Иринка-рябинка [авторский сборник]

«Общество хитрецов»

Это не я придумал «общество хитрецов», это придумал Толя Резапкин. У нас в 3-м «А» его звали Внезапкин. Он очень был быстрый на разные выдумки, только я на них не попадался. Но потом и мне не повезло.

В четверг на большой переменке я решил не завтракать, а сэкономить на кино деньги, которые мне дала мама. Ведь у меня было яблоко, а витамины важнее для человека, чем котлета с картофельным пюре.

Я откусил кусок яблока и тут же поперхнулся, потому что подбежавший Толя толкнул меня локтем.

— Ты чего толкаешься?

— Не понимаешь? Это мои позывные. Я вызываю тебя на важный секретный разговор.

Тогда я положил в карман надкусанное яблоко. Когда жуёшь — отвлекаешься, а если разговор действительно важный и секретный, то отвлекаться нельзя.

— Генка, ты можешь молчать?

— Когда не знаю урока, приходится! — сказал я.

— Я не про то. Ты можешь молчать, если я тебе открою тайну?

— Например? — спросил я.

— Например, я предлагаю тебе вступить в «общество хитрецов».

— А Вовка Котельников там будет?

— Вовка не будет. Третий проболтается. Тайну могут сохранить только двое, и я выбрал тебя.

Значит, зря моя бабушка говорила, что любой может меня вокруг пальца обвести. Толя думал обо мне иначе. Он считал меня самым хитрым в классе. Мне это понравилось, и я согласился вступить.

— А что мы будем делать в этом хитром обществе? — спросил я.

— Разное. Главным образом, разыгрывать девчонок. И так хитро, что никто не узнает, что это сделали мы.

— Знаешь, Толя. Давай мы придумаем себе пароль. Так будет ещё интересней.

— Я уже придумал, — ответил Толя. — Пароль будет «ох!», что сокращённо означает: «общество хитрецов». А отзыв на пароль — молчаливый кивок головой.

Мне не очень понравился «молчаливый кивок». Куда интересней, если бы свистнуть или хотя бы несколько раз щёлкнуть языком. Но, наверно, так было надо для сохранения тайны.

В основном мы договорились, и Толя отправился в школьный буфет есть клюквенный кисель. А ко мне подошла Юля Полякова.

Она сказала, что смотрела в среду футбол по телевизору и болела за «Спартак». Она болела не за «Спартак», она болела от любопытства. Говоря по-футбольному, она делала «финт» — обманное движение, чтоб отвести мне глаза.

— Между прочим, Гена, о чём это вы сейчас шептались с Внезапкиным?

— Так я тебе и сказал! Чего захотела! Это тайна, которую знают только два человека на земле.

— И что же они знают?

— Что вам, девчонкам, придётся плохо от нашего «общества хитрецов»!

— Значит, об этом вы и договаривались с Толей?

— Мы? Договаривались? Откуда ты знаешь? Я тебе ничего не сказал и не скажу, как бы ты ко мне ни приставала. Ясно?

— Ясно! — ответила Юля.

Наконец-то она сообразила, что от меня ничего не добьёшься!

В пятницу утром мы с Толей встретились в раздевалке. Он засовывал свои галоши в мешок, на котором было вышито «А. Р.».

— Пароль? — спросил я довольно тихо, потому что в раздевалке были наши девчонки.

— Ох! — ответил Толя.

— Ох, ох! — повторил я и потом молча кивнул головой.

И вдруг со всех сторон послышались вздохи.

— Ох! — вздохнула Юля Полякова.

— Ох-ох-ох! — застонала её подруга. Таня Рудина.

Я посмотрел на Толю, он на меня. Мы отошли в сторону.

— Это ты проболтался? — прошипел Толя.

— А я думал — ты.

— Что случилось, девочки? — заглянула в раздевалку Оля Булочкина. — Почему вы все охаете?

— Как же нам не охать? — ответила Полякова. — Ведь нам бедным придётся плохо от «общества хитрецов». Ох-ох-ох!

И девочки засмеялись, а звонче всех толстенькая Булочкина.

— Они подслушали! — сказал я Толе.

Ну, до чего же хитры! Нас было только двое, и то, они всё разузнали. А, если б нас было трое? Тогда они, наверное бы, знали даже то, чего мы не знали сами.

— Ладно, ладно, — сквозь зубы сказал Толя. — Завтра, в субботу, я буду дежурным. Посмотрим, кто посмеётся завтра!

В субботу уже с первого урока в классе отвратно пахло. Хуже всего было мне, потому что пахло от Толи, с которым мы вместе сидели за одной партой.

— Слушай! Почему от тебя так неважно пахнет? — спросил я.

— Это научный запах! — ответил Толя. — Смотри!

Оказывается, у него в карман был насыпан какой-то беловатый порошок. Толя объяснил мне, что если насыпать этот порошок в бутылочку с водою, то не успеешь просчитать сорок раз «Али-баба и сорок разбойников», как на последнем «баба» и бабахнет.

— Вот мы и проучим девчонок, — сказал Толя, — насыпем порошок в чернилку Булочке. Что чернила, что вода — всё равно.

— Но почему именно к Булочке? — сказал я. — Она ведь даже не подслушивала.

— Пусть. Но она смеялась!

— Так она всегда смеётся, даже когда совсем не смешно. Помнишь, в детском театре, когда ходили всем классом?

— Мы не театр, а «общество хитрецов», — сказал Толя. — Какие же мы хитрецы, если не можем проучить девчонок?

— Уж лучше тогда насыпать Поляковой.

Толя свистнул.

— Фью! Полякова пожалуется, а Булочка нет. Я уже у неё всё хитро вызнал.

— Как вызнал?

— Я спросил, согласна ли она, что ябеда самый позорный человек? И она сказала: «Согласна».

Конечно, насыпать порошок в чернилку к Булочке было технически удобнее. Она сидела прямо против нас через проход. Но мне нравилась Булочка — такая розовая, толстенькая, с изюмными глазами. Недаром её прозвали «Булочка».

Мне было жалко её взрывать.

— Может, лучше дёрнуть её за косу? — предложил я.

— Старо! — фыркнул Толя. — В наш век техники дёргать девчонку за косу может только отсталый человек. И потом, не волнуйся, её жизнь вне опасности.

— Ручаешься?

— Научно точно. Брызги, лёгкий испуг, и всё.

Тогда я согласился, потому что не хотел быть отсталым и потому что он ручался, что Булочка будет цела.

На второй переменке мы первыми со звонком ворвались в класс. Я прикрывал Толю, а он, схватив Олину чернилку, стал сыпать туда порошок.

— Она! — толкнул я Толю локтем, потому что к нам приближалась Булочка.

У неё были очень смешные короткие косички. Они так твёрдо торчали в разные стороны, как будто в них была вставлена проволока. Может, я поэтому и предлагал дёрнуть Булочку за косы. Мне хотелось выяснить: есть ли в них действительно проволока или нет?

— Порядок! — шепнул мне Толя, и мы быстро проскользнули за нашу парту.

Ребята рассаживались по местам. Только Булочка всё ещё стояла в проходе и, покачивая проволочными косичками, с ужасом смотрела на свою чернилку. Она всё поняла.

— Ябеда самый позорный человек! — громко напомнил ей Толя.

Булочка ничего не ответила.

Я думал, что она заплачет, но она не заплакала. Только часто-часто моргала, и лицо у неё стало серо-белое, как тот научный порошок.

Все встали, здороваясь с учительницей.

— Садитесь! — сказала учительница, села сама за стол и заглянула в журнал.

И вдруг Булочка, прежде чем сесть, быстро схватила чернилку, в которую был насыпан порошок, и переставила к нам на парту.

Тут Толя вскочил, чтоб переставить чернилку обратно, но было уже поздно. Учительница смотрела не в журнал, а прямо на нас, и глаза у неё были строгие, как прошлый раз, когда я не выучил урок.

— Садитесь! — повторила учительница.

Толя сел, но тогда я вскочил. Хотя Толя прикрыл рукой чернилку, однако она шипела, словно змея.

А что, если научно неточно насчёт лёгкого испуга и нас с Толей сейчас взорвёт?

— Что с вами? — строго спросила учительница. — Кажется, я в третий раз повторяю: садитесь.

Я сел. Мне стало, сперва холодно, а потом так жарко, что я даже ушами чувствовал жар.

Мне вспомнилась моя бабушка, которая любила мудрые народные пословицы и поговорки. Летом я обещал исправиться, но, согласно бабушкиной поговорке, этого, нужно ожидать после дождичка в четверг! А лето было на редкость засушливое.

Когда мама поругалась с водопроводчиком, бабушка грустно заметила: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться». И правда: целую неделю мы жили без воды.

Что бы теперь сказала моя бабушка, как бы она выразилась? «Не рой другому яму…» Вот именно: не рой!

Толя сидел весь бледный, опустив голову, и что-то шептал. Наверно, он считал про себя свои сорок разбойников, наверно, он уже сосчитал…

— Резапкин! Что ты держишь в руке? — спросила учительница. — Сейчас же положи руки на парту.

Толя отнял руку от проклятой чернилки, и я зажмурился.

Это получилось очень кстати. По крайней мере, брызги, которые из неё вылетели, не попали мне в глаза.

И тут мне с Толей пришлось встать в третий раз.

— Кто устроил эту гадость? — спросила учительница.

— Мы! — машинально ответили я и Толя.

Весь класс захохотал, а звонче всех опять же она — Булочка.

Я посмотрел на Толю и увидел, что он весь пятнистый, прямо как в зоопарке леопард. На подбородке, на лбу, на носу у него были чёрные пятна. Я чувствовал, что чернила текут и по моим щекам.

Понятно, почему они все смеялись.

Но нам с Толей было совсем не смешно. Мало того, что мы мыли пол в классе, мало того, что нас проработали дома, нам ещё досталось и на совете отряда. Вот уж где действительно было: ох, ох!

С тех пор я больше не дразню девчонок. Кто знает, что они ещё могут сделать, раз они сумели перехитрить даже «общество хитрецов».

Теперь это общество развалилось. Один чело век — уже не общество, а я лично больше в нём не состою. Я из него выступил — с меня хватит.