Исчезновение слона

Дела семейные

В нашем мире, вероятно, это встречается нередко: я с самого начала невзлюбил жениха своей младшей сестры. С течением времени мои сомнения перекинулись и на сестру, решившую выйти замуж за такого человека. Честно сказать, я разочаровался.

Хотя, возможно, всему виной ограниченность моих взглядов.

По крайней мере, кажется, именно так считает моя сестра. Открыто мы никогда не затрагивали этой темы, однако то, что мне не очень понравился ее жених, сестра знала и не скрывала своего раздражения.

— У тебя слишком ограниченный взгляд на вещи, — сказала она.

Тогда мы с ней разговаривали о спагетти. Подразумевалось, что у меня слишком ограниченные взгляды в отношении спагетти.

Хотя, конечно же, проблема заключалась не только в спагетти. За вкусом спагетти скрывалась фигура ее жениха, и на самом деле она говорила именно о нем. В политике это называют опосредованной войной.

Все началось одним воскресным деньком, когда сестра предложила поесть спагетти. А мне как раз захотелось спагетти, поэтому я сразу согласился. Мы отправились в небольшую симпатичную забегаловку, недавно открывшуюся рядом со станцией. Я заказал спагетти с баклажанами и чесноком, сестра — спагетти с базиликом. Ожидая заказа, я пил пиво. До этого момента не было никаких проблем. Май, воскресенье, да и отличная к тому же погода.

Проблемы начались в тот момент, когда спагетти, которые нам подали, оказались без преувеличения кошмарными на вкус. Поверхность была неприятно мучнистой, а внутри они так и не сварились. От масла, на котором готовили соус, и собака бы отвернулась. Я кое-как осилил половину и отставил в сторону, попросив официанта унести тарелку.

Сестра бросила на меня несколько взглядов, но ничего не сказала и медленно доела всю порцию без остатка. Все это время я смотрел в окошко и пил второе пиво.

— И зачем было так демонстративно отставлять еду, — спросила сестра, когда унесли ее тарелку.

— Гадость, — просто ответил я.

— Не такая гадость, чтобы оставить половину. Можно было немножко и потерпеть.

— Я ем, когда хочу, а когда не хочу, не ем. И вообще, это мой желудок, а не твой, моя дорогая.

— Хватит говорить мне «моя дорогая». Когда ты говоришь «моя дорогая», мне кажется, будто я домохозяйка средних лет.

— Это мой желудок, а не твой, — исправился я.

С тех пор как ей исполнилось двадцать, она требует, чтобы я не нежничал с ней. Хотя я не понимаю, какая ей разница.

— Они только что открылись, наверное, повара еще просто не освоились. Ничего бы с тобой не случилось, если бы ты проявил больше терпимости, — сказала сестра за чашкой кофе, который выглядел как гадкий жидкий кофе.

— Может, и так, однако, на мой взгляд, отставить гадкую еду — это тоже мнение, имеющее право на жизнь, — сказал я.

— И с каких это пор ты у нас такой крутой? — спросила сестра.

— Пытаешься на мне сорваться? — спросил я. — Месячные?

— Отстань. Что ты за чушь порешь? Почему я должна это от тебя выслушивать?

— Да ладно, не кипятись. Я же точно знаю, когда у тебя были первые месячные. Довольно поздно, поэтому ты с матерью к доктору ходила.

— Не заткнешься, влеплю тебе сумкой! — прикрикнула на меня она.

Поняв, что она не на шутку рассердилась, я замолчал.

— У тебя на все вокруг слишком ограниченный взгляд, — сказала она. — Ты видишь и критикуешь только недостатки, даже и не пытаешься увидеть что-нибудь хорошее. Если что-то не соответствует твоим критериям, ты к этому и не притронешься. Когда это постоянно видишь рядом, так на нервы действует.

— Но это ведь моя жизнь, а не твоя, — сказал я.

— А еще ты делаешь больно другим и причиняешь хлопоты. Вот и тогда, когда ты дрочил все время.

— Дрочил? — переспросил я с удивлением. — Это еще что за новости?

— В старших классах ты часто дрочил, потом простыни грязные были. Я это прекрасно знаю. А ты знаешь, как потом отстирать сложно? Хочешь дрочить, так хотя бы простыни не пачкай. Вот я и говорю, сплошные хлопоты от тебя.

— Приму к сведению, — сказал я. — А что касается твоих слов… Я повторюсь, у меня своя жизнь, что-то я люблю, а что-то — нет. С этим ничего не поделаешь.

— Но ты делаешь больно окружающим, — сказала сестра. — Почему ты не пытаешься идти навстречу людям? Почему не пытаешься увидеть положительную сторону? Почему хоть немножко не пытаешься потерпеть? Почему ты не взрослеешь?

Этим замечанием она меня немного задела.

— Я взрослею. Я терплю и вижу положительные стороны. Просто дело в том, что я вижу не то же самое, что ты.

— Сколько пафоса. Вот поэтому в свои двадцать семь так и не завел приличной девушки.

— У меня есть подруга.

— Ты же просто спишь с ней, — сказала сестра. — Ведь так? Неужели тебе так нравится ежегодно менять партнерш, с которыми ты спишь? Разве есть во всем этом смысл без понимания, любви, сочувствия? Это же ничем не отличается от мастурбации.

— Раз в год я не меняю, — сказал я без сил.

— Да какая разница, — сказала сестра. — Неужели так сложно настроиться на серьезный лад, жить серьезной жизнью? Неужели ты не хочешь повзрослеть?

На этом наш разговор закончился. Что бы я потом ни говорил, она почти ничего не отвечала.

Я толком не мог понять, почему она заняла такую позицию в отношении меня. Еще год назад казалось, что ей нравится моя разгильдяйская жизнь, и, если мои чувства меня не подводят, она даже в определенном смысле восхищалась мной. Критика началась с того момента, как она начала встречаться со своим женихом.

Это нечестно, думал я. Мы общались с ней двадцать три года. Мы были дружны, могли откровенно поговорить о многих вещах и почти не ссорились. Она знала, что я дрочу, я знал о ее первых месячных. Она знала, когда я впервые купил презерватив (мне было семнадцать), а я знал, когда она впервые купила кружевные трусики (ей было девятнадцать).

Я ходил на свидания с ее подружками (разумеется, не спал с ними), она встречалась с моими друзьями (уверен, что не спала с ними). Так мы росли. И наши дружеские отношения изменились за год. Чем больше я об этом думал, тем больше сердился.

Мы расстались возле универмага напротив станции, сестра сказала, что хочет посмотреть обувь, а я вернулся домой. Позвонил своей подруге. Ее не оказалось дома. Ничего удивительного. Что может выйти из затеи позвонить вдруг в два часа дня в воскресенье и позвать девушку на свидание. Я положил трубку, полистал страницы записной книжки и набрал телефон другой девчонки. Студентка, с которой мы познакомились на какой-то дискотеке. Она была дома.

— Может, выпьем? — предложил я.

— Еще же только два часа, — сказала она недовольно.

— Время не проблема. Пока будем пить, наступит вечер, — сказал я. — Я знаю отличный бар, откуда можно смотреть на закат. Если не окажемся там часа в три, потом хороших мест не найдем.

— Вот пристал, — сказала она.

Но тем не менее пошла со мной. Наверное, у нее был добрый характер. На моей машине мы поехали вдоль побережья чуть дальше Йокогамы, где и был, как я обещал, бар с видом на море. Там я выпил четыре стакана бурбона «I. W. Нагрег» со льдом, а она выпила два бокала бананового дайкири. БАНАНОВОГО ДАЙКИРИ! Там мы и наблюдали закат.

— А ты сможешь за руль сесть, столько выпив? — спросила она с беспокойством.

— Не волнуйся, — ответил я. — У меня рефлексы заторможенные.

— Заторможенные рефлексы?

— Нужно стакана четыре выпить, и тогда становятся как у остальных. Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Порядок.

— Ну и ну… — сказала она.

Затем мы вернулись в Йокогаму, поужинали, поцеловались в машине. Я предложил пойти в гостиницу, она отказалась.

— У меня сейчас тампон.

— Можно вытащить.

— Без шуток. Всего второй день.

Ну и ну, подумал я. Что за день такой. Знай я об этом, надо было подружку с самого начала звать. Думал, в кои-то веки спокойно проведу день с сестрой, потому на это воскресенье не строил никаких планов. А теперь вот как все обернулось!

— Извини. Не вру, — сказала девчонка.

— Да ладно. Не бери в голову. Ты ни при чем. Я сам виноват.

— Ты виноват в том, что у меня месячные? — спросила девчонка с таким лицом, будто не совсем понимала меня.

— Да нет. Навязался тебе в компанию.

Что тут непонятного. С чего это я должен быть виноват в том, что у неизвестно какой девчонки месячные начались?

Я довез ее до дома в Сэтагая. По дороге сцепление машины стало издавать еле слышный скрежет. Со вздохом я подумал, что скоро придется везти машину в сервис. Классический образец дня, когда не заладится что-нибудь одно, и начинается цепная реакция, и все уже идет наперекосяк.

— Можно, я тебя приглашу еще? — спросил я.

— На свидание? Или в гостиницу?

— И туда, и туда, — беспечно ответил я. — В комплекте. Как зубная щетка и паста.

— Может быть. Я подумаю, — сказала она.

— Обязательно. Когда думаешь, голова медленнее стареет, — сказал я.

— А к тебе нельзя? В гости?

— Нельзя. Я с младшей сестрой живу. У нас правило. Я не привожу женщин. Она не приводит мужчин.

— Правда, что ли, с сестрой?

— Правда. В следующий раз принесу копию свидетельства о регистрации.

Она рассмеялась.

Я проводил глазами девчонку, пока она не скрылась за воротами дома, завел двигатель и, прислушиваясь к скрежету сцепления, вернулся домой.

В квартире было совсем темно. Я открыл дверь, зажег свет, крикнул сестру. Однако дома ее не оказалось. Куда она подевалась, ведь уже десять вечера, подумал я. Некоторое время я искал газету, однако нигде не смог найти. Вот такое воскресенье.

Из холодильника я достал пиво, вместе со стаканом и пивом пошел в гостиную, щелкнул переключателем стереосистемы, поставил на проигрыватель новую пластинку Херби Хэнкока. Попивая пиво, ждал, когда из колонок послышится музыка. Однако сколько я ни ждал, звука не было. Только тогда я вспомнил, что еще дня три назад проигрыватель сломался. Питание подключается, а звука нет.

По той же причине невозможно было смотреть и телевизор. Телеприемник для был подключен так, что звук шел только через стереосистему.

Мне ничего не оставалось делать, как пить пиво, наблюдая за беззвучным экраном. По телевизору показывали старый фильм про войну. Битвы в Африке, в которых участвуют танковые войска Роммеля. Танки беззвучно стреляли, пулеметы сыпали градом беззвучных пуль, люди молча погибали. Ну и ну — наверное, уже раз шестнадцатый за этот день я вздохнул.

Мы стали жить вместе с сестрой весной, пять лет назад. Мне тогда было двадцать два, а сестре восемнадцать. Я только что окончил университет и устроился на работу, она окончила школу и поступила в университет. Наши родители отпустили ее в Токио с тем условием, что она будет жить вместе со мной. Сестре было все равно. Я тоже был не против. Родители сняли для нас большую квартиру с двумя комнатами. Я решил, что буду платить половину арендной платы.

Как я и говорил раньше, мы были дружны с сестрой, я не испытывал никаких неудобств от совместной жизни. Я работал в рекламном отделе компании по производству бытовой техники, поэтому на работу уходил довольно поздно и возвращался тоже поздно. Сестра уходила рано в университет и почти всегда возвращалась в начале вечера. Поэтому в основном, когда я просыпался, ее уже не было дома, а когда возвращался домой, она уже спала. Кроме того, почти все выходные я проводил, встречаясь с девчонками. Выходило, что и поговорить нам удавалось не чаще раза или двух в неделю. Однако, наверное, оно и было к лучшему. Благодаря этому у нас не было времени для ссор и мы не лезли в личные дела друг друга.

Я думаю, что у нее тоже в жизни немало всего происходило, однако никогда об этом не спрашивал. Мне совершенно не интересно, с кем спит девчонка, которой уже стукнуло восемнадцать.

Всего один раз мне пришлось просидеть рядом с ней, держа ее за руку, с часа до трех ночи. Я вернулся с работы, а она сидела на кухне и плакала. Я предположил, что раз она плачет за кухонным столом, то, наверное, хочет, чтобы я что-то сделал. Если бы она хотела побыть одна, то плакала бы у себя в комнате на постели. Может, я ограниченный и эгоистичный тип, но это даже я понимал.

Потому я сел рядом и крепко сжал ее руку. Я не держал сестру за руку с того времени, как мы в начальной школе ходили ловить стрекоз. Рука сестры, хотя, наверное, это и неудивительно, стала гораздо крепче и больше, чем помнилось мне с прошлого раза.

В результате, не проронив ни слова, она проплакала два часа. Я изумлялся тому, сколько жидкости накопилось у нее внутри. Вот если бы я решил поплакать, после пары минут тело бы ссохлось.

К четвертому часу ночи я устал и решил, что пора это прекращать. В такой ситуации я должен что-то сказать как старший брат. У меня это не очень получается, но что уж тут поделаешь.

— Я совершенно не хочу вмешиваться в твою жизнь, — сказал я. — Это твоя жизнь, живи так, как тебе нравится.

Сестра кивнула.

— Но я должен тебе сказать одну вещь. Перестань носить в сумочке одни презервативы. А то тебя примут за проститутку.

Услышав это, она схватила со стола записную книжку и изо всех сил швырнула в меня.

— Зачем ты лазаешь по чужим сумкам! — закричала она.

Когда она сердится, всегда что-то швыряет. Поэто- му, чтобы не провоцировать ее больше, я не стал говорить, что ни разу в ее сумку не заглядывал.

Однако, как бы там ни было, плакать она перестала, а я смог наконец отправиться спать.

Окончив университет, сестра нашла работу в туристической фирме, но жить мы продолжали точно так же. Она работала четко с девяти до пяти, а моя жизнь становилась все более расхлябанной. Ежедневно я приходил на службу к двенадцати, читал газету, обедал, часов с двух начинал заниматься собственно работой, на вечер планировал встречи с рекламными агентствами, после чего выпивал и поздно ночью возвращался домой.

В первый летний отпуск после поступления на работу в турфирму сестра вместе с двумя подружками поехала на Западное побережье США (естественно, получив купон на скидку), в той же группе был один программист, на год старше ее, с которым она и сошлась. После возвращения в Японию она стала частенько ходить с ним на свидания. Нередко о таком слышишь, хотя лично у меня бы не получилось. Я вообще групповой туризм ненавижу, а от одной только мысли, чтобы с кем-нибудь познакомиться, тоска берет.

Однако с тех пор, как сестра стала встречаться с этим программистом, она заметно повеселела. Стала заниматься домашним хозяйством и следить за своей одеждой. Раньше она могла куда угодно отправиться в рубашке, голубых джинсах и кроссовках. Благодаря тому, что она стала следить за одеждой, ящик для обуви наполнился ее туфлями, а дома завелось множество проволочных вешалок из химчистки. Она стала часто стирать, часто гладить (раньше в ванной валялась куча грязного белья, напоминая амазонский термитник), часто готовить еду, часто убирать. Мне когда-то тоже приходилось такое видеть, это очень опасный симптом. Когда у девчонки выявляется этот симптом, мужчина должен либо бежать наутек, либо жениться.

Затем сестра показала мне фотографии этого программиста. Сестра впервые показывала мне фотографию мужчины. А это тоже опасный симптом.

Фотографий было две, одна снята в Сан-Франциско, в районе Фишерманз-Уорф. На ней она и программист улыбались на фоне полосатого марлина.

— Прекрасная рыбина, — сказал я.

— Кончай свои шутки, — сказала сестра. — У меня все серьезно.

— И что я должен сказать?

— Можешь ничего не говорить. Вот, это он.

Я еще раз взял фотографию в руки и посмотрел на парня. Если и бывают лица, которые вызывают у меня неприязнь с первого взгляда, так вот такие, как у него. Вдобавок этот программист безумно напоминал мне одного парня из секции в старших классах, которого я просто на дух не переносил. У того парня были приятные черты лица, но голова совершенно пустая, к тому же он был изрядный прилипала. Он обладал невероятной памятью, как у слона, и всякую ерунду помнил до последних деталей. Мощная память восполняла отсутствие интеллекта.

— И сколько раз у вас это было? — спросил я.

— Дурак, — сказала сестра, покраснев. — Не суди всех вокруг по себе. Не все такие, как ты.

Вторая фотография была снята уже после возвращения в Японию. На ней программист был один. В кожаном комбинезоне он облокачивался на большой мотоцикл. Шлем лежал на сиденье. А выражение лица — один в один с тем, что было в Сан-Франциско. Вероятно, у него не было других выражений.

— Он любит мотоциклы, — пояснила сестра.

— Это и видно, — сказал я. — Тот, кто не любит мотоциклы, вряд ли напялит на себя кожаный комбинезон.

Лично я — пусть это опять спишут на ограниченность моих взглядов — вообще-то не сторонник мотоциклетной мании. Вид у этих ребят напускной, много позерства. Однако об этом я решил ничего не говорить.

Я молча вернул фотографии сестре.

— Ну… — сказал я.

— Что значит «ну»? — спросила сестра.

— Ну и что дальше?

— Не знаю. Вероятно, поженимся.

— Что, он сделал предложение?

— Ну да, — ответила она, — но пока я не дала согласия.

— Хм, — сказал я.

— Сказать по правде, я еще поработать хочу. Хочу еще свободно пожить в свое удовольствие. Хотя я и не такая радикальная, как ты.

— Должен сказать, что это трезвое заключение, — признал я.

— Но человек он хороший, я думаю, что за него можно замуж выйти, — сказала сестра. — Сейчас я думаю.

Я еще раз взял фотографии со стола и посмотрел на них. Ну и ну.

Это было перед Рождеством.

Как-то сразу после Нового года нам позвонила мама, часов в девять утра. Я как раз чистил зубы и слушал «Born in the USA» Брюса Спрингстина.

Мама спросила, знаю ли я парня, с которым встречается сестра.

Я ответил, что не знаю.

Оказывается, от сестры пришло письмо, что она приедет к родителям через пару недель на выходные с этим парнем.

— Может, пожениться решили, — сказал я.

— Поэтому я и спрашиваю, что это за человек, — ответила мама. — Хотелось бы узнать о нем побольше перед встречей.

— Ну я-то с ним не виделся. Знаю, что программист, на год ее старше. Работает вроде в IBM, а может, в NEC или TNT, какое-то название из трех букв. По фотографии ничего особенного. Не в моем вкусе. Хотя я за него замуж не собираюсь.

— Какой он университет закончил? У него есть дом?

— Откуда мне это знать, — проворчал я.

— Ты с ним встретишься и все расспросишь, — сказала мама.

— Не хочу. И дел у меня много. Ты сама все расспросишь через две недели.

Но в результате мне пришлось встретиться с этим программистом. Сестра сказала, что в следующее воскресенье я должен пойти вместе с ней к нему домой для официального знакомства. Мне ничего не оставалось, как надеть белую рубашку и галстук, подобрать самый скромный пиджак и отправиться к нему домой в Мэгуро.[3] В самом центре старого жилого района стоял просто шикарный дом. Перед гаражом была припаркована «хонда» с двигателем на 500 кубиков, которую я когда-то видел на фотографии.

— Просто роскошный полосатый марлин, — сказал я.

— Я тебя очень прошу, давай без твоих дурацких шуточек. Хотя бы сегодня, — сказала сестра.

— Ладно, — ответил я.

Его родители были положительными — пусть даже их положительность и казалась чрезмерной, — просто замечательными людьми. Отец занимал важный пост в нефтяной компании. Мой отец был владельцем сети справочных в Сидзуоке, в этом смысле брак нельзя было назвать неравным. Мать принесла нам черный чай на роскошном подносе.

Я поприветствовал их, как и положено, и протянул визитку. Он тоже протянул мне свою. Мои родители должны были бы присутствовать сегодня, сказал я, однако в связи с их неотложными делами я взял на себя обязанность заместить их. В следующий раз они почтут за честь нанести официальный визит в ваш дом, добавил я.

Отец ответил, что столько слышал о моей сестре от своего сына и убедился сегодня, что она очень красива, и это делает его сыну большую честь. Я подумал, что они, вероятно, уже много что выяснили о ней. Хотя вряд ли знают, что до шестнадцати лет у нее не было месячных и она страдает хроническими запорами.

После того как гладко прошла официальная часть, отец налил мне бренди. Тот оказался весьма недурен. Попивая бренди, мы говорили о работе. Носком домашних тапочек сестра пинала мою ногу, чтобы я не пил слишком много.

Все это время сын-программист с напряженным видом молча сидел рядом с отцом. С первого взгляда можно было понять, что он, по крайней мере в этом доме, целиком подчиняется воле отца. Черт-те что, подумал я. На нем был надет свитер с очень странным орнаментом, никогда в жизни такого не видел, а под ним рубашка, не подходившая к свитеру по цвету. Почему, черт возьми, она не могла найти парня немножко помоднее?

Разговор постепенно сошел на нет, уже было четыре часа, когда мы стали собираться. Программист проводил нас до станции.

— Может быть, где-нибудь чаю выпьем? — спросил он нас с сестрой.

Мне совершенно не хотелось пить чай и сидеть за одним столиком с мужчиной в свитере с таким странным орнаментом, однако отказаться было неудобно, поэтому я согласился пойти с ними в ближайшее кафе.

Он и сестра заказали кофе, я попросил пиво, но его не оказалось. Ничего не оставалось, как тоже выпить кофе.

— Большое вам спасибо. Вы нам очень помогли сегодня, — поблагодарил он меня.

— Не за что, это же естественно, — спокойно ответил я.

У меня уже не осталось сил для шуток.

— Ваша сестра часто рассказывает о своем старшем братике, — сказал он.

Старшем братике?

Я почесал кофейной ложечкой ухо и вернул ложку на тарелку. Сестра опять пнула мою ногу, однако программист, казалось, не нашел ничего смешного в моем движении. Возможно, он понимает только шутки, записанные двоичным кодом.

— Мне просто завидно, какие у вас хорошие отношения, — сказал он.

— Да, мы всегда пинаем друг друга по ногам от радости, — сказал я.

Судя по выражению лица, программист был озадачен.

— Он пытается шутить, — сказала сестра утомленно.

— Шутка, — подтвердил я. — У нас распределение домашних дел. Она стирает, я шучу.

Программист — а вернее сказать, Ватанабэ Нобору, — услышав это, успокоился и улыбнулся.

— Здорово, когда веселая семья. Я тоже бы хотел иметь такую семью. Здорово, когда весело.

— Слышала? — сказал я сестре. — Здорово, когда весело. А ты слишком нервная.

— Мне нравятся только умные шутки, — сказала сестра.

— Если получится, мы хотим пожениться осенью, — сказал Ватанабэ Нобору.

— Да, для свадеб осень — самый удачный сезон, — ответил я. — Опять же, лисиц и медведей можно позвать.

На этот раз улыбнулся программист, а сестра не улыбнулась. Казалось, что она всерьез начинает злиться. Поэтому, сославшись на дела, я покинул их.

Вернувшись домой, я позвонил маме и в общих чертах обрисовал ситуацию.

— Не такой уж и плохой мужик, — сказал я, почесывая за ухом.

— Что значит «не такой уж плохой»? — спросила мама.

— Правильный. По крайней мере, правильнее меня.

— Где ты, а где правильность, — сказала мама.

— Рад слышать. Спасибо, — ответил я, глядя в потолок.

— И какой университет?

— Университет?

— Какой он закончил университет?

— Спроси у него самого, — сказал я и повесил трубку.

А затем вытащил из холодильника пиво и устало выпил.

На следующий день после нашей ссоры из-за спагетти я проснулся в половине девятого утра. Погода была прекрасной, безоблачной, как и вчера. Как будто продолжение вчерашнего дня, подумал я. Моя жизнь, временно приостановившаяся на ночь, опять потекла своим чередом.

Я бросил влажную от пота пижаму и трусы в корзину с грязным бельем, принял душ и побрился. Бреясь, я думал о девчонке, с которой у меня вчера все сорвалось на полпути. Нуда и ладно, решил я. Просто форс-мажор, лично я сделал все возможное. Еще полно шансов. Наверняка в следующее воскресенье все получится.

На кухне я поджарил два тоста и подогрел кофе. Затем хотел было послушать радио, но вспомнил, что стереосистема сломана, поэтому сгрыз тосты, почитывая колонку с книжным обзором в газете. Ни одной книги, о которой писали в обзоре, мне не захотелось прочитать. Сплошная ерунда, вроде романа «о фантазиях и реальных хитросплетениях сексуальной жизни старого еврея», или «исторический обзор лечения шизофрении», или «полная история об отравлении диоксидом серы на рудниках Асио». Гораздо веселее переспать с тренершей женской команды по софтболу, чем такие книжки читать. Интересно, газета что, специально отбирает такие книги, чтобы вызвать в читателях неприязнь?

Съев один хрустящий тост, я положил газету на стол и тут заметил, что под банку с джемом подсунута записка. Мелким почерком сестры было написано, что в ближайшее воскресенье к нам на ужин приглашен Ватанабэ Нобору, поэтому я тоже обязательно должен быть дома, чтобы мы поужинали все вместе.

Я закончил свой завтрак, стряхнул хлебные крошки с рубашки, положил чашку в раковину и позвонил в турфирму сестре. Подошла сестра и ответила:

— Я сейчас занята и никак не могу разговаривать, через десять минут сама перезвоню.

Телефон зазвонил двадцать минут спустя. В течение этих двадцати минут я сделал зарядку, сорок три раза отжался, подстриг ногти на руках и ногах, в общей сложности двадцать ногтей, выбрал рубашку, галстук, пиджак и брюки. Потом я почистил зубы, причесался и пару раз зевнул.

— Ты прочитал мою записку? — спросила сестра.

— Прочитал, — ответил я. — Но ты извини, у меня уже давно была договоренность на это воскресенье, поэтому ничего не получится. Если бы ты пораньше сказала, я бы не занимал этот день, а так очень жаль.

— Хватит врать. У тебя договоренность с какой-нибудь девицей, имени которой ты толком и не помнишь, куда-нибудь поехать, чтобы чем-нибудь заняться, — сказала она холодно. — А ты не можешь перенести свою договоренность на субботу?

— В субботу целый день съемка в студии. Нужно сделать рекламу электрического одеяла. Столько работы в последнее время!

— Тогда отмени свидание.

— За отмену берут деньги, — ответил я. — Да и сейчас такой важный момент.

— Значит, у меня не настолько важный?

— Я этого не говорил, — сказал я, прикладывая галстук к рубашке, висящей на стуле. — Но разве мы не условились, что твоя жизнь — это твоя жизнь, а моя — это моя? Ты собираешься ужинать с женихом. У меня свидание с подружкой. В чем тут проблемы?

— Нехорошо это. Ты же почти не виделся с ним. Всего один раз, да и то четыре месяца назад. Меня не обманешь. Сколько раз была возможность с ним встретиться, а ты все время увиливаешь. Тебе не кажется, что это совсем невежливо? Он жених твоей сестры. Неужели нельзя хотя бы раз вместе поужинать.

В словах сестры была правда, поэтому я просто промолчал. Мне казалось, что я весьма естественно избегаю встреч с Ватанабэ Нобору. Как ни крути, у нас и общих тем-то не много наберется, а от синхронного перевода шуток быстро устаешь.

— Я тебя очень прошу, пообщайся с ним всего один раз. До конца лета я больше не буду мешать твоей сексуальной жизни.

— Моя сексуальная жизнь весьма скромна, — ответил я. — Возможно, она не переживет и лета.

— Ладно, будешь дома в воскресенье?

— А что мне остается, — сказал я обреченно.

— Думаю, он нам починит стереосистему. Он мастер на такие штуки.

— У него, должно быть, искусные пальчики.

— Опять гадости какие-то придумываешь, — сказала сестра и бросила трубку.

Я завязал галстук и ушел на работу.

Всю неделю было солнечно. Казалось, что каждый следующий день — продолжение предыдущего. В среду вечером я позвонил подружке и сказал: много работы, мы не сможем встретиться в воскресенье. Мы уже три недели подряд не виделись. Естественно, она была недовольна. Затем, не положив трубки, я набрал телефон студентки, с которой встречался в прошлое воскресенье, ее не оказалось дома. Ее не было ни в четверг, ни в пятницу.

В восемь утра в воскресенье меня растолкала сестра.

— Хватит спать, я буду стирать постельное белье, — сказала она.

А затем стащила простыню и наволочку, заставила меня снять пижаму. Мне было некуда пойти, я принял душ и побрился. Она все больше становится похожей на маму, подумал я. Женщины, они как муравьи. Что ни говори, всегда обязательно возвращаются в одно и то же место.

Выйдя из душа, я надел шорты и футболку с почти выцветшей надписью, долго-долго зевал, а затем выпил апельсиновый сок. Во мне еще бродил вчерашний алкоголь. Читать газету было неохота. На столе лежала коробка с крекерами, вместо завтрака я сгрыз три или четыре штуки.

Сестра заправила белье в стиральную машину и, пока оно стиралось, начала прибирать наши комнаты. Разделавшись с уборкой, она стала протирать тряпкой с моющим средством пол и стены кухни. Все это время я лежал на диване в гостиной и рассматривал неретушированные эротические фотографии в журнале «Хастлер», присланном из Америки моим другом. Конечно же, по сути, женские половые органы одинаковы, но каких только размеров и формы они не бывают. Разнообразны, как рост или IQ.

— Слушай, хватит валяться, сходи за продуктами, — сказала сестра и протянула мне убористо исписанную бумажку. — А еще такие журналы лучше не держать на виду. Он порядочный человек.

Я положил «Хастлер» на стол и просмотрел список. Салат, помидоры, сельдерей, французская салатная заправка, копченый лосось, горчица, лук, основа для супа, картофель, петрушка, три куска стейка…

— Стейк? — переспросил я. — Я только вчера ел стейк. Не хочу я стейк. Давай лучше картофельные крокеты сделаем.

— Может, ты вчера и ел стейк. А мы не ели. Хватит капризничать. Ну кто приглашает гостей, чтобы угостить их картофельными крокетами?

— Мне бы понравилось, если бы меня девушка пригласила домой и угостила крокетами. А к этому — горку мелко нашинкованной капустки и суп-мисо с моллюсками… Вот это жизнь.

— Но сегодня я решила готовить стейк. Я тебе в следующий раз приготовлю столько крокетов, что ты лопнешь, а сегодня придется потерпеть и поесть стейк. Пожалуйста.

— Ладно, — сказал я мягко.

Может, я и много жалуюсь, но в конце концов демонстрирую чудеса доброты и понимания.

Я отправился в ближайший супермаркет и купил все, что было в списке, а потом еще зашел в винный магазин и купил бутылку «шабли» за четыре с половиной тысячи иен. Вроде как мой подарок молодой парочке на помолвку. Ну разве не чудо понимания и доброты?

Вернувшись домой, я обнаружил, что на моей кровати лежит рубашка поло от Ральфа Лорена и бежевые хлопчатобумажные штаны без единого пятнышка.

— Переоденься, — сказала сестра.

Ну и ну, подумал я, но без возражений переоделся. Что бы я сейчас ни говорил, никто не вернет мне на блюдечке мой обычный мирный беспорядочный выходной день.

Ватанабэ Нобору появился в три часа. С ветерком примчался на своем железном коне. Я услышал зловещее рычание всех пятисот кубиков его «хонды» метров за пятьсот. Когда я вылез на веранду и посмотрел вниз, он как раз ставил мотоцикл возле дверей нашего дома и снимал шлем. К счастью, за исключением шлема с наклейкой «STP», он был одет почти как нормальный человек (скажем так, его одежда была максимально приближена к тому, что носят обычные люди). Чересчур накрахмаленная рубашка в клетку на пуговицах, широкие белые штаны и коричневые мокасины с кисточками.

— Кажется, твой знакомый из Фишерманз-Уорф приехал, — сказал я сестре, которая чистила в раковине картошку.

— Пообщаешься с ним? А я пока подготовлю продукты для ужина, — сказала сестра.

— Не очень-то я в настроении для этого. Не знаю, о чем с ним говорить. Давай я ужин приготовлю, а вы вдвоем пообщаетесь.

— Хватит ерунду болтать. Зачем ставить нас в неловкое положение? Ты поговоришь с ним.

Прозвенел звонок, я открыл дверь, на пороге стоял Ватанабэ Нобору. Я проводил его в гостиную и усадил на диван. Он принес с собой мороженое из «Баскин и Роббинс», ассорти, мне пришлось немало попотеть, чтобы впихнуть коробку в нашу маленькую морозилку, забитую до отказа замороженными продуктами. Вот удружил. Выбирал, что принести, и принес мороженое, подумать только.

После этого я предложил ему выпить пива. Он сказал, что не пьет.

— Моему организму алкоголь противопоказан, — сказал он. — Даже от стакана пива становится нехорошо.

— А я как-то в студенческие годы поспорил с приятелем, что выпью целый таз пива, — сказал я.

— И что с вами было потом?

— Почти два дня моча воняла пивом, — сказал я. — А еще и отрыжка.

— Послушай, может, посмотришь сегодня нашу стереосистему? — С этими словами сестра, почуяв недоброе, поставила на стол два стакана с апельсиновым соком.

— Хорошо, — сказал он.

— Говорят, у вас искусные пальцы, — сказал я.

— Да уж, — сказал он невозмутимо. — Я с детства любил моделирование и сам радио собирал. Чиню все, что в доме ломается. А что у вас со стереосистемой?

— Звука нет, — сказал я.

А затем включил кнопку усилителя, поставил пластинку и показал, что звук не идет.

В позе мангуста он уселся перед стереосистемой и пощелкал переключателями.

— Это не цепь усилителя. И не внутренняя поломка.

— Откуда вы это знаете?

— Индуктивный метод, — сказал он.

Индуктивный метод?

Затем он вытащил предусилитель и усилитель мощности, отсоединил все провода и стал аккуратно в них разбираться. Между тем я достал из холодильника бутылку «Будвайзера» и выпил ее.

— Здорово, наверное, когда можешь пить, — сказал он, слегка постукивая кончиком ручки «Шарп» по разъему.

— Как сказать, — ответил я. — Я все время выпиваю, поэтому ничего сказать не могу. Не с чем сравнивать.

— Я тоже немного упражняюсь.

— Упражняетесь пить?

— Да, — ответил Ватанабэ Нобору. — Странно?

— Нет, не странно. Наверное, стоит начать с белого вина. Налить в большой бокал со льдом вина, добавить «Перье», выжать лимон и выпить. Я часто пью вместо сока.

— Попробую, — сказал он. — Ага, так я и думал.

— Про что?

— Это провод между предусилителем и усилителем мощности. Справа и слева вывалились штырьки к разъеме. Этот разъем конструктивно слабый, если его дергать вверх или вниз. Грубо сделано. В последнее время вы не сдвигали усилитель?

— Я сдвигала, когда за ним прибиралась, — сказала сестра.

— Так и есть, — сказал он.

— Это же продукция твоей фирмы? — спросила у меня сестра. — Зачем вы ставите такие слабые разъемы?

— Не я же его сделал. Я только за рекламу отвечаю, — сказал я тихо.

— Был бы паяльник, можно было бы мигом исправить, — сказал Ватанабэ Нобору. — Есть?

— Нет, — сказал я. С чего он у меня должен быть?

— Тогда я съезжу на мотоцикле и куплю. Удобно иметь паяльник.

— Наверное, — сказал я бессильно. — Но я не знаю, где тут поблизости хозяйственный магазин.

— Я знаю. Как раз сегодня мимо проезжал, — сказал Ватанабэ Нобору.

Я вновь высунулся с веранды и посмотрел, как Ватанабэ Нобору надевает шлем, садится на мотоцикл и уезжает.

— Правда ведь, славный человек? — сказала сестра.

— Сердце тает, — ответил я.

Ремонт разъема успешно завершился к пяти часам. Ватанабэ Нобору сказал, что хотел бы послушать какой-нибудь легкий вокал, сестра поставила запись Хулио Иглесиаса. Хулио Иглесиас! — подумал я. Ну и ну, откуда у нас дома взялось это кротовье дерьмо?

— А вы какую музыку любите? — спросил меня Ватанабэ Нобору.

— Вот такую — просто обожаю, — сказал я в отчаянии. — А еще Брюса Спрингстина, Джеффа Бека и The Doors.

— Ничего из этого не слышал, — сказал он. — Похоже на то, что мы слушаем сейчас?

— Более или менее, — ответил я.

Затем он принялся рассказывать о новой компьютерной системе, которую разрабатывает его проектная группа. Если на железной дороге случится авария, эта система тут же вычислит наиболее эффективный маршрут для возвращения поезда в депо. Судя по рассказу, вещь удобная, однако принципа системы я так и не понял, будто он говорил о спряжениях глаголов в финском языке. Он рассказывал с энтузиазмом, а я поддакивал время от времени, при этом думая о женщинах. Куда и с кем я пойду выпить в следующий выходной, где мы поужинаем и в какой отель пойдем. Вот такой у меня характер, мне это нравится. Одним нравится заниматься моделированием и рассчитывать маршруты для железной дороги, а мне нравится выпивать и спать с девчонками. Наверное, это вроде судьбы, которая неподвластна человеческому пониманию.

Когда я допил четвертую банку пива, ужин был готов. Меню состояло из копченого лосося, супа «виши-суаз», стейка, салата и жареного картофеля. Как и обычно, стряпня сестрицы была недурна. Я открыл «шабли» и стал пить его в одиночестве.

— А почему вы поступили на работу в фирму по производству бытовой техники? Судя по рассказам, вас, кажется, не очень интересуют электрические приборы, — спросил Ватанабэ Нобору, разрезая ножом стейк из вырезки.

— Моего брата не особенно волнует заработок и социальное положение, — сказала сестра. — Поэтому он мог устроиться работать где угодно. Случайность, что в этом месте у него оказались связи.

— Именно так, — энергично сказал я.

— У него на уме только развлечения. И в голову не приходит серьезно взяться за что-нибудь или подумать о своем росте.

— Кузнечик в летний денек, — сказал я.

— Ему нравится посмеиваться над теми, кто живет серьезно.

— Это не так, — сказал я. — У меня разный подход к себе и остальным. Я трачу энергии ровно столько, сколько нужно по моим потребностям. Все остальные не имеют ко мне отношения. Я ни над кем не посмеиваюсь. Возможно, я и никчемный человек, однако, по крайней мере, не создаю помех для окружающих.

— Вы вовсе не никчемный! — воскликнул Ватанабэ почти инстинктивно.

Наверное, он хорошо воспитан.

— Спасибо, — сказал я и поднял бокал вина. — И поздравляю с помолвкой. Извините, что пью за это один.

— Мы планируем устроить свадьбу в октябре, — сказал Ватанабэ. — Хотя белок и медведей звать не будем.

— Ну, об этом не стоит беспокоиться, — сказал я.

Ну и ну, этот парень пытается шутить!

— А куда вы отправитесь в медовый месяц? Наверное, можно будет получить скидку?

— На Гавайи, — просто ответила сестра.

Затем мы заговорили о самолетах. Я только что прочитал несколько книг об авиакатастрофе в Андах и рассказал об этом.

— Чтобы есть человеческое мясо, они выкладывали его на дюралюминиевый обломок самолета и жарили на солнце, — сказал я.

— Ну почему нужно рассказывать такие жуткие вещи за ужином? — спросила сестра, отложив приборы и бросив взгляд на меня. — Когда ты своих девчонок соблазнить пытаешься, ты тоже им это рассказываешь во время еды?

— А вы пока не собираетесь жениться? — встрял между нами Ватанабэ Нобору.

Будто гость, которого пригласили супруги, не ладящие друг с другом.

— Случая пока не было, — сказал я, отправив в рот кусок жареной картошки. — Нужно было заботиться о маленькой сестричке, и потом, война была такой долгой.

— Война? — с удивлением переспросил Ватанабэ Нобору. — Какая война?

— Дурацкая шутка, — сказала сестра, встряхнув банку с салатной заправкой.

— Дурацкая шутка, — подтвердил я. — Хотя то, что случая не было, это правда. Я ограниченный по натуре человек, да и к тому же носки не стирал. Поэтому не смог встретить прекрасной девушки, которая бы согласилась со мной жить. В отличие от вас.

— А что за история с носками? — спросил Ватанабэ Нобору.

— Это тоже шутка, — сказала сестра устало. — Твои носки я каждый день стираю.

— Но ведь она все время жила с вами? — сказал он, показав на сестру.

— Ну она же моя сестричка, — ответил я.

— Потому что ты всегда делал то, что хотел, а я ни разу тебе и слова не сказала. Но настоящая жизнь не такая. Настоящая взрослая жизнь. В настоящей жизни люди честно сталкиваются друг с другом. Все пять лет жизни с тобой были занятными. Свобода и легкость. Но в последнее время я стала понимать, что это не настоящая жизнь. Не чувствуешь самой жизни. Ты не думаешь ни о ком, кроме себя, а если попытаться с тобой поговорить серьезно, ты только поднимешь на смех.

— Просто я стеснительный, — сказал я.

— Высокомерный, — сказала сестра.

— Стеснительный и высокомерный. — И, наливая вина в бокал, повернулся к Ватанабэ Нобору. — Вот такой у меня стеснительный и высокомерный метод возврата поездов после аварии.

— Кажется, я понимаю, о чем вы, — сказал Ватанабэ Нобору, кивнув. — Однако, когда вы останетесь один — она же выйдет замуж за меня, — возможно, вам тоже захочется на ком-нибудь жениться?

— Возможно, — сказал я.

— Правда? — спросила сестра. — Если ты серьезно так думаешь, у меня много хороших подружек, я тебя с кем-нибудь познакомлю.

— Всему свое время, — сказал я. — Пока это слишком опасно.

После ужина мы переместились в гостиную и выпили там кофе. На сей раз сестра поставила Вилли Нельсона. К счастью, немного лучше, чем Хулио Иглесиас.

— Я тоже, как и вы, хотел оставаться холостым лет до тридцати, — сказал доверительно Ватанабэ Нобору, когда сестра ушла на кухню мыть посуду. — Но, встретив ее, я во что бы то ни стало захотел жениться.

— Она хорошая девочка, — сказал я. — Немного упрямая и страдает запорами, но я уверен, что вы не ошиблись в выборе.

— Хотя то, что мы поженимся, меня немного пугает.

— Если смотреть только на положительные стороны и думать только о хорошем, ничего страшного в этом нет. Думать будете, когда произойдет что-нибудь неприятное.

— Возможно.

— Я большой мастер давать советы, — сказал я.

А затем пошел к сестре и сказал, что собираюсь прогуляться.

— Раньше десяти не приду, так что можете спокойно развлечься. Ты же поменяла простыни?

— Тебя только это волнует, — сказала сестра так, будто я ей надоел, однако не воспротивилась моему уходу.

Я вернулся к Ватанабэ Нобору и сказал, что пойду по делам и, возможно, вернусь поздно.

— Хорошо, что мы с вами поговорили. Было очень интересно, — сказал Ватанабэ Нобору. — После нашей свадьбы приходите к нам почаще.

— Спасибо, — сказал я, подавив на миг силу воображения.

— За руль только не садись. Ты сегодня порядком выпил, — сказала мне сестра вдогонку.

— Я пойду пешком, — ответил я.

Незадолго до восьми я пришел в местный бар. Сел за стойку и выпил «I. W. Наrреr» со льдом. По телевизору показывали матч между «Йомиури джайнтс» и «Якулт свеллоус».[4] Звук был выключен, вместо него играла запись Синди Лопер. Питчерами были Нисимото и Обана, в счете вели «Якулт» 3:2. Я подумал, что смотреть телевизор без звука вовсе не плохо.

Пока я смотрел трансляцию матча, выпил три стакана виски. Когда часов около девяти трансляция завершилась, счет был равным, 3:3, телевизор выключили. Через один стул от меня сидела девчонка лет двадцати, которую я время от времени видел в этом баре, и тоже смотрела телевизор, а когда трансляция закончилась, я завел с ней разговор о бейсболе. Она сказала, что сама фанатка «Джайнтс», и спросила, какая команда нравится мне. Я сказал, что мне все равно. Мне просто нравится смотреть матчи.

— И это что, интересно? — спросила она. — Неужели игра увлекает, если ни за кого не болеть?

— Не обязательно увлекаться, — ответил я. — Ведь это не я играю.

После этого я выпил еще два стакана виски и угостил ее двумя дайкири. Она училась в Токийском университете изобразительных искусств, на отделении промышленного дизайна, поэтому мы поговорили об искусстве рекламы. В десять часов мы вышли из бара и переместились в заведение, где можно было комфортно посидеть. Там я еще выпил виски, а она коктейль «Кузнечик». Она была уже довольно пьяна, а я был совершенно пьян. В одиннадцать я пошел провожать ее домой, мы пришли в ее квартиру и, будто так и надо, занялись сексом. Так естественно, как в традиционном ресторане с напольными подушками подают зеленый чай.

— Выключи свет, — сказала она, и я выключил свет.

Из окна была видна огромная рекламная тумба «Nikon», а в соседней квартире громко слушали бейсбольные новости. Было темно, я был настолько пьян, что и сам толком не понимал, что делаю. Такое и сексом не назовешь. Просто подвигал пенисом и кончил.

После того как довольно упрощенный акт был завершен, она сразу же заснула, словно только этого и ждала, а я, толком и не вытершись, натянул одежду и вышел на улицу. В кромешной темноте было нелегко отыскать мою рубашку поло, штаны и трусы, которые валялись вперемешку с женской одеждой.

На улице алкоголь быстро забурлил в моей крови. Отвратительное чувство. Тело скрипело, как у Железного Дровосека из «Волшебника страны Оз». Чтоб протрезветь, я выпил банку сока из автомата, однако, как только допил ее, выблевал на дорогу все, что было в желудке. Остатки стейка, копченого лосося, салата и помидоров.

Ну и ну, подумал я. Сколько лет назад я последний раз блевал после алкоголя? Что же я делаю в последнее время? Вроде повторяю одно и то же, но каждый раз становится все хуже.

Ни с того ни с сего я вдруг подумал о паяльнике, который купил Ватанабэ Нобору.

— Удобно, когда есть паяльник, — сказал Ватанабэ Нобору.

Здравая мысль, подумал я, вытирая рот носовым платком. Благодаря тебе сегодня в моем доме появился паяльник. Однако я почувствовал, что из-за этого паяльника мой дом уже перестал быть только моим.

Наверное, все это из-за моих ограниченных взглядов.

Я вернулся домой за полночь. Конечно же, у входной двери уже не было мотоцикла. Я поднялся на лифте на четвертый этаж, ключом открыл дверь и вошел в квартиру. Везде было темно, и только над раковиной была включена маленькая люминесцентная лампочка. Наверное, сестра обозлилась на меня и уже легла спать. Ее можно понять.

Я налил апельсинового сока в стакан и выпил залпом, а затем пошел в душ, смыл с себя противный запах и пот, тщательно почистил зубы. Выйдя из душа, посмотрелся в зеркало над раковиной: жуткий вид, даже самому стало страшно. Пьяные немолодые мужики с такими лицами время от времени попадаются в последних электричках. Кожа грубая, глаза впали, волосы тусклые.

Я помотал головой, выключил свет в ванной и, обмотав полотенце вокруг талии, вернулся на кухню И выпил воды из-под крана. Завтра как-нибудь да что-нибудь и сложится, подумал я. А если не сложится, завтра и подумаем. Об-ла-ди, об-ла-да, жизнь прекрасна!

Вдруг из темноты донесся голос сестры:

— Ты что-то припозднился.

Она сидела на диване в гостиной и пила пиво.

— Выпивал.

— Ты слишком много пьешь.

— Знаю, — ответил я.

А затем вытащил из холодильника банку пива и сел напротив сестры.

Несколько минут мы молчали, время от времени прикладываясь к пиву. Ветер играл в листьях растения, стоящего в кадке на веранде, а за растением был ниден туманный полумесяц.

— Сразу говорю, у нас ничего не было, — сказала сестра.

— Чего?

— Ничего. Я не смогла, что-то мне помешало.

— Хм, — сказал я.

Кажется, я теряю дар речи по ночам при половинной луне.

— Ты не спросишь, что мне помешало? — спросила сестра.

— Что тебе помешало? — спросил я.

— Эта квартира. Эта квартира мне помешала, я здесь не могу.

— Хм, — сказал я.

— Слушай, что с тобой? Плохо себя чувствуешь?

— Устал, — ответил я. — Даже я иногда устаю.

Сестра молча посмотрела мне в лицо. Я выпил последний глоток пива, откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

— Это ты из-за нас устал? — спросила она.

— Нет, — ответил я, не открывая глаз.

— Слишком устал, чтобы поговорить? — спросила она тихо.

Я приподнялся и посмотрел на нее. Затем покачал головой.

— Слушай, я сегодня тебе ведь гадостей наговорила? Про тебя, про твою жизнь…

— Да нет, — сказал я.

— Честно?

— Все, что ты сказала, правильно. Тебе не о чем беспокоиться. А с чего это тебе вдруг на ум пришло?

— После того как он уехал, я ждала здесь тебя и вдруг подумала: может, что-то лишнее сказала.

Я вытащил из холодильника две банки пива, включил стереосистему и на минимальной громкости поставил запись трио Ричи Байраха. Эту запись я всегда слушаю, когда пьяным возвращаюсь ночью домой.

— Наверное, ты сейчас немного сбита с толку, — сказал я. — Ведь в жизни грядут перемены. Так же как при изменении давления. Даже я по-своему сбит с толку.

Сестра кивнула.

— Я срываюсь на тебе?

— Все на ком-нибудь срываются, — сказал я. — Но если ты срываешься, выбрав меня, то ты не ошиблась в выборе. Поэтому тебе не о чем беспокоиться.

— Мне иногда так страшно. Что будет дальше? — сказала сестра.

— Если смотреть только на положительные стороны и думать только о хорошем, ничего страшного в этом нет. Думать будешь, когда произойдет что-нибудь неприятное, — повторил я те же слова, которые сказал Ватанабэ Нобору.

— А что, если не все пойдет гладко?

— Если не пойдет, тогда и будешь думать.

Сестра хихикнула.

— Ты как был, так и остался чудаком, — сказала она.

— Слушай, а можно я тебя кое о чем спрошу? — сказал я, потянув за кольцо банки.

— Можно.

— Сколько у тебя было мужчин до него?

Она немного замялась, а затем выставила два пальца:

— Двое.

— Один твой ровесник, другой мужчина постарше?

— Откуда ты знаешь?

— Это шаблон, — сказал я и отхлебнул пива. — Я не просто дурака валяю все эти годы. Кое-что и я в жизни понимаю.

— То есть я «стандартная»?

— Здравая.

— А сколько у тебя было женщин?

— Двадцать шесть, — сказал я. — Недавно решил подсчитать. Вспомнить могу двадцать шесть. Вероятно, еще человек десять припомнить не могу. Я же не веду дневник.

— А зачем спать с таким количеством женщин?

— Не знаю, — честно ответил я. — Наверное, в какой-то момент нужно остановиться, но я пока не знаю как.

Мы молчали некоторое время, размышляя каждый о своем. Издалека донесся рев мотоцикла, но это не мог быть Ватанабэ Нобору. Ведь уже час ночи.

— Что ты о нем думаешь? — спросила она.

— О Ватанабэ Нобору?

— Да.

— Ну, неплохой мужик. Хотя и не в моем вкусе, и пристрастия в одежде у него странные, — честно ответил я, немного подумав. — Но когда хотя бы один в семье такой, это вовсе не плохо.

— Я тоже так думаю. Я люблю тебя, но если бы все люди на свете были как ты, мир укатился бы неизвестно куда.

— Наверняка, — сказал я.

Затем мы допили пиво и разошлись по комнатам. Простыня была новая и свежая, без единой складки. Я улегся на кровать и посмотрел на месяц между занавесок. Куда мы идем, подумал я. Однако я слишком устал, чтобы глубоко об этом задумываться. Закрыв глаза, я почувствовал, как сон, словно темная сетка, бесшумно накрывает мою голову.