Исчезновение

Глава 7. 289 часов, 45 минут

ЛАНА ЛЕЖАЛА в темноте и глядела на звёзды. Грифов она не видела, но вряд ли те улетели. Днём несколько штук даже попытались приземлиться рядом, но Патрик их отогнал. Лана знала, что они где-то поблизости.

Она ужасно боялась. Боялась смерти. Боялась никогда больше не увидеть маму и папу. Родители, наверное, даже не подозревают, что она пропала. Они звонили дедушке Люку каждый вечер, разговаривали с Ланой, твердили, что любят её, и… отказывались забирать домой.

– Мы хотим, чтобы ты немного отдохнула от города, солнышко, – говорила мама, – проветрилась, а заодно – подумала над своим поведением.

Лана безумно на них злилась. Особенно на мать. Гнев был так силён, что почти заглушал боль. Однако погасить её окончательно не мог. По крайней мере, – надолго. Боль сделалась способом существования Ланы. Боль и страх.

Интересно, как она сейчас выглядит? Лана никогда не была настоящей красавицей. Собственные глаза казались ей слишком маленькими, тёмные волосы – излишне тонкими, из таких никакую причёску не сделаешь, и приходилось носить их распущенными. Теперь её лицо, должно быть, покрыто синяками, порезами, запёкшейся кровью. Наверное, она похожа на персонаж фильма ужасов.

Где же дедушка? Мгновения перед аварией Лана худо-бедно помнила. Сама авария превратилась в мешанину расплывшихся образов и осколков пространства, вертевшихся вокруг, пока её тело болталось в кувыркающемся пикапе.

Всё это было странно. Бессмысленно. Дедушка просто исчез: только что сидел за рулём, – и вот его нет. Лана не помнила, чтобы он открывал дверь. Да и зачем старику выпрыгивать на полном ходу из машины?

Бред какой-то. Невероятно.

Одно Лана знала точно: дедушка не предупредил её ни полсловом. Он исчез в мгновение ока, после чего пикап рухнул в пересохшую балку.

Очень хотелось пить. Ближайшим местом, где она могла напиться, было ранчо в миле от неё. Если бы только Лана могла выбраться на дорогу… Увы, это было бы почти невозможно даже при свете дня, даже будь она совершенно здоровой.

Девочка приподняла гудящую голову и посмотрела на пикап. Его силуэт темнел вверх колёсами всего в нескольких футах. Что-то проскользнуло по её шее. Лабрадор насторожился.

– Не подпускай ко мне никого, Патрик, – взмолилась Лана.

Пёс тявкнул, как делал всегда, находясь в игривом настроении.

– Хороший мальчик, но мне нечем тебя покормить. Я не знаю, что с нами будет.

Патрик лёг, положив голову на лапы.

– Полагаю, мама будет довольна. Просто счастлива, что спровадила меня сюда.

Она заметила сверкнувшие в темноте глаза, только когда лабрадор вскочил и зарычал так, как не рычал никогда в жизни.

– Что там, Патрик?

Зелёные глаза, казалось, парили во мраке сами по себе. Они смотрели прямо на неё. Вот они медленно моргнули и вновь открылись. Патрик лаял как сумасшедший и прыгал туда-сюда. Пума заворчала. Звук был хриплым, горловым.

– Убирайся! – завизжала Лана. – Уйди от меня!

Крик вышел жалким, слабым и испуганным собственной слабостью. Патрик метнулся было к Лане, потом, осмелев, прыгнул на пуму. Завязалась драка, сопровождавшаяся собачьим лаем, кошачьим рыком и прочими кошмарными звуками. Через полминуты всё было кончено. Глаза пумы вновь сверкнули в темноте, но теперь намного дальше. Мигнув напоследок, они исчезли.

Вернулся Патрик и тяжело опустился рядом с Ланой.

– Хороший мальчик, – заворковала она, – ты прогнал мерзкую пуму, да, мой смелый мальчик? Кто у нас хороший мальчик?

Патрик вяло шевельнул хвостом.

– Она тебя не поранила? Она не поранила моего мальчика?

Лана погладила пса здоровой рукой. Его загривок был мокрым и скользким. Не иначе кровь. Попыталась найти рану, лабрадор заскулил от боли. И тут она нащупала глубокий порез на его шее. Кровь вытекала толчками, а вместе с ней, с каждым биением сердца, вытекала и жизнь пса.

– Нет! Ты не можешь умереть! Не можешь!

Лана разрыдалась. Если Патрик умрёт, она останется в пустыне одна. Одна-одинёшенька, неподвижная. Вернётся пума. Вернутся грифы. Нет! Этого нельзя допустить, нельзя!

Она больше не могла удержать в себе свой страх. Он стал непереносимым, мешал рассуждать, мешал бороться.

– Мама, мама, мамочка! – в ужасе кричала Лана. – Хочу к маме! Помогите мне, кто-нибудь! Мама, прости меня, прости, я хочу домой! Хочу домой!

Она ревела навзрыд. Страх одиночества так возрос, что пересилил телесную боль. У девочки перехватило дыхание. Она осталась наедине со своей болью. И совсем скоро клыки пумы…

Патрик должен выжить. Он должен выжить. Он – это всё, что у неё осталось.

Лана, как могла, притянула пса к себе. Положила ладонь на его рану и прижала изо всех сил.

Она обязана остановить кровь.

Она должна удержать его.

Кровь продолжала сочиться сквозь пальцы.

Лана не отнимала руки, сосредоточив всю свою волю на том, чтобы не заснуть и сохранить жизнь другу.

– Хороший мальчик, – шептала она пересохшими губами.

Только бы не заснуть. Однако жажда, голод, боль, страх и одиночество сделали своё дело. Через какое-то время Лана провалилась в сон.

Её рука соскользнула с собачьей шеи.

Сэм, Квинн и Астрид провели большую часть ночи, обшаривая гостиницу в поисках Пита. Астрид смогла получить доступ к системе безопасности и сделала универсальную пластиковую карту-ключ, открывающую все двери отеля.

Они обыскали всё здание, но не нашли ни брата Астрид, ни кого-либо ещё. Добравшись до последнего номера, донельзя усталые, остановились. Барьер проходил прямо через него. Словно кто-то перегородил комнату стеной.

– Он разрезает телевизор, – сказал Квинн, взял пульт и нажал на красную кнопку.

Телевизор включился, но ничего не показывал.

– Хотелось бы мне знать, как это выглядит с другой стороны барьера, – проговорила Астрид. – У кого-то в номере заработало полтелевизора?

– Если так, они могли бы мне рассказать, выиграли «Лейкерс» или продули, – пошутил Квинн, но ни у кого, включая его самого, не было настроения смеяться.

– Вполне вероятно, что Пит, живой и здоровый, находится по ту сторону барьера, – сказал Сэм. – Может быть, даже со своей мамой, – добавил он.

– Я этого не знаю наверняка, – рявкнула Астрид. – Следовательно, должна исходить из того, что он где-то один, совершенно беззащитен, и помочь ему, кроме меня, некому, – она скрестила руки на груди и вся словно сжалась. – Извини. Боюсь, это выглядит так, будто я на тебя сержусь.

– Вовсе нет. Это выглядит так, как будто ты просто сердишься. Но не на меня. Вряд ли мы что-нибудь сегодня ещё сделаем, уже почти полночь. Думаю, нам лучше вернуться в тот большой номер.

Астрид вяло кивнула, Квинн встрепенулся, готовый сорваться с места.

Они вошли в номер-люкс. Там был широкий балкон, выходящий на море. Слева перспективу загораживал барьер, идущий, насколько они могли разглядеть, до самого горизонта. Стена, выросшая из здания отеля. Бесконечная стена.

В одной комнате номера стояла кровать исполинских размеров, во второй – две поменьше, застеленные бархатными покрывалами. Имелся также мини-бар с ликерами, пивом, лимонадом, орешками, «Сникерсами», «Тоблероном» и прочим в подобном роде.

– Чур, это комната мальчиков! – крикнул Квинн, рухнул ничком на одну из двух кроватей и почти мгновенно уснул.

Сэм и Астрид вышли на балкон, прихватив плитку «Тоблерона». Долго молчали.

– Как ты думаешь, что это? – наконец спросил Сэм.

Уточнять, что он имел в виду, не требовалось.

– Временами мне кажется, что я сплю и вижу сон, – ответила Астрид. – Странно, что до сих пор никого нет. Ведь должны уже были собраться военные, учёные, журналисты… Вдруг, из ниоткуда, вырастает стена, в городе исчезает куча народа, но почему-то не объявился ни один фургон с «тарелками» спутниковой связи.

Сэм уже думал об этом и пришёл к весьма неутешительному выводу. Интересно, Астрид тоже так считает?

Да, она считала так же.

– Знаешь, Сэм, по-моему, это не просто странная стена, отрезавшая нас с юга. Мне кажется, это круг, в центре которого – наш город. Скорее всего, мы отрезаны от всего мира. Вот почему никто не явился нам на помощь. Тебе так не кажется?

– Угу. Мы в мышеловке. Но почему? И куда делись те, кто старше четырнадцати?

– Понятия не имею.

Некоторое время Сэм молчал, не решаясь задать следующий вопрос, крутившийся у него в голове. Очень уж ему не хотелось услышать ответ.

– Как ты думаешь, что происходит с теми, кому исполняется пятнадцать? – пробормотал он наконец.

Астрид повернулась к нему. Её голубые глаза поймали его взгляд.

– Сэм, когда у тебя день рождения?

– Двадцать второго ноября. За пять дней до Дня благодарения. Через двенадцать дней. Нет, уже через одиннадцать. А у тебя?

– Нескоро, в марте.

– Март – это хорошо. А ещё лучше – июль. Или август. Впервые в жизни мне хочется быть младше. Как по-твоему, они остаются в живых? – торопливо спросил он, лишь бы Астрид не смотрела на него с такой жалостью.

– Да.

– Ты говоришь так потому, что действительно так считаешь, или просто хочешь, чтобы они оставались живыми?

– Да, – улыбнулась она. – Сэм…

– Что?

– Я ведь тоже была в том автобусе, помнишь?

– Смутно, – он рассмеялся. – Как же, мои пятнадцать минут славы!

– Ты был таким смелым, самым замечательным человеком, которого я когда-либо знала. И не я одна так думала. Ты стал героем всей школы. А потом вдруг… увял.

Сэм даже немного возмутился. Увял? Ничего он не увял! Или?..

– Просто у водителей школьных автобусов не так часто случаются инфаркты, – ответил он, и Астрид расхохоталась.

– Кажется, я знаю такой тип людей. Ты живёшь своей жизнью, но если где-то – беда, ты – тут как тут. Выходишь вперёд и делаешь то, что нужно. Вот как сегодня, на пожаре.

– Я, по правде сказать, предпочитаю ту часть, когда живу своей жизнью.

Астрид понимающе кивнула и произнесла:

– Однако на сей раз тебе не отвертеться.

Сэм перегнулся через перила, глядя на газон под балконом. По выложенной камнями дорожке бежала ящерица: рывок, остановка, ещё рывок, и ящерка исчезла в траве.

– Слушай, не жди от меня слишком многого, ладно?

– Хорошо, Сэм, – согласилась Астрид, хотя тон её говорил об обратном. – Завтра посмотрим, что удастся выяснить.

– И найдём твоего брата.

– И найдём моего брата.

Астрид отвернулась. Сэм понял, что не слышит рокота прибоя. Ветер был слишком слабым. Зато хорошо ощущался аромат цветов, растущих внизу, и солёный запах Тихого океана, совершенно не изменившийся.

Он сказал Астрид, что испуган, и это было правдой. Но помимо страха у него были и другие эмоции. Пустота слишком тихой ночи давила. Сэм чувствовал себя одиноким. Одиноким даже с Астрид и Квинном. Он знал то, о чём не подозревали они.

Всё изменилось настолько, что ему трудно было с этим примириться.

Всё было взаимосвязано, Сэм это чувствовал. То, что он сделал с отчимом, то, что случилось в его комнате или у маленькой поджигательницы со смешными косичками… Исчезновение тех, кому больше четырнадцати, и непроницаемый, невероятный барьер. Всё это – кусочки одной и той же головоломки.

Сюда же стоило отнести и мамин дневник.

Сэм был перепуган, потрясён и одинок. Впрочем, сегодня – менее одинок, чем все последние месяцы. Маленькая поджигательница раскрыла ему глаза. Он не единственный такой в городе.

Сэм вытянул руки и принялся рассматривать ладони. Розовая кожа, мозоли от постоянного натирания воском доски, линия жизни, линия судьбы. Ладонь как ладонь.

Как? Как это могло случиться? Что всё это значит? И если он тут не один такой, следует ли из этого, что в катастрофе виноват кто-то другой?

Сэм протянул руки к барьеру, будто собираясь его коснуться.

Впадая в панику, он может создавать свет. Может даже обжечь человеку руку.

Но барьер, исчезновения? Нет, на подобное он не способен.

Сэм облегчённо вздохнул. Он не виноват, он ничего не делал.

Кто-то другой – да. Кто-то или что-то.