— Марк! — воскликнул он, отбросив пистолет на кровать. — Я же мог тебя застрелить! Я думал, сюда забрался вор.
— Извините, — едва смог выговорить я.
Доктор Ролингс очень крупный мужчина — настолько крупный, что заслонил собой весь дверной проем. На нем был тренировочный костюм, наверно, самого большого размера. У него черные волосы, как у Джин, но спереди они поредели, отчего его лоб над черными кустистыми бровями казался особенно большим.
Теперь, стоя в растерянности перед ним, я заметил, что он не только крупный, но и мускулистый. Под курткой явно обозначены огромные бицепсы. Раньше я всего этого не замечал.
Между тем, судя по выражению лица, его злость сменилась замешательством.
У меня неприятности, подумал я. Насколько серьезные?
Он шагнул ко мне. В какой-то момент я подумал, что он начнет меня бить. Какая только чушь не приходит в голову, когда ты в панике.
Потом я понял, что доктор рассматривает белый чулок, обернутый вокруг моей руки. В некоторых местах он уже пропитался кровью и выглядел отвратительно. Я отвел руку назад.
Марк… Извини меня. Этот пистолет. Господи! Я ведь мог застрелить тебя! Почему ты не сказал мне, что находишься здесь?
— Доктор Ролингс… — тут я запнулся, потому что не знал, что, собственно, ответить. — Простите. Не хотел вас пугать. Я хотел поговорить с Джин…
— Что у тебя с рукой? — спросил он меня.
Вообще-то голос у него очень звучный, говорит он громко, часто кричит, но не от злости, а от избытка энергии. Но сейчас голос звучал так мягко и тихо, что мне трудно было его расслышать. Видимо, доктор действительно переживал из-за того, что чуть не застрелил меня.
Я неохотно приподнял свою позрежденную руку:
— Я порезался. Послушайте, я хочу объяснить…
— Ты пришел увидеть Джин?
Доктор Ролингс тяжело опустился на кровать. Под его тяжестью матрас прогнулся чуть ли не до пола. Он взял пистолет и снова отложил.
— Да, она позвонила и…
— Джин очень огорчена, Марк, — прервал он меня, рассматривая потолок. — Я же сказал тебе, когда ты приходил сюда в прошлый раз.
— Знаю, я тоже огорчен.
Это была сущая правда.
— Да, в юности мы все такие влюбчивые, — вздохнул доктор Ролингс, качая головой.
Потом он быстро поднялся. Несмотря на свои габариты, двигался мужчина очень легко.
— Извини, Марк, не думай, будто я подшучиваю над тобой. Понимаю, что для тебя и Джин это серьезно. Но ты все равно не должен был тайком пробираться сюда.
— Да, конечно, извините. Но… А где Джин? — задал я наконец мучивший меня вопрос.
— Она была так расстроена, что решила уехать. Она отправилась к родственникам.
— Это к тем, что живут на ферме?
Доктор кивнул. Мой взгляд упал на сумку, с которой она всегда ходила в школу.
— И она не взяла с собой школьную сумку?
Я был настолько обескуражен, что вряд ли понимал, что говорю. Доктор Ролингс усмехнулся:
— Я же тебе объясняю, она была очень огорчена. Не думаю, чтобы ее интересовала школьная сумка.
Он подошел и положил свою большую руку мне на плечо:
— Пошли, я взгляну на твою руку. Я ведь действительно доктор.
Я отодвинулся в сторону:
— Нет-нет, спасибо. Ничего серьезного. Я перевяжу руку дома.
Я вдруг почувствовал, что хочу выбраться отсюда, оказаться дома и все обдумать.
Я посмотрел на окно. Оно все еще было широко распахнуто. Доктор Ролингс смотрел туда же. Теперь он знает, как я сюда проник, если, конечно, не догадался раньше. Я чувствовал себя неловко. Вломился к нему в дом, а он так мягко со мной обошелся.
— Пойдем на этот раз через входную дверь, — сказал доктор, взяв меня за плечо и направляя к лестнице.
— Мне очень жаль. Я не должен был…
Он сжимал мое плечо, возможно не рассчитывая свои силы:
— Не стоит извиняться. Все в порядке. Я ведь понимаю. И сожалею. Мне жаль тебя и Джин. Она иногда бывает такой непредсказуемой. Надеюсь, я не очень напугал тебя этим пистолетом.
— Вы расскажете моим родителям?
Мои родители? Я забыл о них! И о Кэре! Сколько же сейчас времени? Она, наверно, уже вернулась, а я не оставил ей записки.
— Нет, пока не буду, — ответил между тем Доктор Ролингс и добавил: — Думаю, я с ними как-нибудь увижусь.
Я снова извинился перед ним и вышел в холодную ночь.
— Будь осторожен, Марк, — мягко сказал он на прощанье, пожимая мне руку.
— Спасибо.
Больше мне сказать было нечего. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Я повернулся и быстро зашагал. Поврежденная рука ныла, белый чулок пропитался кровью. Я твердо решил, что домой пойду обычной дорогой.