Институт

Ночной обходчик

Самолет, на котором Тим Джемисон должен был полчаса назад вылететь навстречу ярким огням и небоскребам Нью-Йорка, все еще стоял у гейта. Когда в забитый салон эконом-класса вошли сотрудник авиакомпании «Дельта» и блондинка с бейджиком службы безопасности на шее, среди пассажиров поднялся недовольный ропот.

– Прошу минутку вашего внимания! – обратился к ним сотрудник авиакомпании.

– Надолго рейс задержат? – спросил кто-то. – Только говорите как есть, без прикрас.

– Ненадолго. Капитан самолета просил вас заверить, что мы прибудем практически вовремя. Но кому-то придется освободить одно место для сотрудника правоохранительных органов, который должен срочно вылететь в Нью-Йорк.

Все дружно застонали, и Тим увидел, как несколько человек вооружились мобильниками – мало ли какие неприятности возникнут.

– Авиакомпания «Дельта» предлагает добровольцу бесплатный билет до Нью-Йорка на рейс в шесть сорок пять утра…

Пассажиры снова застонали. Кто-то сказал:

– Да лучше сразу пристрелите…

Сотрудник авиакомпании как ни в чем не бывало продолжал:

– Также мы предоставляем бесплатный отель и денежную компенсацию в размере четырехсот долларов. Очень выгодное предложение! Желающие есть?

Желающих не было. Блондинка молча осмотрела многолюдный эконом-класс внимательным, но безжизненным взглядом.

– Восемьсот долларов, – сказал сотрудник «Дельты». – Плюс отель и бесплатный билет.

– Прямо телевикторина какая-то, – проворчал сидевший перед Тимом мужчина.

Желающих все равно не нашлось.

– Тысяча четыреста?..

По-прежнему никого. Интересно, но в целом неудивительно. Дело было даже не в том, что на рейс в 6:45 утра вставать пришлось бы в несусветную рань. Просто в салоне с Тимом оказались главным образом семьи, летевшие домой после посещения флоридских достопримечательностей, обгоревшие на солнце парочки – любители пляжного отдыха – да мясистые, недовольные дядьки с багровыми физиономиями, которые точно не стали бы жертвовать своими делами в Нью-Йорке ради тысячи баксов.

В самом хвосте самолета кто-то крикнул:

– За «мустанг» с откидным верхом и два билета на Арубу хоть оба наших места забирайте!

В салоне засмеялись – не слишком дружелюбно.

Сотрудник авиакомпании поглядел на блондинку с бейджиком, но ждать от нее помощи не приходилось. Женщина продолжала молча скользить взглядом по салону. Он вздохнул и выкрикнул:

– Тысяча шестьсот долларов!

Тим Джемисон вдруг подумал: сойти бы с этого самолета да двинуть на север автостопом. И хоть такая мысль пришла ему на ум впервые, он почему-то сразу представил себе это путешествие, причем в подробностях. Вот он стоит на шоссе 301 где-нибудь в округе Эрнандо, подняв большой палец. На улице жара, кругом роятся мухи, за спиной здоровенный щит с рекламой частного адвоката-разводилы, а из бумбокса на ступеньке ближайшего трейлера орет «Беги со всех ног» группы «REO Speedwagon». Рано или поздно Тима подберет фермер Джон на грузовике с дощатым кузовом, полным дынь, и фигуркой Иисуса на приборной панели. Самое приятное во всей этой ситуации – даже не наличка в кармане; самое приятное – стоять в одиночестве на дороге, за много миль от этой летающей консервной банки, пропахшей духами, потом и лаком для волос.

К тому же всегда приятно срубить деньжат с государства.

Тим встал во весь свой средний рост (около пяти футов десяти дюймов), поправил очки на переносице и поднял руку.

– Две тысячи плюс наличные за билет, сэр, – и место ваше.

Бесплатный отель оказался клоповником в конце самой загруженной взлетно-посадочной полосы международного аэропорта Тампы. Тим заснул под рев самолетов и проснулся под него же. Спустился в столовую, позавтракал вареным яйцом и двумя резиновыми оладьями – не бог весть что, но ел с аппетитом. Затем вернулся в комнату и там просидел до девяти утра, дожидаясь открытия банков.

Обналичить чек не составило труда: в банке уже знали о его приходе и заранее одобрили операцию. Спрятав в левый передний карман две тысячи, выданные купюрами по двадцать и пятьдесят долларов, Тим получил на посту охраны свою сумку, вызвал «убер» и отправился в Эллентон. Там он расплатился с водителем, дошел до ближайшего указателя на трассу 301-N и начал «голосовать». Спустя пятнадцать минут его подобрал дедок на пикапе – правда, без дынь и дощатого кузова, но в общем и целом вчерашнее видение было весьма точным.

– Куда путь держишь, друг? – спросил старикан.

– Да вот, в Нью-Йорк собрался, – ответил Тим.

Дед харкнул в окно черной табачной слюной.

– Кто ж в своем уме туда едет, а?

– Не знаю, – ответил Тим, хотя сам-то, конечно, знал: бывший коллега ему рассказал, что в Большом Яблоке всегда есть спрос на частную охрану. Тима там с руками оторвут – многие компании по достоинству оценят его огромный опыт и не станут придавать большого значения той заварушке в духе Руба Голдберга[1], что загубила карьеру Тима во флоридской полиции. – Сегодня мне бы хоть до Джорджии доехать. Может, там и останусь.

– Вот это я понимаю! Джорджия – другое дело, особо для тех, кто любит персики. Я-то персики не очень, понос у меня от них. Ничего, что я музыку включу?

– Ничего, конечно.

– Только сразу предупреждаю: я на всю громкость слушаю. Туговат на ухо, знаешь ли.

– Да мне лишь бы ехать.

Вместо «REO Speedwagon» из колонок зазвучал Уэй-лон Дженнингс, но Тим не возражал. После Уэйлона пели Шутер Дженнингс и Марти Стюарт. Двое в заляпанном грязью «додж-рэме» молча слушали музыку и смотрели на шоссе. Через семьдесят миль старикан съехал на обочину, высадил Тима и козырнул: «Ну, бывай!»

В тот вечер Тим так и не добрался до Джорджии. Ночь он провел в очередном клоповнике рядом с придорожным ларьком, где торговали апельсиновым соком. А вот на следующий день Тима занесло в Брансуик (там изобрели какое-то особое, очень вкусное мясное рагу), и он на две недели устроился рабочим на завод по переработке мусора – так же запросто, как сошел с самолета в Тампе. Деньги ему были без надобности, а вот время не помешало бы: перемены ведь не случаются в одночасье. К тому же прямо рядом с закусочной «Денниз» оказался неплохой боулинг. Ну как устоишь перед таким соблазном?

Добавив к своему нежданному богатству двухнедельную зарплату, Тим вышел на брансуикскую обочину трассы I-95 c чувством приятной уверенности в ближайшем будущем, какое нечасто посещает скитальцев. Он простоял на солнцепеке больше часа и уже думал вернуться в «Денниз» за стаканчиком холодного сладкого чая, когда рядом остановился универсал «вольво». Заднее сиденье и багажник машины были забиты картонными коробками. Пожилая дама за рулем опустила стекло и уставилась на Тима сквозь толстые стекла очков.

– Не здоровяк, но мышцы вроде крепкие, – сказала она. – Вы, часом, не маньяк? Не психбольной?

– Нет, мэм, – ответил Тим, а сам подумал: неужели я бы признался?

– Хотя, конечно, вы бы мне не признались. До Южной Каролины со мной доедете? Судя по размеру вашей сумки – да.

Другая машина, громко сигналя, обогнула «вольво» и помчалась дальше. Старушка не обратила на это никакого внимания и продолжила разглядывать Тима.

– Доеду, мэм. Хоть до самого Нью-Йорка.

– Я вас довезу до Южной Каролины – не вглубь, а до окраины сего дремучего штата, – но при условии, что вы мне немного подсобите. Услуга за услугу, если вы понимаете, о чем я.

– Рука руку моет, – ухмыльнулся Тим.

– Мыть мы ничего не будем, но залезайте.

Тим сел в машину. Старушку звали Марджори Келлерман, она заведовала библиотекой Брансуика и была членом некоего Юго-Восточного библиотечного общества – совершенно нищего, потому что «Трамп и его приспешники все заграбастали. В культуре они смыслят ровно столько же, сколько осел – в алгебре».

Через шестьдесят пять миль, еще в пределах Джорджии, она остановилась возле убогой хибары – местной библиотеки. Тим выгрузил коробки с книгами и на тележке отвез их внутрь, а оттуда привез еще дюжину коробок. Марджори Келлерман сказала, что их необходимо доставить в публичную библиотеку города Йемасси, Южная Каролина, до которого ехать миль сорок на север. Однако вскоре после Хардивилла они встали в пробке: обе полосы были забиты машинами.

– Ох, как я этого не люблю! – воскликнула Марджори. – И это вечно случается в Южной Каролине, где местные власти зажали денег на расширение шоссе. Где-то впереди авария, а на двух полосах машинам не разъехаться. Проторчу здесь полдня, это как пить дать. Мистер Джемисон, я освобождаю вас от обязанностей. На вашем месте я бы покинула эту машину, вернулась пешком до съезда на Хардивилл и попытала счастья на семнадцатом шоссе.

– А как же коробки?

– О, не беспокойтесь, я подыщу себе другого крепкого грузчика. – Она улыбнулась. – Буду с вами откровенна: увидев вас на обочине, под палящим солнцем, я решила, что пора немного поискушать судьбу.

– Ну, раз вам точно не нужна помощь… – В пробке у Тима вдруг разыгралась клаустрофобия, прямо как в том самолете «Дельты». – А если все-таки нужна, я останусь. Мне спешить особо некуда.

– Ничего, я справлюсь, – ответила Марджори. – Приятно было познакомиться, мистер Джемисон.

– Взаимно, миссис Келлерман.

– Может, помочь вам деньгами? Уж долларов десять у меня найдется…

Тим был тронут и удивлен – причем не впервые – добротой и щедростью простых людей, особенно тех, у кого за душой почти ничего нет. Все-таки Америка – по-прежнему славная страна, что бы там ни говорили некоторые (а порой и он сам).

– Нет-нет, что вы! Но спасибо за щедрое предложение.

Тим пожал ей руку, вышел из машины и отправился пешком по обочине к съезду на Хардивилл. Там удача ему не улыбнулась, и он прошагал еще пару миль до перекрестка с внутриштатной магистралью 92, где стоял указатель на ближайший городок под названием Дюпрей. Дело шло к вечеру, и Тим решил не ехать дальше, а поискать ночлег. В этих краях, конечно, рассчитывать на приличную гостиницу не приходилось, но лучше уж спать в клоповнике, чем укрыться в каком-нибудь амбаре или кормить комаров под открытым небом. Так Тим задумал посетить славный город Дюпрей.

Великие дела начинаются с малого.

Час спустя он сидел на камне у переезда и ждал, когда откроют дорогу: мимо шел бесконечный на вид товарняк. Поезд направлялся в сторону Дюпрея размеренно и величаво, на скорости тридцать миль в час: крытые товарные вагоны, автомобилевозы (груженные разбитыми, а не новыми машинами), цистерны, платформы и полувагоны с неизвестно какими ядовитыми веществами на борту (в случае крушения поезда они наверняка могли вызвать лесной пожар или отравить население Дюпрея зловонными и даже смертоносными испарениями). Наконец мимо проехал оранжевый тормозной вагон: сидевший на раскладном стуле мужчина в комбинезоне читал книжку в бумажной обложке и курил. Он оторвался от книги и помахал Тиму. Тим помахал в ответ.

До городка, стоявшего на пересечении внутриштатной магистрали 92 (в пределах населенного пункта именуемой Мэйн-стрит) и двух других улиц, оставалось еще две мили. Дюпрей, судя по всему, благополучно избежал засилья крупных сетевых магазинов: Тиму попался только «Вестерн ауто», да и тот давно стоял заколоченный. Зато имелись продуктовая лавка, аптека, хозяйственный (где торговали всем понемножку) и два салона красоты. Еще Тим заметил кинотеатр с табличкой «ПРОДАЕТСЯ» на козырьке, магазин автозапчастей с гордой вывеской «Автомир Дюпрея» и закусочную «У Беверли». Три церкви – одна методистская, две неопознанных конфессий, все из разряда «приди-к-Иисусу». На парковках в центре Тим насчитал от силы десятка два машин, включая фермерские пикапы. Людей на улицах почти не было.

Пройдя три квартала и еще одну церковь, он заметил впереди «Мотель Дюпрея». Сразу за ним – там, где Мэйн-стрит, вероятно, вновь превращалась в магистраль 92, – маячили второй переезд, депо и вереница построек с поблескивавшими на солнце металлическими крышами. За ними опять начинался густой сосновый лес. В общем, Дюпрей напомнил Тиму городок из какой-нибудь ностальгической кантри-песни Алана Джексона или Джорджа Стрейта. Вывеска на мотеле была древней и ржавой – он вполне мог быть закрыт, как и кинотеатр. Но поскольку другой ночлег Тиму явно не светил, он все же направился к мотелю.

Тим прошел мимо местной администрации и остановился возле кирпичного здания с заросшими плющом стенами. На аккуратно подстриженной лужайке красовалась табличка: «Управление шерифа округа Фэрли». Округ – судя по окружному центру – был совсем нищий.

У входа стояли две полицейские машины. Одна – довольно новый седан, вторая – старенький, заляпанный грязью «фораннер» с проблесковым маячком на приборной панели. Тим глянул на вход в управление – мимолетным взглядом путника с тугой стопкой наличных в кармане – и зашагал было дальше… Потом вдруг замер и подошел поближе к двойным дверям, по бокам от которых висели доски для объявлений. Тима заинтересовало одно объявление, и он решил убедиться, что ему не померещилось.

В наш-то век… Такого просто быть не может!

Однако вот же, рядом с плакатом «ЕСЛИ ТЫ ДУМАЛ, ЧТО В ЮЖНОЙ КАРОЛИНЕ ЛЕГАЛИЗОВАНА МАРИХУАНА, ПОДУМАЙ ЕЩЕ РАЗ», черным по белому написано: «ТРЕБУЕТСЯ НОЧНОЙ ОБХОДЧИК. ОБРАЩАТЬСЯ К ШЕРИФУ».

Ого, подумал Тим, вот так привет из прошлого!

Он собрался продолжить путь, но снова замер на месте и задумался. Как раз в эту секунду двери участка распахнулись, и оттуда, поправляя фуражку, вышел длинный и тощий рыжеволосый коп. Лучи заходящего солнца сверкнули на его значке. Он окинул взглядом рабочие ботинки Тима, пропыленные джинсы и голубую хлопчатобумажную рубашку. Присмотрелся к сумке, висевшей у Тима на плече, затем поднял глаза к его лицу.

– Чем могу помочь, сэр?

Тим вдруг ощутил ту же внезапную решимость, что посетила его недавно на борту самолета.

– Наверное, ничем, но мало ли.

Рыжий коп – помощник шерифа по имени Тэггарт Фарадей – пригласил Тима в участок, где в нос сразу ударил привычный запах хлорки и аммиака, доносившийся из четырех камер для задержанных. Познакомив Тима с Вероникой Гибсон, женщиной среднего возраста, которая в тот день дежурила на телефоне, Фарадей попросил у Тима водительские права и еще какой-нибудь документ, удостоверяющий личность. Тим тут же достал права и удостоверение сотрудника полиции Сарасоты – даже не пытаясь скрывать, что срок его действия истек девять месяцев назад. Как только полицейские увидели карточку, их отношение к гостю сразу изменилось.

– Вы, стало быть, не местный, – сказала Ронни Гибсон.

– Не местный. Однако собираюсь им стать – если возьмете меня обходчиком.

– Зарплата крошечная, – сказал Фарадей. – Да мы тут ничего и не решаем: нанимает и увольняет сотрудников шериф Эшворт.

Ронни Гибсон добавила:

– Наш прежний обходчик, Эд Уитлок, вышел на пенсию и уехал в Джорджию. У него боковой склероз, как у Лу Герига[2]. Славный малый. Не повезло бедняге!.. Ничего, в Джорджии за ним присмотрят.

– Хорошим людям больше всех достается, – сказал Тэг Фарадей. – Дай-ка ему анкету, Ронни. Мистер Джемисон, у нас контора небольшая, всего семь человек, из них двое на полставки. Больше местные налогоплательщики себе позволить не могут. Шериф Джон сейчас на дежурстве. Если к пяти или половине шестого не вернется, значит, поехал домой ужинать. Тогда уж только завтра его увидите.

– Ладно, вечером я все равно буду здесь. Если мотель работает.

– Норберт наверняка найдет для вас свободный номерок, – сказала Ронни Гибсон. Они с Фарадеем переглянулись и засмеялись.

– Видать, мотель у вас не пятизвездочный, – заметил Тим.

– Без комментариев, – ответила Ронни. – Я бы на вашем месте проверила, нет ли в кровати маленьких кровопийц. А почему вы ушли из полиции Сарасоты, мистер Джемисон? На пенсию-то вам вроде рановато.

– Это я намерен обсудить с вашим начальником – если, конечно, он пригласит меня на собеседование.

Полицейские снова переглянулись – уже куда более многозначительно, – после чего Тэг Фарадей сказал:

– Ну, выдай ему анкету, Ронни, пусть заполняет. Приятно было познакомиться, сэр, и добро пожаловать в Дюпрей. Ведите себя хорошо – и мы поладим. – С этими словами он удалился, оставив вопрос альтернативы хорошему поведению открытым. Сквозь решетку на окне Тим увидел, как «фораннер» выехал с парковки и покатил по короткой главной улице Дюпрея.

Ему выдали анкету на планшете с зажимом. Тим устроился на одном из трех стульев у левой стены, поставил сумку между ног и начал отвечать на вопросы.

Ночной обходчик, подумал он. Чтоб меня!

Шериф Эшворт – а для большинства горожан и коллег просто шериф Джон – оказался пузатым, неторопливым толстяком. У него были щеки как у бассета и копна седых волос. На форменной рубашке виднелось пятно от кетчупа. Он носил «глок» в кобуре и рубиновый перстень на мизинце, говорил с ядреным акцентом, подчеркнуто благодушно, по-свойски, однако его глаза, глубоко засевшие в заплывших жиром глазницах, были умны и проницательны. Словом, он бы запросто прошел кастинг на роль шерифа в каком-нибудь штампованном южном боевичке вроде «Широко шагая», если бы не черный цвет кожи. И еще кое-что: на стене в его кабинете, рядом с портретом президента Трампа, висел в рамочке диплом Академии ФБР в Куантико. Такие штуки за упаковки от кукурузных хлопьев не высылают.

– Ну что ж, – сказал шериф Джон, покачиваясь в своем офисном кресле, – времени у нас в обрез. Марселла с меня шкуру сдерет, если я опоздаю к ужину без веской причины.

– Понял.

– Так что давайте сразу к делу. Почему вы ушли из полиции Сарасоты и что делаете в наших краях? Южная Каролина туристов не манит, а уж Дюпрей и подавно.

Эшворт вряд ли стал бы звонить сегодня в Сарасоту, но утром наверняка позвонит, так что Тим решил ничего не приукрашивать. А смысл? Если не возьмут обходчиком, перекантуется в Дюпрее одну ночь и отправится дальше, с частыми остановками до Нью-Йорка. То был в представлении Тима необходимый переходный период между случившимся однажды вечером в «Вестфилд-молле» Сарасоты и тем, что ждало его впереди. Да и в конце концов, честность – лучшая политика, хотя бы по той причине, что в наш век все тайное рано или поздно становится явным. Особенно если в твоем распоряжении есть компьютер и вайфай.

– Мне предложили добровольно уйти в отставку, я и ушел. Никому от этого легче не стало, тем более мне – я свою работу любил, и мне нравилось жить на северном побережье залива, – и все же это было самое разумное решение. Так хотя бы пенсию назначили – не полноценную, конечно, но лучше, чем ничего. Половину я отдаю бывшей жене.

– Так что стряслось-то? И давайте поживей, а то у меня ужин дома стынет.

– История недолгая. Однажды вечером, после смены, я заглянул в «Вестфилд-молл» за новыми ботинками – на свадьбу собирался. Я был в форме, чтобы вы понимали.

– Понимаю.

– Выхожу я из обувного, и тут ко мне подлетает женщина: мол, какой-то подросток размахивает пистолетом у входа в кинотеатр. Я бегом туда, понятное дело.

– И сразу выхватили пушку?

– Нет, сэр, не сразу. Сперва оценил обстановку. Один паренек валялся на полу, а другой – не то пьяный, не то под кайфом – его пинал. И целился в него из пистолета.

– Прямо как в кливлендском деле. Коп пристрелил чернокожего парня, который размахивал пневматикой.

– Вот и я ту историю вспомнил. Да только коп, пристреливший Тамира Райса, божился, что пушка показалась ему настоящей. А я сразу подумал, что парень размахивает игрушкой. Но знать наверняка не мог – вы, конечно, понимаете почему.

Шериф Джон Эшворт и думать забыл о стынущем ужине.

– Потому что парень грозил пистолетом другому парню. Какой смысл наставлять на противника игрушку? Хотя… тот ведь мог и не знать, что это игрушка.

– Потом преступник утверждал, что ничего не наставлял, а просто размахивал игрушечным пистолетом, приговаривая: «Это мое, гад, слышишь? Мое не трожь!» Но я-то этого не видел. Мне показалось, что он наставляет на парня пушку. Я заорал, мол, бросай оружие, руки вверх. То ли он меня не услышал, то ли внимания не обратил… так или иначе, парня он пинать не перестал. И все грозил ему пушкой. Или размахивал ею. В общем, тут я и выхватил табельное оружие. – Тим умолк. – Если это важно, оба парня были белые.

– Мне все равно. Дети подрались, один лежал, второй его бил. У второго в руках не то пушка, не то игрушка – поди разбери. И что? Пристрелили вы его? Только не говорите, что…

– Никто никого не пристрелил. Там все иначе вышло. Видали, как вокруг дерущихся обычно собирается толпа народу? А когда кто-нибудь достает пушку, все разбегаются?

– Конечно. У кого мозги на месте, те сразу дают деру.

– Вот и тут все испарились. Кроме нескольких зевак.

– А, снимали происходящее на телефон?

Тим кивнул.

– Спилберги недоделанные. Короче, я направил ствол вверх и пальнул в потолок – вроде как предупредил этого идиота. Зря, конечно, я так сделал, но мне тогда ничего другого на ум не пришло. В той части торгового центра с потолка свисали светильники. Пуля угодила в такой светильник, и он свалился на голову одному из зевак. А паренек сразу бросил пушку – и по тому, как она отскочила от пола, я понял, что это водяной пистолет, похожий на настоящий. Паренек на полу отделался парой синяков и царапин, даже швы накладывать не пришлось. А вот зевака потерял сознание на три часа. Сотрясение мозга заработал. Его адвокат в суде уверял, что у бедняги амнезия и страшные головные боли.

– Он подал в суд?

– Да. Тяжбы идут до сих пор. В конце концов он что-нибудь да получит.

Шериф Джон задумался.

– Ну, он сам виноват – решил поснимать на телефон, вместо того чтобы ноги делать. Вряд ли ему это сойдет с рук. А начальство, небось, на вас все повесило, да? В неосторожном обращении с табельным оружием обвинили?

Да, подумал Тим, и хорошо бы только в этом. Увы. Хоть шериф Джон с виду эдакий афроамериканский босс Хогг, как в фильме «Придурки из Хаззарда», на дурака он не тянет. На его месте почти любой коп вошел бы в положение Тима – однако завтра он наверняка позвонит в Сарасоту и разузнает, что к чему. Так что лучше пусть сразу все услышит из первых уст.

– Перед тем как отправиться в обувной, я заглянул в «Бичкомберс» и пропустил там пару кружек. Полицейские, которые в итоге задержали парня, учуяли запах и велели мне дыхнуть в трубку. Надышал я шесть десятых промилле – не криминал. Но то, что я в легком подпитии отправил человека в больницу, чести мне не делало.

– А вы вообще-то пьете, мистер Джемисон?

– Пил несколько месяцев сразу после развода, но это было пару лет назад. Сейчас уже не пью.

А если бы пил – так и не признался бы, подумал Тим.

– Понял, понял… Ладно, теперь я говорю – а вы меня поправьте, если что. Значит, вы были не при исполнении. Если бы не форма, вас бы вообще никто не стал просить о помощи.

– Да, но я бы услышал шум и все равно подбежал бы. Коп всегда на службе, вы же знаете.

– Ну да, ну да… А пушку вы тоже всегда с собой носите?

– Нет. Она у меня в бардачке лежит.

Тут Эшворт загнул второй палец, а потом сразу и третий.

– Значит, пистолет у паренька был наверняка липовый, хотя мог оказаться настоящим. Издалека вы не разглядели.

– Точно.

Шериф загнул четвертый палец.

– Незадолго до стычки вы успели принять две порции спиртного.

– Да. Причем пил я тоже в форме.

– Вот это вы зря, конечно. Не самый разумный поступок – опрометчивый, прямо скажем. Но мне все равно кажется, что вам просто страшно не повезло. – Шериф Джон забарабанил пальцами по столу. Рубиновый перстень на мизинце отмечал каждое движение кисти негромким щелчком. – История уж больно бредовая – нарочно не придумаешь. Завтра я для порядка позвоню в ваш участок и все проверю. Заодно еще разок эту байку послушаю, она того стоит.

Тим улыбнулся.

– Шеф полиции Сарасоты – Бернадетта Дипино. И бегите уже домой, а то жена заругает.

– Ну да, ну да. С Марси я сам как-нибудь разберусь. – Шериф подался вперед, перегнувшись через собственное брюхо. Его глаза горели ярче, чем прежде. – А вот если я вас попрошу дыхнуть в трубку прямо сейчас, а? Трезвый вы будете – или не очень?

– Так давайте и узнаем, чего зря гадать?

– Да ладно, думаю, в этом нет нужды. Никакой. – Шериф выпрямился, и многострадальное кресло под ним громко взвизгнуло. – Лучше скажите, зачем вам работать обходчиком, да еще в таком захудалом городишке. Зарплата смешная – сто баксов в неделю. С воскресенья по четверг у нас спокойно, а вот по пятницам и субботам бывает жарко. Стрип-клуб в Пенли закрыли еще в прошлом году, но рядом есть пара злачных местечек.

– Мой дед служил ночным обходчиком в городе Хиббинг, Миннесота. Там еще Боб Дилан родился, слыхали? Ну вот, дед там работал на пенсии, а в молодости тоже был копом. Глядя на него, я и захотел стать полицейским. А как ваше объявление увидел, так сразу подумал… – Тим умолк. А что он, собственно, подумал? Вроде и мыслей-то особых не было, равно как и две недели назад, когда он нанимался рабочим на перерабатывающий завод. Совершенно пустая голова. Тим рассудил, что это запросто может быть признаком некоего внутреннего кризиса.

– Пошли по стопам деда, стало быть. Ну-ну. – Шериф Джон сцепил руки над своим внушительным брюхом и уставился на Тима; его проницательные глазки поблескивали в сальных карманах глазниц. – Небось, решили, что уже вышли на покой? Коротаете последние деньки? Не рановато ли вам, а?

– Ну, с полицией я точно покончил. Назад пути нет. Один приятель обещал устроить меня охранником в Нью-Йорке, а мне давно хотелось сменить обстановку. Но для этого ведь необязательно ехать в Нью-Йорк. – На самом деле Тиму хотелось сменить не обстановку, а свой настрой. Работа ночным обходчиком вряд ли поможет это сделать, хотя как знать…

– Разведены, говорите?

– Да.

– Дети есть?

– Нет. Жена хотела детей, а я не хотел. Не созрел еще.

Шериф Джон пробежал глазами по анкете Тима.

– Тут написано, что вам сорок два. Уж к сорока-то годам обычно созревают, а если нет… – Он умолк и в лучших полицейских традициях стал ждать, когда Тим закончит предложение за него. Не тут-то было. – В общем, когда-нибудь вы и поедете в Нью-Йорк, а пока что решили плыть по течению и никуда не торопиться, я правильно понял?

Да, шериф понял все правильно.

– Если я дам вам работу, откуда мне знать, что через две недели или через месяц вы дальше не поплывете? Дюпрей – не самый интересный городишко в мире и даже в Южной Каролине. Я это к чему… рассчитывать-то на вас можно? Или не стоит?

– Никуда я не поплыву, не бойтесь, – пока работа есть. Вы ведь всегда можете меня уволить, так? А я, если решу плыть дальше, предупрежу вас заранее. Даю слово.

– На такую зарплату не проживете.

Тим пожал плечами.

– Подыщу еще что-нибудь. Думаю, я тут буду не единственный, кто на двух работах крутится. И потом, я подкопил немного – для начала хватит.

Шериф Джон посидел с минуту, подумал, затем встал – на удивление быстро и ловко для человека его комплекции.

– Приходите завтра утром, и мы все решим. Часиков в десять будет нормально.

А вы тем временем успеете позвонить в полицию Сарасоты, подумал Тим, и проверить мою историю. А заодно узнать, нет ли на моей репутации еще каких пятен.

Он тоже встал и протянул шерифу руку. Тот пожал ее – крепко и уверенно.

– Где вы сегодня ночуете, мистер Джемисон?

– В том мотеле, если там есть свободные номера.

– У Норберта номеров хоть завались, – сказал шериф. – И дурить он вас не станет: вы еще немного похожи на копа. Если нормально переносите жареное – советую заглянуть к Беверли, там с семи вечера кормят. Лично я предпочитаю печенку с луком.

– Спасибо за совет. И за собеседование.

– Не за что. Славно поболтали. Когда придете заселяться в мотель, скажите Норберту, что шериф Джон велел вас не обижать. Пусть выдаст вам хорошую комнату.

– Так и скажу.

– Но койку все же осмотрите, перед тем как лечь.

Тим улыбнулся.

– Да, меня ваши коллеги уже предупредили.

Тим поужинал в закусочной «У Беверли» – жареная курица, зеленые бобы и персиковый пирог. Недурно. С мотелем все обстояло куда хуже: по сравнению с ним предыдущие клоповники показались Тиму прямо-таки дворцами. Кондиционер под окном усердно грохотал, но воздух почти не охлаждал. Из проржавевшей душевой лейки капала вода, и Тиму не удалось ее починить. (В конце концов он положил на дно ванны полотенце, чтобы заглушить надоедливый звук.) Абажур светильника над кроватью был в сигаретных прожогах. Единственная картина – корабль с кровожадно ухмылявшимися чернокожими матросами на борту – висела на стене криво. Тим пытался ее поправить, но она тут же опять скособочилась.

На лужайке перед мотелем стояло раскладное садовое кресло с продавленным сиденьем и ржавыми, как душевая лейка, ножками. Впрочем, сесть Тиму все же удалось: он вытянул ноги и, отбиваясь от мошкары, смотрел на закатное солнце. Оранжевый печной свет пробивался сквозь ветви деревьев, и от этого зрелища Тиму стало тепло и в то же время грустно на душе. В четверть девятого из-за поворота появился очередной товарняк и, одолев переезд, начал уходить за склады на окраине города.

– Чертов «Джорджия саузерн» вечно опаздывает.

Тим обернулся и увидел хозяина – и единственного ночного сотрудника – сего славного заведения. Он был тощий как жердь. Огромная узорчатая жилетка висела на нем, словно на вешалке. Подвернутые снизу штаны защитного цвета обнажали белые носки и древние кеды. Он носил старомодную стрижку под «битлов», которая обрамляла его лицо, отдаленно напоминавшее крысиную морду.

– Да вы что? – сказал Тим.

– А, плевать! – Норберт пожал плечами. – Вечерний поезд все равно мимо чешет. Да и ночной мимо, разве что иной раз дизель для заправки привезет или фрукты с овощами для продуктового. Вон там у нас развязка. – Для наглядности он скрестил два указательных пальца. – Один путь уходит на Атланту, Бирмингем, Хантсвилл и так далее, а второй, из Джексонвилла, – на Чарлстон, Уилмингтон, Ньюпорт-Ньюс. Товарняки здесь днем останавливаются. Грузчиком не думали наняться? На складах обычно требуются люди. Только спина нужна крепкая, не то что у меня.

Тим поглядел на него. Норберт шаркнул ногой и ухмыльнулся, обнажив зубы; Тим подумал, что они явно скоро покинут своего владельца.

– Машина-то ваша где?

Тим продолжал молча смотреть на Норберта.

– Коп, что ли?

– В данный момент я просто человек, который смотрит на закат. И предпочитает делать это в одиночестве.

– Понял, понял, – забормотал Норберт и отбыл, лишь раз покосившись на Тима через плечо.

Товарняк наконец проехал мимо. Красный сигнал на переезде погас. Шлагбаум поднялся. Две-три машины завелись и тронулись с места. Тим смотрел, как алеет опускающееся за горизонт солнце. Вспомнилась любимая поговорка деда, ночного обходчика: «Если небо красно к вечеру – моряку бояться нечего». От сосен вдоль магистрали поползли, сливаясь друг с другом, длинные тени. Тим был почти уверен, что работу не получит. Может, оно и к лучшему: Дюпрей – не просто провинция, а самая настоящая глушь. Если бы не те четыре склада на окраине, город давно бы сгинул. Да и в чем смысл его существования? Служить временным пристанищем телевизоров, что везут с какого-нибудь северного порта вроде Уилмингтона или Норфолка в Атланту и Мариетту? Или компьютерных запчастей, которые переправляют из Атланты в Уилмингтон, Норфолк и Джексонвилл? А то и удобрений, опасных химикатов – раз в здешних краях это не запрещено законом? Все по кругу и по кругу, а ходя по кругу, далеко не уйдешь, это каждый дурак знает.

Тим вернулся в мотель, запер дверь (глупо: хлипкую картонку можно было снести одним пинком), разделся до нижнего белья и лег в постель – продавленную, зато, насколько он сумел разглядеть, без клопов. Закинув руки за голову, уставился на чернокожий и белозубый экипаж фрегата, или как там называют такие посудины. Куда они плывут? И кто они – пираты? С виду вроде пираты. Как бы то ни было, в следующем порту им разгружаться и загружаться. Может, рано или поздно это ждет всех. Он сам недавно выгрузился с самолета на Нью-Йорк. Потом загружал бутылки и банки в сортировочную машину. Сегодня грузил книги для старушки библиотекарши, а потом выгружал. Да и в Дюпрей он попал только потому, что трасса оказалась загружена под завязку: машины и фуры ждали приезда эвакуатора, который должен был увезти автомобиль какого-то бедолаги. После того как скорая погрузит в салон водителя и выгрузит его в ближайшей больнице.

А вот ночной обходчик ничего не грузит и не разгружает, подумал Тим. Знай себе ходит да стучит. И в этом, как сказал бы дедушка, есть своя прелесть.

Он уснул и проснулся только около полуночи, когда мимо с грохотом проносился очередной товарняк. Сходил в туалет и, прежде чем снова лечь, снял со стены ухмылявшихся чернокожих матросов.

От этой картины мороз шел по коже.

Когда на следующее утро в номере зазвонил телефон, Тим уже принял душ и опять сидел в кресле на лужайке, наблюдая, как тени, накрывшие вчера дорогу, вновь исчезают в лесу. Звонил шериф Джон. Времени он не терял.

– Я подумал, что ваша начальница так рано на работу не приезжает, и решил пока порыться в Интернете, мистер Джемисон. Смотрю, вы кое-чего не упомянули в анкете. Да и на собеседовании тоже. В две тысячи семнадцатом вас представили к награде за спасение жизни, а в восемнадцатом вы у себя в Сарасоте заслужили титул «Полицейский года». Неужто запамятовали?

– Нет, – ответил Тим. – Просто я без подготовки к вам пришел. Будь у меня время подумать, я бы заполнял анкету повнимательней.

– Расскажите-ка эту историю про аллигатора. Сам я рос на берегу болота Литл-Пи-Ди – люблю, знаете ли, крокодильи байки.

– Байка не слишком занятная, потому что аллигатор был не слишком большой. И того мальчишку я не спас, его жизни ничто не угрожало. Но пару забавных моментов могу рассказать.

– Валяйте.

– Вызов поступил из «Хайлендса» – это такой частный гольф-клуб. Я как раз был неподалеку и сразу приехал. Мальчишка – лет одиннадцати-двенадцати – сидел на дереве рядом с водной преградой и орал почем зря. Ну, а в воде, понятно, сидел аллигатор.

– Прямо «Маленький черный Самбо». Только там были не аллигаторы, а тигры. И судя по тому, что у вас дело происходило на поле для гольфа, мальчонка вряд ли был черный.

– Верно. И аллигатор, в общем-то, спал, – сказал Тим. – Совсем небольшой – футов пять в длину. Может, шесть. Я попросил клюшку, «пятерку», у отца мальчонки – этот самый папаша потом и предложил представить меня к награде – и врезал ему пару раз.

– Надеюсь, аллигатору, а не папаше?

Тим засмеялся.

– Ну да. Аллигатор скрылся в воде, мальчишка слез с дерева – вот и все. – Он помолчал. – Но меня зачем-то показали в местных новостях. Как я махал клюшкой, значит. Ведущий пошутил, как лихо я «загнал» этого аллигатора в воду. Шуточка для гольфистов…

– Ну-ну. А «Полицейского года» вам тоже просто так дали?

– Я никогда не опаздывал, никогда не брал больничные… Надо же кому-то награду вручить.

В трубке на пару секунд воцарилась тишина. Наконец шериф Джон сказал:

– Уж не знаю, как это теперь называется – ложной скромностью или низкой самооценкой, – но мне оно не по душе, так и знайте. Вы простите, я привык без обиняков. Без ножа режу, говорят местные. Моя жена, например.

Тим посмотрел на дорогу, на железнодорожные пути, на убывающие тени деревьев. На водонапорную башню, что возвышалась над городом, словно робот-захватчик из фантастического боевика. День будет жаркий, рассудил он. И еще рассудил, что может либо получить работу, либо потерять ее прямо здесь и сейчас. Все зависит от того, что он скажет. И вот вопрос: так ли нужна ему должность обходчика? Может, он просто скучает по дедушке Тому?

– Мистер Джемисон? Алло?

– Я заслужил награду. Она могла достаться другим полицейским, у меня было немало прекрасных коллег, однако заслужил ее именно я. Из Сарасоты я уезжал налегке, но похвальную грамоту все же с собой захватил. Она у меня в сумке. Могу показать, если хотите.

– Хочу, – ответил шериф Джон, – и не потому, что не верю вам на слово. Просто неплохо бы на нее взглянуть. Вы чересчур хороши для этой работы, но если еще не перегорели, можете начинать сегодня в одиннадцать вечера. С одиннадцати вечера до шести утра, такая у вас рабочая смена.

– Не перегорел, – сказал Тим.

– Вот и славно.

– Так запросто?

– Помимо прочего, я привык доверять своим инстинктам. К тому же вы ночным обходчиком устраиваетесь, а не в «Бринкс»[3] охранником, так что да, вот так запросто. В десять ко мне можете не приходить, лучше выспитесь как следует. И заглядывайте к полудню. Сержант Галликсон проведет вам инструктаж. Короткий. Небось, не ракету строить будете. Хотя субботними ночами по Мэйн-стрит такие ракеты носятся – ух!..

– Понял вас. Спасибо.

– Вы сперва до первого выходного дотяните, а потом уж будете благодарить. Да, и еще кое-что. Вы – не помощник шерифа, табельное оружие вам не полагается. Если попадете в передрягу, сразу зовите нас, не лезьте на рожон. Договорились?

– Да.

– Очень на это надеюсь, мистер Джемисон. Не дай бог узнаю, что у вас с собой оружие – придется вам уносить отсюда ноги.

– Понял.

– Ну, отдыхайте. С сегодняшнего вечера начнете переходить на ночной образ жизни.

Как граф Дракула, подумал Тим. Он нажал «отбой», повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ», задернул тонкую облезлую занавеску, убрал телефон и снова лег спать.

Венди Галликсон (помощник шерифа на полставки) была лет на десять младше Ронни Гибсон и красотка, каких поискать. Ее не портила даже строгая прическа – она стягивала белокурые волосы на затылке в очень тугой пучок, на который и смотреть-то было больно. Тим сразу бросил попытки ее обаять: вокруг Венди словно висело защитное поле, отражавшее любые улыбки и заигрывания. Возможно, она держала на примете другого кандидата на должность обходчика – брата или бойфренда.

Венди вручила Тиму карту убогого центра города, портативную рацию и поясные табельные часы. Батареек на часах нет, объяснила она, их нужно заводить вручную каждый раз, когда заступаешь на смену.

– Такие часы, наверное, считались последним словом техники году эдак в сорок шестом, – сказал Тим. – А вообще они мне нравятся. Ретро.

Галликсон даже не улыбнулась.

– Вам нужно нажать кнопку у центра по продаже и ремонту садовой техники «Фромиз», а потом – в железнодорожном депо на западном конце Мэйн-стрит. Это одна целая шесть десятых миль в одну сторону. Эд Уитлок успевал намотать за смену четыре таких круга.

То есть почти тринадцать миль.

– Здорово! Про диеты и тренировки можно забыть.

И опять ни намека на улыбку.

– Мы с Ронни Гибсон составим вам график. На неделе у вас будет два выходных, скорее всего по понедельникам и вторникам. После уик-энда обычно тихо, но иногда мы будем просить вас выйти на работу во внеурочное время. Если вы тут задержитесь, конечно.

Тим положил руки на колени и улыбнулся уголком рта.

– Я вам чем-то не угодил, помощник шерифа Галликсон? Если да, так и скажите. Или не рычите.

Кожа у нее была светлая, северного типа, и оттого щеки моментально залились ярким румянцем – очаровательным. Впрочем, вряд ли она ему обрадовалась.

– Я пока не знаю, угодили вы мне или нет. Время покажет. Коллектив у нас хороший, хоть и маленький. Мы давно вместе. А вы пришли с улицы и сразу получили работу. Хотя местные над обходчиками вечно посмеиваются, Эд держался молодцом, близко к сердцу шуточки не принимал: дело-то важное, особенно в таком городке, как наш, где полицейских по пальцам пересчитать можно.

– Профилактика обходится дешевле лечения, – сказал Тим. – Так мой дед говорил. Тоже ночным обходчиком работал, офицер Галликсон. Потому я и вызвался на эту должность.

Кажется, она немного оттаяла.

– Часы в самом деле древние. Что я могу сказать? Привыкайте, делать нечего. Ночной обходчик – аналоговая должность в цифровом веке. По крайней мере, в Дюпрее.

Тим очень скоро понял, что она имела в виду. Он стал, в сущности, патрульным полицейским образца 1954 года, только без пистолета и дубинки. Задерживать правонарушителей не входило в его полномочия. Несколько городских контор были оборудованы сигнализацией, но большинство заведений не могли себе этого позволить. Обходя магазины вроде «Тысячи мелочей» и «Аптеки Оберга», Тим проверял, горят ли зеленые огоньки сигнализации и нет ли на дверях следов взлома. В заведениях поменьше он тряс дверные ручки, заглядывал в окна и трижды стучал – по традиции. Порой изнутри отвечали – жестом или голосом, – но обычно ответа не было, и Тима это устраивало. Он оставлял мелом отметку и шел дальше, всякий раз вспоминая старый ирландский анекдот: Коли придешь первым, Пэдди, оставь метку на двери. А коли первым приду я, так я ее сотру. Никакого практического смысла в этих отметках не было, просто так уж повелось у обходчиков – вероятно, еще со времен Реконструкции.

Один помощник шерифа помог Тиму с жильем. У матери Джорджа Баркетта была небольшая меблированная квартирка над гаражом, и она готова была ее сдать.

– Всего две комнаты, зато чисто и уютно. Мой брат жил там пару лет, пока не уехал во Флориду: вовремя понял, что тематический парк студии «Юниверсал» – дельце выгодное. Сейчас прилично зарабатывает.

– Молодец.

– Да, но жизнь во Флориде ух какая дорогая!.. Должен предупредить, Тим, если ты снимешь у мамы эту квартиру, музыку ночью слушать нельзя. Она музыку не любит. Даже когда Флойд на банджо играл – а играл он знатно, – она на него так злилась, просто ужас.

– Да меня по ночам и дома-то не бывает.

Помощник шерифа Баркетт – лет двадцати пяти, добродушный и веселый, не слишком обремененный интеллектом – тут же просиял.

– А, ну да! Запамятовал, извини. В общем, там стоит небольшой «Кэрриер» – воздух слегка охлаждает, спать можно. Флойд спал и не жаловался. Ну как, будешь снимать?

Тим согласился, и хотя кондиционер его действительно не впечатлил, кровать оказалась удобной, гостиная – уютной, а душ не капал. На кухне кроме микроволновки и плитки ничего не было, но Тим почти всегда ел в закусочной «У Беверли». Да и деньги хозяйка просила смешные: семьдесят баксов в неделю. Джордж выставил свою мать эдакой драконшей, но та оказалась милой старушкой с густым южным акцентом (Тим обычно не понимал и половины ею сказанного). Порой она оставляла у него под дверью ломтик кукурузного хлеба или кекса в вощеной бумаге. Не хозяйка, а добрый домовой.

Норберт Холлистер, крысомордый хозяин мотеля, оказался прав насчет «Складов и хранилищ Дюпрея»: им действительно всегда требовались грузчики. Тим рассудил, что там, где за тяжелый физический труд платят по минимальной ставке (в Южной Каролине она составляла семь долларов двадцать пять центов за час), текучка всегда большая. Он побеседовал с бригадиром – Вэлом Джарретом, – и тот предложил ему три часа в день, начиная с восьми утра: Тим как раз успевал умыться и перекусить после смены. Так что теперь он не просто обходил город, а снова грузил и разгружал.

Так устроен мир, говорил он себе. Так устроен мир. И вообще – это временно.

Жизнь Тима Джемисона в маленьком южном городке постепенно входила в приятный размеренный ритм. Он не собирался торчать в Дюпрее всю жизнь, но вполне мог остаться до Рождества (и даже поставить крошечную елочку в своей квартире над гаражом), а то и до лета. Да, насыщенной культурной жизнью городок похвастаться не мог, и ясно было, почему молодежь рвалась прочь из этой монохромной тоски, однако Тим жизнью наслаждался. Со временем он, конечно, заскучал бы, а пока его все устраивало.

Вставал он в шесть вечера. Ужинал в закусочной «У Беверли» – то один, то в компании помощников шерифа; потом семь часов подряд обходил город; завтракал в той же закусочной; работал на вилочном погрузчике на складе до одиннадцати; съедал сэндвич с колой или сладким чаем в тенечке у железнодорожного депо; возвращался к миссис Баркетт и спал до шести, а по выходным мог продрыхнуть двенадцать часов подряд. В свободное время читал юридические триллеры Джона Гришэма, а еще проглотил всю «Песнь Льда и Пламени» – и особенно проникся личностью Тириона Ланнистера. Тим знал, что по циклу есть сериал, но смотреть его не хотел: драконы и сами прекрасно оживали в его воображении.

Работая полицейским, он успел хорошо узнать ночную жизнь Сарасоты – она так же разительно отличалась от курортной пляжно-серферской идиллии, как мистер Хайд – от доктора Джекила. Ночная личина города нередко внушала омерзение, а порой и ужас. Хотя Тим никогда не использовал в речи гнусную полицейскую аббревиатуру, обозначающую мертвых наркоманов и подвергшихся насилию проституток – ЧЖН (человеческих жертв нет), – спустя десять лет службы он стал тем еще циником. Иногда он приносил эту горечь домой (часто, мысленно добавлял Тим, когда хотел быть с собою честен), и она стала составляющей той кислоты, что в конечном итоге разъела его брак. Из-за этой горечи, судя по всему, он не хотел иметь детей. Слишком уж страшен мир, слишком многое может пойти не так. И аллигатор на поле для гольфа – меньшая из бед.

Устраиваясь ночным обходчиком, Тим ни за что бы не поверил, что в городишке с населением чуть больше пяти тысяч человек (значительная часть которых жила на фермах за пределами города) вообще может быть какая-то ночная жизнь. Тем не менее у Дюпрея она была, и Тим с удивлением обнаружил, что она ему нравится. Люди, которых он встречал ночью, стали самой приятной частью его работы.

Например, он познакомился с миссис Гулсби – та почти каждую ночь махала ему рукой или тихо здоровалась, мерно покачиваясь в кресле на крылечке и потягивая что-то из кружки (виски, газировку с сиропом или ромашковый чай – бог ее знает). Порой она засиживалась допоздна и снова махала Тиму, когда тот нарезал уже второй круг за смену. Фрэнк Поттер, еще один помощник шерифа, с которым Тим иногда ужинал в закусочной, рассказал, что миссис Гулсби в прошлом году овдовела. Фура Венделла Гулсби попала в снежную бурю и съехала со склона холма в Висконсине.

– Ей еще и пятидесяти нет, но Вен и Эдди были женаты целую вечность, – сказал Фрэнк. – Поженились почти детьми, когда им еще голосовать и покупать спиртное было нельзя. Как в песне Чака Берри, про свадьбу двух подростков. Обычно молодежи надолго не хватает, но это не про них.

Позже Тим познакомился с Сироткой Энни, бездомной, что почти каждую ночь спала на надувном матрасе в проулке между полицейским участком и «Тысячей мелочей». В поле за железнодорожным депо у нее была палатка, и в дождливые ночи она перебиралась туда.

– Звать ее Энни Леду, – сказал Билл Уиклоу, отвечая на вопрос Тима. Билл был самым старшим из помощников шерифа, работал на полставки и, похоже, лично знал всех жителей Дюпрея. – Обосновалась в этом проулке сто лет назад. Почему-то он ей больше по душе, чем палатка.

– А что она делает, когда наступают холода? – спросил Тим.

– Уезжает в Йемасси. Ронни Гибсон обычно ее отвозит – они вроде как дальние родственницы. Там есть ночлежка для бездомных. Энни говорит, что ночует в этом месте только в случае крайней нужды – мол, не хочет спать среди психов. На это я ей отвечаю: кто бы говорил, подруга!

Тим каждую ночь проходил мимо ее логова в проулке, а однажды после смены на складе заглянул и в палатку – просто из любопытства. На бамбуковых жердях у входа висели три флага: звезды с широкими полосами, звезды с узкими полосами и один, которого Тим раньше не видел.

– Это флаг Гвианы. Нашла его на помойке возле «Зоунис». Симпатичный, да?

Энни сидела на раскладном стуле, накрытом куском прозрачного полиэтилена, и вязала длиннющий шарф – такой мог бы подойти какому-нибудь великану из книжек Джорджа Мартина. Вообще-то она была дружелюбной (ни намека на то, что давний коллега Тима называл «параноидным психозом бомжа»), любила слушать ночные ток-шоу по радио и порой несла околесицу про летающие тарелки, приходящих[4] и одержимых дьяволом.

Как-то ночью Тим застал ее в проулке за прослушиванием радио и спросил, почему она не спит в палатке за депо – палатка-то вроде отличная. Энни посмотрела на него как на сумасшедшего и ответила:

– Здесь у меня полиция под боком. А что там за депо, вы хоть знаете, мистер Джей?

– Леса?

– Леса и болота. Целые мили валежника да трясин – аж до самой Джорджии. Тьма всякой живности! И людей плохих тоже хватает. Когда с неба льет, я себя уговариваю: мол, никто из лесу не выйдет в такую погоду. Но спится там все равно не очень. Нож-то у меня под рукой, да что от него толку, если в палатку забредет какая-нибудь болотная крыса?

Худая до истощения, Энни жадно набрасывалась на маленькие гостинцы, которые Тим приносил ей из закусочной перед сменой на складе – вареный арахис или шкварки «Макс крэклинс», пирожные с маршмэллоу, вишневые корзиночки. Однажды он подарил ей банку маринованных огурчиков «Уиклз»: Энни прижала ее к своей впалой груди и засмеялась от удовольствия.

– «Уиклз»! Мои любимые! Сто лет их не ела!.. Почему вы так ко мне добры, мистер Джей?

– Не знаю, – ответил Тим. – Просто вы славная, Энни. Можно попробовать?

Она протянула ему банку.

– Спрашиваете! Вам и открыть их придется, у меня ж руки больные. Артрит, будь он неладен. – Энни показала ему свои пальцы – скрюченные и похожие на лесные коряги. – Шить и вязать я пока могу, но бог знает, когда руки совсем откажут…

Тим открыл банку и поморщился от уксусного запаха, ударившего в нос. Выудил одно маринованное огуречное колечко. С него стекала ядреная жидкость, которая запросто могла оказаться формальдегидом.

– Дай сюда, дай сюда!

Он вернул ей банку и съел один «уикл».

– Господи, Энни! Похоже, мне навсегда свело рот оскоминой!

Она засмеялась, обнажив немногочисленные уцелевшие зубы.

– Их лучше класть на ломоть хлеба с маслом и запивать холодненькой газировкой. Или пивом. Жаль, я больше не пью.

– А что это вы вяжете? Шарф?

– Господь не придет в Своем облачении. Ну, ступайте, мистер Джей, долг зовет. И остерегайтесь типов на черных машинах. Джордж Оллмен по радио вечно про них рассказывает. А знаете, откуда они появляются? – Энни бросила на него многозначительный взгляд. Не поймешь, шутила она или нет.

Еще одним ярким персонажем ночной жизни Дюпрея был Корбетт Дентон, городской цирюльник. Местные прозвали его Барабанщиком – за какую-то юношескую выходку, про которую никто толком не мог рассказать. Известно было лишь то, что за нее Дентона на месяц отстранили от занятий в школе. Если в юности он и был хулиганом, то те дни остались в прошлом. Теперь Барабанщик постарел, порядком облысел, страдал ожирением и плохо спал по ночам. Когда ему не удавалось заснуть, он садился на ступеньку крыльца своей парикмахерской и смотрел на безлюдную Мэйн-стрит. Безлюдную, если не считать Тима. Они обменивались бессмысленными светскими замечаниями, принятыми у едва знакомых людей – о погоде, бейсболе, ежегодной летней уличной распродаже, – но как-то раз Дентон позволил себе весьма странную реплику, которая насторожила Тима.

– Знаете, Джемисон, наша жизнь – она ведь ненастоящая. Это просто театр теней, и лично я буду рад, когда погасят свет. В темноте все тени исчезают.

Тим присел на ступеньку крыльца, под выключенным на ночь столбиком парикмахерской, снял очки, протер их платком и снова надел.

– Разрешите высказаться, сэр?

Барабанщик Дентон щелчком отправил окурок в канаву, где от него брызнуло в стороны несколько ярких искр.

– Валяйте. Между полуночью и четырьмя часами утра каждый имеет право высказаться. По крайней мере, я так думаю.

– Судя по тому, что вы говорите, у вас депрессия.

Барабанщик засмеялся.

– К гадалке не ходи!

– К гадалке, может, и не надо, а вот к доку Роуперу не помешает. Есть таблетки, которые помогают поднять настроение. Моя бывшая их принимает. Хотя развод, пожалуй, поднял ей настроение куда быстрее. – Тим улыбнулся, давая понять, что это шутка, однако Барабанщик Дентон не стал улыбаться в ответ.

Он встал.

– Знаю я про эти ваши таблетки, Джемисон. Они вроде спиртного или травки. Или вроде экстази – дети его жрут на рейвах, или как там это нынче называется. От таких таблеток человек на какое-то время начинает верить, что все это взаправду. Что все имеет смысл. А смысла-то и нет.

– Да бросьте, – попытался образумить его Тим. – Не дело так думать.

– А по мне, только так и надо, – ответил цирюльник и неторопливо, вразвалку направился к лестнице, что вела в квартиру над парикмахерской.

Тим с тревогой смотрел ему вслед. Барабанщик Дентон был из тех людей, что одной дождливой ночью запросто могут свести счеты с жизнью. И, точно какой-нибудь египетский фараон, собаку с собой прихватить – если она у него, конечно, есть. Тим решил поговорить об этом с шерифом Джоном, а потом вспомнил про Венди Галликсон, которая до сих пор к нему не потеплела. Еще не хватало, чтобы она или другие помощники шерифа подумали, будто он много на себя берет. Тим больше не страж порядка, а простой обходчик. Нет, лучше никому ничего не говорить. И будь что будет.

Однако с тех пор мысли о Барабанщике часто его посещали.

Однажды ночью в конце июня Тим приметил на Мэйн-стрит двух ребят с рюкзаками. В руках они несли коробки для завтрака – ни дать ни взять, в школу собрались, но не в два же часа ночи? Любители ночных прогулок оказались братьями Билсон. Близнецы решили сбежать, потому что родители отказались брать их с собой на сельскохозяйственную выставку в Даннинге – в наказание за плохие отметки.

– Мы трояков нахватали… Но ни одной двойки, и в следующий класс нас перевели! – сказал Роберт Билсон. – Разве это честно?

– Нечестно! – подхватил Роланд. – Мы решили прийти на ярмарку к самому открытию и поискать работу. Говорят, там всегда нужны ровнорабочие.

Тим хотел его поправить – мол, правильно говорить «разнорабочие», – потом передумал. Что толку?

– Слушайте, парни, не хочу вас расстраивать, но сколько вам лет? Одиннадцать?

– Двенадцать! – хором отозвались мальчики.

– Ладно, двенадцать. Потише, кругом люди спят. Никто вам работы не даст, даже не надейтесь. Скорее посадят вас в какую-нибудь клетку до приезда мамы с папой – людям на смех. Пока родители не приедут, народ будет на вас глазеть да бросать вам орешки или свиные шкварки.

Близнецы Билсон уставились на него со смятением (и даже некоторым облегчением).

– Ступайте вы лучше домой, а я за вами прослежу – на всякий случай. А то как бы в вашем коллективном сознании еще какие глупости не родились.

– Что такое «коллективное сознание»? – спросил Роберт.

– А такая штука, которая якобы есть у близнецов. Вы в дверь вышли или через окно?

– Через окно, – буркнул Роланд.

– Значит, через окно и возвращайтесь. Если повезет, родители ничего не заметят.

Роберт:

– Вы им не расскажете?

– Не расскажу – при условии, что вы больше таких номеров выкидывать не станете. А если станете, то сдам вас с потрохами, да еще добавлю, будто вы мне дерзили.

Роланд, в шоке:

– Мы же не дерзили!

– Значит, совру. А врать я умею.

Он проводил мальчиков до дома. Роберт Билсон подставил руки Роланду и помог тому забраться в открытое окно, после чего Тим точно так же помог Роберту. Он немного подождал: если загорится свет, значит, неудавшихся беглецов застали врасплох. Но свет не загорелся, и Тим продолжил ночной обход.

По пятницам и субботам на улицах было больше народу, чем в будние дни, – по крайней мере, до полуночи. В основном гуляли влюбленные парочки, однако иногда в город врывались те самые «ракеты», о которых говорил шериф Джон, – идиоты на тюнингованных легковушках и пикапах, что проносились по Мэйн-стрит на скорости шестьдесят-семьдесят миль в час, обгоняя друг друга и будя народ оглушительным ревом прямоточных глушителей. Порой кто-нибудь их тормозил и штрафовал (или арестовывал – если «трубка» показывала больше 0,9 промилле), но даже когда по ночам на смену выходили все четыре помощника шерифа, аресты случались редко. Обычно «ракетам» удавалось улизнуть.

Тим отправился навестить Сиротку Энни. Она сидела возле палатки и вязала тапочки. Несмотря на артрит, спицы в ее руках мелькали со скоростью света. Тим спросил, не хочет ли она заработать двадцатку. Энни ответила, что никогда не прочь разжиться деньгами, но все зависит от того, что надо делать. Он объяснил, и Сиротка захохотала.

– Да с удовольствием, мистер Джей! Только добавьте к вашей двадцатке пару банок «Уиклз».

Энни, явно жившая по принципу «чем больше, тем лучше», смастерила здоровенную растяжку – тридцать футов в длину и семь в ширину. Тим намотал ее на валик, который сварил сам из труб, купленных в центре по продаже и ремонту садовой техники «Фромиз». Объяснив шерифу Джону замысел и получив официальное «добро» на его воплощение, Тим и Тэг Фарадей повесили валик на тросе прямо над перекрестком Мэйн-стрит; с одной стороны трос закрепили на декоративном фасаде «Аптеки Оберга», а с другой – на вывеске закрытого кинотеатра.

По пятницам и субботам, в час закрытия баров, Тим дергал специальный шнур, и плакат разворачивался, словно ролл-штора. Энни нарисовала на нем старомодные камеры со вспышкой и написала такой текст: «СБАВЬ СКОРОСТЬ, ДЕБИЛ! МЫ СФОТОГРАФИРОВАЛИ ТВОЙ НОМЕР!»

Разумеется, никто ничего не фотографировал (хотя Тим действительно записывал номера лихачей, когда успевал их рассмотреть); тем не менее баннер Энни, судя по всему, работал. Да, он был не идеален, но что в мире идеально?

В начале июля шериф Джон вызвал Тима к себе в кабинет – на разговор. Тим тут же спросил:

– У меня неприятности?

– Ровно наоборот! Ты молодец. Сперва затея с плакатом казалась мне безумной, но теперь должен признать: я ошибался, а ты был прав. Вообще меня больше волнуют не сами полуночные гонки и даже не жалобы населения – мол, когда вы начнете делать свою работу и все такое. Те же самые люди, между прочим, из года в год голосуют против увеличения нашей зарплаты. Меня больше волнуют аварии, которые нам приходится разгребать, когда какой-нибудь гонщик со всей дури въезжает в столб или дерево. Одни-то сразу отдают концы – и бог с ними. А другие по собственной глупости на всю жизнь остаются калеками… Мне порой кажется, что это страшнее. И знаешь, в этом году июнь выдался на диво спокойный. Конечно, бывают исключения из правил, но тут, думается, все же сработал плакат. Передай Энни, что она спасла немало жизней – и с наступлением холодов может спать в свободной камере. Хоть каждую ночь.

– Обязательно передам, – сказал Тим. – Если затаритесь огурчиками «Уиклз», она у вас точно станет частым гостем.

Шериф Джон откинулся на спинку кресла – то взвизгнуло еще отчаянней, чем прежде.

– Когда я говорил, что ты слишком хорош для работы ночного обходчика, то сам не понимал, насколько прав. Нам будет тебя не хватать – ну, когда ты отчалишь в Нью-Йорк.

– А я никуда не тороплюсь, – ответил Тим.

Единственным круглосуточным заведением в Дюпрее был супермаркет «Зоунис» рядом со складским комплексом. Помимо пива, содовой и чипсов там торговали бензином собственной марки «Автосок». В супермаркете работали два красивых брата-сомалийца, Абсимил и Гутаале Добира. На ночную смену с полуночи до восьми они выходили по очереди. Однажды знойной июльской ночью Тим шел по западному концу Мэйн-стрит и, проходя мимо «Зоунис», услышал выстрел. Звук был не слишком громкий, но Тим ни с чем бы его не перепутал. Тут же раздался вопль – не то боли, не то ярости – и звон бьющегося стекла.

Тим бросился бежать – табельные часы колотились о бедро, рука машинально нащупывала на поясе пистолет, которого не было. Он увидел возле бензоколонок припаркованную машину. Вдруг из магазина выскочили два парня, один держал что-то в руке (видимо, пачку наличных). Тим тут же присел на одно колено и стал смотреть, как они уезжают – визжа шинами и поднимая клубы голубого дыма от заляпанного бензином и маслом асфальта.

Он снял с пояса рацию.

– Прием, прием, это Тим. Есть кто живой? Ответьте!

Ответила сонная и злая Венди Галликсон:

– Чего тебе?

– Код два-одиннадцать, «Зоунис». Слышал выстрел.

Венди тут же проснулась.

– Господи! Ограбление?! Немедленно вые…

– Нет, сначала выслушай. Злоумышленника было два, оба мужского пола, белые, подростки или двадцатилетние. Компактный автомобиль – «шеви-круз» или вроде того, цвет было не разобрать из-за освещения… Какая-то новая модель, номер Северной Каролины, начинается на Дабл-ю-ти-би-девять, последние три цифры не увидел. Первым делом доложи все это патрульным и полиции штата. Первым делом, поняла?

– Что…

Он нажал «отбой», повесил рацию обратно на пояс и побежал к «Зоунис». Стеклянная витрина была разбита вдребезги, за прилавком стояла открытая касса. В растущей луже крови, жадно глотая ртом воздух, лежал один из братьев Добира. Тим подскочил к нему и присел рядом.

– Мне надо положить вас на спину, мистер Добира.

– Нет… не надо… очень больно.

Тим понимал, что тот действительно страдает, но в первую очередь должен был оценить тяжесть ранения. Пуля вошла Добире в правый бок, в районе груди, и его синий форменный фартук уже стал грязно-фиолетовым от крови. Кровь лилась и изо рта, впитываясь в бороду. Добира кашлянул. Лицо и очки Тима покрылись мелкими алыми каплями.

Тим снова выхватил рацию и с облегчением услышал голос Галликсон. Все-таки она не покинула пост.

– Срочно скорую, Венди. Звони в Даннинг – пусть выезжают немедленно! Один из братьев Добира ранен, пуля, судя по всему, попала в легкое.

Она ответила, что поняла, и хотела задать какой-то вопрос, однако Тим снова отключил рацию, бросил ее на пол, стянул с себя футболку и прижал ее к пулевому отверстию на груди.

– Можете пару секунд подержать, мистер Добира?

– Дышать… не могу дышать…

– Понимаю. Прижмите к ране мою футболку. Это поможет.

Добира прижал к ране комок. Тим понимал, что долго он его не продержит, а скорая прибудет минут через двадцать, и то – если очень повезет.

В магазинчиках на заправках обычно хватает всяких закусок, а вот со средствами для оказания первой помощи бывает туго. Но Тим нашел хотя бы вазелин, а в следующем проходе – пачку «Хаггис». Схватив их с полки, он побежал обратно к Добире, на ходу раздирая упаковку. Аккуратно убрав пропитанные кровью футболку и фартук, начал расстегивать рубашку.

– Нет, нет, нет!.. – застонал Добира. – Больно, не трогайте, пожалуйста!

– Придется. – Тим услышал, как к магазину подъехала машина. В осколках стекла на полу затанцевали голубые огоньки. Оглядываться он не стал. – Держитесь, мистер Добира.

Он зачерпнул вазелина из банки и затолкнул его в рану. Добира сперва вскрикнул от боли, потом удивленно вытаращил глаза на Тима.

– Могу… дышать… Стало лучше…

– Это ненадолго. Но раз вам стало лучше, значит, легкое не спалось, – сказал Тим, а сам подумал: По крайней мере, не полностью.

Шериф Джон опустился на колено рядом с Тимом. На нем была пижамная рубашка размером с парус и форменные брюки. Волосы торчали во все стороны.

– Быстро вы, – сказал Тим.

– Да я не спал. Не смог уснуть и как раз делал себе сэндвич, когда позвонила Венди. Сэр, вы Гутаале или Абсимил?

– Абсимил, сэр. – Хотя раненый по-прежнему сипел, голос у него стал тверже и громче. Тим взял подгузник и, не разворачивая, прижал его к ране. – Ох, больно!

– Пуля прошла навылет или внутри засела? – спросил шериф.

– Не знаю. Ему полегчало, так что предлагаю его не переворачивать до приезда скорой.

Тут затрещала рация Тима. Шериф осторожно достал ее из груды битого стекла.

– Тим? – Это была Венди. – Билл Уиклоу засек этих гадов на Дип-Мидоу-роуд и дал им прикурить.

– Это Джон. Скажи Биллу, чтобы соблюдал осторожность – они вооружены.

– Да он их уже обезвредил! – Если десять минут назад Венди была сонной, то теперь говорила бодро и радостно. – Они попытались скрыться и бросили машину. У одного рука сломана, второй прикован наручниками к бамперу машины Билла. Полиция уже подъезжает. Передай Тиму, что он оказался прав насчет модели авто, это «круз». Как Добира?

– Нормально, с ним все будет хорошо! – ответил шериф.

Тим не был в этом уверен, но ему хватило ума понять, что шериф обращается не столько к Венди, сколько к самому пострадавшему.

– Я отдал им все деньги из кассы, – выдавил Добира. – Нас так учили. – Ему явно было стыдно в этом признаваться.

– И правильно сделали, – кивнул Тим.

– Но тот, у которого был пистолет, все равно в меня выстрелил. А второй разбил прилавок и забрал… – Он закашлялся.

– Помолчите-ка, – попытался утихомирить его шериф.

– …забрал лотерейные билеты, – продолжал Абсимил Добира. – Те, у которых стирается защитный слой. Надо их вернуть, слышите? Пока их никто не купил, они являются собственностью… – он едва слышно кашлянул, – штата Южная Каролина…

– Да заткнитесь уже, мистер Добира! Плевать на билеты, будь они неладны, лучше поберегите силы!

Мистер Добира закрыл глаза.

На следующий день, когда Тим обедал на крыльце железнодорожного депо, рядом остановился личный автомобиль шерифа Джона.

Шериф поднялся на крыльцо и посмотрел на продавленное сиденье свободного раскладного стула.

– Как думаешь, выдержит?

– Есть только один способ узнать.

Шериф с опаской сел.

– Врачи сказали, Добира поправится. Его брат – Гутаале – сейчас с ним и говорит, что пару раз уже видел тех типов.

– Видать, прощупывали почву.

– Ну. Я отправил Тэга Фарадея брать у них показания. Тэг, кстати, мой лучший сотрудник, если я еще не говорил.

– Гибсон и Баркетт тоже ничего.

Шериф Джон вздохнул.

– Ни тот ни другой на твоем месте не среагировали бы так же оперативно и так же решительно. А бедняжка Венди вообще стояла бы, разинув рот, – если бы сразу не грохнулась в обморок.

– Зато она хороший диспетчер, – сказал Тим. – Прямо рождена для этого дела! По-моему…

– Ну-ну, ну-ну. В бумажках она тоже знает толк – в прошлом году все наши документы в порядок привела и перевела в цифровой вид. Одна беда: на выезде от нее никакого проку. Зато любит работать в команде. А ты не хотел бы присоединиться к нашей команде, Тим?

– Не знал, что вы можете себе позволить еще одного копа. Неужто всем сразу подняли зарплату?

– Если бы! В конце года Билл Уиклоу сдает свой значок. Я подумал, может, вам поменяться обязанностями? Он будет ходить да стучать, а ты наденешь форму и получишь табельное оружие. Билла я уже спросил – он сказал, что не прочь поработать ночным обходчиком. По крайней мере, какое-то время.

– А подумать можно?

– Почему нет, подумать всегда можно. – Шериф Джон встал. – До конца года еще пять месяцев. Мы все будем рады, если ты согласишься.

– Даже помощник шерифа Галликсон?

Шериф Джон заулыбался.

– Венди непросто покорить, но вчера ты здорово продвинулся в этом деле.

– Правда? А если я приглашу ее на ужин – как думаете, что она скажет?

– Не исключено, что и согласится. Только не веди ее в закусочную «У Беверли». Такая красотка достойна хотя бы «Раундапа» в Даннинге. Или мексиканского ресторанчика в Хардивилле.

– Спасибо за совет.

– Не за что. А про работу подумай.

– Обязательно.

Тим стал думать. И все еще думал, когда одной жаркой летней ночью в Дюпрее разверзся ад.