Интро

1

Предложение не требует раздумий или же какого-то конкретного ответа. Меня просто ставят перед фактом. Я не могла отказаться тогда и не могу сейчас. А даже если бы мне всё-таки и хватило духу сказать «нет» … что бы это изменило?

Ничего.

Он бы всё равно изнасиловал меня тем утром. И сейчас я всё так же сидела бы перед этим чудовищем, просто в какой-то иной реальности. Там, где Равицкая Лера не трусиха, не беспомощная слабая девчонка, сирота. Наверное, в той реальности она смогла бы дать отпор, смогла бы противостоять этому кошмару и если в итоге не победила бы, то, по крайней мере, сохранила свою честь, достоинство и право называться человеком.

– Я могу расценивать твоё молчание, как ответ? – низкий хриплый голос выдёргивает из короткого забытья. Сейчас мне больше всего на свете хочется исчезнуть. Погрузиться в безумный сумбур своего подсознания и остаться там навечно. Совершенно не важно, что будут делать с твоей оболочкой, если тебя в ней нет…

Чудовище придвигается ближе, забирает из моих заледенелых почти бездвижных пальцев фужер с едва тронутым вином. С каждой секундой его прикосновения становятся всё навязчивее, наглее, а дыхание прерывистым – он точно возбуждается. Хочет меня.

– Не молчи, девочка, – тяжёлый шёпот пронзает грудную клетку будто гарпун, брошенный с нескольких десятков метров. – Знаешь, в наше время невинность довольно дорогой и дефицитный товар.

Я боюсь этого шёпота. Боюсь пошевелиться.

– Разумеется, ты могла бы лишиться её с каким-нибудь сопливым мудаком, который кинул бы тебя через пару месяцев с разбитым сердечком. Я же могу дать тебе гораздо больше, чем то, что ты уже получила. Это более чем выгодная сделка, Лера. Как считаешь?

Перед мысленным взором вдруг возникает картинка – лицо матери в луже крови, с безжизненным остекленевшим взглядом, смотрящим в пустоту. Я закрываю глаза пытаясь унять нарастающую дрожь, шум в ушах и бешеное сердцебиение. Вновь пытаюсь научиться дышать. А она всё продолжает смотреть на меня – холодная, неживая… пугающая до смерти. Я видела этот образ лишь секунду. Мгновение. Очень давно. Слишком давно, чтобы он так сильно запечатлелся в памяти, и всё же этого оказалось достаточно. Этот взгляд и по сей день преследует меня в ночных кошмарах.

Чудовище снова что-то говорит… или спрашивает. Вижу, как двигаются его тонкие губы на грубом лице, но не могу разобрать.

– … и бояться меня не стоит.

– Хорошо… – произношу почти шёпотом, неуверенная, что меня вообще можно расслышать.

– Поднимись, – он помогает мне встать с дивана.

Горячие тяжёлые руки проходятся по спине, затем переходят на живот, грудь. Он расстёгивает пуговицы на моей блузке. Медленно. Неторопливо. Гипнотизирует пристальным взглядом чёрных глаз. И лишь тяжёлое дыхание выдаёт истинные чувства и намерения моего мучителя – он хочет моей крови, хочет разорвать меня на кусочки, пожрать, как кровожадный хищник.

Прикосновения к обнажённой коже вызывают россыпь мурашек. Парой резких движений монстр вытаскивает блузку из-за пояса юбки, снимает её с меня. Окидывает затуманенным похотью взглядом мою грудь, затем возвращается к лицу, а именно к губам. Через мгновение они оказываются в плену, терзаемые грубыми и горькими поцелуями. Ещё через мгновение нежная кожа раздражается и зудит от соприкосновения с жёсткой щетиной.

– Идём… – чудовище ненадолго разрывает поцелуй, тянет следом за собой в соседнюю комнату. В ней царит полумрак. Почти ничего не видно, кроме очертаний огромной двуспальной кровати в тусклом грязно-жёлтом свете двух настенных светильников по обе стороны от высокого изголовья.

Дрожь усиливается, однако монстр воспринимает это как-то по-своему – сквозь не проходящий перед глазами тёмный морок различаю подобие улыбки. Жестокой, злой. Видимо, он думает, что происходящее доставляет удовольствие не только ему, а мне внезапно хочется кричать, биться в исступлении и если повезёт в финале выброситься в окно…

Чудовище прижимается ко мне всем телом, снова терзает губы, своевольно вторгается языком в рот, не позволяя как следует вдохнуть. Взлохмачивает волосы, то и дело зарываясь в них пальцами, затем расстёгивает ремень. Одна рука скользит вверх, касается ещё пока скрытой бюстгальтером груди, болезненно сжимает одну, потом другую. Скользит по шее, впивается в подбородок, запрокидывая голову, чтобы позволить моему мучителю вгрызться в нежную плоть, оставить новые отметины, словно клейма позора. Очередное напоминание, что теперь я не просто грязная – я продалась, с потрохами. Позволила купить себя. И сколь бы велики ни были эти суммы денег ощущения себя никчёмным куском дерьма это не умаляет.

Не сопротивляюсь, когда он заваливает меня на кровать, когда нависает сверху подобно пугающей гротескной тени. Полумрак придаёт ему ещё более кошмарный вид. Не сопротивляюсь, когда он лишает меня остатков одежды, когда язык оставляет на покрытой мурашками коже влажные следы, которые затем, кажется, обращаются в корку льда. Я просто жду, что будет дальше в тщетных и бессмысленных попытках раствориться в этих безумных ощущениях, этой темноте, этих грубых ненасытных руках и этой мрачной кошмарной ночи.

2

За окном светает, когда моя экзекуция идёт по последнему кругу. Монстр уже пресытился. Заканчивая, он не стонет, лишь выдыхает тихо, слезает с меня и заваливается на спину. Через пару секунд доносится шуршание, чирканье зажигалки. Нос раздражает резкий запах сигарет.

– Молодец, девочка, – он как-то по-свойски хлопает меня по внешней стороне бедра. – Опыта маловато, конечно, но времени у нас достаточно. Ещё научишься.

– Могу я… принять душ? – собственный голос кажется странным и чужим. Я лежу на спине, пялясь в потолок – на красивую извивающуюся объёмными узорами лепнину.

Судя по звуку чудовище поворачивает голову в мою сторону, выдерживает недолгую паузу, а затем отвечает:

– Конечно.

Поднимаюсь с постели. Покачиваюсь на трясущихся ногах. Медленно и неуклюже добираюсь до ванной комнаты. Включаю горячую воду в душевой кабине, запираюсь на щеколду, после чего упираю ладони по обе стороны раковины в холодную керамическую столешницу бледно-аквамаринового оттенка, долго смотрю сквозь собственное отражение в большом прямоугольном зеркале.

Я вымотана, истощена, разбита.

На протяжении ночи я делала всё, что от меня требовалось. За исключением каких-то иных видов секса типа орального или анального. Не знаю, почему он решил не добивать меня полным спектром унижения, но, так или иначе, оторвался по полной программе. Трахал преимущественно жёстко, отрывисто, доставляя немало дискомфорта и боли.

Понимал ли это, чувствовал ли отторжение моего организма, как всякий раз судорогой сжимались мышцы пытаясь избавиться от неприятных ощущений?

Что-то мне подсказывает, что да.

Чувствовал, знал наверняка. И ему это нравилось. Доставляло какое-то извращённое удовольствие, насыщало моей безропотностью и беспомощностью. Он пользовался моим телом нагло и эгоистично, совершенно не волнуясь о моих собственных чувствах. Не говоря уже об удовольствии или хотя бы его тени.

Я не издавала ни звука. Терпела всё. В какой-то момент начало казаться, что это не моё тело – игрушка, которой владеют и берут, как вздумается. И должно быть впервые в жизни я была рада этому ощущению. Раньше диссоциативные реакции пугали, били паническими атаками и навязчивыми мыслями о суициде… но не в этот раз. Впервые я восприняла то, что всегда считалось ненормальным, как защиту, возможность уберечься от нового травматического опыта.

Для моего мозга это всегда было защитной реакцией. Для меня же… впервые.

Словно мы две разные части одного организма – разрозненные и непонимающие действий друг друга.

Под утро всё тело болит и ноет. Низ живота ломит. Сухожилия ног будто закостенели из-за того, что их то и дело разводили и подолгу не давали свести. Кожа горит от его губ, зубов, щетины – кажется, что меня несколько часов держали в кипятке, что я вся покрыта ожогами и волдырями. Но это не так. Когда осматриваю себя в большом зеркале ванной, вижу лишь красные и багровые пятна, синяки. Повсюду. Можно подумать, что меня избивали. Долго и со знанием дела. Хотя это предположение не сильно бы отличалось от истины.

Прежде чем отпустить чудовище сообщает, что деньги за прошедшую ночь будут снова переведены на мою банковскую карту. Меня целуют – развязно и грубо.

Именно так, наверно, и целуют своих шлюх.

Или их не целуют вовсе?

Отвешивают увесистый шлепок по заднице и отпускают с чувством выполненного долга и глубокой ненавистью к себе.

У самых дверей номера встречает уже знакомый мне мужчина – тот мрачный и неразговорчивый. Мы на мгновение сталкиваемся взглядами, после чего он отворачивается и довольно быстро уходит вперёд. У лифта придерживает мне дверь, затем пустынный холл, нагоняющий ещё больше странного дискомфорта, чем в миг, когда оказалась тут впервые. Широкий и почти безлюдный проспект, знакомая иномарка у входа. В этот раз мне удаётся её рассмотреть – четырёхдверная БМВ чёрного слегка матового оттенка с тонированными окнами. Не знаю точно, как называется эта модель, но смею предположить, что машина не из дешёвых.

Мужчина всё так же молчит, пока автомобиль почти бесшумно движется по улицам города. Боюсь поднять глаза, боюсь посмотреть на своего спутника… и в то же время внезапно размышляю о том, что хотела бы узнать его – имя этого человека. И если кто-нибудь сейчас спросил бы: «зачем тебе эта информация?» я не нашлась бы, что ответить. Мысль эта не кажется мне странной или плохой. Мозг спокойно принимает её, хотя и мирится с фактом того, что едва ли удастся это узнать.

Иномарка тормозит у самого подъезда. Отстёгиваю ремень безопасности, но прежде чем покинуть машину зачем-то произношу:

– До свидания.

Мужчина не отвечает. Лишь дожидается, когда выйду и окажусь у двери подъезда, после чего сразу выезжает со двора.

3

Будильник звонит в двенадцать часов дня, однако я уже не сплю. Весь остаток утра снились кошмары, стоило лишь на секунду прикрыть глаза. Я снова и снова видела лицо матери, лежащей в луже собственной крови. Её страшный остекленевший взгляд. Нос то и дело улавливал отчётливый запах сырости, пыли и железа. Последний был ярче остальных. Настолько ярче, что в какой-то момент я начала чувствовать его привкус на языке, словно в рот положили горсть ржавых монет. Раз за разом я переживала день, подробности которого почти не помню.

Поднимаюсь и сажусь на постели, ощущая себя полностью разбитой – отдохнуть толком не удалось, а из-за медикаментов я словно безэмоциональный овощ. Мозг любезно подкидывает осознание, что сегодня ещё и на смену, но тут же отпускает эту мысль.

Чудовище ведь сказало, что больше я не буду работать в «Эре».

Иду в ванную комнату. Примерно полчаса, чтобы хоть немного привести себя в чувства и оклематься. Пока завтракаю чашкой крепкого чёрного кофе, гипнотизирую свой сотовый. То и дело включаю подсветку экрана боковой кнопкой и смотрю на прямоугольную иконку одного единственного сообщения на экране блокировки – это из банка. Новое пополнение баланса на кругленькую сумму как напоминание о том, что с некоторых пор я стала шлюхой.

Или правильнее будет сказать проституткой?

И больше ничего. Ни пропущенных, ни каких-то других сообщений. Меня раздирают сомнения и бесконечные вопросы, ответов на большую часть которых, скорее всего, не удастся получить. Выходить ли сегодня на смену? Или, быть может, меня уже уволили? В курсе ли Сергей Михайлович сложившейся ситуации? И если да то, как он к ней отнёсся? Что мне теперь делать? И как скоро мой персональный инквизитор пришлёт своих подручных?

Наверное, самое разумное сейчас просто взять и позвонить начальнику, однако никак не могу пересилить чувство стыда за вчерашнее. Понимаю прекрасно, что в случившемся нет моей вины. Меня уволокли со смены буквально силой, плюс ко всему очередная паническая атака (после которой я всегда подолгу не могу прийти в себя) упростила задачу тому типу. И этот монстр…

Что я могла сделать?

Но от осознания всего этого легче не становится. Чувство вины не отпускает.

Ближе к двум часам собираюсь, выхожу из дома и еду на очередную встречу с Виктором. Нутро протестует, но выбор у меня не велик. Эти встречи и консультации нужны, прежде всего, мне. Не знаю смогу ли я вообще когда-нибудь отказаться от услуг психотерапевта и того количества лекарств, что он мне регулярно выписывает.

Доктор постоянно твердит, что если работать над проблемой рано или поздно можно достичь ремиссии или и вовсе избавиться от неё… Однако моё внутреннее «я» настроено более скептически, если не негативно вовсе. Если учитывать творящийся в моей жизни кавардак, конца и края которому не видать, едва ли жизнь обычного среднестатистического человека мне станет доступна. По крайней мере, не в ближайшее время точно.

4

Стоит покинуть парадную здания, где находится офис Виктора, как в сумочке тут же оживает мобильник. Достаю, бросаю короткий взгляд на дисплей. По спине пробегают неприятные мурашки.

– Да, Сергей Михайлович. Здравствуйте, – голос предательски подрагивает.

– Здравствуй, Лера, – серьёзно произносит начальник, однако тон его кажется крайне задумчивым. – Хотел ещё вчера устроить тебе головомойку за то, что упёрлась со смены, но… – он выдерживает как по мне слишком долгую паузу. – В общем, не знаю в какую херню ты там умудрилась вляпаться, да и, если честно, не хочу знать. Мне не нужны проблемы. Тем более с Никольским. Так что на смену сегодня не выходи. Да и вообще… больше не приходи. Поняла?

Молчу, не очень-то удивлённая услышанным.

– И Ярославу Викторовичу передай, что я всё сделал, как он велел. Расчётные за отработанные смены переведу тебе на карту в течение пары дней. В «Эре» больше не появляйся. Поняла меня? – последние слова мужчина произносит с нажимом, повышая голос, словно думает, что я его не расслышала с первого раза.

Мне требуется несколько секунд, чтобы справиться с собой и эмоциями, вставшими комом в горле.

– Поняла, – голос звучит глухо и хрипло.

– Всё. Пока. – Начальник сбрасывает вызов, а я так и стою на углу дома, перед пешеходным переходом. На той стороне улицы светофор показывает зелёный, таймер отсчитывает последние секунды:

«Четыре, три, два, один…»

Загорается красный.

В веренице немногочисленных автомобилей взгляд выхватывает яркое жёлтое пятно – курьер на велосипеде, облачённый в плотный длинный дождевик. Редкие прохожие вдруг начинают суетиться: те кому, безусловно, повезло больше прячутся под зонтами, а те чьё везение или же элементарная предусмотрительность оказались ниже положенного прикрывают головы кто пакетами, кто сумками, кто просто натягивает кофты или лёгкие куртки. Иные же прячутся под навесами небольших магазинчиков.

Лишь спустя долгие секунды до меня доходит, что начался ливень. Хаотичная стена воды окрашивает всё вокруг серыми тонами – невысокие старинные здания; широкий ещё мгновение назад насыщенно-зелёный газон, разделяющий проспект на две части; советский трамвай грязно-красного оттенка, остановившийся на перекрёстке в гуще безликих машин.

Светофор на той стороне улицы, наконец, загорается зелёным, и я неторопливым шагом иду в никуда.

5

«– Одумайся, Артём! Если ты действительно знаешь, чьих это рук дело – напиши заявление. Я лично за него возьмусь… – дядя Валера не успевает закончить. Его обрывает грубый и демонстративный смех моего брата. Меня пугает этот смех и тон, с которым он говорит затем… Я едва узнаю в нём родного человека:

– Ты идиот, если действительно считаешь, что с помощью закона этим мразям хоть что-то можно сделать!

– Артём, – строгое. – Тише. Леру разбудишь…

Сжимаюсь комочком, будто лишь одно упоминание моего имени может выдать сам факт того, что, на самом деле, я уже давно не сплю. Я слушаю. Внимательно и осторожно. Мне не понятны многие моменты диалога, но зато я понимаю, что речь идёт о родителях, о Лизе и что Артём всё ещё ищет виновных.

Но почему он так резок с дядей Валерой? Он ведь наш друг. Друг нашего отца, нашей семьи. А ещё мне непонятно почему он вдруг не доверяет полиции?

– Пока ты там будешь заполнять свои бумажки и вести расследование, которое, понятно же, растянется на месяцы, а то и годы… – брат делает паузу, после чего голос становится едва слышным: – Они будут продолжать убивать. Будут продолжать калечить чужие жизни. Безнаказанно. Без страха за свои собственные. Не работают законы в этой стране, дядь Валер. Не работают. От этих сволочей можно избавиться только их же методами.

– Не все менты продажные, Артём.

– Да… не все, но и тех достаточно.

Голоса вновь стихают, но ненадолго.

– Ты что, правда, собрался охотиться на них? Или какой у тебя план, Артём? Что ты можешь против них в одиночку? Да они поймают тебя раньше!

– У меня вариантов немного… – эта фраза звучит настолько обречённо, с такой безумной горечью и болью, что на глазах невольно наворачиваются слёзы. Я почти не понимаю что за кошмарные вещи обсуждают два самых близких и самых дорогих из оставшихся мне людей, но будто нутром чувствую – это что-то плохое… Очень плохое.

– Ну тогда о Лерке хотя бы подумай. Ей всего пятнадцать! Если тебя грохнут, она останется сиротой. Такой жизни ты хочешь для сестры?

По телу бегут неприятные мурашки, и страх сковывает горло металлическими цепями. Душит. Ответа нет очень долго. И когда мне кажется, что я его так и не услышу, брат тихо произносит:

– Нет. Не хочу… – и снова пауза. – Но не я это начал, дядь Валер. И по-хорошему её жизнь уже напоминает ад… как и моя».

6

Окрестности окутывает густое тягучее безмолвие вперемешку с далеко не летней прохладой и липкой промозглой сыростью. Там и тут, со всех сторон окружают высокие, будто вековые ели и сосны. А над головой угрюмое клубящееся серыми тучами небо отбрасывает глубокие тени, пряча за своим массивом яркий солнечный свет. Кажется, что его здесь и не бывало вовсе. Никогда.

Здесь не слышно птиц, насекомых или какой-то иной живности. Единственные кто осмеливаются нарушать тишину этого места – люди. Обычные прохожие – безликие, погружённые в свои глубочайшие мысли и, как правило, безмолвные. Здесь не принято много говорить. Разве что только… плакать.

Кладбище, наверное, не самое лучшее место, куда стоит отправляться в ливень, но ничего лучше я придумать не смогла. Повезло, что за время пока добиралась, дождь закончился. Хотя это маленькое обстоятельство едва ли можно назвать везением. Если только с большой натяжкой.

Холодно. Мокрая одежда неприятно липнет к коже, покрытой мурашками. Плотнее запахиваю плащ, обхватываю себя ладонями за плечи, пытаясь унять дрожь. Сжимаю челюсти, чтобы не колотились друг об друга. Лучше не становится, но и уходить в то же время совершенно не хочется. После встречи с Виктором моя комната в коммуналке, должно быть, самое последнее место, где я хотела бы сейчас оказаться. И раз уж меня лишили работы, а та, что её заменила ещё неизвестно, куда в итоге приведёт – могилы родителей и брата показались мне самым гостеприимным местом в целом мире.

Они смотрят на меня с чёрных гранитных плит с искусственными улыбками на серых лицах и странным немым укором в глазах.

Когда-то я и предположить бы не осмелилась, что буду вот так вот стоять среди бесчисленного количества могил и смотреть на надгробия самых близких и самых дорогих мне людей. Что простая обыденность и человеческая теплота могут стать для меня настоящей роскошью. В те далёкие дни всё воспринималось иначе, казалось привычным и, возможно, даже незыблемым, как сама суть мироздания.

Ложь…

В мире нет ничего, что не имело бы своего завершения. Ожидаемого, радостного или же драматического.

В этом мне ещё только предстояло убедиться. Мне – обычному подростку, никогда не задумывавшемуся о чём-то подобном. В меру жизнерадостному, в меру капризному, в меру любимому. Со своими подростковыми мечтами, планами, юношескими и такими бессмысленными переживаниями. Тогда я и помыслить не могла, что один единственный день разделит мою жизнь на «до» и «после». Что есть силы способные с лёгкостью превращать чужие жизни в настоящее пепелище, угли которого будут тлеть ещё долгие-долгие годы, доставляя невыносимые муки, агонию, продлевая этот один большой и бесконечный кошмар.

Прошло немногим больше девяти лет, а на пепелище том всё по-прежнему. Лишь воспоминания с годами затираются сильнее, становятся бледнее, оставляя после себя голые эмоции и пепельный привкус во рту. Горечь от осознания, что мой родной брат, мой любимый драгоценный братик оказался хладнокровным убийцей.

Мне до сих пор не верится, что в нём нашлось достаточно жестокости, чтобы убить собственного отца, а затем мать и невесту.

Почему в этом списке не оказалось меня?

Ещё один вопрос, ответ на который я силюсь найти уже несколько лет. У него было немало шансов довести начатое до конца, ведь после гибели родителей я жила под одной крышей с этим жестоким человеком, находясь в полном неведении. Даже не подозревая, что в этот жуткий кошмар нас обоих низверг именно он – своими тёплыми любящими руками.

Но он не убил.

Сейчас я всё больше сомневаюсь в том, что возложенные на моего брата преступления вообще имели к нему хоть какое-то отношение.

Артём погиб спустя несколько месяцев после родителей – был застрелен в какой-то грязной подворотне на окраине города, будто бешеный пёс. После этого расследование, которое велось по факту убийства моей семьи, резко спустилось на тормозах. Словно кто-то старательно заметал следы и скрывал улики. А когда дядя Валера – сослуживец отца и близкий друг нашей семьи – сообщил, что у него забрали дело и передали его какому-то другому следователю, я и вовсе отчаялась узнать правду, не говоря уже о том, что виновные будут наказаны. И завершающим ударом стало «неожиданное» раскрытие столь вопиющего преступления – все убийства повесили на моего тогда уже покойного брата.

Странно. Непонятно. Однако такой расклад всех устроил.

Никто и слушать не стал зашуганную, бьющуюся в периодических приступах и несущую какой-то бред про людей в чёрных масках меня. Тогда я этого ещё не понимала, но после событий дня, который почти полностью стёрся из моей памяти, я заработала посттравматическое стрессовое расстройство и большую часть сопутствующих ему симптомов.

Наверное, в какой-то степени я была безумна уже тогда.

Мне пришлось слишком быстро и слишком рано повзрослеть. Окунуться в уродливую неприглядную реальность взрослого мира. Хотя я всё же смогла найти из неё выход. Потребовалось некоторое время, но я смогла – бесконечные истерики и попытки суицида в промежутках между издевательствами и жестокостью со стороны сверстников и работников детского дома стали для меня нормой. Спустя ещё какое-то время, которое смешалось в одно сплошное и едва различимое пятно меня определили в государственную психушку, тактично называемую реабилитационным центром неврологии.

Последующие годы превратились в бесконечную борьбу за право называться «нормальной», и пока я в этом не особо-то преуспела. Нормальная жизнь, нормальное состояние, нормальное восприятие окружающего мира, само слово «нормальное» стало чем-то вроде насмешки, издевательства. Недосягаемым образом меня прошлой.

Едва ли хоть кто-то в те далёкие годы мог предположить, чем всё закончится. Никто не смог бы рассказать или предостеречь. А даже если бы такое чудо случилось… едва ли я сама смогла бы поверить в столь пугающую, совершенно не вяжущуюся с образом нашей, как мне казалось тогда, идеальной семьи сказку. Неправдоподобный вымысел. Бред.

Никто… Кроме меня же самой в будущем.

Меня стоящей сейчас перед могилами единственных близких людей, закрывающей ладонью рот и беззвучно ревущей. Меня до сих пор не верящей, что весь этот кошмар произошёл и, увы, до сих пор продолжает происходить.

Я отчётливо помню день, когда покидала реабилитационный центр. Без смысла в жизни, опустошённая и плохо понимающая, как можно после всего пережитого вновь вернуться к, чёрт побери, нормальной(!) жизни. В тот момент единственная мысль, что не утратила за прошедшее время красок и не затёрлась в памяти, как прочие – это выяснить, что же всё-таки произошло в тот злополучный день.

Нет, я не собиралась идти путём, который ранее избрал мой брат. Не собиралась мстить или искать справедливости, даже когда выяснила имя заказчика. Я просто хотела понять, просто хотела узнать правду. Тогда мне казалось, что если удастся разгадать эту жуткую тайну, я смогу двигаться дальше. Смогу, наконец, избавиться от кошмаров, триггеров, что раз за разом и по сей день кидают меня в панические атаки, сковывают и не позволяют сделать шаг, принять решение, перебороть эти железобетонные барьеры в собственной голове. Избавиться от страха перед самой собой.

И чем больше искала, чем больше окуналась в это безумие, тем больше убеждалась – это не панацея. В происходящем с нами нечасто бывает сокрыт какой-то смысл или высшее провидение, кара, как любят говорить люди, погружённые в веру или что-то подобное.

Всё, что с нами происходит – это лишь следствие, длинная цепочка событий, в которых мы не всегда принимаем участие и ещё реже имеем какой-то вес. Это лишь стечение обстоятельств, которые затем привели к тому или иному исходу. Однако этот исход не обозначает окончание или крах всего. Нет. Жизнь непостоянна и сумбурна. Она длится до тех пор, пока продолжаешь дышать. Даже если добровольно связал себя по рукам и ногам, полностью обездвижил и запер в маленькой тёмной комнате – она не останавливается. Она неумолимо ведёт тебя…

Куда?

К своей судьбе?

В будущее?

Моё будущее на поверку оказалось мало отличимым от прошлого. Оно привело меня к виновнику всех моих бед, позволило рискнуть, совершенно не понимая, во что ввязываюсь, и что буду делать, когда окажусь лицом к лицу с тем, чьё влияние и власть сотворили со мной всё это. Моё будущее привело меня в «Эру», прямиком в лапы монстра, который, кажется, ещё не понял кто я такая.

Я искала спасения от своих страхов, искала избавления, а по итогу, кажется, нашла месть. Ту самую, от которой пыталась спрятаться, чтобы не повторять ошибок брата. И теперь лишь осталось выяснить, сколько отведено времени, прежде чем меня разоблачат, и хватит ли духу довести начатое до конца.

В контексте вселенной – это едва ли что-то кардинально изменит, однако для меня… Возможно, именно это позволит мне, наконец, вдохнуть полной грудью. И, возможно, стоя над пропастью хотя бы на короткое мгновение я смогу вновь вернуться в то беззаботное время, когда я ещё могла улыбаться и радоваться жизни.

7

Через некоторое время после болезненной встречи с прошлым, когда более-менее прихожу в себя отправляюсь в первую попавшуюся кафешку, заказываю себе кофе и шоколадный маффин. Не самая полезная пища, если учесть, что за целый день во рту и крошки не было, однако давно притупившееся чувство голода и отрешённое состояние едва ли позволят затолкать в себя больше. Я будто призрак. И уверена, не только веду себя так, но и выгляжу.

Остаток дня трачу на бесцельную прогулку по городу. К вечеру становится теплее, да и одежда почти высыхает. Хотя нужно признать – меня мало беспокоит тот факт, что с лёгкостью могу подцепить простуду или что ещё похуже. Наверное, подобное поведение можно интерпретировать как безответственное, однако когда твоя судьба находится в лапах жестокого бандита с крутыми связями – простуда и иже с ней начинают казаться детским лепетом.

Я даже не замечаю, как ноги приводят меня прямиком к теперь уже бывшему месту работы. Прихожу в себя, когда понимаю, что нахожусь на знакомой улице, а взгляд выхватывает тёмную дверь с той стороны дороги. Сверху переливается разными огнями яркая размашистая вывеска «Эра», отчётливо доносится глухое ботание клубной музыки, завлекая всех желающих провести этот вечер в пьяном угаре и пылу танцев.

Зачем пришла сюда?

Непонятно.

Возможно, просто рефлекс ведь сегодня должна была быть моя смена. Или же очередное провидение судьбы, потому что именно в тот момент, когда уже собираюсь развернуться и пойти в обратную сторону, к входу подъезжает смутно знакомая чёрная иномарка. Постепенно я узнаю автомобиль, равно как и его владельца – он выбирается из машины, сразу же впиваясь в меня пристальным взглядом.

Конечно же, он меня заметил – стоящую посреди улицы, чёрт пойми, на кого похожую после сегодняшнего приключения.

В голове мелькает глупая мысль помахать рукой человеку, имени которого до сих пор так и не знаю, а следом за ней возникает вопрос: узнал ли? И ответ приходит довольно быстро, гораздо быстрее, чем я могла ожидать – он отворачивается. Просто отворачивается, хлопает дверью, ставит иномарку на сигнализацию и быстро направляется к входу в «Эру».

Сделал вид, что мы не знакомы?

Ожидаемо. Мы ведь, и правда, не знакомы. И я на его месте, скорее всего, тоже предпочла бы компанию, например, шумной и весёлой Насти, чем свою собственную. Хотя о чём речь? Будучи даже на своём месте большую часть времени я искренне не желаю проводить время с самой собой.

Недолго наблюдаю за мужчиной, рассматриваю – простое любопытство. У него тёмно-русые волосы, широкие плечи скрытые кожаной курткой, хорошая фигура, уверенная, даже в какой-то степени агрессивная, походка. Такие, как он, нравятся девочкам – целеустремлённые, знающие чего хотят и как это получить. Возможно, при других обстоятельствах он бы и мне понравился. Возможно, я бы даже смогла влюбиться в такого… а затем он бы разбил мне сердце.

По телу пробегает мороз. Последняя мысль снова возвращает к тому монстру.

Это бред и идиотизм, Лера…

Сущее безумие думать так о человеке, который работает на того самого монстра. Который во второй раз сопровождал тебя на аудиенцию к нему. Он такой же. Бандит и убийца. Сколько жизней он сломал, прежде чем добрался до тебя? Ответ очевиден – много. Скорее всего, им нет числа. Трупы на пути достижения своей цели никто не считает.

Наблюдаю, как он по-свойски здоровается с охранником, минует проход для ВИП-клиентов и скрывается за дверьми клуба.

Что ж… Думаю, самое время и мне поскорее убраться отсюда. Чудовище ясно дало понять, что не желает видеть меня в подобных местах и уж лучше лишний раз не рисковать и не испытывать судьбу. Кто знает, как скоро его подручный сообщит о том, что видел меня здесь. И ещё более не понятно, чем это может для меня обернуться.

8

Я не нахожу себе места. Впервые моя комната в коммуналке кажется настолько крошечной, что буквально не знаю, куда себя деть или лучше всего спрятать.

Сотовый молчит. Это напрягает и радует одновременно.

Средних размеров телевизор, закреплённый на кронштейнах в кухонной зоне недалеко от верхних ящиков гарнитура, транслирует музыкальный канал. Один из моих любимых. Там крутят много композиций из семидесятых и восьмидесятых, в основном зарубежных исполнителей и нередко можно услышать песни разных жанров, снискавшие мировую популярность.

Однако сейчас даже любимая музыка, которая всегда успокаивала и позволяла хотя бы на короткое время забыться, не приносит должного эффекта. Я то и дело брожу по комнате, из комнаты в ванную и обратно, будто дикий зверь, запертый в клетке. Внутри клокочет нехорошее предчувствие, и я понятия не имею с чем именно его связывать.

С очередным приступом тревожности?

Нарастающей панической атакой?

Бессонницей?

Или же с недавней встречей с тем мужчиной? Он наверняка уже всё рассказал монстру. А быть может, я просто боюсь, что и сегодня тоже мне придётся с ним встретиться. Чёрт… Это безумие. Нет ничего хуже неизвестности. Разве что невозможность хоть как-то повлиять на то, что в итоге нагрянет из этой самой неизвестности.

Останавливаюсь у кровати уже раз в сотый, быстро стягиваю с себя кофту, затем джинсы, носки. Оставшись в нижнем белье, обхватываю себя руками, ссутуливаюсь и так стою несколько секунд. Мне снова холодно, хотя умом прекрасно понимаю, что подобного не может быть – в комнате есть обогрев на случай прохладных летних дней, когда отключают центральное отопление и в данный момент он работает.

– Нужно принять душ… – произношу в пустоту, после чего сразу иду в ванную комнату.

Не знаю, сколько проходит времени, кажется, что совсем ничего. Я успеваю только погрузиться в горячую воду и намочить волосы, как вдруг раздаётся настойчивый стук, пугая меня до смерти. Не двигаюсь. Так и стою под сильным напором воды, смотрю на дверь ванной и молюсь, чтобы мне послышалось.

Ко мне никто не пришёл…

Никто не пришёл…

Нет…

Однако стук повторяется.

– Лерка! – слышу глухой и почти не разборчивый голос, в котором узнаю соседа.

Быстро перекрываю поток воды, отодвигаю шторку и выбираюсь из ванны.

Снова стук.

– Лерка! Это дядя Вова! Открой!

На глаза попадаются футболка и спортивные штаны, в которых обычно хожу по дому и сплю. Быстро натягиваю их на мокрое тело, выхожу в небольшую прихожую, поворачиваю несколько раз ключ и толкаю тяжёлую входную дверь.

– Что случилось, дядь Вов… – так и застываю с приоткрытым ртом.

– К тебе тут пришли, – сосед как-то странно щурится, старательно скрывая ухмылку. – Жених, что ли?

А я не могу вымолвить ни слова. Внешний холод просачивается через поры, заполняет собой внутренности и медленно превращает меня в ледяную статую. Толкнёшь, и она разлетится на тысячи осколков от соприкосновения с полом.

– Жених-жених, – с кривой ухмылкой произносит визитёр, отодвигая дядю Вову в сторонку. – Спасибо. Дальше мы сами.