Институт

Приколись – уколись!

Выйдя за дверь помещения, которое служило столовой и комнатой отдыха, Калиша обняла Люка за плечи и притянула его к себе. Он сначала подумал – даже понадеялся, – что она снова хочет его поцеловать, но вместо этого она зашептала ему на ухо (от прикосновения ее губ по всему телу побежали мурашки):

– Говори что хочешь, только про Морин молчок, ясно? Мы думаем, что они изредка нас подслушивают, лучше соблюдать осторожность. Еще не хватало, чтобы у нее из-за нас были неприятности.

Кто такая Морин – уже понятно, она тут вроде горничной. А кто такие «они»? Люк никогда не чувствовал себя так одиноко, даже когда в четырехлетнем возрасте потерялся в «Американском молле» и на целых пятнадцать минут остался один.

Тем временем – как и предупреждала Калиша – его нашли мошки. Мелкие и черные, они облаком роились над его головой.

Большая часть площадки была засыпана гравийной крошкой. Зона вокруг баскетбольного кольца, где все еще бросал мяч мальчик по имени Джордж, имела резиновое покрытие, а на земле рядом с батутом – на случай если кто-нибудь с него свалится – лежали какие-то губчатые маты. Еще там были корты для шаффлборда и для бадминтона, небольшой веревочный парк и несколько разноцветных цилиндров, которые соединялись в одну длинную трубу для малышей – впрочем, ползать по ней сейчас было некому. Также на площадке обнаружились качели, балансир и горка. По бокам длинного зеленого шкафа с надписями «ИГРЫ И ОБОРУДОВАНИЕ» и «ПОЖАЛУЙСТА, ПОСЛЕ ИГРЫ ВЕРНИТЕ ВСЕ НА МЕСТО» стояли столики для пикника.

Площадка была огорожена забором из сетки-рабицы не меньше десяти футов в высоту; в двух углах Люк приметил камеры – их давно не чистили, и они изрядно запылились. За забором рос густой лес, по большей части сосновый. Судя по толщине стволов, соснам было лет восемьдесят (несложную формулу для определения возраста деревьев Люк вычитал года два назад в книжке «Деревья Северной Америки»: нет никакой нужды считать годовые кольца, достаточно лишь измерить длину окружности ствола, разделить ее на число «пи» и таким образом вычислить диаметр, а уже его умножить на средний коэффициент прироста для североамериканских сосен, равный 4,5). Проще простого. Методом простой дедукции Люк пришел к выводу, что лесозаготовки в этих краях не велись довольно давно, на протяжении примерно двух поколений. А значит, загадочный Институт находился посреди старого леса, то есть черт знает где. Что же до детской площадки, она очень напоминала тюремный двор для детей от шести до шестнадцати.

Девочка – Айрис – увидела их и снова помахала. Дважды подскочила на батуте (убранные в хвост волосы задорно прыгали в воздухе), а затем, слегка согнув ноги в коленях, слетела прямо на маты внизу.

– Привет, Ша! Кто это с тобой?

– Люк Эллис, – ответила Калиша. – Новенький, сегодня утром поступил.

– Привет, Люк. – Айрис протянула ему руку. Она была худой, на пару дюймов выше Калиши, и очень хорошенькой. На щеках и лбу блестел пот (и, наверное, репеллент). – Айрис Стэнхоуп.

Люк пожал ей руку, чувствуя, как его уже начали пробовать на вкус насекомые (мошкатня – так их называли в Миннесоте).

– Я, конечно, не рад, что тут оказался, но рад с тобой познакомиться. Наверное.

– Я из Абилина, штат Техас. А ты?

– Из Миннеаполиса. Это в…

– Знаю, знаю. Край тысячи озер или типа того, да?

– Джордж! – заорала Калиша. – Где твои манеры, молодой человек? А ну греби сюда!

– Да, да, сейчас. Одно важное дело закончу. – Джордж встал на линию штрафного броска, прижал к груди баскетбольный мяч и заговорил низким, напряженным голосом: – Итак, дамы и господа, идет второй овертайм седьмого матча очень непростой серии, последние секунды. «Уизардс» уступают команде «Селтикс» одно очко. Джордж Айлз, только что вышедший со скамейки, встает на линию штрафных. Если он забьет один из двух, снова будет ничья, и игра продолжится. Забьет оба – «Уизардс» победят, Айлз войдет в историю, и его портрет повесят в Зале славы баскетбола. Вероятно, он выиграет кабриолет «тесла»…

– Кабриолет? Сделанный по спецзаказу, не иначе. «Тесла» пока не производит кабриолеты.

Джордж пропустил слова Люка мимо ушей.

– Никто не ожидал, что Айлз окажется в таком положении, – и меньше всех сам Айлз. Зловещая тишина опустилась на стадион «Кэпитал уан арена»…

– И тут кто-то как перданет! – заорала Айрис, высунула язык и изобразила губами громкий, непристойный звук. – На весь стадион! Вонь жуткая!

– Айлз делает глубокий вдох… дважды ударяет мячом в пол – это его фишка…

– Джордж не только болтун, он еще и ведет очень активную вымышленную жизнь, – сообщила Айрис Люку. – Привыкай.

Джордж покосился на них.

– Айлз бросает злобный взгляд на одинокую фанатку «Селтикс», дразнящую его с центральной трибуны, – лицо у нее тупое и на редкость безобразное…

Айрис снова «перднула».

– Итак, Айлз поворачивается к корзине… Бросок!..

Мимо.

– Господи, Джордж! – воскликнула Калиша. – Это было ужасно. Давай, закругляйся – проигрывай или пусть уже будет ничья. Надо поговорить. Новенький еще не знает, куда попал.

– А мы будто знаем, – буркнула Айрис.

Джордж согнул ноги в коленях и снова бросил мяч. Тот покатался по ободку, подумал… и свалился в сторону.

– Победа «Селтикс»! Победа «Селтикс»! – завопила Айрис, сделала чирлидерский прыжок и потрясла в воздухе невидимыми помпонами. – Ну все, иди знакомиться с новеньким.

Джордж подошел, отмахиваясь от мошкары, – приземистый, крепкого телосложения. Люк подумал, что профессиональным баскетболистом он может стать только в своих фантазиях. Увидев его бледно-голубые глаза, Люк сразу вспомнил фильмы с Полом Ньюманом и Стивом Маккуином, которые они с Рольфом смотрели по каналу Ти-си-эм. От одной мысли о том, как они валялись на диване перед теликом и лопали попкорн, ему стало нехорошо.

– Здо́рово! Тебя как звать?

– Люк Эллис.

– А я Джордж Айлз. Девчонки тебе уже все рассказали, наверное. Они думают, я – бог.

Калиша стиснула руками голову, будто та нестерпимо заболела. Айрис оттопырила средний палец.

– Бог любви.

– Только Адонис, а не Купидон, – вставил Люк, пытаясь влиться в разговор. – Адонис – бог плодородия и красоты.

– Как скажешь… Ну, что думаешь об этом славном местечке? Жуть, да?

– А где мы, можете объяснить? Калиша называет это место Институтом…

– Еще можно называть его «Приютом миссис Сигсби для детей с паранормальными способностями», – добавила Айрис и сплюнула на землю.

Люку показалось, что он вошел в кинозал посреди сеанса. Точнее, что ему включили третий сезон сериала с запутанным сюжетом.

– Кто такая миссис Сигсби?

– Здешняя хозяйка, та еще сучильда. Скоро вы познакомитесь, и мой тебе совет: не дерзи ей. Дерзких она не любит.

– Ты ТЛП или ТЛК? – спросила Айрис.

– ТЛК, полагаю. – Хотя чего тут полагать, все же ясно. – Вокруг меня иногда двигаются предметы. Сами собой. Поскольку я не верю в полтергейст, видимо, это я их двигаю – силой мысли, типа. Но не могли же меня из-за такого пустяка…

Не могли же меня из-за такого пустяка сюда поместить, подумал Люк. Однако поместили.

– ТЛК-положительный? – уточнил Джордж, направляясь к одному из столиков.

Люк пошел следом, а за ним и девочки. Он мог рассчитать примерный возраст деревьев вокруг, перечислить сотню названий разных бактерий, прочесть лекцию о творчестве Хемингуэя, Фолкнера и Вольтера, но что толку? Никогда в жизни Люк не был настолько не в теме.

– Еще бы понимать, что это значит.

Калиша пояснила:

– Положительными они – смотрители, лаборанты и доктора – называют детей вроде меня и Джорджа. Вообще-то нам не положено это знать…

– Но мы знаем, – закончила за нее Айрис. – Это ни для кого не секрет. ТЛК- и ТЛП-положительные могут пользоваться своим даром, когда захотят – по собственной воле. А остальные не могут. Например, предметы начинают двигаться вокруг меня, только если я злюсь, или очень рада, или просто напугана. Это происходит само собой, без моего ведома. Как чихание. Так что у меня средние способности. Детей со средними способностями называют «розовыми».

– Почему? – спросил Люк.

– Потому что им на документы в папочке наклеивают розовый стикер. Вообще-то подопечным не положено видеть содержимое папки, но я однажды заглянула в свою. Они иногда допускают небрежность…

– Ага. За их небрежность тебе же и прилетит. Советую не искать приключений на задницу, – вставила Калиша.

– Розовые чаще проходят испытания. И уколов им достается больше. Меня один раз макали. Стремно, конечно, но могло быть и хуже.

– Что значит мака…

Джордж его перебил:

– Я вот ТЛК-положительный, у меня в папке нет никаких розовых кружков. Этому парню розовое не наливать.

– Ты тоже видел свою папку? – спросил Люк.

– А мне не надо ее видеть, я суперкрут. Зацени.

Джордж даже не стал делать сосредоточенное лицо, как у йога, однако случилось удивительное (точнее, Люка это поразило, а вот девочек – нисколько): облако мошкатни над головой Джорджа вдруг отлетело назад и стало похоже на хвост кометы. Их будто сдувало ветром, хотя никакого ветра не было и в помине.

– Видишь? ТЛК-положительный в действии. Жаль, ненадолго.

Мошкатня уже вернулась на место и не кусала парня только потому, что от него за милю несло репеллентом.

– А когда ты бросал мяч во второй раз, – сказал Люк, – разве ты не мог заставить его упасть в корзину?

Джордж с сожалением помотал головой.

– Вот бы нам сюда ТЛК-положительного с мощным даром! – сказала Айрис. От ее былого подъема не осталось и следа: выглядела она утомленно и намного старше своих лет (Люк решил, что ей около пятнадцати). – Он бы взял и всех нас отсюда телепортировал! – Она села за стол и прикрыла глаза рукой.

Калиша подсела рядом.

– Да ладно тебе, брось. Все будет хорошо.

– Не будет! Посмотри: меня всю истыкали, как игольницу! – Айрис показала ей руки: на левой было два пластыря, на правой – три. Затем она быстро смахнула слезы и сделала, по-видимому, деловое лицо. – А ты, случайно, не умеешь двигать предметы силой мысли, новенький?

Люк ни с кем и никогда не обсуждал управление материей силой мысли (этот феномен еще называли психокинезом), кроме родителей. Мама сказала, что люди могут испугаться и лучше никому про такое не рассказывать. А папа заявил, что это отнюдь не самое важное его умение и ценить его будут за другое. Люк, в общем-то, разделял их взгляды, только вот эти ребята явно ничего не боялись. В Институте детей ценили именно за такие умения.

– Нет. Я даже ушами шевелить не могу.

Все посмеялись, и Люка немного отпустило. Место было странное и страшное, зато народ нормальный…

– Просто вокруг меня иногда двигаются предметы, вот и все. Обычно это посуда или столовые приборы. Ну, дверь еще иногда сама захлопнется… Пару раз перевернулась настольная лампа. В общем, мелочь всякая. Я ведь толком и не знаю – может, виноват сквозняк или подземные толчки какие-нибудь…

Все дружно посмотрели на него как на дурака.

– Ладно, ладно. Знал я. И родители знали. Просто не обращали внимания на такую ерунду.

Может, они бы и обратили – если бы не его феноменальный ум. Двенадцатилетка поступил сразу в два университета! Допустим, семилетка играет на фортепиано, как Ван Клиберн, – разве кому-то будет дело, что он умеет показывать карточные фокусы? Или ушами шевелить? Но сказать так Джорджу, Айрис и Калише было нельзя. Они бы решили, что он выпендривается.

– Ты прав, это и есть ерунда! – воинственно заявила Калиша. – И нас из-за такой ерунды сунули сюда, будто мы люди Икс какие-нибудь. Или Лига справедливости.

– Нас похитили? – Вот бы сейчас все рассмеялись. Вот бы сказали хором: Ты чего?!

– Угу, типа того, – хмыкнул Джордж.

– Из-за таких пустяков? Потому что ты можешь на пару секунд разогнать мошкару? Потому что… – Люк вспомнил, как в «Рокет-пицце» свалился на пол алюминиевый поднос. – Потому что за мной иногда сами собой закрываются двери?

– Ну, если бы людей помещали в Институт за красоту, Калиши и Айрис тут бы не было.

– Дубина, – бросила Калиша.

Джордж только улыбнулся.

– Какой изящный ответ! Примерно из той же оперы, что и «укуси мою пипиську».

– Иногда мне хочется, чтобы тебя скорей отправили на Дальнюю половину, – сказала Айрис. – Боженька меня накажет, но…

– Погодите, – перебил ее Люк. – Стоп, стоп. Давайте сначала.

– А это и есть начало, чувак, – произнес голос за его спиной. – Увы, скорее всего это же и конец.

Люк решил, что вновь прибывшему парню лет шестнадцать; позже он узнал, что разница в возрасте у них всего два года. Никки Уилхолм был высокий и голубоглазый, с копной нечесаных иссиня-черных волос, которые не мешало бы хорошенько отмыть – двойной порцией шампуня. Мятая рубашка, мятые шорты, полуспущенные спортивные белые носки и грязные кеды. Люк вспомнил, как Морин назвала этого мальчика Свинушей из комикса «Мелочь пузатая».

Остальные смотрели на него настороженно и вместе с тем уважительно. Люк сразу понял почему. Калиша, Айрис и Джордж были не рады, что очутились тут, однако старались не унывать. Да, Айрис в какой-то момент дала слабину, но в целом все они дурашливо делали вид, что мужественно переносят несчастья. Этот парень держался иначе. Сейчас Никки не выглядел воинственным или озлобленным, но он явно с кем-то подрался, причем недавно: на его распухшей нижней губе заживала трещина, под глазом виднелась тень от фингала, на скуле красовался свежий кровоподтек.

Драчун, стало быть. Люку доводилось таких видеть – парочка подобных типов нашлась даже в Бродерике. Люк с Рольфом держались от них подальше, но здесь, в тюрьме (он начал подозревать, что это именно тюрьма), он вряд ли сможет держаться подальше от Никки Уилхолма. Впрочем, остальные ребята его не боялись – добрый знак. Возможно, Никки обозлился на Институт (какие бы цели ни преследовала организация со столь безликим именем), а с остальными «заключенными» он был просто напряжен. Сосредоточен. Однако следы побоев на его лице наводили на неприятные мысли. Неужели это дело рук взрослых? Если бы такое сделал учитель – любой школы, не только Бродерика, – его бы моментально уволили и засудили.

Люку вспомнились слова Калиши: Ты уже не в Канзасе, Тотошка.

– Привет, я Люк Эллис. – Не зная, чего ждать, он протянул руку Нику.

Проигнорировав ее, тот подошел к зеленому шкафчику.

– В шахматы играешь, Эллис? Эти трое вообще не умеют. Донна Гибсон хоть как-то играла, но три дня назад ее отправили на Дальнюю половину.

– И больше мы ее не увидим, – скорбно произнес Джордж.

– Играю, – ответил Люк на вопрос Никки. – Только сейчас не в настроении. Хочу сперва разобраться, что тут к чему.

Ник достал из шкафа шахматную доску и коробку с фигурами. Стремительно расставил фигуры, глядя на них сквозь отросшую челку.

– Ты в Институте. Где-то в штате Мэн, в самой его глуши – рядом даже города нет. Есть только координаты: сто десятый сектор. Ша прочитала их в мыслях сотрудников, и Донна тоже. И еще Пит Литлджон, ТЛП, – он ушел на Дальнюю половину.

– Кажется, что Пити нет уже целую вечность, хотя прошла всего неделя… – с тоской проговорила Калиша. – Помнишь его прыщи? И как у него очки вечно сползали на нос?

Никки пропустил ее слова мимо ушей.

– Смотрители здешнего зоопарка даже не пытаются это скрывать или отрицать. Какой смысл? Здесь половина детей ТЛП! А все тайное и так останется тайным. Калиша глубоко копать не умеет, хотя она – одна из лучших.

– Стабильно отгадываю девяносто процентов колоды зенеровских карт, – сказала Калиша. Без хвастовства, просто констатируя факт. – И имя твоей бабушки смогу отгадать, если ты о нем подумаешь – выставишь его на передний план. Дальше мне не пройти.

Мою бабушку зовут Ребекка, подумал Люк.

– Ребекка, – произнесла Калиша. Увидев изумленное лицо Люка, она безудержно захихикала и вновь стала похожа на ребенка.

– Ты играешь белыми, – заявил Никки. – Я всегда черными.

– Ник у нас вне закона, – заметил Джордж.

– И в доказательство предъявит следы побоев, – добавила Калиша. – От драк ему никакой пользы, но он, похоже, ничего не может с собой поделать. И в комнате у него свинарник. Очередное бесполезное проявление детской мятежной души… а Морин от тебя лишние хлопоты!

Никки повернулся к чернокожей девочке и без намека на улыбку заметил:

– Будь Морин такой святой, как ты думаешь, она бы уже давно нас отсюда вытащила. Или копов бы свистнула.

Калиша помотала головой:

– Спустись на землю! Если ты здесь работаешь, ты – часть системы. И не важно, хороший ты или плохой.

– Добрый или злой, – мрачно добавил Джордж.

– К тому же местная полиция – шайка дебилов и взяточников. И до ближайшего участка много миль, – сказала Айрис. – Ну, раз уж ты заделался Главным Объясняльщиком, Ник, почему бы тебе не ввести новенького в курс дела? Или забыл, как это жутко – просыпаться в комнате, которая один в один похожа на твою?

Ник откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Люк заметил, какими глазами на него смотрит Калиша, и невольно подумал: вот уж кого она бы точно поцеловала не затем, чтобы заразить ветрянкой.

– Ладно, Эллис, расскажу тебе, что нам известно. Точнее, якобы известно. Много времени это не займет. Девчонки, если хотите – присоединяйтесь. А ты, Джордж, держи рот на замке, если почувствуешь приближение словесного поноса.

– Ну, спасибо, – ответил Джордж. – И это после того, как я разрешил тебе покататься на моем «порше»!

– Калиша пробыла здесь дольше всех – из-за ветрянки, – сказал Ник. – Сколько детей прошло через Ближнюю половину за это время?

Та задумалась.

– Около двадцати пяти. Или чуть больше.

Никки кивнул.

– Их – нас – свозят сюда со всех уголков страны. Ша, например, из Огайо, Айрис из Техаса, Джордж из Дыртауна, штат Монтана…

– А вот и нет, я из Биллингса, – встрял Джордж. – Приличный город, между прочим.

– Во-первых, нас тут чипируют, как перелетных птиц или скот какой-то… – Никки убрал волосы назад и отогнул мочку уха, продемонстрировав металлический кружок в два раза меньше десятицентовой монеты. – А еще нас осматривают, ставят над нами опыты, обкалывают какой-то дрянью, снова осматривают и снова ставят опыты… Розовым достается больше уколов и опытов, если что.

– Меня даже макали один раз, – добавила Айрис.

– Молодец, возьми с полки пирожок, – сказал ей Ник. – Положительных заставляют выделывать всякие дебильные фокусы, как дрессированных собачек. Я и сам положительный, кстати. Но болтун Джордж покруче будет. И еще тут был один мальчик, все имя забываю, – он даже круче Джорджа.

– Бобби Вашингтон, – кивнула Калиша. – Черный паренек, мелкий совсем – лет девяти. Ему скинуть тарелку со стола – раз плюнуть. Забрали его… когда, Никки? Пару недель назад?

– Поменьше, – ответил Ник. – Уже при мне.

– За ужином еще с нами сидел, – сказала Калиша, – а утром отправился на Дальнюю половину. Оп – и нет его! Я, наверное, следующая… Надоело им опыты надо мной ставить.

– Такая же фигня, – мрачно проговорил Никки. – Им, небось, не терпится от меня избавиться.

– «Небось» можно вычеркнуть, – вставил Джордж.

– Нам делают уколы, – сказала Айрис. – Иногда это больно, иногда нет, иногда от них плохо, иногда нет. У меня однажды поднялась температура, и голова раскалывалась. Я решила, что заразилась ветрянкой от Калиши, а на следующий день все как рукой сняло. Колоть будут, пока ты не увидишь точки и не услышишь гул.

– Ты еще легко отделалась, – сказала Калиша. – У двоих ребят… одного звали Морти… фамилию забыла…

– Ага, в носу еще ковырялся, – подхватила Айрис. – И с Бобби Вашингтоном дружил. Тоже не помню фамилию. Я здесь всего пару дней была, когда его отправили на Дальнюю половину.

– Или не отправили, – пожала плечами Калиша. – Он тут совсем недолго пробыл: после укола у него какие-то прыщи полезли по телу. Он мне сам признался – в столовой. И еще что сердце у него колотится как ненормальное. Может, ему плохо стало… – Она на секунду умолкла. – Может, он вообще умер.

Джордж вытаращил глаза.

– Ничего не имею против цинизма и подростковой тревоги, только не говори, что ты и правда так думаешь.

– Да я сама не рада! – заявила Калиша.

– Так, все заткнулись, – осадил их Ник и, склонившись над шахматной доской, посмотрел Люку прямо в глаза. – Да, нас похитили. Да, потому что у нас есть экстрасенсорные способности. Как они нас находят? Не знаю. Но тут все серьезно и по-крупному. Черт, здесь огромная территория – свои доктора, лаборанты и эти… смотрителями себя называют. Короче, целая больница посреди леса.

– Да еще под охраной, – добавила Калиша.

– Ага. За безопасность отвечает лысый верзила по фамилии Стэкхаус.

– Бред какой-то… – пробормотал Люк. – В Америке?!

– А здесь не Америка, здесь – Королевство Института. Когда пойдем в столовку обедать, выгляни в окошко, Эллис. Там сплошь деревья, а за деревьями, если приглядеться, видно еще одно здание – из серого шлакоблока, как наше. Типа, с лесом сливается. Короче, это – Дальняя половина. Туда отправляют детей, над которыми провели все опыты.

– И что с ними делают?

Ответила Калиша:

– Мы не знаем.

Люк чуть было не спросил, неужели Морин не в курсе, но вовремя вспомнил, как Калиша прошептала ему на ухо: Нас подслушивают.

– Известно только то, что они сами нам говорят, – сказала Айрис. – А говорят они…

– Что все будет Пр-р-росто отлич-ч-чно!

Никки проорал это так громко и так неожиданно, что Люк вздрогнул и едва не свалился со скамейки. Черноволосый парень встал и с вызовом уставился в пыльный объектив одной из камер. Люк вспомнил еще одно предупреждение Калиши: Когда познакомишься с Никки, не удивляйся, если он начнет выступать. Он так, типа, пар выпускает.

– Они похожи на миссионеров, впаривающих сказочки про Иисуса индейцам, которые донельзя…

– Наивны? – предложил Люк.

– Да! В точку! – Никки все еще пялился в камеру. – Индейцы так наивны, что готовы поверить во что угодно: типа, если они отдадут свои земли за горсть бусин и пару вшивых одеял, то отправятся в рай, встретят там свою покойную родню и будут опупенно счастливы! Вот и мы, как индейцы, верим в их сладкие речи про гребаный ХЕППИ-ЭНД, МАТЬ ВАШУ!

Он резко повернулся к ребятам: глаза горят, волосы вразлет, руки сжаты в кулаки. Люк заметил заживающие ссадины на его костяшках. Вряд ли Нику удалось всыпать обидчикам так же, как всыпали ему – все же они взрослые, а он ребенок, – но кому-то он точно всыпал.

– Уж конечно, когда Бобби Вашингтона уводили на Дальнюю половину, он свято верил, что его злоключениям пришел конец. И Пит Литлджон тоже! Господи, ну какие дураки. Кабы мозги были порохом, им бы носа было не высморкать.

Ник снова повернулся к пыльной камере наверху. Тот факт, что все его обличительные речи были обращены к бездушной технике, делал их немного нелепыми, однако Люк все равно восхитился. Вот уж кто точно не смирился со своим положением!

– Эй вы, слушайте сюда! Можете бить меня сколько влезет, можете увести меня на Дальнюю половину, но я буду бороться за свою жизнь до последнего! Ник Уилхолм не продается за бусы и вшивые одеяла!

Он сел, тяжело дыша, затем улыбнулся – на щеках сразу образовались ямочки, глаза потеплели. От мрачного и тревожного типа, каким Ник казался минуту назад, не осталось и следа. Люку парни вообще-то не нравились, но при виде этой улыбки он понял, почему Калиша и Айрис смотрят на Ника с таким обожанием. Как на солиста бой-бенда.

– Во мне явно умирает сотрудник Института. Я мог бы впаривать вам всякую хрень покруче Сигсби, Хендрикса и прочих докторов, вместе взятых. У меня есть дар убеждения.

– Да уж, – кивнул Люк. – Хотя я немного потерял нить, если честно.

– Да, что-то ты заговариваешься, Никки, – сказал Джордж.

Тот снова скрестил руки на груди.

– Значит, так, новенький. Прежде чем я тебя разделаю в шахматы, позволь-ка еще раз обрисовать ситуацию. Нас сюда привозят, ставят над нами опыты, обкалывают какой-то дрянью, потом опять ставят опыты. Некоторых детей макают и всех без исключения заставляют проходить странный тест на зрение, от которого становится очень хреново: еще чуть-чуть, и грохнешься в обморок. Мы живем в комнатах, которые почти не отличить от тех, что были у нас дома – видимо, это должно как-то… ну, не знаю, успокаивать наши нежные нервы.

– Психологическая акклиматизация, – сказал Люк. – Наверное, это разумно.

– Кормят тут неплохо. Еду заказываешь по меню, пусть и не слишком богатому. Комнаты не запирают: если ночью не спится, можно выйти и перекусить. В столовой всегда есть печенье, орехи, яблоки, все такое. Или можно сходить в буфет. Автоматы принимают жетоны, но лично у меня жетонов нет. Их выдают только паинькам, а я не паинька. Если спросишь меня, что нужно делать с бойскаутом, я отвечу: приложить его башкой об пол…

– Опять загоняешься, – сказала Калиша. – Хватит, ладно?

– Ладно. – Никки одарил ее своей убийственной улыбкой и вновь переключился на Люка. – Вообще тут выгодно быть паиньками: в буфете куча всяких вкусностей и газировок, выбор огромный.

– «Крекер Джекс», – мечтательно проговорил Джордж. – «Хо-хос».

– Еще там продают сигареты и алкоголь, даже крепкий.

Айрис:

– На одной табличке написано: «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ». Представляешь, даже десятилетка может нажать кнопку и получить «Голубые Гавайи» фирмы «Бунс фарм» или «Жесткий лимонад от Майка»! Зашибись, скажи?

– Да вы прикалываетесь, – усомнился Люк, но Калиша и Джордж усердно закивали.

– Ты реально можешь прибухнуть. Конечно, не напиться в хлам – слишком много нужно жетонов, – пояснил Никки.

– Это правда. Хотя некоторые тут практически не просыхают.

– То есть они алкоголики? Дети-алкоголики?! – Люк по-прежнему не верил своим ушам. – Да ну вас!

– Вот-вот. Есть такие ребята, которые на что угодно готовы ради бухла. Лишь бы их каждый день пускали к автомату с алкоголем. Я тут не очень давно и не успел провести исследование, но старожилы всякое повидали…

– И еще, – добавила Айрис. – Многие реально курят.

Люк решил, что смысл в этом есть. Римский поэт-сатирик Ювенал говорил, что люди хотят только хлеба и зрелищ – тогда они счастливы и их легко держать в узде. Наверное, про сигареты и алкоголь можно сказать то же самое, особенно если предлагать их перепуганным детям, внезапно оказавшимся взаперти.

– А разве это не влияет на результаты тестов?

– Мы же не знаем, в чем их суть, – ответил Джордж. – От нас только хотят, чтобы мы увидели точки и услышали гул.

– Какие точки? Какой гул?

– Скоро поймешь. Это еще не самое ужасное… Самое ужасное – это стимуляция. Уколы. Терпеть их не могу!

Никки добавил:

– Три недели – столько времени в среднем проводят на Ближней половине. По крайней мере, так думает Ша, а она тут дольше всех. Затем детей отправляют на Дальнюю половину. Ну а после нам якобы стирают память. – Он воздел руки к небу и растопырил пальцы. – И тогда вы, дети мои, попадаете прямо в рай! Чистые и непорочные, пусть и с никотиновой зависимостью. Аллилуйя!

– Он имеет в виду, что нас отправляют домой, к родителям, – пояснила Айрис.

– Где нас, конечно же, встречают с распростертыми объятьями, – кивнул Никки. – Вопросов никто не задает, просто все радуются как ненормальные и идут отмечать это событие в развлекательный центр «Чак И. Чиз». Что скажешь, Эллис? Правдоподобно?

Нет, это было неправдоподобно.

– Но ведь наши родители живы, да? – Люк и сам услышал, как жалобно это прозвучало.

Никто не ответил, все только молча на него посмотрели. Ответ напрашивался сам собой.

В дверь кабинета миссис Сигсби постучали. Не отрываясь от монитора компьютера, она впустила посетителя. Вошел мужчина ростом почти с Хендрикса, лет на десять младше и в прекрасной форме: широкоплечий и мускулистый. У него был блестящий гладковыбритый череп; закатанные рукава голубой рубашки обнажали накачанные бицепсы. На бедре висела кобура, из которой торчал короткий металлический стержень.

– Прибыла Рубиновая команда – на случай если вы хотели обсудить с ними операцию по захвату Эллиса.

– Что-то срочное? Есть что обсудить, Тревор?

– Не особо, мэм. Если помешал, могу зайти позже.

– Нет, все нормально, только дайте мне минуту: наши подопечные вводят новенького в курс дела. Взгляните-ка. Очень любопытно послушать эту смесь из мифов и личных наблюдений – получилось прямо как в «Повелителе мух».

Тревор Стэкхаус обошел вокруг стола и увидел, что Уилхолм (тот еще говнюк) сидит за шахматной доской с расставленными фигурами и собирается начать игру. Новенький сидел напротив. Девочки стояли рядом, и почти все их внимание было обращено, естественно, на Уилхолма – красивого, мрачного бунтаря, эдакого Джеймса Дина наших дней. Ничего, скоро его здесь не будет – как только Хендрикс даст добро на перевод.

– И сколько народу тут работает, по-вашему? – спросил новенький.

Айрис с Калишей (девчонкой по прозвищу Ветрянка) переглянулись. Ответила Айрис:

– Человек пятьдесят? Не меньше. Врачи… лаборанты и смотрители… персонал столовой…

– Два или три уборщика, экономки, – добавил Уилхолм. – Морин сейчас одна, потому что нас только пятеро, а так их бывает больше. Может, они с Дальней половины приходят – точно не знаю.

– Не пойму, если здесь работает столько народу, как им удается держать все в секрете? – спросил Эллис. – И где в таком случае стоят их машины?

– Любопытно, – заметил Стэкхаус. – Кажется, такого вопроса еще никто не задавал.

Миссис Сигсби кивнула.

– Этот умный. Судя по всему, не просто начитанный. Так, тихо, я хочу их послушать.

– …где-то жить должны, – говорил Люк. – Логично? Они вроде как вахтовым методом тут работают. А значит, это правительственное учреждение. Вроде секретных тюрем, куда увозят допрашивать террористов.

– И не забываем про старые добрые пытки водой, – добавил Уилхолм. – Когда тебе на голову надевают мешок и инсценируют утопление. Я не слышал, чтобы тут такое практиковали с детьми, но с них станется.

– Бак с водой есть, – сказала Айрис. – Тебе надевают специальную шапочку, суют в воду с головой и смотрят, что будет. Вообще-то это поприятнее уколов… – Она умолкла. – Ну, для меня.

– Видимо, сотрудников привозят и вывозят группами, – рассуждал Эллис. Миссис Сигсби показалось, что он говорит сам с собой, а не с другими. Наверное, для него это было обычное дело. – По-другому никак.

Стэкхаус кивнул:

– Да, молодец парень, соображает! Сколько ему, двенадцать?

– А вы почитайте отчет, Тревор. – Она нажала клавишу на клавиатуре, и на экране появился скринсейвер: фотография ее дочерей-близняшек в коляске, сделанная за много лет до того, как у них появились дерзкие замашки, грудь и дружки-плохиши. А в случае Джуди – еще и наркозависимость. – Рубиновая уже отчиталась?

– Лично мне, – кивнул Стэкхаус. – Полиция найдет в истории браузера на компьютере Эллиса запросы о детях, которые убили своих родителей. Тут надо аккуратно, запросов не должно быть слишком много – двух-трех достаточно.

– Иными словами, все строго по регламенту.

– Да, мэм. Не буди лихо, пока оно тихо. – Стэкхаус улыбнулся – почти как Уилхолм, когда парнишка врубал обаяние на полную катушку. И все же переплюнуть Уилхолма в этом деле было непросто: тот притягивал девчонок как магнит. До поры до времени, конечно. – Хотите пообщаться с командой, или хватит оперативного отчета? Его составляет Денни Уильямс, так что будет хотя бы читаемо.

– Если все прошло гладко, достаточно отчета. Пусть Розалинда его принесет.

– Хорошо. А что слышно от Алворсон?

– Вы про то, не тискается ли Уилхолм с Калишей? – Сигсби приподняла бровь. – Какое отношение это имеет к безопасности, Тревор?

– Да пусть себе тискаются сколько влезет, мне чхать. Пусть даже девственность потеряют – если там еще есть, что терять, конечно. Тем не менее от Алворсон порой бывает толк. Помните тот их разговор с Вашингтоном?

Морин Алворсон, экономка, которая якобы любила и жалела всех юных подопечных Института, на самом деле работала осведомителем. (Миссис Сигсби считала, что те крохи действительно полезной информации, что поступали от Морин, не позволяли называть ее шпионкой — слишком много чести.) Ни Калиша, ни остальные ТЛП до сих пор ее не раскусили, потому что она мастерски скрывала свой дополнительный источник доходов.

Что делало ее особенно ценным сотрудником, так это аккуратно подкинутая подопечным идея, будто некоторые зоны в Институте – южный угол столовой и небольшой закуток рядом с торговыми автоматами в буфете – не прослушиваются. Именно там Алворсон узнавала самые сокровенные мысли детей. Обычно эта информация не заслуживала никакого внимания, но время от времени среди руды попадались самородки. Вашингтон, к примеру, однажды признался Морин, что планирует совершить самоубийство.

– Нет, в последнее время ничего стоящего не было, – сказала Сигсби. – Я вас непременно уведомлю, если получу интересующие вас сведения, Тревор.

– Хорошо-хорошо. Я просто спросил.

– Понятно. Теперь уходите, пожалуйста. Мне нужно работать.

– Да пошло все на хрен, – сказал Никки, вновь усаживаясь на скамейку. Наконец-то он убрал челку с глаз. – Скоро прозвенит звонок, и меня ждет очередная проверка зрения – после обеда опять буду пялиться в белую стену… Ладно, посмотрим, какой ты шахматист, Эллис. Ходи.

Люку ужасно не хотелось играть в шахматы. У него в голове роились сотни вопросов – по большей части об уколах, – но, видимо, задавать их было рано. Есть ведь еще такая штука, как информационная перегрузка, в конце концов. Люк передвинул королевскую пешку на две клетки вперед. Никки сделал то же самое. Люк пошел королевским слоном так, чтобы тот угрожал черной королевской пешке. Помедлив секунду, Никки вывел ферзя на четыре клетки по диагонали – и тем самым подписал себе приговор. Люк вывел своего ферзя, подождал, пока Никки сделает уже не имеющий никакого значения ход, затем передвинул ферзя аккурат к черному королю.

Никки нахмурился:

– Шах и мат за четыре хода? Ты серьезно?!

Люк пожал плечами:

– Это называется «детский мат» и работает, только если играешь белыми. Ничего, в следующий раз ты заранее просечешь задумку противника и сумеешь ему помешать. Эффективнее всего – передвинуть ферзевую пешку на две клетки вперед или королевскую – на одну.

– А если я так сделаю, ты все равно мне задницу надерешь?

– Не исключено. – Дипломатичный ответ. Искренний прозвучал бы так: Разумеется!

– Ну ни фига себе. – Никки изучал доску. – А ты крут! Где учился?

– Нигде, пару учебников по шахматам прочитал.

Никки поднял взгляд на Люка, словно увидел его впервые, и повторил вопрос Калишы:

– Умный, что ли?

– По крайней мере, ему хватило мозгов разделать тебя в шахматы, – сказала Айрис, избавив Люка от необходимости отвечать.

В этот момент прозвучал тихий звонок из двух нот: динь-дон.

– Все, обед, – сказала Калиша. – Умираю с голоду! Идем, Люк. Проигравший убирает игру на место.

Никки нацелил на нее палец и одними губами произнес: Пиф-паф! – впрочем, с улыбкой. Люк встал и пошел за девочками. У входа в комнату отдыха его нагнал и схватил за локоть Джордж. Из учебников по социологии (и личного опыта) Люк знал, что дети в коллективах имеют тенденцию легко брать на себя определенные роли. Если в этой группе Ник Уилхолм – бунтарь, то Джордж – явно шут. Впрочем, сейчас вид у него был как нельзя более серьезный. Он заговорил тихо и быстро:

– Ник крутой, мне он нравится, а девчонки вообще от него без ума, и ты тоже скоро к нему проникнешься. Но будь осторожней: не пытайся ему подражать. Он никак не хочет смириться с тем, что нам отсюда не выбраться, а все остальные давно смирились. И тебе не советую лезть на рожон. Вот, например, точки – как увидишь их, сразу говори. Если не видишь – тоже говори. Не ври. Им все известно.

Тут их догнал Никки.

– О чем болтаете, Джорджи?

– Он хотел знать, откуда берутся дети, – нашелся Люк. – Я велел ему спросить тебя.

– Вот, черт, еще один клоун завелся. Только этого не хватало! – Никки схватил Люка за шею и сделал вид, что хочет его задушить. То был знак внимания? Или даже уважения?.. – Ладно, пошли есть.

То, что его новые друзья называли буфетом, было частью комнаты отдыха. Торговые автоматы располагались напротив большого настенного телевизора. Люк хотел поближе на них взглянуть, но остальные шли быстро, он и так еле за ними поспевал. И все же табличку с надписью «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ» он разглядел. Так что, может, это и не розыгрыш: здесь действительно спаивают детей.

Да, это не Канзас и не Остров Удовольствий, подумал он. Это Страна Чудес. Кто-то пришел в мою комнату посреди ночи и спихнул меня в кроличью нору.

Столовая оказалась чуть меньше, чем в Бродерике, но почти полное безлюдье – на обед пришло всего пять человек – делало ее прямо-таки огромной. Среди небольших столиков на четверых стояло несколько длинных, и один из них был накрыт на пять персон. Женщина в розовой форменной блузке и розовых брюках подошла и налила им воды. На груди у нее висел бейджик с именем «НОРМА».

– Ну как вы, цыплятки? – спросила она.

– Просто отлично! – просиял Джордж. – А вы как?

– Хорошо.

– У вас, случайно, не найдется карточки «Побег из тюрьмы»?

Норма одарила его дежурной улыбкой и скрылась за дверью, которая вела, судя по всему, в кухню.

– Ради кого я стараюсь, спрашивается? – посетовал Джордж. – Лучшие фразы пропадают даром. Даром, ей-богу!

Он потянулся за стопкой меню в центре стола и раздал их присутствующим. Сверху стояла дата. Дальше значились: ХОЛОДНЫЕ БЛЮДА И ЗАКУСКИ (жареные куриные крылышки «буффало» или томатный суп), ОСНОВНЫЕ БЛЮДА (бургер с буйволятиной или рагу по-американски) и ДЕСЕРТЫ (яблочный пирог с мороженым или некий «волшебный заварной тортик»). Также на выбор предлагалось несколько напитков.

– Еще есть молоко, но его не указывают в меню, – сказала Калиша. – Обычно дети хотят его только на завтрак с хлопьями.

– Здесь правда вкусно готовят? – спросил Люк. Этот прозаичный вопрос (словно они приехали на какой-нибудь курорт с питанием по системе «все включено» и обсуждают кухню) моментально вернул ему ощущение бредовости происходящего.

– Да, – ответила Айрис. – Еще нас иногда взвешивают. Я вот уже целых четыре фунта набрала.

– Раскармливают, как свиней перед забоем, – добавил Никки. – Как Гензеля и Гретель.

– В пятницу вечером и в воскресенье днем – шведский стол, – сказала Калиша. – Ешь сколько влезет.

– Как Гензеля и Гретель откармливают, суки, – повторил Никки и покосился на камеру в углу. – Возвращайся, Норма! Мы готовы сделать заказ.

Она моментально вернулась, отчего происходящее стало казаться Люку еще нереальнее. Впрочем, когда принесли крылышки и рагу, он набросился на них с аппетитом. Да, здесь было жутко, да, ему было очень страшно за себя и за родителей, но, в конце концов, он был ребенком.

Растущим организмом.

Видимо, за ними действительно наблюдали: не успел Люк отправить в рот последний кусочек торта с заварным кремом, как появилась еще одна женщина в розовой одежде, напоминающей форму. На ее бейджике значилось имя «ГЛЭДИС».

– Люк? Пойдем-ка со мной.

Он посмотрел на своих четырех друзей. Калиша и Айрис потупились, а Никки глядел на Глэдис – скрестив руки на груди и едва заметно улыбаясь.

– Может, заглянешь попозже, детка? Под Рождество, например. Я тебя затолкаю под омелу.

Она пропустила его слова мимо ушей.

– Люк? Я жду. Пойдем, пожалуйста.

Джордж был единственный, кто отважился посмотреть ему в глаза. Увидев его лицо, Люк сразу вспомнил про «не лезь на рожон». И встал.

– Ладно, увидимся, ребят. Наверное.

Калиша одними губами сказала: Уколы для прикола.

Глэдис была миниатюрная и хорошенькая, но мало ли… Вдруг у нее черный пояс и она одним махом перекинет Люка через плечо, если он взбрыкнет? А даже если нет, за ними в самом деле наблюдают – подкрепление не заставит себя ждать. Впрочем, Люк был воспитанный, вежливый мальчик и привык слушаться взрослых. Подобные привычки дают о себе знать даже в таких ситуациях.

Глэдис повела его мимо окон, о которых рассказывал Никки. Люк посмотрел на улицу и действительно разглядел еще одно здание: его почти полностью скрывали деревья, однако оно совершенно точно там было. Дальняя половина.

Люк оглянулся. Вот бы кто-нибудь его подбодрил… Может, Калиша помашет или хотя бы улыбнется? Увы, никто не улыбался. Такие же лица у детей были на площадке, когда он спросил, живы ли их родители. И если тогда они точного ответа дать не могли, то теперь-то наверняка знали, куда его ведут. Ведь они все это уже проходили.

– Какой славный денек, правда? – сказала Глэдис, ведя Люка по уже знакомому шлакоблочному коридору. Они прошли мимо его комнаты. Коридор уходил в другое крыло – там тоже были двери и комнаты, – но они свернули налево, в какую-то нишу, похожую на обычный лифтовый холл.

Люк, прекрасно умевший вести светские разговоры, промолчал. Он был уверен, что в подобной ситуации Ник поступил бы именно так.

– Вот только мошки… ох! – Она отогнала рукой воображаемых насекомых и засмеялась. – Придется постоянно мазаться репеллентом, по крайней мере в июле.

– А потом выведутся стрекозы.

– Да! Точно! – Глэдис пронзительно захихикала.

– Куда мы идем?

– Увидишь. – Она подвигала бровями, как бы говоря: Тебя ждет приятный сюрприз.

Лифт открылся. Оттуда вышли два человека в голубых рубашках и брюках. Один был «ДЖО», второй – «ХАДАД». Оба держали в руках айпады.

– Привет! – радостно поздоровалась с ними Глэдис.

– Привет, детка, – сказал Хадад. – Как дела?

– Отлично! – прощебетала девушка.

– А у тебя как дела, Люк? – обратился к нему Джо. – Обживаешься?

Он снова промолчал.

– Ни с кем не разговариваешь? – Хадад ухмылялся. – Ничего, пока можно. А вот потом – не советую. Видишь ли, Люк, у нас все просто: ты с нами по-хорошему – и мы с тобой по-хорошему.

– Тише едешь – дальше будешь, – добавил Джо. – Народная мудрость! Еще увидимся, Глэдис?

– Конечно! Ты угощаешь.

– Договорились!

Мужчины ушли, а Глэдис с Люком сели в лифт. Кнопок с цифрами на стене не было. Глэдис сказала: «Би», – вытащила из кармана брюк ключ-карту и помахала ею перед сенсором. Двери закрылись, и лифт поехал вниз – впрочем, ехал он недолго.

– Би, – проворковал женский голос из динамика наверху. – Уровень Би.

Глэдис снова махнула картой. Двери открылись в широкий вестибюль, ярко освещенный полупрозрачными потолочными панелями. Играла тихая музыка, какая обычно звучит в супермаркетах. Туда-сюда ходили люди с тележками, полными какого-то оборудования. Один нес в руках проволочную корзину с пробирками – анализами крови? Двери были помечены номерами, и перед каждым стоял префикс B.

Тут все по-крупному, говорил Никки. У них огромная территория. Видимо, он не соврал: раз есть подземный уровень B, то должен быть и С, логично? А может статься, и D, и E. Действительно похоже на правительственное учреждение, подумал Люк. Как можно сохранить такую здоровенную организацию в тайне? Мало того – деятельность Института незаконна и противоречит конституции США, его сотрудники похищают детей!

Они прошли мимо открытой двери, и Люк увидел очередную комнату отдыха, для сотрудников. Здесь тоже стояли торговые автоматы (впрочем, без табличек «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ»). За одним из столиков сидели трое: мужчина и две женщины. Все они были в гражданском (джинсы, рубашки) и пили кофе. Одна из женщин – светловолосая – показалась Люку знакомой. Поначалу он растерялся, а потом вспомнил голос: Как скажешь, детка. Это было его последнее воспоминание из прошлой жизни – до того, как он очнулся здесь, в Институте.

– Ты! – Он указал пальцем на женщину. – Это была ты!

Женщина невозмутимо посмотрела на него. И все еще смотрела, когда Глэдис закрывала дверь.

– Это была она! – воскликнул Люк. – Точно она!

– Мы уже почти пришли, – сообщила Глэдис. – Все пройдет быстро, обещаю. Потом вернешься в свою комнату. Ты, наверное, устал с непривычки.

– Вы меня слышите? Эта женщина проникла в мою комнату! И брызнула мне чем-то в лицо.

Опять нет ответа, только ослепительная улыбка. С каждым разом она казалась Люку все более неестественной и жуткой.

Они подошли к двери с номером B-31.

– Веди себя хорошо – и получишь пять жетончиков, – сказала Глэдис и достала из кармана горсть металлических кружков, похожих на монеты. С обеих сторон на них был отчеканен треугольник. – Видишь? Они у меня с собой.

Она постучала в дверь. Открыл мужчина в голубой форме с именем «ТОНИ» на груди: высокий, белокурый, красивый (если бы не легкий прищур). Люк решил, что он похож на злодея из фильмов про Джеймса Бонда – пожалуй, на того обходительного лыжного инструктора, который оказался убийцей.

– Входи, входи.

Видимо, приглашали только Люка. Глэдис легонько толкнула его в спину и закрыла за ним дверь.

Стоявшее посреди комнаты оборудование выглядело устрашающе: что-то вроде стоматологического кресла, только оснащенное ремнями для рук.

– Садись, приятель, – сказал Тони. Ладно хоть не «умница», подумал Люк.

Тони подошел к столу, открыл какой-то ящик и начал в нем рыться, насвистывая. Когда он снова повернулся к Люку, в руке у него было что-то вроде маленького паяльника. Тони с удивлением обнаружил, что Люк все еще стоит в дверях, и широко улыбнулся.

– Я же сказал: садись.

– Что вы будете со мной делать? Татуировку хотите набить? – Он вспомнил, что евреям при поступлении в Освенцим и Берген-Бельзен набивали номер на руке. Бред, конечно…

Тони снова удивился, потом хохотнул.

– Господи, что ты! Я просто тебя чипирую. Это не больно – как сережку в ухо вставить. Всем нашим гостям вживляют чипы.

– Я тут не гость, – сказал Люк, – а заключенный. И ничего вы мне в ухо не вставите.

– Еще как вставлю, – ответил Тони, по-прежнему широко улыбаясь и по-прежнему напоминая доброго дядю, который помогает детям вставать на лыжи – а в свободное время гоняется за Джеймсом Бондом с отравленным дротиком. – Слушай, это правда не больно, просто слегка ущипну ухо. Раз – и готово! Так что будь паинькой, сядь в кресло. Глэдис тебе сразу же выдаст жетончики. А если будешь сопротивляться, я тебя все равно чипирую, но жетонов тебе не видать как своих ушей. Что скажешь?

– Не сяду я в кресло, – ответил Люк, трясясь всем телом. Впрочем, его ответ прозвучал довольно решительно.

Тони вздохнул. Аккуратно положил прибор для чипирования на стол, подошел к Люку и уперся руками в бедра. Вид у него был серьезный, почти скорбный.

– Уверен?

– Да.

Казалось, в ушах у Люка зазвенело от пощечины еще за миг до того, как Тони замахнулся. Люк попятился, потрясенно глядя на здоровяка широко распахнутыми глазами. Однажды, когда ему было четыре или пять, отец его отшлепал (несильно), застав за игрой со спичками, но никто и никогда не бил Люка по лицу. Щека сразу вспыхнула; ему никак не верилось в случившееся.

– Это гораздо больнее, чем чипирование, – сказал Тони. От его широкой улыбки не осталось и следа. – Хочешь еще раз? Я с удовольствием. Вы, дети, думаете, что вам все дозволено, что мир принадлежит вам. Ну-ну.

Только сейчас Люк заметил голубой синяк на подбородке Тони и небольшую ссадину на левой скуле. Сразу вспомнился свежий синяк на лице Ника Уилхолма. Вот бы и ему, Люку, хватило смелости врезать Тони… Увы, кишка тонка. Он и драться-то не умеет. Если попытается, Тони его мигом скрутит.

– Ну, готов сесть в кресло?

Люк сел.

– Будешь сидеть смирно – или пристегнуть тебя ремнями?

– Буду сидеть смирно.

Тони оказался прав: пощечина была куда больнее чипирования. То ли Люк просто был к ней не готов, то ли установка чипа все же больше напоминала медицинскую процедуру, чем акт насилия. Когда дело было сделано, Тони подошел к стерилизатору и достал оттуда шприц.

– А теперь второй раунд, приятель.

– Что в шприце? – спросил Люк.

– Не твое собачье дело.

– Вы же мне это вкалываете! Значит, как раз мое.

Тони вздохнул.

– Пристегиваем или нет? Решай сам.

Люк вспомнил слова Джорджа: Не лезь на рожон.

– Не пристегиваем.

– Вот и молодец. Сейчас комарик укусит…

Укусил его явно не комарик, а как минимум оса. Боль была очень ощутимая. По руке до самого запястья разлился жар – как будто у него локально поднялась температура, – потом все неприятные ощущения пропали.

Тони заклеил место укола пластырем и развернул Люка лицом к белой стене.

– А теперь закрой глаза.

Люк послушался.

– Слышишь что-нибудь?

– Например?

– Перестань задавать вопросы и отвечай. Ты что-нибудь слышишь?

– Если бы вы помолчали, может, и услышал бы.

Тони умолк. Люк прислушался.

– Кто-то прошел по коридору. И еще кто-то засмеялся – Глэдис вроде.

– Больше ничего?

– Ничего.

– Что ж, прекрасно. Теперь сосчитай до двадцати и открывай глаза.

Люк сделал, как ему было велено.

– Что ты видишь?

– Стену.

– Больше ничего?

Люк подумал, что Тони имеет в виду те самые точки. Как увидишь их, сразу говори. Если не видишь – тоже говори. Не ври. Им все известно.

– Нет, больше ничего.

– Уверен?

– Да.

Тони хлопнул Люка по спине: тот от неожиданности подскочил на месте.

– Ладно, приятель, мы закончили. Сейчас дам тебе льда – приложишь к уху. Хорошего дня!

Глэдис поджидала его у двери в кабинет B-31. На ее лице сияла профессиональная улыбка.

– Ну как ты, Люк?

Тони ответил за него:

– Все прошло отлично. Парень – молодец.

– Моя школа, – почти пропела Глэдис. – Хорошего тебе дня, Тони.

– И тебе, Глэд.

Она повела Люка обратно к лифту и всю дорогу что-то щебетала. Он ее не слушал. Рука почти не болела, а вот к уху действительно пришлось приложить лед – оно неприятно пульсировало. Пощечина была в сто раз больнее. По множеству причин.

Глэдис сопроводила Люка по зеленому шлакоблочному коридору мимо постера, под которым сидела Калиша, и мимо постера «ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ В РАЮ» в чужую комнату, которая выглядела точь-в-точь как его.

– А теперь – свободное время! – воскликнула Глэдис, словно объявляя суперприз.

Впрочем, перспектива остаться наконец в одиночестве действительно очень обрадовала Люка.

– Тебе сделали укол, да?

– Да.

– Если рука заболит или голова закружится, сразу скажи мне или другим смотрителям, хорошо?

– Хорошо.

Он открыл дверь, но не успел войти: Глэдис схватила его за плечо и развернула к себе. Она все еще ослепительно улыбалась, однако пальцы неприятно впивались в кожу – Глэдис давала понять, что при необходимости может сделать ему больно.

– Сегодня без жетонов, – сказала она. – Тони не жаловался, но у тебя щека красная. Это все, что мне нужно знать.

Люк хотел ответить: Да не нужны мне ваши вонючие жетоны, – но смолчал. Он боялся не новой пощечины; ему было страшно, что от звука собственного голоса – слабого, дрожащего, испуганного шестилетки – он не выдержит и разрыдается прямо перед Глэдис.

– Позволь дать тебе один совет, – сказала она уже без намека на улыбку. – Ты должен понять: тебя привезли сюда на службу, Люк. А значит, нужно очень быстро повзрослеть. Смотреть на все по-взрослому. Тебе предстоят разные процедуры. Иногда – не самые приятные. Ты можешь быть паинькой и получать жетоны, а можешь капризничать и не получать. От этого ничего не изменится, процедуры все равно будут делать. Ну, что ты выбираешь? Ответ очевиден.

Люк не ответил. Улыбка все равно вернулась на лицо Глэдис – услужливая и профессиональная, как у администратора в ресторане: Да, сэр, давайте я провожу вас к столику.

– Очень скоро ты вернешься домой – еще лето не успеет закончиться – и забудешь все, что здесь происходило. В крайнем случае будешь думать, что тебе это приснилось. А пока это не сон, зачем усложнять себе жизнь? – Глэдис ослабила хватку и слегка его подтолкнула. – Теперь отдыхай. Приляг ненадолго. Точки видел?

– Нет.

– Скоро обязательно увидишь.

Она закрыла дверь – тихо и осторожно. Люк прошел по комнате к своей кровати – только это была не его кровать. Лег, положил голову на чужую подушку и уставился в пустую стену. Ни окна, ни точек – ничего. Господи, хочу к маме, подумал он. Как же я хочу к маме!

Это стало последней каплей. Он уронил лед, закрыл глаза руками и заплакал. За ним наблюдают? Слушают его рыдания? Ну и что, какая разница?

Люк плакал, плакал и наконец уснул.

Когда он проснулся, на душе стало немного легче – свободней, что ли. Пока он обедал и встречался с замечательными новыми друзьями (Тони и Глэдис), ему в комнату принесли две новые вещи. На столе стоял ноутбук – «Мак», как у него, только старая модель. А на тумбочке в углу обнаружился небольшой телевизор.

Сначала он подошел к компьютеру и включил его. От знакомого звона загрузившегося «Макинтоша» Люка охватила острая тоска по дому. Вместо ввода пароля его попросили показать жетончик. Люк пару раз нажал клавишу «ввод», понимая, что это бесполезно.

– Суки!

И тут, несмотря на ужас и абсурдность происходящего, у него вырвался смех – короткий и громкий. Разве он не почувствовал свое превосходство, когда услышал про детей, выпрашивающих жетоны на бухло и сигареты? Почувствовал, конечно. Разве не подумал: Я бы никогда не стал так унижаться? А то! Разумеется, подумал. Размышляя о пьющих и курящих подростках (не то чтобы он часто это делал – ему хватало и другой пищи для размышлений), он представлял себе жалких готов, которые слушают «Pantera» и рисуют на джинсовках кривенькие перевернутые пентаграммы – иными словами, дурачков, что добровольно заковали себя в цепи алкоголизма и наркомании, таким образом якобы выражая социальный протест. Ни бухать, ни бунтовать Люк не собирался, и что с того? Вот он сидит перед экраном ноутбука и отчаянно жмет «ввод», точь-в-точь как крыса в ящике Скиннера, жмущая на рычаг в надежде получить немного корма или крупицу кокаина.

Он захлопнул ноутбук и взял пульт от телевизора. Он бы не удивился, если бы на синем экране снова загорелась просьба показать жетон или несколько жетонов, но нет: телеведущий Стив Харви расспрашивал Дэвида Хассельхоффа про то, что тот надеется успеть перед смертью. Зрители в студии весело хохотали над ответами известного актера.

Люк нажал кнопку «меню» на пульте и увидел знакомый список «ДайрекТВ» – почти такой же, как дома. Именно почти, как в случае с комнатой и ноутбуком. На выбор предлагалось множество фильмов и спортивных передач. И никаких сетевых либо новостных каналов. Люк вырубил телик, положил пульт на место и огляделся по сторонам.

Помимо двери, что вела в коридор, здесь было еще две. За одной оказалась гардеробная – джинсы, футболки (хорошо хоть не как дома – и на том спасибо), пара рубашек, две пары кед и одни тапочки. Ботинок не было.

За второй дверью обнаружилась небольшая, идеально опрятная ванная. На раковине лежали пара зубных щеток (еще в упаковке) и новый тюбик пасты «Крест», в хорошо укомплектованной аптечке – ополаскиватель для рта, бутылочка детского тайленола с четырьмя таблетками внутри, дезодорант, роликовый репеллент «Дит», пластыри и еще несколько предметов разной степени полезности. Ни одного опаснее кусачек для ногтей.

Люк захлопнул дверцу аптечки и посмотрел на себя в зеркало. Волосы взъерошены, под глазами темные круги (дрочильные круги, как выразился бы Рольф). Он показался себе одновременно и старше, и младше. Странно. На свербевшей красноватой мочке уха поблескивал металлический кружок. Какой-нибудь лаборант на уровне B (или С, или D) сидит сейчас за компьютером и отслеживает каждое его движение. Вот прямо сейчас, в этот самый миг. Лукас Дэвид Эллис, собиравшийся поступать в Массачусетский технологический институт и Колледж Эмерсон одновременно, превратился в мигающую точку на экране компьютера.

Он вернулся в свою комнату (просто – в комнату, сказал он себе, она ведь не его), огляделся и с ужасом осознал, что нет книг. Ни единой. И это было так же ужасно, как отсутствие компьютера, если не хуже. Люк подскочил к комоду и стал один за другим открывать ящики: может, найдется хотя бы Библия или Книга мормона, как в гостиницах… Нет, там были только аккуратно сложенные носки и трусы.

Что же ему остается? Смотреть, как Стив Харви берет интервью у Дэвида Хассельхоффа? Или снова и снова пересматривать «Самые смешные домашние видео Америки»?

Нет. Ни за что.

Он вышел из комнаты, надеясь найти в коридоре Калишу или еще кого-нибудь из детей. И наткнулся на Морин Алворсон: та еле-еле катила перед собой дандаксовскую тележку с грудами чистого белья и полотенец. Вид у нее был изможденный.

– Здравствуйте, мисс Алворсон. Вам помочь?

– Какой ты добрый, – с улыбкой сказала она. – У нас пять новеньких на подходе, двое сегодня и трое завтра. Надо подготовить для них комнаты. Они все вон там. – Она показала пальцем в противоположном от комнаты отдыха и площадки направлении.

Люк стал медленно толкать вперед тележку – потому что экономка медленно шла.

– Вы, случайно, не знаете, как мне заработать жетончик, мисс Алворсон? Хочу включить свой компьютер.

– А постели можешь заправить – под моим чутким руководством?

– Конечно. Дома я сам заправляю постель.

– И больничные уголки умеешь делать?

– Ну… нет.

– Ладно, я тебе покажу. Заправишь пять кроватей – дам три жетона. Больше нет, мне много не дают.

– Трех достаточно!

– Хорошо. Только перестань звать меня «мисс Алворсон», я для тебя Морин или просто Мо. Как и для остальных детей.

– Договорились, – ответил Люк.

Они прошли мимо лифта в соседнее крыло. Стены там тоже были увешаны мотивационными постерами, и, как в гостинице, там тоже стояли машины для льда. Причем жетонов они вроде не требовали. Пройдя мимо такой машины, Морин вдруг взяла Люка за руку. Он остановился и вопросительно посмотрел на нее.

Она заговорила тихо, почти шепотом:

– Смотрю, тебя чипировали, а жетонов не дали…

– Ну…

– Здесь можно говорить, только негромко. На Ближней половине есть штук шесть мест, куда их вонючие микрофоны не достреливают… слепые зоны, понимаешь? Я их знаю все наперечет. Одна здесь, сразу за машиной для льда.

– О’кей…

– Кто тебя чипировал и ударил? Тони?

У Люка защипало в глазах. Отвечать вслух было страшно, поэтому он просто кивнул.

– Да, с него станется, – сказала Морин. – Зик тоже злобный, и Глэдис – ты ее улыбочкам не верь. Вообще тут много таких, которых хлебом не корми – дай поиздеваться над детьми… Но эти трое хуже всех.

– Тони влепил мне пощечину, – наконец выдавил Люк. – Было больно.

Морин взъерошила ему волосы, словно какому-нибудь малышу, но Люк не стал возражать. Он сейчас очень нуждался в ласке и тепле. Как никогда.

– Делай, что он говорит, – сказала Морин. – Не перечь ему, слышишь? С некоторыми здешними сотрудниками – даже с миссис Сигсби! – можно поспорить, хоть и без толку. Но Тони и Зик – плохие пчелки. И Глэдис тоже. Они жалят.

Морин двинулась дальше по коридору, однако Люк поймал ее за рукав коричневой блузки и оттащил обратно в безопасную зону.

– По-моему, Никки ударил Тони! – зашептал он. – У него губа разбита и фингал под глазом!

Экономка улыбнулась, обнажив зубы, которые давно следовало показать стоматологу.

– Молодец, Ник! Тони, поди, тоже ему всыпал, но все равно… молодец. Ладно, идем. С твоей помощью мы все комнаты в два счета подготовим!

В первой комнате, которую они посетили, на стенах висели постеры с Томми Пиклзом и Зуко – персонажами мультфильмов канала «Никелодеон», – а на столе разместился целый взвод солдатиков серии «Джи-Ай Джо» от «Хасбро». Люк с ходу узнал нескольких героев (он и сам не так давно увлекался их коллекционированием). На обоях был совсем детский рисунок – клоуны с воздушными шариками.

– Вот черт! – воскликнул Люк. – Сюда совсем мелочь поселят!

Морин бросила на него смешливый взгляд: мол, да ты и сам не Мафусаил.

– Верно. Мальчика зовут Авери Диксон. У меня тут написано, что ему всего десять лет. Ну, за работу. Ты все схватываешь на лету – небось, с первого раза запомнишь, как делать больничные уголки.

Вернувшись к себе, Люк показал веб-камере на ноутбуке один из жетонов. Чувствовал он себя при этом на редкость глупо, однако система тут же загрузилась и показала приветствие: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОННА!» Люк нахмурился, потом едва заметно улыбнулся. Раньше, до его прибытия в Институт, этот компьютер принадлежал (или был временно выдан) некоей Донне. Приветствие забыли поменять – значит, кто-то допустил промашку. Пусть крошечную и незначительную, но промашку. А где одна, там, как известно, и другая.

Приветствие сменилось стандартными обоями рабочего стола: безлюдный пляж на фоне рассветного неба. Панель внизу экрана имела привычный вид, с одним разительным (но ожидаемым) отличием: значка электронной почты здесь не было. Зато были иконки двух интернет-провайдеров. Это приятно удивило Люка. Он открыл браузер «Файерфокс» и напечатал: «AOL log-in». Снова появился синий экран, на сей раз с красным пульсирующим кружком посередине. Мягкий компьютерный голос произнес: «Извини, Дейв. Боюсь, я не могу этого сделать».

На секунду Люк решил, что это очередная промашка – сперва кто-то забыл стереть имя Донны, а теперь вот Дейва, – но вскоре до него дошло, что мягкий голос принадлежит бортовому компьютеру ЭАЛ-9000 из «Космической одиссеи 2001 года». Нет, то был не жестокий розыгрыш, а невинная шуточка местных компьютерщиков. Учитывая обстоятельства – ни разу не смешная.

Люк забил в «Гугл» имя «Герберт Эллис» и опять напоролся на ЭАЛа. Подумал с минуту, затем решил погуглить театр «Орфей» на Хеннепин-авеню – не потому, что его интересовала афиша этого заведения (да и любого другого заведения, если уж на то пошло), просто хотелось понять, к какой информации у него есть доступ. Что-то ведь должно быть разрешено, иначе зачем тут вообще Интернет?

Сайт «Орфа», как его называли родители Люка, для «гостей» Института оказался не под запретом. Люк узнал, что «по многочисленным просьбам» они возвращают на сцену постановку «Гамильтона» и в следующем месяце главную роль будет играть Питер Освальд («Вы животики надорвете!»). Сайт Бродерика тоже открылся без проблем. Тогда Люк попробовал загуглить мистера Грира, школьного психолога, – и опять встретил ЭАЛа. Теперь понятно, чего Дейв Боумен в кино так бесился…

Люк уже хотел закрыть крышку ноутбука, но в последний момент передумал и вбил в поисковую строку слова «Полиция штата Мэн». Занес палец над клавишей «ввод», почти нажал ее – и передумал. Извинения ЭАЛа ему ни к чему, только вряд ли дело этим ограничится. Возможно, где-нибудь под землей сработает тревога… Вернее, она точно сработает. Пусть сотрудники Института прошляпили имя нового хозяина компьютера, о программе, которая будет уведомлять их о любых попытках связаться с органами, они забыть не могли. Такой проступок со стороны подопечного не останется безнаказанным, и пощечина – далеко не самое страшное наказание… Словом, от бывшего компьютера Донны толку ноль.

Люк сел и скрестил руки на тощей груди. Подумал про Морин. Она так ласково взъерошила ему волосы… даже этот бесхитростный, почти неосознанный добрый жест (и жетоны, конечно) заметно подсластил Люку пилюлю пощечины. Вроде бы Калиша говорила, что экономка вся в долгах? Задолжала банку сорок тысяч долларов? А скорее, вдвое больше…

То ли потому, что Морин была к нему добра, то ли потому, что Люку хотелось скоротать время, он решил вбить в поиск фразу «увяз в долгах пожалуйста помогите». «Гугл» тотчас предложил ему массу информации на эту тему, включая сайты сомнительных компаний, утверждающих, что избавиться от надоедливых счетов – проще простого: загнанному в угол должнику надо сделать один-единственный телефонный звонок. Люк сомневался, что все так просто, однако многие наверняка верили – и в конечном счете их обдирали как липку.

Морин Алворсон, впрочем, была не из таких простофиль (по крайней мере, если верить Калише). Муж экономки якобы набрал кредитов и сбежал. Может, это правда, а может, нет; в любом случае из этой ситуации должен быть какой-то выход. Выход есть всегда, надо только его найти – для этого и нужно учиться. Может, компьютер не так уж и бесполезен.

Люк стал искать наиболее заслуживающие доверия источники и вскоре с головой зарылся в тему погашения долгов. Им овладела старая добрая жажда знаний. Желание выделить и понять важнейшие аспекты. Каждая единица информации вела к еще трем (шести, двенадцати) единицам, и постепенно из них складывалась некая общая картина, своеобразная карта местности. Самым интересным моментом (и ключевым, на котором все держалось) была простая, но ошеломляющая идея: долг есть продукт, товар потребления. Его продают и покупают. Это краеугольный камень американской и мировой экономики. Причем на самом деле долга не существует: он не материален в отличие от газа, золота и бриллиантов. Долг есть идея. Обещание возврата средств.

Вдруг раздался звон: Люку пришло сообщение в мессенджере. Он потряс головой, словно его разбудили. Если верить часам на компьютере, было почти пять часов дня. Он кликнул на всплывающее уведомление внизу экрана и прочитал следующее:

Миссис Сигсби: Привет, Люк. Я тут главная. Давай встретимся, познакомимся.

Он подумал с минуту и напечатал:

Люк: А у меня есть выбор?

Ответ последовал сразу же:

Миссис Сигсби: Нет ☺

– Засунь свой смайлик себе в…

В дверь постучали. Он открыл, ожидая увидеть на пороге Глэдис, однако пришел Хадад, парень из лифта.

– Прогуляемся, большой мальчик?

Люк вздохнул.

– Подождите минуту. Мне надо обуться.

– Без проблем.

Хадад провел его к выходу, расположенному сразу за лифтом, и открыл дверь своим ключом-картой. Они вместе пошли к административному корпусу, отмахиваясь от мошкары.

Миссис Сигсби напомнила Люку старшую сестру отца: такая же худощавая и плоская, почти без бедер и груди. Только тетя Рода много улыбалась, у нее даже были морщинки возле губ, и глаза всегда светились теплом. А еще она любила обниматься. Люк сразу понял, что бессмысленно ждать объятий от этой женщины, стоящей рядом с письменным столом в деловом костюме сливового цвета и туфлях на высоком каблуке. Что же до улыбок – может, раз в сто лет она и улыбалась… Сейчас взгляд у миссис Сигсби был внимательный, оценивающий и совершенно равнодушный.

– Спасибо, Хадад, дальше мы сами.

Санитар (Люк предположил, что такова должность Хадада) почтительно кивнул и удалился.

– Давай начнем с азов, – сказала миссис Сигсби. – Мы с тобой одни. Я провожу наедине с каждым новым подопечным порядка десяти минут. Некоторые подопечные – сбитые с толку, растерянные, агрессивные – пытаются на меня напасть. Я не держу на них зла. С чего бы? Самым старшим подопечным Института шестнадцать лет, средний возраст – одиннадцать с половиной. Иными словами, это просто дети. А дети, как известно, плохо умеют справляться с эмоциями и душевными порывами. Я всегда рассматриваю подобную агрессию как хороший повод преподать ребенку урок. Скажи, Люк, тебе нужен такой урок?

– Вряд ли, – ответил он. Интересно, Ник как раз из тех подопечных, что пытались поднять руку на эту сухую, миниатюрную женщину? Надо будет его расспросить.

– Вот и славно. Садись, пожалуйста.

Люк сел напротив письменного стола, сцепил ладони и спрятал их между колен. Миссис Сигсби тоже села и смерила Люка взглядом строгой директрисы, которая не терпит выкрутасов. На любые выкрутасы она ответит жестко и беспощадно. Люк прежде не встречал беспощадных взрослых… и вот пожалуйста, встретил. То была пугающая мысль, и сперва ему захотелось отогнать ее, счесть нелепой и смешной. Он взял себя в руки. Лучше думать, что ты тепличный ребенок. Лучше – безопаснее – считать миссис Сигсби именно такой, какой он ее и счел (пока – и если – она не докажет обратного). Да, несомненно, он оказался в скверном положении, хуже не придумаешь. Обманывать себя нельзя ни в коем случае – это самая серьезная ошибка из возможных.

– Ты уже завел друзей, Люк. Молодец, хорошее начало! За время, что ты проведешь на Ближней половине, у тебя появится много новых знакомых. Только что поступили двое: мальчик по имени Авери Диксон и девочка, Хелен Симмс. Сейчас они спят, но скоро вы познакомитесь. Хелен, наверное, выйдет из комнаты еще до отбоя, он у нас в десять вечера. Авери, думаю, проспит всю ночь. Он еще совсем ребенок и наверняка будет в расстроенных чувствах, когда проснется. Надеюсь, ты возьмешь его под крыло. Такие же надежды я возлагаю на Калишу, Айрис и Джорджа, а может, и на Ника, хотя его реакцию предсказать невозможно… Если вы хорошо встретите Авери и поможете ему акклиматизироваться, то получите жетоны – а это, как ты понял, основное средство обращения в нашем Институте. Все в твоих руках. Но мы будем за вами присматривать.

Ясное дело, будете, подумал Люк. И подслушивать тоже будете. Только этот фокус не везде проходит (если, конечно, Морин права).

– Друзья поделились с тобой своими представлениями о том, что здесь происходит. В чем-то они правы, в чем-то – глубоко заблуждаются. Я сейчас буду говорить чистую правду, поэтому слушай внимательно. – Положив ладони на стол, она подалась вперед и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты уяснил, Люк? А то я, как говорится, разжевывать не намерена.

– Да.

– Что «да»? – рявкнула миссис Сигсби с совершенно невозмутимым лицом.

– Я весь внимание.

– Отлично. Ты проведешь на Ближней половине определенное количество времени. Может быть, десять дней, может быть, две недели или даже целый месяц. Впрочем, так надолго новобранцы у нас обычно не задерживаются.

– Новобранцы? Хотите сказать, мы в армии?

Она коротко кивнула:

– Именно. Идет война, и вы все будете служить Родине.

– Но почему? Да, я иногда могу силой мысли сдвинуть стакан или книгу, это же пустя…

– Заткни рот! – Ее окрик ошарашил Люка почти так же, как пощечина Тони. – Когда я говорю, ты слушаешь и не перебиваешь. Ясно?

Люк не смог даже пикнуть, только кивнул.

– У нас гонка не вооружений, а умов. И если мы проиграем, последствия будут плачевные. Невообразимо ужасные. Да, тебе только двенадцать лет, но ты солдат на необъявленной войне. То же самое относится к Калише и всем остальным. Ты рад? Разумеется, нет. Призывники никогда не рады тому, что их призвали; тем не менее они обязаны исполнять приказы начальства. Им необходимо понять, что за неисполнение приказов следует кара. Насколько я понимаю, один урок на эту тему тебе уже преподали. Если ты действительно так умен, как говорится в досье, ты должен был хорошо его усвоить. Если же нет, тебе преподадут еще один. Здесь не дом и не школа, запомни. Ты не отделаешься уборкой или разговором с директором, тебя не задержат после занятий. Ты будешь наказан. Ясно?

– Да. – Жетоны для хороших мальчиков и девочек, затрещины для плохих. Или что-нибудь похуже затрещин. Концепция пугающая, но очень простая.

– Тебе будут делать уколы. На тебе будут ставить опыты. За твоим психическим и физическим состоянием будут постоянно наблюдать. В конце концов тебя переведут на Дальнюю половину, где ты начнешь исполнять свой долг – выполнять задания. Продолжительность пребывания на Дальней половине составляет в среднем около шести недель, некоторые задерживаются до полугода. Потом тебе сотрут память и отправят домой, к родителям.

– Они живы? Мои родители живы?!

Она засмеялась – на удивление весело.

– Конечно, живы! Мы не убийцы, Люк.

– В таком случае я хочу с ними поговорить. Дайте мне с ними поговорить – и я сделаю все, что вы скажете. – Эти слова вырвались у него прежде, чем он успел понять, какое дает опрометчивое обещание.

– Нет, Люк. Видимо, мы еще не до конца друг друга поняли. – Не убирая ладоней со стола, миссис Сигсби откинулась на спинку кресла. – У нас не переговоры. Ты просто будешь делать то, что тебе говорят, независимо ни от чего. Поверь, это избавит тебя от огромного количества мучений и боли. Никаких контактов с внешним миром, в том числе с родителями. Ты будешь исполнять все наши приказы. Подчиняться всем требованиям и следовать всем протоколам. Время пройдет быстро и незаметно; когда ты нас покинешь, когда одним прекрасным утром проснешься в своей прежней комнате, все произошедшее здесь будет казаться тебе сном. Это даже грустно – на мой взгляд, по крайней мере, – ведь ты забудешь, что имел честь служить Родине.

– Не понимаю, как такое возможно, – сказал Люк скорее себе, чем ей. Он порой так делал, когда что-то – задачка по физике, картина Мане, краткосрочные и долгосрочные долговые обязательства – полностью завладевало его вниманием. – Меня знает столько людей! Одноклассники… коллеги родителей… друзья… нельзя же всем стереть память!

На этот раз миссис Сигсби не засмеялась, но улыбнулась.

– Ты удивишься, на что мы способны. Разговор окончен. – Она встала, обошла стол и протянула ему руку. – Приятно было познакомиться.

Люк тоже встал, однако руки ей не пожал.

– Пожми мне руку, Люк.

Отчасти ему даже хотелось это сделать – привычки давали о себе знать, – но он воздержался.

– Пожми, не то пожалеешь. Повторять я не буду.

Люк понял, что она не шутит, и пожал ей руку. На секунду она удержала его ладонь в своей – не стиснула, но дала понять, что руки у нее сильные, – при этом буравя его взглядом.

– Возможно, мы еще встретимся – в кампусе, так сказать. Очень надеюсь, что это твой последний визит в мой кабинет. Если тебя снова вызовут, гарантирую: наша беседа будет куда менее приятной. Ясно?

– Да.

– Хорошо. Я знаю, тебе сейчас нелегко и кажется, что наступили темные времена. Слушайся нас – и очень скоро ты выйдешь обратно на свет. Можешь мне верить. А теперь ступай.

Люк вышел, снова чувствуя себя как во сне – а точнее, как Алиса в кроличьей норе. Хадад болтал с секретаршей миссис Сигсби (или ассистенткой, или кем там она была).

– Пойдем, провожу тебя в комнату. Только держись поближе ко мне, хорошо? И не вздумай убегать в лес.

Они вышли на улицу и двинулись в сторону общежития. Люку вдруг стало дурно.

– Стойте! Погодите…

Он согнулся пополам и схватил себя за колени. Перед глазами поплыли цветные огоньки.

– В обморок не упадешь? – спросил Хадад. – Ты как?

– Вроде нормально… Дайте мне пару секунд.

– Не вопрос! Тебе сделали укол, да?

– Да.

Хадад кивнул:

– До некоторых не сразу доходит. Отложенное действие.

Люк думал, его спросят про цветные точки или пятна, но Хадад просто стоял, насвистывая и отмахиваясь от роящегося гнуса.

Почему-то Люку вспомнились холодные серые глаза миссис Сигсби и ее молчаливый отказ объяснять, как подобное учреждение может существовать без… какое слово тут подойдет? Чрезвычайная экстрадиция, может быть? Сигсби словно бросала ему вызов: давай, пораскинь мозгами и сделай выводы, ты же умный.

Слушайся нас – и очень скоро ты выйдешь обратно на свет. Можешь мне верить.

Пусть Люку было всего двенадцать и он еще не успел повидать жизнь, в одном он не сомневался: если человек говорит «можешь мне верить», то он почти наверняка врет.

– Полегчало? Идем дальше, сынок?

– Да. – Люк выпрямился. – Только я вам не сын.

Хадад ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.

– На данный момент – сын. Сын Института. На твоем месте я бы смирился и привыкал.

Когда они вошли в общежитие, Хадад вызвал лифт, сказал: «Чао-какао!» – и уехал. Люк пошел было в свою комнату, однако увидел Никки Уилхолма: тот сидел на полу напротив машины для льда и ел шоколадную конфету с арахисовым маслом. На стене висел постер с двумя улыбчивыми бурундучками. Бурундук слева говорил: «Живи той жизнью, которую любишь!» – а бурундук справа отвечал: «Люби ту жизнь, которой живешь!» Люк зачарованно уставился на надписи.

– Вот скажи мне, умник, как это назвать? – спросил Никки. – Такой постер в таком месте – это ирония, сарказм или наглое вранье?

– Все сразу, – ответил Люк и сел рядом.

В упаковке было две конфеты, и Никки протянул ему вторую:

– Будешь?

Люк принял угощение. Поблагодарив Ника, он разорвал хрустящий фантик и за один присест слопал его содержимое.

Никки насмешливо наблюдал за ним.

– Тебе первый укол сделали, да? После первого страшно хочется сладкого. Ужинать ты вряд ли станешь, а вот от десерта точно не откажешься. Гарантирую! Точки уже видел?

– Не-а.

Тут Люк вспомнил, как на улице у него закружилась голова.

– Хотя… может быть. А что из себя представляют эти точки?

– Лаборанты называют их Штази-огоньками. Это часть подготовительных процедур. Лично мне уколов почти не делали, странных опытов надо мной тоже не ставили, потому что я ТЛК-положительный. Как и Джордж. А Ша – ТЛП-положительная. Обычным детям достается больше… – Ник задумался. – Впрочем, будь вы обычными, вас бы тут не было… В общем, ты меня понял.

– Они пытаются усилить наши способности?

Никки пожал плечами.

– К чему нас хоть готовят?

– К тому, что происходит на Дальней половине. Этого никто не знает. Как прошла встреча с нашей Сучильдой? Она тебе уже втирала про служение Родине?

– Да. Сказала, что меня призвали на службу. Только, по-моему, не призвали, а принудительно завербовали. Как в семнадцатом-восемнадцатом веках, когда капитанам где-то нужно было брать матросов для кораблей…

– Я знаю, что такое принудительная вербовка, Люкки. Это в школе проходят. И ты во многом прав. – Он встал. – Ну, пошли на площадку. Поучишь меня играть в шахматы.

– Я бы лучше прилег…

– Да, рожа у тебя зеленая. Конфеты помогли? Признайся.

– Помогли, – кивнул Люк. – А за что тебе дали жетон?

– Ни за что. Морин тайком подсунула, когда уходила со смены. Калиша права насчет нее, – сказал Никки, неохотно признавая чужую правоту. – Если в этом вонючем дворце есть хоть один хороший человек, то это Морин.

Они подошли к комнате Люка. Никки протянул ему кулак, и Люк его стукнул.

– Увидимся после звонка, умник. И давай, держи писюн пистолетом!