IRREHAARE

9. Игра

Астро II, носящий второе название Стар Мексико, отделенный от замороженной поверхности планеты более, чем тысячью метров камня, и сам разделен шестнадцатью изолирующими слоями, как потом объяснил мне Сантана. В результате имеются семнадцать самообеспечивающихся герметичных уровней, плюс спрятанный значительно глубже, дополнительный военно-технический уровень, который называют Гадес [1]. Лет восемьдесят назад игроки несколько подкорректировали строение города с помощью «здешнего» ICEC, создавая иллюзию завала и радиоактивного заражения искусственной пещеры Гадеса, тем самым, обрезая его от остального комплекса. Впоследствии, воспользовавшись собственными — небольшими в данном мире — сверхъестественными способностями, они полностью заблокировали Гадес и очистили его от муляжей. Выбор именно этого места и мира для главной базы был, в основном, продиктован относительно быстрым ходом здешнего времени, относительно поздним историческим положением и центральной позицией в вертикали — но прежде всего, тем фактом, что в самом нижнем машинном зале Гадеса Аллах, только по ему самому известным причинам, разместил один из пяти до сих пор открытых Больших Гексагонов; все четыре остальных находились на территории Самурая.

Этот гексагон гексагонов, непропорциональная розетка из тридцати шести Врат с различными размерами, занимает более трех квадратных километров площади зала; ее потолка, закрытого ярко светящимся туманом, я даже не мог увидеть: это все равно, что глядеть прямо на Солнце. Мы вышли прямиком на ось розетки. Там высится, исчезающий уже через пару сотен метров в туманном вихре, самый толстый из семи столбов, скрывающий в своих внутренностях группы транспортных и пассажирских лифтов. Ошеломленный, я потряс головой: вокруг меня горели несколько десятков радужных пучков — все время кто-то проходил сквозь Врата, ежесекундно здесь появлялись и исчезали мужчины и женщины, по одиночке и в группах, внутри и на самых удивительных средствах передвижения, одетые, несмотря на определенное родство стилей, в значительно различающиеся между собою одежды. В одной пастельного цвета полосе материализовался даже транспортер на воздушной подушке. На полу, покрытом грубой, слегка прогибающейся материей, белыми линиями были обозначены места стыка с порогами Врат; размер некоторых из них не превышал и десятка метров, у других же длину можно было измерять сотнями метров. По обеим сторонам каждой линии были нарисованы соответствующей величины крупные прямоугольные поля выхода, окрашенные в красный цвет, на которые не следовало входить; их нарисовали после того, как двух местных раздавили беглецы из другого мира в самоходной ракетной установке, рассказал Сантана в форме анекдота.

На огромном лифте мы помчались куда-то вверх; автомат низким женским голосом перечислял названия очередных этажей Гадеса. Я ожидал развития событий, мне не хотелось ни о чем расспрашивать. Лламет пялился на меня — взгляд у него тоже был болезненный.

Лифт остановился, и мы вышли в сад. Присевшая под ближайшим деревом обезьяна — громадная горилла — зыркнула на нас исподлобья, как могут только обезьяны. На мне был серый комбинезон, на Сантане — блестящий костюм, Лламет тоже был одет как в предыдущем мире — и обезьяне что-то в нас не понравилось. Она поднялась, кашлянула и изогнутым пальцем указала на меня.

Сантана пожал плечами.

— Это не муляж, — вздохнул он.

Горилла не пошевелилась.

— Иди, сообщи Назгулу, — приказал Лламет.

Горилла подумала, подумала и вперевалочку отправилась в чащу.

Мы ожидали возле лифта.

— Что говорит Ерлтваховичич? — спросил Черный.

— А ничего не говорит. Изоляционист долбвный. Якобы, сейчас он ведет с Самураем переговоры через Внешний Мир.

— Не верю.

— А чего ты хочешь, это же Резной.

— Ну ты и расист!

— Скин человеку — волк.

— Тоже мне, скин…

Горилла вернулась, теперь она не имела ничего против моего присутствия.

Идя по искусственно одичавшему тропическому лесу, я сам удивлялся своему умению передвижения при столь низкой гравитации — ни разу я не зацепился за ветку, ни разу не сошел с аллейки. Скорее всего, это умение я приобрел лишь благодаря переходу сквозь Врата. Я размышлял над этим лишь затем, чтобы чем-нибудь занять свои мысли. Потом я увидал Назгула и, естественно, обо всем забыл.

Тот сидел на песчаном берегу реки в низком, плетенном из ивовых прутьев кресле, вытянув длинные ноги к самой воде. При этом он что-то бормотал под нос. Выйдя из тени аллейки, мы увидали его в профиль. Назгул был высоким. Был могучим. Он был самой тьмой, мраком бесконечной плотности, черной дырой, отлитой в форму человека. Окутывающий его бархатисто-черный плащ, не был столь черным, как его тело, которого попросту не было видно: настолько оно пожирало видимый свет. Он сам был дырой в этом дневном свете. Но вся всасываемая Назгулом энергия излучалась безумным багрянцем его глаз: он глядел осколками зеркала, украденного из самой преисподней. Железо обруча, сжимающего его череп, само должно было быть раскаленным.

— Господи мой, Иисусе Христе! Сантана, и где же это ты, черт подери, шатался?! — увидав нас, рявкнул он.

— Насколько я понимаю, Алес со своими коммандос не вернулся? — заметил на это Сантана.

— Что случилось, Самурай вас всех вырезал под корешок? Непобедимый Черный Сантана спартачил всю операцию?

— Восемь человек погибло, пара ребят без сознания не смогли восстановиться при переходе, Алекс отправился с ними по более широкой тропе. Я остался за башнями с этим вот чудом природы, после чего мы вернулись более быстрым путем. Алекс же уходил через Ледовые Поля — это очень медленный мир, так что его может не быть еще с неделю.

— И что же, на Полях его медведи слопали?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я тут провел небольшую вылазку на первый круг Внешнего Мира, имеется там такой мирочек с тремя солнцами и нулевым сопротивлением магии плюс высочайшим коэффициентом мифичности. Я там с определенного времени спонсирую местным один храм. Аллах был в хорошем настроении, так что я устроил полный сеанс. При случае, ни с того ни с сего, спрашиваю про вас. И что узнаю? За последние несколько дней через фазу смерти прошли все участники дружины, за исключением, как видно, одного тебя.

Сантана молчал.

— Ну? — продолжал давить Назгул. — Случай, или как? Или понятия не имеешь?

— И что я могу ответить? Извиняться, за то, что единственный не умер, не стану.

— Извиняться? Я что, хочу, чтобы ты извинялся? Нет, Сантана, это ты сам должен мне объяснить! Объяснить! Как такое возможно, что третий раз подряд ты чудом ускользаешь от смерти, в то время, как все вокруг гибнут, а ведь это, по крайней мере, не враги! А ты у нас тоже не Крени, не Самурай!

Назгул поднялся. Он был на две головы выше Сантаны, который сам превышал меня на ладонь, меня же самого карликом тоже не назовешь.

— У тебя месяц времени Мехико. И мне хочется иметь убедительные, слышишь?, убедительные объяснения этого феномена. В противном случае, можешь отправляться к Самураю. Или во Внешний Мир.

— Не могу сказать, чтобы это был умный ход, — процедил Сантана. — Мы не находимся в столь хорошей ситуации, чтобы позволить выдвигать людям подобные ультиматумы. Ты делаешь ошибку.

— Сантана, ты у нас ходячая бомба с часовым механизмом. Библейский Иона! А я рисковать не могу. Я так рассчитал: мне не выгодно задерживать тебя, даже если бы ты был вторым Ерлтваховичичем. В один прекрасный день всех нас тут накроет метеоритом, и ты будешь единственной выжившей особой. Только без оскорблений — в данном случае я предпочитаю, чтобы ты выступал против нас.

— Это из тебя адвокат лезет, Назгул.

Лицо Назгула было мраком во мраке; возможно, что он и усмехнулся, я не видел — равно как мало чего увидишь, глядя прямо на солнце, точно так же ничего не заметишь и внутри черной дыры.

Багровые глаза изменили положение.

— Кто это? Муляж, который вовсе и не муляж?

Сантана, будто бы удивившись, глянул на меня.

— Вот такой вот тип, — ответил он. — Мы захватили его в Конго. Я лично его захватил; мне было любопытно, что это за феномен. Видишь ли, его невозможно убить. Но он прошел сквозь Врата, реконструировался из мыслей — так что человек, не муляж. Мне казалось: ныряльщик или кто-то в этом роде. Он даже своего имени не помнит. Он даже понятия не имел, что находится в Иррехааре.

Назгул все время присматривался ко мне.

— Сантана, что ты хочешь с ним сделать?

— Сделать? В каком смысле?

— На кой ляд ты его приволок?

— То есть как это, на кой ляд? Ведь…

— Ты что, на голову трахнутый? Лламет, убей его.

Я обернулся, отступил на шаг — что-то невидимое, сам багрец взгляда Назгула, движение его пальцев, отблеск на короне связали мне ноги; я застыл. Словно скотина на бойне. Говорят обо мне, а я ни словечка.

Лламет сидел под деревом.

— Кого, — процедил он через желтые зубы. — Прошу тебя, выражайся, елки зеленые, яснее, — рявкнул он в сторону Назгула.

Тот типично еврейским жестом поднял руку над головой, тряхнул ею и свалился, разочарованно, снова в кресло.

Скин захихикал.

— Лламет, — через пару секунд шепнул Назгул.

Карлик пожал плечами; всего лишь какое-то мгновение мне казалось, что движение это и ограничилось пожатием плечами, на самом же деле это странное балансирование непропорционально громадными руками резко подорвало его с земли и бросило вперед, придавая телу калеки убийственный разгон. Низкорослое создание вошло в состояние амока. Нас разделяло метров шесть, но я трижды успел потерять его взглядом, прежде чем он подскочил ко мне; он не бежал, собственно, он вообще не двигался, скорее, им метала какая-то чудовищная сила: в сторону, опять в сторону, вперед, в бок, назад, прыжок и поворот — он был гораздо быстрее взгляда. Даже предусмотреть направлений этих балетных перемещений было невозможно. Одно мгновение ока, и вот он уже мазанул, при этом странно свернувшись, непонятно как вытянутой рукой, у самого моего бока. Я вообще не заметил этого удара, не увидел клинка, которым тот был нанесен. Что-то лилось у меня по шее. Я крикнул; крикнул бы, если бы только еще мог набрать в легкие воздух — вот только Лламет выполнил смертельную трехеотомию с опытностью и точностью хирурга. Я упал. Все вокруг красное. Липкое… Кто-то хрипит. Не закрывай глаза. Ггггххх… Земля делает мне больно. Она палит меня. Огонь в самой груди. Мое тело еще двигается. Оно мечется, словно выброшенная на берег рыба. В собственной крови. Или это рокот лопастей вертолета?…