Как известно, Освальд — человек мужественный и несгибаемый, и ничто не могло заставить его позабыть самое первое предложение. Он считал и считает, что книги не лгут, и что спасти терпящего бедствие престарелого джентльмена — самый надежный путь к восстановлению пришедшего в упадок дома предков. Обычно такой джентльмен желает воспитать своего спасителя будто родного сына, но если ты предпочитаешь оставаться сыном своего собственного папы, он, наверное, найдет какой-нибудь другой способ. В книгах этой обычно получается довольно просто: вовремя опустить стекло в вагоне; поднять кошелек, который он только что уронил; прочесть наизусть стишок, если он об этом попросит — и богатство у тебя в руках.
Все остальные отнеслись к этой идее довольно прохладно и не хотели никого спасать. Они говорили, что неоткуда взять смертельную опасность, и придется самим ее организовать, чтобы спасти от нее этого старого джентльмена, но на взгляд Освальда, это все были пустяки, и он решил для начала попробовать какой-нибудь из простых методов.
Он принялся околачиваться возле железнодорожной станции, открывая или закрывая окна в вагонах, когда поблизости находился какой-нибудь подходящий старичок, пока не надоел даже носильщикам. Ни один джентльмен не догадался попросить его прочесть стишок, хотя он специально выучил коротенькое религиозное стихотворение, то, что начинается словами «Когда наступает утро». Однажды старый джентльмен уронил два шиллинга возле парикмахерской, но когда Освальд наклонился чтобы поднять, и уже подбирал слова, с которыми возвратит эту сумму старому джентльмену, тот вдруг схватил его за ворот и обозвал воришкой. Дело могло бы обернуться нешуточно, но, к счастью, Освальд издавна водил дружбу с местным полисменом, и тот встал на его сторону, так что старый джентльмен извинился и предложил Освальду шестипенсовик, но Освальд отверг его с презрением.
После того как Освальд столько старался сам и из этого ничего не вышло, он сказал всем остальным:
— Мы теряем тут время понапрасну, вместо того, чтобы вызволить престарелого джентльмена из смертельной опасности. Ну давайте же! Пора что-нибудь предпринять!
Мы как раз обедали, и Пинчер вертелся у стола, выпрашивая кусочки, которых было более чем достаточно, поскольку мы ели холодную баранину. Алиса сказала:
— Будет только честно, если мы теперь попробуем способ Освальда. Он же соглашался попробовать все, что мы придумывали. Давайте спасем лорда Тоттенхэма!
Лорд Тоттенхэм — это тот самый старый джентльмен, который каждый день в три часа дня выходит погулять в парк и на полпути, если только его никто не видит, снимает свой бумажный воротничок и заменяет его свежим, а старый бросает в кусты.
— Я ничего не имею против лорда Тоттенхэма, — сказал Дикки, — но где взять смертельную опасность?
Тут мы ничего не могли придумать. К сожалению, разбойники в Блэксмите больше не водятся. Освальд предложил, чтобы трое из нас стали разбойниками, а остальные трое — спасителями, но Дора по-прежнему твердила, что разбойниками быть нехорошо, так что мы сдались.
Наконец, Алиса сказала:
— Может быть, Пинчер годится?
И мы все сразу поняли, что Пинчер очень даже годится.
Пинчер прекрасно обучен и умеет делать кое-какие штуки, пусть даже так и не научился «служить». Но если ему велено кого-то схватить, он так и вопьется, даже если ты скажешь «куси!» шепотом.
Мы обо всем договорились. Дора сказала, что она не будет в этом участвовать, поскольку это нехорошо и вообще глупо. Мы оставили ее в покое, и она пошла и уселась в гостиной с таким благовоспитанным выражением на лице, что всякому было ясно: если мы попадем в беду, она окажется не при чем.
Алиса и Г. О. должны были спрятаться в кустах в том самом месте, где лорд Тоттенхэм обычно меняет свой воротничок, и шепотом скомандовать «Куси его!», а потом, когда Пинчер схватит лорда Тоттенхэма, мы должны были подоспеть и спасти его от смертельной опасности. И тогда он скажет: «Как мне отблагодарить вас, мои благородные юные спасители?» — и все будет в порядке.
Мы все пошли в парк, следовало поторопиться, чтобы не опоздать к трем часам. Освальд объяснил всем, что промедление смерти подобно, и мы засели в кустах уже в четверть третьего, а день был довольно прохладный. Алиса, Г. О. и Пинчер спрятались в кустах, но Пинчеру это было так же не по душе, как и им. Остальные втроем прогуливались по дорожке и могли слышать, как он скулил. Алиса твердила: «Как я замерзла! Когда же он, наконец, появится?», а Г. О. просился выйти на дорожку и немножко попрыгать, потому что он тоже замерз. Но мы напомнили ему про спартанского мальчика и сказали, что он еще должен радоваться, что лисенок не пожирает его внутренности. Ведь он наш младший братишка, и нельзя допустить, чтобы он вырос размазней. К тому же и было-то не так уж холодно — просто у него замерзли голые коленки: он был в чулках с короткими штанишками. Наконец, когда даже те трое, что прогуливались по дорожке, начали подмерзать, мы увидели издалека черный плащ лорда Тоттенхэма, который развевался на ветру так, словно это был не лорд Тоттенхэм, а огромная черная птица. Мы сказали Алисе:
— Тс-с! Спускай Пинчера, когда услышишь, как он разговаривает сам с собой — он всегда так делает, когда принимается отстегивать воротник.
А мы пошли ему навстречу, насвистывая, чтобы показать, что ни о чем не знаем. Получалось довольно неплохо, хоть губы у нас и замерзли.
Лорд Тоттенхэм большими прыжками несся вперед, разговаривая сам с собой. Его называют безумным протекционистом — не знаю, что значит «Протекционист», но по-моему, люди напрасно обзывают его такими словами.
Проходя мимо нас он сказал:
— … разорение страны, сэр! Роковая ошибка — да сэр, роковая! Мы оглянулись и увидели, что он почти уже подошел к тому месту, где спрятались Пинчер, Алиса и Г. О. Мы еще немного отошли, чтобы он не догадался, что мы за ним наблюдаем, а потом услышали лай Пинчера и оглянулись — ага, старина Пинчер уже вцепился ему в штанину и повис намертво, так что мы пустились назад во всю прыть.
Лорд Тоттенхэм успел высвободить свой воротничок, и теперь тот свисал у него из-за уха, а сам он орал во все горло: «Спасите, помогите, караул!», как будто ему заранее объяснили, как он должен себя вести. Пинчер рычал и скалился, крепко вцепившись в штаны. Мы подбежали, я остановился и сказал:
— Дикки, мы должны спасти этого почтенного старого джентльмена!
Лорд Тоттенхэм яростно заревел:
— К черту почтенного старого джентльмена! — и еще что-то, чего я не понял. — Уберите собаку!
Освальд сказал:
— Это опасно — но кто усомнится совершить этот подвиг?
Пинчер знай себе рычал, лорд Тоттенхэм скакал на одной ноге, а потом Пинчер намертво вцепился в другую штанину, и лорд Тоттенхэм заорал на нас, чтобы мы немедленно убрали пса. При этом воротник развевался на ветру флагом капитуляции.
Ноэль сказал:
— Надо спешить, пока не произошло непоправимое!
Тогда я сказал лорду Тоттенхэму:
— Стойте спокойно, престарелый сэр! Я постараюсь избавить вас от этой угрозы!
Он угомонился, а я нагнулся к Пинчеру, ухватил его и прошептал:
— Отпусти — отпусти старина, слышишь?
Пинчер разжал зубы, и лорд Тоттенхэм принялся пристегивать свой воротничок обратно, потому что он снимает его, только когда никто не смотрит.
Потом он сказал:
— Я вам очень обязан. У-у, маленькое чудовище! Вот вам деньги — выпейте за мое здоровье!
Дикки ответил, что мы не пьем, тем более за чье-то здоровье. Лорд Тоттенхэм сказал: — Все равно, я очень вам обязан, теперь я понимаю: вы не шалопаи, вы сыновья джентльмена, верно? И все же вы не откажетесь взять у старика монетку — верно? Я бы ни за что не отказался, когда был в вашем возрасте. — И он протянул нам полсоверена. Все это, конечно, глупо, но только теперь, когда мы все это проделали, я понял, какой низостью было бы взять деньги у этого старика, после того как мы же выставили его на посмешище. Лучше бы он предложил нам воспитать нас, словно родных сыновей. А как быть с деньгами, я не знал. В растерянности я выпустил Пинчера и хотел было сказать лорду Тоттенхэму, что мы рады были помочь ему, и не надо никаких денег, — на мой взгляд, это был единственный выход из положения, — но тут этот дурацкий пес вконец испортил дело. Едва я отпустил его, он принялся прыгать на нас, визжа от радости и пытаясь облизать нас всех троих одновременно. Он так радовался, что все правильно сделал. Лорд Тоттенхэм широко раскрыл глаза и сказал:
— Похоже, эта собака вас знает!
Освальд понял, что все кончено, и сказал: «Всего доброго», повернулся и хотел как можно быстрее удалиться. Но тут лорд Тоттенхэм сказал:
— Не стоит торопится! — и ухватил Ноэля ха воротник. Ноэль завопил, и на его крик из кустов выбежала Алиса. Она всегда заступается за Ноэля — хотел бы я знать, почему. Лорд Тоттенхэм покосился на нее и сказал:
— Еще одна! — и тут из кустов вышел Г. О.
— Это все, наконец? — спросил лорд Тоттенхэм, и Г. О. подтвердил, что сегодня мы пришли в парк только впятером.
Тогда лорд Тоттенхэм развернулся на каблуках и быстро пошел, таща за собой Ноэля. Мы побежали за ним и спросили его, куда он идет, а он сказал: «В полицию!». Тогда я очень вежливо сказал ему:
— Только не забирайте Ноэля, он у нас слабенький и легко расстраивается. К тому же он не виноват. Если вам обязательно надо кого-то вести в полицию, возьмите меня, тем более что все это была моя затея!
Дикки повел себя как настоящий брат. Он сказал:
— Если вы заберете Освальда, я тоже пойду, но Ноэля не трогайте, он еще маленький и боится!
Лорд Тоттенхэм приостановился и сказал:
— Раньше надо было об этом думать! — а Ноэль все всхлипывал и стал уже белым как бумага, и Алиса сказала:
— Ну пожалуйста, отпустите Ноэля, дорогой лорд Тоттенхэм, миленький! Он сейчас упадет в обморок, я знаю, что упадет, с ним уже так бывало! Лучше бы мы этого не делали! Дора ведь говорила, чтобы мы этого не делали!
— Похоже, Дора единственная разумная особа в вашей семье! — проворчал лорд Тоттенхэм, но Ноэля он отпустил. Алиса тут же обняла Ноэля и пыталась его успокоить, но он весь дрожал и был совсем белый как бумага.
Тогда лорд Тоттенхэм сказал:
— Даете ли вы слово чести не пытаться от меня ускользнуть?
И мы сказали, что не сбежим.
— Следуйте за мной! — сказал он и направился к скамейке, а мы все за ним, последним шел Пинчер, поджав хвост: он понимал, что что-то получилось неправильно. Лорд Тоттенхэм сел на скамейку и велел Освальду, Дикки и Г. О. встать перед ним, но Алисе и Ноэлю он разрешил сесть. Он сказал:
— Вы напустили на меня свою собаку, а потом сделали вид, будто спасли от нее. Вы сделали это, чтобы получить от меня деньги. Такой поступок нельзя назвать иначе как… — нет, сэр, вы сами должны сказать, как это называется, и постарайтесь говорить правду!
Я сказал, что мы поступил непорядочно, но только мы не хотели брать его полсоверена.
— А для чего же вы все это затеяли? — спросил он. — Правду, сэр!
Я сказал:
— Теперь я понимаю, как все это глупо, и Дора говорила, что это нехорошо, только пока мы все это не проделали, мы этого не понимали, мы хотели восстановить пришедший в упадок дом предков, и мы читали в книге, что если вам удастся спасти престарелого джентльмена от угрожающей ему опасности, он воспитает тебя как родного сына или, если ты предпочитаешь оставаться сыном своего собственного папы, он поможет тебе начать какое-нибудь дело, так что ты скончаешься в преклонных годах, нажив огромное состояние, но только никакой опасности под рукой не было, и поэтому мы велели Пинчеру — и вот, — но дальше я уже говорить не мог, потому что мне стало стыдно, потому что уж очень скверно все это было. И Лорд Тоттенхэм сказал:
— Замечательный способ разбогатеть — плутнями и обманом. Я боюсь собак. Если бы у меня было слабое сердце, я бы помер с перепугу.
К этому времени мы все уже плакали, кроме, кончено, Освальда, но другие говорят, что он тоже плакал. Лорд Тоттенхэм сказал:
— Ладно, ладно, я вижу, что вы огорчены. Пусть это послужит вам уроком, и не будем больше говорить об этом. Престарелый джентльмен тоже когда-то был молодым.
Алиса скользнула по скамейке поближе к нему и ухватилась за его руку, перчатки она успела порвать и замерзшие пальчики стали совсем розовыми. Она сказала ему:
— Вы очень добры сэр, что простили нас, а нам правда очень жаль, что мы так сделали. Мы хотели быть такими же, как дети в книжке, но у нас нет такой возможности. У них, чтобы они ни сделали, все выходит правильно. Нам правда очень жаль. И я уверена, Освальд не взял бы ваши полсоверена. Как только вы сказали, чтобы они взяли эти деньги от старика, как вы сами брали, когда были мальчиком, я поняла, что мы сделали плохо, и я шепнула Г. О., что лучше бы мы этого не делали.
Лорд Тоттенхэм поднялся во весь рост и так был очень похож на «Смерть Нельсона», потому что был гладко выбрит, и лицо у него красивое, и сказал:
— Помните: джентльмен не должен совершать низкие поступки ни ради денег, ни ради любой другой цели!
И мы обещали это запомнить. Тогда он поклонился нам, а мы поклонились в ответ, и он ушел, а мы вернулись домой. В жизни не чувствовал себя так плохо! Дора сказала: «Я же вам говорила!» и мы даже не огрызнулись, хотя не очень-то приятно было это слышать. Хуже всего было то, что лорд Тоттенхэм сказал о непорядочных поступках. Мы потом неделю не ходили в парк, но потом пошли все месте и дождались его у той скамейки, и Алиса сказала: — Лорд Тоттенхэм, мы неделю не ходили в парк в качестве наказания, хотя вы и отпустили нас. И каждый сделал вам подарок от нас, и, пожалуйста, возьмите их, чтобы мы знали, что вы больше не сердитесь.
Он сел на скамью и мы показали ему наши подарки. Освальд отдал ему компас за шесть пенсов, который он купил на свои собственные деньги специально для лорда. Освальд умеет выбрать полезный подарок. Правда, я купил его пару дней назад, и за это время игла перестала двигаться, хотя я ее почти не трогал, но лорд Тоттенхэм в свое время был адмиралом, так что он сумеет его наладить. Алиса подарила ему футляр для бритвы, на котором была вышита роза, а Г. О. отдал ему свой нож, тот самый, которым он срезал все пуговицы на своем воскресном костюме. Дикки отдал ему «Героев моря», которых он получил в награду по математике, и это лучшая вещь, которая у него была, а Ноэль написал для него стихи: Стыд и позор мрачили наши очи. Мы поступили плохо очень. Мучимы скорбью и стыдом одновременно, Мы будем впредь вести себя как джентльмены.
Лорду Тоттенхэму подарки очень понравились. Он поблагодарил и даже поболтал с нами, а напоследок сказал:
— Шторм миновал, ребята! — мы пожали друг другу руки.
И теперь, когда мы встречаемся в парке, он кивает нам, а если девочки тоже с нами, он снимает шляпу, так что он, уж наверное, больше не думает, что мы — непорядочные.