IRREHAARE

25. Попытки действия

И он приходил ко мне почти что ежедневно, чаще всего, после завтрака. Приходил без предупреждения, неожиданно. В конце концов, вынюхав в этом возможность бегства, я даже специально начал ожидать его визиты — но увидал, что, как и во время подачи еды, перед тем, как открыть дверь моей камеры, тщательно закрывали более мощные двери ее предбанника. Этот своеобразный шлюз отрезал от мира меня — дикое животное, зараженное смертельной болезнью.

Ерлтваховицич пытался привить мне безумие, но моей болезнью было полное отсутствие психической болезни. Он пытался меня отравить. Он все время цедил и цедил слова — слова — слова — слова, от которых мои мысли свертывались, память бушевала, огненными ракетами выстреливали воспоминания событий, в которых мне никак не удавалось найти себя. И блеск лезвий всех тех ножей! Их поворот: и запах, прикосновение, образ, помнить который я просто не мог! Это все его магия, коэффициенты Сына Божьего. Он может сделать со мной все, что только пожелает — да, да, это он мой Аллах.

Да, я попытался его убить. Он лишь показал зубы: и мной бросило о стену. Я сплюнул, в слюне была моя ненависть. Она засохла кровавым жуком, который тут же пополз к его ноге. И вот тогда я увидал в глазах Ерлтваховицича страх. Он хлопнул в ладоши и телепортировался, лишь бахнул пузырь расширяющегося воздуха. Он убежал, сбежал передо мной! Я захихикал. Жук вернулся ко мне, и я его слопал.

Он пришел ко мне на следующий день — это был его одиннадцатый визит. На голове у него был терновый венец: я и пальцем не мог пошевелить без разрешения. С тех пор он говорил, я же не был в состоянии даже заткнуть себе уши. А он все говорил и говорил — мои губы он размораживал лишь тогда, когда желал, чтобы я ответил, что не случалось часто.

Слова; ими он располосовывал мой разум. Как-то сказал: «сыоник» — и вот под моим черепом вскрылись гейзеры воспоминаний. Информации. Совершенно неожиданно я знал, что это такое, сыоник, как он действует, для чего служит; его строение мне было известно вплоть до субатомных структур; я понимал последствия и причины его применения, угрозы телепатического внедрения и промывки мозгов, необходимость дублирования мыслительных процессов у политиков. Это всезнание, абсолютизм познания, чудовищная безличность наплывающих впечатлений; и ко всему этому — ядовитый смешок Ерлтваховицича, которым он сопровождал испуг и ненависть мелькавшие на моем лице: в конце концов, чуждость к самому себе, к этой искусственной тождественности, запутанности мыслей… Мне хотелось умереть, я по-настоящему желал смерти, реальной, физической; по ночам я плакал горючими слезами, жаждая дезинтеграции тела и разума. Тогда я, да, тогда я был готов на все. Лишенный формы, имени, прошлого, личности, уверенности в существовании. Бессмертный, плененный в этом бессмертии — но лишенный той единственной уверенности всякого живого существа: постоянства небытия.