Ирландский предатель - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора М. Джеймс (ч. 2)

Я опрокидываю вторую рюмку, запивая ее закипающим пивом. Они нарушили традицию, чтобы избавиться от моего отца и его схем и сохранить союз с русскими, чего я в любом случае никогда не одобрял, учитывая деловые отношения Андреева, но они хотят сделать то же самое с Лиамом за то, что он разорвал помолвку с Сиршей. Конечно, это оскорбление старой и уважаемой семьи и не очень хороший признак его приверженности месту, которое ему никогда не суждено было унаследовать, но вряд ли это тот же грех, из-за которого убили моего отца.

Нетрудно понять, почему Грэм так быстро согласился с этим и предложил меня в качестве замены, помимо оскорбления в адрес его дочери. Очевидно, что Лиам выступает против того, как все делалось всегда, не давая Грэму той власти, которой он жаждет. Он думает, что, если он вернет меня обратно, я подчинюсь и вернусь к старому статус-кво.

— Он чертовски неправ, — мрачно думаю я про себя, допивая свое пиво и жестом приказывая бармену принести мне еще. Если я все-таки вернусь, то это будет с намерением управлять делами по-своему, формировать таблицу в соответствии с моим стилем руководства, который на данный момент далек от того человека, которым мой отец пытался заставить меня быть.

Я узнал, насколько сладок вкус свободы и каково это, начать строить собственную империю без вмешательства моего отца, и я не спешу отказываться от нее.

— Ты выглядишь здесь немного одиноким. — Тихий голос доносится слева от меня, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть симпатичную блондинку, скользящую на табурет рядом со мной, одетую в черное платье на тонких бретельках с воздушной неровной юбкой, открывающей часть ее бедер с обеих сторон, и черные сапоги до колен на каблуке. У нее широкие бедра и грудь, она перекидывает волосы через плечо, чтобы мне было хорошо видно, что это за вид. Я легко могу представить, как склоняю ее над своей кроватью, набиваю полные ладони этой спелой попкой, одновременно насаживая ее на свой член.

— Как мужчина может быть одинок, когда у него есть свежее пиво? — Спрашиваю я с усмешкой, благодарный за то, что отвлекся, когда бармен пододвигает ко мне новую порцию, слегка приподнимая ее к себе.

— Это пиво согревает тебя ночью? — Она кокетливо улыбается, поворачиваясь ко мне, и я вижу ее глубокое, щедрое декольте, когда она это делает.

Груди Сирши прекрасны, но в лучшем случае их немного. Дерзкие и упругие, это точно, но у этой женщины они просто великолепны, почти перекрывая вырез ее платья. Я пытаюсь сосредоточиться на этом, а не на воспоминании о том, как Сирша, скрестив руки на груди, приподнимала декольте в том гостиничном номере, когда спорила со мной.

Иисус, Мария и Иосиф. Я чувствую пульсацию в своем члене при одной мысли о ней. Хорошо, что Грэм не отходил далеко и что она настаивала на том, что она девственница, иначе я бы овладел ею на той кровати с задранными ногами. Она свела меня с ума от желания только для того, чтобы помешать мне, как только мы поднялись в ее комнату, и теперь я расстроен, как жеребец в брачный сезон, когда поблизости нет кобылы для гона. За исключением того, что эта женщина выглядит так, словно готова к этому, и я не склонен ей отказывать.

— Чем травишься? — весело спрашивает она, указывая на пустые рюмки. — Джин? Водка? Виски?

— Никогда водка, — говорю я ей с содроганием. — Но виски я всегда предпочитаю или хороший джин.

— Я и сама любительница джина, — говорит она с улыбкой и машет рукой бармену. — Две порции Сапфирового, пожалуйста. Один для меня и один для джентльмена.

Я смеюсь, делая еще один большой глоток пива.

— О, милая, уверяю тебя, меня трудно назвать джентльменом.

— Тогда тем лучше. — Она заговорщически подмигивает мне. — Боюсь, я тоже не очень-то похожа на леди.

Блядь. Все становится на свои места даже легче, чем мне кажется в большинстве ночей. Тем не менее, сегодня вечером мне трудно проявить тот же энтузиазм, что и обычно, и все из-за чертовой Сирши и ее заговоров с отцом.

Этим утром я бы сказал любому, кто спросил, хотя никто бы этого и не сделал, что я годами ни разу не вспомнил о Сирше О'Салливан. Но это не совсем так. Я достаточно хладнокровно вел себя в отеле, желая, чтобы она думала именно так. Правда в том, что я думал о ней снова и снова с тех пор, как уехал из Бостона, особенно когда тоска по дому стала особенно сильной.

В конце концов, она была той девушкой, которой когда-то давно суждено было стать моей женой. Черт возьми, я даже подумал о ней, когда она появилась на складе, и не узнал ее, вместо этого поверив, что это просто другая девушка с чертами лица, которые напомнили мне Сиршу. Тогда, в Бостоне, я не чувствовал к ней глубокого влечения, ничего подобного тому, что было сегодня вечером. Но все равно, она была красива даже тогда. Иногда я задавался вопросом, какой бы она была на месте моей жены, какая жизнь у нас была бы, если бы все сложилось по-другому, обычно всегда после нескольких рюмок в те вечера, когда я никуда не ходил.

Теперь она здесь, во плоти, всего в нескольких милях отсюда. Все, что мне нужно было бы сделать, это сказать "да", сесть на рейс до Бостона, и она была бы моей. Она и все, что она скрывала от меня сегодня вечером.

Бармен ставит перед нами порции джина, и девушка ослепительно улыбается мне, поднимая свою.

— Как ты думаешь, за что нам следует выпить? — Спрашивает она, и я делаю все возможное, чтобы отвлечься от мыслей о Сирше.

— Сначала представься, — говорю я с ухмылкой. — Или у тебя есть привычка сначала знакомиться с мужчинами, а потом называть им свое имя?

— Немного таинственности придает пикантности вечеру, тебе не кажется? — Она чокается своей рюмкой с моей, мы оба осушаем ее вместе, и она тянется за своим стаканом с водой. — Эми, — говорит она, сделав глоток. — Ничего особенного, я знаю.

— Хорошее имя. — Я делаю еще один глоток пива. — Уильям Дэвис.

— Может, пожмем друг другу руки? — Она подмигивает мне. — У меня есть кое-что еще, чем я могу пожать тебе руку, если ты захочешь сходить в клуб. Или мы можем просто отправиться к тебе, или ко мне.

— Думаю, ко мне. — Я оплачиваю счета, достаточно, чтобы покрыть и мои напитки, и шоты, и Эми надувает губы.

— Не можешь позволить даме угостить тебя выпивкой?

— Ты сказала, что ты не леди. — Я обнимаю ее за талию и веду к двери. — Ты умеешь ездить верхом?

— На члене? — Она смеется, и я тоже фыркаю, открывая дверь навстречу теплому ночному воздуху.

— Мотоцикле, — уточняю я, и она слегка бледнеет, поднимая ногу, чтобы я мог видеть ее высокие каблуки.

— Я поймаю такси, — говорит она. — Просто дай мне адрес.

— Мы можем сделать это вместе, — дружелюбно говорю я ей. — Я просто позвоню своему знакомому и попрошу его прислать кого-нибудь за мотоциклом.

Обычно мне не хотелось бы оставлять где-нибудь свой байк, пока Джейкоб или кто-нибудь другой не приедет за ним, но я достаточно хорошо знаю бармена и большую часть здешних клиентов, чтобы доверять им. Вместо этого я оставляю его в задней части бара, посылаю Джейкобу сообщение, присоединяюсь к Эми у входа, и мы вместе ловим такси.

Она садится в теплый салон, и я, морщась, следую за ней, называя водителю свой адрес. Когда я это делал, мне казалось, что это хороший жест, но в тесном пространстве с затхлым воздухом и запахами предыдущих клиентов я уже начинаю тосковать по своему мотоциклу.

Эми о чем-то болтает, ее рука на моем колене, но я думаю о предыдущей поездке, и о Сирше на заднем сиденье моего байка, ее руки крепко обвились вокруг моей талии, когда она прижималась ко мне, моя куртка накинута на ее плечи, аромат ее волос щекочет мои ноздри, пока мы мчимся по дороге к ее отелю.

Теперь, зная, что это была Сирша, мне кажется тем более невероятным, что она действительно села на мой мотоцикл. Сирша, последняя женщина в мире, о которой я когда-либо думал, что она сядет на заднее сиденье мотоцикла. Тем не менее, она действительно казалась взволнованной этой идеей. Или, может быть, это была просто еще одна часть представления.

Эта мысль по какой-то причине действительно выводит меня из себя, больше, чем любая другая. Это переносит меня через всю поездку на такси обратно в мою квартиру, на тротуар и вверх по лестнице, пока я открываю дверь и впускаю Эми внутрь.

— Милое местечко, — говорит она, когда я включаю свет.

— Спасибо. — В нем нет ничего особенного, по крайней мере, по сравнению с домом, в котором я вырос, бостонским колониальным зданием, которое по сравнению с этим было бы особняком. Это достаточно милая квартира в стиле лофт, с полами, по крайней мере, из настоящего твердого дерева, и большими окнами рядом с тем местом, где стоит моя кровать. Когда я уходил, они были закрыты от дождя, но теперь, когда он прекратился, я подхожу и распахиваю их, впуская теплый, омытый дождем летний воздух.

— Хочешь еще выпить? — Спрашиваю я, указывая на бар со спиртным, но Эми качает головой, направляясь ко мне через комнату.

Ее тело мгновенно прижимается к моему, ее светлые волосы рассыпаются по спине, когда она приподнимает подбородок для поцелуя.

— Я думаю, что возьму это вместо этого, — говорит она, когда ее губы ищут мои, а мои руки находят ее талию.

Это все просто… Это было бы так просто. От нее пахнет сахаром и клубникой, а на вкус… джин. Она тает в моем теле, в моем рту, без колебаний, как десятки женщин, которые кончали до нее, и это, я понимаю, когда удивляюсь, почему моя эрекция в лучшем случае половинчатая, и есть проблема. Какой бы милой девушкой ни была Эми, исполненной добрых намерений и, вероятно, взрывающейся в постели, судя по тому, как она целуется, к завтрашнему вечеру я мало что о ней вспомню. Я, конечно, и не подумаю звонить ей. К следующей неделе я, вероятно, забуду ее имя. Сиршу, с другой стороны, я не мог полностью забыть, даже когда думал, что не хочу ее. Что-то в ней оставалось со мной все эти годы, даже если все это было связано с моей периодической тоской по дому, и теперь, когда она вернулась, теперь, когда я увидел ту ее сторону, которой никогда не предполагал, что она обладает…

Я не забуду Сиршу до следующей недели. На самом деле, если я откажу Грэму и скажу им обоим возвращаться в Бостон и оставить меня в покое, я почти уверен, что всю оставшуюся жизнь буду думать о своих пальцах в кружевных трусиках Сирши в том лифте и сожалеть, что так и не узнал, что могло произойти потом.

— Что случилось, Уильям? — Эми смотрит на меня, слегка надувшись. — Слишком много выпил?

Я хватаюсь за это оправдание, хотя и не могу поверить, что в этот раз я подставляю себя из-за девушки, которую бросил много лет назад.

— Должно быть, так, — соглашаюсь я. — Прости, милая. Я вызову тебе такси.

Глаза Эми немного расширяются в знак протеста, на ее лице ясно читается разочарование.

— Мы могли бы просто посидеть немного, — предлагает она. — Может…

— Боюсь, что нет, — неохотно отвечаю я ей. — Я не из тех мужчин, кто часто напивается, но как только это случается… — Я беспомощно указываю на свой пах, как будто с этим просто ничего нельзя поделать. — Нет смысла сидеть сложа руки и ждать новых разочарований.

— Я могла бы остаться и потискать тебя? — Предлагает она. — И, может быть, утром…

— Если и есть что-то, чего я не делаю, так это вечеринки с ночевкой, — твердо говорю я ей. — Мне очень жаль. Я вызову тебе такси и заплачу за него, но тебе лучше уйти.

Ее разочарование ощутимо, но она не обращает на это внимания. Когда я открываю дверь, чтобы выпустить ее, когда подъезжает такси, я испускаю долгий вздох, наблюдая, как ее круглая попка покачивается на ступеньках, и видения ее в моих руках, когда я трахаю ее, быстро исчезают.

Что, черт возьми, со мной не так? Ответ очевиден, Сирша, это то, что со мной не так. Все было хорошо, лучше, чем нормально, на самом деле, пока она в буквальном смысле не упала мне на колени, и с тех пор моя ночь была сплошной неразберихой.

Воспоминание о Сирше, извивающейся у меня на коленях, заставляет всю кровь неохотно приливать к моему члену, и я внезапно становлюсь болезненно твердым. Я смотрю на это сверху вниз, стиснув зубы, когда отступаю в свою спальню, раздеваясь, пока мой член пульсирует в джинсах.

— Где, черт возьми, ты был несколько минут назад, когда в этой комнате была теплая, желающая женщина? — Требую ответа я, глядя вниз на свой напряженный член.

Самое последнее, что мне нужно делать прямо сейчас, для сохранения собственного здравомыслия, это дрочить, думая о Сирше. Но образы ее нахлынули снова, от склада до лифта: ее великолепные глаза и полные губы, ее тело, ее приоткрытый рот, и тихие вздохи, когда я прикасался к ней, трогал ее пальцами, ее тепло вокруг моих пальцев и то, какой чертовски влажной она была. Я на полпути к воплощению этой фантазии, прежде чем осознаю, что моя рука обхватывает мой член, безумно поглаживая его. Я не могу остановиться. Я качаюсь вперед на цыпочках, мои бедра толкаются в мою руку, когда я вспоминаю ее крики, ее вздохи и стоны, звуки, которые она издавала. Я был первым, думаю я, сжимая свой член в кулаке, и обычно эта мысль не возбудила бы меня, но сегодня вечером я на грани оргазма.

Ирландская принцесса, которая когда-то должна была стать моей женой, и после стольких лет она все еще нетронута. Моя, если я захочу ее. Я могу быть для нее первым во всем, как я был первым мужчиной, который довел ее до оргазма, в лондонском лифте этажом ниже гостиничного номера, где ее отец ждал меня, чтобы прочитать лекцию. Абсолютная мерзость этого сценария, его эротизм доводят меня до крайности. Мой кулак ускоряется, представляя, что могло бы произойти: мягкие губы Сирши вокруг моего члена, моя сперма у нее на языке, мой член, погруженный в нее в дюжине разных поз. Ее рот, ее киска, ее задница, все это мое, если я захочу этого.

— Черт! — Я громко ругаюсь, мой голос превращается в хриплое рычание, когда мой член извергается из моего кулака, горячая сперма разливается по моей коже, когда я представляю, как учу Сиршу принимать это, требую от нее удовольствия, учу ее тому, что мне нравится. Ирландская принцесса на коленях передо мной… этого образа достаточно, чтобы подарить мне самый сильный оргазм, который я испытал от собственной руки за многие годы. Я громко стону, когда мой член сжимается в кулаке, удовольствие пробегает рябью по моей коже.

Я стою там мгновение, приходя в себя, переводя дыхание, когда мой член смягчается, и я начинаю осознавать, что только что произошло.

Потенциально моя или нет, Сирша имеет надо мной власть, с которой мне нужно быть осторожным. Она показала себя дочерью своего отца, готовой манипулировать и лгать для достижения его целей, если не своих собственных. Если я слишком влюблюсь в нее, это может привести к моему собственному падению. Она станет моей женой, если я соглашусь на это, и нет причин, по которым я не должен получать от этого удовольствие. Но что касается верности, или любви, или преданности…

Я созерцаю ванную и горячий душ, тщательно обдумывая ситуацию. Если я сделаю это, если я вернусь в Бостон, Сирше нужно будет знать, какого брака ожидать, и это будет не тот брак, в котором я буду ее пешкой, не говоря уже о плане брака ее отца. Как она выразилась ранее, я намерен поступать так, как мне заблагорассудится, как в браке, так и вне его. Ей нужно будет смириться с этим, если мы собираемся пожениться.

Все еще голый, я направляюсь на кухню, беру пиво, а затем направляюсь в душ. Я все еще не знаю, каким будет мой ответ, но одно я знаю…

Что бы это ни было, скоро узнаем наверняка.

СИРША

— Ну? — спрашивает мой отец, возвращаясь в комнату, Коннор только что умчался. — Он согласился?

Я опускаюсь на край кровати, потирая лицо одной рукой.

— Он сказал, что ему нужна ночь, чтобы подумать.

— Черт возьми! — Вполголоса ругается мой отец, стискивая челюсти. — Я хотел, чтобы все было улажено сегодня вечером.

Я смотрю на него через всю комнату, чувствуя себя более измученной, чем когда-либо за долгое время.

— Я не думаю, что это решится сегодня вечером, — тихо говорю я ему. — Мы просим его оставить позади все, что он построил после Бостона. Целая жизнь, целая личность, которую он создал для себя. — Я качаю головой, наблюдая, как он в отчаянии расхаживает по комнате. — Я рада, что ты столь высокого мнения о моем обаянии, но я не думаю, что собиралась заманить его сюда только на основании сегодняшнего вечера. Ему понадобится время.

— У нас нет времени. — Мой отец выглядит более взволнованным, чем я видела его за долгое время, даже когда имел дело с Лиамом. — Потребовалось достаточно много времени, чтобы найти его. Тем временем Лиам все еще сидит во главе стола, все ждут, чтобы узнать, каким будет следующий ход, и мы молчим, ожидая, что подумает Коннор. У него были годы, чтобы подумать.

— И все, о чем он думал, так это о том, что он не хочет возвращаться.

— На чьей ты стороне? — Мой отец поворачивается ко мне, его зеленые глаза сердито сверкают, но я слишком устала, чтобы позволить этому зацепить меня.

На своей, хочу сказать я, но не делаю этого.

— На любой, которая поможет мне заснуть, — говорю я вместо этого. — Мы не собираемся выяснять это дальше сегодня вечером. И я очень устала. Спокойной ночи. — Говорю я как можно тактичнее, и мой отец хмурится.

— Я полагаю, ты права, — наконец смягчается он. — Мы вернемся к этому утром.

Я никогда не была так благодарна одиночеству, как когда он наконец уходит, и я наконец остаюсь одна в гостиничном номере. Я прислоняюсь спиной к закрытой двери, запирая ее, прислоняю голову к прохладному дереву, вдыхая аромат лаванды в воздухе и позволяя себе немного расслабиться.

Ванна, это первое, чего я хочу. В моей комнате есть огромная ванна для купания, и я раздеваюсь, отбрасывая одежду, которая теперь пахнет сигарным дымом и одеколоном Коннора, в сторону. У меня возникает внезапное, дикое желание прижать футболку к носу и вдохнуть его запах, но я подавляю это желание. Мне нужно умерить это странное, неконтролируемое желание, которое, кажется, овладело мной, а не поощрять его. Одно дело получать удовольствие от мысли переспать со своим будущим мужем, и я определенно благодарна за то, что не нахожу Коннора отталкивающим, но это нечто совсем другое. Эта сильная, жгучая, всепоглощающая потребность, которая, кажется, охватывает меня всякий раз, когда он рядом, опасна, и из-за нее у меня больше шансов попасть в беду, чем из-за чего-либо другого.

Мне нужно сохранить все, что в моих силах, в наших отношениях.

Когда я снимаю густой макияж с глаз в ванной, я вздыхаю с облегчением, снова начиная чувствовать себя самой собой. Лицо в зеркале, это то, которое я снова узнаю. Я рада оставить это притворство позади, когда выбрасываю ватные шарики, испачканные подводкой для глаз, в мусорное ведро и открываю краны для ванны, наливая немного роскошного масла для ванн, предоставленного отелем, в горячую воду, прежде чем ступить в нее.

Я издаю стон, опускаясь в ванну, шелковистая вода смыкается на моей коже и расслабляет каждую напряженную мышцу. Горячая ванна всегда была моей любимой формой ухода за собой. Я протягиваю руку к выключателю, чтобы приглушить освещение в комнате, закрываю глаза и откидываю голову на край ванны, позволяя теплу омыть меня. Такой же жар я почувствовала, когда Коннор заставил меня зайти в лифт.

О боже. Я чувствую, как мое лицо краснеет по причинам, которые не имеют ничего общего с душной комнатой, когда воспоминания снова нахлынули на меня. Я не могу поверить, что допустила это. Кажется невероятным, что я сделала это сейчас, после того как так долго была уверена, что я единственная, кто когда-либо дотрагивался до себя между бедер или где-либо еще, если уж на то пошло.

Трусиха. Так назвал меня Коннор, но я была кем угодно, только не такой в лифте. Что, черт возьми, на меня нашло?

Все произошло так быстро. Он застал меня врасплох на складе, более грубый по краям, чем я его помнила. Молодой человек, уехавший из Бостона, был изысканным и высокомерным, почти принцем, но сейчас он совсем другой. Не просто повзрослел, но и одет по-другому, по-другому выглядит, по-другому передвигается. Я бы никогда не представила себе Коннора в коже и байкерских ботинках, покрытого татуировками, с мотоциклом вместо городской машины и водителем, но именно с таким человеком я столкнулась сегодня вечером. Это настолько сбило меня с толку, что я не могу не винить в этом все остальное, что последовало за этим.

Он возбуждает меня больше, чем следовало бы, но и пугает тоже. Каким-то образом эти две вещи слились воедино в самый восхитительный вид сексуального возбуждения, о существовании которого я никогда не подозревала, и это привело к тому, что в лифте, когда мои джинсы были расстегнуты, а его рука проникла в мои трусики, он ласкал меня, доводя до самого умопомрачительного оргазма в моей жизни.

Моя рука скользит вниз по бедру к гладкой плоти моей киски, и мой клитор немного пульсирует при одном воспоминании об этом. Мне до боли хочется воссоздать это в своем воображении, дотронуться до еще одной умопомрачительной кульминации, думая при этом о Конноре и о том, как он меня возбуждал, но я колеблюсь. То, что он заставляет меня чувствовать, пугает меня. Меня привлекал Лиам. Я с нетерпением ждала возможности выйти за него замуж, нашей первой брачной ночи, но он никогда не вызывал у меня подобных чувств. Он никогда не заставлял меня жаждать его прикосновений, никогда не заставлял меня думать об этом часами позже, в основном потому, что он почти не прикасался ко мне, даже вежливо. Он не хотел меня. Вообще не хотел.

Вот оно.

Коннор хочет Меня. Возможно, он не знает, хочет ли он жениться на мне или хочет того, что приходит с женитьбой на мне… королей, ответственности и той жизни, которую ему придется вести, но он хочет меня. Я почувствовала это в нем сегодня вечером, увидела это, и страсть, с которой он прикасался ко мне, обожгла меня, как лесной пожар.

Это почти заставляет меня пожалеть, что я тоже не могу быть кем-то другим. Что мне не обязательно быть Сиршей О'Салливан, ирландской принцессой и морковкой, чтобы красоваться перед наследниками королей. Это заставляет меня ревновать к тому, как Коннор переделал себя. Впервые в своей жизни я жалею, что не могу подойти к Коннору как к самому сокровенному "я", сбросить с себя все наслоения долга и ответственности и раствориться в нем.

Что мы могли бы быть Уильямом Дэвисом и… кем-то еще.

Это тоже заставляет меня немного ненавидеть Лиама, потому что он поступил именно так. Он отверг все возлагавшиеся на него ожидания и женился на той, на ком хотел. Конечно, последствия для него, скорее всего, будут такими же серьезными, как и для меня.

Я убираю руку, заставляя себя не обращать внимания на пульсацию между бедер, на желание прикоснуться к себе, скользнуть пальцами внутрь, как я запретила Коннору, и представить, что это он. Вспоминать, как он заставлял чувствовать мое тело, даже не находясь внутри него.

Мне нужно поспать. Я задерживаюсь в ванне еще немного, прежде чем вылезти, надеваю хлопчатобумажную майку и пижамные шорты и ложусь на прохладные белые простыни гостиничной кровати. Здесь мягко и комфортно, подушки под головой мягкие, но мне все равно требуется слишком много времени, чтобы заснуть.

Коннор заставляет меня страдать, и, похоже, от этого нет лекарства.

***

— Ты выглядишь усталой, — замечает мой отец на следующее утро, когда я встречаюсь с ним внизу, в ресторане отеля, за завтраком. — Тебе плохо спалось? — Спросил он.

— А тебе хорошо? — Я бросаю на него взгляд, опускаюсь на стул напротив и жестом подзываю официанта. — Копченый лосось с яичницей-болтуньей, половинку английского маффина с маслом и воду, пожалуйста, — говорю я ему, мой желудок урчит от голода. — И черный кофе.

— Нет, — решительно отвечает мой отец. — Я не ожидал, что он будет таким чертовски непримиримым, — рычит он, накалывая вилкой сосиску, и мне не нужно спрашивать, о ком он говорит.

— Он одумается. — Я благодарно улыбаюсь официанту, когда он приносит мне кофе. — Просто ему потребуется немного времени, чтобы подумать об этом… о возможностях, и Лиаме.

— Я думал, это заставит его передумать. — Отец морщится. — Жизнь его брата в опасности, а он бездельничает, думает мать его…

— Думает о чем?

Голос Коннора раздается у меня за спиной, и волна тепла, которую он посылает по моей коже, то, как он заставляет меня покалывать до кончиков пальцев, неприемлема. Это во всех отношениях на меня не похоже, и я знаю, что мне нужно взять себя в руки.

Если Коннор согласится, я не знаю, что у нас будет за брак. Я даже не уверена, что меня это так уж сильно беспокоит, я всегда знала, чего ожидать. Он не ударит меня и не будет чрезмерно жесток со мной, он привлекательный и молодой, и я знаю, что это лучше, чем то, что многие женщины в этой жизни могут позволить себе в браке.

Но когда он подходит и садится между мной и моим отцом, без пиджака, на этот раз так, что видны его мускулистые татуированные руки, и лениво опускается в кресло, я чувствую, как мое сердце учащенно бьется при внезапных мыслях о нашей возможной брачной ночи и обо всем, что он может заставить меня почувствовать.

Я устала от своей девственности, от ее вездесущей важности и от ожидания, когда меня кому-нибудь отдадут. Я готова занять свое место рядом с мужчиной, за которого собираюсь замуж, но можем ли мы с моим отцом вообще что-нибудь решать по этому поводу?

Этим человеком должен стать Коннор Макгрегор.

КОННОР

Сирша сейчас гораздо больше похожа на ту женщину, которую я помню, но, несмотря на это, я не могу отрицать, что она по-прежнему кажется мне красивой. Сегодня в платье до колен на тонких бретельках из какого-то летящего материала, с болтающимися золотыми серьгами и рыжими волосами, собранными на макушке, свежая и естественная, она по-прежнему прекрасна, как только что распустившийся цветок. Она выглядит более нежной, чем прошлой ночью, девственной и элегантной, но меня все равно тянет к ней. Прошлой ночью она выглядела как женщина, которая могла бы встретиться со мной лицом к лицу в спальне, но сейчас она выглядит именно такой, какая она есть — невинной девственницей, ожидающей, когда я оскверню ее тело.

И, черт возьми, я хочу осквернить ее всеми возможными способами.

Однако я сохраняю хладнокровие, ссутулившись на стуле между ними двумя, как будто мне абсолютно наплевать, о чем они говорили до того, как я подошел, хотя я знаю, что это был я. Грэм выглядит так, словно готов вырвать у меня сердце через нос. Сирша даже не смотрит на меня, вероятно потому, что боится, что ее дорогой папочка увидит, что я сделал с ней прошлой ночью, когда это так явно написано на ее хорошеньком личике.

Это не единственное, что я хотел бы видеть у нее на личике.

Мой член подергивается в джинсах от такой мысли, и я внезапно представляю ее на коленях под столом, отсасывающей мне по моей команде, пока я ем свой завтрак. Ее рот создан для моего удовольствия, ее руки на моих бедрах, ее губы и язык деловито пытаются доставить мне удовольствие, довести меня до оргазма, в то время как я игнорирую ее.

Прекрасная принцесса, преклонившая передо мной колени.

Боже, я должен перестать так думать. Я уже наполовину выпрямился, до такой степени, что было бы очевидно, если бы я встал, и это вряд ли то, что я хочу, чтобы увидел мой потенциальный будущий тесть. Я стискиваю зубы, демонстративно отводя взгляд от Сирши и глядя прямо на Грэма, когда говорю ему то, что пришел сказать.

— Я обдумываю то, что ты предложил мне прошлой ночью, — холодно говорю я ему. — Я серьезно обдумываю это. Но мне нужно поговорить со своими людьми. Это касается и их тоже, если я уеду из Лондона, мне нужно будет все устроить должным образом, чтобы убедиться, что все, что я построил, не рухнет или, что еще хуже, не будет захвачено головорезами и людьми еще более беззаконными, чем мы. Хочешь верь, хочешь нет, но их довольно много, — криво усмехаюсь я, но Грэм даже не улыбается.

— Тогда я пойду с тобой на эту встречу, — говорит Грэм, и я хмурюсь.

— В этом нет необходимости…

— Я не спрашивал. — Его голос холодный и резкий. — Если эта встреча связана с будущим, когда ты вернешься в Бостон, я хочу быть там. Это будущее связано со мной, моей дочерью и отношениями, которые всегда были у моей семьи с вашей. Я не останусь в неведении, пока ты продолжаешь здесь свои махинации.

— О? — Я поднимаю бровь, глядя на него, и слышу тихий вздох Сирши. — Кажется, ты запустил множество механизмов, вовлекающих меня, без моего фактического присутствия и согласия.

Грэм сжимает челюсти.

— Я напомню тебе, парень, — натянуто говорит он. — Я мог бы забрать свою дочь и улететь обратно в Бостон в любое время, когда захочу, и тогда жизнь твоего брата будет оборвана. Через несколько дней он будет похоронен рядом с твоим отцом на семейном кладбище, а ты сможешь остаться здесь и править своим ничтожным городом.

Теперь моя очередь стиснуть зубы. Мне очень хочется схватить Грэма за шиворот и дать ему в челюсть, за свою семью. Его работа состояла в том, чтобы быть правой рукой моего отца, направлять его и моего брата, но он потерпел неудачу и в том, и в другом. Было ли это из-за их собственного упрямства или нет, неважно, я могу возложить хотя бы часть вины на него, и я более чем рад этому.

— Прекрасно, — выдавливаю я. — Ты можешь пойти со мной. Но не говори без необходимости. Мои люди знают меня как Уильяма Дэвиса, и мне придется рассказать им правду об этой личности, но я сделаю это сам, по своему усмотрению. Я не позволю тебе раскрывать это до тех пор, пока я не буду готов. Это понятно?

Грэм кивает, очевидно, успокоенный моим согласием.

— Тебе решать, как с этим справиться, парень, — говорит он, и я киваю.

— Я тоже иду, — выпаливает Сирша, и мой взгляд поворачивается к ней.

— Нет не идешь, — твердо говорю я ей и вижу, как на ее скулах мгновенно появляются две красные точки, а подбородок надменно вздергивается, когда она смотрит на меня сверху вниз.

— Да иду. — Ее голос холодный и собранный, как будто мы обсуждаем меню ужина, а не встречу с моей бандой. — Если мой отец сказал, что это влияет на нас, то это веская причина и для моего присутствия. Я иногда бывала на собраниях Королей, я…

— Это не тот официальный стол, к которому ты привыкла, — огрызаюсь я, свирепо глядя на нее. — Это не место для женщин.

Сирша не дрогнула.

— Ты знаешь, какую роль я сыграла в наказании твоего брата, когда был вынесен приговор? — Холодно спрашивает она, и я моргаю, глядя на нее.

— О чем ты говоришь? — Спрашиваю я.

— Он был наказан, согласно старым традициям, за то, что нарушил данную мне клятву и обесчестил мою семью. Мой отец, конечно, наказывал плетьми и ремнем, но наказание за подписание контракта, который он не соблюдал…

Она замолкает, и я смотрю на нее, чувствуя прилив ужаса при мысли об этом. Я очень хорошо знаю старые обычаи королей, и, видя, как Сирша непоколебимо смотрит на меня сейчас, я задаюсь вопросом, насколько она действительно изменилась с тех пор, как я ее знал.

— Я крепко держала железный прут, в то время как твой брат был вынужден схватиться за раскаленный конец своими предательскими пальцами, — говорит она низким и резким голосом. — Я чувствовала запах его горящей плоти и не упала в обморок, не колебалась, не сделала ничего, кроме того, что сыграла свою роль. Так что я думаю, что смогу присутствовать на твоей встрече, не выходя из себя, Коннор Макгрегор.

Иисус, Мария и Иосиф.

— Прекрасно, как раз нянек мне и не хватало, — огрызаюсь я, отодвигая стул. Я чувствую, что вибрирую от гнева, особенно при мысли о мучительном наказании, которому подвергли моего брата, и я не хочу больше сидеть тут ни минуты. — Иди, если хочешь. Но молчи вместе со своим отцом. Это мое место, и я не потерплю, чтобы вы двое пытались вмешиваться своими планами. Молчи, если нет причины говорить.

Грэм выглядит так, словно хотел бы видеть меня мертвым очевидно, вместе со всеми остальными Макгрегорами, но я игнорирую его. На лице Сирши все еще проступают гневные пятна, но она хладнокровно кивает.

— Возьмите себе машину, — выпаливаю я. — Я поеду на байке один.

Мне почти кажется, что я вижу вспышку разочарования на ее лице, хотя она никогда бы в этом не призналась. Я разворачиваюсь на каблуках, направляясь на свежий воздух сразу за пределами отеля, и делаю глубокий вдох.

Один день, и весь мой мир перевернулся с ног на голову.

***

Грэм и Сирша встречают меня на складе. Я бросаю взгляд на Сиршу, когда мы входим, ожидая хоть какой-то реакции, когда она входит, на этот раз в босоножках на каблуках, а не в байкерских ботинках, которые были на ней прошлой ночью. Как бы она ни вписывалась в образ прошлой ночью, сейчас она выглядит совершенно неуместно, и, глядя на нее, я не могу не удивляться, как я раньше этого не замечал.

Правда, она сильно повзрослела, но теперь, когда я знаю, я не могу поверить, что не узнал ее.

Временами мой член действительно является моим злейшим врагом.

— Что стряслось? — Спрашивает Джейкоб, когда мы втроем входим в большую комнату, где проводятся собрания. В центре стоит круглый стол, никаких гравюр, девизов или чего-то в этом роде, просто стол и мужчины, собравшиеся вокруг него, Джейкоб сидит справа от того места, где я обычно сижу.

— Есть кое-что, что я должен вам всем сказать, — четко произношу я, оставляя Грэма и Сиршу в дальнем конце комнаты, когда я обхожу стол и направляюсь к своему стулу, садясь, и оглядывая собравшихся мужчин.

— В чем дело, Уильям? — Квинт, мой доверенный силовик, смотрит на меня, нахмурившись. — Это как-то связано с вчерашней птицей? Что она здесь делает?

— Да, косвенно связанно. — Я кладу руки на стол и выдыхаю. — Вы все доверяете мне, да? Я делал все, что мог, чтобы управлять всем хорошо и справедливо, относиться к каждому мужчине одинаково в соответствии с его достоинствами и ни к чему другому. Здесь нет царства, только верность и стремление ко всеобщему благу. Я никогда не давал вам повода сомневаться во мне.

— Никогда. — Джейкоб смотрит на меня, прищурившись, и я вижу, как Квинт поворачивается ко мне, остальные мужчины тоже. — В чем дело, Уильям?

— Меня зовут не Уильям Дэвис, — произношу я четко, позволяя словам повиснуть в воздухе, видя, как они появляются на лице каждого мужчины, когда они их слышат. Тогда я избавляюсь от своего английского акцента и произношу следующие слова с той же четкостью, мое горло сжимается при этом.

— Я Коннор Макгрегор, ирландец и когда-то наследник стола ирландских королей в Бостоне. Я не был честен с вами по этому поводу, но сейчас я хочу сказать вам, что сделал это не без оснований, и я надеюсь, что вы услышите это искренне.

Все мужчины за столом, за исключением Джейкоба и Квинта, начинают перекрикивать друг друга, их слова неразборчивы в шуме. Наконец, Джейкоб заговаривает громче всех, приподнявшись со своего места.

— Тихо! — Кричит он. — Давайте, по крайней мере послушаем, что он скажет.

— Ты хочешь сказать, что все это время нами руководил ирландец? — Чарли говорит с конца стола, и его глаза сужаются.

— Ирландец, который наполняет вашу казну и позволяет вам спокойно спать по ночам, — парирует Джейкоб. — Я сказал, мы выслушаем его доводы.

С другого конца комнаты я вижу, как Грэм поднимает брови, Сирша неподвижна и молчалива рядом с ним.

— Я покинул Бостон, свою семью и наследство по собственной воле, — тихо говорю я, оглядывая сидящих за столом. — Я был не согласен с планами моего отца, с тем направлением, в котором он хотел направить Королей. Он не поддавался на уговоры, что бы я ни говорил, и я не хотел участвовать в том, что он строил. Я не хотел царства, которое перешло бы ко мне по наследству. Я не хотел междоусобиц или ударов в спину, иерархии и древних способов ведения дел. Я хотел свободы, и я взял ее своими собственными руками.

Я по очереди смотрю в глаза каждому мужчине, повышая голос.

— Каждому из вас здесь знакомо это чувство. Каждый из вас оставил позади законную жизнь, иногда семью, работу и безопасность, в поисках свободы, которая приходит, если отвязать себя от ожиданий общества и начать все заново. Я приехал в Лондон не для того, чтобы строить то, что мы создали здесь, но я увидел возможность. Возможность для братства, основанного не на крови или имени, а на верности, общих интересах и желании жить на наших собственных условиях. Зовут ли меня Коннор Макгрегор или Уильям Дэвис, я не вижу, чтобы это имело значение. Все остальное, что я здесь делал, было честным и прямолинейным. Каждый из вас находится здесь по своей собственной воле, а не из-за крови, которая течет в ваших жилах, голубой или нет. Уильям Дэвис, это человек, которым я стал, когда оставил Коннора Макгрегора позади, и это человек, который говорит с вами сейчас, как брат и лидер одновременно.

К тому времени, как я заканчиваю говорить, за столом воцаряется тишина, и я вижу одобрительные кивки.

— Ты так и не сказал, какое это имеет к ним отношение, — говорит Чарли, кивая головой в сторону Грэма и Сирши. — Так кто они? Они из Бостона?

— Так и есть, — подтверждаю я, и снова слышится гул разговоров, заглушаемый только сердитыми взглядами Джейкоба и Квинта. — Я сделал все, что мог, чтобы оставить это позади, ребята. Я имею в виду именно это. Но нет такого прошлого, которое нельзя было бы раскопать, если кто-то готов копать достаточно далеко, и эти двое пришли, вооруженные крепкими лопатами. — Я оглядываю сидящих за столом. — Я считаю всех нас здесь братьями. Но мой брат по крови вернулся в Бостон и занял место, которое когда-то предназначалось мне. И ошибки, которые он там совершил, подвергли его жизнь опасности. Мне был предоставлен выбор: вернуться и занять свое место наследника и пощадить его или остаться здесь и знать, что его кровь на моих руках.

Тишина, повисшая в комнате, тяжелая, почти гнетущая. Я вижу, как в голове каждого мужчины крутятся колесики, размышляющие. Наконец, как я и предполагал, Джейкоб заговаривает первым.

— Конечно, это неприятная история, — говорит он. — Но каждый мужчина здесь поклялся в верности тебе и друг другу, если понадобится, до смерти. Давали ли мы эту клятву человеку, чье настоящее имя Уильям Дэвис, или нет, я не думаю, что это имеет большое значение. Мы построили это братство на идее, что человек может быть тем, кем он пожелает, и было бы неправильно отступать от этого сейчас. — Джейкоб оглядывает стол и снова смотрит на меня, поднимаясь на ноги. — Я с тобой, Уильям или Коннор, как бы ты себя ни называл. До самого конца.

— До конца. — Квинт тоже встает, и затем начинается припев, каждый мужчина встает по очереди, вплоть до Чарли.

— Черт возьми, — выплевывает он. — До конца, — добавляет он, поднимаясь на ноги. — Почему, черт возьми, нет? Я совершал вещи и похуже, чем следовать за ирландцем.

— Подожди одну чертову минуту. — Грэм делает шаг вперед, на полпути к столу, прежде чем взгляд Квинта останавливает его на полпути, его седые брови сердито хмурятся. — Ты же не хочешь взять свою банду в Бостон и интегрировать их в Короли, сделать их частью…

Я ухмыляюсь, не меняя своего положения, и смотрю на Грэма через стол, со своей позиции там.

— Я думаю, ты, возможно, неправильно понял, Грэм, во что именно ты втягиваешь себя и Королей, когда пришел сюда, чтобы, так сказать, притащить меня обратно за шкирку.

Я медленно обхожу стол, останавливаюсь в нескольких футах от Грэма и пристально смотрю на него сверху вниз.

— Теперь мы на моей территории. И вот что я тебе скажу, я не мой отец или Лиам, чтобы относиться к твоим советам как к золоту, хотя очевидно, что мой брат тоже перестал это делать. Короли склонятся передо мной, если я заберу стол себе.

— Они не потерпят англичан в этом… — начинает говорить Грэм, и Чарли срывается со своего места, трое других моих людей поддерживают его, направляясь к Грэму.

— Следи за своим языком, ирландец, — рычит Чарли, и я поднимаю руку, оглядываясь на Джейкоба и Квинта, чтобы они контролировали ситуацию.

— Это лучше, чем русский-полукровка, сидящий во главе всего этого, да? — Я холодно смотрю на Грэма, ожидая, пока он до меня дойдет. — Возможно, ты почти управлял Королями через моего отца, а затем Лиама, опираясь на многолетние традиции, чтобы укрепить свое положение, но, если ты еще не понял этого, послушай меня сейчас. — Я подхожу ближе, мои глаза сужаются. — Я не большой любитель традиций, Грэм, и твое половинчатое правление закончится в тот момент, когда я вернусь в Бостон. Ты можешь сидеть по правую руку от меня, ты можешь притворяться моим рупором и говорить все, что тебе заблагорассудится, но слушать тебя или нет… это мой выбор.

Я бросаю взгляд на него, на Сиршу и снова возвращаюсь к Грэму.

— Убирайся, — говорю я четко, мой голос звучит отчетливо. — Когда будешь готов поступить по-моему, дай мне знать или возвращайся в Бостон.

Я холодно улыбаюсь ему, повторяя слова, которые он сказал мне накануне:

— В любом случае, это твой выбор.

СИРША

Я не уверена, когда в последний раз видела своего отца в такой ярости. Пока человек, который, должно быть, правая рука Коннора, не слишком вежливо выводит нас из здания, я практически вижу, как из ушей моего отца идет пар. Он хватает меня за локоть, подталкивая к ожидающему нас автомобилю, и я вырываю его из его рук, как только мы оказываемся внутри.

— Я знаю, что ты злишься, — говорю я ему тихим голосом. — Но это не причина срываться на мне.

— Ммм. — Мой отец хмыкает, глядя в окно, как водитель сворачивает на дорогу, которая выведет нас из этой части города обратно в наш отель. Когда склад исчезает позади нас, я чувствую странное сжатие в животе.

Впервые я испытываю болезненный страх, что, возможно, у нас все-таки ничего не получится. Что Коннор, возможно, решит избежать махинаций моего отца и Королей и останется здесь, с людьми, которые явно уважают его и все, что он построил. Если уж на то пошло, проявление лояльности на собрании заставило меня относиться к нему с большим уважением. Не то, чтобы я думала, что мое уважение так уж много значит для него. На самом деле, я сомневаюсь, что вообще что-то значу для Коннора, кроме моей ценности как невесты и удовольствия, которое я могла бы ему доставить.

Помни об этом, говорю я себе, когда мы подъезжаем к отелю. Дело не в чувствах. Это бизнес.

— Я решил, мы возвращаемся в Бостон, — сердито рычит мой отец, когда мы снова оказываемся в моей комнате, расхаживая взад и вперед по комнате. — Пусть он гниет здесь со своей недоделанной бандой разбойников. Любой стоящий мужчина должен благодарить меня за шанс жениться на тебе, править империей, которую построили наши семьи, а он ведет себя так, как будто делает тебе одолжение, возвращаясь, неблагодарный маленький…

— Есть кое-что, что можно сказать в защиту свободы, — тихо говорю я. — Это то, чего хотел Лиам, и ясно, что Коннор чувствует то же самое.

— Тогда линия Макгрегоров отравлена, отец и его недоноски сыновья, и будет лучше, если мы выгоним их всех и посолим землю позади них.

— И кто тогда возьмет верх? — Подчеркиваю я. — Аластер Махони? Брайан О'Лири? Финн Монаган? Они захотят создать семью, отличную от нашей, выбросить все старое и заново накрыть стол, и тогда… где мы будем? Все будет хуже, чем когда Лиам все еще во главе, а ты на его стороне, даже если он женился на Анастасии.

— Не произноси больше ее имени. — У моего отца такой вид, будто ему хочется сплюнуть. — Итак, что бы ты хотела, чтобы я сделал? — Он смотрит на меня так, словно это я каким-то образом виновата во всем, что происходит. — Два брата, и ни один из них не желает следовать по пути, уготованному для них. — Он качает головой. — Это чертовски чудовищная ситуация…

— Позволь мне вернуться. — Слова вырываются из меня, и у меня перехватывает дыхание, чувствуя, как учащается мой пульс при этой мысли. — Я поговорю с ним.

— И что? Заставишь его согласиться последовать моему примеру? Я вряд ли думаю…

— Нам придется пойти на некоторые уступки. — Я никогда не разговаривала со своим отцом так смело, но если когда-нибудь и было время для этого, то именно сейчас. — Это единственный способ сохранить какую-то долю твоей власти за столом переговоров. Если мы примем некоторые изменения от Коннора, то потенциально сможем уберечь таблицу от переворота. — Я не говорю остального, что я не думаю, что Лиам заслуживает смертного приговора, каким бы глупым он ни был, потому что я знаю, что мой отец не согласится. — Дай мне полчаса на сборы и водителя, и я поеду к нему.

— И что? Отдать ему тебя в обмен на его согласие? — Мой отец прищуривает глаза. — Я не допущу, чтобы ты выставляла себя шлюхой…

— Моя брачная постель, это обмен на его место за столом, так что я бы сказала, что, несмотря ни на что, немного блудодействия позволяется. — Я спокойно встречаю взгляд отца, игнорируя искру гнева на его лице. — Но нет, я не собираюсь делать ничего подобного. Я планирую тотально убедить его, — добавляю я. — И посмотрим, смогу ли я заставить его согласиться с нашим мнением. Пойти на компромисс.

Он снова хмыкает, и на мгновение мне кажется, что он собирается сказать мне "нет", возможно, даже, что мы возвращаемся в Бостон. С небольшим замиранием в животе я понимаю, что мне больше не нравится идея возвращаться без Коннора. До того, как меня вновь представили Коннору, я бы сказала, что мне было все равно, за кого выходить замуж. Это правда, что другие мои кандидаты менее привлекательны; Аластер Махони достаточно привлекателен, но довольно скучен, Брайан О'Лири настолько же широкоплеч, насколько и низок, а Финн Монаган на три года младше меня, с интеллектом человека гораздо более молодого. Но сейчас идея выйти замуж за кого-то другого кажется мне ударом, как будто я что-то потеряю, если Коннор не станет моим мужем. Как будто мне нужно, чтобы это сработало, а это, как я уже знаю, очень, очень опасно. Однако это не мешает мне ждать ответа моего отца, намереваясь попытаться пойти и урезонить Коннора, если смогу.

— Тогда ладно, — рычит он, и я облегченно выдыхаю.

— Спасибо. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал не слишком нетерпеливо. — Я думаю, что это хороший план. Есть шанс, что это сработает. И если это произойдет…

— Если это так, то Лиам должен поблагодарить тебя за спасение его жизни, — резко говорит мой отец. — Но я не думаю, что он это сделает.

— Нет, я тоже так не думаю.

***

— Я пытаюсь найти баланс между сексуальной соблазнительницей, которая ходила на встречу с Коннором в ту первую ночь, и моим обычным "я". Я хочу, чтобы он желал меня настолько, чтобы у него возникло искушение выслушать меня, но в то же время я хочу, чтобы я тоже привлекла его. Я не хочу устраивать для него шоу.

Я буду чувствовать себя увереннее, если не буду чувствовать себя совершенно другим человеком.

Снова идет дождь, поэтому я выбираю пару темных зауженных джинсов, достаточно узких, чтобы подчеркнуть мою фигуру, но не таких облегающих, как те, что были прошлой ночью, и пару сапог для верховой езды до колен. Я сочетаю образ со светлым льняным топом, который свисает с одной стороны, обнажая ключицу и одно стройное плечо, с длинной тонкой золотой цепочкой и такими же золотыми висячими серьгами, которые я носила ранее. Я оставляю волосы распущенными, ниспадающими на плечи, но не прибегаю к макияжу. Немного теней для век цвета шампанского, легкий мазок туши. Я выгляжу юной, хорошенькой и сияющей, достаточно невинной, чтобы напоминать ему о том, что он получит, если женится на мне.

Бабочки в моем животе трепещут от нервов, когда моя машина подъезжает к складу. У меня даже нет никакого реального способа узнать, здесь ли еще Коннор, но я должна хотя бы попытаться. Ясно, что способ ведения дел моим отцом с ним не работает.

Когда я вхожу, на складе тихо, и я медленно иду в заднюю часть, мои нервы на пределе, когда я приближаюсь к комнате, где они проводили собрание. Если Коннор ушел, я не знаю, каким будет мой следующий шаг, но, к моему облегчению, когда я переступаю порог, он все еще там, перебирает бумаги за столом, все остальные ушли.

Он поднимает взгляд, и по его лицу пробегает непроницаемое выражение. Я останавливаюсь как вкопанная, когда он медленно встает, отодвигая стул, чтобы обойти стол и подойти ко мне с опасным блеском в глазах.

— Сирша, — бормочет он. — Разве никто никогда не предупреждал тебя о том, что не стоит приходить в подобное место одной, чтобы встретиться с таким мужчиной, как я?

К тому времени, как он заканчивает говорить, он оказывается очень близко ко мне, его голос низкий и тихий в сгущающемся тепле комнаты, и я чувствую жар, исходящий от его сильного, мускулистого тела.

— Кто сказал, что я пришла сюда, чтобы встретиться с тобой? — Мне удается каким-то образом сохранить свой голос ровным, и в глазах Коннора появляются веселые морщинки, когда он ухмыляется, глядя на меня сверху вниз.

— С кем еще ты хотела бы здесь встретиться? — Спрашивает он, а затем его руки оказываются на моей талии, притягивая меня к себе на этот последний дюйм, так что я оказываюсь вплотную к нему, и его рот опускается на мой.

Боже, это так хорошо. Я почти благодарна, что никогда до этого не целовала ни одного мужчину, по правде говоря, потому что ничто в мире не могло сравниться с губами Коннора. Конечно, даже не целомудренные, односторонние поцелуи, которые были у меня с его братом. Они не в счет, не тогда, когда меня целуют вот так, горячо и требовательно, язык Коннора ищет пространство между моими губами, жар внутри, его стон вибрирует у моей кожи, когда наши языки наконец переплетаются.

О Боже. Это вызывает привыкание и опьяняет. Я могла бы утонуть в его поцелуе. Он почти мгновенно становится твердым, как скала, огромная, толстая выпуклость в его джинсах трется о мое бедро, когда его руки сжимают мои бедра, скользят к моей заднице, сжимая и раскачивая меня, пока он пожирает мой рот, как изголодавшийся мужчина.

Я теряюсь в этом. Мои руки скользят вверх по его рубашке, хватаясь за ткань, притягивая его ближе, вместо того чтобы оттолкнуть, как я должна была. Я кончаю и стону в его губы, забыв, зачем я здесь и что я должна делать, пока Коннор не просовывает руку под мой свободный льняной топ, его пальцы скользят вверх к моей груди, и я возвращаюсь к настоящему.

— Нет, я…

— Здесь нет нормальной кровати, девочка, — рычит Коннор мне в рот, другой рукой все еще сжимая мою задницу, когда он перемещает руку выше, ища мою грудь, его английский акцент полностью пропал. — Но у меня была фантазия о том, чтобы согнуть тебя практически на любой поверхности, которую я смогу найти, если ты не возражаешь…

— Я совершенно не сомневаюсь в этом! — Я выдыхаю эти слова, нахожу в себе силы оттолкнуть его и отступаю назад, тяжело дыша, вытирая распухший рот тыльной стороной ладони, пытаясь прийти в себя. Один поцелуй, и я словно забываю все, зачем пришла сюда. — Ты думаешь, я собираюсь потерять девственность, склонившись над столом благотворительной лавки на грязном складе?

Коннор пожимает плечами, на его губах все еще играет ухмылка.

— Это ты мне скажи, девочка, — приветливо говорит он. — Ты та, кто пришла ко мне.

— Я здесь, чтобы поговорить. — Я делаю еще один шаг назад, в то время как он делает один шаг вперед, затем другой, пытаясь сохранить некоторую дистанцию между нами. — Я пришла сюда, чтобы договориться с тобой.

Коннор приподнимает бровь при этих словах.

— Ты? Не твой отец?

— Твой брак с моим отцом, это часть сделки? Я так не думаю. — Я скрещиваю руки на груди, отказываясь уступать ни на дюйм. — Если ты согласишься, мы станем мужем и женой, поэтому я думаю, что именно мы с тобой должны вести переговоры прямо сейчас.

— Неужели? — Голос Коннора заметно холоднее, но я все равно бросаюсь вперед.

— Мой отец сопротивляется переменам, как ты и мог ожидать, но я не мой отец. Я открыта для того, чтобы делать что-то по-другому, и это могло быть сделано раньше. И поскольку я та, кто выйдет за тебя замуж, кто подарит тебе наследников, я думаю, что это то, чего мы с тобой хотим больше всего.

— Как ты и сказала, — сухо отвечает Коннор. Он хмурится, некоторое время молча смотрит на меня, словно обдумывая. — Ты говоришь об этом так, будто думаешь, что мы будем партнерами, Сирша, но я хочу предупредить тебя, что это не так. Я не буду принимать наставления от твоего отца и уж точно не приму их от тебя. Это не твое место в этом деле.

— А где находится мое место? — Я вздергиваю подбородок, вызывающе глядя на него, и он за секунду сокращает расстояние между нами, оказавшись так же близко ко мне, как и раньше. Я пытаюсь отступить, но стена совсем близко позади меня, и в итоге я оказываюсь прижатой к ней спиной, Коннор нависает надо мной, а мое сердце подскакивает к горлу.

— Твое место будет в моей постели. Рожать моих детей. Поддерживать отношения с другими женами. Домашняя сфера, как это было всегда.

— Слава богу, у меня есть степень в Гарварде, — съязвила я, и Коннор фыркнул.

— Это был твой выбор. Если ты хочешь выставить себя моей невестой, чтобы заманить меня обратно, тебе следует ожидать сохранения роли, которую ты предлагаешь взять на себя.

— Значит, ты хочешь, чтобы я стала твоей трофейной женой. — Я пожимаю плечами, отказываясь показать ему, что именно я думаю об этой концепции. В конце концов, это не что иное, как то, чего я всегда ожидала. — Я почти не удивлена. Что-нибудь еще?

— Да. — Лицо Коннора каменеет, когда он смотрит на меня сверху вниз, его тело смещается ко мне так, что он почти касается меня от груди до бедер. — Если ты ищешь любовь, Сирша, ты не найдешь ее здесь. Меня не интересует любовь или даже настоящий брак.

Я поднимаю на него хмурый взгляд.

— Что ты подразумеваешь под настоящим браком? Мы должны обвенчаться должным образом, в церкви, по закону, мы будем мужем и женой…

— О, мы исполним все формальности. Я ожидаю, что ни ты, ни твой отец не согласились бы на меньшее. Но я имею в виду, что помимо клочка бумаги и колец, которыми мы обмениваемся, помимо того, чтобы произвести на свет наследника, который последует за мной, у нас с тобой будет очень мало общего друг с другом. Я буду управлять королями так, как сочту нужным, а ты будешь вести мое хозяйство и разбираться с другими женами. Ты будешь закрывать глаза на то, кого я захочу трахнуть, пока я держу это в секрете, и в обмен, Сирша, как только ты подаришь мне наследника, я тоже буду закрывать глаза на любые интрижки, которые ты выберешь, до тех пор, пока ты не забеременеешь никаких других мужчин. Мы будем определять время наших попыток забеременеть, а в остальном ты будешь принимать противозачаточные средства, чтобы делать все, что пожелаешь. Пока мы пытаемся зачать ребенка, ты будешь находиться только в моей постели. Это мои условия.

Я уставилась на него, на мгновение погрузившись в абсолютную тишину, шокированная. Из всех вещей, которые, как я думала, он мог сказать, это было абсолютно последнее. На самом деле, я никогда бы не думала об этом.

— Я не заинтересована в том, чтобы спать с кем попало, — выпаливаю я, прежде чем успеваю придумать, что еще сказать, и это правда. Коннор возбуждает меня, но я никогда не встречала ни одного мужчину, который действительно стоил бы моего времени или усилий, кроме него или его брата. Но опять же, думаю я, когда Коннор приподнимает бровь в ответ на мою вспышку, я никогда по-настоящему не смотрела на мужчин, потому что знала, кому была обещана. Мог бы еще быть кто-то, если бы я могла свободно попробовать?

— Ну, я заинтересован в том, чтобы спать с кем попало, Сирша, — прямо говорит Коннор. — Так что остальное, твое дело, заводить ли интрижки, когда мы не пытаемся зачать ребенка, или нет. Я не буду беспокоиться об этом.

— Я не могу поверить, что ты… — Я замолкаю, мои мысли лихорадочно соображают. Моей первой мыслью было ужасно оскорбиться, но чем дольше я впитываю его слова, тем больше угасает эта первоначальная реакция, и я чувствую, что мне становится теплее от этой идеи. Я никогда не рассматривала возможность открытого брака или, скорее, я смирилась с тем, что тот, за кого я выйду замуж, вероятно, будет спать со всеми, с кем ему заблагорассудится, в то время как от меня ожидали, что я буду только в постели своего мужа. Мужчинам в моем мире всегда было позволено делать все, что они хотят, но женщинам… никогда.

Теперь мой потенциальный муж предлагает мне больше свободы, чем я когда-либо думала, что у меня будет. По сути, он предлагает мне жизнь отдельно от него, когда наши интересы детей и семьи не должны совпадать. Я могу делать все, что захочу. У меня мог бы быть любовник в какой-нибудь другой стране. Я могла бы трахнуться с парнем из бассейна. Я могла бы…

Боже милостивый, Сирша, когда ты перешла от отсутствия либидо к составлению списка потенциальных завоеваний?

Но на самом деле мой интерес вызывают даже не другие мужчины. Это свобода. Свобода говорить "да" или "нет", выбирать, что я хочу делать. Жить своей собственной жизнью, отдельно от моих обязанностей по отношению к мужу и семье.

— Я хочу еще раз поговорить с твоим отцом, прежде чем принимать решение. — Коннор отталкивается от стены, делая шаг назад, и я остро ощущаю пространство между нами. Я хочу, чтобы он прикоснулся ко мне, хочу, чтобы он поцеловал меня снова, но я говорю себе, что это к лучшему, что, если Коннор собирается что-то скрывать от меня, будет лучше, если я научусь умерять свое желание к нему.

— Тогда поехали. — Это не те вещи, с которыми я надеялся вернуться к своему отцу, но это шаг в правильном направлении.

Коннор не прикасается ко мне, шагая вперед и ведя меня в заднюю часть склада.

— Автомобиль или мотоцикл? — Спрашивает он почти снисходительным тоном, как будто ожидает, что я испугаюсь мотоцикла или почувствую к нему отвращение теперь, когда я не играю ту роль, которой была в ту первую ночь. — Тебе нужно будет сказать своему водителю, чтобы он подъехал, если ты хочешь взять машину.

Я вздергиваю подбородок, спокойно встречая его голубые глаза.

— Я сяду на байк, — говорю я ему, наслаждаясь вспышкой удивления, которую вижу на его лице. — Я даже надела сапоги.

— Неужели ты это сделала. — Коннор качает головой, как будто не может мне до конца поверить. Он стягивает с себя куртку и протягивает ее мне. Я уже подумываю отказаться от нее, но дождь все еще идет, и, хотя я пока еще сухая под навесом за складом, это ненадолго, если я сяду на байк без нее.

Я молча беру ее у него, пытаясь игнорировать запах табака и одеколона, который, кажется, навсегда въелся в кожу, и пульсирующий жар между моих бедер, когда я натягиваю ее.

— Тогда запрыгивай, принцесса, — говорит он, перекидывая ногу через мотоцикл и заводя двигатель. — На улице дождь, так что держись крепче.

Держаться за Коннора, это последнее, что я хочу делать прямо сейчас. Я тут же сожалею о своей гордости, сказав, что сяду на мотоцикл, когда обнимаю его, прижимаюсь грудью к его спине, а коленями сжимаю его бедра, когда он начинает выезжать на дорогу. Жар его тела обжигает меня, резко контрастируя с холодным ветром и дождем, и, прижимаясь к нему, я понимаю, что это была ошибка. Но, Боже мой, это такое приятное ощущение.

Я никогда не думала, что мне будет нравиться ездить на мотоцикле. Несколько дней назад я бы сказала, что меня приводит в ужас мысль о том, чтобы прокатиться на нем верхом. Но это всего лишь мой второй раз на заднем сиденье мотоцикла, и я уже жалею, что не могу попросить Коннора катать меня на нем каждый день. Может быть, я так и сделаю, если мы вместе вернемся в Бостон.

Я отгоняю эту мысль, как только она приходит мне в голову. Он на это не пойдет, и я знаю это так же точно, как и все остальное. Он хочет держать нас порознь, деловое соглашение, а не делать то, что могло бы нас сблизить. Интимные поездки на мотоцикле, когда наши тела тесно прижаты друг к другу, определенно считаются чем-то, что могло бы привести именно к этому. Поэтому вместо этого я впитываю это сейчас, пока Коннор мчится к отелю. Влажный хлопок его рубашки на моих руках, пропитанный дождем запах его тела в моих ноздрях, кожа и горячий металл, и, о боже, вибрация сиденья у меня между ног. Скорость и адреналин одновременно пугают и захватывают меня, и то, как Коннор легко управляет мощной машиной.

Мне грустно, когда поездка заканчивается и Коннор передает байк парковщику. Он без слов забирает свою куртку обратно, стягивая ее с моих плеч, не спрашивая. Когда мы заходим в лифт, я бросаю на него взгляд, гадая, думает ли он о том же, что и я. Если он думает о том, как мы впервые оказались здесь, и я прижата к стене со стеклянными панелями, его руки в моих джинсах и…

Он не делает ни одного движения в мою сторону. Он остается по другую сторону лифта, его челюсть упрямо сжата. Когда раздается звонок на наш этаж и двери открываются, он без единого слова направляется в комнату, где, как он знает, будет ждать мой отец. За исключением того, что на этот раз он ошибается.

— Он в своей комнате, — выпаливаю я. — Сюда.

Коннор раздраженно вздыхает, но следует за мной. Мы подходим к комнате через несколько дверей, и Коннор протискивается передо мной, дважды сильно стуча в дверь, прежде чем отступить.

Мой отец открывает дверь, на его лице явно написано раздражение. Сначала я этого не понимаю, а потом вижу, кто стоит у него за спиной, и у меня сводит живот.

По какой-то гребаной причине Найл Фланаган находится в Лондоне.

КОННОР

Иисус, Мария и Иосиф, эта женщина положит мне конец. Я до сих пор удивлен, что у заносчивой принцессы хватило наглости снова прийти на мой склад одной и без присмотра, после всего, что произошло прошлой ночью, зная, что, если я лишу ее девственности, вся эта нелепая уловка может быть разрушена. Полагаю, мне должно быть лестно, что она достаточно высокого мнения обо мне, чтобы верить, что я не стану принуждать ее, но на данный момент она так глубоко проникла мне под кожу, что я просто взбешен.

На самом деле я не думал, что она пришла туда, чтобы трахнуть меня, как я намекал, но мне нравилось дразнить ее. Мне нравилось возбуждать ее, чувствовать, и то, как она так быстро откликается на мои поцелуи, вплоть до того момента, когда я вспомнил, что на самом деле не могу трахнуть ее, не связав себя со всем, что она собой олицетворяет. Затем я снова разозлился, вместе с тем, что быстро становится хроническим случаем посинения.

Она снова удивила меня, согласившись сесть на мотоцикл. Я был уверен, что, как только она перестанет изображать соблазнительную даму ночи, она снова будет полагаться исключительно на своего водителя, как, я уверен, она делала всю свою жизнь. Еще одна вещь, которую я не хочу снова взваливать на себя. Мысль о том, чтобы переезжать с места на место в темном роскошном авто с водителем, сопровождающим меня повсюду, вызывает дрожь в моем сердце. Одной из лучших вещей в моей новой жизни здесь было приобретение моего байка, пребывание на свежем воздухе и абсолютная свобода, которую он мне предоставляет.

Свобода. Это все, чего я хочу, и я чувствую, как это понемногу отдаляется от меня. Именно поэтому я произнес перед Сиршей ту речь о том, чего ожидать от нашего брака, если мы поженимся. Я знаю, что шокировал ее, но я имел в виду то, что сказал.

А я? Неужели я это сказал серьезно? Смогу ли я справиться с осознанием того, что на ней руки другого мужчины? Эта мысль вызывает у меня укол ревности, которого я не ожидал и не хотел. Это просто потому, что она не была с тобой, говорю я себе, пока мы направляемся в комнату Грэма. Я потеряю интерес, как только трахну ее, точно так же, как и всех остальных. Мне будет все равно, что она сделает после этого.

Я так погружен в свои мысли, что сначала почти не вижу, кто там, когда Грэм открывает дверь. Когда я это делаю, мне требуется секунда, чтобы узнать стоящего там мужчину. Он старше, как и все мы, на его подбородке появилась щетина, рядом с одним голубым глазом небольшой шрам, его тело более стройное и мускулистое, чем когда мы были детьми. Но мне требуется всего мгновение, чтобы узнать его. В конце концов, мы все выросли вместе, и он был практически вторым братом Лиама.

Особенно после того, как я бросил его.

Я специально игнорирую тихий голос, проталкиваясь в комнату и пронзая собеседника свирепым взглядом.

— Найл Фланаган. Чем ты занимаешься в эти дни? И что еще более важно, какого черта ты делаешь в Лондоне?

— Я здесь от имени Лиама, — холодно говорит он, встречая мой пристальный взгляд своим собственным. — Ему стало известно о том, что задумали Грэм и Сирша, и он послал меня попытаться договориться от его имени.

— Кровные переговоры, — ругаюсь я вслух, и Найл приподнимает бровь.

— Прошу прощения?

— Не бери в голову. — Я провожу рукой по волосам, бросая раздраженный взгляд на всех троих, когда прохожу дальше в комнату. — Что мой брат послал тебя сказать?

— Он хочет, чтобы я рассказал тебе о том хорошем, что он сделал для Королей, пока занимал это место. Чего он достиг с тех пор, как занял место твоего отца. Альянс, который он создал…

— Союз, который, как я слышал, он быстро испортил, когда женился на русской девушке. — Я открываю мини-бар, несмотря на протест Грэма, достаю порцию скотча и наливаю его в стакан. Я залпом проглатываю его и открываю другой.

— Ты же знаешь, что это стоит денег, верно? — Грэм многозначительно смотрит на меня.

— Ты разбогател благодаря моей семье. Ты разрушил мой покой здесь, в Лондоне. Ты можешь угостить меня гребаной выпивкой. — Я делаю глоток второго скотча, оглядываясь на Найла. — Значит, мой брат послал тебя сюда, чтобы ты пел ему дифирамбы?

— Чтобы предположить, что, возможно, все лучше так, как есть. — Найл выдерживает мой взгляд, его собственный холодный. — И я склонен сказать то же самое.

— Ты сейчас за столом? Я не знал, что Фланаганы — Короли.

— Это не так, — категорически возражает Найл. — Я правая рука твоего брата. И я предан ему, как, я уверен, и твои люди здесь преданы тебе. Нет необходимости бросать все это позади и возвращаться домой, Коннор.

— За исключением того, что стол хочет смерти моего брата, если я этого не сделаю.

— Были…переговоры. — Найл хмурится. — Было высказано предположение, что, если Лиам решит передать свое место другому сыну за столом, вместо своих будущих детей от Аны, он мог бы сохранить его.

— Теперь подожди одну чертову секунду, — огрызается Грэм. — Ничего из этого не обсуждалось…

— Это было тогда, когда тебя не было. Не в каждом разговоре ты нужен, Грэм. — Найл сердито смотрит на него.

— Я должен сказать, поскольку я слышал, что происходит, я не так склонен, как ты, думать, что мой брат заслуживает этого места. — Я делаю еще глоток своего виски. — Мне, например, неприятно узнать, что он согласился позволить Виктору Андрееву казнить нашего отца.

— Вы двое можете кое-что обсудить, — резко говорит Грэм, — когда вернетесь в Бостон.

— Мы пока не едем в Бостон, — спокойно говорю я, и внезапно внимание всех присутствующих в комнате приковывается ко мне, основываясь только на этом эпизоде. — Я еще не решил, что собираюсь делать, — спокойно добавляю я. — Но я рассматриваю свои варианты. И пока я этим занимаюсь, мы собираемся слетать в Дублин, все вместе, поскольку Найл решил вмешаться в это дело, и встретиться там с основным орденом Королей. Мы собираемся выяснить, есть ли какое-то другое соглашение, которое могло бы удовлетворить все стороны… возможно, и без моего возвращения в Бостон, и без смерти моего брата.

— Это неприемлемо… — начинает говорить Грэм, и я, прищурившись, смотрю на него, допивая остатки своего второго скотча.

— Это мои условия, — говорю я, пожимая плечами. — Прими это или оставь. Что касается Сирши…

— Ты оформишь помолвку здесь, в Лондоне, прежде чем мы уедем. — Грэм поворачивается ко мне лицом, скрестив руки на груди.

— Нет. — Я выдерживаю его взгляд. — Я еще не согласился взять управление на себя. Обручиться с Сиршей означало бы согласиться. Или ты предпочитаешь, чтобы я подписал бумаги о помолвке, а потом разорвал их позже, как это сделал мой брат, если я решу, что возвращение мне не по душе? — Я свирепо смотрю на него. — Уверяю тебя, никто не будет обжигать мне пальцы или пороть ремнем, как моего брата, если я этого не сделаю, но я не уверен, что репутация Сирши выдержит неудачные помолвки.

Грэм кипит, и мне бесконечно приятно это видеть.

— Ты заноза у меня в боку, парень, — рычит он, и я широко улыбаюсь ему.

— Я уверен, что ты горишь желанием видеть меня зятем, если я решу принять твое предложение касаемо твоей дочери. — Я смотрю на Сиршу. — Кстати говоря, я не думаю, что наш разговор закончен. Могу я проводить тебя обратно в твою комнату, пока эти двое закончат разговор? Я сам договорился о вылетах сегодня вечером, — добавляю я, глядя на Грэма. — Я не верю, что ты не, не подменишь их и не отправишь нас в Бостон в один конец.

— Сирша… — предупреждающе произносит Грэм, но она выдыхает, подходит к двери и открывает ее.

— Он согласился поехать в Дублин, — ровным голосом говорит она. — Это больше, чем было у нас сегодня утром. Давай пока успокоим его. Не волнуйся, он не получит молока бесплатно, — саркастически добавляет она, выходя в коридор, и я следую за ней.

— Твой отец беспокоится о твоей добродетели, да? — Я хихикаю, шагая с ней по коридору. — Я думаю, что на этот счет он может быть спокоен.

— Неужели? — Сирша открывает свою дверь и входит первой, я следую за ней. — Тогда что это было за нагибание меня над столом раньше?

— Испытание. — Я открываю дверцу ее мини-бара только для того, чтобы увидеть ее в отражении позади меня, с руками на бедрах. — Что?

— Ты что, ничем другим не занимаешься, кроме как заливаешь в баре на чужие деньги? — Спрашивает она.

— Конечно. — На этот раз я наливаю себе порцию джина, с сожалением думая об Эми. — Иногда я запускаю вкладки на панели управления. — Я поворачиваюсь к ней, взбалтывая прозрачную жидкость. — Я также руковожу успешным криминальным предприятием, если ты еще не заметила. И трахаю женщин. — Я делаю еще один шаг к ней, наслаждаясь видом ее судорожно сжимающегося горла, когда она тяжело сглатывает, и тем, как у нее перехватывает дыхание, когда она делает шаг назад. — Хорошо, и часто. — Я протягиваю ей стакан. — Хочешь глоток?

Сирша качает головой, скрещивая руки на груди. Свободный топ цвета овсянки, который на ней надет, не производит такого эффекта, как прошлой ночью, к сожалению.

— Что ты делаешь, Коннор? — Требует она, глядя прямо на меня. — В какую игру ты играешь?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — невинно говорю я, делая глоток джина. — Я делаю то, чего хочешь ты с твоим отцом, не так ли? Соглашаюсь рассмотреть ваш маленький план по возвращению блудного сына домой.

— Что в Дублине? — Она не уступает ни на дюйм, свирепо глядя на меня. — И что значит найти "другое решение"? Как ты думаешь, какое решение будет у дублинских королей, о котором мы не подумали?

— Ну, я нахожу упоминание Найла о простом лишении наследства наследников Лиама интересным.

— Это не сработает. — Сирша качает головой. — Лиам может говорить, что он лишит наследства наследника сколько хочет, но что произойдет, когда его сын вырастет и будет возмущен тем, что у него отняли право первородства? Нет, если ты не вернешься, они захотят засолить землю, на которой когда-либо рос Макгрегор.

Я пожимаю плечами, делая еще глоток джина.

— Как бы то ни было, я хотел бы получить совет от первоначальной главы. Мне любопытно, что бы они сказали о сложившейся ситуации, а также о применении некоторых из их более жестоких и архаичных традиций. Те, которые, возможно, плохо адаптируются к двадцать первому веку.

Сирша не заглатывает наживку.

— А что, если другого решения нет? — Она бросает вызов. — Что, если выбор будет таков: ты возвращаешься, или Лиам умирает? Что тогда?

Я замолкаю, глядя на нее. Она еще красивее, когда сердита, раскрасневшаяся и вспыльчивая, с распущенными волосами, обрамляющими лицо, и упрямо скрещенными руками под прелестной грудью. Я чувствую прилив желания, просто глядя на нее, и я ни на мгновение не забываю, что она могла бы быть моей, каждый дюйм ее тела, если бы я просто согласился с требованиями ее отца. Но я намерен разыграть все карты, которые у меня есть, прежде чем раскрою свою руку.

— Тогда, полагаю, мне придется принять во внимание, что единственный выход, вернуться и жениться на тебе.

— Какой ужасный исход. — Сирша фыркает. — Мне так жаль.

Я рассматриваю ее поверх края своего бокала, делая еще один глоток.

— Серьезно, Сирша. Отбрось на мгновение игру принцессы, роль послушной дочери и будь честной. Ты действительно хочешь выйти за меня замуж? Это действительно твое представление о счастье? Такая красивая женщина, как ты, образованная, перед тобой открыты все возможности в мире, если бы ты только вырвалась из своей семьи, и все же ты решила остаться, служа семье и королям, продав себя мужчине, которого ты даже не знаешь, ради достижения целей своего отца. Я этого не понимаю.

Сирша поджимает губы, и я вижу вспышку гнева в ее глазах.

— Не каждый находит жизнь вдали от всех, кого он любит, такой привлекательной, как ты, Коннор, — огрызается она. — Некоторым из нас недоступна любовь. Некоторые из нас делают то, что должны, чтобы сохранить близость наших семей.

— Ты имеешь в виду, чтобы обеспечить свою безопасность. Так вот почему ты хочешь выйти за меня? Только ради своей семьи? Или чтобы твой отец не потерял свою власть, а вместе с ней и все эти деньги, и этот красивый дом, и твой гардероб из дизайнерских платьев и туфель с красными подошвами? — Я прищуриваюсь, глядя на нее. — Это все, Сирша? Ты хочешь денег и влияния, и ты можешь получить это, став женой бостонского короля?

— Ты понятия не имеешь, что бы я сделала с этими деньгами и влиянием, — выплевывает Сирша. — Ты уже ясно изложил свои условия, Коннор. Я надеялась на верного мужа, если не любящего, но очевидно, что в тебе я не получу ни того, ни другого. Прости меня, если я надеюсь извлечь какую-то пользу, раздвинув для тебя ноги.

— О, я мог бы перечислить преимущества для тебя, и это продолжалось бы до первой ночи, когда я тебя трахнул. — Я подкрадываюсь к ней, допиваю остатки джина и отставляю его в сторону, приближаясь к ней. Здесь ей некуда идти: кровать, стена, огромное окно с широким подоконником, все это места, где я могу загнать ее в угол и дать ей почувствовать то, что, как она знает, я могу сделать с ней самым легким прикосновением, поцелуем, даже не заходя дальше этого. — Я вижу, ты очень хорошо поняла наш предыдущий разговор, Сирша, но это не все, что тебе нужно понять.

— Что еще? — Огрызается она, но я слышу, как колеблется ее уверенность. Я подталкиваю ее к окну, дождь стекает по стеклу, когда ее задница ударяется о подоконник, и ее руки взлетают за спину, чтобы ухватиться за край, когда я нависаю над ней.

— Я знаю, во что играет твой отец, Сирша. Я знаю его игру. Ты забываешь, что Грэм был правой рукой моего отца, когда я еще сидел за этим столом, когда я изучал свое место в качестве будущего наследника. Я знаю, как он работает, и если он думает, что я забыл все эти годы спустя, что ж, он получит намного больше, чем рассчитывал, если будет думать, что я стану его пешкой.

Губы Сирши слегка приоткрываются, и я вижу, как у нее перехватывает дыхание.

— Коннор…

— Если ты собираешься стать моей женой, Сирша, то дни, когда ты была рупором своего папочки, закончатся. — Я холодно улыбаюсь шоку на ее лице, протягиваю руку, чтобы провести большим пальцем по ее острой скуле, и наслаждаюсь дрожью, которая, как я чувствую, проходит по ней при этом. — Твоя верность будет принадлежать мне, и только мне, как только я, надену кольцо тебе на палец.

— Это не то, что ты говорил раньше, — произносит Сирша, ее голос становится более прерывистым, чем раньше. — Ты сказал, что не ожидаешь преданности. Как только я произведу на свет наследника…

— Я сказал, что не ожидаю моногамии, — уточняю я. — Я абсолютно хочу быть уверен в твоей преданности, Сирша, превыше всех остальных. Больше, чем твоей семья, больше, чем любому мужчине, с которым ты захочешь поиграть, больше, чем твоим друзьям. Ты будешь верна только мне.

— Как собака.

— Как женщина, за которую ты себя выдаешь. — Я беру ее за подбородок кончиками пальцев. — Ты с самого начала говорила, что превыше всего ценишь долг, семью и преданность делу. Что ж, Сирша, если ты выйдешь за меня замуж, ты возьмешь на себя обязательства, и мы с нашими детьми станем твоей новой семьей. Твой долг будет перед нами, и я ожидаю, что ты никогда не забудешь об этом.

— А что, если я скажу то, что сказала раньше, — шепчет она. — Что я не хочу спать с другими мужчинами и не желаю делиться? Что, если я заявлю, что я добрая католичка и не хочу принимать противозачаточные?

Я ухмыляюсь ей сверху вниз, проводя пальцами по линии ее подбородка и вызывая еще одну легкую дрожь.

— О, поверь мне, девочка, — говорю я ей игриво. — Разделить меня было бы к лучшему. Такая невинная принцесса, как ты, ни за что не смогла бы удовлетворить все мои желания. И кроме того, — добавляю я, мои глаза сужаются, когда я вижу, как пылает ее лицо. — Хорошая девушка-католичка никогда бы не позволила мне сделать то, что я сделал с тобой в том лифте.

Ее глаза расширяются, и я вижу, как в них что-то вспыхивает.

— Что заставляет тебя так думать? — Спрашивает она с явным вызовом в голосе. — Что я не смогу тебе угодить? Тебе не кажется, что я была бы хороша в постели?

— О, я думаю, тебе бы понравилась светлая кровать, — мурлычу я, убирая руку с ее щеки, чтобы провести ею по ее талии. Я чувствую, как она замирает под моими прикосновениями, ее дыхание учащается, когда я обхватываю рукой изящный изгиб, резко притягивая ее к своим бедрам толкая их вперед. Я позволяю ей почувствовать, какой я твердый, слегка прижимаюсь к ней, когда наклоняюсь, мои губы так близко, что она могла бы поцеловать меня, если бы чуть-чуть приподнялась, но она этого не делает. Я уже знаю ее, она не сдастся. — Мягкая и теплая, — продолжаю я, проводя рукой по ее бедру. — Помни, мои пальцы уже почти были в твоей киске, принцесса. Я знаю, какой влажной ты становишься, и ты была бы тесной для меня, такой тесной. Нетронутый проход для исследования моим членом. Ты бы чувствовала себя потрясающе, я в этом уверен. И судя по тому, что я увидел в лифте? — Я дразняще улыбаюсь ей, когда она смотрит на меня снизу вверх, ее лицо краснеет как от моей близости, так и от напоминания о том, что мы сделали, что она позволила мне сделать. — Ты не будешь просто лежать там. Ты хочешь мой член, и я бы с удовольствием отдал его тебе, услышав твои стоны…

— Достаточно. — Сирша безуспешно толкает меня, с трудом сглатывая. — Ничто из этого не объясняет, почему ты думаешь, что я не смогу удовлетворить тебя, если ты думаешь, что я была бы такой… гм… хорошей.

Я ухмыляюсь.

— О, но есть еще так много всего, о чем такая наивная маленькая девочка, как ты, не могла бы знать, принцесса. Так много всего, темных желаний, удовольствий, о которых ты никогда не мечтала, даже ночью, когда ты прикасалась к себе. — Я наклоняюсь ближе, мое дыхание касается ее уха. — Ты это делала, Сирша? Потирала свой маленький твердый клитор, пока не кончала? Ты засовывала пальцы внутрь и мечтала о том, когда это будет член? — Я отстраняюсь, наслаждаясь видом ее пылающего красным лица. — Ты думала о моем брате? Или о ком-то еще?

Лицо Сирши пылает, но также пылают и ее глаза, горящие гневом.

— Это не твое дело, — едко говорит она.

— О, но… если я собираюсь стать твоим мужем, разве я не должен знать, что было сделано с этой сладкой киской в мое отсутствие? О чем ты думаешь, пока ощупываешь себя? Держу пари, теперь это я, не так ли? — Я ухмыляюсь, наслаждаясь ее смущением. — Ты дразнишь свой клитор и представляешь, что это мои пальцы в твоих трусиках, как в лифте.

— Ты отвратителен, — говорит Сирша, вызывающе вздергивая подбородок.

И я не собираюсь удостаивать это ответом.

Я смеюсь, убирая руку с ее бедра, хотя и не отступаю. Я слишком сильно наслаждаюсь ощущением того, как мой твердый член прижимается к ее мягкому бедру. И, судя по тому, как она часто извивается, она тоже такая.

— Видишь? Вот что я имею в виду. Если ты думаешь, что это отвратительно, когда я обсуждаю твои привычки в мастурбации, ты была бы потрясена теми грязными вещами, которые я мог бы попросить тебя сделать, если бы обратился к тебе за всем своим удовлетворением.

— Испытай меня. — Выражение лица Сирши настолько вызывающее, насколько это возможно. — И не неси мне никакой чепухи об осквернении моего невинного девственного разума или о том, что ты собирался сказать дальше. О чем, черт возьми, ты говоришь? — Ее рот сжимается. — Если ты собираешься мне изменять, я должна хотя бы знать, почему.

— Что ж, Сирша, пока ты представляешь, как трахаешься с парнем из бассейна в миссионерской позе на своем шезлонге, — ее лицо буквально вспыхивает при этих словах, и я смеюсь, наслаждаясь тем, что так легко разгадал ее внебрачные фантазии, — Я буду наслаждаться темными сторонами желания. — Я наблюдаю за ее лицом, пока говорю, желая увидеть ее реакцию, насладиться ею. — Представь, Сирша, что ты лежишь на животе на скамейке для порки, твои запястья и лодыжки скованы наручниками, в то время как я заставляю тебя выбирать между веслом, тростью или флоггером для твоего наказания. Представь, что ты выбрала, и я сказал тебе, что, поскольку ты непослушная девочка, я все равно выберу то, что мне больше нравится. Представь, что я шлепаю тебя для своего удовольствия, и не только по твоей заднице, Сирша, но и по твоим бедрам, твоей груди, даже по твоей сладкой, нежной киске.

При этих словах она слегка бледнеет, снова с трудом сглатывает, и я ухмыляюсь.

— Одна мысль об этом пугает тебя, не так ли, принцесса? Но это гораздо больше. Я набиваю твой рот своим членом, пока ты скована, заставляю тебя глубоко заглатывать меня, пока твоя задница горит красным. Наслаждаюсь твоей киской, пока ты наклоняешься, даже твоей маленькой тугой попкой, на досуге. И помимо этого… — Я протягиваю руку, провожу пальцами по волосам Сирши, и она вздрагивает. Но, к моему удивлению, я не думаю, что это дрожь страха. Я видел, как женщины боятся, и я видел, как очень многие возбуждаются. Сирша выглядит так, словно возбуждена…

Мне приходится бороться с желанием запустить руку ей в джинсы и выяснить. Я не сомневаюсь, что смог бы уговорить ее позволить мне это. И мысль о том, что чопорная, избалованная Сирша может намокнуть при мысли о том, что я шлепаю ее по заднице, а затем использую ее для своего удовольствия, приводит меня в дикое возбуждение.

Я не думал, что смогу стать еще жестче, но я ошибался.

Полегче, говорю я себе. Она может найти эту идею возбуждающей, но это совсем другая история, когда она пристегнута ремнями, а твой член упирается в ее задницу. Когда ее хорошенькая попка в красную полоску, и она получит двадцать ударов плетью, чтобы умолять о пощаде. Когда реальность так сильно отличается от фантазии, и она даже не знает, о чем она фантазирует.

— Я мог бы потребовать, чтобы ты встала передо мной на колени, — шепчу я, скользя рукой по ее затылку, наклоняясь к ней так, чтобы она могла почувствовать, как мой пульсирующий, ноющий член упирается в вершинку ее бедер. — Я мог бы заставить тебя ползать передо мной, называть меня Хозяином, умолять, чтобы тебя оттрахали во все дыры. Я мог бы привязать тебя к Андреевскому кресту в комнате, полной людей, позволить им смотреть, как я тебя трахаю. Завязывал бы тебе глаза, надевал наручники и дразнил тебя до тех пор, пока ты не взмолилась, чтобы кончить. Есть мир подобных удовольствий, Сирша, некоторые еще темнее, и ты не создана ни для одного из них.

Ее губы приоткрываются в легком вздохе, бедра выгибаются навстречу мне, когда по ней пробегает очередная дрожь, и я опускаю руку, делая шаг назад. Мой член протестующе дергается внутри джинсов, отчаянно нуждаясь в облегчении. Сирша отодвигается от подоконника, тот же вызов все еще светится в ее глазах, даже после моей речи. Это действительно впечатляет.

— Ты находишь женщин, которым нравится делать эти вещи? — Она прищуривает глаза. — Где?

— Ну, знаешь, здесь и там. — Я смеюсь над выражением ее лица. — Если хочешь знать, в Лондоне есть особое секс-заведение, которое я люблю посещать. Иногда с подружкой, в других случаях я плачу за услуги одной из местных сабмиссив.

— Покорная. — Сирша бормочет это слово. — Меня трудно назвать покорной, Коннор. Преданной своему долгу, да. Но покорной…

— Видишь? — Я пожимаю плечами. — Ты признаешь это. Ты никогда не сможешь меня полностью удовлетворить.

— Это не то, что я сказала! — Слова вылетают по-видимому прежде, чем она успевает их остановить, и она бледнеет, выглядя так, словно хочет взять их обратно. Но теперь они вырвались наружу.

— О? — Я изогнул бровь. — Докажи это.

— Что? — Она моргает. — Здесь? Что ты… нет! Не здесь. Я не…

— Конечно, нет.

Она заметно расслабляется, когда я говорю это, и я смотрю на нее сверху вниз, мои глаза озорно поблескивают. О, я собираюсь насладиться этим.

— Пойдем со мной в подземелье. Завтра вечером.

— Я не могу!

— Значит я прав.

— Нет, я… — Она прикусывает нижнюю губу. — Мой отец никогда бы не позволил…

Я пожимаю плечами.

— Улизнуть.

— Я…

— Или ты не хочешь угодить своему хозяину? — Я понижаю голос, когда произношу это, мягко и шелковисто, позволяя словам скользить по ней, и я не пропускаю легкую дрожь, которая пробегает по ней, как бы она ни пыталась это скрыть.

— Ты не мой хозяин, — вызывающе заявляет она, вздергивая свой дерзкий маленький подбородок. — Но ладно. Я пойду. Просто посмотреть, что… — она пренебрежительно машет рукой. — Из-за чего все это происходит.

— Ну, Сирша О'Салливан. — Я ухмыляюсь ей сверху вниз, не в силах удержаться, чтобы не поддразнить ее, пусть и совсем чуть-чуть. Даже если это заставляет меня снова почувствовать себя подростком, а ее одноклассницей моего младшего брата. — Я думаю, ты просто не можешь устоять перед вызовом.

СИРША

Во что, черт возьми, я вляпалась?

На следующий день я сижу в своей комнате в кресле с подголовником, пока мой отец разговаривает со мной, но мне трудно следить за тем, что он говорит. Все, о чем я могу думать, это о том, что я согласилась сделать сегодня вечером, куда я согласилась пойти, и все это время я пыталась понять, как мне из этого выпутаться.

Конечно, я могу просто не прийти. Но это было бы равносильно признанию Коннору, что я боюсь, что я слишком невинна для таких вещей, что я никогда не смогу полностью удовлетворить его в постели. Дело даже не в том, что я хочу заставить его оставаться верным или хочу делать с ним такие вещи. Половина того, что он описал, звучало болезненно или устрашающе. Но также, если быть честной с самой собой, услышав о таком, я возбудилась. И я не совсем понимаю почему.

Я просто хочу доказать, что могла бы, если бы захотела. Если он выходит за пределы нашего брачного ложа ради удовольствия, то это потому, что я предпочитаю не делать с ним таких вещей, а не потому, что я не могу доставить ему удовольствие таким образом.

Мой отец щелкает пальцами перед моим лицом, возвращая меня к реальности.

— Сирша. — Он глубоко вздыхает. — Ты меня слушаешь?

— Я пытаюсь, — честно отвечаю я ему. — Эта поездка меня изматывает.

— Что ж, тебе придется потерпеть еще немного, особенно теперь, когда мы едем в Дублин. — Он с отвращением качает головой. — Этот мальчик во что-то играет, и я собираюсь выяснить, во что. А потом, так или иначе, я собираюсь утащить его обратно в Бостон, и…

— И что? — Я испустила вздох. — Ты не можешь заставить его править.

— Я могу сделать все, что в моих силах, чтобы заставить его увидеть всю глупость своих поступков. А ты, Сирша, твоя роль не заканчивается, когда это кольцо окажется на пальце. Он проводит рукой по волосам, расхаживая еще мгновение, прежде чем остановиться и снова посмотреть на меня.

— Что ты думаешь о Конноре, Сирша? Как о твоем будущем муже?

Я думаю, он сведет меня с ума от желания. Я думаю, он предлагает мне странный компромисс, который пугает и интригует меня одновременно. И я думаю, что, возможно, он прав, что для нас обоих иметь любовников, к лучшему, потому что, если бы я отдала ему всю себя, я абсолютно уверена, что он разбил бы мне сердце. Я ничего этого не говорю. Вместо этого я просто пожимаю плечами.

— Он подходит, — говорю я достаточно небрежно, вставая со стула.

— И это все? — Мой отец прищуривает глаза. — Еще немного, пожалуйста.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Он упрямый, и он захочет все делать по-своему, но, в конце концов, моя работа, лежать на спине, рожать ему детей и содержать его дом. Он… достаточно красив, чтобы сделать первые два пункта сносными, и он будет достаточно богат, чтобы в последнем было комфортно, так что еще я должна думать? Он подходит.

— Это не вся твоя работа, Сирша. — Грэм хмурится. — Я уже могу сказать, что Коннор думает сделать меня номинальным руководителем, чтобы мои советы и инструкции влетали в одно ухо и вылетали из другого точно так же, как и у его отца и брата до него. Но с твоей помощью мы можем избежать такого исхода.

Я прищуриваю глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Женщины в этой жизни обладают большей властью, чем ты думаешь, Сирша. Твоя мать всегда прислушивалась ко мне, принося лакомые кусочки, сплетни и информацию, которую я могу использовать. Она ходила на вечеринки, благотворительные вечера и заседания правления и приносила мне то, что мне нужно, чтобы заставить других делать то, что я хочу. Ты сделаешь это и для меня, но ты будешь слушать Коннора и поможешь мне научиться управлять им.

Я пристально смотрю на своего отца. Тогда мне вспоминаются слова Коннора, твоя преданность будет принадлежать мне, ты больше не будешь рупором своего папочки, твоя абсолютная преданность… Тогда я понимаю, что он уже предвидел, что мой отец попытается использовать меня как связующее звено между ним и планами Коннора управлять Королями по-своему.

Если честно, это вызывает у меня отвращение. Но я не собираюсь показывать это своему отцу. Я могу играть в эту игру так же хорошо, как и мужчины, если мне нужно.

— Я не думаю, что Коннор из тех людей, которыми легко управлять, — осторожно говорю я, и мой отец фыркает.

— Всеми мужчинами можно управлять, особенно красивой женщине.

Я прищуриваюсь, глядя на него, сдерживая свое разочарование.

— Так что насчет тебя? Потому что я уверена, что у Коннора похожие идеи, использовать меня и нашу связь отца и дочери, чтобы управлять тобой.

Мой отец ухмыляется.

— Я не такой, как большинство мужчин.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза или возразить, что Коннор, вероятно, тоже так думает, что он не такой, как большинство мужчин, потому что все влиятельные мужчины так думают. Но даже после того, как мой отец уходит, я не могу полностью выбросить это из головы, потому что из всех мужчин, которых я знала до сих пор в своей жизни, Коннор, единственный, с кем я, скорее всего, согласилась бы, что он не похож на других мужчин. Что-то, что подтверждается только тогда, когда позже раздается стук в дверь моего гостиничного номера, и я открываю ее, чтобы обнаружить большую серебряную коробку, ожидающую меня.

Слава богу, моего отца здесь нет, чтобы увидеть это, думаю я, быстро затаскивая коробку внутрь, оглядывая коридор. Я особенно рада, когда открываю ее и вижу открытку поверх белой папиросной бумаги, написанную размашистым, убористым почерком, который, должно быть, принадлежит Коннору.

Сирша,

Твоя одежда принцессы не подходит для того места, куда мы идем сегодня вечером. Я взял на себя смелость послать тебе что-нибудь более подходящее.

Наслаждайся,

Коннор.

Я швыряю карточку через всю комнату, стиснув зубы.

— Это какой-то пиздец. — Шиплю я себе под нос. Я уже подумываю о том, чтобы вытащить все это, выбросить в мусорное ведро и явиться на свидание в том, в чем мне, черт возьми, заблагорассудится, но мое любопытство берет верх надо мной. Я разворачиваю белую бумагу, гадая, что будет внутри.

Там что-то из черной кожи, по-настоящему кожаное, самое мягкое, к чему я, кажется, когда-либо прикасалась. Я вытаскиваю это и ахаю, мои глаза расширяются, когда я понимаю, что это платье. Однако оно не похоже ни на одно платье, которое я когда-либо носила.

Топ в стиле бюстье с бретельками-спагетти и актуальными косточками в чашечках облегающего силуэта. Само платье доходит мне почти до колен, но с обеих сторон у него есть разрез, доходящий до середины бедра. Оно простое, но более откровенно соблазнительное, чем все, что я когда-либо носила в своей жизни, включая то, что я надела, чтобы пойти и встретиться с Коннором в ту первую ночь.

Я смотрю, нет ли в коробке чего-нибудь еще. Под другим слоем ткани, к моему удивлению, обнаруживается пара черных кожаных сапог, таких высоких, что я могу только представить, как высоко они будут подниматься по моим ногам, с шипастыми каблуками. Рядом с ними лежит плоская матово-черная коробка, и мое сердце нервно замирает в груди, когда я открываю ее.

— Ох, ты, блядь…

Это гребаный ошейник. На самом деле, я полагаю, колье шириной примерно с мой указательный палец, из более прочной черной кожи, с уплотнительным кольцом из розового золота в центре. Но даже при всей моей невинности, у меня есть довольно хорошее представление о том, какова цель всего этого. И я, черт возьми, не собираюсь его надевать.

Он блядь даже не надел мне кольцо на палец, и думает, что может надеть на меня чертов ошейник?

Я бросаю его на кровать, отодвигая бумагу, пока не вижу, что в углу коробки побольше есть еще одна вещь, крошечный комочек черного кружева, перевязанный черной бархатной лентой, с прикрепленной к нему биркой и еще одной запиской, написанной тем же почерком.

Я предположил, что у тебя не найдется подходящих трусиков, чтобы надеть их под платье, поэтому я позволил себе еще одну вольность.

Это самые маленькие черные шелковые стринги, которые я когда-либо видела. Я даже не уверена, что этого лоскутка ткани хватит, чтобы прикрыть меня, а если и хватит, то едва-едва.

Он же не может думать, что я собираюсь их надеть.

Тот факт, что он оскорбил мою обычную одежду, уже достаточно плох. Дело даже не в том, что я никогда не представляла, что надену что-нибудь подобное, помимо этого, я уже беспокоюсь о том, что отец поймает меня, когда я буду убегать тайком. Если бы я оделась чуть более нормально, я могла бы придумать какой-нибудь предлог, что хочу пойти куда-нибудь выпить в одиночестве. Ему бы это не понравилось, но я взрослая женщина. Я могла бы немного самоутвердиться или, во всяком случае, попытаться это сделать. Но, если он поймает меня в этом, мне уже ничто не сойдет с рук, он поймет, что что-то не так. Не может быть, чтобы он этого не понял.

Я уставилась на платье. Это еще один вызов, думаю я про себя, глядя на него сверху вниз. Коннор думает, что я его не надену. Он, вероятно, думает, что я даже не появлюсь. Он хочет разоблачить мой блеф.

— Считай, что проиграл, — бормочу я. Я не позволю ему увидеть, как я отступаю. Он думает, что наивная маленькая богатая девочка боится надеть кожаное платье и пойти в секс-клуб и, честно говоря, он отчасти прав, но я никогда не позволю ему узнать об этом.

Отправка мне платья была своевольным, раздражающим шагом, но я знаю, чего он ожидает, и это именно то, чего я не собираюсь делать. Однако я чуть не теряю самообладание, когда приходит время надевать платье.

Платье сидит даже плотнее, чем я предполагала. Тем не менее, оно подходит, что невероятно, учитывая, что у Коннора определенно нет моих размеров. И хотя я все еще зла на него за то, как своевольно он справился со всем этим, я должна признать… оно выглядит невероятно.

Я выгляжу невероятно.

Я не похожа на себя, по крайней мере, не на ту, к которой привыкла, но платье достаточно элегантное, чтобы я не чувствовала себя не в своей тарелке, как в облегающих джинсах и топе с глубоким вырезом, которые я надела в тот первый вечер. Оно скользит по моим изгибам, облегая меня во всех нужных местах и приподнимая мою грудь для достижения наилучшего возможного эффекта. Разрезы по бокам платья достаточно узкие, чтобы не показывать всего, но все равно при каждом движении мелькают бледные бедра. Он прав в том, что сюда не подошло бы ничего, кроме тончайших стрингов, кожа так плотно облегает мои бедра и задницу, что были бы видны линии даже “невидимых" трусиков. Тем не менее, сама кожа такая маслянисто-мягкая и податливая, что она двигается вместе со мной, делая платье удивительно удобным.

Сапоги все еще в коробке, и я с трудом сглатываю, пытаясь собраться с духом, чтобы их надеть. Каждый слабый звук из коридора заставляет меня вздрагивать, думая, что это мой отец стучит в мою дверь, чтобы снова поговорить со мной, собираясь устроить очередной мозговой штурм о том, как справиться с Коннором. Если он увидит меня в этом, мне конец. Мне просто блядь конец. Что означает, что мне нужно поторопиться, одеться и убраться из этого отеля, чтобы встретиться с Коннором, пока меня не поймали.

Я стискиваю зубы, глядя на сапоги. Я привыкла носить высокие каблуки, но это совсем другое. Дело не в том, что они выше того, к чему я привыкла, они просто пугают.

Господи, Сирша, ты боишься? Это всего лишь сапоги. Надень их.

Я с трудом сглатываю и хватаю их с кровати. Когда я наконец надеваю их, застегиваю молнию и выпрямляюсь, чтобы снова посмотреть на себя в зеркало, у меня почти отвисает челюсть.

Какого хрена я боюсь?

Коннор говорил о найме сабмиссив в клубе, но, глядя на свое отражение, я думаю, что выгляжу, как угодно, только не сабмиссивом. В сапогах я чувствую себя сильной, кожа доходит до середины бедра, чулки на каблуках больше, чем сапоги, на самом деле, оставляя только маленький треугольник видимой плоти между верхом разреза платья и сапогами. Я чувствую, что могла бы покорить мир в этих вещах, и это заставляет меня задуматься, почему он выбрал этот наряд, а не что-нибудь крошечное и развязное, что заставило бы меня стесняться весь вечер.

— Ты слишком много думаешь, — говорю я себе, хватая маленький черный атласный клатч, который собиралась взять с собой, еще раз проводя пальцами по распущенным волосам, прежде чем взять ключ от номера и направиться к двери. Я оставляю ошейник на кровати, мой единственный вызов всей этой затее, в которую Коннору удалось заманить меня. Не мог он так много думать об этом, говорю я себе, спеша по коридору так быстро, как только могу на нетвердых каблуках к лифту, но в то же время я знаю, что Коннор сам выбирал этот наряд. У него нет личного помощника или секретарши, которые могли бы сделать это за него. Он выбрал это для меня, и при мысли об этом меня охватывает теплый румянец, когда я спускаюсь на лифте вниз, чувствуя, как мягкая кожа облегает меня, словно объятия.

Я понятия не имею, что ждет меня впереди, и я в ужасе. Тем не менее, я не могу отрицать, что глубоко в моем животе тоже ощущается волнение, когда я гадаю, что сейчас произойдет. Я не позволю ему прикоснуться ко мне, твердо говорю я себе. Даже целовать. Он не собирается снова втянуть меня в это.

Когда я выхожу из отеля и вижу, что он ждет меня на своем мотоцикле, я сразу же сомневаюсь в своей способности сохранить эту решимость.

На нем узкие черные джинсы и черная рубашка на пуговицах, расстегнутая достаточно низко, чтобы показать немного волос на верхней части груди, с шеи свисает длинная серебряная цепочка и такое же длинное кожаное ожерелье, оба исчезают под рубашкой. Я замечаю серебряные кольца с ониксом на его пальцах, которыми он сжимает мотоцикл, его рыжеватые волосы темнее обычного из-за средства, которым он их укладывал, и поверх всего этого более приятная черная кожаная куртка, а не потрепанная, в которой я обычно его вижу. Даже его ботинки выглядят чище.

Он ловит мой взгляд, когда я подхожу к мотоциклу, и смеется, звук прокатывается по мне, глубокий, насыщенный и хриплый. От этого по моему позвоночнику пробегает дрожь, которая, кажется, поселяется между бедер, покалывая, когда я смотрю на мотоцикл и пытаюсь определить, смогу ли я на самом деле поехать на нем в моем нынешнем наряде.

— Я выбирал платье, имея в виду байк, — говорит Коннор с ухмылкой. — Эти разрезы позволят тебе без проблем оседлать его. А что касается обуви… — он подмигивает мне. — Держись за меня, девочка, и с тобой все будет в порядке.

Держаться за него, это именно то, что, я знаю, мне не следует делать, но сейчас я не отступлю. Его взгляд оценивающе скользит по мне, осматривая мою фигуру, закутанную в черную кожу, которую он прислал, и я вижу жар в его глазах, вплоть до того, как его взгляд достигает моего горла.

— На тебе нет моего ошейника, — хрипло говорит он, и, помоги мне бог, что-то в этой фразе посылает еще один электрический разряд желания прямо сквозь меня. Что, черт возьми, со мной не так?

— На мне нет никакого ошейника, — натянуто говорю я ему. — Если ты хочешь владеть мной, Коннор Макгрегор, купи мне кольцо с бриллиантом. Я полагаю, что именно так цивилизованные люди договариваются о таких условиях.

Он смеется, в уголках его глаз появляются морщинки.

— Это не имеет никакого отношения к тому, чтобы владеть тобой, Сирша. По крайней мере, — поправляет он себя, — не между тобой и мной. Поверь мне, если бы я хотел надеть на тебя настоящий ошейник, я бы сделал это совсем по-другому. Это для твоей же безопасности сегодня вечером.

Мои глаза слегка расширяются.

— Что ты имеешь в виду?

— Это знак для других мужчин в клубе, во всяком случае, на сегодняшний вечер. Никто другой не прикоснется к тебе. Они будут знать, что ты моя.

Моя. От этого слова меня снова пробирает дрожь, пульс подскакивает к горлу. Все это выбивает меня из колеи, выводит из равновесия, но опять же, Коннор, кажется, делает это довольно легко в одиночку, даже без кожи, ошейников и секс-клубов.

— Я не могу подняться и взять его, — резко говорю я. — Если мой отец поймает меня…

Коннор смеется.

— Я захватил с собой запасной, — говорит он. — Он не такой модный, как тот, который я тебе прислал, кстати, он был из чистого розового золота. Я подумал, что это будет хорошо смотреться с твоими волосами, но я предвидел, что ты будешь сопротивляться и откажешься надевать его, поэтому у меня есть один в седельной сумке. — Он указывает на кожаную сумку, висящую сбоку от его мотоцикла.

Что-то в мысли о том, что он знает меня уже так хорошо, что знает, как я отреагирую, заставляет меня кипеть, настолько, что мне хочется развернуться на каблуках в кожаных сапогах и пойти обратно в свою комнату, сказать отцу, что я хочу вернуться в Бостон и оставить Коннора Макгрегора в его собственной английской грязи.

Он нахально ухмыляется мне, заводя мотоцикл.

— Ты идешь, Сирша? Или мне следует предположить, что сегодняшняя ночь взяла над тобой верх?

Я хочу поджать хвост и убежать. Но Коннор был прав в одном. Он бросил вызов, и я абсолютно не могу отступить.

СИРША

Вместе мы с Коннором составляем неплохую пару, особенно в такой одежде. Я осознаю это с того момента, как он стучит в гладкую каменную стену, перед которой мы останавливаемся, и она раздвигается, открывая потайной вход, за которым стоят двое одетых в кожу слуг, мужчина и женщина, оба в одинаково откровенных нарядах с ошейниками, похожими на тот, который я оставила в своем гостиничном номере. Их пристальный взгляд перебегает с Коннора на меня, расширяясь по мере того, как они осматривают нас. У меня снова возникает то же чувство, что и после того, как я надела сапоги, ощущение странной силы, которой я никогда раньше не испытывала. Даже с ошейником, на котором он настоял, чтобы я надела, как только мы слезли с мотоцикла.

Думая об этом, я еле сдержалась, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к нему, ощущение гладкой кожи вокруг моего горла странное и возбуждающее одновременно. Я чувствую это каждым движением, прижимающейся кожи к моей коже, как напоминание о том, кто я есть в этом месте. Это роль, игра, такая же безумная, как и та, которую я сыграла в ту первую ночь на складе Коннора. Я напоминаю себе об этом, когда Коннор называет обслуживающему персоналу свое имя, не настоящее, а Уильям Дэвис.

— А имя партнера на сегодняшний вечер?

Коннор бросает на меня взгляд, и я испытываю еще один небольшой трепет, когда он произносит мое имя.

— Сирша О'Салливан.

Мне не место в таком месте, как это. Я знаю, что это так. Но когда я следую за Коннором вниз по каменным ступеням к черному бархатному занавесу, который ведет нас в клуб, я чувствую, как во мне просыпается любопытство. Что я здесь собираюсь увидеть?

Занавес раздвигается, и мои глаза расширяются.

Интерьер клуба стилизован под готический замок, с каменными полами, покрытыми через равные промежутки красными бархатными ковриками, огромным баром из дерева и камня, расположенным полукругом и занимающим большую часть основного этажа. В стенах за ней есть арочные ниши с черными бархатными портьерами, назначение которых я могу только представить, и винтовая лестница, ведущая на второй и третий этажи, где я вижу двери, ведущие в другие комнаты.

— Для чего это? — Шепчу я Коннору, пока мы идем к бару, кивая на верхние этажи и потайные комнаты.

Он злобно ухмыляется мне.

— Это частные комнаты. Второй этаж предназначен для таких мужчин, как я, чтобы брать своих сабмиссив для приватного развлечения. Верхний этаж предназначен для пар или групп, желающих с кем-нибудь поиграть, а также для мужчин, которые приходят сюда, чтобы нанять повелительницу для себя.

Мои глаза расширяются при этих словах.

— Я никогда не слышала о мужчине, который хотел бы, чтобы женщина доминировала над ним. — Я не могу скрыть удивления в своем голосе, и Коннор смеется.

— Их больше, чем ты можешь подумать, девочка. Особенно мужчин, обладающих властью. Я гарантирую, что половина мужчин за королевским столом хотели бы сбегать в какой-нибудь клуб в Бостоне, чтобы женщина в латексе наступила ему на яйца или что-то в этом роде.

— А ты? — Я поднимаю на него взгляд, стараясь не показать, насколько неуверенно я себя здесь чувствую. — Это то, чем ты увлекаешься?

Мы подходим к бару, и Коннор жестом подзывает барменшу, великолепную черноволосую женщину в красном кожаном платье, застегивающемся спереди на пуговицы.

— Чтобы мне наступали на яйца? — Он ухмыляется. — Ни в малейшей степени, Сирша. Мне жаль, если это разочаровывает тебя. Я уверен, ты надеялась на другой исход. Но что касается того, что тобой управляет женщина…

Его взгляд останавливается на мне, и я чувствую, как у меня пересыхает во рту, когда его голос понижается на октаву, становясь глубоким и хриплым.

— Обычно я предпочитаю доминировать, Сирша. Но при определенных обстоятельствах это могло бы доставить удовольствие с подходящей женщиной…

Я облизываю губы, когда бармен пододвигает к нам два напитка, что-то бледное и непрозрачное в хрустальных бокалах.

— Что бы сделала подходящая женщина, Коннор? — В моем голосе слышится раздражение, вызов ему рассказать мне, а не отступать и заявлять, что я не могу этого вынести.

В эту игру на отвагу могут играть двое.

Он внимательно наблюдает за мной, его полные губы все еще кривятся в порочной ухмылке.

— Что ж, — тихо говорит он, придвигаясь ближе ко мне и протягивая мой напиток, так что его голос все еще можно услышать даже сквозь нарастающий шум заполняющегося клуба.

— Она могла привязать меня к стулу, мы оба были полностью обнажены, мои руки и ноги были связаны, когда она распластывалась передо мной, заставляя меня смотреть, как она играет сама с собой, легкими прикосновениями, заметь, позволяя мне наблюдать, как ее киска розовеет от возбуждения, ее складочки набухают и становятся влажнее с каждым мгновением, дразня меня этим, пока я не стал бы таким твердым, что с моего собственного члена капала предварительная сперма, он бы набухал и умолял, чтобы к нему прикоснулись…

Черт возьми. Я с трудом сглатываю, и мой напиток останавливается на полпути к губам.

— Как ты такое, так спокойно говоришь? — Спрашиваю я, отчаянно пытаясь игнорировать внезапный жар между ног, вызванный к жизни идеей Коннора, связанного и напряженного, пока я дразню его. — Откуда это вообще взялось?

Коннор ухмыляется, делая глоток своего напитка.

— Разве у тебя нет фантазий, Сирша? Уверяю тебя, большинство моих рассказов не о том, как женщина дразнит меня и доминирует над мной, но есть кое-что, что можно вообразить о женщине, дразнящей меня до грани оргазма, отказывающей мне снова и снова, возможно, даже нависающей надо мной в постели, насаживаясь своей киской на самый кончик моего члена, пока я не буду близок к взрыву…

Я давлюсь первым глотком своего напитка, его медовый привкус сладок у меня на языке.

— Ну вот, ты опять начинаешь, — выдавливаю я. — Ты думаешь о чем-нибудь еще, кроме секса, Коннор? Серьезно?

Он внезапно поворачивается ко мне, заставляя меня отчетливо осознать, что перекладина упирается мне в спину, и деваться некуда.

— С тех пор, как ты ворвалась ко мне на склад той ночью, дразнила меня, а потом отказала. С тех пор, как я довел тебя пальцами до оргазма в лифте. — Коннор наклоняется ближе, его теплое дыхание касается моего уха. — Нет, Сирша, я почти ни о чем не думал, кроме как трахнуть тебя. Я был первым мужчиной, который довел тебя до оргазма, теперь я знаю это. Но ты все еще не рассказала мне об оргазмах, которые ты испытываешь сама? Если испытываешь. О чем ты фантазируешь?

О тебе. С тех пор как я вошла на тот склад, только о тебе. Но я не собираюсь этого говорить.

— Я не знаю, — решительно отвечаю я, делая еще один глоток напитка со вкусом меда.

Коннор отстраняется, насмешливо улыбаясь мне.

— Не фантазируешь? Или не мастурбируешь? Я полагаю, кому-то, к кому так мало прикасались, как к тебе, не нужно многого, чтобы кончить. Всего несколько поглаживаний пальцем по твоему тоскующему клитору…

— Сегодня вечером я умру от возбуждения или смущения, или от того и другого вместе, — ошеломленно думаю я, пытаясь взять себя в руки. Мы находимся в клубе пятнадцать минут, и я уже чувствую настойчивую пульсацию между ног. Крошечные черные шелковые стринги, которые прислал мне Коннор, промокли насквозь. Я чувствую, как они прилипают к моим складкам. Каждый дюйм моего тела уже ощущается так, словно у меня все колит. Мои нервы, провода под напряжением, наэлектризованные и поющие по каждой прихоти Коннора.

— Ты меня дразнишь. — Свирепо смотрю на него, одним смелым глотком допиваю свой напиток и ставлю его обратно на стойку. — Я фантазирую о… нормальных вещах, ясно? И ни о ком конкретно. О ком-то, кто опускается на меня. Возможно, я сверху в постели. Я не знаю, о чем я фантазирую, понял? Я лишь видела нескольких порнофильмов, которые мне удалось стащить кое-где. Это то, что ты хотел знать? Что я ужасно наивна и имею лишь базовые знания о сексе? Давай, смейся надо мной. Я знаю, что ты этого хочешь.