Исчезнувший принц

1

НОВЫЕ ЖИЛЬЦЫ ДОМА № 7, ФИЛИБЕРТ ПЛЕЙС

Много есть скучных, грязных некрасивых домов в разных частях Лондона, но самый старый, запущенный и некрасивый, это, несомненно, дом на Филиберт Плейс. Говорят, правда, что когда-то и он выглядел более привлекательно. Однако это было так давно, что никто об этом не помнит. Он стоит позади мрачных, словно нарезанных узкими полосками, почерневших от копоти крошечных садиков. Их сломанные железные решетки еще как будто пытаются защитить дома от грохота и шума многочисленных омнибусов, кебов, повозок, фургонов и снующих взад-вперед пешеходов в поношенной одежде, а вид у них такой, словно они спешат на свою тяжкую работу, или возвращаются с нее, или ищут хоть какое-то занятие, которое доставило бы им пропитание. Кирпичные фасады домов потемнели от дыма, окна — немытые, с рваными, грязными занавесками, а иногда и вовсе без занавесок, а клочки земли перед окнами, когда-то предназначенные для цветов, так утоптаны, что здесь даже сорняки давно не растут. Один из этих клочков использован камнерезом и заполнен памятниками, крестами и мемориальными табличками, выставленными для продажи. На всех них уже выгравировано «Посвящается памяти…». В других крохотных палисадниках можно видеть груды жестянок, в третьих — подержанную мебель: стулья с покосившимися ножками, продавленные диваны с клочьями конского волоса, зеркала с мутными пятнами или трещинами. Внутри дома так же мрачны и неухожены, как снаружи. И все они совершенно одинаковы. В каждом темный коридор устремляется к узкой лестнице, ведущей наверх, в спальни, а несколько таких же узких ступенек спускаются в подвал, на кухню. Окна одной из спален выходят на маленький, грязный, замощенный булыжником двор, где тощие коты или дерутся, или сидят на кирпичных стенах в надежде, что им перепадет немного солнечного тепла. Комнаты по фасаду смотрят на шумную дорогу, в их окна врывается нескончаемый грохот и скрежет. Даже в самые ясные деньки дома кажутся безрадостными и унылыми, а уж в туманные и дождливые более мрачного, заброшенного места в Лондоне не сыскать.

Во всяком случае, так думал мальчик, стоявший около железной решетки в тот день, когда началась история, о которой мы теперь рассказываем. Именно в утро этого дня отец поселил его в одной из комнат дома № 7.

Мальчику было примерно двенадцать лет, его звали Марко Лористан и относился он к той категории мальчиков, к которым прохожие приглядываются внимательно. Во-первых, это был для своего возраста очень рослый мальчик и очень крепкого сложения, с широкими плечами, сильными руками, длинноногий. Он уже давно привык слышать возглас, которым часто обменивались прохожие: «Какой замечательный, здоровый паренек!» Прохожие неизменно также вглядывались в его лицо, а оно явно не принадлежало ни англичанину, ни американцу и отличалось смуглотой. Черты лица были волевые, черные густые волосы облегали голову, как шапка, глаза — большие, глубоко посаженные, в густых стрельчатых, черных ресницах. Внимательный взгляд отметил бы и замкнутое выражение его лица. Этот мальчик был из молча-ливых.

Замкнутость и молчаливость были особенно заметны этим утром, но о чем он сейчас думал, вряд ли могло сообщить его лицу мальчишескую беззаботность.

Марко думал о длинном, хотя и стремительном путешествии, которое он всего за несколько дней совершил из России вместе с отцом и старым солдатом Лазарем. Сидя в тесноте и духоте вагона третьего класса, они промчались по всей Европе, словно что-то очень важное или ужасное гнало их вперед, и вот теперь они осели в Лондоне, словно собираясь остаться здесь навсегда, в доме № 7 на Филиберт Плейс. Однако мальчик знал, что, даже если они здесь проживут целый год, однажды среди ночи отец или Лазарь разбудят его и скажут: «Вставай и одевайся побыстрее. Мы должны немедленно ехать». И через несколько дней он может оказаться в Петрограде, Берлине, Вене или Будапеште и снова будет прятаться в каком-нибудь маленьком бедном доме, таком же заброшенном и неудобном, как дом № 7 на Филиберт Плейс.

Глядя на омнибусы, мальчик задумчиво потер лоб. Необычная жизнь и близость к отцу сделали его не по годам взрослым, но все же он был еще мальчик и таинственность его жизни иногда очень тяготила и заставляла о многом размышлять.

Он побывал во многих странах, но никогда еще не встречал другого мальчика, чья жизнь хоть в малейшей степени походила бы на его собственную. У других мальчиков были родные дома, где они жили постоянно, год за годом. Они ходили каждый день в школу, и играли с другими мальчиками, и рассказывали всем и обо всем, как живут и что делают и куда ездят. Когда же Марко жил на одном месте достаточно долго, чтобы с кем-нибудь поделиться, он должен был помнить, что все его существование окутано тайной и его безопасность зависит от умения молчать.

Это он обещал своему отцу и обещание помнил с самого раннего детства. Не то чтобы он об этом сожалел или еще о чем-нибудь, связанном с отцом. И Марко гордо вскинул черноволосую голову. Ни у кого из мальчиков не было такого отца, ни у кого. Для Марко он был богом и вождем. Он всегда видел отца одетым бедно и скромно, но, несмотря на его поношенное пальто и старую рубашку, тот все равно сразу выделялся из толпы таких же, как он, бедняков. Он был самый заметный, действительно выдающийся. Когда отец шел по улице, прохожие часто оборачивались, чтобы поглядеть ему вслед, чаще даже, чем они оглядывались на Марко, и дело было не в том, что отец был высок, красив и смуглолиц, а в том, что у него был вид человека, привыкшего командовать армиями, которого никто не смел ослушаться. Однако Марко никогда не видел, чтобы отец хоть кем-то командовал, кому-то приказывал. Жили они всегда бедно, одеты были плохо и достаточно часто недоедали. А все же, где бы, в какой стране они ни жили, где бы ни скрывались, их немногочисленные знакомые всегда относились к отцу почтительно и редко садились в его присутствии, пока он не приглашал их сесть.

«Это потому, что он патриот, а патриотов уважают», — говорил себе Марко.

Он тоже хотел стать патриотом, хотя никогда в жизни не видел своей родной страны Самавии. Тем не менее он хорошо ее знал, потому что отец всегда рассказывал о ней, с того самого дня, как взял с него обещание молчать и никому ничего о Самавии не говорить. Он учил Марко, помогал разглядывать карты страны, ее городов, гор, дорог. Он рассказывал сыну о несправедливостях, причиненных народу Самавии, о его страданиях, борьбе за свободу, и, прежде всего, о его непобедимом мужестве. Когда Марко с отцом говорили об истории своей страны, кровь закипала у сына в жилах и по отцовскому взгляду он понимал, что и его кровь пылает. Жителей Самавии убивали, их грабили, они тысячами умирали от жестоких притеснений и голода, но души их подчинить было невозможно, и несколько веков, когда более могучие народы подавляли самавийцев и обращались с ними, как с рабами, они не прекращали борьбы за то, чтобы снова стать свободным народом, как несколько столетий назад.

— Но почему мы тоже не живем там? — вскричал Марко в тот день, когда обещал хранить тайну. — Почему нам нельзя возвратиться и тоже сражаться? Когда я вырасту, то стану солдатом и умру за свободу Самавии.

— Но мы принадлежим к тем, кто должен жить для Самавии — работая во имя ее свободы день и ночь, — отвечал отец, — отказывая себе во всем, закаляя наши тела и души, пуская в дело наш ум, узнавая то, что принесет наибольшую пользу нашему народу, нашей стране. Даже изгнанники могут быть солдатами Самавии. Я такой солдат, и ты должен стать им тоже.

— Так мы изгнанники? — спросил как-то Марко.

— Да, — последовал ответ. — Но даже если нам никогда не удастся ступить на землю родины, мы должны жить ради нее. Я живу ради Самавии с шестнадцати лет. И буду жить ради нее до самой смерти.

— А ты когда-нибудь жил там?

Странное выражение промелькнуло на лице отца.

— Нет, — ответил он и больше ничего не сказал, и, глядя на него, Марко понял, что спрашивать больше не дозволяется.

Потом отец заговорил о данном сыном обещании. Марко был тогда совсем маленьким мальчиком, но он понимал всю важность его и необратимость и чувствовал, что ему оказали честь, как взрослому человеку, взяв с него обещание молчать и никому ничего не рассказывать.

— Когда ты вырастешь, ты узнаешь все, что захочешь узнать, — сказал тогда Лористан. — Теперь ты дитя и нельзя чрезмерно отягощать твое сознание. Однако ты все равно должен нести часть общей ноши. Ребенок иногда забывает, как опасны могут быть слова. Ты должен обещать, что всегда будешь помнить об этом. Где бы ты ни был, если ты играешь со сверстниками, ты обязан помнить, что надо о многом молчать. Ты не должен рассказывать о том, чем я занимаюсь, и о тех людях, которые ко мне приезжают. Ты не должен говорить о таких вещах, которые делают нашу жизнь непохожей на жизнь других людей. Ты должен постоянно помнить, что существует тайна, которую можно выдать нечаянным глупым словом. Ты самавиец и не должен забывать, что наши патриоты умрут тысячу раз, но никогда не выдадут тайну. Ты должен научиться повиноваться, не задавая вопросов, словно солдат. А теперь ты должен присягнуть на верность.

Отец поднялся со стула и встал в углу комнаты. Потом опустился на колени, отвернул ковер, поднял половицу и что-то достал из-под нее. Это был меч. Он вытащил его из ножен и подошел к Марко. Все маленькое тело мальчика напряглось, он вытянулся в струнку, и его большие, глубоко посаженные глаза засверкали. Он должен был поклясться в верности над мечом, словно взрослый. Он еще не понимал, почему его маленькая рука так крепко и яростно ухватила рукоятку: а потому, что люди его крови в течение долгих веков не расставались с мечом и умели им владеть.

Лористан отдал ему тяжелое обнаженное оружие и выпрямился во весь рост.

— Повторяй за мной фразу за фразой, — приказал он.

И Марко стал ясно и четко повторять:

«— Этот меч в моей руке ради Самавии.

— Сердце бьется в моей груди — ради Самавии.

— Острота моего зрения, быстрота моей мысли, вся моя жизнь — ради Самавии.

— Я человек, который растет во имя Самавии.

— Хвала Господу!»

Лористан положил руку на плечо ребенка, а на его смуглом лице выразилась горделивая радость.

— С этого часа, — сказал он, — мы с тобой соратники. И Марко запомнил на всю жизнь, как произнес слова клятвы, и вспоминал их сейчас, стоя у проржавевшей железной решетки дома № 7 на Филиберт Плейс.

2

ЮНЫЕ ГРАЖДАНЕ МИРА

Марко уже бывал в Лондоне, но жил тогда не в доме на Филиберт Плейс. Он знал, что каждый раз, приезжая в маленький или большой город, он поселится в другом доме, в другом квартале и никогда не увидит людей, которых знал прежде. Связи с другими детьми, одетыми так же бедно, как он, были очень непрочны. Отец никогда не мешал ему заводить случайные знакомства. Он даже говорил сыну, что не возражает против таких знакомств и хочет, чтобы он не отдалялся от сверстников. Единственное, о чем Марко не должен рассказывать, так это о переездах из страны в страну.

Другие мальчики никогда не путешествовали, почему и не догадывались, как много Марко знает о других странах. Когда Марко бывал в России, он вел разговоры только о тамошних местах, событиях и обычаях. Бывая во Франции, Австрии или Англии, он должен был вести себя точно таким же образом. Когда он успел выучить английский, французский, немецкий, итальянский и русский, Марко понятия не имел. Ему казалось, что он рос, зная сразу все языки, так они быстро переезжали из страны в страну. Однако отец неуклонно следил за тем, чтобы произношение Марко и манера речи ничем не отличались от того, как говорят люди той страны, где они проживали в данное время.