Я лежала в кровати, глядя в потолок, не в силах стряхнуть с себя страх, что, если я закрою глаза, ничто не сможет сдержать призраков. Когда я спала, все сливалось воедино: то, что случилось с мамой, когда мне было двенадцать; женщины, которых агент Лок убила прошлым летом; блеск в глазах Лок, когда она протянула мне нож. Кровь.
Повернувшись на бок, я протянула руку к тумбочке.
– Кэсси? – позвала Слоан со своей кровати.
– Я в порядке, – ответила я, – спи.
Пальцы сжали предмет, который я искала, – тюбик помады «Алая роза», мамин любимый оттенок. Лок подарила его мне, и это оказалось частью извращенной игры, которую она вела, подбрасывая намеки, пытаясь превратить меня в собственное подобие. Ты хотела, чтобы я знала, насколько мы близки. Я проникла в мысли Лок, составляя ее профайл, как делала уже не первую ночь. Ты хотела, чтобы я нашла тебя. Следующая часть была самой трудной: ты хотела, чтобы я стала как ты.
Лок предложила мне нож и велела мне убить девочку. И на каком-то уровне она не сомневалась, что я соглашусь.
На самом деле Лок звали Лэйси Хоббс. Она – младшая сестра Лорелеи Хоббс – шарлатанки-экстрасенса, предположительно убитой. Моей матери. Я покрутила помаду в пальцах, разглядывая ее в темноте. Сколько бы раз я ни пыталась ее выбросить, у меня не получалось. Я хранила мазохистское напоминание о людях, которым доверяла, о тех, кого я потеряла.
Я заставила себя положить помаду. Нельзя постоянно погружаться в подобные мысли! И все же не могла остановиться.
Подумай о чем-нибудь другом. О чем угодно. Я подумала об агенте Стерлинг. На замену Лок. Она носила одежду как броню. Одежда дорогая, отглаженная. На ногтях свежий маникюр – прозрачный лак. Не французский, не цветной – прозрачный. Зачем наносить лак, если он прозрачный? Ей нравился маникюр как ритуал, возможность создать тонкий слой, отделяющий ее ногти от остального мира? Здесь, пожалуй, имелся подтекст: защита, дистанция, сила.
«Вы не позволяете себе слабостей», – подумала я, обращаясь к ней, как меня научили обращаться к тем, кого я анализирую. Почему? Я вернулась к тому, что она сказала о своем прошлом. Она была самой молодой выпускницей Академии ФБР и гордилась этим. Иногда ее, вероятно, охватывал соревновательный дух. Пять лет назад она ушла из ФБР. Почему?
Вместо ответа мой мозг уцепился за тот факт, что за некоторое время до ее ухода она познакомилась с Дином. Когда вы встретились, ему не могло быть больше двенадцати. – В моем мозгу словно включился сигнал тревоги. – Единственная ситуация, в которой агент ФБР могла взаимодействовать с Дином настолько давно, – она работала в команде, которая брала его отца.
Агент Бриггс руководил той группой. Вскоре после этого он начал использовать Дина, сына известного серийного убийцы, чтобы забираться в голову других убийц. ФБР узнала, чем занимается Бриггс, и, вместо того чтобы его уволить, создала официальную программу. Дин переехал в старый дом в городке Куантико неподалеку от базы морпехов. Бриггс нанял человека по имени Джуд, чтобы тот стал опекуном Дина. Со временем Бриггс начал вербовать других подростков с навыками, похожими на таланты савантов. Сначала Лию с ее пугающей способностью лгать и распознавать ложь других. Затем Слоан и Майкла и, наконец, меня.
«Вы работали с агентом Бриггсом, – подумала я, представляя Веронику Стерлинг, – вы были в его команде, может, даже его партнером». Когда я вступила в программу, партнером Бриггса была агент Лок. Может, она заменила агента Стерлинг, а теперь все произошло наоборот.
«Вам не нравится быть заменимой, и вы не любите, когда вас заменяют. Вы здесь не просто для того, чтобы оказать услугу отцу, – мысленно обратилась я к агенту Стерлинг. – Вы знаете Бриггса. Вам не нравилась Лок. И когда-то вы заботились о Дине. Это личное».
– Ты знала, что средняя продолжительность жизни шерстоносого вомбата – от десяти до двенадцати лет? – Похоже, Слоан решила, что я соврала, когда сказала, что в порядке. Чем больше кофе поглотила моя соседка по комнате, тем сложнее ей воздержаться от озвучивания случайных статистических фактов, в особенности когда ей казалось, что кого-то нужно отвлечь.
– Самый долгоживущий вомбат прожил в неволе тридцать четыре года, – продолжала Слоан, привстав на локтях, чтобы посмотреть на меня. Учитывая, что мы делили спальню, мне стоило бы активнее возражать против второй чашки кофе. Но сегодня скоростная болтовня Слоан о статистике меня странным образом успокаивала. Я составляла психологический портрет Стерлинг, но это не помогло мне заглушить мысли о Лок. Может, статистика поможет.
– Расскажи мне больше о вомбатах, – сказала я.
С лицом маленького ребенка, проснувшегося рождественским утром в ожидании чуда, Слоан широко улыбнулась и продолжила говорить.