Искатели жребия

Глава 1. ДЕТИ СОЛОВЬЯ

Вчера было воскресенье, и Калинов провел его с детьми. Погуляли в лесу, набрали грибов, потом сходили на берег залива и часа два бросали камешки в воду — у кого больше блинчиков получится. Когда вернулись, теща организовала обед по-домашнему — жареные грибы с картошкой. Обедали с удовольствием: даже Сережка не ныл, что такой еды не хочет.

О Вите Вирджиния не заговорила ни разу.

Неделю назад Вита умчалась на Марс. Ее ждал месяц беззаботной жизни в Эолисе — одном из самых модных марсианских курортов. Неделя — срок небольшой, однако Калинов уже затосковал. Наверное, именно поэтому нынешнее утро оказалось таким хмурым. И, наверное, поэтому Калинов решил совершить сегодня на службу живой визит, хотя обстановка подобного героизма, в общем-то, не требовала.

Он тосковал. Тосковал, делая зарядку на лоджии, тосковал за умыванием и бритьем, однако, позавтракав, должен был сказать себе правду: соскучился он не по Вите, а всего лишь по ее телу.

Разлука с Витой была не худшим поворотом, особенно теперь, когда между ними наметилась странная, непривычная трещинка — а Калинов чувствовал ее уже месяца три. Поэтому они впервые в совместной жизни решили провести отпуска в разное время и отдельно друг от друга: поживут какой-то срок в разлуке, глядишь, все и образуется… Накануне отъезда Вита отвезла отпрысков к бабе Джинджер — если уж освобождать мужа от семейных забот, так до самого конца…

Перед уходом Калинов связался с детьми. Сельма и Сережка уже успели поспорить, можно ли сейчас добраться вплавь до Кронштадта; выкупаться в бассейне; передраться под душем; помириться; умять завтрак. Обо всех этих успехах отцу было доложено наперебой и с восторгом.

— Смотрите, не балуйтесь в джамп-кабине, — напутствовал детей Калинов. — И слушайтесь бабушку.

Потом на экране появилась баба Джинджер собственной персоной. Отношение Вирджинии к Калинову всегда было каким-то заискивающе-покровительственным и не слишком теплым, но тот не обижался: он и сам понятия не имел, как должна относиться теща к зятю, который вдвое старше ее. Они обменялись парой ничего не значащих фраз, и Вирджиния отправилась провожать внуков в школу, потому что они, увы, еще не доросли до того возраста, когда джамп-кабина станет отзываться на их команды.

Запирая двери квартиры, Калинов ощутил, что ему не хватает прощального поцелуя, которым Вита ежедневно одаривала мужа при утреннем расставании. Мотнул головой — ощущение было сродни занозе. Чтобы отвлечься, прошел мимо лифта и побежал вниз по лестнице, вслух пересчитывая ступеньки. Как часы разлуки… Выйдя из подъезда, уважительно раскланялся с соседкой, спешащей домой после утреннего моциона.

Соседка жила здесь уже лет тридцать, хорошо знала старого Калинова и первое время с подозрением поглядывала на Калинова-юнца. Однако с расспросами не приставала. И не удивительно: любопытно, чем бы она могла поинтересоваться? Куда исчез хорошо ей знакомый А.П.Калинов и почему принадлежащую ему квартиру занял молодой человек с таким же именем?.. На что означенный молодой человек посоветовал бы ей связаться с местным терминалом Глобального Информационного Банка. И узнать, что член Социологической комиссии и Совета Планеты, лауреат Нобелевской премии милосердия, действительный член нескольких академий, кавалер ордена Почетного легиона и золотой медали Kindness… заслуженный… скончался в возрасте девяноста восьми… светлая память навсегда… И дата смерти совпадает с датой открытия Дримленда. Так что приобретение опустевшей квартиры новым хозяином является вполне своевременным. Что же касается имени, то его соседка могла и не знать. Разница в возрасте между ними была такой, что представляться при первой встрече он посчитал невежливым. И при второй — тоже… А кроме того, и появлялся он в этой квартире только тогда, когда Вита по служебным делам покидала Землю и ему становилось неуютно в Кокореве (хотя вид на Ладогу мало чем отличался от вида на Маркизову лужу)… И, в конце концов, он мог быть родственником того Калинова…

Немногие знали правду об А.П.Калинове. Знала Вита, но всегда говорила, что сердцем в это не верит. Со слов дочери знала Вирджиния, но та вообще не определилась: верить или не верить, и иногда верила, иногда не верила, а иногда и вообще старалась позабыть об этом. Знал Дин Паркер, так помогший Калинову в истории с казаками-разбойниками. Знали отдельные члены Совета Планеты. Отдельные…

Калинов вспомнил, как несколько лет назад умирал Паркер. Калинов прибыл к нему перед самым концом. Паркер был крепким мужиком, умирал в полном сознании и утерял контроль над собой лишь однажды, за несколько минут до смерти. Ненависть, вспыхнувшая в его взгляде, была столь сильна, что Калинова бросило в дрожь.

— За что? — воскликнул Калинов. Но Паркер уже взял себя в руки.

— Простите, Алекс, — прошептал он. Калинов вздохнул:

— Это вы меня простите, Дин!

— С какой стати? — прошептал Паркер. — Вы ни в чем передо мной не виноваты.

Однако глаза его говорили совсем другое.

Когда же они наконец остановились, Калинов вдруг невольно обрадовался тому, что так мало людей знают его историю. И что все они преклонного в основном возраста.

А теперь из знавших все и до самого конца в живых остался лишь один. Этот человек был непосредственным начальником Калинова, и звали его Пол Рассел.

Десять лет назад, перед самым рождением дочери, Калинову приснилось, что он умер. Странный сон оказался, тем более что героем его был не Калинов-нынешний, а тот Калинов, первый, лауреат, кавалер и прочая.

Странный оказался сон, материальный, как супермуви. Тело старого Калинова лежало на постели — привычное, знакомое и в то же время полузабытое. Как давно покинутый родительский дом… Тело лежало мертво-неподвижно, устремив на него пустой взгляд остановившихся глаз, а он, Калинов-новый, беззаботный, как новорожденный ребенок, воздушным шариком парил над умершим и все время подавлял в себе неуместное желание показать трупу нос.

Потом он понял, что не просто парит над телом, а медленно поднимается вверх, все выше и выше, в Никуда, в Вечность; покинутое холодное тело становится все меньше, и только пустой взгляд не отстает, упорно тянется за Калиновым, словно последнее прости, словно единственная нить, связывающая его с собственным прошлым…

А затем он проснулся. И обнаружил, что того обыкновенного страха, с которым, как правило, просыпаются среди кошмара, на этот раз нет. Лишь светлая грусть коснулась души — как в тот день, когда в последний раз встретился с умершей вскоре матерью и, прощаясь с ней, знал, что следующей встречи уже не будет.

Открыв глаза, он долго смотрел в темноту. И не было ни одной мало-мальски законченной мысли, и не было никаких привычных чувств. Только светлая грусть…

Собственно говоря, живого визита на службу сегодня не требовалось. Дела в производстве были мелкие: нарушение непрерывности между школами первой и второй ступени в Хельсинки, провалы социальной работы в Твери и тому подобное. Впрочем, дела эти отношения к отделу Пола Рассела и вовсе не имели. Вот если бы в Твери произошли очередные вылазки монистов… Но за отсутствием своих сложностей помогали коллегам. Этим можно было заниматься прямо дома, однако на холостяцкой квартире рабочее место отсутствовало, а на Ладогу возвращаться не хотелось. Кроме того, вчера с Калиновым связалась вдруг мисс миллионерша, Аллочка Крылова, напросилась на личный разговор, и такой разговор Калинов решил провести в служебной обстановке — мисс миллионерша в последние годы стала девочкой — закачаешься, и не хотелось давать недоброжелателям поводов для домыслов. Вита порой ревновала мужа к Алле, они и дружить-то перестали, как казалось Калинову, именно по этой самой причине. Вот родила бы ты хоть одного, посмотрела бы я на твою точеную фигурку, сказала как-то Вита в минуту откровенности. Впрочем, встречались они редко…

Выйдя из служебной джамп-кабины на пятнадцатом этаже здания Социологической комиссии, Калинов спустился к себе. Сегодня в бюро дежурил заместитель Калинова Рэн Милбери, работал с тейлором. Остальные пребывали в бегах: мелкие дела тоже требуют определенной суеты. Поздоровались, перекинулись парой фраз о прошедшем уик-энде. Потом Калинов отправился в свой кабинет.

Он не был тут почти неделю, и кабинет выглядел нежилым. Впрочем, пыли нигде не наблюдалось: автоматика действовала исправно. Калинов поднял шторы на окнах, впустив внутрь сентябрьское солнце, и просмотрел поступившую за выходные информацию. Ничего интересного: косяком шла текучка, в которой участие начальника бюро не требовалось. Алла должна была появиться через полчаса, и Калинов ввел в компьютер охраны код на пропуск мисс миллионерши через контролирующие автоматы. Вспомнил, что так и не собрался к Крыловым за прошедшую неделю, хотя вернувшийся из рейса Игорь и приглашал его в гости. Попенял себе и тут же оправдался текучкой и плохим настроением, тем более что Крыловым сейчас и без гостей нескучно, после такого-то перерыва.

Мысли его вернулись к жене. Трещина в отношениях не давала покоя. Он никак не мог понять, в чем ее суть. Ведь он по-прежнему любит Биту, да и она его не разлюбила. Должно быть, просто слегка поднадоели друг другу, ну ничего, разлука лечит: вот он уже и заскучал. Пройдет еще неделя — и все образуется.

Шеф вызвал его около полудня. Посмотрел с дисплея строго и укоризненно, словно застукал за чем-либо неподобающим начальника бюро. Например, за думами о жене.

— Ты сегодня на месте? — Рассел тряхнул серебряной гривой. — Очень удачно. Зайди-ка ко мне!

Шеф всегда смотрел на Калинова строго и укоризненно, и тот догадывался, что это тоже связано с пребыванием глубокого старца в молодом теле. По опыту-то он, Калинов, должен был бы руководить семидесятилетним Расселом, а не наоборот. Но, к сожалению, это лишь вызвало бы массу ненужных вопросов со стороны окружающих и прессы. Помня о ситуации, Калинов в общении с шефом всегда изображал из себя этакого шалопая, чтобы Расселу было легче оставаться строгим отцом-командиром.

— Что случилось в доме Облонских?

Шеф, по-видимому, не знал, кто такие Облонские, и оставил вопрос без ответа.

— Присаживайся.

Калинов сел и вздохнул: шалопай сегодня почему-то не вытанцовывался.

— Вот какое дело, Алекс… Чем ты сейчас занят? Ерундой, — подумал Калинов.

— Социальная работа в Твери. Просчеты тамошнего руководства… Школьные склоки в Хельсинки. Просчеты тамошнего руководства…

Рассел почесал бровь:

— Это ведь не по твоему бюро.

— Помогаем коллегам. Благо есть такая возможность.

— Пристойное занятие! — Шеф поморщился. — Пусть помощью занимаются твои сотрудники, а тебе предстоит нечто другое. — Он на секунду задумался. — Ко мне обратились коллеги из Космической комиссии. У них этим летом неожиданно скончались двое ребят.

— Хорошенькое дело! — сказал Калинов. — Мы что — врачи? При чем здесь отдел аномалий?

— Нет, мы не врачи, — спокойно сказал Рассел. — И неожиданная смерть двух человек — еще не аномалия. Но разве не с подобного уровня фактов нам удалось выйти на Альянс Воинствующих Теофилов?.. В конце концов, мы еще и просто обязаны отреагировать на обращение Космической комиссии. Чисто по-чиновничьи…

— Согласен, — сказал Калинов.

Все это и ежу понятно, — подумал он. Но съершиться-таки удалось.

— Коды дел я уже передал на твой тейлор, — продолжал Рассел. — Если причин для нашего вмешательства не обнаружится, подготовишь аргументированный ответ. Вопросы?

Калинов помотал головой.

Дела были какие-то дурацкие. Ничего неясного, кроме самого факта скоропостижной смерти. Один из умерших был найден в собственной постели. Тревогу поднял домашний робот, когда хозяин утром не вышел к завтраку. Врачи зафиксировали остановку сердца. Никаких телесных повреждений, следы ядов и наркотиков отсутствуют. Некротесты показали повышенное содержание адреналина в крови перед смертью. Возбудили уголовное дело, которое на днях и закрыли, потому что никаких следов присутствия в квартире кого-либо постороннего в тот вечер не нашли. Робот подтвердил это, хотя и показал, что, по его мнению, хозяин все-таки с кем-то разговаривал. Именно так: никого в гостях не было, но с кем-то хозяин беседовал…

Смерть второго парня обставлена подобным же образом. Единственная разница: взамен собственной квартиры — номер в отеле. Все остальное — тем же порядком. Вместо робота — горничная. Уголовное дело также пришлось закрыть. По-видимому, два закрытых дела подряд не понравились кому-то в Космической комиссии.

Калинов посмотрел голографии умерших. Молодые ребята, кровь с молоком, таким жить бы еще лет пятьдесят-шестьдесят. А на другой работе — и все восемьдесят.

Он запросил анкетные данные. Так. Стефан Андерсон, Шеллефтео, Второй Космический Флот, оператор энергетических установок, общий стаж работы — восемь лет, стаж в Первом Космическом Флоте — семь лет… Ага, значит, год, как вышел из каботажников… Семейное положение — холост… Посмотрим другого. Так… Тасиро Накаяма, Осака, Второй Космический Флот, инженер по коммуникациям, общий стаж работы — восемь лет, стаж в Первом Космическом Флоте — шесть лет… Ишь ты, этот оперился немного раньше… Ну-ка, а возраст?.. Тринадцатого года рождения, обоим по тридцать три, практически ровесники ему, Калинову-теперешнему, жить бы да жить… Летали вместе?.. Нет. Один приписан к лихтеровозу с игривым названием Пинк Винд, второй — к некоему Посейдону, о котором больше не сказано ни слова. Что это за Посейдонище? Название знакомое… Запросим… Ага. Здесь требуется спецдопуск. Нате вам ваш спецдопуск… Ах, вот оно что? Сие тот Самый Посейдон, который был заподозрен в ядерной бомбардировке Урана, была там какая-то темная история… Если память не изменяет, этот Посейдон развозил матобеспечение по орбитальным исследовательским станциям больших планет. Полтора года назад прибыл к Миранде. Тогда и был зафиксирован ядерный взрыв в атмосфере Урана. Проведенное расследование результатов не принесло. Запасы исследовательских зарядов на станциях и на корабле оказались нетронутыми, и что это был за взрыв, выяснить так и не удалось. А информацию засекретили. Во избежание волнений общественности… Может, и зря — не мне судить…

Так. Данные медицинских профилактических осмотров. Рост… Вес… Объем легких… Давление… Сексуальный коэффициент… Вывод: здоров. Отлично! Два здоровых тридцатитрехлетних мужика помирают в собственных постелях без видимой причины… Стоп! Возраст один, не однокашники ли? Сейчас проверим… Андерсон. Космическая академия, Бернское отделение. А Накаяма?.. Сурабайское отделение. Не то, не видно связи… Посмотрим послужные списки. Андерсон. 38-й год, орбитальная станция Нахтигаль, стажер… Далее Луна, база Мун-3, вахтовый энергетик… Далее орбитальный стационар «А», энергетик системы ретрансляции… И наконец лихтеровоз Пинк Винд. Ясно. Теперь Накаяма… Оп-па, орбитальная станция Нахтигаль, стажер… Вот и первая точка соприкосновения, этакие дети Нахтигаля… Что же это за Нахтигаль? Знакомое словечко, соловей, что ли, по-немецки? Дети Соловья… Посмотрим на этого соловья… Так, орбитальная станция модульного типа, предназначена для стажировки выпускников Космической Академии, начало эксплуатации — 21-й год, четверть века этому соловью, технические параметры нас пока не интересуют. А вот что у него за дети — любопытно… Ага, экипажи. Смотрим 38-й год… Так. Руководитель — Рафаэль Мартинес, Барселона; стажеры — Стефан Андерсон, Шеллефтео… хорошо… Юрген Бойль, Гамбург… отлично… Джон Формен, Молта, штат Огайо… превосходно… Что? Что-что??? Игорь Крылов, Санкт-Петербург?!

Калинов почувствовал, как спина его покрылась холодным потом. Теперь утренний визит Аллы предстал перед ним совсем в ином свете.

Мисс миллионерша появилась ровно в половине десятого. Выглядела она явно невесело, и Калинов слегка затруднился в выборе подходящего тона. Молча пожал протянутую вялую руку, усадил в кресло.

— Ну привет, метелка! Что стряслось?

— Не знаю, Саша. Сама ничего не понимаю. Вижу только, что с Игорем происходит странное.

— С Зябликом странное?.. Он же звонил мне во вторник, в гости приглашал, да я так и не собрался… У вас же сейчас медовый месяц должен быть!

Она не приняла шутки, не улыбнулась, не стрельнула кокетливо глазками. Лишь протяжно вздохнула, и вздох сей Калинову совершенно не понравился. Этот вздох никак не мог принадлежать Аллочке Крыловой.

— Ну-ка, давай успокоимся, и расскажи все по порядку. Хорошо?

Наливая в стакан воду, он вспомнил, как семнадцать лет назад вот так же сидела перед ним женщина. Женщину ту звали Лидией, но она тоже говорила ему о Зяблике.

— Игорь вернулся в прошлый понедельник, — сказала Алла, судорожно выглотав воду.

— Куда он ходил?

— К Нептуну. Экспедиция продолжалась полгода.

Точно, — вспомнил Калинов. — Он ведь говорил мне, когда звонил. Мог бы и запомнить, пожалуй. Хорош друг!..

— Так он же тебя, метелка, сейчас на руках носить должен!

Она опять не приняла шутки.

— Он и носил. Целых три дня — вторник, среду и четверг. В пятницу я вдруг почувствовала: его что-то тревожит. Он старался скрыть свою тревогу, шутил, смеялся, но я чувствовала… А в субботу он сбежал. — Она грустно улыбнулась.

— Как это — сбежал?

— С утра мы поехали на монорельсе в Павловский парк. Все было хорошо. Потом он опять встревожился. Я спросила, что с ним. Ничего, говорит, все в порядке, хорошо-то как на Земле… А потом, когда мы переходили Чугунный мостик через Славянку, он вдруг закрутил головой, обернулся, посмотрел назад, потом на меня, да как бросится бежать. Я за ним, кричу: Игорь! Игорь! — но, конечно, не догнала. Видела, как он растолкал очередь у джамп-кабин и…

— А кто там был, сзади?

— Где?

— Ты сказала, на мостике он посмотрел назад.

— Да никого там не было. Ветер пыль крутил… Я тоже обернулась, когда у него лицо изменилось. Никого… А вечером он позвонил мне из Кочабамбы, пьяный…

— Откуда?

— Из Кочабамбы. Это где-то в Боливии… Сказал, чтобы я не беспокоилась, с ним все в порядке… Но мне показалось, он чего-то боится… Саша! Почему он так? Ты бы поговорил с ним. — Она судорожно схватила Калинова за руку. — Может, его кто-то преследует?

— Кто может его преследовать? — Калинов мягко пожал ей пальцы. — Кому он нужен? Он не террорист, не проповедник очередной религии, женат на одной… Чепуха!

— Что же он, по-твоему, сошел с ума? — Она с возмущением посмотрела на Калинова.

— Да ну! Я так не думаю. — Он положил ей руку на плечо. — Сделаем таким образом. Когда он появится дома, пусть мне позвонит… Впрочем, нет, пожалуй. Лучше ты позвони. Я с ним обязательно поговорю. Заодно и в гостях у вас наконец побываю. А то хороши друзья: уже три года не виделись, хоть и живем в одном городе… А всякие мысли, будто Зяблика кто-то преследует, выброси из головы. Это чушь!

Они поговорили еще немного, Алла поинтересовалась, как дети. Калинов поблагодарил, с удовольствием рассказал. Потом спохватился и спросил:

— А вы-то не сподобились за эти дни? Пора бы уж… Она поджала губы, высокомерно вскинула подбородок.

— Зачем нам? Дети портят фигуру!

— Ну-ну, — сказал Калинов и замолчал.

Говорить было больше не о чем. Он проводил ее до ближайшей общественной джамп-кабины и вернулся обратно.

Что могло произойти с Зябликом? — думал он. — Не сошел же он, в самом деле, с ума! У работающих во Внеземелье психика — будь здоров! Слабых в космонавты врачи не пропустят, да и сам Крылов медик… А может, все гораздо проще: нашел себе пассию в заоблачных высотах? Сказать правду — кишка тонка, вот и разыгрывает перед Аллой комедию… Давно надо было идиотам детей завести! Нет, вбили себе в голову, что потомства у внеземельщиков быть не должно, нечего, мол, мутантов плодить неизвестно в каком колене… Да, надо будет поговорить с парнем. Друг я ему или не друг? Сначала с ним, а потом и с Алькой. Фигура ей, видите ли, дороже… Пора бы и повзрослеть — десять лет уже женаты!

Он вспомнил, как семнадцать лет назад в сказочном лесу Дримленда Зяблик наводил на него арбалет, и улыбнулся. Что-то я сегодня излишне сентиментален, — подумал он. — Скорее бы вернулась Вита… А что понесло Игоря в Боливию? Может быть, дело связано с наркомафией?.. Ерунда, конечно, Зяблик — и наркомафия, но надо будет проверить. Береженого бог бережет! Ведь каким-то образом наркотики во Внеземелье попадают…

Он вызвал Милбери и дал ему задание разыскать Крылова. Не спеша, не в ущерб другим заданиям.

Пятым, и последним, в списке стажеров был Тасиро Накаяма, Осака. Калинов откинулся на спинку кресла.

Итак, Зяблик находился в тридцать восьмом году на борту Нахтигаля. Кого же он увидел в Павловском парке? И почему скрылся от жены?

Калинов вскочил и выбежал из кабинета. Милбери по-прежнему сидел за своим тейлором. Отдыхал парень от суеты обычных дней.

— Рэн! Я просил тебя разыскать мне Крылова. Милбери сделал большие глаза:

— Но вы же сказали: по мере возможности, не в ущерб основной работе.

— Рэн! Я передумал, теперь это архисрочно!!! Обстоятельства изменились.

— Понял, шеф! — Милбери проникся. — Сейчас отыщем, шеф!

Калинов вернулся к себе, запросил адресные данные Джона Формена и Юргена Бойля. Ни тот, ни другой информации о себе не блокировали, и ГИБ выдал все, что нужно, в течение полуминуты.

Сначала Калинов связался с Гамбургом. Домашний робот доложил ему, что Бойль отсутствует. Извините, герр, информации о своем местонахождении хозяин не оставлял, может быть, желаете что-нибудь передать хозяину, и так далее… Калинов попросил передать хозяину, чтобы тот позвонил по такому-то номеру, дело крайне важное, заранее благодарю, герр Бойль, и тому подобное…

Как только экран погас, он связался с Молтой, штат Огайо. Там работал автоответчик. Формен оказался дома, но он спал и собирался проснуться в половине восьмого. Калинов поблагодарил за информацию и, ничего не попросив передать, откланялся. Связавшись со Службой времени ГИБа, он определил, что раньше пятнадцати часов Москвы беспокоить Формена не стоит. И оставшиеся до этого момента сто двадцать минут было бы неглупо потратить на обед.

Формен ответил не сразу. Только через полминуты с дисплея на Калинова взглянул мрачный брюнет с полотенцем на шее. Волосы его были пострижены, как у большинства космонавтов, ежиком и имели натуральный вид. Серые глаза ничего не выражали.

Похоже, невелик ростом, подумал Калинов. Этакий сморчок занюханный… С ними всегда разговаривать сложно.

— Здравствуйте!

Формен кивнул, снял с шеи полотенце.

— Мое имя Калинов. Мне бы хотелось побеседовать с вами. Дело весьма срочное…

— Я вас не знаю, — поспешно проговорил Формен. — И не представляю, о чем бы мы могли беседовать.

В глазах его мелькнуло нечто, похожее на страх. Впрочем, продолжалось это лишь мгновение. Калинов понял, что Формен сейчас отключится, и сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с вами о Стефане Андерсоне и Тасиро Накаяме.

Лицо Формена окаменело.

— Кто вы такой? — спросил он тихо.

Калинов почувствовал, что надо говорить правду, а то этот сморчок занюханный насторожится еще больше.

— Я сотрудник отдела аномалий Социологической комиссии, занимаюсь расследованием смерти Андерсона и Накаямы.

Формен чуть ожил, заморгал.

— Я вряд ли буду вам полезен!

— И тем не менее…

Формен молчал, погрузившись в мрачные размышления.

— Я бы убедительно просил… — сказал Калинов.

— Ну хорошо, — ответил наконец Формен. — Согласен. Жду вас через два часа. В Колумбусе, в баре Корона.

Наяву Формен оказался совсем другим. Занюханный сморчок превратился в высоченного мужчину, широкоплечего, еле помещающегося за столиком. Рука Калинова просто утонула в его огромной лапе. Вот только потухшие глаза резко контрастировали с внушительной фигурой.

Калинов огляделся. Бар в этот час пустовал. Было занято лишь несколько столиков. За ними сидели пожилые парочки, кланялись друг другу седыми одуванчикоподобными головами. В окна рвалось утреннее солнце: здесь было всего десять часов.

— Так что вы хотели от меня услышать?

— Расскажите об Андерсоне и Накаяме. Формен оглянулся.

— Почему бы вам не воспользоваться анкетными материалами? — сказал он равнодушно.

— К сожалению, там лишь голая информация.

— А вас, значит, интересует информация, наряженная в праздничные одеяния?

— Меня интересует то, чего нет в анкетах. Что они были за люди? Чем занимались помимо основной работы? С кем водили знакомство?

Формен потер указательным пальцем переносицу.

— Ребята как ребята. Отличные парни. Прекрасные работники. Разумеется, спортсмены… Что еще? Даже не знаю…

Калинов вздохнул: контакта почему-то не получалось.

— Вы были друзьями?

— В общем-то, да, — осторожно сказал Формен. — Мы подружились во время стажировки на Нахтигале.

— И вам нечего сказать о своих друзьях? Формен пожал плечами и оглянулся.

— Ну хорошо, — проговорил Калинов. — Тогда поставим вопрос иначе… Не приходилось ли вам замечать какие-либо странности, связанные с вашими друзьями?

Формен помотал головой.

— Может быть, они жаловались когда-нибудь, что кто-то их преследует? Или чего-то от них требует?

— Мне кажется, вы не там ищете, — сказал Формен и снова оглянулся.

— Вы кого-нибудь боитесь? — быстро спросил Калинов.

Формен посмотрел на него долгим взглядом.

— Я никогда и никого не боялся! — произнес он, четко выговаривая слова. — Вы не там ищете!

— А где, по-вашему, будет — там?

Формен встал из-за стола, проделав это с необычайной для его габаритов стремительностью.

— Наш разговор беспредметен, — сказал он. — Прощайте!

И спокойно двинулся к стеклянным дверям бара.

Калинов еще раз оглядел зал. Никто не проявлял к Формену ни малейшего интереса. Старики были откровенно заняты друг другом. Бармен за стойкой задумчиво протирал стаканы. Калинов снова посмотрел в спину космонавта. Тот шел неторопливо, размеренным шагом, легкомысленно помахивая левой рукой, но Калинова не покидало ощущение, что Формен с величайшим трудом сдерживает себя, чтобы не побежать.

Вернувшись в Петербург, Калинов сразу же направился к Милбери. Тот оказался на месте. — Где Крылов?

Милбери неопределенно пожал плечами:

— Вчера утром он был в Кочабамбе, в отеле Пасифик…

— А теперь?

— Где теперь — не знаю… В полдень Крылов выписался из отеля и исчез в неизвестном направлении.

— Плохо!

Милбери виновато опустил голову:

— Я сам был в Кочабамбе, разговаривал с портье. Никто ничего не знает. Портье сказал, что никто к Крылову не приходил. Я был единственным, кто им интересовался. Сам Крылов всю первую ночь пил.

— Каким он показался портье? Не был ли чем взволнован?

Милбери опять пожал плечами:

— Нет. Постоялец как постоялец. Производил впечатление делового человека. Портье спросил, не нужно ли зарезервировать для него номер. Крылов ответил, что вряд ли еще когда-нибудь окажется в их городе. На этом они и расстались.

— Как Крылов записался при регистрации?

— Под своим именем.

— Странно, — сказал Калинов. — Ну хорошо. Продолжай поиски. Когда найдешь, доложишь. В любое время суток.

— Что-нибудь серьезное?

— Поживем — увидим. — Калинов вышел.

У себя в кабинете он снова попытался связаться с Бойлем. Тот дома по-прежнему не появлялся. И тогда Калинов решил, что стоит все-таки поговорить с О’Коннором.

О’Коннор занимался общественной безопасностью, а непосредственный круг его интересов составляли наркотики: их производство и распространение.

Он оказался на месте. Поздоровались, поинтересовались делами друг друга, пожаловались на текучку. Потом Калинов объяснил, что его интересует.

— Хорошо, — сказал О’Коннор. — Я проверю твоих ребят по нашим каналам. Если какая-то связь с наркотиками у них была, я тебе ее выложу.

На том и распрощались.

О’Коннор был специалистом своего дела и не был болтуном. И коли обещал помочь, в лепешку разобьется. Поэтому Калинов позволил себе удовлетворенно крякнуть. Контакты — великая вещь!.. Самый хороший чиновник — тот, который знаком с массой других чиновников. И вместе они — сила! А теперь пора заняться господином Рафаэлем Мартинесом.

Барселона ответила сразу. Мартинес оказался еще не старым человеком, во всяком случае, на вид: в глаза бросались черные как смоль волосы. Но когда Калинов присмотрелся, то обнаружил, что ошибся. Лицо бывшего руководителя стажерского полета было изрядно иссечено морщинами.

— Чему обязан? — поинтересовался Мартинес, когда Калинов представился.

— Собираю информацию о ваших стажерах. Мартинес улыбнулся:

— Молодой человек! У меня их за полвека было, столько, что вам, сами понимаете, придется уточнить: о ком именно.

— Тридцать восьмой год, — сказал Калинов, — орбитальная станция Нахтигаль.

Улыбка медленно сползла с лица Мартинеса.

— И кто же из них вас интересует?

— Все пятеро!

Мартинес задумчиво пожевал губами:

— Да, мне сообщили о смерти Стефана и Тасиро… Только не пойму… Ведь этим должна заниматься Космическая комиссия. При чем же здесь ваша контора?

— Мы проводим расследование с ведома и по просьбе Космической комиссии, — сказал Калинов официальным тоном. — Так что можете не бояться выносить сор из вашей избы… Вот мой индекс допуска.

Калинов набрал на клавиатуре код. Голова Мартинеса исчезла с дисплея.

Проверяет, — подумал Калинов. — Вот старый пень!

— Извините, — сказал Мартинес, снова появляясь на экране. — Сами понимаете…

— Понимаю! — оборвал Калинов.

— Так что именно вас интересует?

— Все!.. Что они были за люди? Чем увлекались? С кем дружили? Не было ли вредных привычек?

Мартинес взъерошил черные волосы на макушке:

— Как вам сказать?.. Ребята обыкновенные. Конечно, не сахар. Безотцовщина, сами понимаете… Они на этом и сошлись друг с другом. Мы специально собрали такой экипаж. Чтобы не было зависти и недоброжелательства, сами понимаете: не повезло парням с родителями… Но чтобы вредные привычки — ничего такого. Вот с девушками сложности у них были, нуда в этом, сами понимаете, воспитание виновато. Разве мать-одиночка… — Он замолк, снова взъерошил свою гриву. — В общем, женился из них только Игорь Крылов… Хотя это вам, наверное, неинтересно… Вы бы задавали вопросы, а то я даже не знаю… Не было в них ничего такого. Ребята как ребята. Жалел я их, потому что они были несчастны… И матери их, сами понимаете, были несчастны. Мать ведь парню отца никогда не заменит.

И опять Калинов вспомнил Лидию Крылову.

— Ну хорошо, — сказал он. — Значит, вредных привычек у них не было?

Мартинес помотал головой:

— Я и после стажировки следил за ними немного. Потому что жалел… Но потом убедился: ребята со стержнем в душе, на ногах устоят, и моя опека им не нужна.

— А в последнее время никто из них с вами не разговаривал? В этом году…

— Нет, Я ведь не школьный учитель. Я, сами понимаете, всего-навсего руководитель стажировки. О чем им со мной разговаривать?

Похоже, и тут пустышка, — подумал Калинов. — Хорошие ребята, не пили, не курили, девочек не любили… Он усмехнулся: хорошие ребята, только непонятно, почему так неожиданно умерли…

Мартинес расценил его усмешку по-своему.

— Ну в самом деле, — сказал он. — Чего им передо мной душу открывать? Я ведь, сами понимаете, не мать, не жена.

— Вы правы, — сказал Калинов. — Извините за беспокойство! Кроме того, есть одна просьба, не сочтите за назойливость. Если кто-нибудь из них свяжется с вами, добейтесь, чтобы он, как вы выразились, перед вами душу открыл. А потом разыщите, пожалуйста, меня.

Мартинес брезгливо поморщился.

— Я ведь не из праздного любопытства интересуюсь, — сказал Калинов с досадой. — Я ведь хочу, чтобы остальные трое остались живы. Очень хочу.

Мартинес тут же мелко закивал головой и поторопился распрощаться.

Вот проклятущая работа, — подумал Калинов, сидя перед опустевшим дисплеем. — Все считают, что тебе доставляет великое удовольствие копаться в чужом грязном белье… Однако, похоже, сегодня я уйду с работы не скоро. Надо заказать ужин прямо сюда.

Сигнал вызова раздался в двадцать часов. Калинов очнулся от раздумий, включил тейлор.

— Это я, — сказал Формен.

— Вижу, — сказал Калинов. — Что-то вспомнили? Формен смотрел на него странным взглядом, как будто не мог сообразить, туда ли он попал.

— Завтра у Бойля день рождения, — проговорил он наконец.

— Любопытная информация… И что? Вы хотите меня пригласить на банкет?

Формен помотал головой.

— Не то, — сказал он мрачно. — Банкетов не будет… Посмотрите, когда умерли ребята.

Калинов посмотрел:

— Андерсон — третьего июня… Какое это имеет значение?

— А когда родился?

Калинов снова посмотрел. 4 июня 13-го года… А Накаяма? Родился 13 июля 13-го года, а умер… 12 июля. Оп-ля! Калинов поднял изумленные глаза на Формена.

— Вы хотите сказать, что Бойль…

— Ничего я не хочу сказать… кроме того, что у него завтра день рождения.

— Почему вы не сообщили мне все это при встрече?.. Что за легкомыслие?

— Я полагал, вы и сами заметили такую странность.

Действительно, — подумал Калинов. — Мог бы и заметить… Кабы всегда знать, что требуется замечать!

— Где Бойль? — спросил он.

— Полтора часа назад был у меня.

— А теперь?

— А теперь где-то в Плесецке.

— Он вам объяснил, зачем туда направляется?

— Нет, — ответил Формен, и Калинов понял, что он лжет. А Формен, помолчав, добавил: — Он собрался во Внеземелье.

— Так что же вы сразу мне все не сказали?! — взорвался Калинов.

Формен растерянно пожал плечами. Лицо его сморщилось: он снова стал похож на занюханного сморчка.

— Потому что вы все равно ничем не можете ему помочь! — проговорил он с горечью.

Калинов махнул рукой.

— Не исчезайте никуда из дому! — крикнул он. Формен кивнул. — Я с вами еще свяжусь! — И переключился на космопорт Плесецк.

На экране возникло лицо дежурного.

— Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте! — Калинов набрал код своего допуска. — Вот мои реквизиты. Нужно срочно задержать одного парня.

— Что-нибудь серьезное?

— Да, очень! Если потребуется, можно применить силу… Зовут парня Юрген Бойль. — Калинов достал голографию и вложил ее в приемник тейлора. — Передаю портрет. Принимайте.

Дежурный покачал головой:

— Не нужен портрет. Я знаю Бойля… Он уже в полете. Сейчас на верхней границе атмосферы.

— А вернуть его нельзя?

Дежурный посмотрел на Калинова как на идиота, растерянно улыбнулся.

— Только по личному указанию начальника порта. Вашей организации это обойдется в кругленькую сумму… Впрочем, пока вы будете согласовывать, Бойль окажется уже на Луне.

— Ну хорошо, — буркнул Калинов, сдерживая раздражение. — Сообщите, пожалуйста, хотя бы название корабля и конечный пункт назначения. Дежурный скосил глаза вбок:

— Грузовик, бортовой номер двести пять. База Мун-четыре.

— Грузовик?! — удивился Калинов. — Что же это вы людей на грузовиках возите?

— Пассажиры у нас на грузовиках не летают, — сказал дежурный с достоинством. — Только свои… Если очень надо… Там же все-таки перегрузки!

Калинов кивнул:

— Весьма благодарен… Скажите, а помимо меня, этим Бойлем никто не интересовался?

— Нет.

— Если поинтересуются, сообщите, пожалуйста. Буду вам очень признателен.

Дежурный кивнул.

— А он с вами лично связывался? — спросил Калинов.

— Да, конечно. Без моего разрешения его бы на старт не пропустили. Охрана бы задержала.

— И каким он вам показался? Возбужден не был? Нервничал, скажем, озирался по сторонам?..

Дежурный задумчиво прищурился. Вдруг челюсть его отвалилась, взгляд прыгнул куда-то вверх. Калинов услышал, как взвыла на пульте дежурного сирена. Экран погас.

— Кажется, все-таки опоздал, — сказал Калинов самому себе и грохнул кулаком по столу.

Формен не обманул. Когда Калинов около полуночи вызвал его, тот оказался дома.

— Юрген умер? — спросил он, не дожидаясь, пока Калинов раскроет рот. Глаза Формена были пусты, лицо окаменело. Не человек, а труп…

— Авария с грузовиком, — сказал Калинов.

— Черный ящик нашли?

— Пока нет, но найдут. Задействована вся спасательная служба.

Формен в сомнении покачал головой.

— Таких аварий никогда не было, — сказал Калинов. — Телеметрия показала, что взорвался импульсный генератор. Специалисты утверждают, будто такое практически невозможно. Там семь ступеней безопасности.

— Такое и в самом деле практически невозможно, — проговорил Формен. — Но на каждую ступень нетрудно взобраться. Стоит только захотеть!..

Калинов внимательно посмотрел на него. Формен все качал головой. Как детская игрушка в начале этапа обучения.

— Мне тоже кажется, что генератор не сам взорвался, — сказал Калинов. — Но зачем Бойлю кончать жизнь самоубийством таким диким способом? Не проще ли отравиться или повеситься?

— А он и не кончал. Его убили! — Формен закрыл глаза и потер виски пальцами. — Похоже, мы с ним все-таки сваляли дурака. Ведь я потому вам сразу и не сообщил об Юргене… Чтобы никому не было известно, где он находится.

— Но кому нужна его смерть? — воскликнул Калинов. — Послушайте, Формен!.. Давайте начистоту! Кто вас преследует? Я же вижу: вы боитесь кого-то! И Бойль ведь рванул на Луну не ради развлечения… А вы знаете, что и Крылов тоже скрывается?

— Да, он мне звонил.

— Откуда?

— Понятия не имею. Он не сообщил.

Формен замолк. Калинов подождал с минуту и спросил:

— Так кто же вас преследует?

— Крылов следующий, — сказал вдруг Формен. — У него день рождения в субботу.

— А у вас?

— А мне до Happy birthday еще два месяца топтать землю.

Калинову надоело, и он решил сблефовать.

— Слушайте, Формен. Хватит крутить! Я вас, пожалуй, задержать прикажу. По закону — на сорок восемь часов.

Формен долго-долго смотрел Калинову в глаза.

— Слушайте, Калинов, — сказал он наконец. — Мы с вами встретимся завтра, и я вам все расскажу. А сегодня не звоните мне больше!

— Почему?

— Сегодня я хочу напиться. Вы понимаете, Калинов? Просто взять и надраться. За упокой души Юргена Бойля.

Глава 2. КАНДИДАТКА В СЕКУНДЫ

Ночевал он все-таки дома, на своей холостяцкой квартире.

Однако утром, проснувшись, был вынужден сказать себе, что лучше бы остался на работе. Односпальная кровать расслабляла и будила фантазию. Наверное, поэтому ему приснилась жена. То, чем он занимался с нею во сне, очень напоминало их ночные забавы наяву, но происходило это почему-то в Дримленде, в сказочном лесу под синим солнцем. И Вита выглядела той девочкой-подростком, какой она была семнадцать лет назад, и так же сияли под рыжей челкой ее изумрудные глазищи… Хороший был сон, только крайне несвоевременный. После таких снов хорошо упиваться шальной утренней любовью, а не спешить на работу, тщетно пытаясь забыть сладкий кошмар…

Завтракать почему-то не хотелось, и он вышел из дому, надеясь на то, что в течение дня время для борьбы с голодной смертью у него найдется.

Едва он сел за стол, его вызвал к себе Рассел.

— Рассказывай, что сделано.

Калинов рассказал. Когда закончил, Рассел долго молчал, потирая подбородок.

— Непонятно, — сказал он наконец. — Ты уверен, что все это — дело рук наркомафии?

Калинов пожал плечами:

— Сегодня уже не очень.

— Причина?

— Не вижу, каким способом мафиози могли взорвать грузовик в полете.

— Ну, в принципе, ведь дело возможное…

— Возможное лишь в том случае, если в Плесецке у них свои люди. Да к тому же еще среди обслуживающего персонала. Чем же тогда занимается служба безопасности?.. Нет, это маловероятно! И мы бы обязательно знали.

Рассел поморщился, побарабанил пальцами по столу.

— Ты сказал, сегодня встретишься с Форменом… Будто бы у него есть полезная информация?

Калинов кивнул.

— А ты уверен, что Формен доживет до встречи с тобой?

— Ну разве что повесится!.. Я попросил вчера местного шерифа приставить к его жилищу охрану.

— Разумно… А черный ящик с грузовика нашли?

— Да, вчера около двадцати трех часов Москвы.

— Результаты уже известны?

— Нет, спецы еще колдуют.

Рассел снова поморщился, словно съел лимон.

— Полагаю, руководство порта, дабы не выплачивать страховку, обвинит во всем самого Бойля.

— Если он не виноват, ничего не выйдет, — сказал Калинов. — В комиссии есть независимые эксперты, присутствует также кое-кто из наших.

— Кто именно?

— Мищенко.

Рассел удовлетворенно кивнул:

— Годится… Этот не даст спрятать концы в воду. Что ты намерен делать дальше?

— Встретиться с Форменом и разыскать Крылова.

— Каким образом собираешься отрабатывать версию о наркомафии? Это ведь не по нашему ведомству.

— Я обратился к О’Коннору. Если что-то было, он непременно раскопает.

— Разумно… Ладно, постоянно держи меня в курсе. Что-то мне это дело не нравится.

По дороге в свой кабинет Калинов заглянул к Мил бери. Тот был мрачен, зол и взъерошен.

— Где Крылов? Неужели так трудно найти человека?

Милбери обиженно фыркнул:

— Человека нетрудно найти, когда он не скрывается!

Калинов хотел съязвить, но сдержался, вздохнул:

— Может быть, подключить к поискам ребят?

— Уже подключил! Еще вчера… Пока безрезультатно. Либо Крылов ушел на дно, либо бессистемно мечется по планете, нигде надолго не останавливаясь.

Калинов покачал головой, покусал губы.

— Так можно месяц искать, — сказал он. — И в конце концов найти холодное тело. Есть какие-нибудь мысли?

Милбери оживился:

— Считаю, надо обратиться в прокуратуру Транспортной комиссии за разрешением о кодовом контроле джамп-связи. На код Крылова.

Калинов снова покусал губы. Выводить поисковую работу на такой уровень ему казалось пока преждевременным. Хотя, с другой стороны… Если Игорь скрывается по-серьезному (а похоже, дурака он не валяет), обычными методами до него быстро не доберешься. Да и взрыв грузовика поможет преодолеть бюрократические рогатки. Если ковать железо, пока горячо…

— Хорошо. Подготовь обращение на имя Генерального прокурора, и побыстрее.

— Генерального?! — удивленно воскликнул Милбери.

— Конечно… Тогда исполнитель рангом пониже не решится отказать самостоятельно. Тебе ведь нужен контроль в масштабах всей Земли… И не забудь в обосновании упомянуть о взрыве грузовика. Подготовишь — сразу ко мне, я подпишу.

— Есть, шеф! — Милбери изрядно повеселел. Такие поиски ему явно нравились.

Калинов хмыкнул и отправился к себе. Сев за стол, подумал немного и связался с Аллой Крыловой. Мисс миллионерша была бы в полном порядке, если бы не красные глаза. Ничего обнадеживающего Калинов от нее не выведал. Крылов не объявлялся и знать о себе не давал. Калинов тут же пожалел, что связался с ней. На Аллу было приятно смотреть как на женщину, но она требовала утешений; он же неожиданно для себя понял, что время, которое он вынужден на нее тратить, становится дороже золота.

Освободил его от Аллочкиной хватки замигавший на тейлоре сигнал: кто-то упорно вызывал Калинова, пробиваясь сквозь занятую линию.

Калинов извинился перед Аллой, еще раз пообещал сделать все возможное и невозможное, еще раз предупредил, чтобы она сразу сообщила ему, буде Крылов объявится, и переключился.

Вызывал его Мищенко. Поздоровались.

— Только быстро, — нетерпеливо сказал Калинов. — У меня негусто со временем.

— Хорошо. — Мищенко кивнул. — Официальный протокол не подписан, но основные данные уже известны… В общем, это была не авария. Все выглядит таким образом, будто генератор довели до взрыва, снимая одну за другой ступени безопасности и загоняя параметры в критические области.

— Как это? — вскинулся Калинов. — Что же, Бойль сам себя взорвал? — Он саркастически рассмеялся. — Открыл новый способ самоубийства? Подороже да поярче! Под громовые фанфары!

Мищенко и бровью не повел.

— Совсем наоборот. Бойль делал все возможное, чтобы воспрепятствовать катастрофическому развитию событий. Все его действия признаны единственно правильными, так что кое-кому пришлось бы раскошеливаться на страховую сумму.

— Но кто же его тогда взорвал? Мищенко неопределенно пожал плечами.

— Хороший оборот! — сказал Калинов. — Когда же я смогу получить протокол?

— Боюсь, что правдивый — никогда! — Мищенко без улыбки смотрел в лицо Калинову. — Видишь ли, все выглядит таким образом, будто во время полета кто-то вторгся в работу автоматики, перейдя на ручной режим управления.

— Кто же? Бойль?

— Нет. Бойль вмешался несколько позже, когда понял, чем ему грозит развитие событий. Но сигналы его пульта управления блокировались более мощными сигналами с параллельного пульта.

— И кто же сидел за вторым пультом? Мищенко сложил губы куриной гузкой:

— Видишь ли, дело в том, что на грузовиках вообще нет второго пульта. Есть один-единственный… Вот и получилась мешанина: автоматика, Бойль и несуществующий параллельный пульт…

Калинов, казалось, потерял всякий интерес к тому, что говорит Мищенко. Он пусто и равнодушно смотрел сквозь собеседника.

— Способен мне хоть кто-нибудь ответить, какова все-таки причина катастрофы? — спросил он наконец.

Мищенко пожал плечами:

— Можешь считать причиной фантастическую флуктуацию. Просто электроны вдруг взяли да и двинулись по таким путям, что кораблю ничего не оставалось, как взорваться.

— Издеваешься? — с горечью протянул Калинов.

— Или считай причиной козни дьявола, — продолжал Мищенко. — Теперь тебе понятно, почему ты не получишь от комиссии правдивого протокола? Его никто не подпишет, никому не хочется выглядеть героем анекдота. К счастью, парень был одиноким, так что заинтересованных в страховке нет.

— Как же ты будешь подписывать протокол? Используешь право на votum separatum[1]?

— А я его вообще не буду подписывать… В конце концов, эта авария — внутреннее дело Космической комиссии. Но я тебе еще не все рассказал… Перед самым взрывом, когда уже завыла сирена, Бойль что-то крикнул. Полностью звук сирены вычистить из записи не удалось… Кстати, это была единственная ошибка парня — то, что он не выключил сирену… Так вот, произнесенное Бойлем слово очень похоже на «флаттер». И еще. Перед этим выкриком у него на лице возникло такое выражение, словно он что-то увидел. Он повернул голову направо, глаза его округлились, челюсть отвисла, он крикнул это самое «флаттер», и тут же генератор взорвался.

— Что же он увидел?

— А ничего! В записи хорошо видно место, куда он смотрел. Там ничего не было, абсолютно ничего. Возможно, он со страху свихнулся. — Мищенко неприятно осклабился. — Или его действительно посетил перед смертью дьявол.

Ситуация требовала осмысления, и потому Калинов заказал себе кофе и заблокировал тейлор, переведя его в режим секретаря. Прихлебывая горячий напиток, он размышлял.

Теперь это дело и ему перестало нравиться. Он вспомнил свои вчерашние мысли о заоблачной пассии Зяблика и невесело усмехнулся. Хороша пассия — грузовик взорвали! С такой пассией надо бы познакомиться поближе. И чем быстрее, тем лучше…

Но если Формен прав насчет дней рождения — а похоже, он действительно прав, — то сейчас главной фигурой становится Крылов: теперь на очереди он. У него и вправду день рождения в ближайшую субботу — это Калинов помнил еще со времен своей второй юности… Вот и Зяблику уже тридцать три… Впрочем, надо еще очень постараться, чтобы сие событие состоялось.

Кажется, наркомафией здесь все-таки не пахнет.

Хотя О’Коннор пусть пороется, это его хлебушек… Но что же тогда? Маньяк, убивающий космонавтов накануне дня их рождения?.. Почти невероятно! И почему лишь из этой компании?

Его вдруг осенила новая мысль. Черт возьми, — подумал он. — А может, виновник всего — кто-то из оставшейся пары, Формен или Зяблик? Сводят втихаря со своими приятелями какие-то счеты… Но ни того, ни другого до последнего времени на Земле не было.

Он вспомнил, как боялся чего-то в Короне детина Формен.

Кого он мог бояться, неужели Зяблика?.. Чушь! Нет, с Форменом надо обязательно встретиться.

Калинов взглянул на часы: в Америке сейчас была ночь. Придется ждать до утра, Формен скорее всего дрыхнет в пьяном угаре. Ладно, немножко подождем, есть в настоящий момент и другие важные дела.

Он разблокировал тейлор и вызвал Милбери.

— Обращение к прокурору готово?

— Заканчиваю.

— Сразу ко мне.

Через несколько минут Милбери принес обращение. Калинов прочел текст на официальном бланке и подписал его.

— Можешь быть свободен, я сам отправлю. Милбери повернулся, и в этот момент Калинову явилась еще одна любопытная мысль.

— Стой!.. Займись-ка вот чем. — Он передал Милбери список экипажа станции Нахтигаль. — Обратись в Медицинскую службу Космической комиссии. Надо проверить все данные периодических осмотров всех этих красавцев за все время их работы. Трое из них окажутся трупами, но ты не удивляйся. Пристальное внимание любым отклонениям от нормы, особенно если они связаны с… — Калинов покрутил пальцем около виска. — Что-либо раскопаешь, сразу мне на стол! Да, не забудь проверить их руководителя, Рафаэля Мартинеса из Барселоны!

Милбери удалился.

Калинов вложил текст обращения к прокурору в тейлор и, сверившись со справочником, набрал серию спецкодов. Подумав несколько мгновений, добавил индекс сверхсрочности и дал команду на передачу.

Теперь надо было ждать, пока провернутся бюрократические шестеренки прокурорской службы. В этом плане он был над ситуацией уже не властен и решил до визита к Формену побороться с голодной смертью.

Обедать в кабинете не хотелось. Идти в местный буфет — тем более. Там вечный гам и давно надоевшие плоские шутки сотрудников Социологической комиссии. Захотелось отправиться в ресторан, поесть неторопливо, со вкусом. А заодно еще раз обдумать ситуацию.

На Московском, в десяти минутах ходьбы, был хороший ресторан. Калинов предупредил Милбери, надел на левую руку вибрас и переключил тейлор в режим секретаря.

На улице сегодня было жарко. Метеорологическая комиссия, руководствуясь ей одной известными глобальными соображениями, в этом году долго не давала петербургской осени по-настоящему вступить в свои права. Калинов шагал, с вожделением обозревая симпатичные фигурки женщин. Мысли его перекинулись к Алле и Зяблику.

Странное дело, — подумал он, — что-то непонятное угрожает моему старому приятелю, а я даже и не дергаюсь. Отношусь к этому как к обычной рутине. Похоже, на меня вновь легли цепи бюрократа.

Закончу дело, и в отпуск — стряхнуть с себя унылый прах государственной машины… Да, как ни крути, а чиновник, сколь бы прекрасным человеком он ни был, со временем костенеет душой, запутываясь в веригах административных структур…

Он саркастически усмехнулся, по достоинству оценив псевдопоэтическую окраску последней мысли.

Спину кольнул чей-то взгляд. Калинов расслабился, замедлил шаг. Сел на скамейку в скверике у Московских ворот, снял ботинок и, вытряхивая воображаемый песок, огляделся. Все было спокойно. Но на всякий случай он покрутил пуговицу на рубашке, зафиксировав всех, кто шел следом, и отправился дальше.

В ресторане он уселся за свободный столик, сделал официанту заказ. Когда принесли холодное мясо, торопливо взял вилку и нож: есть хотелось уже невыносимо. И тут к нему подошел лощеный метрдотель.

— Простите, сударь. Вы не будете против, если я посажу за ваш столик даму? — Он лихо подмигнул Калинову. — Дама очень симпатичная!

Калинов слегка поморщился — кажется, подумать не удастся, — но скрепя сердце согласно кивнул: женщины не должны ждать.

Дама в самом деле оказалась симпатичной, брюнетка лет двадцати пяти со свисающей на глаза челкой. На ней было сильно открытое по летней моде платье из кумача, подчеркивающее форму и цвет прически, в руках черная сумочка. Метрдотель усадил даму напротив Калинова. Она положила сумочку на свободный стул, сделала заказ. Голосок оказался неожиданно звонким, почти девчоночьим. Когда официант ушел, дама повернулась к Калинову, одарила его вызывающе-убийственным взглядом карих глаз и представилась:

— Марина.

— Саша, — сказал Калинов.

— Отпускник?

— Да, — соврал Калинов. Сердце его вдруг дало перебой. — Из славного города Твери.

Марина понимающе усмехнулась:

— В Питере раньше бывали?

— Нет, — соврал Калинов и физически ощутил свою глупость. — Впрочем, был. Давно, в детстве.

— Почему?

— Что — почему? Почему был или почему давно?

— Почему давно? Не переносите джамп-связи?

— Да нет, просто этот город меня раньше не привлекал. Я предпочитал пропадать в Москве.

— Зря! — обиженно сказала Марина. — Москва всегда была большой деревней. Такой осталась и поныне… Хотите, буду у вас экскурсоводом?

Калинов подчеркнуто равнодушно скользнул взглядом по ее плечам и бюсту и сказал:

— Хочу! Но только вечером, после обеда у меня кое-какие дела. Надо встретиться с приятелем… А вы действительно экскурсовод?

— Да, профессиональный.

Принесли заказ, Марина принялась за еду, время от времени стреляя в Калинова глазками. Глазки были любопытные и колючие. Привлекательные были глазки. Калинов мысленно сравнил ее со своей женой. Вита была интереснее, одни волосы чего стоили! Он ведь всегда испытывал антипатию к брюнеткам… Марина улыбнулась, и ему совсем не захотелось испытывать к ней антипатию. Симпатию испытывать было гораздо приятнее… Впрочем, он тут же напомнил себе, что находится на службе.

Не отрываясь от еды, он осторожно осмотрел зал, пытаясь определить, нет ли тут соглядатая: уличный колкий взгляд все еще лежал отметиной на его спине. Но нет, кроме Марины, никто им не интересовался, а если и интересовался, то делал это не впрямую. Манипулировать с пуговицей в присутствии девушки было бы еще большей глупостью, чем выдавать себя за приезжего, и Калинов успокоился. В конце концов, рано или поздно он наблюдение, если таковое существует, обнаружит. Профессионал, господа, сами понимаете!..

За соседним столом устраивалась обедать семья полистов. Муж и прима были приблизительно одного возраста: лет тридцати пяти. У них было двое детей: мальчик и девочка, судя по всему — погодки. Беременная секунда была совсем молодой девчонкой, лет на пятнадцать моложе примы. Она садилась на стул медленно: большой живот изрядно мешал ей. То, как суетились вокруг нее прима и дети, выглядело довольно трогательным. Глава семьи с нежностью и гордостью посматривал на обеих своих жен и время от времени шикал на суетящихся отпрысков.

— А все-таки в полигамных семьях есть свой шарм, — сказала Марина. — Посмотрите, какая прелесть!

Калинов кивнул.

— Дело не в шарме, — проговорил он, проглотив кусок. — У них и семьи крепче, и дети здоровей… И среди многоженцев практически нет алкоголиков.

Марина посмотрела на него с интересом:

— Вы женаты? Калинов кивнул.

— У вас тоже две жены?

— У меня одна.

— Откуда же вы знаете, что у полистов крепкие семьи?

— Интересовался. — Калинов пожал плечами. Не рассказывать же ей, что отделу аномалий не раз приходилось заниматься выпадами монистов в разных частях христианского мира. Собственно говоря, отдел аномалий в немалой степени и начинался с этого. Выпады не прекратились и в настоящее время, только количество их уменьшилось да удалось загнать их в рамки обычной парламентской борьбы. А поначалу доходило порой до кровопролития: некоторые считали, что все кончится еще одной религиозной войной. Полигиния начала утверждаться в христианском мире лет двенадцать назад. Утверждалась она далеко не гладко. Сразу же стала на дыбы церковь. Ее поддержало общественное мнение, vox populi.

Пионеры полигинии повсеместно подвергались обструкции. И, как правило, страдали именно секунды, как будто они были виноваты в своем естественном желании семейного счастья. Одно время половина уголовных дел заводилась по признакам антиполистского преступления. Дураки-мужья не всегда прислушивались к мнению своих первых жен, и на почве ревности конфликты доходили до леденящих душу историй. Против секунд ополчались и ревнивые примы, и монисты обоих полов. Хотя представителей движения Честный муж единственной жены Калинов понять никогда не мог. По его мнению, все мужчины по природе своей склонны к полигинии, и когда он видел перед собой честных мужей, у него поневоле закрадывалась мысль, что все они либо откровенные лицемеры, либо скрытые гомики.

К счастью, это кровавое пятилетие осталось уже позади. Полигиния утвердилась не только в глазах закона, но и в глазах общественного мнения, и теперь мало кого шокирует вид счастливого мужа, прогуливающего сразу двух своих беременных женушек. Во главу угла поставлен закон: Сумма сексуальных коэффициентов жен не должна превышать сексуального коэффициента мужа. Следят за этим врачи. Разумеется, бывают и сбои, ибо страсть иногда берет верх над рассудком, а советы врачей носят лишь рекомендательный характер. Однако статистика показывает, что число разводов в полигамных семьях на порядок ниже, чем в моногамных, а деторождаемость выше… Правда, монисты заявляют, что срок статистических наблюдений слишком мал, чтобы делать далеко идущие выводы. Может, они и правы, но пока что из нескольких полигамных семей среди знакомых Калинова не было ни одной несчастной.

— А вы замужем? — спросил он Марину.

— Пока нет. — Она отвела взгляд, подняла руки и неторопливо поправила прическу.

Калинов с трудом сдержал глупую улыбку. Его тянуло к сидящей напротив девушке, надо в этом признаться, и он не имел ни сил, ни желания сопротивляться этой тяге. А все потому, что Вита уехала в отпуск одна, подумал он. Зря все-таки она так поступила… И понял, что лжет самому себе.

— Интересно, — сказал он, — как бы вы себя чувствовали, если бы ваш муж захотел привести в семью вторую жену?

Она посмотрела на него большими серьезными глазами.

— Как бы я себя чувствовала, не знаю. Возможно, ревновала бы. — В ее взгляде мелькнул вызов. — Но по мне, лучше уж делить мужа еще с кем-нибудь, чем остаться матерью-одиночкой.

Теперь Калинов улыбнулся открыто: ее простодушие выглядело таким милым, что он не смог удержаться.

— Чему вы улыбаетесь? — сказала она возмущенно и упрямо помотала головой. — Вы не знаете, каково это — жить в неполной семье!

— А вы знаете?

— Да, знаю. Мой отец умер, когда я была совсем маленькой… Мама ради меня не стала больше выходить замуж. Решила, видите ли, посвятить свою жизнь воспитанию дочери. А я всегда хотела иметь отца… И нечего улыбаться!

Калинов сотворил серьезную мину.

— Вы очень откровенны, — сказал он.

— Ну и что?.. Разве лучше быть лицемеркой?.. Если хотите знать, все эти одиночки, рьяно выступающие против полигинии, ведут себя так лишь потому, что их никто брать не хочет. А появись кто-либо, они бросятся, как в омут. И им будет наплевать, что у будущего мужа уже есть одна жена!

— Вы так думаете? — с любопытством спросил Калинов.

— Да, думаю! — ответила она вызывающим тоном. — И не вижу в этом ничего особенного!

Калинов опустил глаза. Она все больше нравилась ему, и он поневоле пришел к выводу, что, окажись у него в женах такая забияка, он был бы, честно говоря, не самым несчастным мужем во Вселенной.

— Если бы общество, как в былые времена, осуждало полигинию, — продолжала она, — такая позиция была бы понятна. А сейчас это просто поза… Да и замужние далеко не все единоличницы, уж поверьте мне. У нас среди экскурсоводов работает много женщин из полигамных семей. Конечно, монистки смотрят на них свысока, но только пока самим не начнет грозить развод. И ярая некогда монистка превращается в добропорядочную приму. Да еще удивляется: как она раньше не понимала, что двум мамам гораздо проще воспитывать детей…

Она продолжала говорить, но Калинов словно оглох. Он был поглощен борьбой со своим собственным взглядом. Калинов объяснял взгляду, что так вести себя неприлично, уверял, что нельзя быть столь бесстыжим, умолял, укорял, настаивал… Но тому было глубоко наплевать на моралистические потуги хозяина: взгляд был сам себе голова и упорно останавливался на Марининой груди. Судя по всему, он тоже, соскучился по женскому телу, с удовольствием смаковал вид ложбинки в разрезе платья и заявлял, что не прочь бы забраться и поглубже под кумач…

И она предоставила ему такую возможность, потянувшись за перечницей. Калинов подавился куском и закашлялся, долго и отрывисто, прикрывая лицо носовым платком и краснея от натуги. Когда он наконец откашлялся и поднял голову, Марина смотрела на него с легкой улыбкой.

— Вы меня совсем не слушали, — сказала она.

— Простите, ради бога. Задумался чуть-чуть…

— Разве вам не интересно то, о чем я говорю?

— Что вы! — испугался Калинов. — Ваши мысли очень интересны и необычны! И вообще вы прекрасная девушка!

Теперь она опустила глаза. Но ненадолго.

— Вы так думаете? — Она произнесла фразу тем же самым тоном, что и Калинов несколько минут назад. Произнесла и склонила голову набок, ожидая ответа.

И тогда он попробовал воспроизвести ее тон.

— Да, думаю! — сказал он. — И не вижу в этом ничего особенного!

Она рассмеялась, легко и беззаботно. Калинов тоже улыбнулся. Потом она достала из сумочки зеркальце и взглянула в него. Снова улыбнулась.

— А ведь я вам соврал, — сказал Калинов. — Я коренной петербуржец.

Она поправила что-то в прическе и убрала зеркальце.

— Зачем?

— Не знаю… Наверное, мне с самого начала хотелось, чтобы вы были у меня экскурсоводом.

— А теперь вам уже не хочется?

Калинов положил ладонь на ее руку. Она руки не убрала, но посмотрела на него с недоверием.

— Хочется, — сказал Калинов. — И потому я буду ждать вас сегодня вечером. В девятнадцать часов, ресторан у Медного всадника, верхний зал. А потом вы покажете мне город.

— Что женаты, вы тоже соврали?

— Нет, не соврал. У меня есть жена, и я пока не собираюсь с ней разводиться.

Она ничего не сказала и уткнулась в тарелку. Калинов оглянулся в поисках официанта. Семейство за соседним столом неторопливо поглощало пищу. Муж что-то рассказывал, а обе жены слушали его и улыбались, время от времени поглядывая на детей, уже терзающих мороженое.

Экая идиллия, — подумал Калинов не без зависти. Он вообразил себя на месте этого мужчины, представил, как справа от него сидит Вита, слева — на месте секунды — беременная Марина, а напротив — дети. Картинка выглядела непривычно, но он чувствовал, что не имеет против нее никаких возражений. Вот только Вита отнесется к этой картинке совсем по-другому…

Он вздохнул и посмотрел на Марину. Она по-прежнему не отрывала глаз от своей тарелки. Подошел официант. Калинов рассчитался наличными, залпом выпил кофе и встал.

— Так я буду ждать вас, — сказал он Марине. — И попробуйте только не прийти!.. Все равно найду!

Она подняла на него карие глаза. В них не было и тени улыбки — перед Калиновым сидела сама Серьезность.

— Я приду, — сказала Серьезность тихим голосом.

Калинов посмотрел на часы. В Америке наступило утро, настала пора для решающей встречи с Форменом.

Надо было поспешать, чтобы успеть ко времени встречи с Мариной. Калинов улыбнулся. В общем-то, конечно, это мальчишество — назначать свидание незнакомой женщине, когда на плечи взгромоздили такое дело. Но как иногда хочется побыть мальчишкой, хоть один вечер!.. И потому он приложит все усилия, чтобы сегодняшний вечер оказался свободным.

Он запер кабинет и отправился на пятнадцатый этаж, к служебным джамп-кабинам. Очередь перед ними в такое время отсутствовала, и через несколько мгновений Калинов был уже в Молте, штат Огайо.

Молта оказалась небольшим городком, застроенным преимущественно частными особняками.

Калинов довольно быстро разыскал местного шерифа. Поздоровались, предъявили друг другу реквизиты.

— Все о’кей, — говорил шериф, энергично рубя ладонью воздух. — Мои ребята наблюдают за домом этого парня с вечера. Использовали спецоптику. Никто к нему не заявлялся. Сам он до сих пор дома. Весь вечер просидел в обнимку с бутылкой, сейчас, полагаю, вряд ли еще проспался. Во всяком случае, из спальни не вылезал. — Он укоризненно покачал головой. — Пьет он, конечно… Это ж какое здоровье надо иметь!.. А что, собственно, случилось?

— Друг у него вчера погиб, — сказал Калинов.

— Так вот почему он вылакал этакую прорву спиртного. — Шериф понимающе покивал. — Мои ребята еще там, можете его разбудить. Только сначала отыщите чего-нибудь опохмелиться. Как бы после вчерашнего у него язык не распух!.. — Шериф визгливо захохотал.

— Ну, пару месяцев он у нас еще поговорит, — пробормотал Калинов. — А бог даст, и больше.

Шериф перестал хохотать, удивленно взглянул на собеседника:

— Загадки изволите загадывать?.. Впрочем, дела вашей службы — это дела вашей службы… Я распоряжусь: вас подбросит полицейская, машина.

Через пять минут Калинов стоял перед жилищем Формена — двухэтажным особняком, похожим на другие дома в округе: экранирующиеся окна, энергокрыша и прочие прелести современной архитектуры.

Калинов встал в поле зрения телекамеры сторожа и позвонил в старомодный звонок. Тишина. Калинов еще раз позвонил. Ни звука в ответ. Калинов нажал кнопку и держал ее до тех пор, пока из-за угла не появился высоченный детина в спортивном костюме. Это был не Формен.

— Эй, паренек! — сказал детина, неторопливо приближаясь. — Чего ты здесь ищешь? — Тут он увидел стоящую на улице машину и подобрался.

— Хозяин из дома не выходил? — спросил Калинов.

— Спит после вчерашнего.

Калинов снова нажал кнопку звонка. Душа его стремительно превращалась в ледышку.

Неужели успели ликвидировать? — подумал он.

Черт бы меня побрал с моей проклятой вежливостью, надо было сразу сюда примчаться, еще вчера…

— Когда вы видели Формена в последний раз? Детина с сомнением посмотрел на Калинова, отошел в сторону, тихо переговорил с кем-то по вибрасу.

— Подожди немного, паренек. — Он двинулся к водителю полицейской машины. — Джек, дуй за шерифом!

Машина рванулась в хмурое небо.

— Подожди еще немного, паренек, — сказал полицейский и вдруг заорал: — Фрэнк!

Из-за кустов окружающего особняк сада появился еще один мужчина, габаритами значительно мельче первого.

— Так когда вы видели Формена в последний раз? — повторил Калинов, добавляя в голос строгости.

— Около часа, паренек, — сказал детина.

— В ноль пятьдесят четыре, — уточнил Фрэнк, — он в последний раз поцеловался с бутылкой, посидел некоторое время за тейлором и отправился в спальню.

— Придется ломать двери, — сказал Калинов.

— Придется, паренек, придется. Вот появится шериф — и сломаем. Работа привычная…

Шериф появился через семь минут. Еще две минуты отняли дверь и отключение сторожа, врубившего сирену под крышей. За дверью их никто не встретил: домашнего робота у Формена не было. Гурьбой устремились вверх по лестнице и остановились на пороге незапертой спальни.

Формен лежал ничком на ковре, поджав левую ногу. Справа от него валялся обыкновенный медицинский шприц. Фрэнк осторожно прошел в спальню, склонился над лежащим телом, пощупал пульс на откинутой в сторону руке, потом зачем-то на шее.

— Труп, — констатировал он. — И уже давно, успел остыть.

— Наркота, паренек? — спросил детина Калинова. Тот пожал плечами. Шериф уже вызывал по вибрасу врача. Фрэнк осторожно выходил из спальни.

— Где он пил вечером? — спросил Калинов. Детина взглянул на шерифа. Тот кивнул:

— Пойдем, паренек, покажу.

Они прошли в соседнюю комнату, нечто вроде гостиной. Здесь было приоткрыто окно и подняты шторы, по комнате гулял сквозняк. На столе красовалась пустая бутылка из-под виски, рядом — стакан.

— Чистое глотал, — сказал детина. — Содовой не видно.

Калинов осматривал комнату. Его внимание привлек клочок бумаги, прилепленный скотчем к клавиатуре тейлора. На клочке каракулями было начертано: Калинову из отдела аномалий Социологической комиссии.

— Позовите сюда шерифа.

— Слушаюсь! — Детина наконец признал в Калинове соратника.

— Судя по всему, Формен оставил сообщение, — сказал Калинов появившемуся шерифу. — Мне бы хотелось, с вашего позволения, с ним ознакомиться.

— Не вижу причин препятствовать. — Шериф без колебаний нажал клавишу на тейлоре.

Дисплей остался темным, но в комнате раздался голос.

— Извините меня, Калинов, — говорил Формен заплетающимся языком, — за то, что я с вами так и не встретился. Вам надо было побеседовать с Бойлем, но он хотел справиться сам. Он сказал, что во всем виновата Земля, что нам всем не надо было прилетать сюда в отпуск, что пространство каким-то образом изменило нашу психику. Я не верил в это, потому что сам не испытывал никакой тревоги. Но вот вернулся Крылов, и у него возникли схожие проблемы. — Наступила пауза, потом пьяный голос зазвучал снова: — Я считаю, дело не в нашей психике. Против Бойля и Крылова действуют какие-то силы. Гибель Бойля доказывает это. Мне кажется, на такие действия способны только ксены, потому что никто из землян не мог желать нашей смерти, мы ни перед кем ни в чем не виноваты. Не знаю, правда, в чем мы виноваты перед ксенами… Тем не менее такую аварию, как вы рассказали, ни один человек организовать не способен. Впрочем, боюсь, вы не поверите в мою версию… Ну и черт с вами! Все равно через три дня наступит черед Игоря, и тогда вы поверите, но будет уже поздно! А я ждать не буду, я сам…

Голос Формена умолк. Калинов подождал еще немного, но больше из тейлора не раздалось ни звука.

— Наверное, паренек свихнулся, — сказал сзади детина. — О каких он там ксенах плел?

Калинов пожал плечами.

— Похоже, это просто самоубийство, — сказал шериф.

— Да, — сказал Калинов. — Похоже… Жаль! Шериф смотрел на него с сочувствием.

— Когда сможете, перешлите эту запись мне, — сказал Калинов. — Полагаю, дело будет закрыто довольно быстро.

— Согласен с вами. — Шериф кивнул. — Перешлю вам копию. Сегодня же… Чем мы еще можем вам помочь?

— Разрешите воспользоваться вашей машиной, чтобы добраться до ближайшей джамп-кабины.

Вернувшись в Петербург, Калинов сразу же доложил о случившемся Расселу. Шеф был готов рвать и метать. Во всяком случае, было видно, что сдерживает он себя с большим трудом.

— Тебе не кажется, что ты проспал это самоубийство? — спросил он ядовито.

— Любое совершившееся самоубийство всегда кто-нибудь проспал, — сказал Калинов с философским вздохом. — Впрочем, мог я взяться за Формена, вчера еще мог, но пришлось бы нарушить закон… Я бы посмотрел потом, как бы мы выкручивались перед прессой.

Рассел перестал бегать по кабинету, сел и задумался.

— Ладно, — примирительно сказал он через некоторое время. — Что произошло — то произошло!.. Как ты относишься к посмертному посланию Формена?

— А никак. Это может быть и правдой, и пьяной болтовней. Теперь все будет зависеть от времени, которое мы потратим на поиски Крылова.

— Какие меры приняты к его розыску? Калинов рассказал.

— Я свяжусь с Генеральным прокурором, — проговорил, выслушав, Рассел. — Может быть, подключить к розыску дополнительные силы?

— Вряд ли это необходимо. Если прокурор даст разрешение сегодня, мы отыщем Крылова в течение завтрашнего дня, не позднее. И тогда многое станет ясным… В одном нам не повезло: Андерсон и Накаяма оказались на Земле в одиночестве. Будь у них отпуск в одно время, мы вполне могли заняться этим делом несколько раньше. Уж друг от друга-то они бы не скрывали, что с каждым из них происходят непонятные события. Друзья для них были дороже матерей…

— В нашем поколении многие матери хуже посторонних людей, — сказал Рассел. — Может быть, на них лежит печать Великих религиозных войн, не знаю… Впрочем, что сожалеть без толку? Сберегите Крылова, иначе вообще ничего не узнаем.

— Крылова мы сбережем! — твердо сказал Калинов. — В противном случае грош нам цена!

Оставив кабинет начальника, Калинов хотел зайти к Милбери. Административная обстановка требовала накрутить хвоста подчиненным. Она же требовала активного личного участия в розысках Зяблика. Однако оперативная обстановка на этом отнюдь не настаивала. Подчиненные были достаточно грамотными работниками, чтобы самостоятельно справиться со столь несложной задачей.

Так рассуждал Калинов. Он не хотел себе признаться, что на самом деле им руководит желание обязательно встретиться вечером с Мариной. Признаться в этом желании — значило согласиться с тем, что в жизни бывают моменты, когда привлекательная женщина, впервые увиденная несколько часов назад, становится важнее старого приятеля. Разумеется, подобные моменты бывают, но не у тридцатитрехлетнего довольного собой главы семейства!.. И потому Калинов сказал себе, что он вполне доверяет своим ребятам, а значит — сегодня ему здесь больше делать нечего.

Когда Калинов понял, что она не придет, было уже без четверти восемь. Почти час он сидел за столом, сервированным на двоих, каждые пять минут пресекал попытки официанта принести хотя бы холодную закуску и посматривал на широко распахнутые двери, ожидая, что там вот-вот мелькнет жгуче-черная прическа.

Он огляделся. Зал был уже почти полон, да и на свободных столиках красовались светящиеся таблички, извещающие, что стол заказан. Неподалеку от Калинова сидела одинокая блондинка в зеркальных очках.

В ресторане по-прежнему не было модного ныне психосинтезатора, и потому все занимались друг другом. Вместо музыки пока висел в воздухе гул десятков голосов, приглушенный звукопоглотителями. В полутьме все выглядело романтично и наверняка располагало к любви.

Ну и черт с ней, — подумал Калинов. — Плевать я на нее хотел! Раз уж выбрался сюда, так хоть отдохну…

Он махнул рукой официанту, и тот наконец смог исполнить свой профессиональный долг. Коньяк он принес армянский, выдержанный. После первой же рюмки исчезли куда-то и наложивший на себя руки Формен, и скрывающийся по неизвестным причинам Зяблик, и многие-многие другие… Вот только Марина исчезать не желала, и совсем ему было на нее не наплевать. Вторая рюмка напомнила ему, что он — мужчина, уже больше недели не спавший с женщиной. На какое-то время одиночество стало для Калинова самой главной заботой, и чтобы забыть о нем, пришлось воспользоваться помощью третьей рюмки.

А в восемь часов началось действо, ради которого и приходили в этот ресторан люди. Под потолком загорелись сиреневые огни. На подиуме в конце зала появились пятеро, подключили старинные музыкальные инструменты, и зазвучала музыка. Кажется, играли что-то из Битлз — Калинов плохо знал классику. К подиуму потянулись пары.

Калинов снова огляделся. Блондинка так и сидела за своим столиком, задумчивая и одинокая. Калинов встал.

— Вы разрешите?

Блондинка тряхнула головой, выходя из задумчивости, и повернула к нему лицо. Сиреневые огни отражались в стеклах очков. Она благосклонно кивнула, поднялась, и Калинов повел ее к танцующим. Мелодия лилась медленная и грустная, под нее, должно быть, хорошо танцевать вдвоем. Блондинка положила Калинову руки на плечи, без навязчивости, но плотно прижалась к нему упругим телом. Тело ее показалось разгоряченному коньяком Калинову на удивление прохладным.

— Не пришла?

Голос был певучим, без малейшего признака присущей голосам современных женщин хрипотцы. Калинов помотал головой, и его отражения в зеркальных очках повторили это движение.

— И мой кавалер не счел нужным. — Она печально вздохнула в ухо Калинову.

Этот вздох растрогал Калинова. Возникло острое желание утешить и защитить слабую, доверчивую женщину.

— Почему бы двоим брошенным людям не объединиться? — предложил он. — Мой столик к вашим услугам.

Она ничего не ответила, но положила ему голову на плечо. Сильнее, однако, не прижалась. Калинов понятия не имел, о чем с нею беседовать, и, танец они дотанцевали в молчании. Когда музыка затихла, он взял ее за прохладную руку и повел прямо к своему столику. Она ни словом, ни жестом не выразила недовольства. Подозвали официанта, тот вернул на стол второй прибор. Пока он бегал вокруг, Калинов наконец рассмотрел женщину. Она была несомненно молода, не старше двадцати двух, пышные светлые волосы, маленький вздернутый носик, полные губы, на подбородке — ямочка, только глаза были скрыты за зеркалами. Коньяк она пить отказалась, официанту пришлось принести для нее бутылку красного крымского.

— Зачем вы носите очки? — спросил Калинов, когда официант, открыв бутылку, удалился. — Здесь ведь темно.

— Они мне не мешают. — Легкомысленный взмах рукой. — У меня ноктофилия.

— Бедненькая! — Калинов понимающе покивал. — Как же вы все время в очках?

— Привычка… Зато я хорошо вижу в темноте. — Она подняла фужер с вином. — Давайте выпьем за знакомство. Кстати, меня зовут Нора.

— Саша. — Калинов взял свою рюмку. — За знакомство!

Чокнулись, выпили.

— Вы часто здесь бываете? — спросила Нора, без энтузиазма принимаясь за закуску.

— Сто лет не был… Но когда есть возможность, прихожу с огромным удовольствием.

— Любите музыку двадцатого столетия?

— Да, она мне нравится… Хотя не скажу, что знаю ее хорошо. Она в меру экспрессивна и в меру мелодична. И, наверное, поэтому привлекательна. К тому же в ней еще не ощущается никакого влияния церкви.

По залу вновь разлился сиреневый свет, и музыканты заиграли что-то знакомое. Нора отложила вилку. Калинов воспринял это как намек и тут же потащил ее танцевать. Алкоголь уже подействовал вовсю, танец давался Калинову легко, и все было бы совсем отлично, если бы не ощущалась в его партнерше некая напряженность, словно Нора лишь минуту назад выучила движения танца и постоянно боялась их перепутать.

Потом они снова ели и пили, а дальше вечер превратился для Калинова в череду оторванных друг от друга событий.

Вот они слиты в танце, и он уже не чувствует в ней никакой напряженности, да и кажется ему, что они знакомы уже тысячу лет — так с нею легко и просто… А вот они за столом, пьют, едят и смеются, и она что-то говорит, но он не может понять и только слушает прекрасный певучий голос… А вот они целуются в джамп-кабине, губы ее упруги и прохладны, и очень мешают очки, но она не позволяет их снять… А вот он застилает постель, прислушиваясь к шуму воды в ванной, где Нора принимает душ, и ему жутко не нравится, что она так долго там копается. Он берет с кресла ее платье — в обычном свете оно оказывается нежно-розовым — и вешает в шкаф. И вдруг, сам не зная зачем, вкалывает в пояс жучка. А потом она появляется из ванной, на ней ничего нет, кроме очков на лице, и ему кажется, что она и мылась прямо в этих своих проклятых очках. Она гасит свет в комнате и оказывается в его объятиях. Он целует прохладные губы, и выясняется, что очки она сняла, но глаз ее в темноте все равно не видно, и слава богу. Тело ее теперь теплое, и Калинову кажется, что она специально так долго возилась в ванной, чтобы согреться. Тут они падают в постель, его ладони шатрами накрывают тугие девичьи груди. Мысли уносятся далеко-далеко, на край Вселенной, и остаются одни ощущения… А потом, посреди ночи, он вдруг просыпается в ужасе: ему кажется, что рядом лежит холодный труп, что в пьяном угаре он задушил ее своими объятиями, но она поворачивает к нему голову и говорит: Спи, милый. Давай я подую тебе в лицо и погашу плохой сон. Он успокаивается. Она дует ему в лицо. Лоб его овевает прохладный ветерок, и Калинову приходит на ум, что если бы рядом с ним сейчас лежала Марина, то ветерок этот был бы июльский, теплый и ласковый, и с этой мыслью он вновь засыпает, инстинктивно отодвигаясь от любовницы, и в самый последний миг, на грани сна, ему кажется, что он все-таки кого-то сегодня предал: то ли ее, то ли Марину, то ли жену…

Глава 3. КАПКАН НА ОХОТНИКА

Когда он проснулся, рядом уже никого не было. Калинов приподнялся на локте и огляделся. Слава богу, у него вчера хватило ума привести Нору в свою холостяцкую квартиру. Хорош бы он был, если бы притащился с нею в Кокорево, в их с Витой брачную постель. Да-а-а…

Он с трудом встал, прошел на кухню. Кухня была пуста. Судя по всему, его ночная любовь смылась, не попрощавшись. Голова после вчерашнего изрядно трещала, и, чтобы прийти в норму, пришлось принять сразу две таблетки антивинина. Потом он забрался в ванну и, крутясь под колкими струйками воды, пытался представить себе, как Нора стояла вчера тут, на этом самом месте, и струйки секли ее гладкое тело. Стало до омерзения противно, нежданно-негаданно накатил стыд перед черненькой девушкой в кумачовом платье, но Калинов выключил горячую воду, и стыд куда-то пропал. Наверное, замерз и превратился в ледышку. Ледышка, правда, осталась, спрятавшись в глубине души, но с этим уже ничего нельзя было поделать — надо ждать, пока исчезнут последние признаки похмелья.

Он посмотрел в зеркало и скривился. Физиономия была еще та. Не физиономия, а свиное рыло. Надо же, — сказал он себе, — эко зацепила твою мужскую гордость кареглазая забиячка!.. К первой попавшейся юбке бросился за утешениями! Куда делся примерный семьянин, где была его совесть? На кой черт ты связался с этой мороженой ноктофиличкой?!

Совесть молчала: по-видимому, последние остатки похмелья уже выветрились из души. Калинов перекрыл воду. Массажер включать не хотелось, и он растерся докрасна полотенцем. Выйдя из ванной, заказал себе завтраки принялся одеваться. Проверил карманы: от подобных подруг чего угодно можно ожидать. Однако все оказалось в целости и сохранности. На клавиатуре тейлора демонстративно расположилась розовая заколка для волос. Калинов включил рекордер. На экране появилась Нора, одетая и причесанная. На лице ее снова красовались зеркальные очки. В глубине экрана, заботливо укрытый одеялом, безмятежно дрых сам Калинов. Волосы Норы были распущены, груди рвались из розового плена — аппетитная девочка, ничего не скажешь, не зря она так легко подцепила его вчера.

— Хэлло, дружочек! — Аппетитная девочка приветливо помахала рукой. — Я рада, что встретилась с тобой. Ты парень что надо! — Она послала ему воздушный поцелуй. — Только не ищи меня. Я сама тебя найду. Если, конечно, захочу! — Она еще раз помахала рукой, и экран погас.

— Что ж, — пробормотал вслух Калинов. — Найти тебя не представляет ни малейшего труда. Но если бы ты только знала, как далек я от подобного желания.

Он подумал, что и вчера подсознательно сопротивлялся этой связи — не зря же тело Норы все время казалось ему таким холодным, словно у мертвой… Вот только до конца не устоял: все-таки самец одержал в нем верх… Ладно, встретиться с нею еще придется — хотя бы для того, чтобы изъять жучка, — но встреча эта может и подождать, сейчас имеются дела поважнее.

Он самодовольно помахал рукой звездочкам на темном экране и отправился завтракать.

Милбери не успел найти Крылова. Игорь отыскался сам. В десять утра его изображение неожиданно появилось на дисплее.

— Говорят, ты меня ищешь? — сказал Крылов вместо приветствия.

Он был совершенно спокоен на вид. Голос его нисколько не дрожал, лишь печать усталости угнездилась на лице. Большой усталости, смертельной…

— Мне надо с тобой поговорить, — ответил Калинов, тоже не поздоровавшись. — Желательно сглазу на глаз.

Крылов довольно долго изучал выражение лица Калинова.

— Думаешь, разговор так уж необходим? — спросил он наконец.

— А тебе известно, что из пятерых ты теперь остался в гордом одиночестве?

— Как? — испугался Крылов. — Значит, и Формен?.. — Он умолк, словно незаконченность вопроса давала ему какую-то надежду.

Калинов спокойно кивнул. — Ты много знаешь об этом деле? — спросил Крылов после очередной паузы.

Калинов вновь кивнул. — Господи, прости меня, — подумал он. — Ложь во спасение — не есть зло.

— Как ты считаешь? — продолжал Крылов. — То, что Формен умер… можно сказать, вместо меня… не дает ли мне… В общем, есть ли у меня два месяца?

— Нет! — жестко сказал Калинов. — Формен умер не вместо тебя! Так что к субботе наступит твоя очередь!

— Ты знаешь, кому это нужно?

— Да, — соврал Калинов. И добавил: — Тому же, кому была нужна смерть твоих друзей.

Крылов посмотрел на него затравленным взглядом:

— И нет спасения!

— Неправда, — сказал Калинов. — Спасение есть. С этой целью я и хотел с тобой встретиться.

— Ну хорошо, — решился Крылов. — Я в Новгороде, буду ждать тебя у памятника тысячелетию России.

— Сейчас отправляюсь… Надеюсь, ты не исчезнешь!

— Полагаю, не исчезну. Я появился в Новгороде всего час назад — время исчезать еще не наступило.

Они сидели на берегу Волхова. Позади, через их головы, внимательно смотрелся в воду седой Кремль. Крылов только что закончил свой короткий сбивчивый рассказ и ждал реакции Калинова.

— Почему ты сразу не обратился ко мне? — спросил тот. — Ты же взрослый человек! И разве я не один из твоих друзей?

Крылов вздохнул: — Ас чем я должен был идти к тебе?.. Да ты бы меня на смех поднял! Или к психиатру отправил бы!.. Разве не так?

— Не так, — соврал Калинов. — И думаю, что в этом случае Бойль и Формен остались бы живы.

— Ну вот… Теперь я еще и в их смерти виноват. — Крылов уныло покачал головой.

Калинов похлопал его по плечу:

— Ладно, не казнись!.. Давай еще раз — поподробнее… Значит, когда ты в первый раз почувствовал угрозу?

— В пятницу.

— В чем она выражалась?

Калинов почесал затылок, устремил взгляд в небо.

— Ты знаешь, пожалуй, ни в чем. Просто непонятная обеспокоенность. Я еще подумал, что космос уже довел меня до ручки: на Земле неуютно стало… Да, просто некая тревога и неопределенное чувство вины. Знаешь, как на следующее утро после хорошей попойки… И что меня больше всего поразило: чувство это не проходило даже в те минуты, когда мы с Алькой занимались любовью. Мне вдруг пришло в голову, что у меня как у мужика могут возникнуть проблемы… — Он быстро взглянул на Калинова, но лица того не коснулась и тень улыбки.

— А может, все проще, Игорь? — сказал Калинов. — Может, ты просто изменил Алле? Отсюда и тревога, и чувство вины.

— Да ты что?! — Крылов был поражен. — Мы же с Аллой монисты!.. Да у нас на борту и женщин-то вовсе не было. Чисто мужской коллектив. Два раза в неделю сексриплейсер — вот и вся разрядка.

— Ну хорошо, — виновато проговорил Калинов. — Продолжай. Значит, в пятницу…

— Да, в пятницу. В тот же день, вечером, мне позвонил Бойль, сообщил о смерти ребят и спросил, не происходит ли вокруг меня нечто непонятное. Я тогда не догадывался об истинной причине этого звонка и сказал, что все в порядке. Больше он ни о чем таком не заикался, поговорили об отпуске, о предстоящих делах и распрощались. А в субботу, когда мы с Алькой гуляли в Павловске, я вдруг ощутил уже не тревогу, а настоящий ужас. — Голос Крылова дрогнул. — Даже, скорее, не ужас, а… В общем, я понял, что если сейчас, сию же секунду, не уберусь отсюда, та тут же умру. Вот и убрался…

— Куда?

— В тот момент мне было все равно. Я просто набрал первый попавшийся индекс и оказался в Кочабамбе. Это такой город в Боливии. Устроился там в отеле… кажется, Пасифик… Спать, естественно, не хотелось, и потому я всю ночь надирался в баре. Под утро позвонил Алле и уснул, а когда проснулся, вновь почувствовал тревогу. Дождался, пока она превратилась в полновесный страх, и снова смылся, на этот раз в Австралию. — Он умолк, потер виски.

— И там снова надирался?

— Нет, теперь я пить не стал. Понимал, что надо как-то разбираться в этом деле. В общем, после второго бегства тревога не исчезала. Она лишь резко уменьшилась, а потом, в течение нескольких часов, снова нарастала… Короче, кончилось тем, что я удрал на Аляску. Там все повторилось. Далее я уже нигде надолго не задерживался, мотался по планете туда-сюда, с одного полушария в другое, лишь бы подальше от предыдущего места…

— С Бойлем не пробовал связаться?

— Пробовал. Дважды или трижды. Ни разу не застал дома. Потом узнал, что он тоже скрывается.

— От Формена узнал?

— Да. Он мне и выложил обе версии: свою и Бойля.

— Даже так?.. И какая, на твой взгляд, ближе к действительности?

Крылов подобрал камушек, бросил его в реку, посмотрел, как разбегаются по воде круги. Калинов терпеливо ждал.

— Не знаю, Саша, — сказал наконец Крылов. — Поначалу мне казалось, у нас действительно какое-то заболевание психики… Но Формен уверял, что с ним ничего непонятного не происходит. Тем не менее мне показалось, он чего-то боится…

— Мне тоже так показалось, — сказал Калинов.

— А в воскресенье… хотя нет, погоди… В бегах совсем запутался с днями недели… Нет, это уже был понедельник… Да, в понедельник я узнал от него, что Юрген пытался прорваться во Внеземелье и был убит. А теперь убили и Формена!

— Формена не убили, — сказал Калинов. — Формен попросту покончил с собой.

— Джон покончил с собой?! — поразился Крылов. — Тогда я совсем ничего не понимаю…

— А как ты относишься к его гипотезе о ксенах? Крылов пожал плечами:

— Что-то она, конечно, объясняет. И в то же время… Почему ксены больше ничем себя не проявили? И чем мы им помешали? И почему именно мы пятеро?.. — Он снова пожал плечами. — Но в сумасшествие я тоже не очень верю… Погоди, — спохватился он. — Ведь ты сказал, все знаешь!

Калинов вздохнул:

— Ничего я не знаю, Игорь! Наврал я, чтобы ты не отказался от встречи. Во всем этом деле нам с тобой еще предстоит разобраться. А сейчас главная забота — обеспечить твою безопасность! Если умрешь и ты, я уже ни в чем не разберусь.

— Спасибо, шнурик! — Крылов саркастически рассмеялся. — Успокоил… Может, мне, не теряя попусту времени, сразу уносить ноги? Снова куда-нибудь в Южную Америку?

— Нет, друг мой, так мы в этом не разберемся. Пока не узнаем, кто тебя преследует, ни в чем не разберемся… Давай-ка двинем сначала ко мне, и ты распишешь подробно: где, когда и сколько времени пропадал в эти дни.

Крылов встал с топчана, потянулся и сказал:

— Я тебе с удовольствием распишу. Но потом мне надо хоть немного поспать. Я ведь все последние дни на стимуляторах держался.

— Хорошо. Поспишь у меня в кабинете… И давай договоримся. Алле о том, что ты объявился, мы ничего не сообщаем. По-моему, она будет только мешать. Чтобы не беспокоилась, можешь связаться с нею по моему тейлору, но скажешь, что ты где-нибудь в Африке.

— Ладно, — согласился Крылов. — Кстати, у меня иногда такое ощущение, будто в том, что со мной сейчас происходит, виновата и Алька. — Он подошел к реке, опустил в воду ладонь и обтер ею лицо. — Ой, как спать хочется!.. Да, вот еще что. Ты знаешь, а ведь были минуты, когда я не надирался, но тревога тем не менее полностью пропадала.

— А ты не обратил внимания, когда именно это происходило? Какая-нибудь закономерность наблюдалась?

— Наблюдалась… Это было в те моменты, когда я находился в джамп-кабинах.

Зяблик поговорил с женой и прикорнул на тахте, а Калинов отправился к Расселу. По дороге заглянул в кабинет Милбери.

— Как дела?

— Беспросветно, — уныло сказал Милбери. — Никаких отклонений по медицине у них не было. Если их что и связывает, кроме практики на борту Нахтигаля, так это то, что все пятеро — безотцовщина. Бойль, правда, вообще сирота…

— Это мне известно, — перебил Калинов. — Должен быть еще какой-нибудь фактор.

— Еще все, кроме Крылова, были холосты. И у всех пятерых нет детей.

— Чушь! Не вижу, с какой стороны это может нам пригодиться. У тебя, например, тоже нет детей!

— Да, я тоже не вижу, с какой стороны.

— А как Мартинес?

— Никак. Обычный дед пенсионного возраста. Таких дедов по планете миллионы ходят.

— Негусто… Ладно, вот тебе данные. — Калинов протянул Милбери листок, на котором Крылов перечислил пункты, где перебывал за время своих метаний. — Проанализируйте. По всем параметрам: расстояние, время, продолжительность пребывания. Должна быть в этом какая-то система. Не верю я, что здесь случайный набор…

Рассела он решил ошарашить сразу.

— Хочу в отпуск! — заявил он с порога. Шеф поднял на него изумленные глаза:

— Спятил?! А кто будет доводить до конца дело о космонавтах?

— Я! Потому и прошусь в отпуск! — Калинов хитро улыбнулся.

Рассел нахмурился:

— Слушай, Александр! Мне не до шуток. С этим делом для нас зреют большие неприятности. Когда к нам обратились, было двое мертвых, теперь уже четверо, и, как я понимаю, у тебя по-прежнему никаких зацепок… А еще говоришь об отпуске!

— Не просто говорю, настаиваю! — Калинов поднял палец.

До Рассела наконец дошло.

— А ну, садись и выкладывай. Все!

Калинов сел, собрался с мыслями. Говорить надо было убедительно, и он решил начать с самого начала.

— Итак, что мы имеем?.. Сперва я думал, дело и выеденного яйца не стоит. Ребята связались с контрабандой наркотиками во Внеземелье, что-то не поделили, вот и сводят счеты. Это у меня была основная версия. Она благополучно рухнула, когда взорвался грузовик. Для сведения любых счетов это явный перебор. Чтобы свести с Бойлем счеты, не нужно уничтожать грузовик, Бойля можно достать и позже, у наркомафии наверняка есть свои люди во Внеземелье. Впрочем, это-все я уже докладывал…

— Помню! — Рассел кивнул.

— Теперь я остановился на другой версии. Мне кажется, главное здесь то, что все пятеро были на станции Нахтигаль. Возможно, станция подверглась какому-то воздействию неизвестного излучения или еще чему-нибудь подобному…

— Подожди, — прервал его Рассел. — Если мне память не изменяет, там был еще руководитель практики…

Калинов покивал:

— Да, и это самое слабое место в версии. За руководителем вообще не замечено никаких странностей: старик как старик.

Рассел задумался, постукивая пальцами по крышке стола.

— Слушай, у меня складывается впечатление, будто дело абсолютно бесперспективное.

Он жалеет, что мы взялись за расследование, — подумал Калинов. — Лавров здесь, похоже, не заработаешь!

— Не совсем так. Вчера, после самоубийства Формена, мне тоже пришли в голову подобные мысли. Парень явно кое-что знал. Или догадывался…

— А кстати, — сказал Рассел. — Ты по-прежнему уверен, что это действительно был суицид?

— В случае, если он сделал себе укол под гипнозом, то гипнотизер, без сомнения, убийца. Но сей факт недоказуем.

— А по аналогии?

— Аналогия есть, но не стопроцентная. Да, Формен из той же компании, но для полной аналогии он должен был прожить еще около двух месяцев.

— Что за чушь? С чего ты взял?

— Предыдущие три случая произошли накануне дня рождения жертвы.

Шеф не поверил. И полез к тейлору проверять информацию. Потом виновато потер подбородок:

— Действительно!.. Уж совсем чушь какая-то… Может, тут дело рук маньяка?

— Может. И это последнее более или менее приемлемое объяснение. Вот только каким образом маньяк сумел взорвать грузовик?

— Ну, если он из космической службы…

— Да, я не сбрасываю эту версию со счетов. Хотя она и крайне маловероятна.

Рассел снова забарабанил пальцами по столу. Словно лошади проскакали.

— Да! — Он покачал головой. — Странное дело!

— Вот именно! — сказал Калинов. — А странные дела должны странным путем и расследоваться. Мне надоело блуждание в потемках, хочу на свет.

— Что ты имеешь в виду? Калинов собрался с духом.

— Дело в том, что у последнего из этой пятерки — Игоря Крылова — день рождения через три дня.

— И ты полагаешь?..

— Да. К тому же есть основания подозревать, что его уже несколько суток преследуют. Получается, обычными, то есть законными, путями мы следствие провести не успеваем. Вот потому я и прошусь в отпуск. В случае крупных нарушений законности и вам меньше головных болей. — Калинов знал, что для шефа этот аргумент будет главным. — А официально, обычными методами, пусть работает Милбери. Все равно мне понадобится помощь.

— Так, — сказал Рассел с сомнением. — Жаждешь влезть в шкуру частного сыщика?

— Да, жажду. Мне кажется, это наилучший способ достичь результата.

— Что же, — Рассел встал, — не вижу причин. препятствовать. Но обязан предупредить: любые нарушения закона…

— Я понимаю, — быстро сказал Калинов. — Все на мою ответственность… Хотел бы только, чтобы Милбери по-прежнему выполнял — неофициально, конечно, — мои распоряжения. Со своей стороны, гарантирую, что ему будут поручаться только законные действия. Все остальное — на мне! Но и я обещаю далеко за грань закона не заходить.

— Я распоряжусь, — произнес Рассел. — Но ты должен понимать еще одну вещь. Поскольку в этом деле затронуты интересы всей нашей организации, то твой отпуск не освобождает тебя от ответственности за еще одну смерть.

— Я понимаю, — сказал Калинов. — Крылов уже у нас. Сегодня утром объявился, сейчас спит в моем кабинете. А я позабочусь, чтобы он остался жив.

Когда Калинов вернулся к себе, Игорь уже не спал. Он нервно ходил по кабинету из угла в угол.

— Почему не отдыхаешь?

— Проснулся только что. У меня появилось ощущение, будто угроза снова начала возрастать.

Калинов сел за стол.

— Успокойся. Уж здесь-то тебе ничто не может угрожать!

Крылов нервно зевнул.

— Знаешь, — сказал он, — я это вроде бы и понимаю, но успокоиться все равно не могу. Мне кажется, для того, кто меня преследует, никаких преград не существует.

— Ну это ты зря! Не господь же он бог, в самом деле!

— Не знаю… Но я почему-то уверен, что он запросто проникнет в эти стены. Вся ваша охрана для него…

— Слушай! — сказал Калинов. — Хватит паниковать! Вспомни: я не только чиновник, я еще и твой друг. Неужели ты думаешь, будто я допущу, чтобы какая-то сволочь на моих глазах тебя ухлопала?!

— Не знаю. — Крылов присел на тахту, но тут же снова вскочил. — Саша! Отпусти меня, пожалуйста! — взмолился он. — Я чувствую, должен бежать… Ведь ты же еще ни к чему не готов, у тебя даже версии нет. Ведь так?

— Версии нет. — Калинов поморщился. — Поэтому я бы и хотел посмотреть на преследователя…

— Ты что-о-о? — Голос Крылова сорвался на визг. — Ты, шнурик, хочешь использовать меня в качестве червяка на рыболовном крючке?!

Крылов заметался по кабинету, и Калинов понял: перед ним сейчас смертельно напуганный человек, от которого толку все равно не будет. Охота с приманкой — хорошая мысль, но для нее надо подготовиться получше.

— Хочешь выпить? — Он достал из сейфа бутылку коньяка и стакан.

Крылов с готовностью влил в себя полстакана. Калинов подождал, пока он немного успокоится, и сказал:

— Хорошо. Пожалуй, ты прав: лучше тебе исчезнуть отсюда. Но имей в виду, из нашего поля зрения ты теперь исчезнуть не сможешь. Тебя найдет и будет охранять мой человек. Ты его узнаешь по ключевому слову Нахтигаль.

— Нахтигаль? — Крылов ухмыльнулся. Он стремительно пьянел, и всасывающийся в кровь алкоголь изгонял из его души страх. — Ты все-таки думаешь, во всем виновата станция?.. Чепуха! Мы же там проходили самую обычную стажировку. Ничего секретного!

— Поживем — увидим… Слушай дальше. Думаю, к сегодняшнему вечеру я буду готов спрятать тебя. Я дам тебе знать об этом через моего человека. Тебя прошу не выкидывать фортелей и сразу же вернуться сюда. И больше не пей!.. Ты мне будешь нужен трезвый. А теперь пойдем, я провожу тебя до кабины, без меня ты в нее не войдешь.

Он спрятал коньяк, вывел Крылова в коридор и довел до служебных джамп-кабин. Здесь он легонько обнял его, получив таким образом возможность загнать жучка в куртку друга.

— Ну все, шнурик, держи хвост пистолетом. И умоляю тебя, не пей!

Когда Игорь скрылся за дверью кабины, Калинов отправился к Милбери.

— Шеф проинформировал тебя об изменениях, связанных с делом космонавтов?

Милбери кивнул.

— Только что Крылов возобновил свои бега, — сказал Калинов. — С моего ведома, естественно, — добавил он, увидев, как дернулся Милбери. — Идентифицировать, куда он направился, и послать к нему охранника. Ключевое слово Нахтигаль. Крылову я подкинул жучка, найти его на месте будет нетрудно. Для джампа использована кабина номер три… Потом доложишь результаты анализа его предыдущих маршрутов.

Вернувшись к себе, он развил бурную деятельность. Сначала быстренько накропал проект приказа об очередном отпуске начальника бюро отдела аномалий А. П. Калинова и временном исполнении его обязанностей Р. Милбери. Отправив проект Расселу, он связался с Транспортной комиссией.

Разыскать Кирсанова было делом двух минут. С Кирсановым Калинова познакомил в свое время Дин Паркер, понимая, что его старинному молодому приятелю потребуется связь в ТК после ухода его, Паркера, на пенсию.

Поздоровались.

— Не помешал? — спросил Калинов.

— Неважно, — сказал Кирсанов. — Чем могу помочь?

Калинов решил обойтись без предисловий.

— Нужны две джамп-кабины. Из тех, которыми не пользуются. Желательно поближе друг к другу. Идеальный случай — в одном помещении. Обязательно закрытые индексы, но индекс одной мне будет нужен. Лучше всего, если бы такая пара обнаружилась в Петербурге.

Кирсанов с уважением посмотрел на Калинова:

— Непростые потребности, коллега, но, думаю, варианты есть. Подобным условиям должны соответствовать здания, находящиеся на ремонте. Если дашь мне минут двадцать, подготовлю конкретные предложения.

Калинов отключился с чувством удовлетворения: Кирсанов в очередной раз показал себя на редкость конструктивным чиновником. Все бы такими были!..

Он связался с О’Коннором.

— Привет, Джим! Как там моя просьба? О’Коннор помотал головой:

— Ни у кого из пятерых связи с наркомафией не прослеживаются. Материалы расследования передам прямо на твой тейлор.

— Спасибо, Джим! — Калинов удовлетворенно потер руки.

— Ты вроде бы рад? — удивился О’Коннор.

— А почему бы и нет?.. Разве плохо, если люди оказываются не замешанными в связях с наркомафией?

— Для меня — плохо! — сказал мрачно О’Коннор. — Значит, я двигался по ложному пути.

Они распрощались.

Ну что ж, — подумал Калинов, — на этой версии теперь можно окончательно поставить жирный крест. И хотя ясности в дело крест не добавляет, я почему-то рад. Наверное, потому, что в случае, если бы нарковерсия оказалась верной, дело бы от меня забрали. А отдавать его теперь очень не хочется.

От удовольствия он замурлыкал себе под нос какой-то полузабытый мотивчик из первой жизни. Настроение стремительно улучшалось: впереди была по-настоящему интересная работа.

И тут в кабинет ввалился Милбери.

— Шеф, мы проанализировали кругосветные путешествия Крылова. Вот полученные результаты. — Он подошел к тейлору, пробежался пальцами по клавиатуре и вызвал на дисплей картинку.

Засветились два графика.

— Вот это, — Милбери показал на разорванную по временной координате линию, — перемещения Крылова. А вот эта линия — совмещенные графики перелетов межконтинентальных стратопланов и движения поездов монорельсовой сети. Маршруты связывают между собой пункты, в которых побывал Крылов.

Калинов впился глазами в разноцветные линии. Милбери наложил их друг на друга. Совпадение не выглядело стопроцентным, но на большинстве участков линии совмещались.

— Подожди, ты хочешь сказать…

— Получается так, будто существует возможность, что некое лицо действительно преследовало Крылова, — осторожно заметил Милбери. — Причем свои перемещения это лицо осуществляло межконтинентальными стратопланами и магнитными экспрессами. А это, как известно, второй и третий по скорости транспорт после джамп-связи.

— И гораздо более дешевый для путешественника, — пробормотал Калинов.

Милбери поперхнулся, но, откашлявшись, закончил:

— Не совпадающие участки графиков, думаю, объясняются не совсем точной информацией, представленной Крыловым. Кое-что он мог и перепутать.

В его состоянии это вполне понятно, — хотел сказать Калинов, но не сказал.

— Подожди, подожди, — пробормотал он. — Выходит, преследователь не хотел пользоваться джамп-кабинами?

— Или не мог! — сказал Милбери. — И причина отнюдь не в высокой стоимости джампа. Улавливаете?

— Улавливаю! — Калинов грохнул кулаком по столу. — Это же изрядно ограничивает круг подозреваемых.

— Да, — заметил Милбери с сарказмом, — со всего взрослого населения планеты на каждого десятого.

— Э-э, нет! — Калинов погрозил своему заместителю пальцем. — Вы, молодой человек, кое-что забываете. Вам представляется, будто нас ждет поголовная проверка всех тех десяти процентов населения, что теряют сознание или сходят с ума во время действия джамп-генератора… Ты заработался, Рэн!

Милбери хлопнул себя ладонью по лбу:

— Я понял, шеф! В худшем случае нам предстоит проверить каждого из тех, кто летал этими стратопланами. — Он кивнул на график, по-прежнему светящийся на дисплее. — Немедленно займусь этим.

— И не забудь сначала проверить совпадаемость имен, хотя бы приблизительно. Это вряд ли что-то даст, но вдруг фантазия этого субъекта окажется не слишком развитой.

Милбери выкатился, а Калинов связался с Расселом.

— Шеф, я бы хотел знать, какие счета будут приняты к оплате по этому расследованию?

— Любые! — рявкнул Рассел. — Даже если ты зафрахтуешь космический корабль. — Он с ненавистью посмотрел в потолок и добавил: — В разумных пределах, естественно!

Кажется, шефу накрутили хвоста, — подумал Калинов, отключаясь. — Что ж, это даже на пользу! При таком раскладе он предоставит мне любые полномочия… Надо ковать железо, пока горячо.

Он снова вызвал Рассела:

— Шеф! Мне требуются чрезвычайные полномочия.

Рассел все еще таращил глаза в потолок. Видно, хвоста ему накрутили с дьявольской жестокостью. Наконец он пришел в себя и посмотрел на Калинова:

— Ты их получишь. Передаю код, действующий в течение этой недели.

Хорошо, когда тобой командует чиновник, — подумал Калинов с удовлетворением.

— Этот код, — продолжал Рассел, — дает тебе право на все. Кроме убийства.

— А если в целях обеспечения личной безопасности следователя?

— Подобные причины в качестве оправдательных рассматриваются, как тебе известно, позже. В судебном порядке.

Плохо, когда тобой командует чиновник, — подумал Калинов с раздражением.

— Мне требуется одно, — сказал Рассел. — Чтобы Крылов в любом случае остался жив.

— Понял. Еще раз обещаю не слишком выходить за рамки закона.

На тейлоре замигал сигнал срочного вызова. Калинов дождался, пока шеф передаст ему код чрезвычайных полномочий, и переключился на нетерпеливого абонента.

Нетерпеливым абонентом оказался Кирсанов.

— Я подобрал несколько вариантов, но всем твоим требованиям удовлетворяет только один. Бывшее административное здание фирмы Нептун около Удельной. Пересылаю все данные. Здание в настоящий момент никем не арендуется.

— Благодарю. Я его посмотрю. Если подойдет, у меня будет к тебе еще пара просьб.

— Обращайся… Как Вита, дети?

— Все в порядке. Извини, нет времени на разговоры.

Кирсанов понимающе кивнул и отключился. А Калинов отправился осматривать бывшее административное здание фирмы Нептун около Удельной.

С нынешними полномочиями охрана пропустила Калинова беспрепятственно. Один из охранников даже вызвался сопровождать гостя.

— Мне необходимо осмотреть помещение, где находятся джамп-кабины, — сказал Калинов.

Прошли в вестибюль. Вестибюль выглядел очень солидно. Даже не верилось, что фирма, имеющая такой вестибюль в своем административном здании, могла разориться. Обшитые натуральным деревом стены, экранированные окна, музейного вида — под старину — светильники на стенах, стол дежурного у входа в лифты, сбоку от лифтов довольно широкая лестница для желающих нагружать мышцы ног. Джамп-кабины спрятались в небольшой нише. Было их две, не последней модели, но современные, поблескивающие серебристым пластиком. Неработающие.

В центре вестибюля разместились сдвинутые в кучу столы и кресла, покрытые тонким слоем пыли: по-видимому, уборщики помещений в настоящее время не задействовались.

— Так, — сказал себе Калинов. — Годится. Вот сюда, рядом с нишей, мы переставим стол дежурного. Лифты отключим. Лестницу блокировать не будем, лучше выставить пост на крыше… А впрочем, нет! Достаточно оборудовать площадку между первым и вторым этажом телекамерой и сенсорными датчиками. И никакая охрана будет не нужна…

В стене напротив кабин он заметил дверь, замаскированную под часть стены.

— Что здесь?

— Хозяйственное помещение.

— Откройте.

Это была маленькая каморка в три квадратных метра, в которой стояли, поблескивая никелем, два выключенных уборщика. Дверь каморки открывалась внутрь.

— Хорошо. Эта дверь нам тоже пригодится. Столы и кресла придется сдвинуть к стене, чтобы не появилось желания использовать их в качестве укрытий. Экранированные стекла с улицы ничего увидеть не позволят, а саму улицу мы подсветим. И на всякий случай еще и инфракрасный прожектор с ноктовизором поставим. Так что незамеченными они, голубчики, не подберутся… А в столе спрячем рекордер.

Он удовлетворенно покивал и собрался распрощаться с сопровождающим.

— Наверх не будем подниматься? — удивился охранник.

— Нет.

Калинов вышел на улицу, перешел на другую сторону и направился к общественным джамп-кабинам. Оглянулся. Двадцатиэтажное здание серой скалой нависало над ним, и было в этой безжизненной коробке что-то зловещее.

Вернувшись к себе, он снова связался с Кирсановым.

— Ну как? — поинтересовался тот. — Подходит?

— Вполне. Попрошу тебя сделать следующее. Официальным порядком, с выставлением счета и прочими условностями… Нужно включить обе кабины и замкнуть их друг на друга, сделав кольцо. Чтобы у этой пары не было выхода в глобальную сеть. И чтобы разомкнуть кольцо можно было только снаружи закодированным сигналом. Код я тебе переправлю, кодом станут отпечатки моих указательных пальцев.

— Это будет стоить не слишком дорого, — сказал Кирсанов.

Зато аренда здания влетит в копеечку, — подумал Калинов.

— Мне бы хотелось, чтобы все было сделано сегодня к девятнадцати часам Москвы, — сказал он.

— Будет, — заверил Кирсанов.

На том и распрощались. Теперь оставалось позаботиться о трех вещах. Для того чтобы договориться об аренде здания, он решил явиться в муниципальный комитет лично. Пусть это потребует немного больше времени, но личный контакт есть личный контакт. В муниципалитете предпочитают работать с живыми людьми, а не с их изображениями на дисплее.

В результате аренда обошлась ему всего в полтора часа.

Затем через Милбери он дал указания отделу технического обеспечения об установке аппаратуры в арендованном здании. Оставалось обзавестись дисивером. Дисивер был у Рассела.

Когда Калинов заявился к нему, тот замахал руками:

— Ты же знаешь, что использование дисивера возможно только по специальному разрешению! И разрешение это даю не я.

Господи, — подумал Калинов. — Все как семнадцать лет назад.

— Ты можешь объяснить, что задумал? — спросил Рассел.

— Поскольку я в отпуске, это мои личные дела, — ответил Калинов. — Начальство не обязано интересоваться личными делами подчиненных.

— А ходатайствовать о разрешении на использование дисивера для личных дел подчиненных оно обязано?

— Мне не нужно ходатайство. Мне нужен дисивер. Ждать разрешения означает потерять почти неделю. У меня нет такого времени. Разрешение можно будет оформить и задним числом, если потребуется. Вам это нетрудно.

— Но на каком основании я могу выдать тебе дисивер?

— Вы можете и не выдавать, — сказал Калинов. — Но что помешает мне выкрасть его?

Шеф улыбнулся:

— Во всяком случае, не я… Однако заявить о пропаже дисивера через три дня должен буду я!

— Через три дня или ишак сдохнет, или…

— Мне выйти из кабинета? — спросил Рассел.

— Необязательно. Достаточно сообщить мне шифр.

Рассел сообщил шифр, Калинов открыл сейф и забрал коробки. Потом аккуратно стер отпечатки своих пальцев.

— Семнадцать лет назад, — сказал он, — я уже совершал нечто подобное. И тогда мне это сошло с рук.

— Так вы, батенька, еще и рецидивист, — удивился шеф. И, став серьезным, добавил: — Удачи тебе! Ни пуха! Постарайся держать меня в курсе. Если сочтешь нужным…

— К черту!.. Держать начальство в курсе нетрудно, было бы только чем!

Милбери заявился около семнадцати часов.

— Шеф, мы проверили списки пассажиров.

— И?.. — Калинов ощутил в душе некоторый трепет. Сейчас многое откроется…

Ни одного совпадения, — разочарованно сказал Милбери. — Или тот, кого мы ищем, оказался хитрее, чем мы предполагали, или вообще тянем пустышку.

— Дьявол его возьми!.. Я рассчитывал получить о нем хоть какую-то информацию до встречи! Придется знакомиться чистеньким!

— А вы собираетесь с ним встретиться?

— Собираюсь! И не позднее сегодняшней ночи. Мы поставим капкан на охотника!

Милбери смотрел на Калинова, и лицо его было настолько изумленным, что Калинов рассмеялся.

— Думаю, надо продолжать анализ, — проговорил Милбери смущенно. — Проверить каждого пассажира. Вот если бы их фотографировали, как когда-то предлагала Комиссия по охране общественного порядка!

Калинов сделал строгое лицо:

— Бросьте, молодой человек, эти штучки. Земля — не полицейское государство, а демократия — не проститутка!

Милбери крякнул:

— Я понимаю, но насколько бы сейчас нам было проще…

— Простота — не всегда залог совершенства! — наставительно проговорил Калинов. — Впрочем, в любом случае работу в этом направлении нужно продолжать. На нашем безрыбье и такой рак — немалая рыбка!.. Где сейчас Крылов?

— В Претории.

— Кто из наших с ним?

— Володя Довгошей.

Калинов задумался: Надо решаться!.. Конечно, жаль, что Милбери пока ничего не выкопал о таинственном преследователе Крылова. Существует, разумеется, вероятность, что никакого преследователя и нет вовсе, виной всему расшатанная нервная система Зяблика, а четыре смерти до этого — лишь трагическая цепочка случайностей, но вероятность эта исчезающе мала… И тем более надо решаться. Предстоящая ночь даст если не ответ, то часть ответа. Впрочем, ведь я все решил еще утром!

— Ты не проверил рейс из Петербурга на Преторию?

— Проверил, — сказал Милбери с удовольствием. — Ничего!

— Стратоплан уже в Претории? Милбери взглянул на часы:

— Приземлится через час.

— А когда вернется обратно?

— Я не посмотрел.

— Двойка вам, молодой человек, за глубину оперативной проработки замыслов начальства!

Кажется, Милбери наконец понял, что это странное дело становится для Калинова главным в жизни, тем самым шилом в заднице, которое периодически лишало покоя и его самого, и подчиненных. Так говорили между собой подчиненные, но Милбери знал, что Калинов называет это шило просто — чувством долга.

Милбери подлетел к тейлору и через пятнадцать секунд доложил:

— Стратоплан возвращается в Петербург в двадцать один час восемь минут.

Калинов встал из-за стола и прошелся по кабинету, с трудом сдерживая нервную дрожь. Он вдруг почувствовал себя сжатой до предела пружиной, которой надо или разрушиться, или стремительно освободиться от накопленной энергии. Это было знакомое чувство, оно всегда появлялось перед ответственными действиями, и еще не было случая, чтобы Действия, сопровождаемые этим чувством, не приводили к положительным результатам.

— Так! — Калинов снова сел за стол и несколько раз стукнул кулаком правой руки о ладонь левой.

— Начинаем! Запоминайте, молодой человек!.. Первое. Сообщить Довгошею, чтобы он немедленно доставил Крылова ко мне. Сам Довгошей также поступает в мое распоряжение… Второе. Сегодня окончание рабочего дня в бюро отменяется. Всем оставаться на местах до особого распоряжения. Можете спать, играть в компьютерные игры, городить черта в стуле, но все должны быть готовы в любой момент явиться по вызову. Кто-то должен дежурить на постоянной связи со мной. Связь через вибрас. Обеспечение личным оружием — под твою ответственность… И третье. Продолжайте анализ списков пассажиров. Но здесь… — Он несколько замялся, подбирая слова. — Честно говоря, у меня есть ощущение, что это дело — совершенно странное. Я не могу даже объяснить тебе, что имею в виду, ибо боюсь, ты подумаешь обо мне как о сумасшедшем. — Он улыбнулся. — Такие мысли, как известно, подчиненным противопоказаны, ибо не способствуют сохранению дисциплины! Милбери не улыбнулся. Он уже проникся настолько, что считал зубоскальство несовместимым с серьезностью момента.

— Короче говоря, надо отыскать какой-то совершенно дикий параметр для проверки. — Калинов пошевелил в воздухе пальцами. — Я и сам не знаю, какой.

Вид у Милбери был весьма озадаченный, и Калинов не удержался, перегнулся через стол и похлопал его по плечу.

— Выполняйте, молодой человек. Надеюсь на вашу интуицию!

Милбери отправился выполнять. Калинов достал из сейфа парализатор, вытащил из шкафа бронежилет и сложил все в сумку. Потом занялся расконсервацией дисивера. Дисивер был новой модели, глубина дисивации достигала когитационного уровня. Изготовлен он был, как и большинство дисиверов, в виде ремня и носился на поясе.

В восемнадцать часов прибыли Крылов и Довгошей. Калинов отпустил Довгошея перекусить, поручив ему запастись на ночь бутербродами и кофе, а сам остался с Крыловым.

— Как поживает твое чувство тревоги? Крылов покрутил головой, словно воротничок рубашки жал ему шею:

— Перед бегством из Претории начало увеличиваться, но сейчас почти исчезло.

— Это хорошо, — сказал Калинов, включая аппаратуру.

— Что ты придумал?

— Я придумал, как тебя спасти. Но предварительно мы с тобой должны провернуть одну операцию. Садись!

Крылов сел. Калинов присоединил к дисиверу шлем-сканер и напялил его на голову Крылова.

— Может, ты мне все-таки расскажешь, что задумал? — проговорил Крылов.

— Расскажу, но не теперь. Сейчас эта информация тебе только помешает. Сиди и думай!

— О чем?

— О чем хочешь… О неизвестной угрозе для твоей жизни, об Алле, о погибших друзьях, обо мне наконец.

Игорь откинулся в кресле и прикрыл глаза. Калинов начал сканирование. Через пару минут он выключил аппаратуру и сказал:

— Вот и все, шнурик. Теперь я готов ответить на твои вопросы.

Кирсанов, как всегда, не обманул. Отдел техобеспечения тоже не подвел. К девятнадцати часам все было подготовлено. Калинов, Крылов и Довгошей, вооруженный своей пушкой, вошли в вестибюль. Штатную охрану здания сняли еще днем, охранников отпустили по домам. Стол дежурного расположился поблизости от ниши с кабинами. Парализатор Калинов положил в правый ящик стола. Включили и проверили видео — и сенсорную аппаратуру. Было уже темновато, но улица в дополнительном освещении просматривалась прекрасно. Телекамер поставили две — инфракрасную снаружи здания и обычную в вестибюле. Техников отправили вслед за охранниками.

В восемь вечера Калинов подвел Крылова к джамп-кабинам.

— Тебе не будет скучно, — сказал он. — Для тебя все промелькнет, как один миг. А когда опасность исчезнет, я тебя выпущу из этого убежища.

— А если ты будешь убит?

— Типун тебе на язык, шнурик! — Калинов постучал костяшками пальцев по крышке стола. — Тогда тебя освободит Транспортная комиссия, и ты еще успеешь положить цветочки на мою могилку.

Они обнялись.

— Войдешь в кабину, нажми любую кнопку. Кольцо тут же замкнется.

— Понял! — Крылов вошел в правую джамп-кабину. — Ни пуха тебе! И не говори ничего Альке.

— К черту!.. И не скажу.

Дверь за Зябликом закрылась. Калинов сразу же включил дисивер. Довгошей, глядя на него, прищелкнул языком от удовольствия:

— Здорово! Один к одному — вылитый Игорь Крылов!

Чувство тревоги тронуло его в двадцать часов пятьдесят семь минут. Словно ледяная птица чуть-чуть коснулась сердца легким перышком. И прочь уже не улетела.

— Что-то случилось? — Довгошей обеспокоенно посмотрел на Калинова.

— Пока нет, — сказал Калинов, прислушиваясь к себе. — Но надо быть готовым.

— Кстати, шеф… А ведь я до сих пор не знаю, к чему надо быть готовым.

Калинов открыл правый ящик стола, достал парализатор, снял его с предохранителя и положил обратно.

— К сожалению, Володя, я и сам этого не знаю. — Он с трудом сдержал нервный смех.

Господи, — подумал он. — Еще пять минут назад я даже не был уверен, что к чему-то надо готовиться. Хорош бы я был, если бы так ничего и не произошло!.. Но теперь…

— Да, не знаю, — повторил он. — Но готовым быть надо, а посему давай уточним диспозицию… К сожалению, я понятия не имею, кого мы ждем. Собственно говоря, засада для того и затеяна, чтобы определить, кто преследует Крылова… Тем не менее готовиться будем к худшему — к тому, что явится убийца. Думаю, тебе надо разместиться в подсобке. Дверь туда оставим открытой. Когда убийца проникнет в вестибюль, твоя задача — ждать, не привлекая к себе внимания.

— А откуда он может появиться?

— Я вижу два пути. Либо он спустится по лестнице, если у него есть ранцевый гравилет и он сумеет проникнуть в здание через крышу или окна. Тогда датчики на лестнице предупредят нас… Либо он попытается открыть входную дверь. Тогда мы попросту услышим это. Да и его увидим еще раньше.

Довгошей несколько секунд подумал, а потом спросил:

— Хорошо. Предположим, убийца в вестибюле… он может последовать дальше?

— Дальше надо держать ухо востро. Увидев перед собой Игоря Крылова, он должен либо сразу напасть, либо завязать какой-то разговор. Как он себя поведет, сказать трудно, поскольку мы понятия не имеем, кто он… В любом случае я выстрелю в него из парализатора. Твоя задача — подстраховать меня. Если придется стрелять, стреляй импульсами и целься в ноги. Он нам нужен живым и только живым. От трупа многого не узнаешь. Да и пожар здесь нам ни к чему… Если со мной что-нибудь случится, все равно постарайся взять его живым!

— Ясно! — Довгошей мрачно кивнул. — Может быть, выключим в вестибюле свет и воспользуемся очками? Чтобы затруднить убийце выполнение его намерений!

— Общий свет погасим, — сказал Калинов. — Но лампу над столом зажжем: убийца должен увидеть перед собой Игоря Крылова.

— Кстати, шеф! А откуда убийца вообще знает, что Крылов находится здесь? В Претории я не заметил никакой слежки…

— Поживем — увидим. — Калинов достал термос с кофе и бутерброды. — Давай-ка лучше подкрепимся. А заодно и примем стимулятор, чтобы реакция была острее.

Они съели по паре бутербродов, проглотили по таблетке стимулятора и запили все это кофе.

Довгошей видел, что Калинов все чаще и чаще задумывается. Словно уходит в себя… А Калинов и вправду уходил в себя, прислушиваясь к нарастающей тревоге. Ощущения были не из приятных. Как будто падаешь в бездну — сердце так и замирает.

— Ну, все! — сказал он, убирая термос. — По местам!

Довгошей скрылся в подсобке, прихватив с собой стул, повозился немного, выбирая позицию, с которой бы полностью обозревался вестибюль, и затих. Видно его не было.

Калинов сидел за столом и смотрел сквозь стекло на улицу.

Там спешили по своим делам все еще многочисленные прохожие. Он знал, что они не видят его, но ему все равно было не очень уютно. Впрочем, он понимал, что дело не в прохожих; просто таинственный убийца неотвратимо приближался, гоня перед собой холодную волну тревоги. И было непонятным лишь одно: почему, кроме Калинова, больше никто не ощущает ее? И что случится, если он выключит дисивер?

Минута бежала за минутой. Тревога ширилась, нарастала. Довгошей в подсобке словно умер. Калинов вдруг осознал, что боится. Ощущение было неприятным, и, чтобы отвлечься, он стал рассматривать прохожих, пытаясь угадать, которая из фигур окажется тем, кого они ждут. Люди шли себе мимо мертвого здания, не проявляя к нему никакого интереса. Может, кто-то и удивлялся, почему этим вечером здесь этакая праздничная уличная иллюминация, но внешне удивление ни в чем не выражалось.

И поэтому, когда один из прохожих целеустремленно направился к зданию, Калинов сразу обратил на него внимание. Одинокая фигура приблизилась к двери. Человек присел на парапет короткой лестницы, ведущей к входу, и замер.

Проверяет, нет ли хвоста, — подумал Калинов и сказал негромко, словно боялся, что убийца его услышит:

— Володя! Вот он!

— Вижу! — отозвался Довгошей.

Тревога вдруг превратилась в полновесный страх за свою жизнь. Калинов приоткрыл правый ящик стола и достал парализатор. Опустил руку с оружием вниз. Человек встал с парапета и приблизился к двери.

Сейчас достанет отмычку, — подумал Калинов и тут же понял, что неизвестный здесь, внутри, в вестибюле. Калинов тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но глаза твердили: человек проник в здание, не отпирая замка. Вот он стоит в метре от дверей, не оглядываясь по сторонам, делает шаг вперед, еще один…

А страх, обуявший душу Калинова, вдруг превращается в смертный ужас. И нет никаких сил поднять парализатор…

От входа до стола двадцать пять шагов, и убийца неторопливо, размеренно переставляет ноги. Левая… правая… снова левая… опять правая… Ужас нарастает…

— Прости меня, Игорь, — говорит убийца равнодушно.

— Что вам нужно? — шепчет Калинов трясущимися губами.

— Прости меня, Игорь, — повторяет убийца, и Калинов вдруг понимает, что человек ему знаком. Где-то он видел эти глаза, эти губы, эти волосы…

Убийца уже одолел половину расстояния до стола, и Калинов видит, что в его руках нет никакого оружия. Ужас нарастает…

У Калинова прерывается дыхание, словно холодные лапы сдавили ему горло, но он находит в себе силы поднять парализатор. Разряд с шипением впивается в грудь неизвестного, но тому хоть бы что!.. Защита, понимает Калинов и, подняв парализатор выше, всаживает разряд прямо в лицо врага. Человек даже не мигает, он по-прежнему размеренно, как робот, переставляет ноги. Шаг, другой… Холодные лапы уже касаются сердца Калинова, и он вдруг понимает, что никто его убивать не будет, что через одну-две секунды он попросту умрет от страха. Он роняет парализатор на стол и тянется к выключателю дисивера.

Одна за другой вестибюль прошивают молнии из довгошеевской пушки, но неизвестного они совершенно не трогают; он даже, кажется, не замечает их. Довгошей стреляет еще раз и еще, а Калинов наконец касается кнопки выключателя. И с облегчением переводит дух…

Смертный ужас исчез, а вместе с ним исчез и таинственный пришелец. Вот только что он стоял тут, на этом самом месте, в пяти шагах от Калинова…

Калинов растерянно оглянулся вокруг. Довгошей вылез из своей засады и с оторопелым видом рассматривал обожженную выстрелами стену.

— Господи! — воскликнул он. — Неужели из пяти выстрелов я ни разу не попал?!

— Ты попал! — сказал Калинов. — Ты попал все пять раз!.. А еще два раза попал я!

Он подошел к двери и осторожно потрогал черное пятнышко на стекле в том месте, куда угодил разряд парализатора. А вот, чуть выше, еще одно, след второго выстрела.

— Господи! — снова воскликнул Довгошей. — Как же можно с нашим оружием ходить на привидение?!

— Привидение? — удивился Калинов. — Почему привидение?

— А кто же еще может выглядеть подобным образом?

Калинов ничего не ответил. Он прислонился лбом к холодному стеклу и постоял так, успокаивая Дыхание и стараясь загнать в грудь рвущееся наружу сердце. Потом подошел к Довгошею и проговорил:

— Рассказывай подробно, что видел. Почему ты решил, что к нам явилось привидение?

— Это была слабая размытая фигура, отдаленно напоминающая человеческую. Я бы даже сказал, очень отдаленно… Думаю, если бы мы не ждали кого-то, я эту фигуру мог бы и не заметить. Она… оно прошло сквозь дверь и двинулось к нам. Когда вы стреляли из парализатора, разряд пролетал сквозь это существо, как будто его здесь и не было. А когда я увидел, что вы, извините, близки к обмороку, я понял, что игры кончились, и сделал пять выстрелов. Причем в ноги пришлись только первые два, а последний и вообще в голову. Но, похоже, лайтинг для него не опаснее парализатора… А потом оно просто исчезло. Вот стояло тут — и вдруг нет его!

Калинов подошел к столу и сел. Ноги противно дрожали, но сердце, кажется, начало успокаиваться.

— Слушай, Володя! А ты не обратил внимания, когда именно он… оно исчезло — до того, как я выключил дисивер, или после?

Довгошей закрыл глаза, постоял немного, вспоминая, и замотал головой:

— Не знаю, шеф! Все произошло настолько быстро… Да и с привидениями мне вступать в схватку еще не приходилось.

— Не спеши, — сказал Калинов. — Может, это и не привидение… Может, это просто гипноз.

Тут он вспомнил о все еще работающей аппаратуре, выключил телекамеры и вызвал по вибрасу Милбери.

— Это не гипноз, — сказал Довгошей, когда они просмотрели запись. — Видеоаппаратуру, как известно, загипнотизировать невозможно.

— Да, — согласился Милбери. — Значит, вы, шеф, видели этого типа именно таким, каким он выглядит в записи?

— Один к одному.

— Тогда гипноз все-таки был. Только гипнотизировал он тебя, Володя. — Милбери повернулся к Довгошею. — Говоришь, для тебя он выглядел как привидение?

— Вообще-то это была некая туманная субстанция, отдаленно напоминающая человеческую фигуру, — сказал Довгошей. — Но я всегда считал, что именно так и должны выглядеть привидения. Раньше, к сожалению, мне с ними встречаться не приходилось, поэтому сравнить не с чем.

Калинов прошелся по вестибюлю, провел указательным пальцем по обуглившимся пятнам на стене. Потом сказал Довгошею:

— Просмотри-ка на всякий случай запись с наружной камеры, а мы с Рэном подумаем, что делать дальше.

Они уселись в кресла. Близилась полночь, и на улице было пусто, лишь изредка пробежит отдельный пешеход.

Калинов вдруг вскочил, ринулся к пульту и полностью заэкранировал окна. Вид ночной улицы исчез: поверхность стекол стала серой.

— Не могу, — сказал Калинов удивленному Милбери. — Такое впечатление, будто кто-то смотрит оттуда на меня.

— Нервы, шеф! — Милбери покачал головой. — Вам же известно, что экран не пропускает наружу никаких излучений…

— Да известно, известно! — Калинов досадливо махнул рукой. — Но вот кажется, что кто-то смотрит — и все тут!.. Ладно, давай вернемся к нашим баранам.

Милбери сложил губы куриной гузкой: — Странная получается штука. Выходит, перед вами убийца стоял в собственном облике, а Володю он за каким-то чертом гипнотизировал…

— Чепуха! — раздраженно бросил Калинов. — Не стоял он тут вообще. Иначе бы ему достались два разряда моего парализатора и пять импульсов Володиной пушки. Из него бы лишь обгорелый труп получился!

— Может быть, вы оба все-таки промахнулись?

— Знаете что, молодой человек! Просмотрите еще раз запись, потом поставьте в ту точку, где находился этот тип… хотя бы меня — по-моему, я не крупнее его, — а потом займите мое положение в момент стрельбы. Когда надоест, встаньте туда, откуда стрелял Володя. Я вам гарантирую, что мое тело закроет вам следы от лучей на стене и от разрядов на двери. Полагаю, это вас убедит?

— Давайте так и сделаем… — начал Милбери, но тут Довгошей издал удивленный возглас:

— Слушайте, его здесь вообще нет!

Калинов с Милбери вскочили и бросились к монитору. Довгошей параллельно прогонял обе записи: сделанную внутренней телекамерой в обычном свете и в инфракрасном — внешней. В углах кадров синхронно бежали цифры таймеров. Кадры слегка отличались друг от друга, поскольку съемка велась с разных точек, но мизансцены полностью совпадали. Вот на обоих кадрах прошел одинокий мужчина с сумкой через плечо, вот неторопливо пробрела — в обнимку — пара влюбленных. А вот на левом кадре и таинственный незнакомец. Перешел улицу, поднялся по ступенькам, присел на парапет.

— А здесь его нет! — прошептал Довгошей.

В самом деле, на правом кадре, где демонстрировалась запись улицы в инфракрасных лучах, этого человека не было.

— Вот так номер! — сказал Милбери. — Действительно привидение какое-то…

— Или голограмма в обычном свете, — заметил Калинов.

Милбери хлопнул себя по лбу:

— Шеф, вы гений! Это же все объясняет!

— Ага, — сказал Калинов. — Если бы мне еще открыли тайну, где находилась аппаратура, воспроизводящая голограмму! И как эта голограмма воздействовала на мою психику?.. И кто произнес слова: Игорь! Прости меня?

— Я ничего не слышал, — удивленно заметил Довгошей.

— Ты, кроме туманной фигуры, ничего и не видел! — сказал Милбери. — Правда, и аппаратура этих слов не зафиксировала… — Он с сомнением посмотрел на Калинова.

— Похоже, господа, нас посетил дьявол, — сказал Довгошей, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез.

— Не верю я в короля зла! — сказал Калинов, потирая подбородок. — Давайте еще гипотезы.

— Остаются ксены, — сказал Милбери с сарказмом. — Оказывается, таким бывает контакт с братьями по разуму! Ха-ха!..

— Может, и не ха-ха, — ответил Калинов без улыбки. — Только что это за ксены, если они покупаются с такой легкостью на дисивер. Дисивер, как известно, действует лишь на землян.

— Это не аргумент, — сказал Довгошей. — Никто не знает, как действует дисивер на ксенов: опытов такого плана в истории еще не было. У ксенов может оказаться одинаковое с нами устройство психики.

— А по какой причине инопланетянин просит прощения у Игоря Крылова?

Довгошей пожал плечами, и Калинов понял, что не очень-то он и верит в реальность этого факта.

— Не надо забывать, что Крылов — космонавт и вполне мог при определенных обстоятельствах… — начал Милбери. И замолк.

— Ладно, — сказал Калинов. — Так можно бесконечно переливать из пустого в порожнее!.. Считаю, засада должна быть признана успешной. Во всяком случае, мы выяснили, что страхи Крылова не болезнь расстроенной психики уставшего человека. Угроза его жизни в действительности существует. Кроме того, можно сделать предварительный вывод, что Андерсон и Накаяма, вероятно, погибли все-таки насильственной смертью. Так что хотя бы в реальности происходящего мы теперь убедились. Пока, правда, у нас в руках лишь набор странных фактов, от которых изрядно попахивает мистикой, но, думаю, это только потому, что отсутствует информация о связях между имеющимися фактами. Стало быть, нужно искать эту информацию!

— Неплохо бы иметь представление хотя бы о приблизительном районе поисков, — сказал Довгошей без иронии.

— Я не бог! — ответил Калинов. — Надо думать.

— А хотите еще фактик в нашу копилку странностей? — сказал вдруг Милбери. — Я ведь все-таки не зря возился с этими стратопланами!

— Что-то выкопал? — воскликнул Калинов.

— Выкопал! — Милбери с удовольствием произнес это слово. — Среди пассажиров всех рейсов, что мы проверили, был пассажир, не имеющий веса.

— Как?! — удивился Калинов. — Подожди… Но на него должны были обратить внимание в первом же рейсе!

— Должны! — Милбери хмыкнул. — Оказывается, плохо, господа сыщики, пользоваться в перемещениях по планете исключительно лишь джамп-связью!.. Если бы мы хотя бы раз слетали на стратоплане, то знали бы эту кухню… Оказывается, регистрация давно уже производится без участия людей. Автоматика взвешивает пассажира и тут же снимает с его кредитной карточки соответствующую сумму. Сколько там в цифрах — сто или тысяча, — ей все равно. Она ведь программировалась на обслуживание обычных людей. Так что невесомому пассажиру не требуется даже вставлять в приемник кассира кредитную карточку. Вот если бы с весами работал человек…

— А служба безопасности? — сказал Довгошей.

— А что служба безопасности? Если с ним не было никакого оружия, служба безопасности и внимания на него не обратила. Ведь визуально-то он выглядит обычным человеком! А багажа он с собой ни разу не вез.

— Мда-а! — Калинов яростно поскреб затылок. — Много определенности добавил нам этот факт!.. Как он хоть регистрировался-то?

— Каждый раз мужским именем, — сказал серьезно Милбери. — И каждый раз новым.

— А может, это были разные люди? — предположил Довгошей.

— Возможно. Фотографий при регистрации не делают. Но в твоем вопросе есть одна ошибка. Если это были и разные, то нелюди. Люди, как известно, обладают весом.

— Ну что же… — Калинов снова почесал затылок. — Теперь хоть можно предположить, почему этот… это существо не пользуется джамп-связью. Джамп-кабины оперируют материальными… точнее, вещественными объектами.

— А что нам дает такое предположение? — Милбери с сомнением покачал головой. — По-моему, но ни на йоту не приближает нас к пониманию сути событий.

— Во всяком случае, полагаю, Крылов находится в безопасности. А это снимает с нас массу забот.

— Вы собираетесь его там и оставить? — Милбери кивнул на кабины.

— Да, по крайней мере в течение ближайших дней. Ему там будет спокойнее.

— А потом?

— Надеюсь, тот, кто его преследует, через несколько дней оставит его в покое.

— Странная надежда!

— Не будем спорить: у нас пока есть возможность проверить это… Как бы то ни было, а его день рождения к тому времени уже минет. Правда, так мы можем и не узнать, какова фактическая подоплека происходящих событий. Но, клянусь, я согласен остаться в неведении с живым Игорем, чем получить информацию, заплатив за нее гибелью друга. — Калинов хлопнул ладонью по столу и встал.

Довгошей смотрел на начальника с восторгом, но Милбери уныло покачивал головой.

— А при чем здесь день рождения? — спросил он.

— При чем здесь день рождения, я и сам не знаю, — сказал Калинов, — но какое-то значение он имеет. Во всяком случае, все остальные — кроме Формена — умерли накануне своего дня рождения.

— Чертовщина какая-то! — Милбери выругался. — Должна же быть у нас хоть какая-то версия! Как можно работать без версии?

Калинов устало улыбнулся:

— Такое это дело, молодой человек!.. А версий может быть великое множество. Вот хотя бы… За Крыловым по каким-то причинам охотятся ксены!.. Может быть, он наступил им на любимую мозоль… Устраивает тебя такая версия? Безумства в ней достаточно?

— Достаточно. — Милбери покусал губу. — Только она вряд ли доказуема!

— Конечно. Пока мы не изловим хоть одного ксена и не выпотрошим его.

— Да ну вас, шеф! — Милбери нахмурился. — Все вам шутки!

Калинов перестал улыбаться.

— К сожалению, это не шутки. Это действительно может оказаться все, что угодно. А потому расслабляться не будем… Тем не менее я полагаю, что Крылов находится в безопасности. Думается, по какой-то причине в закольцованных джамп-кабинах он для преступных сил недосягаем. Полагаю, предстоящая ночь докажет вам это. — Калинов прошелся по вестибюлю, размышляя, потом продолжил: — Значит, сделаем так… Сюда надо прислать несколько наших людей, вооруженных. Задача: взять живым любое существо, которое предпримет попытку приблизиться к кабинам. Стрелять исключительно в случае непосредственной угрозы для жизни. Думается мне, просидят они здесь впустую, но оставлять кабины без охраны мы не имеем права.

Милбери согласно кивнул.

— Теперь вот еще что… Поскольку мы обязаны быть готовы к… — Калинов вдруг замолк, глядя на Довгошея, потом опять погулял по вестибюлю и наконец, решившись на что-то, сказал: — Володя, ты пока останешься здесь, через некоторое время тебя сменят. После этого можешь смело отправляться спать. — Он повернулся к Милбери: — А нам с тобой еще надо поговорить, И лучше всего это сделать в моем кабинете.

Ночью ему приснился сон.

Калинов летел, широко раскинув руки. Как крылья… Пространство вокруг было наполнено розовым туманом, скрипуче-сухим и горячим. Глаз сквозь туман ничего не видел, но Калинов знал, что летит в правильном направлении. Он был молод, весел и уверен в себе. Сзади его поддерживали Черные Нити, а Белые, нежно просвечивающие сквозь розовый туман, натянутые, как струна, с огромной скоростью волокли его вперед, к неведомой пока цели, которая вот-вот должна была возникнуть перед глазами, и Калинов понимал, что никакой туман не скроет ее из виду. Он с предвкушением ждал появления цели, когда вдруг со звоном лопнула одна из Белых Нитей. Скорость сразу упала, он почувствовал, как одна из Черных Нитей, потерявшая напарницу, удавкой захлестнула душу. Потом лопнула еще одна Белая Нить, и он услышал издевательский смех. На душу набросили еще одну удавку. А смех становился все громче, в нем появились нотки торжества, и вот из тумана величественно выплыл серый силуэт. Калинов сразу узнал врага: это был он сам, Калинов, но не нынешний, молодой, а тот, предыдущий, седой и усталый, для которого давно уже было подготовлено место на кладбище. Из седой шевелюры торчали крохотные рожки. Предыдущий Калинов держал в руке все Белые Нити Калинова-нынешнего и по очереди — одну за другой — рвал их. Рвал почти без усилий, с удовольствием и радостью. И каждая порванная Белая Нить отдавалась удавкой на душе. Потом предыдущий Калинов подплыл ближе, перестал смеяться и громовым голосом проорал:

— А ведь у тебя вообще не должно быть Черных Нитей, человече!

— Но все-таки они есть, — с трудом прошептал Калинов уже не слушающимися губами.

И тогда предыдущий Калинов сверкнул красными глазами, взмахнул хвостом и одним движением разорвал все Белые Нити. Черная удавка натянулась и поволокла Калинова назад, все быстрее и быстрее.

Движение представлялось как свободное падение, наступила невесомость, мимо розовыми струями проносился туман, сзади подпирал громовой дьявольский хохот. И не было рядом никого, кто мог бы помочь, погасить скорость, хоть немножко освободить душу от черной удавки, спасти и сохранить… И разверзлась бездна, и розовый туман сменился мраком, холодный ужас объял сердце, и не осталось ничего в судьбе, кроме конца, и ушла куда-то память о Вите, провалилась в небытие, обратившись пеплом равнодушия. Дьявольский смех не отставал, он все время был где-то поблизости и умолк только в то мгновение, когда окончательно задохнулась удавленная душа…

А под утро приснилась Марина. Она что-то возмущенно говорила ему, грозила маленьким кулачком. Он, снисходительно улыбаясь, слушал ее, время от времени пытался заглянуть в вырез кумачового платья и никак не мог понять, почему у этой глупышки рыжие Витины волосы…

Глава 4. ИГРА В ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Утром Калинов, едва проснувшись, сразу связался с Милбери. Тот выглядел довольно свежо, наверное, воспользовался стимуляторами, потому что времени на сон у него должно было остаться немного.

— Ты разыскал мать Крылова?

— Да, — сказал Милбери. — Адрес у вас в тейлоре, шеф.

— Спасибо. А оружие?

— Готово. Я воспользовался сетью Сэплай. Он уже в вашем рисивере. Можете взять хоть сию секунду.

— Хорошо. Как дела с засадой?

— Ночь прошла совершенно спокойно. К зданию даже никто не приближался, так что ребята просидели зря.

— Ничего, Рэн. Зато у нас с тобой совесть чиста, не так ли?

Милбери кивнул:

— Вы правы, шеф!.. Кстати, я подключил к расследованию службу безопасности в аэропортах. Попросил, чтобы их люди подежурили у автомат-весов.

— Дорогое удовольствие. — Калинов нахмурился. — Надеюсь, ты заручился поддержкой Рассела?

Милбери усмехнулся:

— Конечно! Ведь налогоплательщикам это дежурство влетит в копеечку…

— Влетит. И думаю, вряд ли даст какие-либо положительные результаты. После вчерашнего фиаско наш противник должен изменить тактику.

— Вы полагаете? — удивился Милбери. — Но тогда от услуг службы безопасности следует отказаться.

Калинов с задумчивым видом почесал бровь:

— Нет, думаю, не стоит. В подобном деле лучше перестраховаться. Ведь более или менее приемлемой версии у тебя так и нет, правда?

Милбери удрученно кивнул:

— А у вас?

— У меня — тоже. Кроме гипотезы о дьяволе, ничего в голову не лезет… Но врагом рода человеческого можно объяснить любое преступление!

— И тем не менее…

— И, тем не менее, я готов к встрече даже с таким противником. — Калинов рассмеялся. — Вот только справлюсь ли?.. Ладно, продолжайте дежурить у засады. Может, кто-нибудь все-таки пожалует в гости?

Милбери был абсолютно серьезен.

— А вы не боитесь, шеф, что они после вчерашнего вечера уйдут на дно?

— Нет, — сказал Калинов. — У них на это попросту не осталось времени!

— Кстати, — спохватился Милбери, — я узнал, когда родился Крылов… В два часа ночи.

Ночной ребенок, — подумал Калинов. — Кто-то когда-то сказал, что ночные дети рождаются в шатре дьявола. Ночь — пророчица несчастья…

Он вспомнил предутренний сон и сказал:

— Подготовь мне список всех питерских экскурсоводов, носящих имя Марина.

— Экскурсоводов? — удивился Милбери. Но, ничего не спросив, растворился в глубине потемневшего экрана.

Калинов подошел к рисиверу, поднял шторку и достал из ниши кобуру. Вытащил пистолет, сжал пальцами холодную рифленую рукоятку, взвесил.

Милбери в очередной раз оказался молодцом. Пистолет был как новенький, словно и не провалялся где-то несколько веков. Интересно, откуда Милбери его позаимствовал? Да еще в ночное время! Не иначе как с нарушением закона! Ладно, семь бед — один ответ!.. Впрочем, наверняка из Петропавловки. Из закрытого фонда, больше так быстро он никуда проникнуть не мог…

За завтраком Калинов размышлял о Лидии Крыловой. Кажется, опять судьба свела его с нею. И, кажется, опять в каком-то детективном действе. Странная дама, роковая для него, Калинова. Первая встреча с ней завершилась невероятно — началом новой жизни… Чем же завершится вторая?

После первой встречи он женился на Вите. Наверное, после второй он женится на Марине… Или на Норе.

Калинов улыбнулся, залпом допил кофе и обратился к тейлору за адресом.

Оказалось, Лидия по-прежнему живет здесь, в Петербурге. Странно, ему представлялось, что после истории с Дримлендом она должна была сменить место проживания.

Калинов узнал ее с большим трудом. Перед ним стояла совершенно седая женщина, невероятно худая и бледная, словно неведомый вампир выпил из нее всю кровь, однако до конца умертвить постеснялся и оставил такой — изможденной, высушенной, но живой. И по-прежнему гордо держащей голову. Впрочем, ведь ей должно быть не больше шестидесяти.

Кажется, она не узнала его. Или сделала вид, что не узнала. Она пригласила его в комнату, усадила на диван, а сама отправилась готовить чай.

Калинов встал и подошел к окну. Квартира Лидии находилась высоко, отсюда хорошо была видна панорама острова Котлин. Чуть ближе, как полусгнившие зубы неведомого гигантского животного, торчали из воды останки дамбы — печально знаменитого детища противоречивого двадцатого века. То тут, то там на зеркальной глади залива стояли катера и лодки рыбаков — мода на любительскую рыбную ловлю пару лет назад вновь вернулась в Россию. Вдоль побережья тянулись желтые песчаные пляжи Северной Пальмиры, почти пустые сейчас по случаю окончания купального сезона.

Картинка была симпатичная, однако у Калинова вдруг испортилось настроение. Впрочем, вид залива был ни при чем: просто Калинов понятия не имел, как ему начинать разговор с Лидией. Он чувствовал себя слегка виноватым перед нею. Будто коварно разбил какие-то ее давние надежды. Он отвернулся от окна и тут же заметил на противоположной стене два голографических портрета: молодого мужчины с бородкой и ребенка. Калинов подошел поближе, присмотрелся. Ребенок скорее всего был Зябликом в нежном возрасте, а вот мужчина… Мужчина казался знакомым, где-то когда-то Калинов его уже видел.

— Две главные мои потери, — сказала сзади Крылова. Голос ее дрогнул.

Калинов оглянулся. Она стояла с подносом в руках и с тоской смотрела на портреты. Печать старости отчетливо проявилась на ее лице.

— Один бросил меня тридцать три года назад, другой — семнадцать, — продолжала Крылова. — Одного я не смогла удержать как жена, другого — как мать.

Она вздохнула и принялась расставлять на столе чашки с чаем, вазочку с печеньем и сахарницу. Аккуратно и целеустремленно, как будто это было главное дело ее жизни. Расставила, посмотрела несколько секунд и поменяла местами вазочку и сахарницу: по-видимому, первоначально созданный натюрморт ей не понравился.

— Садитесь, — сказала она. — В ногах правды нет.

Калинов сел, взял в руки чашку. Ему вдруг показалось, что он примчался сюда зря. Ничего он здесь не выкопает. Кроме собственного испорченного настроения.

— Так что вы хотели узнать от меня? — спросила Крылова.

— Видите ли, — начал Калинов, — я разыскиваю вашего сына…

— А с какой стати вы ищете его у меня? — Крылова была явно удивлена. — У него свой дом, жена.

Насколько мне известно, он в настоящее время на Земле, в отпуске.

— Дело в том, что жена не знает, где он находится.

— Вот как! — Хозяйка всплеснула руками и чуть не разлила чай. — Он сбежал и от этой вертихвостки? — Она визгливо рассмеялась.

«Кажется, мое сообщение доставило ей истинное удовольствие», — поразился Калинов.

— Я всегда считала, что он не будет с нею счастлив, — с торжеством заявила Крылова. — Хорошо, еще детей не наплодили…

— Вы в самом деле думаете, что это хорошо?

— Конечно, уж я-то своего сынка знаю… Весь в папочку! Недаром говорят: «Яблочко от яблоньки недалеко катится»!.. Я ему всю свою молодость отдала, а он даже спасибо не сказал… Да вы пейте чай-то, — спохватилась она, — вот печенье.

«Она так и не изменилась, — думал Калинов, прихлебывая ароматный напиток. — Ничему ее жизнь не научила. Вечная жертва бессердечных представителей сильного пола… И интонации те же, что семнадцать лет назад!»

Крылова встала, подошла к портретам, постояла, покачиваясь с пяток на носки и переводя взгляд с одного на другого.

И Калинов вдруг понял: портреты здесь потому и висят, что она хочет быть укором — если не живым людям, то хотя бы их изображениям. Крылова постояла еще немного и снова села за стол, взяла в руки чашку. Словно сыграла на «бис» много раз повторенную, заученную до автоматизма сцену и наконец-то! — может отдохнуть в гримерной, пока перед зрителями отдуваются другие члены труппы.

— Кто вы? — спросила она, смерив Калинова равнодушным взглядом, и вдруг слегка вздрогнула.

— Я его товарищ, — сказал Калинов обреченно.

— Чепуха! — Странная улыбка тронула ее губы. — Вы — Калинов, я вас узнала… Что он натворил на этот раз?

Калинов вздохнул — спектакль пошел не по на писанному заранее сценарию, и не он, Калинов, становился сценаристом.

— Насколько мне известно, ничего! Кроме того, он зачем-то ото всех скрывается…

— Не-е-ет! — протянула она. — Вы для меня как буревестник. Раз вы пришли, значит, случится несчастье. Обязательно!

— Для того я и пришел, чтобы оно не случилось. Она не слушала.

— Тогда вы появились, и он в конце концов ушел от меня.

Калинов хотел возразить, что все как раз наоборот, что сначала сын ушел от нее, а потом уже появился он, Калинов, но понял, что возражения бес полезны: слова этой дамы всегда будут такими, какими их легче принять ее исстрадавшемуся сердцу. И потому промолчал.

Молчала и она. Молчала и смотрела на портрет бывшего мужа, беззвучно шевеля губами. Калинов тоже взглянул на него и вдруг замер: он понял, где видел это лицо. На портрете был тот самый человек, который вчера угодил в засаду, тот самый неуязвимый убийца, просивший прощения у лже-Игоря Крылова. Только более молодой и при наличии бороды.

«Как же это я сразу не узнал его? — подумал Калинов. — Теперь понятно, почему он мне и вчера показался знакомым!.. Они с Игорем слегка похожи…»

— Послушайте, — сказал он. — А не может Игорь скрываться у своего отца?

Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он произнес нечто абсолютно непотребное.

К примеру, предположил, что она до сих пор спит со своим бывшим мужем.

— Не может, — прошептала она.

— Вы в этом так уверены?! — удивился Кали нов. — Почему?

Она снова встала и подошла к портретам.

— Потому, — сказала она, — что господь наказал его за мои несчастья. — Глаза ее блеснули. — Мой бывший муж занимался спелеологией и двадцать лет назад погиб в пещере Хёллох.

— Рэн! — крикнул Калинов, врываясь в кабинет Милбери. — Срочное задание!

— Слушаю, шеф! — Милбери даже привстал из-за стола.

— Быстро подготовь краткую биографическую справку по отцу Игоря Крылова. Обязательно снимок, сделанный в последний год его жизни.

— Сейчас сделаем. — Милбери сел. — Что-нибудь прояснилось?

— Ой не знаю! Если и прояснилось… Как дела у засады?

— Все спокойно. Кстати, я подготовил список Марин.

— Где он? — У Калинова перехватило дыхание. Вдаль беспамятства умчались Милбери, Крылов, отец Крылова…

— Я передал его на ваш тейлор, — сказал Милбери. — Зачем вам столько Марин, шеф?

— Собираюсь на них жениться. Хотя парочку могу уступить тебе.

Зайдя в свой кабинет, он первым делом бросился к тейлору. «Господи, прости меня, — подумал он, но не могу же я жить одной лишь работой!..»

Информацию Милбери, по-видимому, получил в экскурсионной службе, потому что в материалах были даже снимки. Глобальный Информационный Банк таких справок, как известно, не дает.

Он обнаружил ее в списке предпоследней. Из-под длинной челки смотрели знакомые карие глаза. Она… Калинов прочитал текст. Марина Юрченко, двадцать четыре года, не замужем, домашний адрес, номера служебного и домашнего тейлоров… Остальное его не интересовало.

Он посидел немного, глядя на снимок и собираясь с духом. Куда-то внезапно исчезли все те слова, что он хотел ей сказать. Куда-то исчезли все чувства. Осталось одно тоскливое ожидание.

Он набрал служебный номер. С экрана взглянуло чужое лицо. Он даже не рассмотрел, мужчина это или женщина: глаза застила туманная дымка. Сказа ли, что у Юрченко групп сегодня нет и потому ее надо искать в других местах. Калинов облизал пересохшие губы и поинтересовался: где. В ответ удивились, глубокомысленно покачали головой и посоветовали начать с дома, хотя в выходной день ее может там и не оказаться. Последнее он расслышал уже с трудом: так стучала в висках кровь.

Хрипло поблагодарил и отключился. Снова посидел, еще раз собираясь с духом. Наконец набрал домашний номер.

Она ответила сразу. Увидела его, узнала. Глаза ее расширились от удивления и тут же потемнели. Калинов, не говоря ни слова, пожирал ее взглядом. Она была одета в желтое платьице и казалась школьницей, не хватало только косичек…

— Ну? — сказала она. — Что вы молчите, как рыба об лед?

— Как кто? — удивился Калинов.

— Как рыба, — повторила она, — об лед.

Калинов растерянно закрутил головой, словно пытался обнаружить этот лед в своем кабинете. Не нашел, с трудом сглотнул и спросил:

— Почему вы не пришли? Я вас так ждал…

— Вы лжец! — сказала она с горечью и отвернулась. Но не отключилась.

— Когда это я вам лгал? — опешил Калинов.

— Да с самого начала.

— А-а?.. — вспомнил Калинов. — Так это же я не специально, не для того, чтобы обмануть вас… или… то есть… — Он запутался в словах и обреченно замолк.

Она снова посмотрела на него и сказала с вызовом:

— Вы не только лжец. Вы еще и провокатор!

— Господи! — взмолился Калинов. — Да почему же?!

— А кто напустил на меня свою жену?

— К-какую ж-жену? — От волнения Калинов начал заикаться. — Ч-чью ж-жену?

— Вашу, конечно. Не мою же… — Она ядовито рассмеялась. — Или вы полагаете, что у меня тоже есть жена?

— П-позвольте… — Калинов наконец справился со смятением. — Но моя жена сейчас находится на Марсе. Она не имеет о вас никакого представления. Да мы с ней и не разговаривали…

— Ну вы и штучка! — Марина прищурилась. — Почему же она мне тогда позвонила?

— Да не могла она вам позвонить! Марина поджала губы:

— Тем не менее она мне позвонила и сказала, чтобы я от вас отстала. Это я к вам приставала, да?.. То есть она сначала представилась как ваша жена, назвалась, кажется, Витой… А потом добавила, что если я все-таки осмелюсь встретиться с вами, она мне ноги выдернет из… Со мной еще никто никогда не разговаривал в подобном тоне!

Калинов пришел в себя окончательно. Он порылся в столе и отыскал среди разного хлама, хранящегося там, снимок Виты. Взял его в руку.

— Вот моя жена. Ее в самом деле зовут Витой… Это она звонила вам?

Марина открыла ротик. Ее удивление выглядело таким восхитительным, что Калинов чуть не прослезился от умиления.

— Нет, мне звонила совершенно другая женщина. Калинов сразу почувствовал себя сотрудником специальной службы и подобрался.

— Как она выглядела?

— Ну… — Марина замялась. — Лицо у нее такое, круглое, на подбородке ямочка… Волосы светлые, даже светло-желтые, такой певучий голос… О глазах ничего сказать не могу, она была в зеркальных очках. Знаете, бывают такие, от солнца?

«Нора», — понял Калинов. Вот сучка! Выходит, она не случайно оказалась «У Медного всадника». Ну стерва, пора тобой заняться вплотную!

— Мариночка! — сказал он проникновенно. — Это не моя жена. Но я догадываюсь, о ком вы говорите.

— Так! — Она снова прищурилась. — У вас еще и любовницы на каждом шагу!..

— Она мне не любовница… — Он осекся, вспомнив позавчерашний вечер. — В общем, я работаю в таком учреждении, что многого не могу вам объяснить.

— Ну разумеется, — сказала она. — Вы ведь ловите шпионов с Сириуса! Куда уж мне с моими памятниками?!

Калинов крякнул: все-таки она была восхитительна.

— Ежик, — попросил он, — спрячь иголки.

Она фыркнула, попыталась состроить гримаску недовольства, но гримаска не получилась, и тогда она рассмеялась. Смех был добрый. Калинов облегченно вздохнул.

— Хорошо, — сказала она. — Прощаю вас. Но я должна быть отмщена. А для этого вы исполните мое желание.

— Согласен, — вскричал Калинов. — Загадывай те скорее!

Марина сделала таинственное лицо:

— Я обязательно придумаю его. К нашей следующей встрече…

Глаза ее смотрели на Калинова с ожиданием, и он понял: надо обязательно назначить ей свидание сейчас, немедленно. Иначе между ними все будет кончено, она ему просто не поверит.

— В таком случае, — он делано-строго посмотрел на нее, — вы должны придумать желание к субботе, к восьми часам. Я постараюсь выполнить его. «У Медного всадника». И никакие шпионки с Сириуса не смогут нам помешать!

— Правда? — спросила она очень тихо.

— Правда! — твердо ответил он и отключился. Посидел некоторое время, жмурясь от удовольствия. Потом мысли его обратились к Норе.

Он разыскал в ящике стола брошенную туда пуговицу, вынул рекордер и загнал в порт тейлора. На дисплее возник вид Московского проспекта. Калинов выставил максимальное увеличение и рассмотрел каждое женское лицо, зафиксированное рекордером. Женщин было много, некоторые носили зеркальные очки, но ни одна из них не была Норой. Во всяком случае, он не смог узнать ее с какой-либо уверенностью. Тогда он включил запись в движении: вдруг поможет походка. Прогнал запись раз, другой, третий, но… Вздохнув, прекратил это бессмысленное занятие. Пришлось сознаться себе, что не очень-то он ее и помнит. Если, скажем, она поза вчера следила за ним, использовав для маскировки парик, то ему и вовек не отыскать ее на этой записи. Вот если бы он услышал сейчас Норин голос!.. Напрягаясь, он попытался проанализировать малейшие крупицы информации, зацепившиеся тогда за отравленный алкоголем мозг. Помнится, она говорила, что не из Питера… И, кажется, упоминала площадь Александра Невского… И как будто бы да же назвала свою фамилию… Или не называла? Хоть в лоб, хоть по лбу — ни черта не вспомнить!

Он прекратил насиловать память и связался с Милбери.

— Рэн! Есть еще одна задачка. Надо разыскать некую дамочку по имени Нора, фамилия неизвестна… Имя, кстати, тоже может оказаться другим… Блондинка, цвет глаз неизвестен, рост… — Калинов прищурился, вспоминая, — примерно сто шестьдесят пять — сто семьдесят.

— А вайтлз?[2] — Милбери с трудом сдерживал улыбку.

— Найдешь ее — измеришь сам! — парировал Калинов. — Позавчера предположительно останавливалась в отеле «Москва».

— Предположительно? — Милбери не удержался и все-таки фыркнул.

— Предположительно… Зато абсолютно точно я подбросил ей «жучка». Так что особенного труда для поисков не потребуется.

Милбери посерьезнел:

— Связи, шеф?

— Можешь покопать, но сначала доложи мне, кто она, откуда и где сейчас находится.

Едва Милбери отключился, Калинова вызвал к себе Рассел.

— Что нового? Или отпускника расспрашивать начальству возбраняется?

Последний вопрос Калинов пропустил мимо ушей.

— Кое-чего мы добились… Во всяком случае, теперь можно с полной определенностью сказать, что нервного срыва не было. По крайней мере, у Крылова.

— Это я уже знаю. Милбери доложил мне о происшедших вчера вечером событиях. А что с первыми тремя?

Калинов легонько пожал плечами:

— С первыми тремя сложнее. Совершенно не за что зацепиться. Впрочем, после вчерашнего я не удивляюсь. Ведь фактически нападавшего видел живьем один я. Довгошею он представлялся как некое туманное пятно, отдаленно напоминающее фигуру человека.

— Это я все знаю, — нетерпеливо сказал Рассел.

— А если бы мы не использовали дисивер, — продолжал Калинов, словно не замечая нетерпения шефа, — уверен, и я бы ничего не разглядел. Этого типа должен был увидеть только Крылов. Увидеть и умереть от страха… Так же, наверное, умерли Накаяма и Андерсон.

— А Бойль?

— О Бойле мы вряд ли когда что-либо узнаем… Но не представляю, как можно проникнуть на борт летящего корабля!

— А если еще не летящего?

Калинов развел руками: сказать ему было нечего.

Ладно, — буркнул Рассел. — Какие у тебя версии насчет вчерашних событий?

— Во-первых, это могла быть какая-нибудь разновидность гипноза. Хотя я и не могу себе представить гипнотизера, воздействующего на видеоаппаратуру. Если только этот гипнотизер не ксен!

— Ну-у, милый! — Рассел покачал головой. — Ты мне тут наговоришь!.. Ксенами можно что угодно объяснить. Так же, как и господом богом!.. Не будем забывать о старике Оккаме!

— Возможно, использовали голографию…

— Интересная голография! Один видит, другой — нет!

— Скажем, применялись полароиды, хотя не могу себе представить, где можно было скрыть технику… Нет, думается, это все-таки что-то другое…

Рассел побарабанил пальцами по столу, лицо его начало постепенно краснеть.

— Хороший вывод, — сказал он. — Главное, чрезвычайно определенный!

— Я не бог, — спокойно заметил Калинов. — В этом деле сплошная неопределенность. А для определенных выводов попросту недостает информации.

— Ну так ищите, черт бы вас побрал! — взорвался Рассел. — Который день толчете воду в ступе! Мафия — не мафия, болезнь — не болезнь, ксены — не ксены… Что мне отвечать Космической комиссии? Пять раз на дню звонят, интересуются, не пора ли отзывать из отпусков тех космонавтов, кто пока еще жив.

Калинов молчал. Разговор пошел ковровый, в одни ворота. Надо ждать, пока шеф успокоится. Шеф успокоился быстро.

— Ладно, — бросил он. — Что думаешь делать дальше?

— Добывать информацию.

— Дисивер намерен впредь использовать?

— Обязательно! — соврал Калинов. Нетерпение шефа было понятным, но успокоить его пока нечем, не рассказывать же о сегодняшних подозрениях!.. Поэтому Калинов попросил разрешения удалиться. Рассел только рукой махнул.

Едва Калинов вошел к себе в кабинет, позвонила Аллочка Крылова. От нее удалось отделаться только через десять минут, и это стоило ему немало нервов. «Мисс миллионерша» договорилась, в конце концов, даже до обвинений в том, что он, Калинов, никогда и не был другом Игорю. Калинов едва сдержался.

Потом позвонил Мищенко и сказал, что никаких толковых идей в головы комиссии, занимавшейся расследованием гибели Бойля, так и не пришло: либо это происки дьявола, либо необычным образом организованный суицид, мнение некоторых должностных лиц, будто Бойль вовсе не собирался сводить счеты с жизнью, — это частное мнение некоторых должностных лиц, комиссии нужны более серьезные доказательства. Конечно, кто-то будет наказан, комиссия не может работать вечно, на комиссию давят, да вы, Александр, и сами все понимаете…

Потом позвонил еще кто-то и сказал еще что-то.

А потом позвонила Нора. Ждавший доклада Милбери Калинов чуть с кресла не упал, удивление удалось скрыть с огромным трудом, но профессиональная закалка помогла.

— Здравствуйте, Саша! — Нора была, как и позавчера, пшеничной блондинкой. И в тех же зеркальных очках.

— Добрый день, — сказал Калинов. — Что-то я не припоминаю, когда давал вам свой служебный номер.

Нора, кажется, улыбнулась. Когда глаз не видно, об улыбке можно судить лишь довольно приблизительно: то ли улыбка, то ли гримаска неудовольствия. Во всяком случае, уголки ее рта разошлись в стороны.

— Разумеется, не помните, — сказала она. — Ведь вы были так пьяны! И так прилипчивы!.. Мне очень нужно с вами встретиться, и чем быстрее, тем лучше.

«Да, я был пьян, — подумал Калинов. — И, наверное, был прилипчив. Но служебного номера я тебе никак не мог дать! Иначе я бы не работал в нашей организации».

Он перестроился. Теперь Нора видела не сотрудника отдела аномалий, а на все готового донжуана.

— Конечно. — Донжуан закивал и чуть ли не приложил руки к груди. — Всегда рад встрече с вами. Где и когда могу вас найти?

Нора взглянула на часы:

— Хоть сию секунду… Отель «Москва», двести пятый номер. Я буду ждать. Это очень срочно и очень важно для меня. Да и для вас тоже. — Она снова улыбнулась-сгримасничала и отключилась.

«Так, — сказал себе Калинов. — Кажется, интуиция меня не подвела: другая сторона зашевелилась. И кажется, я верно определил направление, в каком она будет шевелиться».

Он вызвал Милбери.

— Вот как выглядел Крылов-старший в последний год своей жизни, — сказал Милбери.

На экране появилось изображение мужчины. Калинов чуть вздрогнул: это был именно тот неуязвимый посетитель, в кого стреляли вчера они с Довгошеем.

— Так! Интересно… Информация о его смерти подтвердилась?

— Абсолютно, шеф. Тело было найдено. Погиб он при обвале. Никаких сомнений… Кстати, он вовсе не Крылов. Это девичья фамилия матери Игоря. А отца звали Назаров. Кирилл Назаров.

«Ай да Лидия, — подумал Калинов. — Игорь Сергеевич Крылов — сын Кирилла Назарова… Эко она разобралась с мужем, никакой памяти ребенку не оставила!.. Однако Назаров и в самом деле погиб. Ничего себе! А кто же тогда разговаривал вчера со мной?..»

Он потер рукой подбородок и передернул плечами. Ему стало вдруг не по себе: чертовщина продолжалась.

— А девушка?

— С девушкой вот какое дело… Зовут ее Эленор Шепард. Она из Лос-Анджелеса. Отель «Москва», двести пятый номер. Прибыла в Петербург во вторник вечером. Я связался с Лос-Анджелесом, и выяснился весьма любопытный факт… Оказывается, Эленор Шепард умерла.

— Что-что?!

— Она умерла, — повторил Милбери. — В понедельник. Утонула при неизвестных обстоятельствах. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Информация абсолютно достоверна, подтверждена лос-анджелесской полицией. Так что ее именем пользуется кто-то другой.

— Снимок ее есть?

— Да.

На экране появилось изображение. У Калинова отвисла челюсть. Это несомненно была она, разве что без зеркальных очков. Цвет волос, овал лица, форма подбородка — все совпадало. Калинов пока чал головой.

«Интересный поворот, — подумал он. — Что же это за силы нам противостоят? Что за тяга к умершим?.. Во всяком случае, встретиться с нею надо немедленно».

— Сестры-близнеца у нее нет? — спросил он. Милбери удивился, пожал плечами:

— Не выяснял.

— Выясни. И свяжись с американцами еще раз. Пусть получше проверят информацию, что-то тут не так.

Милбери кивнул.

— Далее, — сказал Калинов. — Я собираюсь навестить эту Эленор, или как там ее. Отправь в отель Довгошея, пусть поболтается у входа, подстрахует меня на всякий случай. Связь с ним я буду держать через вибрас, частота номер пять.

— Есть, шеф! — Милбери отключился. Калинов посидел немного, потом достал кобуру с пистолетом, пристроил под левую мышку. Поупражнялся немного, доставая оружие и снова пряча его. Поморщился: до автоматизма было, как до Луны. Тогда он положил в карман пиджака парализатор, надел на левую руку вибрас и отправился на свидание.

Довгошей был уже тут — подпирал стенку, равнодушно посматривая по сторонам и оживляясь лишь, когда мимо проходила какая-нибудь девушка.

Калинов встретился с ним глазами, подмигнул и вошел в вестибюль. Портье оказался на месте, пришлось подойти, поздороваться, спросить дорогу. Представляться, естественно, не стал. Если портье и позвонит Норе, ничего страшного не случится, все Равно она ждет. В лифте было пусто. Вызвал Довгошея, проверили связь. Выйдя из лифта, быстро разыскал нужный номер, постучал.

— Войдите, — отозвался знакомый голосок. Калинов вошел.

Нора сидела на диване. Она была одета в строгий синий комбинезон, как бы подтверждавший, что сегодняшняя встреча будет носить сугубо деловой характер. Ничего общего с позавчерашним вечером. Разве лишь зеркальные очки. Да скрытая под ними полуулыбка-полугримаска. Впрочем, Калинов тут же был вынужден признаться себе, что и в комбинезоне она выглядела привлекательно. Экая конфетка — разверни да съешь!..

— Садись, — пригласила конфетка.

Калинов сел в одно из кресел у невысокого сто лика и огляделся. На полу пушистый ковер, слева от дивана дверь — наверное, в спальню. Номер был не велик и имел казенный вид: отель — он и есть отель. Хотя теперь, с широким развитием джамп-связи, количество их и сократилось и владельцы из кожи вон лезут, чтобы превратить свое хозяйство в стопроцентные человеческие жилища, но все тщетно — были они гостиницами, гостиницами и остаются. Не хватает самой малости, без которой не существует дома, — духа его обитателей. Временное жилье ни когда не будет похоже на постоянное, потому что никто из проживающих не пытается подогнать интерьер гостиничного номера под свои вкусы и привычки.

Поэтому номер ничего не сказал Калинову о теперешней хозяйке. Тогда Калинов встал и открыл дверь в спальню. Спальня была совсем крохотная, и никто в ней не прятался.

— Под кровать загляни, — посоветовала сзади Нора.

Калинов оставил ее совет без внимания, закрыл дверь и вернулся в кресло.

— Что будешь пить? — спросила Нора.

— Ничего.

— А я, с твоего позволения, выпью. — Она подошла к бару и неторопливо принялась готовить себе коктейль, время от времени оглядываясь на гостя.

— Зачем ты назвалась моей женой? — спросил Калинов, когда она уселась в кресло напротив со стаканом в руке.

Она промолчала. Зеркальные очки были непроницаемы для взгляда.

— Я жду ответа! — Калинов поджал губы.

Она поставила стакан на стол, сцепила пальцы рук и проговорила:

— Мне необходимо было встретиться с тобой.

— И попасть ко мне в постель тоже было необходимо?

Она кивнула.

— Для чего?

— Странный вопрос! — Она фыркнула. — Ты словно не знаешь, для чего женщины попадают в постель к мужчинам… А впрочем, это и будет предметом нашего разговора.

Она взяла стакан, отхлебнула и снова поставила на стол. Поднялась, подошла к тейлору, включила его.

— Смотри сюда.

Засветился экран. Потом появилось изображение, и Калинова бросило в жар.

Это был со вкусом сделанный порнографический фильм, главным героем которого являлся он, Калинов. Имелась, разумеется, и героиня — куда ж без героини? Лицо ее, правда, было закрыто желтым прямоугольником: по-видимому, режиссер фильма не хотел портить репутацию актрисы. Но голос вы давал ее, да и многое Калинов попросту помнил.

Некоторое время они молча наблюдали за происходящим на экране. А когда началось самое интересное, Нора выключила тейлор.

— Отснятого материала у нас на два часа, но уж больно он возбуждающ. Боюсь, наш разговор перейдет не в то русло! — Она снова села в кресло напротив и взяла в руки стакан.

— Пожалуй, я был неплох. — Калинов ухмыльнулся. — Тебе не кажется?

— Да. — Она кивнула. — Ты был очень и очень неплох. Тем хуже для тебя!

— Значит, шантаж? — спросил Калинов, все еще ухмыляясь.

— Да. — Она снова кивнула. — Шантаж! А ты подумал, что я сняла все это, чтобы рыдать потом над воспоминаниями?

Калинов перестал ухмыляться, потер переносицу и прикрыл глаза. «Не знаешь — где найдешь, где потеряешь», — подумал он.

— Ерунда! У тебя устаревшие представления. Моему начальству абсолютно все равно, с кем я сплю!

Она фыркнула:

— Зато это не все равно твоей жене!

«Да, — подумал Калинов, — Вите это действительно будет не все равно. То есть ей это до такой степени будет не все равно, что я даже не представляю…»

— Ты неплохо осведомлена.

— Конечно. — Она кивнула. — Мне, например, известно, что ты живешь вторую жизнь. Я даже знаю, что ты никогда не изменял своей жене. До позавчерашнего вечера, разумеется…

Калинов снова прикрыл глаза. «Я действительно не изменял, — подумал он. — Потому что считал, что именно Вита дала мне вторую жизнь. Своей любовью. Наверное, верностью выражалась моя благодарность судьбе…»

— Кто вы такие? — спросил он. — И что вам от меня надо?

— Кто мы такие — абсолютно неважно. А надо нам только одно: Игорь Крылов. Договоримся с тобой — фильм этот исчезнет, как будто ничего и не было. Не договоримся — его увидит твоя жена. Со всеми вытекающими последствиями… Таким вот образом!

«Таким вот образом, — повторил про себя Калинов. — Наверное, меня должно в дрожь бросать при мысли о том, что Вита увидит эти сцены. Да вот почему-то не бросает…»

— Моя жена не ревнива, — сказал он.

— Она не ревнива потому, что ты не давал повода. Поверь мне как женщине, что, увидев, чем ты занимался в ее отсутствие, она станет похожа на разъяренную тигрицу.

— Поверить тебе как женщине, — сказал Калинов. — Интересное предложение. Вот только женщина ли ты? Что-то я сомневаюсь.

— Позавчера ты, кажется, не сомневался! — Она расхохоталась — с издевкой, немилосердно, словно чужая.

Калинов решил не обращать внимания на этот дьявольский хохот.

— Зачем вам Крылов?

— Какое это имеет значение? — ответила она вопросом на вопрос.

— Немалое. — Калинов вздохнул. — Может быть, я пошлю одного из своих самых близких друзей на верную смерть? И не говорите, будто я ошибаюсь!

— Ты его в самом деле пошлешь на смерть… Только не лги, что он твой самый близкий друг. Разве не ты украл у него девушку, ставшую потом твоей женой? Разве семнадцать лет назад он не желал твоей смерти?

«Скажите, пожалуйста, — подумал Калинов, — экая осведомленность!»

— Кто вы? О том, что было семнадцать лет назад, известно только нам с Игорем…

— Как видишь, нам тоже известно. Остальное неважно.

— Нет, — сказал Калинов. — Даже если я продаю душу дьяволу, я должен отдавать себе отчет…

— Я — не дьявол! — перебила она. — Дьявола не существует, он живет в тебе самом. И ты не продаешь душу. Ты продаешь жизнь обыкновенного человека… Разве в твоей работе тебе никогда не приходилось совершать подобные сделки?

Калинов крякнул:

— Приходилось. Но то были враги.

— Крылов и есть враг!

— Чей?

— И твой тоже.

— Ерунда! Я не верю голословным утверждениям. Мне необходимы факты.

— Придется поверить без фактов. — Она встала из кресла, неторопливо подошла к входной двери и заперла ее.

Калинов усмехнулся:

— Запертая дверь вместо фактов — хороший раз говор!.. Я так понимаю, что за шантажом последует запугивание…

Она не обратила никакого внимания на его реплику.

— Тебе же будет лучше, дурачок, — сказала она, — если ты ничего не будешь знать. А угрызения совести можно и пережить… Поверь мне — это знание слишком велико для тебя.

— Ни одно знание — как бы велико оно ни было — не стоит угрызений совести. И уж тем более оно не стоит жизни друга.

Она вернулась в кресло и вперилась в Калинова своими зеркалами. Потом спросила с сожалением:

— Значит, нет?

— Увы! — Калинов развел руками.

— Зря, — сказала она. Потом придвинулась, опершись грудями о край стола, и прошипела: — Ты причиняешь нам много хлопот, но в конечном счете повредишь только себе. Все равно в субботу Крылов будет мертв!

— Не будет, — сказал Калинов спокойно. — Я позабочусь об этом. — И добавил, улыбнувшись: — Неужели тебе не больно? Посмотри, как ребро врезалось в твой молокозавод!

Она опустила голову. Он резко перегнулся через стол и сорвал с ее носа зеркальные очки. Она зажмурилась. Калинов удовлетворенно хмыкнул. Она была очень похожа на девушку-американку, снимок которой показывал ему Милбери, но вряд ли это был один и тот же человек. Мордашка американки была живенькой, а черты лица лже-Норы выглядели несколько застывшими. Словно пластиковая маска. По-видимому, она имела менее развитую мимику, чем настоящая Нора Шепард.

— Зря ты это сделал, — сказала она монотонным голосом, не открывая глаз. — А впрочем, как знаешь!

Она откинулась на спинку кресла и подняла веки.

— О господи! — Калинов отшатнулся и выронил зеркалки.

У нее были неживые глаза. Они двигались в глазницах, но зрачки были мертвы: они даже не дрогнули, когда она опустила и вновь подняла веки. Но самое страшное было не это, самое страшное было в том, что ее глаза не имели взгляда. Они попросту не видели ни Калинова, ни комнаты, ни дневного света. Ничего вокруг.

— Зря! — Она медленно начала подниматься, рваными движениями — как манипуляторы — протянула к нему руки.

Он отшвырнул кресло и прыгнул назад, вытаскивая из кармана парализатор. Отскочил к стене. Она басовито хохотнула. Калинова заколотило.

— Зря! — Она начала обходить стол, слепо ударилась об его угол. Стол с грохотом отлетел в сторону. Словно на него наскочил робот с разладившейся программой. Хохоча, она шагнула вперед, по-прежнему протягивая к Калинову руки. Пальцы были чуть согнуты и мелко дрожали. Как от вожделения…

И тогда Калинов выстрелил. Уровень был максимальным. Разряд пришелся ей в голову, пшеничные волосы вспыхнули и мгновенно сгорели, хорошенькое личико превратилось в черную безглазую лоснящуюся маску. Воротник комбинезона начал тлеть.

Она не обратила на выстрел никакого внимания, только замогильный хохот стих.

— Зря-а-а! — прошептала она, с треском разлепляя черные склеившиеся губы, и сделала еще один шаг.

Калинов бросил парализатор и выхватил из-за пазухи пистолет. Получилось на удивление быстро.

«Боже, — подумал он, — неужели действительно ксены? Или…»

Больше он подумать ничего не успел.

— Зря! — Она прыгнула.

Калинов клюнул указательным пальцем спусковую скобу. «There was a sound of thunder», — вспомнил он по-староанглийски.

Нора дернулась, уронила руки, но сделала еще один прыжок. Калинов успел выстрелить дважды, прежде чем падающее тело сбило его с ног. Толчок был настолько силен, что Калинов крепко приложился затылком к стене и на мгновение поплыл.

— Шь-ря-а-а-а… — Ее скрюченные пальцы шевельнулись, проскребли по ковру, все еще пытаясь дотянуться до противника, и застыли.

Калинов сидел на полу, прижавшись спиной к стене и не выпуская из руки пистолета. В номере противно пахло паленым. Нора лежала неподвижно, ничком, вытянув вперед руки. Словно нырнула в не известность, да так и застыла. В коридоре, за дверью, послышались испуганные возгласы.

Калинов с трудом поднялся на ватных ногах и, крадучись, стал подбираться к вытянувшемуся на ковре телу, осторожно, бочком, готовый в любой момент снова открыть пальбу.

Нора не шевелилась. В запертую дверь раздался первый робкий стук. Шумели уже громче.

«Ну вот, — подумал некстати Калинов, — испортил прекрасный ковер». Он наклонился и перевернул тело на спину, стараясь не смотреть в лицо. Все три серебряные пули попали в область сердца, изорвав комбинезон и левую грудь. Но крови на полу не было. И на комбинезоне — тоже.

В дверь снова постучали, громко и настойчиво. Калинов нажал кнопку на вибрасе, подавая сигнал тревоги. Потом сдернул с кресла накидку, набросил на верхнюю часть трупа.

В дверь начали ломиться. Послышался голос Довгошея.

— Да иду я, иду… — пробормотал Калинов и пошел открывать.

— На твое счастье, Довгошей у нас сообразительный парень, — сказал Рассел, едва Калинов появился в его кабинете. — Если бы успела прибыть полиция, наверняка бы разразился скандал.

Калинов молча сел в кресло. Не спрашивая раз решения, налил себе стакан минеральной воды и залпом выпил.

— Задал ты нам работенку, — продолжал Рас сел. — Я послал туда Милбери… Придется ему попотеть, пока отобьется от прессы. С полицией я только что договорился: она согласна дать нам возможность самим провести расследование.

Калинов по-прежнему молчал. Из глубин памяти на него смотрели мертвые глаза живой женщины. Зрелище не для слабонервных… Он зябко передернул плечами. Рассел делал вид, будто не замечает со стояния своего подчиненного.

— Чем эта дамочка так тебя напугала, — говорил он, — что ты взялся палить в нее сразу с двух рук? Не предполагал я, что у тебя нервы институтки!.. И что теперь прикажешь с тобой делать?..

Слушая воркотню шефа, Калинов постепенно успокаивался. И наконец-то смог достойно оценить инсценировку с его, Калинова, арестом, которую разыграл перед невольными зрителями в отеле Довгошей. Действительно, не растерялся парень, сообразил… Иначе объясняться бы сейчас в полиции! А они спокойно могут на сорок восемь часов задержать — закон позволяет. Конечно, в иной ситуации это было бы даже интересно, но не сейчас. Нет у него сейчас свободных сорока восьми часов…

— Что с засадой? — спросил он.

Рассел замолк на полуслове, встал из-за стола.

— Ничего. — Он принялся расхаживать по кабинету. — Тишина и покой — парни словно в отпуске.

«Может, Игоря уже и след простыл, — подумал внезапно Калинов. — Да нет, невозможно. Из закольцованных кабин дорога открыта разве что в преисподнюю. Вместе с планетой!»

— Зачем ты убил женщину? — спросил Рассел, продолжая шагать от окна к двери и обратно. — Неужели ты не мог взять ее без огневых контактов?

— Это не женщина, — пробормотал Калинов и опять содрогнулся. — Это исчадие ада!

— Ну прямо уж исчадие? — усомнился Рассел. — Зачем ты с нею встречался?

— Мне показалось, она связана с делом космонавтов. Я решил проверить…

— Вот и проверил! — сказал с сарказмом Рассел и уселся за стол. Достал из ящика стола пачку сигарет и пепельницу, закурил.

«Кажется, шефа все-таки допекли, — подумал Калинов. — Года три не видел его курящим. С тех пор, как мы столкнулись с Альянсом Воинствующих Теофилов».

Послышался легкий шум заработавшей вентиляции: автоматика среагировала на табачный дым.

— Она действительно оказалась связана с этим делом. Она потребовала, чтобы я отдал ей Крылова.

— И чем же она мотивировала такое требование?

— Ничем! По ее мнению, мотивов мне лучше не знать…

— Тут ты обиделся и схватился за оружие! — Рас сел с силой выдохнул под потолок струю дыма: похоже, он был все-таки чрезвычайно зол.

Калинов чувствовал, что рассказ про мертвые девичьи глаза будет встречен шефом без должного энтузиазма. А уж о тех сумасшедших подозрениях, что пришли сегодня Калинову в голову, и говорить не приходится. Сумасшедшим место — известно где…

— Я хотел ее обездвижить, — соврал он, — но в спешке неправильно выставил уровень.

— К спешке приводит плохая подготовка, — ядовито сказал Рассел. — Тебя ли учить?

Калинов решил не реагировать на подобные выпады. Все равно будет себе дороже.

— И тут оказалось, что смертельный для любой земной женщины разряд подействовал на Эленор Шепард — или как там ее? — словно красная тряпка на быка. Улавливаете?.. Вместо того чтобы спокойненько упасть замертво, она бросилась на меня. Пришлось сменить оружие.

— И старенький пистолетик совершил то, что не смог сделать парализатор последней модели!

— Она получила три пули в сердце, — сказал Калинов. — Однако я напоминаю вам, что земной — земной! — женщине за глаза хватило бы и парализатора.

Рассел потушил сигарету, сложил губы куриной гузкой.

— Ты все-таки хочешь сказать, что против нас работают ксены?

— Ох, да не знаю я теперь, кто против нас работает!.. Но эта дамочка — не Эленор Шепард и вообще не человек! Из ее ран не вытекло ни капли крови. По-моему, это достаточно красноречивый факт…

Рассел молчал, глядя на Калинова с явным подозрением. Как на не уличенного до времени преступника.

— Сдается мне, милый, ты что-то недоговариваешь, — сказал он наконец. — Засажу-ка я тебя под домашний арест. От дела ты пока отстраняешься. Иди к себе в кабинет и носа оттуда не высовывай. Тейлор твой я дам команду отключить. Полагаю, к вечеру медики разберутся, человек или ксен была эта твоя Эленор Шепард.

К двадцати двум часам Калинов окончательно решил, что шеф забыл о нем.

Когда днем после разговора с Расселом он зашел к себе в кабинет, он думал, что шеф просто пошутил. Не было еще случая, чтобы Рассел сажал кого-либо из своих подчиненных под арест. Конечно, необходимость иногда появлялась — все кругом люди, бывают и нарушения, — но Рассел всячески защищал своих ребят и старался вывести их из-под удара. Поэтому Калинов и подумал о его последних словах как о шутке.

Однако, едва он зашел к себе, за спиной легонько щелкнул замок. Калинов дернул дверь и понял, что его заперли. Для интереса он набрал привычный код, но дверь не открылась: по-видимому, код уже сменили. Тогда он бросился к тейлору. Тот был мертв.

«Ну и прах с вами, — подумал Калинов. — Надоели мне ваши веселые игры!..»

Он опустил из стены тахту и разлегся, решив, что арест надолго не затянется. Но тут дверь отворилась, и в кабинет вошел Милбери.

— Рассел велел, чтобы вы сдали оружие.

— Даже так?! — Калинов сел. — Ну и ради бога! Милбери забрал парализатор и кобуру с пистолетом.

— Вы не обижайтесь, шеф. Ваш рассказ и вправду выглядит странным. Да и шуму получилось слишком много. Надо разобраться.

— Разбирайтесь, — равнодушно сказал Калинов, снова лег и отвернулся к стене.

Милбери виновато хмыкнул, постоял некоторое время и, ничего больше не добавив, вышел. Снова легонько щелкнул замок.

И вот разбор, похоже, затянулся. Калинов успел поспать, в девятнадцать часов поужинал — рисивер заблокировали частично, и он смог заказать по сети «Сэплай» ужин, — потом еще немного поспал. Потом пожалел, что его не посадили под настоящий домашний арест. Домой он мог бы пригласить Марину, и, если бы она пришла, они бы очень мило побеседовали. А вдруг бы она осталась ночевать!.. Тут он помотал головой: мысль была не слишком своевременная. Но от несвоевременности она не стала менее приятной.

В двадцать два часа ожил тейлор. От неожиданности Калинов вздрогнул: он уже думал, что теперь о нем вспомнят только утром. Он подошел к столу.

Звонил Рассел.

— Я от медиков.

— И что они выяснили? — вскинулся Калинов.

— Странные вещи… Твоя дамочка — все-таки человек, но это не самое удивительное. Удивительнее другое… Медицина утверждает, что выстрелы из парализатора и из пистолета были произведены по трупу. Эленор Шепард была мертва к этому моменту уже как минимум сутки.

У Калинова отвалилась челюсть.

— Это не все, — сказал Рассел. — Врачи обнаружили, что выстрелы из пистолета произведены серебряными пулями. Это верно?

— Верно. Я и в самом деле стрелял ими.

— Но как ты догадался, что они помогут?

— Я не догадывался. Просто на всякий случай… Довгошей вчера сказал, что на привидения надо ходить с другим оружием. Вот мне и пришло в голову, что серебряные пули могут оказаться тем самым оружием.

Рассел внимательно посмотрел ему в глаза:

— Ладно, я освобождаю тебя из-под ареста. Сейчас сообщу Милбери, чтобы тебя выпустил. Оставайся на месте, нам нужно будет поговорить… Похоже, ты прав: против нас действительно работают не люди.

— А я что говорил! — воскликнул Калинов. И осекся: не стоило сейчас так сильно выражать свои эмоции.

Рассел кивнул и отключился. Через пять минут щелкнул замок и на пороге возник улыбающийся Милбери:

— Получен приказ, шеф, освободить вас из-под ареста.

— Я не сомневался, что так оно и будет! — сказал Калинов, и в голосе его проскользнула нотка самодовольства. — Разве я похож на убийцу?

— Однако этим арестом Рассел спас вас от массы любопытных людей, — сказал Милбери, выкладывая на стол парализатор и пистолет. — Приказано также немедленно вернуть вам оружие.

Калинов ласково погладил вороненый ствол:

— Спаситель ты мой!

Он вытащил из рукоятки магазин, пересчитал патроны. Достал из ящика стола три новых и вставил в магазин.

— Как видишь, моя мысль оказалась верной… Но не можешь ли найти мне что-нибудь посерьезней? Под мою ответственность.

— Зачем? — удивился Милбери.

— Пригодится!.. Или ты думаешь, теперь они оставят меня в покое? Черта с два! Со вчерашнего вечера к Крылову у них путь только через Калинова.

Милбери задумался, потом кивнул:

— Найдем.

— Что бы я без тебя делал! — Калинов положил оружие в стол. — Ночевать буду здесь: шеф еще собирался появиться. Засада в порядке?

— В порядке. Никаких признаков незваных гостей.

— Придут. Нет у них другого пути!

Милбери отправился к себе. Калинов походил по коридору, разминая мышцы, затем вернулся в кабинет и присел на тахту. Надо дожидаться Рассела. Впрочем, домой все равно не хочется. Нечего ему дома делать. Вот если бы там его ждала Марина!.. Или хотя бы Виточка…

И тут началось.

Из углов кабинета потянулись тонкие струи серого тумана. Калинову в голову пришла дикая мысль, что его хотят отравить. Впрочем, он тут же отбросил ее: мысль действительно была слишком дикой для того, чтобы оказаться правильной. Серые струи медленно вытянулись в центр кабинета, к светильнику, и затеяли вокруг него странный танец. В помещении потемнело. Как перед грозой.

Калинов вздохнул: ставшая привычной за последние дни чертовщина продолжалась, и он был готов к чему угодно.

Светильник погас окончательно, но темнота не наступила: серый туман начал слегка светиться и мерцать. Струи собрались в облако, облако приняло форму идеального шара и неторопливо двинулось к Калинову.

«Ну вот и гости, — подумал он. — Рановато, конечно, я не очень готов, но, может, это и к лучшему. С подготовленным человеком разговаривают иначе, чем с захваченным врасплох да еще и безоружным… Пойдем же вам навстречу!»

Он лег на тахту, расслабился и стал ждать дальнейшего развития событий.

Мерцающий шар приблизился, неторопливо окутал лежащего человека, и Калинов вдруг почувствовал, как некая сила подняла его над тахтой и мягко потащила вверх, к потолку. Попробовал шевельнуться и не сумел: тело словно залили чем-то очень похожим на желе. Дышать он тоже не мог, но — к его удивлению — удушье не наступало. И он успокоился, перестал дергаться. Что бы ни происходило, от него, похоже, все равно ничего не зависит…

Движение по-прежнему представлялось вестибулярному аппарату как подъем, и было непонятно, почему Калинов и окружающее его вязкое нечто до сих пор не расползлись по потолку.

Так продолжалось некоторое время, а потом век тор направления пропал, и Калинов повис в сером пространстве. Он догадывался, что движение не прекратилось, просто оно стало равномерно-прямо линейным и потому неощутимым. Понятие верха и низа полностью исчезло, окружающий его со всех сторон туман был абсолютно недвижим, и Калинов быстро потерял ощущение реальности. Чувство времени пропало еще раньше, и он уже не понимал, давно ли начали происходить с ним эти пертурбации: час, неделю или месяц назад. Он словно растворялся в тумане, туман будто пил его мысли и душу, пил не глотками, а медленным, непрерывным потоком. Постепенно вслед за чувствами испарились куда-то желания, ушли вера, надежда и любовь, полностью растворился страх, и только любопытство не сдавалось, оно дрожащей искоркой билось где-то глубоко в мозгу, убегало от объятий уверенного в себе равнодушия, медленно опутывавшего Калинова, и не давало ни заснуть, ни отключиться, ни умереть. Словно отягощенная грузом вины совесть…

Так и висел Калинов — неизвестно где, неизвестно сколь долго и неизвестно с какой целью. Однажды ему показалось, будто сквозь мерцающий туман проглянулись какие-то пятна, но тут он вспомнил, что когда в самом начале, еще на тахте, туман окутал его, он закрыл глаза. А поскольку открыть он их не мог, то, стало быть, и видеть ничего не может. И тут же пятна исчезли. Но зато неизвестно откуда вдруг донесся голос, странно-знакомый и в то же время чужой, замогильно-холодный.

— Не бойся, не бойся, — вещал голос, и Калинов совершенно не мог понять: то ли он в самом деле слышит звуки, то ли это порождение его сворачивающего с колеи рассудка.

А потом и голос исчез. И вообще все исчезло. Не было и самого Калинова, и он упорно пытался сообразить, откуда к нему — и куда, если его нет? — пришло понимание, что его нет. Так продолжалось бес конечно долго, а потом его отсутствующее сердце вдруг трепыхнулось, в него ворвалась вся безграничная Вселенная: мириады взрывающихся и гаснущих солнц, неисчислимые количества рождающихся и умирающих живых существ, бездонные океаны чувств и желаний… Вселенная рвала его на куски, и он испытывал ни с чем не сравнимые боль и наслаждение, и этого не выдержало даже любопытство. Вечность вошла в Калинова, и он последней тухнущей искоркой разума понял, что умер…

…Безысходный мрак длился миллиарды миллиардов лет, бог знает, сколько раз за это время погибла и вновь родилась Вселенная, но наконец перед ним забрезжил рассвет, и он почувствовал, что может открыть глаза. И открыл их…

Он лежал на спине. Над ним распахнулось низ кое небо неопределенного цвета. Он вздохнул и сел. Перед глазами расстилалась странная равнина, абсолютно ровная — ни холмика, ни ямочки! — и унылая — ни деревца, ни кустика! Странный мир не имел горизонта, и глазу не на чем было остановиться. Потом справа что-то шевельнулось, и Калинов повернул голову. В двух шагах от него стояло — а может, сидело или лежало, так как ног не было видно, — существо неопределенной формы. Калинов не знал почему, но он сразу почувствовал: это абсолютно чуждое ему существо.

— Здравствуй! — раздался в мозгу Калинова странный, лишенный всякой индивидуальности голос, монотонный и невзрачный. — Ты не боишься?

Калинов помотал головой, потом спохватился и сказал:

— Я не боюсь. Здравствуй!

— Ты извини, что мы поступили таким образом, но нам надо с тобой поговорить, а нашего агента ты уничтожил.

— Я сожалею об этом. — Калинов встал, но по том понял, что Абсолютно Чуждому Существу все равно, какое положение в пространстве он занимает, и сел. — Мной руководил страх.

— Мы понимаем. — Абсолютно Чуждое Существо теперь было неподвижно. Словно восковая фигура. — Мы приносим тебе извинения за отрицательные эмоции, которые ты вынужден был испытать.

— Ну что вы! — Калинов мысленно шаркнул ножкой. — Я испытал и положительные эмоции.

— Нашей заслуги в этом нет. Действия, связанные с продолжением рода, были инициативой самого агента.

— Кто вы? Ксены? — Калинов вдруг осознал, что не испытывает никакого страха. Более того, даже удивляться он почему-то не удивляется. Как будто встреча с Абсолютно Чуждым Существом — привычное для него событие. — И где это я нахожусь?

Он огляделся. Равнина по-прежнему подавляла пустынностью. Солнце отсутствовало, и было совершенно непонятно, откуда берется в этом мире свет. Во всяком случае, не с неба. Более того, само небо казалось искусственным. Словно нарисованная театральная декорация, подсвеченная неизвестно где расположенными, скрытыми от глаз софитами.

— Нам бы не хотелось говорить об этом, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Мы не из вашего мира — это все, что может быть тебе известно.

— Значит, вы — ксены… — Калинов вновь попытался удивиться. И вновь ничего не получилось. — А что это за планета?

— Это не планета. Это место встреч и разговоров.

— Как вы меня сюда доставили?

— Ты не поражен. Это хорошо. Тем легче нам будет общаться… К сожалению, мы не можем объяснить, как тебя сюда доставили: в твоем языке для этого нет понятий.

«Вот это да, — наконец-то удивился Калинов. — Кажется, цивилизация Земли находится на достаточно высоком уровне развития. Звезд мы, правда, еще не достигли, но уже разрабатываются принципиально новые модели джамп-генераторов, которые позволят использовать прокол нуль-пространства космическим кораблям, и тогда до чужих миров будет рукой подать. А уж к встрече с ксенами-то мы психологически давно готовы. Всякий, кому хватило ума окончить начальную школу, имеет представление о неизбежности их существования. Впрочем, ладно…»

— Хорошо, — сказал он. — Допустим, я не пойму… Но вы, кажется, тоже не понимаете, что для контактов должны использоваться не такие агенты. Или вы полагаете, я — некрофил?

— Это была наша ошибка, — проговорило Абсолютно Чуждое Существо и в первый раз шевельнулось: словно рябь прошла по его телу. — Но мы не можем управлять существом с нормальным уровнем энтропии. Для тебя это выглядело бы аморальным и не давало бы нам гарантий доброй воли.

— И вы полагали, что агент такого рода обеспечит вам мою добрую волю?! У вас оригинальные представления о человеческих понятиях морали и доброй воли. Похоже, вы не гуманоиды…

— Да, мы не гуманоиды, но имеем достаточное представление о гуманоидах… Мы признаем, что ошибались.

«Вы не просто ошибались, — сказал себе Калинов. — Вы, похоже, не прочь еще и обмануть. Меня, например…»

— Так чему же я обязан свиданием с вами? — спросил он.

— Мы бы хотели, чтобы ты поспособствовал решению одной очень сложной для нас проблемы. Речь пойдет о жителе Земли, который носит имя Игорь Крылов.

«Как я и предполагал», — подумал Калинов.

— Мы бы хотели забрать его с вашей планеты, — продолжило Абсолютно Чуждое Существо. — Он нам чрезвычайно необходим!

— Чем же я могу поспособствовать?

— Нам известно, что ты помог ему скрыться от нашего наблюдателя. Нам известно, что ты прячешь его от нас.

— Для чего он вам нужен?

Неподвижное тело собеседника снова покрылось мелкой рябью. Словно ветерок налетел на спокойную поверхность лужи.

— Это мы можем объяснить… Полагаем, тебе известно, что такое эволюция. Полагаем, тебе известно, что в процессе эволюции живые существа в той или иной степени мутируют. Иногда мутации столь велики, что организм приобретает некоторые возможности, не свойственные большинству особей данного вида. Землянин Крылов является именно таким мутантом.

— Ну и что? — сказал Калинов. — Разве этот факт не является нашим внутренним делом? Разве мы сами не, способны осмыслить его?

— Мы не поведали тебе главного. Возможности, приобретаемые организмом в результате мутации, не всегда безопасны для обычных особей вида. В случае с Крыловым мы имеем как раз такое положение: он опасен для всех остальных землян.

— В чем же заключается его опасность?

— Он дает возможность тем, кто ему близок, не умирать.

«Вот так номер, — поразился Калинов. — По-вашему, это ему я обязан своей второй жизнью?!»

— Какая же здесь опасность? — сказал он.

— Опасность мала, когда Второй-Раз-Живущий один и никто из окружающих не знает об этом. Опасность растет с увеличением количества таких людей и распространением информации о них среди окружающих. Это неизбежно вызывает нарушения в развитии социума, неприязнь, вспышки насилия и общественные конфликты.

Калинов вспомнил ту ненависть, с какой смотрел на него со смертного одра Дин Паркер, и представил себе, как бы он отнесся к таким полубессмертным, будучи обыкновенным человеком. Ему стало нехорошо. Это как раз был бы материал для отдела аномалий Социологической комиссии…

— И вы, стало быть, решили избавить нас от подобной напасти?

— Мы слышим в твоем голосе сомнение… Ты, наверное, думаешь, что мы сами хотели бы использовать Крылова для цели продления своей жизни… Нам это не нужно. Мы живем столь долго, что, с точки зрения землян, практически бессмертны. У нас другой принцип обеспечения жизнедеятельности организма… Собственно, как об организмах, о нас и говорить неправильно.

— То есть вы совершаете избавление Земли от Крылова с позиций чистого альтруизма? — спросил Калинов с сарказмом.

— Мы снова слышим в твоем голосе сомнение… Ты прав. Конечно, Крылов необходим нам. Некоторые его возможности, бесполезные для землян, могут принести большую пользу нам. Поэтому об альтруизме речь не идет. Мы совершаем взаимовыгодную сделку: избавляем вас от опасности и извлекаем пользу из возможностей мутанта.

— А каковы его другие возможности?

— Мы бы не хотели о них говорить. В твоем языке нет для этого понятий.

«Заладила сорока Якова», — подумал Калинов.

— Хорошо, — сказал он. — Мне ясны ваши желания, и я нахожу их довольно обоснованными, но… — Он сделал паузу. — Но прежде чем принять решение, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Задавай. Мы скажем все, что ты сможешь понять.

— Я хотел бы знать, имеете ли вы отношение к гибели космонавтов — друзей Крылова?

— Гибели не было. Они живы. Мы забрали их к себе.

— А трупы?

— Это не то, что ты называешь трупами. Это муляжи их тел. Нам не хотелось, чтобы люди исчезли бесследно. Память о сенсации — не память о человеке… Кстати, теперь ты можешь представить себе другие возможности землянина Крылова. Один из его друзей силой собственной мысли сумел произвести ядерный взрыв в атмосфере планеты, вблизи которой он находился.

«Случай с «Посейдоном», — вспомнил Калинов.

— Понятно, — сказал он. — Еще вопрос. Почему вы не можете забрать к себе Крылова таким же образом, как забрали меня?

— Хороший вопрос, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Дело в том, что нам не позволяют этого некоторые возможности, которыми обладает землянин Крылов.

— Но вам не помешали возможности его друзей!

— У них несколько разные возможности. Возможности землянина Крылова шире возможностей его друзей… Для того чтобы изъять его, нам нужен с ним близкий контакт. Близкого контакта достичь не удавалось.

— Из этого я делаю вывод, — сказал Калинов, — что у вас нет джамп-генераторов.

— Ты прав. Мы не пользуемся нуль-пространственным проколом. У нас другая технология передвижения во Вселенной. Объяснения ее тебе будут непонятны.

— Экий же я невежда! — сказал Калинов. — Но не буду расстраиваться. Ведь вы, такие высокоразвитые и образованные, тоже совершили ошибки. По вашему же признанию…

— Да, в спешке мы совершили несколько ошибок. Ошиблись с агентом, работающим с тобой…

— Вот-вот. И что-то у вас не срослось в работе с Бойлем. Все-таки гибель космического корабля — это несколько шумно для подмены человека муляжом…

— Там мы тоже ошиблись, — согласился собеседник.

Калинов с трудом сдерживал нарастающее удовольствие.

— Вы тут упомянули о спешке, — заметил он. — Вот и объясните, что это за спешка у вас, у бессмертных. Ваша агентесса заявила мне, что Крылов должен умереть до субботы… Почему вам необходимо, как вы выражаетесь, изъять Крылова до субботы?

Тут он впервые не получил мгновенного ответа. Абсолютно Чуждое Существо словно задумалось. Или с кем-то посовещалось. Потом Калинов услышал:

— Ты не утратил логики и умения мыслить… Дело в том, что у нас есть враги, преследующие на вашей планете те же цели. Они тоже охотятся за вашими мутантами. Потому мы и спешим.

Калинов мысленно улыбнулся: происходящее все больше напоминало ему сцену из плохонького фантастического боевичка.

— Стало быть, это они преследовали Крылова по всей планете? И это их представитель пытался по ошибке убить меня?

— Да, — сказало Абсолютно Чуждое Существо. — Ты прав.

Калинов встал.

— Я прав, — сказал он. — Я не утратил логики и умения мыслить. И поэтому я нахожу в ваших объяснениях массу несуразностей. Хотя бы такой факт… Вы сказали, что вы не гуманоиды и не организмы. Вы же сказали, что управляли агентом, работающим со мной… Вернее, агентессой, потому что это женщина. Интересно, есть ли у вас понятие о женщине?.. Думаю, нет. Так пусть мне объяснят, каким образом не гуманоид может управлять агентессой в действиях, связанных у нас с продолжением рода, так, что она не совершает при этом ни одной ошибки!

«И плевать, что я не помню всей ночи, — подумал он. — Главное, я помню главное».

Впервые Абсолютно Чуждое Существо ему не ответило.

— Я мог бы привести еще примеры, разрушающие вашу версию, — сказал Калинов, — но не буду. И без того все понятно…

— Позволь… Ты полагаешь, мы говорим тебе не правду. Мы не можем говорить неправду, ведь мы не гуманоиды.

— Все это не имеет значения, — сказал Калинов. — Вы можете быть гуманоидами и не гуманоидами, вы можете говорить правду и не говорить ее… Значение имеет лишь одно: я вам не верю, и потому наша сделка не состоится!

И Абсолютно Чуждое Существо исчезло. Мгновением позже исчез и весь этот мир. Калинов забыл обо всем, что несколько секунд назад происходило с ним, и снова умер.

Когда он пришел в себя, ему представилось, что он проснулся. Спал, спал и проснулся. А в том, что человек ничего не помнит из того, что ему только что снилось, ведь нет ничего сверхъестественного — это же случается так часто. Он открыл глаза и обнаружил себя лежащим на койке. Взгляд уперся в стену, на стене была нацарапана надпись: «Я здесь спал много ночей. Один. А ты?» Такую надпись он видел когда-то в одной из трех камер изолятора, оборудованного в подвале здания Социологической комиссии. Он подтянул к лицу левую руку и посмотрел на часы. Усилие оказалось тщетным: часы на руке отсутствовали. Он напряг память, но так и не вспомнил, когда их успели отобрать. Голова казалась чугунно-тяжелой, как бывает после сна на закате солнца.

Сзади кто-то легонько кашлянул. Калинов перевернулся на другой бок и обнаружил в камере еще одного человека. На стуле за столиком сидел мужчина. Калинов сразу его узнал: это был Кирилл Назаров — убийца из засады, отец Игоря Крылова. Калинов с трудом подавил вздох безысходности. Чертовщина продолжалась.

Назаров снова кашлянул и сказал:

— А я к вам, Александр Петрович!

— У меня сейчас не приемные часы. — Калинов сел на койке, свесив ноги.

Назаров не улыбнулся. Он сидел в напряженной позе, вытянув шею, и смотрел на Калинова с испугом и ожиданием.

— Вы не имеете права здесь находиться, — сказал Калинов. — Что за безобразие?.. Вас нет! Вы умерли двадцать лет назад, и уже двадцать лет ваше тело покоится на кладбище!

Назаров кивнул и с отчаянием воскликнул:

— Вот именно, Александр Петрович, вот именно!.. Тело-то покоится… Да только не все так просто!

Калинов закрыл глаза и осторожно помассировал указательными пальцами виски.

— Уходите! Вы мне пригрезились.

— Ах, Александр Петрович! — вскричал Назаров с горечью. — В том-то и проблема, что я не могу уйти!.. Я — Забытый!

— Тс-с-с! — Калинов приложил палец к губам и воровато оглянулся. — Зачем вы так орете?! Услышит охрана, заглянет в камеру. Придется идти к психиатру ни в чем не повинным людям.

Назаров быстро-быстро закивал и прошептал:

— Да, вы правы, надо тише, тише. Мне совсем ни к чему, чтобы меня здесь кто-нибудь увидел!

— А мне, значит, можно? — сказал с усмешкой Калинов.

— Так ведь к вам я по делу! — Назаров в первый раз несмело улыбнулся. — Не может же решать деловые вопросы бестелесная тень!

— Это вы меня имеете в виду?

— Что вы, право! — испугался Назаров. — Исключительно себя… Ведь вы пока живы. — «Пока» прозвучало со странной интонацией — не то с угрозой, не то с горечью.

Калинов встал, подошел к собеседнику и осторожно коснулся его плеча. Удовлетворенно хрюкнул: на стуле сидела отнюдь не «бестелесная тень».

— А вот если бы мы, скажем, принялись с вами драться?..

— Нет, — сказал Назаров. — Драться я с вами не могу!

«Сейчас разберемся, — подумал Калинов, — кто вы такой на самом деле». Он коротко, без замаха, ударил собеседников подбородок. И едва удержал равновесие: кулак пролетел сквозь физиономию Назарова.

— Ай-яй-яй, Александр Петрович! — сказал тот. — Фома вы неверующий!.. Я же сказал вам, что давно умер!

— Это я вам сказал, а не вы мне! — Калинов вернулся обратно на койку.

— Ладно, — примирительно начал Назаров. — Умершие на живых не обижаются… — Он вдруг упал перед Калиновым на колени и взмолился: — Отдай те мне моего сына!

— Зачем умершему живой? — Калинов поморщился: мужчина, стоящий на коленях, вызывал у него чувство брезгливости.

Впрочем, Назаров уже взял себя в руки. Он встал, отряхнул брюки и сел на стул. Калинов вдруг ощутил в себе дикое желание предложить ему сигарету. И самому закурить. Как в первой жизни…

— Так зачем вам Игорь?

— Да-да, Игорь, — пробормотал Назаров. — Игорь… Боюсь, вы мне просто не поверите.

— Отчего же? Попытайтесь объяснить — может, и поверю… Смотря каким образом все сплетете.

— Ну зачем же так? — Назаров пошевелил в воз духе пальцами правой руки, словно стремился поймать нечто неуловимое. — Впрочем, попытаюсь. — Он сел поудобнее и в упор посмотрел на Калинова. — Разговор наш получится несколько странным, но вы не удивляйтесь.

— За последние дни я потерял всякую способность чему-либо удивляться.

— Что ж, тем проще мне будет давать объяснения… Дело в том, что в момент смерти умирает только тело человека. Надеюсь, вы не будете возражать против подобного утверждения?

— Не буду, — согласился Калинов. — Я пока еще не умирал, откуда мне знать!

И тут же вспомнил: умирал. Тогда, во сне, десять лет назад, незадолго перед рождением Сельмы.

— Так вот… Умершее тело хоронят или сжигают, а некая субстанция, которую называют душой и которая и является собственно человеком, остается. Дальнейшая судьба души зависит от близких умершему людей. Если усопшего помнят, душа его спокойно уходит, если же он забыт, душа остается в этом мире навсегда и обречена на вечную маету… Как вы относитесь к такой информации?

— Не скажу, что все это мне известно, но, во вся ком случае, вы не сообщили ничего такого, во что я бы не мог поверить.

— Прекрасно, — обрадовался Назаров и продолжал: — Забытые души бродят по Земле, стучатся в сны Забывших. Стучатся и не могут достучаться. В свою очередь, Забывшие, когда наступает их черед умирать, оказываются в такой же ситуации. Их души тоже не могут уйти и навсегда остаются в этом мире. Так множится зло. Словно цепная реакция…

— Простите, — сказал Калинов, — но вы не можете пожаловаться на беспамятство близких. Насколько я знаю, ваша… э-э… жена, что ли?.. Лидия Крылова, родившая от вас сына, до самой смерти вас не забудет. Что-то в вашем рассказе не связывается.

— Вы правы. Я не сказал, что главную роль здесь играют дети Забытого. Душа уходит, если умершего помнят дети.

Калинов покачал головой:

— Пожалуй, Игорь действительно вас не помнит. По его рассказам, он сын некоего героя, доблестно погибшего в Космосе незадолго до его рождения.

— Да уж! — Назаров горестно вздохнул. — Эта дурочка, надо думать, приложила максимум усилий, чтобы мальчик не имел обо мне никакого представления.

— Полагаю, она не одна виновата в этом.

— Вы правы, — сказал с горечью Назаров. — Я и сам во многом виноват. Если бы я знал!..

— Вам было удобно жить, ничего не зная. Потому вы знать ни о чем и не хотели…

— Вот я и наказан за свою глупость! А теперь еще и своего сына убить должен…

— Зачем? — флегматично спросил Калинов. «Кажется, мы подходим к главному», — поду мал он.

— Дело в том, что если Забытая душа убьет Забывшего, она сможет уйти. И душа Забывшего тоже уйдет. Все оказалось бы проще, кабы Игорь имел своих детей. Если бы они его не забыли, мне следовало бы только дождаться его естественной смерти, и память внуков освободила бы нас обоих. А так и я, и его душа обречены на вечную неприкаянность. В общем, считайте, я наказан дважды.

— Я бы наказал вас еще больше… — начал Кали нов и осекся, поняв: все, что он собирается сказать, будет слишком безжалостным.

— Вы вполне можете меня наказать… Не пускайте отца к сыну, и наказание станет бессрочным. Но этим же вы накажете и самого Игоря. Он, правда, об этом знать не будет. Но позднее, после своей смерти, все равно узнает…

— Это вы преследовали его в последние дни?

— Да, я.

— А с его друзьями такая же ситуация? Кажется, Назаров удивился:

— О его друзьях не знаю, я с ними незнаком… А что с ними такое?

— Ну, не знаете и не знайте. Для вашего случая это абсолютно неважно. Экая вы любопытная душа!

— Души как люди, — сказал Назаров. — Они любопытны или равнодушны, веселы или грустны… Вернее, это люди как души. Психологически я не слишком отличаюсь от человека по имени Кирилл Назаров.

— Но все-таки отличаетесь?

— Конечно! Перспектива «вечной жизни» меняет душу. С вашей точки зрения, я вот вполне готов совершить убийство.

— А с вашей?

Назаров невесело улыбнулся:

— С точки зрения Забытого, лишение жизни Забывшего убийством не является. Естественно, в человеческом понимании этого термина… Лишение жизни Забывшего — всего лишь наказание Забытого, но одновременно и освобождение для них обоих… Впрочем, я это, кажется, уже говорил… К тому же, кроме своего несчастного ребенка, Забытый убить больше никого не способен.

— То есть для меня вы безопасны?

— Разумеется, — сказал Назаров и продолжил: — А так как в лишении жизни Забывшего нет никакого насилия, то и квалифицировать это событие как преступление вы не можете.

— Как же это можно — лишить человека жизни без насилия?

— К сожалению, я не сумею вам объяснить. Живой этого не поймет.

«В твоем языке нет понятий, — вспомнил вдруг Калинов. — Где я это слышал?»

Он напряг память, мысленно произнес фразу несколько раз, покатал ее на языке, но из памяти ни чего больше не выплыло. Тогда он встал и прошелся по камере. Подошел к двери, прислушался. За дверью было тихо, по-видимому, стояла ночь. Назаров смотрел на него с надеждой.

— Неужели у вас нет других детей? — спросил Калинов. — Наверное, ведь все равно, какого ребенка вам надо убить?.. Что-то здесь не стыкуется в ваших объяснениях.

Назаров опять невесело улыбнулся:

— Мне приходилось спать со многими женщинами, но они не были такими дурами, как Лидка. Во всяком случае, если бы они родили от меня, я бы сейчас об этом знал. У душ существует некое… чутье, что ли, на своих детей. Я не могу вам этого объяснить.

«В твоем языке нет понятий», — снова вспомнил Калинов.

— Однако дисивер способен вас обмануть.

— Вы имеете в виду то, что я принял вас за Игоря?.. Да, по-видимому, способен. Я незнаком с его устройством.

Калинов сел на койку и задумался. Назаров терпеливо ждал, опустив глаза.

— И, стало быть, вы тогда были способны убить меня? — сказал вдруг Калинов.

— Нет! Не способен!

— А мне показалось, что способны!

— Я вижу, вы мне не верите, — обиделся Назаров. — Но мне нечего больше добавить. Это человек может предоставить доказательства, а у нас, у душ, все так нематериально…

— Скажите, — перебил его Калинов, — а дьявол существует на самом деле или нет?

— Какой дьявол? — изумился Назаров.

— Обыкновенный: с рогами, с копытами, с хвостом… И чтобы серой пахло… И чтобы ему можно было продать душу.

Назаров ответил не сразу, некоторое время он сидел и молча смотрел на Калинова, словно раздумывая: можно ли открыть этому человечку такую большую тайну, не принесет ли это знание ему вреда. Потом сказал:

— Дьявол в самом человеке, это изнанка человеческой души, если хотите — ее антипод. А душа — не товар, так что продать ее нельзя… Вы узнали от меня что-то новое? — В его улыбке проскользнуло ехидство.

— Да нет. — Калинов вздохнул. — О дьяволе я и сам догадывался. Все было бы слишком просто, если бы он существовал на самом деле. Но людям было бы легче: есть на кого сваливать вину за содеянное!

— Мне кажется, мы отвлеклись, — заметил Назаров.

— Это вам кажется, — сказал Калинов. — Ну да ладно… Одним словом, ваши объяснения не слишком достоверны. Зачем вы пришли ко мне? Ведь я арестован и ничем не могу вам помочь!

— Вам стоит только захотеть мне помочь…

— Но почему я должен захотеть?

— А мои объяснения…

Ваши объяснения ничего не объясняют. Если бы все происходило так, как вы говорите, Земля была бы переполнена миллиардами неприкаянных душ. Шагу было бы негде ступить… Назаров вздохнул:

— Эх, Александр Петрович, Александр Петрович, да она и так ими переполнена. Неужели вы не чувствуете тревоги, которая висит в воздухе? Неужели вы не ощущаете напряжения и непонятной тоски?.. А ведь это все из-за нас, из-за неприкаянных душ. Сколько убитых, о которых ничего не знают их собственные дети, сколько таких детей, сколько умерших — пусть даже и естественной смертью! — стариков, забытых и заброшенных! И, как правило, за каждым из них целая цепочка неприкаянных. Сколько их прошло за эти тысячелетия по Земле?! Вы правы: планета переполнена ими и шагу ступить негде… И вы думаете, это может продолжаться бес конечно? Человечество будет плодить беспамятство и спокойно развиваться дальше? Нет, уже сейчас на каждого живущего давит груз неприкаянных душ… Рано или поздно Земля не выдержит этой тяжести. Вот тогда и наступит то, о чем говорится в Апокалипсисе… А вы имеете возможность избавить мир сразу от двух таких неприкаянных. Так не берите же грех на душу! — Последние слова Назаров почти вы крикнул.

— Не орите на меня, — сказал Калинов. — Тоже мне, нашел козла отпущения!.. Если все так, как ты рассказываешь, то почему другие Забытые не убивают своих детей, как собираешься это сделать ты. Почему они не облегчают Землю от неприкаянных.

— С чего ты решил, что не облегчают? — Назаров тоже перешел на «ты». — Еще как облегчают. Разве мало происходит таинственных смертей и непонятных исчезновений?.. Но души — всего лишь продолжение их бывших носителей. И как не каждый человек способен убить своего ребенка, так и не каждая душа может совершить такой поступок. Для этого требуется быть сильным. Многие предпочитают освобождению вечную неприкаянность. Это гораздо легче, чем пережить несколько неприятных мгновений!

— Вот то-то и оно! — сказал Калинов. — Ты не ищешь легких путей и готов пережить несколько не приятных мгновений, правда? — Он фыркнул. — Конечно, ты ведь и при жизни думал в первую очередь о своих удобствах. Таким остался и после смерти… Ты верно сказал: души — лишь продолжение бывших носителей. И, видимо, большинство готово нести свой тяжкий крест за те грехи, что совершены при жизни. Их я понимаю. Тебя же — нет. И нечего пугать меня Апокалипсисом! Если господь существует, он сделал эту неприкаянность Забытых их очищением, а очищенный рано или поздно должен обрести покой. Господь милосерден…

— Господь не существует, — сказал устало Назаров. — Это сказочка для дураков… Есть только дух человеческий. А он судит, и его судят не по боговым законам, по человечьим!

— Может, ты и прав, — сказал Калинов. — Может, господь и не существует. Но люди придумали его не от дурости… Господь — тот самый идеал, человек, которому люди стремились поверять свои по ступки и на которого они в конце концов стали бы походить, если бы не были так слабы. Но за слабость ненавидеть нельзя, за слабость можно только жалеть…

— Стало быть, ты и меня должен жалеть!

— А я и жалею, — сказал Калинов. — Ты хочешь выглядеть сильным, но в силе этой ты слаб. Ты считаешь, что пережить несколько неприятных мгновений убийства своего сына — это проявление силы. Черта с два! Вечно нести свой тяжкий крест — вот проявление силы… Избавиться же от него — лишь слабость. Потому я и жалею тебя.

И тут Назаров снова упал перед ним на колени.

— Отдай мне сына, — взмолился он. — Раз ты меня жалеешь, пожалей до конца. Освободи меня от этого груза и подумай о Земле. — В голосе его зазвучала угроза. — О Земле подумай. Апокалипсис — не метафора, он вполне реален.

— Нет, — сказал Калинов. — Я не отдам тебе Игоря. И не потому, что ненавижу тебя. И не потому, что жалею… Все гораздо проще… Ты тут многое мне рассказал. И все вроде бы складно, да не совсем. Ты много говорил о духе человека, и я бы поверил, если бы все ограничивалось только духом. Но в событиях последней недели слишком много материального. Я не верю тебе. Не верю, что ты не имеешь информации о друзьях Игоря. Не верю, что ты не способен был убить меня, когда я выдавал себя за твоего сына. Не верю, что исключительно происками духа можно объяснить аварию с грузовиком, в которой погиб один из друзей Игоря. Наконец, я ни в коей мере не верю, что это дух забрался ко мне в постель.

— В постель обычно забирается тот, кого там ждешь! — с сарказмом сказал Назаров, по-прежнему стоя на коленях. — Что ж, значит, наш с тобой раз говор не получился.

Он вдруг исчез. Не испарился и не растаял, просто в одно мгновение его не стало. И стены камеры вдруг поплыли, покоробились, с хлюпаньем и чмоканьем стали оседать, словно были изготовлены из замороженного и сейчас интенсивно таящего сиропа. А когда начал прогибаться потолок, в памяти Калинова вдруг воскресло Абсолютно Чуждое Существо, всплыла встреча с ним. И Калинов понял, что и тот разговор, и явление к нему души Назарова — звенья одной цепи событий. И раз неизвестным силам, выступающим против него и Игоря, снова не удалось добиться своей цели — значит, надо ждать продолжения. Цепочка лжи не оборвется на разговоре с Назаровым, она неизбежно потянется дальше. И лучше бы всего встретить это продолжение свободным, соответствующим образом вооруженным и готовым на любые провокации.

Стены и потолок по-прежнему оплывали и оседали, камера словно схлопывалась. Так, наверное, схлопывается при рождении Черная Дыра… Кали нов лег на койку и закрыл глаза, чтобы не видеть на двигающийся на него, но по-прежнему светящийся потолок…

На этот раз он сознания не потерял. И не забыл ничего из состоявшихся ранее бесед. Когда койка перестала под ним выгибаться, когда прекратилось вокруг хлюпанье и чмоканье, он немедленно открыл глаза.

Теперь он лежал на полу, но спине было не жестко — наверное, пол был покрыт ковром. Он взглянул по сторонам. Помещение походило на его любимый кабинет. Такой же стол, на столе — тейлор. Перед столом несколько кресел для посетителей. На полу — действительно ковер. И даже рисунок ковра такой же, как в его кабинете. Вот только окон не было, и потому помещение чем-то напоминало схлопнувшуюся несколько секунд назад камеру.

— Все-таки нам пришлось встретиться, — сказал знакомый голос.

Калинов повернул голову. Возле двери стоял он сам, Калинов, но не нынешний, а тот, первый, почетный член, лауреат, кавалер, и прочая, и прочая, и прочая…

— Вставай! Нам есть о чем поговорить.

Он прошел к столу. Калинов сел по-турецки и с удивлением проводил старика глазами.

— Не удивляйся. Я — Суть того человека, что существовал в твоем теле когда-то… На полу сидеть неудобно, садись в кресло!

Калинов поднялся. Ноги были на удивление послушны. Он подошел к столу и сел напротив старика.

— Не удивляйся, — повторил Калинов-Суть. — Все, что тебя здесь окружает, на самом деле не существует. Bee это ты видишь только для того, чтобы чувствовать себя в привычной обстановке. Вроде как на Земле… К сожалению, не могу предложить тебе промочить горло.

— А я что, не на Земле? — спросил Калинов хрипло.

— Не на Земле, — сказал Калинов-Суть, — но пусть тебя это не беспокоит. Ты все поймешь. По степенно. Хотя времени у нас не так уж много, точнее, у тебя времени немного… Поэтому я объясню тебе смысл происходящего. Мне помогут другие. Если будут возникать вопросы — задавай.

— Снова ложь?

— Ты имеешь в виду беседы с Абсолютно Чуждым Существом и Забытым?.. Видишь ли, мы обязаны были попробовать побеседовать с тобой, не раскрывая всей правды. Была надежда, что необычность происходящего выбьет тебя из колеи и лишит — хотя бы временно — умения мыслить логически… Должен признаться, я ошибся: вернувшаяся молодость не изменила тебя в худшую сторону — во всяком случае, в отношении логики мышления… Одним словом, мы будем рассказывать, а верить или нет — твое дело.

— Кто это — вы? — спросил Калинов. — Я никак не могу получить ответ на этот вопрос, хоть и зада вал его уже много раз.

— Мы — Сути… Я уже сказал: ты все поймешь постепенно. Так что пока не перебивай, я начинаю.

Калинов-Суть замолк, посидел немного, собираясь с мыслями, и заговорил:

— Тебе известно такое понятие, как метаморфизм. Тебе известно, что оно довольно широко распространено в биосфере Земли.

Калинов кивнул. Калинов-Суть продолжал:

— Все дело в том, что человек — как носитель Разума — отнюдь не является высшим звеном. Напротив — это всего-навсего начальная стадия в цепи метаморфных превращений. Своего рода головастик или личинка… Наверное, это не очень лестно для самолюбия homo sapiens, но такова истина. Фактически жизнь индивидуума — лишь этап зарождения и, фигурально выражаясь, внутриутробного развития следующей стадии носителя Разума. Мы называем следующую стадию словом «Суть». Стадия эта, в свою очередь, также не является окончательной, и в следующей точке метаморфного превращения возникает нечто, которое мы называем словом «Суперсуть» и имеем о нем такое же представление, какое вы, люди, имеете о нас, — то есть практически не знаем ничего. Известно лишь, что, в отличие от первого метаморфоза, в котором своего рода заготовкой, из коей возникает Суть, является — за редким исключением — один человек, второй метаморфоз происходит с целым сообществом Сутей, в результате чего наблюдается непостижимый для нашего понимания качественный скачок возможностей Разума. Является ли Суперсуть окончательной стадией Развития Разума, нам неизвестно. В принципе, цепочка метаморфных превращений может быть бесконечной, как бесконечна Вселенная, однако все дальнейшие стадии, включая и Суперсуть, — выше нашего понимания… На мой взгляд, я пока не сказал ничего такого, чего бы не мог постичь человек. Калинов недоверчиво улыбнулся и кивнул.

— Теперь вернемся к Сутям, — продолжал собеседник. — Грубо говоря, Суть можно назвать своего рода симбионтом человеческого тела, что, впрочем, далеко от истины, ибо симбиоз — явление, присущее организмам, а Суть организмом не является.

— Я думаю, у людей есть понятие для Сути, — сказал Калинов. — Душа.

— Совершенно справедливо, хотя и не совсем точно, потому что Суть все же более широкое понятие, чем душа, включающее в себя не только внутренний мир человека… Я продолжаю. Таким образом, человек представляет собой систему, объединяющую в себе тело и Суть, однако если тело, в котором отсутствует Суть, — всего лишь несколько десятков килограммов плоти, в которой в лучшем случае еле теплятся биологические процессы, а чаще и вообще мертвой, то Суть без тела — это уже следующая стадия Разума. Отсюда ты понимаешь, что точкой метаморфного превращения «Человек — Суть» является смерть человеческого тела.

— И отлетела душа раба божьего, — проговорил Калинов с грустной улыбкой.

Калинов-Суть пристально посмотрел на него и продолжал:

— После этого «отлета души» и начинает существовать собственно Суть — ментальное образование, не связанное бренной плотью. — Калинов-Суть вдруг всплыл над креслом, но, увидев испуганный взгляд собеседника, сделал вид, будто спохватился, и вернулся обратно. — Извини… Теперь рассмотрим, что происходит, когда Суть освобождается от умершего человеческого тела… Суть покидает Землю и попадает в область существования Сутей, которую — по аналогии с био-, ноо — и прочими сферами — мы с тобой назовем спиритосферой, поскольку эта область ментальной оболочкой окружает Землю. Здесь Суть в процессе своего развития приобретает определенные качества, позволяющие сообществу Сутей превратиться в конце концов в Суперсуть. Между спиритосферой и Сутями в человеческих оболочках существуют определенные связи, которые проявляются в спиритических сеансах, снах и других областях человеческого функционирования.

— Например, у прорицателей и экстрасенсов, — сказал Калинов.

— Совершенно верно. Я очень рад, что ты в своей второй жизни не деградировал. Это дает нам возможность надеяться, что когда-нибудь к нам придет Суть весьма высокого качества… — Калинов-Суть улыбнулся. — Однако эти связи не означают, что спиритосфера пытается как-то воздействовать на жизнь человека. Мы совершенно не заинтересованы в таком воздействии, ибо человеческая жизнь определенным образом отражается на определенных качествах ментального симбионта, а спиритосфере не обходимы самые различные составляющие…

— Однако, — прервал Калинов, — в настоящий момент происходит именно такое воздействие. Я имею в виду нашу с тобой беседу и происшедшие до нее события.

— Ты прав. — Калинов-Суть медленно кивнул. — Однако в данном случае мы не могли поступить иначе, а почему — ты поймешь из дальнейшего моего рассказа.

Калинов молча пожал плечами, но было видно, что его недоверие быстро испаряется.

— Мы полагаем, — продолжал Калинов-Суть, — что в таких связях проявляется деятельность более высокоразвитых стадий Разума — тех же Суперсутей, скажем, — но смысл этой деятельности нам неведом. Во всяком случае, эти связи происходят не по инициативе спиритосферы… Да и с большинством Сутей, связанных живым человеческим телом, мы не в состоянии установить осознанный обеими сторонами контакт. С тобой можем! — быстро добавил он, увидев, что Калинов собирается возразить. Тем не менее Калинов не удержался:

— Что же я за персона такая особенная?! Калинов-Суть улыбнулся:

— Ты персона действительно особенная!.. Дело в том, что иногда — крайне редко! — Суть, развивающийся в человеке, рождает новый Суть, и некоторое время они существуют вместе. Как правило, это приводит к сумасшествию человека-носителя, но в трех случаях — за всю историю человечества! — носитель помолодел и получил возможность прожить вторую жизнь. Первый же Суть покидает обновленное тело в тот момент, когда оно умерло бы, если бы раздвоения не произошло. Третий случай был твоим.

— А два предыдущих?

— Два предыдущих тебе неизвестны. Старики, вернувшиеся в юность, естественно, не распространялись об этом… Так что в летописях информации не найдешь, только в сказках.

— А известны ли причины такого раздвоения?

— Причины связаны с ментальными характеристиками Сутей, проявляющимися на уровне человеческой психики как любовь.

«Значит, я не ошибался в своих теориях, — подумал Калинов. — Вся моя вторая жизнь — это Вита».

— Раздвоение приводит к появлению определенных взаимодействий между двумя Сутями данного человека, — продолжал Калинов-Суть. — В результате таких взаимодействий мы с тобой сейчас и разговариваем.

Ты хочешь сказать, что здесь лишь моя вторая Суть?!

— Второй Суть, — поправил Калинова собеседник. — Конечно. Тело твое на Земле, где и полагается находиться телу. Но и ты должен будешь вернуться обратно. И так для удержания тебя здесь задействована энергия множества Сутей. Более подробно я не могу объяснить, ты не поймешь.

«В твоем языке нет понятий», — вспомнил Калинов, но теперь не обиделся. Он знал, что, когда умрет плоть Калинова и он эту плоть покинет, в его языке появятся все необходимые понятия.

— Скажи мне, первая Суть, когда ты покинула мое тело?

На этот раз Калинов-Суть не стал поправлять собрата.

— Незадолго перед рождением твоей дочери, — сказал он. — В одну из ночей, когда молодое тело человека Калинова спало.

— Мне тогда снилось, будто я умер и поднимаюсь куда-то наверх, а тело осталось на постели.

Калинов-Суть покивал:

— Именно так оно и происходило. Наверное, между нами была тогда еще очень прочная связь, потому что мне казалось, что я никак не могу уйти. Но мы отвлеклись… Остановимся теперь на ментальных характеристиках Сутей. Конечно, эти характеристики не имеют никакого отношения к характеристикам материальных тел, таких, к примеру, как масса объекта или плотность газовой среды. Однако параметры этих характеристик оказывают большое влияние на взаимодействие Сутей в спиритосфере друг с другом, а также на взаимодействие Сутей с окружающим миром — я имею в виду космологическое понятие мира, а не так называемый «мир людей»… Эти характеристики на уровне человеческой психики реализуются в виде эмоций и чувств… Повторяю: на уровне человека, у свободных Сутей ни эмоций, ни чувств нет, их взаимодействие пока выше твоего понимания. Тем не менее существуют две характеристики, смысл которых в определенной степени может быть тобою понят. Назовем их для определенности Белыми и Черными Нитями. Нити способствуют стабилизации системы пространства-времени, которую земляне обозначают понятиями «окружающий мир» или «космос». Отсутствие Нитей приводит систему в неравновесное состояние со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме всего прочего, воздействие этих характеристик на мир постоянно, то есть оно вполне наблюдается уже у Сутей, еще связанных человеческим телом. Как у тебя, например… Остается добавить, что на уровне человеческой психики Черные Нити реализуются как память о родителях, а Белые Нити — как желание воспроизвести потомство. Причем память о родителях должна быть памятью о конкретных людях, а желание воспроизвести потомство должно быть реализовано в интимном контакте с лицом противоположного пола, хотя ребенок может еще и не успеть родиться.

Калинов вздрогнул:

— Иными словами, состояние каждого человека действительно влияет на равновесие мира. — Он посмотрел на Калинова-Суть с недоверием. — Но тогда Земля давно уже должна, как ты говоришь, «прийти в неравновесное состояние со всеми вытекающими отсюда последствиями».

— Ты прав, — сказал Калинов-Суть. — Должна. Каждый новорожденный ребенок — бомба для Солнечной системы. Но для того и существует спиритосфера, чтобы нейтрализовать негативное воздействие на окружающий мир неразвитых Сутей. Если бы не было спиритосферы, Земля давно бы уже сгорела в огне Сверхновой, в которую превратилось бы Солнце. Или вывалилась бы в Черную Дыру… А скорее всего, просто взорвалась бы.

Калинов ошарашено молчал. Все, что он услышал, казалось невозможным и неправдоподобным, но он сразу поверил, окончательно и бесповоротно. Молчал и Калинов-Суть. Наконец Калинов сказал:

— Значит, жизнь человеческая, с точки зрения Сутей, всего лишь обретение ими Белых и Черных Нитей?!

— Да, хотя и не ограничивается этим процессом. Существуют и другие стороны развития, непосильные для твоего понимания… Вот мы и подходим к проблеме твоего друга Игоря Крылова. К сожалению, хотя и не по его вине, Суть Крылова не обладает Нитями. Пока он находится на Земле, это не имеет никакого значения, спиритосфера блокирует его негативное воздействие на пространство-время. Однако наши возможности сильно ограничиваются расстоянием и распространяются только на сто тысяч километров. Как только Крылов уходит хотя бы к Луне, он становится угрозой своим спутникам, Земле, спиритосфере, а в конечном итоге — Разуму в этом уголке Вселенной. Образно говоря, Крылова можно назвать «обрывающим нити стабильности в Солнечной системе».

— Так неужели же нельзя было предусмотреть угрозу заранее?! — воскликнул Калинов. — Неужели нельзя было повлиять на его родителей, на его воспитательный процесс, на его выбор профессии на конец?!

— Нельзя. Мы не вмешиваемся в дела людей. Они и связанные их телами Сути должны развиваться свободно, безо всякого вмешательства. Это один из законов становления Разума. Вмешательство допустимо только в таких вот суперэкстремальных случаях, когда появляется угроза всему Разуму окружающего мира. Кроме того, вмешательство должно быть абсолютно минимальным. В данном конкретном случае самым минимальным вмешательством будет смерть человека по имени Игорь Крылов. Освободившийся Суть попадет к нам, и мы займемся дальнейшей его судьбой… Теперь можешь посидеть, осмыслить все услышанное и потом задать вопросы. — Калинов-Суть встал и направился к двери.

Калинов провожал его глазами. Дверь не открылась. Калинов-Суть просто прошел сквозь нее, как нож сквозь масло. Калинов бросился за ним, но его дверь не выпустила. Тогда он заметался по кабинету, натыкаясь на кресла.

«Боже мой, — думал он. — Как же это?! Неужели ведьма Лидия не могла разобраться в отношениях со своим кретином мужем не в ущерб сыну?.: А стерва Аллочка не могла уговорить Игоря на ребенка? И не прервались бы нити, связывающие поколения!.. Так нет же, одна думала исключительно о собственном уязвленном самолюбии, другой — о жизни без забот, а третья — только о своих вайтлз… Будьте же вы прокляты! Это из-за вас Игорь вырос в мужика, которому лучше всего в одиночестве; это из-за вас не бегают сейчас по Питеру Крылов и Крылова-младшие; это из-за вас Игорю удобнее с сексриплейсером, а не с женщиной в постели… Будьте вы прокляты! Это из-за вас я должен решать проблему, как и друга спасти, и мир не угробить…»

Он наткнулся на какой-то острый угол, зашипел от боли и сразу угомонился. Сел в кресло.

«Ладно, — подумал он, — надо успокоиться. И обмозговать полученную информацию. И получить новую. Чтобы можно было попытаться найти вы ход».

Голова была легкой и свежей. Память работала идеально. Он легко вспоминал все, что говорил Калинов-Суть, — с точностью до фразы. Он шутя восстанавливал в памяти ответные свои реплики. Он без труда понимал, какие следует задавать вопросы, чтобы привести в систему случившееся за последнюю неделю, чтобы связать в одну цепочку все со бытия. И определить свое отношение к происходящему окончательно.

Когда он продумал и запомнил последний вопрос, сквозь закрытую дверь вошел Калинов-Суть, словно только и ждал, когда гость-мученик завершит свои мучения.

Калинов-Суть был не один. Вслед за ним появились — один за другим — Андерсон-Суть, Накаяма-Суть, Бойль-Суть, Формен-Суть, Назаров-Суть. Последней вошла сияющая Нора-Суть. Все расселись по-человечески — в кресла. Трое смотрели на Калинова с полнейшим равнодушием, Бойль-Суть и Формен-Суть — с некоторым интересом, а дама — с откровенным любопытством и удовольствием.

— Не обращай внимания, — сказал Калинов-Суть. — Они еще не полностью избавились от человеческого. А этот, — он указал на Нору-Суть, — еще и сексуальности не лишился. Метаморфоз после освобождения от тела продолжается в течение нескольких дней. Послезавтра он на тебя, как женщина на мужчину, уже не посмотрит. Освобожденные Сути не сексуальны, между ними нет половых отличий. Собственно говоря, они и на людей-то не похожи, и отличия их совсем в других характеристиках, пока недоступных твоему пониманию.

Калинов поморщился. Упоминание о непонятливости в присутствии Норы-Суть ему не понравилось.

— Мы готовы к разговору, — сказал Калинов-Суть.

«Ну что ж, — подумал Калинов, — продолжим вечер вопросов и ответов».

— Хорошо, — сказал он. — Я тоже готов. Вот мой первый вопрос… Какое значение для человека имеет возраст тридцать три года?

Еще не закончившие метаморфоз Сути переглянулись, остальные и глазом не моргнули.

— Грамотный вопрос, — сказал Калинов-Суть. — Тридцать три года — это пограничный рубеж для человека, связанный с развитием его Сутя. В результате определенных процессов Суть приобретает такие характеристики, что его дестабилизирующее влияние становится максимальным, а мы теряем возможность освободить его от тела.

— Другими словами, после того, как человеку исполняется тридцать три, вы уже не можете его убить.

— Можно сказать и так, — согласился Калинов-Суть.

— Теперь мне понятна эта спешка!

— Однако ты должен признать, что мы ждем изменений в человеке до последнего. Освобождение Сутя происходит в последние сутки.

— Да, я заметил. Вот только Формен подвел!

— Мой носитель, — сказал Формен-Суть, — оказался, с вашей точки зрения, слабым человеком и решил не дожидаться.

— Нашей инициативы в его освобождении не было, — добавил Калинов-Суть.

— А каким образом происходит это самое, как вы говорите, освобождение?

— Его способен осуществить Суть любого умершего предка освобождаемого Сутя. Тебя и твоего носителя могу освободить и я. Механизм освобождения, как правило, один и тот же.

— К примеру, удар ножом! — Калинов криво усмехнулся. — Или удушение. — Он посмотрел на Нору-Суть.

— Нет, тело носителя при подобных освобождениях остается неповрежденным. Чаще всего это, выражаясь человеческой терминологией, смерть от разрыва сердца. То, что люди называют «поцелуй бога». На носителей с крепким сердцем воздействуют характеристикой, реализуемой в психике как страх. Крупным параметром. — Калинов-Суть взглянул на непроницаемые лица Сутей Андерсона и Накаямы.

— Интересно, — сказал Калинов. — Судя по вашим разъяснениям, это налаженная технологическая цепочка.

— Нет, освобождения происходят крайне редко.

— Но эта пятерка космонавтов — не первый случай?

— Нет, конечно. Кроме того, угрозу миру несут иногда не только космонавты.

После этой фразы наступила довольно длительная пауза. Калинов ждал, что объяснение будет продолжено.

— Ну хорошо, — сказал он, поняв, что не дождется. — Вы сказали, тело носителя остается неповрежденным. А как же в таком случае с ним? — Калинов кивнул на Бойля-Суть. — От его тела ведь почти ничего не осталось.

— С его носителем ситуация особая. Он покидал планету, а мы не могли этого допустить. Суть не всегда сразу после освобождения уходит в спиритосферу, иногда он некоторое время остается рядом с плотью носителя. Поэтому у нас не было иного вы хода: он мог оказаться на Луне, где мы не смогли бы блокировать его воздействие на пространство-время.

— Что ж, — Калинов покивал, — эти ответы принимаются. Теперь у меня такой вопрос… Является ли наличие в отдельности Белых или Черных Нитей достаточным для исчезновения угрозы дестабилизации?

— Да, вполне. Для того чтобы Суть стал неотвратимой угрозой миру, необходимо, чтобы у него в тридцать три года не было ни Белых, ни Черных Нитей. Достаточно до этого момента появиться тем или другим — и угрозы никогда не будет. К примеру, его носителю, — Калинов-Суть кивнул на Формена-Суть, — достаточно было бы за оставшиеся до дня рождения два месяца сойтись с женщиной и пожелать произвести с нею потомство — и угроза де стабилизации мира тут же исчезла бы. Путь в Космос ему оказался бы навсегда открыт.

«Черт возьми, — подумал Калинов, — а наши умники еще считают, что к звездам должны отправляться исключительно бездетные сироты. Чтобы не было разрыва семейных связей, видите ли… Сами того не желая, готовят нам будущие катастрофы!»

— Судя по предсмертному письму, — сказал он, — Формен о чем-то догадывался…

— Ты прав, — ответил Калинов-Суть. — У его Сутя имелась связь со спиритосферой, правда, очень слабая и непрямая.

— Так неужели вы не могли подсказать ему?!

— Не могли. Человек должен пожелать сам. Если нет глубоко осознанного внутреннего желания, подсказка не поможет. Она будет воспринята как глупое искушение.

Калинов поджал губы. Схема выстраивалась железная. Даже такой факт, как нежелание Зяблика и Аллы иметь детей, укладывался в нее очень четко.

— Ну хорошо, — сказал он. — Положим, такие люди действительно угрожают миру. Но ведь эти… — он запнулся, — носители этих Сутей, — он обвел взглядом знакомые из анкет лица, — уже выходили в Дальний Космос, и ничего не происходило. И Крылов удалялся от Земли…

— Ты ошибаешься, — сказал Калинов-Суть. — Воздействие, хоть и небольшое, было. Когда носитель Накаямы-Суть ходил к внешним планетам, там нечто произошло.

«Ядерный взрыв в атмосфере Урана, — вспомнил Калинов. — Вот оно как?..»

— Я вижу, ты понял, — сказал Калинов-Суть. — Было кое-что и у других.

— И у Крылова?

— Да, и у него.

— Что именно?

— Спроси у него сам… Но и это еще не все. Я уже сказал, что тридцать три года — пограничный рубеж для человека, что Суть, носитель которого перешагнул этот рубеж, меняется качественно и его дестабилизирующее воздействие на мир многократно возрастает. Такова истина…

Калинов покачал головой. Ему стало неуютно от этой истины, и появилось вдруг желание не верить в такую истину. И он старался не отдавать себе отчета, что возникшее неверие — всего лишь реакция на нее, слабая и кратковременная.

— Я бы хотел услышать от каждого из здесь сидящих его историю. Ведь мне все равно придется завершать расследование. Информация пригодится…

Ему показалось, что Калинов-Суть улыбнулся. Но нет, лицо того по-прежнему было непроницаемым.

— Историю их носителей, — поправил Калинов-Суть. — Вряд ли тебе поможет эта информация. Ей просто никто не поверит… Но изволь. — Он посмотрел на Андерсона-Суть.

— Мой носитель умер от страха, когда к нему пришел его дед, которого он не знал так же, как не знал и своего отца, — сказал тот, и ни один мускул не дернулся на его лице.

Что-то в нем было странное, и через мгновение Калинов сообразил, что Андерсон-Суть произнес фразу, не открывая рта.

Наверное, это был незапланированный поступок, потому что наступила пауза, во время которой Калинов-Суть внимательно посмотрел на каждого из присутствующих. Включая и Калинова. Потом заговорил Накаяма-Суть. Рот он открывал, но произнесенная им фраза ничем не отличалась от предыдущей. Ни содержанием, ни тоном.

— А мой носитель решил ускорить события и сделал себе укол, — сказал Формен-Суть и, поскольку еще не совсем обесчеловечился, приподнял слегка брови, отчего его лицо приняло удивленное выражение.

Калинов-Суть посмотрел на следующего.

— С моим носителем особая история, — сказал Бойль-Суть. — Он был самым крепким из всех четверых. К тому же он был лично знаком со своим отцом, хотя и не знал, что это его родитель. В результате их контакт на борту космолета не привел к моему освобождению из тела носителя. Тогда Суть отца был вынужден перехватить управление системами корабля.

— Так вы все-таки способны манипулировать техникой! — воскликнул Калинов.

— Да, способны, — сказал Бойль-Суть. — Но в результате этого манипулирования Суть отца прекратил свое существование. Эмоциональное воздействие на материальные предметы требует слишком большого… от Сутя.

Калинов сообразил, что не услышал какой-то части фразы. Но само словосочетание «эмоциональное воздействие на материальные предметы» оказалось для него настолько неожиданным и странным, что воцарилось долгое молчание.

Потом Калинов-Суть сказал:

— Вот поэтому мы и избегаем ножей и удавок. Увы, истощение Сутя приводит, выражаясь человеческими терминами, к его гибели. Это непоправимо да и спиритосфере обходится слишком дорого.

И опять Калинов ощутил выпадение из фразы какого-то термина. «Они правы, — подумал он, — я действительно не все могу понять». И задал Бойлю-Суть только один вопрос:

— О каком флаттере говорил ваш носитель во время контакта? Аппаратура зафиксировала это слово.

— О флаттере? — Бойль-Суть казался слегка удивленным. — Нет… Скорее всего это было слово «Fater» — по-немецки «отец».

«Действительно, — подумал Калинов. — Эко просто!.. Но мы бы никогда не догадались!» Калинов-Суть посмотрел на Назарова-Суть.

— Мы уже беседовали, — сказал тот. — Чуть ранее. Правда, тогда я играл, но содержание нашего разговора — исключая его эмоциональную окраску и некоторые уже исправленные неточности — эта игра не меняет.

Калинов согласно кивнул, но затем спохватился:

— Нет, у меня есть вопрос… Ведь вы ошиблись, когда приняли за своего сына меня, вооруженного дисивером?

Ответил ему Калинов-Суть:

— Да, он ошибся. Дисивер осуществляет полную ментальную маскировку.

— То есть если Игорь наденет дисивер и замаскируется под другого человека…

— Мы его потеряем.

— И он переживет день рождения? И вы уже не сможете его достать? Ведь он минует рубеж!

— Ты тоже миновал рубеж, однако мы тебя достали, — заметил Калинов-Суть и взглянул на Нору-Суть.

— Мой носитель, — объяснила она, — попросту утонул во время купания.

— Девушка не представляла никакой угрозы миру, — сказал Калинов-Суть. — Обычный несчастный случай… Но ее Суть оказался из числа тех, что способны некоторое время управлять телом своего носителя после его смерти. Таких Сутей немало… А в результате получается явление, называемое землянами «зомбизмом».

— Так вы подослали ко мне зомби?! — воскликнул Калинов.

— Ага! — Нора-Суть радостно кивнула. — И я оказалась единственной женщиной в мире, которая переспала с мужчиной после своей смерти.

— Ты не женщина, — сказал Калинов-Суть. — Пора забыть о мужчинах и человеческих ощущениях… Во всяком случае, — обратился он к Калинову, — ты теперь имеешь представление, как мы можем оказать воздействие и на людей, перешедших пограничный рубеж. К тому же зомбизм не грозит Сутям гибелью. Впрочем, в силу связи между мной и тобой мы можем позволить себе воздействие лишь на твоего носителя.

— Запугиваете? — сказал Калинов. Ему и в самом деле снова стало страшно: он вспомнил мертвые глаза своей любовницы.

— Нет, — ответил Калинов-Суть. — Разъясняем ситуацию. Ты должен нас понять. Мы не можем рисковать судьбами всех людей, живущих на Земле, потому что каждый человек — это минимум один Суть. Не можем мы рисковать и судьбой спиритосферы… В общем, ты должен понять: в руках твоего носителя судьба всего Разума в этом небольшом уголке Вселенной.

И все остальные Сути по очереди повторили: «Ты должен понять».

Потом они встали и исчезли за закрытой дверью. Нора-Суть перед исчезновением бросила на Калинова пристальный взгляд. По-видимому, это был ее последний женский взгляд.

Калинов и Калинов-Суть остались один на один. Сидели молча: говорить, кажется, было больше не о чем. Потом Калинов не удержался и спросил:

— Каковы возможности связи между мной и тобой?

Калинов-Суть как будто поморщился:

— В некоторой степени я способен догадываться о намерениях твоего носителя.

— Ты читаешь его мысли?

— Нет, здесь другие возможности. Когда-нибудь ты о них узнаешь.

— И как скоро?

— Это будет зависеть от поведения твоего носителя при решении соответствующих проблем.

«Запугиваешь, — подумал Калинов. — Будем паинькой — останемся жить, не будем…» А вслух спросил:

— Почему Назаров-Суть в своих вояжах за Крыловым прибег к столь сложным способам перемещения по планете?

— Переход Сутя из спиритосферы в мир людей — очень сложный процесс, отнимающий много энергии и занимающий немало времени. Поэтому, оказавшись на Земле, он был вынужден передвигаться по ней — в определенной степени, — как человек. Словно птица, перелетать с места на место Суть не способен.

— А джамп-кабины?

— Он не мог ими пользоваться в силу ментального характера природы Сутей. Джамп-генератор не переносит в, пространстве Сути, не связанные человеческой плотью. — Калинов-Суть замолк, и снова возникла пауза. Потом он сказал: — Мне кажется, тебе пора возвращаться.

— Так я сейчас в спиритосфере? — спросил Калинов.

— Разумеется, — сказал Калинов-Суть. — Все окружающее тебя сейчас — лишь… имитация.

И снова Калинов не услышал части фразы.

— А ты можешь показать мне ее? — спросил он.

— Что именно? Спиритосферу?

— Да!

— А не страшно?

— Страшно! — признался Калинов. — Но очень хочется.

И кабинет исчез. Распахнулись стены. Вспыхнул за ними серый туман, ухнуло в пустоту сердце, и в мозг Калинова вторглось Нечто. Невообразимо огромное, звездно-горячее, бесконечное в пространстве и вечное во времени. Равнодушное и заинтересованное, доброе и злое, темное и сияющее, оно принялось терзать мозг… И Калинов завопил от ужаса.

Калинов-Суть был внимателен. Снова замкнулся вокруг них кабинет и спрятал Калинова от вселенского страха.

— Я задействовал только часть твоих каналов, — сказал Калинов-Суть, — но, по-моему, тебе и этого вполне хватило.

Калинов содрогнулся. Спиритосфера была хуже любого ксена, более чужая, чем Абсолютно Чуждое Существо. Потому что и любой ксен, и Абсолютно Чуждое Существо были, в представлении Калинова, живыми. Здесь же в душу ему заглянула сама Смерть.

— Мне кажется, теперь тебе информации достаточно, — сказал первый Суть.

Калинова снова окутал серый туман, и он почувствовал, как устремляется вверх. Опять закрыл глаза.

Все повторилось. Снова врывалась в него бесконечная Вселенная, снова он умирал, и снова вползала в его душу Вечность. Но эта бесконечная Вселенная была меньше того Нечто, которое открыл ему Калинов-Суть. И умирал он теперь не до самого конца, и Вечность оказалась короче. И он даже смог сформулировать внятную мысль. «Когда-нибудь я приду в это Нечто, — подумал он, — и оно станет моим». Эта мысль целиком заполнила его, и он купался в ней, пока не почувствовал, что жив.

Глава 5. СИНДРОМ РАССЕЛА

Он открыл глаза. Над ним нависал странный прозрачный потолок, сквозь который лился неяркий свет. Калинов попробовал шевельнуться, и это ему удалось. Однако потребовалось немало времени, чтобы понять, что нависающий над ним потолок — всего лишь колпак реаниматора. А потом он увидел сквозь колпак озабоченное девичье личико. И понял: он в госпитале.

Девичье личико исчезло. Через некоторое время колпак открылся, и Калинов обнаружил вокруг себя группу врачей. Врачи то смотрели на него, то переглядывались друг с другом. Потом включили что-то гудящее. А может быть, гудело у Калинова в голове.

— Давно я тут? — спросил он.

— Вас привезли ночью, — ответил пожилой мужчина. По-видимому, он был здесь главным. — Сей час уже полдень.

— Пятница? Врач кивнул.

— Отлично, — сказал Калинов. — А что со мной было?

— Вы любопытный экземпляр, — сказал с улыбкой врач. — Что-то, весьма похожее на летаргию. Или глубокий коллапс… Почти полное отсутствие пульса и все прочее. Наверное, переутомились. Надо вас подлечить. Да и отдых не помешает.

Гудение исчезло. Калинов попытался сесть на ложе реаниматора. Это ему тоже удалось. Слегка закружилась голова, но и головокружение, подобно гудению, сейчас же исчезло.

— Я рад, доктор, что представляю для вас любопытный экземпляр, — сказал он, отталкивая от себя руки врачей, пытающихся уложить его обратно. — И тем не менее вам придется немедленно связать меня с моим начальством.

— Ну и напугали вы нас, шеф! — Милбери с удовольствием пожал Калинову руку.

Долгая процедура освобождения больного от врачебной опеки осталась позади. С большим скандалом, но выскользнуть из госпиталя все-таки удалось.

— Ночью Рассел заявился к вам — его чуть удар не хватил. Думал, вы покончили с собой!

— Докладывай! — сказал Калинов.

— Сделано много, результатов — ноль… Дежурства в аэропортах у автомат-весов ничего не дали. В засаду к джамп-кабинам никто угодить не пожелал. У Эленор Шепард сестры-близнеца нет. Правда, благодаря нашим запросам тамошние власти на конец обнаружили, что у них пропал труп утонувшей. Никто не имеет ни малейшего понятия, когда это произошло. И каким образом он оказался у нас, тоже никому не известно. Но скандал разгорается: родственники утопленницы предъявили претензии властям.

«Все затихло, — подумал Калинов. — Сути ждут нашей реакции».

— Мне известно, что случилось с Шепард, — сказал он. — Можешь закрывать это направление. Да и все остальные направления тоже!

Милбери присвистнул:

— Это когда же вы успели докопаться до истины? — В голосе его послышался сарказм. — Пока валялись без сознания в госпитале?

— Да, — сказал Калинов, — Много будешь знать — скоро состаришься… Говорю тебе: пора сворачивать расследование! Ставлю финишную задачу… Попытайся отыскать какие-либо странности, связанные с Крыловым!

— Вокруг него в последнее время сплошные странности…

— Меня интересует не последнее время, а его рабочие рейсы во Внеземелье… Странности могут быть самыми невероятными, поэтому фиксируй даже то, что тебе покажется ошибкой. А все остальные на правления расследования сворачивай!

— Но почему?! — Милбери, казалось, готов был заплакать.

— Потому! — веско сказал Калинов. — Я пошел на доклад к Расселу… Кстати, мою вчерашнюю просьбу выполнил?

— Да. Нашел у сумасшедшего английского лорда-коллекционера. У того же…

— Подробности меня нимало не интересуют. Тащи сюда!

Через несколько минут Милбери ввалился в кабинет с большой спортивной сумкой в руках.

— Вот, все на ходу. Лорд очень заботился о нем…

— Хорошо! Пока свободен!

Милбери удалился. Калинов взял сумку, взвесил ее в руке и, удовлетворенно улыбнувшись, поставил в шкаф.

Подал голос тейлор. Калинов включил односторонний видеоканал. Это оказалась Аллочка Крылова. Говорить с ней пока было не о чем. Калинов выключил связь и, собравшись с духом, отправился к Расселу.

— Так, — сказал Рассел. — Любопытную историю ты мне поведал. Значит, причина в безотцовщине?

— Да! — Калинов слышал в голосе шефа явное сомнение и не видел в этом сомнении ничего удивительного: он и сам вряд ли поверил бы в правдивость сей истории, если бы ему рассказал ее кто-нибудь со стороны. — К сожалению, прямых доказательств у меня нет. Все на уровне косвенных.

— Я это заметил… И ты полагаешь, я могу принять решение на основании подобных данных? Привидения, зомби, души… Хорош наборчик!

— Чем богат… Такое уж это дело.

Рассел встал из-за стола и принялся мерить кабинет шагами, потирая пальцами виски. Остановился у окна, глядя куда-то в пространство.

«Жаль шефа, — подумал Калинов. — Попробуй-ка поверить, из-за одного человека, простого космонавта, весь мир висит на волоске… А решение принимать надо… Побывать бы шефу вместо меня в спиритосфере, толку, пожалуй, было бы больше!»

— Значит, говоришь, если ситуация не изменится, после двух часов ночи Земля может попросту взорваться?

— Нет, — сказал Калинов. — Она может взорваться лишь в том случае, если Крылов отправится в Космос.

— А мы ему не дадим!

— Каким образом?

— Мало ли существует способов! Запрет медиков, к примеру…

Калинов пожал плечами:

— Это задача несложная… Только как мы гарантируем Сутям, что он никогда не выйдет в Космос?

— Предположим, никак.

— Тогда они будут бить по нему, пока не ухлопают. А заодно еще по кому-нибудь попадут. Лес рубят — щепки летят…

— Да… Как ни крути, а гарантией для них может быть только смерть Крылова. — Рассел сокрушенно покачал головой. — Загнали вы с Крыловым меня в угол… А как мы узнаем, что наши действия спасли мир?

— Боюсь, никак. Вернее, узнаем, когда умрем и наши Сути окажутся в спиритосфере.

— Хорошая перспективочка!.. И всю жизнь задаваться вопросом, не зря ли угробили парня! Может, в любом случае ничего бы не произошло?..

Калинов вздохнул. «Понятное дело — совесть, — подумал он. — А мне каково? Спиритосфера, разумеется, не удовлетворится никакими нашими гарантиями. Для нее гарантия только одна — смерть Зяблика. Если же он сегодня не умрет, Сути начнут доставать меня. Чтобы обеспечить гарантию моими руками — намек на это был достаточно ясный…»

— Я вижу два варианта развития событий, — сказал он. — По первому варианту надо снять с Крылова защиту и установить за ним наблюдение. Просто ради интереса, как все произойдет… По второму — держать его в убежище и принимать решения, исходя из складывающейся обстановки.

— Есть еще и третий вариант, — заметил Рассел. — Ликвидировать Крылова самим.

— Для меня не существует такого варианта!

— Для меня — тоже, но теоретически, с точки зрения твоей спиритосферы он есть. И все гарантии налицо!

«Хорошо, что я ему не до конца все рассказал, — подумал Калинов. — Моя судьба его обеспокоила бы гораздо больше, чем судьба Зяблика. Как же, ценный работник!..»

— Да, дилемма, — продолжал Рассел. — Жизнь реального человека против гипотетической угрозы всей планете.

«Дилемма еще та, — подумал Калинов. — Ведь шефу приходится полагаться исключительно на слова подчиненного. Если бы эта ситуация стала известна общественному мнению, журналисты, не мудрствуя лукаво, назвали бы ее «синдромом Рассела». Если бы, конечно, поверили…»

— Боюсь, наших с тобой голов для решения не хватит, — сказал Рассел. — Надо посоветоваться с кем-нибудь повыше…

— А поверят ли?

— Я же поверил. А там тоже не кретины сидят.

Не могут не поверить: слишком велика ставка. Да и не в бирюльки мы здесь играем. Уж тебе ли не знать…

— Уж мне ли не знать, — повторил Калинов со вздохом.

— Не вешай нос! Что-нибудь решат…

Когда Калинов вернулся в кабинет за сумкой, на тейлоре горел сигнал личного послания.

Он включил дешифратор. С дисплея на него взглянула Вита. Была она бледная и невеселая. Та кой Калинов ее еще никогда не видел, даже во время беременности она выглядела краше. Похоже, отпуск не пошел ей на пользу.

— Сашенька! — сказала Вита. — Я много думала за последние дни о нашей жизни. Вспоминала все эти годы… Мне не на что обижаться: я была с тобой счастлива. — Она помолчала. — Для меня эта разлука оказалась тяжелой, но она помогла мне понять главное. Теперь я знаю, в чем дело… Ты просто раз любил меня. Любил, любил и разлюбил — так бывает, ничего не поделаешь… Но знай: я не хочу тебя терять. И потому я придумала. Нам надо будет и дальше пожить немного врозь, только недолго — долго я не выдержу. Дети пусть пока побудут с мамой. — Она вновь замолчала. Смотрела в камеру, закусив нижнюю губу. Потом несмело улыбнулась сквозь набежавшие слезы: — Если же я ошибаюсь и на деле все не так плохо, мы скоро встретимся. Через неделю я возвращаюсь на Землю.

Она еще некоторое время смотрела в камеру, потом вновь грустно улыбнулась, и экран потемнел.

«Вот так, — подумал Калинов. — Невеселый у нее получился отпуск — с подобными мыслями… А может, она права?.. Или все иначе и я просто перестал наконец быть старцем, благодарным девчонке, вернувшей ему молодость, и принявшим эту самую благодарность за любовь? И просто исчезла на мне последняя печать Дримленда?.. А может, все еще проще?.. Может быть, взяла да и кончилась молодость? Кто знает, может, во второй жизни молодость кончается раньше, чем в первой?.. И стоит ли противиться судьбе?.. В конце концов, я ни разу не изменил жене до этой недели! Да и была ли ночь с девушкой-зомби изменой?»

Тут он был вынужден признаться себе, что все-таки была. Ведь неважно, кто оказался с тобой в постели, главное, что с ним оказался ты. И совсем не случайно оказался. Потому что изо всех сил стремился к этому.

Он вдруг удивился, что в такой момент, когда решается судьба друга, он позволяет себе размышлять о подобных пустяках. А потом подумал, что это вовсе и не пустяки. По крайней мере, для него… Если бы это были пустяки, он бы никогда не получил возможность прожить вторую жизнь. И за одно только это он должен быть благодарен Вите, но нельзя же требовать благодарности до самой смерти!

А потом снова позвонила Алла Крылова, и он опять не стал разговаривать с нею. Боялся, что сорвется и наговорит ей такого…

А потом он раскрыл сумку.

— Так вот обстоят дела, шнурик, — сказал Кали нов, завершив историю о своих заоблачных приключениях.

Они с Игорем сидели вдвоем за знакомым столом. За спиной Крылова ждала пищи разверстая пасть джамп-кабины. Калинов расположился напротив Крылова, и открытая кабина все время притягивала его взгляд. Больше в вестибюле никого не было. Парней Калинов снял с дежурства и отправил по домам: хватит штаны просиживать за казенный счет.

Крылов молчал. Пока Калинов рассказывал, он не задал ни одного вопроса. Молчал и теперь, как будто все происходящее его совершенно не касалось.

— Ответь мне, — сказал Калинов, не выдержав молчания. — До последних событий вокруг тебя ни когда не происходило ничего странного? Какие-нибудь чудеса, необычные происшествия…

— Нет, — сказал Крылов, не поднимая глаз. — Какие могли быть со мной чудеса?.. Я — обычный человек, не колдун, не экстрасенс…

Калинов поморщился, побарабанил пальцами по столу. И поймал себя на том, что повторяет жесты Рассела.

— Может быть, тебе действительно воспользоваться дисивером? — спросил он. — Скроешься, затаишься на некоторое время… Пока придумаем выход.

— Нет, — ответил после долгой паузы Крылов. — Потерять себя — пусть и на время — это не выход. Такой выход — не для меня. Да и вообще от твоей истории слишком попахивает мистикой.

— Ты мне не веришь?! — воскликнул Калинов. — Но ведь все факты железно укладываются. Давай посмотрим еще раз…

— Не надо! — оборвал Крылов. — Не в этом дело… Я не преступник, чтобы менять имя, скрываться где-то…

Калинов смотрел на него с некоторым удивлением. Идея с дисивером казалась ему вполне перспективной. А чтобы спрятать концы в воду, можно воспользоваться дисивером и самому. Взять на время чужую личину. Чтобы получить отсрочку. Чтобы найти выход. Да его и искать нечего, достаточно убедить Игоря, чтобы он захотел ребенка…

Однако отказ Зяблика от возможности спрятаться за чужую жизнь не мог не вызывать уважения, и Калинов подавил в себе желание пожать приятелю руку.

— Хорошо, — сказал он, — не хочешь дисивер — не надо! Есть другой выход. Давай я привезу сюда Аллу, прямо сейчас сделаете ребенка. Я помогу тебе ее уговорить и посмотрю, чтобы никто вам не помешал…

— Ты что? — Игорь фыркнул и покрутил пальцем у виска. — Ты хоть ситуацию себе представляешь, шнурик?.. Мы, значит, трахаемся, а он будет в карауле стоять! — Крылов расхохотался.

— Для меня ничего обидного… А потом несколько лет не будешь летать. Увидишь, все постепенно образуется.

Крылов перестал смеяться. Лицо его вдруг скривилось, словно он проглотил какую-то гадость. Потом он опустил глаза и сказал:

— Ты действительно тронулся, Саша!.. Чем я буду заниматься на Земле? Сидеть дома с этой дурой и слушать ее воркотню?

— Ну почему же? Дело всегда можно найти… Ты же врач!

— Да я же загнусь здесь, — сказал Игорь. — Аллу он, видите ли, уговорит… Причем тут Алла? Да эта метелка всю жизнь была готова! Да если бы от нее только зависело, у нас бы уже четверо по дому бегало. Это я не хочу с нею детей, понимаешь ты это?! Я!.. Да я и на дальние маршруты-то хожу, только чтоб ее подольше не видеть, понимаешь ты это?! — Крылов говорил все громче. Он поднял на Калинова глаза: в них плавали боль и ярость. — Да ведь мне с сексриплейсером лучше, чем с нею, понимаешь ты это?! — Он сорвался на крик и замолк.

— Боже мой! Вот нашел проблемы… Заведи себе вторую жену. Глядишь, после этого и с Аллой все образуется. Таких случаев сколько угодно.

— Не образуется, — глухо произнес Крылов. — Ты так ничего и не понял за столько лет… Да я бы с твоей Витой хоть десятерых склепал! — Он поперхнулся и умолк. Потом заговорил снова: — Ты же тогда этаким героем-любовником заявился в Дримленд! В один день все перевернул! Пришел, увидел, победил… А меня в сторону… Да я же и в Космос по тому подался, чтобы от вас быть подальше. Думал, пройдет время — забудется все. На Алле вот взял и женился, думал, уж такая-то красотка заменит мне твою рыжую… — Он снова поперхнулся, принялся кашлять.

У ошарашенного такой откровенностью Калинова язык прилип к нёбу.

— Думал, пройдет время — забудется все, — повторил Крылов, справившись с кашлем. — А оно-то не забывается… Ведь я столько лет лишь об одном мечтаю: чтобы ты ее бросил! Господи, думаю, вот бросит Калинов свою — и у меня совсем другая жизнь начнется!

— А с чего ты взял, что я ее должен бросить? — прошептал Калинов непослушными губами.

— Да потому, что ты ее не любишь! Думаешь, я не понимаю, почему она в отпуск на Марс сбежала… Господи, да мне иногда тебя убить хочется. Только проблемы это не решит…

Он замолк и отвернулся. Молчал и Калинов, кусал губы.

«Вот и выяснили отношения, — думал он. — Поговорили… Какой же я слепец! Он же в самом деле неровно дышал тогда к Витке. С арбалетом в лесу на меня… Ох, и сподобила судьба — соперника защищать!..»

На улице начинало темнеть: на город накатывался вечер. Все вокруг изливалось покоем. Спиритосфера ничем себя не проявляла. Рассел тоже не подавал вестей. Наверное, все еще пытался прорваться к кому-нибудь из руководства. В начале уик-энда это было непростой задачей.

Крылов вдруг поднялся со стула.

— Я, пожалуй, пойду.

— Как это? — опешил Калинов. — Куда это ты пойдешь?

— Домой, к супруге, шнурик. — Крылов гнусно хихикнул. — Детишек делать, спасаться от твоих Сутей.

У Калинова отвалилась челюсть.

— По-моему, кто из нас двоих и спятил, так это ты!.. Тебе же жить осталось несколько часов.

— С чего ты взял? — Крылов делано удивился. «Что он задумал, — спросил себя Калинов. — Неужели разговор его окончательно сломал?»

— По-моему, кого-то недавно преследовали по всей планете!

Крылов рассмеялся деревянным смехом:

— Я наврал тебе, Саша. Никто меня не преследовал. Это я от жены сбежал, от ее нежностей. А тебе врал, потому что не хотел говорить правду. И уже жалею, что сказал. Не принесет эта правда счастья ни мне, ни Вите. — Он посмотрел прямо в глаза Калинову, и во взгляде его не было страха. — А все, что ты мне рассказал, — чепуха. Не верю я в эту историю. Не бывает, чтобы от одного человека зависела судьба всей планеты. Иначе Земля давно бы отправилась в тартарары… — Он сделал шаг. — Ну, я пошел?

«А может быть, так и надо, — сказал себе Калинов. — И всем будет проще: и Расселу, и мне. И самому Зяблику…»

— Нет, — сказал он. — Я не могу тебя отпустить без санкции моего начальства. Слишком большие силы уже задействованы, чтобы все обернулось крахом! Каким образом мы оправдаем расходы?

— Придумаете что-нибудь. Вашему брату, чиновнику, не привыкать… Если хочешь, давай я поговорю с твоим начальством, возьму всю вину на себя…

— Нет, Игорек, — сказал Калинов. — Это у тебя не выйдет. Потому что ты лжешь сейчас, а не в среду!

— Откуда ты можешь знать?

— Оттуда!.. Пусть я не замечал твоих чувств к Вите, но немножко я тебя все-таки знаю. Ты хочешь досадить всем своей смертью. Этакий пария, все его вокруг обошли… Но у меня нет перед тобой вины. Поэтому я тебя и не отпущу.

— Я тебя сейчас ударю, — сказал Крылов.

— Ради бога, шнурик… Но потом отправляйся обратно в кабину.

— Нет, — сказал Крылов. — У тебя нет права решать за меня. Ты просто сошел с ума, вот и снится всякая чушь. Тебе надо к психиатру…

Калинов достал из кармана парализатор и навел на Крылова. В глазах того снова родился испуг. Как в среду.

— Сам войдешь в кабину? — тихо спросил Калинов. — Или тебя отнести? Только имей в виду: в первый момент это будет довольно больно!

Крылов растерянно посмотрел на оружие, плечи его поникли. Он опустил голову и медленно двинулся к своему убежищу. Калинов следовал за ним, держа палец на кнопке. Крылов вошел внутрь джамп-кабины и обернулся. Глаза его по-прежнему были полны страха. Калинов, протягивая указательный палец к пятачку декодера, не удержался и подмигнул.

— А ведь ты мне соврал, когда я тебя спросил, не случалось ли с тобой каких-нибудь странностей!

— Но со мной действительно не случалось никаких странностей!

— С тобой — да… А вот со всеми часами вашего «Проциона» случилось. Когда вы вернулись, было обнаружено, что они отстали на два часа. Даже атомный хронометр…

— Да, — сказал Крылов. — Помню, я обнаружил, что мои часы отстали. Но я был уже дома и не знал, что и остальные часы…

— А разве я тебя в чем-то виню? — оборвал Калинов и закрыл джамп-кабину.

Калинов сидел на том же самом месте, что и позавчера.

Все было похожим.

Снова опустилась на Петербург ночь. Снова стояла наготове видеоаппаратура. Снова поблескивали серебристым пластиком в нише за его спиной закольцованные джамп-кабины — последнее убежище Игоря Крылова.

Все было похожим. Все было иным.

Не сидел за открытой дверью хозяйственной каморки вооруженный своей пушкой Володя Довгошей. Не дежурили на рабочих местах ребята из бюро. Не опоясывал дружеским объятием талию Калинова дисивер, и потому всякий, кто вошел бы сейчас в вестибюль, увидел бы за столом не лже - Крылова, а самого Калинова.

Все было иным.

Теперь до того момента, когда Зяблику исполнится тридцать три, оставалось всего несколько часов. Теперь Калинов не мучился в сомнениях, размышляя, реально ли существует угроза жизни друга или все это причуды воображения Крылова. Теперь было ясно, что цепочка смертей практикантов с «Нахтигаля» — не случайность, а неизбежность. Как неизбежна ущербность детей, брошенных когда-то хотя бы одним из своих родителей. Как неизбежна ущербность сугубо материнского или сугубо отцовского воспитания, упрямо пытающегося подменить собой матримониальное. Как неизбежна трудная доля для жен-монисток, стремящихся оградить свое уютное гнездышко от еще одной претендентки на женское счастье, когда ее мужа неотвратимо тянет к полигинии.

Теперь ему было ясно, что мир этот держится не на физических константах, не на сильном и слабом взаимодействиях, не на магнетизме и гравитации, а на невещественных связях, называемых узами любви. Теми самыми узами, которые объединяют Сути людей, называемые в просторечии душами. Теми самыми узами, которые можно обозначить хотя бы словосочетанием «Белые и Черные Нити». И которые слишком часто обрывали в этом чертовом мире — до такой степени часто, что он, мир этот, постоянно висел на волоске, готовый опрокинуться в бездну.

Калинов вспомнил Марину и пожалел, что страх не позволил ей прийти на свидание. И не потому, что в результате ее страха он получил в ночные подруги зомби Нору, и не потому, что ему интересно, какова Марина в постели. А потому, что в ней, в ее простодушии, в ее откровенности было что-то та кое, чего не было у Виты и чего ему — теперь он это понял — всегда не хватало: и в той, первой, жизни с Наташкой, и в этой, второй, — с Витой. И еще он понял, что был очень виноват в той, первой жизни.

Виноват перед своими так и не родившимися детьми: ведь после того, как погибла Наташка, у него имелся в запасе еще не один десяток лет. Нет, не захотел обузы на свои плечи — одному-то проще… Правда, его позиция была честнее, чем позиция мужчин и женщин, чьи дети сбежали когда-то от родительского равнодушия в Дримленд… Но даже эта, казалось бы, честная позиция на самом деле — пусть и косвенно — увеличивала нестабильность мира.

Он вспомнил Дримленд, вспомнил Клода и Вампира, «мисс миллионершу», Биту, Зяблика. И себя, столетнего старика, самоуверенного и жестокого, надевшего на дряхлое тело личину юнца. Вспомнил свою провалившуюся операцию по обручению тинэйджеров с жизнью, вспомнил, как позже — уже став молодым — он все-таки пошел на поводу у старперов Совета. И понял, что совершил тогда преступление. Потому что в Дримленде тинэйджеры учились не только ненавидеть, за своими трудными играми они учились любить. И кто знает, может быть, пройди Игорь полный курс этого обучения, и родились бы у него дети, и не преследовали бы его сейчас Сути… И знал ведь тогда Калинов, что нельзя отнимать у них этот странный и страшный, но ихмир, мир, которым они жили, но не устоял. Уговорили… А впрочем, что лгать самому себе? И уговаривать долго не потребовалось! Потому что по-прежнему в юном теле нового Калинова жила душа старика… Вот и предал их тогда. И нити того предательства протянулись через семнадцать лет сюда, в настоящее…

Пискнул сигнал вибраса. Калинов включил видеоканал. Это был Рассел.

— Ты на страже?

— Осталось несколько часов. Вы сделали, что собирались?

— Да. — Рассел поморщился. — Я доложил ситуацию. К сожалению, никто не поверил…

«Как и следовало ожидать, — подумал Калинов. — А если и поверили, то сделали вид, что не поверили. Пусть ответственность ляжет на чужие плечи…»

— Совет решил организовать слушания, — продолжал Рассел. — В ближайший понедельник должны пригласить тебя, Милбери, Мищенко и еще не один десяток человек…

— Ну разумеется, — сказал Калинов. — Бюрократическая машина быстро не проворачивается. Не зря же я ушел в отпуск!

Рассел помолчал, пожевал губами воздух.

— Скажи, ты в самом деле не выдумал эту историю?

«Тяжело шефу, — подумал Калинов. — Решение-то принимать надо. Совет проведет слушания слишком поздно, если вообще проведет… Так что фактически на плечах Рассела ответственность за судьбу всего мира. И не с кем ему посоветоваться, кроме подчиненных. Никто другой не поверит никогда, что из-за какого-то там Игоря Крылова может рухнуть в преисподнюю целая цветущая планета…»

Он содрогнулся. До него наконец дошло… То есть умом-то он и раньше понимал, что значит: мир рухнет в преисподнюю, но сердцем он почувствовал это только сейчас. До него вдруг дошло, что ничего не будет. И никого — ни Виты, ни детей… Ни Марины. И Сутями все они не станут. Ведь иначе бы спиритосфера так не волновалась!..

— Неужели как-то иначе можно объяснить нападение на меня зомби? — сказал он.

— Да, зомби… — Рассел затряс головой и скривился, как будто у него заболели зубы. — Зомби действительно больше никак не объяснишь…

Он снова затряс головой, и Калинов понял, что шеф сейчас с удовольствием бы расплакался. Как в детстве, когда с проблемой выбора можно было прибежать к маме и отцу и с удовольствием выплакаться.

«У шефа синдром Рассела, — подумал Калинов. — Он бы с радостью поменялся со мной местами… Чтобы я сейчас отдавал ему приказ, а не он мне…»

— Скажи, Александр, — проговорил Рассел, — как бы ты поступил на моем месте? У тебя ведь опыт побольше моего…

«А действительно, — подумал Калинов, — как бы я поступил на его месте? Есть ли у меня синдром Рассела?.. — Он прислушался к себе. — Нет у меня никакого синдрома, — решил он. — По-видимому, для этого в самом деле надо быть на месте шефа и отдавать приказы, а не получать их».

Ему вдруг смертельно захотелось еще раз посмотреть в испуганные глаза Крылова, словно там он мог найти ответ на вопрос шефа.

— Мой опыт не сталкивался с угрозой Земле, — сказал он деревянным голосом. — Мой опыт говорит мне, что надо выполнять приказ.

Рассел вздохнул и утвердительно кивнул, как будто и не ожидал другого ответа.

— Что ж, — сказал он, — наверное, ты прав… — В голосе его вдруг мелькнули тоскливые нотки. — В таком случае вот мое решение… Мы зашьем Крылову в тело ампулу с ядом. Приемник ампулы настроим на несущие частоты Глобального Информационного Банка. Если Крылов вздумает покинуть Землю, ампула немедленно сработает… Это все, что я могу сейчас для него сделать. Да и у твоей спиритосферы будет определенная гарантия.

Для спиритосферы это не гарантия, хотел сказать Калинов, ампулу очень просто и удалить… Но не сказал. Только спросил:

— Это какой же хирург согласится на подобную операцию?

— Не твоя забота, — отозвался Рассел. — Твоя забота — доставить Крылова на Васильевский остров, в клинику на Большом проспекте. Я буду ждать вас там… Это приказ!

Последнюю фразу Рассел произнес с облегчением и подтвердил рубящим движением правой руки. Глаза его странно блеснули, а плечи поднялись, словно он сбросил с них непосильный для человека груз.

— Чтобы выполнить такой приказ, — сказал Калинов, — я должен получить его в письменном виде.

Глаза Рассела снова погасли, он потер рукой подбородок.

— Ты получишь его в письменном виде. Милбери доставит. — Он отключился.

«Что ж, — подумал Калинов, — шеф нашел-таки возможность переложить груз ответственности на чужие плечи. В этом случае все будет зависеть от самого Зяблика. И от спиритосферы. Рассел полагает, что отыскал вариант, при котором и овцы будут целы, и волки сыты. И с меня, по его понятиям, ответственность снимается».

Милбери притащил письменный приказ через полчаса. Калинов прочел его и расписался.

— Серьезные вы ребята, — заметил Милбери.

— Не зубоскаль, — отрезал Калинов. — Ты бы на моем месте поступил точно так же!

— Пожалуй. — Милбери согласно кивнул. — Я направлен в ваше распоряжение.

Калинову снова захотелось заглянуть в глаза Крылова. И узнать от кого-нибудь, сколько мертвых тел исчезло сегодня из моргов Земли. И еще ему пришло в голову, что снять блокировку с убежища Крылова можно, и не оставляя его, Калинова, в живых. «Достаточно, — подумал он, — подтащить мой свежий труп к кабинам и приложить к пятачку декодера любой из указательных пальцев. Как хорошо было бы отрубить сейчас эти пальцы!»

— Мне не нужны помощники в этом деле, Рэн. Ты свободен!

Милбери кивнул и сделал маленький шажок вперед.

Калинов достал из стола парализатор:

— Не стоит, Рэн! Ты же знаешь, у меня хорошая реакция.

Не сводя глаз с Милбери, он большим пальцем правой руки выставил минимальный уровень поражения — двухминутное обездвижение.

Милбери посмотрел на оружие, выругался:

— Мне кажется, вы не собираетесь выполнять приказ…

— Ты верно понял мои намерения. Можешь доложить Расселу.

Милбери сделал еще один маленький шажок вперед.

Калинов поднял парализатор.

— Не надо, Рэн! — повторил он. — Рассел разъяснил тебе ситуацию?

— Да. — Милбери отступил назад.

— Тогда ты должен меня понять. Решение Рассела — это смертный приговор Крылову.

— Крылов в любом случае обречен, — сказал Милбери. — Если ситуация такова, какой вы ее представили…

— Она такова, поверь мне. — Калинов по-прежнему зорко следил за движениями своего заместителя.

— Что же вы сразу не сказали Расселу?

— А зачем? — Калинов пожал плечами. — Тогда бы сюда вместо тебя прибыла группа захвата. Усыпляющий газ, и дело в шляпе…

Милбери посмотрел на часы:

— Время для такого исхода еще есть. Рассел не позволит вам совершить самоубийство.

— Ты все-таки ничего не понял, Рэн. — Калинов встал, не выпуская из руки парализатор. — Во всяком случае, я не сдамся группе захвата. Так и передай Расселу.

Наверное, до Милбери дошло, потому что он убрался из здания без дополнительных уговоров. Калинов запер за ним дверь и вернулся к столу. Устало опустился на стул, посидел некоторое время, прикрыв глаза. Потом вытащил из сумки «узи» образца 2133 года и принялся раскладывать на столе магазины с серебряными пулями. Потом точно так же разложил перед собой аккумуляторные батареи к парализатору. Некоторое время поупражнялся в смене запасных магазинов и батарей и убедился, что справляется нормально. Во всяком случае, им потребуется немалое время, чтобы подтащить его труп к декодеру джамп-кабин. Можно, конечно, труп и не тащить. Достаточно принести свежеотрубленную руку. Но и на это им потребуется время. Попотеют они на такой работе…

Он посмотрел на часы и вдруг понял, что Рассел вполне успевает реализовать свой план. Усыпляющий газ, и дело в шляпе!.. И парализатор не поможет: Рассел поставит охотников на безопасные позиции. А у него даже простейшего противогаза нет.

«И пусть, — мелькнула мыслишка. — Ведь тогда от меня уже ничего не будет зависеть».

Он подошел к прозрачной стене. Предполье было в полном порядке — по вечерней улице прогуливались обычные пешеходы. Если он начнет стрелять в вестибюле, они не пострадают: стекла способны задержать не только свет.

«Нет, Рассел не отступится. И придется потом смотреть в глаза Алле. И Вите. И самому себе…»

Калинов вернулся к столу, положил руку на «узи», словно прикосновение к смертоносной машинке могло наполнить его решимостью. Потом за крыл глаза и представил себе Калинова-старого.

«Если ты слышишь меня, — подумал он, — и если согласен с моим решением, начинай быстрее. Опередишь Рассела — он уже не сунется сюда, а мой освободившийся второй Суть будет вечно тебе благодарен. Но знай, я буду стоять до конца и сделаю все, чтобы Суть освободился как можно позже».

Ответа не было.

«Что же это за мир, — спросил он, — если его благополучие зависит от смерти одного-единственного человека?»

Ответа не было.

«Вряд ли мне удастся защитить Игоря, — подумал он. — Но если и есть у меня синдром, то это не синдром Рассела».

Ответа не было, но Калинов почему-то был уверен: его услышали.

Он вдруг вспомнил Виту и детей, но тут же загнал их во мрак забвения. И порадовался, что дети уже успели подрасти настолько, что не забудут его и их Белые и Черные Нити не будут угрозой миру. Даже если Вита и попытается вытравить у детей память о нем, ей это уже не удастся. Впрочем, Вита не такая… Вот жаль только, что Марине не придется стать его секундой… Он представил себе, как она родила бы ему еще двоих детей, и этим он искупил бы свою вину за Дримленд. Потом он понял, что мысли эти отбирают у него решимость, и Марину тоже загнал во мрак забвения. А потом звякнул сигнал вибраса.

Это мог быть только Рассел. Калинов снял аппарат с руки и раздавил его каблуком.

«Ты должен оборвать нити предательства, — сказал он себе. — Иначе зачем ты получил от судьбы вторую жизнь?..»

Он подошел к стеклянной стене. На ступеньках перед входом сидел мужчина в зеркальных очках. Сидел не шевелясь, спиной к дверям, вывернув голову вправо и опершись на левую руку. Поза была не очень удобная, но мужчине, по-видимому, было на это глубоко наплевать.

Потом откуда-то появился второй мужчина в зеркальных очках. Он подошел и сел рядом с первым, который даже не пошевелился.

Калинов решил передвинуть столы и кресла к двери и устроить некое подобие баррикады. Но когда он подтащил первый стол, около двери сидело уже пять мужчин и две женщины. Глаза их были прикрыты зеркалами. И Калинов понял, что никакая баррикада ему не поможет. Спиритосфера решила задавить его количеством. А потом люди в зеркальных очках потянулись к двери со всех сторон. Калинов попытался считать их, но быстро сбился.

«Скорее здесь пригодились бы гранаты, — поду мал он. — Но серебряных гранат не найдешь нигде. Хорошо, хоть в старой доброй Англии есть еще люди, боящиеся вампиров!»

Тут ему в голову пришла мысль, что, в принципе, он бы мог изготовить и гранаты, если бы вовремя подумал о них. Впрочем, исхода операции они бы все равно не изменили.

Он подошел к столу, сел и взял в руки автомат. И сейчас же, словно зомби только и ждали, когда он будет готов, дверь затрещала под тяжелыми ударами.

«Жаль все-таки, что я не встречусь завтра с Маришей», — подумал он.

А потом на мысли не осталось времени.