он не обладал серьезным политическим весом. После ряда консультаций отказался и Бандера, предложив вместо себя Владимира Гербового — вице-президента краковского Украинского национального комитета. Мельник первоначально согласился и даже представил через неделю после своего освобождения документ, на основе которого должны будут строиться взаимоотношения между немцами и будущим украинским политическим центром. Главной идеей этого документа было то, что Германия должна будет официально заявить, что у нее нет никакого интереса к украинским территориям. Если же немецкие войска вновь окажутся на Украине, то они должны будут соблюдать ее суверенитет. Но даже в той ситуации такие условия были немцами отвергнуты{1148}.
До осени 1944 г. находившиеся в Германии антикоммунистические национальные организации мало сотрудничали между собой. Толчком же к началу более интенсивных отношений послужило провозглашение Комитета освобождения народов России (КОНР). Эта организация была создана на основе Власовского движения и явилась по сути победой «прорусской» линии в немецкой национальной политике, которую поддержал рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер — один из наиболее влиятельных политиков Германии на тот момент, за спиной которого к тому же стояла реальная военная сила. Следует отметить, что Гиммлер пошел на это не из-за какой-то любви к русским: он считал, что только объединение всех «восточных» народов в одной организации может спасти Германию.
16 сентября 1944 г. Гиммлер встретился с бывшим генерал-лейтенантом РККА Андреем Андреевичем Власовым — лидером движения, получившего его имя. В ходе беседы Власов выдвинул перед рейхсфюрером три основных условия, без выполнения которых он считал невозможным нормальное функционирование КОНР: роспуск всех национальных организаций и включение их членов в будущий комитет; создание Вооруженных сил КОНР, в которые должны были войти все «восточные» добровольческие формирования германских вооруженных сил; улучшение положения «восточных рабочих» и передача опеки над ними в соответствующие структуры комитета. Отдельно был поднят вопрос о прекращении всяческой антирусской пропаганды, которой занималось ведомство Розенберга. В заключение встречи Гиммлер принял все доводы Власова и дал свое окончательное согласие на создание КОНР{1149}.
14 ноября 1944 г. на торжественном заседании в Праге было провозглашено создание этой организации. По замыслу Власова этот орган должен был представлять собой «широкий антисталинский фронт», объединивший в своих рядах различные слои советского общества и все народы СССР. Фактически КОНР должен был выполнять функции «российского правительства в изгнании». В случае же победы он должен был стать временным правительством «Новой России»{1150}. Чтобы придать комитету действительно общероссийский характер, в состав его президиума было предложено войти лидерам всех национальных организаций. Как указывалось выше, это было одним из условий, которые обещал выполнить Гиммлер. Однако, несмотря на его поддержку, этот процесс зашел в тупик. Дело в том, что под влиянием Розенберга лидеры большинства национальных организаций усмотрели в самой идее КОНР всего лишь «очередную русскую затею». В результате его деятельности они, еще на стадии переговоров с Власовым, отказались от своей кооптации в комитет. А после провозглашения Пражского манифеста объявили, что его основной принцип, согласно которому устанавливалось «равенство всех народов России и действительное их право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность», является всего лишь тактическим ходом и будет забыт при первом удобном случае{1151}.
В итоге 18 ноября 1944 г. в Берлине по инициативе Розенберга состоялось заседание «представителей порабощенных Россией народов». В нем приняли участие председатель Боевого со>юза волжских татар Абдурахман Шафаев, председатели Армянского, Азербайджанского, Грузинского и Северо-Кавказского комитетов Вардан Саркисьян, Али Фаталибейли, Михаил Кедия и Алихан Кантемир, председатель Крымско-татарского национального центра Эдиге Кырымал, президент Туркестанского национального комитета Вели Каюм-хан, президент Белорусской центральной рады Радослав Островский и лидеры ряда украинских политических групп под общим руководством Андрея Мельника{1152}.
Политики, которые участвовали в этом заседании, ставили перед собой следующую цель: продемонстрировать единую волю национальных организаций «к борьбе за свободу своих народов и своей земли от русской оккупации, которая должна была привести к возрождению их национальных государств». Практическим результатом встречи стало подписание соглашения, по которому они обязались совместно работать над указанными вопросами и везде взаимно поддерживать друг друга. Для воплощения в жизнь решений заседания лидеры националистов избрали специальную комиссию{1153}. После окончания заседания все его участники обратились с меморандумом к Розенбергу (а фактически к германскому правительству), в котором потребовали прекратить все попытки Власова, направленные на вмешательство во внутренние дела их народов. В противном случае, подчеркивали авторы меморандума, они отказываются нести ответственность за могущие произойти последствия{1154}.
Однако дальше совместного заседания и меморандума дело не пошло. Как выяснилось позже, некоторые национальные лидеры только под давлением Розенберга согласились принять участие в этой авантюре. О том же, что это была именно авантюра, свидетельствует тот факт, что, заключив политическое соглашение, лидеры нерусских организаций оставили без внимания вопросы строительства вооруженных сил. Тогда как ясно, что в условиях войны он был одним из главных. Это поняли даже многие рядовые члены национальных эмиграций. Так, например, известен протест белорусских офицеров, который они отправили своему политическому руководству. В нем они в ультимативной форме потребовали присоединиться к «акции генерала Власова», который, по их мнению, «находится теперь в первых рядах борьбы с большевизмом»{1155}.
Переговоры Власова и Гиммлера показали, что, несмотря на военные условия, национальный вопрос являлся одним из главных для будущего руководителя КОНР. Выступая 18 ноября 1944 г. на берлинском собрании «представителей народов России» по случаю торжественного обнародования Пражского манифеста, Власов говорил, что «народы России прекрасно сознают, что судьба каждого из них зависит от общих усилий… Разве им есть из-за чего ссориться сейчас, когда большевизм отнял у них все… Только общими усилиями, свято сохраняя принципы манифеста КОНР, они свергнут большевистский строй и лишь после этого в мирном сожительстве разрешат все вопросы своего национального бытия»{1156}. По свидетельству близких к Власову лиц, он намеревался объединить все народы СССР, а после войны созвать Учредительное собрание. Только на нем и только после победы над большевизмом, по его мнению, народы могли решить: оставаться в союзе с русским народом или выделиться в самостоятельное государство{1157}.
Для решения же текущих вопросов национальной политики и обеспечения представительства народов России в руководящем центре ОДНР в составе КОНР были созданы соответствующие органы — национальные советы. И среди них — Украинский национальный совет (УНС), во главе которого был поставлен профессор Федор Богатырчук. Это произошло в декабре 1944 г. на втором заседании КОНР. Самым значительным шагом УНС на пути разрешения украинского вопроса стала подготовка специального воззвания, в котором говорилось, что решать его можно только после окончания войны и победы над большевизмом. Пока же думать о каком-либо отделении Украины от России преждевременно{1158}.
Все вышеприведенные перипетии борьбы внутри ОДНР свидетельствуют о том, что немцы, даже в преддверии своего поражения, не выработали единой концепции национальной политики. Естественно, что без поддержки Розенберга ни один из лидеров национальных организаций не пошел бы на конфронтацию с Власовым, за спиной которого стоял Гиммлер. Но и Розенберг на тот момент сам по себе уже почти ничего как политическая фигура не представлял. Таким образом, можно говорить о какой-то двойной игре, которую вели немцы, не желавшие окончательного политического и военного объединения всей антикоммунистической эмиграции. Целый ряд фактов свидетельствует о том, что немцы практически сразу начали саботировать выполнение почти всех договоренностей, достигнутых Власовым и Гиммлером. Все национальные комитеты остались в целости и сохранности, «восточные» добровольцы не были объединены под командованием Власова, а антирусскую пропаганду никто и не думал прекращать. Только к весне 1945 г. в этих вопросах произошли некоторые подвижки. Однако было уже поздно — Красная Армия стояла на Одере{1159}.
В конце концов апогеем такой двойной политики стало признание целого ряда национальных комитетов «полномочными представителями своих народов». Решение украинского вопроса подобным путем произошло 12 марта 1945 г., когда общими усилиями ведомства Розенберга и Главного управления СС был создан Украинский национальный комитет (УНК). Во главе этой организации был поставлен старый эмигрант генерал Павел Шандрук. Ни один из руководителей комитета не был связан с ОУН, а являлся либо послереволюционным эмигрантом, либо бывшим сотрудником немецкой оккупационной администрации. После своего создания комитет установил связи со всеми нерусскими национальными организациями. Что же касается КОНР, то он даже не упоминался в программных документах УНК. Одновременно со своим назначением председателем комитета генерал Шандрук был назначен главнокомандующим Украинской национальной армии (УНА), в состав которой должны были войти 14-я украинская гренадерская дивизия войск СС и другие, более мелкие, добровольческие формирования. В целом и из этой затеи немцев ничего не вышло: процесс создания комитета и его армии был прерван капитуляцией Германии{1160}.
В заключение следует сказать, что национальный вопрос явился по сути неразрешимой задачей для немецкого военно-политического руководства. И его украинский аспект — яркое тому подтверждение. Ни отдельно, ни в рамках Освободительного движения народов России немцы его так и не решили. Результатом такой политики стало то, что к окончанию войны украинская эмиграция на территории Германии оказалась фактически расколотой на три части. Некоторые из ее лидеров вообще отказались сотрудничать с созданными немцами организациями, другие присоединились к генералу Власову, а третьи остались на позициях крайнего коллаборационизма. И объединить их уже не представлялось возможным: не было ни времени, ни средств, а главное, желания у самих лидеров украинской эмиграции.
Украинские националистические организации в Крыму О. В. Романько
Деятельности украинских националистов в период Второй мировой войны посвящено множество работ. В отношении интереса к их организациям как со стороны историков, так и пропагандистов им «повезло» гораздо больше, чем каким-либо другим националистическим движениям. В советское время это происходило по одним причинам. Нет нужды объяснять, что в наше время этот интерес возникает совершенно с противоположной стороны. Начиная с 1945 г. изучены почти все аспекты истории украинских националистических организаций. Однако все они касаются в основном их деятельности на территории собственно Украины. Ряд же фактов свидетельствует о том, что на протяжении всего периода немецкой оккупации они пытались распространить свое влияние и на Крым, уже тогда считая его сферой украинских интересов. Рассмотреть эти факты в политической и военной плоскостях, а также в связи с использованием германским военно-политическим руководством «украинского фактора» в оккупационной политике на территории Крыма и входит в задачи данного исследования.
Первые попытки украинских националистических организаций проникнуть в Крым относятся к лету 1941 г. Все они связаны с деятельностью Организации украинских националистов (ОУН), которая в данный период была наиболее активной{1161}.
Так, в это время в рядах наступавшей на Крым 11-й немецкой армии действовало несколько так называемых походных групп ОУН. Несмотря на то что эти группы номинально входили в состав более крупной «Южной походной группы ОУН», в своих действиях они были вполне самостоятельны. В их задачи, пишут современные украинские историки А. Дуда и В. Старик, «входило продвижение вдоль побережья Черного моря вплоть до Кубани». На всем протяжении пути своего следования члены этих групп должны были вести пропаганду украинской национальной идеи, а также пытаться проникать в создаваемые немецкими оккупационными властями органы «местного самоуправления и вспомогательную полицию с целью их последующей украинизации»{1162}. Следует сказать, что вся «Южная походная группа ОУН» принадлежала к мельниковской ветви этой организации, а ее отдельные подразделения возглавляли выходцы из Буковины: Б. Сирецкий, И. Полюй, О. Масикевич и С. Никорович — все видные общественные деятели, большинство из которых только что были выпущены немцами из советских тюрем. Возглавляемые ими группы действовали очень скрытно, часто под видом переводчиков при немецких воинских частях, членов рабочих команд и сотрудников «экономических штабов»{1163}.
Исследуя деятельность этих походных групп, нельзя не отметить, что до сентября-октября 1941 г. немецкие военные и гражданские власти очень лояльно относились к проявляемой ими активности. Однако вскоре ситуация изменилась. Главным образом это было связано с попыткой бандеровской ОУН провозгласить 30 июня 1941 г. во Львове Независимую Украину{1164}. Это событие в целом заставило немцев очень настороженно относиться ко всем проявлениям украинской национальной идеи. Что же касается крымской ситуации, то здесь, наряду с общим резонансом от львовских событий, существенную роль сыграло включение полуострова в систему «нового немецкого порядка». Создание 1 сентября 1941 г. рейхскомиссариата «Украина» (Reichskomissariat Ukraine), в котором Крым фигурировал как часть организационно входившего в него генерального округа «Таврия» (Generalbezirk Taurien), недвусмысленно показало, что немцы не допустят на полуострове постороннего влияния{1165}.
В январе 1942 г. в Крыму появились 6 новых походных групп ОУН. Однако на этот раз все их члены принадлежали к бандеровской ветви этой организации и являлись выходцами либо из Галиции, либо с Правобережной Украины. Каждая из групп насчитывала в среднем по 6 человек. Они пытались создать в Крыму подпольное движение, однако, по словам украинского эмигрантского историка В. Косыка, их действия со стороны крымчан были поддержаны лишь единицами{1166}. При этом будет небезынтересным отметить, что некоторые представители крымско-татарских националистов выступили за тесное сотрудничество с членами ОУН. Тем не менее эта позиция не нашла отклика у влиятельных политических лидеров крымских татар, которые делали ставку на поддержку со стороны Германии. Отношения с ОУН на этом этапе войны могли только скомпрометировать татарское национальное движение в глазах немецкого военно-политического руководства{1167}.
В ответ на подпольную деятельность ОУН со стороны немецких оккупационных властей незамедлительно последовали репрессии. Так, член одной из походных групп, проникших в Крым, был арестован еще по дороге в Симферополь. Другая походная группа, численностью в 14 человек (руководители Р. Бордаховский и Наконечный), была в полном составе арестована и расстреляна гестапо в Джанкое в начале декабря 1941 г. В начале следующего года в Симферополе по распоряжению Службы безопасности (СД) был закрыт местный украинский театр, а ряд его актеров были арестованы за связи с ОУН. Одним из немногих уцелевших был член «Южной походной группы» Б. Суховерский, который еще в течение 1942 г. продолжал организационную работу в Крыму{1168}. Таким образом, ни одной из проникших в Крым походных групп ОУН не удалось создать здесь действенное и влиятельное националистическое подполье. Все попытки, направленные на это, беспощадно пресекались оккупационными властями. Единственным же достижением украинских националистов в Крыму, с политической точки зрения, стало создание местного Украинского комитета, в который вошли люди, не связанные с ОУН и находившиеся под полным контролем немцев. В данном случае события развивались следующим образом.
1 июля 1942 г. городской комендант Симферополя издал распоряжение, согласно которому «все украинцы… которые живут в городе… но которые почему-то зарегистрированы как русские… могут обратиться с прошением в комиссию при Главном управлении полиции Симферополя… Личности, украинская национальность которых будет доказана, получат новые паспорта с верно указанной национальностью»{1169}.
На том основании, что они «нерусские», местные украинские общественные деятели 27 сентября 1942 г. образовали свой национальный комитет, в ведение которого перешли все торгово-промышленные предприятия и ранее открытое Бюро помощи украинскому населению города{1170}. А чтобы дело «украинизации» шло успешнее, лидеры комитета открыли специальный «украинский магазин» и объявили, что «только украинцам будут выдавать муку и другие продукты». Как писал очевидец этих событий, «из-за этого в украинцы записывались люди, которые сами и отцы которых никогда не видели земель Украины и которым при других обстоятельствах и в голову бы не пришло обратиться в украинцев»{1171}.
Следует сказать, что столь позднее, по сравнению с другими национальными организациями, создание Украинского комитета в Симферополе объясняется прежде всего тем недоверием, с которым немцы относились к украинским националистам после активизации ОУН как на Украине, так и в Крыму. Деятельность комитета носила исключительно культурный и экономический характер. Что же касается политических вопросов, то об участии в их решении не могло быть и речи. Поэтому к концу 1943 г. комитет влачил жалкое существование, а его члены никого, кроме себя самого, не представляли.
Из сказанного видно, что создание Украинского комитета не являлось заслугой националистов, а было составной частью немецкой политики, направленной на использование «украинского фактора» на территории Крыма. Другим аспектом этой политики, ее продолжением в военной плоскости, стало создание и использование украинских добровольческих формирований в Вермахте и немецкой полиции. Так, еще в составе воевавшей в Крыму в 1941–1942 гг. 11-й немецкой армии действовало несколько небольших частей украинских добровольцев. Самым известным из них являлся «Украинский добровольческий корпус» сотника Тименко, численность которого не превышала пехотного батальона. В январе 1942 г. это подразделение участвовало в боях против советского десанта под Феодосией, где, как писала газета «Винницкие вести», «наголову разбило батальон Красной Армии»{1172}.
17 ноября 1941 г. Главное командование 11-й армии издало «Указание по созданию вспомогательных команд». Эти команды организовывались для усиления немецких сил по охране тыла, «а также для поддержания спокойствия и порядка в занятых областях». Численность команд должна была быть небольшой, а их членам только за редким исключением выдавали стрелковое оружие. Вместо этого основным вооружением для них должны были служить резиновые и деревянные дубинки. Из «Указаний», а также многих других подобных документов германского командования явствует, что персонал в эти команды набирался без учета национальной принадлежности. Однако главным требованием для всех, вступавших в них, было то, чтобы они не были «членами коммунистической партии, уголовными преступниками и приверженцами так называемого движения «Бандеры»{1173}.
К лету 1942 г. была окончательно организована система охраны общественного порядка на территории Крыма. Функции по его «полицейскому обеспечению» были возложены на руководителя СС и полиции в Таврии (SS-und PolizeifuhrerTaurien), который находился в подчинении высшего руководителя СС и полиции на Юге России (Höhere SS- und Polizeifuhrer Rußland-Süd){1174}.
Помимо немецкого персонала в разных ветвях немецкой полиции (охранная полиция, жандармерия, железнодорожная охрана и т. п.) служили и местные добровольцы. При этом следует сказать, что, в отличие от армейского командования, эти добровольцы были организованы по национальному признаку. Так, по подсчетам американского историка А. Муньоса, в ноябре 1942 г. в подчинении руководителя СС и полиции в Симферополе находились следующие силы{1175}:
— охранная полиция: 348 (немцы) и 676 («украинцы»);
— жандармерия: 421 (немцы) и 6468 («украинцы»).
Однако все эти лица при их приеме в полицию опять-таки проходили строгую проверку на их принадлежность не только к органам советской власти, но и к ОУН. Поэтому в своей основной массе они вряд ли были «национально-сознательными украинцами»{1176}.
Еще одной категорией украинских добровольческих формирований на территории полуострова являлись части, находившиеся в подчинении командующего войсками Вермахта в Крыму. Однако в данном случае это были «пришлые» формирования, которые, в отличие от полиции, были укомплектованы не местными добровольцами, а эвакуированы в Крым с Таманского полуострова вместе с 17-й немецкой армией в октябре — декабре 1943 г. Следует сказать, что это было своего рода уникальное объединение Вермахта, так как 16 % (28 436 человек) от его общей численности составляли «восточные» добровольцы{1177}. В том числе украинским персоналом были укомплектованы следующие подразделения этой армии (по состоянию на 23 ноября 1943 г.){1178}:
Части в подчинении штаба 17-й армии:
96-й (украинский) строительный батальон (96. Ukrainische-Bau- Bataillon)
562-я добровольческая (украинская) хозяйственная рота № 562 (562.Ukrainische-Freiwilligen-Nachschub-Kompanie)
562-я (украинская) моторизованная хозяйственная рота (562.Ukrainische-Nachschub-Kompanie (mot.))
666-я (украинская) моторизованная хозяйственная рота (666.Ukrainische-Nachschub-Kompanie (mot.))
Части в подчинении штаба XLIX горного корпуса 17-й армии:
64-й (украинский) строительный батальон (64. Ukrainische- Bau-Bataillon)
101-я (украинская) строительная рота (lOl.Ukrainische-Bau-Kompanie)
3 роты (украинской) легкой хозяйственной колонны (1–3 Ukrainische-Leichte-Nachschub-Kolonne)
Части в подчинении штаба V армейского корпуса 17-й армии:
131-й (украинский) строительный батальон (131.Ukrainische-Bau-Bataillon)
9-я (украинская) строительная рота (9.Ukrainische-Bau-Kompanie).
В среднем численность этих формирований равнялась 2140–2780 человек, что соответствовало 7,5–9,7 % от общего количества «восточных» добровольцев 17-й армии. Поскольку украинские роты и батальоны являлись частью германских вооруженных сил, пропаганда идей украинского национализма была в них строго запрещена и пресекалась самым решительным образом. В апреле — мае 1944 г. все эти подразделения погибли в ходе советского наступления, уничтожившего крымскую группировку немцев.
В начале 1944 г. немцы предприняли запоздалую попытку свести воедино свои усилия по политическому и военному использованию «украинского фактора» в своей оккупационной политике на территории Крыма. В январе этого года командующий войсками Вермахта в Крыму генерал-полковник Э. Йенеке приказал начать подготовку к созданию на полуострове местного правительства. По замыслу немцев оно должно было состоять из представителей трех основных национальностей, населяющих Крым: русских, украинцев и татар. Основой этого правительства должны были послужить органы местного «самоуправления» и соответствующие национальные комитеты. В его компетенцию планировалось передать административное руководство органами гражданской власти, а также командование вспомогательной полицией и частями самообороны. К марту 1944 г. местная администрация была в основном переформирована согласно этому плану. Однако этим замыслам немецкого командования так и не суждено было исполниться, так как уже в апреле — мае 1944 г. Крым был освобожден частями Красной Армии{1179}.
Проанализировав вышеприведенные факты, следует признать, что из попыток украинских националистических организаций проникнуть в Крым и распространить здесь свое политическое влияние ничего не получилось. Это произошло по целому ряду причин. Главными из них, на наш взгляд, являются следующие. Во-первых, как уже было сказано выше, мало кто из крымчан поддержал оуновцев, идеи радикального национализма которых не нашли сколько-нибудь значительного отклика в основной массе населения. Во-вторых, как известно, обе ветви ОУН ненавидели друг друга. Эта их ненависть подчас доходила до прямого физического устранения членов конкурирующей ветви или их выдачи немецким карательным органам{1180}. Все это, естественно, не способствовало плодотворной совместной работе мельниковских и бандеровских походных групп на территории Крыма. И, наконец, в-третьих, следует также учесть, что именно в этот период германские оккупационные власти всеми силами начали борьбу с деятельностью ОУН, поставив ее фактически вне закона. Причину этого следует искать в тех претензиях на самостоятельность, которые начала высказывать эта организация, после всей той помощи, которую оказали ей немцы. Что же касается разрешения на создание Украинского комитета, то его следует признать чисто немецкой инициативой, к тому же носящей не политический, а пропагандистский характер.
Еще меньших результатов, чем в случае с гражданским населением, националисты добились в деле подчинения своему влиянию украинских добровольческих формирований, входивших в состав немецкой полиции или вооруженных сил. Все факты свидетельствуют о том, что эти формирования находились под полным контролем соответствующих немецких органов, и ни одна из политических групп украинских националистов не имела на них влияния даже в сфере культуры.
В целом же ни одна из форм украинского национализма не получила на территории Крыма сколько-нибудь серьезного развития, даже в сравнении с организациями других национальных групп.
Украинские формирования
С. И. Дробязко
Украинские формирования Абвера
Создание в составе Вермахта первых украинских частей стало плодом сотрудничества с германскими спецслужбами вождей образованной в 1929 г. в эмиграции Организации украинских националистов (ОУН) — Е. Коновальца, С. Бандеры и А. Мельника. Еще в 1933 г. между руководителями германского отдела военной организации ОУН (УВО-ОУН) Р. Ярым и главой САЭ. Рёмом было достигнуто соглашение, согласно которому боевикам УВО-ОУН предоставлялась возможность проходить военное обучение на базах СА. Позднее украинские эмигрантские организации были отданы под опеку Абвера. В 1938 г. в Германии были созданы тренировочные центры для украинских эмигрантов с целью подготовки «пятой колонны» на случай войны против Польши и СССР{1181}.
Первой украинской частью Абвера стал так называемый Украинский легион под командованием полковника Р. Сушко, сформированный в июле — августе 1939 г. в г. Гаммерштейн под кодовым наименованием «Bergbauernhilfe» (буквально «Помощь крестьянам-горцам»), сокращенно ВВН, что расшифровывалось украинцами как «Військові відділи націоналістів». Легион состоял из двух рот общей численностью 250 человек (согласно украинским источникам — два батальона и 600 человек). После прохождения специальной подготовки в Альпах легионеры получили униформу чехословацкой армии без знаков различия и в составе небольших групп были приданы разным частям германского XVIII армейского корпуса, наступавшего с территории Словакии в направлении Львова. Несмотря на то что часть изначально готовилась к разведывательно-диверсионной деятельности в тылу польских войск, за исключением нескольких локальных стычек группы ВВН почти не принимали участия в боевых действиях, поскольку германское руководство опасалось нежелательной реакции СССР. По завершении боевых действий легион был расформирован, а его личный состав влился в Вермахт, украинскую вспомогательную полицию и отряды охраны промышленных предприятий (Wehrkschutz){1182}.
В марте 1941 г. на переговорах лидеров ОУН с представителями Абвера было решено сформировать для участия в войне против СССР «Дружины украинских националистов» (ДУН), составляющие Украинский легион Вермахта. Главные условия украинской стороны — декларирование целей борьбы легиона — «за независимое единое украинское государство», подчинение его в политическом отношении ОУН и боевое применение только на Восточном фронте — были приняты Абвером без санкции германского политического руководства, следовательно, без каких бы то ни было гарантий на будущее. Тем не менее, согласно замыслу ОУН, один из отрядов легиона должен был вступить в Киев вместе с германскими войсками и обеспечить провозглашение независимости Украины.
В начале апреля 1941 г. в лагерях на юге Польши были собраны первые группы украинских добровольцев из числа военнопленных украинцев — солдат бывшей польской армии. Отсюда их перебросили в Силезию, на войсковой учебный полигон Нойхаммер — для военного обучения. Окончательно сформированный батальон, получивший условное обозначение «специальная группа Нахтигаль», насчитывал около 300 человек в составе трех рот. Немецким командиром батальона был назначен обер-лейтенант А. Герцлер, а офицером связи — обер-лейтенант Т. Оберлендер; украинским командиром — сотник Р. Шухевич. Во главе рот и взводов стояли украинские командиры, при которых находились немецкие офицеры связи и инструкторы. В батальоне имелся собственный капеллан греко-католического (униатского) вероисповедания{1183}.
После принятой 18 июня присяги на верность Украинскому государству батальон отбыл в действующую армию и с первых дней войны принимал активное участие в боевых действиях, будучи приданным вместе с 1-м батальоном 800-го полка специального назначения «Бранденбург» 1-й горно-егерской дивизии. Утром 30 июня 1941 г. батальоны заняли Львов, где Бандера провозгласил независимость Украины, не принятую, однако, всерьез немцами. Дальнейший путь батальона лежал через Тернополь к Виннице, где «Нахтигаль» принимал участие в прорыве «линии Сталина», и далее — на Киев. В ходе боевых действий одну из рот батальона вывели в резерв, а к двум оставшимся были приданы немецкая пехотная рота, танковое и зенитно-артиллерийское подразделения{1184}.
Формирование второго батальона Украинского легиона — «Роланд» — началось в середине апреля 1941 г. на территории Австрии. В отличие от «Нахтигаля», его личный состав в большей степени был представлен эмигрантами первой волны и их потомками. Кроме того, до 15 % от общей численности составляли украинские студенты из Вены и Граца. Командиром батальона был назначен бывший офицер польской армии майор Е. Побигущий. Все остальные офицеры и даже инструкторы были украинцами, в то время как германское командование представляла группа связи в составе трех офицеров и восьми унтер-офицеров. Обучение батальона проходило в замке Зауберсдорф (в 9 км от Винер-Нойштадта), где в свое время тренировался легион Сушко{1185}.
В первых числах июня 1941 г. батальон «Роланд» отбыл в Южную Буковину, где еще около месяца проходил интенсивную подготовку. По завершении обучения эта часть в составе 270 человек при 6 пулеметах походным маршем двинулась в район Ясс, а оттуда через Кишинев и Дубоссары — на Одессу. В конце августа батальон был выведен с фронта для продолжения обучения. К этому времени из-за нежелания немцев признать независимость Украины боевой дух его личного состава резко упал, и многие из бойцов покинули его ряды. Батальон «Нахтигаль» был также снят с фронта и разоружен после того, как его командир Р. Шухевич направил германскому командованию протест по поводу ареста немцами Бандеры и членов образованного во Львове украинского правительства{1186}.
В конце октября 1941 г. оба батальона были переброшены во Франкфурт-на-Одере и реорганизованы в 201-й батальон вспомогательной полиции («шума») под командованием майора Побигушего. Каждый из солдат и офицеров подписал контракт на один год службы без приведения к какой-либо присяге. До января 1943 г. батальон нес охранную службу на территории Белоруссии. После его расформирования почти весь личный состав бывшего Украинского легиона влился в ряды действовавшей одновременно против немцев, советских партизан и регулярных войск Украинской повстанческой армии (УПА), заняв в ней должности командиров и инструкторов.
Полицейские и охранные части
На Украине, как и в других оккупированных немцами областях СССР, летом 1941 г. при поддержке германского командования на местах стали создаваться многочисленные отряды самообороны и милиции. Их главным назначением была борьба с оставшимися в немецком тылу группами красноармейцев и предотвращение актов саботажа со стороны советских агентов. К организации этих отрядов сразу же подключились активисты ОУН, двигавшиеся на восток вместе с германскими войсками в составе походных групп и дружин, как правило под видом переводчиков, сотрудников хозяйственных органов или рабочих колонн. На базе трех таких колонн из добровольцев Буковины и Бессарабии был образован так называемый Буковинский курень общей численностью до 1,5 тыс. человек, выступивший 14 августа 1941 г. в направлении Киева{1187}.
В это время на территории Белоруссии из военнопленных красноармейцев уже формировались первые украинские полицейские батальоны. 10 июля 1941 г. в Белостоке началось формирование украинского батальона, в который было завербовано около 480 добровольцев — как украинцев по национальности, так и тех, кто за них себя выдавал. В августе батальон был переведен в Минск, где его численность выросла до 910 человек. В сентябре на основе части 1-го батальона началось формирование 2-го. После выхода приказа рейхсфюрера СС о присвоении батальонам вспомогательной полиции порядковых номеров 1-й и 2-й батальоны были переименованы в 41-й и 42-й. К концу 1941 г. они насчитывали 1086 бойцов{1188}.
На Украине главным центром формирования полицейских частей осенью 1941 г. стал Киев. Здесь к Буковинскому куреню, насчитывавшему к тому времени 700–800 человек, был присоединен так называемый Киевский курень, сформированный незадолго до того в Житомире из 700 военнопленных — выходцев из восточных областей Украины. В ноябре курень пополнился группой из 250 добровольцев из Галиции. К концу 1941 г. Буковинский курень насчитывал от 1500 до 1700 человек{1189}. В феврале 1942 г. на основе этого кадра были сформированы 101-й и 102-й украинские батальоны «шума», а несколько позднее — 115-й и 118-й. Немало членов Буковинского куреня влилось в 109-й батальон «шума», сформированный в Виннице под командованием генерал-хорунжего армии Украинской Народной Республики 1917–1920 гг. И. Омельяновича-Павленко{1190}. Стоит отметить, что многие из «буковинцев» вступали в батальоны, спасаясь от репрессий, которые германские власти обрушили в это время на украинских националистов, слишком рьяно, по их мнению, взявшихся за возрождение украинской государственности.
Помимо Киева, батальоны вспомогательной полиции формировались и в других областных центрах Украины. Таковыми были Житомир, Николаев, Днепропетровск, Чернигов, Харьков и Сталино. На территории Белоруссии центрами формирования украинских полицейских батальонов были Минск и Могилев, а в оккупированных областях РСФСР — Симферополь и Ростов-на-Дону. Сформированные и прошедшие обучение батальоны направлялись для несения службы в другие районы. В их задачи входили охрана мостов и других военных объектов, поддержание порядка в городах, проведение обысков и облав и, наконец, борьба с партизанами.
До конца 1943 г. на территории рейхскомиссариата «Украина» и в тыловых районах действующей армии (включая Донбасс и Крым) удалось сформировать 47 украинских батальонов вспомогательной полиции (номера: со 101-го по 106-й, со 108-го по 110-й, с 113-го по 125-й, с 129-го по 131-й, со 134-го по 141-й, со 143-го по 146-й, 155-й, со 156-го по 158-й, со 161-го по 168-й). На территории рейхскомиссариата «Остланд» и в тыловом оперативном районе группы армий «Центр» немцы сформировали 9 украинских батальонов «шума» (41-й, 42-й, с 50-го по 55-й, 57-й). Еще три батальона (с 61-го по 63-й) были созданы в Белоруссии в декабре 1943 — январе 1944 гг. путем переименования ранее сформированных частей, а именно — 102-го, 115-го и 118-го батальонов. Кроме того, 7 батальонов «шума» (с 203-го по 208-й, 212-й) были организованы в 1942–1944 гг. на территории генерал-губернаторства, причем не только в украинских областях, но и в таких польских городах, как Люблин (206-й батальон) и Краков (208-й). Общая численность украинских полицейских батальонов оценивается в 35 тыс. человек{1191}.
Говоря о национальном составе этих частей, следует иметь в виду, что, помимо украинцев, составлявших подавляющую часть всех полицейских, в батальонах «шума» служило много русских. Кроме того, ряд батальонов (102-й, 103-й, 104-й, 105-й) был сформирован частично из поляков, а в 134-м батальоне служили даже туркмены и узбеки{1192}. Еще два батальона «шума», несшие службу на оккупированной территории СССР (107-й и 202-й), были чисто польскими.
Большинство украинских батальонов вспомогательной полиции несли охранную службу на территории рейхскомиссариатов, другие использовались в антипартизанских операциях — главным образом в Белоруссии, куда в дополнение к уже созданным здесь батальонам с Украины был направлен целый ряд частей, включая 101-й, 102-й, 109-й, 115-й, 118-й, 136-й, 137-й и 201-й батальоны{1193}. Их действия, как и действия других подобных частей, задействованных в карательных акциях, были связаны с многочисленными военными преступлениями в отношении гражданского населения, наиболее известным из которых стало участие 118-го батальона в уничтожении деревни Хатынь 22 марта 1943 г., когда погибло 149 мирных жителей, половину из которых составляли дети{1194}.
В апреле 1943 г. часть украинских полицейских батальонов была включена в состав пяти полицейских стрелковых полков (номера: с 31-го по 35-й). Каждый такой полк имел в своем составе три батальона, в том числе один немецкий и два украинских, однако с немецким кадром в 130 человек каждый{1195}. Имеются данные по численному составу 31-го полицейского полка (включал в себя 51-й и 54-й батальоны), дислоцировавшемуся в районе к северу от Минска, на 23 ноября 1943 г.: немцев: офицеров — 18, унтер-офицеров — 127, рядовых — 250; добровольцев — офицеров — 4, унтер-офицеров — 55, рядовых — 245{1196}. Из числа названных полков один (31-й) формировался на территории Белоруссии, один (33-й) — на территории Украины и три (32-й, 34-й и 35-й) — на территории генерал-губернаторства. Один полк (32-й) так и не был сформирован, и его личный состав в конце августа 1943 г. влили в другие части. В апреле 1944 г. был расформирован 35-й полк, в конце августа того же года — 31-й. Что же касается последних двух (33-го и 34-го), то они оставались в боевом расписании соответственно до февраля и марта 1945 г.{1197}
В течение 1943 г. ряд батальонов «шума» был расформирован немцами. Это относится прежде всего к 201-му батальону, созданному еще в октябре 1941 г. на основе кадра батальонов «Нахтигаль» и «Роланд». Когда срок заключенного на один год контракта подошел к концу, офицеры и солдаты батальона отказались продлевать его и были распущены. Многие из них вступили затем в ряды У ПА. Некоторые батальоны просуществовали всего несколько месяцев и, по-видимому, так и не были сформированы окончательно. Так, уже в январе — марте 1943 г. были расформированы 110-й и 113-й (запасные) батальоны в Житомире и Полтаве, 155-й батальон в Симферополе (его номер был передан сформированному позднее крымско-татарскому батальону), 166-й, 167-й, 168-й батальоны в Ростове-на-Дону. Летом того же года были расформированы еще три батальона (157-й, 158-й, 165-й), организованные в ноябре 1942 г. в Сталине, с передачей личного состава трем другим батальонам (162-му, 163-му, 164-му){1198}.
Исчезновение из боевого расписания некоторых батальонов было связано с иными обстоятельствами. Так, в Белоруссии в феврале 1943 г. на сторону партизан в полном составе перешел 53-й (запасной) полицейский батальон из числа тех, что были сформированы в Могилеве{1199}. После этого случая немцы разоружили несколько других батальонов, из состава которых 1350 человек были отправлены в лагеря военнопленных, а 40 — расстреляны{1200}. Массовый переход к партизанам под воздействием советской пропаганды имел место в марте того же года в 121-м батальоне. Неблагонадежный батальон был также расформирован, а его остатки включены в состав другой части{1201}. Еще несколько батальонов «шума» (103-й, 104-й, 109-й) в течение 1943 г. в полном составе или частично перешли на сторону УПА.
Большинство украинских полицейских батальонов прекратило свое существование с освобождением Украины советскими войсками. По имеющимся неполным данным, с января по май 1944 г. были расформированы 114-й, 116-й, 117-й, 119-й, 125-й, 129-й, 130-й, 145-й и 156-й батальоны{1202}. Одни из них были уничтожены в боях, другие дезертировали и перешли на сторону отрядов УПА, третьи выведены в тыл и расформированы, а их личный состав передан в дивизии СС и другие формирования. Так, солдаты и офицеры 204-го батальона, сформированного в генерал-губернаторстве, в июне 1944 г. пополнили ряды 14-й гренадерской дивизии войск СС «Галичина», а несколько батальонов, действовавших на территории Белоруссии (57-й, 61-й, 62-й, 63-й), в конце июля 1944 г. влились в полицейскую бригаду «Зиглинг». Развернутая вскоре в 30-ю гренадерскую дивизию войск СС (русская № 2), она была отправлена во Францию для охранной службы и борьбы с партизанами. Здесь в районе г. Везуль (недалеко от Дижона) 27 августа два украинских батальона дивизии (включавшие солдат бывших 61-го, 62-го и 63-го батальонов) перебили немецких офицеров и в полном составе (всего около 820 человек) перешли на сторону Сопротивления{1203}. По иронии судьбы в их числе оказались участники массовых расстрелов в Бабьем Яру под Киевом и уничтожения Хатыни. Немногие батальоны, как 208-й и 212-й, просуществовали до последних месяцев войны.
Интересна судьба одного из первых украинских батальонов «шума» — 101-го, который был сформирован в Киеве в феврале 1942 г. под командованием бывшего майора Красной Армии В. Муравьева. С июля того же года он нес службу в Староконстантинове и использовался как резервный батальон для пополнения других частей. В июле 1943 г. батальон был отправлен на борьбу с партизанами в Белоруссию. Здесь в марте 1944 г. он был выведен из подчинения полиции порядка и получил обозначение — 23-й батальон СД, или «инонациональный батальон Муравьева». К этому времени в его рядах помимо украинцев служило много представителей других национальностей, в том числе русские, белорусы, поляки, татары и т. д. Переброшенный в августе того же года вместе с бригадой «Зиглинг» во Францию, он действовал против партизан в составе диверсионного соединения «Зюдфранкрейх» («Южная Франция»){1204}. В октябре батальон вошел в состав 77-го полка 30-й гренадерской дивизии войск СС, а уже в следующем месяце перешел на сторону союзников под Мюльхаузеном.
Помимо «активных» батальонов вспомогательной полиции, для охранной службы на местах была создана так называемая «Украинская народная самооборона», общая численность которой в середине 1942 г. достигала, по некоторым данным, 180 000 человек, однако лишь половина из них имела винтовки{1205}. В 1943 г. к этим формированиям под влиянием германской пропаганды о совместной борьбе с большевизмом присоединилась часть бойцов УПА, образовавших несколько так называемых легионов самообороны (Selbstschutz-Legionen). Один из таких легионов — Холмский легион самообороны — был организован бывшими офицерами армии УНР и имел собственную униформу и знаки различия.
Наиболее известным из формирований такого рода был Волынский легион самообороны, созданный в марте 1943 г. активистами мельниковского крыла ОУН для зашиты населения от реквизиций советских партизан и террора со стороны боевиков польской Армии Крайовой и немецких карателей. В самом конце 1943 г. командование отряда достигло соглашения с немцами о совместных действиях, и в марте 1944 г. легион вошел в оперативное подчинение германской Службы безопасности (СД), которая прислала в отряд двух офицеров связи. Теперь легион стал называться Украинским легионом самообороны, а официально — 31-м батальоном СД.
В состав батальона входили четыре стрелковые и одна пулеметная роты (сотни), санитарный взвод и отделение жандармерии. Общая численность в среднем составляла 570 бойцов. На вооружении имелись винтовки, 20 ручных и 2 станковых пулемета и 2 противотанковых орудия. Формально часть считалась моторизованной, однако располагала только крестьянскими повозками. Летом 1944 г. батальон был выведен в Польшу, где принимал участие в многочисленных антипартизанских операциях, включая подавление Варшавского восстания{1206}. В ноябре того же года легион был включен в состав 14-й дивизии войск СС «Галичина».
Еще одно подобное формирование, известное как «Буковинская Украинская самооборонная армия» (БУСА), было создано в мае 1944 г. и включало около 600 человек — в основном также из числа мельниковцев. Эта часть организовывалась в соответствии с приказом командующего 17-й армией и при поддержке 7-й пехотной дивизии Вермахта, но в отличие от Украинского легиона самообороны не имела ни немецких офицеров связи, ни статуса германской воинской части. С приходом Красной Армии одни бойцы БУСА присоединились к УПА, а другие — те, кто отступил в Словакию, в начале 1945 г. влились в состав других украинских формирований, действовавших на стороне Германии.
Говоря об украинских охранных формированиях, следует упомянуть также отряды охраны промышленных предприятий (охоронні промислові відділи) и охранные команды концлагерей («травники»), в которых помимо украинцев служили русские, литовцы и другие выходцы из СССР. Их неофициальное наименование связано с польским местечком Травники (юго-восточнее Люблина), где в мае 1942 г. был организован учебный лагерь, включавший два учебных батальона и унтер-офицерские курсы. Всего через лагерь прошло от 4 до 5 тысяч человек. В официальных немецких документах они именовались «вахманнами» (нем. Wachmann — охранник) и «аскари» (нем. Askari — солдаты колониальных вспомогательных войск Германской империи в конце XIX — начале XX вв.). Подразделения «травников» несли охрану лагерей смерти (Собибор, Хеломно, Майданек, Бельжец, Треблинка) и концлагерей (Освенцим, Штуттхоф), а в апреле 1943 г. принимали участие в ликвидации Варшавского гетто. В конце 1944 г. часть подразделений влилась в 14-ю гренадерскую дивизию войск СС, другие продолжали оставаться в ведении Главного управления имперской безопасности (РСХА) вплоть до окончания войны. Так, например, известно, что в феврале 1945 г. одна из команд «травников» сжигала трупы жертв бомбардировки Дрездена.
Украинские части в Вермахте
С первых месяцев войны Германии против СССР большое количество украинцев (как военнопленных, так и гражданского населения) влилось в германскую армию и служило в качестве добровольцев вспомогательной службы («хиви») в германских частях или в составе отдельных формирований, таких как строительные батальоны, части снабжения, охранные и антипартизанские отряды. В создании таких частей определенную роль сыграла и ОУН, направлявшая на фронт небольшие группы своих сторонников, которые именовались «корпусами» и «дивизиями» Украинской народной армии. Так, в составе 11-й армии Вермахта действовало несколько подразделений украинских добровольцев, таких как «Украинский добровольческий корпус» сотника Тименко. Составлявший по численности около батальона, «корпус» в январе 1942 г. принимал участие в боях против советского десанта под Феодосией{1207}.
Другие украинские части создавались непосредственно на фронте по инициативе германского командования на местах. Так, в январе — феврале 1942 г. в Орджоникидзеграде по приказу начальника 532-го тылового района (2-я танковая армия) из отобранных в лагерях военнопленных украинцев был сформирован батальон под командованием капитана Кубелько, ставший впоследствии 1-м батальоном добровольческого полка «Вайзе» (затем «Десна») и, наконец, 615-м восточным батальоном. Еще один украинский батальон был сформирован в июне 1942 г. командованием 6-й армии Вермахта. С осени того же года он именовался также 551-м восточным батальоном, а с лета 1943 г. этот номер закрепился за ним окончательно. В составе 6 рот и 2 эскадронов общей численностью более 1000 человек батальон принимал участие в битве под Сталинградом, где в числе немногих частей 6-й армии избежал окружения и в дальнейшем активно использовался в боях на южном участке Восточного фронта до февраля 1944 г., когда был переформирован в батальон снабжения.
В целом же обозначение национальной принадлежности боевых восточных батальонов в 1942–1943 гг. встречается лишь в виде исключения. Создание подобных частей из представителей славянских народов не приветствовалось высшим руководством рейха, и поэтому в подавляющем большинстве случаев применительно к боевым батальонам использовалось только нейтральное обозначение «восточные». Хотя, вне всякого сомнения, украинцы составляли в них весьма значительный процент, занимая второе место после русских. Что же касается вспомогательных частей, таких как строительные батальоны и батальоны снабжения, то здесь с национальной самоидентификацией было проще. Сформированные на южном участке Восточного фронта осенью 1942 г. из числа многочисленных «хиви» строительные батальоны четырехротного состава изначально именовались украинскими. Среди них выделялись собственно строительные (112-й, 131-й, 221-й), строительно-саперные (64-й, 96-й), железнодорожностроительные (109-й, 111-й). Большинство этих батальонов в 1943 г. действовало в составе группы армий «А» на Кубанском плацдарме.
По состоянию на 5 мая 1943 г. в составе восточных войск Вермахта числилось 7 украинских батальонов (в т. ч. 1 пехотный и 6 строительных) и 9 рот (1 пехотная, 2 охранные, 3 строительные, 2 снабжения и 1 транспортная){1208}. В общей сложности эти части насчитывали от 5 до 6 тысяч человек, что составляло явно незначительную часть от общего числа украинцев, служивших в Вермахте. В рамках развернутой немцами пропагандистской кампании, направленной на привлечение перебежчиков из рядов противника, все эти формирования, а также некоторые батальоны «шума» были объявлены частями Украинской освободительной армии (Українського визвольнего війська — УВВ), созданной в качестве противовеса власовской РОА. Для их личного состава, равно как и для украинских «хиви» в немецких частях, были официально установлены знаки различия, национальная кокарда и нарукавная нашивка{1209}.
Процесс переброски восточных батальонов на Запад, начавшийся осенью 1943 г., практически не затронул украинские формирования. Так, по организационной схеме добровольческих соединений от 9 июня 1944 г. вне Восточного фронта не зафиксировано ни одной украинской части за исключением 3-го добровольческого кадрового полка, дислоцировавшегося в Лионе (батальоны запасной, учебный и выздоравливающих) и учебно-запасного батальона в подчинении штаба командующего тюркскими и кавказскими рабочими частями{1210}. Однако тот факт, что украинский запасной полк был развернут во Франции, свидетельствует о том, что именно здесь находилась основная масса украинских добровольцев, служивших в составе восточных батальонов, официально именовавшихся «русскими».
К октябрю 1944 г. целый ряд батальонов и рот, ранее считавшихся «русскими», получили наименование «украинских». По состоянию на 8 октября в составе восточных войск числились 6 украинских батальонов и 42 отдельные роты, а также упоминавшиеся выше запасные части. Общую их численность можно оценить в 13–15 тыс. человек. Почти все эти части действовали на Восточном фронте, в то время как на Западе находилось 4 батальона (два из них были блокированы войсками союзников в Лориане, один дислоцировался в Голландии и еще один в Дании) и 1 рота{1211}. Однако все эти изменения носили в сущности номинальный характер, так как части, хотя и именовались «украинскими», оставались фактически частями германской армии. Лишь в начале 1945 г. лидеры украинских национальных организаций получили возможность создать собственные вооруженные силы со статусом, аналогичным тому, что имели Вооруженные силы Комитета освобождения народов России (КОНР).
Украинская национальная армия
12 марта 1945 г. в Веймаре при поддержке Розенберга был образован Украинский национальный комитет под председательством генерал-лейтенанта П. Шандрука, объявивший о создании Украинской национальной армии (УНА){1212}. В составе германских вооруженных сил к этому времени действовала лишь одна украинская дивизия — 14-я гренадерская дивизия войск СС (до 16 000 солдат и офицеров), к началу февраля 1945 г. переброшенная в Словению. Остальные соединения предстояло создать на основе украинских частей Вермахта, включавших по состоянию на 27 марта 1945 г. 1 полк (бывший запасной), 10 батальонов и 36 отдельных рот, насчитывавших в совокупности примерно 14 000 человек{1213}.
Однако из числа перечисленных выше формирований в УНА до конца войны были переданы всего три украинские части, возглавлявшиеся бывшими офицерами армии УHP, — 281-й кавалерийский дивизион полковника Ф. Гудимы, находившийся в осажденном союзниками Лориане (по-видимому, объединенный вместе с 285-м украинским самокатным батальоном в некое подобие бригады), 651-й батальон снабжения (бывший 551-й) полковника А. Долуда в Голландии, а также батальон (курень) «вольных казаков» полковника П. Терещенко, входивший в состав 599-й русской бригады в Дании (возможно, бывший 683-й украинский батальон), на основе которого предполагалось сформировать 1-ю резервную бригаду УНА{1214}.
В феврале — марте 1945 г. в местечке Нимек (40 км западнее Берлина) из бойцов различных вспомогательных частей, дислоцированных в этом районе, была сформирована I-я украинская противотанковая бригада «Вільна Украіна» под командованием полковника П. Дьяченко. К 28 марта бригада включала три батальона обшей численностью 1900 человек и в таком составе приняла присягу на верность украинскому народу и государству{1215}. Одновременно с ней в районе Бранденбурга формировалась 2-я пехотная бригада майора В. Питу-лея, укомплектованная украинцами из разных частей германской армии, включая бывших полицейских и «хиви» (всего до 3400 человек). Эти две бригады должны были составить 2-ю дивизию УНА, общую численность которой, с учетом передачи личного состава украинских частей с других театров военных действий, предполагалось довести до 7000 человек{1216}.
Еще одним соединением УНА должна была стать сформированная к 5 апреля 1945 г. «бригада особого назначения» (парашютная) в составе двух батальонов (400 человек, в т. ч. «вольные казаки» Терещенко) под командованием полковника Т. Бульбы-Боровца. Бригада дислоцировалась в г. Йоганнесберге в Чехии, находясь в оперативном подчинении группы армий «Центр». В соответствии с планами командования УНА она предназначалась для десантирования на территории Западной Украины для совместных действий с УПА{1217}. Все имеющиеся в наличии силы предполагалось стянуть в Австрию в район действий 14-й дивизии войск СС, которая с 25 апреля 1945 г. стала именоваться 1-й дивизией УНА{1218}.
Однако объективные трудности, связанные с общим хаосом германского поражения, помешали собрать формирования УНА в единый кулак. Так, 1-я противотанковая бригада в середине апреля была отправлена в Дрезден, где вошла в состав группы армий «Центр». Приданная танковому корпусу «Герман Геринг», она принимала участие в контрударе под Бауценом, где была создана серьезная угроза левому флангу и тылу наступавшей на Дрезден 2-й армии Войска Польского. Примерно в то же самое время 2-я пехотная бригада вступила в бой против наступающих частей Красной Армии в районе Бранденбурга, где проходила обучение. Таким образом, две бригады 2-й дивизии УНА были вынуждены сражаться, находясь на расстоянии 200 км друг от друга. Понеся тяжелые потери, обе бригады отступали на запад, стремясь прорваться за Эльбу в расположение американских войск. Остаткам 2-й пехотной бригады в итоге это удалось, в то время как 1-я противотанковая бригада, двинувшаяся 5 мая на соединение с 1-й дивизией УНА, попала в окружение в Судетах, где большая ее часть была уничтожена или пленена советскими войсками.
Что касается 1-й дивизии УНА (бывшей 14-й гренадерской дивизии войск СС), то ее главные силы (10–12 тыс. солдат и офицеров) в первых числах мая 1945 г. сумели организованно отступить в британскую и американскую оккупационные зоны, в то время как более 4700 человек, не успевших пересечь демаркационную линию, попали в советский плен{1219}. Британское командование приняло ходатайство генерала Шандрука не выдавать дивизию советским властям, несмотря на то что более 50 % ее личного состава составляли уроженцы восточноукраинских областей. В итоге почти вся дивизия была переведена в лагеря на территории Италии, а летом 1947 г. всех украинцев, за исключением 1052 человек, добровольно вернувшихся в СССР, и 176, вступивших во II польский корпус генерала В. Андерса, вывезли в Великобританию. После освобождения из плена в конце 1948 г. они, получив статус беженцев, в основной своей массе эмигрировали в Канаду, Австралию, Аргентину и другие страны{1220}.
Помощники Люфтваффе и ПВО
Украинская молодежь, вербовавшаяся с марта 1944 г. во вспомогательную службу ПВО, поступала в распоряжение Боевой специальной команды Гитлерюгенда «Юг» со штабом во Львове. В результате первого набора, проводившегося при содействии офицеров 14-й дивизии войск СС и местных отделов образования и обучения во Львове и Кракове, для Люфтваффе было завербовано 5933 молодых украинца, большая часть из которых была направлена в ПВО, а остальные — в транспортную службу и в подразделения связи. 250 юношей были признаны годными для обучения на унтер-офицерских курсах войск СС.{1221} Учебные лагеря «помощников Люфтваффе» были образованы в Переворске (Западная Галиция), Неполомицах, Дембице (близ Кракова). Прошедшие обучение распределялись в соединения ПВО по всей территории Германии и Австрии. Кроме того, 250 человек было отправлено во Францию и 700 — в Голландию.
В июле 1944 г. было принято решение о начале набора девушек в возрасте от 15 до 25 лет для обслуживания прожекторных и звукоулавливающих установок, службы в частях привязных аэростатов, в госпиталях, пунктах связи, подразделениях снабжения, а также для работы на фабриках, выпускающих боеприпасы, в мастерских. Первые пропагандистские воззвания были направлены в лагеря беженцев с Украины уже 20 июля. Лагеря девушек были созданы в Нейсе (Силезия) и Будвайсе (протекторат Богемия и Моравия). Во второй половине июля 1944 г. в пяти учебных лагерях находилось 7668 выходцев из Украины и Галиции, в том числе 6547 юношей и 1121 девушка, а общее количество украинских «помощников ПВО» к концу войны составило 10 тыс. (в т. ч. 1200 девушек).
В апреле 1945 г. 150 украинских «помощников Люфтваффе», находившихся в лагере в Эгере, были переведены в зенитно-артиллерийские части ПВО в качестве солдат и направлены в Берлин. В боях за германскую столицу принимало участие также некоторое количество молодых украинцев, прошедших обучение в качестве истребителей танков. В последние дни войны многие «помощники» стремились попасть в зоны действия американских и британских войск, однако большинство выходцев из восточных областей Украины было передано советским властям. После фильтрации значительную часть несовершеннолетних отпустили по домам, но уже в начале 1946 г. многих осудили за «измену Родине» и отправили в лагеря{1222}.
14-я гренадерская дивизия войск СС «Галиция» К. К. Семенов
В марте 1943 г. Отто Вехтер предложил Гиммлеру создать добровольческое подразделение из украинцев. Рейхсфюрер согласился, но был категорически против употребления термина «украинская» часть. Для обсуждения деталей формирования Готтлоб Бергер встречался с Вехтером, а позже с митрополитом Андреем Шептицким.
В апреле 1943 г. началась работа по созданию добровольческой дивизии СС «Галиция». К концу июня 1943 г. добровольцами в дивизию записалось почти 82 000 украинцев, из них 29 124 было отсеяно в основном из-за низкого роста. Из-за большого наплыва добровольцев было решено создать не только дивизию, но и сформировать дополнительные полицейские полки. Все эти формирования были обозначены немцами как галицийские. Как уже упоминалось, вначале формируемая дивизия была обозначена как добровольческая дивизия СС «Галиция», причем аббревиатуру СС сами украинцы расшифровывали как «Сичевые стрельцы» — термин, употреблявшийся для галицийских формирований в австро-венгерской армии в Первую мировую войну.
В июле 1943 г. первые украинские добровольцы, предназначенные для дивизии, прибыли на полигон «Хайделагерь». Помимо этого полигона украинские добровольцы в зависимости от профиля обучения были отправлены еще в 45 различных мест формирования и обучения. До конца года подразделения дивизии продолжали обучение. В начале февраля 1944 г. в дивизию пришел приказ о создании боевой группы для борьбы с партизанами Ковпака. Ее командиром был назначен командир артиллерийского полка дивизии штандартенфюрер СС Баерсдорф. Боевая группа состояла из двух пехотных батальонов, артдивизиона и двух рот, общая численность группы была приблизительно 2000 человек. Группа участвовала в антипартизанских операциях на Волыни и Полесье вплоть до 20 марта 1944 г., после чего отбыла на полигон Ноехаммер (м. Новокузня, Силезия). К началу апреля в составе дивизии было три пехотных полка и один артиллерийский, а также следующие батальоны: самокатный, фузилерный, саперный, полевой-запасной и снабжения.
Кроме того, в составе дивизии были созданы соединения ПВО, истребителей танков, связи и санитарный батальон. Помимо трех пехотных полков дивизии было создано еще четыре галицийских полицейских полка общей нумерации с дивизионными (4, 5, 6 и 7-й галицийские), еще один полк с номером 8 существовал очень недолгое время. Уже в конце 1943 г. 6-й и 7-й полки передали практически половину своего состава в дивизию, а приказом от 22 апреля 1944 г. 4-й и 5-й полки были полностью переданы в состав дивизии. В середине мая 1944 г. Ноехаммер посетили Гиммлер и Вехтер. Причем 16 мая 1944 г. рейхсфюрер СС снизошел до выступления перед офицерами украинской дивизии. В конце июня дивизия, уже получившая порядковый номер 14, начала транспортироваться в район действия группы армий «Северная Украина». По прибытии в район г. Броды она была введена в резерв XIII армейского корпуса. В это время в ее составе находилось 346 офицеров, 1131 унтер-офицер и 13 822 солдат.
11 июля 1944 г. части дивизии заняли позиции на линии фронта, а 15 июля Красная Армия начала наступление на ее позиции. 18 июля украинцы вместе с немецкими частями ХIII корпуса попали в полное окружение. Немецкий командир дивизии бригадефюрер СС Фриц Фрейтаг показал свою полную некомпетентность и был заменен на армейского генерала Линдеманна. К концу следующего дня, после интенсивных боев, части дивизии были практически истощены. 23 июля неимоверными усилиями кольцо окружения было разорвано, и остатки дивизии прорвались на юг. Из всего состава дивизии прорвалось около 3000 человек, еще около 3000 во время боев и отступления смогло уйти в леса и присоединиться к действующим в тех местах частям Украинской повстанческой армии. Оставшиеся чины дивизии были отправлены сначала в Венгрию, а затем в Ноехаммер.
В августе — сентябре 1944 г. дивизия восстанавливалась в Ноехаммере; к большому неудовольствию украинцев, командиром дивизии вновь назначен Фрейтаг. Разгромленные под Бродами самокатный батальон и зенитное подразделение в составе дивизии больше не восстанавливались. 22 сентября дивизия получила приказ о создании из своих чинов усиленного батальона для отправки в Словакию на борьбу с национальным восстанием. В состав батальона вошло около 900 человек, его командиром был назначен оберштурмбаннфюрер СС Вильднер. Этот батальон был задействован в антипартизанских операциях у Ново Бани, Хлиника, Банской Быстрицы, Подбрезовой, Хронеце, Брезно и Чарна Балога. 28 сентября уже всей дивизии было приказано отправиться в Словакию, а один из батальонов 29-го полка был отправлен на территорию Хорватии. По прибытии в Словакию части дивизии были расположены в районе Жилина и прилегающих областях. В середине октября 1944 г. из состава дивизии создана мобильная боевая группа «Виттенмейер», оперировавшая также неподалеку от Банской Быстрицы. 12 ноября дивизия официально получила статус украинской. 30 ноября боевая группа «Виттенмейер» была расформирована. К этому времени в состав дивизии входили: гренадерские полки войск СС № 29, 30 и 31 (соответственно украинские № 1,2, 3), 14-й артиллерийский полк войск СС, 14-е противотанковое подразделение войск СС, фузилерный и саперный батальоны СС № 14.
В декабре 1944 г. из состава дивизии была создана боевая группа «Дерн», вскоре отправленная на венгерский участок фронта. В первой половине января 1945 г. боевые группы «Вильднер» и «Дерн» были распущены, а их личный состав возвращен в дивизию.
25 января дивизии было приказано передислоцироваться в Словению, что и было выполнено к 1 февраля 1945 г. В феврале — марте дивизия участвовала в антипартизанских операциях в районе Любляна — Марибор, подчиняясь высшему руководителю СС и полиции в Любляне обергруппенфюреру СС и генералу войск СС и полиции Эрвину Розенеру. 1 апреля дивизия начала отступление на территорию Австрии, туда же двинулся ранее отправленный в Хорватию батальон 29-го полка, до того момента действовавший вместе с XV Казачьим корпусом СС. В середине апреля подразделения дивизии два дня обороняли замок Гляйхенберг, а затем продолжили отступление. Примерно в это время между Бергером и Украинским Национальным комитетом была достигнута договоренность о передаче дивизии в состав создаваемой Украинской Национальной армии. 19 апреля предполагаемый новый командир дивизии — украинский генерал Павел Шандру к посетил некоторые подразделения дивизии. 25 апреля 14-я войсковая гренадерская дивизия СС стала 1-й дивизией УНА. Последние дни войны дивизия с боями отступала по реке Мур навстречу наступающим англо-американцам. В первые дни мая подразделения дивизии сдались союзникам у городов Тамсвег, Шпиталь и Радштадт.
Крымско-татарские формирования О. В. Романько
Проблема крымско-татарского коллаборационизма принадлежит к одной из самых малоисследованных и искаженных в истории Второй мировой войны. В своем развитии крымско-татарские коллаборационистские формирования прошли четыре основных периода, которые имели следующие хронологические рамки:
— период «неорганизованной самообороны» (октябрь 1941 г. — январь 1942 г.);
— период «организованной самообороны» (январь-июль 1942 г.); кроме того, следует сказать, что в этот период очень активно проходил набор крымско-татарских добровольцев в части действовавшей в Крыму 11-й полевой армии;
— Крымско-татарские добровольческие формирования в системе вспомогательной полиции порядка высшего руководителя СС и полиции на Юге России (июль 1942 г. — апрель — май 1944 г.);
— Крымско-татарские добровольческие формирования в войсках СС (май/июнь 1944 — май 1945 г.).
Рассмотрим основное содержание каждого из указанных периодов. «Уже в октябре 1941 г., — пишут английские исследователи Чарльз Диксон и Отто Гейльбрунн, — для борьбы с партизанами немцы стали привлекать также (крымских) татар, которые всегда враждебно относились к большевистскому режиму. Были сформированы так называемые «татарские отряды самообороны», которые оказали немцам большую помощь»{1223}. Этим отрядам, насчитывавшим обычно 70—100 человек в каждом, выдавалось советское трофейное стрелковое оружие и назначались инструктора — немецкие унтер-офицеры. По словам Эриха фон Манштейна, главная задача этих отрядов «заключалась в охране своих селений от нападения… партизан»{1224}.
Одним из первых, в конце октября — начале ноября 1941 г., отряд самообороны был создан в деревне Коуш. Его командиром был назначен местный житель А. Раимов, дослужившийся в немецкой полиции до чина майора. Активное участие в создании отряда принимал староста деревни Осман Хасанов — в недавнем прошлом член Коммунистической партии. Главной задачей этого отряда было «частыми нападениями и диверсиями держать в постоянном напряжении партизан, истреблять их живую силу, грабить продовольственные базы»{1225}. На тот момент в отряде проходили службу 80 человек. Помимо этого Коуш был центром вербовки добровольцев-татар в данном районе. Благодаря трем линиям сильных укреплений Коуш долгое время был неуязвим для советских партизан, которые предпринимали неоднократные попытки захватить эту деревню{1226}.
Опыт жителей Коуша оказался настолько удачным, что командующий 11-й армией генерал-полковник Эрих фон Манштейн решил распространить его на весь Крым. Результатом его решения стал приказ штаба 11-й армии, датированный ноябрем 1941 г. и озаглавленный «О самообороне населения против партизан». В целом этот документ носил программный характер, поэтому имеет смысл привести его целиком:
«1. Борьба против партизан должна предусматривать уничтожение продовольственных складов и складов боеприпасов. В этих случаях партизаны будут вынуждены получать помощь в населенных пунктах, зачастую применяя силу. Население вынуждено будет обороняться, в том числе и с помощью немецких войск, находящихся в этих районах. В населенных пунктах, расположенных далеко от немецких войск, нужно организовывать самооборону.
2. В борьбе с партизанами хорошо зарекомендовали себя татары и мусульмане, особенно в горах, где они сообщали о партизанах и помогали их выследить. Из этих групп населения необходимо привлекать людей для дальнейшего сотрудничества и особенно активного сопротивления партизанам при получении ими продовольствия.
3. Командование корпусов и дивизий может проводить соответствующие мероприятия в своих районах.
4. По этому вопросу необходимо исходить из следующего:
— создание такой организации самообороны должно учитывать, какой это населенный пункт, количество его населения, национальный состав;
— общую организацию самообороны для всего района создавать не нужно; ее необходимо организовывать только в отдельных населенных пунктах, подчиняя их единому немецкому руководству;
— при этом различать населенные пункты, где постоянно находятся немецкие части, и населенные пункты, где нет войск или где иногда расквартировываются немецкие части;
— в населенных пунктах первой категории эти вспомогательные силы необходимо создавать без оружия, если для охранных целей, то с оружием. Эти отряды вспомогательных сил должны управляться одним немецким командиром. Их количество в населенном пункте должно находиться в правильном соотношении с немецкими войсками, находящимися в населенном пункте. Вооружение и патроны (желательно трофейные, но не пулеметы и автоматы) выдавать только на время охраны объектов и сдавать после несения службы. В населенных пунктах второй категории можно выдавать оружие и боеприпасы в небольшом количестве. Кому выдавать, решает командир самообороны. Членам вспомогательной организации под страхом смертной казни запретить появляться с оружием вне населенного пункта. Для этой цели необходимо проводить внезапные проверки немецкими патрулями;
— обо всех случаях стычек с партизанами и об использовании патронов докладывать соответствующим военным инстанциям;
— служба в этих формированиях считается почетной и не оплачивается; но иногда все же можно выплачивать денежное вознаграждение;
— во время несения службы члены самообороны носят белые повязки с надписью «На службе у немецкого Вермахта»; эти повязки изготовить в воинских частях на месте;
— каждому члену этой организации выдавать на месяц удостоверение, где указывать номер и персональные данные; списки членов самообороны вести аккуратно и постоянно проверять; срок действия пропуска необходимо регулярно продлевать, после этого пропуск необходимо скреплять печатью и делать соответствующую пометку в списке членов самообороны.
5. Создавая такие отряды самообороны, кроме всего прочего, нужно налаживать тесный контакт между Вермахтом и населением. Особенно нужно оказывать внимание татарам и мусульманам за их антибольшевистское поведение.
6. Самооборона должна действовать не всегда. В случае умиротворения района ее следует распускать. Показавших себя хорошо использовать в дальнейшем на административной службе.
7. Об опыте этих мероприятий, а также об особенно отличившихся из числа этих вспомогательных сил докладывать в штаб 11-й армии для дальнейшего распространения опыта.
8. Понятие «самооборона» среди населения не употреблять, а пользоваться термином «вспомогательные охранные части»{1227}.
В результате этой немецкой кампании по организации отрядов самообороны к декабрю 1941 г. они были сформированы уже в следующих населенных пунктах: Ускут, Туак, Кучук-Узень, Ени-Сала, Султан-Сарай, Баши, Карасу-Баши, Молбай и в ряде других. При этом численность каждого из этих отрядов колебалась от 50 до 150 человек{1228}.
Следует сказать, что, помимо всего прочего, этот документ является как бы квинтэссенцией содержания первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований. Что же из него можно узнать о процессе организации и использования этих частей? Во-первых, то, что инициатива в их создании полностью принадлежала местным немецким властям: как правило, административным органам штабов дивизий и корпусов. Во-вторых, эта самооборона носила весьма ограниченный во времени и пространстве характер. Более того, в каком-то смысле немцы даже не считали ее чисто военной организацией: как явствует из шестого пункта приказа, члены самообороны должны были со временем занимать должности в местном самоуправлении. В-третьих, в данный период немцы не очень-то доверяли «самооборонцам». Как видно, весь документ буквально пронизан предостережениями, что как можно тщательнее следует подходить к отбору добровольцев и контролю над ними. Безусловно, приказ призывал организовывать отряды самообороны во всех населенных пунктах, где этого требовали военные условия. Но нельзя пройти мимо того факта, что только «татары и мусульмане» сознательно выделены в нем как наиболее приемлемый человеческий материал. Это четвертая особенность данного документа и одновременно важная черта первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований, которая со временем трансформируется в основную.
Нельзя не заметить, что создание отрядов самообороны в татарских деревнях было только одним из следствий той политики заигрываний и «хитрых приемов», о которой уже достаточно было сказано выше. Только тогда речь шла всего лишь о неких материальных благах. Какие же «хитрые приемы» немцев привели к тому, что значительная часть крымско-татарского населения встала на путь вооруженного противостояния советской власти? В том же докладе народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Георгия Каранадзе упоминаются два таких основных приема.
Во многих случаях немецкие оккупационные власти не подвергали репрессиям комсомольцев и коммунистов-татар, а разъясняли им, что «они раньше ошибались, а теперь с оружием в руках должны загладить свои ошибки». Естественно, что против такого «аргумента» в тех условиях было очень трудно возразить.
10 октября 1941 г. начальник РСХА обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих издал специальную директиву об обращении с советскими военнопленными. В ней подчеркивалось, что прежде всего следует учитывать их национальную принадлежность. В частности, «с украинцами, белорусами, азербайджанцами, армянами, представителями тюркских народов строго обращаться следует только в том случае, если среди них обнаруживаются фанатичные большевики». В связи с этим немцы сразу же освобождали почти всех военнопленных крымских татар и распускали их по домам. Более того, это свое решение они широко рекламировали по радио и в печати{1229}.
И если первый прием как бы готовил моральное и идеологическое оправдание для будущих коллаборационистов, то второй обеспечивал необходимое количество личного состава для добровольческих формирований. Ведь не секрет, что создание отрядов самообороны облегчалось, помимо всего прочего, наличием в деревнях значительного количества мужчин призывного возраста, которых либо не успели призвать в ряды Красной Армии, либо дезертиров из нее в ходе осенних боев за Крым, либо отпущенных немцами. Нетрудно догадаться, что последняя категория была наиболее «благодарной» оккупантам и самой уязвимой для их «хитрых приемов». Она же была и наиболее значительной. Так, только за период с 1 апреля по 7 сентября 1942 г. из фильтрационных лагерей 11-й армии по домам было распущено 740 крымских татар. Причем в отчетах штаба этого объединения своему вышестоящему начальству из группы армий «Юг» возле данной категории военнопленных обычно стоит пометка «с целью включения в германские части»{1230}.
2 декабря 1941 г. Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) издало директиву «Особые указания для борьбы с партизанами». В ней в частности говорилось: «…Использование местных отрядов в борьбе с партизанами вполне себя оправдывает. Знание местности, климата и языка страны делает возможным в боях с партизанами применить их же методы действий»{1231}. Издание этой директивы как бы подводило итог первых четырех месяцев немецкой оккупационной политики на территории СССР и обобщало опыт антипартизанской борьбы с применением уже имевшихся «восточных» добровольческих частей. Одновременно этот документ фактически «давал добро» на их дальнейшую организацию и даже в более широком формате. В Крыму же эта директива привела к целому ряду изменений в системе организации и использования крымско-татарских добровольческих формирований и фактически способствовала началу второго периода их истории.
2 января 1942 г. в отделе разведки 11-й немецкой армии состоялось совещание, в ходе которого было заявлено, что Гитлер разрешил неограниченный призыв добровольцев из числа крымских татар. Штаб армии передал решение этого вопроса руководству эйнзатцгруппы «Д». Перед ее начальником оберфюрером СС Отто Олендорфом ставилась следующая цель: «Охватить пригодных к службе крымских татар для действий на фронте в частях 11-й армии на добровольной основе, а также создать татарские роты самообороны, которые совместно с эйнзатцгруппой «Д» будут использованы для борьбы с партизанами». Призыв разрешалось осуществлять и среди гражданского населения на Крымском полуострове, и в фильтрационных лагерях 11-й армии{1232}.
При этом на эйнзатцгруппу «Д» возлагались следующие задачи:
— перед началом вербовочной кампании изучить данные этнографического распределения населения Крыма. Вербовку проводить только в татарских селах, в строгом соответствии с этими данными. Предпочтение отдавать татарским селам в северной части Крыма; для практического осуществления вербовочной кампании необходимо разведать состояние и проходимость дорог и возможность проезда в далеко лежащие села;
— создать комиссии из представителей оперативной группы и надежных татар. Чтобы провести призыв как можно лучше, проверить политическую лояльность татарского населения того или иного региона и, наконец, провести его регистрацию; все вопросы, связанные с вербовкой добровольцев в лагерях военнопленных, согласовать с соответствующим отделом штаба 11-й армии;
— тех татар, которые изъявят желание вступить в части Вермахта, можно будет освободить от работы и сконцентрировать в удобных местах, откуда их смогут забрать представители подразделений 11-й армии;
— эйнзатцгруппа «Д» отвечает за набор добровольцев в роты самообороны, а также за их организацию, подготовку и дальнейшее руководство{1233}.
3 января 1942 г. в 10:00 состоялось первое заседание недавно созданного Симферопольского мусульманского комитета, которое было посвящено решению вопроса о начале призыва крымских татар для совместной с германскими вооруженными силами «борьбы против большевизма». Формально члены комитета должны были одобрить это мероприятие и выступить с соответствующим обращением к татарскому народу. В действительности это был скорее пропагандистский шаг, и немцы в их согласии не нуждались: само заседание комитета проходило в штаб-квартире оперативной группы «Д» и в присутствие ее руководящего состава. Еще одной причиной созыва комитета являлось распределение обязанностей между его членами и оперативной группой «Д» в ходе будущей призывной кампании. В результате после необходимой в таких случаях торжественной части было принято решение провести следующие мероприятия:
— в Симферополе и других районах Крыма, где проживают татары, должны быть созданы специальные вербовочные округа и подокруга;
— в каждый округ будут посланы одна или несколько вербовочных комиссий, состоящих из представителей эйнзатцгруппы «Д» и членов Симферопольского мусульманского комитета (только для Симферопольского округа);
— вербовка за пределами Симферополя также проводится под руководством представителя эйнзатцгруппы «Д» и членов местного татарского комитета; туда, где это необходимо, следует направлять одного хорошего пропагандиста — сотрудника Симферопольского мусульманского комитета;
— вербовку следует проводить следующим образом: все татарское население города или деревни должно быть собрано в одном месте, после чего перед ними выступит представитель оперативной группы и крымский татарин — вербовщик комитета;
— после их выступления нужно сразу же начинать запись добровольцев;
— в Симферополе призывную кампанию следует начать немедленно, в связи с чем уже 5 января 1942 г. открыть вербовочный пункт{1234}.
Во всех своих действиях руководство эйнзатцгруппы «Д» должно было сотрудничать с теми отделами Симферопольского мусульманского комитета, которые непосредственно отвечали за работу с будущими добровольцами: отделом по борьбе с бандитами (руководитель — Амет Абдулаев) и отделом по комплектованию добровольческих формирований (руководитель — Тахсин Джемилев){1235}.
5 января 1942 г. в Симферополе был открыт первый вербовочный пункт, и начался набор добровольцев под лозунгом: «Татары, хотите, чтобы вас не грабили партизаны, берите добровольно оружие против них». Одновременно с этим началось создание вербовочных комиссий в других городах и районах Крыма. В целях укрепления их кадрового состава от Симферопольского комитета были посланы обещанные пропагандисты: Бекир Аджиев, Шамурат Карабаш и Абдулла Карабаш. Главным же уполномоченным по проведению вербовочной кампании со стороны крымско-татарских националистов был назначен Гжик Аппаз{1236}.
Несколько иначе должна была проходить вербовка добровольцев в фильтрационных лагерях военнопленных. Для этих целей начальник отдела личного состава штаба 11-й армии подготовил инструкцию со следующими требованиями:
«1. Эйнзатцгруппа «Д» предлагает использовать в качестве пополнения частей 11-й армии военнопленных крымских татар, которые после соответствующей регистрации и медицинского обследования будут разделены на две категории: а) те, которые отвечают необходимым требованиям и могут быть сразу зачислены в части 11-й армии; b) те, которые не полностью отвечают соответствующим требованиям и нуждаются в дальнейшей проверке, остаются в распоряжении эйнзатцгруппы «Д» в качестве «резерва».
Эйнзатцгруппа «Д» передает руководству соответствующего фильтрационного лагеря списки военнопленных обеих категорий. После чего руководство фильтрационного лагеря передает ей военнопленных первой категории с их последующим зачислением в части 11-й армии. Военнопленные же второй категории распускаются по домам.
Военнопленные татары, которые имеют явно выраженные физические недостатки или являются больными, распускаются из фильтрационных лагерей по домам.
Военнопленные татары, которые отвечают соответствующим требованиям, но не желают вступать добровольно в части 11-й армии, остаются и далее в качестве военнопленных. При этом руководство лагеря должно облегчить для них режим содержания по сравнению с другими военнопленными.
При распределении военнопленных по воинским частям для прохождения дальнейшей службы следует принимать все меры против возникновения болезней среди них»{1237}.
Первоначально все мероприятия по набору добровольцев проводились согласно решениям, принятым на заседании Симферопольского мусульманского комитета. Однако уже 18 января 1942 г. генерал-квартирмейстер Генштаба сухопутных войск генерал-майор Эдуард Вагнер издал директиву, которая упорядочивала этот процесс. В ней в частности разрешалась «неограниченная» организация крымско-татарских формирований на территориях, «находившихся в немецких руках, за исключением Керченского полуострова и района осады Севастополя»{1238}.
Вербовка добровольцев проводилась в течение января-февраля 1942 г. в 203 населенных пунктах Крыма и 5 фильтрационных лагерях 11-й армии. В результате в следующих населенных пунктах и районах Крыма было набрано 5451 человек:
Симферополь (город) — 180 человек;
округ северо-восточнее Симферополя — 89 человек;
округ южнее Симферополя — 64 человека;
округ юго-западнее Симферополя — 89 человек;
округ севернее Симферополя — 182 человека;
округ Джанкоя — 141 человек;
округ Евпатории — 794 человека;
округ Сейтлер — Ички — 350 человек;
округ Сарабуза — 94 человека;
округ Биюк-Онлара — 13 человек;
округ Алушты — 728 человек;
округ Карасубазара — 1000 человек;
округ Бахчисарая — 389 человек;
округ Ялты — 350 человек;
округ Судака — 988 человек (в отчете эйнзатцгруппы «Д» рядом с этой цифрой указано, что «ввиду высадки русского десанта данные уточняются»).
Еще 3806 добровольцев было завербовано в фильтрационных лагерях 11-й армии (как на территории Крыма, так и за его пределами):
фильтрационный лагерь в Симферополе — 334 человека;
фильтрационный лагерь в Биюк-Онларе — 226 человек; фильтрационный лагерь в Джанкое — 281 человек;
фильтрационный лагерь в Николаеве — 2800 человек; фильтрационный лагерь в Херсоне — 163 человека.
Всего, таким образом, 9255 человек, из которых в части 11-й армии было направлено 8684 человека: они были распределены по ротам, батареям и другим подразделениям дивизий этой армии небольшими группами (от 3 до 10 человек). Остальные крымские татары, признанные негодными для службы в строевых частях, были распущены по домам{1239}.
Следует сказать, что это распределение «добровольных помощников» по корпусам и дивизиям 11-й армии растянулось до февраля 1942 г. Так что поступали они туда не все сразу, а постепенно. Например, по данным «Дневника военных действий» 11-й армии, уже на 4 января 1942 г. в подчиненных ей структурах имелось следующее количество крымских татар (цифры указаны как с учетом уже имевшихся до призывной кампании, так и новых добровольцев):
30-й армейский корпус — 600 человек;
54-й армейский корпус — 363 человека;
42-й армейский корпус — 554 человека (например, в 73-й пехотной дивизии этого корпуса числилось 254 крымско-татарских «хиви»);
«добровольные помощники» в подчинении Командующего войсками Вермахта на полуострове Крым — 201 человек;
различные тыловые и вспомогательные части 11-й армии — 330 человек.
Итого 2048 человек. К февралю же 1942 г. численность «хиви» увеличилась более чем в три раза{1240}.
Одновременно с этим вербовочные комиссии эйнзатцгруппы «Д» и представители мусульманских комитетов завербовали еще 1632 человека, которые были сведены в 14 рот самообороны (8 из них были созданы в январе, а еще 6 — в феврале — марте 1942 г.), расквартированных, соответственно их порядковым номерам, в следующих населенных пунктах:
1-я рота (Симферополь) — 100 чел.;
2-я рота (Биюк-Онлар) — 137 чел., в т. ч. 1-й взвод — Биюк-Онлар, 2-й взвод — Бишак, 3-й взвод — Теркунди;
3-я рота (Бешуй) — 60 чел.;
4-я рота (Баксан) — 125 чел.;
5-я рота (Молбай) — 150 чел.;
6-я рота (Бий-Ели) — 175 чел., вт. ч. 1-й взвод — Бий-Ели, 2-й взвод — Коперликой, 3-й взвод — Кокташ;
7-я рота (Алушта) — 100 чел., вт. ч. 1-й и 2-й взводы — Корбек, 3-й взвод — Демерджи;
8-я рота (Бахчисарай) — 85 чел.;
9-я рота (Коуш) — 100 чел.;
10-я рота (Ялта) — 175 чел.;
11-я рота (Ялта, затем Таракташ) — 175 чел.;
12-я рота (Таракташ) — 100 чел.;
13-я рота (Таракташ) — 100 чел.;
14-я рота (Джанкой) — 50 чел.
Каждая татарская рота самообороны состояла из трех взводов и насчитывала от 50 (Джанкой) до 175 (Ялта) человек. Командовали ротами немецкие офицеры. Бойцы этих частей были одеты в стандартное немецкое обмундирование, но без знаков различия (им были выданы даже шинели и стальные каски). В целом с униформой проблем не было. Однако через несколько дней после создания рот и выдачи обмундирования они возникли с обувью. Не привыкшие ходить в сапогах крымские татары начали натирать себе ноги. Тогда в качестве компромисса для них были разработаны гамаши, сделанные из трофейных советских шинелей. Ног они не натирали, так как были похожи на привычные для татар мягкие носки. На вооружении у личного состава рот находилось стрелковое вооружение, в основном легкое, но не автоматическое{1241}.
Все крымско-татарские роты самообороны, в принципе, находились в организационном и оперативном подчинении начальника эйнзатцгруппы «Д» оберфюрера СС Отто Олендорфа, который должен был заботиться об их обмундировании, пропитании и денежном содержании (к примеру, в середине 1942 г. всем «организованным» «самооборонцам» платили ежемесячно 60–70 оккупационных марок). Однако, поскольку аппарат начальника полиции безопасности и СД и его местные отделения в Крыму еще не были полностью созданы, денежное довольствие личного состава рот осуществлялось через посредничество органов немецкой военной администрации — полевые и местные комендатуры тех населенных пунктов, где эти части самообороны были расквартированы. Что же касается обмундирования и вооружения, то здесь основную помощь Олендорфу оказывал соответствующий отдел штаба 11-й армии{1242}.
В дальнейшем организация крымско-татарских коллаборационистских формирований в системе немецкой оккупационной администрации на территории Крыма продолжалась до марта 1942 г. В результате на этот период имелись следующие категории добровольцев:
«добровольные помощники» в частях 11-й немецкой армии — около 9 тыс. человек;
части «организованной самообороны», которые действовали в организационном и оперативном подчинении начальника полиции безопасности и СД — около 2 тыс. человек в составе 14 рот;
отряды «неорганизованной» татарской самообороны, или «милиции», которые остались от предыдущего периода и действовали в подчинении начальников сельских, городских и районных управлений (фактически в распоряжении соответствующих комендантов) — около 4 тыс. человек
«резерв», который также находился в распоряжении начальников сельских управлений (либо члены отрядов «неорганизованной» самообороны, которые были распущены, либо признанные ограниченно годными во время вербовочной кампании января 1942 г.) — около 5 тыс. человек{1243}.
Всего, таким образом, около 20 тыс. человек. При этом немцы не собирались останавливаться на достигнутом и планировали добиться того, чтобы в коллаборационистских формированиях были «задействованы» все боеспособные татары{1244}.
Если сравнивать этот и предыдущий период истории крымско-татарских добровольческих формирований, то можно отметить следующие основные отличия. Во-первых, это то, что армия начинает действовать в тесном взаимодействии с органами полицейской администрации. Во-вторых, набор добровольцев принял уже более организованный характер, который был закреплен на уровне Генерального штаба сухопутных войск. В-третьих, значительно возросло доверие немецких оккупационных властей к этим добровольцам: их уже вооружают на постоянной основе, дают обмундирование и платят денежное довольствие, чего раньше не было. В-четвертых, помимо создания частей самообороны значительное количество татарских «хиви» было включено в подразделения 11-й полевой армии. И, наконец, в-пятых, нельзя не отметить, что при создании подобных формирований значительную роль начинают играть национальный и религиозный факторы, которые в первый период были только обозначены. Следует сказать, что в этот период ни одна из проживавших в Крыму национальных групп не имела возможности создавать свои добровольческие формирования именно по национальному признаку.
Зимой — весной 1942 г. немецкие оккупационные власти в зоне ответственности гражданской администрации приступили к созданию частей «Вспомогательной полиции порядка» (Schuma). Эти части создавались из местных добровольцев и должны были использоваться в антипартизанских целях. В отличие от рот самообороны, оперативный район которых был обычно ограничен местом их формирования, части «шума» планировалось применять в более широком формате. Всего было три типа таких батальонов: фронтовые (Front) — предназначались для оперативных мероприятий на широком фронте и с широкими задачами; иногда могли использоваться и против регулярных частей противника; охранные (Wach) — предназначались для охранной службы, главным образом, на военных объектах и в местах заключения; запасные (Ersatz) — предназначались для подготовки личного состава для двух предыдущих типов, но в случае крайней необходимости могли использоваться и как охранные или фронтовые{1245}.
В Крыму были созданы батальоны всех трех типов: один охранный, пять фронтовых и два запасных. И такое их количественное соотношение не случайно. Сразу видно, что семь последних батальонов предназначались в основном для оперативных мероприятий. В них был направлен самый лучший человеческий материал, который немцам удалось собрать (в запасных батальонах он был даже лучше, чем во фронтовых: по кадровым соображениям немцы собрали туда добровольцев, уже имевших боевой опыт). Худшие призывники были сосредоточены в единственном охранном (147-м) батальоне и в боях с партизанами не использовались{1246}.
Но так как Крым только летом 1942 г. был формально передан в состав рейхскомиссариата «Украина», подразделения вспомогательной полиции начали создаваться здесь гораздо позже, чем в остальных генеральных округах — в июле 1942 г. С этого момента следует начать отсчет третьего периода истории создания и деятельности крымско-татарских добровольческих формирований.
Первоначально были созданы подразделения индивидуальной службы в городах и сельской местности: аналоги немецкой охранной полиции и жандармерии. По большей части их не создавали заново. Фактически они были организованы на базе уже имевшихся частей «неорганизованной самообороны» и «милиции», которые действовали при всех местных городских, районных и сельских управлениях. В принципе, в них остались те же кадры и тот же персонал при тех же обязанностях. Основные же изменения произошли в системе управления этими частями, хотя по сути ничего нового придумано не было. Как и прежде эта система оставалась двухуровневой. Формально ими продолжал руководить начальник полиции городского и районного управления или староста, если речь шла о сельском управлении. На деле же реальная власть продолжала оставаться в немецких руках. Однако если раньше шефом начальника полиции был соответствующий армейский комендант, то теперь в городах он подчинялся начальнику охранной полиции (Schutzpolizei), а в сельской местности — начальнику жандармерии (Gendarmerie). Обычно численность полицейских индивидуальной службы колебалась от 3 до 15 человек при сельском управлении и от 40 до 50 человек в небольших городах и районных центрах. Общее же количество полицейских в каждом районе было разным, и находилось в зависимости от площади района и плотности населения в нем (из расчета 1 % от его численности). Например, в Крыму это количество варьировалось от 70 до 250 человек.
Выше уже говорилось, что части «неорганизованной самообороны» и местной «милиции» были одеты либо в гражданскую одежду, либо в трофейную униформу советского образца. На их принадлежность к вспомогательной полиции указывала только нарукавная повязка. С началом организации «шума» ситуация несколько изменилась. Зимой — весной 1942 г. немцы постарались как можно скорее привести всю униформу к одному стандарту: полицейским стали выдавать ее новые комплекты, перешитые из черной униформы Общих СС (Allgemeine-SS). Где-то это удалось сделать быстро, где-то, как, например, в Крыму, большинство полицейских еще в ноябре 1942 г. ходили в гражданской одежде, со специально разработанными знаками различия. Следует сказать, что эти знаки различия были единственным признаком, по которым можно было отличить полицейского, если он был одет в гражданскую одежду. Летом 1942 — в начале 1943 г. это были нарукавные нашивки — так называемые «полоски» и «уголки», обозначавшие воинское звание и занимаемую должность. Всего было пять таких воинских званий: унтер-капрал, вице-капрал, капрал, вице-фельдфебель и компани-фельдфебель. Последнее звание, соответствующее примерно старшине Красной Армии, было наивысшим для этой ветви вспомогательной полиции, т. к. офицерские звания для ее персонала предусмотрены не были{1247}.
Не произошло серьезных изменений и в системе вооружения местной полиции. Как и прежде, основным оружием всех полицейских индивидуальной службы оставалась советская винтовка системы Мосина. Так, согласно отчету Командующего войсками Вермахта в Крыму в группу армий «А», на 6 ноября 1942 г. таких винтовок в распоряжении этой ветви «шума» во всех районах полуострова имелось всего 2195 единиц. Подразделения же городской полиции Симферополя находились в более привилегированном положении, и в смысле обмундирования, и в смысле вооружения{1248}.
Кроме полиции индивидуальной службы была создана еще одна из ветвей «вспомогательной полиции порядка» — так называемые батальоны «шума». По замыслам немецкого полицейского руководства, они должны были представлять собой территориальные охранные части, подобные ротам самообороны, но более крупные, мобильные, лучше вооруженные и с более широким оперативным районом. В немецкой системе правопорядка их аналогом являлись так называемые военизированные полицейские полки и батальоны, которые в больших количествах действовали на оккупированных советских территориях.
В июле 1942 г. командующий войсками Вермахта в Крыму объявил набор крымских татар в батальоны «шума». Как и в случае с татарскими ротами самообороны, он проводился среди местного гражданского населения и в лагерях военнопленных. Еще некоторое количество добровольцев передало командование 11-й армии — в основном из числа своих «хиви». В целом численное выражение вербовки выглядело следующим образом:
— добровольцы из числа «хиви» 11-й армии — 2184 человека;
— добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Симферополе, — 300 человек;
— добровольцы, переданные администрацией лагеря военнопленных в Джанкое, — 64 человека;
— добровольцы, завербованные среди гражданского населения, — 821 человек{1249}.
В октябре 1942 г. весь этот контингент был распределен по вновь сформированным 8 крымско-татарским батальонам «шума», которые для подготовки были расквартированы в следующих населенных пунктах и имели следующую численность личного состава:
147-й охранный батальон (Симферополь) — 539 человек;
148-й фронтовой батальон (Карасубазар) — 553 человека;
149-й фронтовой батальон (Бахчисарай) — 315 человек;
150-й запасной батальон (Ялта) — 402 человека;
151-й фронтовой батальон (Алушта) — 258 человек;
152-й фронтовой батальон (Джанкой) — 320 человек;
153-й фронтовой батальон (Феодосия) — 303 человека;
154-й запасной батальон (Симферополь) — 679 человек.
Всего, таким образом, численность личного состава «шума»-батальонов составляла в этот период 3369 человек{1250}.
Тем не менее это был не конец немецкой кампании по созданию полицейских батальонов. Набор добровольцев в них продолжался и в октябре 1942 г., в результате чего в ноябре было создано еще два таких батальона — 155-й и 156-й. Однако уже в январе 1943 г. эти батальоны были расформированы, а их личный состав влился в вышеуказанные подразделения. В связи с тем, что ни один из двух новых батальонов не прошел полного курса своей подготовки, немцы так и не определились с их функциональной принадлежностью. Поэтому были ли они охранными, фронтовыми или запасными, неизвестно{1251}.
Изучая историю крымско-татарских батальонов «вспомогательной полиции порядка», нельзя не сделать еще одно пояснение, касающееся номенклатуры этих частей. Дело в том, что такая большая нумерация не должна удивлять. Она была сквозная и шла с севера на юг: из рейхскомиссариата «Остланд» в рейхскомиссариат «Украина». Крымско-татарские батальоны считались формально «украинскими», и поэтому их нумерация зависела от формирования остальных подобных частей в этом рейхскомиссариате.
По штатному расписанию каждый батальон должен был состоять из штаба и четырех рот (по 124 человека в каждой), а каждая рота — из одного пулеметного и трех пехотных взводов. Иногда в состав батальона входили также технические и специальные подразделения. Как можно убедиться на примере крымско-татарских батальонов, штатная численность личного состава в 501 человек на практике колебалась от 200 до 700. Как правило, батальоном командовал местный доброволец из числа бывших офицеров Красной Армии, однако в каждом из них было 9 человек немецкого кадрового персонала: 1 офицер связи с немецким полицейским руководством и 8 унтер-офицеров, которые исполняли роль инструкторов. Интересно, что срок службы в таком батальоне определялся специальным контрактом и составлял шесть месяцев. Однако зачастую этот срок автоматически продлевался{1252}.
На вооружении у бойцов этого типа «шума» находилось легкое и тяжелое стрелковое оружие и минометы, как немецкие, так и трофейные советские. Например, на 6 ноября 1942 г. арсенал личного состава татарских батальонов выглядел следующим образом: 3192 советские трофейные винтовки, 271 полуавтоматическая винтовка, 136 легких пулеметов, 28 тяжелых пулеметов, 71 пистолет-пулемет, 7 тяжелых минометов, 1 орудие, 52 револьвера и 322 ручные гранаты{1253}.
Во «вспомогательную полицию порядка» входило еще две разновидности частей: пожарная охрана и вспомогательная охранная полиция. Однако ни та, ни другая на территории Крыма созданы не были.
В организационном и оперативном отношении все ветви крымской «шума» были подчинены начальнику полиции порядка генерального округа Таврия бригаде-фюреру СС и генерал-майору полиции Конраду Хитшлеру, который управлял ими через свои соответствующие отделы на местах.
В некоторых современных исследованиях указывается, что крымско-татарские «шума»-батальоны составляли Крымско-татарский легион Вермахта{1254}. С этим можно согласиться только отчасти. Действительно, такой план существовал, так как некоторые представители немецкой оккупационной администрации были обеспокоены тем, что созданием крымско-татарских формирований занималось слишком много инстанций. И иногда даже враждебных друг другу. Из-за этого, как считали эти офицеры и чиновники, терялся весь, прежде всего политический, смысл организации этих формирований. В этом тезисе в целом и следует искать корни плана по созданию «Крымско-татарского легиона Вермахта». План этот в конце концов остался только на бумаге. Однако остановиться на нем следует, так как случай этот весьма показателен. 7 февраля 1942 г. в штаб 11-й армии поступило распоряжение Генштаба сухопутных войск. В этом распоряжении генерал-полковнику фон Манштейну предлагалось подготовить доклад на тему «Формирование татарских и кавказских частей в операционной зоне 11-й армии». Уже 20 апреля того же года некто зондерфюрер Зиферс подготовил такой доклад, в котором был обобщен имеющийся опыт по созданию коллаборационистских формирований из числа крымских татар. Помимо всего прочего, в этом документе имелся следующий пассаж: «К вышеизложенному можно в заключение добавить следующее: движение крымских татар не должно рассматриваться лишь в небольшом масштабе Крыма. Оно может стать первым толчком к общероссийскому движению тюркских народов. Необходимо также принять во внимание, что тюркские народы СССР насчитывают около 20 млн. человек. Невозможно переоценивать потенциальную силу этих народов. В заключение этого сообщения автор хотел бы еще раз высказать свою позицию. Необходимо еще раз подчеркнуть, что Татарский комитет на своем заседании от 14 января 1942 г. расширил свою первоначальную программу, заявив: «После освобождения дальнейших областей России от еврейско-коммунистического господства отважная немецкая армия приступит к освобождению остальных областей. Крымский комитет считает своей священной обязанностью вместе с немецкой армией участвовать в освобождении мусульман Советского Союза». Учитывая, что азербайджанские татары живут в столь важном для нас нефтедобывающем районе Баку, эта установка может быть в дальнейшем использована для военных и пропагандистских целей»{1255}.
По мнению Зиферса, на практике это должно было привести к созданию крымско-татарских пехотных батальонов, которые можно было бы использовать за пределами Крыма, например при наступлении на Кавказ. Образцом же для организации этих частей должны были послужить так называемые Восточные легионы, которые немецкое командование начало создавать в Польше из представителей тюркских и кавказских народов зимой 1941 г. Но ни Генштаб сухопутных войск, ни его прямые начальники из 11-й армии никак не прореагировали на это предложение зондерфюрера. Оккупационному аппарату в Крыму были нужны прежде всего части по поддержанию общественного порядка, а не легион для войны на Кавказе. Более того, создание такого соединения привело бы к ненужной политической активности крымско-татарских коллаборационистов.
Следующая попытка имела место в марте 1943 г. на одном из заседаний Генштаба сухопутных войск. На этот раз вопрос о создании Крымско-татарского легиона и использовании его пехотных батальонов вне Крыма поднял генерал-инспектор восточных войск Гейнц Гельмих. Однако командование группы армий «А», в чью тыловую зону входил Крым, высказалось категорически против этого мнения. В конце концов этот отказ был мотивирован тем, что «Крымско-татарский легион не нужен, так как его использование не компенсирует затрат на его формирование»{1256}.
Более того, командование группы армий «А» посоветовало Генштабу сухопутных войск безотлагательно переводить всех крымских татар, служивших в качестве «хиви» в немецких частях на других участках Восточного фронта, обратно в Крым, чтобы в дальнейшем использовать их только здесь. Командующему же войсками Вермахта в Крыму было рекомендовано продолжить призыв крымско-татарских добровольцев. На этот раз их следовало набрать 1100–1200 человек, чтобы сформировать: еще 1 «шума»-батальон, 2–3 строительных батальона, 2–3 хозяйственные роты для немецких хозяйственных батальонов и 2 железнодорожно-строительные роты. При этом 500 человек из этого количества добровольцев планировалось передать в качестве «хиви» для немецкой береговой артиллерии. Нужно сказать, что план этот был выполнен только наполовину: были сформированы только вспомогательные армейские части{1257}.
В целом в этот период были созданы или продолжали функционировать следующие категории крымско-татарских добровольческих формирований (усредненные данные на весну — осень 1943 г. — пик их численности):
— вспомогательная полиция индивидуальной службы — от 5 до 7 тыс. человек (следует сказать, что не все они были татарами, последних же было около 4 тыс.);
— «шума»-батальоны — около 3 тыс. человек (по данным украинских историков Олега Бажана и Ивана Дерейко, в этих частях служили не только крымские татары: так, в декабре 1942 г. в состав 154-го батальона было передано около 350 украинских военнопленных){1258};
— роты «организованной» самообороны — около 2 тыс. человек;
— «добровольные помощники» в частях Вермахта на территории Крыма — от 800 до 900 человек;
кроме того, значительное количество (5–6 тыс.) крымско-татарских добровольцев было выведено из Крыма вместе с частями 11-й немецкой армии (сентябрь 1942 г.). Вместе с ними они попали на северный участок Восточного фронта. И именно их возвращением в Крым было озабочено командование группы армий «А» (март 1943 г.){1259}.
Всего, таким образом, от 15 до 16 тыс. крымских татар было охвачено немецким оккупационным аппаратом и проходило службу в частях полиции и Вермахта с июля 1942 по май 1944 г.
Третий период был наиболее бурным в истории крымско-татарских добровольческих формирований. Начавшись с момента полного контроля немцев над полуостровом, он прошел под знаком коренного перелома в Великой Отечественной войне и закончился освобождением Крыма. Каковы его основные особенности? Во-первых, инициатива в формировании крымско-татарских частей окончательно перешла от армии к полиции. Именно ее органами были созданы наиболее организованные, хорошо укомплектованные и вооруженные более или менее современным оружием батальоны вспомогательной полиции. Во-вторых, несмотря на полную реорганизацию «местных полицейских сил» под эгидой полиции порядка, начальник полиции безопасности и СД также сохранил своих крымско-татарских добровольцев — это те 14 рот «организованной» самообороны, которые были созданы зимой — весной 1942 г. В-третьих, середина этого периода была отмечена пиком доверия немцев к крымским татарам. Однако ближе к концу 1943 г. оно начинает в силу разных причин ослабевать (поскольку это большой отдельный вопрос, мы поговорим о нем в специальном разделе, здесь же только констатируем факт). В-четвертых, это был одновременно и пик активности крымско-татарских коллаборационистов. О его политической стороне мы достаточно сказали выше. Свое же военное выражение он получил в докладе Зиферса: как мы убедились, лидеры Симферопольского комитета, ни много ни мало, претендовали на освободительную миссию среди тюркского населения СССР. Такой в целом была организационная сторона истории крымско-татарских добровольческих формирований в период их пребывания на Крымском полуострове. Рассмотрим теперь процесс их подготовки.
На организацию каждого из видов крымско-татарских добровольческих формирований уходило от недели (в случае с «неорганизованной» самообороной) до месяца (батальоны «вспомогательной полиции порядка»), после чего начиналась подготовка их личного состава. Согласно планам немецкого командования и полицейского руководства она должна была состоять из боевой, тактическо-полевой, стрелковой, физической, строевой и морально-политической подготовки. Обычно процесс подготовки занимал несколько месяцев, но иногда она продолжалась и в процессе боевого применения. Так, части «неорганизованной» самообороны и «вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы проходили ее в минимальный срок, так как использовать их было необходимо почти сразу же после организации. Личный состав рот самообороны готовился от одного до трех месяцев. Больше всех — до девяти месяцев — учились бойцы «шума»-батальонов: поскольку эти батальоны были в принципе переходной формой между самообороной и боевыми частями, то и готовить их было необходимо с большей тщательностью. Что касается подготовки «добровольных помощников» в частях 11-й армии, то она ничем не отличалась от стандартной подготовки соответствующего немецкого персонала{1260}.
В целом представление о системе подготовки крымско-татарских добровольческих формирований и тех проблемах, с которыми сталкивались при этом немцы, дает уже упоминавшийся отчет зондерфюрера Зиферса. Поскольку отчет писался в феврале-марте 1942 г., то речь в нем идет о ротах «организованной» самообороны (первые из них, таким образом, учились уже целый месяц) и «хиви» в частях 11-й армии. Однако, на наш взгляд, такая же картина сохранилась и в дальнейшем: и в оставшиеся месяцы 1942, и в 1943 г. немцы продолжали иметь дело с одним и тем же человеческим материалом.
Обычно процесс подготовки открывала ее боевая разновидность. Так, по словам Зиферса, «боевое обучение воспринимается большей частью татар с интересом, однако физически они недостаточно подготовлены для этого. Тем не менее мастерство их растет и может быть улучшено». Несколько больше опасений вызывала стрелковая подготовка добровольцев. Об их возможностях Зиферс писал следующим образом: «Результаты по огневой подготовке, однако, не совсем удовлетворительны. Тем не менее результаты существенно улучшились после регулярных упражнений в прицельной стрельбе. Поэтому упражняться в ней следует как можно чаще». Однако наибольшее количество нареканий вызывала физическая подготовка новобранцев, которая была «не всегда на высоте». Зиферс считал, что для улучшения ее показателей «необходимы дополнительная практика и тренировки». Причины же столь плохих результатов он усматривал в «недостаточной популяризации спорта среди татар, так как они просто не проявляли интереса к обычным спортивным играм»{1261}.
Одну из главных проблем в процессе обучения крымско-татарских добровольцев Зиферс видел в языковом барьере между немецкими офицерами-инструкторами и личным составом рот самообороны. Но и здесь он делал оптимистичный вывод, что эта проблема также скоро решится. «Многие татары, — писал он, — быстро выучили язык команд и показывают по всем дисциплинам хорошие успехи». Кроме того, в процессе обучения немецкая лексика становилась более понятной. На месте же была решена и проблема переводчиков: «Из числа татар были отобраны те, кто уже освоил немецкие команды, и они охотно помогают». В целом, делал вывод Зиферс, «татар можно описать как старательных и усердных солдат». Хотя и здесь, на его взгляд, не обошлось без некоторых исключений. По его наблюдениям, «те, кто не служил в Красной Армии, лучше поддаются обучению и легче переучиваются»{1262}.
Поскольку крымские татары были иностранными добровольцами, немцы огромное внимание уделяли их морально-психологической и политической подготовке. По словам Зиферса, ее основной целью было объяснить «им смысл службы в немецких войсках». Так, например, включенные в состав частей 11-й армии крымско-татарские добровольцы были подвергнуты соответствующей обработке, главным методологическим принципом которой была антисоветская пропаганда. Для этого при штабе 11-й армии были организованы специальные курсы, где под надзором офицеров Абвера наиболее лояльные к новой власти новобранцы прошли подготовку в качестве пропагандистов. После возвращения в свои подразделения они должны были регулярно проводить беседы со своими товарищами, чтобы и «во время службы, и во время обязательных часов обучения оказывать на них влияние в соответствующем духе». На этих курсах пропагандисты обсуждали следующие темы и закреплялись следующие тезисы:
— национал-социализм рассматривает нации как творения Господа Бога, тогда как большевизм стремится лишь к братству народов;
— Германия гарантирует татарскому народу свободное развитие его самобытной культуры, не посягает на древние обычаи и права;
— Германия гарантирует свободу вероисповедания. Ни в коем случае не будет установлена никакая религиозная иерархия, тем более такая, которая имеется на данный момент в Германии. Никого не будут принуждать ходить в церковь или мечеть, но никому не будет запрещено иметь свои религиозные убеждения;
— во время существования советской системы татарский народ лишился своих лучших сил;
— с турками Германию связывает давнее братство по оружию еще со времен Первой мировой войны. И сегодня Турция связана с Германией политическими и экономическими интересами;
— самым важным фактором является дружба немцев, а также итальянцев и японцев с главным исламским народом — арабами. Весь арабский мир, который охватывает не только арабские страны, но также Палестину, Ирак и Сирию, испытывает острую враждебность к Англии.
Кроме обычного обсуждения этих тем слушателям курсов также приводились примеры их правильной подачи рядовым добровольцам. Кроме того, соответствующие разъяснения идеологического характера давались также немецким начальникам крымско-татарского персонала{1263}.
Со временем такая система подготовки татарских пропагандистов была распространена и на части, находившиеся в полицейском подчинении.
Немецкие оккупационные власти очень строго следили за тем, чтобы не допустить какого-либо вмешательства мусульманских комитетов в процесс организации, подготовки или боевого применения крымско-татарских коллаборационистских формирований. Комитеты должны были действовать только в строго отведенных им рамках: помощь в наборе добровольцев и не более. Но, как показали события, полностью обойтись без персонала комитетов оккупанты так и не смогли. И процесс идеологической подготовки татарских добровольцев показал это как нельзя лучше. Не секрет, что при создании подобных формирований немецкое командование, помимо чисто военных целей, также рассчитывало и на определенный пропагандистский эффект. Партизаны, например, должны были увязнуть «в борьбе не с немцами, а с формированиями из местного населения». По словам начальника Центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) Пантелеймона Кузьмича Пономаренко, вокруг этих формирований велась «бешеная националистическая пропаганда», ей сопутствовало «разжигание национальной розни, антисемитизма»{1264}.
В идеологической обработке татарских добровольческих формирований существенную роль играл отдел культуры и религии Симферопольского мусульманского комитета (руководитель Эннан Гафаров) и подобные отделы в комитетах на местах. Так, председатель комитета Джемиль Абдурешидов следующим образом определял задачи этого сектора: необходимо более серьезно относиться к воспитанию «добровольческой молодежи, которая получила большевистское образование и была лишена турецко-татарской истории»{1265}.
Главная роль проводника крымско-татарской националистической идеологии отводилась газете «Azat Kirim» («Освобожденный Крым»), которая начала издаваться с 11 января 1942 г. Эта газета являлась органом Симферопольского мусульманского комитета и выходила два раза в неделю на татарском языке. Вначале газета печаталась небольшим тиражом, однако летом 1943 г., в связи с директивами Штаба пропаганды «Крым», направленными на усиление пропагандистской работы среди местного населения, ее тираж вырос до 15 тыс. экземпляров{1266}. Долгое время главным редактором газеты и автором ее всех передовых статей был Мустафа Куртиев (одновременно член Симферопольского комитета). Среди других сотрудников редакции газеты следует также назвать: Февзи Абляева (автора статей по «женскому вопросу»), Абдуллу Куркчи (автора националистических пропагандистских статей, фельетонов и передовиц), Неджати Сейдаметова (автора корреспонденций по сельскохозяйственным вопросам) и Мустафу Низами (автора материалов по вопросам культуры и пропаганды; самая известная из его статей на эту тему была озаглавлена «Вопросы совести в большевизме»){1267}.
В целом тематика статей «Azat Kirim» была постоянной. Из номера в номер в ней публиковались материалы следующего содержания: об организации в городах и районах Крыма мусульманских комитетов, их работе по обеспечению населения, перераспределении земельной собственности, религиозно-культурному воздействию на крымских татар; материалы об открытии мечетей; статьи и заметки о вербовке и службе татарских добровольцев в полиции и Вермахте; сводки с театров боевых действий; здравицы в честь «освободительной» германской армии и «освободителя угнетенных народов, верного сына германского народа Адольфа Гитлера»; помимо этого, в 1943 г. редакция газеты сообщила своим подписчикам, что «в иностранной информации большое внимание будет уделяться событиям, происходящим на Ближнем Востоке и в Индии»{1268}.
С июля 1943 г. при той же редакции стал выходить крымско-татарский ежемесячный журнал «Ana Yurt» («Родина-мать»), Идеологическая направленность журнала была задана в его первом номере. Так, по словам одного из лидеров националистов Амета Озенбашлы, который являлся автором передовой программной статьи журнала, смысл всей жизни крымско-татарского народа должен был выражаться следующей фразой: «Быть мусульманином, быть татарином, быть современным человеком». При этом там же подчеркивалось, что достичь этого можно только под покровительством Германии. Доподлинно неизвестно, являлся ли Озенбашлы автором этой статьи или только подписал ее. Однако следующий пассаж свидетельствует о том, что некоторые его мысли явно нашли в ней отражение. Так, он настаивал, что этими принципами необходимо руководствоваться не только крымским татарам: в приверженности к ним должны объединиться все татары, и не имеет значения, живут ли они в Крыму, Румынии, Польше, Турции или Поволжье{1269}.
Значительное место в подготовке крымско-татарских добровольцев отводилось их культурному воспитанию. Например, уже в марте 1942 г. отдел культуры Штаба пропаганды «Крым» дал согласие на открытие Крымско-татарского театра. Его директор Эбадулла Грабов (также член Симферопольского комитета) планировал начать нормальную работу театра уже с 10 апреля 1942 г. премьерой спектакля «Лейла и Меджнун». Первоначально работать предполагалось три раза в неделю, то есть в среду и воскресенье играть для немецких солдат, а в пятницу — для татарского зрителя. Репертуар театра должен был быть очень насыщенным, что предполагало его хорошую посещаемость. Поэтому с апреля 1942 по январь 1943 г. планировалось дать 140 спектаклей. В последующем репертуар театра планировалось расширить за счет пьес Шекспира, Шиллера, произведений азербайджанской драматургии и творчества казанских татарских авторов{1270}. Примерно со второй половины 1942 г. артисты Крымско-татарского театра начали играть и для бойцов добровольческих формирований, и не без успеха. Так, в одной из заметок газеты «Azat Kirim», озаглавленной «Большая благодарность», командир симферопольского батальона «вспомогательной полиции порядка» выражал свою признательность Эбадулле Грабову за то, что его артисты выступили перед личным составом части 27 и 28 января 1943 г.{1271}
В ноябре 1941 г. в Бахчисарае был организован ансамбль песни, пляски и музыки крымских татар. В составе ансамбля находилось 25 человек, в том числе 10 музыкантов. Директором и художественным руководителем этого коллектива был назначен Ибраим Асанов. До сентября 1942 г. ансамбль работал в основном для германских частей в Симферополе, Севастополе и на Южном берегу Крыма. Помимо татарских произведений, в его репертуаре имелось несколько немецких и румынских песен. Репертуар ансамбля часто пополнялся. Так, в августе 1942 г. Нури Абибулаев и Исмаил Изедин написали слова и музыку к песне об Адольфе Гитлере. В начале 1942 г. такой же ансамбль был создан и в Симферополе{1272}.
В одной из своих послевоенных работ Эдиге Кырымал писал: «Как только осенью 1941 г. большевики были изгнаны из Крыма немецкими войсками, первое, что имело место в общественной жизни тюрок Крыма, так это чрезвычайно быстрое возрождение мусульманской религии и связанных с ней религиозных обрядов и обычаев… В процессе этого религиозного возрождения в Крыму было восстановлено более 50 мечетей, а избежавшее казни и вернувшееся из ссылки мусульманское духовенство немедленно приступило к совершению богослужений в этих мечетях»{1273}. Кырымал также не без удовлетворения отмечал, что наряду с восстановлением мечетей и религиозных обрядов в Крыму началось обучение детей основам мусульманской религии и возрождены бытовые мусульманские обычаи. Далее он подчеркивал, что «все это происходило в чрезвычайно тяжелых условиях войны и оккупации и что инициатива возрождения религии исходила не от оккупационных немецких властей или местной административной власти, а от самих верующих мусульман, проявлявших при этом большую жертвенность и энергию»{1274}.
Все это было действительно так, но только отчасти. На самом деле этот процесс был взаимонаправленным. То есть немцы, не без пользы для себя, активно использовали это «религиозное возрождение» в среде крымских татар. Из доклада народного комиссара внутренних дел Крымской АССР Григория Каранадзе мы уже знаем, что открытие мечетей и прочие религиозные послабления были одним из «хитрых приемов» оккупантов, направленных на завоевание доверия и лояльности крымских татар. Более того, во всех своих ранних приказах генерал-полковник Эрих фон Манштейн обязывал своих подчиненных уважать религиозные обычаи именно «крымских татар и мусульман». Не является секретом и то, что делал он это с целью заполучить как можно больше добровольцев в отряды «неорганизованной» самообороны. Наибольшее же значение исламский фактор приобрел для немцев тогда, когда вербовка крымско-татарских добровольцев приобрела более организованный и систематический характер.
Например, в организации и подготовке крымско-татарских рот самообороны существенная роль отводилась религиозному воспитанию их личного состава, которое должно было осуществляться путем тесного сотрудничества германских оккупационных властей и мусульманского духовенства. Следует сказать, что многие представители последнего одобряли набор крымских татар в германские вооруженные силы. Так, на упоминавшемся заседании Симферопольского мусульманского комитета 3 января 1942 г. присутствовал «главный мулла городской мусульманской общины». В ходе заседания он взял слово и заявил, что «его религия и верования требуют принять участие в священной борьбе совместно с немцами, ибо окончательная победа для них (татар) не только означает уничтожение советского господства, но снова дает возможность следовать их религиозным и моральным обычаям». В конце заседания, после того как все основные договоренности были достигнуты, этот мулла попросил «освятить» их молебном по обычаю крымских татар. По свидетельству оберфюрера СС Отто Олендорфа, «татары встали, покрыли свои головы, и, повторяя за муллой, произнесли три молитвы: 1-ю — за достижение быстрой победы, общих целей и долгую жизнь фюрера Адольфа Гитлера; 2-ю — за немецкий народ и его доблестную армию и 3-ю — за погибших в боях солдат Вермахта». Этот молебен означал начало «борьбы против неверных»{1275}. В январе 1942 г., после начала кампании по набору добровольцев, многие муллы работали членами мусульманских комитетов и в созданных при них вербовочных комиссиях. Их главной задачей была подготовка общественного мнения с целью привлечения наибольшего количества добровольцев{1276}.
Безусловно, идеологическая и религиозная обработка личного состава добровольческих частей играла очень существенную роль. Однако нельзя не отметить, что помимо «духовной пищи» вступившим в такие формирования обещалось хорошее материальное обеспечение и создание всяческих льгот и привилегий для их семей. Так, согласно постановлению командующего войсками Вермахта в Крыму, «всякое лицо, которое активно боролось или борется с партизанами и большевиками», могло подать прошение о «наделении его землей или выплате ему вознаграждения до 1000 рублей…». При этом указывалось, что «крымские татары и другие коренные жители, принятые на службу в германскую армию, получают удостоверение от своей воинской части. Удостоверение и прошение должны быть отправлены установленным порядком сельскохозяйственному начальнику Крыма, который передаст его сельскохозяйственному начальнику района, в котором живет проситель…»{1277}
15 февраля 1942 г. министр по делам оккупированных восточных областей Альфред Розенберг опубликовал «Закон о новом аграрном порядке». Целью этого закона было установление новых правил землепользования. В Крыму же он имел, помимо всего прочего, следующие последствия: всем татарам, вступившим в добровольческие формирования, и их семьям стали давать по 2 га земли в полную собственность. Им предоставляли лучшие участки, не считаясь даже с тем, что они принадлежали крестьянам, которые не вступили в отряды самообороны. Подобные мероприятия были особенно распространены в Ак-Шеихском и Симферопольском районах{1278}.
Следует сказать, что оккупационные власти были не единственной инстанцией, которая занималась материальным обеспечением добровольцев и их семей. Выше мы уже видели, что в Симферопольском мусульманском комитете для этих целей имелся специальный отдел (руководитель Тахсин Джемилев). На местах эти функции выполняли соответствующие отделы районных комитетов. Обычно их помощь семьям добровольцев заключалась в сборе теплых вещей (например, в Алуште), предоставлении возможности бесплатно питаться в специальной столовой (например, в Евпатории) или выдаче пенсии в размере от 75 до 250 рублей. Последний вид помощи практиковался повсеместно. Практически каждая крымско-татарская семья, в которой имелся доброволец, могла рассчитывать на такое ежемесячное или единовременное пособие{1279}. Невероятно, но факт: в условиях оккупации эти пособия выдавались бесперебойно! И даже после того как Крым был уже полностью отрезан от оккупированной немцами территории, местным мусульманским комитетам продолжали поступать заявления от крымских татар с просьбой оказать помощь «материально на том основании, что сын (или муж) служит добровольцем в германской армии». Обычно эта просьба удовлетворялась{1280}.
После завершения процесса организации и подготовки личный состав каждого крымско-татарского добровольческого формирования принимал присягу и отправлялся по месту несения службы. Вот что сообщала газета «Azat Kirim» об этом мероприятии в частях феодосийской «вспомогательной полиции порядка». В конце июля 1943 г. «председатель Феодосийского татарского комитета г-н Хатипов и заведующий религиозным отделом комитета г-н Джемиль присутствовали на присяге татарских добровольцев. Татарские добровольцы присягали на Коране на верность фюреру и клялись в том, что до последней капли крови будут бороться вместе с германским народом против большевиков. После парада добровольцев татарский комитет устроил большое угощение для них. На банкете также присутствовали и немецкие офицеры. Председатель комитета выступил перед добровольцами и призвал их бороться с большевизмом до победного конца. Добровольцы встретили его выступление бурными аплодисментами»{1281}.
Иногда присяга и подобные ей мероприятия (награждение добровольцев, повышение в звании и назначение на новую должность) были растянуты во времени: первые, наиболее подготовленные добровольцы начинали присягать, скажем, за два месяца до остальных. Присяга же этих, вступавших в часть позже, приурочивалась к торжественным датам Третьего рейха, например ко дню рождения Гитлера. О том, каким образом это происходило в 147-м симферопольском «шума»-батальоне, дает представление серия заметок все в той же газете «Azat Kirim». Первая из них, озаглавленная «Симферопольские татарские добровольцы», была опубликована 20 февраля 1943 г. Из нее читатель узнавал, что за два дня до этого «на верность фюреру присягнул батальон татарских добровольцев. Торжество присяги закончилось троекратным «Хайль Гитлер»{1282}.
Следующая заметка, озаглавленная «Среди наших добровольческих войск», появилась несколько позднее — 28 апреля 1943 г. «20 апреля 1943 г., — пишет ее автор, — день рождения Фюрера великого германского народа, Его Превосходительства Адольфа Гитлера, прошел в батальонах татарских добровольцев весело, радостно и торжественно. Некоторым солдатам за борьбу с партизанами были вручены награды. Из руководства батальона четыре человека были выдвинуты на должность командиров рот, четыре солдата — на должность заместителей командиров рот, а г-н Абдулла Карабаш назначен начальником штаба батальона». Следует сказать, что это мероприятие существенно отличалось от предыдущего: в заключение торжества председатель Симферопольского мусульманского комитета вручил командиру батальона голубое татарское знамя («кок-байрак») с национальным символом — золотой «тамгой» ханов Гиреев. Справедливости ради следует сказать, что это происходило не всегда и зависело от желания местных немецких начальников{1283}.
Система боевого применения крымско-татарских добровольческих формирований была обусловлена целями и задачами их организации, а также характером подготовки. В целом, как мы видели выше, в крымский период были созданы только два их типа: части местной вспомогательной полиции и подразделения «добровольных помощников», или «хиви». Рассмотрим основные принципы и методы боевого применения каждого из этих двух типов. При создании формирований вспомогательной полиции немцы обычно преследовали двоякую цель: увеличение сил для охраны общественного порядка и высвобождение частей Вермахта или немецкой полиции для их использования на более важном участке фронта.
Одной из главных задач любого оккупационного режима является умиротворение подведомственной территории. Тем более если это такая территория, как Крым, который даже после окончания здесь активных боевых действий являлся по сути ближним тылом немецких армий, наступающих на Сталинград и Кавказ. Другим важным, с военной точки зрения, фактором следует признать партизанское движение. Оно, конечно, не приобрело здесь таких масштабов, как, например, в Белоруссии или Брянских лесах. Но и не считать его для себя реальной угрозой немцы не могли. Дело в том, что все районы дислокации советских партизан находились в непосредственной близости от населенных пунктов и важных коммуникаций Крымского полуострова. Да и «большая земля», с которой они получали помощь, была совсем близко. Поэтому неудивительно, что целью всех усилий немецкой оккупационной администрации по созданию местной вспомогательной полиции была именно борьба с партизанским движением. Главными же задачами вспомогательной полиции следует назвать оперативные и охранные мероприятия.
В принципе, все части «неорганизованной» самообороны первого периода истории крымско-татарских добровольческих формирований создавались для охранных целей: как правило, их личный состав должен был защищать свои деревни от нападений небольших групп партизан. К более серьезным мероприятиям (самостоятельный поиск партизанских отрядов и даже совместное с немцами прочесывание местности) они не допускались. Для этого у «самооборонцев» не было ни сил, ни средств, ни соответствующей подготовки. Наконец, недоверие немецкого командования к членам этих отрядов также затрудняло их боевое применение с более широкими задачами.
Тем не менее на определенном этапе эта самооборона сыграла значительную роль в борьбе с партизанским движением. Зимой 1941 г. — весной 1942 г. немцы еще не имели на полуострове устойчивых полицейских структур и к тому же вели непрерывные бои с регулярными частями Красной Армии. В этих условиях каждый немецкий солдат был на счету, поэтому помощь «самооборонцев», пусть и не такую квалифицированную, трудно переоценить. Вот что, например, писала газета «Azat Kirim» об уже упоминавшемся коушском отряде: «В деревне Коуш в декабре 1941 г. организовалась татарская рота… Отважная рота привлекла в свои ряды и других людей, не вступавших в роту. Все они вместе, нападая на озверевших бандитов-партизан, наносили последний тяжелый удар. Эта рота в течение десяти месяцев 2–3 раза громила 28 партизанских лагерей, уничтожая их казармы, палатки, продукты, одежду и вооружение. Частые и яростные нападения этой роты на партизан сбили их с толку и расстроили их планы… В борьбе с партизанами и большевистскими ставленниками эта рота потеряла 44 человека убитыми и 33 человека ранеными. Многие герои этой роты были награждены немецким командованием»{1284}. Автором этой статьи являлся командир отряда самообороны А. Раимов, который написал ее ко второй годовщине создания своего подразделения. За этот период небольшой отряд вырос до роты, а позднее на его основе был сформирован 152-й батальон «вспомогательной полиции порядка». Естественно, стиль этого материала выдержан в лучших традициях коллаборационистской прессы. Однако следует признать, что в целом оценка боеспособности коушского отряда справедлива. Его потенциальную опасность для партизанского движения отмечали даже советские источники. Так, командир 7-й партизанской бригады Л. А. Вихман вспоминал о коушских добровольцах следующее: «Коуш… Сколько лучших людей, патриотов мы потеряли благодаря предательской деятельности большинства жителей этой деревни, сколько раненых истощенных партизан замучили в своих застенках каратели Коуша, сколько неожиданных засад, нападений совершили эти подлые изменники Родины!»{1285}
Более того, руководство крымских партизан вполне серьезно сознавало всю опасность Коуша для партизанского движения в этом районе Крыма и вообще на всем полуострове. В связи с этим заместитель начальника особого отдела Крымского штаба партизанского движения (КШПД) лейтенант государственной безопасности Попов докладывал в июне 1942 г. на «большую землю», что хорошо бы Коуш вообще «стереть с лица земли». Это бы значительно облегчило борьбу 3-го и 4-го партизанских районов. «Своими силами, — подчеркивал он, — партизаны уничтожить этот и некоторые другие населенные пункты не могут, так как… они сильно укреплены»{1286}.
На примере деревни Коуш видно, что некоторая часть отрядов «неорганизованной» самообороны вполне успешно справлялась со своими обязанностями. Однако большинство из них не могли самостоятельно нейтрализовать разраставшееся партизанское движение, в ряды которого осенью — зимой 1941 г. влилось много кадровых военных. В связи с этим и была задумана и проведена кампания по созданию рот «организованной» самообороны. Как показали дальнейшие события, они в целом создавались как части переходного типа: от «неорганизованной» самообороны к полноценным полицейским формированиям. Личный состав этих рот, как и их предшественники, по-прежнему размещался в отдельных населенных пунктах с целью их охраны от партизан. Как правило, вся рота находилась в населенном пункте целиком, но были и исключения: 2-я (биюк-онларская), 6-я (бий-елийская) и 7-я (алуштинская) роты дислоцировались повзводно в прилегающих населенных пунктах. Такая система применялась в особо опасных районах с целью более быстрого реагирования на вылазки партизан{1287}. Еще одним отличием рот «организованной» самообороны от частей предыдущего периода было то, что они дислоцировались уже не только в сельской местности. Как мы видели выше, почти треть из них размещалась в городах (например, 1-я, 7-я, 8-я, 9-я и 14-я). Здесь их личный состав нес охрану, главным образом гражданских объектов: складов, железнодорожных станций и административных учреждений{1288}.
Наконец, роты самообороны являлись уже такими частями, которые проходили систематическую военную и политическую подготовку. Однако поскольку организовывались они не одновременно (с января по март 1942 г.), то и процесс подготовки личного состава рот был несколько неравномерным и растянутым во времени. Поэтому для охранных целей применялись в основном слабо подготовленные роты. В дальнейшем, параллельно с охранной службой, они заканчивали свое обучение.
31 января 1942 г. начальник 2-го партизанского района И. В. Генов докладывал на «большую землю»: «Местное татарское население успешно вооружается… немцами, цель — борьба с партизанами… Надо полагать, что в ближайшие дни они начнут практиковаться в борьбе с нами. Мы готовы к этому… хотя понимаем, что вооруженные татары куда опаснее… немцев и румын»{1289}. Обеспокоенность партизанского командира вполне ясна, так как уже в феврале наиболее подготовленные роты (например, 8-я бахчисарайская и 9-я коушская) начали использоваться для более серьезных оперативных мероприятий, чем предыдущие: для разведки, прочесывания местности, самостоятельного или совместного с германскими или румынскими частями поиска партизан, который нередко заканчивался боестолкновением с их значительными силами. Так, издававшийся в Берлине специальный бюллетень полиции безопасности и СД, озаглавленный «Сообщения из СССР», следующим образом описывал некоторые операции татарских рот «организованной» самообороны. Например, в номере от 9 марта 1942 г. сообщалось, что в районе Карасубазара действиями румын и татар были ликвидированы несколько лагерей, убито 68 партизан, уничтожено 12 землянок, захвачены военные материалы. В тот же день южнее Бахчисарая в аналогичной операции было убито 73 партизана (в том числе 30 красноармейцев), уничтожено 6 крупных опорных пунктов и казарм, захвачено много материалов. Наконец, северо-западнее Судака был уничтожен укрепленный партизанский лагерь и убито 42 партизана, а западнее Феодосии захвачено еще 16 человек (среди них батальонный комиссар и трое офицеров из частей НКВД).
В «Сообщениях» от 27 марта 1942 г. рассказывалось о проведении 14–16 марта крупной антипартизанской операции в районе Бешуй — Айлянма — Чермалык. В этой операции, помимо германских войск, также принимала участие одна татарская рота самообороны. В ходе операции было уничтожено 353 партизана. Кроме того, в примечаниях сказано, что начало этой операции было положено еще 1 марта, когда один взвод 8-й роты самообороны провел разведку боем и выяснил расположение основных сил партизан. В номере «Сообщений» от 8 апреля 1942 г. отмечалось, что 4-я рота самообороны стойко обороняла населенный пункт Баксан. В ходе четырехчасового боя чуть больше сотни добровольцев сдерживали натиск более 500 партизан. В результате им удалось продержаться до подхода немецких войск. Здесь же сообщалось, что ранее, 24 марта 1942 г., 3-я татарская рота смогла самостоятельно отбить нападение 200 партизан на деревню Бешуй{1290}.
Еще один источник, отчеты эйнзатцгруппы «Д» о внутреннем положении в Крыму, также довольно высоко оценивал боеспособность крымско-татарских рот самообороны. В одном из них, датированном весной 1942 г., например, сообщалось следующее: «В восточной части Крыма в результате рекогносцировки и разведки татарской ротой самообороны было установлено, что все группы 4-го и бывшего 5-го партизанских районов сконцентрированы между горами Басма и Чатыр-Даг. Запланированы большие действия. Своеобразная разведывательная деятельность с помощью татарских рот самообороны принесла дальнейшие успехи и привела к уничтожению некоторых маленьких групп (партизан)… Усиленный взвод 11-й татарской роты самообороны в течение десяти дней прочесывал Яйлу (Крымские горы), западнее линии Ялта — Биюк-Узенбаш, и очистил этот район от остатков отступивших сюда партизан. При этом десять партизан было убито в бою, а два взяты в плен. Среди последних — начальник штаба группы по фамилии Иваненко. Еще западнее в горах татарский дозор наткнулся на пять партизан, двое из которых были убиты в бою, а трое взяты в плен»{1291}. Более того, подготовка некоторых рот была настолько хороша, что их личный состав участвовал в операциях против регулярных сил Красной Армии. По сообщениям немецких источников, такие события произошли под Судаком, в ходе зимне-весенней советской десантной операции 1942 г.{1292}
Немцы признавали, что эти татарские роты действовали в целом удовлетворительно. Но и они, даже совместно с отрядами сохранившейся до этого момента «неорганизованной» самообороны, не могли противостоять партизанскому движению. Нужен был более системный подход к организации частей вспомогательной полиции на полуострове, но его как раз таки и не было: ее отряды даже не подчинялись одной инстанции. Такие мероприятия начали проводиться летом 1942 г., после того, как Крым был формально включен в сферу юрисдикции немецкой гражданской администрации. Все же полицейские силы на его территории были реорганизованы в части «вспомогательной полиции порядка» и переданы под контроль полицейского аппарата. Более того, их компетенция была строго разграничена. Теперь за соблюдением общественного порядка в городах и сельской местности должна была следить вспомогательная полиция индивидуальной службы: на нее были возложены охранные функции прежней «неорганизованной» самообороны. Проведение же оперативных мероприятий и всего связанного с ними возлагалось на «шума»-батальоны.
В июле 1943 г. личный состав фронтовых и запасных батальонов закончил свое обучение, после чего некоторым из них были выделены специальные оперативные районы (главным образом в предгорьях Крымских гор), где они и проводили оперативные и охранные мероприятия либо целиком, либо отдельными подразделениями (ротами и взводами). Так, например:
148-й фронтовой батальон имел штаб в Карасубазаре, а его подразделения несли службу в районах Аргын — Баксан — Барабановка, Сартана — Куртлук и Камышлы — Бешуй;
149-й фронтовой батальон имел штаб в Бахчисарае, а его подразделения несли службу в районе Коккозы (1 рота), Коуш (2 роты) и Мангуш (1 взвод);
151-й фронтовой батальон имел штаб в Алуште, а его подразделения несли службу в районе Корбек (1 рота), Улу-Узень (1 рота) и Демерджи (1 взвод);
Перед батальонами были поставлены в целом следующие задачи: защита войскового и оперативного тыла действующей армии от агентурных и диверсионных действий противника, охрана и оборона всех видов коммуникаций, имеющих значение для фронта или экономики Германии, охрана и оборона объектов, имеющих значение для Вермахта и германской администрации (базы, склады, аэродромы, казармы, административные здания и т. д.), активное осуществление полицейских и, в случае необходимости, войсковых мероприятий по подавлению антигерманских выступлений в указанных районах{1293}.
Однако некоторые из этих батальонов так и не получили свой оперативный район, а продолжали оставаться по месту подготовки, где их функциональные обязанности зачастую менялись. Так, например:
150-й запасной батальон проходил подготовку в Ялте, но поскольку он изначально организовывался как запасная часть, специальный оперативный район для него выделен не был; в дальнейшем действовал в Ялте и ее пригородных селах как стандартное полицейское подразделение;
152-й фронтовой батальон проходил подготовку в Джанкое и должен был применяться в этом районе, однако уже в январе 1943 г. эта часть была передислоцирована в Симферополь, где ее личный состав стал использоваться для охраны концлагеря на территории совхоза «Красный»;
153-й фронтовой батальон проходил подготовку в Феодосии и предназначался для оперативных и охранных мероприятий на Таманском полуострове (единственный случай за всю историю крымско-татарских добровольческих формирований 1941–1944 гг., когда одно из них планировалось использовать вне Крыма); остался по месту дислокации, так как в июле 1943 г. Тамань стала уже районом боевых действий; применялся как стандартное полицейское подразделение;
154-й запасной батальон проходил подготовку в Симферополе; в дальнейшем там и оставался в качестве запасной части (за исключением одного взвода, который был направлен в деревню Бешуй){1294}.
Что же касается количественных показателей деятельности батальонов «вспомогательной полиции порядка», то о них некоторое представление дают отчеты немецкого Штаба по борьбе с партизанами{1295}. Так, в одном из них (за период с 9 ноября по 28 декабря 1942 г.) приводятся следующие данные: «…9). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 14 ноября 1942 г.: во время с 9 по 12 ноября 1942 г. 93 татарских добровольца предприняли операцию в районе Биюк — Джанкой и Черная гора. У деревни Оракчи они наткнулись на сильную банду партизан из 100 человек. Вблизи лагеря партизан находилось свободное место, без деревьев, которое служит самолетам для сбрасывания продовольствия. Завязался бой, в ходе которого был убит один партизан и 5 ранено, которые, тем не менее, скрылись. В лагере, который находился в лесу, нашли убитую лошадь, продовольствие и запасные части для радиостанции…
11). Schutzmannschaft-Bataillone № 148 (Krim-Tataren) доносит 13 ноября 1942 г.: в этот день сильная группа татарских добровольцев наткнулась на двух партизан в 5 км севернее деревни Молбай (14 км южнее Карасубазара) около 7:30 утра. Партизаны тотчас открыли огонь, однако были убиты после того, как им было предложено сложить оружие…
23). Schutzmannschaft-Bataillone № 154 (Krim-Tataren) доносит 29 ноября 1942 г.: 28 ноября 1942 г. взято в плен в деревне Куртлук 2 партизана.
24). Тот же батальон доносит 29 ноября 1942 г.: 28 ноября 1942 г. вблизи деревни Соллар (10 км от Карасубазара) татарским подразделением было убито 5 партизан, а 2 тяжелораненых взято в плен…
36). Тот же батальон доносит 5 декабря 1942 г.: 4 декабря 1942 г. в результате боя южнее деревни Чернолак (14 км от Карасубазара) был захвачен в плен 1 партизан, второй был ранен, но убежал…
57). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 23 декабря 1942 г.: 20 декабря 1942 г. был обнаружен лагерь партизан вблизи деревни Мульде (10 км от Коуша), который был сделан наскоро и состоял из 22 палаток. 21 и 22 декабря 1942 г. на него была предпринята атака силами в 134 человека. Однако полного успеха она не принесла…
63). Schutzmannschaft-Bataillone № 150 (Krim-Tataren) доносит 24 декабря 1942 г.: 23 декабря 1942 г. в деревню Баланово ворвались 5 партизан и увели 1 корову, кур и забрали продовольствие. Батальон был отправлен в погоню, в результате которой удалось вернуть корову…
69). Schutzmannschaft-Bataillone № 149 (Krim-Tataren) доносит 28 декабря 1942 г.: 27 декабря 1942 г. около 12:30 были замечены у деревни Коуш несколько советских самолетов, сбросивших 4 парашюта. После их сброса поднялись две ракеты. Один из самолетов долго кружил над тем местом, где 22 декабря 1942 г. был разгромлен лагерь. 20 человек из батальона были посланы на поиски упавших парашютов»{1296}.
Следующий тип крымско-татарских добровольческих формирований — «добровольные помощники», или «хиви», — предназначался для службы в регулярных частях Вермахта в качестве вспомогательного персонала (шоферы, конюхи, подносчики снарядов и т. п.). Обычно немцы набирали таких добровольцев, чтобы восполнить потери в живой силе или высвободить немецких солдат для службы в боевых подразделениях. В этом в целом и заключалась главная задача татарских призывников (как, впрочем, и «хиви» других национальностей). Естественно, что им не требовался длительный курс подготовки. Их обучали тому, что им было необходимо знать и в как можно более сжатые сроки: в январе-марте 1942 г., когда проходила первая вербовочная кампания, 11-я армия вела ожесточенные боевые действия. Поэтому уже в феврале 1942 г. отдельные подразделения татар-«хиви», общей численностью до 200–250 человек, были направлены на фронт под Керчь, где приняли участие в боях против Красной Армии. Весной они были переброшены под Севастополь, где приняли участие в осаде этой крепости. Следует сказать, что набор и использование «добровольных помощников» продолжался и далее: в 1943–1944 гг. они несли службу в частях береговой обороны и вспомогательных подразделениях (хозяйственных, строительных и т. д.). Нет нужды говорить, что служба их была намного спокойнее, чем у предыдущей категории добровольцев{1297}.
24 мая 1942 г. коллаборационистское издание «Голос Крыма», со ссылкой на «Немецко-украинскую газету», сообщило своим читателям, что, выступая в Рейхстаге, Гитлер заявил следующее: «В частях германской армии, наряду с литовскими, латышскими, эстонскими и украинскими легионами, принимают участие в борьбе с большевиками также татарские вспомогательные войска… Крымские татары всегда отличались своей военной доблестью и готовностью сражаться. Однако при большевистском господстве им нельзя было проявить этих качеств, так как они ненавидели кровавый режим нового царя в Кремле. Когда немецкие войска, прорвав Перекоп, заняли Крым и освободили большую часть полуострова… местное татарское население с восторгом приветствовало своих спасителей. Так как татары были воодушевлены мыслью скорее уничтожить общего врага, то вполне понятно, что они плечом к плечу стоят с солдатами германской армии в борьбе против большевизма»{1298}.
Действительно ли фюрер сказал так, или газета передала только общий смысл его речи, неизвестно. Тем не менее его слова весьма показательны. В целом они свидетельствуют о том, что немцы на первых порах весьма высоко оценивали боеспособность и моральное состояние крымско-татарских добровольцев. Например, уже упоминавшийся зондерфюрер Зиферс писал в своей докладной записке, что «татар можно охарактеризовать как старательных, усердных солдат, помощь которых в борьбе с партизанами неоценима». Более того, они «могут наладить хорошую дисциплину и обладают хорошими маршевыми качествами»{1299}. Такого же мнения о крымских татарах были и авторы отчета эйнзатцгруппы «Д», составленного по результатам вербовки добровольцев в роты «организованной» самообороны и ряды Вермахта. «Необходимо заметить, — писали они, — что там, где размещены татарские подразделения, партизаны не нападают на населенные пункты или нападают редко». Далее офицеры оперативной группы отмечали усердие татар в несении внутренней службы, их чистоплотность и опрятность. При этом внешней вид добровольцев был гораздо лучше, чем у представителей других национальных групп, служивших в составе «восточных» войск{1300}.
Тем не менее при обшей положительной картине некоторые немецкие офицеры считали, что боевое применение крымско-татарских частей нужно проводить только с учетом уровня их подготовки. Так, начальник Штаба по борьбе с партизанами майор Штефанус в своем приказе от 31 января 1942 г. указывал на следующее: «При использовании татарских рот самообороны, которые хоть и показали себя неустрашимыми и умелыми борцами против партизан, нужно учитывать тот факт, что применять их все же следует там, где партизаны угрожают их собственной местности. Только татар-военнопленных можно смело применять по всей территории Крыма, так как они имеют военную подготовку, привыкли к повсеместному использованию, и, будучи включенными в части германского Вермахта, приобрели лучшее положение»{1301}.
Наконец, результатом такого в целом положительного отношения германского военно-политического руководства разных уровней к крымско-татарским добровольцам явилось то, что за ними вполне официально был закреплен довольно высокий статус (который они неформально и так уже имели). В августе 1942 г. начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер подписал инструкцию за № 8000/42, озаглавленную «Положение о местных вспомогательных формированиях на Востоке». В этом документе все добровольческие части были разделены по категориям, согласно их политической благонадежности и боевым качествам. Например, представители «тюркских народностей» и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими частями против большевизма в составе особых боевых подразделений, таких как туркестанские батальоны, казачьи части и крымско-татарские формирования». Следует сказать, что содержание этой инструкции весьма показательно: крымские татары были признаны «равноправными союзниками» в то время, когда представители славянских и даже прибалтийских народов могли использоваться только в составе антипартизанских, охранных и вспомогательных частей Вермахта и полиции{1302}.
Авторы уже упоминавшегося отчета эйнзатцгруппы «Д» писали в его заключении, что «настроение в татарских ротах самообороны нужно считать хорошим. Немецкие инструктора сообщают, что татары очень горды той службой, которую им доверили, и тем вниманием, которое им оказывается как во время этой службы, так и после нее. Они гордятся тем, что носят немецкую униформу. Татарские добровольцы стараются изучить немецкий язык и бывают очень довольны, когда им удается сказать что-либо по-немецки»{1303}. Такая же картина наблюдалась и в тех частях 11-й армии, где имелись крымско-татарские «добровольные помощники». Разумеется, они не имели статус выше, чем у таких же, как и они, «хиви». Также не могло быть и речи о правовом равенстве с солдатами Вермахта. Зачастую это проявлялось даже в таких мелочах, как униформа и знаки различия на ней. Например, в 30-м армейском корпусе добровольцы получали старые шинели немецких солдат, когда те получали, в свою очередь, новые. Кроме того, всем «хиви» было строго-настрого запрещено носить такую важную деталь немецкого мундира, как «германский орел». Выше уже говорилось, что немцы старались не вооружать местных добровольцев автоматическим и тяжелым оружием. Это в полной мере касалось и крымско-татарских «хиви». Однако по целому ряду свидетельств такие мелочи их не смущали, так как питались и снабжались татарские добровольцы не хуже, чем солдаты Вермахта, а в некоторых случаях даже лучше, чем румыны{1304}.
О том, что немцы осенью 1941 г. — летом 1943 г. действительно хорошо относились к крымским татарам в целом и добровольцам из их среды, в частности, свидетельствует также тот факт, что для последних при немецком госпитале в Симферополе было даже открыто специальное татарское отделение. Здесь своих соплеменников лечили исключительно татарские врачи и татарские медсестры. Кроме того, санитарная часть эйнзатцгруппы «Д» обеспечила перевязочным материалом все татарские роты самообороны{1305}.
Разумеется, что такой высокий уровень боеготовности и боевой дух крымско-татарских добровольческих формирований не появились сразу, а были обусловлены целым комплексом факторов. О том, что это были за факторы как в политической, так в военной и экономической сфере, мы довольно подробно говорили выше. Однако уже летом 1943 г. ситуация начинает меняться коренным образом. В конце концов командующий войсками Вермахта в Крыму так оценил эту тенденцию. «Последнее время, — сообщал он в докладной записке, адресованной рейхсляйтеру Альфреду Розенбергу, — татары оказались крайне ненадежными»{1306}. Этот документ датирован 28 февраля 1944 г., а все предыдущие немецкие отчеты относятся к середине 1942 г. Таким образом, следует признать, что за год с небольшим произошли события, в ходе которых появился целый ряд новых факторов, повлиявших на негативное отношение крымских татар к немецкому оккупационному режиму. А поскольку татарские добровольцы являлись все-таки частью своего народа, эти же факторы сыграли существенную роль и в понижении их боеспособности и боевого духа.
Как и в случае с кризисом лояльности по отношению к советской власти осенью — зимой 1941 г., новые факторы также можно условно разделить на возникшие под влиянием немецкой или советской сторон. Наконец, условия их возникновения были обусловлены внутриполитической обстановкой на территории Крымского полуострова или событиями за его пределами. Практически все советские и западные источники свидетельствуют о том, что до лета 1943 г. большинство крымских татар были вполне лояльно настроены к новой власти. И одним из проявлений такой лояльности было их массовое добровольное вступление в ряды полиции или Вермахта. Обычно в подтверждение этого тезиса приводятся документы такого характера: «Наш освободитель! Мы только благодаря Вам, Вашей помощи и благодаря смелости и самоотверженности Ваших войск, сумели открыть свои молитвенные дома и совершать в них молебны. Теперь нет и не может быть такой силы, которая отделила бы нас от немецкого народа и от Вас. Татарский народ поклялся и дал слово, записавшись добровольцами в ряды немецких войск, рука об руку с Вашими войсками бороться против врага до последней капли крови…»{1307}.
В этом послании Гитлеру, принятом 10 апреля 1942 г. на молебне мусульман Карасубазара, подчеркивалась готовность всего крымско-татарского народа вступить в ряды добровольческих формирований. И таких высказываний в тот период было множество. Однако уже вербовочная кампания января — марта 1942 г. явственно показала, что не везде татары «горели желанием» вступать в части полиции или Вермахта. Например, авторы отчета эйнзатцгруппы «Д» констатировали целый диапазон настроений татарского населения: от крайне коллаборационистских до в лучшем случае нейтральных по отношению к новой власти. Лидеры Симферопольского мусульманского комитета, естественно, демонстрировали полную преданность оккупантам. Так, на уже упоминавшемся первом заседании этого комитета его председатель Абдурешидов следующими словами выразил позицию коллаборационистской части крымско-татарского населения. «Я говорю от имени комитета и татар, — заявил он, — и знаю, что татары, как народ, полностью поддерживают то, что я скажу. Достаточно только призыва немецкой армии, и татары готовы выступить все на борьбу против общего врага. Для нас это большая честь под руководством Адольфа Гитлера, крупнейшего деятеля немецкого народа, получить разрешение сражаться. То, что нам доверяют, придает нам силы, чтобы мы все без сомнения выступили под руководством немецкой армии. Наши имена можно будет позже вспоминать с честью, что мы помогали освобождать порабощенные народы»{1308}. Естественно, это были только слова, тем не менее под их впечатлением немцы и националисты начали вербовочную кампанию. Выше мы уже достаточно подробно осветили ее ход и результаты. Здесь же необходимо коснуться еще одной стороны этого процесса: действительной готовности крымских татар с оружием в руках бороться против советской власти. В целом Олендорф и его команда должны были констатировать, что «большинство татарского населения выражает готовность сражаться. Однако в отдельных районах призыв к борьбе не всегда находит должное понимание»{1309}.
Так, уже в процессе вербовки офицеры эйнзатцгруппы «Д» обнаружили, что в разных районах Крыма татарское население по-разному отнеслось к этому мероприятию. Например, жители восточной части полуострова (Карасубазар, Старый Крым, Судак) и степных районов северного Крыма почти все заявляли, что уже готовы к борьбе. Татары же из западной части полуострова (особенно Бахчисарай и северные пригороды Симферополя), несмотря на первоначальное воодушевление, начали просить, чтобы их не использовали за пределами места проживания.
Еще одним фактором, влиявшим на настроения татарского населения, было то, в каких населенных пунктах проходила вербовка: с однородным населением или смешанным. Если в деревне или районе проживали в основном только татары, то энтузиазм был всеобщим. Там же, где татары не составляли подавляющего большинства, их высказывания о совместной с немцами борьбе против большевизма были намного сдержаннее. Следует сказать, что и в этом случае прослеживалось четкое разграничение: в восточном или западном Крыму проходил призыв.
В результате руководство эйнзатцгруппы «Д» пришло к выводу, что этот диапазон настроений объясняется следующими обстоятельствами. Как известно, в этот период проходила Керченско-Феодосийская десантная операция Красной Армии, и многие татары попросту не хотели отправляться на фронт. Более того, многие из них в связи с этим всерьез подумывали об эвакуации в глубь полуострова. Если же татары и соглашались вступать в отряды самообороны, то только при условии, что их оставят по месту жительства. Доходило до того, что они отказывались вступать в отряды, если узнавали о своем переводе даже в близлежащие села. Выше мы уже упоминали, что значительное количество крымских татар дезертировали из Красной Армии в период осенних боев 1941 г. Однако не меньшее их количество все-таки продолжали еще оставаться в ее рядах. Много их было и в немецком плену. В связи с этим Олендорф был вынужден констатировать, что количество мужчин, годных к призыву, значительно сократилось. Так, в горных деревнях их часто оставалось по 40–60 человек, чего явно не хватало для укомплектования полноценной роты{1310}.
Впоследствии немцы решили проблему нехватки мужского населения следующим образом: они стали отпускать военнопленных. Но и те, кого удавалось завербовать, не всегда были пригодны для военной службы. Из того же отчета мы узнаем следующее соотношение годных и негодных призывников в селах Бахчисарайского района. Так, на 22 января 1942 г. в этом районе было подано 565 заявлений. Однако уже 30 января эйнзатцгруппа «Д» была вынуждена распрощаться со 176 из этих добровольцев. Из них: 74 оказались больными, 42 имели увечья разной степени тяжести, 12 уже работали при различных немецких частях, а 48 человек просто не явились на призывной пункт, несмотря на первоначальное согласие. Итого, из 565 осталось только 389 добровольцев{1311}.
Разгром крымской группировки Вермахта советскими войсками не был концом татарских добровольческих частей. Известно, что в ходе сражения за полуостров немцы смогли эвакуировать более 2500 человек из персонала «вспомогательной полиции порядка». К концу мая все они были сосредоточены в Румынии, где и ожидали решения своей дальнейшей судьбы. Ждать им пришлось недолго. Уже в начале июня 1944 г. было принято решение о дальнейшем использовании этих добровольцев. Таким образом, начался четвертый, заключительный этап истории крымско-татарских формирований в составе германских вооруженных сил.
В 1-й половине июня 1944 г. начальник Главного оперативного управления СС, ведавшего организацией и использованием воинских частей и соединений этой организации, обергруппенфюрер СС Ганс Юттнер вызвал к себе начальника полиции порядка округа «Черное море» бригадефюрера СС Хитшлера. В ходе беседы Юттнер сказал ему, что отныне «все иностранные добровольцы поступают в распоряжение рейхсфюрера СС». Этот приказ касался и татарского полицейского персонала, который на этот момент был сосредоточен в Румынии. По словам обергруппенфюрера СС, Гиммлер планировал создать из крымских татар горно-егерский полк, который должен был стать частью войск СС{1312}.
16 июня 1944 г. Юттнер был принят рейхсфюрером СС и доложил ему о результатах состоявшейся беседы. Одновременно им был представлен план, по которому должно было происходить развертывание татарского полка. Во-первых, сначала планировалось создать только один батальон и посмотреть, что из этой затеи получится. Во-вторых, как и во многих других иностранных добровольческих формированиях войск СС, в этом полку должны были служить не только крымские татары. Гиммлер приказал укрепить его 200 офицерами и унтер-офицерами немецкой полиции. В-третьих, организацию полка было решено проводить в Германии, на полигоне «Мурлагер», где располагалась учебная база одного из эсэсовских горно-егерских батальонов. Впоследствии персонал этого батальона также должен был влиться в состав полка{1313}.
Принимая решение о создании части полкового типа, руководство СС исходило из того, что сможет набрать татарских добровольцев не больше, чем для укомплектования двух полноценных батальонов. Однако, как показала дальнейшая проверка эвакуированного персонала, этих добровольцев оказалось гораздо больше, и из них можно было сформировать не два, а три таких батальона. В результате Юттнер пришел к выводу, что лучше сформировать не полк, а бригаду. Гиммлер согласился с ним, и 8 июля 1944 г. подписал приказ, согласно которому уже созданный батальон и все новоприбывшие добровольцы развертывались в Татарскую горную бригаду войск СС — Wafifen-Gebirgs-Brigade-SS (tatarische Nr. 1). Этот же приказ определял и дальнейшую судьбу будущего нового соединения. Во-первых, бригада переводилась из Германии в Венгрию, где ее и должны были сформировать и подготовить. Параллельно с процессом подготовки персонал соединения должен был привлекаться к несению гарнизонной и охранной службы. Во-вторых, командиром бригады назначался оберштурмбаннфюрер СС (в ноябре 1944 г. произведен в штандартенфюреры СС) Вильгельм Фортенбахер. В-третьих, в составе бригады планировалось создать штаб и два горно-егерских батальона по четыре роты в каждом. Наконец, в-четвертых, помимо татарского полицейского персонала, в состав будущей бригады планировалось включить еще некоторое количество крымско-татарских «хиви», а также значительно увеличить процент немецкого кадрового персонала — до 1097 человек{1314}.
Численность личного состава соединения (без немцев) планировалось довести до 3434 человек. Однако к 20 сентября 1944 г. удалось собрать лишь 2421 человека. Главной причиной такого недокомплекта было то, что командование Вермахта отказалось передавать в войска СС своих «добровольных помощников». В свою очередь начальник полиции порядка в округе «Черное море» также, несмотря на первоначальное согласие, тянул с переводом вверенных ему добровольцев. К тому же значительное количество уже присланных крымско-татарских полицейских были признаны негодными к службе в боевых частях. В целом же (по рангам) этот недокомплект татарских добровольцев выглядел следующим образом{1315}:
Ранги личного состава
Офицеры
Унтер-офицеры
Рядовые
«Хиви»
Всего
__________
План
67
440
2927
614
3434
__________
Реальная численность
11
191
2219
0
2421Недокомплект личного состава был не единственной проблемой нового соединения. Более того, почти сразу же и процесс организации бригады, и ее подготовка зашли в тупик. Нельзя сказать, что вина за это лежит на ком-то одном: и руководство СС, и уполномоченный германский генерал в Венгрии, в чьем ведении находилось формирование бригады, делят ее поровну. Известно, что оберштурмбаннфюрер СС Фортенбахер воспринял свое новое назначение в качестве наказания. Вследствие этого он откровенно пренебрегал своими обязанностями командира. Разумеется, такая ситуация не лучшим образом сказывалась на уровне подготовки татарских добровольцев и их боевом духе. Еще одной причиной проблем с организацией было то, что бригада не считалась «высокоприоритетным соединением германских вооруженных сил». Поэтому оружие и амуниция со складов Вермахта поступали в нее крайне медленно{1316}.
Согласно документам Главного оперативного управления СС, окончание подготовки бригады планировалось на 11 октября 1944 г. Именно на этот день был подготовлен черновик приказа Юттнера, в котором он распоряжался присвоить соединению 8-й номер и отправить его на фронт. Но ни в этот день, ни в ноябре, ни даже в декабре бригада, вследствие указанных причин, так и не была окончательно организована. Поэтому 15 декабря 1944 г. ее решили попросту расформировать, а весь крымско-татарский персонал передать на пополнение Восточно-тюркского соединения войск СС — еще одного добровольческого формирования, созданного из советских мусульман. Наконец, 31 декабря последовал соответствующий приказ, в котором Юттнер распоряжался сделать следующее:
1. Вследствие распоряжения от 15 декабря 1944 г. Восточно-тюркское соединение войск СС реорганизовывается и получает следующую структуру:
a) штаб Восточно-тюркского соединения;
b) штабы боевых групп «Идель-Урал», «Туркестан», «Крым»;
c) боевые части согласно пункту «Ь» формируются как батальоны.
2. В качестве персонала для указанных боевых частей используются части, сформированные ранее:
a) штабы для трех боевых групп (сокращенные полковые штабы) формируются в Восточно-тюркском соединении, а их состав утверждается Главным оперативным управлением СС;
b) каждая боевая группа должна состоять из двух пехотных батальонов, пяти пехотных рот в каждом батальоне; о формировании других частей будет сообщено дополнительным приказом Главного оперативного управления СС.
3. Формирование должно происходить в районе города Миява (Словакия).
4. Ответственным за формирование боевых частей является командир соединения.
5. Восточно-мусульманский полк СС входит в состав Восточно-тюркского соединения и на основании этого считается распущенным.
6. Весь азербайджанский персонал выводится из состава Восточно-тюркского соединения войск СС и передается в распоряжение Кавказского соединения войск СС{1317}.
1 января 1945 г. началась передача крымско-татарского персонала в Восточно-тюркское соединение войск СС, которая растянулась на два месяца. В результате боевая группа «Крым» (Waffengruppe Krim) была создана окончательно только 5 марта. На этот период в ее составе имелись штаб, два пехотных батальона, по четыре роты в каждом, и две отдельные артиллерийские роты (противотанковых и легких пехотных орудий). Кроме того, при штабе группы и при штабах каждого из двух батальонов имелось по одной комендантской роте. Следует сказать, что структура этой боевой группы заметно отличалась от структуры двух других групп. Во-первых, в каждом из ее батальонов было только по четыре роты, тогда как, согласно вышеприведенному приказу, их должно было быть по пять. Во-вторых, ни боевая группа «Туркестан», ни «Идель-Урал» не имели в своем составе артиллерийские роты. В боевой же группе «Крым», как мы убедились, их было сразу две. Причем подчинялись они не командованию батальонов, а напрямую штабу боевой группы{1318}.
Председатель Крымско-татарского национального центра Эдиге Кырымал с гордостью писал в своей книге, что на командных должностях боевой группы находился исключительно «татарский офицерский корпус». Действительно, все высшие посты в ней занимали теперь только крымские татары. Кроме того, при штабе боевой группы «Крым» находился специальный офицер для особых поручений — ваффен-оберштурмфюрер Искандер Даирский. В его обязанности входило осуществление связи персонала боевой группы со штабом Восточно-тюркского соединения, с командованием СС, а также, что особенно важно, с Крымско-татарским национальным центром{1319}.
Какова же судьба боевой группы «Крым»? Существует мнение, что в апреле 1945 г. Восточно-тюркское соединение войск СС было переведено в Австрию. Однако есть все основания предполагать и наличие другого приказа — о передислокации соединения в Италию. Как бы то ни было, ни тот, ни другой приказ не дошли по назначению. Следы же самого соединения, по образному выражению немецкого историка Карла Клитманна, «затерялись в вихре последних месяцев войны»{1320}.
Четвертый период истории татарских добровольческих формирований являлся относительно долгим — вторым по продолжительности из всех периодов. Однако это был тот случай, когда фактор времени не сыграл никакой роли: одновременно он был и самым малоинтересным с точки зрения изучения истории крымско-татарского коллаборационизма. Не был этот период и таким насыщенным, как три предыдущих, хотя и имел свои отличительные особенности. Что о них можно сказать? Во-первых, и это сразу же бросается в глаза, вся инициатива по созданию и использованию крымско-татарских формирований переходит от Вермахта и полиции к СС. Здесь следует отметить, что это был общий процесс, так как на заключительном этапе войны практически все иностранные добровольцы так или иначе были подчинены Гиммлеру как новому командующему Армией резерва. Во-вторых, у Главного оперативного управления СС были грандиозные планы по использованию крымских татар и всех советских мусульман вообще. Тем не менее наделе все оказалось намного сложнее и запутаннее: Вермахт, СС и полиция начали ставить друг другу палки в колеса, что в конечном итоге и привело к расформированию крымско-татарской бригады. Создание Восточно-тюркского соединения было попыткой хоть как-то спасти ситуацию. Однако время было упущено, и в принципе неплохо подготовленный и обстрелянный персонал так и не был использован в боевых действиях. Наконец, в-третьих, и что наиболее значительно в этом периоде, крымско-татарским политическим организациям разрешили вмешиваться во внутреннюю жизнь добровольческих частей. Это сразу же привело к тому, что на командных должностях в боевой группе «Крым» оказались исключительно крымские татары. К слову, в двух остальных группах было так же, а немцы занимали только пост командира соединения и все штабные должности в нем. Еще одним важным политическим достижением Кырымал и его команда считали то, что Восточно-тюркское соединение являлось как бы прообразом того пресловутого «тюркского единства», о котором они так много говорили и писали в конце войны{1321}.
9 мая 1945 г. военно-политическое руководство нацистской Германии подписало акт о безоговорочной капитуляции, согласно одному из пунктов которого ее вооруженные силы должны были сразу же сложить оружие. Это касалось и тех иностранных добровольческих формирований, которые все еще продолжали находиться в рядах Вермахта, войск СС или полиции. Таким образом, день германской капитуляции — это одновременно и последний день истории крымско-татарских добровольческих формирований. Общее же представление динамики их численности по периодам дает приведенная ниже таблица.
Тип добровольческого формирования
Численность (средняя)
Период, на который указана численность
__________
«Неорганизованная» самооборона или «милиция»
4000–5000 человек
ноябрь/декабрь 1941 г. — лето 1942 г.
__________
«Организованная» самооборона
Ок. 2000 человек
январь 1942 г. — май/июнь 1944 г.
__________
Добровольные помощники в составе частей Вермахта
Ок. 9000 человек
декабрь 1941/январь 1942 — май 1945 г.
__________
«Вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы
Ок. 4000 человек
лето 1942 г. — май/июнь 1944 г.
__________
Батальоны «вспомогательной полиции порядка»
Ок. 3000 человек
лето 1942 г. — май/июнь 1944 г.
__________
Татарская горное-герская бригада войск СС
2421 человек
июль-декабрь 1944 г.
__________
Боевая группа «Крым» Восточнотюркского соединения войск СС
Ок. 2500 человек
декабрь 1944 г. — май 1945 г.
==========
Итого:
15 000-20 000 человек
ноябрь 1941 г. — май 1945 г.Общее количество крымско-татарских добровольцев в германских вооруженных силах составляло 7–9 % от численности этого народа. Для сравнения, процент русского населения Крыма, пошедшего в коллаборационистские части, был на порядок ниже — около 0,4 %. И это если учесть, что русских на полуострове было почти в два раза больше — 558 481 человек{1322}.
Генерал пехоты Курт фон Типпельскирх из Генштаба сухопутных войск писал, что «существует постоянное соотношение между численностью населения и количеством соединений, которые могут быть из него сформированы»{1323}. Его же непосредственный начальник генерал-полковник Франц Гальдер определял это соотношение следующим образом. Так, 8 августа 1941 г. он записал в своем дневнике: «Исходя из имеющегося опыта… на каждый миллион жителей можно сформировать две дивизии…»{1324} Поэтому в результате и получается, что при штатной численности немецкой пехотной дивизии в 16 тыс. человек (на начало советско-германской войны) оккупанты к 1944 г. «учли» практически все мобилизационные ресурсы крымско-татарского населения. Как говорится, комментарии излишни.
На момент капитуляции Германии в ее вооруженных силах проходило службу около 3500 крымских татар. Большинство из них находилось в рядах боевой группы «Крым», еще некоторое количество — в частях Вермахта, где они имели статус «добровольных помощников». После войны участь их была незавидна: по Ялтинскому соглашению между западными союзниками и СССР (февраль 1945 г.) все они подлежали принудительному возвращению на родину. С большинством из них так и произошло. Летом 1945 г. почти все крымско-татарские добровольцы были выданы Сталину, и только незначительной части из них удалось спастись. Благодаря вмешательству Турции их оставили в Европе. Позднее многие из них переселились в эту страну.
Судьба выданных добровольцев была, естественно, печальна и в тех условиях вполне закономерна. Однако испытания гораздо большей степени тяжести выпали на долю крымских татар, которые остались в Крыму после его освобождения Красной Армией. Всем им, независимо от пола, возраста и даже заслуг перед советской властью, предстояло понести наказание за тех своих соотечественников, кто принял сторону нацистской Германии.
Как известно, депортация крымских татар началась 18 мая 1944 г. и продолжалась три дня. Всего за указанный период из Крыма было выселено 191 044 представителя этого народа. Большую часть из них расселили на территории Узбекской ССР, меньшую — в других республиках Средней Азии и в России{1325}. Таков в целом был печальный итог сотрудничества крымско-татарского народа с нацистской Германией.
Казачьи и калмыцкие формирования
С. И. Дробязко
Казачьи части в составе Вермахта
Казаки, в отличие от остальных славян, пользовались, наряду с тюркскими и кавказскими народами, особым расположением германского фюрера. Будучи уникальной в своем роде социальной и культурной общностью дореволюционной России с проявившимися в период революции и Гражданской войны тенденциями к национально-государственному обособлению, казачество зарекомендовало себя непримиримым врагом большевизма и поэтому с самого начала войны привлекало к себе внимание офицеров Вермахта и чиновников из Имперского министерства по делам восточных оккупированных территорий. Не в последнюю очередь здесь играли роль контакты представителей казачьей эмиграции с влиятельными германскими кругами, среди которых приобрела популярность «теория», согласно которой казаки считались потомками готов, и, следовательно, не славянами, а народом германского корня, «сохраняющим прочные кровные связи со своей германской прародиной»{1326}.
Считавшееся в СССР «реакционным сословием» и «опорой самодержавия», казачество, пожалуй, в большей степени, чем другие народы и группы населения Советского Союза, испытало на себе большевистскую политику геноцида. По некоторым данным, в период с 1917 по 1941 г. убыль казачьего населения составила до 70 %. Все это не могло не сказаться на отношении значительной части уцелевших казаков к советской власти и предопределило выбор многих из них, сделанный после начала войны с Германией.
Благодаря своей репутации прирожденных воинов и стойких борцов с большевизмом казаки одними из первых среди представителей «восточных народов» привлекли к себе внимание германских военных. Ранней осенью 1941 г. из штаба 18-й армии в Генеральный штаб ОКХ поступило предложение о формировании из казаков специальных частей для борьбы с советскими партизанами, инициатором которого выступил офицер армейской контрразведки барон Г. фон Клейст. Предложение получило поддержку, и 6 октября генерал-квартирмейстер Генерального штаба ОКХ генерал-лейтенант Эдуард Вагнер разрешил командующим тыловыми районами групп армий «Север», «Центр» и «Юг» сформировать с согласия соответствующих руководителей СС и полиции к 1 ноября 1941 г. первоначально в качестве эксперимента казачьи части из военнопленных для использования их в борьбе против партизан{1327}.
28 октября 1941 г. командующий тыловым районом группы армий «Центр» генерал пехоты Макс фон Шенкендорф отдал приказ о формировании казачьего эскадрона, командиром которого был назначен бывший майор Красной Армии Иван Никитич Кононов, бывший командир 436-го стрелкового полка 155-й стрелковой дивизии, за два месяца за того перешедший на сторону немцев с частью бойцов своего полка. Из отобранных в лагерях 200 добровольцев в Могилеве был сформирован 102-й казачий эскадрон, ставший первой официально созданной в составе Вермахта казачьей частью. После трехмесячного обучения с февраля 1942 г. эскадрон начал осуществлять боевые операции против «банд и их пособников» в радиусе 40–50 км от Могилева{1328}.
15 апреля 1942 г. Гитлер лично разрешил использовать казаков (наряду с кавказцами) как в борьбе с партизанами, так и в боевых действиях на фронте в качестве «равноправных союзников»{1329}. Эта легализация казачьих частей снимала с них всякие ограничения, предусмотренные гитлеровским руководством для других «туземных» формирований (исключение составляли также тюркские и кавказские легионы) и открывала возможности для дальнейшего увеличения их числа. Так, под командованием Кононова вслед за первым эскадроном были сформированы еще четыре, составившие в сентябре 1942 г. 102-й (с ноября — 600-й) казачий дивизион. Поданным на 8 декабря 1942 г., 1-й и 2-й эскадроны были конными, 3-й и 4-й — самокатными, а 5-й — тяжелого оружия. На вооружении имелось 26 ручных и 15 станковых пулеметов, 6 ротных (50-мм) и 6 батальонных (81-мм) минометов, 2 пехотных и 2 противотанковых орудия. Численность дивизиона составляла 1799 человек, в том числе 77 офицеров, 201 урядник и 1521 казак. Пополнение поступало из Могилевского, Гомельского, Борисовского, Невельского, Лепельского, Витебского, Смоленского и Оршанского лагерей военнопленных. Ближайшими помощниками Кононова были немецкий офицер связи лейтенант Г. фон Риттберг и эмигрант майор А. Н. Пуговичников — бывший лейб-улан и офицер югославской армии{1330}.
Казачьи дивизионы были сформированы также в составе германских охранных дивизий, действовавших на южном участке Восточного фронта. Так, 444-я охранная дивизия в мае 1942 г. сформировала в районе Запорожье — Синельникове конный дивизион четырехэскадронного состава под командованием обер-лейтенанта Газе, а в октябре того же года в районе Ставрополя — еще один дивизион (командир обер-лейтенант Менк). Указанные дивизионы состояли из донских, кубанских, терских и уральских казаков, а также представителей других национальностей — добровольцев из числа военнопленных. В составе 454-й охранной дивизии также было сформировано два конных дивизиона (I/454-й и II/454-й), моральное состояние, подготовка и боеспособность которых оценивались германским командованием в октябре 1942 г. как «хорошие и обещающие достичь уровня полевых войск»{1331}. В апреле 1943 г. все четыре дивизиона на короткое время были объединены в 454-й восточный конный полк. С тех пор I/444-й и II/444-й дивизионы стали 3-м (ІII/454-м) и 4-м (IV/454-м) дивизионами 454-го полка{1332}.
Сформированный в июле — сентябре 1942 г. казачий дивизион 403-й охранной дивизии имел в своем составе три эскадрона, один из которых (конный) был укомплектован казаками-добровольцами, а два других (пешие) — военнопленными, отобранными в Харьковском лагере. На вооружении эскадронов находились русские и немецкие карабины, автоматы, 22 ручных и 5 станковых пулеметов, 15 ротных и 4 батальонных миномета{1333}. По другим данным, станковые пулеметы и батальонные минометы были сведены в эскадрон тяжелого оружия. 213-я охранная дивизия сформировала весной 1942 г. два конных дивизиона — 213-й и 318-й, которые с ноября стали именоваться казачьими. При этом 213-й дивизион был передан в состав 57-го охранного полка как 3-й (ІІІ/57-Й) казачий дивизион, а 318-й стал именоваться 213-м{1334}. Без каких бы то ни было организационных изменений оба дивизиона просуществовали до самого конца войны.
Казачьи части формировались и при штабах германских танковых соединений, где их назначением стала разведывательная служба. Здесь прежде всего следует отметить эскадрон есаула Михаила Загородного, оказавшийся одним из лучших в германской армии. Обстоятельства возникновения этой части были не совсем обычными. В июне 1942 г. XL танковый корпус генерала танковых войск барона Лео Гейера фон Швеппенбурга захватил в ходе Харьковского сражения столь большое количество пленных, что организованная отправка их в тыл вызвала серьезные затруднения. Командование корпуса не имело в наличии охранных частей для конвоирования этой массы людей, в то время как выделение для этой цели солдат из боевых подразделений не представлялось возможным. Наконец, кто-то из штабных офицеров предложил отобрать из числа военнопленных антисоветски настроенных казаков, обеспечить их винтовками и лошадьми и поручить им конвоирование своих соотечественников.
Так возник конный эскадрон под командованием Загородного — казака станицы Белореченской, кадрового военнослужащего Красной Армии с 1933 г. Когда отряд Загородного вместе с многотысячной колонной военнопленных выступил в западном направлении, никто из штаба XL танкового корпуса не рассчитывал увидеть его вновь. Однако спустя две недели Загородный неожиданно появился в штабе корпуса, доложил о выполнении задания и вновь предложил свои услуги{1335}. Не видя причин отказываться от такой помощи, командование корпуса приняло казаков на довольствие и сформировало из них 82-й казачий эскадрон (позднее 1/82-й и 2/82-й эскадроны) численностью 340 человек — главным образом кубанских казаков{1336}. Через два дня эскадрон окончательно оформился как боевая единица и двинулся вслед за наступающими частями германской армии.
Своими казаками стремились обзавестись и другие соединения, и не только германские. Так, например, в сентябре 1942 г. в составе 8-й итальянской армии, развернутой на Верхнем Дону, была создана казачья часть — отдельный казачий дивизион «Савойя» (Gruppo Autonome Cossacchi Savoia). Вместе с итальянскими войсками в 1943 г. она была выведена в Италию и включена в состав полка Новарских улан, составив в нем два эскадрона{1337}.
В 1942 г. появились и более крупные казачьи формирования. Казачий конный полк «Платов» был сформирован по приказу начальника штаба 17-й армии генерал-майора Винценца Мюллера от 5 мая 1942 г. Согласно этому приказу каждый корпусной штаб был обязан сформировать одну, а армейское командование — две казачьи сотни, которые планировалось объединить в полк, названный именем героя войн против Наполеона донского атамана графа М. И. Платова. 13 июня последовал приказ командования 17-й армии о формировании полка, имевшего в своем составе полковой штаб со взводами связи и станковых пулеметов, пять конных эскадронов, эскадрон тяжелого оружия, артиллерийскую батарею и запасной эскадрон. На вооружении полка по штату имелось разнообразное ручное стрелковое оружие, 70 пулеметов, около 10 батальонных и 4 полковых (120-мм) минометов, 4 противотанковых (45-мм) и 4 полевых (76,2-мм) орудия, 2 гаубицы (122-мм). Полк состоял из кубанских, донских, терских и уральских казаков, представителей других национальностей. Командиром полка был назначен майор Вермахта д-р Эдгар Томсен, однако должности взводных и отчасти эскадронных командиров были заняты казачьими офицерами — вчерашними красными командирами{1338}.
Почти одновременно с казачьим полком «Платов» в составе 1-й танковой армии был создан еще один полк. Его основой послужил сформированный в соответствии с приказом от 11 мая 1942 г. для охранной службы в тылу кавалерийский дивизион (с 15 августа — полк) «Князь фон Урах» («Fürst von Uhrach»), именовавшийся так по фамилии его командира. Один из двух первых эскадронов первоначально был чисто немецким, а второй состоял из казаков-перебежчиков{1339}. 26 августа командиром полка был назначен подполковник Иоахим фон Юнгшульц, соответственно изменилось и его название. С сентября 1942 г. полк «Фон Юнгшульц» находился на фронте в районе Ачикулак — Нортон — Торосов, где в его состав были включены две казачьи сотни, сформированные из местных жителей в поселках Каясула и Березкин, а также казачий эскадрон, сформированный в июле 1942 г. в Симферополе и переброшенный затем на Кавказ{1340}. Впоследствии полк пополнялся за счет добровольцев из числа жителей Ставрополья и Донской области, а общее количество эскадронов в нем к маю 1943 г. выросло до 12. По состоянию на 25 декабря 1942 г. в его составе было 1530 человек, в т. ч. 30 офицеров, 150 унтер-офицеров и 1350 рядовых. Примерно половина всех офицеров полка были немцами. На вооружении к указанному времени находилось 56 ручных и 6 станковых пулеметов, 6 минометов калибра 81 мм, 42 противотанковых ружья, винтовки и автоматы{1341}.
Летом 1942 г. в г. Славута по инициативе штаба командующего лагерями военнопленных на Украине был образован центр формирования казачьих частей, куда, в соответствии с приказом от 18 июня, предписывалось направлять всех военнопленных, являющихся казаками по происхождению и считающих себя таковыми. К 28 июня здесь было сосредоточено 5826 казаков, прибывших из лагерей Ковеля, Дарницы, Белой Церкви и других мест{1342}. Наличие указанного количества людей и ожидаемое его увеличение послужили основанием к принятию решения о формировании казачьего корпуса. Специальный приказ предусматривал организацию штаба формирования казачьего корпуса (переименованного впоследствии в штаб формирования казачьих частей) и формирование казачьих полков по войсковому признаку, а именно: донских, кубанских, терских и сводных, куда предполагалось включать казаков других областей (Урала, Сибири, Дальнего Востока), представленных в лагере в небольшом количестве. Поскольку среди казаков остро ощущалась нехватка старшего и среднего командного состава, было решено набирать в казачьи части бывших командиров Красной Армии, не являвшихся казаками{1343}.
Из наличного состава казаков в первую очередь были сформированы 1-й Атаманский полк и Особая полусотня. Основой для формирования полка послужили первые три отряда, сформированные в Винницком лагере еще в начале июня 1942 г. и несшие службу по охране лагерей военнопленных. В начале августа они были собраны вместе в поселке Военстрой в 30 км от Полтавы, где получили новое оружие, снаряжение, лошадей и принесли присягу на верность германскому фюреру «в борьбе совместно с армией Великой Германии против жидо-большевиков и их союзников»{1344}. В Особую полусотню отбирались казаки, сражавшиеся в годы Гражданской войны в отрядах генералов Шкуро, Маркова и других, а также репрессированные советской властью и имевшие по приговорам не менее 10 лет. Такое внимание к подбору личного состава объяснялось тем, что полусотня готовилась к выполнению особо важных заданий, связанных с действиями в советском тылу{1345}.
Среди прибывающих в Славуту казаков штабом корпуса была организована воспитательная работа и проверка личного состава. По мере получения результатов проверки прибывающего пополнения было начато формирование 2-го Лейб-казачьего и 3-го Донского полков, а вслед за ними — 4-го и 5-го Кубанских, 6-го и 7-го Сводно-казачьих полков. Все названные полки были пешими. С формируемыми частями проводились строевые занятия под руководством немецких инструкторов. К концу июля формирование первых семи казачьих полков было закончено, а Особая полусотня доукомплектована и реорганизована в Особую казачью сотню{1346}. 6 августа 1942 г. сформированные казачьи части были переведены из Славутинского лагеря в Шепетовку в специально отведенные для них казармы. Одновременно при штабе командующего лагерями военнопленных на Украине был организован Казачий отдел с постоянным представителем при штабе формирования, который являлся его непосредственным руководителем. Этим представителем стал обер-лейтенант Вермахта Рихтер, а начальником штаба формирования был назначен бывший полковник Красной Армии В. Саркисян.
С завершением организационных мероприятий работа по формированию казачьих частей приобрела систематический и планомерный характер. Оказавшиеся в немецком плену казаки концентрировались в одном лагере в Славуте, из которого после соответствующей обработки направлялись в резервные части, а уже оттуда переводились в формируемые в Шепетовке строевые казачьи полки, дивизионы и сотни{1347}.
В целях подготовки офицеров, всесторонне отвечающих требованиям новых условий военных действий, в октябре 1942 г. штабом формирования казачьих частей было открыто 1 — е Казачье имени атамана графа Платова юнкерское училище. Для подготовки младшего командного состава (урядники, вахмистры) была организована унтер-офицерская школа{1348}. Учебной структурой являлся и 1-й Атаманский полк под командованием подполковника барона фон Вольфа, дислоцировавшийся под Полтавой, а в начале 1943 г. переброшенный в район Белой Церкви. Официально он именовался «Казачий учебный лагерь (полк)» и находился в подчинении командующего группой армий «Б». В состав полка входило три учебных батальона и кадровая рота. Несмотря на большую численность — до 3 тысяч человек, полк располагал минимальным количеством тяжелого вооружения — по 2 ручных пулемета и 1 ротному миномету на батальон.
Сформированные части первоначально использовались исключительно как вспомогательные войска для охраны лагерей военнопленных. Однако по мере того как формирование ширилось, а уже созданные полки и отряды доказали свою пригодность к выполнению самых разных задач, использование казачьих частей приобретало иной характер. Многие из них были сняты с охраны лагерей и отправлены для несения сторожевой и патрульной службы на других военных объектах, автомобильных и железных дорогах, а также для борьбы с партизанами на территории Украины и Белоруссии. К весне 1943 г. усилиями штаба формирования казачьих частей было организовано до 30 различных боевых единиц, в том числе 15 полков, из которых 1-й Атаманский полк и 5-й Кубанский полк находились в тыловом районе группы армий «Юг», 2-й Лейб-казачий, 3-й, 9-й и 10-й Донские, 4-й и 11-й Кубанские, 12-й и 14-й Сводно-казачьи полки охраняли коммуникации на территории Западной Украины и Полесья, в то время как 6-й и 7-й Сводно-казачьи полки (переформированные в ноябре 1942 г. в 622-й, 623-й, 624-й и 625-й казачьи батальоны), а также 8-й Сводно-казачий полк — действовали против партизан на Смоленщине и в Белоруссии.
О численности и организационной структуре этих полков можно судить на основании данных по некоторым из них. Так, прибывший осенью 1942 г. в Витебск для борьбы с партизанами 8-й Сводно-казачий полк под командованием есаула Андреева насчитывал 1100 человек и состоял из пяти рот: 1-й и 2-й стрелковых (по 250 чел. в каждой), 3-й самокатной (170 чел.), 4-й пулеметной (200 чел.) и 5-й штабной (270 чел., взводы — минометный, саперный, связи, химический и транспортный). На вооружении находилось до 1000 немецких винтовок, станковые и ручные пулеметы, а также одна бронемашина{1349}. 6-й, 10-й и 12-й казачьи полки имели в своем составе два батальона по 4 сотни в каждом, а 7-й полк — 10 сотен. Численность каждого полка составляла от 820 до 1150 человек, в том числе 40–50 офицеров, 80—100 урядников и 700—1000 казаков{1350}.
Подчинение формировавшихся в Славуте и Шепетовке казачьих частей командующему лагерями военнопленных носило временный характер и было связано с их первоначальным назначением. В начале 1943 г., когда казачьих частей, задействованных на охране лагерей военнопленных, уже не оставалось, встал вопрос об их переподчинении командующему восточными войсками Вермахта. 15 апреля состоялся переход всей системы формирования казачьих частей и управления ими в ведение командующего восточными войсками на Украине, от которого в штаб прибыл постоянный представитель{1351}.
Еще одну группу сражавшихся на стороне Вермахта казачьих частей составляли полки, отряды и сотни, сформированные из населения оккупированных немца-ми областей Дона, Кубани и Терека. 25 июля 1942 г., сразу же после занятия немцами Новочеркасска, группа бывших казачьих офицеров явилась к представителям германского командования и изъявила перед ними готовность «всеми силами и знаниями помогать доблестным германским войскам в окончательном разгроме сталинских приспешников»{1352}. В сентябре 1942 г. в Новочеркасске с санкции оккупационных властей собрался казачий сход, на котором был избран штаб Войска Донского (с ноября 1942 г. именовавшийся штабом походного атамана) во главе с полковником С. В. Павловым, приступивший к организации казачьих частей для борьбы против Красной Армии.
Согласно изданному в начале октября 1942 г. приказу штаба, все казаки, способные носить оружие, должны были явиться на пункты сбора и зарегистрироваться. Станичные атаманы обязывались в трехдневный срок произвести регистрацию казачьих офицеров и казаков и подобрать добровольцев для организуемых частей. Каждый доброволец мог записать свой последний чин в Российской Императорской армии или же в белых армиях. Одновременно атаманы должны были выделять для добровольцев строевых лошадей, оружие, седла и обмундирование. Все вышеуказанное снаряжение приходилось обеспечивать за счет местного населения{1353}.
После того как был положительно оценен опыт использования казачьих частей в ходе боев на Кавказе, германское командование дало санкцию на формирование в областях Дона, Кубани и Терека казачьих полков. Так, из добровольцев донских казачьих станиц в Новочеркасске были организованы 1-й Донской полк под командованием есаула А. В. Шумкова и пластунский батальон, составившие Казачью группу походного атамана полковника С. В. Павлова. На Дону был также сформирован 1-й Синегорский Атаманский пластунский полк в составе 1260 офицеров и казаков под командованием войскового старшины (бывшего вахмистра) И. Журавлева{1354}. Из казачьих сотен, сформированных в станицах Уманского отдела Кубани, под руководством войскового старшины И. И. Саломахи началось формирование Кубанского казачьего конного полка. Довести его до конца помешало немецкое отступление, тем не менее отборный эскадрон полка был включен в состав конного полка «Платов» и принял участие в боевых действиях на фронте{1355}. На Тереке по инициативе войскового старшины Н. Л. Кулакова и сотника Е. В. Кравченко были сформированы 1-я и 2-я сотни 1-го Волгского полка Терского казачьего войска, а в дальнейшем этот полк был восстановлен в полном составе{1356}.
Начиная с осени 1942 г. германское командование весьма активно использовало казачьи части в боях непосредственно на фронте. Казачий конный полк «Платов» в сентябре выступил из Горловки на фронт в район Майкопа, где наряду с 4-м охранным самокатным полком и другими частями был включен в состав особой бригады, обеспечивавшей охрану работ по восстановлению Майкопских нефтепромыслов, имевших стратегическое значение для германской армии. В конце января 1943 г. весь полк был переброшен в район Новороссийска, где нес охрану морского побережья и одновременно участвовал в операциях немецких и румынских войск против партизан. Весной 1943 г. полк оборонял Кубанский плацдарм, отражая, в частности, советские морские десанты северо-восточнее Темрюка, а в конце мая был снят с фронта и выведен в Крым{1357}.
Казачий конный полк «Фон Юнгшульц», оказавшийся на фронте одновременно с полком «Платов», оперировал на левом фланге 1-й германской танковой армии, принимая самое активное участие в боях против советской кавалерии, изрядно досаждавшей немецким войскам севернее реки Терек. Особенно интенсивный характер эта борьба приобрела в октябре 1942 г., когда на фронт прибыло 287-е соединение особого назначения генерала Гельмута Фельми, специально сформированное для ведения боевых действий в степях и пустынях. Однако условия Ногайских степей больше подходили для действий кавалерии, нежели моторизованных частей, и казачий полк сыграл в этой борьбе весьма заметную роль. Обеспечивая стык между частями соединения Фельми и XL танкового корпуса Гейера фон Швеппенбурга, казачьи эскадроны принимали активное участие в наступлении 17–19 октября, в результате которого с большими потерями были отброшены на восток части 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса Красной Армии. 30 октября, действуя в составе XL танкового корпуса, полк Юнгшульца отражал попытки советской кавалерии прорваться в направлении Ачикулака. Особенно успешно действовал полк против советских войск, прорвавшихся 30 ноября в тыл Моздокской группировки немцев. В то время как моторизованные части соединения Фельми связали противника с фронта, казаки стремительным ударом с фланга наголову разгромили советский кавалерийский полк{1358}.
После приказа командующего 1-й танковой армии об общем отступлении, отданного 2 января 1943 г., полк Юнгшульца с боями отходил в направлении Егорлыкс-кой, пока не соединился с частями 4-й танковой армии генерала Г. Гота. В дальнейшем он был подчинен 454-й охранной дивизии и через Ростов переброшен в тыловой район группы армий «Дон», а затем в район Киева, где вместе с 1-м Атаманским полком подполковника Г. фон Вольфа (официально именовавшимся теперь казачьим конным учебным дивизионом) еще некоторое время сражался с партизанами. К этому времени полк «Фон Юнгшульц» был объединен с 1-м Синегорским атаманским полком Журавлева и с 15 февраля 1943 г. получил наименование — 1-й казачий полк «Фон Юнгшульц».
Помимо конных полков «Платов» и «Фон Юнгшульц», в битве за Кавказ принимали участие такие казачьи формирования, как 9-я казачья сотня 4-го охранного самокатного полка 17-й армии, 1/82-й и 2/82-й эскадроны XL танкового корпуса под командованием Загородного (впоследствии объединенные в один), разведывательный отряд 97-й егерской дивизии и казачья моторизованная рота Ill танкового корпуса{1359}. Плечом к плечу с ними сражались казачьи добровольческие отряды, сформированные в кубанских и терских станицах. Даже советские донесения отмечали, что эти отряды «дерутся стойко, с криками «Ура, за Родину»{1360}. Организованные на Дону казачьи полки в январе — феврале 1943 г. участвовали в тяжелых боях против наступающих советских войск на Северском Донце, под Батайском, Новочеркасском и Ростовом. Здесь же действовал и 403-й казачий дивизион. Прикрывая отход на Запад главных сил немецкой армии, эти части стойко отражали натиск превосходящего противника и понесли тяжелые потери, а некоторые из казачьих частей были уничтожены целиком{1361}.
Особые задачи были возложены на казачьи части, задействованные в тыловых районах групп армий и на территории имперских комиссариатов «Остланд» и «Украина». Наряду с охраной железнодорожных коммуникаций и других объектов казакам поручалось проведение акций по уничтожению партизанских отрядов, выявление и «изъятие» партийного и советского актива, оставшегося на оккупированной территории. Так, подразделения 600-го дивизиона майора Кононова вели напряженную борьбу с партизанами в районах Бобруйска, Могилева, Смоленска, Невеля, Полоцка, причем иногда в нескольких местах одновременно. По показаниям офицера связи графа Г. фон Риттберга, казаки не брезговали при этом никакими средствами: сжигали населенные пункты, расстреливали как партизан обнаруженное в лесах население, арестовывали и частично уничтожали лиц, заподозренных в связях с партизанами{1362}.
В целях достижения лучшего оперативного взаимодействия в антипартизанской борьбе четыре казачьих батальона, действовавшие в районе Дорогобужа и Вязьмы — 622-й, 623-й, 624-й и 625-й (бывшие 1-й и 2-й батальоны 6-го, 1-й и 2-й батальоны 7-го казачьих полков) — были объединены в полк под руководством 703-го (затем 750-го) штаба восточных войск особого назначения, во главе которого был назначен бывший офицер русской Лейб-гвардии и эстонской армии, балтийский немец майор Эверт Вольдемар фон Рентельн. Полк включал также 638-ю казачью моторизованную роту (изначально созданную как восточная рота 5-й танковой дивизии) и в качестве усиления располагал 1–2 приданными батареями 76,2-мм полевых пушек. В течение зимы 1942–1943 гг. в окрестностях Дорогобужа и Вязьмы полком было предпринято до 17 карательных акций, захваченные в ходе которых пленные неизменно расстреливались{1363}.
Помимо казачьих частей восточных войск против партизан на территории Украины и Белоруссии действовал ряд казачьих батальонов вспомогательной полиции. Еще в конце 1942 — начале 1943 г. по предложению начальника Главного управления СС Г. Бергера на территории рейхскомиссариата «Украина» и в тыловом районе группы армий «Дон» были сформированы семь казачьих «шума»-батальонов (111-й, 126-й, 135-й, 159-й, 160-й, 161-й, 169-й), а в генерал-губернаторстве летом 1943 г. — еще три батальона (209-й, 210-й, 211-й){1364}. Часть батальонов, сформированных на Украине, в Донбассе и в Ростове-на-Дону, прекратила свое существование уже к марту 1943 г., будучи уничтоженными в ходе советского наступления или влившись в состав других частей. Однако по крайней мере два из них (126-й и 161-й конные дивизионы) до конца года действовали в тыловом районе 1-й танковой армии Вермахта.
По данным на 5 мая 1943 г., в составе восточных войск Вермахта насчитывалось 3 казачьих полка («Платов», «Фон Юнгшульц» и 5-й Кубанский), 26 батальонов и дивизионов (в т. ч. 1 учебный), 8 рот и эскадронов, 1 отдельная батарея общей численностью до 25 тыс. человек{1365}. Наиболее надежные из них были сформированы из добровольцев в станицах Дона, Кубани и Терека или из перебежчиков при германских полевых соединениях. Личный состав таких частей в основном был представлен уроженцами казачьих областей, многие из которых сражались с большевиками еще в годы Гражданской войны или подвергались репрессиям со стороны советской власти в 1920—1930-е гг. и поэтому были кровно заинтересованы в борьбе с коммунистическим режимом. В то же время в рядах частей, формировавшихся в Славуте и Шепетовке, оказалось много случайных людей, тех, кто называл себя казаками лишь для того, чтобы вырваться из лагерей военнопленных и тем самым спасти свою жизнь. Надежность этого контингента всегда была под большим вопросом, а малейшие трудности серьезно сказывались на его моральном состоянии и могли вызвать переход на сторону противника{1366}.
Однако в целом опыт использования казачьих войск доказал их практическую ценность, и германское командование приняло решение о создании в составе Вермахта крупного казачьего кавалерийского соединения. 8 ноября 1942 г. во главе соединения, которое еще предстояло сформировать, был назначен полковник Гельмут фон Паннвиц — блестящий кавалерийский начальник, к тому же хорошо владевший русским языком. Осуществить план по формированию соединения уже в ноябре помешало советское наступление под Сталинградом, и приступить к его реализации удалось лишь весной 1943 г. — после отхода немецких войск на рубеж реки Миус и Таманский полуостров и относительной стабилизации фронта. Отступившие вместе с германской армией с Дона и Северного Кавказа казачьи части были собраны в районе Херсона и пополнены за счет казаков-беженцев. Всего здесь сосредоточилось не менее 12 тыс. казаков, не считая членов их семей.
21 апреля 1943 г. германское командование отдало приказ о формировании 1-й казачьей кавалерийской дивизии, в связи с чем началась переброска казачьих частей на учебный полигон Милау (Млава), где еще с довоенных времен находились склады снаряжения польской кавалерии. Сюда же в мае — июне 1943 г. были направлены с Украины 1-й Атаманский полк (дивизион) барона фон Вольфа и 1-й казачий полк «Фон Юнгшульц», из Белоруссии — 600-й казачий дивизион Кононова, а из Крыма — казачий полк «Платов». Прибывавшие в Милау части расформировывались, а их личный состав сводился в полки по войсковому признаку. Первоначально в составе дивизии были созданы три полка: 1-й Донской (его основой послужили полки «Фон Юнгшульц» и 1-й Атаманский), 4-й Кубанский (бывший 1-й Кубанский) и 6-й Терский (бывший 1-й Волгский). Во главе полков были назначены немецкие офицеры, а при них, в качестве посредников между немцами и казака-ми, — походные атаманы: донской — полковник Духопельников, кубанский — полковник Тарасенко и терский — войсковой старшина Кулаков{1367}. Позднее на основе части контингента полка «Фон Юнгшульц» и нового пластунского батальона был сформирован 3-й Сводно-казачий полк, а за ним 5-й Донской из 600-го дивизиона Кононова и 2-й Сибирский (первоначально Уральский) — из полка «Платов». При этом 600-й дивизион стал единственной из частей, вошедшей в дивизию в полном составе, сохранив свое прежнее казачье командование. В должности командира дивизии был утвержден Гельмут фон Паннвиц, произведенный 1 июня 1943 г. в генерал-майоры.
В Моково, недалеко от полигона в августе 1943 г. был сформирован казачий учебно-запасной полк под командованием полковника фон Боссе, включавший штабной, запасной и учебный дивизионы. Он не имел постоянного состава и насчитывал в разное время от 10 до 15 тысяч казаков, которые постоянно прибывали с Восточного фронта и оккупированных территорий и после соответствующей подготовки распределялись по полкам дивизии. Среди них были, в частности, 3-й и,9-й казачьи пехотные батальоны (бывшие полки), сформированные в 1942 г. в Шепетовке. При учебно-запасном полку действовала унтер-офицерская школа, готовившая кадры для строевых частей. Здесь же была организована так называемая «Школа юных казаков», где проходили обучение несколько сот подростков, потерявших родителей.
Окончательно сформированная дивизия имела в своем составе штаб с конвойной сотней, группой полевой жандармерии, мотоциклетным взводом связи, взводом пропаганды и духовым оркестром, две казачьи кавалерийские бригады — 1-ю Донскую, в составе 1-го Донского, 2-го Сибирского и 3-го Сводно-казачьего (позднее Кубанского) полков, и 2-ю Кавказскую, в составе 4-го Кубанского, 5-го Донского и 6-го Терского полков, два конноартиллерийских дивизиона (Донской и Кубанский), саперный батальон, батальон связи, подразделения тылового обслуживания (все дивизионные части носили номер 55){1368}. Впоследствии эта структура претерпела некоторые изменения: 3-й и 4-й полки поменялись в бригадах местами, артдивизионы были включены в состав бригад, дивизия получила моторизованный разведывательный батальон.
Каждый из полков состоял из двух конных дивизионов (во 2-м Сибирском полку 2-й дивизион был самокатным, а в 5-м Донском — пластунским), пулеметного, минометного и противотанкового эскадронов. По штату в полку насчитывалось 2000 человек, включая 150 человек немецкого кадрового состава. На вооружении имелось 5 50-мм противотанковых пушек, 14 батальонных (81 — мм) и 54 ротных (50-мм) миномета, 8 станковых и 60 ручных пулеметов MG42, немецкие карабины и автоматы. Сверх штата полкам были приданы батареи из 4 полевых пушек (76,2-мм). Конноартиллерийские дивизионы имели по три батареи 75-мм пушек (200 человек и 4 орудия в каждом).
На 1 ноября 1943 г. численность дивизии составляла 18 555 человек, в т. ч. 3827 немецких нижних чинов и 222 офицера, 14 315 казаков и 191 казачий офицер{1369}. Немецким кадром были укомплектованы все штабы, специальные и тыловые подразделения. Все командиры полков (кроме одного) и дивизионов (кроме двух) также были немцами, а в составе каждого эскадрона имелось 12–14 немецких солдат и унтер-офицеров на хозяйственных должностях. В то же время дивизия считалась наиболее «русифицированным» из регулярных соединений Вермахта: командирами строевых конных подразделений — эскадронов и взводов — были казаки, а все команды отдавались на русском языке{1370}. Единственным чисто немецким боевым подразделением был сформированный весной 1944 г. 55-й моторизованный разведывательный батальон в составе трех рот.
Осенью 1943 г. 1-я казачья кавалерийская дивизия была отправлена в Югославию, где к тому времени активизировали деятельность коммунистические партизаны под руководством И. Броз Тито. Благодаря своей большой подвижности и маневренности казачьи части оказались лучше приспособленными к горным условиям Балкан и действовали здесь более эффективно, чем неповоротливые ландверные дивизии немцев, несшие здесь охранную службу, и танково-гренадерские соединения СС из голландских и скандинавских добровольцев, которые они заменили. В течение лета 1944 г. части дивизии предприняли не менее пяти самостоятельных операций в горных районах Хорватии и Боснии, в ходе которых уничтожили много партизанских опорных пунктов и перехватили в свои руки инициативу наступательных действий. Одновременно казаки снискали себе дурную славу среди населения. В соответствии с приказами командования о самообеспечении, они прибегали к реквизициям лошадей, продовольствия и фуража у местных жителей, что часто выливалось в массовые грабежи и насилия. Деревни, население которых подозревалось в пособничестве партизанам, казаки сравнивали с землей огнем и мечом{1371}.
В самом конце 1944 г. 1-й казачьей дивизии пришлось столкнуться с частями Красной Армии, пытавшимися соединиться на р. Драва с партизанами Тито. В ходе ожесточенного боя у Питомачи 26 декабря казакам удалось нанести тяжелое поражение одному из полков 233-й советской стрелковой дивизии и вынудить противника оставить захваченный ранее на правом берегу Дравы плацдарм{1372}. В марте 1945 г. части 1-й казачьей дивизии (к тому времени уже развернутой в корпус) участвовали в последней крупной наступательной операции Вермахта в ходе Второй мировой войны, когда на южном фасе Балатонского выступа казаки успешно действовали против болгарских частей{1373}.
После отправки 1-й казачьей кавалерийской дивизии на Балканы большинство ранее созданных казачьих частей продолжали действовать на Восточном фронте. К концу 1943 г. их состав претерпел незначительные изменения. Так, например, изменилась нумерация 2-го, 4-го, 6-го, 10-го, 11-го и 14-го батальонов, сформированных в Шепетовке, которые стали соответственно 570-м, 571-м, 572-м, 573-м, 574-м и 575-м казачьими батальонами. В марте 1944 г. в тыловом районе группы армий «Центр», вероятно с использованием кадра нескольких ранее сформированных батальонов, были организованы 72-й, 73-й и 74-й казачьи фронтовые полицейские конные дивизионы, имевшие смешанный состав (казаки, русские, белорусы){1374}. Об их дальнейшей судьбе нет никаких данных. По-видимому, все три дивизиона прекратили свое существование летом 1944 г. в результате советского наступления в Белоруссии.
К началу июня 1944 г. на Восточном фронте действовали следующие казачьи части: в составе группы армий «Север» и в подчинении командующего войсками Вермахта в рейхскомиссариате «Остланд» находились 443-й и 631-й казачьи батальоны, в составе группы армий «Центр» и подчинении командующего охранными войсками в Белоруссии — 4-й (прежде 3-й) конный дивизион 57-го охранного полка, 69-й казачий дивизион 3-й кавалерийской бригады Вермахта (бывший 575-й батальон) и 572-й казачий батальон, а в составе группы армий «Северная Украина» — 213-й и 574-й конные дивизионы{1375}. Кроме того, в организационной схеме добровольческих соединений от 9 июня 1944 г. не упомянут 70-й казачий дивизион (бывший 3-й дивизион 454-й полка) в составе 4-й кавалерийской бригады, переданный затем в 5-й казачий запасной полк. Перечисленные выше три казачьи части, входившие в состав группы армий «Центр», в августе — сентябре 1944 г. принимали участие в подавлении Варшавского восстания{1376}.
В конце сентября 1943 г. батальоны 750-го казачьего полка особого назначения под командованием майора фон Рентельна были отправлены во Францию, где в числе других восточных частей их задействовали на охране «Атлантического вала». 622-й и 623-й батальоны вместе с 638-й ротой, объединенные в 360-й казачий крепостной гренадерский полк, дислоцировались в районе г. Руайон к северу от устья р. Жиронда. 624-й и 625-й батальоны были приданы полкам немецкой 344-й пехотной дивизии, охранявшим побережье к югу от Бордо и до границы с Испанией. Незадолго до начала вторжения союзников их вместе с дивизией перебросили на север Франции, где к тому времени находился 570-й казачий батальон, включенный в состав 18-й полевой дивизии Люфтваффе.
Казачий учебно-запасной полк под командованием подполковника Штабенау оставался на учебном полигоне Милау до весны 1944 г., когда был также переброшен во Францию и вошел в состав Кадровой добровольческой дивизии как 5-й (казачий) запасной добровольческий полк. Вместе со «Школой юных казаков» полк разместился в г. Лангр. Как и запасные части различных национальных легионов, дислоцировавшиеся на юге и востоке Франции, он служил для пополнения батальонов, задействованных на охране «Атлантического вала» и одновременно привлекался к участию в операциях против французских партизан, действовавших в районе Дижона и Лангра{1377}. К началу июня 1944 г. в состав полка входили следующие части: дивизионы — штабной, учебный, запасной, выздоравливающих, I/5-й, II/5-й, 403-й, I/454-й, II/454-й, IV/454-й конные дивизионы, 1/82-й, 510-й, 583-й конные эскадроны, конный эскадрон 4-й горно-егерской дивизии{1378}.
После высадки союзных войск в Нормандии и на Юге Франции казачьи части приняли участие в боях. Некоторые из них были безвозвратно потеряны, как, например, 570-й казачий батальон, сдавшийся британцам в плен в полном составе, или 1/82-й эскадрон Загородного, уничтоженный американцами под Сен-Ло. К числу потерянных частей следует отнести также 624-й и 625-й казачьи батальоны, 510-й и 583-й конные эскадроны. Более повезло 360-му казачьему гренадерскому полку фон Рентельна, который с боями прошел несколько сот километров по территории, уже занятой партизанами, от западного побережья Франции до германской границы, где соединился с 5-м казачьим запасным полком{1379}.
XV казачий кавалерийский корпус
Передача в августе 1944 г. инонациональных формирований Вермахта в ведение СС отразилась и на судьбе 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Уже 26 августа генерал-лейтенант фон Паннвиц и командир 2-й казачьей бригады полковник фон Шульц были вызваны в Восточную Пруссию в Ставку Гиммлера для обсуждения вопросов о включении в состав дивизии отдельных казачьих батальонов, выводящихся с Западного фронта, и формировании казачьего кавалерийского корпуса.
На состоявшемся в начале сентября совещании, где присутствовали и другие командиры казачьих частей, было объявлено о решении развернуть 1-ю казачью кавалерийскую дивизию в корпус, для чего при Главном управлении СС создавался специальный орган — Резерв казачьих войск во главе с генерал-лейтенантом белой армии А. Г. Шкуро, одним из активнейших участников Гражданской войны на Юге России в 1918–1920 гг. В его распоряжение предполагалось собрать всех казаков, способных носить оружие, — эмигрантов и бывших подсоветских, включая «иногородних» жителей казачьих областей, находившихся в лагерях военнопленных и среди восточных рабочих на германских предприятиях, а также в частях Вермахта, полиции и СС. В Берлине в кратчайший срок были образованы комендатура и вербовочный штаб, а также этапный лагерь для приема мобилизованных казаков. Вербовочные штабы предполагалось создать также в Праге и Вене. Штатный состав Резерва казачьих войск был определен в 100 человек, включая 1 генерала и 48 офицеров{1380}.
В конце 1944 — начале 1945 г. в дивизию фон Паннвица стали прибывать из разных мест большие и малые группы казаков и целые воинские части. В числе последних были 209-й полицейский батальон из Варшавы, 210-й и 211-й полицейские батальоны из Кракова, батальон заводской охраны из Ганновера, 360-й казачий гренадерский полк (622-й и 623-й батальоны) майора фон Рентельна с Западного фронта и 69-й дивизион 3-й кавалерийской бригады с Восточного. 5-й (казачий) добровольческий кадровый полк (в составе трех конных дивизионов, дивизиона самокатчиков и пехотного батальона), действовавший до последнего времени на Верхнем Рейне, был переброшен в Австрию (г. Цветль) — поближе к району боевых действий дивизии{1381}. Одновременно прибывало вооружение, обмундирование и снаряжение. В течение двух месяцев численность дивизии (не считая немецкого кадрового состава) выросла почти в два раза.
Приказом от 4 ноября 1944 г. 1-я Казачья дивизия была передана на время войны в подчинение Главного управления СС{1382}. Эта передача касалась прежде всего сферы материально-технического снабжения, что позволило улучшить обеспечение дивизии оружием, боевой техникой и автотранспортом. Так, например, артиллерийский полк дивизии получил батарею 105-мм гаубиц, саперный батальон — несколько шестиствольных минометов «Небельверфер», разведывательный батальон — штурмовые винтовки StG44. Кроме того, дивизии, по некоторым данным, было придано 12 единиц бронетехники, включая итальянские танки М13/40{1383}. В остальном же дивизия продолжала оставаться боевым соединением Вермахта, а ее немецкий кадровый состав, не говоря уже о казаках, не получил никаких документов, фиксирующих принадлежность офицеров и солдат к войскам СС. Одному лишь фон Паннвицу 1 февраля 1945 г. был официально присвоен чин группенфюрера СС и генерал-лейтенанта войск СС.
Приказом от 25 февраля 1945 г. дивизия была преобразована в XV казачий кавалерийский корпус войск СС. 1 — я и 2-я бригады переименовывались соответственно в 1-ю и 2-ю казачьи дивизии практически без изменения их численности и организационной структуры. На базе 5-го Донского полка Кононова началось формирование Пластунской бригады (7-й и 8-й полки) с перспективой развертывания в 3-ю Казачью дивизию. Взамен 5-го Донского полка 2-я казачья дивизия получила два отдельных дивизиона из числа прибывших с других фронтов частей. Конноартиллерийские дивизионы в дивизиях переформировывались в полки{1384}. Общая численность корпуса достигала 25 000 солдат и офицеров, в т. ч. от 3000 до 5000 немцев. Помимо этого, в последние недели войны вместе с XV казачьим корпусом действовали такие формирования, как калмыцкий пеший полк, кавказский конный дивизион, украинский батальон (из 14-й дивизии войск СС) и группа танкистов РОА, из которой, по-видимому, предполагалось сформировать корпусной танковый батальон{1385}. С учетом этих сил, а также запасного полка в Цветле (свыше 3600 чел.), корпус насчитывал от 30 тыс. до 40 тыс. человек{1386}.
Казачий стан
После того как собранные в районе Херсона части были отправлены в Польшу для формирования 1-й Казачьей кавалерийской дивизии, главным центром сосредоточения казачьих беженцев, покинувших свои земли вместе с отступающими немецкими войсками, стал обосновавшийся в Кировограде штаб походного атамана Войска Донского С. В. Павлова. К июлю 1943 г. здесь собралось до 3000 донцов, из которых было сформировано два новых полка. В августе батальоны этих полков были приданы немецким частям, вместе с которыми они сражались против партизан и Красной Армии{1387}. Для подготовки командного состава планировалось открыть офицерскую школу, а также школу танкистов{1388}, однако реализовать эти проекты не удалось из-за нового советского наступления.
Поздней осенью 1943 г. в подчинении Павлова находилось уже 18 000 казаков, включая женщин и детей, образовавших так называемый Казачий стан. Германские власти признали Павлова походным атаманом всех казачьих войск и обязались оказывать ему всемерную поддержку. После недолгого пребывания в Подолье Казачий Стан в марте 1944 г. в связи с опасностью советского окружения начал движение на запад — до Сандомира, а затем по железной дороге был перевезен в Белоруссию. Здесь командование Вермахта предоставило для размещения казаков 180 тыс. гектаров земельной площади в районе городов Барановичи, Слоним, Новогрудок, Ельня, Столицы. Расселенные на новом месте беженцы были сгруппированы по принадлежности к разным войскам, по округам и отделам, внешне воспроизводя традиционную систему казачьих поселений{1389}. Одновременно была предпринята широкая реорганизация казачьих строевых частей, которые были объединены в 10 пеших полков численностью в 1200 штыков каждый. 1-й и 2-й Донские полки составили 1-ю бригаду полковника Силкина; 3-й Донской, 4-й Сводно-казачий, 5-й и 6-й Кубанские и 7-й Терский — 2-ю бригаду полковника Вертепова; 8-й Донской, 9-й Кубанский и 10-й Терско-Ставропольский — 3-ю бригаду полковника Медынского (в дальнейшем состав бригад несколько раз менялся). Каждый полк имел в своем составе три пластунских батальона, минометную и противотанковую батареи. Для их вооружения было использовано советское трофейное оружие, предоставленное германскими полевыми арсеналами{1390}.
Пополнение казачьих частей добровольцами из числа беженцев, военнопленных и эмигрантов осуществлялось при участии созданного при Восточном министерстве Главного управления казачьих войск под руководством бывшего атамана Всевеликого Войска Донского генерала П. Н. Краснова. Всех казаков, подходящих для службы в строевых частях, т. е. в возрасте от 18 до 35 лет, предписывалось направлять в Берлин, в распоряжение Казачьего отдела при Восточном министерстве, откуда они направлялись в запасной полк 1-й казачьей дивизии, находившийся к тому времени во Франции. Здесь они получали назначения вне зависимости от прежних чинов и служебного положения, но исключительно в соответствии с профессиональной пригодностью. Казаки в возрасте от 35 до 50 лет, годные к военной службе, равно как и лица более старших возрастов, а также негодные к строевой службе в войсковых частях и полиции по состоянию здоровья направлялись через Казачий отдел в распоряжение соответствующих войсковых правлений Казачьего стана{1391}.
Главной задачей, поставленной Казачьему стану германским командованием, была борьба с партизанами и обеспечение безопасности тыловых коммуникаций группы армий «Центр». 17 июня 1944 г. в ходе одной из антипартизанских операций был убит походный атаман С. В. Павлов. Его преемником стал войсковой старшина (в дальнейшем — полковник и генерал-майор) Т. И. Доманов. В июле 1944 г. в связи с угрозой нового советского наступления Казачий стан был выведен из Белоруссии и сосредоточен в районе г. Здунская Воля на севере Польши. Отсюда началась его переброска в Северную Италию, где для размещения казаков была выделена территория, прилегающая к Карнийским Альпам с городами Толмеццо, Джемона и Озоппо. Здесь Казачий стан вошел в подчинение высшего руководителя СС и полиции в зоне Адриатического побережья группенфюрера СС и генерал-лейтенант полиции Одило Глобочника, который поручил казакам обеспечение безопасности на предоставленных им землях.
На территории Северной Италии строевые части Казачьего стана подверглись очередной реорганизации и образовали Группу походного атамана (именовавшуюся также корпусом) в составе двух дивизий. 1-я Казачья пешая дивизия (казаки от 19 до 40 лет) включала в себя 1-й и 2-й Донские, 3-й Кубанский и 4-й Терско-Ставропольский полки, сведенные в 1-ю Донскую и 2-ю Сводную пластунские бригады, а также штабную и транспортную роты, конный и жандармский эскадроны, роту связи и бронеотряд. 2-я Казачья пешая дивизия (казаки от 40 до 52 лет) состояла из 3-й Сводной пластунской бригады, включавшей 5-й Сводно-казачий и 6-й Донской полки, и 4-й Сводной пластунской бригады, объединявшей 3-й запасной полк, три батальона станичной самообороны (Донской, Кубанский и Сводно-казачий) и Особый отряд полковника Грекова.
Помимо того, в составе Группы имелись следующие части: 1-й Казачий конный полк (6 эскадронов: 1-й, 2-й и 4-й донские, 2-й терско-донской, 6-й кубанский и 5-й офицерский), Атаманский конвойный конный полк (5 эскадронов), 1-е Казачье юнкерское училище (2 пластунские роты, рота тяжелого оружия, артбатарея), отдельные дивизионы — офицерский, жандармский и комендантский пеший, а также замаскированная под автомотошколу Специальная казачья парашютно-снайперская школа (особая группа «Атаман»). К строевым частям Казачьего стана была присоединена и отдельная казачья группа «Савойя», выведенная в Италию с Восточного фронта вместе с остатками 8-й итальянской армии еще в 1943 г.
На вооружении частей Группы походного атамана имелось свыше 900 ручных и станковых пулеметов разных систем, 95 ротных и батальонных минометов, более 30 советских 45-мм противотанковых пушек и 4 полевых орудия (76,2-мм), а также 2 бронеавтомобиля. По состоянию на 27 апреля 1945 г. общая численность Казачьего стана составляла 31 463 человек, в т. ч. 1575 офицеров, 592 чиновника, 16 485 унтер-офицеров и рядовых, 6304 нестроевых (негодные к службе по возрасту и состоянию здоровья), 4222 женщины, 2094 ребенка в возрасте до 14 лет и 358 подростков в возрасте от 14 до 17 лет. Из общего числа 1430 казаков принадлежало к эмигрантам первой волны, а остальные были советскими гражданами{1392}.
После создания Комитета освобождения народов России (КОНР) руководство Главного управления казачьих войск отказалось присоединиться к нему, усматривая в его деятельности угрозу независимости, обещанной казакам немцами в соответствии с декларацией от 10 декабря 1943 г. Однако в конце апреля 1945 г. командование XV казачьего кавалерийского корпуса, а вслед за ним и Казачьего стана объявили о присоединении к Вооруженным силам КОНР и подчинении генералу А. А. Власову, хотя в условиях военного и политического коллапса Третьего рейха это присоединение имело не более чем номинальный характер.
В последние дни войны ввиду приближения наступающих войск союзников и активизации действий партизан Казачий стан был вынужден покинуть Италию. В течение 30 апреля — 7 мая 1945 г., преодолев альпийские перевалы, казаки пересекли итало-австрийскую границу и расположились в долине р. Драва между городами Лиенц и Обердраубург, где их командование объявило о капитуляции перед британскими войсками. Уже после официального прекращения военных действий в Австрию из Хорватии прорвались части XV казачьего кавалерийского корпуса фон Паннвица, также сложившие оружие перед англичанами. Менее чем месяц спустя около 35 000 казаков были насильственно переданы британцами советским властям. Вместе с казаками были выданы и их вожди, включая генералов П. Н. Краснова, А. Г. Шкуро, Т. И. Доманова и Г. фон Паннвица. Они были осуждены в Москве на закрытом судебном процессе, состоявшемся 16 января 1947 г., и приговорены к смертной казни через повешение.
Калмыцкий кавалерийский корпус
Калмыцкие части стояли особняком от других национальных легионов Вермахта и по своему статусу и характеру боевого применения были близки к казачьим формированиям, составляя, пожалуй, наименьший, но один из наиболее боеспособных контингентов восточных войск. Будучи кочевым народом буддистского вероисповедания, калмыки с давних времен были связаны с казачьими войсками, составляя в Российской Императорской армии особые иррегулярные конные части. После Гражданской войны многие из калмыков, принимавших участие в боях на стороне белых армий на Юге России, ушли в эмиграцию вместе с донскими, кубанскими, терскими и астраханскими казаками. Когда началась война Германии против СССР, лидеры калмыцкой эмиграции вошли в состав созданного под контролем Восточного министерства «Калмыцкого национального комитета». Одновременно началась работа по созданию в составе Вермахта калмыцких частей.
В сентябре 1942 г. командир 16-й танково-гренадерской дивизии Вермахта, оперировавшей на необъятных просторах Калмыцких степей, генерал-лейтенант Зигфрид Хенрици сформировал в Элисте при участии 103-й абвергруппы калмыцкий кавалерийский эскадрон из местного населения и пленных красноармейцев — бойцов 110-й Калмыцкой кавалерийской дивизии. Вскоре калмыки зарекомендовали себя как хорошие разведчики и храбрые бойцы, и опыт создания калмыцких частей был продолжен. К ноябрю 1942 г. на стороне немцев в Калмыцких степях сражалось уже четыре эскадрона калмыков, а к началу немецкого отступления их число достигло десяти{1393}. Общее руководство ими осуществлял немецкий штаб во главе с зондерфюрером О. Вербе, работавшим под псевдонимом доктор Долль. Калмыцкие эскадроны использовались для патрулирования не занятых немецкими войсками участков фронта, нападений на отдельные советские гарнизоны и борьбы с партизанами. Штаб партизанского движения на Южном фронте отмечал 628 случаев задержания калмыками советских разведчиков на участке 51-й армии с последующей передачей их в руки немецкой контрразведки{1394}.
Когда германские войска оставили территорию Калмыцких степей, несколько тысяч калмыков, сотрудничавших в период оккупации с немцами, бросили свои земли и ушли на запад, опасаясь мести советских властей. Весной 1943 г. калмыцкие эскадроны вместе с казаками несли охрану побережья Азовского моря, а в мае 1943 г. были собраны в районе Херсона. Здесь штаб 4-й танковой армии сформировал несколько новых отрядов из беженцев, военнопленных и перебежчиков, которые были объединены с ранее созданными частями в Калмыцкий кавалерийский полк доктора Долля (19 эскадронов), с августа неофициально именовавшийся Калмыцким кавалерийским корпусом. В его составе было четыре дивизиона по 5 эскадронов в каждом. Еще 5 эскадронов действовали на территории Калмыкии в советском тылу в качестве диверсионных отрядов{1395}. В дальнейшем количество эскадронов в дивизионе было доведено до шести.
С осени 1943 г. Калмыцкий кавалерийский корпус использовался на охране коммуникаций на правобережье Днепра, подчиняясь командующему тыловым районом группы армий «Юг». По состоянию на 6 июля 1944 г. он насчитывал около 3600 человек: 92 немца (4 чиновника, 40 унтер-офицеров и 48 нижних чинов — по 2–4 человека на эскадрон), 3438 калмыков (147 офицеров, 374 унтер-офицера и 2917 рядовых), кроме того было 80 женщин из числа гражданских беженцев. На вооружении корпуса находилось 6 минометов, 15 станковых и 15 ручных пулеметов, 33 немецких и 135 советских автоматов, советские, немецкие и голландские винтовки, 3 легковых и 5 грузовых автомобилей{1396}. Первоначально подразделениями командовали калмыцкие офицеры, однако после гибели О. Вербе в бою с партизанами польской Армии Крайовой все командные должности были замещены немцами. Германское командование объясняло эту меру необходимостью поднять боевую ценность соединения и сделать его более надежным для использования на фронте.
В течение лета — осени 1944 г. Калмыцкий кавалерийский корпус участвовал в боях против партизан на территории Западной Украины и Польши, находясь в подчинении 444-й и 213-й охранных дивизий и командования 531-го и 585-го тыловых районов (1-я и 4-я танковые армии). Несмотря на потери, его численность продолжала расти, и к началу 1945 г. составляла около 5000 человек. В январе 1945 г. корпус был практически уничтожен советскими войсками под Радомом, после чего остатки соединения были отправлены для восстановления на войсковой учебный полигон Нойхаммер, а гражданские беженцы эвакуированы в Баварию. Одновременно калмыцкие офицеры проходили курсы переподготовки при формировавшейся в Мюнзингене 1-й дивизии РОА. Организованный в последние недели войны из остатков корпуса Калмыцкий кавалерийский полк (правда, уже без лошадей) был отправлен в Хорватию, где вошел в состав формирующейся 3-й Пластунской дивизии XV казачьего кавалерийского корпуса в качестве 9-го (калмыцкого) пешего полка{1397}.
Белорусские формирования
О. В. Романько
«Служба порядка» и «вспомогательная полиция порядка» индивидуальной службы
Первые подразделения местной полиции и самообороны начали создаваться в Белоруссии еще до организации на ее территории гражданской оккупационной администрации. Как правило, подобная инициатива исходила от соответствующих органов Вермахта, заинтересованных в увеличении охранных войск в тыловом районе группы армий «Центр». В результате к осени 1941 г. на территории Белоруссии было создано несколько десятков мобильных и стационарных подразделений, получивших в целом название «Службы порядка», или «оди» (Ordnungsdienst; Odi). Эти подразделения представляли собой кавалерийские или пехотные отряды, командирами которых назначались советские офицеры, специально освобожденные для этого из лагерей военнопленных. Численность каждого из них колебалась в пределах 100–150 человек. Обычно для привлечения местного населения в эти отряды применялся целый комплекс мер: от принуждения до освобождения от повинностей, налогов и реквизиций. Тем не менее идеологический (антисоветский) момент в этом процессе также нельзя отбрасывать. К слову, главными организаторами белорусской «службы порядка», например на востоке республики, были такие известные белорусские националисты, как Михаил Витушка и Дмитрий Космович.
Следует сказать, что в некоторых случаях отряды «Службы порядка» без помощи немцев очищали целые районы от советского присутствия. Например, так было на Полесье (Юго-Западная Белоруссия), где в августе 1941 г. белорусская самооборона и отряды украинского атамана Тараса Бульбы-Боровца («Полесская сечь») провели настоящую войсковую операцию против остатков советских войск, большевистских партизан и отрядов НКВД. Белорусы преследовали не только военные цели. В каждом освобожденном от советских властей районе они создавали свою администрацию, издавали газеты и делили землю. Все же воинские формирования стали играть роль местной полиции. Часто эта полиция действовала независимо от немцев, которые появились в Полесье только в октябре 1941 г.{1398}
В сентябре 1941 г. на территориях Западной и Центральной Белоруссии был создан генеральный округ. Соответственно, сразу же была проведена унификация местных частей охраны правопорядка. В результате уже к концу осени 1941 г. вся «милиция» и самооборона были реорганизованы в формирования «вспомогательной полиции порядка»{1399}. Первыми были созданы подразделения индивидуальной службы в городах и сельской местности — аналоги немецкой охранной полиции и жандармерии. Следует сказать, что их не создавали заново. Фактически они были организованы на базе уже имевшихся частей «оди», которые действовали при всех местных городских, районных или сельских управлениях. В принципе, в них остались те же кадры и тот же персонал и при тех же обязанностях. Основные же изменения произошли в системе управления этими частями, хотя, по сути, ничего нового придумано не было. Как и прежде, эта система оставалась двухуровневой. Формально ими продолжал руководить начальник полиции городского и районного управления или староста, если речь шла о сельском управлении. На деле же реальная власть продолжала оставаться в немецких руках. Однако если раньше шефом начальника полиции был соответствующий армейский комендант, то теперь в городах он подчинялся начальнику охранной полиции (Schutzpolizei), а в сельской местности — начальнику жандармерии (Gendarmerie). Обычно численность полицейских индивидуальной службы колебалась от 3 до 15 человек при сельском управлении и от 40 до 50 человек в небольших городах и районных центрах. Общее же количество полицейских в каждом районе было разным и находилось в зависимости от площади района и плотности населения в нем (в среднем это соотношение не должно было превышать такую пропорцию: 1 полицейский на 100 жителей).
Однако ни городская, ни сельская полиция не могли самостоятельно бороться с растущим партизанским движением, ни, тем более, уничтожить его и только зря несли потери. Поэтому оккупационные власти делали все, чтобы создать более крупные, мобильные и лучше подготовленные формирования, которые могли бы обеспечить порядок, хотя бы в пределах своего района. В Белоруссии эти мероприятия приобрели характер создания сил самообороны.
Корпус белорусской самообороны
29 июня 1942 г. генеральный комиссар Белоруссии Вильгельм Кубе опубликовал проект указа о Корпусе белорусской самообороны (Корпус беларускай самзаховы; КБС). Разработка планов по его созданию была поручена Центральному совету Белорусской народной самопомощи (БНС), а создание отдельных формирований — органам местного самоуправления{1400}.
В начале июля 1942 г. офицер связи руководителя СС и полиции в Белоруссии с белорусскими полицейскими формированиями бывший капитан Польской армии Франц Кушель разработал план, по которому следовало в дальнейшем разворачивать КБС. Согласно этому плану предполагалось иметь следующую структуру корпуса:
Штаб корпуса должен был располагаться в Минске;
1-я дивизия (дислокация в Минске; оперативный район — Минский и Слуцкий округа);
2-я дивизия (дислокация в Барановичах; оперативный район — Барановичский, Новогрудский и Слонимский округа);
3-я дивизия (дислокация в Вилейке; оперативный район — Вилейский, Лидский и Глубокский округа);
вспомогательные службы{1401}.
Находясь формально в распоряжении Центрального совета БНС, корпус должен был подчиняться руководителю СС и полиции на правах вспомогательного формирования.
15 июля 1942 г. руководитель СС и полиции в Белоруссии бригадефюрер СС Карл Ценнер ознакомился с планом создания КБС и внес свои изменения. Согласно поправкам Ценнера, вместо развертывания трех дивизий предполагалось создать сеть антипартизанских подразделений по всему генеральному округу. Поэтому в каждом районе должны были быть организованы добровольческие формирования КБС силой от роты до батальона, которые бы подчинялись местным руководителям немецкой полиции в оперативном отношении и сфере подготовки. Руководство БНС было вынуждено согласиться с мнением Ценнера, после чего уже 16 июля 1942 г. был отдан окончательный приказ о формировании КБС{1402}. Чтобы создать видимость того, что корпус находится под белорусским руководством, немцы на все высшие командные-должности в нем разрешили на-значить белорусов. В результате к апрелю 1943 г. верховное командование КБС выглядело следующим образом:
Шеф (главный комендант) КБС — руководитель Центрального совета БНС Иван Ермаченко;
Начальник штаба БНС — подполковник Иосиф Гутько;
Главный референт («военный министр») БНС и начальник ее военного отдела — капитан Франц Кушель. В его подчинении в каждом округе Белоруссии находились специальные окружные референты, которые должны были отвечать за формирование местных батальонов самообороны{1403}.
Согласно приказу Ценнера, мобилизация в КБС должна была проводиться на добровольной основе, однако часто местные немецкие власти не придерживались этого обязательства. В связи с этим все, что касается численности личного состава корпуса, до сих пор является спорным моментом в его истории. Советские источники утверждают, что добровольцев не было вообще, поэтому оккупанты начали принудительную мобилизацию. Однако из-за противодействия партизан и нежелания населения служить в этом формировании и она не дала ожидаемых результатов. Этого не подтверждают белорусские источники. Так, Кушель писал позднее, что извещение о создании КБС вызвало среди населения «небывалый энтузиазм» и убеждение, что корпус справится наконец с партизанами и станет основой будущей белорусской армии. Наплыв же добровольцев был так велик, что немецкие и белорусские власти просто не знали, что с ними делать. Из-за явной тенденциозности источников обе эти точки зрения следует воспринимать очень осторожно. Как правило, коммунисты всегда значительно преуменьшали численность подобных формирований, а националисты, наоборот, преувеличивали. Истина обычно лежит где-то посередине. Согласно отчету Кубе, по состоянию на октябрь 1942 г. в КБС было завербовано около 15 тыс. человек. Из него также следует, что действительно не все из них были добровольцами. Например, принудительная мобилизация была проведена в Ганцевичском округе. Однако и отрицать «народный энтузиазм» также не стоит. Так, в Белостокском округе, который вообще не относился к генеральному округу «Белоруссия», в КБС захотело вступить действительно значительное количество добровольцев{1404}.
Призыв в корпус проходил в течение двух месяцев, в результате чего Кушель смог сформировать около 20 батальонов и несколько более мелких частей. Обычно каждый батальон самообороны состоял из трех пехотных рот и одного эскадрона кавалерии. В каждой роте было по 100–120 человек, а в эскадроне — около 100. Каждый батальон имел двойное подчинение: белорусское и немецкое. Как правило, батальоном командовал белорусский офицер, а немец исполнял при нем обязанности советника и офицера связи с местным немецким полицейским начальником.
В целом акция по созданию КБС не принесла ее немецким инициаторам желаемого результата. Анализируя причины провала его использования, начальник полиции порядка генерального округа «Белоруссия» штандартенфюрер СС Клепш писал в апреле 1943 г.: «Во-первых, несмотря на многочисленные просьбы, Вермахт не предоставил необходимое количество оружия. Во-вторых, как только стало известно о создании КБС, белорусские бойцы самообороны вместе со своими семьями начали подвергаться постоянному террору со стороны бандитов (советских партизан). В-третьих, за редчайшим исключением, эти люди были абсолютно ненадежны и легко поддавались воздействию пропаганды противника. Имели место случаи, когда крупные патрули КБС, вооруженные винтовками и автоматическим оружием, добровольно переходили на сторону бандитов»{1405}. Формально эти причины послужили поводом для расформирования КБС.
«Самооборонные деревни»
Тем не менее даже после расформирования КБС идея охраны оккупированной территории силами самообороны не умерла, как казалось, окончательно. Летом 1943 г. она возродилась в виде так называемых «охранных деревень» и была связана с проектом Розенберга по внедрению в восточных областях «нового порядка землепользования». Главной своей целью этот проект ставил привлечение белорусских крестьян на сторону новой власти, поскольку обещал им наделение землей в полную собственность. Проект имел больше пропагандистский характер, так как окончательно аграрный вопрос немцы собирались решать только после завершения войны. Пока же предусматривалось, что «при наделении земельными участками следует иметь в виду в первую очередь и преимущественно тех крестьян, которые оказывали содействие в борьбе против партизан». «Оборонные деревни» и явились тем местом, где крестьянин мог получить землю в свою полную собственность.
По сути, «оборонные деревни» явились компромиссом между политическим и полицейским руководством оккупированных территорий, так как новый руководитель СС и полиции в Белоруссии штандартенфюрер СС Эрих Эрлингер понимал всю их неэффективность с военной точки зрения. Розенберг же, помимо политических мотивов, видел и явный экономический выигрыш от этой затеи. По его мнению, эти деревни позволили бы контролировать производство и захват сельскохозяйственной продукции. «Опираясь на эти опорные пункты, — утверждал вслед за Розенбергом заведующий экономическим отделом генерального комиссариата, — надо попытаться вовлечь в полицию оседлое местное население и тем самым оказать поддержку немецким войскам»{1406}.
В результате осенью 1943 г. началось создание сети «оборонных деревень», преимущественно в районах, граничащих с лесными массивами. Так, в Барановичском округе их было организовано 14, в Слонимском, Новогрудском и Слуцком округах, — примерно по 10. Главной задачей гарнизона этих деревень было отражение партизанских нападений, а также вылавливание одиноких диверсантов и разведчиков. Для несения такой, в общем-то, непростой по тем условиям даже для регулярных частей, службы немцы выдавали местным жителям не более 20 старых советских винтовок с небольшим боезапасом к ним. Первоначально, пока партизаны не разведали реальную военную силу «оборонных деревень», их наличие в том или ином районе приносило некоторые положительные результаты. Однако со временем стало ясно, что гарнизоны этих деревень не могут обороняться против лучше вооруженного и большего по численности врага. По словам наместника Белорусского центрального совета (БЦР) в Вилейском округе Иосифа Малецкого, к середине 1944 г. «они производили только провоцирующее воздействие на польских и коммунистических партизан, заставляя их мстить мирному белорусскому населению». В общем, и с политической, и с военной точки зрения идея «оборонных деревень» не оправдала себя. Кроме того, их население не подлежало мобилизации в Белорусскую краевую оборону (БКА), что, естественно, лишало последнюю значительного контингента более-менее подготовленных и обстрелянных призывников.
В связи с этим президент БЦР Радослав Островский 25 мая 1944 г. обратился к генеральному комиссару Курту фон Готтбергу с письмом, в котором просил прекратить создание «оборонных деревень». Готтберг откликнулся на просьбу Островского и приказал ликвидировать эти деревни не только в Слуцком округе, но и в других районах{1407}.
Батальоны «вспомогательной полиции порядка»
Рост партизанского движения ясно давал понять, что с ним нельзя справиться небольшими отдельными отрядами, которые к тому же были привязаны к месту проживания своего личного состава. Поэтому уже в 1-й половине 1942 г. немецкие полицейские органы в рейхскомиссариатах приступили к созданию из местных добровольцев «шума»-батальонов, которые предполагалось использовать в антипартизанских операциях. По замыслам немецкого полицейского руководства они должны были представлять собой территориальные охранные части, подобные батальонам КБС, но более крупные, мобильные, лучше вооруженные и с более широким оперативным районом. В немецкой системе правопорядка их аналогом являлись так называемые военизированные полицейские батальоны и полки, которые в больших количествах действовали на оккупированных советских территориях.
Формирование белорусских «шума»-батальонов было обусловлено теми же причинами и проходило в три этапа: в июне — августе 1942 г., сентябре — октябре 1943 г. и в феврале — марте 1944 г. В результате к апрелю 1944 г. было сформировано 11 батальонов (45—49-й, 60-й, 64—67-й и 69-й), 1 артиллерийский дивизион (56-й) и 1 кавалерийский эскадрон (68-й) «шума». Динамика численности личного состава этих батальонов была следующей: 20 декабря 1943 года — 1481, 30 января 1944 года — 1499 и, наконец, 29 февраля 1944 года — 2167 человек{1408}.
По штатному расписанию каждый батальон должен был состоять из штаба и четырех рот (по 124 человека в каждой), а каждая рота — из одного пулеметного и трех пехотных взводов. Иногда в состав батальона входили также технические и специальные подразделения. Как можно убедиться на примере белорусских батальонов, штатная численность личного состава в 501 человек на практике колебалась от 200 до 700. Как правило, батальоном командовал местный доброволец из числа бывших офицеров польской или Красной Армии. Тем не менее в каждом из них было 9 человек немецкого кадрового персонала: 1 офицер связи с немецким полицейским руководством и 8 унтер-офицеров. Интересно, что срок службы в таком батальоне определялся специальным контрактом и составлял шесть месяцев. Однако зачастую этот срок автоматически продлевался{1409}. В организационном и оперативном отношении все эти части были подчинены начальнику полиции порядка генерального округа Белоруссия оберштурмбаннфюреру СС Эберхарду Герфу и действовали в Западной и Центральной Белоруссии. Единственным исключением был «шума»-батальон № 69. Он располагался в тыловом районе группы армий «Центр» и подчинялся руководителю СС и полиции в Могилеве{1410}.
После окончания подготовки каждый из батальонов получал свой оперативный район. В целом эти части «шума» были распределены следующим образом: 45-й и 60-й батальоны — в районе Барановичей; 46-й и 65-й батальоны — в районе Новогрудка; 47-й и 49-й батальоны — в районе Минска; 48-й батальон — в районе Слонима; 64-й батальон — в районе Глубокого; 66-й батальон — в районе Слуцка; 67-й батальон — в районе Вилейки; 69-й батальон — в районе Могилева{1411}. Перед личным составом батальонов были поставлены задачи следующего характера:
— защита войскового и оперативного тыла действующей армии от агентурных и диверсионных действий противника;
— охрана и оборона всех видов коммуникаций, имеющих значение для фронта или экономики Германии;
— охрана и оборона объектов, имеющих значение для Вермахта и германской администрации (базы, склады, аэродромы, казармы, административные здания и т. д.);
— активное осуществление полицейских и, в случае необходимости, войсковых мероприятий по подавлению антигерманских выступлений в тыловых районах группы армий «Центр» и в генеральном округе Белоруссия{1412}.
В июне 1944 года, после начала советского наступления в Белоруссии, часть «шума»-батальонов была разгромлена, а часть (например, 60-й, 64-й и 65-й батальоны) отведена в Польшу, где они впоследствии вошли в состав 30-й гренадерской дивизии войск СС, речь о которой пойдет ниже.
Белорусский батальон железнодорожной охраны
В конце октября 1942 г. немецкая дирекция железных дорог в генеральном округе Белоруссия обратилась к Ивану Ермаченко, который в это время являлся шефом белорусской самообороны, с запросом: не мог бы он организовать батальон железнодорожной охраны. Условия, которые при этом предложила дирекция, были, с точки зрения Ермаченко и его помощников, вполне приемлемыми. Поэтому на немецкое предложение он решил ответить согласием. Неделей позже состоялась встреча руководства БНС с начальником немецкой охраны железных дорог (Bahnschutz) Штримке, который находился в подчинении у начальника полиции порядка генерального округа Белоруссия. На этой встрече обговаривались дополнительные условия и были разработаны принципы организации батальона. В результате было принято решение, согласно которому белорусы предоставляли личный состав для батальона и его командные кадры, а немцы обязались позаботиться об их обмундировании, вооружении, размещении и материальном содержании. По мнению как немцев, так и белорусов, сформировать батальон было нетрудно, так как существующая сеть призывных пунктов белорусской самообороны давала возможность быстро собрать нужное количество добровольцев. Что же касается кадрового персонала, то к октябрю 1942 г. школой по подготовке командного состава КБС в Минске и инструкторскими школами в округах было выпущено два офицерских и один унтер-офицерский курс.
Уже на следующий день после встречи с немцами Ермаченко и Кушель отдали соответствующие указания окружным референтам белорусской самообороны. А вскоре начал прибывать и контингент. Первая партия добровольцев была направлена из Слонима в Минск, где из них почти сразу же начали формировать первую роту батальона.
При переговорах со Штримке было условлено, что первоначально в батальон необходимо набрать 800 человек, однако уже к весне 1943 г. число добровольцев в нем достигло 1000. На тех же переговорах была установлена и структура батальона, который должен был располагаться поротно на всех крупных железнодорожных станциях генерального округа «Белоруссия»: 1-я рота — в Минске; 2-я рота — в Столбцах; 3-я рота — в Барановичах; 4-я рота — в Лиде; 5-я рота — в Крулевщизне.
По предложению Ермаченко командиром батальона был назначен Франц Кушель. Однако уже в январе — феврале 1943 г. немцы изменили свои условия и потребовали, чтобы командиром был офицер немецкой железнодорожной охраны, при котором от БНС должен был находиться только офицер связи. Ермаченко вынужден был согласиться, и таким офицером был назначен капитан Виталий Микула{1413}.
Закончив организацию, каждая рота проходила четырехнедельное обучение, которое заключалась в строевой и боевой подготовке. Последней уделяли наиболее серьезное внимание (например, в Лиде личный состав роты выводили за город и обучали вести наступление и оборону, уметь окапываться и т. д.). По окончании обучения рота уже могла использоваться для охраны железной дороги. Так, уже в декабре 1942 г. была подготовлена Минская рота (командир лейтенант Дмитрий Чайковский). Вслед за ней, в январе 1943 г., была подготовлена рота в Барановичах (командир лейтенант Барбарыч). А в феврале 1943 г. закончила свое обучение последняя рота — Лидская (командир лейтенант Иосиф Сажич){1414}.
После завершения организации и подготовки каждая рота была разделена на небольшие группы (по 10–15 человек), которые были размешены по всей белорусской железной дороге, а некоторые даже были направлены в Юго-Западную Россию. Каждая группа по численности не превышала одного отделения и располагалась на основных узловых станциях. Так, первая группа Минской роты была направлена в Полоцк, вторая размещалась на станции Унеча под Орлом (Юго-Западная Россия), а последняя оставалась в Минске, где одно время несла охрану здания Центрального совета БНС. Барановичская рота была также разделена на группы и направлена в Полесье (Южная Белоруссия). Самая сильная группа этой роты была размещена в Калинковичах, где вела постоянную борьбу с советскими партизанами, дислоцировавшимися в Полесских лесах. В целом же к весне 1943 г. все железные дороги на территории от Орла до Бреста и от Полоцка до Калинковичей имели белорусскую охрану. Одной из основных задач ее личного состава была борьба с советскими и польскими партизанами{1415}.
Одной из последних акций этого батальона была охрана II Всебелорусского конгресса. Руководство БЦР не без оснований опасалось, что его проведению могут помешать как коммунистические партизаны, так и немцы.
Поэтому из личного состава батальона были отобраны только самые надежные офицеры, которые под командованием лейтенанта Сажича патрулировали вокруг места проведения конгресса или незаметно находились среди его делегатов{1416}.
В июле 1944 г. батальон был переведен в Прирейнскую область (Западная Германия), где его личный состав использовался как рабочая сила по ремонту железных дорог. Позже, в декабре 1944 — январе 1945 г., часть его бойцов влилась в 1-ю Белорусскую гренадерскую бригаду войск СС, речь о которой пойдет ниже.
Белорусские добровольцы в частях СД
В декабре 1942 г. между начальником полиции безопасности и СД генерального округа «Белоруссия» обер-штурмбаннфюрером СС Эдуардом Штраухом и руководством БНС было подписано соглашение о создании отдельного белорусского батальона СД, в задачи которого входила бы исключительно борьба с партизанами. После ряда встреч его было решено организовать на основе соблюдения следующих условий:
— командиром батальона должен был быть немец, а все остальные командные должности должны занимать белорусы;
— командным и служебным языком в батальоне должен быть белорусский язык;
— кандидатов на командные должности представляет главный референт БНС по военным вопросам;
— за моральным состоянием личного состава батальона наблюдает чиновник, специально назначенный для этого руководством БНС. Он же отвечает и за пропаганду в батальоне;
— вооружение, обмундирование и снабжение в батальоне — немецкое и по немецким нормам;
— знаки различия на мундирах должны быть белорусскими: в качестве кокард «Погоня», а на левом рукаве — бело-красно-белый национальный щиток;
— батальон должен быть использован только на территории Белоруссии и только «против врагов белорусского народа — советских партизан»{1417}.
На следующий день после последнего совещания, в конце декабря 1942 г., главный военный референт БНС Франц Кушель выехал в округа. В ходе поездки он провел ряд встреч с окружными руководителями БНС, на которых обсудил вопросы, связанные с набором добровольцев в батальон. В начале февраля 1943 г. из округов стали прибывать первые добровольцы, которых сразу же отправляли на переподготовку. В результате в первой половине марта 1943 г. батальон был уже сформирован и имел следующую структуру:
1-я рота (командир — старший лейтенант Орсич) — 200 человек;
2-я рота (командир — старший лейтенант Мазур) — 200 человек.
Когда батальон был окончательно организован, то в нем ввели должность пропагандиста. По предложению Кушеля им стал лейтенант Виктор Чеботаревич{1418}.
Осенью 1943 г. батальон пополнили ротой, созданной при отделении СД в Вилейке. Командиром этой роты был назначен лейтенант Аркадий Кочан. Кроме того, из Глубокого прибыло около 150 человек во главе с лейтенантом Якубенком. Позднее батальон пополнился еще некоторыми подразделениями, созданными при отделениях СД в других районах генерального округа «Белоруссия». Таким образом, батальон был развернут в сильное воинское формирование, в рядах которого насчитывалось около 1000 добровольцев. После этого он получил порядковый номер «13» и стал официально именоваться 13-й Белорусский полицейский батальон при СД [Weissruthenische-Polizei(SD)-Bataillon № 13]. Немецким командиром батальона назначили офицера из аппарата Штрауха — штурмбаннфюрера СС Юнкера{1419}.
В мае 1943 г. батальон впервые был использован в антипартизанской операции в районе Минска. В ходе нее как командиры, так и бойцы показали себя с наилучшей стороны. Немецкий командир батальона, после того как они через несколько дней вернулись в Минск, очень хвалил белорусских солдат и офицеров. Во время этой операции было убито несколько десятков добровольцев. В Минске им устроили торжественные похороны при участии белорусской общественности и представителей немецких властей.
Все лето 1943 г. батальон провел в антипартизанских операциях в Минском округе. Однако уже осенью он был переведен в Вилейку. Здесь, после небольшого отдыха, батальон был разделен на группы, по численности не больше взвода, чтобы вновь использоваться в боях. Большая часть этих групп осталась в Вилейке, тогда как остальные были распределены по окружным отделениям СД, где несли охранную службу.
В конце июня 1944 г. началось отступление немецких войск из Белоруссии, и 13-й батальон получил приказ отходить из Вилейки на запад. По дороге к нему присоединялись подразделения, которые ранее были отделены и несли службу в других округах. В конце концов личный состав батальона собрался в районе местечка Альбертсдорф (Восточная Пруссия). В этот период в батальоне еще оставалось около 600 человек. Однако немецкое командование вновь решило разделить его на роты и рассредоточить по всей Германии, в результате чего: 1 рота (85 человек) оказалась в Лебрехсдорфе; 1 (89 человек) — в Нихачеве; 2 (260 человек) — в Лесляу; 1(112 человек) — в Триесте; а 1 взвод (21 человек) — в Берлине{1420}.
Позднее, в декабре 1944 г. — январе 1945 г., эти подразделения батальона были включены в состав 1-й Белорусской гренадерской бригады войск СС, речь о которой пойдет ниже.
Новогрудский кавалерийский эскадрон
В начале ноября 1943 г. было принято решение о создании еще одного белорусского добровольческого формирования — Новогрудского кавалерийского эскадрона{1421}. Это было небольшое по численности подразделение, которое, тем не менее, заняло свое, уникальное место в военной истории Белоруссии периода оккупации. Во многом это зависело от причин и условий его создания, процесса организации, подготовки и боевого применения, которые заметно отличались от тех же показателей у других белорусских частей.
Инициатором создания этого нового добровольческого формирования являлись немецкие власти Новогрудского округа, а именно его комиссар Вильгельм Трауб, который очень лояльно относился к деятельности белорусских националистов. В данном случае его цель была ясна: переложить на плечи местного населения дело борьбы с советскими и польскими партизанами. В этом смысле причины создания эскадрона не отличались от тех, которые сыграли свою роль при организации других белорусских антипартизанских частей.
В октябре 1943 г. Трауб вызвал к себе Бориса Рогулю, преподавателя немецкого языка и военной подготовки Новогрудской учительской семинарии, который в целом хорошо зарекомендовал себя перед новой властью. На этой встрече ему было предложено сформировать и возглавить эскадрон. При этом окружной комиссар брался лично решить все формальности, связанные с разрешением генерального комиссара «Белоруссии» на создание подобного формирования. Рогуля сказал, что ему необходимо подумать и, что самое главное, ознакомить с этим предложением белорусский актив округа{1422}. На следующий день Рогуля опять встретился с Траубом и дал свое согласие сформировать эскадрон, но только на следующих условиях:
полная независимость эскадрона перед лицом местных немецких властей;
полная свобода в тактике борьбы с партизанами;
начало организации эскадрона только после получения вооружения, амуниции и обмундирования;
личная гарантия генерального комиссара фон Готтберга, что немцы будут придерживаться этих условий.
В завершение встречи окружной комиссар пожелал Рогуле успеха и сказал, что теперь необходимо ждать вызова в Минск к генеральному комиссару. Такой вызов последовал в начале ноября 1943 г. О действительной заинтересованности немцев в этом деле свидетельствует то, что за Рогулей был прислан самолет, на котором он и был доставлен к фон Готтбергу. На состоявшейся аудиенции между ними произошел короткий разговор, в ходе которого генеральный комиссар подтвердил Рогуле все обещания Трауба и также пожелал успеха{1423}.
В конце ноября 1943 г. обещанное немцами вооружение, амуниция и обмундирование были доставлены из Минска в Новогрудок. После этого началось формирование эскадрона. Главным контингентом для набора в него должна была стать местная молодежь. При этом Рогуля основную ставку делал на своих воспитанников-семинаристов. Дело в том, что, еще работая там, он, с разрешения Трауба, сформировал из учащейся молодежи военную организацию. Входившие в нее юноши изучали военное дело, основы белорусской национальной идеи и немецкий язык. У них была даже своя униформа и военное приветствие. Эта молодежь и стала теперь источником кадров будущего эскадрона. При этом их главное преимущество заключалось в том, что они не только были знакомы с военным делом, но еще и являлись убежденными белорусскими националистами — ранее мы видели, что обычно было либо первое, либо второе{1424}.
Эти бывшие семинаристы должны были стать офицерами и унтер-офицерами эскадрона. Его же рядовой состав немцы разрешили набирать среди местной городской и сельской молодежи. В принципе, это было единственное белорусское добровольческое формирование, которое в целом не испытывало трудностей с командным и рядовым составом. Но к чести Рогули следует сказать, что он, используя молодежь, не пренебрегал и более зрелыми кадрами (например, офицерами бывшей Русской императорской и Польской армии). Так, долгое время заместителем и главным помощником Рогули был капитан царской армии Федор Радько, который оказался превосходным администратором{1425}.
Еще одним отличием эскадрона от предыдущих белорусских формирований было то, что его командир капитан Рогуля был полностью независимым в своих действиях (кажется, это был единственный случай, когда немцы выполнили свое обещание). Рогуля вообще никак не должен был подчиняться местным немецким властям, а только лично генеральному комиссару фон Готтбергу. И, что самое парадоксальное, в действительности так оно и было{1426}.
Уже из самого названия формирования было ясно, что оно задумывалось как кавалерийская часть. К январю 1944 г. организация эскадрона фактически закончилась. В его составе было три взвода по примерно 50 человек в каждом. Однако Рогуля не хотел на этом останавливаться. В его планы входило увеличение личного состава своей части до уровня дивизиона. Такая попытка была предпринята им в апреле 1944 г. Тем не менее разрешение на это не дал президент БЦР Радослав Островский. Он объяснил Рогуле, что люди нужны для Белорусской краевой обороны, в которую как раз шла мобилизация (об этих событиях речь пойдет ниже). Поэтому его часть так и оставалась эскадроном до самой своей ликвидации в мае 1944 г.{1427}
Военная подготовка личного состава эскадрона началась почти одновременно с его организацией и продолжалась на всем протяжении существования этого подразделения. Весь процесс подготовки можно условно разделить на два этапа: ноябрь 1943 г. — февраль 1944 г. и март — апрель 1944 г. На первом этапе, несмотря на то что подразделение задумывалось как кавалерийский эскадрон, подготовка была пехотной (строевая, стрелковая и т. п.). После получения коней и необходимой амуниции началась кавалерийская подготовка. Она продолжалась фактически весь март и апрель 1944 г. Как и в случае с остальными сторонами жизни и деятельности эскадрона, его командир и здесь подошел к делу со всей серьезностью. В отличие от других добровольческих частей, где подготовкой их личного состава руководил иногда кто попало, кавалерийской подготовкой Новогрудского эскадрона занимался профессиональный кавалерист — лейтенант Д. (к сожалению, его фамилия и имя до сих пор неизвестны), в прошлом командир белорусской полиции в Кареличском районе Новогрудского округа{1428}.
25 марта 1944 г., в очередную годовщину провозглашения независимости Белоруссии, Новогрудский эскадрон принял присягу на верность белорусскому народу. Это событие происходило в торжественной обстановке и при стечении большого количества жителей города. Формально присяга означала, что личный состав закончил свою подготовку и теперь может вступать в бой. На деле же бойцы эскадрона уже давно, почти с самого начала его создания, участвовали в стычках с советскими и польскими партизанами.
По словам неизвестного автора воспоминаний о Новогрудском эскадроне, «первые четыре месяца нового 1944 г. прошли в постоянных стычках с советскими партизанами». Обычно боевое применение эскадрона происходило следующим образом: его отдельные взводы и отделения выезжали в близлежащие деревни, где и несли дежурную службу по охране местного населения от партизанских нападений. В марте прибавилась еще одна обязанность. В этом месяце началась мобилизация в Белорусскую краевую оборону, которая в Новогрудке продолжалась до конца апреля. В данном случае задачей личного состава эскадрона было участие в проведении этой мобилизации, а именно: охрана призывных комиссий и мобилизационных пунктов, сопровождение призванного контингента и т. п. Следует подчеркнуть, что эта обязанность была не менее важной и трудной, чем охрана деревень, так как советские и польские партизаны прикладывали значительные усилия, чтобы сорвать это мероприятие (подробнее об этом будет рассказано в следующем разделе). Более того, командир эскадрона капитан Рогуля был даже назначен окружным начальником Белорусской краевой обороны. Факт, который лучше всего свидетельствует о том доверии, которое оказывали ему как высшие немецкие власти, так и руководство БЦР в Минске{1429}.
Обычно отделения и взводы эскадрона использовались самостоятельно или придавались более крупным частям немецкой полиции для проведения совместных акций. Первое и последнее боевое применение всего Новогрудского эскадрона произошло практически перед самым его расформированием. Эта операция имела место с 28 апреля по 1 мая 1944 г. и была по сути уникальной из всех, когда-либо предпринятых белорусскими добровольцами. Скорее всего, ее инициатором был капитан Рогуля, так как немцам бы никогда не пришло в голову отправить такую небольшую воинскую часть в рейд через леса вокруг Ново грудка, которые почти целиком находились под контролем партизан.
По плану командира эскадрона его рейд должен был проходить по следующему маршруту: Новогрудок — Городище-Мир — Турец — Кареличи — Нягневичи — Новогрудок. Эта акция носила скорее больше пропагандистский, чем военный характер. Вряд ли капитан Рогуля рассчитывал освободить весь этот район от партизан, которых здесь было в десятки, если не в сотни, раз больше, чем его бойцов. Своим рейдом он преследовал совершенно другие цели:
показать партизанам, что в Новогрудском округе существует белорусская национальная воинская сила, а в перспективе может появиться и белорусская национальная власть;
продемонстрировать то же самое местному населению;
поддержать (больше морально) местные полицейские формирования и части Белорусской краевой обороны, которые, будучи отрезанными от Новогрудка, все больше и больше теряли боеспособность.
Первые два дня рейда партизаны, на удивление, не трогали эскадрон. Однако уже 29 апреля 1944 г. его личному составу пришлось вступить с ними в бой. Кстати, его инициатором был Рогуля, который решил напасть на штаб партизан в деревне Заболотье. Для совместной акции против партизан Рогуля рассчитывал привлечь конный взвод местной полиции, который, по его замыслам, должен был сыграть роль приманки и заманить коммунистов под пулеметы эскадрона. Таким образом, всего в этой акции должно было принять участие около 150 белорусских добровольцев (они еще не знали, что для боя против них партизаны выставят около 1500 человек). В целом Рогуле удалось навязать партизанам свою тактику. Бой продолжался почти весь день, но фактически, если исходить из целей сторон, закончился вничью. Эскадрон не смог уничтожить штаб партизан. Да и в тех обстоятельствах это было явной утопией. Коммунисты не смогли уничтожить эскадрон, за которым осталось поле боя. Если же говорить о потерях сторон, то здесь преимущество явно на стороне белорусских коллаборационистов: среди них было только 3 раненых и 4 пропавших без вести (позднее выяснилось, что они попали в плен). Потери партизан, как и у любой наступающей стороны, были гораздо внушительнее: 65 убитых и столько же раненых{1430}.
Апрельская операция эскадрона против советских партизан была его последней акцией. В начале мая 1944 г., почти сразу же после возвращения в Новогрудок, было принято решение расформировать это подразделение как самостоятельную единицу. Вскоре оно было переформировано и включено в местный батальон Белорусской краевой обороны{1431}.
Белорусская краевая оборона
22 января 1944 г. на первом заседании БЦР его президент Радослав Островский заявил, что главной задачей этого нового политического органа является организация белорусских сил для борьбы с коммунистическими партизанами и вообще с большевизмом. Естественно, что такая борьба должна была быть в первую очередь вооруженной.
На тот момент в Белоруссии существовала вспомогательная полиция, в разных частях которой проходило службу около 20 тыс. человек. Однако ее только с большой натяжкой можно было назвать «белорусскими вооруженными силами», так как она целиком находилась в распоряжении немецких полицейских властей. Кроме того, было еще несколько батальонов белорусской самообороны, которые находились в стадии расформирования. Поэтому после ряда совещаний БЦР постановил создать вооруженные силы, которые хотя бы и подчинялись немцам, однако имели бы «ярко выраженный белорусский национальный характер». Новые белорусские формирования должны были создаваться одновременно и по принципу самообороны и современных вооруженных сил. В конце концов это и обусловило их название — Белорусская краевая оборона (Беларуская краевая абарона; БКА){1432}.
Следует сказать, что генеральный комиссар Белоруссии группенфюрер СС фон Готтберг сразу согласился на создание БКА. По его мнению, новые белорусские формирования должны были сменить немецкие охранные части и вместо них вести борьбу с партизанами. Если же организация БКА пошла бы удачно, то ее наиболее подготовленные части можно было бы использовать и на фронте против Красной Армии.
В начале февраля 1944 г. началась разработка планов по организации БКА. Поскольку ни немцы, ни тем более белорусы не имели опыта проведения подобных мероприятий, то сразу же возникла дискуссия следующего плана: организовывать БКА по принципу добровольности или путем мобилизации. В конце концов было принято решение, что это формирование будет организовано путем проведения призывной кампании{1433}. Чтобы провести в тех условиях мобилизацию на должном уровне, было необходимо: во-первых, организовать Штаб БКА, который бы подготовил план мобилизации; во-вторых, создать военно-административные органы по всей территории генерального округа «Белоруссия», которые бы смогли ее осуществить.
Что касается прав и обязанностей немецкой и белорусской сторон в деле организации и использования БКА, то уже в самом начале между БЦР и соответствующими немецкими органами начались разногласия. Немцы считали, что обязанностью БЦР является только провести мобилизацию, а руководство БКА должно принадлежать им. С этим не соглашался Островский, который считал, что БЦР также должен принимать участие в руководстве посредством специально созданного для этого штаба. В конце концов, после долгих споров, обе стороны пришли к компромиссу: при БЦР создается специальный отдел БКА, который подготовит мобилизацию, проведет ее и будет сотрудничать со штабом высшего руководителя СС и полиции в Центральной России по вопросам пропаганды, материального обеспечения, медицинского обслуживания и военной подготовки. При этом решение всех вопросов оперативного характера возлагалось исключительно на немецкий штаб. Кроме того, была достигнута договоренность, что он принимает на себя обязанность вооружить БКА, а БЦР будет заниматься вопросами ее обмундирования{1434}.
Приблизительно во второй половине февраля 1944 г. все вопросы, касающиеся БКА, были обговорены. Можно было приступать к разработке плана мобилизации и ее проведению. В первую очередь был создан штаб, или (как этот орган называли немцы) отдел БКА. Его начальником Островский, по согласованию с фон Готтбергом, предложил стать главному опекуну белорусской полиции майору Францу Кушелю. Сразу же после своего назначения он начал готовить план мобилизации, который был составлен на основе обработки проектов, поступавших в штаб БКА с января 1944 г.{1435}
Другим важным делом было создание военно-административной сети для проведения мобилизации в БКА. По замыслу Кушеля, на местах ее должны были проводить специальные уполномоченные штаба — окружные начальники БКА:
в Минском округе — капитан Михаил Пугачев;
в Слуцком округе — младший лейтенант Степан Шнек;
в Барановичском округе — лейтенант Владимир Русак;
в Слонимском округе — Иосиф Дакиневич;
в Новогрудском округе — капитан Борис Рогуля;
в Вилейском округе — Бабич, затем майор Михаил Якуцевич;
в Глубокском округе — лейтенант Григорий Зыбайло.
Из них первые двое были кадровыми офицерами Красной Армии, а остальные младшими офицерами или унтер-офицерами Польской армии. Практически все окружные начальники БКА были, по словам Франца Кушеля, «людьми молодыми, в военном отношении слабо подготовленными, и без жизненного опыта». Однако их главным достоинством было то, что все они были «преданы белорусскому национальному делу»{1436}. В подчинении у каждого окружного начальника находились районные начальники БКА. По всем вопросам, касающимся мобилизации, окружные офицеры должны были сотрудничать с окружными представителями БЦР, на которых лежала главная ответственность по ее проведению. Согласно инструкции штаба БКА, эти представители, совместно с окружными и районными начальниками БКА, должны были на местах выбрать командиров ее будущих подразделений{1437}.
23 февраля 1944 г., вдень Красной Армии, состоялось совместное заседание руководства БЦР, штаба высшего руководителя СС и полиции в Центральной России, а также местных представителей БКА и немецкой полиции. На этом заседании адъютант начальника штаба фон Готтберга зачитал приказ о создании БКА. После этого возникла небольшая дискуссия о технике проведения мобилизации и была установлена ее окончательная дата — 10 марта 1944 г.{1438}
В целом, если брать всю территорию Белоруссии, штаб БКА мог рассчитывать на 91 758 человек, пригодных к воинской службе, из них: 1632 офицера, 7397 унтер-офицеров и 82 729 рядовых. Однако согласно приказу руководителя СС и полиции мобилизация в БКА должна была проводиться только на территории генерального округа «Белоруссия», за исключением Лидского округа и территории, находившейся в ведении руководителя СС и полиции округа «Припять». В созданных немцами так называемых «оборонных деревнях» также было запрещено проводить мобилизацию{1439}. Кроме того, специальным приказом БЦР от призыва было освобождено также население части окраинных районов. Формально это было сделано с целью того, чтобы «защитить его от мести коммунистических партизан». На самом же деле эти районы уже давно входили в так называемые «партизанские края» и «зоны», и провести там мобилизацию просто не представлялось возможным. В этом же приказе БЦР было сказано, что призыву не подлежали руководители округов и районов, некоторые врачи и агрономы, инженерно-технические кадры железнодорожников, работники предприятий военной промышленности и учителя средних школ{1440}.
Обязательному призыву в БКА подлежали все бывшие офицеры и унтер-офицеры РККА и Войска Польского в возрасте, соответственно, до 57 и 55 лет. При этом в приказе обговаривалось, что они могут быть освобождены от мобилизации, «если находятся на руководящих должностях или работают специалистами в немецких учреждениях», а также подпадают под вышеуказанные категории{1441}. Призыв рядового состава начинался через три дня после окончания мобилизации и инструктажа офицеров и унтер-офицеров и должен был охватить следующие возраста: с 1908 по 1917 г. и с 1921 по 1924 г. рождения. Возраста с 1925 по 1927 г. рождения подлежали призыву во вспомогательные службы СБМ (о них смотри выше){1442}.
Призыв в БКА продолжался с 10 марта по 15 апреля 1944 г. Согласно первым приказам штаба Кушеля, в каждом районе планировалось организовать по одному батальону, личный состав которых должен был насчитывать 600 человек. Со временем, если ситуация на фронте изменилась бы в пользу немцев, должны были быть проведены новые призывы, в результате которых были бы организованы полноценные Белорусские вооруженные силы.
Согласно донесениям окружных представителей БЦР и окружных начальников БКА, динамика мобилизации выглядела следующим образом: к 15 марта 1944 г. на призывные пункты явилось 19 тыс. человек, к середине марта — 22 тыс., к концу марта — 25 тыс., а к окончанию призыва их было уже около 40 тыс. человек. Однако призыв такого количества здоровых мужчин мог сорвать работу промышленных предприятий и других не менее важных отраслей хозяйства. Поэтому немецкие окружные комиссары, под разными предлогами, отсеяли около 50 % мобилизованных. В результате в семи округах генерального округа «Белоруссия» было сформировано следующее количество батальонов:
Минский округ — 6 батальонов (2358 человек); Слуцкий округ — 5 батальонов (3982 человека); Новогрудский округ — 4 батальона (2047 человек); Барановичский округ — 8 батальонов (6495 человек);
Глубокский округ — 4 батальона (2910 человек);
Вилейский округ — 4 батальона (2414 человек);
Слонимский округ — 3 батальона (1423 человека).
Всего, таким образом, к 20-м числам апреля 1944 г. было сформировано 34 пехотных батальона, личный состав которых насчитывал 21 629 офицеров, унтер-офицеров и рядовых{1443}.
Следует сказать, что, помимо мобилизации, в БКА были также переведены несколько подразделений белорусской полиции (хотя, согласно первому приказу, полицейские и не подлежали призыву), в результате чего было сформировано еще 5 пехотных батальонов. Поэтому к концу мая 1944 г. в составе БКА насчитывалось уже 39 пехотных батальонов{1444}.
В ходе мобилизации выяснилось, что в каждом округе немцы отбирали часть людей, признанных годными к военной службе, и передавали их в распоряжение военно-строительной Организации Тодта. По этому поводу президент БЦР подал протест в генеральный комиссариат. Свои действия немцы объяснили тем, что им была необходима рабочая сила для ремонта дорог в Белоруссии. Чтобы найти компромисс и не нарушать первоначальных условий по созданию БКА, было принято решение об организации из этих людей 12 саперных батальонов. После своего создания эти батальоны должны были полтора месяца находиться в распоряжении командующего войсками Вермахта в Белоруссии, а потом войти в состав БКА. При этом саперные батальоны должны были быть обмундированы и вооружены Вермахтом. Однако к началу мая 1944 г. удалось сформировать только 6 таких подразделений, которые были расквартированы в следующих населенных пунктах: 1 — в Борисове, 2 — в Могилеве, 2 — в Слуцке и 1 — в Барановичах{1445}.
Кроме пехотных и саперных частей в состав БКА вошло и одно кавалерийское подразделение. Его основой стал уже упоминавшийся Новогрудский эскадрон. В начале мая 1944 г. он был переформирован и включен в состав одноименного батальона БКА. Лучшие унтер-офицеры и рядовые эскадрона были использованы в качестве командного состава для трех новых пехотных рот, а его командир капитан Борис Рогуля принял команду над батальоном{1446}. Таким образом, к маю 1944 г. в составе БКА было сформировано 39 пехотных и 6 саперных батальонов. На тот момент ее личный состав насчитывал около 30 тыс. человек, причем только 10 тыс. из них имели опыт участия в боевых действиях в условиях современной войны. Остальные же, по сути, были новобранцами{1447}.
О том, как использовать формирования БКА, у группенфюрера СС фон Готтберга имелось две точки зрения. Так, еще 1 марта 1944 г. на конференции в Министерстве по делам оккупированных восточных областей он представил проект создания 20-тысячной оперативной группы по борьбе с партизанами. В ее состав, помимо немецких частей, должны были войти казачьи части, кавказские формирования, «Бригада Каминского» и пехотные батальоны БКА{1448}.
Однако обстановка на Восточном фронте и в его тыловых районах не позволяла за короткий срок создать такую группу. Поэтому фон Готгберг решил использовать батальоны БКА согласно своему второму варианту: они должны были участвовать в боях против партизан либо отдельно, либо в составе более крупных немецких частей. Такая возможность представилась во второй половине мая 1944 г., когда последние из уже организованных батальонов БКА заканчивали свою подготовку.
Первым участие в боевых действиях принял 15-й Го-родищенский батальон под командованием лейтенанта Всеволода Радько. Этот батальон был присоединен к оперативной группе фон Готтберга, которая должна была очистить от советских партизан районы Лепеля и Борисова (операция «Праздник весны»). В ходе операции, продолжавшейся с 16 апреля по 10 мая 1944 г., личный состав батальона проявил высокую боеспособность, а противостоявшие ему партизанские отряды понесли большие потери. После операции командир батальона лейтенант Всеволод Радько был награжден Железным Крестом, а командиры рот, многие унтер-офицеры и рядовые получили специальную награду — «Медаль для восточных народов»{1449}.
В крупных боевых операциях против партизан немцы старались использовать только наиболее подготовленные и хорошо вооруженные батальоны. Те же части, которые были хуже подготовлены, использовались по типу местной самообороны. Их задача заключалась в следующем: они патрулировали район своего базирования и отгоняли обратно в леса небольшие группы партизан, давая тем самым местным крестьянам спокойно обрабатывать землю. Таким образом, например, применялись части БКА Вилейского и Слуцкого округов. Здесь борьба с партизанами началась сразу же после организации батальонов, захватив, по сути, весь период их подготовки. Фактически личный состав этих батальонов учился в бою. Части же, подготовка и вооружение которых не дотягивали даже до среднего уровня, использовались в основном на охране гражданских учреждений и складов, на погрузке и отправке в Германию различного имущества и на других хозяйственных работах{1450}.
23 июня 1944 г. Красная Армия начала операцию «Багратион», которая закончилась полным разгромом немецкой группы армий «Центр». За две недели с небольшим была освобождена почти вся территория Белоруссии. Поэтому на эвакуацию частей БКА и всех ее структур у немцев попросту не оказалось времени. Однако, как пишет польский историк Юрий Туронек, такая эвакуация и не планировалась, о чем свидетельствует полное отсутствие приказов на этот счет как со стороны немцев, так и из штаба БКА. Буквально перед самым оставлением Минска фон Готтберг отдал приказ окружным фюрерам полиции, чтобы они позаботились об отступлении наиболее боеспособных батальонов на запад и демобилизации остальных. Но, по словам Кушеля, коменданты «больше заботились о сохранении своей шкуры и поэтому полностью провалили эту акцию». В результате после эвакуации из Минска 27 июня 1944 года немецкого штаба связи при БКА и Островский и Кушель остались вообще без всяких контактов с фон Готтбергом и не могли дать своим частям ни одной сколько-нибудь вразумительной инструкции. А вскоре и БЦР, и штаб БКА сами последовали за немцами. В такой ситуации командиры большинства белорусских батальонов оказались предоставлены сами себе, и поэтому стали решать проблему спасения вверенных им людей по мере своих сил и опыта.
Судьба подразделений БКА, в общем, сложилась следующим образом. Только немногие батальоны приняли бой с передовыми частями Красной Армии и были разгромлены, другие (и, судя по вышесказанному, их была основная масса) — распущены своими командирами, а третьи — наиболее боеспособные — смогли в полном порядке отступить в Польшу. Саперные батальоны БКА, которые находились под юрисдикцией Вермахта, были эвакуированы в Бедруск под Познанью (Западная Польша). Там все 6 батальонов были реорганизованы в 2 строительных батальона (Baubataillon) и, без ведома БЦР, включены в состав сухопутных войск Вермахта. Впоследствии оба строительных батальона были переброшены на Западный фронт, где и находились до конца войны.
1-й кадровый батальон Белорусской краевой обороны
Во 2-й половине июля 1944 г. руководство БЦР окончательно обосновалось в Берлине и вновь приступило к активной работе. Чтобы на деле доказать свою решимость и дальше продолжать борьбу с большевизмом, Радослав Островский планировал воссоздать БКА на территории Германии. Однако в данных условиях это оказалось невозможным. Поэтому было решено добиваться у немецкого военно-политического руководства согласия на создание Белорусского легиона. Он должен был быть организован по образцу так называемых Восточных легионов (Ostlegionen), которые одновременно представляли собой и запасные части, и центры по подготовке личного состава для боевых формирований. Так, в течение 1941–1943 гг. в составе Вермахта были организованы (и вполне удачно) Туркестанский, Азербайджанский, Северо-Кавказский, Грузинский, Армянский и Волжско-татарский легионы{1451}.
Кроме успешного опыта по созданию таких формирований, в Германии на тот момент имелось и достаточное количество частей и подразделений, чтобы создать Белорусский легион. Так, по мнению Островского, можно было рассчитывать на 6 саперных батальонов БКА, некоторое количество пехотных батальонов БКА, 13-й Белорусский полицейский батальон при СД, офицерскую школу БКА и остатки «вспомогательной полиции порядка»{1452}. Всего в этих частях служило около 10 тыс. человек. Кроме того, помимо них в легион охотно бы пошли многие белорусские беженцы и так называемые «восточные рабочие» (Ostarbeiter) — белорусы, которые в 1942–1944 гг. были вывезены в Германию на принудительные работы. Если бы немцы позволили, то вскоре можно было бы подготовить кадры для трех полноценных пехотных дивизий. Исходя из этого, президент БЦР выступил перед немецким руководством с ходатайством для разрешения организации Белорусского легиона.
Идея создания такого легиона была одобрена в Имперском министерстве по делам восточных оккупированных территорий. Следующей инстанцией, согласие которой нужно было получить, являлось Управление генерала добровольческих формирований при Генеральном штабе сухопутных сил (General der Freiwilligen-Verbände). Во 2-й половине июля 1944 г. начальнику этого управления генералу кавалерии Эрнсту Кёстрингу был подан соответствующий меморандум. Кёстринг обещал его рассмотреть, однако до середины сентября 1944 года так и не сделал этого{1453}.
Ситуация с таким молчанием со стороны немцев очень беспокоила лидеров БЦР. Поэтому на одном из заседаний президиума совета начальник созданного незадолго перед этим Военного отдела БЦР генерал-майор Константин Езовитов выступил с предложением организовать новое белорусское воинское формирование, не дожидаясь при этом разрешения немцев. Это предложение очень понравилось Островскому, и 13 сентября 1944 г. он принял решение о создании в Берлине 1-го Кадрового батальона БКА. Основой для формирования батальона должны были послужить белорусские офицеры и унтер-офицеры, которые постепенно собирались в Берлине, узнав, что там вскоре будет создан Белорусский легион. Согласно проекту Езовитова кадровый батальон должен был иметь следующую структуру:
офицерский курс, на котором офицеры БКА и полиции должны были проходить переподготовку;
унтер-офицерский курс для переподготовки унтер-офицеров;
офицерская школа, в которой должны были проходить обучение все те, кто хотел стать офицером;
унтер-офицерская школа для тех рядовых, которые хотели стать унтер-офицерами;
хозяйственная рота.
В результате к декабрю 1944 г. в батальоне проходило службу около 300 человек, в том числе 50 офицеров. Командиром батальона был назначен капитан Петр Косацкий, а его заместителем по военной подготовке капитан Степан Шнек, которые одними из первых прибыли в Берлин. Как руководство батальона они подчинялись командующему БКА Францу Кушелю{1454}.
Следует сказать, что до конца февраля 1945 г. батальон фактически не значился ни в одном немецком военном документе и не находился на немецком довольствии. Деньги на его содержание в количестве 12 тыс. рейхсмарок были выделены из бюджета БЦР. Тем не менее казармы, которые предоставил комендант Берлина для личного состава батальона, были относительно хорошими. Снабжение продуктами осуществлялось по карточкам, и было также более-менее нормальным. С обмундированием же сложилась катастрофическая ситуация. Дело в том, что большинство солдат и офицеров прибыли в Берлин в летней униформе. А поскольку батальон не был поставлен на немецкое довольствие, зимнюю униформу им получить было негде. Однако, по словам Кушеля, «несмотря на сильные холода, люди терпели». С вооружением батальона дела обстояли не лучшим образом{1455}.
Несмотря на многочисленные попытки Кушеля легализовать батальон, они так и не принесли успеха. Наконец, 6 ноября 1944 г. Управление генерала-инспектора добровольческих формирований «официально» уведомило БЦР, что все вопросы, касающиеся создания Белорусского легиона, передаются в Главное управление СС (SS-Hauptamt). В конце весны — начале лета 1944 г. в составе последнего был организован специальный отдел «Восточные добровольцы» (Freiwilligen-Leitstelle Ost), задачей которого было создание частей войск СС из «восточных» народов. Руководителем отдела был назначен оберштурмбаннфюрер СС Франц Арльт, которому, в числе прочих задач, было поручено сформировать белорусскую дивизию войск СС. Фактически это был конец Кадрового батальона, так как в течение декабря 1944 г. из него в новую дивизию забрали офицерскую и унтер-офицерскую школы, а также всех более-менее боеспособных солдат и офицеров. В Берлине остались только офицеры старшего возраста и немного рядовых. Большинство из оставшихся не были пригодны к военной службе. В конце концов в 1-й половине апреля 1945 г. батальон был расформирован{1456}.
Специальный десантный батальон «Дальвиц»
В июне 1944 г., в результате отступления из Белоруссии, многие солдаты белорусской полиции и БКА оказались на территории Восточной Пруссии. Здесь, при диверсионно-разведывательной школе абвера в местечке Дальвиц, из наиболее подготовленных солдат и офицеров было создано новое воинское формирование. Это произошло в июле 1944 г. Со временем это формирование стало проходить по немецким документам как Специальный десантный батальон «Дальвиц» (Landung Bataillon zur besonderen Verfügung Dalwitz). В организационном отношении батальон подчинялся Абверкоманде-203. По замыслам руководства абвера, его личный состав должен был использоваться в тылу наступающих советских войск для проведения разведывательных и диверсионных операций. Руководство белорусских националистов, в принципе, планировало использовать его также. Однако, по их мнению, все действия батальона после его заброски в советский тыл должны были быть нацелены на организацию партизанской борьбы и вооруженного восстания в Белоруссии.
«Дальвиц» комплектовался в основном из солдат и офицеров БКА, которые должны были иметь опыт боевых действий, и наиболее подготовленных и физически развитых членов Союза белорусской молодежи. При зачислении в батальон значительное внимание уделялось тому, «предан ли доброволец белорусскому делу или нет». Вербовка велась скрытно и без обычной в таком случае пропагандистской кампании. В результате к осени 1944 г. личный состав батальона насчитывал более 200 человек, которые были распределены по двум ротам:
1-я «Северная» (командир лейтенант Андрей Рудак);
2-я «Южная» (командир лейтенант Михаил Зуй).
В случае неизбежных потерь батальон должен был черпать резервы из 1-го Кадрового батальона БКА{1457}.
Командиром батальона, который отвечал за его военную подготовку, был назначен майор Иван Гелда. Его помощником по политической части, который следил за моральным состоянием солдат, стал майор Всеволод Радько. Однако общее руководство батальоном осуществлял майор Герулис — начальник школы абвера, где дислоцировался батальон (позднее, в ноябре 1944 г., его сменил лейтенант Шретер, который пробыл на этой должности до декабря 1944 г.). Кроме того, в качестве офицера-пропагандиста в батальон был назначен бывший шеф СБМ Михаил Ганько{1458}.
Белорусские десантники изучали подрывное и саперное дело, топографию, тактику ведения партизанской войны, все типы огнестрельного оружия и учились прыгать с парашютом. Кроме того, небольшая группа девушек готовилась в качестве радисток и медсестер. Весь курс подготовки был рассчитан на 4–6 месяцев, однако, в связи с быстрым продвижением Красной Армии, его были вынуждены сократить. Известно, что 28 августа 1944 г. батальон посетил президент БЦР Радослав Островский, который произнес перед курсантами речь и поздравил их с успехами в учебе. В начале ноября 1944 г. «Дальвиц» был передислоцирован в местечко Вальбуш под Быдгощем (Польша), где продолжил свою подготовку. Позднее его перевели в район Берлина{1459}.
Еще во время своей подготовки в Восточной Пруссии личный состав батальона «Дальвиц» принял участие в нескольких диверсионных операциях в тылу у Красной Армии. Для их осуществления с немецких самолетов на территорию Белоруссии было сброшено несколько специальных групп, в задачу которых входило совершение диверсий в советском тылу, сбор и передача разведывательных данных, а также организация национального партизанского движения. Среди этих групп прежде всего следует назвать:
— группу Глеба Богдановича, которая в составе 28 человек была 17 ноября 1944 г. десантирована в районе Вильнюса (Литва). Эта группа успешно действовала до июня 1945 г., после чего передислоцировалась в Польшу, где долгое время сражалась с коммунистами вместе с отрядами польской Армии Крайовой;
— группу Яна Гинько, которая 17 ноября 1944 г. была высажена в районе Лиды (Белоруссия). Однако уже в декабре 1944 г. этот отряд был разгромлен частями НКВД;
— группу Евгения Жихаря, которая в декабре 1944 г. была десантирована в районе местечка Постов (Полоцкая область, Белоруссия). К середине 1945 г. на базе этой группы удалось организовать партизанский отряд, который за все время своей деятельности ликвидировал более 30 сотрудников НКВД и сторонников советской власти. В 1955 г. отряд был уничтожен частями НКВД{1460}.
Однако наибольшую известность приобрела группа видного члена БНП Михаила Витушки, которая 17 ноября 1944 г. высадилась на парашютах в районе Вильнюса (Литва). Со временем, в 1945–1946 гг., Витушке, на основе своей группы, удалось создать мощную партизанскую организацию, которая в исторической литературе получила название «Черный кот», или Белорусская освободительная армия (Беларуская визвольная армія; БВА).
Судьба же той части батальона «Дальвиц», которая осталась в Германии, сложилась следующим образом. 20 марта 1945 г. в Берлине состоялось совещание, на котором с белорусской стороны присутствовали Радослав Островский, Иван Гелда и ставший к тому времени командиром батальона майор Радько. Немецкую же сторону представлял начальник всех диверсионных отрядов СС оберштурмбаннфюрер СС Отго Скорцени.
На этом совещании было достигнуто соглашение о проведении операции под кодовым названием «Валошка» («Василек»), план которой заключался в следующем. Батальон разбивался на группы по 25–30 человек каждая, которые, выброшенные в тылу наступающих советских войск, должны были самостоятельно проводить операции диверсионного характера — взрывать мосты, уничтожать транспортные средства, воинские склады и т. п. Кроме того, на членов групп возлагалась обязанность по проведению разведки мест дислокации частей Красной Армии. Каждая группа должна была налаживать связь с местным населением для последующей организации вооруженной борьбы. Посредством установления радиосвязи между группами планировалось объединить все антисоветские партизанские формирования в крупные по численности отряды и развернуть по всей Белоруссии массовое движение Сопротивления. Этот последний пункт соглашения был наиболее важным, так как в БЦР полагали, что группы, выброшенные в октябре — декабре 1944 г., были уничтожены раньше, чем смогли организовать такое движение, а о деятельности группы Витушки руководство белорусских националистов и вовсе долгое время не подозревало.
По замыслам Скорцени, каждый десантник вооружался автоматом со 100 патронами к нему, револьвером с 50 патронами и 1,5 кг взрывчатки. Общий вес груза у одного человека не должен был превышать 25 кг. Каждая группа парашютистов должна была иметь портативный печатный станок. На 25–30 человек предполагалось иметь один ручной пулемет, один портативный миномет, несколько противотанковых гранат и мин. Кроме того, каждая группа обеспечивалась полным запасом продовольствия в концентратах и консервах и запасом медикаментов. В состав каждой группы планировалось включить двух радистов.
Отсутствие необходимого количества военно-транспортных самолетов вынудило немцев разработать план пешей переброски батальона в Белоруссию. Скорцени предложил подвезти десантников на машинах к линии фронта, откуда они должны были уже самостоятельно пробиваться на Восток, в районы, где еще находились в окружении немецкие подразделения. Этот план вызвал протесты майора Радько, который полагал, что в таком случае батальону угрожало бы преждевременное уничтожение или включение в состав одной из окруженных немецких частей. В любом случае дальнейшие планы относительно развертывания в Белоруссии движения сопротивления оказались бы невыполнимыми. В этой ситуации некоторыми членами руководства БЦР было предложено включить «Дальвиц» в состав будущей белорусской дивизии войск СС на правах отдельного подразделения. Однако и на этот шаг командование батальона не пошло, не без оснований опасаясь, что его включение в состав любой воинской части приведет к превращению десантников в обыкновенных пехотинцев.
По целому ряду фактов планы Скорцени в отношении батальона шли намного дальше: он предполагал довести его численность до 700–800 человек и сформировать на его базе специальный разведывательно-диверсионный полк (в него, помимо белорусов, должны были войти и украинские формирования){1461}.
В апреле 1945 г. личный состав «Дальвица» получил новый приказ БЦР. В нем говорилось, что батальону необходимо отступать в Чехию, где затем попытаться сдаться наступающим американским войскам. Однако вместо встречи с американцами батальон попал в засаду чешских партизан-коммунистов, которые и разоружили его личный состав. На удивление, чехи не стали расстреливать десантников, а отпустили их. После этого майор Радько объявил о расформировании батальона. Его личный состав был поделен на группы, которые стали пробиваться либо на Запад, либо в Белоруссию. Так, например, группам Радько и Гелды удалось перебраться в район Белостока (Польша), где в июне 1945 г. их разгромили части НКВД. Оба же бывших командира «Дальвица» были арестованы{1462}.
Несмотря на то что большая часть личного состава батальона не участвовала в боевых действиях, он сыграл исключительную роль в подготовке командного состава белорусского антикоммунистического партизанского движения. Его десантники смогли частично объединить стихийно возникшие партизанские отряды и сформировать из них организованные единицы. Но и индивидуальная деятельность военнослужащих батальона также была довольно значительной. Например, известен такой факт, что в 1956 г. органы государственной безопасности советской Белоруссии разыскивали, по разного рода ориентировкам, еще 57 десантников «Дальвица».
30-я гренадерская дивизия войск СС (белорусская № 1)
В конце июня 1944 г. группенфюрер СС Курт фон Готтберг отдал приказ о создании в тылу группы армий «Центр» так называемой Заградительной бригады (Sperrbrigade). Эта бригада и подобные ей формирования должны были сдерживать наступление советских войск до тех пор, пока немцы не восстановят сплошной фронт, уничтоженный советскими войсками в ходе операции «Багратион». С этой целью в район Лангры (Польша) были стянуты все уцелевшие части полиции с территории Белоруссии. Из них и была сформирована Заградительная бригада, получившая 20 июля 1944 г. официальное наименование — Бригада вспомогательной полиции «Зиглинг» [Schutzmannschaft (Schuma)-Brigade Siegling]{1463}.
Организационно бригада состояла из четырех полков вспомогательной полиции, основой для формирования которых послужили следующие части:
1-й полк «шума» — белорусские и украинские «шума»-батальоны № 57, 60, 61, а также части, находившиеся в подчинении у руководителя СС и полиции округа «Минск»;
2-й полк «шума» — белорусские и украинские «шу-ма»-батальоны № 62, 63, 64, а также части, находившиеся в подчинении у руководителей СС и полиции округов «Глубокое» и «Лида»;
3-й полк «шума» — части, находившиеся в подчинении у руководителей СС и полиции округов «Слуцк», «Барановичи» и «Вилейка»;
4-й полк «шума» — украинский «шума»-батальон № 101, а также части, находившиеся в подчинении у руководителей СС и полиции округов «Слоним» и «Припять».
Кроме этого, в составе бригады были сформированы специальные и вспомогательные части:
артиллерийский дивизион — из белорусского артиллерийского «шума»-батальона № 56;
кавалерийский дивизион — из белорусского кавалерийского «шума»-дивизиона № 68;
учебный батальон — из белорусского учебного «шума»-батальона.
В этот период численность бригады была невелика — около 1,5–2 тыс. человек, так как входившие в нее подразделения были очень сильно потрепаны в летних боях 1944 г. и не были равноценны ни по численности, ни по боеспособности. Например, в 61-м «шума»-батальоне осталось всего 102 человека (2 офицера, 2 унтер-офицера и 98 рядовых), тогда как 65-й батальон сохранил, как и положено, четырехротную структуру и был почти полностью укомплектован (в одной из его рот было 98 немцев и 167 добровольцев). Поэтому первоначально каждый из полков бригады состоял только из двух батальонов. Исключением являлся только 4-й полк, в составе которого находилось три батальона{1464}.
Командиром бригады был назначен оберштурмбанн-фюрер СС и подполковник охранной полиции Ганс Зиглинг, который до лета 1944 г. командовал 57-м полицейским полком. По словам Франца Кушеля, «это был человек молодой, малоопытный и несдержанный»{1465}. Однако на взгляд немецкого командования все эти недостатки компенсировались храбростью Зиглинга. Кроме того, он обладал еще одним качеством, которое не часто встречалось у немецких командиров «восточных» добровольческих формирований. В данном случае речь идет о «более-менее человеческом отношении к персоналу своего батальона»{1466}.
Одновременно с процессом своего формирования бригада использовалась в антипартизанских операциях на территории Польши. Следует сказать, что имевшие большой боевой опыт белорусские и украинские полицейские действовали в этих операциях весьма удачно. В результате рейхсфюрер СС Гиммлер решил сформировать на основе этой бригады новую дивизию войск СС. 1 августа 1944 г. был отдан соответствующий приказ о передаче всего личного состава и материальной части бригады из-под юрисдикции Главного управления полиции порядка (Hauptamt Ordnungspolizei) Главному управлению СС. Вслед за этим бригада из района Лангры и Цеханова переводилась под Варшаву (Польша), где из нее и должны были сформировать новую дивизию.
Организация дивизии шла довольно быстро, и в течение августа 1944 г. она в целом была уже сформирована, получив в реестре Главного управления СС официальное наименование — 30-я гренадерская дивизия войск СС (2-я русская) — (30. Waffen-Grenadier-Division der SS (russische Nr.2){1467}. Уже само название дивизии говорило о том, что в ее составе были не только белорусы и немцы. Так, помимо них, в соединение были включены несколько «восточных» батальонов, укомплектованных русским персоналом. Немного позднее, в июле 1944 г., в состав дивизии были также введены 61-й, 62-й и 63-й украинские «шума»-батальоны. Это произошло на том основании, что в период с 1942 по 1944 г. эти части несли охранную службу на территории Белоруссии. Кроме того, целый ряд документов свидетельствует о том, что в составе дивизии было также очень много поляков (например, ими почти полностью были укомплектованы 1-й и 2-й батальоны 2-го полка, противотанковая и комендантская рота) и некоторое количество армян, поволжских татар и даже чехов{1468}.
Несмотря на то что состав дивизии был очень пестрым, руководство СС не считало нужным создавать в нем подразделения по национальному признаку. Больше всего это беспокоило лидеров белорусских националистов, которые поначалу полагали, что дивизия будет организована как белорусское формирование. На это у них были свои причины: Франц Кушель писал в своих воспоминаниях, что в сентябре 1944 г. из 11 600 личного состава дивизии 7 тыс. были белорусами, а Константин Акула указывал на более чем 80 % белорусов и 20 % всех остальных{1469}.
После организации дивизии все командные должности в ней (вплоть до ротного звена) заняли немцы или фольксдойче, а русские, украинские и белорусские офицеры были при них в качестве заместителей, помощников или командиров более низкого ранга. Зиглинг считал, что так он не нарушит статус дивизии как соединения германских вооруженных сил. Более явственно это соотношение между немецким и национальным персоналом можно увидеть на примере 3-го батальона 4-го полка дивизии. Всего в нем по состоянию на 31 июля 1944 г. было 22 офицера (17 немецких и 5 белорусских), 138 белорусских унтер-офицеров и 433 рядовых. Слабым местом кадрового состава дивизии было отсутствие в ней достаточного количества офицеров специальных и технических служб, а также офицеров-переводчиков, что особенно было важно в условиях такого национального разнообразия. Например, в том же 3-м батальоне было всего 3 офицера-инженера, 1 офицер-связист и 3 переводчика (хотя последних надо было иметь как минимум от 7 до 10 на батальон){1470}.
Первое время структура дивизии оставалась такой же, как и в бригаде, только ее полки получили другую номенклатуру: Штаб дивизии (Stab der Division); 1-й, 2-й, 3-й, 4-й гренадерские полки войск СС (Waffen-Grenadier-Regiment der SS Nr. 1, 2, 3, 4); 30-й артиллерийский дивизион войск CC (Waffen-Artillerie-Abteilung Nr. 30); кавалерийский эскадрон (Reiter-Schwadron); полевой запасной батальон (Feldersatz-Bataillon). В этот период в каждом полку дивизии было по два гренадерских (пехотных) батальона{1471}.
За всю историю своего недолгого существования дивизия, по разным причинам, претерпела целый ряд мелких и крупных реорганизаций. В основном они сводились к следующим изменениям. 12 сентября 1944 г. в дивизии был организован так называемый Добровольческий батальон Муравьева (Freiwillige-Bataillon Murawjew), который должен был использоваться как часть специального назначения. 28 сентября 1944 г. были организованы практически все основные подразделения дивизии. В дальнейшем их количество либо уменьшалось, либо увеличивалось, тогда как «скелет» соединения оставался уже неизменным.
18 октября 1944 г. в каждом гренадерском полку прибавили еще по одному батальону, а уже 24 октября 1944 г. была проведена очередная реорганизация дивизии. В результате из батальонов всех гренадерских полков сформировали два новых гренадерских полка, а из батальона Муравьева и 654-го «восточного» батальона — третий полк. Эти полки получили номера 75, 76, 77 (соответственно русские № 4, 5 и 6). Кроме того, в состав дивизии входил артиллерийский полк, разведывательное подразделение, саперная рота, рота связи и другие вспомогательные части. 2 ноября 1944 г. 77-й полк был расформирован, а часть его личного состава была распределена по двум остальным полкам{1472}.
В 1-й половине августа 1944 г. дивизия была направлена из Польши на Западный фронт, в Эльзас (Франция). Ее передислокация осуществлялась по железной дороге отдельными частями, поэтому первые подразделения дивизии прибыли на новое место к 17 августа, а последние — к концу этого месяца. По прибытии подразделения дивизии были расквартированы в районе между Бельфором, Мюльхаузеном и Дижоном{1473}. Здесь перед ее личным составом была поставлена следующая задача: борьба с французскими партизанами («маки»). Надо сказать, что эта задача преследовала двоякую цель. Во-первых, непосредственное военное умиротворение данного района. Во-вторых, дальнейшая подготовка дивизии. Немецкому командованию было ясно, что передислокация соединения прервала подготовку его частей, которая фактически так и не успела начаться. Естественно, что, имея такой уровень подготовки, эта дивизия не могла быть использована на фронте против регулярных частей противника. Ее бы уничтожили еще до начала какого-либо организованного сопротивления. Поэтому, используя «восточных» добровольцев против французского Сопротивления, немцы надеялись, что они, помимо всего прочего, смогут безопасно приобрести боевой опыт. Однако реальность оказалась несколько иной. Руководство отрядов «маки» почти сразу же получило информацию о том, какого уровня подготовки и вооружения части прибыли бороться против них. В результате весь сентябрь 1944 г. прошел в непрерывных стычках бойцов дивизии и партизан — по словам американского историка Антонио Муньоса, «они атаковали их, где только могли застать». Атаки «маки» не были, конечно, катастрофическими с военной точки зрения, однако они выматывали силы добровольцев и действовали на них деморализуюше. Командование дивизии планировало навязать Сопротивлению свою тактику и извлечь из нее пользу, однако в ответ получило классическую «малую войну», которая никак не способствовала успешному обучению личного состава. Наоборот, и немецкие офицеры, и «восточные» добровольцы были вынуждены находиться все время под ружьем, не получая полноценного отдыха{1474}.
После высадки союзников на Атлантическом побережье Франции стратегическая обстановка на этом участке Западного фронта значительно изменилась. В середине сентября 1944 г. 1-я французская армия начала угрожать Дижону — самой южной точке операционной зоны 30-й дивизии. В результате дивизия, чтобы не попасть в окружение, начала отступать на северо-восток, подвергаясь постоянным нападениям французских партизан. К концу сентября ее удалось вывести из-под непосредственной угрозы в район Кольмара (между Рейном и Вогезами). Зиглинг думал, что здесь наконец удастся завершить подготовку соединения, не боясь постоянных нападений партизан. Однако новый приказ командования опять нарушил этот график. Дивизии было приказано как можно скорее выступать на фронт, чтобы поддержать отступающие из Франции немецкие войска. И это несмотря на то, что Зиглинг неоднократно предупреждал, что его люди еще не готовы к таким акциям. Вооружение же и моторизация дивизии вообще оставляют желать много лучшего: личный состав полков был вооружен трофейным французским, чешским, советским и немецким оружием, в основном стрелковым. Тяжелого и противотанкового оружия было очень мало, а в некоторых частях его попросту не было вообще.
Тем не менее 25 октября 1944 г. перед дивизией была поставлена следующая задача: охранять мосты через Рейн до тех пор, пока как можно большее количество частей попавшей в «Кольмарский мешок» 19-й немецкой армии не перейдут на немецкую сторону этой реки. После этого ее личный состав должен был приложить все усилия для того, чтобы мосты были взорваны, а французы и американцы не смогли бы на плечах отступающих немецких войск перейти Рейн.
75-му полку дивизии было приказано занять позиции в районе Груссенхайма. Его 2-й батальон первым прибыл в этот город и сразу же взял под охрану находящийся здесь мост. Остальные батальоны полка прибыли позже и заняли оборонительные позиции между Кюн-хаймом и Маркольсхаймом. Сходная задача была поставлена и перед 76-м полком дивизии, который занял оборонительные позиции рядом с 75-м полком в районе Артольсхайм — Бутцхайм-Маркольсхайм — Артенхайм. Вскоре после сосредоточения разведывательный батальон дивизии провел разведку боем, после которой немецкому командованию стало ясно, что главной целью союзников являются четыре моста через Рейн-канал между Маркольсхаймом и Кюнхаймом. 26 октября 1944 г. французы и американцы начали наступление, и если бы не упорное сопротивление 30-й дивизии, мосты были бы захвачены неповрежденными.
Эти в целом успешные арьергардные бои решили судьбу дивизии. И 75-й, и 76-й полк понесли такие значительные потери, что на их доукомплектование был пущен новый 77-й полк. Однако дальнейшие бои в Вогезах полностью обескровили дивизию. Особенно их интенсивность возросла в середине ноября 1944 г., когда почти не имевшим тяжелого и противотанкового оружия частям противостояла 1-я французская бронетанковая дивизия. Результатом этих боев стало то, что 30-я дивизия почти полностью утратила способность ко всякого рода боевым действиям. Поэтому немецкое командование отправило ее в тыл: в декабре 1944 г. ее разместили на германо-швейцарской границе в местечке Графенвер.
Вследствие того что немецкий фронт постоянно отодвигался на восток, дивизию перебрасывали из подчинения одного немецкого корпуса к другому. В целом за относительно недолгий период своего пребывания на Западном фронте дивизия подчинялась командованию следующих корпусов:
LXIV армейского корпуса группы армий «Г» (сентябрь 1944 г.);
LVII1 танкового корпуса группы армий «Г» (октябрь 1944 г.);
LI1I, а затем LXIII армейского корпуса группы армий «Г» (ноябрь — декабрь 1944 г.){1475}.
Вследствие тяжелых боевых потерь и дезертирства в дивизии на тот период оставалось всего 4,4 тыс. человек. Взвесив ситуацию, Главное управление СС решило 11 января 1945 г. расформировать это соединение, а его кадровый состав передать в другие части.
Оставшиеся белорусы послужили основой для создания нового формирования: Гренадерской бригады войск СС (1-й белорусской) — Waffen-Grenadier-Brigade der SS (weissruthenische Nr. 1). На первое марта 1945 г. структура этой бригады была следующей:
Штаб бригады (Stab der Brigade);
1-й гренадерский полк (Grenadier-Regiment Nr.l), в составе трех батальонов;
противотанковый дивизион (Panzeijäge г-Abteilung);
артиллерийский дивизион (Artillerie-Abteilung);
кавалерийский (разведывательный) эскадрон (Reiter-Schwadron);
запасной батальон (Feldersatz-Bataillon).
Командиром бригады продолжал оставаться оберштурмбаннфюрер СС Ганс Зиглинг. Все командные должности в ней также занимали только немцы{1476}.
В декабре 1944 г. все обязанности по созданию белорусских добровольческих формирований были переданы в ведение Главного управления СС. В результате переговоров его руководителя обергруппенфюрера СС Готгло-ба Бергера и представителей БЦР было принято решение о формировании новой дивизии войск СС, на этот раз — «чисто белорусской». При этом президент БЦР Радослав Островский и его «военный министр» Константин Езовитов соглашались сотрудничать с СС, только если дивизия будет создана на следующих условиях:
командиром дивизии должен быть немец;
штаб дивизии — смешанный;
командиры полков и ниже — только белорусы; однако при каждом из них должен был находиться немецкий офицер связи;
все команды должны будут отдаваться только на белорусском языке;
в названии дивизии обязательно должно быть слово «белорусская»;
дивизия может быть использована только на Восточном фронте{1477}.
В результате 9 марта 1945 г. Гренадерская бригада войск СС была переименована в 30-ю гренадерскую дивизию войск СС (1-ю белорусскую) — 30. Waffen-Grenadier-Division der SS (weissruthenische Nr. I){1478}. Bee вопросы по вербовке добровольцев для новой дивизии были возложены на Военный отдел БЦР. Но поскольку среди военных их было недостаточно, в начале марта 1945 г. было принято решение набирать в дивизию так называемых «восточных рабочих» — белорусов, которые были вывезены со своей Родины для работы в сельском хозяйстве или промышленности Германии. Однако результаты такой вербовочной кампании были незначительными{1479}.
Не лучше обстояло дело и с командными кадрами будущей дивизии. Как было сказано выше, все офицеры и унтер-офицеры — немцы и русские — были переданы в другие соединения. Отчасти положение спас 1-й Кадровый батальон БКА (подробнее о котором говорилось выше). Так, в течение декабря 1944 г. из него на место формирования дивизии в местечко Вайнергамер (Юго-Западная Германия), в полном составе были переведены офицерская и унтер-офицерская школы. Однако следует сказать, что и в этом случае Зиглинг остался верен себе. Всех прибывших офицеров-белорусов он выделил в особую группу и отправил на переподготовку, а унтер-офицеров распределил на разные хозяйственные должности. Со временем белорусская офицерская школа была низведена Зиглингом до уровня унтер-офицерской, а унтер-офицерская — вообще ликвидирована{1480}.
В итоге как из-за нехватки кадрового и личного состава, так и из-за отсутствия необходимого вооружения, из всей планируемой дивизии был сформирован только один полк — 75-й гренадерский полк войск СС (1-й белорусский) — Waffen-Grenadier-Regiment der SS Nr. 75 (weissruthenische Nr. 1). Организационно этот полк состоял из трех гренадерских батальонов и имел следующий командный состав: командир полка — штурмбанн-фюрер СС Франц Геннингфельд; командир 1-го гренадерского батальона — ваффен-штурмбаннфюрер Антон Сокол-Кутыловский; командир 2-го гренадерского батальона — ваффен-гауптштурмфюрер Дмитрий Чайковский; командир 3-го гренадерского батальона — ваффен-гауптштурмфюрер Тамила; офицер связи между немецким командованием дивизии и белорусским личным составом — майор БКА Борис Рогуля{1481}.
Кроме этого, Зиглинг, еще в период развертывания дивизии, выбрал наиболее хорошо подготовленных белорусских офицеров, унтер-офицеров и рядовых и сформировал из них специальное подразделение, так называемую Охотничью команду (Jagdkommando). Эта команда была присоединена к 38-й дивизии СС «Нибелунги». Начальником команды был немец, и она не имела никакой связи с Военным отделом БЦР, так как место ее дислокации было строго засекречено. Позднее Кушель узнал от белорусских солдат, которые дезертировали из этой команды, что во время американского наступления в Баварии немцы бросили ее на произвол судьбы. Однако белорусы не захотели воевать с американцами: часть рядовых и унтер-офицеров сдались без боя, а другие разбежались. Офицеры-белорусы же были увезены немцами в неизвестном направлении{1482}.
По состоянию на 30 апреля 1945 г. в 30-й дивизии значилось: 50 офицеров, 132 унтер-офицера, 912 рядовых, 50 лошадей, 16 подвод и 6 полевых кухонь{1483}.
Из-за быстро надвигающегося поражения Германии немецкое командование так и не успело окончательно сформировать дивизию. Поэтому ее единственный полк было решено передислоцировать в Южную Германию, где в это время немецкое военно-политическое руководство носилось с идеей так называемого «Альпийского редута». В результате 15 апреля 1945 г. командир белорусского полка штурмбаннфюрер СС Геннингфельд получил соответствующий приказ. Надо сказать, что этот приказ устраивал и руководство БЦР. Только оно решило использовать его по-своему: находясь в Южной Германии, было удобнее сдаться американским войскам и, таким образом, избежать пленения Красной Армией.
25 апреля 1945 г. полк прибыл в местечко Айзенштайндорф (Чехия), где его командование вступило в переговоры с находящимся неподалеку штабом командующего Военно-воздушными силами КОНР генерал-майором Виктором Мальцевым. Последний также направлялся навстречу американцам. В ходе этих переговоров Франц Кушель, являвшийся после исчезновения Геннингфельда фактически командиром белорусской дивизии, и Мальцев договорились о совместном переходе линии фронта.
Следующие четыре дня прошли в дальнейших совещаниях, в ходе которых были обговорены более мелкие вопросы совместного перехода. Наконец, 30 апреля 1945 г. белорусский полк двинулся в свой последний поход в составе группы Мальцева. Согласно общей диспозиции, белорусским солдатам предстояло захватить мост через реку Реген, которая разделяла немецкие и американские войска, и охранять его до тех пор, пока вся группа войск вместе с обозами не перейдет на ту сторону реки. В результате этой успешно проведенной операции германо-американский фронт был перейден{1484}. Всего, таким образом, в районе города Цвизель (Бавария) в американский плен сдалось около 5100 человек: 4000 русских и 1100 белорусов. После этого они были разоружены и заперты в помещении местной фабрики. В своих воспоминаниях Кушель отмечал, что американские офицеры отделили белорусов от русских, что, на его взгляд, было признанием самостоятельной белорусской национальности и вселяло некоторую надежду{1485}. Однако разоружение русских и белорусских добровольцев было только началом. Практически все они были обречены на скитания по американским лагерям военнопленных и как финал — выдачу в СССР.
Прибалтийские республики С. И. Дробязко
Три Прибалтийские республики — Литва, Латвия и Эстония — возникли в результате событий революции и Гражданской войны в России 1917–1920 гг. В последующие годы эти страны, находясь в орбите Антанты, наряду с Финляндией, Польшей и Румынией были призваны играть роль «санитарного кордона», отделявшего Западную Европу от Советской России. При этом их отношения с последней не были однородными. Так, Литва, имевшая серьезные трения с Польшей из-за оккупации в 1920 г. поляками Виленского края, в сентябре 1926 г. пошла на заключение с СССР договора о ненападении и нейтралитете, поскольку советская сторона не признавала решение Совета Лиги Наций, подтверждавшее права Польши на эту территорию.
Приход нацистов к власти в Германии отразился на внутриполитическом положении Эстонии и Латвии, где весной 1934 г. произошли военные перевороты и были установлены авторитарные диктатуры. Гитлеровское руководство, в свою очередь, рассматривало Прибалтику как сферу своих жизненных интересов, однако в августе 1939 г. было вынуждено временно пожертвовать ей, уступив Сталину в обмен на гарантии его невмешательства в войну на стороне западных держав. Согласно секретным дополнительным протоколам к подписанным в Москве советско-германским договорам о ненападении (23 августа) и о дружбе и границе (28 сентября), Эстония, Латвия и Литва были включены в сферу влияния СССР.
Вскоре после начала Второй мировой войны советское руководство, ссылаясь на обострение международной обстановки, предложило Прибалтийским республикам заключить договоры о взаимной помощи и разместить на территориях этих стран военные базы. Это ультимативное по сути предложение было принято правительствами Литвы, Латвии и Эстонии, которые в сложившейся ситуации уже не могли рассчитывать на помощь Запада. В июне 1940 г. после падения Франции под ударами германского Вермахта на территории прибалтийских государств помимо уже находившихся там гарнизонов были дополнительно введены крупные воинские контингенты Красной Армии. В условиях фактической оккупации здесь были проведены выборы и созданы новые парламенты, депутаты которых приняли решения об установлении в республиках советской власти и обратились с просьбами к Верховному Совету СССР о принятии их в состав Советского Союза, что и было незамедлительно сделано.
Присоединенные республики подверглись насильственной советизации с применением жесточайшего террора против явных и потенциальных врагов, затронувшего самые разные социальные слои. В июне 1941 г., за несколько дней до нападения Германии, органы НКВД провели на территории Прибалтийских республик операцию по «ликвидации антисоветских элементов», в ходе которой было арестовано и депортировано около 40 тыс. человек. Результатом всех этих мероприятий стал рост антисоветских настроений среди местного населения, воспринявшего приход германской армии как освобождение от ужасов большевизма. В первые месяцы оккупации, еще не успев в полной мере хлебнуть нацистского «нового порядка», жители Литвы, Латвии и Эстонии охотно шли на службу в Вермахт, в создаваемые немцами полицейские формирования и администрацию.
К сентябрю 1941 г. территории Прибалтийских республик были оккупированы германскими войсками. Первоначально вся полнота власти здесь принадлежала военной администрации, представленной штабами командующих тыловыми районами группы армий «Север», 16-й и 18-й полевых армий, в распоряжении которых имелись полевые и гарнизонные комендатуры и охранные части. По мере продвижения линии фронта тыловая зона отодвигалась на восток, и на территориях Литвы, Латвии и Эстонии постепенно вводилось гражданское управление. Указом фюрера от 17 июля 1941 г. на захваченных землях Прибалтики и Белоруссии был создан так называемый рейхскомиссариат «Остланд» во главе с гауляйтером Шлезвиг-Гольштейна Г. Лозе, который подчинялся А. Розенбергу как министру по делам оккупированных восточных территорий. Одновременно в каждой из трех Прибалтийских республик были назначены наместники или генеральные комиссары: в Литве — А. фон Рентельн, в Латвии — О. Дрекслер, в Эстонии — К. Литцманн. Однако фактически гражданская оккупационная администрация вводилась на территории Прибалтики в три этапа: с 25 июля — в районах южнее Двины, включая всю Литвы и часть Латвии, с 1 сентября — на всей территории Латвии и с 15 декабря — на большей части Эстонии.
Генеральные комиссариаты делились на городские и областные (сельские) округа во главе со штадт- и гебит-скомиссарами. Гражданская администрация занималась всеми вопросами, касающимися управления оккупированными территориями, их экономической эксплуатации (совместно с ведомством имперского уполномоченного по четырехлетнему плану Германа Геринга, которое действовало самостоятельно), мобилизацией рабочей силы и военных ресурсов (во взаимодействии с соответствующими военными и полицейскими органами).
С первых дней германского вторжения в оккупированных республиках Прибалтики образовалось множество политических группировок, рассчитывавших с помощью немцев прийти к власти. В основном это были возрожденные политические партии, существовавшие до 1940 г. Одновременно были созданы местные органы самоуправления (вплоть до «правительств»), оказывавшие значительную помощь оккупантам, с которой последние не могли не считаться. В результате эти органы были признаны оккупационными властями юридически, а их статус и функции закреплены «организационным указом», изданным Розенбергом 7 марта 1942 г.
Одновременно с учреждением 17 июля 1941 г. гражданской администрации указом от того же числа в оккупированных областях была введена полицейская администрация. Она имела такую же структуру, как и гражданская, и была подчинена рейхсфюреру СС и шефу германской полиции Г. Гиммлеру. Должность высшего руководителя СС и полиции «Остланда» и на Севере России с начала войны занимал группенфюрер СС Г.-А. Прюцман, которого в ноябре 1941 г. в Прибалтике сменил группенфюрер СС Ф. Йеккельн. Второй уровень в полицейской администрации составляли фюреры СС и полиции в генеральных комиссариатах, а третий, низший, гарнизонные и окружные фюреры СС и полиции — соответственно в крупных городах и сельских районах. В подчинении каждого такого начальника находилась команда или отдел охранной полиции (в городах) или взвод жандармерии (в сельской местности).
Поскольку штатная численность немецкого полицейского аппарата на оккупированных территориях была незначительной, большая часть полиции формировалась из местных жителей. В соответствии с приказом Гиммлера от 6 ноября 1941 г. местные охранные и полицейские части, возникшие на оккупированных территориях Прибалтики, Белоруссии и Украины, были реорганизованы во вспомогательную охранную службу полиции порядка — Schutzmannschaft der Ordnungspolizei, или сокращенно — «шума». В начале февраля 1942 г. эти формирования в рейхскомиссариате «Остланд» насчитывали 31,6 тыс. человек, а к октябрю того же года выросли до 55,5 тыс., более чем в 10 раз превышая численность немецкого полицейского аппарата. В мае 1943 г. эстонские, латвийские и литовские батальоны «шума» были переименованы в полицейские (Polizei Bataillonen), а в апреле 1944 г., по крайней мере номинально, их подчинили местным самоуправлениям.
Переход германского руководства к политике «тотальной войны», начавшийся после разгрома под Сталинградом, сказался на расширении масштабов использования в военных усилиях рейха людских ресурсов оккупированных Прибалтийских республик. Одним из направленных на это действий стало вовлечение латышей и эстонцев в добровольческое движение СС, развернутое в Западной Европе с началом войны против Советского Союза под лозунгом участия европейских наций в «крестовом походе против большевизма». В Литве, где мобилизация в легион СС провалилась из-за антигерманских настроений широких масс населения, была предпринята попытка создания так называемого «Литовского территориального корпуса» для использования в борьбе против наступающей Красной Армии под девизом «защиты отечества».
С марта 1944 г. по линии организации Гитлерюгенд в Литве, Латвии и Эстонии, как и на других оккупированных территориях СССР, развернулась вербовка молодежи в возрасте от 15 до 20 лет для службы в рядах «помощников Люфтваффе и ПВО» (Luftwaffen- und Flakhelfer). Срок службы для младшей группы (до 17 лет) составлял 15 месяцев, для старшей — только 8 месяцев, после чего предполагался их перевод в строевые части Вермахта и войск СС. В начале декабря 1944 г. эта категория добровольцев была передана в ведение СС и стала именоваться «воспитанниками СС» (SS-Zöglinge).
В общей сложности в 1941–1945 гг. в составе различных военных и военизированных формирований в войне на стороне Германии участвовало свыше 150 тыс. латышей, 90 тыс. эстонцев и 50 тыс. литовцев.
Эстонские формирования
Батальоны «Эрна» (С. И. Дробязко)
В мае 1941 г. в Хельсинки при поддержке Абвера был образован Эстонский комитет освобождения во главе с X. Мяэ, ставшим в период оккупации главой эстонского самоуправления. В тесном взаимодействии с германской разведкой комитет готовил диверсионные группы из эмигрантов для подрывной работы на территории Эстонии. С началом войны против Советского Союза на их основе был создан батальон особого назначения «Эрна» в составе 85 человек, включая командира, 14 радистов, окончивших в Финляндии разведшколу, и 70 обученных диверсантов{1486}.
В ночь на 10 июля 1941 г. часть батальона во главе с полковником А. Кургом высадилась в Эстонии с моря, а остальная часть была выброшена с парашютами в окрестности Таллина 21–22 июля. Объединив вокруг себя несколько разрозненных антисоветских партизанских отрядов («лесных братьев»), к концу июля батальон вырос до 900 человек. 31 июля он был обнаружен советским истребительным батальоном и в завязавшемся бою рассеян, а наиболее боеспособное ядро в несколько десятков человек во главе с Кургом двинулось по лесам и болотам на соединение с германской армией. На основе этой группы впоследствии был создан новый батальон — «Эрна II», который использовался немцами при блокаде и захвате островов Муху и Сааремаа. В октябре 1941 г. он был расформирован, а его личный состав переведен в подразделения полиции и самообороны или в органы местного самоуправления{1487}.
Полицейские батальоны (С. И. Дробязко)
Сразу же после оккупации Эстонии германская военная администрация приступила к организации на местах частей полиции и самообороны, главным образом на основе уже существовавших к тому времени антисоветских партизанских отрядов. С сентября 1941 г. для охранной службы в тыловом районе группы армий «Север» на территории Эстонии немцы начали формировать эстонские батальоны вспомогательной полиции («шума»). Первые четыре батальона носили обозначения по именам населенных пунктов, в которых они формировались — «Дорпат», «Феллин», «Полтсама» и «Плескау». Кроме того, были сформированы запасной и строительный батальоны{1488}. Позднее всем им были присвоены стандартные номера.
В январе 1942 г. была объявлена первая добровольная мобилизация в полицейские батальоны молодежи в возрасте от 18 до 25 лет. Требования приема к добровольцам соответствовали тем, что предъявлялись при вербовке в части СС. Формировались батальоны и из лиц более старших возрастов. Основу контингента создававшихся частей составляли активисты националистических молодежных организаций, бывшие военнослужащие эстонской армии, пограничники и полицейские{1489}.
Всего же за время войны в Эстонии было сформировано 26 батальонов «шума», получивших номера с 29-го по 45-й, 50-й и с 286-го по 293-й — общей численностью около 10 тыс. человек{1490}. Батальоны несли гарнизонную службу, охрану военных объектов и путей сообщения на территории генерального комиссариата «Эстония» или направлялись в другие оккупированные области (Ленинградская область, Белоруссия, Украина) для выполнения аналогичных задач или борьбы с партизанами. Некоторые из них действовали против Красной Армии, главным образом на Ленинградском и Волховском фронтах, однако один из батальонов (36-й) в ноябре 1942 г. оказался в излучине Дона, где был разгромлен наступающими советскими войсками{1491}.
В марте 1944 г. путем объединения четырех батальонов (286-го, 288-го, 291-го и 292-го) был образован 1-й эстонский полицейский полк, а в июле из трех батальонов (37-го, 38-го и 40-го) — 2-й полицейский полк. Однако изменившееся к тому времени положение на фронте помешало довести формирование полков до конца, и в августе — сентябре того же года эти части были расформированы{1492}. По-видимому, все эстонские полицейские формирования прекратили свое существование в октябре 1944 г. с потерей немцами Эстонии, а их остатки влились в ряды Эстонского легиона СС
«Омакайтсе» (С. И. Дробязко)
В августе 1941 г. в Эстонии была восстановлена существовавшая до 1940 г. военизированная организация «Кайтселиит» (буквально — «Оборонный союз») под наименованием «Омакайтсе» («Самооборона»). В ее задачи входила охрана мостов и промышленных предприятий, обеспечение уборки урожая и борьба с саботажем и диверсиями. Подразделения «Омакайтсе» формировались на добровольной основе в каждом городе и деревне. Основу организации составляли 12 рот, носившие названия тех городов, где они создавались и несли службу: «Ревель», «Харриен», «Йервен», «Вирланд», «Нарва», «Тарту», «Выру», «Валга», «Петсери», «Полтсамаа», «Вильянди», «Эзель»{1493}. Кроме того, в каждой сельской общине имелись собственные группы «Омакайтсе», составлявшие отряды, на уровне волости примерно соответствовавшие роте, а на уровне уезда — батальону. Уездный начальник «Омакайтсе» подчинялся одновременно немецкому окружному комиссару и начальнику «Омакайтсе» Эстонии, которым первоначально являлся бывший полковник эстонской армии А. Майде. Личный состав был вооружен винтовками, а при взводах имелись пулеметы. Оружие члены «Омакайтсе» постоянно имели при себе и периодически собирались на сборы в волостные и уездные центры. В качестве формы одежды чаще всего использовалось обмундирование эстонской армии с белой нарукавной повязкой с надписью: «Im Dienst der deutschen Wehrmacht» («На службе германского Вермахта»).
В составе «Омакайтсе» существовала также женская секция под названием «Найскодукайтсе» («Женская самооборона»). В ее функции входили хозяйственные работы, организация питания на маневрах и сборах, оказание помощи раненым и их семьям{1494}. Кроме того, члены женских дружин могли действовать в качестве воздушных наблюдателей гражданской обороны.
Общая численность добровольцев «Омакайтсе», по данным эстонского самоуправления, составляла до 44 тыс. мужчин и женщин в возрасте от 19 до 46 лет. С введением осенью 1943 г. в «Омакайтсе» обязательной службы она выросла до 65 тыс. человек. В феврале 1944 г. на основе трех батальонов «Омакайтсе» был сформирован полк «Ревель» («Таллин»), а в сентябре — полки «Феллин», «Пернау» и «Киви». В оперативном отношении эти части подчинялись германскому армейскому командованию, но официально не относились ни к Вермахту, ни к войскам СС, ни к полиции, хотя командирами их были офицеры Эстонского легиона СС. В период оборонительных боев в Эстонии части «Омакайтсе» наравне с другими активно сражались против Красной Армии и были расформированы 16 января 1945 г.{1495} Многие их члены из тех, кто не смог или не захотел эвакуироваться, перешли к партизанской борьбе в составе отрядов «лесных братьев».
Полки пограничной охраны (С. И. Дробязко)
Начиная с февраля 1944 г. на территории Эстонии было сформировано шесть полков пограничной охраны (с 1-го по 6-й), которые, как и полицейские батальоны, активно использовались в боевых действиях на северном участке Восточного фронта. Каждый из полков имел в своем составе три батальона, артиллерийскую батарею или противотанковую роту и насчитывал в разное время от 1500 до 3000 человек{1496}. Для пополнения пограничных полков новобранцами были сформированы 1-й запасной пограничный полк и запасной пограничный батальон. В августе 1944 г. 2-й, 3-й, 4-й и 6-й полки вместе с приданными им артиллерийскими и вспомогательными частями были подчинены штабу 300-й дивизии особого назначения, а 1-й и 5-й полки — включены в состав немецкой 207-й охранной дивизии{1497}. В последних боях за Эстонию в сентябре 1944 г. все они были разгромлены, а их личный состав — уничтожен, пленен или рассеялся по лесам.
Эстонские части в Вермахте (С. И. Дробязко)
23 августа 1941 г., сразу же после оккупации Эстонии, германское командование объявило призыв добровольцев для службы в эстонских национальных частях германской армии. Срок службы, согласно контракту, должен был составлять один год. Всего удалось набрать около 20 тысяч человек, часть из которых вошла в состав шести эстонских охранных батальонов (Siecherungs Abteilungen), сформированных в сентябре 1941 г. и получивших номера с 181-го по 186-й. В январе 1942 г. эти части насчитывали 3750 солдат и офицеров. Их назначением была охранная служба и борьба с партизанами в тыловом районе германской 18-й армии, однако с мая того же года некоторые из батальонов участвовали в боях на фронте против советских войск.
В октябре 1942 г. в связи с сокращением численности за счет боевых потерь и демобилизации добровольцев, не пожелавших продлевать контракт, шесть охранных батальонов были переформированы в три пехотных батальона (658-й, 659-й и 660-й) и одну отдельную пехотную роту (657-я), которые получили стандартную нумерацию восточных частей Вермахта{1498}. Командиром 658-го батальона являлся кадровый офицер эстонской армии майор А. Ребане, ставший впоследствии заместителем командира 20-й эстонской дивизии войск СС и кавалером Рыцарского креста. Помимо названных частей, в состав Вермахта входил эстонский запасной батальон «Нарва» (не путать с одноименным батальоном СС). В апреле 1944 г. эти части были переданы в 20-ю эстонскую дивизию войск СС, причем 658-й и 659-й батальоны образовали в ней третий полк (47-й гренадерский), а остальные были расформированы с распределением личного состава по разным частям.
В апреле — мае 1944 г. для обслуживания нужд группы армий «Север» были сформированы пять эстонских саперно-строительных батальонов (Estnishe Bau-Pionier-Bataillonen) 3—4-ротного состава (номера с 1-го по 5-й). Осенью 1944 г. первые четыре батальона входили в состав боевой группы «Грассер» (LIV армейский корпус). По всей видимости, они были потеряны в период боев за Эстонию и официально расформированы в декабре того же года. V батальон, находившийся в непосредственном подчинении группы армий «Север», удалось вывести в Курляндию, откуда он был морем отправлен в Германию и в феврале 1945 г. вошел в состав гарнизона крепости Штеттин. В конце войны это была единственная эстонская часть в составе германских сухопутных войск{1499}.
Численность эстонских добровольцев в составе сухопутных войск Вермахта никогда не превышала 5 тыс. человек, включая сюда как отдельные формирования, так и лиц, служивших в немецких частях индивидуальным порядком в качестве вспомогательного персонала («хиви»). Однако еще не менее 10 тыс. эстонцев служили в рядах Люфтваффе, Кригсмарине и военизированных формирований, таких, как Организация Тодта{1500}.
Эстонский легион Люфтваффе (С. И. Дробязко)
При эвакуации Эстонии Красной Армией летом 1941 г. вся материальная часть бывших эстонских ВВС была уничтожена или вывезена на Восток. Единственными самолетами, оставшимися на территории Эстонии, были четыре моноплана эстонского производства РТО-4, являвшиеся собственностью таллинского аэроклуба. Эти машины были восстановлены по инициативе главного инструктора аэроклуба Г. Бушманна, который предложил германскому командованию создать на их основе эстонскую авиационную часть. Этим предложением заинтересовались представители Кригсмарине, и уже в марте 1942 г. самолеты Особой эскадрильи «Бушманн» совершили первый боевой вылет. Основной ее задачей в это время было патрулирование акватории Финского залива с целью обнаружения советских подводных лодок{1501}.
Вскоре, оценив положительный опыт использования эстонской эскадрильи, командование Люфтваффе потребовало ее переподчинения себе. Переименованная в 127-ю авиагруппу, эскадрилья «Бушманн» получила на вооружение устаревшие немецкие машины и после переподготовки личного состава была реорганизована в 11-ю (эстонскую) группу ночных бомбардировщиков. Состоявшая из трех эскадрилий, две из которых были оснащены самолетами Не.50А, а третья — Аг.66, группа действовала с аэродромов на территории Эстонии до сентября 1944 г., когда она была расформирована из-за недостатка топлива и запчастей{1502}.
Помощники Люфтваффе и ПВО (С. И. Дробязко)
1 июля 1944 г. в Таллине состоялось совещание германской оккупационной администрации, эстонского самоуправления и руководителей профашистской организации «Эстонская молодежь». Целью совещания было создание, по возможности на добровольной основе, корпуса эстонской молодежи (от 15 до 20 лет) для несения вспомогательной службы в частях противовоздушной обороны в качестве так называемых «помощников Люфтваффе и ПВО» (Luftwaffen- und Flakhelfer). Предполагалось, что добровольцы будут служить на территории своей страны и исключительно в ведении Люфтваффе, однако ни одно из этих условий на практике не было соблюдено, так как уже в сентябре Эстония была потеряна немцами.
Всего до сентября 1944 г. удалось мобилизовать 3000 человек, вт. ч. 478 девушек. Пройдя трехнедельную подготовку, все они были направлены в действующие части ПВО для обслуживания орудий и прожекторных установок, в подразделения установок дымовой завесы, роты привязных аэростатов, транспортные и снабженческие части ВВС — вплоть до работы в мастерских и на кухнях. 346 человек из общего числа эстонских «помощников» были переведены в Кригсмарине в качестве «помощников флота» (Marine-Helfer), однако после эвакуации Эстонии снова возвратились в подчинение Люфтваффе{1503}.
Когда территория Эстонии была занята Красной Армией, около 1100 «помощников» (1000 юношей и 100 девушек) были эвакуированы вместе с отступающими германскими войсками и перевезены в лагеря на территории Германии, Чехии и Дании. Большая часть — около 800 человек — была отправлена в Висмар (на Балтийском побережье), где составила 60-й запасной зенитно-артиллерийский дивизион. Отсюда после соответствующей подготовки получившие квалификацию канониров (т. е. рядовых зенитной артиллерии) «помощники» были переведены в Данию. В марте 1945 г. в Оденсе им объявили о присоединении к учебно-запасному полку 20-й гренадерской дивизии войск СС{1504}.
Эстонский добровольческий легион (К. К. Семенов)
Слета 1941 г. немцы создавали различные добровольческие подразделения из эстонских добровольцев. Большая часть этих подразделений находилась в рядах немецкой полиции и лишь несколько в рядах сухопутной армии. С увеличением количества эстонских добровольцев в немецкой армии и полиции эстонские офицеры стали проявлять обеспокоенность по поводу нецелевого использования отдельных эстонских подразделений. Зимой 1941–1942 гг. это нашло отражение в меморандуме старших эстонских офицеров, потребовавших у немцев объединения эстонских добровольцев в отдельное крупное подразделение. Весной 1942 г. начала обсуждаться идея создания Эстонского легиона СС. В начале августа 1942 г. на это было получено одобрение Гитлера, и 28 августа о создании легиона было объявлено эстонцам. Приказом Главного оперативного управления СС от 29 сентября 1942 г. предписывалось начать формирование Эстонского легиона с 1 октября 1942 г. на полигоне Хайделагерь в Дебице{1505}.
Немцы планировали, что легион будет представлять собой моторизованный пехотный полк. 23 ноября 1942 г. немцы организовали штаб формирования Эстонского легиона (Aufstellungsstab fur Estnische legion). К концу 1942 г. в составе легиона были образованы штаб и штабная рота, 3 батальона (по 4 роты каждый), минометная и противотанковые роты. Командиром легиона был назначен оберштурмбаннфюрер СС Франц Аугсбургер. Вскоре легион был обозначен как 1-й Эстонский добровольческий гренадерский полк СС. К началу 1943 г. в легионе насчитывалось 1280 человек, из них эстонцами были 37 офицеров, 175 унтер-офицеров и 757 рядовых{1506}. Еще 200 чинов легиона были этническими немцами из Прибалтики. В начале 1943 г. в составе полка была образована саперная рота, а 22 февраля — запасной батальон в Дебице (Ersatzbataillon der Estnische SS Legion).
Формирование эстонского легиона СС для многих функционеров СС было сомнительным делом, многие опасались, что результат применения легиона на фронте будет неудовлетворительным. По этой причине руководство СС решило использовать один из батальонов полка на фронте и проверить таким образом его надежность и боеспособность. 3 марта 1943 г. в штабе легиона был получен приказ об отправке первого батальона на фронт в состав танково-гренадерской дивизии СС «Викинг», оперирующей в это время в районе Изюма. Под обозначением эстонского добровольческого гренадерского батальона СС «Нарва», он был введен в состав пехотного полка СС «Вестланд» в качестве 3-го батальона{1507}. Командиром батальона был назначен немецкий гауптштурмфюрер СС Георг Эберхардт. Эстонцы хорошо проявили себя 18 июля 1943 г. в бою за высоту 186.9 (неподалеку от Изюма), поддерживаемый огнем артиллерийского полка дивизии «Викинг» батальон уничтожил около 100 советских танков, но потерял своего командира, место которого занял оберштурмфюрер СС Кооп. К началу августа 1943 г. численность батальона снизилась всего лишь до 157 человек{1508}. Несмотря на убыль в личном составе, эстонцы продолжали храбро сражаться. Они вновь отличились 18 августа 1943 г. в бою за высоты 228 и 209 около Кленовой, где, взаимодействуя с ротой «Тигров» из танкового полка СС «Тотенкопф», уничтожили 84 советских танка{1509}. Позже в разведсводках Красной Армии указывалось, что батальон «Нарва» имеет большой опыт борьбы с танками. В немецкой же армии стойкость эстонского батальона вошла в поговорку. «Нарва» стоит» — говорили немцы{1510}. Продолжая боевые действия в рядах дивизии «Викинг», эстонские добровольцы вместе с ней попали в Корсунь-Шевченковский котел зимой 1944 г., при выходе из которого понесли большие потери. В апреле в дивизию «Викинг» пришел приказ об изъятии из ее состава эстонского батальона и отправке его в эстонские части СС.
3-я добровольческая бригада СС (эстонская № 1) (К. К. Семенов)
По приказу от 5 мая 1943 г. Эстонский легион СС начал переформировываться в эстонскую добровольческую бригаду СС. В составе бригады планировалось сформировать 2 гренадерских полка. При формировании в составе 1-го полка было создано 3 батальона (всего 12 рот) и минометная, саперная и противотанковые роты; в составе 2-го полка — 3 батальона (12 рот) и саперная рота. 22 октября 1943 г. бригада получила порядковый номер и стала, таким образом, 3-й эстонской добровольческой бригадой СС. Помимо двух полков в бригаде начали формироваться учебно-запасной батальон в Дебице и рота связи с номером 33, плюс артиллерийский и зенитный дивизионы с № 53 и полевой запасной батальон с тем же номером. 26 октября 1943 г. был организован генерал-инспекторат Эстонского легиона. На должность генерал-инспектора был назначен бывший начальник отдела эстонского генерального штаба полковник Йоханес Соодла, произведенный немцами в чин легионс-оберфюрера СС.
В конце октября 1943 г. бригада была погружена в эшелоны и начала отбывать в группу армий «Север». Прибыв в тыловой район группы армий «Север», бригада была подчинена начальнику антипартизанских соединений обергруппенфюреру СС и генералу полиции Эриху фон дем Баху, который в свою очередь передал бригаду в состав боевой группы Йеккельна. В ноябре 1943 г. бригада приняла участие в крупной антипартизанской операции «Генрих» на территории Витебской области в районе Себеж — Пустошка. Затем бригада была подчинена VIII армейскому корпусу 16-й армии, в рядах которого приняла участие в боях с частями 3-й ударной армии. К 17 декабря 1943 г. в рядах бригады насчитывалось 5099 человек, из них 178 офицеров, 864 унтер-офицера, 4057 нижних чинов{1511}. В декабре 1943 г. — январе 1944 г. бригада оперировала в районе Старой Руссы. В конце января 1944 г. части бригады были выведены в район юго-западнее Опочки и подчинены I армейскому корпусу. 24 января 1944 г. бригада была развернута в 20-ю эстонскую добровольческую гренадерскую дивизию СС (20. Estnische SS-Freiwilligen-Grenadier division).
20-я гренадерская дивизия войск СС (эстонская № 1) (К. К. Семенов)
8 февраля 1944 г. эстонские добровольцы для завершения переформирования были выведены на территорию Эстонии. В середине февраля в район станции Мыхва из Польши прибыл 33-й учебно-запасной батальон СС эстонской бригады и остатки различных полицейских батальонов, которые вместе с новобранцами последней мобилизации (проходила с начала января по 15 февраля 1944 г.) составили новую дивизию. Полки дивизии стали добровольческими гренадерскими полками СС № 45 и 46 (эстонские № 1 и 2). Все вспомогательные подразделения бригады, ранее не превышавшие роты, были развернуты до полных штатов с получением номера 20, за исключением 33-го учебно-запасного батальона СС, сохранившего свой прежний номер.
Ухудшение обстановки на фронте заставило немцев использовать некоторые батальоны дивизии в боях у Чудского озера. Так, за местечко Миирапула сражались 1-й батальон 45-го полка СС, саперный взвод и часть зенитного дивизиона{1512}. В ночь на 21 февраля части дивизии, включая запасной батальон, были введены на передний участок фронта: оба полка в район 4–5 км северо-западнее Нарвы, 33-й батальон северо-западнее местечка Васа. В ходе боев на этих позициях первый эстонец из войск СС — легионс-унтершарфюрер СС Харальд Нугисекс заслужил Рыцарский крест Железного креста{1513}. В марте 1944 г. дивизия была передана в состав III танкового корпуса СС оперативной группы «Нарва». 15 апреля 33-й батальон, расположенный теперь неподалеку от Таллина в местечке Клоога, был переформирован в 20-е гренадерское учебно-запасное подразделение СС, состоявшее из 2 учебных и 1 запасного батальонов. 26 мая 1944 г. дивизия была переименована в 20-ю гренадерскую дивизию войск СС. До лета 1944 г. дивизия продолжала оборонительные действия в районе Нарвы, пополняясь различными разбитыми полицейскими батальонами. В начале июня 1944 г., путем перевода из Вермахта 658-го и 659-го эстонских батальонов, был создан третий полк, получивший номер 47 (эстонский № 3). Таким образом, в это время дивизия состояла из гренадерских полков 45, 46, 47, артиллерийского полка и фузилерного батальона (создан на основе батальона «Нарва»). В состав дивизии входил еще ряд различных вспомогательных и тыловых частей, а также полевой запасной батальон и учебно-запасное подразделение.
Все перечисленные подразделения, кроме гренадерских полков, получили номер 20. Со временем в состав дивизии вошел русско-эстонский строительный батальон из трех рот.
В июле части дивизии были расположены на участке фронта Нарва — Мыэсу — Сийвертси, где вели бои с войсками 2-й ударной армии. Потеря Нарвы тяжело отразилась на состоянии эстонцев — из рядов дивизии дезертировало 1571 эстонцев{1514}. После оборонительных боев при Сийвертси остатки дивизии были введены в укрепленный район «Танненберг». После упорных и кровопролитных боев у Вайваре, 18 сентября 1944 г. эстонцы получили приказ оставить Родину и отступать на запад. В октябре они были выведены в резерв группы армий, а затем были отправлены на полигон СС Ноехаммер в Силезии. 6 декабря 1944 г. запасное подразделение дивизии было переформировано в 20-й учебно-запасной полк СС{1515}. Восстановление дивизии длилось до конца января 1945 г., в состав дивизии были переданы остатки эстонских пограничных полков и полицейских батальонов. Форсирование Одера советскими войсками заставило дивизию покинуть Ноехаммер и отбыть на фронт в район Оппельна. Тактически дивизия была подчинена VIII армейскому корпусу 17-й армии. 15 февраля 1945 г. учебно-запасной полк дивизии был отправлен в местечко Оденси в Дании, подальше от фронта. В марте 1945 г. эстонцы сражались за Фалкенберг. 19 марта 1945 г. в бою на севере от города Нойештадт погиб дивизионный командир бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС Франц Аугсбургер{1516}. Новым командиром дивизии был назначен оберфюрер СС Бертольд Маак. После этого дивизия начала отступление с боями по маршруту Хиршберг — Обер-Шрейберхау-Габлонц. В апреле оставшиеся в строю эстонцы вступили на территорию Чехословакии, уклоняясь от крупных стычек с партизанами и советской армией, они достигли района Юнгбунцлау — Мельник, где и сдались американцам после всеобщей капитуляции немецкой армии.
Латышские формирования
Самооборона, полицейские и охранные части (С. И. Дробязко)
Уже в дни отступления Красной Армии из Латвии по всей ее территории начали формироваться отряды самообороны, представлявшие собой, по сути, воссозданную довоенную организацию «Айзсаргов» («Гражданской гвардии»). С приходом немцев многочисленные антисоветские партизанские группы были разоружены и расформированы, а вместо них созданы вспомогательные добровольческие полицейские части под германским контролем. Так, 3 июля 1941 г. командование айнзатцгруппы «А» сформировало в Риге, Даугавпилсе и других городах Латвии несколько рот Латышской вспомогательной полиции (Lettische Hilfspolizei), которые довольно успешно выполняли обязанности по борьбе с советскими партизанами и отставшими от своих частей группами красноармейцев{1517}. Одной из этих рот командовал бывший офицер латвийской армии Вальдемарс Вейсс, ставший впоследствии первым из латышей — кавалеров германского Рыцарского креста{1518}. Кроме того, в Риге были сформированы две отдельные группы специально для проведения еврейских погромов. Впоследствии на основе этих формирований были созданы вспомогательные части полиции порядка.
Начиная с сентября 1941 г. на территории Латвии были созданы местные отделения полиции, а на базе отрядов самообороны организованы латышские батальоны «шума». До конца 1943 г. был сформирован 41 батальон: номера с 16-го по 28-й, с 266-го по 282-й (из них 271-й и 279-й батальоны формировались дважды), с 311-го по 313-й, с 316-го по 322-й. Их общую численность следует оценивать в 15 тыс. солдат и офицеров, в то время как всего в латышской полиции по состоянию на 1 сентября 1943 г. служило 36 тыс. человек{1519}. Кроме того, три батальона (283-й, 314-й и 315-й, т. н. латгальские) были сформированы летом — осенью 1943 г. из русского населения Латвии{1520}. Батальоны несли охранную службу в тыловых районах, главным образом по обеспечению безопасности путей снабжения германской армии, привлекались к охране лагерей военнопленных. Некоторые из них отправлялись для борьбы с партизанами и охраны военных и хозяйственных объектов на территории Украины и Белоруссии. Часть батальонов действовала на фронте в полосе германской группы армий «Север», а как минимум один (27-й) принимал участие в боях на южном участке фронта в ходе зимней кампании 1942/43 гг.
27 июля 1943 г. путем объединения четырех батальонов — 277-го, 278-го, 312-го и 276-го, получивших, соответственно, номера I, II, III и IV, был образован 1-й латышский добровольческий полицейский полк «Рига». В начале ноября полк был отправлен на фронт в район Невеля, где в течение четырех месяцев участвовал в боях против наступающих войск Красной Армии. В марте 1944 г. понесший большие потери полк был отправлен в Латвию для отдыха и восстановления. За проявленную в зимних боях храбрость его личный состав получил право носить нарукавные ленты с именем полка{1521}. В октябре полк морским путем был переброшен из Курляндии в Данциг, где его расформировали с передачей личного состава в 15-ю латвийскую дивизию войск СС.
Еще два латвийских полицейских полка — 2-й и 3-й — были сформированы в феврале — марте 1944 г. Основой формирования 2-го полка, «Лиепая», послужили 22-й, 25-й, 313-й и 316-й батальоны, 3-го — 317-й, 318-й и 321-й. Летом эти полки были приданы боевой группе СС «Йеккельн», действовавшей против партизан и Красной Армии в районе бывшей советско-латвийской границы. Понесшие большие потери полки в августе были выведены на территорию Латвии и расформированы{1522}. 16 сентября началось формирование из лиц старших возрастов нового 2-го латышского полицейского полка «Курземе». В октябре вместе с 1-м полицейским полком «Рига» его вывезли по морю в Данциг, а оттуда в Торунь, где он и был расформирован, а его личный состав передан на пополнение 15-й дивизии войск СС{1523}. По пути отступления в порт Вентспилс дезертировало до 40 % личного состава полка.
В 1943 г. германские оккупационные власти легализовали в Латвии организацию «Айзсаргов», которая до конца войны служила резервом коллаборационистских вооруженных формирований, таких, как 15-я и 19-я дивизии войск СС, полки пограничной стражи и полицейские батальоны. К началу июля 1944 г. в ее рядах состояло 22 262 человека. После освобождения советскими войсками большей части территории Латвии часть айзсаргов вместе с членами других антисоветских формирований была намеренно оставлена в освобожденных областях вести партизанскую и диверсионную войну в составе отрядов «лесных братьев». Эта война продолжалась в ряде районов до середины 60-х годов.
К концу войны в составе германской группировки, отрезанной в Курляндии, находилось семь латышских полицейских батальонов (20-й, 23-й, 267-й, 269-й, 271-й, 319-й и 322-й), насчитывавших от 150 до 300 человек каждый{1524}. Остальные были уничтожены или расформированы с передачей личного состава в 15-ю и 19-ю дивизии войск СС.
Латышские полки пограничной охраны (С. И. Дробязко)
В феврале 1944 г., так же как и в Эстонии, в Латвии были сформированы шесть пограничных полков четырехбатальонного состава (номера с 1-го по 6-й) численностью от 2400 до 3300 человек каждый. Полки использовались в борьбе с партизанами и на строительстве укреплений вдоль бывшей советско-латвийской границы, а также сражались на фронте против Красной Армии, будучи приданными немецким пехотным дивизиям. В июле — августе четыре полка (1-й, 3-й, 4-й и 6-й) были расформированы с передачей личного состава на пополнение латышских дивизий войск СС и двух оставшихся полков (2-го и 5-го). Последние ввиду больших потерь были сведены в октябре того же года в 106-й гренадерский полк войск СС, который был расформирован в конце декабря с включением личного состава в 19-ю дивизию войск СС{1525}. Из части личного состава 2-го и 5-го полков, непригодного для службы на фронте, были организованы строительные батальоны Клавиньша и Звайгне, включенные в состав VI добровольческого корпуса войск СС и действовавшие в Курляндии до самого окончания войны{1526}.
Латышские части в Вермахте (С. И. Дробязко)
Первой латышской частью в составе Вермахта стала переданная осенью 1942 г. в подчинение командующего тыловым районом группы армий «Север» 4-я рота 17-го батальона вспомогательной полиции («шума»), ставшая 652-й латышской охранной ротой, а позднее — ротой снабжения с тем же номером. К маю 1943 г. Вермахту подчинили также действовавший на Украине 270-й латвийский саперный полицейский батальон, переброшенный в состав группы армий «Север» и переименованный в 672-й восточный саперный батальон (латышский){1527}.
Начиная с апреля 1943 г. из латышей были сформированы четыре строительных батальона (Lettische Bau-Abteilungen) (номера с 1-го по 4-й). Помимо этого, в мае 1944 г. в состав Вермахта в качестве саперно-строительных были переданы созданные незадолго до этого пять новых (т. н. латгальских) полицейских батальонов (номера 315-й, с 325-го по 328-й). В августе того же года были расформированы 1-й и 3-й строительные батальоны, а 2-й батальон получил номер 1, однако в ноябре 1944 г. — январе 1945 г. 2-й и 3-й батальоны сформировали заново. Сверх этого были созданы три новых батальона — 5-й, 6-й и 7-й. Все семь батальонов, насчитывавших, по разным данным, от 1655 до 2500 человек, находились в Курляндском котле, где и капитулировали в мае 1945 г.{1528} Из других латышских частей Вермахта до последних месяцев войны просуществовали вышеупомянутый 672-й саперный батальон, 315-й, 326-й и 327-й латгальские саперно-строительные батальоны, а также пять отдельных рот (4 строительных, 1 снабжения и 1 запасная). По состоянию на 27 марта 1945 г. все они находились в Курляндии, за исключением одной строительной роты, действовавшей в составе германской 9-й полевой армии на Одерском фронте{1529}.
Помимо отдельных частей, немало латышей служило в рядах германской армии в качестве «хиви» на вспомогательных должностях. К началу июля 1944 г. таковых насчитывались 12 159 человек.
Латышский легион Люфтваффе (С. И. Дробязко)
В то время как в Эстонии авиационный легион существовал фактически с 1941 г., в Латвии предложение о создании аналогичного формирования было сделано лишь в июле 1943 г., когда подполковник латышских ВВС Я. Руцельс вошел в контакт с представителями командования 1-го воздушного флота Люфтваффе. К сентябрю в легион вступило около 1200 добровольцев, подготовка которых осуществлялась на территории Латвии. Со своей стороны немцы предоставили инструкторов и обеспечили материальную часть — два десятка устаревших Аг.66, Go. 145 и Ви. 131, а также несколько более современных машин. Латышские летчики проходили подготовку в соответствии с требованиями германских ВВС в летной школе в Лиепае. Формирование сил ПВО легиона было возложено на командира 43-го зенитно-артиллерийского полка Люфтваффе. Организационно авиационный легион считался частью Латвийского легиона и находился под юрисдикцией генерала Р. Бангерскиса{1530}.
К марту 1944 г. была сформирована 1-я, а в июне того же года 2-я эскадрилья ночных бомбардировщиков. Две эскадрильи, насчитывавшие в общей сложности 13 офицеров, 23 унтер-офицера летного состава, 135 солдат наземного персонала, 2 немецких офицеров связи и 8 немецких унтер-офицеров на административных должностях, составили 12-ю группу ночных бомбардировщиков под командованием капитана Граудиньша (позднее подполковника Бульманиса). На вооружении группы находилось 37 самолетов Аг.66 (18 в 1-й эскадрилье и 19 — во 2-й). В июле к ним добавилась еще одна эскадрилья, однако она так и не была доведена до штатной численности, и вскоре ее личный состав распределили по двум первым{1531}.
Приказом командующего 1-м воздушным флотом от 17 августа 1944 г. подполковник Руцельс был утвержден в должности командира Латышского легиона Люфтваффе (Luftwaffe Legion Lettland). К этому времени легион включал 12-ю группу ночных бомбардировщиков в составе трех эскадрилий и еще одной в стадии формирования, а также 385-й зенитно-артиллерийский дивизион в составе трех батарей (в оперативном подчинении 43-го зенитно-артиллерийского полка Люфтваффе). Общая численность легиона составляла 628 человек. Лучшие латвийские пилоты были отправлены в Германию, где в летной школе г. Бромберга прошли переподготовку на истребителях Fw.190 и после окончания учебного курса были включены в состав авиагруппы 54-й истребительной эскадры Люфтваффе, действовавшей с аэродрома Спильве, недалеко от Риги.
В сентябре 1944 г., когда Красная Армия вплотную приблизилась к границам Латвии, авиационный легион был эвакуирован в г. Брюстфорт (Восточная Пруссия), а спустя месяц — расформирован из-за недостатка горючего и запчастей. Его личный состав был распределен среди других частей Люфтваффе. Самая большая группа была отправлена в Данию и объединена с частью Эстонского воздушного легиона. Большинство латышей попали в зенитные части, и лишь немногие продолжали служить в качестве летных экипажей. Латышских летчиков-истребителей в октябре перебросили на аэродром Альтдам близ Штеттина и позже они участвовали в обороне Берлина в составе 1-й истребительной эскадры. Несколько латышских пилотов сражались на Западном фронте против англичан и американцев, причем четверо из них были сбиты. Некоторое количество латышей служило в парашютных дивизиях Люфтваффе, использовавшихся в конце войны в качестве обыкновенной пехоты. Среди них оказались главным образом те, кто был призван в ходе тотальной мобилизации в июле — августе 1944 г., но не попал в Латышский легион СС по состоянию здоровья{1532}.
«Помощники Люфтваффе и ПВО» (С. И. Дробязко)
Особую категорию латышских добровольцев в германских ВВС составляли «помощники Люфтваффе и ПВО» (Luftwaffen- und Flakhelfer) — 5000 юношей и 2000 девушек, призванные по линии «Латышской молодежной организации» летом 1944 г.{1533} Большая их часть проходила подготовку в учебном лагере СС в Эгере (Судетская область). Отсюда в апреле 1945 г. 60 юношей были переведены в Аусзиг, где из них наспех сколотили роту истребителей танков «Рига» в составе трех взводов под командованием офицеров Латышского легиона СС. Однако отсутствие необходимого для борьбы с танками вооружения не позволило роте принять участие в боях, и 6 мая 1945 г. рота «Рига» в полном составе выступила на запад, чтобы сдаться в плен американским войскам{1534}. В Курляндии к моменту окончания войны находилось от 500 до 1000 латвийских «помощников»{1535}.
Латышские добровольцы в Имперской трудовой службе (С. И. Дробязко)
В 1942–1943 гг. около 4600 латвийских юношей было завербовано в Имперскую трудовую службу (Reichsarbeitsdienst — RAD). Вначале это были главным образом люди, желавшие добиться поступления в немецкие университеты или в латышский университет в Риге. С началом в 1943 г. общей мобилизации юноши, а позднее и девушки просто призывались в RAD и партиями направлялись в лагеря на территории Германии, где из их числа комплектовали латышские подразделения ротного звена, подчиненные немецким офицерам. Большинство унтер-офицеров также были немцами. В январе 1944 г. латыши — члены RAD — были отозваны на родину, где две или три латышские роты под командованием немецких офицеров использовались на строительстве оборонительных линий на границе Латвии.
По прошествии положенных шести месяцев службы все юноши переводились в 15-ю гренадерскую дивизию войск СС, однако к августу 1944 г. мужской персонал RAD, вне зависимости от выслуги, был отправлен в Германию на войсковой учебный полигон Кенитц, где проходил подготовку в качестве мотопехоты. Месяц спустя наиболее способные курсанты были отобраны для дальнейшего обучения на офицерских и унтер-офицерских курсах, а остальные переведены в состав железнодорожной охраны и саперных подразделений Вермахта. Они соединились с 15-й дивизией войск СС только в феврале 1945 г.{1536}
Латышский легион (К. К. Семенов)
Германо-латышское сотрудничество началось сразу после вступления немецких войск в Латвию. На основе латышских националистических партизанских отрядов стали формироваться первые полицейские батальоны. Освободив от советских войск территорию Прибалтики, немцы столкнулись с проблемой местного национализма. Латышские националисты рассчитывали, что немцы вскоре объявят о независимости Латвии. Немцы разговоров о независимости избегали и в свою очередь просили у латышей солдат для защиты обретенной ими свободы. Латыши согласились на требования немцев, но потребовали создания 100 000 латышской армии. В конце января 1943 г. Гитлер санкционировал создание крупного латышского подразделения. 10 февраля 1943 г. было объявлено о создании Латышского легиона, началась мобилизация местного населения{1537}. Планировалось, что в отличие от других национальных легионов в состав Латышского легиона будут включены все латышские подразделения, вне зависимости от принадлежности к роду войск. Костяком легиона стали латышские полицейские батальоны, в декабре 1942 г. вошедшие в состав 2-й пехотной бригады СС.
30 апреля 1943 г. была образована Генеральная инспекция Латышского легиона (General Inspektion der Lettische Legion). На должность генерал-инспектора был назначен бывший генерал белой армии и военный министр Латвии Рудольф Карлович Бангерский (Бангерскис), произведенный немцами 3 марта 1943 г. в легионс-группенфюреры СС и генерал-лейтенанты войск СС. Штаб инспекции располагался в Риге, а с ноября 1944 г. в Любеке. В составе инспекции были созданы отделы — судебный, призывной, инспекционный, культуры и здоровья, административно-кадровый, юстиции, медицинский, ветеринарный и снабжения{1538}. В конце войны служащие инспекции были арестованы английскими войсками.
15-я гренадерская дивизия войск СС (латышская № 1) (К. К. Семенов)
Приказом Главного оперативного управления СС от 15 февраля 1943 г. предписывалось сформировать латышскую добровольческую дивизию СС. Формирование приказывалось начать с 25 февраля 1943 г.{1539} Основу дивизии составили призывники. Командиром дивизии был назначен бригадефюрер СС и генерал-майор войск СС Петер Хансен. На протяжении весны — лета 1943 г. на территории Латвии было создано 3 пехотных (гренадерских) полка, артиллерийский полк, а также различные вспомогательные части. В мае 1943 г. новым командиром дивизии был назначен группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС Карл граф фон Пуклер-Бургхаус. В сентябре 1943 г. пехотные полки дивизии были переформированы из трехбатальонных в двухбатальонные. 22 октября 1943 г. дивизия получила номер 15, а ее полки номера 32, 33 и 34. В связи с началом Невельского наступления Красной Армии на участке 16-й армии немцы были вынуждены бросить дивизию (без артиллерийского полка) на Волховский участок фронта в середине ноября 1943 г.
20 ноября первым из состава дивизии в бой у Ново-сокольников вступил 34-й полк. Опасаясь за результаты боевого применения дивизии, немцы разделили дивизию на несколько боевых групп, каждая из которых была придана одной из немецких дивизий. Эти группы сражались у Гвоздово и озера Кислое. К 31 декабря 1943 г. численность дивизии составляла 15 192 человека, из них — 471 офицер, 1330 унтер-офицеры и 13 391 нижних чинов{1540}. В январе 1944 г. дивизия была собрана в Каменке, куда также прибыл артиллерийский полк дивизии. В конце месяца части дивизии заняли оборонительные позиции около Старой Руссы. 17 февраля 1944 г. дивизию возглавил оберфюрер СС Николас Хейльманн. В конце февраля 1944 г. латышские эсэсовцы отошли на западный беpeг p. Великая на так называемую позицию «Пантера» (Panthersteilung). После тяжелых кровопролитных боев у Полисти и Великой 15-я дивизия отошла к Синяге. В апреле дивизия отошла в район Опочки, где участвовала в боях за Иванцово, Бабкино и Сорокине. С 24 апреля 1944 г. на участке фронта, занимаемого дивизией (Невельское направление), установилось относительное затишье. 15 июня 1944 г. латышская дивизия была переименована в 15-ю гренадерскую дивизию войск СС. 22 июня 1944 г. Красная Армия начала новую наступательную операцию «Багратион». А 10 июля 1944 г. советские войска обрушились на позиции 15-й дивизии. Ее части были атакованы дивизиями 2-го Прибалтийского фронта. Вначале части дивизии оказывали упорное сопротивление Красной Армии. Но к середине июля дивизия понесла громадные потери и была деморализована. 15 июля из-за ошибки командования был почти полностью уничтожен 32-й полк, из 800 человек остававшихся в строю перед боем у Острова уцелело только 12 человек. Другие полки тоже понесли большие потери и насчитывали в своем составе около 200 человек каждый{1541}.
20 июля остатки дивизии были выведены с фронта в тыл 18-й армии. Формальным командиром остатков дивизии был назначен оберфюрер СС Герберт фон Обвурцер. Все боеспособные чины дивизии и артиллерия были переданы в состав 19-й дивизии СС, а остальные 20 августа 1944 г. были отправлены на полигон Кенитц в Западной Пруссии для восстановления. В районе Ке-нитца дивизия находилась до конца 1944 г., она была пополнена за счет различных полицейских частей и новобранцев и к 16 декабря 1944 г. в ее рядах насчитывалось 16 870 человек{1542}.
В январе 1945 г. Красная Армия начала Висленско-Одерскую наступательную операцию, и 23 января дивизия была двинута на фронт у Накеля. Уже в первые дни боев дивизия понесла ощутимые потери, а 26 января командир дивизии оберфюрер СС фон Обвурцер был захвачен в плен, вместо него командиром дивизии был назначен оберфюрер СС Адольф Акс. Спустя 4 дня по-еле прибытия на фронт дивизия начала отступление, прикрываемое частями 4-й добровольческой танково-гренадерской бригады СС «Нидерланд». 31 января 1945 г. латыши были окружены советскими войсками у Петрова, но через 3 дня с большими потерями все же вырвались из котла, причем 32-й полк был практически уничтожен. 11 февраля в окружение у Камина попал уже только 33-й полк, однако и ему удалось прорваться с боем{1543}. За ошибки в командовании дивизией 15 февраля 1945 г. оберфюрер Акс был снят с поста командира дивизии и заменен оберфюрером СС Карлом Бурком. В марте 1945 г. несчастная дивизия вновь попала в окружение вместе с корпусной группой «Теттау». Командир корпусной группы генерал Ганс фон Теттау приказал всем своим частям прорываться по отдельности. В течение нескольких дней боевые группы дивизии прорывались с боями и лишь 12 марта соединилась с немецкими частями у Диевенова. Затем остатки дивизии были переброшены на север от Берлина в район Нойбранденбург. Часть дивизии была использована для подготовки оборонительных рубежей у Ной-Руппина, а из наиболее боеспособных первых батальонов 32-го и 33-го полков 19 апреля 1945 г. была создана боевая группа под командованием ваффен-штандартенфюрера СС Вилиса Янумса. Группу Янумса планировалось использовать в обороне Берлина от советских войск. Однако Янумс нарушил приказ и увел свою группу (всего около 800 человек) на юг к Эльбе, где 25 апреля 1945 г. сдался американцам.
Остальная часть дивизии также ушла с занимаемых позиций, правда чуть позже и уведомив своего немецкого дивизионного командира, после чего сдалась американцам около Шверина. Одно из подразделений дивизии все же участвовало в обороне Берлина. Остатки 15-го фузилерного батальона СС (около 80 человек) сражались в западном секторе правительственного квартала, на площади Унтер ден Линден и в руинах Имперского министерства авиации{1544}. Командир этого батальона ваффен-оберштурмфюрер СС Атис Нейландс позже выполнял функцию переводчика на переговорах о капитуляции Берлинского гарнизона.
Несмотря на большие потери латышских дивизий СС, в распоряжении немцев всегда находилось достаточное количество потенциальных рекрутов. Для их обучения и подготовки немцы организовывали и крупные запасные части СС. 1 ноября 1943 г. в Митаве был сформирован 15-й гренадерский учебно-запасной батальон СС (SS-Grenadier Ausbildungs und Ersatz Bataillon 15), командиром батальона был назначен оберштурм-баннфюрер СС Гарте. 15 апреля 1944 г. батальон был развернут в латышское учебно-запасное соединение СС, командиром которого стал оберфюрер СС фон Обвурцер. В составе соединения были сформированы учебный полк и запасной батальон. 21 июля 1944 г. соединение под командованием штандартенфюрера СС Бруно фон Бредова было отправлено в район Елгавы. Спустя еще 5 дней из солдат подразделения была создана боевая группа. Эта группа была отправлена на захват литовского города Шауляй. Эта попытка потерпела крах, а группа была уничтожена, причем среди погибших был и командир бригады фон Бредов. Остальная часть соединения под командованием оберштурмбан-фюрера СС Юрко участвовала в обороне Елгавы до конца июля 1944 г. В боях за Елгаву соединение понесло большие потери и было эвакуировано в Германию. В Германии соединение было опять переформировано в батальон, который в феврале 1945 г. располагался в сборном лагере у Геттингена.
Вторая попытка создания запасных частей 15-й дивизии была предпринята в декабре 1944 г. уже на территории Германии. Из расформированных батальонов рекрутского депо 15-й дивизии СС было создано латышское полевое запасное депо (Lettishes Feldersatz Depot). В состав депо входило 3 полка, а его командиром был назначен оберфюрер СС Георг Мартин. Каждый полк депо состоял из 3 четырехротных батальонов. 1-й и 2-й полки именовались строительными полками СС, а 3-й полк — гренадерским{1545}. 1-й полк располагался вначале в Штеттине, затем в Свинемюнде и в конце войны в Вандау. 2-й полк после создания располагался в Торне (Торунь), а 3-й в Данциге. Командирами этих полков были: 1-го — ваффен-штандартенфюрер СС Рейнгольде Векалнис; 2-го — ваффен-штандартенфюрер СС Янис Гросбергс, затем Альберте Лиепинс, и в конце ваффен-оберштурмбаннфюрер СС Николайс Русманис; 3-го — ваффен-штандартенфюрер СС Теодоре Бригге. Полки занимались постройкой укреплений и обучением новобранцев. В середине марта 1945 г. из состава полков была создана боевая группа Русманиса, которая была морем переброшена в Курляндский мешок и там вошла в состав 19-й дивизии СС{1546}. В конце войны строительные полки получили приказ двигаться на запад и сдаться англо-американцам.
Для охраны объектов Латышского легиона в Риге была сформирована 15-я охранная рота (SS-Wachkompanie 15). Командиром роты был назначен ваффен-гауптштурмфюрер СС Висвальдис Юрайдс. Позже рота была развернута в охранный батальон СС «Рига», который также занимался подготовкой унтер-офицеров латышей{1547}. Командиром батальона был назначен ваффен-штурмбаннфюрер СС Фридрихе Рубенис. В 1944 г. батальон был влит в одну из латышских дивизий.
2-я добровольческая бригада СС (латышская № 1) (К. К. Семенов)
В декабре 1942 г. в состав 2-й пехотной бригады СС были введены несколько латышских шутцманншафт-батальонов (16-й Земгальский, 19-й Латгальский, 21-й Лиепайский). В феврале 1943 г. на основе этих батальонов был образован Латышский легион. Батальоны «шума» были переформированы в трехбатальонный полк: 21-й батальон стал 1-м батальоном легиона, 19-й — 2-м, 16-й — 3-м батальоном{1548}. Формирование полка происходило в Красном Селе, однако вскоре обстановка заставила немцев отправить латышей на фронт под Пулково. Тем временем в Латвии была проведена мобилизация призывных возрастов. Но новобранцев требовалось еще подготовить и обучить, поэтому немцы продолжили перевод «шума»-батальонов в легион. Так, в апреле 1943 г. 24-й Талсийский батальон стал I батальоном нового 2-го полка легиона. Вслед за ним были переведены 26-й Тукумский и 18-й Курземский батальоны, таким образом, был образован 2-й пехотный полк легиона. В апреле 1-й и 2-й латышские полки были собраны в Красном Селе. Весной 1943 г. из состава 2-й пехотной бригады СС были выведены западноевропейские добровольческие легионы, и 18 мая 1943 г. бригада была переименована в латышскую добровольческую бригаду СС. Командиром латышской бригады стал оберфюрер СС Фритц фон Шольц.
К концу 1943 г. латышская бригада находилась на Волховском фронте, на крайнем левом фланге XXXVIII армейского корпуса группы армий «Север». Командиром бригады в это время был назначен штандартенфюрер СС Генрих Шульдт. Части бригады участвовали в боях за деревню Теремец, Спасскую Полнеть и Долгов. После этого части бригады отступили на запад. В конце 1943 г. бригада действовала у местечка Большое Замошье, Татино. Затем латыши с боями отступили к местечку Финов Луг и позже к Оредежу, а затем на западный берег Луги, где находился новый полевой запасной батальон бригады, другой батальон находился в Гатчине.
19-я гренадерская дивизия войск СС (латышская № 2) (К. К. Семенов)
7 января 1944 г. на основе 2-й латышской добровольческой бригады СС была создана 19-я латышская добровольческая дивизия СС. Переформирование бригады в дивизию происходило непосредственно на фронте, из третьих батальонов полков планировалось сформировать новый 3-й полк дивизии, а новые третьи батальоны укомплектовать новобранцами. 14 января 1944 г. советские войска начали наступление на Волховском фронте. Для сохранения новобранцев запасные батальоны из Гатчины и Луги были переброшены в Латвию в города Рига и Вайноде. В Латвии оба батальона были развернуты в полки, именовавшиеся по старинке учебными полками 2-й латышской бригады (Ausbildungs Regimenten der 2. Lettishes Brigade № 1 und 2){1549}.
В конце января 1944 г. на основе дивизии была сформирована боевая группа «Шульдт», в начале февраля группа была расформирована, а латыши переданы в состав боевой группы «Шпет». 27 февраля 1944 г. латышские дивизии заняли 30-км участок на позиции «Пантера» на юго-востоке от Острова. В течение марта дивизия участвовала в кровопролитных оборонительных боях у реки Великой и за Сапроново. В бою 15 марта 1944 г. был убит командир дивизии оберфюрер СС Шульдт, а 7 апреля был смертельно ранен заместитель командира дивизии ваффен-штандартенфюрер СС Вольдемарс Вейсс{1550}. Вместо погибшего Шульдта командиром дивизии был назначен оберфюрер СС Фридрих Вильгельм Бок. К концу апреля 1944 г. части дивизии были оттеснены к озерам Бардово и Кудевер. В апреле оберфюрер СС Бок был заменен группенфюрером СС и генерал-лейтенантом войск СС и полиции Бруно Штрекенбахом, который командовал дивизией уже вплоть до конца войны. В мае дивизия была переименована в 19-ю гренадерскую дивизию войск СС (латышскую № 2). Тем временем полки дивизии (42-й, 43-й и 44-й) участвовали в обороне дороги Опочка — Новоржев, а затем отступили от Великой в сторону латышской границы. В ходе отступления дивизия достигла поселка Красногородское, а затем вступила на территорию Латвии. В Латвии дивизия была разделена на 3 боевые группы, в состав которых было также передано пополнение из 15-й дивизии СС. Наиболее сильная группа во главе с командиром дивизии защищала город Любану, Любанское озеро и реку Айвексте. Чуть позже дивизия была вновь объединена. В начале августа 1944 г. на позиции дивизии, на реке Лысине, обрушились войска 10-й гвардейской армии, в авангарде которой шла 8-я гвардейская стрелковая дивизия им. Панфилова. Вскоре натиск гвардейцев был приостановлен «организованным огнем с хорошо укрепленных опорных пунктов»{1551}.
Позже части дивизии защищали Цесвайне. В сентябре 1944 г. 19-я дивизия заняла оборонительную позицию «Сегевольд» (латышская Сигулда). В течение месяца части дивизии оборонялись на этой позиции, а затем отступили в район севернее Доблена. В середине октября 1944 г. в ходе успешной наступательной операции советских войск образовался Курляндский мешок. Угодила в него и 19-я дивизия СС. В ходе первого сражения за Курляндию в октябре 1944 г. латыши сражались на позиции между Добеле и Дзуксте. Начало боевых действий на латышской земле стало сильным потрясением для многих, новая советская оккупация была не за горами. Это отразилось и на моральном состоянии латышских частей — в них началось массовое дезертирство. Из самой дивизии дезертировало около 500 человек, еще 2000 дезертировали из рядов запасных и резервных частей дивизии{1552}. В ходе второй битвы за Курляндию латышские части СС активной роли не играли, т. к. на участке VI корпуса СС советские войска в наступление не переходили. Рождественское сражение, или третья битва за Курляндию, длилось с 23 декабря 1944 г. по 9 января 1945 г. и было самым кровопролитным за историю Курляндских боев. Так, за один только день — 31 декабря 1944 г. — части дивизии отбили 27 массированных советских атак на свои позиции{1553}. 15 января 1945 г. полки дивизии получили почетные наименования — 42-й — «Вольдемарс Вейсс» (латышский № 1), 43-й — «Генрих Шульдт» (латышский № 2). К концу января 1945 г. части дивизии находились в районе Янпилса, этот же район они защищали в ходе 4-й битвы за Курляндию. В феврале-марте 1945 г. латышские полки отражали очередную попытку советских войск уничтожить изолированные в Курляндии немецкие части. 17 марта 1945 г. началась последняя, 6-я битва за Курляндию. Несмотря на близкий конец войны и отсутствие надежды на победу, немецкие и латышские части ожесточенно оборонялись. Лишь немецкая капитуляция заставила латышские и немецкие части сложить оружие 8 мая 1945 г. в Курляндии. В советский плен попало 5200 чинов 19-й гренадерской дивизии войск СС{1554}. Некоторая часть латышей разошлась по ближайшим лесам и пополнила отряды «лесных братьев».
VI добровольческий армейский корпус СС (латышский) (К. К. Семенов)
Образовав 2 крупные латышские части, руководство СС решило создать на их основе армейский корпус. Приказом Главного оперативного управления СС от 8 октября 1943 г. для руководства латышскими частями был создан VI армейский корпус СС. Штаб корпуса был сформирован из офицеров IV танкового корпуса СС и чинов инспекции Латышского легиона. Командиром корпуса был назначен обергруппенфюрер СС, генерал войск СС и полиции Карл фон Пфеффер-Вильденбрух. Местом формирования корпуса был выбран полигон Графенвер. В декабре 1943 г. в составе штаба корпуса и частей корпусного подчинения насчитывалось лишь 934 человека{1555}. В январе 1944 г. штаб корпуса был переброшен в группу армий «Север», где уже действовали подчиненные корпусу части. По прибытии штаб корпуса расположился в Пскове.
В марте 1944 г. части корпуса заняли оборону на укрепленной позиции «линия Пантеры». В это время в его состав входили: 106-й учебный батальон СС, 218-я пехотная дивизия, 13-я авиаполевая дивизия, 12-я танковая дивизия, а также 15-я и 19-я гренадерские дивизии войск СС. Весной — летом корпус оборонялся в районе р. Великая между Мишино и Кудевер. Летом 1944 г. корпусом командовали обергруппенфюрер СС и генерал войск СС и полиции Фридрих Йеккельн и группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС Карл Фишер фон Треуенфельд. К середине июля корпус понес огромные потери и был выведен для пополнения в район города Мадона. Только наличие большого количества различных латышских частей, передаваемых по мере надобности в корпус, спасло его от полного уничтожения. 25 июля 1944 г. новым командиром корпуса был назначен обергруппенфюрер СС, генерал войск СС и полиции Вальтер Крюгер. В августе 1944 г. 15-я гренадерская дивизия войск СС была выведена из состава корпуса и отправлена на переформирование в Западную Пруссию, а 19-я гренадерская дивизия войск СС и другие части корпуса отошли в глубь территории Латвии после оборонительного сражения в Лубанской низменности.
В октябре 1944 г. остатки корпуса были переданы из 18-й армии в 16-ю. В том же месяце для усиления боеспособности корпуса из состава 2-го и 5-го латышских пограничных полков был создан гренадерский полк войск СС (латышский № 7){1556}. Как и другие части корпуса, он получил номер 106. Полк состоял из 3 батальонов и насчитывал в своем составе 10 рот. Командиром полка был назначен ваффен-штандартенфюрер СС Эдуарде Степникс. Для боевого применения полк был придан 21-й авиаполевой дивизии, входившей в тот момент в состав латышского корпуса. В ходе трех битв за Курляндию полк потерял не менее 60 % своего состава{1557}. Из-за понесенных потерь в январе 1945 г. полк был расформирован, а его уцелевшие чины переданы в 19-ю дивизию СС. Как и другие части, корпус сражался в Курляндском мешке до 8 мая 1945 г., после чего сдался советским войскам.
Литовские формирования
С. И. Дробязко
Самооборона, полицейские и охранные части
Когда в июне 1941 г. германские войска вступили на территорию Литвы, местное население встречало их как освободителей. В 29-м стрелковом корпусе Красной Армии, созданном на основе вооруженных сил независимой Литвы, началось массовое дезертирство. Призванные против своей воли в РККА литовцы бежали в леса и создавали многочисленные повстанческие вооруженные группы, общее руководство которыми осуществлял «Фронт литовских активистов» под руководством полковника К. Шкрипы. Некоторым из этих групп удалось даже взять под свой контроль оставленные советскими войсками Каунас и Вильнюс еще до прихода немцев{1558}.
После того как Литва была полностью занята Вермахтом, разрозненные повстанческие группы были реорганизованы в отряды самообороны, которые назывались «литовскими сотнями» (Litauische Hundertshaften). Несколько позднее они были объединены в батальоны, которые немцы именовали «батальонами самообороны» (Selbstschutz), а литовцы — «батальонами ТДА» (Taudos darbo Apsauga — охрана национального труда). Всего было сформировано 24 батальона (в т. ч. 1 кавалерийский дивизион) по 500–600 человек в каждом, общей численностью 250 офицеров и 13 000 солдат. Батальонам были приданы немецкие группы связи в составе 1 офицера и 5–6 старших унтер-офицеров. Вооружение, главным образом стрелковое, было советского или германского производства{1559}. Деятельность некоторых батальонов была связана с военными преступлениями нацистов: так, например, 2-й батальон под командованием майора А. Импулявичуса принимал участие в массовых расстрелах в VII форте Каунаса.
В конце 1941 — начале 1942 гг. литовская самооборона была преобразована во вспомогательную полицию («шума»). Общая численность сформированных в 1942–1944 гг. 25 литовских полицейских батальонов (номера: с 1-го по 15-й, с 250-го по 259-й) достигала свыше 8000 человек. В функции батальонов входила охрана складов и коммуникаций, а также борьба с партизанами. Иногда при приближении фронта германское командование бросало их в бой против Красной Армии. Большинство батальонов несли охранную службу и участвовали в антипартизанских операциях за пределами Литвы: в Ленинградской области (5-й и 13-й), Белоруссии (3-й, 12-й, 15-й, 254-й и 255-й), на Украине (4-й, 7-й, 8-й, 11-й) и в Польше (2-й). По некоторым данным, один батальон действовал даже в Италии, а еще один — в Югославии. Командующим литовской вспомогательной полицией номинально являлся офицер регулярной литовской армии подполковник А. Спокевичус, в действительности же его полномочия имели инспекционный характер, а основной функцией было поддержание связи с командованием германскими силами безопасности на оккупированной территории{1560}.
На протяжении 1943–1944 гг. некоторые из батальонов были расформированы, а их личный состав передан на пополнение оставшихся. Из четырех батальонов (2-го, 9-го, 253-го и 257-го) в июле 1944 г. в Каунасе был образован 1-й литовский полицейский полк. К этому времени Литва вновь стала театром военных действий, и полк, первоначально предназначавшийся для борьбы с партизанами, был брошен на фронт против Красной Армии. Он понес большие потери и уже в следующем месяце был расформирован. В сентябре — октябре 1944 г. была предпринята попытка сформировать еще два полка на основе личного состава нескольких полицейских батальонов (3-го, 9-го, 15-го, 253-го, 254-го, 255-го и 257-го), но реализовать ее до конца так и не удалось{1561}.
В последние дни 1944 г. большая часть литовских полицейских батальонов, влившихся в общий поток отступающих германских войск, были разоружены и расформированы, а их личный состав распределен между различными наземными частями Люфтваффе (в основном ПВО). Некоторые из наиболее опытных бойцов были зачислены в состав частей и соединений германских сухопутных войск и наряду с другими иностранцами принимали участие в обороне Берлина в последние дни войны. 13-й, 255-й и 256-й батальоны были окружены в Курляндском котле и просуществовали дольше других, будучи разгромленными или расформированными в апреле 1945 г.{1562}
Литовский легион СС
В январе 1943 г. германские власти в лице руководителя СС и полиции Литвы бригадефюрера Л. Высоцки предприняли попытку организовать из добровольцев литовской национальности легион СС. Однако это мероприятие закончилось неудачей. В ответ немцы закрыли большинство высших учебных заведений и произвели аресты среди литовской интеллигенции, на которую была возложена ответственность за срыв мобилизационных мероприятий и антигерманскую пропаганду среди молодежи. В дальнейшем, когда в Литве была объявлена мобилизация в ряды Вермахта, одновременно с ней продолжалась кампания по набору добровольцев в Литовский легион СС{1563}.
Ответственность за вербовку добровольцев в легион взяло на себя литовское самоуправление. Однако принятые меры вновь не дали результата. Тогда было предложено компромиссное решение: создать самостоятельное литовское подразделение под командованием своих же литовских офицеров. С этой целью в очередной раз был распространен призыв к молодежи «принять участие в борьбе с большевизмом», но о Литовском легионе СС в нем ничего не говорилось. Германские власти не одобрили эти меры и отклонили предложенную самоуправлением в декабре 1943 г. идею создания «Литовской армии»{1564}.
В итоге литовское соединение в войсках СС так и не было создано, хотя вербовка велась и среди личного состава литовских строительных батальонов Вермахта, и среди молодежи. Отдельные добровольцы в частном порядке направлялись в различные части войск СС, например в 15-ю латвийскую гренадерскую дивизию{1565}. Правда, в приказе рейхсфюрера СС от 22 января 1945 г. упоминаются два литовских полка СС, — очевидно, 2-й и 3-й литовские добровольческие пехотные полки, формировавшиеся осенью 1944 г. в районе Данцига из личного состава полицейских батальонов{1566}.
«Литовский территориальный корпус» (ЛТК)
Осенью 1943 г. перед лицом угрозы приближающейся к границам Прибалтийских стран Красной Армии германские власти пошли на уступки литовскому самоуправлению, разрешив создание местных территориальных формирований под командованием литовских офицеров, предназначенных исключительно для защиты границ Литвы. В соответствии с приказом генерального советника (главы самоуправления) Кубилюнаса, с 1 октября по всей Литве должны были создаваться отряды местной самообороны, структура которых строилась по территориальному принципу: в волостях — отряды, подчиненные уездному начальнику, в сельсоветах — отделы, в деревнях — звенья. В состав самообороны включалась также вспомогательная полиция{1567}.
22—24 декабря 1943 г. в Каунасе прошло заседание совета литовского самоуправления, на котором обсуждался вопрос о создании литовской армии. В резолюции говорилось, что «литовцы выступают на борьбу с большевиками и находят необходимым иметь свою вооруженную силу в виде литовской армии, набранной путем мобилизации». В качестве первого шага предлагалось создать один корпус и объединить все существовавшие на тот момент охранные (полицейские) батальоны{1568}. Это предложение было отклонено германскими оккупационными властями, допускавшими лишь создание отдельных вооруженных формирований, целиком находящихся под командованием СС, полиции или Вермахта. Тем не менее в феврале 1944 г. немцы санкционировали формирование «Литовского территориального корпуса» (ЛТК).
16 февраля был объявлен призыв в корпус, на который откликнулось около 19 000 добровольцев. Но немецкие власти решили, что лишь 5000 из них войдут в состав нового формирования, а «излишек» в 14 000 человек будет передан в Вермахт. Однако самоуправление возражало против такого решения, считая, что вместо этого следует увеличить численность ЛТК до 9750 человек — в составе 13 батальонов (номера: с 263-го по 265-й, с 301-го по 310-й) по 750 солдат и офицеров, и 1500 — в составе резервного батальона. Немцы неохотно согласились на эту меру. Они обещали снабдить ЛТК обмундированием и вооружением, но при условии, что это будет сделано лишь тогда, когда германское командование сочтет необходимым{1569}.
6 мая 1944 г. в Литве была объявлена всеобщая мобилизация. Однако она завершилась неудачей, поскольку три дня спустя, вопреки всем предыдущим обещаниям, «Литовский территориальный корпус» был передан под непосредственный контроль германского армейского командования, что вызвало недовольство и возмущение значительной части командиров ЛТК. Усмотрев в этом угрозу открытого мятежа, немцы произвели массовые аресты. 83 человека были расстреляны, еще 110 отправлены в концлагеря. Вскоре было объявлено о расформировании «Литовского территориального корпуса», личный состав которого был передан в распоряжение Люфтваффе для использования в качестве наземного аэродромного персонала и «помощников» на батареях ПВО{1570}.
Литовские части в Вермахте
С самого начала войны некоторое количество литовских добровольцев поступило на службу в Вермахт в качестве вспомогательного персонала при германских частях. Отдельных же формирований не существовало вплоть до осени 1942 г., когда в тыловом районе группы армий «Север» в состав Вермахта были переданы две роты из 250-го литовского батальона вспомогательной полиции, ставшие 650-й и 651-й литовскими охранными ротами. Позднее, примерно в начале 1944 г., эти две роты были, по-видимому, объединены в одну — 650-ю литовскую роту снабжения.
1 марта 1943 г. впервые была объявлена обязательная мобилизация литовцев в Вермахт, а в апреле — мае из призванных контингентов сформировали несколько строительных рот, объединенных в июне в литовские строительные батальоны (Litauische Bau-Abteilungen); в каждом — 600 человек, 3 строительные и 1 транспортная роты (без автомашин, только на конной тяге). Всего было сформировано пять таких батальонов (номера с 1-го по 5-й), которыми командовали бывшие офицеры литовской армии. Считавшиеся номинально частями литовских вооруженных сил, батальоны были приданы немецким саперным батальонам группы армий «Север». В их задачи входило строительство автомобильных и железных дорог, оборонительных сооружений и т. п. Первоначально литовские солдаты не имели оружия, но с приближением линии фронта и усилением партизанского движения им стали выдавать для самообороны винтовки и ручные пулеметы. В мае 1944 г., после расформирования «Литовского территориального корпуса», литовские строительные батальоны были преобразованы в саперные батальоны Вермахта под командованием немецких офицеров. В каждом батальоне был оставлен только один литовский офицер для связи.
Летом 1944 г., по инициативе двух литовских офицеров (капитаны Ятулис и Чесна), была предпринята еще одна, сравнительно успешная попытка объединить различные литовские воинские части, которые еще не были расформированы и отступали вместе с Вермахтом — некоторые полицейские батальоны, саперные батальоны, батальоны наземного обслуживания и охраны аэродромов. Эта сводная часть получила название Армия обороны отечества (Tevynes Apsaugos Rinktine, или TAR, известная также как Жемайтийская армия обороны). Она состояла из двух полков, которыми командовали литовские офицеры, а общее командование соединением осуществлял немецкий полковник (позднее — генерал-майор) Г. Мэдер.
Силы ТАР занимали оборонительную позицию близ села Папиле, когда 7 октября 1944 г. немецкая оборона была прорвана частями Красной Армии. Оба полка ТАР были смяты и понесли большие потери. Уцелевшие отступили вместе с немцами и уже в Восточной Пруссии были реорганизованы в Литовский саперный батальон, состоявший из 8 рот. Батальон использовался на строительстве укреплений на Балтийском побережье и был окружен в составе Курляндской группировки, откуда большую часть литовских рот немцы вывезли обратно в Восточную Пруссию, где они и закончили войну. Однако значительная часть солдат ТАР, не желая воевать на чужой территории, ушла в леса, создавая партизанские отряды в тылу Красной Армии{1571}.
По данным на 1 января 1945 г., в составе вооруженных сил Третьего рейха служило 36 800 литовцев. Больше половины из них находилось в рядах Вермахта, в том числе 5400 в сухопутных войсках (из них 1400 — в инженерных частях), 3000 — в батальонах «шума» и 12 000 в Люфтваффе. Остальные состояли в различных вспомогательных военизированных формированиях, таких как Организация Тодта (15 000), транспортный легион «Шпеер» (1000) и Имперской трудовой службе (400){1572}.
«Помощники Люфтваффе и ПВО»
В результате деятельности так называемой «Службы Никеля», созданной для взаимодействия руководства Гитлерюгенда с Имперским министерством по делам оккупированных восточных территорий с целью мобилизации молодежи в России, Белоруссии, Прибалтике и на Украине для военной промышленности рейха, с 15 марта по 20 сентября 1944 г. было призвано 1012 литовских юношей, которые были направлены в качестве вспомогательного персонала в части связи ВВС, моторизованные дивизионы ПВО и прочие наземные части Люфтваффе. Кроме того, около 200 девушек из Литвы служили в качестве вспомогательного персонала в частях связи и ПВО{1573}.
Иностранцы в специальных частях войск СС и РСХА К. К. Семенов
В середине войны в составе войск СС начали создаваться части для специальных операций. Эти части хотя и числились в составе войск СС, но находились в подчинении VI управления Главного управления имперской безопасности (Reichssichertsheitshauptamt — RSНА; РСХА). В 1945 г. все эти спецподразделения действовали как обычные фронтовые части войск СС. Как и в армейские части специального назначения, в ряды спецчастей СС попало значительное количество иностранцев. Как правило, эти части были многонациональными.
В 1942 г. РСХА создало особые курсы «Ораниенбург», расположенные неподалеку от Берлина. Курсы находились в ведении группы VI Е Начальником курсов был штурмшарфюрер СС Вессем. В качестве инструкторов и обслуживающего персонала на курсах постоянно находились 70 унтер-офицеров (преподаватели, инструктора и хозяйственные служащие) и 30 нижних чинов (в основном хозяйственные рабочие). Курсы подготавливали иностранцев и добровольцев из войск СС к диверсионной и партизанской деятельности. Руководил курсами голландский офицер войск СС{1574}. В 1942 г. несколько слушателей курсов прибыли в Иран для проведения диверсий и помощи в организации повстанческого движения из местных племен. После первых успехов почти все диверсанты СС были пойманы или уничтожены английской и советской контрразведкой. До конца 1942 г. курсы сменили название с «Ораниенбург» на «Фриденталь», по имени старинного замка и усадьбы Фриденталь. Замок был отведен для размещения особых курсов, а вокруг усадьбы был построен высокий забор, за которым в свою очередь возвели тренировочный полигон.
15 апреля 1943 г. на должность руководителя курсов был назначен гауптштурмфюрер резерва СС Отто Скорцени. По прибытии во Фриденталь Скорцени обнаружил там многочисленные организационные нарушения — отсутствовали штаб и архив, строевая часть и связь практически не существовали{1575}. Общая численность преподавателей и слушателей составляла 300 человек. Скорцени реорганизовал курсы — был образован штаб и 3 роты. 5 августа 1943 г. курсы были переименованы в соединение особого назначения «Фриденталь». После ареста Муссолини Гитлер приказал Скорцени освободить своего итальянского друга. В начале сентября 1943 г. командир и несколько унтер-офицеров соединения отбыли в Италию для участия в операции по освобождению Муссолини, находившегося в заточении в горном отеле «Гран Сассо». После этой операции Скорцени стал национальным героем, а его часть получила разрешение на дальнейшее увеличение. После освобождения Муссолини лучшие кадры дивизии «Бранденбурга» потянулись в спецчасти СС.
В октябре 1943 г. одна рота соединения была отправлена на территорию Югославии, где участвовала в ряде антипартизанских операций, а затем в декабре 1943 г. или январе 1944 г. вернулась в Фриденталь. 1-я рота соединения в ноябре 1943 г. была вызвана во Францию, где в это время Скорцени готовил операцию по оккупации Виши. 20 декабря операция была отменена и рота вернулась во Фриденталь. В феврале 1944 г. две роты (1-я и 2-я) соединения были отправлены на Восточный фронт, где в течение 6 недель участвовали в антипартизанских операциях в Белоруссии. 3-я рота соединения, созданная из германских добровольцев, все это время находилась в Фридентале. Весной 1944 г. была создана 4-я рота соединения из восточных добровольцев. 17 апреля соединение «Фриденталь» было переименовано в 502-й егерский батальон СС (SS-Jäger Bataillon 502). В июне 1944 г. в составе батальона было уже 5 рот и штаб, а его общая численность достигла 615 человек{1576}. До октября 1944 г. батальон оставался во Фридентале. В начале октября батальон начал перебрасываться к границам Венгрии, а затем к Будапешту. 15–16 октября 1944 г. батальон вместе с парашютистами СС участвовал в операции «Панцерфауст», в ходе которой была предотвращена попытка Венгрии перейти на сторону союзников. Осенью 1944 г. было принято решение переформировать все диверсионные части СС в истребительные формирования (SS-Jagdverbände). В ноябре 1944 г. 502-й батальон отбыл во Фриденталь и был реорганизован в истребительное соединение СС «Митте» («Центр»),
Помимо соединения «Митте» осенью 1944 г. были организованы еще 4 отряда командос. Для руководства этими отрядами был создан оперативный штаб «Фриденталь» (Führung Stab z.b.V. Friedenthal), в составе которого насчитывалось около 700 служащих постоянного состава. В начале апреля 1945 г. штаб получил приказ отбыть в Альпийскую крепость. К концу войны до крепости добралось всего 250 человек, которые стали основой охранного корпуса «Альпенланд» (Schutzkorps Alpenland). В мае 1945 г. чины корпуса сдались союзникам.
Истребительное соединение «Митте» состояло из штаба со штабной ротой, пулеметной роты, 3 немецких рот и 4 иностранных рот. В начале ноября из состава подразделения были отобраны чины, владеющие английским языком, для участия в операции «Гриф». Из них была создана сводная рота, вошедшая в состав 150-й танковой бригады. В ходе Арденнского наступления рота понесла заметные потери, а сам Скорцени и его заместитель гауптштурмфюрер СС барон Адриан фон Фолькерсам были ранены. После декабрьской неудачи 150-я бригада была выведена с фронта и распущена. Рота диверсантов вернулась во Фриденталь. В январе 1945 г. из соединений «Митте» и «Нордвест» была создана боевая группа, позже отправленная на Одерский фронт. Группа участвовала в боях за Шведт в феврале 1945 г. Город Шведт был объявлен немцами крепостью, а его гарнизон в значительной мере составляли служащие войск СС. По этой причине войска, защищавшие Шведт, иногда назывались дивизией СС «Фриденталь-Бранденбург»{1577}. 3 марта остатки группы Скорцени отошли на юго-восток от Шведта в город Ценден. Из уцелевших чинов двух истребительных соединений и 600-го парашютного батальона СС и остатков был создан танково-гренадерский полк «Солар» (Солар — немецкое «солнечный», позывной Скорцени в радиоэфире), смешанный позже с остатками 7-го полицейского танково-гренадерского полка 4-й полицейской танково-гренадерской дивизии СС{1578}. 12 апреля 1945 г. полк был передан в состав III танкового корпуса СС. Через 7 дней полк находился уже в составе С1 армейского корпуса и действовал на участке Нидерфинов-Хакельберг. В конце апреля полк понес большие потери и был распущен. Около 250 уцелевших человек из состава истребительного соединения «Митте» были отправлены в Альпийскую крепость. В конце войны последние солдаты части сдались союзникам в Линце. Соединением «Митте» командовал оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, затем по 19 апреля 1945 г. гауптштурмфюрер СС Фуккер и, наконец, оберштурмбаннфюрер СС Прагер. Полком «Солар» командовал штурмбаннфюрер СС Милиус.
История другого истребительного соединения СС «Нордвест» такова. В октябре 1944 г. из антипартизанских частей «Бранденбурга» (Jagdeinsatz Belgien) в Северной Франции и Бельгии был создан егерский батальон СС «Нордвест» из 4 рот. В ноябре батальон был переименован в истребительное соединение. Штаб соединения находился в городе Бад-Эмс. К концу года соединение увеличилось до 8 рот (4 немецкие, 4 иностранные){1579}. Со слов Скорцени, в этом подразделении служили норвежцы, датчане, голландцы, бельгийцы и французы. В декабре 1944 г. особая команда СС «Валлония» (организована путем разделения бельгийской роты на фламандскую и валлонскую команды), входившая в состав соединения, участвовала в Арденнском наступлении независимо от 150-й танковой бригады. По данным фламандских ветеранов, в «Нордвесте» служило около 100 фламандских добровольцев{1580}.
В январе 1945 г. соединение было отправлено на Одерский фронт и сражалось у Шведта, а затем стало частью полка СС «Солар». После роспуска полка остатки «Нордвеста» были выведены в резерв 3-й танковой армии. В ходе Берлинской операции последние чины соединения были уничтожены.
Истребительное соединение СС «Ост» (Восток) было также сформировано на базе абверовских частей. После передачи в РСХА эйнзатцгруппы «Прибалтика» (Baltikum) из нее и чинов «Фриденталя» 1 октября 1944 г. был создан егерский батальон СС «Ост». В составе батальона было создано 4 роты. 10 ноября 1944 г. батальон был переформирован в истребительное соединение СС «Ост». В состав этой части входили три подгруппы — прибалтийская — «Остланд» (Ostland или Baltikum), «Россия» (Russland im gesamt) и «Польша» (Polen), каждая подгруппа состояла из 4 рот{1581}. Кроме этого в состав соединения входило несколько диверсионных школ, ранее готовивших кадры для «Цеппелина». Прибалтийская группа в основном предназначалась для партизанских действий в тылу Красной Армии и в боевых действиях участия практически не принимала. С момента создания штаб соединения располагался в Гогензальце (город Иновроцлав, неподалеку от Быдгощи). В начале января 1945 г. соединение забросило группу (12 немцев и 12 русских добровольцев) унтерштурмфюрера СС Вальтера Гирга в советской форме в тыл Красной Армии на территории Польши{1582}. Пройдя 500 км в тыл советских войск, отряд Гирга добыл ценную информацию, совершил ряд диверсий и затем пробился в Кольберг к немцам.
В январе 1945 г. немецкие и русские роты соединения участвовали в обороне Гогензальцы, а личный состав балтийских рот и штаб соединения были отправлены в город Бойшен (округ Познань). Оставшаяся в Гогензальце часть соединения была окружена советскими войсками и практически уничтожена при прорыве. Погиб и командир соединения штурмбаннфюрер СС Адриан фон Фолькерсам. Из 800 человек, бывших в строю до окружения, к немецким позициям прорвалось лишь 2 офицера и 13 солдат{1583}.
В марте 1945 г. в состав русской подгруппы соединения были переданы белорусский диверсионный батальон «Дальвитц» и украинская парашютная бригада Тараса Боровца, однако из-за царившей суматохи упомянутые части так и не прибыли в состав соединения. Несмотря на это, Скорцени попытался восстановить разгромленное подразделение и приказал сформировать новое истребительное соединение, получившее обозначение «Ост II», однако людей удалось набрать лишь на укомплектование сводной роты. В апреле 1945 г. сводная рота участвовала в обороне Нойештрелииа. Командиром роты был назначен штурмбаннфюрер СС Хайнце.
Истребительное соединение СС «Зюдост» создавалось так. 25 августа 1944 г. из двух абверовских команд (Карпаты и Румыния) был создан диверсионный корпус «Карпатен». В сентябре 1944 г. корпус был передан в подчинение штабу «Фриденталь» и получил обозначение особой команды СС. В ноябре 1944 г. зондеркоманда была переименована в истребительное соединение СС «Зюдост». В составе соединения было создано 6 подгрупп: словацкая, сербо-хорватская, румынская, венгерская, болгарская и албанская (каждая группа имела соответствующее название — Slowakien, Serbien-Kroatien, Rumänien, Ungarn, Bolgarien, Albanien){1584}. Штаб соединения, албанская и сербо-хорватская подгруппы находились в Загребе до января 1945 г., а затем отбыли в Австрию. Другие подгруппы «Зюдоста» находились в Штокеррау. В отличие от предыдущих истребительных соединений это было малочисленным. Подгруппы соединения с трудом дотягивали до ротной численности.
Осенью 1944 г. две подгруппы (Румыния и Венгрия) участвовали в диверсионных операциях в Карпатских горах и в боях на территории Румынии. Другие подгруппы участвовали в антипартизанских акциях. В декабре 1944 г. в венгерской подгруппе была создана истребительная команда СС «Дунай» (Donau), в ее составе было около 30 добровольцев из частей Скорцени, Кригсмарине и Русской освободительной армии{1585}. Задачей команды был прорыв по Дунаю на катерах к окруженному Будапешту. Операция началась поздним вечером 31 декабря, катера двигались только в темное время суток, на чинов РОА была возложена задача ввести в заблуждение советских часовых в случае обнаружения катеров. 2 января 1945 г. катера были обнаружены и уничтожены.
В начале марта 1945 г. румынскую подгруппу (около 70 человек) и остатки венгерской подгруппы планировалось использовать в операции «Пробуждение весны». В случае успешного наступления 6-й танковой армии СС подгруппы должны были прорваться в район Плоешти и удерживать его до подхода основных немецких сил, но провал этого наступления не дал осуществиться этому замыслу. В апреле 1945 г. уцелевшие чины «Зюдоста» были собраны в Штокеррау, реорганизованы и посланы на фронт в нижней Австрии. В конце войны соединение получило приказ прибыть в Линц. Командиром соединения был ветеран «Бранденбурга» штурмбаннфюрер СС Александр Аух.
Истребительное соединение СС «Зюдвест» было создано на основе диверсионного корпуса «Южная Франция» (Sudfrankreich). В состав корпуса входили подгруппы «Южная Франция» и «Пиренеи» (Pyrenaren), а также 23-й русский батальон СД. В конце июля 1944 г. корпус сыграл важную роль в крупной антипартизанской операции у Веркура. Позже корпус был передан в ведение РСХА. В ноябре 1944 г. корпус был отправлен в район итало-французской границы, а русский батальон был передан в состав 30-й дивизии СС. В декабре 1944 г. «Зюдвест» располагался в Тироле и участвовал в различных антипартизанских операциях. В январе 1945 г. корпус был переименован в истребительное соединение СС «Зюдвест». В своем составе соединение имело подгруппы: «Южная Франция», «Пиренеи» и «Италия» (Italien). Позднее подразделение из Тироля было переведено в район Шварцвальда, где участвовало в боях и диверсиях против американцев. В конце марта соединение получило приказ Скорцени прибыть в Линц. Соединение начало движение и в конце апреля 1945 г. прибыло в упомянутый район. В мае часть сдалась американцам.
С середины 1943 г. руководство РСХА начало работу по созданию диверсионных частей на территории Западной Европы. В отличие от Восточного фронта, где РСХА создало предприятие «Цеппелин», на Западном фронте единой структуры для руководства диверсионно-разведывательной деятельностью создано не было. Различные диверсионные подразделения СС формировались независимо друг от друга, но находились в подчинении у Скорцени. После высадки союзников в Нормандии агентура РСХА и различные воинские формирования СД получили приказ осесть в тылу наступающих англо-американцев и начать партизанскую войну. К концу войны чины и формирования войск СС и СД, действовавшие в тылу союзников, получили собирательное название «белые маки» (во Франции «маки» называли прокоммунистические отряды Сопротивления).
К лету 1944 г. на территории Франции и Голландии офицерами СС и СД было подготовлено некоторое количество испанцев и ирландцев. Осенью 1944 г. испанцы были переданы в состав истребительного соединения СС «Зюдвест», а ирландцы в соединение «Митте». В ноябре 1944 г. уже на территории Германии были созданы три диверсионные школы для обучения французских милиционеров. «Выпускники» школ провели ряд диверсий и политических убийств в освобожденной Франции, а в конце войны были распределены по различным частям СС.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Жертвы войны. Насильственные репатриации чинов Восточных формирований в СССР О. В. Романько
История Ялтинской конференции изучена в отечественной и зарубежной историографии довольно хорошо. Любой интересующийся этой темой может узнать, что на ней были приняты решения о послевоенной политике трех великих держав, направленной на установление прочного мира и системы международной безопасности, о создании ООН, о судьбе Германии после ее капитуляции (оккупация, репарации и т. п.) и многом другом. Кроме того, в ходе этой конференции рассматривались и такие специфические вопросы, как, например, польский и югославский (что, кстати, и является причиной высказываний об этой конференции как о сговоре со стороны определенных политических кругов){1586}.
Однако в большинстве серьезных исследований по истории Ялтинской конференции только за редким исключением можно встретить упоминание еще об одном решении, принятом в ходе нее{1587}. На наш взгляд, это решение было в какой-то степени не менее важным, чем предыдущие, а по своей судьбоносности даже превзошло многие из них. В юридической плоскости оно было закреплено в серии договоров глав союзных держав, а на практике обернулось трагедией для миллионов людей. Речь идет о так называемой репатриации советских граждан, волею судеб оказавшихся на территории оккупированной немцами Европы.
Как известно, в ходе Второй мировой войны перемещались не только фронты и армии, но также и огромные массы населения. Поэтому одним из вопросов, который предстояло решить И. В. Сталину, Ф. Рузвельту и У. Черчиллю после окончания войны, и была судьба этих перемещенных лиц. Так или иначе, но заинтересованность в скорейшем разрешении этого вопроса проявили все лидеры «большой тройки». Однако наибольшую актуальность он приобрел для СССР, за пределами которого, в силу ряда причин, оказались миллионы его граждан. В целом их можно поделить на три категории, каждая из которых могла по-разному отнестись к репатриации. Но сначала немного истории.
Одной из составляющих нацистской оккупационной политики на территории СССР был массовый угон его населения на территорию Третьего рейха с целью его дальнейшего использования в качестве дешевой рабочей силы. Эти «остарбайтеры» и составили первую, самую многочисленную категорию будущих репатриантов. Другой категорией советских граждан, оказавшихся за пределами своей Родины, были военнопленные. И, наконец, была еще одна категория лиц, покинувших территорию СССР. Однако, в отличие от двух предыдущих, сделали они это добровольно, вместе с отступающими немецкими войсками. В число последних входили и бойцы так называемых «восточных» добровольческих формирований — частей и соединений, созданных немцами из числа советских граждан. В результате к маю 1945 г. на территории Германии и оккупированных ею государств оказалось около 7 млн перемещенных лиц из СССР всех указанных категорий. И если подавляющее большинство «остарбайтеров» и военнопленных ничего не имели против возвращения на Родину, то добровольцы и прочие коллаборационисты всеми силами не хотели этого делать{1588}.
Как казалось Рузвельту и Черчиллю, суть проблемы была проста. На территориях, освобождаемых их армиями, имелось некоторое количество перемещенных лиц — граждан союзной державы, которых по возможности скорее было необходимо отправить на родину. Согласно подписанным 10 и 11 февраля 1945 г. документам, все договаривающиеся стороны обязались делать это как можно быстрее и без проволочек. Однако третий лидер «большой тройки» — И. Сталин — понимал, что не все оказавшиеся за пределами СССР захотят в него вернуться. Поэтому он настоял, чтобы лидеры западных союзников дали свое согласие на «безусловную и всеобщую репатриацию всех находящихся в их оккупационной зоне советских граждан», по состоянию границ на 1 сентября 1939 г. Это соглашение подлежало выполнению без учета индивидуальных пожеланий. При необходимости допускалось применение силы. И в первую очередь это касалось лиц, взятых в плен «в немецкой военной форме», то есть бойцов «восточных» добровольческих формирований{1589}. Несколько позже, 13 марта и 26 июня 1945 г., соглашения, аналогичные ялтинским, были заключены между СССР, Бельгией и Францией.
Выше уже было сказано, что с репатриацией подавляющего большинства «остарбайтеров» и советских военнопленных не должно было возникнуть каких-либо проблем. Так оно, за редким исключением, и происходило. Что же касается «беженцев от коммунизма» и бойцов «восточных» добровольческих формирований, то их передачи советским репатриационным комиссиям породили столько проблем и недоразумений, что эта тема была надолго закрыта для объективного исследования. Кроме того, за послевоенный период она обросла целым клубком противоречий (в основном политического, юридического и морального характера), которые только искажали ее и так немногочисленные факты. В связи с этим данная работа не является претензией на истину в последней инстанции. Скорее это только попытка приблизиться к пониманию вопроса, указанного в ее заголовке. Иначе и быть не может. Даже в наше время, через 60 лет после этих событий, многие материалы по насильственной репатриации в архивах Великобритании и США являются недоступными в силу действующих там законов о хранении подобной документации. Что же тогда говорить об отечественных архивах! Поэтому все сведения, приведенные в статье, взяты из открытых источников и литературы, опубликованной как на Западе, так и в странах СНГ.
Одной из особенностей немецкой оккупационной и национальной политики в войне против Советского Союза было активное привлечение его граждан к сотрудничеству. Оно принимало различные формы, наиболее активной из которых была служба в так называемых «восточных» добровольческих формированиях вермахта, войск СС и полиции. В целом приходится признать, что эта политика имела определенный успех, так как за период с 1941 по 1945 г. в подобных формированиях прошло службу от 1,3 до 1,5 млн человек{1590}.
Несмотря на такое количество «предателей», их численность не должна казаться такой уж большой. Она могла быть и большей, если вспомнить историю СССР после октябрьского переворота. Ведь не секрет, что перед началом войны в Советском Союзе было огромное количество недовольных существующим режимом, настроения которых не мог не использовать осмотрительный враг. А если прибавить еще и социальное недовольство, и нерешенный национальный вопрос, то ситуация приобретала просто угрожающие размеры.
Однако не надо думать, что в добровольческие формирования шли исключительно идейные противники советской власти. В них было много и просто обманутых, и военнопленных, доведенных до отчаяния нечеловеческими условиями в немецких концлагерях, и просто тех, которые хотели выжить в условиях войны. Тем не менее всех их советская власть ставила на одну доску. Все они были «предатели», которые заслуживали самого сурового наказания, так как воевали в рядах врага. Это показали уже первые процессы над «предателями и изменниками Родины», которые начали организовываться по мере того, как Красная Армия освобождала те или иные территории. Ярким примером здесь может служить Краснодарский процесс (1943). Обычно приговор был стандартным — смертная казнь через повешение{1591}.
Таким образом, часть добровольцев попала в руки советских репрессивных органов еще до вступления Красной Армии на территорию Европы. Еще одной части удалось отступить вместе с немецкими войсками (например, «знаменитая» бригада Каминского и Казачий стан атамана Доманова). Как правило, вместе с ними уходили члены их семей и просто беженцы, не хотевшие возвращаться под советскую власть. И, наконец, третья часть «восточных» добровольцев была перемещена самими немцами с Восточного на Западный фронт в середине 1943 г. Эти последние оказались разбросанными от Норвегии до Италии и от Польши до Франции{1592}.
Все вышесказанное касалось только советских граждан. Однако в число «восточных» добровольческих формирований входили также части и соединения, созданные немцами из представителей белой эмиграции, которые рассматривали войну Германии против СССР как продолжение Гражданской. К таким, например, относятся Русский охранный корпус, созданный из чинов белой добровольческой армии в Югославии и 1-я Русская национальная армия{1593}. Назвать этих людей советскими гражданами можно было только с очень большой натяжкой, тем не менее, как показали события, советская власть также имела на них свои виды. В результате к маю 1945 г. эта категория перемещенных лиц насчитывала более 2 млн человек (в их число входили также гражданские беженцы). Основная их масса была сконцентрирована на территории Германии и Австрии, куда они отступали вместе с немецкими войсками из всех уголков Европы. Кроме того, небольшая их часть оставалась во Франции, Италии и странах Скандинавского полуострова{1594}.
Из приведенного выше анализа видно, что эта категория была очень неоднородной. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей могли опасаться мести советской власти. Тем более что последняя (из пропагандистских соображений) в целом ряде случаев стала наказывать только наиболее одиозных «предателей» и прощала (или наказывала, но по своим понятиям незначительно) рядовых добровольцев. Однако среди «восточных» добровольческих частей были такие, все члены которых, по целому ряду причин, не могли надеяться на снисхождение. Всех их ждала смертная казнь или (что немногим лучше) 25-летняя каторга. Это следующие формирования:
соединения так называемой Русской освободительной армии (РОА);
казачьи части;
формирования из представителей белой эмиграции; ряд украинских и белорусских соединений;
кавказские и среднеазиатские части и подразделения.
Следует отметить, что процесс репатриации происходил в несколько «волн», каждая из которых имела свои особенности. В целом можно выделить три крупные «волны»: 1944–1946, 1945–1946 и 1946–1947 гг. Выдачи «русских военнопленных в немецкой военной форме» имели место и до Ялтинских соглашений. Некоторые из них были захвачены в 1943 г. в Северной Африке и тихо выданы через Египет и Иран по устной договоренности советского и английского правительств. В 1944 г. также поступали с пленными, захваченными после высадки западных союзников в Италии и Северной Франции{1595}. Главной особенностью первой «волны» было то, что репатриация происходила небольшими группами и в основном морем (например, из Англии в советские порты Мурманск и Одессу). По данным немецкого историка Й. Хоффманна, за период с 1944 по 1946 г. подобным образом было отправлено 32 529 человек — бывших членов добровольческих формирований вермахта{1596}.
Третья «волна» имела место уже после начала «холодной войны» и была как бы инерцией двух первых. СССР по инерции продолжал еще требовать выдачи «предателей», а западные союзники по инерции продолжали выполнять эти требования. И это несмотря на то, что еще в июне 1946 г. англичане объявили об окончании репатриации со своей территории и даже закрыли соответствующий отдел Военного министерства. Тем не менее ими были проведены две операции, получившие «поэтические» названия «Килевание» (1946) и «Восточный ветер» (1947). Обе операции проходили в Италии, а количество выданных было минимальным — не более 300 человек{1597}.
Возможно, первая и третья «волны» так бы и остались неизвестными широким кругам мировой общественности. Возможно, о них бы вспоминали только как о небольшом недоразумении, а их жертвы затерялись бы в общей массе потерь Второй мировой войны. Возможно, так бы оно и произошло, если бы не вторая «волна». Именно благодаря трагическим событиям, разыгравшимся в 1945–1946 гг., мир узнал, кто такие, по меткому выражению эмигрантского историка Н. Д. Толстого, «жертвы Ялты».
Подчеркнем, что вторая «волна» репатриации наиболее отвечала «букве» Ялтинских соглашений. В результате ее союзнический долг западных демократий перед СССР был выполнен и даже перевыполнен. Но это только с одной стороны. С другой же стороны, выдачи этого периода показали, что исходя из политической конъюнктуры можно «закрыть глаза» на многие юридические и моральные нюансы. И те же демократии были здесь ничуть не лучше, чем «маршал Сталин».
Выдачи этой «волны» начались сразу же после капитуляции Германии. Однако в отличие от двух других «волн», здесь Ялтинское соглашение о репатриации было применено к более многочисленным группам «восточных» добровольцев. Они происходили в разное время, были отдалены географически, но объединяло их то, что совершались они всегда обманным путем и с большой жестокостью.
Первыми «жертвами Ялты», испытавшими на себе все «прелести» этого соглашения, стали добровольческие формирования, собравшиеся в мае 1945 г. в Каринтии (Австрия). Это Казачий стан генерал-майора Т. Доманова, находившийся в районе Лиенца и насчитывавший 24 тыс. военных и гражданских лиц, группа кавказцев в Обердраубурге под командованием генерал-майора Султана Келеч-Гирея, численностью в 4800 человек, и XV казачий кавалерийский корпус СС под командованием обергруппенфюрера СС и генерал-лейтенанта войск СС Г. фон Паннвица, численностью в 30–35 тыс. человек, находившийся в районе Фельдкирхен — Альтхофен{1598}.
Все эти лица надеялись, что их считают военнопленными, со всеми вытекающими из этого последствиями. Кроме того, многие попросту не верили, что англичане, верные принципу предоставления «политического убежища» всем, испытывающим притеснения на родине, выдадут их на верную смерть. Однако, как показали дальнейшие события, нежелание «ссориться с Советами» оказалось сильнее всех традиций «доброй старой Англии».
Насильственная выдача этих 50–60 тыс. человек была тщательно подготовлена штабом V английского корпуса. Причем английское командование относилось к ней настолько серьезно, что во всех соответствующих документах она обозначалась термином «военная операция». Поначалу предполагалось применить только обманный маневр, но вскоре стало ясно, что придется прибегнуть и к насильственным действиям. 28 мая 1945 г. 2756 офицеров (в т. ч. 35 генералов) соединения генерал-майора Доманова и 125 кавказских офицеров Султана Келеч-Гирея были отделены от своих подчиненных и семей и под предлогом совещания с представителями английского командования были перевезены в строго охраняемый лагерь в Шпиттале. Некоторым из них на другой день, когда обман раскрылся, удалось бежать, некоторые, как генерал-майор Д. Силкин, покончили с собой, многие были застрелены англичанами при попытке к бегству. Но подавляющее большинство из них были 29 мая 1945 г. доставлены в Юденбург и там переданы советским представителям{1599}.
Отделение командного состава послужило прелюдией к назначенной на 31 мая — 1 июня 1945 г. выдаче рядовых казаков и кавказцев в районе Лиенц — Обердраубург. Скрыть от такой массы людей, что их собираются передать советским властям, было уже невозможно. Это и послужило причиной трагедии, которая разыгралась в эти дни в долине р. Драва. По свидетельствам очевидцев (как выживших казаков, так и англичан), наиболее кровавые события произошли в лагере Пеггец. Здесь казаки и их семьи собрались вокруг импровизированного алтаря, наивно полагая, что вид молящихся людей остановит английских солдат. Однако те имели четкий приказ выдать всех, кто был в этом и других лагерях, в руки советских представителей. В результате произошло столкновение, в котором на безоружных казаков сначала пытались «воздействовать» дубинками и прикладами, а потом, когда это не помогло и люди стали разбегаться, многие английские солдаты попросту открыли огонь на поражение. По далеко не полным данным, только в этот день и только в этом лагере погибло около 700 человек, из которых 20–30 утонули в Драве, когда пытались спастись. Остальных же, которых, как пишут очевидцы, охватило какое-то оцепенение и равнодушие, партиями загружали в грузовики и везли на пункт выдачи — в Юденбург. События, подобные этим, происходили и в других лагерях Казачьего стана. Всего же за две недели июня англичане «репатриировали» здесь более 22 тыс. человек{1600}. В те же дни, когда казаки группы Доманова были переданы советским властям, в 100 км восточнее вершилась судьба 15-го Казачьего кавалерийского корпуса. Здесь выдачи начались 28 и закончились 30 мая 1945 г. За исключением 50 казаков, которым удалось спастись, весь его личный состав также оказался на станции Юденбург{1601}.
Выше уже говорилось, что все выдачи второй «волны» сопровождались необычайным коварством и жестокостью со стороны тех, кто выдавал. Однако еще одной особенностью описанных событий было то, что англичане не ограничились репатриацией только советских граждан. Заодно они выдали и тех, кто никак не подпадал под это определение. В данном случае речь идет о так называемых «старых эмигрантах» (так, в отличие от беженцев периода Второй мировой войны, называли бывших белогвардейцев) и немецком командном и кадровом персонале казачьих частей. Например, среди выданных офицеров Казачьего стана 1430 были «старыми эмигрантами», причем некоторые из них такие заслуженные, как бывший атаман Всевеликого войска Донского генерал-от-кавалерии П. Н. Краснов, генерал-лейтенант А. Г. Шкуро и бывший командир Дикой дивизии Султан Келеч-Гирей. И если эти последние имели хоть какое-то отношение к России (правда, не советской), то 145 немецких офицеров XV корпуса такого отношения не имели вовсе{1602}.
Впоследствии схема выдач казаков в долине Дравы станет «классической» и для других подобных «мероприятий». Как можно увидеть, она была довольно проста. Сначала отделение офицеров от рядового состава, по возможности обманным путем, а затем выдача последнего — обычно с применением силы или методов психологического воздействия (так, чтобы заставить казаков XV корпуса сесть в грузовики, англичане продемонстрировали им действие самоходной огнеметной установки «Оса», после чего у многих людей, прошедших всю войну, началась истерика). Несколько позднее по этой же отработанной схеме были выданы члены еще одного крупного добровольческого формирования — 2-й дивизии РОА, капитулировавшей перед американцами 8—10 мая 1945 г. в Австрии (1-я дивизия капитулировала несколько раньше перед советскими войсками). Выдача дивизии происходила поэтапно, так как ее личный состав был разбросан по нескольким лагерям: Кемптен (И августа 1945 г.), Дахау (21 января 1945 г.) и Платглинг (24 февраля — 13 мая 1946 г.). При этом каждая «порция» выдаваемых насчитывала от 500 до 1500 человек. Эти репатриации также происходили в сопровождении кровавых эксцессов, а события в бывшем нацистском лагере Дахау даже стали достоянием мировой общественности. Здесь пленные власовцы (400 чел.), узнав о готовящейся выдачи, объявили голодовку и отказались выходить из бараков, многие умоляли американских солдат «застрелить их». Однако и здесь сопротивление не вышло за рамки пассивного. Четырнадцать человек покончили с собой, отчасти, как сообщается, «чтобы вразумить американцев», двадцать один нанес себе такие тяжелые ранения, что потребовалось стационарное лечение в госпитале. Остальных же, решительно подавив все попытки к сопротивлению, выдали советским представителям{1603}.
В ходе этой серии репатриаций, как и в случае с казаками, старшие офицеры РОА были отделены от рядовых (их главнокомандующий генерал А. А. Власов был еше 12 мая 1945 г. пленен советскими войсками) и выданы в последнюю очередь — в Платтлинге{1604}. Летом 1945 г. произошла репатриация еще одного крупного «восточного» добровольческого формирования — 162-й Тюркской пехотной дивизии. Это соединение капитулировало на севере Италии перед английскими войсками в мае 1945 г., а уже через несколько недель ее личный состав отправили поездом в порт Таранто, а оттуда — на корабле в Одессу. Начало этого «недобровольного путешествия» не предвещало ничего хорошего. Так, перед отправлением один мулла сжег себя в знак протеста против репатриации, а многие пленные утопились в море{1605}.
События второй «волны» репатриации показали многое. Например, коварство и жестокость западных демократий, на которые они шли, если дело касалось каких-то их личных интересов. Представители Англии, США, Франции и других стран охотно выполняли Ялтинские соглашения о репатриации, вплоть до последней запятой и, как было показано выше, даже перевыполняли. Их не смущали протесты таких уважаемых на Западе людей, как генерал А. И. Деникин, обращения ряда церковных и общественных деятелей. Наконец, их не смущал сам факт того, что они выдают на верную смерть тысячи людей, среди которых даже находились их союзники по Первой мировой войне (например, генерал П. Н. Краснов). Однако, с другой стороны, эти же события показали, что если репатриации определенной части «восточных» добровольцев могли противоречить каким-то их интересам, они, не задумываясь, оставляли их на Западе. Да, как ни странно, тогда было и такое. Так, по целому ряду причин, англичане и американцы отказались выдать советским представителям личный состав украинской 14-й и белорусской 30-й гренадерских дивизий войск СС, Русского охранного корпуса и Авиационной группы РОА (за исключением ее командующего генерал-майора В. И. Мальцева). Однако самый известный из этих эпизодов произошел с 1-й Русской национальной армией генерал-майора Б. А. Хольмстон-Смысловского. В мае 1945 г. ей удалось прорваться в Лихтенштейн, и правительство этого княжества отказалось выдать ее личный состав, даже несмотря на угрозы советской стороны. Эти события получили такой резонанс, что о них помнят даже сейчас: не так давно на их основе был снят художественный фильм «Ветер с Востока», где в главной роли командующего армией снялся известный американский актер М. Макдауэл{1606}.
Историки до сих пор гадают, что могло послужить причиной такой избирательности. Тем не менее всем ясно, что маленький Лихтенштейн конечно же не смог бы в одиночку противостоять СССР. Не смогла же этого нейтральная Швейцария. Скорее всего, в невыдаче Хольмстона были заинтересованы очень влиятельные люди из разведывательных сообществ Англии и США (дело в том, что этот бывший белогвардеец являлся одновременно и офицером немецкой военной разведки — Абвера). Что касается украинцев и белорусов, то, по официальной версии, за них заступился римский папа Пий XII, так как подавляющее большинство этих добровольцев были католиками или греко-католиками{1607}.
В послевоенной западной и эмигрантской литературе много говорилось о мотивах и причинах, по которым СССР требовал, а союзники пошли на насильственные репатриации. И если в случае с советской стороной все более или менее ясно, то о многих побудительных причинах представителей Англии и США можно только догадываться. В целом, по словам английского историка Н. Бетелла, можно выделить следующие:
необходимость обеспечить безопасность английских и американских военнопленных, находившихся в советских руках;
опасения вызвать подозрения советского правительства в неискренности и тем повредить общему делу — ведению войны;
страх перед трудностями, которые вызвала бы необходимость устройства и расселения на Западе большого числа советских граждан{1608}.
Однако, по словам эмигрантского историка Н. Д. Толстого, к первым двум причинам никто серьезно не относился, так как выдачи продолжались и в 1946, и в 1947 г. Значит, главной причиной, как это ни прозвучит цинично, все-таки было: «Нам они здесь не нужны».
Итак, в 1943–1947 гг., в ходе всех трех «волн» репатриации, западные союзники передали с применением силы СССР более 2,2 млн советских граждан, которые проходили службу в «восточных» добровольческих формированиях германских вооруженных сил (в это число также входят члены семей последних и беженцы, группировавшиеся вокруг тех или иных добровольческих частей). Из них по прибытии в СССР:
20 % — расстреляны или осуждены на 25 лет лагерей (что, по сути, было равносильно смертному приговору);
15—20 % — осуждены на 5—10 лет лагерей;
10 % — высланы в отдаленные районы Сибири не менее чем на 6 лет;
15 % — посланы на принудительные работы в Донбасс, Кузбасс и другие районы, разрушенные немцами. Вернуться домой им разрешалось только лишь по истечении срока работ;
15—20 % — разрешили вернуться в родные места.
Как видно, эти весьма приблизительные и обобщенные данные не дают при сложении 100 %: вероятно, недостающие 15–20 % — это люди, которым удалось «скрыться» уже в СССР, умершие в дороге или бежавшие{1609}.
Эти данные также не дают представления о том, какая судьба постигла каждую из категорий «восточных» добровольцев. Следует признать, что наиболее «круто» советское правосудие обошлось с бойцами и командирами РОА. Согласно данным Н. Краснова, внучатого племянника атамана, офицеры из окружения генерала Власова и штабные офицеры были сразу же отделены от остальных, а прочие власовцы были сразу же вывезены в специальный лагерь под Кемерово, где советские компетентные органы начали их фильтрацию на предмет выявления всех офицеров, вплоть до командиров батарей и взводов. При этом наибольшее внимание уделялось офицерам-пропагандистам, прошедшим подготовку на курсах в Дабендорфе (вероятно, как носителям власовской идеологии). Большинство из них были приговорены трибуналами Восточно-Сибирского военного округа к расстрелу, а остальные получили сроки в лагерях, чаще всего по 25 лет (главным образом на Колыме, в Воркуте и Джезказгане){1610}.
Нечто похожее ожидало солдат и офицеров казачьих и других формирований. Со временем к 1946 г. советские органы перестали различать отдельные категории «восточных» добровольцев, и по всем официальным и неофициальным документам они стали проходить как «власовцы».
Что же касается командующих этих формирований, то их судьба была предрешена заранее. Несмотря на судебные разбирательства (правда, закрытые), все они были приговорены к смертной казни через повешение. Сначала генерал-лейтенант А. Власов и его соратники, а затем атаман П. Н. Краснов и другие казачьи генералы. Вместе с последними был также повешен и генерал-лейтенант Г. фон Паннвиц — немецкий дворянин и командир XV казачьего кавалерийского корпуса. Суд над ним — еще одна гримаса советского «правосудия»{1611}.
Выше уже было сказано, что проблема репатриаций обросла со временем целым клубком вопросов (политических, юридических, моральных и пропагандистских). Они начали возникать уже в ходе этих насильственных выдач. Еще больше их появилось в послевоенный период, который, как известно, проходил под знаком «холодной войны» СССР и Запада. На ее фоне все эти вопросы переплелись настолько, что их порой бывает трудно отделить друг от друга. Выделим только главные из них и постараемся, хотя бы вкратце, на них ответить.
Выше мы уже упоминали один из этих вопросов: почему западные демократии пошли на такое соглашение с СССР? В принципе, ответ на него уже дан, хоть его и трудно принять с точки зрения морали и общечеловеческих ценностей, о которых так пеклись и пекутся эти демократии. Просто так сложилась политическая конъюнктура и, как говорится, «ничего личного…». Однако со временем к этому вопросу добавился еще один: как соглашения о репатриации, достигнутые в Ялте, согласуются с нормами международного права, а именно с Женевской конвенцией (1929 г.) о правах военнопленных. Дело в том, что в ней ясно и четко сказано, что национальность солдата определяется исключительно его военной формой. В армии Великобритании воевало много иностранцев — беженцев из Германии и оккупированных ею стран, многие из которых были гражданами государств нацистского блока. Всех их следовало уберечь от опасностей, связанных с пленом. Поэтому на ранней стадии войны Великобритания недвусмысленно заявила в Берлине через свое государство-протектор, что всякий солдат английской армии, попав в плен, находится под защитой Женевской конвенции. И пока существовала реальная опасность немецких репрессий для английских солдат, Великобритания неукоснительно придерживалась «принципа формы», хотя бы внешне. До 1943 г. это касалось и «русских солдат в немецкой форме». Однако когда опасность немецких репрессий миновала, англичане, опять-таки из политических соображений, стали рассматривать «восточных» добровольцев не как военнопленных, а как предателей союзной державы и обращаться с ними соответствующим образом{1612}.
Поэтому, отвечая на данный вопрос, можно сказать, что выдача членов добровольческих формирований, которые являлись солдатами вермахта, носили немецкую военную форму и, следовательно, находились под защитой Женевской конвенции, означала явное нарушение действующего военного права. Однако и тут не все так просто. Если под статьи Женевской конвенции легко подпадали бойцы многочисленных «восточных» батальонов и вспомогательный персонал немецких частей и соединений (т. н. «хиви» — «добровольные помощники»), то с солдатами РОА и других подобных формирований дело обстояло намного труднее. Ведь многие из них считали себя (и вполне искренне) не немецкими прислужниками, а бойцами национальной армии, которая борется за освобождение своей родины (наподобие хорошо известного в российской истории Чехословацкого легиона времен Первой мировой и гражданской войны). Было ли уместно обвинение этой сравнительно небольшой группы в измене родине? По словам немецкого историка Й. Хоффманна, это обвинение не выдерживает никакой критики. «Следует заметить, — пишет он, — что понятие «измена родине» может относиться лишь к отдельным лицам или незначительным по численности группам. Но когда в вооруженном конфликте… миллион солдат активно воюет на стороне противника, речь идет уже не об «измене родине», а о неком политико-историческом процессе»{1613}. Однако как отделить тех, кто пошел в РОА и подобные ему национальные формирования сознательно, от тех, кто был загнан туда силой? Западные союзники не стали ломать над этим голову.
В целом ведущая роль в политике выдач принадлежала Великобритании, а США последовали за ней, хотя и не без колебаний, и в меньшем масштабе применяя насилие. И если англичане выдавали всех подряд, и бывших «красных», и бывших «белых», то американцы пытались подходить к ним дифференцированно. Выше уже было сказано, что репатриации подлежали только советские граждане по состоянию на 1 сентября 1939 г. То есть жители Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики не являлись таковыми в глазах американцев. И в основном они этого правила придерживались. Однако кровавые эксцессы в лагере Дахау настолько испугали американское командование, что оно решило на некоторое время прекратить массовые выдачи и оправлять военнопленных в СССР только после подробного опроса. Так, в штабе 3-й армии был подготовлен ряд вопросов, на основании которых американцы пытались разделить возможных репатриантов на полноправных граждан и тех, кто подвергался преследованиям на родине, и потому теперь не подлежит выдаче. Вопросы касались, например, права носить оружие, права участвовать в свободных выборах или права занимать общественный пост. В конце концов, американские репатриационные комиссии выделили несколько групп людей, не обладавших, на их взгляд, гражданскими правами и тем самым не являвшихся советскими гражданами, — «кулаки», «белые» и «диссиденты». Однако и здесь не обошлось без недоразумений. Например, те, кто заявлял, что вступил в РОА под нажимом немцев или под угрозой голодной смерти, подлежали выдаче в первую очередь (в лагере Платтлинг таких оказалось более 3 тыс. человек){1614}.
Но такие, даже не половинчатые меры, не могли удовлетворить советскую сторону. И поэтому под ее давлением, а также при деятельном участии Великобритании США были вынуждены сдаться. Результатом этой капитуляции стала так называемая Директива МакНар-ни — Кларка (21 декабря 1945 г.). Согласно этому документу обязательной репатриации, «независимо от желания и с применением силы, если это окажется необходимо», подлежали все:
взятые в плен в немецкой форме;
находившиеся в рядах советских вооруженных сил 22 июня 1941 г. и после этой даты и не демобилизованные впоследствии;
обвиняемые советскими властями в добровольной помощи врагу, при предоставлении убедительных доказательств с советской стороны{1615}.
И тем не менее это была хоть и капитуляция, но капитуляция почетная: нечто среднее между полным отказом от репатриации и безоговорочными английскими выдачами. По замыслу американских юристов директива была принята с целью обеспечить возвращение предполагаемых предателей, с тем чтобы они получили заслуженное наказание, тогда как вопрос об обычных беженцах, не запятнавших себя сотрудничеством с врагом, должен был рассматриваться в соответствии с традиционной американской политикой.
Наконец, после начала «холодной войны» этот вопрос приобрел также и некоторое пропагандистское звучание. Как бы неожиданно, «свободный мир» узнал о том, что Ялтинские соглашения о репатриации были настоящей трагедией для миллионов человек. И это несмотря на то, что к ней в свое время старались привлечь внимание, как уже говорилось выше, и папа римский, и видные деятели зарубежной Православной церкви, да и сами «восточные» добровольцы в лице своих лидеров (например, письма генерал-майора М. Меандрова к г-же Рузвельт). С другой же стороны, на Западе узнали, что во время войны в СССР было, оказывается, более миллиона активных борцов с режимом. Все это, конечно, стало актуальным не из-за каких-то моральных побуждений. Просто все эти лица, как полагали западные лидеры, могут стать действенной «пятой колонной» во время предполагаемой войны с СССР. Кроме того, к 1950-м гг. прошлого века относится и начало активного изучения в европейской и американской историографии проблемы коллаборационизма в Советском Союзе в период Второй мировой войны. Причем наиболее серьезно изучались все вопросы, связанные с немецкими методами по вербовке «восточных» добровольцев, и те ошибки, которые они допустили, не дав развернуться так называемому Освободительному движению народов России{1616}.
Сама же тема насильственной репатриации стала одним из сюжетов пропагандистской войны Запада против СССР. Например, в знаменитом «Архипелаге ГУЛАГе» А. И. Солженицына ее жертвам посвящена целая глава под названием «Та весна»{1617}. А многие бывшие власовцы и члены других добровольческих формирований, выйдя из лагерей по амнистии 1955 г., пополнили ряды зарождавшегося в СССР диссидентского движения.
Так в целом выглядит эта большая и многогранная проблема. Когда 60 лет назад главы трех союзных держав подписывали в Ялте соглашения о репатриации, они и представить себе не могли, что она переживет их всех и будет служить объектом пристального изучения даже в новом, XXI, веке. И если Сталин действительно понимал, зачем нужны ему эти репатрианты, то Рузвельт и Черчилль, кажется, не отдавали себе в этом отчета. В очередной раз в угоду сиюминутной политической конъюнктуре были попраны права миллионов людей. Предпринимая попытку объективно подойти к этой проблеме, автор, естественно, не собирался обелять настоящих предателей и военных преступников. Многие из них, как впоследствии оказалось, все-таки остались на Западе и просто поменяли хозяев. Что же касается обычных беженцев, обманутых или даже тех, кто «добросовестно заблуждался», считая нацизм меньшим злом, чем коммунизм, то их выдача была аморальной с любой точки зрения. Разве что только не с политической?! Кубанский атаман Науменко назвал эти выдачи «великим предательством». С ним нельзя не согласиться. Но, на наш взгляд, это было предательство не в буквальном смысле этого слова. Именно там, в долине Дравы, Кемптене, Дахау, Платтлинге и многих других местах, русский человек в очередной раз убедился в том, чего стоят все заверения Запада о демократии, правах человека и т. п. вещах. К сожалению, этот один из многочисленных, незаслуженно забытых, но не последних по значению, уроков Ялты не пошел ему впрок.
Горе побежденным К. К. Семенов
В середине 1943 г. наступил коренной перелом в войне, под давлением превосходящих сил противника войска Германии были вынуждены оставить ряд оккупированных территорий. Военные неудачи Германии обусловили переход стран союзников по Антикоминтерновскому пакту на сторону противников Германии. Все это обусловило жестокое преследование лиц, ранее сотрудничавших с немцами и тем более лиц с оружием в руках сражавшихся на стороне Германии. Немецкая капитуляция 1945 г. дала новый виток преследования этих лиц. Почти в каждой европейской стране прошли судебные процессы над коллаборационистами, победители с упоением наказывали побежденных, помня о древней заповеди — Vae victis — горе побежденным.
Весь трагизм иностранных добровольцев наглядно демонстрирует случай, произошедший с французскими добровольцами дивизии СС «Шарлемань» 8 мая 1945 г. в Карлштейне. В этом городке 11 французских добровольцев и 1 белоэмигрант, служивший в дивизии, были пленены отрядом «Свободной Франции». Пленные были доставлены к командиру 2-й бронетанковой дивизии генералу Леклерку (под этим псевдонимом скрывался граф Филипп де Отлок). На вопрос генерала, почему на них надета немецкая форма, один из пленных спросил генерала: «А почему на Вас, генерал, американская?» Все пленные были незамедлительно расстреляны…
Тема послевоенного преследования иностранных добровольцев заслуживает отдельного исследования. Отрадно, что в последнее время появилось достаточно большое количество серьезных исследований о послевоенной судьбе восточных добровольцев, но злоключения других добровольцев еще ждут своего исследователя. Не надеясь исчерпывающе рассмотреть эту тему в рамках этой книги, все же позволю себе вкратце описать мучения добровольцев. Попавшие в советский плен иностранные добровольцы долгие годы валили лес в Сибири, добровольцы, попавшие в плен к западным союзникам, некоторое время содержались в немецких концентрационных лагерях, повезло лишь единицам — они попали в лагеря для перемещенных лиц.
После освобождения в Нидерландах достаточно быстро заработали суды, желавшие наказать коллаборационистов. К 1 ноября 1948 г. голландские суды рассмотрели 47 266 дел против коллаборационистов, из них по 28 151 делу обвиняемые получили тюремные сроки от 1 до 5 лет, по 1303 делам обвиняемые получили 5—10 лет, а по 531 делу были вынесены сроки более 10 лет. Около 60 000 добровольцев и их жен были лишены голландского гражданства{1618}. Обычное наказание для рядового фронтовика было от 4 до 8 лет. Некоторые приговоры поражали своим содержанием, так, кавалер Рыцарского креста Железного креста Дерк Эльско Брюне получил 4 года заключения, а выпускник офицерской школы СС Бад-Тельц Пауль ван Тинен — 8 лет заключения.
Бельгийские суды пошли еще дальше своих соседей. По решению судов было расстреляно 105 фламандцев и 122 валлона. Еще 50 000 коллаборационистов были приговорены к заключению и штрафам{1619}. 21-летний доброволец легиона Генри Филлипет, приговоренный к 20 годам исправительных работ, отбыл лишь 42 месяца заключения, а Франц Хеллебаут, приговоренный в мае 1946 г. к смерти, в декабре 1951 г. был приговорен к 19 годам заключения и, наконец, 24 декабря 1959 г. освобожден.
Власти третьего государства этого региона — Люксембурга — основательно подошли к борьбе с коллаборационистами. К 7 июля 1945 г. 5101 гражданин этого государства отбывал заключение за сотрудничество с немцами в годы оккупации. Из них 23 человека были осуждены на 20–25 лет исправительных работ, 192 человека — на 10–20 лет исправительных работ и 3 человека — к 5—10 годам исправительных работ. Еще 1366 человек были приговорены к различным срокам заключения: 9 человек от 10 до 20 лет, 103 человека от 5 до 10 лет, и 1254 человека получили срок менее 5 лет{1620}.
Наиболее жестко лиц, сотрудничавших с немцами, преследовали во Франции. Уже в марте 1944 г., т. е. за три месяца до высадки союзников во Франции, радиостанция «Свободной Франции» обратилась к французам с призывом убивать милиционеров «как бешеных собак». Позже эти призывы были повторены даже в эфире передач английской радиокорпорации ВВС. К моменту высадки население Франции было подготовлено соответствующим образом. Высадка союзников дала толчок к расправам над коллаборационистами. По разным источникам, без суда и следствия было казнено от 40 000 до 105 000 человек, еще от 80 000 до 1 000 000 человек было арестовано{1621}. Под давлением Ш. де Голля самосуды были прекращены. Французские суды, начавшие разбирательства, приговорили к смерти еще 6763 человека, но казнены были лишь 767 человек{1622}. Еще 3910 человек получили вместо казни пожизненное заключение. Из общего количества арестованных 38 000 были приговорены к различным срокам заключения. В Бретани было казнено от 30 до 40 активистов Партии бретонских националистов и еще около 3000 человек получили различные сроки заключения.
В отношении Великобритании к своим коллаборационистам легко увидеть политику двойных стандартов. Подданные британской короны, сотрудничавшие в годы войны с немцами на Нормандских островах, не понесли никакого наказания, кроме того, само сотрудничество и по сей день тщательно замалчивается. В отношении лиц, служивших в военных организациях, позиция была жесткой до абсурда. Большой резонанс вызвали казни Джона Амери и Уильяма Джойса. Первый на момент взятия в плен имел испанское гражданство и видимых причин для осуждения его британским судом не имелось. Ситуация с Джойсом вообще уникальна. По рождению он был гражданином США, в зрелом возрасте подал прошение о принятии в британское подданство, но ему было отказано. Прибыв в Германию, он получил немецкое гражданство, но, несмотря на это, был казнен за измену британской короне!
В скандинавских странах достаточно быстро включились в преследование пронемецких элементов. После немецкой капитуляции в Дании за сотрудничество с врагом было арестовано 12 000 человек{1623}. Минимальным наказанием за это деяние было тюремное заключение сроком 4 года, для лиц, служивших во вспомогательной полиции, срок заключения был определен в 10 лет. Лица, служившие в войсках СС и других формированиях, получали от 2 до 5 лет. Датской юстицией были рассмотрены дела против 14 493 датских граждан, из них 62 были приговорены к пожизненному заключению, еще 62 человека из 112 приговоренных были казнены.
В Норвегии против всех членов Национального единства были заведены уголовные дела. Около 92 000 человек понесли различного вида наказания. Всего 18 000 человек получило различные сроки заключения, из них 3500 человек — более 3 лет. К смертной казни было приговорено 1905 человек, 30 000 человек были поражены в гражданских правах. Типовым сроком для добровольцев-фронтовиков было 7–8 лет заключения, позже срок сократился до 3–4 лет.
После немецкой капитуляции вся полнота власти в Италии оказалась в руках вожаков партизанских отрядов. В короткие сроки их отрядами было казнено 12 000—13 000 политических противников{1624}. Еще более масштабным разгул репрессий был в Югославии. Титовцами было казнено от 100 000 до 200 000 хорватских военнослужащих{1625}. Хотя большинство антисоветски настроенных добровольцев из Югославии сдалось англичанам в Австрии, британские власти передали Тито почти всех пленных. В конце мая 1945 г. они также отдали в руки титовцев 5700 словенцев, которые вместе с еще 6100 словенцев были расстреляны.
В Венгрии были заведены дела против 89 154 человек, которых новые венгерские власти назвали военными преступниками. Из них 18 376 человек были осуждены на различные сроки, 312 человек были приговорены к смертной казни, но лишь 146 человек казнено{1626}. В другой просоветской стране — Чехословакии — было казнено 33 словака, еще 5000 человек было приговорено к различным срокам заключения. В Чехии за сотрудничество с немцами было казнено 234 чеха, 293 приговорено к пожизненному заключению, а 19 888 человек получило сроки до 10 лет.
Жители балтийских стран попали под действие Ялтинских соглашений, но часть прибалтийских добровольцев смогла избежать выдач и остаться на Западе в лагерях для перемещенных лиц. Интересно отметить, что в прибалтийских коллаборационистах оказались сильно заинтересованы представители западных спецслужб.
В ряде других европейских стран, не находившихся под оккупацией Германии, добровольцы не преследовались. Не повезло лишь тем, кто оказался в советском плену, многие из них вернулись домой лишь во 2-й половине 1950-х гг.
В 1945–1948 гг. состоялось множество громких процессов над знаковыми фигурами из среды коллаборационистов. Особенно широкомасштабно эти процессы проходили в странах социалистического лагеря. Большинство процессов были закрытыми, так как обвиняемые могли в любой момент сами стать обвинителями, рассказав людям собственно против чего же они боролись.
Закончить эту книгу хочется словами командира Сербского добровольческого корпуса генерала Константина Мушицкого, сказанными им в качестве последнего слова на судебном процессе против лидеров сербских антикоммунистов: «Вы можете объявить меня преступником и расстрелять, но заставить меня перестать верить в то, за что мы сражались, не в вашей власти»{1627}.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги