Искатели приключений.

15

В лагерь они возвращались куда дольше, усталость брала свое. Зависшее над морской гладью солнце палило без всякой пощады, от зноя не было спасения даже под густой шапкой джунглей.

Обливаясь потом, они медленно плелись по лесу. Саныч заметно сдал, учащенно дышал Ире в затылок, поминутно спотыкался. Да и она сама чувствовала себя не лучшим образом, ноги ныли, точно были обвязаны пудовыми гирями. Разве что Борисов шагал и шагал как заведенный и, что ее больше всего злило, даже не оглядывался проверить, идут они за ним или давно уже отбились.

— Борисов! Имейте совесть, — не выдержав, воскликнула она. — Сбавьте темп.

Обернувшийся бородач не выглядел чересчур утомленным, хотя и его лицо набрякло краской, как после доброй парилки.

— Ножки сбили? Это бывает, когда с непривычки.

— Ну, знаете!..

— Вы не обижайтесь, Ирина Петровна. В Москвето, поди, все больше на машине привыкли?

— В самую точку, — прохрипел из-за Иры Саныч и, воспользовавшись передышкой, плюхнулся на мшистый земляной бугорок. — Давайте-ка устроим привал. Признаться, и у меня ноги уже не идут.

— Эх вы, горе-путешественники! — Борисов присел на корточки и оперся о ружье.

Отстегнув от пояса фляжку, Саныч подал ее девушке. Она поблагодарила и сделала несколько жадных глотков.

— Много пить не советую, — заметил Борисов. — На жаре не поможет. Еще сильнее потом захотите.

Она не воспользовалась добрым советом и напилась досыта.

— Смотрите, — недовольно буркнул он. — Я вас предупреждал.

Чем дольше они отдыхали, тем сильнее наваливалась лень, и уже не было желания идти куда-либо. Саныч привалился к пальме и сдвинул на нос шляпу.

— Эй, — поднялся с корточек Борисов. — Вы чего, здесь жить решили?

— А по-моему неплохо, — отозвался из-под шляпы Саныч. — Вздремнуть чуток. Ночкато выдалась еще та… — И он звонко шлепнул ладонью по волосатой руке, отгоняя кровососущее насекомое.

Неподалеку от отдыхающих путников, на небольшом возвышении, где кучно рос вымахавший по пояс папоротник, раздался шумный треск, будто там лазило какое-то животное. Ирина подхватилась, в глазах ее была тревога.

— Вы слышали?!

— Не глухие, — отозвался Борисов, стаскивая с покатого плеча ружье.

Неслышно ступая, он на цыпочках подкрался к папоротникам и замер, вглядываясь в переплетение сочной листвы.

— Ну, что там? — приглушенно спросила девушка.

Отодвинув стволом здоровенный лопух, Борисов молчком сунулся в заросли.

— Кирилл, осторожнее!

Папоротники сомкнулись за «охотником», поглотив его. Заколыхались стебли. В следующее мгновение нависшую тишину оборвал заливчатый собачий лай. Получилось так неожиданно, что у Ирины со страха душа ушла в пятки.

Из лопухов, пятясь задом, вывалился Борисов, отбиваясь ногой от мелкой псины, ухватившейся за штанину.

— Фу!.. Пошла вон! — верещал он, пытаясь отвязаться от назойливой твари. — Да пропади ты!..

«Волкодав», при ближайшем рассмотрении оказавшийся обычной болонкой, грозно рычал и дергал за брючину, не ослабляя хватки.

— Порвешь же!.. Фу!..

Болонка команду или не понимала, или попросту игнорировала.

— Ну я тебя… — Борисов замахнулся прикладом, думая хоть этим ее отпугнуть.

Помповый карабин произвел обратный эффект. Отпустив измызганную зубами ткань, болонка подпрыгнула на всех четырех лапах, и ее челюсти клацнули воздух в сантиметре от груди ученого.

Борисов отпрянул к друзьям, вскинул оружие, целясь в собаку.

— Бешеная, не иначе одичала…

— Не смейте! — Ира пригнула ствол к земле, и, присев, ласково позвала собачонку к себе.

Озлобленно косясь на Борисова с его карабином, болонка засеменила к девушке. Она легла на живот в шаге от Ирины и, жалостливо поскуливая, подползла на брюхе.

— А говорите, бешеная, — возмутилась Ира, почесывая ей за мохнатым ухом. — Напугали собачку… Напугали бедненькую!.. Ох он такой нехороший…

— Ну, знаете ли… — только и нашелся что сказать бородач.

Болонка положила мордочку на ладонь девушки и благодарно лизнула.

— Смотрите, ошейник… Тут даже написано что-то…

Ошейник был старый, и медная пластинка, приклепанная к нему, почти не читалась. Надпись разобрали общими усилиями, и судя по всему, на пластине была выгравирована собачья кличка.

— Билли?

Псина вскочила и завиляла хвостом, умные карие глазенки выжидающе уставились прямо в глаза Ирине.

— Откуда он тут взялся? — оглаживая пегую шерсть, спросила она Саныча. — Не с того ли катера?..

— Все может быть. Но где же тогда люди?

— Ребята!.. — взмолился Борисов. — Только не надо ничего фантазировать, а? Идемте в лагерь, а там всё обдумаем. Одна голова хорошо, а две…

— А может он приведет нас к хозяину? Как вы думаете, Виктор Саныч?..

Саныч пожал плечами.

— Не знаю, Ирочка… Билли, где твой хозяин? Хозяин… Веди к нему. Ну же, собачка!

Болонка взвизгнула и с готовностью закрутилась на месте, не понимая, чего от нее требуют.

— Бесполезно, — вынес вердикт Борисов и забросил карабин на плечо.

Провожая взглядом это движение, пес с ненавистью зарычал на оружие.

— А вы заметили, друзья, как он реагирует на ружьишко? Будь он покрупнее, тебе бы, Кирилл, в кустах не поздоровилось. С чего бы такая реакция?

— Кто знает? — пожала плечиками Ира. — Быть может, есть на то причина.

— Быть может… — согласился Саныч. — Ладно, берем его с собой. Кирилл прав, на базе все как следует обмозгуем.

… Немногим позже маленький отряд тронулся в путь. Впереди, как и прежде, выбирая дорогу, шел Борисов, за ним растянулись все остальные. Маленькая пегая болонка замыкала движение, поспешая за этими незнакомыми, и по всему добрыми людьми. Но, преисполненная дурными предчувствиями, она часто останавливалась и беспокойно озиралась назад, на этот враждебный, полный опасностей лес.

Правя лодку к берегу, Васильев издалека увидел возле палаток Ирину и помахал ей свободной рукой. Она их тоже заметила, помахала в ответ.

«Значит, раньше нашего уложились», — подумал он, сбавляя обороты мотора до минимальных.

Тут он различил возле ее ног пестрое пятно, которое принял было за собаку, но самым решительным образом отогнал эту мысль. Откуда собаке взяться на острове, на удалении сотни километров от большой земли?

Но зрение его не подводило. Приставив козырьком ко лбу ладонь, спасая глаза от жгучих солнечных лучей, он по мере приближения, все убеждался в своей правоте. Пятно перемещалось, крутилось возле его подруги и виляло хвостом.

Гадая этот ребус, он прозевал момент и поздно заглушил мотор, отчего лодка с разгона врезалась в песчаную береговую отмель, а Санчес едва не кувыркнулся со скамьи.

Собачонка с лаем подлетела к ним, обнюхала подозрительное плавсредство и людей. Санчес, перешагнув за борт, наклонился было погладить ее, но шустрое животное с рыком отпрянуло к подошедшей Ире.

— Откуда зверюга? — втащив лодку на сушу, поинтересовался Васильев.

— Из леса вестимо, — засмеялась она и огладила взъерошенный собачий загривок. Болонка благодарно лизнула руку.

— А если серьезно?

— Ой, Вова… Долго рассказывать.

— А мы куда-то торопимся? — заулыбался он и подхватил полегчавший кислородный баллон.

Накалившийся на солнцепеке песок обжег голые пятки. Васильев пробовал было терпеть, но получалось плохо. Пройдя с десяток метров, он невольно ускорил шаг, стремясь быстрее достичь тенька.

— Куда ты так летишь? — Ира не поспевала за ним.

— А-а-а… — Он издал звук, похожий на стон, и пулей понесся к палаткам.

Первым делом он переоделся и нацепил резиновые сланцы, ходить в которых было куда более сносно, чем босиком. А после отправился на доклад к Санычу.

— Катер нашли здесь, — Васильев показал точку на карте. — Лежит на приличной глубине.

— А отчего затонул?

— Получил пробоину в правом борту. Дырень здоровая. Видимо, во время шторма его бросило на скалы.

— Экипаж… Кого-нибудь на борту нашел? — повернул к ним голову Борисов, надраивающий шомполом до зеркального блеска ствол карабина.

— Тут вот какое дело, — потер облупившийся нос Васильев, обдумывая, с чего начать. — Капитанская рубка пуста. Я обыскал жилые помещения и обнаружил одного мертвеца. Но кто он, пассажир или член команды, с уверенностью не скажу. Другой момент, — он подал Санычу найденный паспорт. — Его я тоже отыскал на борту.

— Наш?! — изумился Морозов, открывая страницу.

— Как видите. Мало того, гляньте на прописку.

Перевернув листы, Саныч уткнулся в фиолетовый штамп, не очень пострадавший от действия воды.

— Москвич?! — точно не веря самому себе, он воззрел на Васильева, требуя подтверждения.

— Абсолютно точно, — кивнул тот с важностью. — Но и это еще не все! У парня виза открыта тем же днем, что и наши. И в Гавану мы прилетели, похоже, одним рейсом.

Он сделал паузу, давая председателю время обмыслить информацию. Саныч подоткнул острый подбородок кулаком, уставившись куда-то в точку.

— Какие твои соображения? — тихо произнес потом он.

— А давайте поразмыслим вместе. Вспомните, каким путем в московскую милицию попала папка!.. Вспомните слова полковника, о том, какие люди стоят за ограблением коллекционера! Потом странный звонок в номер Борисова…

— Только имейте в виду, — отвлекся от чистки Борисов. — Я уверен на все двести, что разговаривал не с русским. Своего бы, как он не калечь язык, сразу бы распознал.

— И тем не менее, — продолжал Васильев. — Я пока выводов не делаю… Следом нападают на Ирину, что мы легкомысленно отнесли к заурядному хулиганству или ограблению. Подложили в постель змею. А администратор отеля, которая больше чем уверена, что ключи от номера, назвавшись Борисовым, получил русский? Неслабая цепочка получается?.. Еще немаловажное звено — взрыв самолета, едва не стоивший нам жизни. А теперь этот катер, который, нарушая местные законы, идет в район нейтральных вод, да еще не куда-нибудь, а именно к этому острову и именно в одно время с нами.

— Следуя твоим измышлениям, мы имеем дело с той же криминальной группировкой, что совершила московское ограбление?

— Возможно, — кивнул Васильев. — Как возможно и то, что им каким-то образом стало известно о наших планах.

— Иным словом, произошла утечка?

— И тогда многое становится на свои места. Не заполучив документы, те люди не желают больше рисковать и поступают самым благоразумным образом — посылают за нами хвост. Нас держат в поле зрения, при первой же подвернувшейся возможности пытаются документы выкрасть.

— Похоже на истину, но кое-что не вяжется, — снова вмешался Борисов. — Почему они избирают ваш номер, а не мой или Бориса Александровича? Ведь папка могла храниться у него, как у руководителя экспедиции. И потом, змея… Хорошо, нас напугали. Мы собрались и махнули назад в Москву. Что дальше? Вдвоем или втроем клад не найти, да и нет гарантии, что в дело не ввяжутся кубинские власти как только им станет о нем известно. Нет, не так все гладко, как кажется.

— И все же за нами следили, — доказывал уверенный в своей правоте Васильев. — В их цели не обязательно входило вынудить нас убраться. А что, если они просто выжидали подходящий момент, чтобы появиться на сцене. Положим, наша задача увенчалась успехом, и сокровища найдены. Вот тогда-то они и должны сделать свой ход.

— Опять неувязочка. Кто в таком случае пакостил нам все эти дни? Кто мне звонил, кто прятал змею, кто закладывал взрывчатку в самолет? Третья сила, как любят говорить наши политики?

Васильев развел руками.

— У меня нет на всё ответов. Ясно другое, эти люди вели за нами слежку, и с известной только им целью плыли на наш остров. Потом случился ураган, катер налетел на камни и затонул. Хозяина паспорта на борту нет. И мы вообще не знаем, сколько человек там могло оказаться. Отсюда две версии. Либо люди, плывшие на катере, погибли и их тела унесло в море, либо они на острове и делают все, чтобы не попасться нам на глаза.

Борисов с Санычем переглянулись.

— Что-то не так? — спросил Васильев.

— Да нет, уважаемый, — протянул Саныч. — Но дело в том, что сегодня в лесу Ирине померещился человек. По крайней мере, она в этом уверена.

— Мы тщательно все осмотрели. Никаких следов. Разве что сломанная веточка. Однако Ирина Васильевна утверждает, что не могла ошибиться, и человек, как она его описывает, был в армейской камуфляжной униформе. И когда он понял, что обнаружен, скрылся. Причем профессионально скрылся. Мы с Виктором Санычем, признаться, думали, что это все дамские страхи, но, видимо, все обстоит гораздо серьезней.

— Я думаю, — взял слово Морозов, — что нам не стоит пока обо всем этом распространяться. Не надо забывать, что с нами женщины. Но постоянно быть начеку. Ночами обязательные дежурства, от лагеря по одиночке не отходить. И браться за поиски сокровищ, а у меня по этому поводу имеются некоторые соображения.

С этими словами он разложил на песке карту острова и взялся за карандаш.

16

Поджав под себя по-турецки ноги, Борисов сидел у костра и боролся с одолевающим сном. Веки его налились неподъемной тяжестью, глаза смыкались, и разлепить их стоило больших усилий воли. Дремота брала над ним верх, обволакивала, проваливая в мягкий колодец забытья. Голова клонилась все ниже и ниже…

Уронив подбородок на грудь, он встрепенулся, растер ладонью лицо, глянул на часы. Была еще только половина четвертого утра. Борисов с кряхтением поднялся с песка, отряхнул шорты и, прогоняя сон, пошел к морю. Он забрел в черную воду, в которой отражались рассыпанные по небосводу звезды, всполоснул лицо и шею. Вода было совсем теплой, но все же немного взбодрила.

Костер прогорел, в куче золы еще переливались алым жаром угли. Не давая огню окончательно умереть, Борисов вытащил из кучи заранее натасканного сушняка толстую ветку, переломил ее о колено. От громкого треска, похожего на выстрел, свернувшая в клубок у палатки Васильева болонка подняла морду и уставилась на него.

— Спи, охранник! — с усмешкой сказал он, и собака, убедившись, что опасности вокруг нет, с ворчанием уткнулась носом в хвост.

Облизывая хворост, ожил костер, пламя его с жадностью пожирало древесину, обретая былую силу. Набросав достаточно дров, Борисов подсел к огню, глядя на мельтешащие, завораживающие языки…

Сетчаткой глаза он заметил движение в палатке Глории, а немногим позже и сама кубинка, подсвечивая себе фонарем, выбралась наружу. Обув шлепанцы, она заторопилась к шумевшим в темноте пальмам.

Борисов окликнул ее:

— Вы далеко собрались, девушка?

— А разве обязательно об этом вслух говорить? — остановившись, насмешливо спросила она.

Борисов стушевался и не нашелся, что ответить.

— Вы… вы там поаккуратнее. А то, видите, ночь какая, ни зги не видно.

Широко зевнув, болонка вскочила и, потягиваясь выгнула спину.

— Не беспокойтесь, я провожатого захвачу… Билли, фьюфью… — Глория неумело посвистела, приманивая собаку.

Закрутив хвостом, кобелек подбежал к ней, заластился.

— Видите, какой у меня заступник.

— Агаа!.. — с чувством зевнув, потряс головой Борисов. — Только толку от него…

Вскоре и кубинка и пес растворились в ночной темноте. Как ни прислушивался Борисов, не слышал даже их шагов. Его вдруг посетила мысль взять карабин и подняться следом, — чем черт не шутит? — но опасения быть неверно истолкованным оставили его на месте.

— Еще примет за извращенца, — как бы оправдываясь, подумал он вслух и подсел ближе к огню.

…Сонливость, прятавшаяся где-то поблизости, подкралась к нему незаметно и навалилась, охватывая липкими путами. Тело обуяла мягкая тома, глаза заныли, точно в них сыпанули горсть сухого песка. Вздумав обмануть усталость, Борисов на мгновение сомкнул их, на какую-то минутку…

Борисов проснулся от собачьего лая и в первые мгновения, спросонья, не мог взять в толк, отчего переполох. Собака исходила лаем в пальмовой роще, причем не играясь, не на ночного зверька или птицу, а с тем уже знакомым Борисову неистовством, отчего он сразу понял — что-то случилось.

«А где Глория? — спохватился он запоздало. — Вернулась она или…»

Костеря себя за ротозейство, Борисов выхватил из костра пылающую головешку, подбежал к палатке кубинского врача и отвел рукой полу. Факел высветил пустые углы, да сбитый спальный мешок. Мысленно разразившись проклятиями, Борисов вернулся к костру, забрал карабин и бегом взлетел на пригорок. В роще, где еще недавно захлебывалась лаем маленькая болонка Билли теперь стояла оглушительная тишина, и как ученый не прислушивался, ничего, кроме буханья сердца в собственной груди не услышал.

— Глория! — сложив ладони наподобие рупора, закричал он в ночь.

Крик его был резок и слишком неуместен в ночной тиши, и только проснувшееся эхо откликнулось, дразня отовсюду.

Я… я… я… я… я…

— Глоо-о-рии-я!!! — заорал Борисов во всю глотку.

И вновь его поддержало эхо, распугивая все живое. А в ответ — ничего. Ни крика, ни стона, ни голоса…

Слепо, одному соваться в тропики нечего было и думать. Не теряя драгоценных секунд, Борисов спустился в лагерь и поднял тревогу.

— В чем дело, Кирилл? — ворчал со сна Саныч, вылезая из палатки.

Не удосужив его хоть мало-мальски вразумительным ответом, Борисов умчался будить остальных членов экспедиции.

— Глория пропала! — собрав всех в кучу, сообщил он.

— Как?! — ахнула Ира, держась за руку Васильева.

— Вот так! — дернулся бородач. — Отошла по вашим дамским делам, и с приветом…

Морозов, затеребив в раздумье бакенбард, спросил его напрямую:

— И как давно?.. Как же ты ее проворонил?

— А что я мог? На отхожее место проводить?

— Хотя бы! — бросил ему в лицо Васильев. — Мы же еще вчера об этом толковали.

Ирина насторожилась, потянула его за запястье, разворачивая к себе.

— О чем это вы вчера толковали?.. Васильев, не уводи глаза. Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?

— За ней болонка увязалась, — мрачнея все больше, добавил Борисов, спасая тем самым Владимира от неприятных объяснений. — Потом рык такой подняла, будто кидалась на чужаков. Я слышал визг… Собака… собака визжала, — он пытался успокоить Ирину, которая была искренне напугана.

— Где это произошло? — быстро спросил Санчес.

— Да я почем знаю! Где-то там… — Борисов махнул неопределенно рукой в сторону рощи.

Не задавая лишних вопросов, Санчес нырнул в свой бивуак, а после вернулся к костру, засовывая за пояс пистолет.

— Возьми мечете, — велел он Васильеву. — Не забудьте фонари, пошли ее искать.

— Позвольте, — пробормотал Саныч, впившись взглядом в торчащую из-за ремня рукоять пистолета. — Откуда это у вас откуда?

— Давайте все потом, времени маловато, — не стал вдаваться в подробности кубинец. — Вам есть чем вооружиться?

Морозов пожал плечами.

— Разве что перочинным ножом.

— Пусть будет так, — согласился Санчес. — Вам же, Ирина, придется остаться в лагере.

— Ни за что! — категорично отказалась она. — Одна я здесь не останусь…

— Дорогая… — обнял ее за плечи Васильев. — Здесь же безопаснее. И потом, надо кому-то за вещами присмотреть.

— Не говори чепухи! Кому-то сдалось это барахло! И не пытайся, Володя, меня переубедить.

— Пусть идет, — сдался Санчес.

Сборы были поспешными. С зажженными фонарями, обшаривая встречающиеся кусты, отряд двинулся к роще.

— Смотрите внимательно под ногами, — наставлял кубинец. — Я не думаю, чтобы она могла далеко от берега отойти.

Они разбились цепочкой, прочесывая каждый квадратный метр густой травы на пригорке. Трава была высокой и сочной, неприятно стегала по голым ногам. Вдобавок какое-то растение, наподобие русской крапивы, так ожгло Ирине щиколотку, что та зуделась и горела огнем. Расчесывая ногтями кожу, она уже подумывала, что ей и в самом деле лучше было отсидеться в лагере, чем ползать по этим зарослям. И чего они ищут здесь, когда Борисов своими ушами слышал визжание Билли из чащи, пробовал докричаться Глории, но безуспешно. Не отзывалась, значит не могла, а вот почему… О худшем лучше и не думать.

Шаривший по траве луч фонарика наткнулся на посторонний предмет. Раздвинув мягкую траву, она увидела легкий кожаный сланец, точь-в-точь, что носила Глория.

— Я нашла! — воскликнула Ирина перехваченным от волнения голосом.

Друзья сбежались к ней. Санчес отобрал сланец и, светя фонарем, внимательно осмотрел его. Затем, как заправская ищейка, взявшая след, направился к мертвому, обгоревшему после удара молнии дереву, и оттуда, найдя что-то еще, позвал:

— Идите сюда! Смотрите.

Они столпились вокруг его, и Ира закусила кулак, чтобы не закричать. Желтый кругляш света дрожал на притоптанной траве, под которой отчетливо виднелся глубокий, вдавленный след армейского ботинка.

— Вот отсюда за нами и следили! — изрек Санчес и, словно давая в том удостовериться, уступил Васильеву место, откуда открывался обзор на лагерь, лежащий на пляже как на ладони.

Место для засады было идеальным, сверху лагерь просматривался во всех деталях, и любое передвижение по нему не осталось бы незамеченным для наблюдателя. От осознания нависшей опасности Ирине стало не по себе.

— Но кто они? — зябко передернув плечиками, спросила она.

Ответа на этот вопрос ни у кого не было.

— Они… они убили Глорию? — тугой ком застрял у нее в горле.

Санчес думал иначе:

— Это вряд ли. Тела мы не нашли. А раз тела нет, значит, Глория жива. Они увели ее с собой.

— Но зачем? С какой целью?

— Взяли в заложники? — высказал догадку Васильев.

— Вероятно.

— Тогда они должны выдвинуть свои требования. А что с нас взять? Какие такие ценности? Резиновую лодку? Эхолот?..

— Вы забываете о карте, — напомнил Морозов. — Мне кажется что преступники охотятся именно за ней.

— Ну это еще под вопросом, — сказал Санчес. — Надо возвращаться в лагерь. Здесь уже делать нечего.

— А как же Глория? Неужели вы бросите ее? Ну придумайте хоть что-нибудь! Вы же мужчины!

— Возвращаемся! — отрезал Санчес. — Все, что от нас требуется — срочно связаться с береговой охраной. Чтобы немедленно высылали помощь.

…Но шанс, на который надеялся Санчес, к великому сожалению был безвозвратно упущен. Казалось бы, всего и ненадолго бросили они лагерь без пригляда, но таинственным злоумышленникам этого времени оказалось предостаточно. Разбитая чем-то тяжелым рация валялась на песке подле палаток. От силового провода, питавшего ее от дизель-генератора, был отхвачен ножом целый кусок.

— Как же мы не услышали шума? Ведь были недалеко?.. — стоя посреди этого разгрома, поразился Васильев.

— Море, — становясь мрачнее тучи, односложно изрек Санчес, опускаясь перед изуродованной рацией.

Он потрогал ее погнутый корпус, вернул в вертикальное положение. Внутри с дребезжащим звоном посыпались размозженные ударами детали, а вернее то, что осталось них.

— Может… ее еще можно как-нибудь починить?

Санчес молча помотал головой.

— Выходит, мы отрезаны от внешнего мира, — высказал вслух то, о чем остальные боялись даже подумать, Морозов. — Влипли, блин… — Он запустил пальцы в богатую шевелюру, точно пытался этим привести мысли в порядок. — Так… что мы имеем? Глория похищена неизвестными… Но зачем? Какова их цель? Карта? Но у нас таковой нет, а снимок из космоса ценности не представляет. Или они думают, что на нем указано место, где зарыты сокровища?

— Необязательно, — возразил ему Санчес. — Глория могла на них случайно наткнуться и вспугнуть… Им выбора другого не было.

— Так или иначе, теперь мы с точностью до наверняка знаем, что не одни на этом острове, и что наши соседи настроены далеко не миролюбиво и имеют против нас какие-то зловредные планы. Также мы знаем, что похитителей было как минимум двое. Глорию увел с собой один из них, ну максимум двое… в то время как кто-то еще сидел в засаде и выжидал, когда мы преподнесем ему подарок — рацию…

— Теперь я окажусь крайней, — скрестила на груди руки Ирина. — А надо было чтобы и меня умыкнули бандиты? Мало вам Глории? Тут не обвинять надо, а шевелить мозгами, что делать дальше.

— Ребята, давайте не будем ссориться! — вмешался Борисов. — Нам еще не доставало перегрызться на радость каких-то ублюдков… Думать… Надо всем хорошенько думать… Кстати, все хотел вас спросить, Санчес. У вас довольно странные познания для рядового инженера… Откуда, если не секрет?

— Ну, на этот счет вы заблуждаетесь. Кроме армейской подготовки, за мной ничего нет. Что же касается моего мнения… В джунглях скрываются люди, и мы это знаем. А вот сколько их там, вопрос. Нас только четверо, я имею в виду мужчин. Есть пистолет и карабин, а значит, не с пустыми руками. Похитителям Глории известно, что мы остались без связи, и следовательно, нас можно теперь захватить без всяких последствий.

— Вы полагаете, что они вернутся?

— А почему и нет? Игра в прятки закончилась. Им ничего не угрожает…

— В отличие от нас, — вставила Ира. — И что же нам делать?

— Надеяться! Надеяться на Мартинеса. Если завтра вечером мы, вопреки расписанию, не выйдем на связь, то Сантьяго должен этим обеспокоиться и выслать к нам спасательную группу.

— Которая достигнет острова в лучшем случае послезавтра? — уточнил Морозов.

— Совершенно верно, — согласился с ним Санчес. — И то, если без проволочек.

— Иными словами, два-три дня нам придется провести под боком у бандитов? Но это же безумие!

— А у вас, Ирина, есть другие предложения?

— Да какие… Но нельзя же просто сидеть сложа руки и ждать, пока эти гады не явятся за нами.

— Все верно, — согласился с ней Санчес. — Мы и не собираемся сидеть. Утром я, господин Борисов и ваш жених отправимся в джунгли на их поиски.

— А мы?! — в голос воскликнули Морозов и Ира.

— Вам обоим придется отсидеться в лагере. И не спорьте!.. — Санчес, кажется, основательно брал инициативу в свои руки.

— Но почему? — на повышенном тоне вопрошал Саныч. — Чем я хуже, например, его?!

Он мотнул головой на Васильева.

— Ничем, — спокойно парировал инженер. — За исключением одного-единственного момента. Ваш возраст… Поймите, мы собираемся не на увеселительную прогулку в Дисней-парк, и черт его знает, чем вообще все закончится. Сколько придется завтра протопать… прежде чем отыщем ихнее логово. А местность тут… да вы сами видели! И не прогулочным шагом… Не всякий молодому по плечам…

— Вот и списали меня в старики. Спасибо на добром слове, — обиделся Саныч, в глубине души, однако, сознавая правоту кубинца.

— Зря ты так, Виктор, — рассудительно сказал ему Борисов. — Обиды тут ни к чему, слишком много на карту поставлено. Я помоложе тебя, и то не знаю, угонюсь ли за этими двумя жеребцами.

— Делайте как знаете, — пробурчал Морозов и демонстративно отошел в сторонку.

— Напрасно вы думаете, что вас сбрасывают со счетов. Вам будет задача гораздо труднее. Еще неизвестно, кому тяжелее придется, — сглаживая острые углы, продолжал Санчес. — Мы трое, чтобы ни случилось, отвечаем только за себя. На вас же ляжет ответственность за безопасность Ирины.

— Вот так-то, Саныч! — усмехнулся Васильев. — Вверяю вам самое дорогое, что у меня есть. Уж вы постарайтесь.

… Разговоры разговорами, а короткая летняя ночь летела к своему концу, и небо уже светлело на востоке, где зарождалась багряная, бесконечно далекая заря. Как ни взбудоражены были ночным происшествием островитяне, накал страстей спал, и людьми овладевала усталость. Споры давно стихли, но компаньоны не расходились по палаткам досыпать последние часы; обострившееся чувство опасности заставляло этих людей держаться вместе. Ира силилась вздремнуть, положив кудрявую голову на колени к другу. Васильев поглаживал ее оголенное плечо, точно успокаивал малого ребенка, а сам, размышляя о чем-то своем, смотрел в море, где ширилась и разрасталась на горизонте огненно-красная зарница. В душе его поселился страх, страх нормального человека перед неопределенностью, перед тем, что ждало их завтра. Ведь широко известно, что человек страшится не ее самой опасности, а ее больше ожидания. И не за себя переживал Васильев и не за собственное благополучие, а за свою подругу, которая в скором времени должна стать его женой, ибо он был ответственен за нее в первую голову, и должен был ее защитить. Как защитить ее он пока не знал, и лишь перебирал в голове приходящие на ум планы, силясь выбрать из них разумнейший. Но планы те были сплошь нереалистичными, да и сам он понимал, что не имеет право отсидеться на бережку за женской юбкой, в то время как другие, рискуя собой, отправятся в эти непролазные джунгли, где опасность ждет на каждом шагу…

Вшик… вшик… вшик… Монотонно звенел точильный брусок, остря лезвие мачете. Санчес привычными движениями, подобно косарю, правящему на сенокосе притупившуюся литовку, вел им по выгнутой стали. Закаленный металл отвечал сабельным звоном; отнимая точило, Санчес время от времени пробовал на ноготь остроту клинка, не находил ее достаточной, и тогда по прежнему монотонно и медленно, словно совершая какой-то ему одному понятный ритуал, плавными движениями вел бруском по лезвию. Смуглое лицо его было задумчиво, губы упрямо сжаты. О чем он думал в преддверии все больше входящего в свои права утра: о той угрозе, что источали джунгли, и с которой придется сегодня столкнуться; или о бедной Глории, попавшей в неизвестно чьи руки; что с ней и жива ли она? Или о чем-то другом, что раскрывать пока рановато?..

Возле костра, не давая ему погаснуть, сидел Борисов и рядом с ним Саныч. Морозов пристроил на коленях пухлую, слегка обтрепанную тетрадь и, повернувшись боком к неверному, волнующемуся под дыханием бриза огню, что-то писал в ней. Поза была неудобной, он сильно сутулился, ручка оставляла на еле видной линовке страницы неровные строки. Отрываясь от письма, Саныч вскидывал голову, и тревожный, вдумчивый взгляд через очки, на чьих стеклах озорными чертиками плясали отблески огня, падал на костер, словно в нем черпая мысли или ища ответ на мучившие вопросы.

Борисов, прислонив холодящий ствол карабина к плечу, не сводил глаз с объятых пламенем головешек. Роившиеся в нем думы были чернее черной, во всем случившемся Борисов винил себя одного. Вина его крылась уже в том, что он проворонил Глорию, что постыдно заснул на дежурстве, подвергнув нешуточному риску жизни дорогих ему людей. Ему чудилось, что окружающие думают о том же, и не бросают ему обвинения, то лишь из ложного такта. Но он и не слагает с себя ответственности, и готов хоть сейчас идти куда угодно, наплевав на преграды, лишь бы все вернулось на свои места.

17

С наступлением утра Санчес ушел в свою палатку. Он развязал тугой капроновый узел на горловине рюкзака, того самого, что собрал с собой для особого случая, извлек из него и встряхнул удобный пятнистый жилет со множеством карманов и прочих отделений. Облачившись в него, затянул потуже пояс, повел плечами — жилетка сидела как влитая. Снова запустил руку в рюкзак, вытащил картонную коробку с патронами к пистолету. Опрокинув коробочку вверх дном, высыпал их на ладонь. Потом появились два запасных магазина, которые он снарядил быстро и умело, как если бы этим занимался всю свою жизнь. Потяжелевшие магазины он сунул в отдельный клапан на груди, а оставшиеся патроны разложил по кармашкам, вновь наклонился над мешком, и на этот раз вытащил на свет армейский нож в кожаном чехле. Нож этот был особенный, предназначенный для метания. Лезвие его было заточено до остроты бритвы, им запросто можно было порезаться. С тыльной, утолщенной стороны, острыми шипами выступали ножовочные зубья. Невесомая рукоятка…

Поиграв на ладони ножом, Санчес убрал его в чехол, отстегнул пряжку жилетки, вытянул из шлиц пояс и прикрепил к нему ножны. Проверил, удобно ли. Рукоятка находилась сбоку, как раз под правой рукой. Вырвать нож и пустить его в ход для тренированного человека секундное дело. Шейный платок защитного, болотного цвета, свернул в несколько раз, пока платок не превратился в подобие жгута, и повязал его на голову.

— Ого! — не сдержал возгласа Васильев, когда он вышел из палатки.

Вид у инженера и впрямь был воинствующий. Не хватало разве что связки гранат, да ракетной установки на плечо, чтобы походить на лучшего командос всех времен и народов Шварценеггера.

— Пора, — невозмутимо и коротко отвечал он.

Борисов явился перед ними в шортиках, поверх которых был застегнут забитый патронташ, в светлой безрукавке и пробковом шлеме, позаимствованном у Морозова.

— Э, нет, так не пойдет, — покачал круглой головой Санчес. — У тебя потемнее ничего нет? И желательно зеленого цвета…

Борисов пожал плечами и удалился в палатку, перерыл там все вещи, но подходящего не нашел.

— Снимай майку! — сказал ему Санчес.

Бородач хотел было воспротивиться; в конце концов это его личное дело, в чем ходить, и он давно достиг совершеннолетия, чтобы им командовали; но тон кубинца был настолько обезоруживающим, что ученый проглотил свою гордость и повиновался. То, что дальше проделал Санчес, поразило всех без исключения. Он сошел к прибою и вымочил майку в воде, затем скрылся с ней в «медпункте», где облил из склянок зеленкой, йодом, и еще какой-то отвратительно пахнущей жидкостью не менее отвратительного коричневого цвета.

— Мне… это надеть? — недоумевал Борисов, брезгливо держа кончиками пальцев дурно пахнущую безрукавку, больше смахивающую на заляпанную робу маляра-неудачника, попавшего под завал из банок с разноцветными красками и враз облитого ими.

— А что… — рассмеялся Саныч, не потерявший в сложной ситуации чувства юмора. — Неплохой камуфляжик получился! Зато гарантирую, никакая кровососущая дрянь на те-бя не покусится.

— Да от меня за версту аптекой будет разить! — возмущался бородач. — Как хотите, а я эту дрянь на себя не надену. Я же одним только запахом нас выдам.

— Не бойся, — вразумлял его кубинец. — Сейчас только подсохнет, и запах выветрится. Зато не будешь в лесу как бельмо маячить. И шлем свой оставь. Он тебе только помешает.

— А у нас что, войсковая операция намечается? Нет, ребята, скажите ему…

Васильев только покатывался со смеху, настолько потешно это выглядело. Ира стояла возле него с печальным выражением глаз. Она с трудом сдерживала слезы, хотя тонкие губы так и прыгали. Она сомневалась в благополучном исходе их затеи, понимая всю ее серьезность, и в тоже время знала, что иначе поступить нельзя. Но мысль, что в лесу с ними всякое может случиться, и что, возможно, их там уже ждут, напрочь перебивала все благоразумие; ей хотелось вцепиться в Васильева и ни за что не отпускать от себя.

Смирившись с долей, Борисов натянул через голову испятнанную жуткими разводами футболку, причем невысохшая зеленка измазала его нос и чистые от рыжеватой щетины скулы.

— Во… даже волосы на груди покрасил. Чего ржете?! — пробурчал он, оттягивая мокрую, неприятно липнущую майку от тела. — Тебе, Вовчик, та же экзекуция предстоит.

На Васильеве была модная среди курортников пестрая просторная рубашка с коротким рукавом, которую он приобрел незадолго до отъезда и выложил за нее бешеные для своей полунищенской зарплаты деньги. И портить ее он не собирался ни под каким соусом.

— Не-ет, батенька! — протянул он, на всякий случай отступая назад. — Вы это бросьте. Расцветочка как раз что надо, под здешний пейзаж. Я ведь прав, Санчес?

Кубинец придирчиво осмотрел его и счел маскировку подходящей.

— Сойдет.

Напоследок он отобрал у Борисова карабин и отдал его Санычу. Нехотя бородач расстался с патронташем.

— Смотри, аккуратнее, — проворчал он. — Заряжен, стоит на предохранителе. Умеешь управляться, или показать?

— Соображу как-нибудь, — разглядывая карабин так, будто впервые взял в руки оружие, ответил Морозов. — А как же он? — спросил Санчеса.

— Да мне же лучше! — с довольной улыбочкой отшучивался Борисов. — Как говорится, — баба с возу, кобыле легче.

Но долго радоваться ему не пришлось, потому как кубинец взамен карабина вооружил его тесаком.

— Кажется, все, — он еще раз придирчиво обошел спутников. — Пошли.

Слезы, которые из последних сил пыталась скрыть Ирина, со всхлипом прорвались наружу. Она обхватила Васильева за шею и уткнулась лицом ему в грудь. Глухие рыдания сотрясали ее. Прижав ее к себе, Васильев с виноватым видом глянул на товарищей.

Санчес знаками показал, что будет ждать его наверху и, позвав Борисова, двинулся по наверх косогору. Морозов, став невольным свидетелем сцены, деликатно отошел.

— Ну что ты? — успокаивая подругу, шептал Васильев. — Зачем сырость развозишь? Все будет нормально. Понимаешь, нормально!

Она кивнула, будто взаправду поверила его словам, но продолжала удерживать, словно отпусти его, и Васильев уйдет, быть может навсегда. Слезы ручьями текли из ее глаз, рубашка на груди Васильева сделалась влажной.

— Я побежал, Ирочка! Не переживай, мы справимся. Давай же, ну?..

Силком отняв подругу от себя, он взбежал на откос и сверху крикнул Санычу, чертившему веткой на песке.

— Береги ее, Виктор Саныч!.. Чтоб все было… — ее настроение вдруг передалось и ему, спазм перехватил горло и, не договорив, Васильев со значением вскинул кулак.

Справившись с нахлынувшими чувствами, он бегом нагнал друзей, уходивших в направлении поверженного молнией дерева.

Новые следы, незамеченные минувшей ночью, они обнаружили под высоченным папортниковым растением, растопырившим свои зеленые, с подсохшими серыми кончиками, перьевидные листья. Опустившись на одно колено, Санчес измерил ладонью глубину следа.

— Здесь ее, видимо, чем-то оглушили и понесли на себе.

— С чего ты решил? — спросил Васильев.

— Замечаешь, насколько вдавлен он в землю. А размер не сильно большой, где-то сороковой или сорок первый.

— А может он просто толстый, этот наш неизвестный друг? — подал мысль Борисов, с интересом следивший за манипуляциями кубинца.

— Вряд ли… Тс-с…

Санчес приложил к губам указательный палец и замер, глядя куда-то вперед. Васильев застыл, боясь издать лишний звук, смотрел туда же, куда и он, и ничего, кроме сплошного зеленого фона кустарников, травы и деревьев не различал.

Но тут произошло то, чего никто из них не ожидал. Зашевелились растения, и к ногам Санчеса шариком выкатился пегий комок. С тонким визгом он вскинул лапы на могучую грудь кубинца и облизал горячим языком все лицо.

— Билли! — соблюдая конспирацию, приглушенно обрадовался Борисов. — Ты откуда взялся?

Собачонка, чья шерсть от каких-то репьев и колючек сбилась в сплошные колтуны, села на задние лапки, поблескивая умными бусинками глаз.

— Где же тебя носило, бродяга? — Васильев провел ладонью по его тельцу, и пес болезненно взвизгнул, едва он коснулся бока.

Отдернув руку, точно его ударило током, Васильев распрямился.

— Досталось, похоже, ему…

— За Глорию заступился, — сказал Борисов. — Слышал же я, как он заливался. Пинка, видно, изрядного схлопотал.

— А может… — ласкал собаку Санчес, — ты знаешь, где она?

Мысль, высказанная Санчесом показалась столь фантастической, что сначала ее не восприняли всерьез.

— Да ну, ребята, — пробормотал Борисов. — Это ж вам не овчарка, чтобы по следу бегать. Бесполезно.

— А это мы сейчас проверим, — загорелся идеей Санчес. — Кто знает, на что способна эта псина.

Он вновь опустился к собаке, та слабо вильнула хвостом.

— Билли? Ты знаешь, где Глория?

Болонка активнее завиляла задом, глядя прямо в глаза кубинцу, будто пыталась постичь, чего от нее хотят.

— Да говорю вам, бесполезно!

— Глория… Где Глория?..

Поднявшись, как в цирке, на задние лапки, и поджав к грудке передние, собака тявкнула.

— Да ну, ре…

Призывно залаяв, Билли нырнул в траву и понесся так шустро, словно на самом деле, не хуже дрессированной розыскной собаки унюхал след чужаков. Отбежав на несколько метров, повернул кудлатую мордочку, проверяя, поверили ему люди и следуют ли за ним, опять тявкнул и побежал дальше уже не останавливаясь.

— Ребята, это же глупо! — еще противился позади Борисов, но видя, что его не слушают, с печальным вздохом человека, идущего против своих принципов и заведомо совершающего ошибку, поплелся за напарниками.

Быстрый их шаг постепенно перешел в бег, а бежать по пересеченной местности, когда ноги постоянно запинаются за лианы или выпирающий из земли корень, совсем не то, что совершать пробежку в тихом спальном квартиле по асфальтовой дорожке, где за препятствия сойдут разве что бордюры. Борисов иногда по утрам, если позволяло настроение, занимался бегом, но несерьезно, и тому причиной была многолетняя пагубная привычка курить трубку, с которой он никак не желал расставаться. На пробежке он едва осиливал трехкилометровый крюк, давился после кашлем, решая со следующего дня категорично бросить курить, о чем, впрочем, вскорости забывал.

Теперь же, когда пот в буквальном смысле заливал глаза, и боль скалывала левый бок, когда по лицу все время хлестали ветки, и в перекошенный от нехватки воздуха рот нагло лезла мошкара, он проклинал все на свете и все его желания сводились к одному — немного передохнуть. Но желание его, пульсирующей жилкой бьющееся в черепной коробке, оставалось несбыточным. Болонка неустанно мчалась где-то впереди, и ее уже не было видно в буйной растительности; за ней поспевал Санчес и, кажется, совсем не уставал. Да и что ему будет, этому комку мускулов, непонятно как затесавшемуся в инженеры. Ему рекорды на подиуме ставить, демонстрируя накаченные рельефные мышцы перед объективами видеокамер, бороться за какое-нибудь там звание, вроде Мистера — Вселенная. В России таких на грошовое инженерное жалование не заманишь, они либо подаются в «юридические агентства», выжимая одним своим видом долги с недобросовестных партнеров, либо бандитствуют, что, впрочем, одно и тоже.

Васильев пыхтел немногим позади Санчеса и, судя по нему, был еще в форме.

Не заметив под ногами хитро подставленного природой сука, Борисов зацепился и с размаха полетел на мягкую землю. Он зарылся в нее едва ли не носом, как только не поранился тесаком; поднялся, бранясь. Колени его были перепачканы и саднили, — сбил, как пятилетний мальчишка, — и ныла ступня. Подвывая от боли, он помассировал ее, осторожно поднялся, проверяя, не вывихнул ли чего или, не дай боже, сломал. Прихрамывая, сделал пару пробных шагов.

«Нет, — облегченно подумал он, — вроде все нормально…»

Пока он поднимался да разнимал суставы, Санчес с Васильевым скрылись из виду.

— Ээй-й… — срывающимся голосом дал он о себе знать, но до слуха донесся только отдаленный треск кустов. Они бросили его, бросили, бросили, бросили…

Поминая в душе напарничков последними словами, он заковылял по пробитой ими тропе, что выделялась задетыми в беге и покачивающимися еще ветками. Ступня еще подминалась, но он старался отвлечься от боли, разве что подумал о Санчесе, который был прав, отказав Морозову. Если он, Борисов, уже начал сдавать, тот, на шестом десятке, и вовсе стал бы обузой.

— Ты где потерялся?! — неожиданно, напугав, объявился перед ним Васильев, который и не выглядел уставшим. Увидев грязные колени Борисова, предложил с участием:

— Если хочешь, давай передохнем.

Соломинка была протянута, и в его было силах решить — хвататься за нее или нет.

— Не путайся под ногами, — прохрипел Борисов пересохшей глоткой, отстраняя его с пути. — Вы точно не сбились со следа?

Васильев покрутил головой, и этого было достаточно.

— Тогда вперед, — облизнул он потрескавшиеся губы и, поджав локти, побежал трусцой.

Саныч, держа на коленях карабин, сидел на горбыле возле давно потухшего кострища. Уже давно не дымились, остыли угли; слабый ветерок подхватывал серые комочки пепла, разнося их по всему пляжу.

Морозов мучился нехорошими предчувствиями, а еще больше тем, что в свое время, в Гаване, не настоял на своем, когда нужно было плюнуть на глупую затею с пиратскими сокровищами, пожариться недельку на пляже — когда еще выпадет такой случай, — и возвращаться на родину. Признаться, и в нем сыграло мальчишество, коли несмотря на все предостережения и даже на взорванный самолет, он все же решился на авантюру. Теперь он поиски клада про себя иначе не называл.

Ему, как руководителю экспедиции, сейчас нужно быть во главе отряда, что бродит в джунглях в поисках Глории. Но он уже стар, и как не осанься, седину волос уже не скроешь. Помочь молодым ребятам он бы вряд ли чем смог, больше неудобств. И все же душа ныла, и кошки целой кодлой скребли ее.

Тонкий горбыль, на котором он гнездился, загулял под ним. Боковым зрением Саныч обратил внимание на присевшую рядом Ирину.

«А с другой стороны, — подумалось ему, — не там, так здесь я принесу пользу. Только бы обошлось без эксцессов».

— Только бы все обошлось! — вздохнула она, читая его мысли. — Я так боюсь за них.

— Обойдется, — через силу, излишне оптимистично, отозвался Морозов. — С ними Санчес, а он, похоже, калач тертый. Будем надеяться.

Она промолчала, а Саныч, чтобы отвлекая ее от темных мыслей, решил продолжить разговор, ведь как известно, ничто так не коротает время, как добрая беседа.

— Ирочка, а вы давно знакомы с Владимиром?

Она не ждала такого вопроса и ответила не сразу.

— Целую вечность, — сказала она после недолгой паузы. — Учились вместе.

— Неужели? — оживился, оборачиваясь к ней лицом, Саныч. — Расскажите…

— Да это неинтересно, — она вяло отмахнулась, пытаясь уйти от разговора.

— Нет, почему же…

Она поддалась его настойчивым просьбам и повела свой рассказ, переключаясь на более приятную тему. С лица ее понемногу сходила суровость, разглаживались траурные складки в уголках большого, но красивого рта, в глазах засветился живой, непринужденный блеск. Она уже и не замечала, что говорила больше сама, а Саныч, как тонкий психолог, только слушал и изредка кивал головой, как бы подтверждая правдивость ее слов или же удивляясь стечению обстоятельств. Когда она замолкала и пауза затягивалась, он, как бы невзначай, подбрасывал вопросы, и вопросы эти, подобно хворосту, бросаемому в костер, не давали загаснуть ее монологу.

— Так значит у вас скоро свадьба?

— Первого сентября регистрация…

И она тут же поправилась:

— Если ничего не случится.

— Уж поверьте моей интуиции, все закончится хорошо.

— А вы, Виктор Саныч, женаты? — в свою очередь поинтересовалась она, и похоже, своим неосторожным вопросом, потревожила в Морозове застарелую, но до конца незажившую рану.

— Не сподобился, — ответил он после некоторого молчания, слепо уставившись выпуклыми, повлажневшими вдруг глазами на мертвый пепел кострища.

Ирина не стала бередить его душу пустыми расспросами, и оставив его одного, ушла на берег. Ночью море отступило на несколько метров, и там, где еще вчера плескались его волны, лежал песок и сохли выброшенные зеленые водоросли. Ирина вошла по щиколотку в воду, блаженствуя под лучами всходящего в зенит солнца. Вода была кристально прозрачной, и в ней легко просматривался каждая лежащая на дне песчинка. Юркие мальки, размером с головастиков, стайкой шмыгнули возле ее ступни, накинулись на трепыхающуюся на поверхности мошку, задергали ее, объедая.

«Господи, и все же как же здесь хорошо!» — подумала она и, заложив на затылок руки, потянулась всем телом к солнцу. Ветер нежно затеребил ее легкий сарафан, обтягивая тканью роскошное ее тело и подчеркивая всю его красоту.

Море преподнесло ей свой подарок, выкатив на мокрый песок диковинную раковину. Колючая ракушка полировано блестела, а когда Ирина, убрав мешающую прядь волос, и поднесла ее к уху, то услышала шум, похожий одновременно на завывание ветра и накаты штормовых волн.

— Вы заметили, что ночью был отлив? — спросила она позже Морозова.

Он посмотрел на нее взглядом человека, которого только что посетило прозрение.

— Заметил, Ирочка!.. Уровень воды весьма непостоянный… меняется часто, и по этому поводу у меня появились кое-какие соображения.

К полудню бежать за неуемной собакой по джунглям не было никаких сил. Лес настолько сгустился, деревья росли столь тесно, что пышная листва заслоняла солнечный свет, а внизу, под кронами, было сумрачно. Санчес, раздирая на пути тонкие жилы лиан, опутавших свободное пространство между деревьями, да и сами деревья, настырно лез вперед, а Борисов сзади, которого мотало от усталости, мечтал, когда все это скорее закончилось. Левая щека его была расцарапана; майка, после того, как он повалялся на земле, была годна разве что на помойку; его допекала жажда, но фляжку нес Санчес, а просить он не хотел. Он уже влачился на автопилоте, видя перед собой только мотыляющуюся худую спину Васильева, и больше ничего вокруг.

— Стоп! — Санчес предостерегающе поднял правую руку, оглядывая землю.

Борисов, пользуясь возможностью, мешком рухнул на поросшую мхом кочку.

— Баста-а, — простонал он, страдальчески кривя лицо. — Вы как хотите, а я, пока не отдохну, дальше шага не сделаю.

На нытье его внимание не обратили. Васильев приблизился к сидящему на корточках Санчесу и спросил:

— Нашел что-то?

— Смотри, — кубинец поднял сухую длинную веточку и показал ей на окурок, валявшийся в корнях дерева.

Положив его на ладонь, Санчес развернул обгоревшие края папиросной бумаги, понюхал остатки табака.

— Я так и думал, — произнес он, поднося ладонь с крошками к носу Васильеву, дабы и тот удостоверился.

Судя по запаху, табаком здесь и не пахло, зато явственно ощущался сладковатый дух марихуаны.

— Привал они делали, — обтряхивая ладони, с уверенностью сказал кубинец. — Тоже люди не железные, выдохлись. Но неаккуратно, следов столько пооставляли…

Следов и в самом деле было в избытке. Васильев насчитал минимум двоих, обутых в одинаковые армейские ботинки с ребристой подошвой. Еще один след, немного в стороне, обнаружил Санчес.

— Значит, их было трое, — он пристроился рядом с Васильевым, блаженно вытягивая гудящие ноги.

— И все в одинаковой обуви. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— А вспомни, что рассказывала твоя Ирина про человека в лесу. Камуфляж, маскировка…

— Но вы забываете, — подал голос прислушивающийся к их разговору Борисов, — что мы с ним столкнулись на северной стороне острова, а это далеко отсюда.

— Это еще ни о чем не говорит. За вами следили, также, как потом и за лагерем. Похоже, что мы без спроса вторглись в чужие владения.

— Хотя нас и предупреждали, — скорбно довел мысль до конца Борисов. — Идиоты, ребячество в одном месте заиграло…

Подбежавший к ним Билли шумно дышал, вывалив из пасти красный, как тряпка, язык. Облизнув мокрый нос, заскулил, перебирая лапами, зовя людей за собой.

— Умная собака, — погладил его Санчес и поднялся с земли.

Пес встрепенулся, заметался по тропе.

— Вставай, старина.

Санчес подал руку Борисову, но тот, бесконечно уставший, но преисполненный мужского достоинства, от помощи отказался.

— Что ты, девицу нашел? — проворчал он.

Подыскивая себе опору, он ухватился левой рукой за омшелый сук и оцепенел, впившись в него выпученными глазами. Покатый лоб его покрылся крупной испариной. С соседней ветки свисала зеленая, а потому незаметная в листве змея, нацеливаясь на него узкой чешуйчатой мордой. Раздвоенный ее язык стриг воздух. Борисов боялся шевельнуться и свести взгляд со скользкой твари, которая буквально гипнотизировала его. Вырывавшееся вместе с двоящимся жалом, пугающее шипение парализовало волю ученого. Он не смел и двинуться.

Дальнейшее он помнил смутно, как в дурном сне. Перед ним мелькнуло что-то белое, кулак Санчеса, как запоздало сообразил он. Голова свесившегося с ветки ползучего гада оказалась крепко зажатой, и напрасно змея яростно разевала широченную пасть, демонстрируя два острых зуба, источавших яд, и извивалась. Нанести смертельный укус своему обидчику она при всем желании не могла.

Санчес свободной рукой достал из чехла нож и, хватив змею о землю, так, что она на какое-то время потеряла способность двигаться, точным ударом отсек ее плоскую голову. На его ладонь фонтаном брызнула черная кровь. Отшвырнув агонизирующее длинное ее тело, он сорвал с ветки листья и обтер им руку.

Только сейчас, когда опасность миновала, крупная дрожь охватила Борисова. Ноги отказались ему повиноваться, он рухнул на кочку. Тупо глядя перед собой и не замечая никого и ничего, он полез в карман, за неизменной своей спутницей — трубкой, также слепо набил ее табаком. Прикурить ее не получалось. Рука дрожала, огонек зажигалки метался, попадая куда не нужно. Забрав у него огниво, Санчес чиркнул кремнем и поднес вспыхнувший огонь к краю трубки. Борисов жадно втянул в себя дым, выпустил ноздрями две пахучие дымные струи, и лишь тогда, уже более осмысленно посмотрел на Санчеса и изрек единственное, что крутилось на языке:

— Ни фига себе…

— С тобой все в порядке?! — положил ему ладонь плечо Васильев, сам перепугавшийся не ничуть меньше.

Борисов глубокими затяжками сжег в трубке остатки табака, вынул мундштук из губ и постучал им о колено, вытрясая пепел:

— Опять ведь ворону поймал… И как она меня только не укусила?!

— Недаром говорят: «Все хорошо, что хорошо кончается», — видя, что с приятелем все обошлось, повеселел Васильев. — А насколько ядовита эта гадюка?

Санчес пинком отбросил прочь отрубленную змеиную голову, и та мячиком укатилась в траву.

— Если бы она укусила, Кирилла хватило бы на час, не больше. И помочь ему никто был бы уже не в силах, — И он назвал убитое пресмыкающееся по-латыни; название было длинное, как и сама змея.

— Ты мне жизнь спас, — покончив с перекуром, Борисов подошел к кубинцу и подал руку. — Запомни, я теперь твой должник.

— Запомню, — на полном серьезе ответил тот, отвечая рукопожатием.

Под ногами вьюном закрутилась болонка, залаяла, напоминая людям, что время дорого и терять его нельзя, их коллега в опасности.

Во второй половине дня, когда стрелки наручных часов Васильева приближались к половине третьего, когда начало казаться, что джунглям не будет ни конца, ни края, и вообще, они сбились с пути и кружат на одном месте, — столь однообразно вокруг все выглядело, и даже самого Санчеса стали брать сомнения относительно способностей дворовой собачонки вести по следу, — лес начал прореживаться, вершины как бы раздвинулись, пропуская солнечные лучи, а в просветах деревьев, слева, завиднелась морская синева, расплывающаяся неясной дымкой на стыке с горизонтом и отчетливо слышался шум прибоя.

— Похоже мы к берегу вышли, — обернулся к взмокшим от усталости друзьям Санчес.

Ориентируясь на звук, он прошел не больше пятидесяти метров: далее земля обрывалась провалом; на краю обрыва, свесив в бурлящую пропасть поникшие ветви, росло слабое деревце, всеми корнями и корешочками цепляясь за спасительную, питающую почву. Санчес осторожно ступил на самую кромку и, подавшись вперед, глянул вниз. Скалистая стена уходила отвесно прямо из-под его ног, — насколько глаз хватало протиралась необъятная, голубая водная гладь, — а внизу, на многометровом удалении, волны бились о прибрежные скалы, обдавая их брызгами и пенясь.

— Пока долетишь, умрешь со смеху, — подошел со спины Борисов. Он заглянул в пропасть, где все клокотало, бурлило и пенилось, присвистнул и добавил со знанием знатока. — Метров сорок пять запросто будет. Сорвешься вниз, и испугаться не успеешь.

Санчес побледнел и поспешил отойти от края, чем привел в немалое изумление Борисова, которому, особенно после случая со змеей, казалось, что этого большого сильного человека ничем не проймешь и уж тем более не испугаешь.

— Мы находимся где-то вот здесь, — достав из жилета сложенную карту, Санчес показал пальцем на восточное побережье, обозначенное желтым, гористым рельефом. — Это если верить тебе, Билли.

Псина, услышав свою кличку, задрала морду и отрывисто гавкнула.

— Дальше идти некуда… хотим мы того, или нет.

Свернув карту, он засунул ее в пустой кармашек и с удвоенной энергией, словно ни капли не устал, и за плечами не было этого шестичасового, трудного перехода по джунглям, зашагал вдоль обрыва.

Лес редел и редел, и еще минут двадцать спустя поисковики вышли к каменной гряде, что вздымалась перед ними ввысь, преграждая путь. Гряда брала свое начало от пропасти, на дне которой бушевал прибой, и тянулась далеко в сторону, теряясь за деревьями.

Васильев подошел вплотную к подножию каменного кургана и задрал голову, разглядывая его.

— Ну и что дальше? — плюхнувшись на траву, спросил Борисов. — Куда теперь?!

Билли между тем, обнюхивая землю, заметался у выпирающей из стены монолитной глыбы, поросшей не то плющом, не то диким виноградом, потом сел и залаял на нее.

— Тю-ю, — почесал Борисов затылок. — Собачка от жары кажись того…

Но болонка, покосив на него карим глазом, продолжала с прежним рвением облаивать камень.

— Не пойму, чего он хочет!

Васильев не просто сейчас изучал скальные отложения, но и выискивал на них возможные следы человеческого пребывания, не в том смысле, конечно, какие в лесу. Но, если довериться собачьему нюху, Глорию привели именно сюда, а потом куда подевались люди, загадка. Нависающая скала имела почти отрицательный угол, а значит, без специального снаряжения на нее не взобраться. Но где забитые в расщелины крючья, где кольца, без которых не обойтись. Как не всматривался он внимательно, до рези в зрачках, ничего похожего не находил. Да не вознеслись же они, в самом деле?..

Встав ногой на выступ, он потянулся, вцепился подушечками пальцев в крошечный карниз. Из неудобного этого положения Васильев переместился выше, распластавшись на нагретом солнцем камне и вжимаясь в него животом, нашел щербину повыше, и обдирая ногти, взялся за нее. Но скользкая, не предназначенная для альпинизма обувь сорвалась с уступа, и Васильев обрушился на землю, благо, что с небольшой высоты.

— Цел? — подбежал к нему встревоженный Борисов. — Ничего не сломал?

— Да нет, — успокоил его Васильев, потирая ушибленное плечо.

— Пошевели пальцами. Не больно, нет?

— Я же говорю, нормально…

Конечно, он преувеличивал, ударился вполне прилично, а плечо ломило так, будто по нему треснули палкой. А потому с внутренним трепетом шевельнул сначала рукой, и потом, поочередно, пальцами. Было немножко больно, но это уже мелочи.

А Билли, не сходя с прежнего места, продолжал изливать собачью душу на увитый плетьми выступ.

— Фу! — прикрикнул на него Борисов. — Да чего ему надо?..

— Пойди пойми… Билли, ко мне!

Васильев похлопал по ляжке, подманивая собаку к себе, но болонка, на удивление, даже не повела ухом, продолжая злобный лай на скалу.

— Что-то здесь не так…

Он приблизился к скальному отложению, оглянулся на пса, тотчас вскочившего и бросившегося к нему.

— Что ты хочешь нам сказать, а, Билли?!

Собачонка лизнула нагнувшегося к ней Васильева, встала на задние лапы и рыкнула, косясь на сухой плющ.

«А почему он засох, когда кругом такая зелень?» — подумал вдруг Васильев.

Это действительно было странно для буйной природы острова, где, чудится, воткни в землю палку, и вырастит деревце. Он взялся за тонкую вязь, потеребил ее и слегка потянул на себя. Каково же было его удивление, когда плеть вдруг оторвалась, — пришитая нитками! — и под ней он обнаружил… искусно сплетенное маскировочное полотно. Да, да, маскировочную сеть, какими военные прячут свои секретные объекты, но настолько безукоризненную и сливающуюся с общим фоном, что в шаге не отличишь!

Но это было еще не все! Травянистый куст, угнездившийся над выступом скалы, шевельнулся, механически сдвинулся на сантиметр вокруг своей оси, из гущи стеблей блеснуло стеклянным, как если бы солнце отразилось от оптики.

«Видеокамера!» — успел подумать он, как внутри кургана раздался утробный гул, заработали мощные механизмы, и скальный выступ, покрытый маскировочной сетью, медленно оторвался от земли и пополз вверх, открывая перед обомлевшим Васильевым черный зев пещеры. В следующее мгновение, как черти из табакерки, оттуда высыпали трое автоматчиков, с криками наставив оружие.

Васильев не разбирал ни слова из того, что кричал ему в лицо человек в пятнистой униформе. Человек был ниже его ростом и похлипче сложением, камуфлированная куртка с закатанными по локоть рукавами висела на костлявых ключицах; брюки ему были тоже великоваты, и свисали мешочком с тощей задницы. Он был смугл и чертами лица походил на латиноамериканца, нестриженые космы волос выбивались из-под нахлобученной до ушей кепи. Неприятные карие глаза буравили растерявшего Васильева, который понять не мог, чего от него хотят. Это же обстоятельство заводило и автоматчика. Брызжа слюной, он гаркнул что-то неразборчивое и демонстративно повел «калашниковым», приказывая пленнику встать на колени и свести руки на затылке. Он был физически слаб, этот автоматчик, и с ним не составило бы труда справиться. Но автомат — аргумент серьезный, и его зрачок, чуть подрагивая, целился в Васильева; заскорузлый палец лежал на спусковом крючке, готовый выстрелить.

Васильев перевел взгляд вбок. Борисов, переломившись пополам после удара прикладом и схватившись за живот, корчился на карачках в траве. Над ним, широко расставив ноги в высоких шнурованных ботинках, стоял второй боевик. Он криво ухмылялся и что-то говорил третьему дружку, занявшему позицию в стороне и державшему под прицелом всех пленников.

Преодолевая гордыню и мужское самолюбие, Васильев встал на колени, как и требовал от него худой. Но тому показалось мало — тычок мушкой ствола между лопаток, отчего Васильев чуть не упал, и новая гортанная фраза, призывающая поднять руки. Он выполнил и эту команду, свел пальцы в замок. Чужая рука со знанием дела прошлась по карманам, не находя в них ничего интересного.

Сбоку раздался шум быстрых шагов, и возле Васильева, с руками на затылке, свалился на четвереньки Борисов. Нос его был разбит и кровоточил, на майке отпечатался рифленый след бандитского ботинка. Повернув к Васильеву трясущееся лицо, он попытался что-то сказать, но Худой, следивший за ними, издал упреждающий вопль. Борисов вздрогнул и втянул голову в плечи, думая, что за окриком последуют новые удары. Но их пока не били.

Самый молодой, и верно, неопытный боевик досматривал Санчеса. Кубинец ничуть не противился, притупляя его бдительность, да и молодчик, считая, что пленник перетрусил и не уже способен к сопротивлению, а больше от наглости, потерял всякую осторожность. Пистолет Санчеса, перекочевавший к нему за портупею, не вызвал особого интереса, чего не скажешь о ноже. Великолепный армейский нож, едва попал ему в руки, заставил забыть обо всем. С загоревшимися глазами он крутил его, пробовал пальцем лезвие и ножовочные зубья, и цокал от восторга. Санчес вновь осторожно скосил на него глаз. Парень стоял к нему вполоборота, отвлекшись на нож, и автомат беззаботно висел на плече; двое других курили, переговариваясь меж собой. На него никто не обращал внимания. Да и зачем, если логика этих ребят проста: а куда ты денешься, когда бежать некуда?

Тренированные, затекшие на затылке руки сладко заныли. Собираясь в пружину, Санчес мысленно оценивал свои шансы. В лесу ему не скрыться. Не успеет даже добежать, как его расстреляют, срежут из трех автоматов. А если с обрыва?.. Высоко, разобьешься, да и камни в воде… А если попробовать? До него метров десять, десять прыжков. Сбить Молодого с катушек, те двое не сразу опомнятся, а потом — как повезет… Рискованно, ох рискованно!.. Но разве в плену лучше, тем более, что он догадывался, кому обязан «гостеприимством». А парнишка совсем страх потерял, забыл о его существовании. Ему бы следить за ним, не дать шелохнуться, а он ножичек на ремень цепляет. Молодо-зелено…

Терять ему было нечего: с честью разбиться на скалах, или с позором подохнуть в пещере, поразвлечь тамошних ребят. То-то будет потеха, когда узнают, кого поймали…

Что будет, то будет…

Санчес развернулся, ступая на шаг ближе к Молодому. Кулак его, подобно пудовой гире, описав полукруг, сокрушил челюсть зазевавшегося боевика. Тот безвольно мотнул головенкой, разбрызгивая кровь из разбитой губы и выплюнув обломки зубов, и рухнул подкошенным деревцем к кургану. Падение длилось считанные секунды, и, как Санчес и предполагал, болтавшие субчики не сразу сообразили, в чем дело. Замешательство длилось еще какие-то мгновения, в которые, выложившись в рывок, он стремглав достиг кустарника; затем раздалось хищное щелканье затворов.

Сминая на бегу высокие растения, похожие на цветущую кукурузу, он летел сломя голову к краю пропасти. Позади ударили выстрелы, он пригнулся, и горячая очередь с вытьем прошла над ним, срубая зеленые мясистые стебли.

18

Вскинув автоматы, боевики хлестали длинными очередями по убегавшему пленнику. «Калашниковы» строчили взахлеб, изрыгая злые всплески пламени. Невидимая коса кромсала кустарник, по которому, согнувшись в три погибели, несся Санчес, во все стороны летели обрубки стеблей и листьев. Фонтанчики вышибленной пулями земли следовали за ним по пятам, и казалось, еще немного, и они обязательно настигнут беглеца.

Воспользовавшись заминкой, Васильев сунулся было с колен, как Худой с перекошенной от ярости физиономией, обернулся к нему и саданул из автомата поверх голов, на испуг. Пули дробью защелкали по каменистой стене, высекая кремневые искры, брызнула отбитая крошка. Пленники тотчас повалились на землю, закрываясь руками, точно это могло спасти…

Санчес задыхался от бега. Горячим ему обожгло бок, он инстинктивно схватился за него, ощущая ладонью липкую кровь. Без оглядки он выбежал на крутой обрыв и, не раздумывая, прыгнул в пропасть, уже не увидев, как тут же серия пыльных фонтанчиков запрыгала по опустевшей площадке.

Он летел вниз, зажмурившись, чтобы не видеть стремительно приближающуюся, пенящуюся поверхность моря, благодаря судьбу и Всевышнего за то, отнесли подальше от подводных камней, и от скалистого обрыва, о который разбивались волны. Ветер свистел в его ушах.

И ему опять повезло, видно благоволит судьба людям рисковым. Подняв целый фонтан брызг, с оглушительным всплеском, он ворвался в воду как раз в тот самый момент, когда молодчики, ступив на осыпающийся под ногами карниз, лупили очередями по полосе прибоя. Если бы Санчес открыл глаза, то наверняка бы увидел, как голубую чистейшую воду, тут и там, замедленно, теряя губительную силу, пронзают кусочки смертоносного металла. Но он не видел этого, не видел вообще ничего, оглушенный падением и ударом о воду, и погружаясь все глубже в пучину.

Выпустив по рожку, люди в камуфляжах опустили дымящиеся оружие и еще долго смотрели на пенящиеся буруны волн, неистовавшие внизу. Но, будто не случилось ничего сверхъестественного, море по-прежнему катило свои волны, бросая их о подножие скалистого обрыва, и ничего среди них, даже отдаленно напоминающего человека, не наблюдалось. Выжить при падении с такой высоты было почти невозможно.

— Сдох, — смачно сплюнул в пропасть Худой и отступил от края. — Или расшибся, или мы его достали.

— Скорее всего, — кивнул второй автоматчик. — Пусть им поужинают акулы.

— Да будет так.

Они вернулись к пещере, где Худой, изливая переполнявшую его желчь, надавал тумаков распластавшимся в траве пленникам, чтобы на будущее было неповадно. Они стерпели эти сыплющиеся удары, да и посмели бы не стерпеть!.. Жизнь любого из них ничего не стоила, и он был в силах оборвать их по своему желанию.

— Вонючие койоты! — быстро выдохшись, выругался он, зарядив ботинком бородатому по роже с такой силой, словно бил по мячу. — Будешь знать!.. Будешь…

Его приятель, отвлекшись от расправы над заложниками, приводил в чувство молодого. Тот бессмысленно хлопал глазами, пробовал самостоятельно подняться, придерживаясь за камень. Санчес врезал ему по зубам от души, губы парня превратились в два отвислых синюшных пельменя, на подбородке сохла кровь. Отпустившись от опоры, он сделал неверный шаг, качнулся обратно к стене, хватаясь за нее, как за мамкин подол. В сотрясенной голове, видимо, основательно гудело; он отвернулся от приятеля, подобравшего валявшийся автомат, и с омерзительным стоном опорожнял желудок.

Ухватившая за воротник лапа заставила Васильева подняться. Худой благоразумно держался на расстоянии и движением автомата велел заходить в пещеру. Васильев нагнулся в лежащему без движения Борисову, перекинул его безвольную руку через шею и взвалил на себя. Кирилл промычал что-то несвязное, с его носа тянулась клейкая нить густой крови. Прогибаясь под тяжестью, подгоняемый бандитами, Васильев вошел в пещеру. После солнечного света там казалось темно, однако при горящих под потолком люминесцентных светильниках, он различил забетонированные своды и кабель, проложенный вдоль правой стены на вбитых крюках, ведущий вглубь кургана. Тем временем худой приблизился к электрическому щитку и рывком опустил рубильник. Из-за стальной двери в левой стене шумно заработали подъемники, нависавшая скальная глыба двинулась в обратный пусть и скоро наглухо перегородила вход.

Когда он раскрыл глаза, то ничего не увидел. Ничего абсолютно, кроме чернильного мрака, так словно он вдруг ослеп. Санчес потер глаза, и ничего не изменилось, он даже ущипнул себя. Впрочем, с тем же успехом.

«Или я умер?» — закралась ему в голову совсем сумасшедшая мысль, но от тут же отогнал ее. Если он мог размышлять, значит был жив. Это его немного успокоило, но ненадолго. Он так и не понимал, где находится. Напрягая память, он припоминал все подробности своего прыжка в море, помнил удар о воду, как тонул и захлебывался, как греб руками, пытаясь на остатках кислорода в легких выплыть на поверхность. А потом провал, небытие… и глухая могильная чернота.

Приподнявшись, Санчес слепо ощупал перед собой пространство. Так, верно, поступают незрячие, оказавшись в неизвестной им обстановке. Но его распростертая рука ни на что не натолкнулась, не встретила никакого препятствия. Он чувствовал на себе мокрую одежду, чувствовал песок, на котором сидел, но не больше. Также на ощупь он прошелся по карманам жилетки, вспоминая, куда прибрал борисовскую зажигалку. Дав прикурить ему в джунглях, после истории с ядовитой змеей, убрал ее к себе. И тот негодяй, что обыскивал его, забрав нож с пистолетом, до нее не успел добраться.

Кажется здесь… Отстегнув липучку, он пальцами нашел в кармашке зажигалку, с предосторожностями извлек, зная, что потеряй ее в темноте, в жизнь потом не найдешь. Откинул большим пальцем хромированную крышечку и подумал, что зажигалка ему не поможет, если фитилек подмок. Но зажигалка не подвела, и огонек вспыхнул, резко для привыкших к темноте глаз; силы его не хватало, чтобы осветить пространство. Держа ее как свечку, он шел по песку, пока колебания пламени не отразились в кофейночерной воде.

«Разрази меня гром!.. Как я тут очутился?»

Неведомо как и каким образом он попал в подводный грот, в каменную галерею с такими высокими потолками, что он не видел их. Пламя накалило зажигалку, обжигая пальцы, Санчес задул ее: бензин надо было беречь.

Едва потух фитиль, мрак снова обрушился на него, подавив на какое-то время способность видеть. Потом, когда глаза свыклись, ему показалось, что из-под воды пробивается рассеянная полоса света.

Спрятав зажигалку, он вошел в воду по грудь, убеждаясь, что это не видение и свечение ему не померещилось, глубоко вдохнул, наполняя воздухом легкие, и нырнул. После серии энергичных, мощных гребков налетел на козырек, опустился к самому дну и, касаясь обросшей моллюсками склизкой стены лаза, поплыл по нему. В конце этого природного тоннеля брезжил лучистый свет — то был выход! — но Санчес, развернувшись, убрался обратно в грот. Здесь, в холодной вечной мгле, где слышалось редкое капанье о воду срывавшихся с каменного потолка капель, он обдумывал, что предпринять дальше в сложившихся обстоятельствах.

19

Задание, с которым его послали в составе российской научной экспедиции на этот остров в нейтральных водах, он выполнил и нашелтаки потаенное гнездо интернационального наркокартеля, за которым охотились спецслужбы десятка латиноамериканских государств, включая кубинские власти. После двух лет нескончаемых операций, облав и охоты за наркокурьерами, когда в хитроумно расставленные сети попадала лишь мелкая рыбешка, а крупная ускользала, из множества версий и предположений он выбрал единственную, и казавшуюся тогда наименее вероятной. Но удача улыбнулась ему, и фантастичная версия, в которую мало кто верил, ныне обрела реальную основу.

Он никогда не работал инженером, это была легенда, под прикрытием которой его внедрили в экспедицию. Пятнадцать лет назад перспективным студентом, когда Санчес еще не был Санчесом, а выпускником Гаванского университета Марко Родригесом; спортсменом-силовиком, владеющим, кроме родного испанского, английским, французским, креольским языками, умеющим объясниться на хинди и на совсем экзотическом наречии патуа, заинтересовался Комитет Защиты Революции. Его завербовали в стенах университета, сделали предложение, от которого Марко не смог отказаться, да, признаться, и не хотел, ведь служить на благо Революции и лично Фиделя Кастро считалось делом почетным. Тринадцать лет он занимался тем, что ловил перебежчиков, алчущих искать в Америке лучшей жизни, и буржуазных шпионов, раскрывал заговоры против вождя, боролся с преступными кланами, выводил на чистую воду продажных политиков и взяточников из правящего кабинета, поднимался все выше по должностной лестнице. Когда в 1999 году при Комитете был сформирован Департамент по борьбе с наркотиками, полковнику Родригесу предложили стать заместителем директора…

Когда он начинал в новой должности, на Кубе только проклевывались первые ростки наркомафии. Еще несколько лет назад на наркомана, пойманного на садовых участках с вырванными с корнями стеблями мака, сбегались посмотреть даже полицейские, такой диковинкой это казалось. Но со временем явление это становилось обыденным, число наркоманов росло в геометрической прогрессии, а хаотичные облавы на мелких перекупщиков не приносили желаемого результата. С мелкими плантациями конопли и опийного мака боролась полиция, выжигая дотла посевы. Но урон дельцам наносился минимальный, потому что основной поток наркотиков в страну поступал извне.

Куба не имеет сухопутных границ с другими государствами, следовательно, транспортировка осуществляется либо морем, либо по воздуху. Но заходящие в кубинские порты торговые суда тщательно досматривались в доках, в аэропортах не менее кропотливо работала таможня и пограничники, территориальные воды бороздили боевые корабли и быстроходные катера береговой охраны, и никакое судно, никакой самолет без ведома спецслужб не мог приблизиться к границам Острова Свободы. Тем не менее, загадочным образом крупные партии наркотиков появлялись на Кубе, росла разветвленная сеть перепродавцов, курьеров, не говоря уже о самих наркоманах, переполнявших тюрьмы.

Наркомания достигла таких масштабов, что уже угрожала национальной безопасности государства…

Воспоминания о безопасности заставили его встряхнуться и начать действовать. Выполняя задание, он поневоле подставил под удар своих русских партнеров, не сном, ни духом не ведавших о засекреченной операции Комитета. Теперь трое из них в заложниках у картеля. Помочь им полковник Марко Родригес был не в силах, но предупредить Морозова и Ирину, оставшихся в лагере ждать их возвращения, и куда, вероятно, уже выступили наемники, он обязан. А дальше будь, что будет…

С этими мыслями, он ушел под воду и покинул грот, вынырнув на поверхности моря. Волны подхватили его, покачивая мягко, будто в колыбели. Отсюда до песчаной береговой косы было не меньше километра, и это обстоятельство спасло его при падении — глубина под обрывом была приличной. Широко разбрасывая руки, Марко, — будем называть полковника своим именем, — поплыл вдоль скалы…

Четыре с лишним месяца назад он явился на доклад к директору Департамента генералу Хювальду со своими оперативными разработками. Старый генерал, участник знаменитых боев с американскими наемниками в бухте Свиней, худощавый, но жилистый, затянутый в мундир, с которым, казалось, не расставался даже на ночь, мановением сухой, выдубленной ладони пригласил его к столу.

Доложив о результатах проведенной операции в портовых кварталах Гаваны, полковник Родригес перешел к главному — он получил свидетельство того, что оптовые партии наркотического зелья на Кубу доставляются именно морским путем.

— Но каким образом? — спросил генерал. — Пограничная черта постоянно контролируется нашими радарными установками. Незамеченными, без проверки береговой охраной, постороннее судно не прошмыгнет.

— И все же это возможно, — настаивал Родригес, протягивая генералу начертанную своей рукой схему. — Как правило, к нам взбрасываются разовые партии весом 200–300 килограмм, которые, как вы верно заметили, при досмотре не утаишь. Поэтому я в качестве транзитного пункта исключаю столичный аэропорт. Более мелкие посадочные площадки контролируются нашими агентами, которым я доверяю как самому себе. К тому же, наше воздушное пространство не проходной двор, где слоняются все, кому не лень. Нарушений за последние месяцы не выявлено, между тем очередная партия героина все же была провезена.

— У вас есть что-то конкретное, полковник?

— Да. Позавчера, во время облавы в порту, в перестрелке был убит некто Виктор Банзаэра по прозвищу «Мокрушник», — вынув из папки черно-белую фотографию убитого, Марко передал ее директору Департамента.

Генерал без любопытства глянул на снимок, где был запечатлен лежащей в крови мафиози, рядом с которым валялся кейс.

— А что в чемоданчике?

Марко Родригес с довольным выражением передал ему другое фото. Кейс на нем был уже вскрыт, внутри аккуратно разложенные прозрачные пакеты с белым порошком.

— Шесть килограмм чистого героина. Экспертиза уже проведена.

— Ого! — генерал откинулся на кожаную спинку кресла. — Поздравляю вас…

— Но это еще не все, — поднял указательный палец Марко, давая понять, что самое важное еще впереди. — Во время облавы получил легкое ранение и был арестован телохранитель Виктора. Я его немедленно допросил…

— Неужели заговорил?! — удивленно взметнулись брови генерала.

— Я объяснил ему перспективу. Или смертная казнь, или сотрудничество с нами.

— Возобладал здравый смысл?

— Ему деваться некуда! В перестрелке погиб офицер полиции, а это заведомо расстрельная статья. Парню светило участие в отягчающем убийстве.

— А вы ему предложили?

— Только сопротивление властям. Пять лет тюрьмы.

— С полицией договорились?

— Конечно. Все лавры поимки Виктора достанутся им.

Генерал усмехнулся.

— Каждый получил свое. Ну, так мы с вами отвлеклись. Чего же экстраординарного поведал вам этот охранник?

— Он дал наводку на поставщика.

— Кто же это?! — генерал Хювальд даже подался из кресла. — Ну, что вы молчите?

— Географическое общество, как вам не покажется странным!

— Не может быть, — не поверил генерал, осаживаясь на мягкую кожу сиденья.

— Отнюдь. Я не говорю, что в преступном бизнесе там замешаны абсолютно все, но один человек, в руководстве Общества, наверняка.

— Вы можете назвать его имя?

— Конечно, генерал. Но с условием, что это останется пока между нами. Мои ребята еще вчера рвались в бой, но я решил повременить с задержанием. Преступников необходимо взять с поличным… Его зовут Энрике Броуди.

— Броуди? — задумался генерал Хювальд, массируя подбородок. — А может это всего лишь оговор? Что докладывает ваша агентура?

— Все сходится. Обратите внимание на схему. Вот примерные числа, когда наркотики поступали на Кубу. Двадцатое ноября прошлого года. А это запись из журнала портового диспетчера: «шестнадцатого ноября в 11 часов 20 минут яхта «Полярная звезда» вышла в открытое море. Маршрут следования… Обозначена цель: изучение коралловых рифов. Состав команды: старший группы Броуди, капитан Джейкер, специалист подводных работ Вульфонсон»… Смотрим дальше — шестнадцатое февраля. Именно на эти дни пришлась активизация преступного элемента, занятого сбытом наркотиков. А десятого все та же яхта, с тем же экипажем, выдвинулась в другой квадрат, для проведения научных работ на борту затопленного во время Второй Мировой войны судна «Аскольд».

— Если я вас понимаю верно, — изучая схему, произнес генерал Хювальд, — яхта уходила в совершенно разные точки Карибского моря. Откуда у вас уверенность, что именно она занималась транспортировкой отравы? И главный вопрос, каким образом наркотики попадали на «Полярную звезду»?

Но у полковника Марко и на это имелся подготовленный ответ.

— Яхта всякий раз держала курс в приграничные воды. На обратном пути досмотру, конечно, не подвергалась. Но вот еще момент! — он сделал паузу, подготавливая Хювальда к самому главному. — Во всех пяти случаях в районе, где работали «ученые», наши военные пеленговали движение подводного объекта!

— Даже так?!

— Объект имел небольшие размеры, — продолжал Родригес, — и никогда не пересекал черту наших территориальных вод. Какое-то время, как я понимаю, нужное для перегрузки наркотиков, он находился в непосредственной близости, после чего исчезал вот в этом квадрате, — и он, нагнувшись над столом, показал на остров, расположенный в нейтральных водах. — Я разговаривал с военными. Они считают, что фиксировали подводную лодку, но принадлежность ее определить не удалось.

— По вашим суждениям, остров является перевалочной базой?

— Не исключено, но для отработки этой версии считаю необходимым направить туда наших людей. На сегодняшний день мне удалось договориться с Министерством Обороны, а тем, в свою очередь, со своими российскими коллегами. Остров находится в постоянном наблюдении с разведывательных спутников, и мы двадцать четыре часа в сутки знаем, что там происходит.

— Ну и что там происходит?

— Ничего, — развел руками полковник. — Не зафиксировано абсолютно никаких передвижений. Остров как остров.

— А вы хотите туда высадить весь наш десант? — вышел из-за стола генерал Хювальд. — Поймите правильно, дорогой мой, но, не имея на то должных оснований, мы не можем посылать кубинские войска на не принадлежащую нам территорию. Вы догадываетесь, как это воспримут во всем мире?.. Нет, нет и нет!.. Тем паче, что ваши выкладки являются всего лишь плодом вашего разыгравшегося воображения.

Марко Родригес встал перед начальником молча, давая теперь и ему возможность высказаться.

— Я доволен вашей работой и доволен достигнутыми результатами. Работайте в том же духе… Кстати, что, исключая Броуди, из себя представляет команда «Полярной звезды»?

— Уже ничего. Во время последнего выхода в море трагически погиб аквалангист Вульфонсон. Броуди объяснялся в полиции, что он стал жертвой акулы, но подтверждений тому, как и тела, найти не удалось. Несчастный случай.

— Даже так? — издал смешок генерал, заложив руки назад и подойдя вплотную к Родригесу. — А капитан?

— Инфаркт. Жил одиноко, жаловался на сердце. Даже на учете состоял в местной больнице. Когда его хватил удар, никого поблизости не оказалось. Вообщем, нашли его спустя пять или шесть дней, когда труп уже начал разлагаться. Медики, как мне думается, диагноз при вскрытии выставили наугад; не было желания возиться со смердящим телом. Я читал акт вскрытия, все симптомы сердечной недостаточности на фоне гнилостных изменений.

— Выходит, из прежней команды в живых остался только Броуди?.. А что, яхта с тех пор в море не выходила?

— Ни разу.

— А поставки меж тем не прекращались! Вот водите, Марко, всю несостоятельность вашей версии?!

— Позвольте мне остаться при своем мнении, — упрямо ответил полковник.

— Позволяю, — кивнул подбородком, прощаясь, директор Департамента.

…Тогда полковник Родригес покинул начальственный кабинет ни с чем, но мысль об использовании необитаемого острова в своих грязных делишках наркоторговцами настолько глубоко запала ему, что он уже не мог просто выбросить ее из головы. И как оказалось впоследствии, не зря.

20

Раскидав руки и ноги, подставив солнцу лицо, он покачивался на воде, позволив себе передышку. Борьба с волнами, которые так и швыряли его на упирающуюся в поднебесье скалу, основательно вымотала. Сплевывая соленую воду, которая то и дело окатывала его, Марко набирался сил. Встряхнув мокрыми волосами, он перевернулся на грудь и погреб размерными саженками, держа ровнее дыхание, то окунаясь лицом в теплую воду, то выпрастывая его из воды и хватая ртом воздух. Он уже не глядел на песчаник, до которого было совсем близко, и на автоматизме работал конечностями, пока не почувствовал под собой твердую землю. Пошатываясь, он выбрался на отмель и упал на горячий песок, тяжело дыша и отдуваясь…

Он так долго лежал недвижимо, что мелкий, в крапинку, краб, посчитав своей добычей, на тоненьких острых лапках подбежал к нему и замер возле лица, поводя вытаращенными зернышками глаз. Осмелев, он приблизился еще ближе, поднял тяжелую клешню, коснувшись носа Родригеса. Полковник раскрыл глаза и с чувством чихнул. Обманувшийся в чаяниях краб шуганулся от него и вскачь понесся по береговой косе, пока его не смыло накатившей волной.

Опершись обеими руками о песок, Марко с трудом поднялся. Ноги его еще подламывались после борьбы с водной стихией, а еще предстояло пробежать преодолеть не меньше двенадцати километров. Если он не будет валандаться, успеет, опередит наемников, которым путь проляжет через густые заросли джунглей. И он побежал, сначала трусцой, вязнув ступнями во влажном, податливом песке, потом все быстрее, разминаясь и устанавливая дыхание…

… Дней десять, а может чуть больше назад генерал его вызвал телефонным звонком. В кабинете, кроме его самого, присутствовал маленький, толстый, лысый человек, с которым Марко был заочно знаком. Приподняв со стула упитанное тело, толстяк пожал ему руку, представился господином Сантьяго де Мартинесом, председателем национального географического общества, о чем, впрочем, полковнику было известно и без всяких рекомендаций. Сложив пухлые ручки на столе, господин Мартинес повернул голову к генералу, печально вздохнул:

— Такие вот дела…

Не дожидаясь приглашения, полковник уселся напротив Мартинеса, взирая на него исподлобья. Нет, грешков за тучным председателем не числилось, он был честный человек и вряд ли имел понятия о делишках своего зама, а скорее всего, даже и не догадывался о них. Но каким ветром занесло его в Комитет, и в чем срочность, что шеф сорвал с совещания?

— У господина Мартинеса возникли серьезные проблемы, — привычно теребя выскобленный подбородок, сказал полковнику генерал Хювальд. — И он обратился за содействием к нам.

Сантьяго де Мартинес обернул потеющее лицо к Родригесу, промокнул щеки платочком, извлеченным из нагрудного кармана рубашки.

— Под угрозой совместная экспедиция… — скороговоркой выпалил он, засовывая платок обратно в карман. Было заметно его волнение, платочек в трясущейся руке все время промахивался мимо кармана, — совместная с русскими… Не знаю, что делать…

— А вы начните по порядку, — дружески посоветовал полковник, еще не догадываясь, во что выльется разговор.

Последовавший далее рассказ, местами напоминающий невероятную детективную историю, в немалой степени заинтриговал обоих комитетчиков, и не столько упоминаниями о потерянных сокровищах, за которыми отправились на край земли россияне, сколько чередой происшествий, случившихся по их прибытию на Кубу.

— Полиция выяснила, как змея попала в гостиничный номер? — перебивая Мартинеса, осведомился полковник.

— Нет, — потряс тот двойным подбородком. — Сочли за обыкновенную случайность. Только о какой случайности может идти речь, если в комнате перед тем побывал посторонний?..

— Странно.

— Вот и я говорю — еще как странно! — воскликнул толстяк, тоном человека, уже отчаявшегося найти помощь. — Люди всего сутки как у нас в гостях, а на них посыпались неприятности. А наши доблестные органы, призванные обеспечивать безопасность, пока бездействуют!

— Ну, не будем обобщать, — возразил против несправедливых обвинений генерал Хювальд. — Или вы относитесь к той категории людей, которые считают, что спецслужбы даром едят хлеб, не преминут при случае облить грязью, а случись чего, бегут за помощью именно к нам?

— Я не имел в виду ничего такого, что могло вас обидеть! — сообразив, что перегибает палку, Мартинес картинно всплеснул пухлыми ручками. — Я понимаю, насколько сложна ваша работа…

— Обойдемся без дифирамб! — снова позволил себе оборвать толстяка Марко Родригес. — Ближе к делу!.. Итак, если я вас правильно понял, вы считаете, что все последние происшествия так или иначе связаны с мифическими драгоценностями, в поисках которых приехали русские?

— У меня нет других объяснений…

— Так сокровища эти действительно существуют или являются плодом чьей-то больной фантазии?.. Мало ли к нам авантюристов съезжается?

— Что вы?! — возмущенно зашипел Мартинес. — У нас в гостях официальная делегация, офици-аль-на-я! И статус ее о чем-то уже говорит! Это во-первых. А во-вторых, доводы моих русских коллег основываются не на пустом месте, а на документах, не верить которым было бы глупо. Я не стану вдаваться в подробности, но… — он сделал значительную паузу, — шансы того, что клад спрятан на этом острове…

— На острове?! — напрягся в кресле полковник, вытягивая шею из тесного ворота рубашки. Чутье его редко подводило, но все же он привык сразу не обольщаться. — Вы сказали, на острове? Так на каком же? — повторил он свой вопрос.

— Пожалуйста, — пробормотал Мартинес и нырнул под стол, щелкая замочками дипломата. Зашуршал целлофановый пакет, из которого он вытаскивал морскую карту.

— Вот… — Бесцеремонно достав из генеральской карандашницы отточенный карандаш, он грифелем обвел вокруг зеленого, чуть вытянутого на восток пятачка суши, находящегося на некотором удалении от береговой черты Кубы.

— Нейтральные воды? — поскреб подбородок генерал Хювальд и с выражением глянул на Родригеса.

— Разрешение у нас имеется, — сказал Мартинес. — Но дело в том, что мне нужны гарантии безопасности каждого члена экспедиции, и в особенности, — он понизил голос, — наших русских друзей. Нам ведь не нужен международный скандал? А я не в состоянии ее обеспечить даже здесь, в Гаване.

— Кто кроме вас знает о предстоящей экспедиции? — пытливо смотрел ему в глаза полковник, отчего Мартинес чувствовал себя в положении тунца, живьем поджариваемого на сковородке. Он не выдержал взгляда, полез в карман за платочком, обтирая блестящие от пота отвислые щеки.

— Да у нас и штат небольшой… — совсем не в строчку промямлил он, теряясь под неприятно уставившимися в упор зрачками полковника.

— Броуди в курсе?! — голос Родригеса звенел металлом.

— Да как… — охаживая влажным платком складки шеи, пропыхтел Мартинес. — Он мой непосредственный зам.

— Мы пойдем вам навстречу! — составив локти на кожаных подлокотниках, сплел пальцы генерал Хювальд, еще раз взглянув на Марко Родригеса. — Но на определенных условиях!..

— Я весь во внимании! — с готовностью воскликнул председатель географического общества, облокачиваясь на стол…

… Он бежал никак не меньше часа по песчаной береговой кайме, а ландшафт перед ним почти не изменился — все та же нескончаемая скала, уходящая отвесом в сгущающееся тучами поднебесье, все те же волны, что с неистовством, присущим надвигающемуся шторму, обрушивались на затонувшие на мелководье валуны, окатывая солеными брызгами бегущего по пляжу человека.

Как не тренирован был Марко, он начинал сдавать. Ноги уже откровенно подкашивались, не держали его тяжелое тело, дыхание давно сбилось с заданного ритма. Но как и всякий мужественный человек, он не позволял слабости одолеть себя; мысль о том, что только от него зависят сейчас жизни оставшихся в лагере людей, не позволяла расслабиться и лишь подстегивала его.

«Я успею!» — толчками билось в груди его сильное сердце, и, сжав зубы, полковник упрямо продолжал свой бег…

Погода портилась. В небе, еще недавно невинно голубом и прозрачном, собирались грозовые тучи, усилившийся ветер поднимал на волнах рябь, срывал с вздымающихся и опускающихся гребней брызги. Высвободившись из мохнатых объятий набухших дождем туч, солнце, красное, как накалившийся на огне медный пятак, испуганным щенком спешило спрятаться за горизонтом. Надвигалась гроза…

21

Налетевший шквалистый ветер затрепетал палатки, норовя вырвать из песка крепежные колышки; зашумела пальмовая роща, выгибаясь кронами под его властным гнетом. Солнце пропало; в наставших сумерках, поглотивших берег, сверкнула кривая молния. Спустя секунды в небесах раскатисто, трескуче прогрохотало.

Ирина с далекого детства боялась грозы. Этот страх прочно засел в ее подсознании после маминых страшилок о том, как одну непослушную девочку, не слушавшуюся родителей и носившуюся во дворе под проливным дождем, вот также убило молнией. Вымокшая тогда до нитки Ирочка, живо представив эту полную жути картину да еще и себя на месте той несчастной девочки, перепугалась и долго после плакала. К тому детскому испугу позже добавились извечные байки о притягивающих молнию железках, вроде ключа в кармане, а постарше, наказы учителя природоведения ни в коем случае не бегать под грозой и прятаться под одинокими деревьями. Даже с годами этот засевший страх не покидал ее — застигнутая непогодой на улице, она спешила домой, где наглухо запечатывала все форточки, боясь шаровой молнии, не касалась к электроприборам, будто и через них ее мог достать грозовой разряд…

Непроизвольно втянув голову в плечи, и вздрогнув как от удара хлыстом, она спешно скрылась в палатке. Морозов, коловший походным топориком сучья для костра, распрямил спину, с тревогой глядя в нахмуренное небо с клубившимися разгневанными тучами, подсвеченными частыми синеватыми вспышками. С новым громовым раскатом на землю упали крупные капли дождя. Дождь начинался лениво, сначала редкими, предупреждающими каплями, смочившими сухой песок, потом вдруг хлынул сплошной косой стеной, буквально как из ведра. Бросив топор, Саныч скачками понесся к палатке, в которой укрылась от ненастья Ирина.

— Во ливанул! — возбужденно смеялся он, выглядывая наружу из-за нейлонового полога.

Ирина на коленках подобралась к висевшему на шесте фонарику и зажгла его. В палатке стало чуточку светлее.

— Хороший ливень, — подставив ладонь под капли, крякнул Саныч. — Ох, и вымокнут в лесу наши мужички!..

Белая вспышка, на мгновение залившая палатку, ослепила обоих, и оглушающий разряд, схожий с грохотом огромных камней, катившихся по жестяному желобу, разорвал воздух над самыми головами. Ирина взвизгнула и закрыла ладошками глаза.

— Виктор Саныч! — истерично выкрикнула она, когда в небе отгрохотало. — Закройте палатку!..

Морозов, у которого продолжало звенеть в ушах, дотянулся до застежки и опустил молнию. Тише от этих ухищрений не стало. Ветер с завыванием терзал купол, стены гуляли ходуном, дождь беспрерывно тарабанил по нейлону.

— Ну и погодка, — подогнул под себя ноги Морозов. — А я люблю дождь.

— За что?

— Понимаете, Ирочка, я по своей натуре не городской человек. Хотя всю жизнь прожил в городе. Живем ведь как в каменных джунглях: кругом бетон, асфальт, железо, машины. Глазу нечем порадоваться, листочка зеленого не увидишь. Газоны вытоптаны. У нашего подъезда бабульки цветник разбили. Так поверите, воздух возле него совсем другой, особенный, что ли… В жару асфальт плавится, у некоторых дамочек в нашем дворе каблуки в битум проваливаются, выхлопы, вонь с помоек. Форточку не открыть. А из подъезда выйдешь, земля теплой влагой отдает, аромат цветения, хотя и не розы выращивают, а садовые лютики… В дождь хорошо! — продолжал он мечтательно. — Смывает всю эту дрянь, налет цивилизации. Балкон распахнешь настежь — воздух первозданный, пахнет озоном, свежестью… Словами не передашь.

— У вас дача есть, Виктор Саныч?

— А на кой она сдалась холостяку? Приятель иногда к себе зовет, в пригород. Вроде и езды от Москвы всего ничего, а будто в другой мир попадаешь. Коротаешь, бывало, вечер за картишками, сверчок в траве на все лады скрипит, птаха в саду заливается…

Он замолчал, и как-то сразу громко зазвучал шум дождя, сыплющего по провисшей крыше. Привстав, Саныч поддел рукой обвисший под тяжестью скопившейся дождевой воды нейлон, и шумный поток пролился наружу.

— Этак нас скоро затопит, — обратил он внимания на вползающий в палатку пока еще робкий ручеек, который тут же впитался в песок.

— Не сахарные, не размокнем, — через силу улыбнулась Ирина. — А чем будем наших кормить, когда вернутся?

— Даст бог, дождь быстро закончится. Крупы еще навалом, тушенка есть. Живо забабахаем такой кондерчик, пальчики оближешь.

— На чем, Виктор Саныч? Дрова же вымокли?

— Не беда, — с видом знатока заверил Морозов. — Не забывайте, что у нас есть примус. Полчаса на варку, и не больше.

Они ненадолго замолчали, прислушиваясь к тому, что делается снаружи. Ливень, похоже, не только не утихал, но и припустил с удвоенной силой, песок у входа потемнел от влаги, и это влажное пятно, расползаясь и увеличиваясь в размерах, подступало все ближе.

— Вы знаете, о чем я сейчас мечтаю? — нарушая паузу, спросила Ирина.

— Догадываюсь.

Она попыталась представить, каково сейчас в лесу Васильеву, где вовсю хлещет тропический дождь, и где нет крыши, чтобы укрыться от него. Вот он пробирается по зарослям, промокнувший, несчастный, в налипшей к телу одежде; с мокрых волос, сосульками облепивших голову, с носа струится вода…

Ей сделалось неуютно от этого видения и она передернула плечами.

— Замерзли? — спросил Морозов.

— Да нет… Так… нашло вдруг… А еще… еще я хочу убраться из этого рая, — поспешила Ирина переключиться на другую тему. — И желательно как можно быстрее. Что ни говори, а дома лучше…

Саныч кисло улыбнулся.

— А я бы на вашем месте взялся за ручку. Не в смысле статьи для журнала, а нечто большее. Немного фантазии, побольше красок, и состряпали бы роман…

— Бросьте вы, Виктор Саныч, — отмахнулась она.

— Почему бы и нет. Имели бы успех! Стиль у вас неплохой, позвольте уж судить по прежним публикациям, да и не о бандитах писать будете с их крутыми разборками, что уже порядочно набило нам, читателям, оскомину… Вы подумайте над добрым советом.

— Обязательно подумаю, — пообещала она, поджала к подбородку ноги и, обняв их, уставилась на тускло горевший на шесте фонарик.

Заслышав в шуме дождя посторонний звук, как если бы кто-то нечаянно запнулся о котелок и тот с дребезжанием покатился по песку, Морозов вначале подумал, что ему показалось. Он навострил слух, но ничего более, кроме шуршание капель о нейлон, подозрительного не услышал.

— А может наши вернулись? — спросил он Ирину, но та лишь недоуменно пожала плечами.

Он раздвинул полог палатки, высунулся наружу, под дождь, и сразу понял свою ошибку, увидев возле кучи нарубленных загодя дров вооруженного незнакомца. Увидел и только сейчас спохватился о карабине, который так беспечно бросил в своей палатке перед тем как уйти готовить костер. Человек в камуфляже, с раскрашенным боевыми красками лицом, нацелил на него американскую винтовку М-16 и что-то гаркнул.

Морозов достаточно сносно понимал испанский, и хотя человек изъяснялся на какой-то дикой смеси наречий, быстро сообразил, что от него требуется, но повиноваться не спешил.

— Ира! — негромко сказал он, не поворачивая к палатке головы, чтобы не выдать находящейся в ней девушки. — Бегите…

Она, уже полезшая за ним следом, отдернулась внутрь палатки.

— Руки! — велел боевик, не сводя с него мушки, и, смикитив, что его могут попросту не понять, повторил приказ на совсем уж дурном английском.

Палатка справа, принадлежащая Борисову, ходила ходуном — второй незваный гость, не слишком церемонясь, занимался откровенным грабежом, роясь в чужих вещах. Он вывалился из нее, невозмутимо гоняя во рту краденную жвачку и запихивая в карман электробритву «Браун», в которой Морозов немедленно признал свою.

— Как тебе трофей, Андрео? — осклабился он в густые черные усы, с трудом закрывая на липучку распухший карман. — Неплохая штуковина?! А то мне надоело станками кожу в кровь драть.

— Лезвия надо менять почаще, — отозвался его приятель. — Но моя добыча тоже ничего, а? — и он качнул стволом винтовки на Саныча.

— Какая с него польза, со старого козла? Пристрелить прямо здесь, чтобы с собой не таскать. Лишняя морока. Как считаешь?

— Я не против, Мигель, но ты же знаешь натуру шефа. Что сказано, то сказано.

— Шеф… — проворчал прикарманивший немецкую бритву. — Да столкнись я с ним лет семь назад в Никарагуа!..

— А теперь ты работаешь на него, и тебе за это платят деньги.

Они перебрасывались малопонятными Морозову репликами, отвлекшись от него, видимо, и в самом деле видя в нем не достойного противника, а старика, с которым справиться труда не составит, забываясь меж тем, что и мышь, загнанная в угол, бывает в отчаянии кидается на кота…

Морозов, обвесив вдоль тела руки, ждал, пока наемники досыта начешутся языками, давая время и шанс Ирине незамеченной сбежать из палатки.

«Им нельзя нас убивать!» — крутилась в подсознании сказанная Мигелем фраза, легче от которой, правда, не было. Саныч глянул под ногиу вбитого в песок колышка валялся брошенный им в грозу туристический топорик. Невесть какое оружие против двух автоматических винтовок, но все же…

Собравшись с духом, он схватил топор и перегородил собой вход в палатку, обеспокоив грабителей неожиданной своей прытью.

— Брось… — повысил голос Андрео, накладывая указательный палец на спусковой крючок. — Я кому сказал!

Саныч думал, что он блефует, берет на испуг, — а как же быть с приказом некоего «шефа»? — но когда дуло винтовки озарилось вспышкой и ударил выстрел, у него внутри все оборвалось. Лишь спустя секунды, разжав зажмуренные глаза, до него дошло, отчего нет боли и отчего земля под ним не кружится, как это описывают в книжках — наемник стрелял нарочито мимо.

— Не обгадился?.. — заржал довольный его шуткой напарник по имени Мигель, скроенный куда крепче сухощавого Андрео. — Штаны сухие?.. Ну ты силен! Не хочешь поразмяться?!

С хрустом расправив литые плечи, он передал приятелю винтовку и вытянул из кожаных ножен широченный нож. Он был уверен в своих силах, этот наемник, добрую бывавший и в более серьезных стычках, и заранее предвкушал, как легко справится со стариком. А потому не спешил, растягивал удовольствие, какое выпадает не часто в замкнутой жизни на острове.

Саныч, впрочем, и сам видел, что перевес не на его стороне, но заставил себя сделать шаг навстречу. Он давно уже не дрался, разве что в дни давно минувшей студенческой молодости, да и то не всерьез, до первой крови. Но выбора у него не было: или он, или его. Переступая через самого себя, через собственные моральные принципы, Саныч изготовился нанести удар.

Он неумело взмахнул топориком и рубанул им воздух далеко от уклонившегося от удара Мигеля, и сам чуть не завалился, посунувшись в пустоту. Наемника это рассмешило, он закатился громким заливистым смехом.

— Молодец, старик! — подбодрил он. — Так держать!..

И, сделав стремительное движение ногой, ловко подсек Саныча, отчего тот, взмахнув руками, но не выпустив топорик, неуклюже опрокинулся на спину.

— Гага-га-га… — зашелся в хохоте размалеванный как индеец Андрео, держась за живот. Потеха и ему пришлась по вкусу.

Саныч с трудом поднимался. При падении он стукнулся о песок затылком; в голове точно лопнул какой-то сосуд — разлилась обжигающе горячая боль. Во рту стоял противный медный привкус. Пошатываясь, он попытался принять боевую стойку, чем вновь вызвал приступ ржача у пришельцев.

— А ты боец, оказывается, старик! — с неким оттенком уважения произнес Мигель, и двинулся боком, обходя Морозова со спины.

Саныч оставался на месте и, держа древко топорика обеими руками, следил за пружинистыми движениями противника, стараясь не дать застигнуть себя врасплох.

Кто знает, чем бы закончился неравный поединок, если бы не глупо покатывающийся Андрео не заметил вдруг, как из-за палатки к обрыву тенью метнулась девушка. Он настиг ее в четыре гигантских прыжка, поймал за локоть и рванул к себе.

— Ира-а! — обернувшись, с отчаянием закричал Саныч и тут же сломался, задохнулся от захлестнувшей боли в солнечном сплетении.

Она вырывалась и даже вцепилась зубами в грубо сцапавшую ее волосатую кисть. Боевик пронзительно заверещал, оторвал ее от себя и с размаху залепил оглушительную пощечину, от которой Ирина, потеряв равновесие, покатилась по косогору.

— Сучка! Тварь!.. — продолжал визгливо ругаться Андрео, держать за прокушенное до крови запястье. — Кошка дикая!

— Не троньте ее! Скоты! — ворочаясь под тяжестью насевшего на него Мигеля, кричал Саныч, но усилий его не хватало, чтобы сбросить с себя здорового мужика.

Придавив его руку к песку, наемник без труда отобрал топор и отбросил подальше. Морозов барахтался под ним, елозил ногами, пытался достать его хоть коленом, но тщетно.

— Ты мне надоел, старик! — взревел Мигель после того, как, изловчившись, Саныч умудрился запорошить ему песком глаза, и сокрушающим, выверенным ударом в челюсть послал его в глубокий нокаут.

Гроза уже отгремела и ливень утих, когда вымотанный донельзя Марко Родригес добрался до песчаной косы, откуда до лагеря было рукой подать. Он в жизни еще никогда так не уставал, хотелось упасть ничком на землю и больше не подниматься. Он так бы и поступил, и лежал до той поры, пока не унял выпрыгивающее из груди сердце, но на счету была каждая минута, и потому полковник Родригес, шатаясь как пьяный, упрямо шел дальше. Он старался даже не думать, что мог опоздать, и предупреждения его никому уже не нужны; но надеялся на везение и молил о нем Всевышнего. От усталости он уже плохо соображал, в голове все смешалось, и возможно поэтому он вышел к лагерю, забыв о всякой осторожности. И уже здесь, увидев царящий вокруг разгром, упал на колени, давясь раздирающим кашлем.

— Опоздал… — бессильно простонал он, ткнувшись горячей головой в мокрый песок. — Опоздаа-ал…

Его опередили, и о том свидетельствовали разбросанные в беспорядке вещи, не пришедшиеся по вкусу визитерам, поваленная палатка Васильевых, «хоздвор», где успели похозяйничать визитеры, повредив генератор и слив из канистр остатки топлива. В округе стоял противный запах керосина.

Он добрался до своей палатки. Внутри было все перевернуто, выпотрошенные рюкзаки свалены в кучу. На ощупь он принялся перебирать попадавшиеся под руку шмотки, отыскивая последнее оставшееся у него оружие — сигнальный пистолет с тремя осветительными ракетами. Пистолета он не нашел, как не нашел и многого другого.

Не солоно хлебавши Марко попятился задом из разоренного жилища и натолкнулся на неожиданную преграду. Он рывком обернулся, увидев перед собой человека, но обрушившийся на затылок приклад помрачил его память. Остатками угасающего сознания он различил над собой нагнувшуюся пятнистую фигуру, и чужой голос долетел до него как бы издалека:

— Смотри, какой живучий гад оказался …

22

К полудню следующего дня пленников привели к пещере. Чтобы не допустить побега, им надели наручники, а Родригесу, как самому неблагонадежному и склонному к сопротивлению, кроме того еще и кандалы в виде все тех же браслетов с длинной, позволяющей делать небольшие шаги, цепью. Но видимо и этого показалось мало. Капроновым шнуром, найденным на «хоздворе», их связали между собой, надев каждому на шею легко затягивающуюся, удушающую петлю. И такой вереницей, словно невольников в средневековье, с первыми лучами солнца погнали через лес.

Конвоиры, переговариваясь и гогоча над отпущенными шутками, держались позади, подстраховываясь на случай побега. Винтовки пока мирно висели за их спинами, но сомневаться не приходилось — возникни повод, и они не преминуют пустить оружие в ход.

Что касается побега, то о нем пока никто не помышлял. Уносить ноги с удавками на шеях, со скованными за спиной руками — безумство, граничащее с самоубийством. Пленникам запретили даже разговаривать; наемники, ни бельмеса не понимающие по-русски, боялись сговора. Нарушая запрет, Ирина обмолвилась было, что с ее женихом, но Марко не успел и рта раскрыть. Мигель, обогнав процессию, врезал ей кулачищем. Ирина свалилась на землю, утягивая за собой остальных. Задушено хрипел багрово-красный Саныч, вращая вылезшими из орбит белками глазшею его туго перетянула удавка. Больше всех досталось Марко; бандиты отыгрались на нем, как на самом здоровом, вдоволь натешились, пиная коваными ботинками. И лишь выдохшись, велели подниматься. Лицо полковника напоминало кровавое месиво, правая сторона опухала, заплывал глаз. Ирина выглядела не намного лучше.

Больше разговаривать никто не пытался…

Подгоняя нетерпеливыми окриками, их вывели из леса к горе. Андрео, чья физиономия, как у апача, была размалевана зелеными и черными полосами, подошел к увитому плющом выступу, рукой отвел мешающую маскировочную сеть, открывая переговорное устройство. Нажав кнопку связи, сказал пароль. Минуту все оставалось как было, разве что спрятанная в засохшем кусте на козырьке видеокамера, которую сразу углядел Родригес, сделав небольшой оборот, взяла в фокус сначала собравшихся у скалы людей, а затем прошлась по окрестностям. Загудели в горной выработке мощные механизмы, и перед обомлевшими Ириной и Санычем (Родригеса этой экзотикой было уже не удивить), скальный выступ натужно, по сантиметру, пополз вверх.

Охранник пригнул голову, чтобы ненароком не стукнуться о поднятую не до конца каменную плиту, нырнул в открывшийся лаз. Их уже ждали. Поздоровавшись за руку со встречающим, таким же камуфлированным хлопцем, Андрео что-то весело сказал ему, кивнул на связанных пленников. Щурясь от яркого дневного света, хлопец угостил его сигаретой и, подойдя к Ирине, облил ее откровенно раздевающим взглядом. Ворот ее платья, после вчерашней борьбы с наемником, был разорван. Оторванный лоскут висел, обнажая белеющий бугорок груди.

Попыхивая сигареткой, с хамским видом, он приподнял пальцем ее подбородок с запекшейся кровью из разбитой пощечиной губы, заглянул в глаза. Ирина выдержала этот наглый, полный вседозволенности взгляд, сердце так и обмирало от ужаса. Обойдя ее кругом и оценив все прелести женской фигуры, командос перешел к Родригесу. Даже сейчас в этом скованном наручниками и стреноженном цепью человеке чувствовалась сила и непокоренность, взгляд был настолько тяжел, что камуфляжный почувствовал себя неуютно, хотя и был хозяином положения.

— Сопротивлялся? — спросил он Мигеля, любуясь утонувшим в раздутых синих мешках глаз полковника.

— Не… — замотал тот головой. — Не успел. Я его так по загривку приласкал, только сегодня насилу очухался.

— А откуда синяк?

Усмешка тронула тонкие губы наемника, приподняв кончики смоляных усов.

— Маленькая дрессировка… на будущее.

— Что-то не больно он походит на дрессированного, — с сомнением высказался командос, дожег сигарету и, раздавив дымящийся в траве окурок, заторопил:

— Ладно, идемте. Нечего здесь лишний раз маячить.

Пленников силком загнали в штольню, причем малохольный Андрео не упустил случая лишний раз продемонстрировать власть и отвесил беспомощному в наручниках Санычу такого пенделя, что несчастный проскочил вперед, едва не сбив Ирину.

— Не озирайся, старый козел! — ощерил наемник прокуренные редкие зубы. — Пошевеливайся, ну!..

— Ты за это поплатишься, — дернувшись за ученым на длину веревки, негромко, но вполне отчетливо пообещал ему Марко. — Запомни…

— Да пошел ты!.. — наемник добавил непечатное, винтовкой толкнул полковника в широкую спину. — Вперед!.. я кому сказал!

Подземелье, по которому их вели, освещалось с закругленных сводов люминесцентными лампами и углублялось в гору метров на сорок. Далее стены его раздвигались, образуя вместительный зал. Следуя за ковыляющим Санычем, полковник Родригес успел разглядеть в отворенной двери, мимо которой вели пленников, белое свечение мониторов, вальяжно забросившего ноги на пульт пятнистого охранника. Наигрывал что-то восточное магнитофон, сизый сигаретный дым стелился в комнате рваными клоками.

Из боковой стены выдавалось караульное помещение с застекленным витражом, позволявшим видеть все, происходящее внутри. Внутри стояли застеленные шерстяными солдатскими одеялами койки; посреди стол, за которым, маясь от безделья, двое вяло перекидывались картами. Третьего от карт, верно, уже воротило; он сидел в сторонке, прикладываясь к баночке с пивом, и пялился в телевизор, где вытанцовывали у шеста в чем мать родила сексапильные южные красотки.

Шаги идущих звучно отдавались под сводами зала. Отрываясь от подкидного, картежники разом повернули головы, а тот, что пускал голодные слюни от вида грудастых стриптизерш, забыв о телевизоре, высунулся из караулки, впившись глазами в Ирину.

— Откуда ты их приволок? — тормознув Мигеля, поинтересовался он.

— С берега, — нехотя отозвался тот.

— А девочка ничегоо… — облизнулся отвыкший от женского общества пятнистый мужлан. — Побарахтаться бы с ней… Может уступишь?..

— Да пошел ты!

И Мигель отстранил его со своего пути.

— Пятьдесят долларов даю… По рукам? — надравшийся с утра Казанова полез в карман курки, зашуршав купюрами.

Мигель перехватил его руку, слегка оттолкнул от себя, чего хмельному охраннику оказалось вполне достаточно, чтобы отлететь спиной на стекло, которое лишь каким-то чудом не разлетелось вдребезги.

— Ты чего?! — удержавшись за стену, обиженно засопел мужик. — Мало тебе полтинника, так бери сотню. На!

Он совал Мигелю скомканную зеленую бумажку, часто моргая сальными, глубоко посаженными глазками, и, очевидно, не брал в толк, в чем возникла заминка. Вроде все просто, вот деньги, а вот товар…

Взяв за ворот куртки, из-под погона которой торчала сложенная пополам кепи, Мигель впихнул его в караульное помещение. Зацепившись нечищеными ботинками за порог, охранник загремел на пол. Картежники вскочили из-за стола, готовые вступиться за товарища.

— Даже и не думайте! — остудил их мановением руки наемник, который среди персонала базы имел репутацию опытного кулачного бойца. — Пусть мачо немного отдохнет, а то переработался.

Спорить с ним не рискнули, как и идти на рожон, что, в свою очередь, чревато мордобоем и выбитыми зубами, избытком которых караульные и так не могли щегольнуть.

— Добро, Мигель, мы не против, — примирительно поднял руки один из игроков, в то время как другой насильно усаживал пьяного, изрыгающего проклятия, перед телевизором и всучивал ему жестяную баночку с недопитым пивом.

Уладив конфликт, он догнал группу уже на винтовой лестнице, ведущей этажом ниже. Мигель сошел по громыхающим, сваренным из металлических листов ступеням на круглую площадку, от которой расходились в противоположные стороны два длинных коридора. Из правого ответвления к нему вышел осанистый седоволосый мужчина с европейскими чертами лица. Мужчина был на вид лет сорока трех, и отличался от тех людей, с кем уже довелось столкнуться пленникам на этой глубоко законспирированной базе, не только бледностью кожи, но и манерой одеваться. Вместо армейского камуфляжа, который здесь таскали все, кому не лень, на нем была вполне цивильная гражданская одежда — наглаженные брюки и кремовая рубашка с коротким рукавом. Седина изрядно посеребрила его густые волосы, зачесанные назад, а ухоженные, совершенно белые виски придавали его лицу некий шарм. Мужчина был тщательно выбрит, чего опять же не скажешь об охране базы, и надушен дорогим одеколоном.

— Всех привел? — задал он единственный вопрос Мигелю, и наемник, почтительно кивнув, отошел к холодной стене.

Один за другим заложники сходили на каменистую площадку, представая перед этим цивилизованным европейцем. А он внимательно рассматривал их, их избитые лица: заплывший до узкой щелочки глаз Марко, которым тот уже ничего не видел; припухший уголок красивого рта Ирины с разлившимся до подбородка синяком; засохшую коросту на рассеченной брови Саныча, — и хмурился, как купец на рынке, которому подсунули бракованный товар.

— Приношу извинения, господа, — наконец вымолвил он на чистейшем английском, — за то, что с вами так грубо обошлись мои люди. Полуграмотные скоты, крестьяне, не имеющие понятия о правилах хорошего тона… Эй, ты! — перейдя на испанский, строго окрикнул стоявшего за их спинами Мигеля. — Сними с них наручники. Да пошевеливайся ты, скотина…

Мигель вытащил связку ключей и сначала отомкнул браслеты у девушки. Едва руки оказались свободными, она ослабила на шее удавку и с ненавистью стащила ее с себя. А ключик тем временем проворачивался в замочной скважине наручников Морозова. Вынув из стальных тисков затекшие руки с вдавленной красной полосой, он стал растирать затекшие запястья. Мигель остановился за Родригесом и выжидающе посмотрел на шефа. Тот еле заметно кивнул.

Сняв с него наручники и кандалы, наемник снова ушел в тень.

— Кто вы такие?! — Ирина была на грани истерики, голос ее дрожал. — Да по какому праву?..

— Успокойтесь, леди!

— Я вас спрашиваю, по какому праву… — всхлипнула она, чувствуя, что теряет над собой контроль. Слезы горошинами покатились по щекам, она растирала их ладонью.

— У вас будут большие неприятности, — сказал Морозов, признав в европейце главного в этой разбойничьей шайке. — Мы граждане Российской Федерации… Любое задержание нас противоречит международным нормам… Вы… вы будете отвечать! Кем бы вы ни были!.. Я требую вызвать нашего консула… Я требую, вы слышите?! Назовите себя. Как вас зовут?!

Европеец скрестил руки и улыбнулся той снисходительной улыбочкой, какой одаривают взрослые задающего неразумные вопросы наивное дитя.

— Если вам так угодно, можете называть меня мистером Крафтом.

— Что вы с нами намерены сделать?! Где наши друзья?.. Они у вас? Они живы? Что с ними? Что вы молчите, Крафт, или как вас там еще называют?

Мистер Крафт только посмеивался, глядя на ученого.

— А вы, верно, господин Морозов? — задал он встречный вопрос, повергнув Саныча в изумление своей осведомленностью. — Я правильно угадал?.. Можете не отвечать. Жаль, что не прислушиваетесь к добрым советам… Жаль. А вас ведь, помнится, предупреждали — не суйте нос на остров? Было дело?.. И по телефону, и мадам вашу пришлось немного припугнуть. Я был уверен, что после истории с самолетом вы точно уберетесь назад в свою Россию. Выходит, ошибся…Странный вы народ, лезете, куда вас не просят, мешаете деловым людям, путаете карты, а потом задаете глупые вопросы, по какому праву? А, мадам?.. Так на меня ли вам нужно пенять, или на собственное безрассудство?

— Вам это так просто с рук не сойдет, — выкрикнула Ира, чем изрядно насмешила мистера Крафта.

Опустив голову, он засмеялся, сотрясая плечами.

— А что случится, милая девушка? Небеса разверзнутся или море выйдет из берегов?..

— Нас будут искать!

— Скорее всего, — согласился с этим доводом Крафт. — И что плохо, не только спасатели. Ведь верно, господин полковник?

Он перевел взгляд на Родригеса, ожидая увидеть его реакцию. Но на заплывшем как мячик лице Марко не дрогнул ни один мускул.

— Кто полковник?! — невольно сорвалось с уст Ирины. — О чем это вы?

— О чем это я? — переспросил Крафт, подходя вплотную к своему высокопоставленному заложнику. — Так вы и от них скрывали правду, господин Родригес? Вашим друзьям вы известны совсем под другим именем?

— Что ему от вас нужно, Санчес? — посмотрел на него Морозов.

— Санчес?… — сделал изумленные глаза мистер Крафт. — Хотя да, понимаю, легенда… Вы были так настойчивы в Гаване, стольких моих людей бросили за решетку… Медаль зарабатывали или новую должность? Признайтесь, подсидеть хотите старого чудака Хювальда?… Ну да ладно, не буду лезть со своими расспросами. У нас теперь будет много свободного времени, а тему для разговора мы всегда сыщем.

— Что ж, господа, — обратился он ко всем «гостям» сразу. — Не смею вас больше задерживать. Сейчас господин Мигель проводит вас по своим комнатам, а я вынужден откланяться. Нужно обдумать, как поступить с вами дальше. Был рад знакомству.

Он развернулся и ушел по коридору. С лестницы колобком скатился Андрео, подтолкнул винтовкой Саныча в противоположную штольню. В ней царил полумрак, освещение давал задраенный в стальной решетчатый кожух фонарь, и накала его было явно недостаточно. Впереди угадывались очертания глухой металлической двери. Обогнав Саныча, Андрео нашел на стене звонок, в помещении за дверью отрывисто звякнул зуммер. С обратной стороны открылся лючок, за прозрачной переборкой, расплющив о стекло нос, возникло лицо. Узнав своего, надзиратель выдвинул засов, и массивная дверь с ржавым скрипом отворилась.

В комнатенке, куда они попали, было чуточку светлее. Прямо над столом, вмонтированный в бетон, горел светильник; на столике лежал вырванный из тетради, неровно разлинованный листок, исчерканный столбцами цифр. Тут же валялся деревянный стакан для игры в кости и два нумерованных кубика.

Второй вертухай снял с вбитого в стену крюка стальное кольцо с двумя висевшими ключами, прошел к камерам. Оглянувшись на Ирину, просунул ключ, больше похожий на длинную, загнутую на конце отмычку, в скважину, щелкнул и потянул створку на себя.

— Ребята, я туда не пойду! — воспротивилась было Ира, но Мигель, схватив ее за теплые плечи, бесцеремонно втолкнул внутрь и с грохотом захлопнул дверь.

— Да как вы смеете! — возмущению Саныча не было предела. — Вы не человек! Вы животное, вы…

Как и всякий интеллигент Морозов почти не использовал в своем словарном запасе матерных слов, однако именно этих, подходящих обстановке словечек, сейчас ему как раз не доставало. Эмоции переполнили его и, прежде чем сообразить, что он делает, Морозов, неожиданно для всех и в первую очередь для самого себя, плюнул в наглую рожу Мигеля.

Набычившись, Мигель медленно провел пятерней по щеке, размазывая плевок по щетине. Лицо его исказила разъяренная гримаса, увидев которую Саныч понял, что его сейчас будут убивать. Сильная рука сдавила ему горло, перекрыв всякий доступ кислорода в легкие, и оторвала от пола. Увидев вблизи вылупленные, потемневшие от бешенства зенки, Саныч зажмурился.

Крепкая затрещина швырнула его в каземат. Он покатился по полу, упал на что-то мягкое и не шевелился.

Полковник, не в пример ученому, зашел в камеру добровольно, дверь за ним затворилась, щелкнул запор.

— Осторожнее, профессор, вы отдавили мне ногу, — послышался знакомый голос, и мягкая куча под Санычем зашевелилась.

23

— Кто здесь? — шепотом спросил Саныч, ничего решительно не видя в могильном мраке каземата и сполз с завозившейся под ним кучи.

В камере было кромешно темно, блеклые лучики от светившего в караулке светильника узкими полосками просачивались через неплотно подогнанные щели стальной двери, не позволяя разобрать, сколько еще человек томилось в ее застенках.

— Да я это, Васильев! — пробурчали сбоку. — Профессор… отпустите мое колено. Своим неожиданным появлением вы и так чуть не сделали меня инвалидом.

— Извините… — пробормотал Саныч, поспешно отдергивая руку. — Ни черта не видно… Володя, вы здесь один? А где Кирилл?

— Да все мы здесь… — ответил из непроглядной тьмы Борисов. — Место встречи, как в том кино… изменить нельзя.

Морозов пошарил рукой по холодному полу вокруг себя, наткнулся на колючий край высохшей травяной подстилки и переместил на нее свое тело. Мягче от того не стало, как и хоть сколько-нибудь теплее.

— А что с Ириной? — зашуршал рядом циновкой Васильев.

— С ней все нормально, — ответил Саныч в обычной своей манере. — Сидит в соседней камере.

— Значит, вместе с Глорией. А они… они ее не тронули? — спросил Васильев упавшим голосом, готовый услышать самое худшее.

— Нет, — поспешил его успокоить Саныч. — Но Ира у вас молодчага. Любого мужика за пояс заткнет. С характером девушка, уважаю.

Воспряв душой, Васильев на коленках подполз к стене и застучал по ней костяшками пальцев, приложив ухо к камню в надежде на ответ. Но монолитная плита глушила стук, и в камере за стеной его не слышали. Он застучал еще с большим упорством, сбивая до красноты казанки.

— Зря стараешься, — с простуженной хрипотцой заметил из своего угла Борисов. — Тут все равно, что в могиле. Не дозовешься.

Васильев сдался не сразу, осознав всю бесплодность своих попыток лишь разбив до крови кулак. Отсев на травяную подстилку, с досады скрипнул зубами:

— Сволочи!

— Санчес… Вы меня слышите? — негромко позвал Борисов.

— Да, — ответил вполголоса кубинец.

— Ума не приложу, как вы остались живы?! Махнуть с такой высотищи! Там же внизу сплошь камни!..

— Видать повезло, — грустно усмехнулся полковник.

— Куда уж там… Повезло, не сидели бы здесь. И все же я очень рад вас видеть снова — целым и невредимым!

— Не считая подбитого глаза! — добавил от себя Саныч и не удержался от смешка, тем самым разрядив обстановку.

Сокамерники тихо засмеялись. Но даже этот задавленный стенами смех, прорвавшись наружу, взбесил надзирателей. К двери кто-то подлетел, изрыгая ругательства, саданул ногой, со психом выдернул засов, и Саныч, сидевший ближе других, зажмурился от хлынувшего в камеру света. На пороге, потрясая резиновой дубинкой, возник разгневанный конвоир, пролаял злую фразу и, срывая раздражение, попытался достать его ботинком. Саныч благоразумно отклонился, кованый ботинок лягнул пустоту.

Это промашка завела его еще больше. Надсмотрщик ворвался в камеру, и размахивая дубинкой, принялся раздавать удары направо и налево. Но стены этого природного бункера были так тесны, что добрых замахов не получалось, а оттого и удары были не настолько болезненны, сколько унизительны. Выдохшись, он убрался в караульную комнатушку и, пообещав напоследок вернуться, если услышит шум, запер дверь.

— Дегенерат, — поморщился Морозов, потирая ушибленную «демократизатором» руку, на которой вздувалась багровая полоса. — Откуда только Крафт таких выкопал?

— Я вам объясню, — сказал Родригес. — Больше половины из того сброда, что мы видели, беглые преступники. Тут и простые уголовники, и те, кто держал оружие, наемничая на повстанцев.

— Что это за повстанцы такие?

— А вы никогда не слышали о таких?

— Честно говоря, нет.

— Вам о чем-нибудь говорят такие понятия, как Никарагуа, Гондурас, Гватемала, Колумбия?

— Вы имеете в виду революционные бригады? — присоединился к разговору Васильев.

— Как они себя называют. Хотя на деле это обычная шайка головорезов, которым плевать, кому пустить кровь: идейному противнику или работающему в поле крестьянину. За каждым из этих ребят в своей стране грешок имеется. Попади они в руки полиции, на милосердие нечего и рассчитывать. В лучшем случае пожизненное заключение, а то и хуже.

— Выходит, чем всю жизнь скрываться по джунглям, они предпочитают работать на Крафта? Чем же он их заманил? Что за работа такая? Может вы и это знаете, Санчес?

— Еще недавно я это мог лишь предполагать, но теперь, кажется, знаю наверняка.

— Подождите, дружище, — затеребил его вдруг Морозов. — Я может что-то не понял, но что за околесицу нес Крафт, называя вас полковником? И фамилию еще какую-то приплетал…

Марко помолчал, собираясь с мыслями и обдумывая, с чего начать свою историю, о чем можно поведать друзьям, а о чем следовало бы и умолчать. Но придя к мысли, что скрывать уже нечего, и они все в одной лодке, которую несет течением невесть куда, и неизвестно еще чем все закончится, он поскреб ногтями волосатую груди и произнес:

— Родригес.

— Да-да, кажется именно эту…

— Меня зовут не Санчес, а Марко Родригес. — сказал полковник в наставшей тишине.

Безмолвие, повисшее в камере, иначе как звенящим назвать было нельзя. А полковник в душе порадовался темноте, которая скрывала его виноватое лицо.

— Я, наверное, чего-то не совсем понимаю… — неуверенно начал Морозов. — Нет, подождите, надо разобраться…

— Крафт сказал вам правду. Я не инженер и никогда не работал в географическом обществе.

— Так кто же вы тогда? — спросил Васильев, пораженный ничуть не меньше профессора.

— Я полковник из Комитета защиты революции. Работаю в департаменте по борьбе с наркотиками…

Пока его собратья по несчастью переваривали свалившуюся как снег на голову новость, полковник Родригес сохранял молчание, и лишь тогда, как почувствовал, что пауза начинает затягиваться, предвидя дальнейшие расспросы, выставил условие:

— Я готов ответить на любые ваши вопросы, но прежде хочу знать, кто эти двое и можно ли я им доверять?

И он повернул лицо к противоположной стене, возле которой чернели силуэты полулежавших на травяных ковриках незнакомых ему мужчин.

— О ком это вы? — удивился профессор, со своей близорукостью ни сном ни духом не ведавший, что в каземате, кроме Васильева и Борисова, находится кто-то еще.

У стены, брызнув искрами, зажглась зажигалка, крошечным пламенем выхватив из мглы землистое, заросшее щетиной лицо. Мужчина слабо поднял руку в знаке приветствия.

— О нас, — сказал он на чистейшем русском, чем поверг Морозова в состояние легкого шока, и посветил подрагивающим огоньком над своим другом, скрючившемся у него под боком.

— Вы… из России?! — не верил собственным ушам профессор.

— А откуда ж ему быть?! — выдавил смешок Борисов. — Наш… земляк. Мало того, москвич.

— Не может быть!

— Ты не веришь в такие совпадения? А зря! Где еще могут сойтись двое русских, как не на необитаемом острове где-нибудь на Карибах?

— Да еще в одной кутузке, — подбросил шутку Васильев. — Саныч, ты приглядись к нему лучше. Никого не напоминает?

— Да полно вам молоть чепуху! — рассердился профессор, все же присматриваясь к мужчине.

В камере, где отсутствовала вентиляция и не хватало кислорода, зажигалка едва горела; пламя металось, то затухая, то вновь вспыхивая ярким оранжевым мотыльком. С таким скудным освещением Саныч при всем своем желании не узнал бы и близкого родственника, не говоря уже о человеке, которого впервые видел. Мигнув, зажигалка угасла, отдав камеру со всеми ее обитателями во власть тьмы.

— Ну и как? — засмеялся из темноты Борисов.

— Да бросьте вы! — Морозов вроде даже обиделся розыгрышу. — Чего вы из меня дурака делаете!

— Даже и не думали… Что же, парни, тогда настал ваш черед. Представьтесь профессору Морозову по полной программе. Расскажите, кто вы и какая нелегкая занесла вас на этот остров.

В темноте закашлялись.

— Меня зовут Максим, — откашлявшись, прохрипел голос и сразу поправился. — Максим Глотов. Ваши друзья сказали правду — я и мой товарищ действительно из Москвы.

— Постойтека! — воскликнул Саныч, которому эта фамилия показалась знакомой. Он слышал ее раньше, и, вроде бы, не так уж и давно. С чем с чем, а с памятью проблем у него еще никогда не возникало.

Словно это было вчера, он увидел вдруг залитый солнцем пляж, Васильева в прорезиненном гидрокостюме, на котором, еще не обсохнув, блестела вода, и размокший паспорт с золотым тиснением герба, поднятый из трюма затонувшего катера, с фиолетовым прямоугольником печати со столичной регистрацией.

— Вспомнил. Так это были вы?! Вы были на том погибшем катере?

— Ну, сначала он был не такой и погибший, — подтвердил верность его догадки Глотов. — Хотя, определение «убитый» у нему запросто подходило.

— А как вы здесь очутились? — недоумевал Морозов.

Тут вмешался Борисов, который знал нечто большее и никак не мог удержать языка за зубами:

— О, это целая детективная история, со всеми атрибутами жанра. Кому рассказать, так ведь не поверят, сочтут за болтуна.

— Вот ты бы и помолчал, пока за него самого не сочли, — осек его профессор. — Так что же вы замолчали, молодой человек? Рассказывайте…

— Мы следили за вами.

— Следили? Но зачем?

— Карта, Виктор Александрович, — подсказал ему Васильев. — Все достаточно прозаично.

— То есть… вы за нами… от самой Москвы? — все еще не верил Морозов.

— Давайте я вам расскажу во всех подробностях, а вы потом задавайте свои вопросы, — предложил Максим Глотов и снова хрипуче закашлялся.

— Вы простужены? — деликатно осведомился профессор.

— Да, немного. Еще и от этих ребят, что охраняют пещеру, досталось на орехи. Вздохнуть и то больно.

— У вас, наверное, сломаны ребра?

— Не знаю, я не медик. Кажется нет. Хотя дыхалку будто обручем сдавило. Правду говорят, не рой яму другому… Итак, я студент МГИМО. Учусь на заочном, а в основное время, как и мой друг Миша Колесников, работаю… — он дрогнул голосом, точно проталкивал встрявший в горле комок, — вернее, работал… в корпорации «Неон». Ее возглавляет Катунский Лев Никодимович… хотя вам это ни о чем не говорит.

— Продолжайте, — попросил его Морозов.

— Я работал менеджером в его турагенстве, неплохо знаю испанский. Потому, наверное, его выбор и пал на меня.

— А чем занимается ваш друг?

— Миша? Он первоклассный спортсмен, дока в компьютерных технологиях, во всяких шпионских штучках. Он у Катунского был консультантом в салоне охранного оборудования.

— Откуда ваш хозяин узнал об экспедиции?

— Этого я не знаю. Он просто вызвал нас к себе и приказал всюду следовать за вами, дал билеты на самолет, проинструктировал, как и что делать на Кубе.

— Откуда произошла утечка? — задумался Морозов. — Милицейские чины о наших планах не знали, как и коллекционер. О дне вылета знал только я…

— Не ломайте голову… — раздался слабый голос, больше похожий на стон, лежавшего на полу возле Глотова другого парня. С кряхтением больного старика он перевернулся с бока на спину. — Вы… помните ремонт в своем подвале? За двести рублей строители смолчали, что в их бригаде работает посторонний. Я установил «жучки». Остальное дело техники.

— Нет, ты понял, какие круги нами заинтересовались! — не удержался от возгласа Борисов, слышавший эту историю, верно, уже не раз, и всякий — также эмоционально.

— Хорошо, — сказал профессор, хотя хорошего было мало. — Я все, ребята, понимаю. Время нынче волчье, рыночное. Вам заплатили, вы делали свое дело, притащились за нами на Кубу, ходили по пятам. Но объясните мне, зачем вы девушку пугали? Кто из вас доумился змею подбросить?!

— Не было этого, — ответил ему Максим.

— Ну как не было? Чего вы запираетесь, взрослые же люди. Или вы будете утверждать, что не были у Володи в номере? Не утруждайтесь враньем. Вас видели и вас запомнили. Со слов администратора даже составлен фоторобот. Да и вы не придумали ничего оригинальнее, как представиться Борисовым.

— Думайте, что хотите, — упрямо отозвался Глотов, — но змею мы не подсовывали. Для нас это была не меньшая неожиданность, нежели для вас. В гостинице был Миша, не отрицаем. Но он только установил подслушивающее устройство, о чем никто бы и не узнал, не случись истории со змеей.

— Значит, она не ваших рук дело? И на карнавале тоже не вы шутки шутили…

— Отвяжись от парней, Витя, — неожиданно встал на их защиту Борисов. — Сказано же тебе, не их работа.

— Вы, конечно, можете мне не верить, — продолжал Максим, — но в наши планы не входило хоть как-нибудь помешать вашей работе. Мы должны были просто следить, а после сообщать обо всем Катунскому.

— Они даже не знали о взрыве самолета! — убеждал профессора Борисов. — Вдобавок ко всему, на свою голову, угодили в самый эпицентр урагана. Катер затонул, а они оба едва остались живы.

— Мы думали, что все, погибли, но волны выбросили на берег. Сдуру обрадовались, ночь провели на камнях. Думали, как рассветет, пойдем людей искать.

— Они вас нашли раньше.

— Нашли, — вздохнул Максим. — Я так думаю, они перехватил по рации наш сигнал бедствия, а утром выслали отряд проверить, не уцелел ли кто. Мишка решил продемонстрировать свои приемчики, схлестнулся было с ними. Только чего дергаться, когда против лома нет приема, если нет другого лома. Все равно что с голой пяткой на шашку прыгать. Они для острастки сначала над головой постреляли, а как мы носами вниз улеглись, оторвались на всю катушку. Мне еще куда ни шло досталось, а его прикладами долбили…

— Ублюдки!.. — просипел с пола Колесников. — Будь они без стволов, я бы их рядком на берегу сложил. Герои, мать их… вшестером на одного. Ничего, время придет, сочтемся.

— Сочтешься тут… — проворчал Борисов. — Разговор у них короткий, кончат — и следов потом не найдут.

— Я с тобой в этом не согласен, — возразил ему профессор. — Если бы они хотели, убили сразу, не чикались с нами. А они затеяли какую-то непонятную игру, сути который я пока постичь не могу. Может быть вы, Санчес — простите, но к новому вашему имени я пока не привык, — знаете больше? Поделитесь своими соображениями. А заодно объясните, что здесь вообще происходит!

Последнее Морозов высказал по-английски, потому что русского языка кубинец не знал, и разговор россиян воспринимал как обыкновенную тарабарщину, какой для нас кажутся горластые переклики цыган на базаре, в которых, как не силься, не разобрать ни слова.

— Вы им полностью доверяете? — уточнил он у Саныча и, получив утвердительный ответ, был вынужден все выложить начистоту. — Я думаю, что для вас не составит секрета, что в мире есть два государства, где производство наркотиков поставлено на поток.

— Афганистан и Колумбия? — немедленно отозвался Борисов. — Я угадал?

— В яблочко. Только если Афганистан от нас далеко, то колумбийцы по соседству. Крупные фабрики наркокартеля находятся в непроходимых джунглях, что, впрочем, не мешает правительственным войскам отыскивать их, сжигать вместе с плантациями коки. У всякого клана такие минизаводы охраняют наемники, а там, где переплелись доллары и наркотики, без крови не обходится. Наемники дерутся отчаянно, но у них нет армейской выучки, нет боевых вертолетов и всех других средств, чем обладает армия. Картели несут огромные убытки: производство возникает не на ровном месте, и прежде чем оно заработает, в него вкладывают немалые деньги. А теперь поставьте себя на место крестного отца, который не успевает запустить подпольные фабрики на полную мощность, как их уже уничтожают войска или полиция?

— Искать общий язык с чиновниками. Либо подкупать, чтобы трогали не его, а конкурентов, либо отстреливать несговорчивых. Ну и третий вариант, прятать фабрики так, что сыскать было трудно.

— С чиновниками сложновато. Не все идут на подкуп, а другие уже работают на конкурентов. Стрелять тоже риск, тогда власти начнут настоящую войну, и дело кончится пулей или тюремным сроком. А вот насчет третьего… Весной колумбийские власти провели серьезную полицейскую операцию и разгромили одну из баз по производству наркотиков. Подняли шумиху, обнаружив на ней недостроенную подводную лодку.

— Я слышал об этом, — подтвердил его слова Борисов. — В газетах писали, что ее якобы строили российские специалисты, что неизвестно, сколькими еще такими аппаратами располагает мафия.

— Уверяю вас, еще как располагает. У нас была информация, что некий колумбийский синдикат, занимающийся синтетическими наркотиками, обустроился на островной зоне в нейтральных водах. Отследить его было практически невозможно. Как сырье попадало на базу, как оттуда вывозился готовый «товар» — оставалось только догадываться. Наблюдение за островами с космических спутников тоже ничего не дало. Между тем в страну хлынул настоящий наркотический поток.

— Это понятно, — не дослушал его Морозов. — Но причем тут мы? Или вы хотите сказать, что в этой пещере и располагается база?

— Витя, ты сегодня догадлив как никогда! — хмыкнул Борисов.

— Но почему тогда ваши власти со спокойной совестью отпустили нас, в самое, получается, разбойничье логово? Где ваши военные, где полиция?.. Почему мы?

— Провести гласно операцию, да еще вне наших территориальных вод, чревато международным скандалом. И потом, островов здесь десятки… К слову сказать, мы никак не собирались использовать вашу экспедицию, а я так и просто не знал о ней до того дня, как в Комитет не заявился небезызвестный вам Сантьяго де Мартинес и не стал жаловаться на те неприятности, что преследовали вас, едва вы сошли с трапа самолета. Географическое общество, которым он заведует, уже было у нас в разработке.

— Сантьяго имеет какое-то отношения к наркотикам?

— Непосредственно нет, а вот его заместитель связан с мафией. Он и выступал посредником между синдикатом и нашими местными перекупщиками.

— Скользкий тип, — высказал свое отношение Борисов. — Мне он сразу не понравился.

— В таком случае многое встает на свои места, — рассуждал дальше профессор. — Броуди знал о наших притязаниях на остров, как знал и то, что нас ни в коем случае нельзя туда допустить. Отсюда и попытки запугать Иру, а через нее и оказать давление на нас.

— И мне звонил тоже он, мерзавец, — добавил от себя Борисов. — Как я сразу не раскусил его?! Прищепку он, что ли, на нос насадил?..

— А когда вы не вняли предупреждениям, ему ничего не оставалось, как останавливать вас более радикальным способом.

— Бомбой, — просочил сквозь зубы Борисов, соглашаясь с ним и, преисполненный праведного гнева, выдал от души. — Вот же мразь какая!

— Ему, как второму лицу в Обществе, никто не помешал проникнуть на пирс, где ждал зафрахтованный самолет и заложить адскую машинку. Вам опять повезло, в рубашке, можно сказать, родились.

— Как и вы, полковник, — профессор в темноте нашел его руку и пожал ее. — Вы ведь тоже должны были лететь с нами на его борту… Ладно, с этим немного разобрались. Придем к логическому концу. Мы в лапах наркодельцов. И не в качестве заложников, как я это смыслю. Им за нас нечего от властей требовать, ибо все, чего этим бандитам надо, конфиденциальность. А ее-то как раз мы и нарушили. Отпустить нас восвояси на все четыре стороны по меньшей мере неразумно. Не в обиду будет сказано, но что знают двое, знает и свинья. Крафт человек неглупый. Он должен понимать, что нас в скором времени начнут искать. И, скорее всего, не ученый мир, а ваши коллеги, полковник. Обнаружив нас перебитыми или вообще не найдя нас, они весь остров по камешку перетрясут, что Крафту крайне невыгодно. По этой самой причине он не избавился от нас сразу и вынужден был терпеть наше присутствие. Он терпел бы его и дальше, приставив к нам соглядатаев, если бы Глория той ночью не наткнулась на них… Какой же мы выбор оставили ему?

— А нет у него выбора, — озвучил ту мысль, что пока никто не решался высказать вслух Васильев. — Плохи наши дела. Мы по уши в дерьме.

24

Обед, принесенный надзирателем, был более чем скудным. Побросав с порога запаянные в полиэтилен для дольшей сохранности лепешки и пластиковую бутылку с питьевой водой, он замкнул дверь и удалился доигрывать в кости.

— Обслуживание здесь желает лучшего, — проворчал Васильев, разрывая ногтями тонкую пленку. — Отношение скотское.

— А ты потребуй книгу жалоб и предложений, — подал ему шутовской совет Борисов. — Глядишь, засуетятся перед тобой охраннички, «заведующего» пригласят.

— От них, пожалуй, дождешься…

Сухая лепешка была пресной на вкус и отдавала затхлостью, как будто прежде чем скормить ее заложникам, годами хранили в сыром подвале. Отломив от нее кусок, Родригес остальное передал профессору. Полковник не был слишком разборчив в еде, как и многие его соотечественники, десятилетиями жившие в кольце экономической блокады, но плесневелая лепешка и ему не лезла в горло, между тем как силы нужно было восполнять. Заставив себя доесть кусок, он забрал у Васильева воду и долго пил, будто пытался смыть из глотки мерзкий горчащий привкус.

— Экономить надо воду, — Борисов чуть не вырвал у него бутылку. — Больше на сегодня не дадут. Да и сортира у нас нет, а охране плевать, если тебе приспичило. Могут и вообще ни разу не вывести.

— Что они, не люди? — повернулся профессор.

— Нет, Витя, — покачал головой бородач, — людей в этом сброде я не заметил.

Через какое-то время после «обеда», что определить было весьма затруднительно, в замке загремел ключ. Бронированная дверь издала печальный скрип, в проеме боком показался и исчез надзиратель. В камеру, опираясь на стальной косяк, заглянул уже знакомый читателю наемник Мигель.

— Эй, полковник! — отыскав Родригеса, гаркнул он. — Собирайся.

Марко с недоумением посмотрел товарищей и начал подниматься.

— Да пошевеливайся ты!..

— Куда вы забираете его? — вскочил с пола профессор.

— Не твое собачье дело! — огрызнулся Мигель.

Вытолкав заложника вон, он снял из-за пояса наручники, затянул их до отказа на запястьях полковника.

— И не советую дергаться. Наручники английские. Слыхал о таких?

— Слыхал, — ответил Родригес, еще недавно совсем сам подбивавший генерала Хювальда пойти на затраты и закупить для оперативных подразделений эти хитрые буржуазные наручники, имеющие свойство защелкиваться на новые и новые зубцы при попытках освободиться. Сопротивления хватало ненадолго, злодей ползал на коленях, умоляя ослабить их хоть чуть-чуть.

— Тогда пошли, — и он подтолкнул Родригеса на выход из подземной тюрьмы.

Мигель вывел его на круглую площадку, где несколько часов назад заложников встречал Крафт, и откуда вела на верхний этаж винтовая лестница. Миновав ее, они вошли в коридор с низко нависшим потолком, где идти приходилось, согнув голову. Неровные стены и извилистость хода наводили полковника на мысль о природном происхождении пещеры, где веками океанская вода, влага и сквозняк делали свое разрушительное для карста дело, вымывая не просто подземные переходы и галереи, но и целые залы. Нашедшим пещеру наркодельцам она досталась вроде как в подарок, который оставалось только оборудовать под завод.

Коридор рукавом поворачивал влево. За поворотом, возле приоткрытой двери, на табурете караулил молодой парень в униформе и черном берете, держа на коленях автомат Калашникова. Он лениво повернул лицо, и увидев за спиной полковника идущего Мигеля, слетел с табурета. На лице его отразилось смятение; излишне суетясь, он вытянулся во фрунт, не спуская с Мигеля испуганных глаз. Проходя мимо него, полковник покосился в помещение, скрывавшееся за дверью. Там светили синие, точно в операционной, светильники; вокруг длинного стола — дальнего его конца Родригес не увидел, — работали люди в белых халатах и шапочках. И еще, что сразу бросилось ему в глаза — респираторы, которыми были закрыты их лица.

— Спишь?! — накинулся на парнишку Мигель, и тот, виновато захлопав ресницами, кинулся исправлять перед начальством оплошность и закрывать дверь.

Спешность его была уже запоздалой, и полковник увидел то, чего видеть ему не следовало. Впрочем, удивлением это назвать было нельзя, что-то подобное он и предполагал. Только теперь, когда его догадки обрели реальную основу, обрывалась тонкая ниточка, связывающая его с жизнью, ибо ясно и непосвященному, — синдикат не потерпит лишних свидетелей. От этих мыслей ему сделалось тошно, и вовсе не потому, что он боялся за свою жизнь, с которой в любой момент мог распрощаться. Он знал, на что шел и сам выбрал свою работу. А вот люди те, что сидят сейчас в камере и которых он не сумел уберечь, они-то причем?..

Коридор, который все никак не кончался, таил в себе не одно помещение, подобное химической лаборатории. Слух полковника уловил механический шум работающей где-то за стеной машины. Разгадка источника шума не заставила себя ждать. Мигель притормозил его, а из открывшегося хода впереди, которой полковник сразу не заприметил, один за другим вышли четверо или пятеро работяг в синих комбинезонах, неся полиэтиленовые упаковки, набитые банками кофе. Их сопровождал автоматчик. Пропустив грузчиков, Мигель велел Родригесу идти дальше.

Мозг полковника безостановочно работал. «При чем здесь кофе, да еще в таких количествах? Болванам, что работают на базе, по душе больше виски или текиловая водка. А шум конвейера за стеной? А головорез-провожатый?..»

Совершив очередной поворот, коридор закончился тупиком в виде врезанной в скалу мощной двери с кодовым замком. Поставив пленника к стене, дабы тот ненароком не подсмотрел комбинацию цифр, Мигель нажал нужные кнопки… Внутри открывался тамбур метра на три, где светил под стеклянным колпаком фонарь, а в углу перед следующей и также бронированной дверью, висела крохотная видеокамера. Звякнув звонком, наемник отошел так, чтобы попасть в фокус, осклабился и помахал ей ладонью.

Сработал электрический замок и дверь слегка отошла. Мигель пропустил полковника вперед, вводя в комнату. От обилия яркого до рези, белого света стало больно глазам. Сощурившись, Родригес несколько секунд привыкал, и уже тогда, когда туманная поволока перед ним разошлась, увидел Крафта. Этот господин сидел на кожаном диване, облокотившись на тугую подушку, с высоким хрустальным бокалом с темном жидкостью, в которой плавали кубики льда.

— Освободи ему руки, — приказал он наемнику.

Мигель, сохраняя независимое лицо, повиновался ему, хотя было заметно, что покорность давалась ему через силу.

— Пошел… Понадобишься, я тебя вызову, — сделал ему пальчиками Крафт, выпроваживая из кабинета. — Как вам у меня нравится? — спросил он полковника, оставшись наедине.

Родригес понятия не имел, в каких условиях жил обслуживающий персонал этого спрятанного в недрах скал комбината по производству наркотиков, но то, что мистер Крафт устроился очень даже ничего, сомневаться не приходилось. Надо заметить, что логово его ничем не отличалось от фешенебельных апартаментов: отштукатуренные белоснежные стены, подвесной потолок с вращающимся вентилятором, создававшем подобие дуновения ветра и прохлады, гобелены. Сбоку от дивана, на котором восседал с бокалом Крафт, зеленела, росшая в кадушке, карликовая пальма. В углу громко тикали напольные часы в благородном корпусе орехового дерева. В противоположном углу раскинул листья куст с подвядшими головками белых цветов. Без луча солнца, которыми не проникнуть сквозь толщу скал, без доступа свежего воздуха кустарник имел жалкий вид, опавшие цветочные лепестки лежали в кадке с землей и на ковровом покрытии. Рабочий стол находился возле самых дверей, над ним висели телевизионные, отключенные, мониторы. Раскрытый ноутбук, подцепленный к проводам, лежал на его краю. Дополнял обстановку книжный стеллаж, забитый до отказа толстыми томами литературы.

— Присаживайтесь, — Крафт качнул бокалом на кресло напротив себя. — Выпьете чего-нибудь?

Полковник от выпивки отказался, но в кресло сел, оценив все прелести дорогой мебели. Кожаная подушка мягко осела под ним.

— Догадывайтесь, о чем речь пойдет? — спросил Крафт и отставил недопитый бокал на прозрачный, на декоративных бронзовых ножках, столик. Вытащив сигарету из початой пачки «Мальборо», пододвинул пачку к гостю. — Курите?

Родригес вновь ответил отказом, изучая вблизи Крафта. Безвылазная жизнь в подземелье не могла не наложить на него своего отпечатка. Он был сухощав и болезненно бледен, карие глаза воспаленно поблескивали. Зажав сигарету между желтыми от никотина пальцами, он поднес огонек инкрустированной драгоценными камнями зажигалки, глубоко затянулся и выпустил струю в потолок.

— Если вы, полковник, — отведя руку с дымящейся сигаретой, чтобы дым не лез в глаза, продолжал он, — считаете меня за главного злодея, — Крафт при этих словах усмехнулся кончиками губ, — то вы глубоко заблуждаетесь. Я всего лишь управляющий, один из винтиков хорошо отлаженного механизма. Хотя, не без определенного веса, потому что без этого винтика сломается вся машина, какой бы идеальной она не казалась. Я обычный менеджер, коммерсант, делаю свою работу и получаю за нее неплохие деньги.

— А кровь вам по ночам не снится? — едко поинтересовался Родригес.

Крафт кисло искривил лицо.

— Да полно вам, — махнул он сигаретой, — демагогию разводить. Бизнес есть бизнес. И мой не многим отличается от вашего. Ведь смотря с какого ракурса посмотреть, может быть именно я и даю вам работу?

— Мне кажется, мы говорим ни о чем!

— Как знать, как знать, — возразил управляющий, постукивая сигареткой о край пепельницы. — Вы когда-нибудь смотрели, полковник, Крестного отца? Нет? Как же, веяния загнивающего в разврате капитала… А зря, мировая классика, между прочим. Так вот, есть в том фильме одна крылатая фраза, часто применимая в жизни. Скажите, полковник, вам часто делали предложения, от которых вы могли отказаться?

Родригес в упор смотрел в бледное, обтянутое землистой нездоровой кожей лицо Крафта, оставляя его вопрос без ответа.

— Что же вы молчите, полковник? Или вы думаете, как не поступиться с совестью? Пустые умственные упражнения. У вас, в отличие от меня, нет иного выхода, как не согласиться на сотрудничество. На взаимовыгодное для обеих сторон, заметьте.

— То есть, работать на вас?

— А что в этом страшного? Конечно, как честный полицейский вы поспешите немедленно отказаться, рвать на себе рубашку, убеждать в своей исключительной честности. Охотно верю, не утруждайтесь!.. Только перед нем, как дать ответ, все хорошенько взвесьте. А я вам постараюсь помочь сделать правильный выбор.

Раздавив окурок о дно пепельницы, мистер Крафт залпом допил из бокала и слегка поморщился.

— Какие у вас перспективы… Первая, умереть безвестным героем. Труп ваш скорее всего не найдут, я накормлю им акул, благо, что их здесь кишмя кишит. Начальство не узнает о ваших последних днях и о мужестве, с которым вы отказывались от сотрудничества с нами. Представляю безутешную вдову, почетный караул у вашего гроба, в котором будете лежать не вы, а всего лишь капсула с морской водой. Ваше имя выбьют на скрижалях Комитета, поклянутся никогда не забыть… и забудут на следующий день. Вдова через год-два оправится и снова выйдет замуж. Все, что от вас остается потомкам — могильная плита с надписью: «Здесь покоится прах полковника Родригеса, героически павшего в бескомпромиссной борьбе с организованной преступностью». Печальный хепиэнд, и только. Но это одна сторона медали. Не забывайте, что кроме вас у меня есть и другие заложники. И церемониться в случае вашего упрямства я не буду. Для начала я отдам девок своим парням, пусть натешатся, одичали без женской ласки. Не знаю, вынесут шлюхи всех или нет, ночто поделать? Остальных я просто расстреляю. Конечно, вас хватятся, а когда найдут мертвые тела, разразится грандиознейший скандал. Какие после него сложатся отношения у Фиделя с Россией, я уж извините, не знаю.

Родригес сжал кулаки, испытывая жгучее желание наброситься на этого синюшного ублюдка и задавить его собственными руками. Но он подавил в себе этот порыв, прекрасно понимая, что охрана за дверями только и ждет сигнала от Крафта, чтобы начать расправу.

— Даже и не думайте, — спокойным тоном изрек Крафт, следя за его реакцией. — Мои молодцы скрутят вас в бараний рог. И потом, вы же умный человек, полковник. Отбросьте, к черту, свои эмоции! Я же не собираюсь предлагать взамен ничего сверхъестественного! Все, что от вас требуется, сообщать о намечающихся операциях против наших структур. Мы от себя готовы сливать информацию о конкурентах, сдавать мелких, отслуживших свое перекупщиков. Сажайте, сколько душе угодно. И нам хорошо, и у вас показатели вверх полезут. Через годик-полтора займете место старика Хювальда. Ему давно пора на покой. А там и того выше, сделаете карьеру. Сколько вам в месяц Фидель платит? Баксов сто, двести? Разве это деньги для настоящего мужчины?!

— И во сколько вы оцениваете мою сговорчивость? — гоняя по скулам бугры, задал вопрос Родригес, принимая чужие правила игры.

— Раз в пятьдесят дороже! — купившись на уступчивость собеседника, оживился Крафт. — Мы откроем счет в любом банке мира, на который только укажете. Довольно скоро на нем набежит приличная сумма, имея которую, вам нечего будет делать на Кубе. Соединенные Штаты, Европа — выбирайте любую страну на жительство. С деньгами везде не пропадете. Подумайте, наконец, о своих детях, пусть еще не рожденных. Заключив с нами союз, вы будете работать не на меня, нет — на них!.. на их будущее! Решайтесь, полковник!

Лицо Крафта неприятно раскраснелось, не то от возбуждения, не то от выпитого. Сузив зрачки, он ждал от полковника ответа.

— А что будет с моими спутниками?

— О чем вы думаете, господин Родригес? — с горячностью вскричал Крафт. — Какое вам дело до судьбы об этих никчменных людишек? О них ли речь?

— Предлагаете выкупить собственную свободу такой ценой?

— Это уж как вам угодно. Я бизнесмен, я сделал вам деловое предложение. Дело ваше, принять его или нет. Только имейте в виду, я предлагаю только раз и второго шанса у вас не будет.

— Ну что же, — развел руками полковник, — выходит, не судьба. Предложение оказалось для меня неприемлемым.

Сделав свой выбор и получив моральное облегчение, полковник поднялся из кресла, полагая, что вслед за этим Крафт вызовет охрану и его уведут обратно в камеру. Но управляющий не спешил и сидел в прежней позе, снизу вверх глядя на несговорчивого пленника. Он не привык к отказам, но этот полковник с его ослиным упрямством отчего-то, кроме легкого раздражения, вызвал в нем потаенное чувство человеческого уважения.

«Сильный игрок», — подумал в мыслях Крафт, но вслух сказал другое:

— На что вы надеетесь, полковник? На своих легавых? Глупо! Высадись на остров хоть целый десант, им не взять нас. Не верите? Идемте со мной.

Он вывел Родригеса в коридор, по которому слонялся скучающий Мигель.

— Для начала небольшая экскурсия. Я думаю, вам будет небезынтересно посмотреть, как мы здесь устроились.

Первым пунктом их посещений стал производственный цех, охраняемый парнем в черном берете. Предоставив полковнику время осмотреться, Крафт отстранил от стола работника в респираторе, насыпавшего прозрачной лопаткой белый порошок в пакет, лежавший на чаше электронных весов.

— Знаете, что это? — повернулся он к «экскурсанту», забрав с весов пакет.

Родригес зацепил краем мизинца пыльцу, понюхал. Затем, точно желая окончательно удостовериться, лизнул порошок.

— Героин, — он сплюнул на пол.

— Все верно, — согласился Крафт и вернул пакетик работнику. Тот стрельнул настороженными глазами по Родригесу и вернулся к рабочему месту.

— Только это не простой героин… Любой наркотик, — рассказывал он полковнику уже в коридоре, — оказывает влияние на центральную нервную систему человека и на головной мозг. А точнее на те его участки, которые отвечают за поведение человека. Некоторые ученые-медики, которые, не в пример вам, поняли всю выгодность нашего сотрудничества, разработали ряд специальных добавок.

— С помощью которых вы можете зомбировать человека?

— Скорее программировать его поведение, — поправил мистер Крафт. — К примеру сейчас я исполняю заказ Компании для одного африканского государства, где треть населения сидит на игле. Наш товар выгодно покупать, он дешев и доступен. Серьезных конкурентов там нет, но нормально работать мешает Министерство безопасности. Тамошний министр, как и вы, питает иллюзию отвадить народ от наркотиков, не понимая того, что спрос рождает предложение, что мы даем людям то, чего они жаждут. И чего не дадим им мы, более дешево и качественно, завтра дадут другие… Уровень преступности в стране высок, даже в столице среди бела дня на улицах за кошелек оторвут голову. Так вот, наш героин, который вы, полковник, имели неосторожность пробовать за зуб, влияет на ту часть человеческого мозга, что отвечает за агрессивность. Теперь представьте выплеснувшуюся на улицы агрессию в масштабах целой страны. Честнягу-министра, не сумевшего совладать с массовым разгулом преступности, выгонят в отставку…

— А на его месте окажется нужный вам человек.

— Вы снова абсолютно правы, полковник. Пока наши добавки находятся в стадии доработки, но перед ними громадные возможности. Что министры? Мы сможем свергать неудобные нам правительства и назначать нужные, мы в состоянии расшатать обстановку в любой стране и довести ее до войны.

— Но зачем?

— Сразу видать, что вы не деловой человек, — отвечал ему Крафт. — Представьте, что залежи алмазов в той же Нигерии так велики, что страна просто обречена на богатство и процветание. Разработку их ведут не местные аборигены, а иностранные компании, чьи акции на финансовом рынке высоколиквидны. Ухудшение внутренней обстановки, нестабильность, переворот или маленькая, но кровавая война заставят разработчиков бросить все и убраться из страны.

— Акции упадут в цене, вы скупите контрольный пакет.

— Да! — торжественно вещал Крафт. — Мы получаем фактически за бесценок неисчислимые богатства, а отсюда контроль над целой страной!.. Да что говорить, когда в перспективе… — он задохнулся от охватившего волнения и восторга, будто перед ним и впрямь открылись все горизонты с видом в недалекое будущее, когда мир будет лежать в пыли у ног его и Компании. Сладкий золотой туман застил перед ним, возбужденные глаза его пылали сумасшедшим огнем, чего не укрылось от бдительного взгляда полковника.

«Да он же псих! — со всей ясностью открылось Родригесу. — Свихнулся со своими наполеоновскими планами в этой могиле».

— Теперь вы видите, какую непростительную глупость совершаете, отказываясь от сотрудничества?! — сгорая от внутреннего жара, воскликнул Крафт.

— Вижу, — ответил коротко полковник, чего уж больше.

В следующем помещении, куда привел его Крафт, была расфасовочная. Автоматизированная машина, чей шум Родригес слышал по пути к управляющему, гнала по транспортеру жестяные банки, на дне которых лежали запаянные пакетики героина, засыпала кофейным порошком и, уже на выходе процесса, закатывала их крышками. Стена возле входа была заставлена готовыми к транспортировке упаковками, по восемь банок в каждой. Мистер Крафт снял с движущейся резиновой полосы закатанную банку кофе, потряс ей, передал полковнику.

— Ну и как? — спросил он не без самодовольства.

Сработано было на совесть, не придерешься. Родригес держал в руках обычную двухсотграммовую банку известнейшего в мире кофе, какими заполонены полки в продовольственных магазинах и супермаркетах, и ничем не мог отличить от настоящей: ни весом, ни цветом, ни рисунком, — абсолютно ничем. Крафт вынул из кармана плоский ключ и поддел им крышечку. Под ней, как и положено, была натянута сталистая фольга.

— Ни одна таможня не докопается, — хмыкнул он. — Каково?

Родригес не разделял его удовольствия и, пока следовал по коридору в компании управляющего и сопровождавшего их Мигеля, думал, как бежать с острова. Он знал теперь слишком много, чтобы остаться в живых. Скорее всего, Крафт оттого и водил его по своим владениям, что куражился напоследок, уже вынеся ему приговор. А как бы ему хотелось очутиться на свободе, да еще с теми знаниями, что здесь получил. Но пока план побега ему на ум не приходил.

Тем временем его привели в святая святых, в так называемый пункт контроля, а попросту — в заставленную всевозможным техническим оборудованием комнату, откуда обеспечивалась безопасность базы. Перед мониторами, за пультом, следя за показаниями, сидел оператор. Обернувшись на шаги, он хотел было встать перед Крафтом, но тот махнул ему, сиди! — и подвел полковника к экрану радиолокатора, по зеленому круглому полю которого вращалась светящаяся нить.

— Очень эффективная вещь, — прояснял управляющий. — Мы в состоянии отслеживать перемещение любых воздушных целей в радиусе сорока километров. Возможно вам, полковник, радиус действия покажется невелик, но нам — по за глаза. Эта штуковина способна контролировать одновременно несколько объектов, будь то гражданские или военные самолеты. А теперь гляньте вот сюда, — ткнув в видеомонитор, на котором застыла картинка скалы и открывавшееся с нее обзор на безграничные просторы океана, Крафт сделал знак оператору, а тот защелкал тумблерами какого-то прибора.

Родригес не верил самому себе — «скала»… открывалась, оказавшись отлично закамуфлированной крышкой пусковой установки, а из недр настоящего камня поднималась стальная станина с островерхой крылатой ракетой.

— Недешево обошлась, — с гордостью рассказывал Крафт. Правда за опт нам сделали скидку. Узнаете модификацию, полковник? Советского образца, да и произведена не в Китае, а в бывшей союзной республике. На Кубе ведь тоже стоят такие, верно? Хорошее оружие, точность попадания — сто процентов из ста. Пока нам не доводилось ракеты использовать, но ведь в жизни все как в театре: если в первом акте на стене висит ружье, в последнем оно обязательно выстрелит.

Оператор по его команде забегал пальцами по кнопкам, возвращая ракету в исходное положение.

— Как вы теперь понимаете, ни одно воздушное судно без моего позволение не может даже близко приблизиться к острову. Но это еще не все. Я читаю на вашем лице мысли о кораблях береговой охраны. Тоже абсурдная затея. Демонстрировать не буду, но поверьте на слово — вокруг острова установлены минные поля и при малейшей опасности я дам команду их поднять в боевое положение.

— Блеф! — промолвил пораженный оснащенностью базы Родригес. — Вы же должны отдавать себе отчет, что в любом долго не продержитесь. Одну, две, десять атак отобьете, а что дальше?..

— Дальше? — по-звериному оскалил зубы мистер Крафт. — Вы за меня не переживайте. Сперва в дело вступят мои парни. Не смотрите, что они на вид мерзавцы, — каждый отлично владеет оружием, и каждый вперед умрет, чем допустит сюда легавых. Им придется основательно потрудиться, прежде чем добраться до нас.

— Вы больной человек!.. — глядя в глаза Крафту, сказал полковник. — И все равно, говорил он с крепнувшей уверенностью в голосе, как бы вы не окопались, как бы не обставились головорезами, вам не уйти от возмездия.

Крафт неестественно расхохотался, приблизил свои губы к уху Родригеса и тихо, чтобы не услышали за пультом, зашептал:

— Уйду. Но только вы о том уже не узнаете. Ни вы, ни ваши друзья.

— Мигель! — отойдя от полковника, крикнул он. — Волоки сюда русскую! Да побыстрее, я уже устал сегодня ждать.

Исполнительный наемник загромыхал по залу ботинками. Пройдя к японской рации, укрепленной сверху пульта, Крафт переставлял каналы. Цифры, стремительно сменяясь, бежали на табло. Пискнув, рация зафиксировала частоту, на которой работали подразделения береговой охраны Кубы.

— Берите, — протянул он тангетку на извилистом шнуру полковнику. — Ну!..

Родригес взял черную коробочку микрофона и зло уставился на Крафта.

— А теперь вызывай своих. Скажи им, чтобы связались с Броуди и к завтрашнему дню отправили сюда яхту.

— С какой стати?

— Не твое дело! — нервничал управляющий. — Будут задавать лишние вопросы, ври, придумывай что-нибудь, чтобы тебе поверили.

— Да иди ты!.. — выругался полковник, которого игра в кошки-мышки уже достала, и положил тангетку на пульт.

Крафт сузил глаза, и теряя самообладание, закусив нижнюю губу, влепил ему зуботычину. Полковник дернул головой и больно прикусил себе язык.

— Не рыпайся! — выскочил из-за пульта оператор, прикрыв удовлетворенно потирающего кулак управляющего, и выхватил из кобуры пистолет.

Курок был взведен, заметил полковник, и он без труда завладел бы пистолетом — а дальше, как повезет! — не услышь за собой возню и женский вскрик. Он обернулся. В проходе стоял Мигель, держа за волосы перед собой выгибающуюся Ирину.

— Вызывай своих, — повторил Крафт, вручая полковнику тангетку. — И думай, прежде чем говорить. Одно неверное слово, и она умрет.

Мигель воспринял слова шефа буквально, свободной рукой достал из кармана куртки капроновую удавку и с ловкостью профессионала набросил ее на шею жертве.

— Не вынуждай меня делать ей больно, — с угрозой сказал Крафт, срывая с себя остатки маски добропорядочности. — Мигель!..

Коренастый латинец с гнусной ухмылкой патологического убийцы натянул удавку. Ира задергалась, силясь освободиться от мужской хватки, царапая ногтями за горло.

— Прекратите, — испытывая боль за девушку, попросил Крафта полковник, — я сделаю все, что вы скажете.

— Давно бы пора стать сговорчивым.

Рацию сделали погромче, в динамиках зашипело от эфирных помех. Отжав кнопку передачи, Родригес запросил позывной. Ему отозвались почти сразу.

— «Остров», я «Гавана»… Слушаю, слушаю вас!..

Радиосвязь была на удивление чистой и устойчивой, словно остров и материк не разделяли сотни морских миль, а офицер-пограничник, вышедший с ними на связь, находился в непосредственной близости.

— Свяжитесь с представителем географического общества. Передайте, что у нас возникли проблемы, требуется немедленная эвакуация. Пусть срочно отправят за нами «Полярную звезду». Как приняли меня?

— Принял нормально, — ответила Большая земля. — Что-то серьезное?

Полковник глянул на беззвучно плачущую, стоявшую на коленях девушку, на зверскую рожу Мигеля, намотавшего на волосатые кулаки концы удавки. Оператор все еще держал его на мушке, поддерживая уставшую от напряжения руку другой; Крафт переминал свои желтые от никотина пальцы, делая полковнику круглые глаза, давая понять, что его не ждет ничего хорошего, попробуй своевольничать.

— Да, — ответ рыбьей костью застрял в его горле.

— Поясните подробнее.

— Некогда, — мрачный как туча, соврал Родригес. — Генератор сломан, и батарея рации садится. По этой причине не могли раньше связаться. Нужна эвакуация….

Крафт махнул ему ладонью, пора было заканчивать.

— Вас понял! Все передам. «Остров»…

Что хотел спросить еще связист так и осталось неизвестным, потому что на острове рацию с последними словами полковника отключили. В колонках снова сердито зашипело.

— Вот и ладненько, — вымолвил Крафт, отбирая у полковника тангетку. — Вы мне оказали добрую услугу…

— Сочтемся, — исподлобья, двусмысленно ответил Родригес.

Щека управляющего нервно дернулась.

— Они мне больше не нужны, — проговорил он, тяжело осаживаясь на вертящееся кресло за пультом. — В камеру обоих…

— Чего они от вас хотели? — набросился профессор с расспросами на Родригеса, едва надзиратель за ним закрыл тюремную дверь.

Слепо ощупывая перед собой стену, полковник нашел свободное место на полу и сел на жесткую циновку.

— Не томите, Санчес, — по старой привычке назвал его Васильев, которому также не терпелось узнать, где он пропадал столько времени.

— Есть добрые новости?

— Чего они добиваются?

— Да не молчите же… — сыпалось отовсюду.

Полковник Родригес прежде попросил напиться, а уж после, отдав пустую бутылку кому-то в темноте, сказал не лукавя:

— Склоняли перейти на их сторону.

Известие это вызвало глухую тишину; профессор совершенно чужим голосом спросил его:

— Ну и как?

— Друзья, — старался говорить тише полковник, — если бы затея у них вышла, разве я сюда вернулся? Или вы сомневаетесь во мне?

— Нисколько, — высказался Васильев, впотьмах нашедший его плечо. — Но ты, кажется, о чем-то умалчиваешь? Ведь так?

— Мне от вас скрывать нечего. Крафт сулил огромные деньги, банковский счет, положение и светлое будущее.

— И вы отказались? — спросил из мрака голос, принадлежащий Колесникову.

— Увы, мой друг, — в тон отвечал ему полковник. — Не все в этом мире покупается и продается. Свои совесть и честь я не отдам ни за какие деньги. С ними родился, с ними и умру.

— Возвышенно, — вздохнули из того же угла.

— Нам грозит опасность. Намеренно или нет, мы поставили бизнес Крафта под угрозу, и он вынужден защищаться. Десять минут назад он заставил меня связаться с военными и запросить яхту. Ту самую, что доставила нас сюда. Я не знаю, что он замыслил, но явно, что не в нашу пользу. Крафту нужно избавиться от нас, но таким образом, чтобы наша смерть не вызвала никаких пересудов ни в Москве, ни в Гаване.

— Проклятые гангстеры! — засопел Борисов, подсаживаясь к профессору, Васильеву и Родригесу. — Но если нас хотят убить, неужели будем сидеть сложа руки? Нас тут пятеро здоровых мужиков…

Ему вторил Васильев:

— Терять нам нечего, а иди покорно как баранам на убой, как-то не по нашему.

— И что ты предлагаешь? — тихо спросил профессор, посмотрев на дверь, за которой взорвались смехом за игральным столом надзиратели.

— Да все очень просто. Мы с Борисовым затеваем драку, кто-нибудь из них входит в камеру разнимать, нападаем, отбираем ключи…

— Перестань, Володя. Все это детский лепет. Думаешь, им есть дело, перебьем мы здесь друг друга или нет? Да такой поворот им даже на руку.

— Верно, — согласился с Санычем кубинец. — Крафт что-то замышляет, и мы знаем об этом. А предупрежден, уже вооружен. Давайте раньше времени не будем делать глупости. Дождемся удобного момента.

— Когда он только наступит? — буркнул Васильев, недовольный, что его план отклонили.

— Думаю, что скоро. Главное, быть начеку

25

Крафту ночью долго не спалось. Он ворочался на постели, силясь хоть на время забыться, проклинал снотворные таблетки, которых принял на ночь наверное целую горсть, и которые никак на него не действовали. Часов около трех, измученный бессонницей, он вылез из постели, достал из бара бутылку шотландского виски, налил полный стакан, чего никогда прежде не делал и, не разбавляя, выпил крупными глотками. Виски обожгли ему гортань, Крафта передернуло. Чувствуя благодатное тепло, пошедшее по телу, он ушел за стол, где закурил, затягиваясь до боли в легких табачным дымом. Спиртное немного ослабило напряжение, но не настолько, чтобы совсем отключиться от дел. Шестнадцать месяцев он безвылазно, как крот, живет в этой слепой норе, с самого первого дня, как было установлено оборудование и заработал подпольный завод. И он гордился собой. Именно он, со своим умом и способностями, быстро поставил на конвейер производство героина; поток не останавливался ни на секунду, рабочие пахали на него в три смены. Был отлажен сбыт и доставка на базу сырья, причем таким способом, что никакому Интерполу в голову не взбредет. Система работала без сбоев, и ежемесячно на его счет в Цюрихском банке ложилась весьма аппетитная сумма. Еще потерпеть год, и он ни в чем не будет нуждаться, хватит и самому до конца жизни и еще детям останется. Так бы оно и было, не вмешайся случай…

Вечером, закрывшись один, он сел за компьютер и связался через интернет с Компанией. В спешно набиваемых строчках он передал свои опасения насчет заложников и коротко сообщил о плане, как их устранить. Ему лаконично дали понять, что это его головные боли, но посоветовали не затягивать с реализацией. Дабы смягчить пилюлю, Крафта тут же известили, что кроме обычного «жалования» на его счет легли солидные премиальные.

— Сукины дети! — процедил тогда Крафт, и у него даже возникла глупая мысль отбить им на клавишах эту фразу, но сеанс прервался. От него попросту отключились, оставив наедине со своими проблемами…

От спиртного ему захорошело. Бросив незатушенный окурок в пепельнице, он завалился на постель, с блаженством закрывая отяжелевшие веки.

«Ну и черт с вами всеми… — уже в полудреме подумал он, дыша все медленнее и ровнее. — Сам справлюсь… завтра…»

Вскоре управляющий забылся мутным, не приносящим облегчения сном.

Его поднял отрывистый зуммер телефона. Спросонья продирая слипшиеся глаза, Крафт дотащился до стола и снял трубку.

— Ну чего?! — недовольный, что его разбудили, рявкнул он в трубку.

— Мистер Крафт, — затараторил на проводе наблюдатель. — Радар засек самолет, летящий в нашем направлении.

— Чего? — словно не понял ни слова, пробормотал управляющий, потирая пальцами морщинистый лоб.

— Он летит к нам. Мы проверили, рассчитали траекторию…

— Это точно? — переспросил он, уже понимая, что так оно и есть, и в сердцах швырнул трубку.

Спешно застегивая на рубашке пуговицы, он поморщился от мутящей головной боли. Сказывались выпитые на сон грядущий виски. Чтобы не мучиться целый день, а он знал свой организм, как знал и то, что голова сама собой не пройдет, Крафт наполнил стакан шипучей водой из сифона и запил капсулу с обезболивающим.

Пока он шел в пультовую, не отпускал от себя надежду, что тревога напрасна, что радар ведет совершенно случайно взявшийся самолет, не имеющим к ним ни малейшего отношения. И хотя его остров находился далеко от основных воздушных трасс, туристические или же пограничные борта нет-нет да и пролетали мимо.

Оператор, при виде начальства, метнулся к экрану радарной установки. Крафт все уже видел и без него — отметку на очерченном окружностями поле, миллиметр за миллиметром приближающуюся к точке радиуса.

— Вы идентифицировали его?

— Да, — скороговоркой ответил специалист.

На мониторе, вслед за техническими расчетами, появилась изображение самолета, найденное в электронном каталоге.

— Это гражданский борт, — сообщил он, поворачиваясь лицом к Крафту. — Гидросамолет…

Управляющий, пялясь на экран, заиграл челюстями. Опять накладка! План его, подробно разработанный, еще не начав исполняться, подвергался кардинальному изменению. Какого дьявола они делают?! Полковник же вчера ясно потребовал — яхту!

— Какое до него расстояние? — грубо спросил он у специалиста.

Компьютер, к которому тот прилип, вгоняя полученные данные, немедленно выдал выкладку.

— Тридцать две мили. При средней скорости в триста пятьдесят километров в час, он будет в нашем квадрата через несколько минут.

И он поднял глаза на стоявшего над ним Крафта, готовый выполнить любой его приказ. Но Крафт молчал, раздумывая.

— Через семь минут самолет будет в зоне, доступной нашим ракетам, — подсказал оператор. Пальцы его с короткими ногтями заплясали возле кнопки.

— Нет, — обмозговав ситуацию, сказал управляющий, — мы поступим иначе.

Он снял с пульта тангетку рации и поднес ее к губам:

— Круз, ответь «Скорпиону». Круз — «Скорпиону»!

Ему не отвечали, хотя время к протяжке не располагало.

— Круз — «Скорпиону»! — заводясь, заорал он в тангетку.

— Слушаю, — отозвались ему лениво.

«Скотина!.. — полыхнуло красным в мозгу Крафта. — Занимается там черт знает чем, вместо того, чтобы сидеть на рации…»

— Работаем по запасному варианту. Будьте на готовности, к вам направляется «Гость». Встречайте не «дельфина», а «стрекозу».

— Встретим…

Крафту послышался плохо скрываемый зевок. Он бросил переговорное устройство на пульт, глубоко вдохнул и выдохнул, подавляя в себе зачатки раздражения, которое сейчас ему только вредило. Еще этот олух, компьютерщик, пялится на него преданно, как собака. Скажи только «фас»…

— Держи меня в курсе всего, — напоследок распорядился он, покидая пультовую.

Боже, до чего у него раскалывается голова…

Одномоторный восьмиместный самолет на водных лыжах, распластав крылья, как большая белая птица, летел над бирюзовой водной гладью на высоте километра. Машину слегка потрясывали встречные потоки воздуха, но эта небольшая болтанка нисколько ни тревожила опытного пилота Сэма Батлера. Напротив, полет казался ему комфортным, наигрывал магнитофон, а сам Батлер, расслабленно сидя в кресле, держал штурвал одной рукой, точно вел по трассе обычную машину. На приборной панели крутился крохотный вентилятор, обдувая загоревшее лицо пилота, с зеркала заднего вида, откуда просматривался пассажирский салон, свешивался на шнурке его талисман — сшитый старшей дочерью из мягких, разноцветных лоскутков фланели утенок Багни, непотопляемый, неунывающий герой диснеевского мультика. Дочка постаралась, и у игрушечного Багни было все, как у мультяшного — и летный шлем, и желтое кашне на шее, и даже громадные глаза, удавшиеся ей больше всего, смотрели на Сэма будто взаправдешные.

Океан, слово безграничная голубая скатерть, простирался перед ним без конца и без края. Отсюда, с километровой выси, он даже выглядел как-то иначе, чем с земли, казался не плоским и ровным, каким его привыкли видеть люди, а округлым, как на глобусе. Сэм любил океан и любил летать, и может быть потому и выбрал работу в небольшой летной конторе на этой крылатой амфибии, хотя умения и квалификации было предостаточно, чтобы уйти в гражданскую авиацию, где и зарплаты и престижа несравненно больше. Но, как считал Батлер, не все измерялось деньгами. Интересно, во сколько оценить радующий глаз вид Атлантики, белые барашки волн, стаи резвящихся дельфинов, за которыми он часто наблюдал с высоты, глоток свежего воздуха, который первозданной девственностью ни за что не сравнится с загазованностью Гаваны?

Так в приятном расположении духа размышлял Сэм, мурлыкая под аккомпанемент магнитофона понравившуюся мелодию.

На горизонте, еще далеко впереди, он увидел крошечный на расстоянии остров, поросший густой зеленью, сверился с курсом и с летной картой и направил самолет к нему. Вскоре он различил скалистые отвесы, о которые разбивались в пену волны, песчаную полоску пляжа, обсаженную пальмами. Он плавно передвинул от себя рычаг высоты, идя на снижение, и убрал обороты двигателя.

Еще несколько минут, и он пролетал над островом, приникнув к боковой форточке и выискивая в буйной зелени следы пребывания человека. С первого захода он так ничего и не обнаружил, завалил машину на крыло и описал над островом круг. И снова, летя вдоль береговой черты, он видел только скалы и залитые водой, обросшие слизью, валуны, накатывающиеся волны, пенящийся прибой и лес.

Справа от него взлетела в воздух с дымным следом и зависла красная ракета. Сэм подумал, что люди внизу достаточно сообразительны, и еще, что не пришлось жечь впустую топливо, летая над островом кругами, и двинул машину к заливу. Он хорошо знал свою машину, чувствовал себя и ее единым организмом, а потому мягко, можно сказать нежно, убрав до минимума скорость, посадил ее на поверхность океана. Рассекая винтом воздух, самолетик несся по заливу к пляжу, на котором Сэм только сейчас увидел несколько палаток и девушку с парнем, с берега машущих ему. С заглохшим двигателем амфибия по инерции достигла песчаника и въехала поплавками на косу.

Батлер выбрался из кресла, согнувшись прошел в салон и распахнул боковую дверь, впуская в салон поток соленого морского ветра. Девушка с парнем шли к нему, но больше никого в лагере пилот не увидел. Откинув железную лесенку, он спустился на берег и направился навстречу парочке.

— Меня зовут Сэм Батлер, — козырнув двумя пальцами под выцветший козырек бейсболки, представился он смуглой островитянке в легком воздушном комбинезоне, оголявшем красивые плечи, и ее не менее смуглому спутнику.

— А меня можешь называть Крузом, — без тени приветливости сказал парень, и в его руке, выдернутой из-за спины, к немалому своему удивлению летчик увидел направленный на него пистолет.

Подогнув для удобства ноги, Васильев лежал на колючей травяной подстилке с закрытыми глазами. Который шел час, никто из обитателей камеры не знал даже примерно, день и ночь смешались. Последний раз их кормили часов восемь или десять назад, выделив на ужин по спрессованному в кубики брикету вареного гороха, лепешке столетней давности и одной на всех бутылки воды. Васильев, вспомнивший о незалеченной язве, от прогорклой лепешки, в которую напихано непонятно что, отказался, попробовав горох, но и эта еда оказалась мало пригодной для его желудка. В окаменевший брикет пришлось вгрызаться, обламывая зубы, а гороховая пыль, смешавшись со слюной, залепляла ему небо и язык подобно клейкому клейстеру, что и водой не промыть. На голодный желудок разговоры не шли, и в камере стояла тишина. Все чего-то ждали, ведь долго такое положение продолжаться не могло.

Услышав громкие, чужие голоса наполнившие комнату надзирателей, и щелканье замочного механизма, Васильев отполз к стене. Он заслонил глаза рукой в тот момент, когда дверь распахнулась, и блеклый свет фонаря буквально ослепил его.

— Выходите, — сказал вертухай, легонько ударяя по своей ладони резиновой дубинкой.

— Go, go, go!.. — на американский манер заторопил пленников бритый наголо молодчик с закатанными рукавами. — Go out!

На этом его познания в английском иссякли, он влез в камеру, схватил профессора, лежавшего ближе всех к двери, за плечо и выволок на свет. В каморке, швырнув пожилого человека на пол, с размаха врезал ему ботинком в бок, с перекошенной от ярости рожей повернулся к камере и подзывая следующего. Саныч, зажимая ладонью саднящий бок, перебирая ногами, отполз к стене. Васильев бросился к нему, помог подняться на ноги. К той же стене вышел Борисов со спутавшейся бородой, за ним Максим Глотов и Родригес, поддерживая под руки еле ковыляющего Колесникова.

Надзиратель отомкнул соседний каземат. Ирина вышла на свет в испачканном, порванном платье, придерживая на груди жалкие лохмотья. Увидев среди пленников жениха, она громко всхлипнула и кинулась к нему. Тот же садист, что минуту назад избивал профессора, поймал ее за запястье, отобрал у надзирателя дубинку и замахнулся, не видя разницы между мужчиной и женщиной. Но полковник, передав Максиму Колесникова, помешал ему, подставившись под удар. Дубинка обогнула ему плечо, но вторично замахнуться, соразмеряя внушительную комплекцию пленника со своей, молодчик не решился. Васильев обнял рыдающую подругу и закрыл ее своей спиной.

Дальнейшую расправу предотвратил Крафт, собственной персоной посетивший каталажку. Он вошел в сопровождении автоматчика и еще одного человека в армейском обмундировании, несшем серебристый чемоданчик. Крафт был в отличном расположении духа, кивком поздоровался с полковником, на что, впрочем, Родригес не счел нужным ответить тем же.

— Дамы и господа, — обратился к пленникам Крафт, гася в уголках губ зловещую ухмылку. — Ваше дальнейшее пребывание на острове лишено здравого смысла, кроме того, не секрет, что оно наносит вред моему делу. Поэтому я принял решение переправить вас на материк, но с условием, что вы навсегда забудете о том, что увидели здесь. Для большей уверенности я должен перестраховаться и обезопасить себя и своих людей от возможных неприятностей. Мой помощник, доктор Рушель, сделает каждому из вас инъекцию. Не бойтесь, ничего серьезного или опасного вашему здоровью. Препарат сотрет из вашей памяти некоторые нежелательные моменты. Вы немного поспите, и все, случившееся с вами на моем острове, покажется всего лишь сном, пусть и не совсем приятным. Надеюсь, что мы больше не увидимся. Доктор Рушель, эти господа в вашем распоряжении.

Помощник Крафта больше походил на мясника, чем на доктора. У него было крайне невыразительное лицо с мясистым носом, с ложбинкой, пролегшей между переносьем и низким лбом, отвислыми угреватыми щеками и зобом, мешочком лежавшим на воротнике. Сдвинув чемоданчиком исписанные цифрами и столбцами листки и кубики, он откинул крышку и извлек ампулу с прозрачной жидкостью. Не обращая внимания на окружающих, словно в помещение, кроме него, никого не было, он почиркал кремневым кружком по запаянному горлышку, отломил его и, поставив ампулу возле чемоданчика, полез за второй.

Действовал он споро, и вот уже поворачивался со шприцем, пустив из иглы тонкую струйку, вытравливая пузырьки воздуха.

— Кто первый, господа?

Лысый выдернул из неровной шеренги Борисова и подвел к доктору. Бородач упирался, дергал локтями, вырываясь из его цепких рук и не давал поднести ближе шприц. Ударом колена в подвздошье сопротивление было сломлено, задыхающийся ученый упал на колени. Мясник Рушель склонился над ним и ввел острие иглы повыше локтя. Содержимое шприца быстро перекачивалось под кожу ученого.

Обмякшего Борисова отволокли к стене, а к «доктору» подводили Глотова. И он недолго дергался с заломленной назад рукой, пока длилась процедура. Его толкнули к Борисову, где силы покинули парня, и он съехал на пол.

Миша Колесников не сдавался до последнего, успел залепить бритоголовому в оттопыренное ухо, и лишь когда сопровождавший Крафта автоматчик уставил ему в затылок ствол, позволил сделать себе укол. Доктор, опасливо подойдя к разбушевавшемуся пациенту, побыстрее вкатил ему дозу.

Когда очередь дошла до Васильева, он обнял на прощанье невесту. Разозленный безволосый молодчик с покрасневшим, опухающим ухом, отнял его от девушки и швырнул под ноги Рушеля. Владимир с трепетом видел, как втыкают в его плечо иглу, как перекатываются под кожу кубики прозрачного зелья. Он не знал, что за заразу ему вливают, но вместе с тем ощутил горячий ручеек, побежавший по вене.

Его бросило в пот; Лысый тянул его к стене, где лежали вкусившие свою дозу яда, а ноги его не слушались, обмякли, будто набитые ватой. Тело его охватило огнем и судорогами, во рту скапливалась слюна, но он был не в силах ее сглотнуть, и склизкая нить просочилась из уголка рта, свешиваясь до пола. Звуки искаженными достигали его сознания, будто в комнатке кто-то крутил, то излишне раскручивая, то замедляя пальцем, шумную грампластинку; уши наполнились звоном. Предметы теряли свои привычные очертания. Потолок и стены вдруг стронулись с места, начиная кружение, все быстрее, быстрее и быстрее, пока тошнота комом не подкатилась к его горлу. На секунду над ним завис Рушель, он говорил с кем-то, то смысла его слов Васильев уже не постигал. Его взяли его запястье, проверяя пульс. Ненавидя каждой клеткой своего умирающего организма этого бездушного убийцу в белом медицинском халате, Васильев потянулся к его горлу скрюченными агонией пальцами, имея последним желанием сдавить его выступающий камнем кадык и не отпускать ни за что. Но рука, лишенная сил, словно чужая, плетью упала на пол. Тело не повиновалось ему более…

Он не думал, что умирают так долго и так мучительно. Смерть в его представлении должна прийти разом, срывая жизнь, как яблоко с ветки, с последним вздохом человека забирая в мир иной. Но с ним все происходило иначе, жизнь не хотела отпускать его, являясь к Васильеву кратковременными вспышками сознания. И тогда Васильев, сквозь муть, видел над собой размытые, колышущиеся тени, покачивание, движение, словно его куда-то несли по тоннелю.

В мозгу его шевельнулась мысль, что так переход описывают люди, побывавшие в состоянии клинической смерти: такой же бездонный, нескончаемо длинный коридор, ангелы, ведущие новичка к ослепляющему белому свету, за которым его ждет Тот, кто олицетворяет Добро, Любовь, Вечность…

При следующей проблеске сознания он увидел себя в подземном зале, включенные прожектора, колебания отраженного света на зеркальной воде и очень странный предмет обтекаемой формы, погруженный в воду, на который были переброшены сходни с каменного мола, и где возились какие-то личности. Его перенесли поближе к трапу, откуда он имел возможность увидеть ближе округлый и, кажется, стальной корпус объекта, вырезы чуть выше уровня ватерлинии, невысокую рубку, какие бывают у подводных лодок. Проваливаясь в липкое забвение, он успел запомнить ощущение, что его передают кому-то, просовывают в открытый люк, откуда пробивается электрический свет…

Освежающее дыхание морского бриза и раскаленное, плавящееся в зените солнце приводили Васильева в чувство; голова разламывалась на части, словно в нее вбили ржавый гвоздь, а в глотке спеклось, как с доброго похмелья. Больно было не то, что двинуться, повести глазами. Повернув немного лицо, он убедился, что лежит на песке рядом с бездвижными, находящимися еще во власти дурмана, товарищами, вблизи накатываются с тихим шепотом волны. Привидевшейся ему мини-субмарины, не было и в помине, как если бы она ему просто приснилась.

Но зато он увидел нечто другое. На удалении от них, на песчаной косе стоял самолет, и возле него, как и давеча в гроте, были какие-то люди. Что они там делали, Васильев со своим до конца не восстановившимся зрением разобрать не мог, как и расслышать то, о чем они говорили. Оставив пустые, лишь обостряющие нытье в черепной коробке, попытки, он расслабленно откинулся на горячий песок…

— Все должно выглядеть как несчастный случай, — стоя возле винта, Крафт давал последние наставления Андрео Дуарте, единственному среди персонала, кто хоть однажды управлял самолетом.

Судя по послужному списку, парень учился в летной школе на своей родине в Гондурасе, имел неплохие перспективы, пока по глупости не связался с молодежной ульрарадикальной группировкой, провозгласившей революционную борьбу за утопические марксистские идеалы. Далее из собственноручно написанной как курица лапой автобиографии следовало, что группировку после серии жестоких, поражающих цинизмом и бессмысленностью терактов власти объявили вне закона, еще полтора года мнимые революционеры скрывались в джунглях, грабя всех и вся, пока не попали в кольцо войсковой операции. Большинство ее боевиков погибли в перестрелке, и лишь счастливчикам, среди которых оказался и Дуарте, удалось спастись, прорвавшись через окружение.

Революционное прошлое Дуарте не только не смущало Крафта, но было в чем-то ему даже на руку. Парень повязан кровью, обратного пути у него нет и не будет…

— Сделаю как надо, шеф, — самоуверенно отвечал Андрео, поглядывая на вскрытый кожух двигателя, в котором с отверткой копался механик.

Задумка Крафта была проста до гениальности. Самолет, вследствие технической неисправности, должен рухнуть в океан вместе с пассажирами, унося на дно тайну их гибели. А для этого механик перемазанными машинными маслом, скользкими пальцами вытаскивал шплинт, железную скрепку, с топливного патрубка. Когда ему это удалось, гаечным ключом ослабил крепежную гайку и свинтил ее почти до конца, но так, чтобы шланг с мотора слетел в полете.

Он обтер замасленные ладони о штаны комбинезона, вскарабкался в самолет и запустил двигатель. Винт стремительно завращался, поднимая целые тучи песка. Сплевывая захрустевшие на зубах крупицы, Крафт задрал воротник, пряча лицо от песчаной бури и отошел подальше от самолета. Андрео безропотно последовал за ним.

— Твоя задача поднять самолет в воздух и установить автопилот. Для твоего же блага, держись на малой высоте — придется прыгать в воду.

— Но я не умею плавать… — заикнулся было о своих опасениях Дуарте, но управляющий на корню пресек его вопросы:

— Тебе и не придется. В заливе будет ожидать лодка.

Порокотав на холостых оборотах, мотор заглох, отчего враз повисла непривычная тишина. Спрыгнув на песок, механик полез под кожух и остался доволен своей работой. Шланг держался на честном слове, а топливо через неплотную резьбу хлестало рыжими ручьями. Он закрыл кожух на защелку и подошел к стоявшим в стороне Крафту и Андрео.

— Я свое дело сделал, — сказал он управляющему.

— Ты уверен, что промашки не будет? — переспросил, подняв на него глаза, Крафт.

— Минут через двадцать гробанется как миленький. Качество гарантирую.

Еще какое-то время, отослав от себя подчиненных, Крафт раздумывал, прохаживаясь перед самолетом и иногда бросая взгляды на небо, куда тому суждено подняться, чтобы уже никогда не приземлиться, то на бесчувственных заложников, сваленных в кучу, словно кукольные марионетки. Решение, к которому подталкивали его обстоятельства, принято им, и пора было действовать, но что-то внутри не давало ему отдать последнее распоряжение; он тянул время, решаясь переступить невидимую грань, отделяющую его, вполне нормального человека от убийцы. В глубине очерствевшей души он ясно отдавал себе отчет, что гибель самолета и экспедициине панацея, что они лишь откладывают то неизбежное, чему, верно, уже не миновать, но вместе с тем не мог поступить иначе, завися полностью и от острова с его наркотическим производством, и еще больше — от Компании, которая просчетов не прощает.

Погруженный в думы, он сам не заметил, как приблизился к лежавшим на песке заложникам, встал напротив русской девушки, глядя на ее запрокинутое утонченное лицо, вздернутую верхнюю губу, приоткрывшую ровные белые зубы, сквозь которые вырывалось прерывистое жаркое дыхание, на подергивающиеся под тонкой, почти прозрачной синеватой кожей век, закрытые глаза.

«В чем она виновата? — пришла ему в голову мысль, которую он тут же прогнал прочь; и уже другой голос, грубоватый и жесткий, с убежденностью зашептал ему на ухо: — А при чем здесь ты? Не ты, а полковник всему виной, не ты, а он привел их сюда. Он влез нахрапом в чужие дела, он и за все в ответе…»

— Тащите их в самолет, — потирая занывший вдруг висок, сказал негромко Крафт, отворачиваясь от девушки.

За его спиной все пришло в движение; поднимая беспомощных, одурманенных наркотиком людей, их мешками, за руки и за ноги, стаскивали к самолету. Кто-то поднялся на борт, принимал наверх заложников, оттаскивая по узенькому проходу и сваливая в пассажирские кресла.

Самоустранившись от происходящего у самолета, Крафт ушел к воде, и не замечая, как накатывающие прозрачные волны омывают, засасывают в сырой песок подошву его туфель, отвлеченно смотрел на искрящиеся на ней серебряные солнечные блики.

26

Не без дрожи в коленях Андрео Дуарте устраивался на сиденье пилота. Последний раз он поднимался в небо года четыре назад, но тогда он летал не один, с инструктором. Но сейчас кресло инструктора занимал дрыхнувший в отключке кубинский летчик, протяжно сопел, уткнувшись подбородком в грудь. Подозрительно глянув на спящего, который, чудилось, лишь искусно претворялся, с тем, чтобы в полете неожиданно напасть, Андрео для проверки слегка двинул его по челюсти. Пилот не симулировал, он даже не шевельнулся, отчего Дуарте немного повеселел. Пробежав глазами по приборной доске, нашел стартер и, с волнением затаив дыхание, утопил кнопку. Сердце его радостно забилось, когда мотор затарахтел, и стрелки приборов ожили. Тщательно вспоминая все, чему когда-то его учили инструкторы, он двинул вперед рукоять, отчего самолет медленно сполз с отмели и стал разворачиваться хвостом к берегу, поднимая пропеллером рябь на воде.

Вцепившись побелевшей от напряжения кистью в штурвал, он начал разгонять машину. Неуклюже, подпрыгивая, она понеслась по волнам. Шли секунды, и скорость уже позволяла оторваться и взмыть в воздух, но у Андрео ничего не выходило. Он вспотел, размазал выступивший пот по лбу тыльной стороной ладони. Добавив оборотов до предела, когда стрелка тахометра подползла к запретной красной полосе, уши заложило от воя, а его самого вдавило в кресло, Андрео перевел в нужное положение закрылки и потянул рычаг высоты.

Надсадно завывая, амфибия тяжело снялась с воды.

— Вышло! — чуть не закричал от охватившего восторга Дуарте, выравнивая кренившийся самолет.

Как давно он не летал, как давно не чувствовал власти над крылатой машиной, подчиняющейся каждому его движению, и небом! И хотя он уже утратил прежние летные навыки, и пилотировал похуже новичка, счастье полета переполняло его. Плавно повернув штурвал, он заложил вираж и прошелся низко над пальмами, где стояли, откинув головы и наблюдая за его полетом приятели и мистер Крафт, хотел зайти на второй круг почета, но вспомнил слова механика о двадцати оставшихся минутах, и восторг его поугас. Став предельно деловым, он обогнул остров и, держась тридцатиметровой отметки высотомера, направил самолет навстречу солнцу.

Васильев, более или менее оклемавшийся от действия наркотиков, с кресла в первом ряду, сквозь щелочки приоткрытых глаз следил за летчиком. У него не было ни малейшего сомнения в том, что Крафт затеял какую-то подлянку, чреватую самыми непредсказуемыми последствиями, но вмешиваться в ход событий пока считал преждевременным.

«Самолет прислан за нами, — анализировал он. — Пилота, как и нас, накачали наркотиками, а без него, затей я с этим парнем свару, мне не удержать самолет. Лучше всего подождать, не делать опрометчивых поступков. А там видно будет…»

Остров находился уже на достаточном удалении, чтобы затягивать полет. Андрео уже представлял как топливный шланг срывается с резьбы, как фонтаны горючки под большим давлением хлещут из-под шайбы. Медлить с прыжком было чревато, но именно прыжка он, обмирая всем сердцем, больше всего боялся. Оттягивая решающий момент, он включил автопилот, набрал необходимые параметры курса и высоты и ввел в память компьютера. Закончив, глянул через стекло вниз, и покрылся испариной.

Он внушал самому себе, что нет никакой опасности, что вода смягчит его падение, а там подоспеет и лодка. Собрав волю в кулак, снялся с кресла и полез в проход. В салоне все было по прежнему, никто из кандидатов на тот свет даже позы не поменял. Сожалея об отсутствии парашюта, с которым прыгать не так страшно, Дуарте открыл дверь, и ворвавшийся ветер ударил его в лицо, затеребил волосы. Держась за перегородку, он глянул в открывшуюся под ногами пропасть; дрожь вновь обуяла его тело. Он ни за что не смел оторваться от стенки и шагнуть в никуда…

Но когда неимоверными усилиями он настроился на прыжок и зажмурил перед ним глаза, чья-то рука буквально за шиворот втянула его назад. Андрео порывисто обернулся.

— Далеко собрался? — справился у него Васильев и оттолкнул к ножкам кресел.

Оперевшись пятерней о пол, Дуарте поднялся на ноги и бросился на противника. Между ними завязалась яростная схватка. Пропустив болючий удар по зубам, Васильев грабастал удиравшего парня за грудки, с маху швырнул в кабину и полез следом за ним. Завалившийся на рычаги Андрео лягался ногой, не подпуская его ближе. Неверное движение локтем, и автопилот, пискнув, отключился, а рукоять, регулирующая высоту, за которую зацепился штаниной Андрео, резко ушла к полику.

Самолет задрал нос и, с воем мотора, взмыл свечкой ввысь. Потеряв равновесие, Васильев покатился по проходу. Воспользовавшись передышкой, Дуарте на карачках пополз к двери, надеясь проскочить раньше, чем опомнится этот сумасшедший русский.

— Куда?! — прорычал Васильев, ловя его за ногу.

Андрео затравленно дернул ляжкой, и, только теперь, вспомнив о висевшем на поясе ноже, схватился за рукоять.

— Убью! — выдохнул он, выставив перед заложником поблескивающий клинок. — Не подходи!..

Васильев смотрел на острие охотничьего ножа и переводил дыхание. Андрео отступал к дверному проему и тоже не рвался в атаку. Ступив на порожек, он оглянулся за борт, сглатывая кадык. Высота казалась такой устрашающей, что он непременно должен был разбиться…

Упав животом на пол, Васильев схватил его за камуфлированные штанины и дернул изо всех сил. Наемник повалился на спину, но ножа не выпустил, как, впрочем, не успел и воспользоваться им. Прижав его кисть с ножом к полу, Владимир уселся на латино-американце, от души ему съездил по морде, потом еще разок, чтобы знал наших. Пустив из носа струйку крови, Дуарте настойчиво пытался скинуть обидчика.

Неуправляемый самолет, набрав высоту, вдруг завалился на крыло, — они оба покатились по проходу. Только фортуна на сей раз улыбнулась Андрео, который, хоть и потерял в пылу борьбы свой нож, но, дотянувшись до горла русского, душил его. Перед ослабленным после наркотика Васильевым расплывались и лопались лиловые круги, он задыхался. Превозмогая смертельную усталость, он уперся ладонью в подбородок скалящего зубы наемника, заламывая ему назад голову. Тот уклонялся, по звериному рычал, продолжая сдавливать адамово яблоко…

Коленом он все же достал Андрео в промежность, да так, что послышался отвратительный хруст, а наемник, ослабив от неожиданности хватку, болезненно взвыл. Оторвав от груди противника, Васильев извернулся и бросил его через себя.

Раздался страшный крик… и все стихло, лишь ветер с прежним остервенением врывался в разгерметизированный салон.

— Санта Мария!.. — не сдержал изумленного возгласа сидевший на упругом борту резиновой лодки косматый мужчина в налобной повязке и с автоматом Калашникова и перекрестился двумя пальцами.

Прямо на его глазах, с душераздирающим воплем, из пролетающего самолета выпал Андрео и, трепыхаясь в воздухе, с шумным всплеском обрушился в воду, подняв целый фонтан брызг.

Напарник его прибавил газу, направляя лодку к месту падения, над которым кружили потревоженные чайки. Подплыв поближе, они никого на поверхности не увидели, вода еще не успокоилась и продолжала бурлить. Потом из пучины сгорбленной спиной всплыл человек, и так и остался покачиваться на волнах, широко раскидав руки.

— Вытаскиваем его! — засуетился косматый, перегнувшись через борт и ухватывая человека за мокрую куртку.

Торопясь, чтобы не захлебнулся, Андрео перевернули на спину, и его мертвые, распахнутые от предсмертного ужаса глаза слепо уставились в лазурное без единого облачка небо. Косматый осел на борт и, поминая всех святых, торопливо сотворил крест.

Васильев плечом навалился на дверь и, преодолевая сопротивление ветра, с трудом затворил ее. Бурный поток воздуха, завихрявший по салону, тут же иссяк, что, впрочем, не решало дела по существу — самолет продолжал свое падение. Удерживаясь за кресла, чтобы не загреметь, он пробрался в кабину, занял кресло и растеряно огляделся, не зная, за что хвататься. Это лишь в кино все просто, когда впервые взявший штурвал лихо пилотирует, а потом и сажает лайнер, ни черта в том не соображая, на одних подсказках диспетчеров и Вышки. Так, может быть, сумел бы долететь и Васильев, да вот беда, не было у него в данную минуту советчиков, не считая спросонья ерзавшего в кресле слева летчика.

Штурвал дергался как живой, самолет входил в штопор, стремительно теряя высоту. А до океана были считанные сотни метров, стрелка высотомера с бешенной скоростью крутилась назад, приближаясь к трагическому нулю, за которым последует удар о воду и конец…

Взявшись обеими руками за штурвал, Васильев чувствовал себя не лучше неопытного ездока, пытавшегося совладать с необъезженным, диким жеребцом. Штурвал, как узда, норовил выскочить из потных ладоней, не подчиняясь ему, а сам скакун мотал взмыленной мордой, вставал на дыбы, но никак не воротил в нужную сторону, чтобы снять опаснейший правый крен.

Оставив управление, с которым было не совладать, Васильев перевесился с кресла и затряс за плечо летчика. Тот никак не реагировал на тряску, и даже стукался головой об пластиковую обшивку, но в себя не приходил.

— Да очнись же! — с отчаянием просил Васильев. — Слышишь?..

Летчик промычал что-то нечленораздельное, зашевелился, и, как это обычно делают пьяные, когда их пытают не вовремя разбудить, сделал вялую попытку отмахнуться от него.

— Просыпайся!!! — затормошил его Васильев с удвоенной силой.

Драгоценные, ценою в жизнь, секунды таяли и таяли, уменьшая шансы на спасение. Васильев, моля бога о чуде, залепил летчику пощечину, другую, третью, четвертую. Лишь с пятой плюхи Сэм Батлер разлепил мутные глаза, еще толком не соображая, где находится и что вокруг происходит.

— Friend!.. — воскликнул Васильев обрадовано и полез из своего кресла, уступая место ему. — Мы падаем! Сделай же что-нибудь!..

Способность контролировать ситуацию быстро возвращалась к Батлеру. Не слушая, чего ему говорят, и только видя надвигающуюся с катастрофической быстротой поверхность океана, он отстранил Васильева и, еще не заняв своего места, поворотом штурвала, вывел самолет из крена. Дикий мустанг, галопом скакавший навстречу гибели, попав к маститому наезднику, нехотя смирился с участью, подчиняясь малейшему его движению.

Линия горизонта на приборе постепенно выравнивалась, а стрелка высотомера остановилась на отметке «13».

Оставив пилота в кабине, Васильев выбрался в салон, сел перед креслом, в котором в неудобной позе полулежала Ирина, и стал будить ее. После мягкой встряски, она глянула на его еще через поволоку.

— Володя… — прошептала она, а потом обняла его.

— Все хорошо! — с торопливостью сказал он, чмокнул наскоро в висок и принялся требушить за остальных.

— Летим? — разминая ладонью отекшее лицо, посмотрел в иллюминатор профессор. — Но куда? — недоумевал он.

— Домой, Виктор Александрович! Домой! — не скрывал своей радости Васильев.

— А как же они нас отпустили? — не брал вдомек Родригес, тоже еще мутный от действия наркотика.

— Кто бы нас отпускал? Сопровождающего снарядили, какую-то гадость хотели сделать…

— Где он?

— Кто? — переспросил с сияющими глазами Васильев. — Тот, который с нами летел?.. Понимаешь, он оказался без билета. Пришлось его высадить.

— На лету? — не поверил Борисов, вылезая в проход между креслами.

— Он, правда, не хотел, — сделал смущенное лицо Васильев. — И даже сопротивлялся. Кстати вот, — он нагнулся к ножкам кресла, поднимая валявшийся нож. — Кажется, уходя забыл свою вещицу.

— Дай-ка сюда, — попросил его полковник, протягивая руку, забрал нож, провел ногтем по острым колючим зубчикам с тыльной стороны лезвия.

— Так это же вроде бы твой, Санчес! — удивленно сказал Борисов, признав в находке десантный нож, утерянный, казалось, безвозвратно при пленении у входа в пещеру. — Ты смотри как в жизни бывает… Не зря говорят, не трогай чужого.

Чехла от него у полковника не было, он остался на поясе вывалившегося за борт и ныне уже покойного Андрео Дуарте. Тогда полковник заткнул нож за ремень и, оставив честную компанию, отправился к летчику.

В кабине все шло не так гладко, как думалось. Родригес сразу усек прерывистый гул мотора, который то работал полнокровно, то вдруг сбивался с ритма, чихал и схватывался снова.

— Что такое? — наклонившись к Батлеру, напряженно смотрящему на приборы, спросил он.

— Керосин… У нас не остается горючего…

Стрелка на топливном датчике нервно подрагивала у нулевой отметки, сигнальная красная лампочка предупреждающе мигала.

— На сколько нам его хватит? — спросил полковник, уде догадываясь, в чем скрывался поистине зловещий замысел Крафта.

— Не насколько!.. — в сердцах ответил Сэм. — Пусты оба бака. Куда делась горючка, ума не приложу. Я же перед вылетом заправлялся под завязку!..

— Тогда… так. Как долго ты сможешь удерживать самолет?

Батлер пожал плечами, снова глянул на мигающий прибор.

— Понятия не имею. Пять, ну максимум десять минут.

— Придется садиться! У тебя спасательные жилеты есть?

— Там, — повернувшись к проходу, махнул пилот в направлении хвостового отсека. — Даже надувной плот… На ящике написано…

— Держись! — полковник ободряюще хлопнул его по плечу и ушел в салон.

Контейнер со спасательными плавсредствами он нашел без труда, и, боясь сглазить удачу, вскрыл защелки. В разделенном перегородкой на две секции ящике хранились сдутый и свернутый в несколько слоев плот и аккуратно сложенные стопкой пенопластовые, обшитые оранжевой материей, жилеты.

Но плот был приведен в негодность, чья-то шкодливая рука, повинуясь приказу Крафта, порезала резину. Залатать порез не было ни времени, ни подручных средств. Зато жилеты оказались вполне пригодны; вытащив верхний, полковник внимательно оглядел его со всех сторон и бросил друзьям.

— Одевайте!.. Придется прыгать! — и он кинул второй жилет Глории.

— Но зачем? — с надрывом в голосе выкрикнул Васильев.

— Да затем, что у самолета слито горючее. Он скоро упадет…

— Еще не легче! — пробормотал, опускаясь невольно в кресло, профессор.

— У нас мало времени, — поторапливал Родригес, бросая им все новые и новые спасательные жилеты.

Стрелка на датчике топливного бака уже не дрожала, а мертво лежала на нуле. Светодиод не мигал, беспрестанно горел. Керосин не поступал в мотор по топливным артериям, и он, задыхаясь, тянул из последних. Когда же и эти последние капли иссякли, в кабине сделалось тихо. Винт сделал несколько быстрых кругов, замедляя движение, и замер окончательно. Самолет планировал с высоты сотни метров.

Но не это обстоятельство коренным образом меняло ситуацию, а новая напасть, свалившаяся на Батлера. Под кожухом вдруг полыхнуло, и жадные, дымные языки огня, выбиваясь на обшивку, потянулись к колпаку кабины. Заверещала противопожарная сигнализация, оповещая о возгорании в моторном отсеке. Самолет клюнул носом и, отказав слушаться, устремился вниз.

— Ну, милая, выручай!.. — молил Батлер машину, точно живое существо, способное его услышать, и тянул штурвал на себя, пытаясь выровнять снижение.

Машину охватила тряска, игрушечный утенок раскачивался на шнурке, пялясь на посеревшего пилота своими глупыми, вечно улыбающимися глазенками.

— Прыгайте! — завопил Сэм, оборачиваясь в салон. — Иначе мы все погибнем!

— Я так не могу! — трясла головой Ира, на которой Васильев застегивал, подгоняя по размеру, ремешки спасательного жилета. — Я не буду прыгать!.. Я боюсь…

— Не паникуй, — увещевал он ее, хотя у самого поджилки тряслись мелкой дрожью. — Я буду с тобой, рядом…

Ветер нахлестами врывался в салон, отталкивая людей прочь от распахнутой двери.

— Надо, милая… — уговаривал подругу Васильев, но она, упираясь всем телом, не смела ступить к краю.

— Не-ет!.. — она почти визжала, вырываясь из его рук и царапаясь ногтями. — Я не могу!..

Васильев беспомощно оглянулся, встретившись взглядом с Родригесом, и тот ему слегка, с намеком, кивнул. Раздумывать было некогда. Не давая девушке опомниться, ее силой подвели к краю. Ира сопротивлялась так, будто ее тащили на эшафот, и упиралась в проем обеими руками.

— Володя!!! — взвизгнула тонко она, озираясь, и тогда полковник, понимая чувства Васильева, как и то, что промедление смерти подобно, подтолкнул ее.

Толчок его был настолько силен, что Ирина пробкой вылетела из самолета и с криком: «Мамо-оч-ка-а-а!..», от которого мороз пробрал по коже, камнем полетела вниз. Резко выдохнув, Васильев прыгнул следом за ней. Воздушный поток подхватил его, дыхание перехватило. Стараясь сохранить вертикальное положение, он отчаянно замахал руками и закрыл глаза, ожидая встречи с водой.

Он вошел в воду, как того и требовалось, солдатиком, что, без сомненья, смягчило удар. Проваливаясь в голубую, накрывшую его бездну, он с радостью подумал, что жив, и заработал руками, выплывая наверх. Воздуху ему хватило как раз; вынырнув, он отдышался и, увидев впереди себя желтеющий на волнах спасательный жилет Ирины, поплыл к ней.

Ира была жива и тоже не получила никаких травм при падении.

— Васильев!.. Как ты мог?! — отплевываясь, со злостью выкрикнула она, а в глазах ее стояли то ли запоздалые слезы, то ли это были, всего на всего, капли морской воды…

Предпоследним покинул горящий самолет Родригес. Оставшись на борту один, не совладая более с вышедшей из-под контроля крылатой машиной, Сэм вылез из-за штурвала, подобрал с соседнего кресла оставленный специально для него жилет. Второпях не сразу попадая руками в нужные отверстия, он напялил его и, не застегивая пуговицы, пошел к выходу.

Огнетушитель, сорвавшийся с креплений, прикатился, подпрыгивая от пола, откуда-то сверху, как с горки, и больно, с разлета, долбанул Батлера в коленку. Охнув от боли в коленной чашечке, он схватился за ногу и свалился на пол.

Падавший под тупым углом самолет в те же секунды коснулся океана поплавками, зарылся мордой в воду, и встречная сила опрокинула его. Раздался ужасающий треск лопающейся обшивки, и вода, выдавливая стекла, из всех щелей хлынула в салон.

Перевернутая кверху обломками лыж, амфибия быстро погружалась, вокруг хлопали пузыри выходящего воздуха. Не прошло и минуты, как она целиком ушла под воду, оставляя на поверхности масляные пятна и плавающие обломки фюзеляжа.

27

Кроме Батлера в катастрофе никто не погиб и не пострадал. Но, отдавшиеся во власть океана люди были близки к отчаянию, ибо положение их казалось безнадежным. Что делать дальше, похоже никто не знал, за исключением разве что полковника Родригеса.

— Надо возвращаться на остров, — выдвинул он предложение, от которого все были далеко не в восторге.

— Вы с ума сошли! — не соглашался с ним Глотов, подгребая в воде для равновесия. — Обратно? к этим?.. Да мы едва оттуда живыми вырвались…

— Предложите что-нибудь лучше? — не стал успоряться с ним полковник. — Мы готовы выслушать вас.

— Ну… не знаю… — ничего определенного у студента на уме не было. — Только знаю точно, — договорил он с неожиданной уверенностью, — возвращаться слишком опасно.

— Не опаснее, чем бултыхаться здесь, — парировал полковник. — Не собираюсь никого пугать, но Крафт недавно обмолвился, что здесь водятся акулы…

— Акулы?! — ахнула Ирина с неподдельным испугом в голосе.

— Почему бы и нет для южных широт? — сказал Васильев. — Весьма агрессивные экземплярчики попадаются, вспомнить только мое погружение к катеру.

— Тогда тебе проще, — окунаясь мокрой, как мочалка, бородой в воду, отозвался Борисов. — Дважды с наряд в одну и ту же воронку не залетает.

Над шуткой никто не посмеялся, не то настроение.

— До материка нам не добраться железно, — продолжал убеждать их Родригес. — Нас разделяют сотни миль, это просто нереально.

— А если поискать другие острова? — тихо осведомилась у него Глория.

— О чем вы?! Мы в открытом океане и на долгие мили, кроме нашего острова, вы не найдете другого клочка суши.

— Но бандиты…

— Для них мы погибли. Все! Нас больше не существует, вместе с самолетом. Поэтому нас никто искать не кинется. Правда, на острове кругом утыканы камеры слежения…

— Вы хотите нас снова сдать Крафту? — сказал несуразное Глотов.

Родригес не удостоит его даже взглядом.

— Поймите, что у нас выхода другого нет. Мы укроемся в подводном гроте, я нашел такой… там вполне можно какое-то время пересидеть, а дальше начнем действовать.

Профессор уставился на него:

— Что вы имеете в виду?

— Первым делом добраться до рации и вызвать подмогу.

— Здорово! Наша разбита, а рация Крафта двадцать четыре часа в сутки под охраной боевиков, — злобно воскликнул Глотов. — Собираетесь сыграть в маленькую войну? Вы дурак, или вам и в самом деле неймется?

— Я никого не уговариваю, — не выказывая обиды, сказал полковник. — Пусть каждый сам решает, как поступить. Мой план не самый идеальный, но он дает нам шанс… А впрочем, поступайте, как знаете.

Родригес закончил речь, предоставлял друзьям право выбора. Как ни тяжко, но предложенный им вариант был самым оптимальным, несмотря на опасность и трудности, и другого пути он не видел.

— А чем мы будем питаться в вашем гроте? — обдумав все, спросил его Васильев. — У нас же ни воды, ни запаса пищи. Хотя… что так, что эдак. Хрен редьки не слаще. Я за, — и он приподнял из воды край ладони.

— Что ж… — позже молвил профессор. — Ничего более разумного в голову просто не приходит.

— Вы с ума сошли! — вновь выкрикнул Глотов, которого последние события, как видится, надломили. — Они нас в этот раз не убили, так мы им… чтосами… в лапы?

— Перестаньте ныть, вы же мужчина, — осекла его презрительным тоном Ирина. — Всем жить хочется, не вам одному. Так держите себя в руках, не разводите нюни.

Ответ ее несказанно обрадовал Васильева, который ждал, что она скажет. Он был горд мужественным выбором подруги.

— Тогда вперед, — видя, что большинство на его стороне, сказал полковник и первым, широко разбрасывая жилистые руки, поплыл к острову.

Вызвав на связь пункт наблюдения, Крафт отжал кнопку переговорного устройства и запросил, что с самолетом. Ему ответили, что семь минут назад его отметка пропала с экрана радара, контакт с бортом утрачен.

— Никаких сигналов с борта не поступало? — уточнил Крафт.

— Нет, все прошло гладко. Только вот Дуарте… — ему явно чего-то не договаривали.

— Что, Дуарте? — с раздражением бросил он в переговорник.

— Он прыгнул неудачно…

— И что дальше?

— Разбился. Насмерть.

— Да ну и черт с ним!.. — воскликнул Крафт, который было уже подумал, что стряслось что-то серьезное. — Наблюдение не прекращать. Под особый контроль взять всю береговую зону. Вы меня поняли?

— Да, шеф…

— Шеф… — проворчал с недовольством Крафт и отключил переговорник.

Он открыл встроенный в стену бар и, гремя бутылкой и бокалом, достал коньяк. Щедрой рукой налил в бокал до высоких краев, как заправский питейщик выдохнул и залпом выпил. За помин души.

День подходил к концу; перегретое, раскрасневшееся, точно медный пятак, солнце, позолотив блекнущими лучами океан, клонилось к закату. До наступления сумерек было еще далеко, как далеко и до острова, к которому, как казалось умаявшимся пловцам, они ни на йоту не приближались. Беда пришла оттуда, откуда ее не ждали, хотя, сказать по правде, Родригес предполагал, что такое может случиться.

Черный плавник показался сначала далеко в стороне, но, заметивший его полковник ничуть сомневался, что разбойница приплыла по их душу.

— Акула! — вскричала Ирина, указывая на нее пальцем.

Пловцы закрутили головами. Плавник разрезал воду пока на приличном удалении, но круги, что описывала акула вокруг них, сужались; и недалек был момент, когда она бросится на свою жертву. Ужас обуял людей, придавая им второе дыхание. Отчаянно гребя руками и ногами, они плыли от нее, наивно думая уйти от преследования. Но не таковы акулы, чтобы отступиться от легкой добычи.

— Стойте! — откашливаясь от горькосоленой воды крикнул Родригес, понимая, что гонка только ослабит их. — Давайте все в кучу.

С этими словами он вынул из-за ремня нож, думая им защитить друзей от кровожадной хищницы. Глория, Ира и Васильев отдувались возле него, к ним подплывал профессор, за которым плыл Борисов. Отставали двое — студент Глотов и его товарищ, которому плыть в полную силу мешали сломанные ребра.

Непонятно, на что Родригес рассчитывал, пытаясь акуле противостоять; даже закаленная, прочная сталь армейского ножа не могла причинить ей ощутимого вреда. Разве что это был шаг отчаяния…

Акулий плавник больно задел Колесникова, поцарапав на спине кожу, и исчез в глубине… Отбрыкиваясь ногами, словно так мог отпугнуть ее, он закрутился на месте, выискивая в воде ее быстрые очертания.

— Плыви сюда!.. — звал его Родригес, но Михаилу уже было не до него.

Тупой удар снизу, будто бревном, наполовину выбросил его из воды. Истошно закричав, Колесников с плеском обрушился, исчез с головой в пучине.

— Мишка!.. — завопил во все горло, выкатив глаза, Глотов, но вернуться к погибающему приятелю не посмел.

Вода бурно забурлила, образуя воронку. Над поверхностью взметнулся раздвоенный мощный хвост, яростно шлепнул по воде, обдавая обмершего от ужаса студента брызгами, и снова пропал.

— А-а-а-а!.. — вырвавшись из воды, нечеловеческим голосом орал Колесников, высоко вскинув руки, будто хотел ухватиться за что-то спасительное, и вопль его захлебнулся, когда его вновь утянуло на глубину.

Полковник, подплыв к остолбеневшему Глотову, сцапал его за плечо. Студент машинально поддался, в глазах его плескался животный страх.

— Плыви к остальным!.. Ну!.. — по-военному рявкнул полковник, выводя его из транса, и изготовив нож, приготовился отразить нападение акулы, в которое она непременно перейдет, расправившись с первой жертвой.

Крутые буруны выплескивались на поверхность, расходясь кругами в том самом месте, где исчез Колесников, и вода вдруг окрасилась красным, будто в нее обильно плеснули краски.

— Мамаа!.. — закрывая лицо ладошами, истерично кричала Ирина.

Глаза людей были устремлены на окрасившуюся кровью, взволнованную воду, на лопавшиеся пузыри, бывшие, видимо, последним выдохом умирающего жуткой смертью Колесникова. Картина шокировала всех, парализуя волю…

Акула вынырнула, зажав длинными, как ножи, зубами изуродованное мертвое тело, всплеснула хвостом и скрылась под водой.

— Она вернется? — трясущимися губами спросила Васильева Ира, спрятавшись за ним.

— Не знаю… Надеюсь, что нет…

Но надеждам их не суждено было сбыться, и не успела успокоиться взбаламученная схваткой вода с расползавшимся кровавым пятном, как загнутый глянцевый плавник вынырнул сбоку, отрезая пловцам отступление. Спасения не было…

Но небеса, видимо, сжалились над и так много чего перенесшими людьми, ниспослав избавление от вкусившей человечины хищницы. Родригес, хлопавший руками по воде, чтобы отвлечь на себя ее внимание, встретив взглядом новый, вырвавшийся из воды плавник, а рядом с ним другой, с горечью подумал, что на запах крови собрались окрестные зубастые твари, и теперь им точно не сдобровать. Но акула, летевшая на него, вдруг изменила траекторию, вильнула хвостом, отплывая в сторону, а возле полковника высунулась мокрая, таращащая карий глаз, вытянутая дельфинья морда и призывно застрекотала. Четверо других умных животных бесстрашно поплыли к акуле, отгоняя ее от людей.

Быть может, окажись дельфин один, она попросту не обратила на него внимания, но нескольких игнорировать не могла. Обнажив зубыножи, она еще огрызнулась, когда крупный самец с налета ударил ее под грудной плавник, но связываться не стала и убралась восвояси.

— Где она? — оглядываясь вокруг, все еще не верила в чудо Ирина. — Куда она подевалась?

Испытавшим глубокое потрясение людям казалось, что акула и впрямь где-то крутится рядом, что она лишь затаилась, выжидая, пока уплывут дельфины. До берега еще мили четыре, и она всегда успеет вернуться, чтобы продолжить не вовремя прерванную незваными гостями пирушку.

— Все!.. Нет ее… — пробормотал Борисов. — Все..

Прогнав акулу, дельфины не уплывали, барражируя вокруг пловцов как добрые охранники. Люди не сразу поняли, чего они хотели. Лишь когда один из дельфинов вынырнул рядом с Глорией, подставляя ей жесткий плавник, и, раскрыв узкую, усыпанную зубами пасть, посыпал стрекочущими звуками, она еще нерешительно взялась за него.

— Умницы! — воскликнул профессор. — Ребята, мы спасены!..

Плыть на дельфиньей спине, не тратя собственных сил, было одно удовольствие, разве что приходилось крепко держаться за плавник, чтобы встречная, бьющая в обвязанную спасательным жилетом грудь, волна не сорвала с животного. Поначалу людей брали сомнения, туда ли доставят их дельфины, но курс, взятый на остров, отбросил эти ненужные сомнения. Они быстро приближались к нему, точно шли на быстроходных водных мотоциклах, за считанные минуты преодолевая расстояние, на которое самим потребовались бы часы.

Родригес, лежа на дельфине и держась за него обеими руками, прикидывал, где удобнее отпустить животных. А они, в силу своей природной сообразительности, следовали не к скалам, а к песчаному, обросшему пальмами, пляжу, что не совсем входило в планы полковника.

Когда до берега было рукой подать, он соскользнул с дельфина и замахал друзьям:

— Ребята, приехали…

С дельфинами было жалко расставаться.

Ирина гладила своего спасителя по морде, а он, разомлев от ласки и пустив фонтанчик воды и, вдруг, как домашняя кошка, завалился на плавник, окатив из-под себя волной, и подставляя девушке грудь с белым пятном.

— Ах ты мой хороший, — приговаривала она, играясь с ним.

Поняв, что люди больше не нуждаются в их помощи, дельфины вскоре уплыли, исчезнув в блестящей, подрагивающей на волнах дорожке солнечного заката. И лишь если напрячь зрение, в том далеком, золотом, переливающемся искорками розливе виднелись они, синхронно и грациозно выныривающие из теплой воды, купаясь в лучах заката, и вновь уходившие в нее…

Бороться с прибоем было много сложнее, нежели просто плыть. К ночи поднималось волнение, и крутые волны, раскачивая пловцов, так и бросали их на выступающие из-под воды осклизлые валуны. Отвесная стена с крохотными террасами, где покачивались на ветру чахлые кусты, поднималась перед ними, закрывая смеркающееся небо.

— Где же ваш грот, полковник? — отклоняясь от обросшего слизью камня, на который его толкал прибой, волновался Глотов. — Скоро совсем стемнеет… Чего мы найдем в темноте?..

Родригес не отвечал ему, плывя вдоль нависшей стены. Он достаточно запомнил место, где был подводный грот, и уже сориентировался, но вступать в полемику с ноющим все время студентом не собирался, тем более, что по его расчетам, грот должен быть где-то поблизости. Вон обломок скалы, напоминающий горбатую спину верблюда, от него взять метров пять левее…

— Кажется, здесь, — он стащил с себя мешающий жилет и отдал его к Васильеву. — Покарауль, чтобы не унесло.

— Ты уверен, что это здесь? — посмотрел на него профессор.

— Сейчас проверим, — просто ответил полковник, сделал глубокий вдох и набирая полные легкие воздуха.

Он почти ничего не видел перед собой из-за подводной темноты, но, ощупывая мягкую от слизи, покрытую ракушками стену, погружался все глубже. Отыскать практически вслепую лаз с первой попытки ему не удалось. Вынырнув наверх, он глотнул воздуха, наполняя истощенные легкие, и снова погрузился, забирая еще левее. Налетев на камень, он разбил себе голень, но не придал этому значения, не прекращая поиски. В следующий раз он опустился до самого дна, и нашаривая стену растопыренными пальцами, порезая пальцы об острые створки мидий, двинулся по ней…

— Ну и как успехи? — с неуместным сарказмом спросил Глотов, едва полковник, задыхаясь от нехватки воздуха, с шумным всплеском вылетел на поверхность.

— Най… найду… — просипел Родригес, силясь отдышаться.

— Мужчины, а вы чего смотрите?! — возмутилась бездействием остальных Ирина. — Помогите же ему…

Васильев, откликнувшись на зов, сдирал с плеч лямки жилета, недоумевая, почему сам об этом раньше не подумал. Передав теперь уже два жилета подруге, он изогнулся, показав белую в сумерках спину и прилипшие к телу джинсы, и последовал за полковником.

Изрядно перебравший Крафт сидел за столом, подперев рукой отяжелевшую седую голову. Перед ним стояла опорожненная пузатая коньячная бутылка, недопитый бокал с висевшим на тонком краю, разрезанным до серединки, кружком лимона. В комнате было накурено, в забитой до верху пеплом и окурками пепельнице дымилась позабытая сигарета.

Настроение с самого утра было отвратительным, и он впервые напился до свинячьего визга, до потери памяти и, оглушенный лошадиной дозой алкоголя, сидел, тупо уставившись в точку…

Тренькнул звонок на двери. Неверным, пьяным движением Крафт дотянулся до кнопки, включающей монитор, и на вспыхнувшем экране, в раздваивающейся фигуре, узнал в тамбуре Мигеля.

— А тебя какого дьявола принесло? — проворчал он и не думая открывать, но боевик трезвонил и трезвонил до тех пор, пока Крафт, поминая всю его родню нехорошими словами, не впустил его к себе.

— Н-ну?.. — растягивая липкие губы, уставился он на вошедшего мутным взглядом. — Чего тебе надо?..

— Мистер Крафт, — с порога, не получив разрешение подойти ближе, заговорил Мигель. — Тут такое дело…

— Какоее?..

— Они живы!

До Крафта не сразу дошло, что он имел в виду.

— Кто?! — спросил он, поднимаясь с кресла, но сразу осел обратно, ибо в глазах завертелось, а ноги потеряли былую устойчивость.

— Заложники! — с самым серьезным видом, заложив руки за спину, отвечал Мигель, отметая любые наметки на шутку. — Не знаю как, но им удалось выжить!

— С чего ты взял? Откуда такие сведения?

— Вы же сами велели не снимать наблюдение. Они точно живы, шеф, я видел их собственными глазами!

— Значит, они перехитрили нас, — еле ворочал языком Крафт. — И они убили твоего друга… Верно?

— Они за это поплатятся! — гневно сверкая зрачками, поклялся Мигель.

— Да будет так!..

Крафт пододвинул к себе ноутбук, щелкнул включателем. На жидкокристаллическом экране возник столбец с перечнем программ, из которых он выбрал нужную. Столбец сменила маломасштабная, подробная карта острова, разбивавшая его на сектора и квадраты.

— Где вы их засекли?

Мигель присмотрелся к экрану, потом с уверенностью ткнул заскорузлым пальцем в береговую черту:

— Вот здесь!

— Ты в этом уверен?! — уставил на него маслянистые глаза Крафт, поневоле трезвея от таких известий.

— Абсолютно.

— Неужели они что-то запомнили? — пробормотал управляющий и сгреб в кулак бокал. — Как думаешь, могли?

— Сомневаюсь, — Мигель нерешительно пожал плечами. — Мы же их накачали наркотиками.

— Ага! — мотнул головой Крафт. — Что не помешало им, в свою очередь, угробить твоего дружка и вернуться на остров.

Он припал жадными губами к захватанному пальцами краю бокала и крупным глотком допил коньяк. Мигель терпеливо ждал, что скажет хозяин.

— Бери людей, — выдохнув перегаром и кривясь, продолжал мистер Крафт, — и чтобы к утру эти ублюдки были у меня. Живыми или мертвыми! Ты меня понял?

— Я думаю, лучше мертвыми, — кивнул ему Мигель и вышел из комнаты.

Не ведая о новой опасности, беглецы продолжали поиски грота. На небе уже высыпали первые звезды и луна, сквозь кисейную дымку, взошла над водой, а мужчины все ныряли и ныряли, не теряя надежду. От долгого пребывания в воде людей знобило, подувший из открытого океана ветер, только усиливал ощущение прохлады. Вдобавок, после случившегося днем, в черной воде мерещились акулы, осьминоги и прочая несуразица, и темнота до такой степени гнела на нервы, что когда случайная медуза задела ногу Глории, она в испуге вскричала и, разбивая воду ногами, подплыла к Ирине, будто у нее ища поддержки. Обнявшись, две девушки чувствовали себя ненамного спокойнее.

Родригес не терял присутствия духа и, выныривая только за тем, чтобы набрать в грудь воздуха, вновь уходил под воду. Уже и ему начинало казаться, что в некстати нагрянувших сумерках он мог пропустить лаз, и что поиски сместились в сторону. Разрываясь между желанием вернуться назад и внутренним убеждением, что искать нужно дальше, он в очередной раз опустился почти ко самому дну, и рука его, вслепую шарящая по скале, провалилась в пустоту. Желая удостовериться, что это то, что он ищет, а не какая-нибудь вымоина, он ощупал высокую стену и даже вплыл внутрь, опасаясь наткнуться на препятствие. Но, чем дальше он заплывал, тем холоднее становилась вода, а стены все не сужались.

— Нашел! — приглушенно воскликнул Родригес срывающимся от радости голосом, выныривая в стороне от друзей. — Все сюда.

— Снимайте жилеты, — инструктировал он, подготавливая их к погружению. — Но здесь не бросайте. Течением их может отнести к берегу, а там их найдут ребята Крафта. Незачем пока афишировать свое появление.

— Я не умею нырять, — жаловалась Ира, которой и представить было жутко очутиться вдруг на глубине и без воздуха. — Володя, я боюсь!..

— А чего, Ирина Васильевна? — спрашивал ее профессор, освобождаясь от жилета и, едва стащив его с себя, ушел с головой под воду. Болтая голыми пятками, он всплыл на поверхность, отфыркиваясь и тряся слипшимися сосульками волос, вызывая вокруг безобидные смешки. — И ничего смешного!.. Только я считаю, что после всего, что стряслось с нами сегодня, жить будем минимум до ста лет.

— Надеюсь, что небесный управитель вас услышит, — сказал Родригес и переключился на другую тему. — А теперь главное. Подстраховывайте друг друга и ничего не бойтесь. У вас все получится.

Он забрал у Васильева свою жилетку, смял ее в кулаке и первым опустился ко дну. Оставаясь у лаза, поймал за руку плывшую с зажмуренными глазами Ирину, которую сбоку стерег Васильев, протолкнул в него.

Васильев мотнул ему головой, — мол, сами справимся, — и жестом показал наверх, где ждали своей очереди остальные. Он плыл за подругой, держась на небольшом удалении, надеясь, что проход не будет протяженным, и им с лихвой хватит кислорода. Боковая стена, которую он касался пальцами, вскоре обрывалась, образуя просторный бассейн.

Васильев ухватил за мельтешащую перед носом лодыжку Ирины и слегка ее сжал, давая понять, что надо всплывать.

В гроте было так мелко, что они доставали до дна. Они стояли в абсолютной, глухой черноте, ничего не видя в ней и не зная, куда повернуться и куда идти.

— Боже… — прошептала Ирина, трясясь от озноба. — Да здесь как в могиле.

Позади всплеснула вода, так неожиданно, что они оба вздрогнули. Кто-то, невидимый им, выбирался на твердое место, тяжело и с хрипотцой дыша.

— Профессор, это вы? — негромко окликнул Васильев, оборачиваясь на звуки, но ничего не видя в чернильных потемках.

Ответили ему не сразу, прежде подавив рвущиеся из груди хрипы и немного уняв дыхание.

— А кто же еще?.. Вы где?

— Мы здесь, — подала голос Ира, и профессор, ориентируясь на него, шумно разгребая воду, подошел к ним.

— Как вы?..

— Довольно-таки ничего, если учесть мой возраст. Хотя для таких приключений я уже, кажется, староват.

Прошло не больше минуты, и в бассейне появился Борисов, за ним Глория и страховавший ее Родригес. Студент вылез последним и, не имея сил больше идти, упал на четвереньки, давясь кашлем.

— Все здесь? — под высокими сводами пещеры голос Родригеса звучал непривычно гулко.

— Да вроде бы… — ответил ему Васильев. — А теперь нам куда?

— Давайте за мной…

И полковник, ощупывая перед собой кромешно черное пространство, пошел туда, где — на его памяти — начиналась отмель. Он верно выбрал направление, уровень воды делался все ниже, опускаясь до колен, потом до щиколоток, а потом скрывая лишь ступни. Выйдя на сухое место, он опустился на холодный песок, приглашая к себе товарищей.

— Ну вот мы и дома.

28

Во влажной прохладе грота промокшая одежда не высыхала и неприятно холодила тело. Уставшим людям хотелось хоть чуточку согреться, но согреться было нечем. К тому же всех без исключения мучил вопрос, что делать дальше, не сидеть же в этой темнице, выжидая невесть чего?

— У вас же был какой-то план, полковник? — поджав к груди озябшие ноги и стуча зубами, спрашивал Глотов. — Вы заикались что-то насчет рации…

Родригес приподнялся с песка на локтях, поворачивая лицо на голос:

— Кое-какие наметки есть, но одному мне не справиться, — произнес он.

— А нас вы в расчет не берете? — спросил его Васильев. — Странно, однако, с вашей стороны.

— Понимаете, Володя, я человек военный, и то, что предстоит сделать, есть моя непосредственная работы. Вы гражданские лица, кроме того иностранцы, и я не имею морального права рисковать вашими жизнями.

Но тут пришел черед возмутиться профессору, которого не устраивала такая постановка вопроса:

— Ну, знаете ли!.. Ишь Аникавоин выискался!.. Выходит, вы сами по себе, а мы сами по себе?.. Нормально придумал, верно, ребята?.. Но вы забываете, что мы — одна команда, тем более в теперешнем незавидном положении. Сообща мы хоть как-то можем противостоять Крафту, а в одиночку он нас как щенят передавит. Если у вас есть задумка, говорите вслух. Знаете русскую поговорку: одна голова хорошо, а две лучше.

Родригес был до глубины души растроган и благодарен профессору за поддержку, ибо план его был слишком сложен, чтобы провернуть его самому, и в тоже самое время слишком опасен, чтобы подключать к нему гражданских.

— Ты помнишь камеру, в которой нас держали, — не верно расценив его молчание, подключился Васильев. — И я тогда говорил, что нас пятеро взрослых мужиков, и не дело нам сидеть сложа руки. Так вот, что бы ты не задумал, я верю в тебя, и я с тобой заодно!

— Спасибо, Володя, — вздохнул полковник, нашел в темноте его руку с пожал ее.

— Я, конечно, не так молод, как вы, — не оставаясь в стороне, заговорил Борисов, — но у меня к бандитам свои претензии. А это как карточный долг, надо вовремя платить со счетам. Санчес… прости… Родригес, — он быстро поправился, — можешь полностью располагать мною.

— Ладно, друзья, — поставил в сомнениях точку полковник. — Я не стану вас отговаривать, но знайте, и пусть из мужчин каждый сам за себя решит — будет очень жарко…

— Для нас это становится хобби! — рассмеялся Васильев. — Что же, хоть немного согреемся, а то у меня зуб на зуб не попадает.

— Женщин придется оставить здесь вместе с Виктором Санычем…

— Почему это?! — возмущению профессора не было предела.

— Не потому, что вы будете нам обузой, — поспешил полковник его успокоить. — Вовсе нет. Но кому еще мы доверим их охранять, как не вам…

— Не оправдывайтесь… Что я, ничего не понимаю, что ли? — ворчал недовольно Морозов. — Старый стал…

— С теми, кто пойдет со мной, мы сделаем вылазку на остров. Захватим пленного, вызнаем у него, где запасные выходы из пещеры, где проходит сигнализация, как лучше и без лишнего шума проникнуть в радиоблок.

— Как все у вас просто. Но вы не считаете, полковник, что глупо идти туда с пустыми руками? — спросил Глотов. — Нас перещелкают как курей, в два счета. Или вы надумали взять базу с одним ножом?

— Отнюдь. Возьмем пленного, обзаведемся оружием. А что касается ножа, то в опытных руках он может быть полезнее автомата.

— Хватит вам спорить, мальчики! — влезла Ира в начинающийся раздрай. — Все равно иного не придумаешь. Чему быть, того не миновать.

— Студент, а ты в армии служил? — съехидничал Борисов. — Или закосил, как нынче модно?

Максим насупился, но счел ниже себя достоинством ответить на подначку. Отвернувшись от всех, он лег грудью на песок и закрыл глаза, переносясь мыслями из этого проклятого острова в родную Москву, где жили его мать и отец, где был любимый университет и престижная, денежная подработка, где все было не так, как здесь. Как хотелось ему очутиться сейчас дома, открыть глаза, и увидеть белый, чисто выбеленный потолок, герань на окне, за которым шумит Арбат. Как проклинал он себя за сговорчивость, за то, что согласился на предложение Катунского, за то, что по собственной глупости попал в передрягу, и уже нет Мишки Колесникова, и еще неизвестно, что будет с ним самим. Ему сделалось до того жалко самого себя, что под ресницами пронзительно защипало, и на переносицу скатилась скупая слеза.

Беспроглядная темнота давила на беглецов, они чувствовали ее тяжелый гнет, каждый по своему.

«Как в гробу лежишь», — думал Борисов, которому зверски хотелось закурить. Уже несколько дней его изводила дурная привычка, он даже во сне видел себя с дымящейся трубкой в зубах, блаженно пускающего дымные кольца. Но трубку у него отобрали еще в первый день, табака в карманах ни крошки, да и зачем?

В кармане шорт что-то мешалось, кололось. Он сунул в него ладонь, наткнулся пальцами на плотный уголок полиэтилена.

«Вот это да!..» — поразился он находке, правда, теперь бесполезной, только теперь вспомнив и вытаскивая запрессованные для герметичности в полиэтилен охотничьи спички и так называемый чиркаш. От нечего заняться, он зубами надорвал обертку, достал толстую спичку с серной головкой, и чиркалку. Поджечь было нечего, но глаза жаждали света, и он не отказал себя в удовольствии, запалив ее.

На освещенном крохотным, мигающим пламенем песке завозились, поднимая головы и поворачиваясь к неверному свету, его товарищи, глядя на прогорающую спичку, как на кусочек солнца.

— Пенопласт! — вскричал Васильев наверное с тем же энтузиазмом, что и Архимед, залезая в переполненную ванну — «Эврика!».

Родригес его понял с полуслова и, схватив валявшийся у ног спасательный жилет, ножом раскроил одну «секцию», вытаскивая из нее продолговатый светлеющий брусок. Спичка еще не успела погаснуть, когда под изгибающийся кончик пламени поднесли край бруска. Облизнув его, огонек посинел, но с трудом переполз на пенопласт; его закрыли ладонями, не давая потухнуть от чьего-либо неосторожного движения, и с затаенным дыханием ждали, загорится он или нет.

Слабенькое пламя с каждой новой секундой разгоралось, набирало силу, освещая отмель не хуже стеариновой свечи.

— Собирайте их в кучу! — засуетился, забирая у него ножик, Борисов.

С горящим взглядом Кисы Воробьянинова, охотившегося за драгоценностями покойной тещи, он лихорадочно вспарывал спасательные жилеты, пуская их «начинку» на топливо. Тогда же вскрылась нехватка одного комплекта.

— Где же еще один? — оглядывая песок, недоумевал он. — Ничего не пойму…

— Не трудитесь искать, — помедлив, сознался Глотов. — Я свой потерял.

— Как? — уставил на него глаза, в которых отражались отблески горящего пенопласта, Родригес.

— Ну что я, виноват, что ли? — развел тот руками. — Когда нырял сюда, нечаянно выпустил.

— Эх ты, студент… — просочил сквозь зубы Борисов, вкладывая в этот смысл всю свою неприязненность к этому заносчивому сосунку.

— Ну что теперь?! Казните меня!.. Давайте!.. — Глотов распсиховался, выкрикивая каждое слово с вызовом. — Тоже мне…

Демонстративно плюнув перед всеми на песок, он поднялся и ушел в темноту, куда не доставал свет импровизированного светильника.

— Зря вы так на него, — по-женски пожалела расстроившегося студента Ирина. — Он же и в самом деле не нарочно.

— Конечно, не нарочно, — Васильев набрал горсть песка и стал тоненькой струйкой высыпать его на подставленную ладонь. — А завтра сюда не нарочно нагрянут боевики Крафта, и не нарочно…

— Эй, умники! — выкрикнул из мрака Глотов. — Я тут что-то нашел! Давайте сюда со своей свечкой…

С плачущим расплавленными огненными слезами пенопластом, они сбежались на крики. Глотов стоял у стены, отбрасывая на нее кривую тень; у ног его, наваленные кучей, охапкой лежали приготовленные кем-то факелы.

— Откуда они здесь? — искренне недоумевал Родригес, считавший себя первооткрывателем грота. Он нагнулся, поднял сухую суковатую палку, туго обмотанную на конце пыльным тряпьем. Зажав большим и указательным пальцами краешек материала, он слегка надорвал, и ветхая тряпица расползлась клочьями. Родригес поднес к тряпке пылающий брусок, и пламя жадно обняло факел. Сделалось еще светлее, мрак отступил, открывая перед людьми незамеченный ими прежде лаз в стене, проделанный природой в полный человеческий рост.

— Ничего себе, — только и сказал пораженный Васильев.

— Интересно, куда он ведет?

— Это мы сейчас узнаем, — пробормотал Родригес, нагибаясь к факелам и подбирая еще один. — Забирайте оставшиеся! И не забудьте о пенопласте, он нам никак не помешает…

Разобрав факела и куски пенопласта, которых оказалось так много, что некуда было девать, они собрались возле полковника. Родригес распределил, кто и за кем пойдет, поджег факел Борисова, которому выпало замыкать движение.

— Только внимательно смотрите под ноги, — сказал всем профессор. — Особенно это касается вас, Родригес.

— У вас есть какие-то предположения, Виктор Александрович?

— Вот именно… Пока только предположения. Ну, с богом…

Полковник просунул дымный факел во мрак лаза, освещая его, наклонил кучерявую голову и первым пролез в него. За ним последовали остальные.

Примерно в это же время с внешней стороны скалы медленно проплывала вместительная резиновая лодка с четырьмя боевиками, старшим среди которых был назначен Мигель. Мощный фонарь с галогенной лампочкой разрезал ночную темень, утыкаясь то в серую, всю в трещинах и расщелинах, стену, то бегая по воде и отыскивая в ней беглецов. Мигель, сидевший с фонарем на корме, понятия не имел, куда они подевались. Не провалились же сквозь землю, в самом деле? Посланные им патрули обшаривали весь берег, проверяли каждый куст, каждую выбоину и канаву, где только возможно спрятаться с человеку. Они держали с ним постоянную связь, и мрачный Мигель уже был в курсе, что ни на восточном, ни на южном побережье сбежавших не нашли.

Медленная скорость, с которой шла лодка, позволяла ему детально осматривать прибрежную полосу и обрывистую стену, неприступную без специального снаряжения. И все-таки, не зная, на что они еще способны, он проверял и эту стену — желтый сноп выхватывал из мрака нависающие карнизы, с которых изредка срывались в воду мелкие камешки, заставляя его чуть ли не подпрыгнуть от возбуждения, мелкие кусты; иногда в луче фонаря мелькали летучие мыши.

— Держись подальше от скалы, — велел он «кормщику» Альфонсо, когда новый камень, с приличный грецкий орех, с бульканьем упал в воду возле самой лодки.

Альфонсо, испитый мужлан, положивший глаз на Иру в день ее пленения, налегал на короткие весла. Когда лодка обогнула выпирающий верблюжьим горбом из воды валун, Мигель повел фонарем и, заметив покачивающийся у стены, прибитый к ней течением странный предмет, вонзил в него луч. Ему показалось, что это какая-то тряпка; желая рассмотреть ее поближе, он дал команду грести к ней.

Чем ближе подплывала лодка, тем явственнее понимал он, что наткнулся на след беглецов. Опустив руку через борт, он поднял из воды вымокший спасательный жилет; светя фонарем, осмотрел его и кинул на резиновое днище.

— Круз… Джорджио… — запросил он по рации ближайшие береговые патрули. — Вы нашли что-нибудь?

Ответ был отрицательным — ни людей, ни следов их присутствия.

— Куда же они делись?! — сушивший весла Альфонсо озвучил вопрос, над которым бился Мигель. Двое других боевиков тупо крутились на скамейке, протирая глаза о черный профиль стены, над которой висела в бледном ореоле луна.

Не сочтя нужным ответить, Мигель перебросил за борт титановую кошку на капроновом шнуре; и когда она достигла дна, потянул ее, зацепляя прочнее.

— Одевайте акваланги, — приказал он, забирая из-под скамьи кислородный баллон и маску с ластами.

Держа под рукой автомат, он выждал, когда все трое обрядятся в снаряжение, захватил фонарь и кувыркнулся с борта в воду.

Течение само принесло аквалангистов к подводному основанию скалы, луч фонаря забегал по ней, распугивая ночных рыб. Поднявшаяся взвесь затрудняла обзор, галогенная лампа едва с ним справлялась. Когда рассеянный мутью луч обозначил желтым пятном участок стены, и упавшая тень выдала контуры грота, в который, по мнению Мигеля, проплыла бы целая лодка, он подал своим людям знак следовать туда…

Перед тем, как всплыть, он собрал вокруг себя боевиков, приложил указательный палец к стеклу маски и погасил фонарь. В кромешной темноте они проплыли последние метры и тихо, без излишнего плеска, высунулись из воды, никого перед собой не видя. Мигель зажал под мышкой приклад автомата, взяв на изготовку, и зажег фонарь, готовый стрелять в любого, кто двинется. Но палец так и не нажал спускового крючка, в пещере было пусто. Обозленный неудачей, он содрал с лица маску и зашлепал к берегу.

«Стоп!..» — сказал он сам себе, обнаруживая вмятину во влажном песке, похожую на отпечаток человеческой ступни. Он опустился на колено, изучая ее вблизи. Сомнений не было — они были здесь, и причем совсем недавно!

Обыскав с тщательностью пляж, он наткнулся на новые доказательства недавнего пребывания в гроте беглецов. Обрезки оранжевой материи, точь-в-точь такой, что и найденный у внешней стены спасательный жилет, ему приволок торжествующий Альфонсо.

— Никуда они не делись! — закусил нижнюю губу Мигель, сваливая на песок мешающий акваланг. — Тут где-то прячутся. Ну что же, ребятки. Хотите в прятки, сыграем.

Уже успел прогореть один факел, а они все еще шли по норе, не зная, куда она приведет; прямые участки сменялись поворотами, и было довольно сложным определить, в каком направлении они двигались.

Родригес, в чьей руке, роняя обгорелые клочки, потрескивал свежий факел, отмечал, что стены заметно сходятся и потолок становится ниже. Полковнику с его внушительной комплекцией приходилось продвигаться уже бочком, изрядно пригибая голову.

— Далеко, интересно, еще? — вздыхала шедшая за Васильевым Ира.

— А тут уж как повезет, — отвечал ей профессор. — Вы обратили внимание на стены? Это же ракушечник, карст…

В отсветах факела была хорошо видна структура камня: округлые врезы, какие часто оставляют дети, возясь ногтями в пластилине, а то и сохранившиеся оттиски мелких ракушек-гребешков, будто отколупнутых кем-то недавно.

— Ракушечник рыхл, — продолжал профессор. — Потрите стену камешком, и вы сами все увидите. Посыпается, как некачественный строительный цемент.

— Но вы же не хотите сказать, что этот лабиринт рукотворный?

— Отнюдь, но природа трудилась десятки, а то и сотни лет над его созданием. Знаете, на западе Кубе есть такая карстовая пещера, местные жители ее называют Сантотомас, где подземные галереи достигают двадцати, а то и более километров.

— Это верно! — ввязался в беседу замыкающий факельное шествие Борисов. — Заплутай в такой, вовек на белый свет не выберешься.

За новым изгибом норы под ногами людей мягко зашуршал песок. У Родригеса вдруг неприятно засосало под ложечкой, как это не раз бывало в минуту опасности. Не видя ее причины, он шел дальше, но тревожное чувство нарастало в нем, кровь толчками пульсировала в висках.

«Что за бред?» — прислушивался он к своему шестому чувству, которому привык доверять и которое, бывало, выручало его в трудную минуту.

Пульсация в висках учащалась, волнение достигло своего апогея, когда он занес ногу для следующего шага. Доверившись интуиции, полковник отступил.

— Ты чего? — натолкнулся на него Васильев.

— Не знаю, — негромко сказал Родригес, внимательно и придирчиво оглядывая коридор.

Вроде бы ничего такого, вызывающего опасения, он не замечал, но настороженность не спадала.

— Чего мы стоим? — из-за спин высунулась Глория.

Полковник присел, потер ладонью колючую от небритой щетины щеку, снова и снова пробегая сузившимися зрачками по коридору.

— Ничего не пойму, — пробормотал он.

Профессор, раздвинув друзей, подошел к нему.

— Вы что-то увидели?

— Нет… Не знаю, — продолжил он неуверенно. — Откуда тут взялся этот песок? Кругом же одни камни…

— Пропустите меня, — попросил Морозов, меняясь с ним местами.

Он также внимательно какое-то время изучал песок, точно перед ним лежало редчайшее ископаемое, провел по нему пятерней.

— Дайте мне палку, — не поворачиваясь, протянул он руку.

Ему подали незажженный факел, и Саныч обратным его концом поводил по песку как раз посреди прохода. На глазах изумленного Родригеса слой песка немного просел, обнажая ржавый шип, направленный в потолок, и край чего-то прямого, похожего на контуры доски.

Профессор разогнулся и отдал факел; на лице его сияла счастливая улыбка.

— Друзья!.. Если я прав, мы с вами на пороге великого открытия!.. Только будьте предельно аккуратны, проходите по самой стеночке, чтобы не задеть.

— А что там? — затеребил его полковник.

— Ловушка!.. Наступи на доску, сработал бы скрытый механизм. Вон тот штырь, на другой доске, воткнулся бы вам как раз сюда, — и Морозов слегка надавил пальцем на живот кубинца.

Так вот в чем крылась причина его неясной тревоги!

— Как вы догадались?

— Практика, уважаемый Родригес, и только она. Я такую штуковину однажды уже встречал, на раскопках. Система совершенно простейшая, основана на принципе действия обычного капкана, и работает безотказно. Считайте, что вам повезло!

— Но вы же сами говорите, что это древнее устройство, — интересовалась Ирина. — Откуда оно здесь?..

— Она верно говорит, — был солидарен с подругой Васильев. — Те бандюги, — он кивнул на потолок, полагая, что хозяйство Крафта должно находиться где-то над ними, — придумали бы чего попроще — гранату на растяжке поставили или еще что-то в этом духе…

— Вот это мне и интересно, чьих это рук. И песочек натаскан с той же целью, чтобы хоть как-то замаскировать ее от незваного гостя.

Родригес, придерживаясь ближе к стене, перешел опасное место, откуда светил факелом так, чтобы идущим за ним был виден и железный шип и доска, которых следовало остеречься.

Далее они шли с утроенной предосторожностью, ожидая любые сюрпризы.

Близость конца тоннеля подсказало заметавшееся пламя факела. Родригес, выставив вперед себя огонь, осторожными шагами спустился с высокого порога, которым обрывался коридор, на площадку.

— Ну, что там? — спрашивали позади.

— Пока не знаю… — отвечал он, осматриваясь.

Мрак нехотя отступал перед пылающим факелом, шаг за шагом открывая перед полковником красоты подземного мира. Слева, куда он шел, из власти вечной тьмы выступали свисающие с надголовного каменного пласта сказочные сосульки — сталактиты. Родригес никогда прежде не видывал такого. Забыв о спутниках, он подошел к такой сосульке, вблизи, со всех сторон, рассматривая ее. Сталактит казался мутной, заостренной глыбой льда; он таял, медленно, по капле, роняя влагу на нарастающий под ним такой же мутно-ледяной отросток-сталагмит. Капли стекали неровно, настывая самими причудливыми формами.

Отойдя шага на два в сторону, все еще любуясь ледяными изваяниями, полковник запнулся о камни. Перед ним лежала большая осыпь мелких и крупных камней, образовавшаяся, видимо, вследствие обвала.

— Ты где пропал? — бездумно гаркнул Васильев полковнику, и голосистое эхо подхватило его голос, разнося по самым дальним уголкам пещеры.

Ал…Ал… Ал… Ал…

— Тише!.. — зашикал на него Родригес, делая круглые глаза. — Здесь надо вести себя тихо. Обвалы…

Его факел уже прогорал и толку от него не было. Попросив у Борисова нетронутый, он зажег обмотанное тряпье, старый отбросил на камни, и тот, затухая, догорал на камнях. Предложив даме руку, полковник помог спуститься Ирине. Васильев отошел с прохода — Глория спрыгнула в протянутые руки Родригеса и он мягко, точно пушинку, перенес ее на площадку…

В полном молчании маленький отряд двигался по огромной галерее, которой, казалось, не было края. Где-то поблизости, в неотвоеванной факелами тьме, шумел невидимый источник; встречающиеся сталактиты, словно колонны древнего зала, подпирали потолок. Завороженные зрелищем путники сами того не заметили, как очутились перед неожиданной преградой — разломом шириною около трех с половиной метров, внизу которого шумел поток.

Остановившись перед ним, они только теперь обнаружили, что пути дальше нет — трещина пересекала весь зал, исчезая где-то под стеной. На противоположную сторону им было не перебраться.

— Ну все, — озадаченно произнес Борисов, отходя от края. — У кого какие есть предложения?

Вместо слов Васильев поднял с земли булыжник и бросил его в расщелину. До путешественников донесся стук камня о камень, потом что-то булькнуло.

— Прыгать — и думать нечего, — сказал от себя профессор, для которого в недосягаемой темноте были сокрыты все сокровища человечества. Он сел на валун и задумчиво подпер кулаком щеку. Отступать назад не хотелось, но и вперед хода не было…

Борисов был, наверное, единственный, кто был рад невольной остановке и темноте галереи. Чисто человеческие потребности, изводившие его, требовали немедленного уединения. Ступая со всеми предосторожностями, чтобы не налететь на камни, он ушел в сторонку от спутников, нащупал рукой шершавый лед сталагмита, укрылся за ним, с блаженством расстегивая ширинку. И тут правая его нога, устраиваемая поудобнее наткнулась на что-то. Справив нужду, он еще раз пошерудил ногой, удостоверяясь, что это не камни, а нечто иное.

— Дайте огня! — забыв о предупреждениях, повысил голос он, и эхо заметалось под низкими сводами, пробуждая к жизни подземного бога. Бог просыпался с шумом осыпающихся камней, площадка затряслась, заходила ходуном под ногами.

Борисов прикусил язык, надеясь, что гора смилостивится и тряска прекратится. Шум и в самом деле затих, воздухе застала плотная пыль, обычная после горного обвала.

— Ты чего шумишь?! — подлетел к нему Васильев. — Погубить нас хочешь?

— Огня! — потребовал Борисов, уверенный, что нашел что-то необычное. — Неси факел.

Когда факел был поднесен к нему, и блики его заиграли на зеркальной глади ледяной сосульки, выдох удивления непроизвольно вырвался у Васильева. Под камнями, присыпанный ими, лежал сколоченный из досок перекидной мостик с набитыми поперечными ребрами. Торопясь и обламывая ногти, камни откидывали, высвобождая его, и не задумываясь, как он попал сюда.

Трап был целый, не пострадав от прежних камнепадов. Держа за широкие концы, мостик принесли к разлому. Родригес помаленьку начал сдвигать его на противоположную сторону, а когда доски, излишне нависнув над потоком, закачались, он всем весом лег на них, чтобы не обронить вниз. Всеобщими усилиями, буквально по сантиметру, мостик дополз до дальнего края и улегся на него.

— Какой он древний! — не решаясь ступить на него, подумала вслух Ирина.

— Я думаю, не меньше ста лет, — высказал мысль профессор, и девушка, уже наступившая было на доски, отдернулась назад.

— С другой стороны, — мыслил дальше Морозов, — дерево идеально сохранилось. Доступ воздуха ограничен, нет вредителей-жучков, света, сыростивсего, что влияет на его старение.

Но и после таких утешительных слов, никто не решался первым ступить на перекинутые над разломом доски. Набравшись смелости Родригес поставил ногу на мостик, перенес на них вес своего тела. Все напряженно следили за его движениями, переживая за него как за самого себя. Расставив широко руки для лучшего равновесия, он крохотными шажками стал сдвигаться вперед. Доски под его массой прогнулись, заскрипели. Балансируя, он перебрался на ту сторону.

— Кто следующий? — спросил Васильев, оглядывая друзей. И хотя доски выдержали такого тяжеловеса, как полковник, желающих последовать его примеру не находилось.

— Попробую я, — со вздохом мученика сказал Борисов и с трепетом взошел на мостки.

За ним следили с не меньшим волнением, но когда и ученый благополучно перебрался через разлом, куража никому не прибавило.

Ирина панически боялась высоты, и ни за что не соглашалась ни на какие уговоры Васильева. Пока он убеждал подругу в прочности мостика и развенчивал ее страхи, профессор, а за ним и Глория со студентом, перешли на вторую половину зала.

— Мы одни остались, Ириша. Надо идти, а то чего о нас подумают?..

— Пусть что хотят, то и думают! — она хлюпнула носом, отстранила Васильева и подошла к мостику.

Никакая сила и никакие, пусть самые убедительные уговоры не заставят ее пойти по этим гулящим под ногами доскам, над пропастью, дна которой не видно. Она торопливо сошла назад, но, заметив на себе взгляды перебравшихся на ту сторону и ждущих ее людей, пересилила страх, опустилась на коленки и поползла, крепко удерживаясь за края досок. К ней потянулись руки и втащили на твердую землю.

Преодолев и это препятствие, освещая свой путь факелами, процессия тронулась дальше. Пещера, сдаваясь перед мужеством этих людей, спешила открыть им свои самые сокровенные тайны. Мрак отступал, снимая свое покрывало с дальнего угла зала, представляя взору искателей завораживающее зрелище…

Колонна около метра высотой, которую они приняли было впотьмах за сталагмит, блеснула в факелах желтым; пролегшая в деталях контрастная тень проявила отлитое человеческое лицо, покойно сложенные на коленях руки.

— Господи, что это?! — в волнении громко шептал Васильев, подбежав к статуе и разглядывая ее вблизи.

— Это Будда, индийское божество, — дрожащим от восхищения голосом ответил профессор.

Глотов потер пальцем металл, из которого была отлита статуя и ахнул:

— Он же из чистого золота!

Здесь же поблизости лежали две толстенные жердины с привязанным к ним толстыми веревками, на которых, видимо, статую Будду принесли в подземную галерею. Студент, обхватив статую, попытался приподнять ее, но у него ничего не вышло. Золотое изваяние весило никак не меньше полутора сотен килограмм.

Но сказочной статуей сокровища пещеры не ограничивались. Сразу за Буддой, выхваченные факелами из темноты, появились контуры каких-то ящиков. Забыв о статуе, Васильев бросился к ним.

— Посвети мне! — попросил он Родригеса, с разгорающимся блеском в глазах ощупывая деревянный ларь с гнутой, оббитой позеленевшими медными полосками, крышкой, ржавую скобу, которую замыкал висячий замок. Оглядевшись вокруг, Васильев поднял лежавший у ног камень и сбил замок двумя ударами. Он вынул щеколду из кольца и отворил крышку. Сияние золотых, чеканных монет, переполнявших сундук, заиграло на его лице. Руки его при виде такого богатства затряслись.

Ослепленный золотым блеском, он запустил руки в сундук, перебирая монеты, набирая их в горсть и, словно царь Кощей, чахнувший над златом в известной сказке Александра Сергеевича, пересыпал с ладони на ладонь, наслаждаясь тонким монетным звоном.

Родригес совершенно случайно заметил на стене жестяные держатели с приготовленными факелами, приподнялся на цыпочки, поджигая их. Факелы занялись моментально, добавив в пещере огня.

Людей охватило ликование при виде этих сказочных сокровищ. Профессор не мог удержать радостных слез.

— Нашли… нашли… — без конца повторял он, счастливый и гордый стоя посреди подземного Клондайка.

Вне всяких сомнений, это и были пропавшие сокровища «Виктории», которых так и не получила в подарок в середине прошлого века английская королева; безвозвратно и, казалось, навсегда канувшие в лету и, также внезапно вновь обретенные. И теперь ему было понятно, почему адмирал Вильсон ничего не нашел, пусть его моряки и перевернули весь остров, а догадка была проста, и она пришла к нему, хотя и слегка запоздало, после той памятной ночи, когда лагерь затопило приливом…

— Давиньон был гений, — вытирая скатившуюся по щеке слезу, прошептал профессор, проникаясь великой тайной времени.

Васильев тем временем корпел над запором резной шкатулки из слоновой кости, пытаясь ее открыть. Внутренний замок ему не поддавался.

— Подожди, — оттеснил его Родригес, просунул кончик ножа между костяными створками, разжимая их. Механизм не вынес над собой насилия и клацнул, поддаваясь его усилиям.

В шкатулке переливались гранями драгоценные камни, всех цветов, форм и размеров. Васильев взял двумя пальцами крупный рубин, величиной с голубиное яйцо, и посмотрел через него на свет. Камень был прозрачным, ярко-кровавой расцветки.

— Какой он красивый! — восхитилась Ирина, когда он вложил рубин ей в ладонь, и камень, вобрав человеческое тепло, заиграл волшебными искрами, отражая отблески факелов.

— Я дарю его тебе, — сказал Васильев, крепко обнимая подругу. Он был по настоящему счастлив, но не от свалившегося на голову богатства, не от блеска золота и сверкания драгоценных камней, а от любви к этой девушке, которое как-то особенно остро почувствовал именно в эту минуту.

— Я люблю тебя, — шепотом ответила она, чувствуя исходящие от него волнение и нежность, и уткнулась лицом в его шею.

— Спасибо тебе, что ты есть… — растроганно шептал ей Владимир, наслаждаясь настоящим, а не призрачным счастьем.

Прочие ящики были также доверху забиты драгоценностями, золотыми женскими украшениями, предметами обихода, браслетами. В кожаном мешке, сохранившемся значительно хуже, хранились необработанные алмазы. Их было столько много, что Глотов, отыскавший мешок в стороне, едва доволок его до ящиков и шлепнул о пол, в результате чего высохшая кожа лопнула и алмазы, словно крупа из прорвавшегося пакета, просыпались.

Блеск сокровищ немного утомил и Родригеса, который с большим увлечением вертел в руках найденное кремневое ружье. Когда-то оно принадлежало знатному владельцу, ибо приклад, вырезанный из красного дерева, покрывал мудреный узор, и был искусно инкрустировал мелкими камешками; курок из нетускнеющего металла, с выгравированным рисунком, имел витиеватую форму, на отполированных щеках виднелась гравировка вензеля. У ружья был длинный и граненный изнутри ствол большого калибра; оно было довольно тяжелым. Стрелку надо было обладать недюжей физической силой, чтобы держать его перед собой, на весу, целясь куда-нибудь.

— Виктор Александрович, — подойдя в обнимку с Васильевым к профессору, спросила Ирина. — Как же все оно попало сюда? Ведь это же, насколько я догадываюсь, и есть тот клад, который мы искали?

— Вы абсолютно правы, деточка! — охотно давал пояснения Морозов. — Видите ли, француз, что мы узнали еще по бумагам, орудовал неподалеку отсюда и никогда далеко от острова не уходил. Он великолепно знал игру приливов и отливов и, ограбив «Викторию», приплыл именно сюда, понимая, что иначе не спасти добычу. Адмирал Вильсон подарил ему целые сутки, а ночью, когда пиратский бриг встал возле острова на якорь, главарь шайки вместе с приближенными к нему людьми сгрузили награбленное на лодку…

— Но как же уровень океана? — не удержался от вопроса Васильев. — Как бы вода не спадала, лаз в грот все равно оказывался бы под ней. Я допускаю, что лодка в него проходила, но ведь только в надводном положении.

— Но ведь это сегодня, Володя, — возражал профессор, — по прошествию полутора веков, в период Великого потепления, который экологи называют парниковым эффектом. Кто вплотную занимается проблемами Мирового океана, тот знает, что уровень воды с таянием вечных ледников в Антарктике, заметно превысил прежние отметки… А Вильсону просто не повезло. Не мог даже талантливый адмирал во времена, когда теперешние акваланги казались научной фантастикой, поверить, что сокровища будут упрятаны буквально под водой. И с этой точки зрения я восхищаюсь умом Давиньона, каким бы злодеем и разбойником в действительности он не был.

Послав вперед боевиков, Мигель быстрым шагом шел следом, ворочая лучом фонаря по сводам лаза. Рация под толщей земли уже не брала и лишь надоедливо трещала. Мигель ее выключил, и, потеряв связь с внешним миром, рисковать собой не спешил. Он был отменным стрелком и в мыслях, предвидя сцену встречи с беглецами, уже решил, что не оставит их в живых.

Крафт наверху, в своих апартаментах, а он в подземелье, и ему виднее, как себя повести. Максимум, что его ждет за ослушание, вычет премиальных, а это куда меньшее зло по сравнению с возможной стычкой. После трагической смерти приятеля, Мигель, не сознаваясь в тот даже самому себе, заочно побаивался бежавших. Не старика-профессора, конечно, и не его коллег, — его беспокоил полковник, здоровый, обученный тип, с которым следовало расправиться в первую очередь…

Трое поспешавших впереди боевиков, во главе с Альфонсо, скрылись за поворотом, и тотчас до Мигеля донесся звук мокрого шлепка и громкий вскрик. Он замер и прислушался, но ничего, кроме растерянных голосов своих, постороннего не услышал. Сжимая цевье автомата, он прокрался к повороту, выглядывая из-за него.

От увиденной картины даже ему, повидавшему немало в своей жизни, сделалось дурно. Альфонсо, закатывая белки глаз, стонал посреди коридора, сжимая обеими руками живот, и кровь струйками стекала между растопыренными пальцами. Самой раны Мигель не увидел; она была закрыта деревянной доской с пробитым насквозь штырем, который и вонзился в брюхо Альфонсо.

Альфонсо выл от боли, но ему никто не помогал; не смея даже приблизиться. Отшвырнув прочь обомлевшего боевика, Мигель, брезгливо морщась, осмотрел ужасную рану, кровь из которой хлестала все сильнее.

— Мигель… — страдальчески кривя рот, взмолился приколотый к доске Альфонсо. — Помоги мнее!..

— Подожди, — сделал ему знак наемник. — Ты только не кричи, терпи!

Взявшись за торчавшую вертикально деревяшку, он потянул ее на себя — Альфонсо заорал благим матом, с ужасом глядя, как проржавевший допотопный гвоздь вылазит из его брюшины, откуда толчками выливалась кровь.

— Заткнись!.. — делая бешеные глаза, шикнул на него Мигель и вырвал чертову доску. Альфонсо, подогнув ослабевшие ноги, мешком завалился.

— Что это за хренотень? — бушевал Мигель, вывернув из песка допотопное устройство, на которое, так не к месту, попался Альфонсо. Две доски, мощная, хотя и проржавелая пружина, спусковой механизм, наступив на который, безмозглый осел привел ее в действие…

«Но откуда у них доски, откуда пружины? — задавался он вопросом, посчитав допотопный капкан происками полковника. Не с разбившегося же самолета?.. Да и чему их учат в Комитете защиты революции, неужели таким штучкам? Кого же он тогда преследует: государственного чиновника, белого воротничка, или бойца, спецназовца, обученного правилам партизанской войны?»

Дела Альфонсо были безнадежно плохи, с дыркой в кишках, проделанной ржавым гвоздем, ему было не выкарабкаться без срочной врачебной помощи. Впрочем, и с медиком его шансы были невелики; Мигель, знавший толк в ранениях, ставил неутешительный диагноз.

— Ми… гель… — хрипел, задыхаясь и вытаращив белки, умирающий Альфонсо, протягивая к нему вымазанные кровью пальцы. — Вы… вытащи меня… а…а…а…

— Тихо!.. — закрутился Мигель, опасаясь что громкие стоны будут услышаны беглецами, опустился на колено и зажал ладонью рот раненому. — Молчи… молчи…

Альфонсо вращал глазами, дергал головой, пытаясь скинуть с лица его влажную ладонь, перекрывшую воздух, замычал и, судорожно выгнувшись всем телом, обмяк. Согнутые его ноги поползли, оставляя каблуками на песке глубокие борозды. Мигель глянул в его стекленеющие, заведенные под лоб, глаза, отнял ладонь от перекошенного рта и обтер о пятнистую куртку покойника.

— Пошли, — мотнул он автоматом и перешагнул через неостывший еще труп.

Первые восторги кладоискателей понемногу улеглись; золотой туман, вскруживший головы, развеивался, и вместо обретенных сокровищ, примерную стоимость которых никто даже приблизительно не брался подсчитать, на главный план вновь вышли суровые житейские реалии. Золото манило, как желанная игрушка ребенка, наигравшись которой досыта, он скоро о ней забывает.

Не думая о том, что он сидит на многомиллионном состоянии, Васильев отдыхал на крышке набитого монетами сундука, и больше сейчас думал не о его содержимом, а об обычном бутерброде, потому как в желудке бурлили голодные соки. На что ему было золото, на которое ничего не купишь; он с большим желанием поменял бы его на зажаренную до румяной корочки индейку, пусть и не совсем все…

— Вот так, дорогие мои, — в окружении соратников говорил профессор. — Мы выполнили нашу миссию, хотя, признайтесь, не многие из вас верили в нее.

— Если речь зашла обо мне, — хлопнул по коленям Борисов, — то я готов признаться в своей неправоте…

— Надо было нам дома на шляпу поспорить. Вот была бы картина, как ты ее поедал, Фома неверующий.

— Хорошо, пусть я скептик! Зато не хватаю звезд с неба, и жизнь меня бьет гораздо меньше, нежели вас, искателей Атлантид. Да, я не грежу о славе, пусть я копаюсь в курганах, радуюсь глиняным черепкам и стеклянным бусам, и вообще…

Голос его сорвался; обидевшись непонятно за что, Борисов отвернулся от всех.

— Ну вот, — вздохнул профессор. — Начали за здравие, а кончили за упокой. Брось дуться, Кирилл. Мы сделали большое дело, все вместе: и ты, и Володя с Ириной, и остальные ребята. Мы общими усилиями перевернули очередную страницу в истории. И пусть нам не удалось великое открытие, пусть мы нашли всего лишь украденное век назад золото, но мы внесли свой вклад в развитие поистине мировой науки, и мы должны понимать это.

— Нобелевскую премию нам все равно не дадут, — буркнул в ответ бородач, но это был совсем уже иной, примирительный тон.

— Да в премии ли дело? Хотя, мне видится, отметить наши заслуги все равно должны… Плюс двадцать пять процентов, если я не ошибаюсь, должны отстегнуть от стоимости всего этого. Приличная сумма выходит… Что ты будешь делать со своими деньгами? С Васильевыми понятно, отложат на свадьбу, закатятся в романтическое путешествие, квартирой обзаведутся.

— Квартира у нас уже есть, — положив голову на плечо Васильева, сказала Ира. — Не беспокойтесь, мы найдем деньгам применение.

— А я свои в банк положу, — высказал свою мечту Борисов. — Под проценты. Хватит и на кусок хлеба, и наукой заниматься, а то в нашей стране как-то одно с другим не совмещается.

— Рискованное это дело, — пошутил Глотов. — Опять девальвация нагрянет или вклады заморозят. В нашем государстве не заржавеет… А я на свою долю фирму открою.

— Будете трусы и носки продавать? — хмыкнул Борисов. — Самое дело для такого молодого человека как вы…

— Что вы сразу о коммерции?! Я хочу туризмом заняться. Вот возьму, куплю этот остров… Коттеджи на побережье, всякие водные аттракционы, казино, бары, экскурсии… Здесь же деньги можно делать из воздуха, поистине золотое дно!

— Ну, с вами все ясно, — прервал его профессор. — А вы, Родригес? На что вы свою долю пустите? У вас же на Кубе частная собственность не в моде…

Полковник, облокотившийся на ружье, считавший, что лучше иметь кремневое, чем не иметь ничего, улыбнулся, глядя на них:

— А зачем мне такие деньги? На жизнь вполне хватает зарплаты, есть жилье, пусть и казенное. Отдам в какой-нибудь детский приют, немного оставлю для Департамента, закупить технические новшества…

— Вот вам и весь сказ, — покачал головой профессор. — А вы говорите: банк, фирмы…

Никто не понял сразу, что произошло, когда из темноты, откуда-то с дальнего края галереи, загрохотали оглушительные в замкнутом пространстве выстрелы, и от пола, с искрами, полетела каменная крошка. Сверкнул прожектор, слепя глаза, и вновь всплеснули языки огня, высаживая автоматные очереди.

Васильев толкнул на пол Ирину и упал сверху, закрывая собой от визжащих в воздухе пуль, бивших во все подряд — в оледенелый сталактит, отбивая от него замороженные куски, в камни; взвыв, рикошетили от Будды, не причинив статуи малейшего вреда.

— Ползи за сундук, — тормошил подругу Васильев.

На четвереньках, зажимая уши, она спряталась за сундуком с золотыми монетами.

Стрельба разметала беглецов, кого куда, не давала поднять головы, наполняя воздух птичьим свистом. Профессор, засевший за ларем, вздрагивал от каждого выстрела; пуля вгрызлась в деревянный угол, обдавая его щепой.

Мигель с подручными шли к разлому, стреляя от живота, не думая ни о чем, кроме звериной ненависти, и жаждая крови. Оглушенные собственной стрельбой, успевая только менять пустевшие рожки, они не придавали значения проснувшейся от резкого шума пещере, дрожу площадки и воздуха.

Родригес лежал за статуей Будды, вжимаясь в холодный камень. Кремневое ружье лежало подле него, но исправно оно или пришло в негодность от долголетнего бездействия он не ведал, как и не знал, было ли оно вообще заряжено. Нож он держал на крайний случай. Когда огонь поутих, он выглянул из-за Будды и увидел фигуру, перебиравшуюся на их сторону по подмостку. Позади него не стреляли, опасаясь попасть в своего.

Воспользовавшись секундным преимуществом, полковник взвел тугой курок и поднял ружье, прицеливаясь в приближающуюся фигуру. Наемник тоже заметил его и послал неприцельную очередь.

Отдача прикладом отсушила правое плечо полковника. От грома заложило пробкой уши, а статуя окуталась дымным вонючим облаком. В этом облаке было не видно, как сраженный ружейной пулей боевик, не прекращая стрелять, повалилась спиной на мостик, как очередь, ударившая в потолок, обвалила его. Земля затряслась, точно в землетрясение. Пламя факелов заметалось и погасло. Мрак поглотил пещеру, затягиваемую едкой удушливой пылью.

29

Когда тряска улеглась и камнепад прекратился, пыль клубами заволокла зал, не давая дышать. Васильев, у которого свербело в носоглотке, отчаянно чихал. Выбравшаяся из-под него Ирина не могла прокашляться.

— Живы? — подал откуда-то голос Борисов, завозился, собираясь с пола. Чиркнула спичка, озаряя его грязное от пыли лицо и всклоченные волосы.

— Да вроде бы!.. а-ап-чххи-и!.. — звонко чихнул Васильев и отнял от волос пыльцы, смотря, нет ли на них крови. Ему изрядно досталось камнями, позвоночник болел от булыжника, упавшего в аккурат между лопаток. Стряхивая с себя пыль, он поднялся с колен, взял за локоть Ирину, помогая ей встать.

— Зажгите факел, — когда угасла спичка и все вокруг погрузилось в темноту, попросила Глория.

На их счастье факелы не завалило камнями. Студент, ползая на карачках, отыскал их в темноте. Когда света стало достаточно, перед ними предстала поражающая воображение картина разрушения. Обвалившийся потолок похоронил под своими обломками не только стрелявших из автоматов наемников, но и почти всю площадку, представлявшую теперь из себя нагромождение камней. До половины был засыпан разлом, и в нем уж не слышалось журчание воды. Но что было ужаснее всего, камнепадом завалило выход из галереи, запечатав людей в каменном мешке.

Спотыкаясь о валявшиеся всюду валуны, держа над собой пылающий факел, Родригес перелез через несуществующую уже пропасть.

Из-под завала пробивался свет уцелевшего фонаря. Напрягая мышцы, полковник брался за тяжелые камни, отбрасывая в сторону мелкие и откатывая те, поднять которые не был в состоянии. Обламывая ногти, он докопался до фонаря, разгреб с него осыпь и, вытащив из отвала, возрадовался — фонарь практически не пострадал, не считая трещины в пластиковом корпусе. Вытаскивая его из отвала, Родригес оцарапал кисть о что-то железное. Железка оказалась стволом засыпанного автомата, который тоже приходился весьма кстати.

Полковник трудился не разгибая спины, ободрав до крови руки. Выброшенные из отвала камни иногда скатывались обратно, придавливая ему пальцы. Когда же он добрался до оружия и, взявшись за цевье, потянул наверх, что-то продолжало мешать, не отпуская автомат. Приложив еще усилий, полковник с содрогание увидел то, что противодействовало ему — из каменной крошки белели скрюченные пальцы мертвеца и после смерти не желавшего расставаться со своим «калашом».

Полковник не был сентиментален. Расставив для устойчивости шире ноги, он вывернул автомат из костенеющих пальцев покойника. Неприхотливому «Калашникову» ничего не сделалось в обвале; сдув с него пыль, полковник отстегнул магазин, проверяя патроны. Патронов оказалось немного, с десяток, но все это было больше, нежели совсем ничего.

Забросив трофей на плечо, перепрыгивая с камня на камень, полковник добрался до засыпанного разлома и обдал его галогенным лучом. Замурованным в галерее, им следовало искать какой-то выход; у полковника родилась совершенно безумная на этот счет идея, но прежде чем решиться на нее, или, наоборот, отвергнуть, он должен был все проверить сам.

Случившийся обвал не просто завалил галерею камнями; произошла подвижка горной породы, в результате чего вода, бурным потоком несшаяся в разломе, иссякла.

«Между тем, — размышлял полковник, присев на краю сохранившейся возле стены ямины, — куда-то же вода уходила, и если следовать ее подземным руслом, есть невеликий шанс выбраться из каменной мышеловки».

Он повел лучом по мокрому грунту, где еще струились грязные ручьи, стекаясь в черную дыру провала, потом спустился по камням на дно, увязнув в слое зловонного ила. В этой жидкой грязи он добрел до провала, посветил в него, но увидел только стены колодца. Камень, который он бросил вниз, отозвался шлепком в воду спустя три секунды. Делая кое-какие раскладки в уме, Родригес вылез из траншеи к своим.

— Что ты там делал? — встав с сундука, спросил у него профессор.

Полковник не стал толочь воду в ступе и коротко объяснил свой план, добавив в конце рассказа, что другого тут нет, и уже быть не может. Его слушали молча, не перебивая вопросами. И только когда он закончил и повисло тягостное молчание, Глотов задал вопрос, и без того витавший в воздухе:

— Но откуда мы знаем, куда утекала вода? Быть может, под нами целое подземное озеро.

Но иного предложения не было, тем более, что разбирать завалы в поисках коридора было им не под силу без специальной техники. Из двух зол принято выбирать меньшее…

— А на чем мы туда спустимся? — пробормотал Васильев, не видя вокруг ничего, что сошло бы за веревку или за трос.

— Ты забыл о жердинах? — хитро прищурился на него профессор.

— Точно! Как я сразу не догадался?

Жерди с канатными веревками, на которых в середине девятнадцатого века французский пират Давиньон перенес со своего брига в пещеру золотую скульптуру Будды, и с тех пор бесхозно валявшиеся в мрачном подземелье, сослужили попавшим в беду людям добрую службу. Канаты оказались не слишком толсты, чтобы связать их между собой прочным морским узлом, и достаточно крепкими, чтобы выдержать вес человека. Одним концом каната Родригес связал вместе и рассчитано посередине обе жердины, оттащил их с Борисовым к разлому, положив поперек его так, чтобы канат свешивался в провал.

— Ну, кто рискнет первым?

— Полезу я, — сказал полковник, передал Васильеву автомат. — Только умоляю вас, не забудьте факелы. Я не знаю, на сколько хватит подзарядки батареек.

Он обхватил канат и соскользнул в разлом, в самую донную жижу, пачкая в грязи одежду. Держась за скользкие края, опустил ноги в провал и потихоньку стал спускаться вниз. Луч его фонаря сверкнул в последний раз и исчез. Борисов торопливо поджег факел и слез в траншею.

— Ты как там?.. — выглядывая в провал и ничего толком не видя, с беспокойством спросил он.

Ответ он услышал не сразу, как и не сразу разобрал, что говорит Родригес, — так громко журчала над ухом вода. Канат снизу дважды дернули, что означало: «все нормально, можете спускаться».

— Сначала женщины, — стопорнул Борисов сунувшегося к нему студента.

Глотов с недовольной физиономией уступил очередь Глории.

Как ни жутковато было, черед слезать в дыру подошел и Борисову. Наверху, кроме него, никого уже не оставалось. Обняв обеими руками канат, он сползал в провал; на плечо его лился из трещины мутный ручей. Метровые стены колодца, обступившие его, оказались всего лишь сводом нижней пещеры, которая, как и высказывал предположение Глотов, была заполнена сточной водой. На их счастье, озеро было неглубоким; по крайней мере полковник, оказавшийся к нему ближе всех, стоял по полено.

Луч фонаря метался по сырым нависающим сводам, где на стенах играло отражение от воды, выискивая хоть что-нибудь похожее на ход или лаз. Но кругом был сплошной камень; на нервы действовало журчание стекавшей сверху воды, и отчаяние вновь наполняло души несчастных людей, теряющих надежду на спасение.

— Глядите! — вскричал Васильев, выкинув указательный палец на тень, пролегшую за выпирающим бугром скальной породы. Увидев там нечто, он быстро направился к каменистому выступу. Потолки пещеры были так низки, что пламя факела лизало его своим рыжим языком.

Тень, привлекшая его внимание, являла собой расселину шириной около метра, углублявшуюся в скалу. Просунувшись в нее, Васильев выставил вперед факел — щель вела дальше, насколько хватало света, теряясь в вечном мраке.

— Вы молодчина, Володя! — удостоил его похвалы профессор, поспешив на взволнованный зов. — Интересно, куда она выведет?

— Скоро узнаем, — ответил за Васильева полковник, скрываясь в тени расселины и позвал оттуда. — Чего вы ждете, идемте?!

Они растянулись длинной вереницей, уходя все дальше в недра горы от подземного озера. К всеобщей радости вода, хлюпавшая под ногами, вскоре начала отступать, пока через некоторое под ногами вовсе не стало сухо. Это обстоятельство наводило на одушевляющую, дающую надежду, мысль — они постепенно поднимались к поверхности.

Они шли молча, не перебрасываясь разговорами, экономя силы, которых и так оставалось в обрез. Никто не ныл, не просил отдыха — он казался немыслим до той поры, пока они не выберутся из подземелья.

Минут через двадцать они столкнулись с новой проблемой. Ход разветвлялся, и от главного ствола, по которому они шли, вбок отходил новый.

— Надо разделиться, — обмозговав ситуацию, сказал Родригес. — Женщины пусть остаются здесь, на пересечении, и отдохнут. Я и Володя пойдем по основному штреку. Вы, профессор, с Борисовым или с ним, — он посмотрел на вытирающего пот Глотова, — по своему выбору, разведаете этот…

— Мы одни не останемся, — пропищала Глория, боявшаяся остаться в кромешной темноте без надежного мужского плеча. — Я пойду с вами.

— Нет, — резонно заметил ей Родригес. — Мы не знаем, есть ли тут выход, или в обоих случаях упремся в камни. Тогда придется возвращаться обратно. Передохните чуть-чуть, силы нам еще понадобятся. А чтобы было не страшно, — он забрал у Глотова факел, запалил намотанное тряпье и передал кубинке, — сидите со светом.

— Полковник, — загудел ему возле уха студент. — Это же последний…

— Я знаю, — ответил Родригес, стараясь даже не думать о том, что может случиться в ближайшем будущем, — если они на неверном пути, — когда закончатся факелы и сядут батареи в фонаре.

Ствол, по которому шли полковник с Васильевым, представлял собой щель между двумя монолитными пластами горной породы, которая вскоре, чего они никак не ожидали, начала сужаться.

— Вот невезуха! — посетовал Васильев, когда он все чаще стал задевать плечами за шершавые холодные стены.

Внизу, у пола, как в основании треугольника, свободного места было больше, что вносило некоторую надежду. Полковник, хмуря брови, но не высказывая вслух своих опасений, настырно лез вперед, с каждом пройденной минутой пригибаясь ниже и ниже, пока стены не сошлись настолько близко, что кланяться им пришлось в пояс.

Застревая плечами между плитами, он вынуждено опустился на колен. Васильев последовал его примеру, тайно надеясь, что дальше стены вновь разойдутся на пригодное для ходьбы пространство, и полз вслед.

Чаяниям напарников не суждено было сбыться. Сузившаяся щель становилась настолько непролазной, что крупный Родригес по ней еле полз, вытянув вперед руку со светившим фонарем, помогая себе локтем. Но когда и в этих условиях он скоро стал застревать между плитами и уже не мог протиснуться дальше, благоразумие вынудило их пойти на попятную. Они возвращались.

Удача — тетка капризная, приходит не всегда и не ко всякому. Ты ждешь ее, многое поставлено на карту, а ее все нет и нет, или прошла тихонько рядом, а ты и не заметил. Бывает, впрочем, и так, что нагрянывает она в самый срок, когда отчаявшемуся, кроме провидения, помочь никто и ничто не в силах. Она приходит, даруя надежду, она приносит то долгожданное спасение, в которое уже отказываешься верить… Она приходит по разному, скрывая свое лицо под тысячей масок, и отождествляясь с тем, о чем грезит человек. Для кого-то Удача сокрыта в выигрышном лотерейном билете, для других в должностном повышении, третьемув благосклонности начальства, четвертомув улыбке неприступной красавицы, сердца мечтаешь добиться.

Профессору Морозову удача в тот день пришла в совсем экзотическом виде — в виде подземного тупика, заложенного камнями. Факел в его руке заволновался и пламенем потянулся к кладке, доказывая лучше всяких аксиом, что за ней есть воздух. Он остолбенел, боясь вспугнуть удачу, боясь поверить в нее, и языки огня крохотными кострами отражались в повлажневших глазах его.

— Вышли… — обронив скупую мужскую слезу, которая сбежала по заросшей небритой щетиной щеке, затерялась в седом волосе, прошептал он, так и не находя в себе возможности тронуться с места.

Борисов метнулся к этой стенке, выложенной человеком, упал перед ней на колени, жадно ощупывая окаменевшие наплывы строительного раствора, выдавленные между камней.

— Господи… — он с трудом совладал с чувствами, руки его тряслись. — Наконец-то…

Обратно они летели как на крыльях, и путь им казался много быстрее, чем тогда, когда они впервые шли по нему.

У развилки, рядом с женщинами, прямо на голом полу, сидели Васильев с Родригесом. Полковник вскинул на быстрые их шаги голову, все прочитав в светившихся глазах Борисова и, не давая сказать ни слова, вскочил с единственным вопросом:

— Что?!

— Мы нашли!.. — ответил, задыхаясь от нехватки кислорода, профессор, прислоняясь плечом к стене. Он выглядел так, будто только что пробежал марафонскую дистанцию.

Ирина по-девчоночьи завизжала от радости, и запрыгала бы, не будь низкого потолка. Мужчины реагировали куда сдержаннее, но и им внешнее спокойствие давалось с трудом.

— Так чего же мы ждем? — переводил взгляд то на одного, то на другого Глотов, переступая ногами, готовый в любой миг сорваться с места и не желавший, как, впрочем, и все остальные, ни одной лишней минуты задерживаться в этом мрачном подземелии.

Замигал, догорая, последний факел, но теперь это никого не смущало…

Родригес проверил на прочность раствор, скрепляющий камни, убеждаясь в его прочности, снял со спины автомат и извлек из-под ствола стальной шомпол. Тонкий, но прочный штырек в его сильных руках заерзал вокруг округлого булыжника, заложенного в верхнем правом углу, скалывая кусочки цемента. Шомпол для такой работы был не очень удобен, скользил в ладони, натирал ее до красна наконечником.

— Дай-ка я, — попросил Глотов у полковника инструмент, когда тот покривился и затряс кистью от боли.

Раствор крошился, пылью сыпался на смятые, невысохшие штанины. Камень сидел прочно в своем гнезде.

— Надо по-другому, — зачесал затылок Борисов. — Студент, держи штырь прямо.

Забрав у Родригеса автомат, он приставил деревянный приклад плашмя к головке шомпола и, осторожно постукивая с обратной стороны кулаком, прогнал его насквозь. Шомпол выдернули назад, а в пробитое отверстие, к которому все так и приникли, потянуло сквозняком.

Эта маленькая победа так вдохновила, что они с большим усердием продолжили работу. Цемент выковыривали целыми кусками, дергая шомполом в разрастающейся щели взад и вперед. Камень потерял былую устойчивость, закрутился, едва на него налегали.

— Может выбить его? — подумал вслух Глотов. — Разок долбануть прикладом как следует, он и вылетит.

— Я бы не торопился, — покачал головой Васильев. — Кто его знает, что там за стенкой?

Он сменил взмокшего полковника, беря в ладонь нагревшийся шомпол. Несколько энергичных рывков, и крупный цементный ошметок полетел под ноги. Булыжник вовсю вращался, угрожая в любой момент вылететь. Загнав под него шомпол почти на половину, Васильев примерился и удачно подцепил его. Каменюка вылетел из кладки и покатился со стуком по коридору.

— А теперь отойди, — Родригес сместил его от отдушины и заглянул в нее.

— Ну, что там? — заволновались за его спиной.

— Ничего не вижу, темень. Дайте мне фонарь.

Включив батарею, полковник направил мощный луч в пробоину, выглядывая сбоку от фонаря. Краем глаза он увидел вблизи какие-то стеллажи, громоздкие ящики в проходах, запертую дверь помещения. Стеклянным, отразив свет фонаря, блеснула лампа на потолке, закрытая сетчатым колпаком.

— Тише! — шикнул он, отключая фонарь. — Кажется мы попали по назначению.

30

Едва был вывернут первый камень, кладка потеряла былую прочность, и последующие вынимались из нее уже куда легче. Стенка была вполовину разобрана, когда полковник Родригес попросил всех поберечься и отойти от нее, окончательно ее не обвалил.

Грохот обвалившейся стены и раскатывающихся по полу камней показался людям непомерно громким. Они обмерли и затаили дыхание.

Миновала минута, растянувшаяся для них в целую вечность, но ничего не изменилось.

— Дрыхнут охраннички! — сообразив в чем дело, прошептал Васильев. — Сейчас, должно быть, ранее утро?…

Проем был перегорожен железным стеллажом, сдвигать который поостереглись, больно шумно. Полковник повел желтым лучом по пустой нише, примеривая промежуток между ней и верхней полкой, и счел его достаточным, чтобы пролезть человеку. Вручив под сохранность фонарь Глотову, он лег грудью на прогнувшееся листовое, приваренное к каркасу, железо и, выгибаясь всем телом, выполз в помещение.

— Вылезайте… — нагнувшись к полке, зашептал он, и, поймав за локти лезшую Глорию, вытянул ее к себе. Тем же приемом он перетащил сюда и Ирину.

Только теперь, оглядевшись изнутри, обнаружив на стеллажах цинки с патронами, готовые к применению пулеметные ленты, одноразовые гранатометы и даже гранаты, а на деревянных ящиках в проходах между ними — китайские иероглифы и русский шрифт, он догадался, куда их вывела кривая. Ирония судьбы занесла их в оружейный склад мистера Крафта.

Господину управляющему и в голову не приходило, что на его остров однажды могут заявиться чужаки, да еще и разгуливать по подземным галереям, которых, быть может, под базой десятки километров. Потому, в некоторых помещениях он дал команду заложить камнями лишние выходы, считая и эту меру достаточной…

«Удачно мы зашли!» — радовался полковник, вскрывая попавшийся ящик, где, судя по трафаретовой надписи, лежали пулеметы советского производства.

Измазываясь в ружейной смазке он вытащил пулемет Калашникова, с которым на Кубе умеет обращаться каждый подросток, и повернулся с ним к друзьям.

— Ни фига себе! — удивленно свистнул Глотов, глядя на пулемет.

Полковник отстегнул от него сошки и поставил на пол. Заученным движением откинул ствольную крышку, забрал со стеллажа набитую патронами ленту и заправил ее в механизм.

— А вы чего стоите? — повернул он голову к мужикам. — Берите, что понравится.

Васильеву приглянулся израильский автомат «Узи», который он раньше видел разве что на видео, в крутых боевиках, где кровь людская льется «аки водица». Повесив его на плечо, взял два запасных магазина, заткнул их за пояс джинсов, немного подумал и, не удержавшись от соблазна, прихватил «Беретту».

— Я и обращаться с ним не умею, — говорил через ряд от него профессор, крутя чешский компактный автомат.

Автомат, размером с большой пистолет, выглядел как игрушечный. Родригес подошел к нему, коротко объяснил, как им пользоваться.

— С ума сойти, — ворчал профессор, не зная, куда девать его.

Мало по малу, вооружиться пришлось всем, даже отнекивавшимся женщинам, на чем настаивал Родригес.

— Мы уйдем, а вы останетесь, — приглушенным голосом доказывал он необходимость этого шага. — Мы не можем рисковать вами. А что будет, если сюда попытаются за оружием или боеприпасами вломиться наемники?

— Я не буду стрелять в людей! — категорично замотала головой Ирина.

— Дорогая, — обнял ее за теплые плечи Васильев. — Вам и не придется. Но если сюда зайдут люди Крафта, нам всем не сдобровать, и вам с Глорией в первую очередь. Так что будьте благоразумны.

Он снял с полки допотопный, но надежный АК-47, подсоединил к нему полный рожок и передернул затвор, приводя его в боевое положение.

— Вот сюда будешь целиться, — инструктировал он, трогая пальцем мушку, а вот этот крючок, — он лишь издалека показал на спуск, — когда нажмешь, будет стрелять. Все поняла.

Она боязливо отодвинулась подальше от автомата, который Владимир приставил к стеллажу. Полковник меж тем набивал кармашки разгрузки брикетами пластиковой взрывчатки, которая также могла сгодиться, под липучку засунул свернутые жгутиком детонаторы.

— Ну? Готовы? — подошел он к мужчинам.

— Да вроде бы, — смачивая слюной неожиданную сухостью во рту, ответил Глотов. Заговаривая зубы своему страху, он с излишней поспешность уточнил:

— А как будем действовать? Вместе?

— Нет, — сказал полковник, на чьей мускулистой шее висела дополнительная пулеметная лента, и нагнулся, беря за рукоять пулемет. — Разобьемся на три группы. В первой идешь ты и Володя. Ваша задача — найти казарму, хотя кто знает, где она находится. Чем больше наделаете шума, тем лучше. Кто начнет сопротивляться, уничтожайте без всякой жалости. Кто поднимет лапы и сдастся, ведите к тюрьме. Уяснили?

— Да уж как-нибудь, — буркнул Васильев, не горевший желанием идти в одной связке с нытиком-студентом.

— Вы, профессор, с Борисовым возьмите на себя первый этаж. Я думаю, что на острове до сих пор рыщут наемники. Надо сделать так, чтобы ни одна душа не проникла на базу. Нам бы с этими справиться. Держите вход в пещеру…

— А вы? — спросил его Морозов.

— За меня не беспокойтесь. Возьму пункт наблюдения, а после наведаюсь в гости к нашему радушному хозяину. Хочу немного удивить человека и поговорить по душам.

Полковник подошел к двери, запиравшейся на накладной замок и тихим щелчком отвел ригель. Пять фигур одна за одной выскользнули в погруженный в полумрак коридор, скудно подсвечиваемый дежурной лампой и, разбившись на пары, разошлись в разные стороны.

Уступив ветвь первенства Васильеву, студент плелся за ним по коридору, часто оглядываясь назад. Автомат, который он нес на плече, не придавал ему уверенности, если не сказать наоборот. Глотов отдавал себе отчет, что боевики, с которыми им непременно предстоит столкнуться, тоже вооружены, и, в отличии от них, гражданских, умеют владеть оружием. Шансы уравнивала внезапность, на которую он надеялся, но в то же время как ее достичь, не зная толком расположения базы, и где находится чертова казарма?

Когда на пути им встретилась первая дверь, сердце студента бешено заколотилось. Он облизнул пересохшие губы и многозначительно посмотрел на старшего. Васильев кивком головы велел ему встать за дверью, сам стал напротив входа, изготовив к бою «узи».

Глотов распахнул ее, и Васильев едва сдержался, чтобы не полоснуть очередью в проем. Внутри, куда он зашел, стояли обеденные столы с расставленными поверх стульями, слева была раздача с вырезами под противни. Уняв дыхание, он опустил автомат.

— Тьфу… мать твою, — выругался он и провел ладонью по лицу, как если бы этим мог снять с себя напряжение. — Столовая ихняя.

Новая дверь им повстречалась шагов через сорок. Действуя уже по отработанной схеме, Глотов ушел к косяку и потянул створку. Васильев хладнокровно переступил порог, попадая в просторное помещение с двухъярусными армейскими кроватями, часть которых была свободна, а на других храпели укрытые одеялами люди. На стене, оклеенной цветными плакатами с обнаженными девицами, в полнакала горела лампа дежурного освещения; слева, за столом, уронив на руки голову, мирно посапывал дневальный. Его автомат стоял, прислоненный к столу.

Васильев показал глазами на оружие, прося студента забрать его, но тот замотал головой, отказываясь наотрез. Проклиная в душе трусливого напарничка, он сам, ступая на цыпочках, прокрался к столу и потихоньку обезоружил спящего. Теперь, когда меры предосторожности были предприняты, пора было начинать.

Задрав ствол «узи» в потолок, Васильев нажал на спуск, совершенно забыв о его скорострельности. Вместо одиночного выстрела нежданно ударила целая очередь, посыпалась пыль. Дневальный подскочил с обмороженными глазами, заскрипели панцирные сетки. Кто-то особо прыткий успел слететь с кровати, намереваясь забрать из оружейной пирамиды свой автомат, но новая очередь, выпущенная Васильевым, зацокавшая пулями по кроватям, заставила его залечь ничком на пол.

— Ни с места! — по-русски орал он, парализуя врагов своим воинствующим видом. — Я кому сказал — лежать!!!

Вряд ли кто из латинцев владел русским языком, но израильский скорострел в руках этого озверевшего россиянина был красноречивее любых слов. Ничего не соображая спросонья, она улеглись, как и было приказано, закрывшись руками.

— Что, не ждали?! — кричал Васильев, окончательно изгоняя из себя страх. — Герои… Вам бы только с безоружными воевать.

Осмелевший студент, выйдя из-за его спины, орлом прошелся перед пленными и велел подниматься со сложенными на затылке руками. Они повиновались, взирая с суеверным ужасом и решительно не понимая, откуда взялись эти русские, когда неполные сутки назад их отправили на дно кормить крабов…

Шестерых наемников, выстроив в затылок, повели к лестнице, печально знакомой недавним заложникам. Взяв одного из пленных за ворот и прикрываясь им как живым щитом, Васильев пошел по ответвлению к каталажке. Глотов заставил остальных встать на колени лицом к стене и стерег их. Откуда-то сверху, откуда они только что спустились, зазвучали частые выстрелы, перерастая в яростную перестрелку. Пленные зашевелились, услышав стрельбу, кто-то осторожно скосил глаза на Глотова.

— Только попробуй, — пригрозил дулом студент, отступая на пару шагов, так, чтобы кроме наемников держать под прицелом спуск лестницы.

Нажав звонок, Васильев хорошенько встряхнул боевика за загривок и воткнул ему в ребра ствол, предупреждая заранее насчет недоразумений. Но все прошло без сучка и задоринки. Сонный надзиратель, неизвестно чего охраняющий в пустых камерах, зевая вышел на порог и отлетел, схлопотав зуботычину.

Связка ключей, как и прежде, висела на крюке. Отомкнув бронированные двери, Васильев загнал туда обоих латинцев, крикнул студенту:

— Веди остальных!

Всю эту свору поместили в общую камеру, благо там места хватало с избытком, закрыли на задвижку. Сначала внутри стояла тишина, наемники переваривали потрясение, а позже заколотили кулаками по железу.

— Стучите! — ухмыльнулся довольный студент, пожимая ладонь Васильеву. — Оно вам как раз поможет.

Хуже дела обстояли у профессора и Борисова, сугубо мирных людей, вынужденных стечением обстоятельств взяться за оружие. Как и всякому мирному человеку, им предстояло переступить себя, стреляя в другого, пусть никудышного, но все же человека, чего удается не у всех и не сразу.

Зеленый еще боевик, у которого материнское молоко на губах не обсохло, с которым они столкнулись в крыле коридора, не сложил автомат, как ему предложили. Он хлопал глазами, готовый к самому худшему, и откровенно недоумевал, чего тянут эти два немолодых уже человека.

— Положи оружие на пол, — почти уговаривал его Морозов.

Мальчишку в детстве не научили слушаться старших. Сообразив, что его не собираются убивать, он воспрял духом и, глянув на «стариков» с наглецой, выстрелил первым. Не дожидаясь, пока его прошьют ответной очередью, перекатился через голову, ныряя в раскрытую дверь производственного цеха, где в это время трудилась третья смена.

— Ах ты, паршивец! — проворчал Борисов, поднимаясь с пола и стряхивая в себя обсыпавшую крошку. На уровне его головы в стене зияли две отметины.

Он вбежал в помещение, успев отметить, что в нем полно народу, что от стола, заваленного какими-то пакетами, бросились врассыпную люди. В тот же миг на полу перед ним выбились искры, и что-то горячее обожгло его щеку. Борисов шарахнулся за какой-то железный шкаф, по которому жестко забарабанило.

Он провел рукой по щеке, коснувшись липкого, посмотрел на ладонь и увидел кровь. Пуля прошла скользом, поцарапав ему кожу.

Выставив дуло за шкаф, он нажал на спусковой крючок. Автомат задергался, рассылая свинец на удачу. С дальнего конца цеха ответно полыхнула вспышка, и на ученого сверху посыпались осколки вдребезги разбитых пробирок.

Профессор поспешил ему на выручку, вызвав на себя огонь засевшего за столом юнца. Всюду, распластавшись на полу, лежали рабочие, не осмеливаясь пошевелиться.

— Ты ранен? — Морозов, петляя зайцем, преодолел открытое пространство, заскочив к коллеге за шкаф.

— Ерунда. Так, задело…

Снова загремели частые выстрелы. Парнишка, перепуганный ничуть не меньше их, стрелял наугад. Пули прошлись по столу, пронзая пакеты с наркотиками и выбивая из них белую пыль.

— Не вздумай!.. — перехватил автомат Борисова профессор. — Ты что делаешь? Там же люди!

— А нам теперь что, подыхать?!

Наемник поливал и поливал очередями, — откуда только брались патроны? — нимало не заботясь о рабочих, очутившихся между двух огней. Заискрил, пробитый пулей, рубильник, отрубая вентиляцию. Наркотическая пыльца, туманом повисшая в воздухе, мешала что-либо видеть, лезла в носы. Массовый приступ чихания и кашля овладел распластавшимися на полу рабочими. Они задыхались от собственноручно произведенной отравы.

— Надо выбираться отсюда! — шарахнулся в угол, вжав в плечи голову, профессор, после того как перед его лицом пули взлохматили стенку шкафа, изорвав железо.

— А какого же ты сюда совался?! — накричал на него Борисов.

По шкафу вновь застучало, точно бросили горстью камней.

С первой частью своего замысла полковник управился безукоризненно. Он дошел никем не замеченный до узла связи и постучал в него особым тройным стуком. Толстый оператор, ничего не подозревая, сам открыл ему и, опешив от неожиданности, попятился в комнату, не сводя взгляда с грозного зрачка пулемета.

— Не делай резких телодвижений и будешь жить, — предупредил его полковник, закрываясь изнутри на замок.

Толстяк услужливо затряс жирным подбородком, согласный на любые его условия.

— Включи рацию, да побыстрее! — подгонял его Родригес, ни на секунду не доверяя ему.

— Бу… будет сделано…

Переваливаясь своим пингвиньим телом, он неуклюже подбежал к рации, повернул рычажок. Рация пискнула и зажгла желтое цифровое табло.

— А теперь в угол, — скомандовал полковник и для большего устрашения наставил на его пулемет.

Толстяк спешно повиновался, протискиваясь отвислым брюхом между пультом и навесным ящиком. Нажимая кнопки, полковник выставил нужную частоту, но не ту, на которой работала береговая охрана республики Куба и с которой его заставлял связываться Крафт. О засекреченном канале знали лишь считанные лица, непосредственно руководившие многокомбинационной операцией.

— «Третий» — «Ястребу», — сказал он, поднеся к губам тангетку. — как слышите меня?

Как тому и следовало, ему немедленно отозвались. В Гаване на радиопосту дневали и ночевали в ожидании его выхода в эфир с сигналом о вступлении операции в заключительную фазу.

— Мы слушаем вас! — даже на таком расстояние он узнал по голосу генерала Хювальда.

— Действуйте по третьему пункту. Необходимо подкрепление. Ведем бой. Как приняли меня? Ведем бой…

Треснул выстрел, словно сломанный сухой сучок, запахло кислым. Полковник выронил тангетку, хватаясь за задетое пулей плечо. Толстяк-оператор целился в него из пистолета, который Родригес в спешке у него просмотрел.

— Ты думаешь, ты такой крутой, да? — причмокивая жирными губами, сказал он, намереваясь проделать в полковнике дюжину новых дырок.

Задуманное не удалось претворить в жизнь, потому как рука полковника, сорвавшаяся с раненого плеча, молниеносно нажала на собачку. Короткая пулеметная очередь, пройдя наискось до брюха, швырнула толстяка на пульт. Закатив глаза, он съехал на пол и больше не шевелился.

— А ты сомневался?

Перед уходом он расстрелял все оборудование, мониторы и пульт и, оглохнув от стрельбы, вышел из затянутой пороховым дымом комнаты.

Разбуженный странными, похожими на выстрелы, хлопками, Крафт высвободил руку из-под одеяла и включил светильник. Нагая красавица-мулатка, разметавшаяся на смятой постели, прикрыв простынкой оголившуюся грудь, сонно жмурилась.

— Вставай, — Крафт грубо толкнул ее, слезая с дивана.

Мулатка ничуть не обиделась, давно привыкнув к столь бесцеремонному обращению, поднялась, демонстрируя любовнику свое роскошное тело и, обмотавшись простыней, с грациозностью лани, убежала к креслу, на котором беспорядочно валялась ее одежда.

Крафт, позабыв о красавице и открыв от изумления рот, щелкал картинками на мониторах. Видеокамеры, установленные в самых разных, скрытных уголках базы, доносили ему виды хаоса и разгрома, во что, как ни щипай себя, верить не хотелось. Где же его хваленая гвардия, навязанная Компанией, где псы войны, головорезы, которым ничего не стоит пришить родную мать, не то, что расправиться с чужаками?

Он переключился на пульт управления и забористо выругался, увидев разбитую аппаратуру, продырявленные пулями мониторы, валявшегося в луже натекшей крови толстяка-оператора. Теперь он лишен связи с боевиками и внешним миром, не ведал, что происходит.

Гулкий взрыв, грянувший в коридоре, ударил воздушной волной по перепонкам; сквозь щели внутренней двери потянуло гарью. Включившаяся в тамбуре камера обнаружила крепко сбитого мужчину с пулеметом, возившегося у двери.

— Проклятье! — вытер холодную испарину Крафт, признавая в этом человеке полковника и оседая в кресло. Впрочем, способность действовать скоро вернулась к нему.

— Придержи его, — сказал он одевавшейся в камуфляжную униформу мулатке.

Бросившись к стене, он сбросил, как ненужную вещь, картину в позолоченной рамке, под которой был скрытый сейф, набрал код и открыл тяжелую дверцу. Внутри лежал кейс, набитый долларовыми упаковками. Забрав его, Крафт незаметно для любовницы подключил таймер адской машинки, выставил запас времени, достаточный для того, что успеть смыться.

Отойдя к книжному стеллажу, нажал потайную кнопку. Бесшумно заработал механизм, сдвигая стеллаж от стены. Крафт окинул напоследок взором свой рабочий кабинет, будто проверяя, не забыл ли чего и, пригнув седоволосую голову, сбежал по открывшимся перед ним ступеням. Надо было спешить. Таймер отсчитывал отведенные ему минуты, и спустя девять минут здесь все взлетит на воздух, камня не оставив на камне. Взрывчатки в штольнях было заложено с лихвой, о чем Крафт знал, как никто другой. Впрочем, кроме него, никто из персонала базы о ней и понятия не имел.

Запалив бикфордов шнур, воткнутый детонатором в налепленную вокруг замка полосу пластида, полковник отбежал за угол и зажал уши. Рвануло с такой мощью, что земля подпрыгнула под ногами, а замок отлетел напрочь вместе с куском обшивки. Еще не рассеялась дымка, когда он ворвался в кабинет и понял, что опоздал, увидев распахнутый пустой сейф и отодвинутый книжный стеллаж с потайным ходом.

«Сбежал, собака!» — расстроился он и последовал было к стеллажу, как сзади на него налетела мулатка и, с разворота, нанесла удар ногой в спину.

Он не успел блокировать и полетел на ковер, вдобавок ударившись о пулемет. Бросив его на полу, откатился — армейский ребристый ботинок, в который была обута дамочка, с силой пришелся по ковру, где он только что лежал.

Полковнику не составило бы труда сломать эту красавицу, но он был мужчина, и не в его правилах бить слабый пол. Однако мулатка с его правилами была не знакома, и зарядила ему такой пинка в грудь, что у полковника перехватило дыхание. Он выстоял и, отступая от раздухарившейся девицы, только успевал ставить блоки, отбивая неслабые ее ударчики. Дамочка всерьез увлекалась восточными единоборствами и могла за себя постоять.

Поймав на лету ее ногу, Родригес так завернул ее на бок, что соперница неловко завалилась, шипя, как разъяренная змея. Он еще только собирался сделать шаг к стеллажу, как теперь уже она ухватила его за лодыжку и дергала, стараясь его уронить.

— Как ты меня достала!

Полковник наклонился и, намотав на кулак ее густые вьющиеся волосы, кое-как оторвал от своей ноги. Она с яростью смотрела ему в лицо, скаля зубы.

— Отстань, или я сделаю тебе больно, — предупредил он ее в последний раз, отпуская косу.

Мулатка предупреждениям его не вняла, и, едва он наклонился забрать пулемет, кошкой прыгнула ему на спину, больно тычась коленками и расцарапывая когтями лицо. Это уже совсем не входило ни в какие ворота. Родригес взвыл от боли — до чего же больно она царапалась! — завертелся, отыскивая стену и, с разбега, ударился о нее спиной. Не своей, разумеется…

Дамочка разжала свои коготки, чего ему и было нужно. Ухватив за рукав хлопчатобумажной пятнистой куртки, полковник броском повалил ее и, забыв о неуместной галантности, закатил ей такую пощечину, что дикая кошка потеряла сознание.

Борьба изрядно вымотала его, через все лицо краснели, напитываясь капельками крови, глубокие царапины, следы ее когтей. Подняв пулемет, он последовал было к потайному ходу, куда скрылся Крафт, но, почуяв неладное, вернулся к сейфу. То, что предстало ему, заставляло забыть о сбежавшем управляющем и его миллионах. Внутри сейфа тикал небольшой передатчик, а на табло, в сторону уменьшения, бежали и бежали цифры. До взрыва оставались какие-то минуты.

Он никогда раньше не имел дела со взрывными устройствами и даже не знал, с какого боку к ним подходить. Но времени на раздумье не было. Полковник потянулся к кнопкам на адской машинке, нажимал все подряд, напрасно надеясь этим остановить ее ход. Две первые цифры сменились нолями, последние отсчитывали третий десяток.

«Тридцать секунд!» — похолодел он, отступая от сейфа.

Последнее, что пришло ему на ум — пулемет, стоявший на полу. Подняв его за дуло, полковник принялся прикладом крушить прибор, разбивая его на кусочки. Отлетала пластмасса от корпуса, сломалось стекло, закрывавшее циферблат, а цифры продолжали бежать как заговоренные.

Он развернул пулемет, отступил еще на шаг и врезал очередью по коробке, разнося его в клочья. Отдача толкала его в больное плечо, но он стрелял и стрелял, пока не перебил кабель, ведущий куда-то в стену. На табло исчезла последняя единица, сменяясь нолем. Полковник отпустил спусковой крючок, пустая лента вывалилась ему на ноги, и зажмурился…

Прошла секунда, другая, но взрыва все не было. Он осторожно разлепил глаза, заглядывая в издырявленный пулями сейф. Искуроченный датчик валялся на засыпанной пылью полке, искрили перебитые кабеля.

Взрыва не произошло!..

Полковник вздохнул с облегчением, чувствуя в ногах непомерную тяжесть, и хотел было сесть в кресло, чтобы перевести дыхание, но воспоминания о сбежавшем Крафте вновь вернулись к нему. Перешагнув через лежавшую без чувств мулатку, он зашел за бутафорский стеллаж и побежал вниз по лестнице.

Патроны кончались. Прячась за столом, в россыпи стреляных гильз, молодой наемник сменил последний магазин и передернул затвор. Больше всего на свете хотелось ему удрать отсюда, но как это сделать, когда до дверей никак не меньше пятнадцати простреливаемых метров, которых ему пройти не дадут? Разве что прижать стариков так, чтобы не смели и носа поднять, и смыться под шумок…

Настраивая себя на боевой лад, он сгреб со стола разорванный, рыхлый пакет с порошком, сунул в него нос и глубоко вдохнул, жадно забивая ноздри наркотическим дурманом. Дурь не замедлила ударить ему в голову. С выпученными, налившимися кровью глазами, он сорвался с пола, заорав что-то, подбадривая тем криком себя и запугивая врагов, и пошел к дверям, всаживая короткие, в два-три патрона очереди в стенку шкафа, за которым они укрылись.

Они и не высовывались оттуда, приводя его в неописуемое торжество от ощущения собственной неуязвимости. Он шел им навстречу, как монстр, как терминатор, как сама смерть, и ничто и никто не смел его остановить…

Пули калибра 7,62 с малого расстояния насквозь прошивали железные бока шкафа; профессор бросился на пол, спасаясь от них. Борисов, избавившись от его ненужной опеки, высунулся из-за шкафа с автоматом, но охнул, раненный под ключицу, и повалился на профессора.

— Кирилл! Кирилл!!! — затормошил его Морозов, пугаясь мертвелой бледности, залившей его лицо.

Борисов лежал пластом, ни на что не реагируя; из припухлой раны возле шеи стекала струйка крови. Но он был жив и дышал; приложившись ухом к волосатой его груди, профессор расслышал редкие, замедленные толчки.

Когда он отнял голову от груди раненого товарища, увидел над собой камуфлированную фигуру молодчика. Он был не то пьян, не то обкурен. Глазенки его блестели влагой, зрачки сузились до маковых зернышек. И он чего-то медлил, не стрелял, хотя в его власти была нажать на курок и навсегда пригвоздить ученых к кафельному полу цеха. В следующее мгновение до профессора дошло, что он не убивает их не из жалости, а досыта наслаждается одержанной победой, и что палец его вот-вот нажмет спусковой крючок.

Инстинкт самосохранения, заложенный природой в каждом индивиде, требовал незамедлительных действий, и рука профессора, помимо его воли, сама нашла оброненный Борисовым чешский автомат…

Он словно бы пробудился от наваждения, когда хлопнул выстрел, и выронил дымящееся оружие, точно обжегся о него. Бандит нелепо взмахнул руками и повалился навзничь. Убил он его или только ранил, меньше всего сейчас беспокоило профессора. Подле него лежал истекающий кровью, стонущий Борисов, и ему нужна была помощь.

Перестрелка, звучавшая в подземных коридорах, утихала, постепенно сходя на нет, но установившаяся тишина не приносила успокоения запертым в оружейном арсенале женщинам, ибо они не знали, что тому причиной. Очень хотелось верить, что затея Родригеса удалась, что ребята справились с Крафтом и его наемниками, и что злоключения кончились. Но другая, более трезвая мысль, тревожила их куда больше. Когда охраны на острове минимум втрое больше, и в ней не новички, а наемники, уже проверенные войной, что противопоставят им ученые, или тот же студент Глотов, еще не служивший в армии? Живые мишени.

— Я так больше не могу, — изводилась в ожидании Ирина, расхаживая по арсеналу. — Чего мы тут сидим? Чего ждем? А наших, может быть, сейчас…

Она тут же постаралась выбросить из головы глупые бабьи мысли, но легче от того не становилось.

— Ты как хочешь… — она, наконец, решилась и подобрала прислоненный к стеллажу автомат, — а я пойду..

— Куда?! — схватила ее за руку Глория, заглядывая в глаза. — Ты же не знаешь, что там? — и она посмотрела на дверь. — Вспомни слова Родригеса. Не выходить ни в коем случае!..

— Ну и сиди! — выкрикнула со злостью Ира, отстранясь от нее. — Сиди здесь до второго пришествия Христа, клуша…

Что такое «клуша» Глория не знала, не будучи знатоком русского фольклора. Но по интонации, которой было сказано, она почувствовала, что ничего хорошего. Душа ее разрывалась на две половинки. Она панически боялась покинуть комнату, выйти туда, где еще недавно гремели выстрела и где теперь стояла подозрительная тишина. Но еще страшней, ей было остаться одной в этой темной комнате. Одной, без поддержки, когда вокруг только враги.

Свет хлынул на них из приотворенной двери…

Неожиданно для себя, они наткнулись на доктора Рушеля, который крадучись шел по коридору. На сей раз он был не в медицинском халате, каким навсегда запомнился, а в камуфляже, шедшем ему как корове седло. На толстом пивном животе еле сходилась куртка; пуговицы в натяг трещали, грозя отлететь. Он выглядел затравлено и, налетев на девушек, выглядел испуганным. Глаза его трусливо забегали.

Но он все же был мужчиной, справился с замешательством и сумел вырвать у Ирины автомат.

— Отдай, гадина! — завизжала она, пуская в ход исконно женское оружиеострые ноготки, впиваясь ими в висящие, потные щеки доктора.

Но что сравнивать мужскую силу с женской, особенно когда ее не контролируют. Рушель легко справился с ней, швырнул на пол и уже размахнулся прикладом, думая раз и навсегда избавиться от нее. Глория, забившаяся с перепугу за дверь, схватилась обеими руками за автомат, не давая ему ударить.

Тяжело сопя, доктор толкнул ее от себя автоматом. Глория отлетела на стену, ударилась головой и лишилась чувств.

— Вставай, сука!.. — обдавая Ирину мерзким запахом нечищеных зубов, прорычал Рушель, сжимая холодными пальцами ее худенький затылок. Автомат ему мешался, и доктор отбросил его как можно дальше. — Я тебе покажу как царапаться…

Пот стекал с его взъерошенных мокрых волос, каплями висел на жирных щеках и кончике носа. Из кобуры он вынул пистолет и взвел курок, приставив дуло к виску девушки.

— А сейчас мы пойдем искать твоих дружков…

Искать, впрочем, долго никого не пришлось, потому как, если верить русской пословице — кто ищет, тот всегда найдет. Рушель, волоча упирающуюся всем телом женщину, успел добраться до лестницы, когда на ней появился… Васильев.

— Володя-я! — с надрывом закричала Ира, ища у него защиты.

Рушель сгреб ее за талию, притянул к себе. Она отчаянно брыкалась ногами и пыталась всячески вырваться.

— Прочь с дороги… — прохрипел доктор, вдавливая ствол пистолета ей в череп с такой силой, что молодая женщина вскрикнула. — Или я убью ее!

Васильев окаменел, чувствуя всю свою беспомощность. Он не асом в стрелковом искусстве, чтобы точным выстрелом сразить Рушеля, хотя было бы здорово всадить ему пулю прямо в ложбинку между переносьем и потным лбом… Это в кино выглядит красиво: выстрел — и заложник освобожден. Васильев не смел рисковать, ведь в руках злодея был не чужой ему человек, а любимая женщина, невеста.

— Брось оружие! — выкрикнул Рушель, сверля его злобным взглядом. — Брось, или я стреляю!

— Подожди… — обрел дар речи Васильев и, не видя иного, опустил к ногам автомат.

— Хорошо, — кривая улыбка расплылась на отвислых губах доктора. — А теперь пни мне его… Ну!

Васильев был вынужден выполнить и это его требование. Быть может крутой герой кинобоевика оставил бы про запас крошечный пистолетик в носке или массивный шпалер, прилепленный скотчем к спине, но Васильев больше оружия не имел. Он стоял с опущенными руками напротив ухмыляющегося доктора.

— Гуд бай! — отпихнул от себя ненужную теперь заложницу доктор и поднял пистолет.

Недоумение легло на толстое лицо Рушеля, когда жертва вдруг ушла с траектории выстрела, и на месте этого русского оказался второй, немногим моложе, со вскинутым короткоствольным автоматом. Понимая, что проиграл, доктор запоздало дернул курок…

Одиночный выстрел поглотила короткая очередь.

Крафт, запыхавшийся от долгого бега, слез по металлическим скобам в рубку подводной лодки, опустил над головой люк и закрутил герметично вентилем. Здесь, в брюхе минисубмарины он чувствовал себя в безопасности. Тем временем, пока в его мозгу продолжал отстукивать мгновения до взрыва внутренний секундомер, он включил бортовой компьютер и запустил программу.

Лодка была чудом инженерной мысли. При небольших габаритах она обладала высокой маневренностью, погружалась на глубину до ста метров, и в экипаже не нуждалась. Все команды задавал и сам же исполнял компьютер. Расчеты были давно заложены в нем. Лучше всякого лоцмана, он знал, когда опустить субмарину, чтобы она беспрепятственно покинула подводный док, задавал нужные координаты и параметры движения.

Пульт забегал разноцветными огнями, зашумел в переборках вытравливаемый воздух. Крафт отнес кейс в грузовой отсек, где вчера складировали товар, приготовленный для мальтийского сухогруза «Афродита». Немного еще волнуясь, он выглянул в иллюминатор, за которым булькала, будто кипела, вода и увидел вбегавшего на мол Родригеса.

«Поздновато, батенька», — потер он удовлетворенно руки.

Лодка продолжала погружение, и вода уже до половины скрывала иллюминаторы. Сквозь гул заработавшего двигателя он услышал слабый топот по металлу. Видимо, этот идиот запрыгнул на корпус.

«Пускай, — вновь подумал Крафт, ничуть не обеспокоясь. — Чего он может сделать? Пулять из пулемета? Да здесь стенки такие, крупнокалиберному не взять, особый сплав…»

В субмарине сделалось темно, свет прожекторов не пробивался сквозь толщу воды. Двигатель набирал необходимые обороты.

«Еще минуты три, — Крафт посмотрел на часы. — Успею».

Он все же нервничал, но не из-за полковника, которого, верно, уже смыло волной, а из-за скорого взрыва. Ведь падавшие камни могли повредить лодку, не успей она отойти от острова…

Глухой удар сотряс корпус субмарины так, будто она на что-то напоролась. Мигнул свет и снова включился. Взревела сигнализация, оповещая о возникшей неисправности. Крафт бросился к компьютеру, пытаясь разобраться в причине, и строчки, побежавшие на мониторе оглушили его. Умная техника показывала разгерметизацию корпуса в районе рубки.

Крафт поднял рычаги, перекрывавшие переход в рубку, навалился на тяжелую дверь, и в ноги его ручьями хлынула вода. Она хлестала откуда-то сверху с возрастающим напором, а лодка уходила на дно, погибая сама и его увлекая в могилу. Напрочь забыв о деньгах и товаре, хватаясь за мокрые скобы, он полез к разрушенному люку. Поток, низвергавшийся на него, мешал двигаться, срывал Крафта с лесенки. Пальцы его не выдержали напора. Сорвавшись с креплений, он полетел вниз, проваливаясь под воду…

Родригес доплыл до обвешенного резиновыми покрышками мола, схватился за каменистые его края и подтянулся, выбираясь из воды. Там, где еще недавно возвышалась рубка субмарины, клокотало и бурлило, засасывая в огромную воронку.

Знал бы Крафт год назад, что закупаемая им пластиковая взрывчатка сыграет в его судьбе незавидную роль, вряд ли совершил бы сделку. Но от судьбы не уйдешь, и полковник, которого он в мыслях успел похоронить, с трудом удерживаясь на скользком корпусе субмарины, успел прилепить на рубку шматок пластида с водоупорным замедлителем до той поры, пока вода целиком не накрыла ее.

Вода пенилась над тонущей лодкой, вытесняя то, чего не хотела принять. Во вспученном буруне Родригес увидел размокшие деньги, расплывающиеся по поверхности. Их было так много, что она вскоре сплошь усеялась купюрами. Полковник нагнулся и выудил зеленую банкноту, с которой надменно смотрел на него какой-то там по счету холеный президент США, и не испытывал ни малейшего душевного трепета перед целым состоянием, плавающим у его ног.

Воде не нужен был и обладатель всего этого богатства, она отторгала его, как инородное тело, вытолкнула из себя. Полковнику пришлось вновь нырять и плыть за Крафтом. Бывший управляющий был непомерно тяжелым, и, перевернув его лицом к себе, Родригес с трудом греб к берегу.

Крафт лежал на камнях и не подавал признаков жизни. И хотя полковник люто ненавидел дельца, он не вправе был поддаться личным чувствам, чтобы позволить ему умереть. Слишком просто для Крафта бы все закончилось. Он принялся делать искусственное дыхание, прокачивая сильными движениями его грудную клетку.

Потерпевший фиаско управляющий не хотел оживать, но и полковник не отступал, буквально вытягивая его с того света. Утопленник закашлялся, отхаркивая воду и медленно раскрыл глаза.

— Очухался? — спросил его полковник, поднимаясь с колен.

Мутный взгляд уперся в него, как бы соображая, где он и что произошло. Потом, когда к Крафту вернулась память, он перевернулся на локте, глядя на плавающие деньги. От увиденного он застонал и лег на спину, закрывая лицо ладонями.

— Какой я дурак… — беззвучно бормотал он. — Какой дурак…

31

Густая, высокая трава гнулась и стелилась по земле от ветра, поднятого лопастями зависшего над поляной вертолета. Вертолет висел, точно раздумывая, приземляться ему или нет, потом коснулся колесами тверди, и из него, придерживая береты, выпрыгивали кубинские морские пехотинцы. Коренастый командир, высадившийся последним, отдавал спешные приказания. Военные разбились на две группы. Первые пробежали мимо млеющего на солнце профессора и стоявшего возле него Сантьяго де Мартинеса, скрываясь в разверзшихся недрах пещеры. Вторая, меньшая числом группа, направлялась к скале, к которой согнали в кучку плененных боевиков. Трое гвардейцев с автоматами наперевес охраняли их…

Первым же бортом на Большую землю переправили Борисова. Рана его была серьезной, ученый потерял много крови, но неопасной для жизни, как определил, осмотрев ее, военный хирург. Он туго перебинтовал ему грудь, будто одел бинтами в рубашку, и шел сбоку носилок с капельницей.

Родригес, разговаривавший с генералом Хювальдом, извинился перед начальством и догнал носилки. Борисов выглядел неважно, был бледен до синевы, с устало закрытыми глазами. Но он будто почувствовал присутствие полковника, его ресницы дрогнули и раскрылись.

— У нас все… получилось… — разлепляя губы, с усилием прошептал Борисов.

— Молчи, — полковник сжал ему запястье, — ничего не надо… Врачи запретили тебе разговаривать.

— Зап… ретили? — бородач перекатил глаза на шагающего рядом хирурга, слабо пошевелил кистью, мол, пустяки. — Больше… никто не пострадал… из наших?

Полковник молча мотнул головой.

— Значит, только мне… обратно не повезло, — заключил для себя Борисов, утомленно прикрывая глаза.

— Ничего! Теперь уже все позади. Наши медики врачи тебя живо подлечат, поставят на ноги.

Трудяга Ми-8, в который занесли носилки с раненым, с гулом винтов поднялся в воздух и улетел в сторону залива, где стоял на рейде корабль ВМС Кубы….

— Не понимаю, как такое могло произойти? — вздыхал Мартинес, рассказывая своему российскому коллеге о своем бывшем заме Броуди, ныне сидевшем за решеткой в следственном изоляторе. — Наука… он же прикрывался ею, обделывая свои грязные дела… Какой позор для всех нас! Да и я хорош, руководитель называется… Каюсь теперь, нельзя вас было отпускать на остров. Настоял бы тогда на своем, ничего бы этого не случилось.

— Ну, тут я с вами категорически не согласен. Чему быть, того не миновать, — с хитринкой посмотрел на него профессор. — А вот экспедиция наша прошла вовсе не зря!..

Мартинес недоуменно поглядел на него. Профессор вынул из кармана и разжал ладонь, на которой, в лучах солнца, блеснула золотом чеканная монета.

Кубинец ахнул, не находя слов, взял ее, разглядывая потертый барельеф индийского раджи, замысловатый рисунок и год ее выпуска.

— 1840… произнес он, обретя наконец дар речи. — Но откуда она у вас, профессор. Уж не хотите вы сказать, что нашли клад Давиньона?

Морозов с важностью на лице кивнул.

— Но где?! Как?!

— О, это несколько другая история, и я охотно поделюсь ей позже, коллега, если вы, конечно, не против. А пока, если вы не возражаете, я ненадолго отлучусь к своим молодым друзьям…

Вежливо откланявшись, профессор ушел через поляну, где гвардейцы дотошно обыскивали, заставляя раздеваться, обезоруженных наемников, к обрыву. На самом его краю, в обнимку, сидели Васильев с Ириной, глядя куда-то в слепящую бликами морскую даль.

— Ну что, голубки? — потеснил их Морозов, усаживаясь рядышком. — Что вы теперь скажете об этих райских местечках?

— Так себе — сморщила носик Ирина с улыбкой. — Чего-то здесь не достает. Все пальмы и пальмы кругом, надоело. Душа уже по русской березе стосковалась…

— Да по хорошему шмату сала, — в тон ей пошутил Васильев.

— Не смейся! — она толкнула его локтем.

Он поднял обе руки:

— Все, не буду.

— Нет, я думаю хватит на нашу голову приключений, — засмеялся профессор. — Наслаждайтесь, ребята, пейзажем напоследок, когда еще придется… Пора нам, видимо, и честь знать. Загостевались…

Эпилог

20 октября в Центральном доме журналиста шла пресс-конференция российского национального географического общества, своеобразный отчет об итогах благополучно завершившейся и вызвавшей изрядную шумиху на Западе научной экспедиции. За столом с микрофонами, под прожекторами и вспышками фотокамер сидели, немного скованные вниманием журналистов, недавние участники экспедиции, отвечая на многочисленные вопросы.

Репортеров интересовали абсолютно все: от того, как им стало известно о кладе и кому первому пришла в голову мысль отправиться за ним на край света, до того, чем питались на острове и не страшно ли было Ирине, когда ее взяли в заложники.

— Очень страшно, — призналась она, смущаясь под объективами. — Ведь мы не знали, что это за люди и чего они от нас хотят. Но я надеялась на своего мужа, и он не подвел моих ожиданий.

— А скажите, это правда, что вы поженились сразу, как вернулись в Москву.

— Правда, — кивнула она, отчего-то покраснев.

— То есть экспедиция явилась проверкой на прочность ваших отношений? — задала вопрос представительница ежемесячника «Спидинфо».

— Я и раньше не сомневалась в его мужских качествах.

Задрав над головой репортерскую карточку, с места поднялся парень в кожаном жилете с блокнотиком и ручкой.

— Еженедельник «Право и Закон», — назвал он издание, которое представлял. — Верно ли то, что российская организованная преступность тоже имела виды на сокровища, и какое к этому имеет отношение скандально известный депутат Мосгордумы Катунский, недавно взятый под стражу?

Профессор посмотрел на Глотова, предоставляя право ответить на этот вопрос ему. Старшекурсник МГИМО, совершенно преобразившийся дома, зализанный, чистый, гладко выбритый и одетый с иголочки в дорогой костюм, пододвинул ближе микрофон.

— Насчет орг. преступности в масштабах России я сказать не готов, но что касается Льва Никодимовича Катунского, то он у него был в этом деле свой интерес. За учеными велась профессиональная слежка, и не только у нас, в Москве, но и на Кубе, которой занимался лично я и мой покойный друг Миша Колесников. Соответствующие показания я уже дал следователю прокуратуры, и о большем, к сожалению, рассказывать не могу, так как дал подписку о неразглашении материалов следствия.

— Вы получили указание Катунского устранить членов экспедиции, когда они отыщут клад? — настаивал дотошный корреспондент.

— Нет, мы занимались только слежением. И потом, заметьте, мы тоже были в заложниках наркомафии…

— Охранные структуры Катунского подозреваются в нелегальном сборе конфедециальной информации о крупных бизнесменах и некоторых политиках. Вы участвовали в подобных операциях?

— Нет!.. Без комментариев! — воскликнул Глотов, давая понять, что не намерен отвечать на провоцирующие вопросы.

— Господа! — привлек на себя внимание негодующей пишущей братии профессор и поднял со стола свежий номер журнала «Вокруг света». — Детальные подробности о наших приключениях на Кубе, еще неизвестные широкой публике, вы сможете найти в этом новом номере. Так уж сложилось, что в составе экспедиции был профессиональный журналист, — он повернулся к Ирине, будто представлял в новом качестве, — который весьма в увлекательной форме изложил на его страницах свою интерпретацию событий.

Морозов перелистнул страницу, демонстрируя цветные фотографии, сделанные на острове уже после освобождения.

— Вот так выглядела пещера с сокровищами Давиньона, когда мы их обнаружили! Понадобились поистине титанические усилия, чтобы извлечь их на белый свет.

В зале раздались удивленные возгласы; толкаясь, журналисты сгрудились около стола, перебирая фотографии.

— Скажите, господин Морозов, — поднесла к нему диктофон совсем молодая девушка с короткой мальчишеской стрижкой. — По данным экспертов издания «Фанейншал Таймс» найденные вами сокровища по самым приблизительным подсчетам оцениваются в девятьсот миллионов долларов, из которых определенная часть будет перечислена вам. Как вы намерены распорядиться этими огромными по нашим российским меркам деньгами? Вы уйдете из науки?..

Голоса и движение у стола утихли, журналисты прекратили суету и ждали от него ответа, объективы фото и видеокамер нацелились на профессора.

— Бросить науку? — переспросил он и оглядел притихших молодоженов, Борисова с покоящейся на перевязи рукой. — Нет, господа! Не жажда наживы, а жажда новизны, если хотите — романтики и приключений, подвигла нас на поиски клада, и думали мы думали не о личной выгоде, а о престиже русской науки, о духе первооткрывательства, который не погас еще в наших душах, как бы это кому не хотелось. Не хлебом единым сущ человек, путь это и звучит банально в наши окаянные дни; колбаса в холодильнике имеет свойство приедаться… Не спешите хоронить науку, господа. Она еще нас с вами переживет.